Читать онлайн Искусство быть чужими

– Выходи за меня.

– Ты припух, Македонский? – девушка растерялась, но быстро вспомнила сегодняшнюю дату и всё встало на свои места. – А, точно, сегодня первое апреля, – она звонко рассмеялась. – Хороший розыгрыш, я даже сначала поверила.

– Апрелия, я серьезно, – молодой человек достал из кармана джинс небольшую бархатную коробочку тёмно-алого цвета и открыл её. – Будь моей женой.

Девушка опешила.

– Ты явно не в себе, Северин, – она развернулась, махнув копной блондинистых волос, и сделала шаг от него.

Он был настроен решительно и не дал ей уйти. Схватил за руку, притянул её спиной ко своей широкой груди, обхватил узкие плечи и прижался к ней:

– Пожалуйста, не уходи, Лия.

Сознание возвращалось ко мне медленно, нехотя, как будто плывя сквозь толщу густого, вязкого сиропа. Первым всегда приходило осознание тишины. Не уютной, наполненной обещанием нового дня, а гнетущей, звенящей, давящей на барабанные перепонки. Я лежала с закрытыми глазами, оттягивая момент, когда придётся столкнуться с реальностью. Потом – запах. Слабый, едва уловимый аромат дорогого кондиционера для белья, которым горничная раз в неделю перестилала постель. Он пах безупречной чистотой и абсолютной безжизненностью. Как в дорогом отеле, где всё идеально, но ничто не принадлежит тебе.

Я открыла глаза, и передо мной снова поплыли знакомые, ненавистные очертания. Светло-серые стены, лишённые каких-либо украшений или следов личной жизни. Белоснежное до стерильности постельное бельё холодное на ощупь, словно его только что принесли из больничного стерилизатора. Длинные, тяжёлые, чёрные шторы, которые я всегда наглухо задергивала с вечера, – словно щит от внешнего мира и от самой себя. Они не пропускали ни единого лучика, создавая иллюзию, что время остановилось

С неохотным вздохом я сбросила одеяло. Пол был ледяным под босыми ногами. Я подошла к окну, взялась за плотную ткань и резко её отдёрнула. В глаза сразу и беспощадно ударило яркое утреннее солнце. Я зажмурилась, отшатнувшись, как вампир, выставленный на свет. Город жил своей шумной, суетливой жизнью где-то внизу, а я стояла в этой стеклянной башне, в полной тишине, и чувствовала себя совершенно одинокой.

В комнате я была одна. А кого я ожидала здесь встретить? Северина? Горькая, ироничная улыбка сама собой сорвалась с моих губ. Я солгу, если скажу, что никогда не представляла, как просыпаюсь от его нежного поцелуя в лоб, в жарких, надёжных объятиях и от звука его сонного голоса, шепчущего: «Доброе утро, Лия».

Мы женаты уже пару месяцев. Пять месяцев, три недели и… четыре дня, если быть точной… Зачем-то. Но, между нами, в этих стенах, – ничего не изменилось. Мы словно соседи, которые оказались в одной квартире совершенно случайно, вынужденные делить пространство, но тщательно охраняющие свои границы.

Мы даже не ночуем в одной комнате.

У каждого своя спальня, своя ванная, своя жизнь. И пересекаемся мы нечасто – лишь за редким совместным ужином, который больше напоминает деловую встречу, или на его бесконечных светских раутах.

Что касается последнего: именно на таких мероприятиях я на время обретаю призрачное ощущение, что у меня действительно есть муж. При его партнёрах по бизнесу, инвесторах и прочих важных господах – Северин преображается. Он ведёт себя как образцовый, любящий и заботливый супруг. Не избегает лёгкого, протокольного физического контакта – может положить руку на мою талию, приобнять за плечи в знак поддержки или даже чмокнуть в щёку, изображая нежность. Его взгляд смягчается, а губы оттеняются улыбкой. Но стоит нам оказаться за дверьми собственного дома, переступить этот магический порог – и чары рассеиваются. Снова ничего. Между нами, словно опускается невидимый, но непробиваемый барьер, возводится стена из молчания, вежливого безразличия и леденящего душу холода.

И в самом деле – как соседи. Только самые вежливые и самые одинокие на свете.

Не так я себе представляла брак. В моих девичьих, наивных мечтах, навеянных романами и старыми фильмами, всё было иначе. Всегда мечтала о человеке, который будет со мной рядом несмотря ни на что, в радости и в горе. Будет любить, ценить, оберегать. С которым можно молчать, и это молчание будет комфортным, а не тягостным. С которым можно делиться самыми сокровенными мыслями, не боясь быть осмеянной или непонятой.

А Северин… Северин использует меня, как красивую, дорогую куклу, которую достают с полки для особых случаев, чтобы продемонстрировать всем: «Смотрите, какая у меня безупречная жена: красавица, умница, с безукоризненными манерами».

Я лишь дополнение его тщательно выстроенного образа успешного и состоявшегося мужчины. Я для него никто. Такой же предмет интерьера, как дорогущий диван или картина на стене. Мы заключили молчаливую сделку, скрепленную штампом в паспорте, но наши сердца в ней участия не принимали.

Я не любила его никогда, как и он меня. Этот брак был для меня побегом, а для него… я до сих пор с точностью не знала, чем он был для него. Но в тайне, в самых потаённых уголках своей души, я всё же надеялась… Надеялась, что, может быть, со временем мы сможем разглядеть друг в друге не просто инструменты для достижения целей, а живых людей. Что мы сможем стать если не влюблённой парой, то хотя бы настоящей семьёй. Сейчас эта надежда таяла с каждым днём, будто узор на заледеневшем стекле.

С гулким эхом, отдававшимся в пустоте огромной квартиры, мои босые шаги понесли меня на кухню. Она была выдержана в таких же стерильных, холодных серых тонах, как и моя комната: глянцевые фасады, хромированные ручки, мраморные столешницы. Ничего лишнего, но и ничего уютного. Как будто здесь никто не жил, а лишь изредка проводились экскурсии для журналистов из глянцевых журналов.

Как и ожидалось, Северин сидел за барной стойкой. Он был костью в горле моего утра и неизменной деталью этого безрадостного интерьера.

Он был из разряда мужчин – «роскошный максимум». Высокий, широкоплечий брюнет, с хорошо развитыми мышцами, которые угадывались даже под безупречно сидящей на нём рубашке. А цвет его глаз… Его глаза я помнила с самого первого дня. Их можно было сравнить с морским бризом в ясный, но ветреный день: пронзительно-голубые, с холодным зеленоватым отливом, что делал его взгляд нечитаемым и отстранённым.

Да, мой муж был тем ещё красавцем. Раньше, в университете, за ним увивалась добрая половина потока, и не только нашего. Но все вскоре поняли, что сердце у него, если оно вообще было, – каменное. Никого он в него не пускал, от всех отгораживался ледяной стеной.

Когда он сделал мне то нелепое, ошеломляющее предложение прямо в библиотеке – все, кто его знал, были в шоке. И я тоже. Тогда, сбитая с толку, я позволила себе думать, что моя роль – особенная. Что именно я – та самая, кто сумела растопить этот лёд. Что он не такой каменный, как о нём говорят. А потом, когда прошла первая эйфория и мы начали нашу совместную «жизнь», всё оказалось гораздо менее поэтично. Он просто очередной состоятельный мужчина, которому для полного счастья не хватало красивой, представительной жены – блондинки невысокого роста, соответствующей его эстетическим предпочтениям. Вероятнее всего, я действительно просто подошла по параметрам.

Только чувств, той самой магии, ради которой, как мне казалось, всё и затевалось, не было и в помине. С каждым днём во мне всё сильнее и сильнее крепнет убеждение: я нужна ему только для того, чтобы все его партнёры, инвесторы и прочие важные персоны пускали на меня слюни и в приватных беседах хвалили его за безупречный вкус и выбор жены-красавицы. Наверняка этого достаточно, чтобы потешить его хрупкое мужское эго.

Он сидел, ссутулившись над своим ноутбуком, и пил свой отвратительно горький кофе, который он предпочитал без сахара, сливок и каких-либо других «слабостей». Его пальцы быстро и чётко стучали по клавиатуре, изредка он отрывался, чтобы сделать глоток из белой фарфоровой чашки, и его взгляд снова устремлялся на экран. Он совершенно не замечал моего присутствия. В общем-то, как и всегда. Ничего удивительного.

Я прошла к чайнику, чувствуя его взгляд… вернее, его отсутствие. Воздух вокруг него был таким же холодным и незыблемым, как айсберг.

– Проснулась? – неожиданно спросил он, не отрываясь от экрана.

Голос его был ровным, без интонаций, как у диктора, зачитывающего погоду. Я так и замерла с чашкой в руке. Ладно, тут не поспоришь – удивление присутствовало. Он прежде старательно избегал любых лишних разговоров со мной, ограничиваясь кивком или парой необходимых фраз. А тут – первым начал. Может, сегодня на него нашло просветление? Или просто решил проверить, жива ли я ещё?

– Как видишь, – сухо ответила я, стараясь, чтобы в голосе не дрогнула ни одна струна, не показав ни капли истинных, взбаламученных его вопросом эмоций.

Он и в правду поднял на меня глаза, отхлебывая из чашки. Его взгляд, холодный и оценивающий, скользнул по мне с ног до головы. Я стояла в своей обычной, простой чёрной пижаме с длинными штанами и кофтой-рубашкой. Блондинистые волосы были кое-как собраны в нечто, отдалённо напоминающее пучок. Ноги босые. Карие глаза, наверное, были заспанными и потухшими.

Я чувствовала себя разбитой и непривлекательной, и мне было плевать.

– Надеюсь, ты не занята сегодня вечером? – продолжил он свой странный допрос.

Вопрос прозвучал так, будто он спрашивал о расписании своего секретаря. Во мне что-то ёкнуло… Разочарование? Злость?

– А чем я могу быть занята? – парировала я, и в моём голосе зазвучала горькая ирония. – Моё единственное занятие, если ты не забыл, – ходить с тобой по встречам и улыбаться, как хорошо обученная обезьянка. – Может, прозвучало грубо, но это была чистейшая правда. Моя жизнь свелась к роли аксессуара.

Его губы на мгновение сжались, но выражение лица не изменилось. Он проигнорировал мой выпад. Как всегда.

– В шесть вечера будь готова, я заеду за тобой.

– Снова ужин с твоими коллегами или встреча с инвесторами? – буднично поинтересовалась я, хотя ровным счётом мне это было совершенно безразлично. Одна обременительная повинность сменяла другую.

– Да. – Он сделал еще один глоток кофе. – И надень то красное платье. С вырезом.

Красное. С вырезом. В груди что-то болезненно сжалось. Это платье купил мне он, как и прочие элементы моего гардероба. От других платьев его отличало то, что я сама его хотела.

Во время одного из наших редких, неловких совместных походов по бутикам я заметила эту яркую ткань, этот крой. Платье мне безумно понравилось; проходила мимо и заглядывалась, пойманная его дерзким, вызывающим фасоном. И Северин, как благородный, щедрый муж решил: раз жена хочет – значит, жена получит. Без эмоций, без восторга – просто как исполнение некоего супружеского долга.

В этом платье я еще ни разу не появлялась на людях. Оно было слишком уж откровенным для моей скромной натуры. Слишком соблазнительным. Глубокий, рискованный вырез в зоне декольте, открытая почти до поясницы спина, тонкие, едва заметные бретельки и разрез от самого пола и почти до тазобедренной кости. И, конечно, его вызывающе кроваво-красный, агрессивный оттенок. Платье-вызов. Платье-оружие. И сейчас он решил пустить его в ход.

– Как скажешь, – покорно ответила я, опуская глаза в свою чашку.

Мне было безразлично, в чём крутиться возле него, изображая счастливую и любящую супругу. Всё равно это был театр. Всё равно за этим ничего не стояло.

Он снова пристально посмотрел на меня. На сей раз его взгляд задержался на моем лице подольше. Видно, сработал мой тон – сегодня он был грубее и язвительнее обычного. Ничего особенного, конечно, просто настроение было ниже плинтуса, и скрывать это не было ни сил, ни желания.

– Ты в порядке? – неожиданно спросил он. – Болезненно выглядишь.

Вот это да. Сегодня он, и в самом деле, был многословен. Две личные фразы за утро – почти рекорд.

– Всё в порядке, – отмахнулась я. – Не выспалась просто.

И это не была ложь. Я правда очень плохо спала из-за очередного приступа ноющей боли в позвоночнике, которая преследовала меня с подросткового возраста, обостряясь от стресса и напряжения. Даже сейчас, стоя у стойки, я чувствовала это знакомое, словно тугая пружина, напряжение в спине и пояснице, но изо всех сил старалась держать себя в руках и не показывать слабости. Он не должен был видеть меня уязвимой.

Он ещё с пару секунд изучал меня своим пронзительным взглядом, кажется, даже не моргая, словно пытаясь разгадать загадку, которую я собой представляла. Потом, словно щелчок выключателя – и он снова пришёл в своё обычное, безразличное состояние. Одним решительным глотком допил остывший кофе и поднялся из-за стола. Закрыл ноутбук, одним точным движением запихнул его в специальную кожаную сумку-чехол и направился к выходу.

Но в дверном проёме вдруг остановился, словно вспомнив что-то, и повернулся ко мне:

– Я освобожусь только в пять с лишним часов, так что можешь ещё поспать, – произнёс он, и его голос снова стал деловым, лишённым тех редких проблесков чего-то человеческого, что были минуту назад. – Тебе нужно выглядеть безупречно, помнишь?

Вот и всё. Забота закончилась. Начались инструкции.

– Разве я могу забыть? – парировала я, и в голосе моём снова зазвучал некий не свойственный мне металл.

Я ненавидела «выглядеть безупречно». Ненавидела этот маскарад, эту необходимость превращаться в куклу для его идиотских деловых встреч. Но мне приходилось – такова была цена, такова жизнь нелюбимой жены успешного бизнесмена. Я снова и снова напоминала себе, что я лишь красивая, нарядная кукла, живое дополнение его безупречного образа, а не полноценная, равноправная часть его жизни, его семьи. Любимой женой я становилась только на людях, когда нужно было поддержать «мужа» при любого рода встречах, куда все эти богатенькие дяди с удовольствием таскали своих молоденьких, часто не блистающих интеллектом жён, что едва закончили ВУЗ… Если вообще его заканчивали. Я была всего лишь чуть более презентабельным вариантом.

– Не начинай, – резко, без всяких эмоций, отрезал он. – У меня нет времени выслушивать твои претензии. Мне нужно работать.

С этими словами Северин развернулся и покинул квартиру. Дверь закрылась с тихим, но окончательным щелчком. И я осталась стоять посреди молчания кухни. Совершенно одна. Снова.

Звук собственного сердца, бьющегося в такт тикающим где-то на стене швейцарским часам, казался оглушительно громким.

Несколько часов пролетели незаметно, утонув в зыбучих песках бесцельного времяпрепровождения. Весь этот день, как и большинство других, я убивала как только могла, пытаясь заполнить пустоту, что разъедала меня изнутри.

Сначала был долгий, ритуальный уход за кожей лица и тела. Маски, сыворотки, кремы. Процесс, который отнимал время, но не приносил никакого удовольствия. После пытки для кожи – зарубежные сериалы, которые я смотрела, уставившись в экран, но не видя и не слыша происходящего. Сюжеты смешивались в голове в одно сплошное, серое пятно.

Потом я с тоской подошла к гардеробной. Моё внимание привлекло то самое красное платье, висевшее в дальнем углу, словно изгой. Я достала его, ощутив под пальцами прохладный, скользкий шёлк. Затем принялась подбирать украшения. Платина? Золото? Бриллианты? Мне было всё равно. Всё это богатство казалось фальшивым, как и моя роль. Я перебирала серьги и колье, словно костюмер, готовящий реквизит для актрисы.

Затем настал черёд поиска идей для причёски. Я листала «Pinterest», разглядывая фотографии улыбающихся девушек с небрежными, но идеально уложенными пучками. Они выглядели так естественно и счастливо… Я попыталась повторить, но волосы не слушались, выбивались, и в итоге я с досадой снова собрала их в свой обычный небрежный узел. Всё это было сизифовым трудом. Подготовка к очередному спектаклю.

Ближе к четырём вечера объявился Северин. Вернее, его голос, прозвучавший из моего телефона, разорвав тишину. Обычно он не звонил, ограничиваясь парой сухих сообщений в мессенджере: «Встреча в 19:00. Будь готова к 18:30». Но сегодня – стало исключением.

– Освобожусь через час, будь готова. Я позвоню, когда буду подъезжать, – произнёс он своим ровным, лишённым эмоций голосом.

– Поняла, – так же монотонно ответила я.

– И да, – он сделал крошечную паузу. – Лучше не красное. Надень белое.

И на этом всё. Он сбросил вызов, даже не дождавшись моего ответа. Я опустила телефон, глядя на потемневший экран.

И теперь сиди, Апрелия, и придумывай новый макияж и причёску с нуля. Ну что может быть лучше?!

Он даже не представляет, каково это – в последний момент менять весь образ, к которому ты мысленно готовилась весь день. Но его слово – закон.

На удивление, решение пришло быстро, рождённое желанием поскорее со всем этим покончить. Нюдовый, почти невидимый макияж, а-ля пресловутый «clean girl», подчеркивающий естественность, которой я не чувствовала, и небрежный, низкий пучок, в который я собрала волосы за пять минут. Пусть думают, что я такая вся естественная и непринуждённая.

Ирония судьбы.

Готовясь, я крутилась перед зеркалом в полный рост, рассматривая себя со всех сторон. Стройная фигура в белом, струящемся платье, светлые волосы, собранные в элегантный пучок, лицо с правильными чертами. Я выглядела неотразимо. И это знала не только я одна. Часто слышала от партнёров по бизнесу мужа, пожилых, обременённых деньгами и властью мужчин, что я очень привлекательная, что Северину несказанно повезло. Это, безусловно, льстило, будило в мне что-то женское, тщеславное. Но в тайне, в самых потаённых глубинах души, я всегда надеялась, что хоть раз, хоть одним взглядом, одним словом Северин даст понять, что и он считает также. Что он видит не просто красивую картинку, а меня. Но он всегда либо молчал, либо, если комплимент звучал в его присутствии, ограничивался простым, вежливым «спасибо», произнесённым тем же тоном, каким благодарил официанта за поданное блюдо.

Время неумолимо близилось к пяти. Северин, как и обещал, прислал сообщение: «Выходи. Жду в машине». Я накинула тёплое пальто, взяла клатч и на секунду задержалась в прихожей, глядя на своё отражение в зеркале.

Холодная, безупречная кукла. Идеальная жена для показа.

Спускаясь на лифте, я уже знала, каким будет путь. Он пройдет, по обыкновению, в абсолютной, давящей тишине. Никаких разговоров. Никаких взглядов. Только гудение мотора, и за окном мелькали огни родного, но такого чужого, равнодушного города. Потому что мы были чужими друг другу. Два одиноких острова в одном океане лжи и условностей. И в этом, как ни парадоксально, заключалось наше единственное общее, отточенное до совершенства искусство.

Искусство быть чужими

Машина плавно подкатила к подъезду стеклянной высотки, чей холодный блеск вторил ледяной вежливости моего мужа. Северин вышел и открыл мне дверцу. Его движение было отточенным, автоматическим. Он учтиво подал руку, помогая мне выбраться из мягкого кожаного салона «железной кареты». Его пальцы едва коснулись моей ладони, прикосновение было кратким и безразличным, как ритуал, лишённый смысла. Хоть он и был всегда холоден – его безупречным манерам было не отказать. Это была часть его образа, безупречного – как и всё, к чему он прикасался.

Войдя в здание, я ощутила, как воздух внутри густой и душный, наполненный смесью дорогого парфюма, хлопкового аромата и едва уловимого запаха денег и власти. Народу собралось немало – десятки людей в безупречных костюмах и вечерних платьях создавали гулкий, многоголосый гомон. Я скользнула взглядом по толпе, узнавая пару лиц. Партнеров у компании мужа становилось все больше, их лица сливались в однородную массу успешных и целеустремлённых «воротничков». Раньше я ещё пыталась запоминать их имена, вникать в суть их бизнеса, но очень скоро поняла тщетность этих усилий. Я была здесь статистом, декорацией, и мое мнение или знания никого не интересовали.

– Северин Владиславович, добрый вечер! Мы вас уже заждались. Апрелия Леонидовна, моё почтение, – как по мановению волшебной палочки перед нами возник Владислав, личный помощник Северина.

Он был воплощением аккуратности: строгий костюм, сидящий безупречно, светлые, почти блондинистые волосы, зачёсанные гелем назад. На носу с горбинкой покоились очки в тонкой металлической оправе, но даже они не могли скрыть доброжелательный блеск его серых глаз. В неформальной обстановке, редкой, как солнечное затмение, Влад обращался к нам по именам. Но здесь, под прицелом сотен глаз, он был образцом почтительности. Статус Северина не позволял фамильярностей никому из подчиненных, даже тет-а-тет. Исключение делалось лишь для Влада, и это было скорее снисхождением, чем правилом.

– Здравствуйте, Владислав, – я натянула на лицо улыбку, привычную и безжизненную, как манекен на витрине.

Северин же в ответ лишь кивнул коротко и деловито. Этот кивок был больше, чем просто приветствие, – он был демонстрацией иерархии, молчаливым напоминанием всем присутствующим о его положении. В общем-то, он имел на это полное право. Это был его вечер, его триумф, и он владелец всего, что происходило в этих стенах.

Не прошло и двух минут, как его внимание от меня уплыло. Он растворился в толпе, его мощная фигура притягивала к себе инвесторов и партнеров, как магнит. Я осталась стоять одна, чувствуя себя прозрачной. Как же это в его стиле… Так было, есть, и, похоже, так будет всегда. Жена никогда не была в его приоритете – ни на работе, ни, что уж там скрывать, дома.

Решив не теряться в ситуации и не стоять столбом, я принялась искать в толпе хоть какой-то отвлекающий манёвр. И мой взгляд упал на знакомое лицо – Оксана Венцкус, моя старая знакомая ещё со школьных времён. Мы не были близки, наши пути разошлись сразу после выпуска, но сейчас её присутствие казалось глотком свежего воздуха.

Она не была той, кого заметишь в толпе первой. Невысокая, с мягкими, почти кукольными чертами лица, вся в веснушках, с огненно-рыжими волосами, собранными в небрежный пучок. Её карие глаза, тёплые, как янтарь, смотрели на мир с лёгкой неуверенностью. В её внешности не было того отполированного до блеска гламура, что окружал нас здесь. Не было и намёка на силикон или гиалуронку, коими изобиловали остальные гости. Нас с ней, наверное, можно было считать представительницами редкой здесь породы – натуральных. И глядя на неё, я с горькой иронией подумала, что сама-то я в этой натуральности давно усомнилась. Разве может быть натуральным тот, кто день за днём играет роль?

– Оксана, здравствуй! – подойдя к ней, я постаралась вложить в голос искреннюю радость и, к своему удивлению, смогла расслышать её остатки. – Сколько лет, сколько зим! Давно не виделись. Что ты тут делаешь?

– Привет, Лия! – её лицо озарила та самая, добрая и немного застенчивая улыбка, что я помнила со школы. – Да, давненько не виделись. Я здесь с братом… ну, как с братом. С другом, в общем. История долгая, не будем вдаваться в подробности. Сама какими судьбами?

– Я с мужем. Это мероприятие организовано его компанией. – Ответила я и тут же почувствовала, как фраза «его компанией» почти застряла в горле. Произносить это было неловко – звучало пафосно и самодовольно, будто я кичилась его статусом.

– Да ладно, Лия, ты замужем? – глаза Оксаны округлились от искреннего удивления. – А я-то думала, ты из тех, кто яро против ранних браков.

Меня даже обрадовало, что она зацепилась именно за факт замужества, а не за личность моего мужа. В отличие от большинства здешних гостей – для неё я была в первую очередь Лией, а не миссис Македонская. Это невероятно отличало её от остальных и вызывало тихую благодарность.

– Была когда-то против, – пожала я плечами, стараясь говорить максимально легко. – Но, как видишь, со временем всё меняется.

И это была чистая правда. Я мечтала о свадьбе лет в двадцать восемь, не раньше, представляя себе зрелое, осознанное решение. Но судьба, эта вечная шутница, распорядилась иначе, и вот в двадцать на моём пальце уже красовалось обручальное кольцо. И с каждым днём, прожитым под одной крышей с Северином, я всё больше убеждалась в извращённом чувстве юмора той самой судьбы.

Наш диалог завязался легко и непринуждённо, словно мы и не расставались все эти годы. Мы вспоминали школьные проделки, учителей, смешные случаи, делились тем, как сложилась наша жизнь после выпуска. Оказалось, Оксана не замужем, хотя я прекрасно помнила, как Саша, девочка из параллельного класса и одноклассница Оксаны (а по совместительству двоюродная сестра моей лучшей подруги Венеры, благодаря которой мы, собственно, и познакомились) рассказывала, что главной мечтой Оксаны с детства было замужество. Странные мечты, никогда их не понимала, но каждая имеет право на существование.

– Так всё-таки, с кем ты здесь? С братом или другом? – не удержалась я от любопытства.

– Там действительно история долгая, – она снова застенчиво усмехнулась. – Серафим – мой друг детства. Мы росли, считай, вместе. Наши родители дружили, жили в соседних квартирах, на одной лестничной клетке. В общем, из-за такого плотного контакта мы стали друг для друга как брат и сестра, только вот… – она не успела договорить, потому что в наш уютный мирок ворвался ледяной вихрь по имени Северин.

– Милая, я тебя везде ищу, куда же ты пропала? – его голос был мягким, наполненным поддельной нежностью, но глаза, эти пронзительные голубые льдины, оставались пустыми. В них не было ни капли беспокойства, лишь раздражение от того, что его аксессуар оказался не на месте.

– Представляешь, встретила школьную знакомую, – я жестом указала на Оксану, чувствуя, как под его взглядом снова превращаюсь в ту самую куклу. – Это Оксана. Оксана, познакомься, это мой муж, Северин.

– Очень приятно, наслышана о Вас, – пробормотала Оксана, и её улыбка стала ещё более неловкой. На него было сложно смотреть без робости.

– Взаимно, Оксана, – его ответ был гладким и вежливым, как отшлифованный камень. – Позвольте я украду свою супругу на пару слов? Не волнуйтесь, она скоро вернётся к беседе.

– Да, конечно, – кивнула она, и я почувствовала себя вещью, которую только что одолжили.

Отойдя к ближайшей стене, где толпа была не такой плотной, Северин наклонился ко мне, и его шёпот обжег мочку уха.

– Сейчас начнётся презентация новых продуктов. Прошу тебя присутствовать недалеко от сцены. Ты будешь мне там нужна.

– Для чего это? – вырвалось у меня, и я сама удивилась собственному тону. В нём прозвучало неподдельное изумление.

Его слова были громом среди ясного неба. Наш негласный договор всегда был прост: я кружусь где-то неподалеку, изображая счастливую и любящую супругу, пока он ведёт свои деловые беседы. Я была живым доказательством его семейного благополучия, которое так высоко ценили его инвесторы – солидные господа, предпочитавшие видеть рядом с успешным мужчиной такую же успешную и стабильную пару. Никогда прежде я не была ему «нужна» в непосредственной близости от эпицентра событий.

– Просто сделай, как я прошу, без лишних вопросов, – отрезал он, и в его голосе зазвучали стальные нотки, не терпящие возражений. – Можешь возвращаться к своей подружке, но через десять минут будь готова.

С этими словами он развернулся и ушёл, оставив меня в полном недоумении. С «величайшего» позволения мужа я поплелась обратно к Оксане. Её брат-друг Серафим, по всей видимости, тоже был занят налаживанием связей с «нужными» людьми.

– А муж у тебя замечательный, – сказала Оксана, как только я подошла. Её глаза сияли неподдельным восторгом. – Между вами так и летают искры!

Если бы она только знала, что эти «искры» – всего лишь брызги от столкновения двух айсбергов. Раз она убеждена в нашей «любви», значит, мы играем правильно. Переубеждать её не было ни сил, ни желания. Так даже лучше.

– Да, так и есть, – солгала я, и в голосе моём прозвучала такая сладкая, такая ядовитая надежда, что хоть когда-нибудь эти слова станут правдой. Хоть с ним, хоть с кем-то другим. – Пойдём ближе к сцене? Сейчас начнется сама презентация.

Она охотно согласилась, и мы заняли позицию в первых рядах, как того и требовал Северин. Прошло ещё несколько томительных минут, наполненных гулом голосов и звоном бокалов, прежде чем на сцене появился он сам, держа в руке микрофон.

– Попрошу минуточку внимания, – его голос, усиленный динамиками, легко перекрыл шум зала, и в помещении воцарилась тишина. – Для начала, хочу поблагодарить всех и каждого, кто присутствует здесь сегодня. Давайте же начнем презентацию нашей новой линейки. Прошу внимание на экран.

Я почти с интересом уставилась на огромный экран. Компания моего мужа специализируется на производстве люксовой уходовой косметики для женщин. Странный выбор для мужчины, но факт оставался фактом. Темой сегодняшней презентации была новая линейка средств для ухода за кожей лица и тела.

И тут на экране появилась я.

Для промо-ролика меня облачили в струящееся белоснежное платье без бретелек, волосы были накручены на крупную плойку в мягкие волны, а лицо оставалось практически без макияжа – тот самый пресловутый образ «естественной красоты». На видео я с томным, отрешённым видом наносила на кожу различные крема, сыворотки и лосьоны. Камера крупно показывала мои руки, шею, ключицы, лицо. Я смотрела на себя со стороны, и это зрелище было одновременно лестным и жутковатым. Я участвовала в съёмках, но не видела итогового ролика. Я думала, его покажут по телевидению или в соцсетях, но уж точно не здесь, не сегодня.

Краем глаза я видела, как Оксана переводит взгляд с экрана на меня и обратно, её лицо выражало смесь восхищения и полного потрясения. Когда ролик закончился, на сцену снова вышел Северин.

– Хочу представить вам нашу новую линейку средств для ухода за кожей, – начал он, и посыпались сложные названия, перечисление действующих веществ, их благотворное влияние на тело, душу и чего только не. Его речь была сухой, техничной, но подана с такой уверенностью, что даже скучные термины звучали как заклинания.

И вот, когда я уже подумала, что самое интересное позади, он сделал новую паузу, на этот раз более драматичную.

– Ну а теперь, я хочу сделать официальное объявление во всеуслышанье, – его голос зазвучал торжественно. – Хочу представить вам новое лицо нашего бренда – Апрелию Македонскую, мою жену.

Словно по команде, все взгляды в зале устремились на меня. Десятки пар глаз – любопытных, оценивающих, завистливых – впились в меня. Я застыла на месте, чувствуя, как кровь отливает от лица. Меня будто не провозгласили лицом бренда, а оплевали с ног до головы этим внезапным, ни с чем не сообразным решением. Внутри всё закипело от возмущения. Я была растеряна, как школьница, пойманная на списывании, и могла лишь неловко улыбаться, пытаясь сохранить остатки самообладания перед этой публикой.

– Апрелия, милая, поднимись на сцену, скажи пару слов нашим гостям.

Мои ноги стали ватными, но я заставила себя двигаться. Походка моя, должно быть, со стороны казалась уверенной, но внутри всё кричало от протеста.

На лестнице меня ждал Северин. Он протянул руку, чтобы помочь мне подняться, и его прикосновение показалось мне особенно фальшивым. Его пальцы обожгли мою кожу, но не теплом, а холодом фарса этого спектакля.

– Всем добрый вечер, – мой голос в микрофоне прозвучал хрипловато, поэтому я как можно незаметнее прочистила горло и продолжила играть свою партию. – Я не готовила никаких речей, потому что для меня, как и для вас, эта новость стала сюрпризом. Хочу поблагодарить моего мужа и всю команду за этот… жест – мне очень приятно. Я буду много работать, чтобы вас не подвести. Увидимся на рекламных баннерах, дамы и господа. Спасибо всем, кто пришёл.

Я попыталась передать микрофон обратно Северину и уйти, но он был непреклонен. Его рука скользнула вокруг моей талии, крепко и властно прижимая меня к себе. Он снова превращал меня в куклу, в живой реквизит для своего шоу, заставляя стоять и улыбаться, пока он произносил заключительные слова.

– На этом официальная часть нашего мероприятия подошла к концу. Благодарим всех за присутствие.

Едва дверь машины захлопнулась, отсекая нас от внешнего мира, маска слетела с моего лица:

– Объясни мне, что за чёрт тебя дёрнул это сделать? – мой голос дрожал от едва сдерживаемой ярости. Внутри всё горело, каждый нерв был оголён.

– Не надо разговаривать со мной в таком тоне, – его же ответ был спокоен, как поверхность озера в безветренный день. – Мы можем всё спокойно обсудить.

Игра закончилась. В салоне автомобиля, в этой движущейся клетке, мы снова стали самими собой – двумя чужими людьми, связанных брачным контрактом.

– Спокойно обсудить? Ты издеваешься? – я вложила в свои слова всю накопленную горечь, стараясь, чтобы мой голос звучал так же леденяще, как и его.

Он был невозмутим, а во мне бушевал пожар, выжигающий всё изнутри. Но я научилась прятаться за маской непоколебимого спокойствия и сейчас продолжала наступление:

– Ты мог хотя бы поставить меня в известность, что собираешься это сделать! Тогда я бы не выглядела, как полная дура, а ты прекрасно знаешь, насколько сильно мне не нравится чувствовать себя полной дурой. Только вот, тебе же нет до этого дела, верно?

– Хватит нести чушь, Апрелия. Это был сюрприз. Разве тебе не понравилось? Вы ведь, женщины, любите, когда вам посвящают что-то особенное.

– А ты общался с многими женщинами, чтобы так судить? Не думаю. Да даже если бы всем женщинам на свете это нравилось, я – не все. У меня свои предпочтения. И я предпочитаю, чтобы меня ставили в известность, а не ставили перед фактом. Ты думаешь, я бы препятствовала? Мне всё это, конечно, безумно льстит, но, если бы я знала о твоих намерениях, уверяю – реакция была бы иная.

Я была готова рвать и метать, но не позволяла себе сорваться. Пусть думает, что я такая же холодная. Пусть видит, что он не достоин моих истинных эмоций. И пусть пока не знает, что играет уже не он, а с ним. А когда поймёт – будет уже поздно.

– Апрелия, хватит. Это был жест уважения к тебе, а ты всё переворачиваешь с ног на голову.

– Конечно, теперь я ещё и виновата. Ну супер. Так держать, Северин.

Оставшуюся часть пути мы проделали в гробовом молчании, ставшем нашим единственным общим языком. Дома нас ждала та же леденящую душу тишина, в которой каждый звук отзывался эхом нашего общего поражения. Ничего нового. Я давно перестала этому удивляться. Просто привыкла.

Горький осадок после сегодняшнего вечера перечёркивал все его мимолетные приятные моменты. Да, быть лицом бренда – лестно. Но быть марионеткой в его руках – невыносимо унизительно.

К сожалению, наши отношения оставляли желать лучшего. Но, как ни горько это было признавать, эта жизнь всё равно была лучше той, что я оставила позади. Золотая клетка, пусть и тесная, всё же была лучше той, из которой я сбежала.

Просыпалась я медленно и нехотя, продираясь сквозь ватную пелену усталости и тяжесть неспокойного сна. Я проспала всё на свете. Прогрессивный и современный будильник, который должен был будить меня нежными вибрациями, – молчал. Из-за вчерашнего происшествия, если этот публичный спектакль с моим «назначением» можно так назвать, я забыла о его существовании, выключив звук на телефоне в порыве раздражения. Моё тело, измождённое нервным напряжением, требовало покоя, и разум предательски ему поддался.

И словно этого было мало, утро отяготил пронзительный, настойчивый звонок, врезавшийся в тишину спальни. Я уткнулась лицом в подушку, надеясь, что он стихнет, но он повторялся с маниакальным упорством. Сердце упало. Это была та самая особа, которую я хотела бы слышать меньше всего в эту минуту. Да чего уж, я не хотела разговаривать с ней в принципе.

Мама.

Словно повинуясь какому-то древнему инстинкту, моя рука сама потянулась к звенящему устройству. Я чувствовала, как по спине пробегают мурашки – предвестники неизбежной бури.

– Да? – сонно, почти беззвучно протянула я, прижимая телефон к уху.

– Лия! Ты почему мне не позвонила? Я уже вся извелась! – её голос, громкий и пронзительный, не оставлял сомнений в состоянии собеседницы. В нём не было тревоги – лишь привычный, удушающий контроль.

– Мам, я сплю, – попыталась я вставить слово, чувствуя, как нарастает раздражение. – У нас с Северином была поздняя презентация. Я устала.

– Опять эти твои вечеринки! – фраза прозвучала как обвинительный приговор. – Ты хоть поела нормально? Не пила лишнего? Я читала, у вас в том районе светофор снесло, и он упал прямо на машину! Ты не там была? И вообще, дай мне номер Северина, на всякий случай.

Её слова, как шипы, впивались в моё сознание. Она не спрашивала, не интересовалась, а обвиняла, требовала отчёта и тут же выносила вердикт. Каждый её вопрос был очередным кирпичиком в стене моей вины.

– Мама, остановись, – голос мой дрогнул, но я попыталась вложить в него твёрдость. – Со мной всё в порядке. Я взрослый человек, и это моя личная жизнь.

На другом конце провода воцарилась краткая пауза, и я мысленно представила, как сжимаются её тонкие губы, а в глазах загораются знакомые огоньки ярости. Её голос, когда она заговорила снова, дрожал, но не от слёз, а от сдерживаемой злобы.

– Взрослый! Пока я жива – ты мой ребенок! Я не перестану волноваться! Ты даже не представляешь, что со мной было, когда я увидела новости! У меня давление подскочило! Это из-за тебя!

И вот опять. Классика. Я виновата в её плохом самочувствии, в её тревогах, в том, что позволила себе жить своей жизнью. Всегда я виновата.

– Мам, я всё поняла. Спасибо за заботу, – произнесла я монотонно, отрабатывая давно заученную роль. – Мне нужно идти, Северин ждёт.

– Вот всегда ты так! Сбегаешь от разговора! – её крик прозвучал как последний аккорд в этом неприятном симфоническом произведении. – Ладно, я позвоню тебе вечером, чтобы убедиться, что ты дома. Целую.

Я не стала ждать, пока она первая положит трубку. Мой палец сам нажал на красную кнопку, разрывая болезненную связь. Тишина, наступившая после, была оглушительной. Я лежала, уставившись в потолок, чувствуя, как от её голоса у меня снова раскалывается голова. И, кажется, начинала ныть поясница – старый, верный спутник стресса. Но это уж точно было не дело рук матери. Это было следствие жизни в постоянном напряжении.

С неохотным вздохом я сбросила с себя одеяло. Пол оказался ледяным под босыми ногами, но это ощущение было почти приятным – оно возвращало к реальности. Мне нужен был чай. Горячий, крепкий, почти обжигающий. Это было единственное средство, которое хоть как-то могло привести мои нервы в порядок и прогнать остатки тяжелого сна.

Выйдя на кухню, я замерла на пороге. Картина была привычной, но сегодня в ней была одна странная деталь: Северин сидел за барной стойкой, уткнувшись в экран планшета. В его руке была та самая белая фарфоровая чашка с отвратительно горьким кофе. Но странным было то, что он всё ещё находился дома. Обычно Македонский покидал наше «семейное гнёздышко» задолго до полудня, оставляя после себя лишь запах дорогого парфюма и ощущение пустоты. Внеплановый выходной? Или что-то пошло не по плану?

Он не поднял на меня взгляда, когда я вошла. Его внимание было всецело поглощено цифрами и графиками.

– Долго спишь, – бросил он в пространство, его голос был ровным, без интонаций.

Разговор с матерью всё еще звенел в ушах, оставляя после себя осадок горечи и раздражения. Его фраза, такая нейтральная, прозвучала для меня как вызов.

– С какого момента тебя волнует, сколько я сплю? – язвительно парировала я, направляясь к чайнику.

Он на секунду оторвался от экрана, его взгляд скользнул по мне, холодный и оценивающий.

– Всё ещё обижаешься из-за вчерашнего? – спросил он, и в его тоне я уловила лёгкое, почти неуловимое раздражение.

– Ты действительно хочешь это обсудить? – огрызнулась я, чувствуя, как внутри всё закипает.

– А ты всегда отвечаешь вопросом на вопрос? – его губы тронула едва заметная усмешка, но до глаз она не дошла.

Нервы мои были на пределе. Утренний звонок матери сделал меня уязвимой, и теперь его отстранённость ранила сильнее обычного.

– Если бы ты хоть чуточку больше уделял мне внимания, может, знал бы ответ, – вырвалось у меня прежде, чем я успела обдумать слова. – Может, вообще много чего знал.

Я тут же пожалела о сказанном. Я была зла не на него, а на мать, на всю эту ситуацию. Но он был рядом, он был удобной мишенью, и в этом была моя вина.

Северин медленно, почти театрально, повернулся на вращающемся стуле, чтобы встретиться со мной взглядом. Его глаза стали пристальными, изучающими. В них не было гнева – скорее, клинический, отстранённый интерес, с каким учёный разглядывает новый, неопознанный вид насекомого.

– Внимания? – переспросил он, и в его голосе прозвучала лёгкая насмешка. – Интересное утверждение. Я, если честно, всегда считал, что внимания тебе предостаточно. – Он сделал небольшую, вежливую паузу, словно на деловой встрече, давая собеседнику усвоить информацию. – Прошу прощения, я, видимо, заблуждался. Так сколько, по-твоему, будет… «достаточно»? И в какой конкретно форме ты его недополучала? Составлю список.

Его слова, такие рациональные, такие бездушные, повисли в воздухе. Я не понимала, что он чувствует. Способен ли он вообще на что-то, кроме этой леденящей душу расчётливости?

– Что и требовалось доказать, – с горькой усмешкой произнесла я. – У тебя ко всему подход «деловой».

Он подошёл ко мне. Не спеша, с той уверенностью хищника, который знает, что его территория неприкосновенна. Я прекрасно понимала, что это движение было не порывом к близости, а попыткой установить дистанцию доминирования, продемонстрировать, кто здесь главный.

– Хорошо, – его голос был тихим и ровным, но в нём явственно слышалась сталь. – Давай начистоту. Ты хочешь больше внимания? Прекрасно. Озвучивай свои… потребности. Конкретно. Время, формат, частота. Я исполню. Но имей в виду, – его глаза сузились, – я не собираюсь разгадывать ребусы. Ты получишь ровно то, что попросишь. Ни грамма больше.

От его слов стало физически тошно. Он снова всё превращал в сделку, в бизнес-план, где у каждого чувства была своя цена и свой график поставок.

– Сколько не говори, ты всё равно не понимаешь, о чем я, – прошептала я, чувствуя, как по щекам предательски катятся слезы. Я быстро смахнула их.

– Что на этот раз не так? – в его голосе прозвучало искреннее, почти детское недоумение.

– Ты снова все свел к сделке и даже не понял этого! – голос мой сорвался, выдавая всю накопленную боль. – Я не хочу ничего «озвучивать»! Я хочу, чтобы меня просто услышали! Поняли! «Слушать» и «услышать» – разные вещи, Северин!

– А как ты хочешь, чтобы тебя услышали, если ты молчишь? – его ответ был быстрым и резким, как удар хлыста. – Научись озвучивать свои потребности. Я не обладаю даром ясновидения.

С этими словами он одним решительным глотком допил оставшийся кофе и с такой силой опустил чашку на стол, что хрупкий фарфор издал печальный, жалобный звон, едва не разлетевшись на мелкие части. Затем он развернулся и ушёл. Ушёл от меня, от этого разговора, от ответственности за мои слезы и нашу разбивающуюся на глазах иллюзию брака. Как обиженный ребёнок, не получивший желаемую игрушку.

У меня закипал мозг. Сегодня все, абсолютно все, решили меня доконать. Сначала мать со своим удушающим «контролем», теперь муж с его ледяной логикой, не оставлявшей места простым человеческим чувствам. И, как вишенка на торте, – это нарастающее, знакомое напряжение вдоль позвоночника, плавно перетекающее в ноющую боль в пояснице. Прекрасное начало дня. Просто замечательное.

Прошло всего пару часов, а мне казалось, что я провалилась в какую-то временную петлю. Я сидела в гостиной, уставившись в одну точку, и сотню раз прокручивала в голове наш утренний разговор. Внутри меня бушевала целая война. С одной стороны, я чувствовала острую вину: он ведь правда не может читать мои мысли, он не ясновидящий. Но, с другой стороны, яростный протест кричал, что он совсем не тугодум и должен понимать, что «семья» – это не контракт и не партнерское соглашение. Здесь действуют другие законы, здесь важны не только цифры и факты, но и чувства, которые нельзя измерить и внести в таблицу Excel.

От мучительных раздумий меня отвлекло короткое, но яркое сообщение на телефоне. Я взглянула на экран.

«Прикупи себе что-нибудь))» – писал Македонский.

Стиль был его – лаконичный, без лишних слов. И, как по волшебству, следом пришло уведомление от банка о зачислении на мою карту кругленькой суммы. На мою карту, где и без того лежали немалые средства – один из немногих, но весомых плюсов быть женой успешного бизнесмена.

Северин всегда был щедр, если мерить щедрость в денежном эквиваленте. Он никогда не скупится на подарки, превращая их в нечто само собой разумеющееся. На нашу свадьбу он подарил мне огненно-красный «Порше» – машину мечты, хотя у меня тогда даже не было водительских прав. Поэтому, в придачу, он тут же оплатил мне уроки у лучшего инструктора в городе. На медовый месяц мы отправились на Багамские острова, остановившись в вилле с собственным выходом на пляж. На мой первый день рождения в статусе миссис Македонская я получила шикарный комплект украшений: серьги, кольцо и колье из платины с бриллиантами чистотой в целый карат. Я чаще носила золото из-за аллергии на серебро, которое обожала, а платина, как выяснилось, имела тот же серебристый оттенок. В общем и целом, мой муж знал толк в дорогих подарках. Он умел выбирать вещи, которые кричали о его статусе и его финансовых возможностях.

Только никакие, даже самые роскошные подарки, не могли заменить самого простого – реального времени, проведенного вместе. Не деловых ужинов или светских раутов, а простых вечеров, когда двое людей говорят не о работе, а о чем-то своём, сокровенном. Когда можно молчать, и это молчание будет комфортным, а не тягостным. Но понять этого ему, человеку, чьим главным языком были контракты и сделки, было, вероятнее всего, не суждено.

Настроение моё было ниже плинтуса после утренней ссоры. Теперь у меня был полный арсенал: непонимающий сути простых слов муж и целое состояние на банковском счёте. Если с первым я не имела ни малейшего понятия, что делать, то со вторым проблем не возникало. Я достала телефон и набрала номер Венеры.

– Вер, привет! Не хочешь составить мне компанию? Торговый центр, пару часов… – начала я, стараясь, чтобы голос звучал бодро.

– Конечно, хочу! – её ответ был мгновенным и таким жизнерадостным, что на мгновение мне стало легче. Это было так на неё похоже – быть лёгкой на подъём и всегда готовой прийти на выручку. – Встречаемся у главного входа через час?

– Да, отлично.

Торговый центр в час дня во вторник был почти пуст. Шаги отдавались эхом под высокими сводами, а продавцы смотрели на нас с немым вопросом, видя в нас редких гостей. Мы с Венерой неспешно прогуливались между бутиками, и я чувствовала, как напряжённые мышцы спины понемногу расслабляются. Сегодня её длинные, чёрные волосы, обычно прямые и гладкие, были уложены в аккуратные, блестящие локоны. Её карие глаза, полные озорства, сегодня казались немного уставшими, с лёгкой краснотой по краям.

– И как поживает твоя «свобода»? – Венера улыбнулась, но в её взгляде читалась неподдельная забота.

– Честно – даже не спрашивай, – я махнула рукой, стараясь сделать вид, что всё пустяки.

Говорить на тему моего брака я никогда не любила. А сейчас, после утреннего разговора с Северином, и подавно не хотелось выносить сор из избы.

– Всё плохо? – она прищурилась, изучая моё лицо с присущей ей проницательностью.

– Нет, Вер, ты же знаешь, я бы обязательно рассказала тебе, если бы что-то было не так, – я выдавила из себя улыбку, надеясь, что она не выглядит слишком фальшиво.

Я никогда не говорила Венере о реальном положении дел в моём браке. Для неё мы с Северином были образцовой парой – красивые, успешные, живущие в роскоши и, по её мнению, в полной гармонии. Она видела лишь фасад, тщательно выстроенный для окружающих. Я не хотела, чтобы она знала, что моя сказка – психологический и архетипический хоррор в чистом виде. Я всегда была для неё сильной, готовой прийти на помощь подругой. Я не та, кого поддерживают, а та, кто поддерживает. Сказать ей правду означало бы сломать этот образ, показать свою слабость. А на это я пойти не могла.

Вдалеке, у одного из бутиков, мелькнула знакомая фигура. Высокий блондин, но сегодня без своего привычного делового «доспеха» – пиджака и галстука, а в простых тёмных джинсах и свитере. Влад. Помощник Северина.

Он тоже заметил меня. Его лицо озарила улыбка, и он быстрыми шагами направился к нам, легко лавируя между немногочисленными посетителями.

– Апрелия Леонидовна! Какая приятная неожиданность! – его голос прозвучал тепло и непринуждённо.

– Привет, Влад, – улыбнулась я в ответ. – Мы же не на работе, давай без формальностей. Просто Лия.

Хоть Владиславу и было дозволено неформальное общение, ко мне он всегда обращался с подчёркнутым уважением, и иногда его приходилось мягко тормозить.

– Да, конечно, так будет удобнее, – он слегка смутился и по привычке взъерошил рукой волосы на затылке.

– Влад, знакомься, это моя подруга Венера, – представила я их.

Пока Венера отвечала ему улыбкой, я заметила, как оценивающий взгляд помощника моего мужа скользнул сначала по её лицу, а затем, быстрым, почти незаметным движением, по её фигуре. По лёгкому изменению в его выражении лица было ясно – она ему определённо приглянулась.

Жаль его расстраивать, но Венера не искала спутника жизни, предпочитая саморазвитие. Да и последний парень у неё был в девятом классе. Там, по классике, произошла драма вселенского масштаба, после чего моя дорогая подружка ушла глубоко и надолго в себя. Так что да, Вера не нуждалась в отношения, даже избегала их во избежания повторения старой травмы.

– Очень приятно, Венера. Я Владислав, работаю на мужа Лии, – представился он, и в его голосе прозвучала неподдельная заинтересованность.

– Взаимно, – Венера одарила его своей ослепительной, открытой улыбкой, от которой, казалось, стало светлее в полупустом торговом центре.

– Куда направляетесь, девушки? Не против, если я составлю вам компанию? – его глазах читалось искреннее желание присоединиться.

– Да, конечно, давай, – ответила я прежде, чем Венера успела что-то сказать. – Мы просто гуляем, присматриваемся. Если тебе не скучно будет – мы только рады.

На мое удивление, Влад не счел наше занятие пустой тратой драгоценного времени. Напротив, он с видимым удовольствием пошел с нами, активно участвуя в разговоре и даже пытаясь вникнуть в тонкости выбора женской одежды и косметики, что выглядело одновременно мило и забавно.

– Как вам это? – я приподняла вешалку с коротким черным платьем. Оно было элегантным и в то же время дерзким – с расклешенными рукавами-колокольчиками и глубоким V-образным вырезом.

– Выглядит неплохо, – ответила Венера, профессиональным взглядом осматривая швы и крой.

– Думаю, Северин бы оценил, – невзначай бросил Влад.

Его слова будто обожгли меня. Почему-то эта фраза, произнесенная даже без подтекста, вызвала во мне волну раздражения.

– Почему он обязательно должен «оценить»? – парировала я, и в голосе моем прозвучала несвойственная мне резкость. – Я для себя покупаю.

– Ну, Апрелия Леони… прости, Лия, я просто сказал, без привязки к чему-либо, – Влад занервничал, заметив мою реакцию. – Мне просто показалось, что Северину могло бы понравиться.

Я знала, что Влад не имел в виду ничего плохого. Он был искренен. Просто тема мужа, его мнения, его одобрения или неодобрения, сейчас болезненно задела во мне ту самую струну, что была натянута до предела после утреннего разговора.

И, как ни не хотелось мне это признавать, он был прав. Северину действительно могло понравиться это платье. Он был большим ценителем элегантности и утончённости в женской одежде, особенно на мне. Большинство моих вечерних нарядов и образов для светских выходов и съёмок были подобраны лично им. По его выбору всегда можно было проследить его безупречный вкус: лаконичные линии, дорогие ткани, внимание к мельчайшим деталям. Жаль только, что всё «внимание» к моей персоне заканчивалось именно на деталях моего гардероба.

– Лий, смотри какое! – внезапно позвала меня Венера, и в её голосе прозвучал такой восторг, что я невольно обернулась.

Я замерла. На вешалке висело платье. Длинное, струящееся, цвета топлёного молока. От подола до середины бедра шёл длинный разрез. Верх был выполнен в виде корсета, который должен идеально держать форму. По его верхнему краю изящно вышита багровыми бусинами и бисером причудливая лоза. Воздушные, полупрозрачные рукава прошиты таким образом, чтобы они были спущены с плеч. Шнуровка на спине представляла из себя кроваво-красные шёлковые ленты.

Я влюбилась. С первого взгляда. С первого вздоха.

– Оно последнее, и кажется… – Венера замолчала на секунду, изучая бирку. Её лицо озарила улыбка. – Да! Это твой размер!

– Это знак, Апрелия Леонидовна, надо брать, – одобрительно прокомментировал Влад, наблюдая за моей реакцией.

Я подошла ближе и осторожно, почти с благоговением, прикоснулась к ткани. Она была невероятно мягкой и приятной на ощупь, прохладной и шелковистой. Я внимательно разглядывала платье, пытаясь найти хоть малейший изъян, хоть что-то, что могло бы остановить меня. Но всё было тщетно. Оно было идеальным.

– Ну чего ты? Не понравилось, что ли? – спросила Венера, неверно истолковав моё молчание.

– Нет, совсем наоборот, – выдохнула я. – Оно слишком… идеальное. Слишком красивое. Это не совсем моё.

И в этой фразе была горькая правда. Я действительно не знала, что по-настоящему «моё». Потому что я никогда по-настоящему не выбирала. Это всегда делал Северин. Он выбирал – я соглашалась. Он покупал – я носила. И во всём, что он для меня выбирал, я выглядела безупречно, как дорогая кукла. И мне было «Красиво и точка». Я сама выбирала лишь простую, повседневную одежду для дома или встреч с друзьями. Всё остальное было частью образа миссис Македонская.

– Хотя, знаешь, – сказала я, словно очнувшись, – никто не мешает мне его примерить. А там уже решить, моё оно или нет.

Я не должна была вечно оглядываться на чужое мнение. Иногда нужно было принимать решения самой. Даже такие незначительные, как покупка платья.

В примерочной Венера помогла мне зашнуровать корсет. Я стояла, повернувшись спиной к зеркалу, не решаясь взглянуть на своё отражение. Мне хотелось сохранить эффект неожиданности, продлить эти несколько секунд перед возможным чудом.

– Готово! – наконец объявила Венера и, взяв меня за плечи, мягко развернула к зеркалу.

Я увидела в отражении не себя. Я увидела незнакомку в роскошном платье, которое облегало фигуру, подчеркивая каждую линию. Багровые бусины горели, как спелые ягоды на фоне молочной ткани, а алые ленты шнуровки казались дорожками крови на белоснежной коже. Я не сразу осознала, что смотрю на своё отражение. Это была вырезка из глянцевого журнала, воплощение чьей-то мечты.

Теперь я знала точно – это моё платье.

Приоткрыв шторку примерочной, я вышла в коридор, чтобы посмотреть, как платье смотрится в движении. И тут же поймала на себе взгляд Владислава. Он стоял в нескольких шагах и смотрел на меня не как на жену своего босса, а с нескрываемым, задумчивым интересом. В его глазах читалось не просто одобрение, а настоящее восхищение.

– Ну как? – спросила я, сама не зная зачем. Мне вдруг стало важно услышать его мнение. Не как помощника Северина, а как человека.

– Тебе очень идёт, Апрелия… – произнес он, и в его голосе прозвучала неподдельная искренность.

– И дай угадаю, – с лёгкой усмешкой вступила в разговор Венера, – ты хочешь сказать, что Северину бы понравилось, верно?

Влад покачал головой, его взгляд стал более серьёзным.

– Не берусь утверждать. Он обычно выбирает для Лии что-то более сдержанное, более… спокойное. А эти красные бусины, ленты… Это немного выбивается из его стиля. Но, – он снова посмотрел на меня, и в его глазах мелькнуло что-то тёплое, – думаю, ему бы в любом случае понравилось. Ведь это платье на ней.

Его слова задели какую-то потаённую струну в моей душе.

– Зато они ярко выражают меня, – вырвалось у меня без всякой задней мысли.

– В смысле? – переспросил Влад, явно удивлённый.

Честно говоря, я и сама не до конца понимала, что имела в виду. Слова вырвались сами, опередив сознание. Возможно, это была та самая, загнанная глубоко внутрь часть меня, которая хотела заявить о себе. Не как о жене Северина Македонского, а как об Апрелии. О личности.

– Не вдавайся в подробности, – отмахнулась я, чувствуя лёгкую неловкость. – Это лишнее.

Я прошлась по коридору между примерочными кабинками, чувствуя, как мягкая ткань платья струится вокруг моих ног. Конечно, мои повседневные кроссовки выглядели с ним абсурдно, но мы были не на неделе высокой моды в Милане. И в этот момент это не имело никакого значения. Я чувствовала себя… живой. Настоящей. Мне нравилась эта ткань, этот цвет, этот смелый крой. Мне нравилось всё. Я не чувствовала себя кукольной версией себя, одетой по чужому вкусу. В этот миг, в этом платье, я была сама собой.

Домой я вернулась поздно. К счастью, Владислав был на машине и любезно развёз нас по домам. На улице уже давно стемнело, и редкие фонари боролись с густыми сумерками, слабо освещая дорогу.

Войдя в квартиру, я обнаружила, что свет не горит. Тишина и мрак были такими густыми, что их, казалось, можно было потрогать. Но едва я захлопнула за собой тяжёлую входную дверь, как в прихожей резко зажглась лампа, опалив пространство ярким, слепящим лучом.

И в этом свете я увидела его. Северин. Он стоял, прислонившись к косяку двери в гостиную. Его поза была расслабленной, лицо – спокойным, как всегда. Но его руки были крепко скрещены на груди, а в глазах, этих обычно ледяных и чистых озерах, метались мелкие, острые искры, больше похожие на раздражение, чем на гнев. Он всё ещё выглядел отрешённо холодным, но что-то изменилось. Воздух вокруг него стал густым и наэлектризованным.

– Где ты была? – его вопрос прозвучал тихо, но каждое слово было отточенным, как лезвие.

Старая, знакомая ярость снова закипела во мне. Он снова пытался поставить меня в рамки, контролировать.

– Я теперь должна отчитываться о своих передвижениях? – парировала я, поднимая бумажные пакеты с покупками. – Раз уж так, то хорошо. Я была с Венерой. В торговом центре.

– И как давно твоя подружка-бармен разъезжает на новом Мерседесе? – его голос оставался ровным, но в нём появились опасные, шипящие нотки. – Я узнаю эту машину из тысячи. Наверное, ты забыла, как мы с Владиславом полдня торчали в сервисе, чтобы он приобрёл именно эту модель.

Ледяная волна прокатилась по моей спине.

– Ты следишь за мной? – прошептала я, чувствуя, как сжимается сердце.

– А нужно было? – он оттолкнулся от косяка и сделал шаг ко мне. Его голос был тихим, но каждое слово било точно в цель, в самое больное место. – Ты ведь сама всё прекрасно организовала. Очень театрально.

– Что? – я не понимала, о чём он говорит. Его слова казались абсурдными.

– Не притворяйся, – он был уже совсем близко. – Ты же этого хотела? Показать, что у тебя есть варианты? Что ты не привязана к этому дому, ко мне? Что ты можешь привлечь внимание другого мужчины? Поздравляю, ты добилась своего. Я заметил.

Его слова обрушились на меня лавиной. Он думал… он думал, что между мной и Владом что-то есть? Что эта случайная встреча была спланированной провокацией?

– Что ты о себе возомнил? – в моём голосе впервые зазвучали стальные, холодные нотки, которых я сама от себя не ожидала. – Думаешь, я действительно нуждаюсь в твоей ревности? Чтобы самоутвердиться? Как бы не так, дорогой.

– Возомнил? – он медленно, почти змеиным движением, подошёл ещё ближе, и теперь я чувствовала исходящее от него тепло. – Я всего лишь научился читать тебя. Твоя мать была права – тебе вечно мало. Сначала внимания родителей, теперь моего. Что дальше, Апрелия? Будешь собирать восхищённые взгляды всех мужчин в городе, чтобы заполнить ту пустоту внутри, которую не могут заполнить ни деньги, ни что-либо другое?

Вместо ответа я сначала медленно, возможно, даже с преувеличенной театральностью, оглядела его с ног до головы. А внутри меня происходило странное: все эмоции, все обиды и ярость, что кипели ещё минуту назад, вдруг разом угасли. Их место заняла тяжёлая, всепоглощающая усталость и горькое, до слёз, разочарование.

– Знаешь, что самое смешное? – мой голос прозвучал тихо и устало. – Я сейчас стояла здесь и в сотый раз надеялась. Надеялась, что под этой маской самовлюбленного тирана, который все мерит деньгами, я наконец-то увижу человека. Живого, способного на что-то настоящее. На простую, человеческую ревность, которая рождается не из уязвленного самолюбия, а из страха потерять что-то дорогое. Но нет. Ты не ревнуешь. Ревность – это про душу, про сердце. А для тебя я всего лишь атрибут. Статусная вещь, которая вдруг позволила себе иметь свое мнение, свои желания и вышла из-под контроля. Поздравляю, Северин. Ты только что доказал, что моя мать была права насчёт одного – брак с тобой действительно стал для меня новой клеткой. Просто решётки в этой позолоченные.

Больше мне нечего было сказать. Хватит с меня на сегодня «приятных» бесед. С матерью, с мужем. Я чувствовала себя выжатой, как лимон.

Я прошла мимо него, направляясь в свою комнату, и лишь тогда заметила, как сильно сжимаю в руках ручки бумажных пакетов. Пальцы онемели от напряжения, а на ладонях отпечатались красные полосы. Я несла не просто покупки. Я несла свое крошечное, хрупкое «я», которое только-только попыталось заявить о себе, и которое он с такой лёгкостью растоптал своими подозрениями.

К чему был этот спектакль, если почтенная публика отсутствует? Не слишком ли он заигрался в прилежного мужа?

Очередная фотосессия для рекламных баннеров бренда «Македонский» выдалась на редкость изматывающей. Бесконечные вспышки света, отражавшиеся в моих глазах и слепившие их, холодные команды фотографа, требовавшего то естественной улыбки, то томного взгляда, то отрешённого выражения – всё это вытягивало из меня последние силы. Я сменила дюжину образов, а гримеры и стилисты крутились вокруг, как муравьи, поправляя несуществующие морщинки на платье и выбившиеся из идеальной укладки пучки волос. Каждый щелчок затвора казался мне ударом молотка по наковальне моего терпения. Я устала, как загнанная лошадь, как собака, прошедшая многокилометровую гонку. Всё моё тело ныло от неудобных поз и постоянного напряжения, а в душе зияла пустота, которую не могли заполнить ни одобрение команды, ни безупречные кадры на экране монитора.

Сейчас бы лечь на мягкую, прохладную кровать в своей спальне, уткнуться лицом в подушку и забыться тяжёлым без сновидений сном, хотя бы на часок. Но вместо этого я сидела за рулем своего почти нового «Порше» и мчалась по пустынной лесной трассе. Закатное солнце, пробивавшееся сквозь частокол сосен, слепило мои уставшие глаза, заставляя щуриться. Я чувствовала, как веки наливаются свинцом, но всё ещё цеплялась за остатки концентрации, внимательно следя за извилистой лентой припорошенного снегом асфальта. Быть может, слишком внимательно, потому что мозг, освободившись от прямых обязанностей, тут же принялся за своё – за мучительную рефлексию.

Вместе с гулом шин я осмысливала недавние конфликты с мужем. В последнее время мы ссорились с пугающей, нездоровой частотой. Раньше, конечно, наши стычки напоминали скорее холодную войну – редкие, тщательно взвешенные выпады, подчёркнутая вежливость, переходящая в ледяное молчание. Мы позволяли себе небольшие перепалки, но они всегда оставались в рамках некоего негласного кодекса, словно оба боялись переступить некую черту. Теперь же эта черта была не просто пройдена – она стёрта, растоптана. Мы оба, словно с цепи сорвавшись, переходили все границы, бросая в лицо друг другу слова, которые, казалось, навсегда должны были остаться невысказанными в нашем общем молчании.

Я всегда знала, что брак и семейная жизнь – это непростой труд, компромиссы, взаимные уступки. Но то, что происходило между нами, – не поддавалось никакой логике. Это было похоже на бой без правил, где оба противника истекают кровью, но не могут остановиться. Как по мне, это уже было слишком. Это было за гранью моего восприятия.

Мысленно я переносилась в своё детство, в ту самую квартиру, где пахло яблочным пирогом и скандалами. Вспоминала ссоры матери и отца. Они, казалось, безумно любили друг друга, но их любовь была болезненной, удушающей. Мама – вечно неудовлетворенная, вечно ждущая чего-то большего – всегда требовала от папы невозможного. Он, тихий и бесконечно преданный, старался изо всех сил оправдать её завышенные ожидания, но, увы, не всегда у него это получалось. И тогда начинался ад. Мама срывалась: её крики раскалывали тишину квартиры, в ход шла посуда – тарелки, чашки, всё, что попадалось под руку, летело на пол с душераздирающим грохотом. А отец… Отец, пока в него летели осколки его же семейного счастья, с тихой, обреченной нежностью в голосе спрашивал у нее: «Ты не поранилась, любовь моя?». Конечно, это не была эталонная, идиллическая любовь из романтических книжек. Это была любовь-болезнь, любовь-одержимость. Но в их чувствах, пусть и таких уродливых, была какая-то дикая, неистовая искренность. Они прожигали друг друга, но делали это по-настоящему.

Я до последнего надеялась, что у меня все сложится иначе. Что мой брак будет тихой гаванью, местом взаимного уважения и спокойной нежности. Но вышло всё с точностью до наоборот, только хуже. У нас не было даже этой разрушительной страсти. Я, разве что, не кидалась посудой, предпочитая отточенные словесные уколы. А в остальном-то что? Ни искренности, ни тепла, ни душевной близости… Ни намёка на любовь. Наша семья была чистой воды сделкой. Взаимовыгодным партнерством. Я получила финансовую независимость от матери и статус, а он – красивую, представительную жену, идеально вписывающуюся в его безупречный образ успешного человека. Брак был просто фикцией, красивой обложкой для пустого содержания.

Жалею ли я о том, что тогда сказала «да» и поставила этот злополучный штамп в паспорте? Да, бывало. Порой, особенно после наших ссор, желание просто-напросто вырвать ту самую страничку с графой «семейное положение» становилось почти физически неконтролируемым. Рука так и тянулась к документу, лежавшему в ящике комода. Но я никогда на это не осмеливалась. Как, впрочем, и на развод. Слишком многое было поставлено на карту. Слишком страшно было рухнуть обратно, в ту жизнь, из которой я сбежала. Всё же лучше томиться в золотой клетке, где кормят изысканными яствами и поят дорогим вином, чем вернуться в обычную, ржавую, из которой не было выхода.

Мои мысли, мрачные и беспорядочные, уводили меня всё дальше в чертоги сознания, затягивая в трясину самосожаления и отчаяния. Я почти перестала следить за дорогой, видя перед собой не асфальт, а искажённые маски наших ссор, холодные глаза Северина, собственное отражение в зеркалах нашей стерильной квартиры. И вот чёрт. Резкий, неприятно влажный щелчок, глухой удар, от которого вздрогнул весь кузов. Машину резко повело в сторону, и я едва успела вырулить на обочину, сердце бешено колотилось где-то в горле.

Выскочив из машины, я увидела то, чего боялась больше всего на свете в этот момент: переднее правое колесо бессильно сплющилось, прижавшись к асфальту. Из его боковины торчал безобразный, ржавый обломок какой-то железяки, злорадно блестевший в последних лучах заходящего солнца. Я тут же кинулась к багажнику, начав рыться в нём, с безумной надеждой найти быстрое и простое решение. Но, как назло, запаски там не оказалось. Вернее, она была, но только в виде набора для ремонта проколов, пользоваться которым я не умела.

И вот, я стою одна посреди безлюдной лесной трассы, в десятках километров от дома, без малейшей возможности уехать. Ну просто замечтательно! Ирония судьбы была столь изощрённой, что хотелось либо горько рассмеяться, либо разрыдаться.

Темнело с пугающей скоростью. Солнце окончательно скрылось за вершинами деревьев, и длинные, уродливые тени начали сливаться в одну сплошную, бархатисто-чёрную массу. Я никогда не боялась леса – его тишина и величие всегда действовали на меня умиротворяюще. Но сейчас, будучи одной, в сломанной машине, посреди наступающей ночи, я чувствовала себя до противного уязвимой. Каждый шорох в придорожных кустах, каждый треск ветки заставлял меня вздрагивать и вжиматься в сиденье. Моё сердце колотилось, выстукивая дробь примитивного, животного страха.

Все мои принципы, вся моя выстраданная независимость, мои громкие заявления «я сама» и «мне никто не нужен» в одночасье разбивались в прах об этот простой, базовый инстинкт – инстинкт самосохранения. Я была напугана, одинока и беспомощна. Дрожащими пальцами я достала телефон. Экран ярко вспыхнул в сгущающихся сумерках. Я лихорадочно, почти остервенело, начала пролистывать контакты. Вера… Нет, не могу тащить её сюда, в эту глушь, да и что она сможет сделать? Влад… Он помощник, а не спасатель, к тому же, звонок ему будет выглядеть как минимум странно. Мама… Боже, нет! Один только её визгливый, полный упрёков голос в трубке добьёт меня окончательно.

Нет, нет и нет.

И тут мой палец, словно повинуясь какой-то древней, неосознанной программе, сам остановился на наименовании контакта, который я редко использовала в последнее время.

«Муж».

Последний человек, к кому я хотела бы обращаться за помощью. Тот, перед кем мне так невыносимо, так унизительно быть слабой, уязвимой, жалкой. Тот, чьё равнодушие и холодность стали для меня привычной нормой жизни. Но я больше не могла. Страх был сильнее гордости.

Несмотря на все наши ссоры, ледяные взгляды, невысказанные обиды и горькие слова. Несмотря на то, что мы были абсолютно чужими людьми, случайно оказавшимися в одной клетке, в экстренной ситуации, когда мир сузился до размеров тёмного леса и сломанной машины, – палец сам потянулся к его номеру. Потому что он был моим мужем. И этот формальный, ничего не значащий в обычной жизни статус, вдруг стал единственным фактом в нашей фикции, который имел хоть какой-то, пусть и призрачный, вес.