Читать онлайн Операция «Счастье»: перезагрузка в Новый год

Глава 1 Инициатива наказуема

31 декабря, 13:00

Дом был идеален. Стало быть, Станислав был несчастен.

Это был не просто дом. Это был образец. Образец лаконичного минимализма, дорогих материалов и безупречного вкуса. Панорамные окна от пола до потолка, за которыми снежная подмосковная природа укутывала все в белое безмолвие. Идеально ровные серые бетонные стены на которых не висело ни одной фотографии, чтобы не нарушить геометрию пространства. Кухня, оборудованная настолько профессионально, что в ней можно было готовить не стейки, а, скажем, нано-супы для марсианских колонистов. И, конечно, спортзал. Полтора этажа. Шведская стенка, гантели с эргономичной ручкой, беговая дорожка с программой, имитирующей подъем на Эверест.

Все было куплено на деньги, которые он заработал своим телом. Телом, которое он отточил до совершенства, превратив его в рабочий инструмент. Каждое утро он вставал в пять, съедал взвешенную до грамма порцию овсянки с протеиновым порошком и шел ковать свое счастье. Или, как он сейчас понимал, свою тюрьму.

Стас стоял у огромного окна, держа в руке чашку с самым дорогим американо, который только можно было заказать онлайн. Кофе был горячим, крепким, без единого намека на горечь. Таким же, каким он пытался сделать свою жизнь. Без горечи. Без сюрпризов. Без лишних эмоций.

Но сегодня, 31 декабря, в преддверии самой волшебной ночи в году, в идеально организованном мире Стаса случился сбой. Пробоина. Сосущая, холодная пустота в груди, куда не попадала ни протеиновая коктейль, ни комплименты от клиенток, ни даже собственное отражение в зеркале.

За окном изредка проезжали спешащие домой машины, увязая в снегу и оставляя за собой шлейф выхлопных газов и праздного веселья. Где-то люди бежали за мандаринами и оливье, ссорились из-за того, что они будут готовить, и звонили друзьям с тостами «за уходящий год!». А он стоял в своем стеклянном коробе и чувствовал себя экспонатом в музее под названием «Успешный одиночка».

Он отошел от окна и прошелся по гостиной. Его шаги гулко разносились по полам из дуба, не встречая никакого сопротивления. Тишина была оглушительной. Раньше он ее ценил. После развода с Лерой, фитнес-блогершей, чья жизнь была сплошным прямым эфиром, эта тишина казалась спасением. Теперь она стала его главным врагом. Она кричаще подчеркивала, что в этом огромном, красивом доме кроме него никого нет. И не будет.

Он сел на диван, который стоил как подержанный ВАЗ, и машинально взял в руки телефон. Пролистал ленту. Счастливые пары на курортах. Дети в новогодних костюмчиках. Реклама биодобавок, обещающих не только рельеф, но и гармонию. Бред.

И тут алгоритм, видимо, решив, что Стасу не хватает ностальгии, выкинул ему в ленту старое фото из группы «Выпускники 154-й школы». «10 лет назад, как вчера!». На фото было трое. Он, Антон и Даня.

Стас смотрел и не мог оторваться. Вот он, Стас. Длинный, тощий, в растянутой футболке группы «Korn», с дерзкой ухмылкой. Он тогда думал, что станет рок-звездой. Рядом – Антон. Высокий, как жердь, в очках с толстыми линзами, с умным и немного испуганным взглядом. Он мечтал открыть новый физический закон. А между ними – Даня. Улыбающийся до ушей, разбитной, с хохолком на макушке. Он собирался построить империю пиццерий.

Они были лучшими друзьями. Не просто друзьями, а той самой стаей, где один за всех и все за одного. Они вместе прогуливали физкультуру, вместе впервые попробовали пиво, вместе влюблялись в одну и ту же девчонку из старших классов и вместе же страдали от неразделенной любви. Они знали друг о друге все. Все тайны, все страхи, все мечты.

А потом… потом случилась жизнь. Университеты, разные города, работа, семьи, разводы. Десять. Десять лет они не виделись. Изредка пересекались их лайки под фотографиями общих знакомых в соцсетях, и все. Они стали для друг друга статистикой. «Друг из школы».

Стас вдруг почувствовал такой острый укол одиночества, что ему стало физически больно. Эта пустота внутри него потребовала заполнения. Немедленно. Он не мог сидеть здесь один, в этом идеальном аду, и слушать тишину. Ему нужна была… жизнь. Настоящая. С неловкостью, с глупыми шутками, с воспоминаниями о том, каким он был до того, как стал «тренером Стасом».

Пальцы сами потянулись к поиску. Он набрал имя «Антон Петров». Профессиональная медицинская сеть. Фото в строгом костюме, уставшие глаза, место работы: «Онкологический центр, врач-маммолог». Стас поморщился. Звучало так серьезно, так… по-взрослому. Он нашел и Даню. Тот был проще. Его личная страница была пестрой, как рождественская елка. Фото из дорогих машин, ресторанов, с какими-то девицами. Подписи полны пафоса: «Новые горизонты», «Покоряем вершины», «Бизнес – это красиво». Но за этой мишурой Стасу почему-то виделись те же самые усталые глаза, что и у Антона. Только прячущиеся за ширмой из дорогих очков.

Он открыл чат, созданный еще десять лет назад под названием «Братва». Последнее сообщение было от Дани: «Пацаны, я сдал экзамены! Ура! Пьем сегодня пиво!». Это было в 2009 году.

Стас смотрел на пустое поле для ввода текста. Что писать? «Привет, как дела?» – фальшиво. «Давно не виделись» – банально. Он сидел, сжимая телефон, и чувствовал, как паника подступает к горлу. А вдруг они не ответят? Вдруг они посчитают его странным? Вспомнят его как того самого дурачка с гитарой и скажут: «Да ну его»?

И тут отчаяние, то самое, что сосало под ложечкой, пересилило страх. Он быстро, не дав себе передумать, нацарапал одно сообщение и нажал «Отправить» сразу обоим.

«Пацаны, давайте встретим Новый год, как в старые времена? У меня дача, шашлык, ностальгия».

Отправлено.

Он уставился в экран. Телефон показался горячим и тяжелым. Прошла минута. Пять. Десять. В голове роились панические мысли. «Конечно, они не ответят. У них свои жизни. У Антона семья, наверное. У Дани – бизнес-встречи. А я… я идиот, который решил устроить вечер воспоминаний за десять лет».

Он уже был готов все удалить, сделать вид, что ничего не было, когда телефон вибрировал.

Антон Петров: «Стас? Привет. Звучит… неожиданно. Но почему бы и нет. У меня, впрочем, планов нет. Адрес пришлешь».

Стас перечитал сообщение три раза. Неожиданно. Но почему бы и нет. Это было так по-антоновски. Сдержанно, аккуратно, с долей скепсиса.

И тут же, через секунду, пришел ответ от Дани.

Данила Соколов: «СТАСИК, СТАРЫЙ ХРЫЧ! Я смотрел, ты там в инсте качком стал, ого! Я ЗА! Только шашлык – это для слабаков. Я заеду с хорошим виски. Будем вспоминать, как мы девчонок с балкона пугали! Жду адрес!»

Стас откинулся на спинку дивана. Они согласились. Оба. Просто так. Без лишних вопросов. Он смотрел на два ответа, и первая волна эйфории сменилась ледяным ужасом.

Что он наделал?

Он вскочил и снова подошел к окну. Те же редкие машины, тот же снег. Но теперь мир за стеклом казался враждебным. Он представил эту встречу. Они приедут. Антон в своем строгом пальто, будет говорить о медицинских терминах. Даня будет громко рассказывать о сделках. А он? Он что, будет предлагать им сделать приседания со штангой? О чем они будут говорить? О том, как их жизнь не удалась? О разводах? О провалах? Десять лет – это срок. За это время можно стать чужими людьми. Они будут сидеть за его идеальным столом, пить его дорогой виски и молчать. Или, что еще хуже, пытаться поддерживать разговор, вспоминая каких-то общих знакомых, о которых никто ничего не знает.

Будет неловко до смерти. Он чувствовал это каждым мускулом своего идеального тела. Его дом, его крепость, его тюрьма превращался в сцену для самого неудобного спектакля в мире. И он был его режиссером, сценаристом и главным, глупейшим актером.

«Что я наделал?..» – прошептал он, глядя на свое отражение в темном стекле. На него смотрел незнакомый, накачанный мужчина с паникой в глазах. И этот мужчина был абсолютно, полностью один.

Глава 2 Десять лет спустя

Часы на стене из глянцевого металла показывали три часа дня. Стас уже седьмой раз проходил мимо панорамного окна, проверяя, не появилась ли на заснеженной дороге машина. Он нервничал. Это было новое ощущение. Он, который мог без дрожи войти в зал, полный сотен людей, и провести тренировку, теперь терялся от ожидания двух старых друзей. Его дом, его цитадель, казался ему набором декораций для спектакля, к которому он не репетировал.

Первой появился серый «Форд Мондео», старый, верный, но с явными признаками долгой и трудной жизни. Он аккуратно, почти извиняясь, притормозил у ворот. Стас напрягся. Антон.

Из машины вышел высокий, худощавый мужчина. На нем было темное, строгое пальто, видавшее лучшие времена, но идеально вычищенное. В одной руке он держал старенький, потертый портфель, в другой – пакет из супермаркета. Антон поправил очки на тонком носу и огляделся с таким видом, будто не на дачу друга приехал, а на патологоанатомическое вскрытие. Он выглядел так, будто десять лет не спал. Под глазами залегли тени, которые не скрывала даже бледная от зимнего солнца кожа. Он был похож на черно-белую фотографию, случайно попавшую в яркий, сочный мир Стаса.

Стас распахнул дверь, прежде чем Антон успел позвонить.

– Антоха! – проревел он, стараясь вложить в голос максимум неестественного веселья.

Антон вздрогнул и поднял на него свои уставшие, умные глаза. Он протянул руку для рукопожатия, а не для объятий.

– Привет, Стас. Спасибо, что позвал. Тебе не трудно?

– Да какой тут труд! Заходи, проходи! – Стас едва не потащил его за собой в гостиную. – Раздевайся. Давай портфель, я его в шкаф поставлю.

– Спасибо, я сам, – мягко, но твердо отказался Антон, аккуратно ставя свой потертый чемоданчик рядом с обувной полкой, где стояли дизайнерские кроссовки Стаса. Контраст был убийственным.

Они вошли в гостиную. Антон огляделся с профессиональным интересом врача, осматривающего пациента.

– У тебя… красиво, – вынес он вердикт, и в этом слове не было ни восторга, ни зависти, лишь констатация факта.

– Да так, старался, – отмахнулся Стас, чувствуя себя самозванцем. – Чай? Кофе? Что-нибудь покрепче?

– Пока что чай, если можно. Дорога была утомительной.

– Пробки, да? – подхватил Стас, цепляясь за тему для разговора.

– Не совсем, – вздохнул Антон, садясь на край дивана, словно боясь помять его. – Просто предновогодняя суета в городе. Все нервные. На работе пришлось задержаться, один пациент… впрочем, неважно.

Тишина. Она повисла в воздухе, густая и липкая, как мед. Стас судорожно пытался вспомнить, о чем они говорили раньше. О музыке? О девчонках? О том, какой тупой следующий класс? А теперь? О пациентах? О пробках? О дизайнерской мебели?

– А это что у тебя? – Антон кивнул на угол гостиной, где Стас установил боксерскую грушу.

– Да так, разминка иногда, – попытался пошутить Стас. – Когда клиентов нет, себя гоняю.

Антон лишь кивнул, и Стас понял, что шутка не прозвучала. Для Антона это был не атрибут мужского досуга, а странный, агрессивный предмет в стерильном интерьере.

И тут спасение. За окном раздался звук другого мотора – низкий, уверенный рев. К дому подкатил черный блестящий внедорожник, явно не из дешевых. Машина остановилась с писком тормозов, и из нее, не закрывая дверь, вывалился Даня.

Он был весь в телефонном разговоре, и его голос, привыкший перекрикивать шум биржи и гул ресторанов, разнесся по заснеженному двору.

– Да нет, ты меня не понял! Риски нужно синхронизировать, а не просто списывать их на маркетинг! Перезвони мне через час, я буду на связи! – Он хлопнул дверью так громко, что со свеса крыши посыпалась сосульки.

Даня был одет в модный, сшитый явно на заказ кожаный плащ с натуральным мехом на воротнике, на руке красовались часы, размером с настенные часы Стаса. Он улыбался – широкой, белозубой, абсолютно фальшивой улыбкой. Увидев в дверях Стаса и Антона, он замахал рукой, как дирижер перед финалом.

– Стасик! Бронзовый бог! Антоха, академик, здравствуйте! – Он влетел в прихожую, обдал всех запахом дорогого парфюма и холода. – Прошу прощения, срочные дела, империя не ждет! Но для друзей – всегда время!

Он с силой обнял Стаса, чуть не сломав тому ребра, и так же крепко хлопнул Антона по плечу. Тот пошатнулся.

– Привет, Даня, – тихо сказал он.

– Что стоите как истуканы? Водочки! Шампанского! Праздник ведь! – Даня был сгустком энергии, дешевого блеска и отчаяния. Он пытался сыграть роль успешного олигарха, но Стас, который знал его еще тем самым хохолком, видел в его глазах ту же самую панику, что и у себя. Только Даня прятал ее за показной громкостью.

Они прошли в гостиную. Теперь трое. Стас, уставший врач и бизнесмен в образе. Напряжение достигло апогея. Даня сел в кресло, небрежно закинув ногу на ногу, и продолжил свой монолог, уже для них.

– Знаете, что я сейчас вожусь с одним проектом? Это просто песня! Мы выводим на рынок новый продукт, и нам нужно прокачать всю воронку продаж. А конкуренты, понимаешь, сидят у нас на хвосте. Но мы их обойдем! Мы всегда обходим!

Стас и Антон молчали. Стас не знал, что такое «воронка продаж», а Антон, похоже, просто не слушал. Он смотрел в окно, на серое небо.

Стас понял, что нужно что-то делать. Иначе этот вечер закончится так и не начавшись. Он вспомнил их школьные времена. Вспомнил их общий язык. И решил попробовать.

– Ну что, братва, не тужим? – выпалил он с максимально ухмыляющейся физиономией. – Помните, как мы на физре у Петровны отжимались? Антоха у нас рекордсмен был, аж целых десять раз!

Он ожидал хоть какой-то реакции. Усмехнется Даня. Вспомнит Антон.

Но случилось иное. Даня замолчал на полуслове и посмотрел на Стаса с легким недоумением, словно тот заговорил на древнегреческом. Антон же медленно повернул голову. Его лицо было непроницаемым.

– Я, кажется, тогда порвал связку, – сказал он тихо и без всякой эмоции. – Петровна потом вызвала моих родителей.

И снова тишина. Но теперь она была еще хуже. Теперь она была наполнена осознанием провала. Шутка, которая десять лет назад вызвала бы хохот, сегодня прозвучала глупо, неуместно и даже как-то жалко. Она была напоминанием о том, кем они были, и подчеркивала, кем стали. Они больше не были «братвой». Они были три незнакомых мужчины в одной комнате.

Стас почувствовал, как щеки заливает краска стыда. Он провалился. Он попытался оживить труп, и тот лишь холодно посмотрел на него.

– Э-э-э… – протянул Даня, спасая положение. – Давай-ка лучше выпьем, Стасик. У меня как раз с собой есть кое-что получше твоего магазинного виски.

Он полез в свой дорогой чемодан, и Стас с огромным облегчением понял, что алкоголь – их единственный шанс на спасение этого вечера. Он смотрел на своих друзей – на уставшего интеллигента и на кричащего хвастуна – и думал только об одном: «Что я наделал? Будет неловко до смерти». И это было только начало.

Глава 3 Тост за несбывшиеся мечты

Даня, как и обещал, оказался спасителем. Он с видом фокусника, вытаскивающего кролика из шляпы, достал из своего чемодана бутылку восемнадцатилетнего шотландского виски и тяжелый, граненый графин с какой-то дорогущей брендовой водой. Он был в своей стихии. Роль хозяина вечера, распорядителя веселья, была ему куда ближе, чем неловкая роль гостя.

– Стасик, твое магазинное пойло мы оставим для утренней похмельной терапии, – объявил он, сноровисто откупоривая бутылку. – А сейчас мы будем пить как люди. Как мужчины, которые чего-то добились в этой жизни!

Он плеснул в три бокала бурый жидкий янтарь, добавил каплю воды и с театральным жестом протянул гостям. Стас с благодарностью взял свой бокал. Антон попытался отказаться, но затем, словно сдавшись неизбежности, тоже принял его.

Первый глоток виски обжег горло. Огненный, с дымным, терпким послевкусием. Он был таким же неуместным в этой стерильной гостиной, как и они сами. Но он делал свое дело. Напряжение в душе Стаса немного спало.

– А теперь… – Даня встал, подняв бокал. Он любил моменты, когда все смотрели на него. Он расправил плечи, и его лицо приняло выражение глубокой значимости. – Я хочу произнести тост. Мы не виделись десять лет. Десять лет, ребята! Это срок. За это время можно построить дом, вырастить ребенка, разориться трижды и снова подняться. Каждый из нас прошел свой путь. И сегодня, вот в этот момент, наши пути снова пересеклись. Это не просто встреча. Это синергия. Это запуск нового, общего проекта. Проекта под названием «Мы». Так что поднимем бокалы за нас! За то, что мы есть! За наш новый этап!

Он выпил залпом. Стас, поморщившись от пафоса, последовал его примеру. Антон лишь пригубил, глядя в свой бокал с каким-то странным, отстраненным интересом.

Тост повис в воздухе. Он был таким же глянцевым и фальшивым, как часы на руке Дани. «Синергия». «Проект». Эти слова не принадлежали их прошлому. Они были из мира, который Даня пытался имитировать. И вместо того, чтобы сблизить их, этот тост воздвиг между ними еще одну стену. Стену из корпоративного новояза, за которой пряталось отчаяние.

Наступила тишина, еще более тяжелая, чем прежде. Даня, видя, что его номер не прошел, смутился. Он сел, и его напускная уверенность внезапно испарилась.

– Ну и ладно, – пробормотал он. – Главное, что мы вместе.

И тут Стас, чтобы спасти ситуацию, сделал то, что должен был сделать с самого начала. Он перестал пытаться быть «тренером Стасом» или «успешным хозяином». Он просто стал собой, восемнадцатилетним Стасом, который немного боялся и очень хотел, чтобы его полюбили.

– Знаете, – сказал он, глядя в свой бокал, – а я тут вчера вспомнил… Помните, у меня была гитара? Та самая, красная, с трещиной на деке?

Антон медленно поднял голову. В его уставших глазах мелькнул искорка узнавания.

– «Скелеты в шкафу»? – тихо спросил он. – У нас была группа.

– Точно! – обрадовался Стас. – И я был вокалистом и гитаристом! Я же тогда был уверен, что мы станем вторыми «Queen»! Я даже стихи писал. Помнишь, Антоха, ты мне помогал рифмы подбирать? «Боль – алкоголь», «кровь – любовь»…

Даня, который до этого сидел понурый, вдруг расхохотался. Но это был не его обычный, громкий смех. Это был живой смех. Настоящий.

– Я помню! Как же! Ты на школьном вечере выступал! Ты так закричал в микрофон, что у Петровны лицо пятнами пошло! А потом сказал: «Этот трек я посвящаю всем, кто чувствует себя чужим в этом мире!» Нам потом полгода это припоминали!

И они засмеяли все трое. Сначала неловко, потом все свободнее. Смех гулко разносился по пустому дому, и впервые за этот вечер он не казался чужеродным. Он был их. Он был из прошлого.

– А ты, Антоха, помнишь свои тетради? – подхватил Стас, утирая слезы. – Они были все в формулах! Ты же хотел не просто астрофизиком стать. Ты хотел черную дыру найти! Ты говорил, что знаешь, где она, просто никому не говоришь.

Антон смутился, но на его лице появилась бледная улыбка.

– Я читал тогда Сагана. «Космос». Я думал, что пойму все. Вселенную, ее начало, ее конец. А вместо этого… – он обвел рукой свою сторону стола, где лежал его портфель, – вместо этого я изучаю… новообразования в молочной железе. Масштабы немного не те.

И снова смех, но уже тише, с горчинкой.

– А ты, Даня! – ткнул его в бок Стас. – Твоя империя! «Пицца-Даня»! Ты же на всех партах рисовал логотип! Повар в шляпе и с гитарой! Твой слоган был: «Заряжаем позитивом!» Ты хотел создать самую крутую сеть пиццерий во всей Москве! Где каждая пицца – это произведение искусства!

Даня тяжело вздохнул. Его широченная улыбка съежилась до горькой усмешки.

– Ближе всего я был к своей мечте, когда работал курьером в той самой пиццерии, – сказал он, глядя в пустой графин. – Я тогда знал рецепт идеального теста. А теперь я знаю, что такое «EBITDA» и «оптимизация налоговой нагрузки». И, поверьте, это не заряжает позитивом.

Смех угас. Он выдохся, оставив после себя лишь горький осадок. Они сидели в тишине, и эта тишина была другой. Не неловкая, а… тяжелая. Наполненная призраками.

Они подняли глаза и посмотрели друг на друга.

И Стас увидел не Антона, который мог говорить о квазарах, а уставшего врача с мешками под глазами, чей мир сузился до размера патологического среза под микроскопом.

Антон увидел не Даню, который мечтал о пицце с ананасами и веселых посиделках, а хвастливого мужчину в дорогом плаще, который говорит о «воронках продаж», а в глазах – паника.

А Даня увидел не Стаса, рокера с разбитой гитарой, а накачанного манекена в идеальном доме, который пытается купить дружбу виски и неудачными шутками.

Их было трое. Трое чужих, уставших мужчины, которые сидели в дорогом доме и пили дорогой виски. И они вспоминали мальчишек, которыми когда-то были. Мальчишек, которые мечтали о звездах, о музыке, о пицце. И эти мальчишки казались им сейчас кем-то из другого измерения. Живыми, настоящими, безумно счастливыми. А они… они были просто результатом. Провальным результатом десяти лет жизни, которая пошла совсем не по тому сценарию.

Стас поднял бокал.

– А за что же мы тогда пьем? – спросил он тихо, и в его голосе не было ни капли прежней бравады.

Антон и Даня молча подняли свои бокалы. Они смотрели друг на друга, и в этом взгляде было все. И горечь, и усталость, и общая, безмолвная боль.

– За мечты, – так же тихо ответил Антон.

Они чокнулись. Хрустальный звон бокалов прозвучал в тишине как похоронный колокол по их юности.

Глава 4 Калории и измены

Тишина, последовавшая за их общим тостом за несбывшиеся мечты, была тяжелой, как свинцовая пластина. Она давила на виски, на плечи, на саму суть их неуместной встречи. Даня молча налил всем еще. Антон смотрел в свой бокал, словно пытаясь прочитать в бурой жидкости будущее. Стас же чувствовал, что вот-вот взорвется. Не от злости, а от этой удушающей, липкой неловкости. Он был хозяином. Он собрал их. И он был виноват в этих поминках по их юности.

Виски, подогретое изнутри, делало свое дело. Оно растворяло стены, которые каждый из них построил вокруг своей души. И стена Стаса, самая толстая и самая накачанная, дала первую трещину.

Он посмотрел на свой идеальный дом. На панорамные окна, на дорогую технику, на боксерскую грушу в углу. И все это вдруг показалось ему невероятно фальшивым, как реквизит в дешевом театре.

– Знаете, – начал он, и его голос прозвучал хрипло, непривычно. – Вы смотрите на все это и думаете: «О, у Стаса все круто». Накачанный. Дом. Машина… ну, почти, бывшая жена забрала… не важно. Идеальная картинка.

Он горько усмехнулся и сделал большой глоток.

– А знаете, что такое идеальная картинка? Это тюрьма. Это… Instagram1 в реальной жизни. Мой брак был именно таким.

Антон и Даня одновременно подняли на него глаза. В их взглядах читалось удивление. Стас никогда не писал в блоге о своей личной жизни. Он был из тех, кто постит фото из спортзала с подписью «Never give up» и улыбается, даже если внутри все трещит.

– Ее зовут Лера. Или, как ее знают полтора миллиона подписчиков, Fit_Lera. Она… она была моим брендом. А я – ее. Мы были идеальной парой. Два фитнес-энтузиаста, которые построили свое тело и свой бизнес на чистом белке и силе воли.

Он замолчал, вспоминая. Воспоминание было таким ярким, что, казалось, можно потрогать.

– Каждое утро начиналось одинаково. Не с поцелуя. Не с кофе в постели. Оно начиналось с выбора ракурса. Лера в маленьком топе и шортах, я за ней с телефоном. «Дорогие мои, сегодня разгрузочный день! Начинаем с кардио и правильного завтрака!». Хэштеги: #мотивация #здоровье #парызанимаютсяспортом. Я чувствовал себя не мужем, а ассистентом оператора. Наша любовь измерялась в лайках и комментариях: «Какая классная пара!», «Взаиморазвитие – это супер!».

Даня хмыкнул, но это был не смех, а звук понимания.

– А ужины… – Стас потер лицо. – Это был вообще цирк. Никакой спонтанности. Никакого «давай закажем пиццу и посмотрим кино». Нет. У нас на столе всегда стояли весы. Триста граммов куриной грудки. Сто пятьдесят граммов бурого риса. Пятьдесят граммов авокадо. И мы сидели и ели эту… сухомятку, пытаясь изобразить на лицах гастрономический экстаз. А если я пытался добавить соевый соус, Лера смотрела на меня так, будто я предложил ей яд. «Ты же знаешь, в нем скрытые сахара!».

Он встал и подошел к окну, спиной к друзьям. Ему не хотелось видеть их лица сейчас.

– Мы жили для контента. Наш отпуск – это не отдых. Это поездка на экзотический остров, чтобы сделать сто фотографий в купальниках. Наш поход в кино – это повод рассказать подписчикам о пользе попкорна без масла. У нас не было жизни. У нас был контент-план.

Он замолчал. За окном садилось солнце, окрашивая снег в розовые и оранжевые тона. Красиво. Как на открытке. Идеальная картинка.

– И как-то раз я вернулся домой раньше. У меня сорвалась встреча с клиентом. Я думал, удивить ее. Зайду, обниму, может, даже позволю себе кусочек темного шоколада. Я открыл дверь и услышал… звуки. Не из спальни. Хуже. Из нашего спортзала. Из нашей святыни.

Стас сжал кулаки так, что побелели костяшки.

– Я открыл дверь. И там они были. Лера и… и Павел. Другой тренер из нашего клуба. Они… они занимались не тем, чем должны были. И самое смешное, самое паршивое во всей этой истории, это то, что я не стал кричать. Не стал драться. Я просто стоял и смотрел. А она, увидев меня, даже не смутилась. Она просто закончила свое… упражнение, поправила волосы и сказала мне. Сказала так спокойно, как будто обсуждает погоду.

Он повернулся к ним. Лицо его было искажено гримасой боли и бессильной ярости.

– Она сказала: «Спокойно, Стас. Это не то, чем ты думаешь. Это просто… профессиональный интерес. У Павла более прогрессивный подход к функциональному тренингу».

В гостиной повисла мертвая тишина. Даня замер с приоткрытым ртом. Антон медленно снял очки и потер переносицу, словно у него разболелась голова от услышанного.

– Более… прогрессивный подход, – прошептал Даня, и в его голосе прозвучало чистое, недоверчивое изумление. – Она, блин, сказала это?

– Да, – кивнул Стас, садясь на диван. Вся его бравада, вся его накачанная маска рухнула, и на ее месте остался только маленький, потерянный мальчишка, которого предали самым абсурдным образом на свете. – В тот момент я понял все. Я был для нее не мужем. Не любовником. Я был… устаревшей моделью. Тренажером, который пора сменить на новый, с более прогрессивными функциями.

Он допил виски одним залпом и поставил бокал на стол с таким стуком, что Антон и Даня вздрогнули.

– Вот так. Моя история о несбывшейся мечте. Я хотел быть рокером, а стал устаревшей фитнес-моделью. Вот это поворот, да?

Глава 5 Синдром хорошего мальчика

В гостиной повисла тишина, густая и вязкая, как остывший мед. История Стаса, с ее абсурдным, унизительным финалом, повисла в воздухе. Даня медленно качал головой, словно пытался вытряхнуть из ушей фразу «более прогрессивный подход». Стас смотрел в пустой бокал, его лицо было маской отчаяния и усталости. Он вывалил наружу свою гнойную рану, и теперь ждал, что будет дальше. Осуждение? Жалость? Или, что хуже всего, куча «дельных» советов?

Антон сидел неподвижно. Он не смотрел ни на Стаса, ни на Даню. Он смотрел на свои руки, лежащие на коленях – длинные, тонкие, с умелыми, аккуратными пальцами врача, которые никогда не резали, а лишь лечили и успокаивали. Он слушал историю Стаса, и в ней была та же нота, что и в его собственной жизни. Только у Стаса все было громко, ярко, почти театрально. А у него… у него все было тихо, аккуратно и, пожалуй, поэтому еще больнее.

Он медленно, почти неслышно, поставил свой бокал на стол. Звон хрусталя был единственным звуком в комнате.

– Более прогрессивный подход… – тихо повторил он, и его голос, обычно ровный и спокойный, прозвучал с горькой, сухой иронией. – По крайней мере, у нее было объяснение. Логичное, с ее точки зрения. У меня… у меня все было проще. И, наверное, хуже.

Стас и Даня повернулись к нему. Даня впервые за вечер замолчал по-настоящему, поняв, что сейчас начнется что-то серьезное.

– Моя жена, Марина, – начал Антон, не поднимая глаз, – тоже врач. Врач от Бога. Хирург. Третий год заведующая отделением в той же клинике, где я работаю. Она… она привыкла принимать решения. Быстрые. Решительные. Часто – жизненно важные. Она видит мир черно-белым. Есть сильные, есть слабые. Есть эффективные, есть балласт.

Он сделал паузу, словно собираясь с силами.

– Я, кажется, всегда был балластом. По крайней мере, в ее глазах. Мы познакомились на работе. Я ей нравился. «Ты такой… душевный, Антон. Такой чуткий». Она ценила это во мне как во враче. Я умел находить подход к самым сложным пациенткам, умел говорить с ними так, что они переставали бояться. Для нее это было полезным навыком. Как умение ставить капельницу.

Антон впервые поднял на них глаза. В его взгляде не было злости, только всепоглощающая усталость.

– Но дома это «умение» превращалось в «слабость». Я хотел провести отпуск в тихом домике у моря. Она считала это скучным и тратила недели на то, чтобы убедить меня поехать на «нормальный» курорт, где можно было «полезно знакомиться». Я пытался обсудить с ней фильм, который мы посмотрели. Она говорила, что не имеет времени на эту «попсу», и спрашивала, почему я до сих пор не доучил английский, чтобы читать профессиональную литературу в оригинале.

Даня заерзал в кресле. Он, наверное, ожидал историю о пьяных загулах и побоях. А здесь было что-то другое. Холодное, методичное разрушение человека.

– Она никогда не кричала, – продолжил Антон, и его голос стал еще тише. – Это было бы проще. Она просто… констатировала факты. «Антон, ты не можешь принять решение. Ты всегда колеблешься». «Антон, ты слишком мягок с этим пациентом, нужно быть строже». «Антон, ты ведешь себя как мальчик». А однажды… однажды мы готовились к встрече Нового года. Три года назад. Она хотела пойти к своему начальнику, я хотел остаться дома. Мы спорили. Я не мог настоять на своем. Я молчал, пытаясь подобрать слова, а она смотрела на меня… с таким холодным презрением.

Он замолчал, и в комнате стало так тихо, что было слышно, как за окном проезжает машина.

– И тогда она сказала. Спокойно, почти безэмоционально. Как ставит диагноз. «Ты прекрасный врач, Антон. Может, даже лучший в своей области. Ты умеешь слушать, ты умеешь сопереживать. Но в жизни это не работает. Ты… тряпка».

Последнее слово он произнес так тихо, что друзья едва расслышали. Но оно ударило по ним с силой гири. «Тряпка». Самое унизительное, что можно сказать мужчине.

– А потом она добавила, – голос Антона дрогнул, но он справился. – «А вот Виктор Семенович… у него твердая рука. Он знает, чего хочет. И берет это». Виктор Семенович – это и есть ее нынешний муж. Тот самый заведующий.

Стас тяжело выдохнул. Вся его история с фитнес-блогершей вдруг показалась ему какой-то нелепой комедией. А здесь была настоящая трагедия. Холодная, как операционный стол.

– Она ушла на следующий день. Не стала ничего объяснять. Просто оставила записку на столе: «Я не могу быть со слабым мужчиной. Это противоречит моим принципам». И все. Я остался в нашей квартире, в которой все было так, как она любила. И я понял, что она права. Я слабый. Я не смог ее удержать. Не смог за себя постоять. Я даже не смог закричать ей вслед.

Он замолчал и снова уставился в свои руки. Даня хотел что-то сказать, какую-то ободряющую шутку, но поймал взгляд Стаса и осекся. Стас смотрел на Антона с неподдельным сочувствием. Он понял. Они были в одной лодке. Только у каждого своя пробоина.

– И с тех пор… – тихо закончил Антон, и в его голосе прозвучало полное отчаяние. – С тех пор я чувствую себя недостаточно мужественным. Когда я покупаю продукты, я стою у полки и не могу выбрать сорт хлеба. Потому что в голове сидит ее голос: «А ты уверен, что это не слабость?». Когда я разговариваю с пациенткой и пытаюсь ее успокоить, я думаю: «А не слишком ли я мягок?». Она сломала меня. Не изменой, не скандалом. Она просто… поставила диагноз. И я с ним согласился.

Глава 6 Крах бизнес-принца

Тишина, последовавшая за исповедью Антона, была тяжелой. История Стаса была абсурдной, почти фарсовой. История Антона – холодной, хирургически точной. Но у обеих был один общий знаменатель: предательство. Предательство женщин, которые должны были их любить.

Даня сидел в кресле, ссутулившись. Его широкие плечи, казалось, съежились. Он больше не был разухабистым хвастуном. Он был просто уставшим мужчиной в модной, дорогой одежде. Он молча допил свой виски и поставил бокал на стол с глухим стуком.

Стас и Антон ждали. Они знали, что теперь его очередь. И они боялись. Боялись, какая еще гадость вылезет на свет из-под глянцевого фасада их друга.

– Ну что, – пророкотал Даня, и его голос был хриплым от выпитого и от сдерживаемых эмоций. – Пришла очередь бизнес-принца поделиться своими байками. Только у меня, в отличие от вас, история не трагическая, а поучительная. С хэппи-эндом. По крайней мере, для меня.

Он выпрямился, и на мгновение в его глазах снова блеснул тот самый старый Даня – наглый, самоуверенный, готовый встретить мир с улыбкой.

– Моя бывшая, – начал он, откашлявшись, – ее звали Катей. И да, она была стервой. Меркантильной, расчетливой, примитивной. Дочка какого-то чиновника, привыкла, что все ей должны. Я для нее был… перспективным вложением. Понимаете? Я был молод, энергичен, гонял на крутой тачке, обещал горы. А она была красивой куклой, которую нужно было выставлять на показ.

Он говорил так уверенно, так отточено, словно репетировал этот монолог перед зеркалом.

– И знаете, что самое смешное? Я думал, что я играю в эту игру. Что я использую ее связи, положение ее отца, чтобы пробиться. Я строил свой стартап, она мне помогала… точнее, ее папочка помогал. Все было как в учебнике по бизнесу. А потом я понял, что это не игра. Что я просто пешка в их шахматах. И мне это надоело.

Он сделал паузу, эффектно глядя на друзей.

– Я не стал ждать, пока она меня бросит за очередного более успешного партнера. Я сам выставил ее за дверь. В общем-то, без лишних эмоций. Просто сказал: «Катя, все. Мы разные люди. Ты хочешь жить в вольере, а я – быть свободным». И все. С тех пор я не пожалел ни на секунду. Очистился, так сказать.

Он откинулся на спинку кресла с видом победителя, который только что выиграл сражение с драконом.

Наступила тишина. Стас смотрел на Даню, и что-то в этой истории не вязалось. Слишком гладко. Слишком правильно. Слишком… по-книжному. Он посмотрел на Антона. Тот сидел, идеально прямой, и медленно тер переносицу очками, словно размышляя над сложным диагнозом. Это был его жест, когда он готовился задать неудобный, но очень точный вопрос.

– Постой, Даня, – тихо начал Антон, надевая очки. Его голос был спокоен, почти бесстрастен, но в этой бесстрастности была вся сила. – Ты говоришь, что это была игра. Что ты использовал ее. Но я помню пару твоих старых постов, которые ты не удалил. Ты выкладывал фото с ней. С какой-то дачи… у озера. Подпись была что-то вроде: «Мое личное солнце». Ты тогда выглядел… по-настоящему счастливым. Если это была игра, то ты очень в нее вжился. Не похоже на холодный расчет.

Даня дернулся. Его победительная улыбка дрогнула, как фотография, на которую попала вода.

– Ну… это был… пиар, – начал он, уже менее уверенно. – Нужно было поддерживать имидж. Показать, что у нас все хорошо.

– Да забудь ты про имидж! – резко вмешался Стас. Он тоже чувствовал фальшь, но его подход был более прямым, эмоциональным. – Даня, мы же знаем тебя! Помнишь, в одиннадцатом классе ты влюбился в Ленку Иванову? Ты три месяца ходил за ней, как тень, носил ее портфель, писал ей такие дурацкие стишки, что мы потом все вместе ржали. Ты не умеешь притворяться! У тебя лицо как открытая книга. Ты хочешь сказать, что за несколько лет ты превратился в такого холодного актера, который мог годами играть любовь, ничего не чувствуя?

Даня замолчал. Он смотрел то на Стаса, то на Антона, и его лицо медленно менялось. Маска уверенности сползала, обнажая под ней что-то испуганное, потерянное. Он пытался что-то сказать, заикался, но слова не шли. Логика Антона и эмоциональный напор Стаса создавали тот самый пресс, под которым его заученная история начала трещать по швам.

– Я… я не врал, – наконец выдавил он, и его голос был уже совсем тихим. – Я и правда ее любил. Блин, как же я любил…

Он закрыл лицо руками. Его широкие плечи затряслись. И тут рухнула вся его заученная сказка, рассыпалась в пыль под точными, беспощадными вопросами друзей, которые знали его настоящим.

– Все было не так, – прошептал он в ладони. – Все совсем не так. Я не выгонял ее. Она ушла сама. Оставила меня ни с чем.

Он поднял на них глаза, красные от слез, которые он так долго пытался скрыть.

– Брак по расчету… да, это так и было. Только с ее стороны. Ее отец, важный чин, посчитал меня перспективной партией для своей дочки. А я… я был дурак. Я думал, что это мой шанс. Мой стартап… вы помните, я мечтал о сети пиццерий? Я его запустил. Большой, красивый проект. С инвесторами, с аналитикой, со всей этой дрянью. И отец Кати был одним из первых инвесторов. Он верил в меня. Она… я думал, она тоже.

Он горько усмехнулся.

– Мы летали. Первые полгода – просто огонь. Открывали точки, пресса писала, деньги текли рекой. Я думал, что я король. Что я покорил мир. А потом… а потом мир меня и съел. Конкуренты подложили свинью, поставщик оказался мошенником, маркетинговая стратегия провалилась. Все. Началось падение. Сначала медленное, а потом – обвал. Деньги таяли на глазах. Я пытался что-то спасти, продавал машину, закладывал квартиру… все впустую.

Он замолчал, тяжело дыша.

– А Катя… она смотрела на все это и молчала. Сначала пыталась поддерживать, но в ее глазах я видел, как гаснет уважение. А потом она просто… отдалилась. Стала приходить домой поздно. Говорила, что занята. А я сидел в своем пустом офисе, смотрел на цифры и понимал, что я – неудачник. Что я проиграл. Не только деньги. Я проиграл ее.

Последние слова он произнес с таким отчаянием, что у Стаса сжалось сердце.

– В тот день, когда все рухнуло окончательно, когда я понял, что мы в долговой яме на много лет вперед, я пришел домой. Она ждала меня. С собранными чемоданами. И она сказала… – Даня закашлял, его лицо исказилось от боли. – Она посмотрела на меня так… так, будто я был насекомым. И сказала: «Я не собираюсь сидеть в долговой яме с неудачником. Это не было в наших планах». И ушла. К какому-то другому «перспективному партнеру».

Он опустил руки и без сил откинулся в кресло. Больше в нем не было ни капли бизнес-принца. Не было ни хвастуна, ни кутилы. Был только сломленный мужчина, который потерял не только деньги и бизнес, но и любовь, веру в себя и последние остатки самоуважения.

– Вот такая у меня история с хэппи-эндом, – глухо закончил он. – Я остался один. С долгами. С провальным проектом. И с ощущением, что я – полный ноль.

Глава 7 Огоньки напротив

Тишина, которая вновь воцарилась в гостиной после последней исповеди, была не просто тишиной. Это было нечто материальное. Нечто с весом и плотью. Она давила на уши, как при глубоком погружении, и мешала дышать. Она была густой, вязкой, как смола, и, казалось, впитала в себя всю боль, всю горечь и все унижение, что вывалили на этот идеально чистый стол три одиноких мужчины.

Они сидели и молчали. Этот молчаливый акт продолжения их посиделок был куда более откровенным, чем все слова, что были сказаны раньше. Они пили виски. Не для веселья. Не для смелости. Они пили, чтобы затушить пожар внутри. Чтобы оглушить голоса в головах.

Стас сидел, откинувшись на диване, и смотрел в потолок. Он больше не видел идеальных, серых плит. Он видел лицо Леры, которое она ему сказала о «прогрессивном подходе». Он слышал ее голос, спокойный и деловой, как будто она обсуждала не его предательство, а поставку нового оборудования в спортзал. Он чувствовал себя не мужем, которого бросили. Он чувствовал себя устаревшей моделью тренажера, который вынесли на свалку. И его идеальный дом, его цитадель, теперь казался ему не крепостью, а роскошным надгробием над его жизнью. Он механически поднял графин и долил в свой бокал, потом в бокал Антона, потом Дани. Движения были точными, выверенными, как на тренировке. Он пытался решить эмоциональную проблему физическим действием, и это не работало.

Антон сидел, сгорбившись, и смотрел в свой бокал. В бурой жидкости он пытался разглядеть ответ. Ответ на вопрос, который мучил его уже третий год: «Что со мной не так?». Он прокручивал в голове все сцены, все разговоры с Мариной. Каждое ее «ты должен», каждое ее «это слабость». Слово «тряпка» не просто звучало в ушах – оно было вытатуировано на его душе. Он был хорошим врачом. Его ценили коллеги, его любили пациенты. Он спасал жизни, успокаивал страх, возвращал надежду. Но дома он был никем. Он был «слишком мягким». Он был «недостаточно мужественным». Он допил свой виски до дна и почувствовал, как огонь обжигает горло, но не заглушает холод внутри. Холод, который исходил от одной-единственной фразы, сказанной женщиной, которую он любил.

Даня сидел в кресле, уставившись в пустой камин. Его маска бизнес-принца была разбита вдребезги. Под ней обнажилась сырая, кровоточащая рана неудачи. Он не просто потерял деньги. Он потерял лицо. Он, который всегда был душой компании, заводилой, тем, кто ведет за собой, оказался в самом низу. В долговой яме. Яме, из которой не видно не то, что горизонта, а даже лучика света. Он вспомнил взгляд Кати. Не гнев. Не обиду. А холодное, почти биологическое отвращение. Словно она увидела таракана, который случайно выполз на свет. И это было хуже всего. Он бы справился с ненавистью. С гневом. Но с таким… пренебрежением? Нет. Он допил виски и сжал кулаки так, что ногти впились в ладони. Боль была единственным реальным ощущением в этом фальшивом мире.

Они сидели в своих отдельных ямах одиночества, и эта тишина была их общим дном. Время остановилось.

За окном сгущались сумерки, окрашивая снег в унылые серо-голубые тона. Тик-так. Где-то в доме настенные часы делали свою неумолимую работу. Тик-так. Каждый звук был как удар молотка по натянутой струне их нервов.

И тут Антон, который не выдерживал этого давления, медленно, как во сне, повернул голову к окну. Он всматривался в темноту, словно пытаясь найти там ответ, спасение, что угодно.

И вдруг он замер.

– А у соседей… праздник, – произнес он тихо, глухо. Словно не им, а самому себе. В его голосе не было злости, только бесконечная, выжженная тоска. – Настоящий.

Эта фраза, тихая и горькая, разорвала тишину, как нож. Стас и Даня одновременно повернули головы к окну.

И правда. Сквозь голые ветви деревьев, метрах в пятидесяти за их забором, в окнах соседнего коттеджа мерцали огни. Теплые, желтые, живые. Они мигали, переливались, создавая ощущение движения, жизни. И едва уловимо, сквозь двойные стеклопакеты, доносилась приглушенная музыка. Где-то там были люди. Они смеялись. Они танцевали. Они пели. Они встречали Новый год.

Они были счастливы.

И это чужое, беззаботное счастье, бьющее через соседский забор, уперлось им в лица, как личное оскорбление. Как издевательство.

Стас посмотрел на огни, и ему показалось, что они смеются над ним. Над его пустым, идеальным домом. Над его тишиной. Они кричали: «Смотри, вот как надо жить! А ты сидишь один, как идиот, в своем стеклянном ящике!»

Антон вжал голову в плечи. Эта приглушенная музыка казалась ему обвинительным приговором. «Там – жизнь, – шептал ему внутренний голос, – а ты – тень. Ты – «тряпка», которая боится даже включить музыку погромче, чтобы не потревожить никого».

А Даня просто смотрел. Он смотрел на тот праздник, на который его не позвали. На ту жизнь, из которой его выгнали. Для него это было не просто оскорблением. Это была демонстрация его провала. «Вот, – говорили эти огни, – мы – успех. Мы – веселье. А ты – неудачник. Ты – долг. Ты – ничто».

Они трое, сломленные, обманутые, потерпевшие крах, сидели в полумраке и смотрели на чужое счастье. И в этот момент их одиночество перестало быть личным. Оно стало общим. Общим, как эта бутылка виски на столе. Общим, как эта тяжкая тишина, которую только что разорвал Антон. И в этом общем отчаянии, в этой общей зависти к тем, кто просто смеялся за стеной дома, родилась первая за десять лет искра настоящего, не фальшивого братства. Искра, рожденная из общей боли.

Глава 8 Три богини на кухне

В то самое время, когда в стерильной гостиной Стаса тишина стала густой и тяжелой, как свинец, за стеной, в соседнем коттедже, царила атмосфера совсем иного рода. Она была не менее меланхоличной, но гораздо более… живой. Здесь не было идеального порядка. На стенах висели фотографии в рамочках, на полках стояли книги, набитые так, что грозили вот-вот рассыпаться, а из кухни доносился запах рыбы, мандаринов и слегка подгоревших коржиков.

Три женщины сидели за большим деревянным столом, заваленным остатками праздничного ужина. Они были разными, как ночь и день, но их объединяла одна общая черта – тихое, упрямое одиночество, которое они пытались заглушить шумом телевизора, музыкой и бокалом просекко.

С телевизора раздавался напыщенный, самоуверенный голос. По одному из центральных каналов, стоя с бокалом шампанского, выступал политик – лидер думской фракции, человек с лицом актера и манерами проповедника.

– …и я хочу поблагодарить всех вас, наших граждан, за труд, за уверенность в нашу силу и за вашу сплоченность…

– О, сплоченность, – тонким, ироничным голосом протянула Кира, покручивая в пальцах ножку бокала. – Особенно мы сплоченны, когда все смотрим телевизор в своих квартирах, все пьем дешевое «шампанское» и мечтаем, чтобы год наконец-то кончился, еще даже не начавшись.

Хозяйка дома Кира была богиней в своем собственном царстве. Царстве острого ума и язвительных комментариев. У нее были правильные черты лица, пронзительные серые глаза, которые, казалось, видели тебя насквозь, и волосы, собранные в небрежный, но элегантный пучок. Она выглядела так, словно только что сошла с обложки интеллектуального женского журнала, чтобы высказать свое авторитетное мнение обо всем на свете. Ее сарказм был доспехом, таким же прочным и блестящим, как сталь, и она носила его с гордостью. Под этим доспехом скрывалась невероятно ранимая романтическая душа, которую однажды предали и грубо втоптали в грязь.

Напротив нее, почти полностью скрывшись за огромной кружкой с какао, сидела Вера. Она была богиней земли. Доброй, плодородной, немного чудаковатой. У нее были мягкие, добрые глаза, в которых всегда плескалось сочувствие, и длинные, светлые волосы, которые она постоянно убирала за ухо. На ней был старенький, но уютный свитер с оленями, а на коленях дремал ее верный спутник – такса по кличке Буцефал. Вера отломила крошку от своего печенья и, оглядываясь, словно совершая тайное преступление, сунула его собаке.

– Буцефал, ш-ш-ш, – прошептала она, когда тот преданно зачмокал. – Это наш маленький секрет.

Вера умела любить так, как умели немногие. Безусловно и всеобъемлюще. Она отдавала свою душу животным, людям, работе. И именно эта ее способность к безоглядной доброте и стала причиной ее краха. Ее бывший муж, «практичный и приземленный мужчина», в итоге счел ее «слишком мягкой» и «бесхребетной» и ушел к женщине, которая, как он выразился, «знает цену вещам и деньгам». Вера так и не поняла, как можно «ценить» что-то больше, чем живых существ, тем более тех, что болели и от этого страдали.

Третья богиня, Полина, была богиней творчества и хаоса. Энергичная, яркая, с вечно растрепанными волосами, в которые вечно что-то вплетено – то ленточка, то веточка цветка. Она была организатором праздников и флористом, человеком, который умел превращать обычный день в сказку. Но сейчас ее сказка превратилась в горькую драму. Она не смотрела телевизор. Она не слушала Киру. Она смотрела в свой телефон, и свет от экрана создавал на ее лице болезненные, синеватые тени.

В ее ленте появилось новое фото. Ее бывший партнер и любовник, Максим, с которым они вместе строили ивент-агентство, стоял, обнявшись с их самыми крупными клиентами. Подпись гласила: «С нашими любимыми! Закрываем год на высокой ноте! Новые проекты уже в работе!». Полина знала этих клиентов. Она привела их в компанию. Она разработала для них все концепции. А теперь он позировал с ними, как будто она никогда и не существовала. Он не просто ушел, оставив ее с долгами. Он украл ее жизнь, ее творение, ее будущее и теперь выставлял это напоказ.

Полина сжала телефон так, что костяшки побелели. Она чувствовала не столько злость, сколько холодную, всепоглощающую пустоту. Он научил ее доверять не только ему, но и людям. А потом предал ее самым подлым образом, используя ее доверие как свое оружие. Теперь она боялась всего. Боялась новых идей, новых партнеров, новых чувств. Каждый звонок от потенциального клиента вызывал у нее панику. А каждый взгляд привлекательного мужчины – желание немедленно построить вокруг себя стену.

– …и я верю, что наш народ выберет правильный путь! – вещал телевизор.

– Ха, – коротко и горько выдохнула Полина, не отрывая глаз от экрана.

Кира и Вера одновременно посмотрели на нее. Они знали, что это значит.

– Опять он выложил что-то? – мягко спросила Вера.

Полина лишь кивнула, не в силах произнести ни слова.

Кира поставила бокал на стол с таким стуком, что Буцефал вздрогнул и недовольно заворчал.

– Ненавижу их всех, – сказала она тихо, но с такой яростью, что Вера испуганно моргнула. – Ненавижу этих самодовольных писак, которые высасывают из тебя все идеи, всю душу, а потом заявляют, что ты их больше не вдохновляешь, и бросают, как исписанный блокнот. Ненавижу этих «практичных» мужчин, которые измеряют все деньгами. Ненавижу этих крыс в человеческом обличье, которые присваивают себе чужие мечты и выдают их за свои.

Талантливый литературный редактор, она пару лет назад разошлась с популярным писателем, который долго и умело использовал ее как личного корректора и источник вдохновения. А затем выкинул из своей жизни как смятый лист черновика. Она говорила, и в ее словах была не только ее собственная боль. Это был общий крик трех женщин, чьи жизни поломали три разных типа эгоизма.

Вера молча протянула ей руку и положила свою поверх ее ладони. Теплая, мягкая, успокаивающая.

– Они просто не умеют, – тихо сказала она. – Любить. Верить. Просто быть хорошими.

Полина наконец оторвала взгляд от телефона и посмотрела на них. На колючую и жесткую, но невероятно ранимую Киру. На мягкую, бесконечно добрую Веру. И впервые за долгие месяцы она почувствовала, что не одна. Что есть еще кто-то, кто ее понимает.

– Да, – прошептала она. – Они просто не умеют.

Глава 9 Операция "Сосед"

Тишина, которая повисла в гостиной, была чем-то большим, чем просто отсутствие звука. Она стала сущностью. Она впитала в себя виски, слезы и невысказанные упреки, и теперь густела в воздухе, как невидимый туман. Трое мужчин сидели, прикованные взглядами к единственному источнику движения и жизни в этом мертвом пейзаже – окну соседнего коттеджа.

Теплые, желтые огни были для них как маяк для утопающих. Маяк, который светил не для того, чтобы спасти, а для того, чтобы показать, как близко берег, до которого ты никогда не доплывешь.

Именно в этот момент, когда отчаяние достигло своего пика, Даня, который до этого смотрел в одну точку с отсутствующим видом, вдруг резко повернулся. Его глаза, немного мутные от виски, горели странным, безумным огнем.

– А давайте пойдем к ним, – сказал он так неожиданно, что Стас и Антон вздрогнули.

– К кому? – переспросил Стас, не понимая.

– Ну, к ним! К соседям! – Даня ткнул пальцем в окно. – Поздравить с Новым годом!

Наступила пауза. Стас и Антон переглянулись. Сначала в их взглядах читалось недоумение, потом – искреннее изумление, и, наконец, – уверенность, что друг окончательно тронулся.

– Ты в своем уме? – выдохнул Стас. – Кого поздравлять? Мы их не знаем. Мы к ним как с Луны свалимся.

– А что такого? – оживился Даня, и в его голосе зазвучали знакомые нотки заводилы, которого они не видели десять лет. – Это же традиция! Встречать Новый год! Человек человеку друг! Мы скажем: «Здравствуйте, соседи! Мы ваши соседи из того дома! Услышали, у вас весело, решили поделиться праздничным настроением!». И все!

– И все? – тихо спросил Антон, снимая очки и протирая их так тщательно, словно пытался стереть из мира абсурдность этой идеи. – Даня, ты представляешь, как это будет выглядеть? Трое взрослых, пьяных мужчин стучатся в дверь к незнакомым людям с поздравлениями. Нас за сумасшедших сочтут. Или за кого-то похуже.

– Ой, да ладно вам, – отмахнулся Даня. – Где твоя романтика, Антоха? Где дух бунтарства? Мы же не просто хотим к ним постучаться. Мы… мы принесем свет! Веселье!

Он был так убежден в своей правоте, что Стас на секунду ему почти поверил. Образ трех волхвов, несущих дары в виде виски и дурацких шуток, промелькнул в его голове. Но здравый смысл быстро взял свое.

– Даня, это глупо, – твердо сказал он. – Они нам скажут: «Спасибо, идите к черту». И будут правы. Давай лучше еще нальем.

Он протянул графин, но Даня отстранился.

– Нет! Так нельзя сидеть! – почти закричал он. – Мы же мужчины! А что мы делаем? Сидим, как три вдовца на поминках, и завидуем чужому празднику. Это же унизительно! Мы должны что-то предпринять!

И в этот момент Стас понял, что дело не в соседях. Дело не в поздравлениях. Даня просто не мог больше сидеть в этой удушающей тишине. Ему нужно было действие. Любое. Даже самое глупое и самоубийственное. Он хотел взорвать эту яму одиночества, в которой они все трое оказались.

– Хорошо, – нехотя согласился Стас, чувствуя, как его собственное отчаяние подстегивает интерес к этой безумной идее. – Допустим, мы пошли. И что дальше? Какой план?

– План? – Даня оживился. Он чувствовал, что начинает убеждать. – План простой! Подходим, стучим!

– А что говорить? – снова вмешался Антон, и в его голосе была паника. Он был человеком плана, человеком алгоритма. А здесь был полный хаос. – Нам же нужен предлог. Повод.

Даня замолчал, нахмурившись. Он, похоже, не думал так далеко.

– Ну… – начал он, подбирая слова. – Можно сказать… что мы… ищем кого-то. Скажем, ищем друга, который должен был приехать в этот дом. И мы перепутали адрес.

– И что, мы будем стоять на морозе и ждать, пока этот несуществующий друг не появится? – усмехнулся Стас. – Гениально.

– Хорошо, тогда другой вариант! – не сдавался Даня. – Можно… одолжить соли!

В гостиной повисла такая тишина, что, казалось, можно было услышать, как празднуют соседи.

– Соли? – переспросил Антон с таким выражением лица, будто Даня предложил одолжить у них луну. – В Новый год? В десять вечера?

– В Новый год? Смешно, – закончил Стас за него, и в этот раз они с Антоном впервые за вечер посмотрели друг на друга с полным взаимопониманием.

– А что смешного? – обиделся Даня. – Бывает всякое! Может, у нас оливье без соли!

– Даня, брось, – устало сказал Стас. – Это ужасная идея.

Они снова замолчали. Операция «Сосед», казалось, провалилась, так и не начавшись. Но зерно было брошено. Идея, как вирус, начала распространяться в их отравленных алкоголем мозгах. Они снова посмотрели в окно. Огни. Музыка. Жизнь. А у них – тишина, виски и горький осадок.

И тут Стас, который чувствовал себя виноватым за то, что собрал их на эти похороны юности, вдруг встал.

– А черт с ним, – сказал он решительно. – Пусть будет глупо. Пусть будет смешно. Все лучше, чем сидеть здесь и смотреть, как наша жизнь проходит мимо.

Он подошел к столу и взял графин.

– Антон, наливай. Даня, наливай. Нам нужно добавить смелости.

Антон посмотрел на него с ужасом, но подчинился. Он наполнил три бокала до краев. Даня заулыбался, как ребенок, которому разрешили остаться на ночевку у друга с запретными играми.

– За что же мы пьем? – спросил он.

– За самую глупую идею в нашей жизни, – ответил Стас и поднял бокал.

Они выпили залпом. Огненная жидкость обожгла горло и ударила в голову. Мир немного накренился, но страх отступил. Его место заняла пьяная, безрассудная отвага.

– Ну что, генералы? – спросил Даня, вставая. – План утвержден? Цель – соседний дом. Миссия – поздравить. Потери – не важны.

– План таков, – вдруг сказал Антон, и его голос был твердым, как скальпель. Он тоже встал, и в его глазах горел тот самый фанатичный блеск, который бывает у ученого перед решающим экспериментом. – Мы идем. Мы стучим. Мы говорим правду. Всю. Что мы старые друзья, что мы не виделись десять лет, что у каждого из нас полный писец в личной жизни, что мы сидели и тосковали, а потом увидели их огни и подумали… что, может, они не против небольшой компании. Без всяких предлогов. Просто так. Как есть.