Читать онлайн Буря над Атлантикой

Глава 1

Решение об эвакуации

12–13 октября

«В начале октября было принято решение об эвакуации воинской части с острова Лэрг. Теперь непоправимая гибельность этого шага очевидна для всех. Время было уже упущено – начиналась осень, вдобавок подготовительные этапы операции осуществлялись с явным недопониманием срочности принимаемых мер. Я не могу утверждать, что удалось бы избежать ужасных последствий, если бы за дело взялись другие люди. Конечно, роль личности в том, что произошло, нельзя недооценивать. Впрочем, проблему можно рассматривать шире: любое серьезное решение, воплощение которого в жизнь требует привлечения известного числа исполнителей, безусловно, зависит от их личных качеств. Человеческая природа берет свое. Воспитание, физическая подготовка, темперамент – все имеет значение. Более того, в этом конкретном случае серия неудач, по отдельности не имевших решающего значения, постепенно накапливаясь, трагически усилила и без того грандиозную мощь неотвратимо надвигающейся катастрофы…»

Это был первый абзац отчета, который я обнаружил среди бумаг брата. Он написал документ от руки, будучи в здравом уме и твердой памяти. Задуманный как опровержение выдвинутых против него обвинений, отчет так и не был закончен. Вместе с заметками брата и другими бумагами он лежит на моем столе под зажженной лампой. Здесь, на острове Лэрг, в зимнем уединении я наконец-то собрался с духом и решил подвести итоги происшедшей катастрофы. Яростные порывы ветра, того и гляди, сорвут дверь с петель. Промозглая сырость ночной тьмы, соленое дыхание океана, скалы Сгэар-Мхора, угрюмо возвышающиеся над волнами как немые свидетели минувшей битвы, – вот неопровержимые доказательства достоверности моих слов. Кроме того, и я косвенно принимал участие в описываемых событиях.

Разумеется, это не может сравниться с тем бременем ответственности, которое легло на плечи моего брата. Остров Лэрг тогда был военной базой, а я художник, вовсе не солдат – но для нас обоих этот уголок мира обладал неизъяснимым очарованием. Зов крови неотвратимо влек нас сюда. Когда я оглядываюсь назад, мне кажется закономерным, что спустя столько лет наши пути вновь пересеклись именно здесь и при таких обстоятельствах: остров Лэрг всегда играл загадочную роль в нашей судьбе.

Об этом, конечно, не упоминается в записках брата, где в основном приводятся доводы, исходя из которых он считал необходимым, чтобы армия покинула остров Лэрг. В его отчете нет ни слова и об ужасной причине возвращения на остров. На его стиль наложило отпечаток то, что в течение стольких лет он служил в армии. Взаимоотношения со старшим по званию, с его точки зрения, не подлежат обсуждению, и он нигде не ссылается на разговоры со Стэндингом, а просто констатирует факты в их настоящем виде. К счастью, я располагаю собственными заметками, которые помогут мне восстановить последовательность событий и нарисовать наиболее полную картину происшедшего. За последние несколько месяцев мне удалось расспросить почти всех участников. Их свидетельства послужат существенным добавлением к тому, что я видел сам. Другой весомый вклад – зафиксированные по ходу расследования показания под присягой и протоколы первых дней заседания военного трибунала, в дальнейшем приостановленного. По-прежнему остается много темных мест. Увы, многие свидетели убиты. Я бы дорого дал, чтобы побеседовать с полковником Стэндингом…

Тем не менее у меня сложилось целостное представление о происшедшем. Зловещий, таинственный остров Лэрг, возвышающийся посреди Атлантики, как последний уцелевший пик затонувшей некогда части материка, – вот на чем я сосредоточил свое внимание. Его вершины, скрытые облаками, массивные скалы, над которыми неугомонным вихрем кружатся огромные стаи белоснежных чаек. Люди и корабли кажутся ничтожными в сравнении с его вековым величием, поэтому именно остров – главное действующее лицо во всей этой истории.

До пресловутого октября я никогда не видел острова Лэрг. Это может показаться странным, учитывая, что мой отец родился здесь и я с детства проникся неясной тоской по этому заколдованному месту. Дело в том, что на остров Лэрг совсем не просто попасть. Он лежит более чем в восьмидесяти милях к западу от Внешних Гебрид. Маленькая группа островов включает сам остров Лэрг со скалами Эйлеанн-нан-Шоай и Сгэар-Мхор, которые, собственно, и образуют основную часть суши; пустынный скалистый островок Вэлли и остров Флэдди с соседними скалами Хое и Рудха. Восемьдесят миль морем – невелико расстояние, но не забывайте, что это Северная Атлантика и семь островов группы, в которую входит Лэрг, – единственное препятствие на пути ледяных штормов из Исландии и Баренцева моря. Не только ужасные бури, бушующие здесь большую часть года, но и сама высота острова, свыше 1400 футов над уровнем моря, оказали немалое влияние на сложившийся здесь ни на что не похожий климат.

Забавно, но отнюдь не отец разбудил во мне страстное желание побывать на острове Лэрг. Он редко рассказывал об острове. Отец ушел в море еще юношей, затем женился в Глазго на шотландке и осел в Арднамурхане. Однажды во время тайфуна он натерпелся такого страху, что навсегда покинул флот и стал фермером. Но не он, а дедушка Росс забил нам голову рассказами о жизни наших предков на острове Лэрг.

Этот грубоватый старик с испещренным морщинами лицом и натруженными руками оказал огромное влияние на нас. Он приехал жить с нами после эвакуации островитян в 1930 году. Один только дед проголосовал против решения местного правительства об эвакуации. Он так и не смирился с жизнью на материке вплоть до самой смерти в 1936 году. Дед не только вел с нами нескончаемые беседы об острове – за эти шесть лет он научил нас с братом всему необходимому, чтобы выжить в мире скал и заоблачных вершин, где овцы и дикие птицы представляют собой единственный источник пропитания.

Однажды, много лет тому назад, я пытался попасть на остров, спрятавшись в трюме траулера, который бросил якорь в заливе неподалеку от нашей фермы. Курс корабля пролегал в доброй сотне миль от острова Лэрг, так что предприятие не увенчалось успехом. Вскоре началась война, и я присоединился к Яну, поступившему на фабрику в Глазго, где изготавливали гильзы. Затем я год служил в военно-морском флоте и еще десять лет плавал на грузовых судах, в основном принадлежавших компании «Либерти». В конце концов я все-таки решился заняться делом, о котором втайне мечтал всю жизнь, и поступил в художественную школу-студию. Оказавшись как-то зимой на Эгейских островах, я вдруг осознал, что больше всего на свете хотел бы писать остров Лэрг. Его образ неотступно манил меня. В сущности, никто не писал пейзажей острова, во всяком случае тех, что жили в моем воображении после рассказов деда. Я немедленно собрал вещи и вернулся в Англию, но, к сожалению, Лэрг уже превратился в военно-морскую базу, обеспечивающую испытания на ракетном полигоне острова Хэррис. Близость этих двух островов предопределила судьбу острова Лэрг, ставшего абсолютно недосягаемым для простых смертных. Ни армия, ни Совет по охране природы, который арендовал территорию острова у Управления национальным имуществом Шотландии, отнюдь не горели желанием предоставить мне пропуск.

Ситуация оставалась таковой вплоть до октября того самого года, когда человек по имени Лейн впервые вошел в мою студию и я оказался втянутым в цепь событий, приведших впоследствии к катастрофе. Кроме того, я косвенно замешан в странной истории моего брата. Но прежде всего я должен объяснить причины, лежавшие в основе решения об эвакуации, которые, собственно, и привели к катастрофе.

Судьба военно-морской базы была решена на совещании в кабинете постоянного заместителя госсекретаря в военном министерстве, и решение о ликвидации утвердил на заседании четыре дня спустя командующий королевской артиллерией. Восстанавливая ход совещания, я целиком полагаюсь на искренность командующего, поведавшего мне о нем. Что касается деталей последовавшего за ним заседания, то мне посчастливилось побеседовать о нем с бригадиром генерального штаба и Мэтьюсоном, бригадиром королевской артиллерии в Шотландии. Последний смог по моей просьбе воспроизвести в мельчайших деталях разговор с Брэддоком в вагоне ночного экспресса, следовавшего на север. Оба старших офицера давали показания в военном суде, и мои записи можно считать дополнением к их показаниям.

Итак, начнем с совещания 7 октября. Кроме постоянного заместителя госсекретаря, в нем принимали участие министр финансов, командующий королевской артиллерией, а также, во время жизненно важной дискуссии о судьбе острова Лэрг, представитель интендантской службы. Совещание было посвящено докладу о расходах королевской артиллерии в отчетном финансовом году. Военное министерство проводило целый ряд подобных мероприятий, поскольку премьер-министр отказался представить парламенту смету дополнительных расходов к проекту государственного бюджета.

Повестка дня состояла из одиннадцати пунктов, так или иначе касавшихся королевской артиллерии. Остров Лэрг стоял шестым в списке. Обсуждение началось в половине четвертого, и я полагаю, что министр финансов имел под рукой полный отчет о расходах, который и зачитывал своим ровным, монотонным голосом, впрочем достаточно громким, чтобы заглушить уличный шум, доносившийся с Уайтхолл. Огласив довольно длинный перечень, он спрятал отчет обратно в папку и повернулся к командующему королевской артиллерией:

– Думаю, вы согласитесь, что расходы по содержанию воинской части на острове Лэрг совершенно непропорциональны ее вкладу в испытания управляемых ракет, проводимые под нашим руководством. – Затем он выдержал паузу, чтобы подчеркнуть важность того, что собирался сказать.

– Когда заканчиваются испытания?

– Обычно в августе, – ответил командующий.

– А начинаются в мае.

– Да, в мае, но возводить необходимые укрепления для стрельбищ мы начинаем в апреле.

– Другими словами, база бездействует по меньшей мере семь месяцев в году. В течение этих семи месяцев там тем не менее остаются командир отряда, в чине, как минимум, капитана, офицер медслужбы и два санитара, повара, шоферы, ракетчики, еще морские пехотинцы – всего от тридцати до сорока человек. Авиатранспортные перевозки осуществляют два танкодесантных судна «Марк VIII»…

– Эти суда не задействованы зимой.

– Так точно, однако они считаются прикомандированными к военной базе и стоят на ремонте в Портсмуте. Вместо них используется военный траулер. Возможно, расходы от этого уменьшаются, но незначительно. Еще и вертолет должен периодически доставлять почту.

Как позже пояснил мне командующий королевской артиллерией, во время этой перепалки он занимал оборонительную позицию. Он знал, что решение об эвакуации не может быть принято только на основании перерасхода средств.

– Люди, – парировал командующий, – чувствуют себя в полной изоляции, если не получают почту регулярно. Так или иначе, этой зимой мы решили отказаться от траулера и довольствоваться только военными вертолетами для доставки почты и вывоза персонала. Такой эксперимент проводится по инициативе полковника Стэндинга, командира ракетного полигона. Нам еще предстоит обсудить, как реализовать этот план. Погодные условия не благоприятствуют полетам, особенно с конца октября.

– Не будем вдаваться в детали. Я тщательно изучил обстоятельства дела. Поправьте меня, если я не прав, но, по-моему, основная цель базы зимой – поддержание работы действительно необходимого радара, что сводится к ежедневному прогреванию прибора. Работа на несколько часов для одного человека. Очевидно, чтобы содержать этого одного, требуются еще тридцать…

– Я не раз докладывал министру обороны. Создание военно-морской базы обошлось недешево. Не только радар требует ежедневного ухода. В случае консервации базы на семь месяцев в году лагерь, машины, лодки станут легкой добычей штормов и морского влажного воздуха – тогда быстрое изнашивание оборудования неизбежно. Более того, зимой не только шотландские, но и норвежские, бельгийские, французские, испанские тральщики используют залив Шелтер для стоянки. Можно себе представить, во что превратится база, если ее будет некому охранять.

Здесь снова вмешался постоянный заместитель госсекретаря:

– Я не думаю, что в сложившихся обстоятельствах стоит обсуждать численность персонала или целесообразность функционирования базы круглый год. Вероятно, в свое время данный вопрос тщательно рассматривали и согласовали требующееся количество персонала. Мы должны решить, не превратилось ли вообще содержание базы на острове Лэрг в дорогостоящее развлечение, учитывая, в частности, возможности предложенного нам нового оборудования. Я уверен, вы получили рапорт. Результаты испытаний впечатляют.

Командующий артиллерией молча смотрел в окно на безоблачное небо, с его места были видны массивные стены Королевских конюшен и Сент-Джеймс-парк. Осень стояла теплая, деревья зеленели, лишь кое-где мелькали желтые листья – следы первых заморозков. Пытливый глаз художника мог бы различить холодное дыхание зимы в желтых мазках на ровном зеленом фоне. Командующий артиллерией художником не был. Как он мне позже рассказывал, его хобби – орнитология и ему хотелось бы посетить остров Лэрг в период гнездования. В комнате было душно, накурено, косые солнечные лучи чертили прихотливый узор на столе.

– Прежде чем мы примем окончательное решение, наверное, надлежит выслушать мнение интендантского управления по поводу базы.

Постоянный заместитель госсекретаря потянулся к телефону и вызвал полковника, руководившего проведением испытаний. Последовавшая дискуссия носила чисто технический характер, и, поскольку оборудование было секретным, командующий артиллерией не стал мне ее пересказывать, а только упомянул, что имелось в виду американское оборудование, установка которого стоила бы огромных денег. В ходе обсуждения он не преминул обратить на это внимание постоянного заместителя госсекретаря:

– Американцы собираются сами использовать полигон, поэтому предлагают нам долгосрочный кредит.

Этот довод оказался наиболее убедительным. Дело было решено, и дальнейшая беседа показала, что постоянный заместитель госсекретаря находился под сильным давлением сверху.

– Я хотел бы доложить премьер-министру, что вы сумеете вывести войска и ликвидировать базу до конца месяца. Это возможно?

– Наверное. Все зависит от погоды.

– Естественно. Но сейчас не ожидается ухудшения погоды – я слышал прогноз сегодня утром.

– Остров Лэрг находится в шестистах милях к северу, там зима наступает значительно быстрее.

– Тем больше оснований поторопиться.

Командующий артиллерией не был расположен спорить. Он занимал этот пост меньше полугода, вдобавок его сильно заботил следующий пункт повестки дня, который был для королевской артиллерии куда важнее, чем остров Лэрг.

– Я не сомневаюсь, что мы успеем, – согласился он и сделал пометку в блокноте: отдать соответствующие приказания бригадиру генерального штаба.

Позднее, на заседании военного суда, бригадиру задали вопрос о правомерности принятия такого жесткого лимита времени, и он ответил, что невозможно проводить подобную операцию вне определенных временных рамок. Если бы эвакуацию не удалось завершить до начала зимних штормов, велика вероятность, что людей и оборудование пришлось бы оставить там до прихода весны. Такая незавершенная эвакуация обострила бы проблемы со снабжением из-за отсутствия необходимых запасов. Зимой вывезти людей и технику морем не представлялось возможным.

– Без четких сроков мы не смогли бы немедленно приступить к осуществлению операции.

К сожалению, в тот день не рассмотрели все пункты повестки дня, и совещание продолжилось на следующий день в десять утра. В результате бригадир генерального штаба получил приказ об эвакуации с острова Лэрг вместе с полудюжиной других, подлежащих немедленному исполнению.

Бригадир генерального штаба был заядлый яхтсмен и, хотя он никогда не плавал в районе Гебрид, лучше многих в военном министерстве мог представить себе трудности, связанные с операцией, осуществляемой десантными судами на открытом побережье. Так как приказ принесли в пятницу, он решил отложить дело до понедельника, когда в Лондон должен был прибыть бригадир Мэтьюсон. Он записал в ежедневник, что 11 октября следует принять окончательное решение после разговора с командующим артиллерией. Тем временем бригадир телеграфировал Мэтьюсону в штаб шотландской армии, чтобы тот составил план немедленной эвакуации всей техники, боеприпасов и персонала.

Установив, что между принципиальным согласием командующего артиллерией ликвидировать базу и окончательным решением о развертывании операции прошло четыре дня драгоценного времени, я должен добавить, что только экстремальные обстоятельства могли бы ускорить процесс, а об экстремальных обстоятельствах в данном случае речи не было. На этом этапе давление на исполнителей оказывал постоянный заместитель госсекретаря, а вовсе не погодные условия. Только через две недели пришли тревожные вести о надвигающихся метеорологических катаклизмах в районе Бэйли, Гебрид и Фэроса. Как бы то ни было, предстояло проделать большую подготовительную работу, а именно: достигнуть соглашения с командованием флота об использовании десантных судов и разработать детали операции. План эвакуации командующий артиллерией привез с собой в Лондон, требовалось лишь отдать приказ, чтобы приступить к его исполнению.

Ознакомившись с планом и обсудив его, бригадир генерального штаба и Мэтьюсон направились к командующему. В Лондоне по-прежнему светило солнце, на небе не было ни облачка. Описывая мне эту встречу, Мэтьюсон подчеркнул, что командующий, несомненно, испытывал сильнейшее давление сверху и намеревался приступить к эвакуации немедленно, однако счел необходимым развеять сомнения и страхи подчиненных:

– Полагаю, вы переживаете насчет погоды. Я сам поднял этот вопрос перед постоянным заместителем госсекретаря, но его это не смутило. Еще бы! Ведь в кабинете было чертовски душно, и светило солнце. – Он бросил взгляд в окно: – Сегодня тоже солнечно. Вы слышали утренний навигационный прогноз?

Бригадир не ответил. Командующий продолжал:

– Зона высокого давления формируется в районе Британских островов, ближайшая депрессия – над Балтийским побережьем. У нас нет выбора, ответственность за принятое решение о ликвидации базы целиком лежит на интендантстве. Я ясно дал это понять. Если операция сорвется…

– Она не должна сорваться, – заверил бригадир.

– Отлично, что же тогда вас беспокоит?

– Кроме погоды… Саймон Стэндинг, сэр.

– Стэндинг? Один из лучших офицеров?

– В этом все и дело. Стэндинг – специалист по баллистике, но он впервые принял на себя командование отдельным независимым подразделением, и если что-нибудь не заладится…

– У вас есть основания полагать, будто что-нибудь может не заладиться?

– Конечно нет, но я думаю, что эта операция потребует от командира качеств, никак не связанных с блистательными познаниями в баллистике. Здесь нужен человек действия.

– Прекрасно. Вот шанс для Стэндинга набраться практического опыта. Разве не поэтому его рекомендовали на этот пост? Практический опыт необходим для его дальнейшего продвижения по службе. Сколько ему лет?

– Тридцать семь – тридцать восемь.

– Он станет одним из самых молодых полковников в королевской артиллерии. Стэндинг честолюбив. Он будет очень стараться. Кажется, его заместитель – Хартли? Встречал его в академии. Прекрасный администратор и здравомыслящий тактик. Как раз то, что нужно Саймону.

– К сожалению, он в госпитале – желтуха.

– Понятно. Вероятно, у Стэндинга есть адъютант?

– Молодой человек по фамилии Фергюсон. Не очень опытный.

– Вы им недовольны?

– Нет, пожалуй. Я ничего о нем не знаю. Ему всего двадцать шесть, только что получил звание капитана и вступил в должность.

– Что-нибудь не так?

– Ну… – Я полагаю, что бригадиру тогда не хотелось поднимать эту тему, но он все же счел нужным доложить. – Из его послужного списка явствует, что он ушел добровольцем в парашютные части, но не закончил курса.

– Страх перед прыжками?

– Что-то вроде того. Он был назначен в артиллерийскую батарею. Пусть они кого-нибудь пришлют на время, чтобы поддержать Саймона, – кого-нибудь постарше, с большим практическим опытом. Кадровики должны найти такого офицера, всего на несколько недель.

– Что-нибудь еще беспокоит вас?

– Сроки. Завершение операции запланировано на конец месяца, но никто не может этого гарантировать. К счастью, мы согласовали со Стэндингом сокращение численности зимнего гарнизона и доставку снабжения вертолетами. В результате одна из казарм уже демонтирована. Тем не менее я вынужден подчеркнуть, что соблюдение напряженного графика эвакуации целиком зависит от погодных условий.

– Конечно, проблема налицо. Морское ведомство дало понять, что не собирается рисковать десантными судами, и это абсолютно справедливо.

Командующий повернулся к Мэтьюсону:

– Вы удовлетворены?

Мэтьюсон колебался, опасаясь возможных осложнений.

Позже он рассказывал мне, что дважды пытался посетить Лэрг, но оба раза погода помешала ему. Он занимал пост уже два года и знал, какие трудности могут возникнуть, если из-за плохих метеоусловий операция затянется. Но эта встреча с командующим была второй со времени его назначения, и Мэтьюсон понимал, что сейчас не лучший момент, чтобы высказывать сомнения. Я думаю, что он решил положиться на случай и заявил:

– Капитан Пинни, теперешний командир части, очень опытный офицер, то же самое можно сказать об одном из капитанов десантных тральщиков, второй – новенький, взят с середины нынешней навигации. Тем не менее я думаю, что все должно пройти гладко. Однако Лэрг – сущий ад, если разыграется шторм, а на севере уже скоро наступит зима.

Командующий кивнул:

– Да, погода… Будем молиться о хорошей погоде и делать свое дело, да? Немедленно сообщите на базу, чтобы приступали к развертыванию операции по эвакуации.

Таким образом, решение обжалованию не подлежало. Мэтьюсон отдал необходимые приказания, а бригадир позвонил насчет временного прикомандирования офицера в помощь Стэндингу.

Ему тотчас же предложили майора Джорджа Брэддока.

Причиной того, что кадровое управление рекомендовало именно Брэддока, послужило то обстоятельство, что он сам просил о переводе на остров Лэрг. Брэддок не только дважды присылал рапорты с просьбой о переводе с Кипра, где командовал батареей, но несколько дней тому назад настаивал на приеме у начальника по кадрам, чтобы ускорить ход дела. Брэддок только что приехал в Лондон в отпуск.

Бригадиру генерального штаба такая кандидатура показалась идеальной. Брэддоку было за сорок, чин – подходящий, послужной список – блестящий. Во время последней войны он получил Военный крест[1]и две благодарности в приказе за отвагу, кроме того, прекрасно себя зарекомендовал во время военных действий в Малайе. Он сейчас находился в Англии, в пределах досягаемости. Поиски его не заняли бы много времени. Его жена с двумя детьми жила в Хартфорде, но, очевидно, отдельно от мужа: она давно не поддерживала с ним связи и не знала, где он. Единственное, что она смогла сообщить, – Брэддок имел обыкновение ездить в отпуск на рыбалку в Уэльс. Следы действительно привели к сельской гостинице возле Брекона. Брэддока нашли уже глубокой ночью, и он добрался до Лондона только после полудня на следующий день.

Это было во вторник, и, как я догадываюсь, именно в этот день Эд Лейн прибыл в Лион. Полагаю, что развитию почти каждой трагедии должно способствовать что-то вроде первоначального толчка, который запускает весь механизм необратимых изменений, ведущих к катастрофе.

«…Любое серьезное решение, воплощение которого в жизнь требует привлечения известного числа исполнителей, безусловно, зависит от их личных качеств. Человеческая природа берет свое. Воспитание, физическая подготовка, темперамент – все имеет значение».

Я уверен, что, когда мой брат писал эти строки, он имел в виду канадского бизнесмена из Ванкувера. Лейн не был, разумеется, как-то связан с операцией. Он собирал сведения о прошлом Брэддока, но в известной степени оказал влияние на события, сыграв роль первоначального толчка. Он видел Брэддока на Кипре за две недели до описываемых событий, а затем уехал по делам фирмы на Средний Восток. Теперь Лейн разобрался с делами и был волен заняться своим частным расследованием. Когда Брэддок находился на пути в Лондон, Лейн разговаривал о нем с одним из немногих людей, способных пролить свет на темные обстоятельства в прошлом Брэддока.

Бригадир генерального штаба встретился с Брэддоком после четырех. Давая показания, бригадир просто сказал, что разговор их подкрепил положительное впечатление, уже сформировавшееся на основании послужного списка Брэддока. Брэддок оказался именно таким человеком, какой в тот момент требовался, и бригадир был полностью удовлетворен. В суде бригадиру не задавали лишних вопросов, он лишь подтвердил, что предупреждал Брэддока о климатических особенностях острова Лэрг. В результате суд так и не узнал, что бригадир был озадачен, даже чуть выбит из колеи ответами Брэддока на некоторые, правда довольно пристрастные, вопросы.

В разговоре со мной бригадир признался, что его заинтересовало, почему Брэддок подавал прошение в генеральный штаб о переводе на остров Лэрг: ведь из его послужного списка следовало, что он один из немногих спасшихся после гибели крейсера «Дуарт-Касл» во время войны.

– Я думал, что ваши воспоминания об этих водах…

– Одно с другим никак не связано, сэр. Видите ли, я провел часть детства в Канаде. Я люблю прохладный климат. Чем севернее, тем лучше. На Малайе было еще сносно, но Кипр… – И внезапно со странной настойчивостью, которая привела бригадира в некоторое замешательство, Брэддок поинтересовался: – Не было ли каких-то особых причин для моего теперешнего назначения на Гебриды, каких-то причин, не связанных с проблемой эвакуации с острова Лэрг?

– Нет, разумеется. А почему они должны быть?

Казалось, на лице Брэддока выразилось облегчение.

– Я просто поинтересовался. Понимаете, когда долго просишь о назначении и вдруг его получаешь… – На твердом, с правильными чертами лице Брэддока появилась мальчишеская улыбка. – Понимаете, становится интересно, что за этим кроется…

– Ничего. Я просто вспомнил о событиях, в которых вы принимали участие в 1944 году.

Бригадир потом объяснил мне, что ему хотелось получше узнать этого человека, он инстинктивно чувствовал, что Брэддок неспроста так насторожился.

– Сколько вас было на плоту в начале плавания?

Бесстрастное, жесткое лицо Брэддока вдруг напряглось, покрылось бисеринками пота, угол рта дернулся в нервном тике. Бригадир внимательно посмотрел Брэддоку в глаза, но тот спокойно встретил его взгляд. Бригадир смутился:

– Зря я начал этот разговор. О таких вещах лучше забыть. Вы были на Гебридах после этого?

– Нет.

– Почему же вы теперь так добиваетесь назначения?

Но Брэддок не смог или не пожелал ответить.

– Это всего лишь… как я уже говорил, какая-то смутная тяга… Я не могу объяснить. – И он вновь улыбнулся озорной чарующей улыбкой: – Я полагаю, что остров Лэрг похож на Канаду.

Бригадир сомневался. Но он ничего не мог поделать, пришлось оставить все как есть. Бригадир еще раз опустил глаза на послужной список Брэддока. Высадка в Нормандии – противотанковые заграждения – Военный крест за отвагу (в одиночку, отстреливаясь из автомата, удерживал мост против повторяющихся танковых атак) – через два месяца командир батареи – получил звание капитана как раз перед прорывом на Рейне, а это звание во время войны равно нынешнему майорскому…

– Перейдем к этой операции. Вам приходилось плавать?

– Немного.

– Хорошо. Таким образом, вы имеете представление, что значит погода для десантных тральщиков, особенно учитывая ваш военный опыт. – Бригадир встал из-за стола и повернулся к окну. – Хотя я хотел познакомиться с вами лично вовсе не поэтому.

Небо сияло ослепительной голубизной, и лучи солнца просачивались сквозь плотно закрытое окно на каменный подоконник.

– Вы когда-либо встречали Саймона Стэндинга?

Брэддок покачал головой.

– Да, я так и думал, что ваши пути не пересекались. Вы совершенно разные люди, что, с одной стороны, может оказаться кстати, а с другой – кто знает… Полковник Стэндинг – комендант и специалист по баллистике. Он на несколько лет младше вас, и это его первая самостоятельная командная должность. Теперь я хочу внести ясность, и пусть это останется строго между нами. Стэндинг занимает данный пост, потому что он талантливый инженер-баллистик. Фактически он один из самых светлых умов, какими располагает наша армия в области управляемых ракет. Но для операции такого типа… Прямо скажем, он не человек действия, не практик, если вы понимаете, о чем я… Его конек – цифры. Официально это его «представление», шанс показать себя, и вы поступаете под его начало как его заместитель. Неофициально я хочу, чтобы вы лично возглавили и провели операцию.

Под пристальным взглядом карих глаз Брэддока бригадир чувствовал себя чертовски неловко. Как он признался позднее, его смущало то, что Брэддок должен был иметь по меньшей мере чин полковника, как и Стэндинг. Он обладал опытом и еще чем-то неуловимым, какой-то уверенностью, выдававшей прирожденного лидера. Бригадиру хотелось понять, что же здесь не так… Но он не стал докучать вопросами.

– Просто принимайте во внимание характер Саймона Стэндинга и делайте свое дело. Помните, что он прекрасный специалист в своей области… ну, будьте с ним вежливее, тактичнее…

– Я постараюсь, сэр.

– Надеюсь, что так.

Сомнения продолжали терзать бригадира, который интуитивно предвидел, что столкновение характеров неизбежно. С того самого мгновения, как Брэддок вошел в офис, его не покидало ощущение, что это – человек слишком большого масштаба, необычайно сильная личность, вселяющая чувство неуверенности, напряжения, даже опасности. Однако бригадир ничего не мог поделать: времени оставалось слишком мало.

– Для вас забронировано купе в ночном экспрессе. Вы поедете вместе с бригадиром Мэтьюсоном из вооруженных сил Шотландии, он введет вас в курс дела.

Бригадир отпустил Брэддока, пожелав ему удачи.

Он размышлял позднее, не нужно ли было обсудить с Брэддоком операцию, но во время беседы бригадир чувствовал себя крайне неуютно. Огромные руки, темные усы, правильные черты лица, казалось выдубленного ветром, густые брови, нависающие над пристальными карими глазами, – этот человек заполнял собой все свободное пространство, он был слишком крупным для штабного кабинета. И когда Брэддок покинул офис бригадира, тот испытал искреннее облегчение.

Поезд вышел из Юстона в девять тридцать пять, через десять минут Брэддок постучался в купе бригадира Мэтьюсона. Подозреваю, что Мэтьюсон поступил на службу в королевскую артиллерию, когда орудия еще возили лошади. Ему, наверное, нравилось ездить верхом. Не думаю, чтобы он был слишком умен, но он умел найти подход к людям, как в свое время к какой-нибудь строптивой лошадке. У него была замечательная память на лица.

– Вроде бы я встречал вас когда-то? – поинтересовался он у Брэддока и был удивлен тем, с какой яростью его предположение было отклонено.

– Полагаю, вы ошибаетесь, сэр.

Но Мэтьюсон настаивал:

– Во время войны.

И, вглядываясь в напряженное лицо Брэддока, он узнал высокого, крепко сбитого юношу в пропитанной кровью гимнастерке, с автоматом, погнувшимся от прямого попадания пули.

– Нормандия. Осень 1944 года. Вы удерживали мост в одиночку.

Усталая, но на редкость обаятельная улыбка осветила жесткое, бесстрастное лицо Брэддока.

– Я вспомнил, сэр. Вы тот майор, чей отряд стоял лагерем в лесу. Вы дали нам еды – тем из нас, кто уцелел. И палатку. Ее хватило почти на всех.

Затем, сидя в купе Мэтьюсона, они распили бутылку шотландского виски, которую бригадир предусмотрительно прихватил с собой в дорогу. За разговорами о войне время летело незаметно. К полуночи бутылка опустела, и они наконец перешли к проблеме острова Лэрг. Мэтьюсон вытащил из папки и вручил Брэддоку план операции:

– Немного напряженный график, но это не моя вина. Десять десантных тральщиков сделают все за вас. Просмотрите план ночью. На любые ваши вопросы я отвечу утром. Меня будет встречать машина, и я отвезу вас в аэропорт Ренфру.

Брэддок, быстро пролистав план, немедленно выразил беспокойство по поводу графика:

– Я немного разбираюсь в тамошнем климате, у меня есть опыт…

– Знаю: вы скитались на плоту. Бригадир генерального штаба говорил мне. Но десантный тральщик – не плот, он может выдержать многое…

– Там открытое побережье. Если задует северо-восточный ветер…

– Вы, смотрю, знаете эти места?

Лицо Брэддока вновь превратилось в бесстрастную маску.

– Я внимательно изучил карту…

У Мэтьюсона промелькнула смутная мысль о том, где он сумел раздобыть карту, когда все магазины уже закрыты…

– Если погода будет против нас… – продолжал Брэддок.

– Вас сюда и вызвали затем, чтобы вы справились с этой чертовой погодой. С погодой и этим парнем Стэндингом.

Мэтьюсон сам знал, что график не выдерживает критики, и постарался перевести разговор с этой скользкой темы:

– Вы встречали прежде Саймона Стэндинга? Слышали о нем?

Брэддок покачал головой.

– Послушайтесь моего совета – не связывайтесь с ним. Он на прекрасном счету в министерстве, но, по-моему, это мерзкий зануда без тени чувства юмора. Самодовольная тварь, редкая сволочь, скажу я вам.

Мэтьюсон искренне рассмеялся, обнажив в улыбке ослепительно-белые зубы, наводящие на мысль о протезах, если учесть его возраст.

– Мне не стоило так говорить о вашем непосредственном командире? Но мы оба прошли войну, а этот педантичный придурок пороху и не нюхал. Небось наложил бы в штаны со страху. Я говорю о настоящей войне – кровь, вонь развороченных кишок, рев тысячи орудий, превращающий рассвет в сущий ад. А они только кнопки умеют нажимать, проклятые электронщики. – Мэтьюсон уставился в стакан: воспоминания минувшей войны навели его на грустные размышления о будущем. – Во всяком случае, я выхожу из игры. Через несколько месяцев выйду в отставку, удеру и поселюсь на ферме рядом с Мельбурном. Понимаешь, удеру в Австралию. Пусть себе играются со своими красными кнопками, сколько хотят. – Мэтьюсон почувствовал, что опьянел, и пробормотал: – Я, пожалуй, лягу спать.

И именно этот момент, к великому удивлению Мэтьюсона, Брэддок выбрал для того, чтобы засыпать его вопросами, имевшими крайне отдаленное отношение к операции. Во-первых, его интересовало, может ли личный состав гарнизона гулять по острову или люди не имеют права покидать расположение части. Когда Брэддок услышал в ответ, что в свободное время они вольны ходить куда им заблагорассудится, а многие становятся орнитологами-любителями, он спросил, не докладывали ли солдаты о каких-либо интересных находках.

– Я имею в виду следы… ну, древних поселений, пещер, чего-нибудь, связанного с человеческой деятельностью?

Мэтьюсон не мог понять, чего он добивается.

– Вы интересуетесь первобытными людьми или вас волнует, были ли Гренландия и Гебриды единым куском суши? Конечно, они были соединены. Наверное, по пути на запад, в Гренландию, викинги привели овец на Эйле-анн-нан-Шоай: «шоай», или «соай», – старинное название овец.

– Я читал об этом, но… думал, что докладывали о чем-нибудь новеньком.

Бригадир посмотрел на Брэддока, но лицо майора выражало бесхитростное обезоруживающее любопытство.

– Нет, разумеется, – промямлил майор, – наши парни – обычные любители.

– А как насчет штатских – биологов, например? Их пускают на остров?

Мэтьюсона раздражала подобная настойчивость, но он сдержался:

– Да, обычно там живет группа орнитологов, несколько ботаников, иногда бывают студенты. Они приезжают летом, добившись разрешения в Совете по охране природы: немного назойливы, но совершенно безобидны.

– А они не обнаружили чего-нибудь особенно интересного?

– Если и обнаружили, то нам об этом не доложили. Как бы то ни было, у вас не будет времени на научные изыскания. Текущая задача – эвакуировать наших ребят, и у вас не будет свободной минутки, поверьте мне. Поймете, когда ознакомитесь с планом операции.

Он пожелал Брэддоку спокойной ночи, невольно задавая себе вопрос, каково придется Стэндингу с таким заместителем.

В соседнем вагоне Брэддок, не раздеваясь, устроился поудобнее на полке и начал внимательно просматривать план операции. Страницы плясали в такт покачиванию вагона, мирно постукивали колеса. Брэддок читал не отрываясь.

В тысяче миль отсюда другой человек в таком же спальном вагоне внимательно изучал запись беседы с одним из немногих уцелевших после гибели крейсера «Дуарт-Касл». Впервые ему удалось собрать кое-какие сведения за пределами Канады. Эд Лейн собирался продолжить поиски в Лондоне, у него в руках был список из пяти человек, с которыми он бы не отказался побеседовать. Пока что он направлялся в Париж, чтобы оттуда немедленно отправиться в Лондон.

Ночной экспресс прибыл в Глазго в шесть тридцать утра. Штабная машина встречала бригадира Мэтьюсона на Центральном вокзале, и по дороге в аэропорт Ренфру бригадир и Брэддок обсудили детали плана. Давая показания в военном трибунале, бригадир утверждал, что предоставил Брэддоку самые широкие полномочия для выполнения приказа об эвакуации. На самом деле в ходе беседы выяснилось, что у Брэддока не только возник ряд вопросов, но, похоже, он считал весь план операции неудачным и в корне ошибочным. Сроки не устраивали его в первую очередь.

– Согласен, у вас не будет времени развернуться, – пояснил Мэтьюсон. – Но я не виноват. Правительство торопит с эвакуацией. Уверен, это толковый план, и ребята, которые его составляли, постарались. Раз они считают, что вы успеете эвакуироваться, то так оно и есть.

Брэддок, однако, и не думал сдаваться:

– Десантные суда выйдут из порта тогда-то, в такое-то время, секунда в секунду, прибудут на остров Лэрг ровно через двенадцать часов, погрузка займет не более шести часов, выйдут вечером и вернутся в порт на рассвете следующего дня! Все очень мило, аккуратно и убедительно, если вы день-деньской протираете штаны в штабе. Всем плевать на сложные климатические условия и тысячу мелочей, которые вполне могут помешать исполнителям этого великолепного плана. Насколько я знаю, оборудование на базе очень ценное, часть техники секретная. А что будет, если разразится шторм? Я должен рисковать судами, оборудованием, чтобы вписаться в график, в реальность которого я ни капли не верю?

– Черт побери, проявите инициативу! Ради этого вас сюда и назначили. – И тут Мэтьюсон, очевидно, не в первый раз процитировал известного полководца, под началом которого ему довелось служить в войну: – Я не вникаю в мелочи, это моя манера. Пусть специалисты занимаются деталями. В данном случае такой специалист – вы, Брэддок. Понятно?

Тем временем они добрались до аэропорта. Мэтьюсон уехал, а Брэддок сразу после завтрака в десять утра вылетел в Сторновей. Там его ждал военный вертолет. Он приземлился в Нортоне, на западном побережье острова Хэррис, около часу дня. Прибывшего встречал адъютант, капитан Фергюсон, который сообщил Брэддоку, что полковник Стэндинг ожидает его в штабе. Не сохранилось записи беседы, которая происходила во время этой первой встречи. Она продолжалась чуть более десяти минут, и, когда оба офицера появились в столовой на ланч, отношения между ними уже можно было назвать напряженными.

Общее впечатление от приезда Брэддока, степень его личного влияния на операцию наиболее четко удалось передать лейтенанту Филду, офицеру-инструктору, в его показаниях в ходе расследования. Эти показания, данные еще в ходе предварительного расследования, могли бы оказать существенное влияние на последовавший военный трибунал, если бы его не свернули так внезапно. Особый вес его суждениям о происшедшем придавало то обстоятельство, что лейтенант Филд был значительно старше остальных офицеров, имел хороший послужной список и, разумеется, жизненный опыт и знание людей. Два первых абзаца его показаний, как наиболее важные для дальнейшего понимания катастрофы, я привожу полностью:

«13 октября майор Брэддок прибыл в расположение ракетной воинской части в Нортоне. Думаю, что его назначение оказалось неожиданностью для большинства офицеров, за исключением полковника Стэндинга, которого предупредили утром телефонограммой. Я бы сказал, даже шоком, потому что офицеры уже свыклись с мыслью о зимовке на Гебридах в полной изоляции от всего мира. Майор Брэддок мгновенно разрушил эти планы и привычный ход вещей. Он был чрезвычайно сильной личностью, обладал удивительной жизненной силой и духовной энергией. Что бы ни было обнаружено, я хочу с полной ответственностью заявить, что считаю его именно тем человеком, который был необходим, чтобы успешно справиться с поставленной задачей.

Я знаю, какие черты характера требуются, чтобы руководить операцией, успех которой полностью зависит от слепого случая; но на основе моих личных наблюдений и из того, что я слышал от капитана Фергюсона, приятеля моей дочери, часто бывавшего у нас на ферме, у меня зародились определенные опасения. Еще до приезда майора Брэддока у солдат и офицеров возникло смутное ощущение угрозы, давления, исходящего со стороны какого-то врага, непонятная взвинченность, какая бывает перед боем. Прибытие Брэддока послужило сигналом к началу битвы. Он дал почувствовать, что мирная жизнь осталась позади. Большинство молодых не хотело идти у него на поводу и отдавать все свои силы эвакуации, да и некоторые старшие офицеры тоже негодовали. Потом, разумеется, они сделали все возможное в экстремальных обстоятельствах, которых до начала этих событий никто не мог себе вообразить и в страшном сне».

Перед тем как уехать из Лондона, Мэтьюсон успел связаться с управлением водного транспорта и отдать приказ, чтобы оба тральщика заправили горючим, отменили все увольнительные и чтобы суда стояли на рейде, готовые выйти по первому требованию. В результате положение дел на момент появления Брэддока было удовлетворительным. Один тральщик уже совершил первый рейс и был на обратном пути к острову Лэрг, второй входил в гавань Левенборо, отставая от графика всего на два часа. Стояла холодная, ясная погода, дул северный ветер, на небе не было ни облачка.

Впрочем, как верно отметил лейтенант Филд, хорошая погода не могла длиться вечно, а люди не могли без конца работать на пределе своих возможностей. Напряжение уже начало сказываться, в Левенборо оказался плохой причал, на острове Лэрг болты, удерживающие бараки и оборудование, насквозь проржавели, и через два дня совершенно вымотанные люди, вяло двигаясь в полусне, погружали одну партию оборудования, чтобы сразу приступить к демонтажу следующей. Пока Брэддок трудился не покладая рук, чтобы максимально ускорить отгрузку, Эд Лейн прибыл в Лондон и начал разыскивать родственников Альберта Джорджа Пайпера, некогда главного старшины корабельной полиции на крейсере «Дуарт-Касл».

Первым в списке стоял Пайпер, вторым шло имя моего брата.

Глава 2

Мой брат Ян

15 октября

Через два дня, 15 октября, около десяти утра у меня зазвонил телефон и мягкий мужской голос произнес:

– Мистер Росс? Меня зовут Эд Лейн. Вы, случайно, не родственник сержанта Яна Аласдира Росса, объявленного пропавшим без вести в 1944 году, когда торпедировали крейсер «Дуарт-Касл»?

– Это был мой брат.

– Это был?.. – В голосе чувствовался сильный американский акцент. – Ого, вот здорово. Не ожидал напасть на след так быстро – вы только пятый Росс, которому я позвонил. Побудьте дома еще час, о’кей? – И он повесил трубку, оставив меня недоумевать, какого черта ему от меня нужно.

Я рисовал суперобложку книги для Алека Робинсона, но после этого телефонного звонка уже не смог вернуться к работе. Я пошел в маленькую кухоньку, сварил кофе и потом долго стоял с чашечкой у окна, задумчиво глядя на бесконечную череду крыш, заводских труб и телевизионных антенн, за которыми виднелся вдали мост Тауэр. Я думал о брате, о том, как я его любил и ненавидел одновременно, о том, что никто за все долгие годы, прошедшие без него, так и не смог заполнить пустоту, образовавшуюся после его смерти. Хотя тогда, получив известие о его гибели, я почти обрадовался. Мне казалось, что для него было наилучшим выходом пасть на поле боя или вот так в открытом море, во время гибели крейсера.

Я отвернулся от немытого окна, взглянул на макет суперобложки, лежащий на столе среди беспорядочно разбросанных красок и кистей, и принялся ходить взад-вперед по студии, задавая себе вопрос, почему Лейну взбрело в голову ворошить прошлое и вытаскивать на свет события более чем двадцатилетней давности. Какого черта ему понадобилось копаться в том грязном деле? Я до сих пор помню потрясение, которое испытал, когда ко мне прямо на фабрику заявилась военная полиция. Я не сразу догадался, что брат дезертировал. Засыпая меня вопросами, они установили, что наш отец умер, а больная мать живет одна в Арднамурхане. «Там-то мы его и застукаем». После этой фразы я разрыдался и заорал, что мой брат был прав, что бы он ни натворил, и почему они напали на него, рядового, а не офицера. Тогда лопоухий сержант полиции с перебитым носом – даже сейчас я мог бы нарисовать его портрет по памяти – завопил в ответ каким-то скрипучим, на редкость противным голосом:

– Офицер валялся без сознания после неслабого удара в челюсть, когда его расстреляли в упор из автомата! Целую очередь принял на себя! И еще двадцать человек погибли ни за что ни про что! Он ни в чем не виноват, детка? Да это было хладнокровное убийство, у-бий-ство, понимаешь?!

Я снова уставился на макет суперобложки, где карандашом уже наметил название – «И НАСТУПИЛ МИР». Я прочел книгу, мне она понравилась, но теперь я взглянул на нее по-другому, припоминая главы о войне, разделяя то чувство незащищенности в мире без будущего, которое пытался передать автор. Уличный шум вернул меня к действительности, в суматошную атмосферу Ист-Энда. Моя студия размещалась в мансарде, прямо над лавкой мясника, – это все, что я мог себе позволить. Кровать, стол, мольберт занимали большую часть комнаты. Возле стены стояли картины, которые я написал на острове Милос. Свободного места явно не оставалось, по комнате можно было пробираться лишь с трудом. В углу приткнулся шкаф, где хранилась одежда и походное снаряжение, которое я приобрел на деньги, вырученные от продажи двух картин: «Остров Милос на заре, вид с каика…» и «Затонувшая греческая галера». Только две работы мне удалось продать. Снаряжение я купил еще в те времена, когда собирался писать остров Лэрг, пока мне не отказали в разрешении туда поехать.

Я вернулся к окну и задумался, вспоминая всю мою жизнь, беззаботные дни в Арднамурхане и юного Яна, наши игры среди прибрежных скал неподалеку от фермы. Он всегда одерживал верх и блистал в лучах славы, выступая в роли благородного Защитника Лэрга, мне же, неизменно уступавшему, доставалась роль агрессора – викинга, пирата, любого злодея, чей образ на этот раз оживал в кипучей фантазии брата. По вечерам, сидя рядом с камином, где пылал торф, мы, затаив дыхание, слушали рассказы деда, его гортанную речь. Тут были и сказки о камне любви, и истории о том, как они лазали на отвесные скалы за гусиным пухом, и рассказы о путешествиях в лодках на остров Флэдди за бакланами, и старинные легенды о штормах, бурях и затонувших кораблях.

Господи, как давно это было, но Яна я помню как сейчас: высокий, красивый, со смуглым лицом и развевающимися на ветру черными волосами. Диковатый, иногда подверженный приступам непонятной меланхолии, но невероятно вспыльчивый, готовый загореться от любого неосторожного слова. Конечно, он хотел превратить свою жизнь в череду приключений. Я растворил окно и высунулся наружу, чтобы поймать последние осенние лучи солнца, раздумывая, а что же сделал я со своей жизнью, застряв в конце концов на этой грязной улочке в убогой конуре, занимаясь нудной, неинтересной работой ради пропитания. Я должен был писать Лэрг, дабы восстановить утраченный мир любимого деда, – только это послужило бы оправданием прожитой жизни. Одиннадцать лет в море, годы учебы, а теперь я влачу жалкое существование, имея за душой пару фунтов.

Внизу, у подъезда, остановилось такси, из него вышел мужчина. Я смог разглядеть только его широкополую шляпу и блестящий плащ, пока он расплачивался с шофером. Мне пришло в голову, что хорошо бы в таком ракурсе написать вид лондонской улицы, но я тут же осадил себя – такую картину никто не купит. Тем временем мужчина исчез из поля зрения, и спустя несколько минут я услышал его тяжелые шаги на скрипучей деревянной лестнице. Я открыл дверь и впустил его: при ближайшем рассмотрении он оказался приземистым толстяком с маленькими поросячьими глазками на круглом лице. Одет он был как типичный бизнесмен, но сразу видно – не англичанин. Проницательные глазки тотчас же оглядели тесную студию, обшарив взглядом стены, словно надеясь что-то выведать.

– Догадываюсь, что вы художник, мистер Росс, не так ли?

– Да, резвлюсь на досуге.

Но он и не подумал улыбнуться в ответ. Его глаза смотрели холодно и отстраненно.

– У вас есть портрет вашего брата?

– Вы за тем и явились? – поинтересовался я.

Он снял шляпу, уселся на кровать, все еще пыхтя после подъема по крутой лестнице, ведущей в мансарду.

– Это долгая история.

Потемневшими от табака пальцами он пошарил в карманах плаща в поисках сигарет:

– Курите?

Я кивнул.

– Дело касается «Дуарт-Касл». Как я сказал по телефону, меня зовут Лейн, Эд Лейн из Ванкувера. Я здесь по делам – нефть, газ; наша компания устанавливает газопроводы. Говорю об этом, чтобы дать вам понять, что я имею некоторый вес в деловом мире, но сюда пришел по личному вопросу. Я расследую одну историю, имеющую отношение к семье моей жены. Завещание, знаете ли, целая куча денег… – Он перевел дух и начал рыться в кармане светлого плаща. – У меня есть фотографии. – Однако вместо того, чтобы дать мне фотографии, он затянулся и задумчиво уставился в пол. – Художник… – задумчиво протянул он, потом судорожно вздохнул, как будто на что-то решился. – Вы пишете портреты?

– Нет.

Он насупился:

– Хотите сказать, что не рисуете людей? Их лица?

– Я не пишу портреты, вот и все.

Тогда Лейн посмотрел на стол, покрутил головой, и тут взгляд его наткнулся на макет суперобложки. Кроме названия, я уже успел изобразить ряд человеческих лиц, искаженных страхом.

– Так вот же! Это то, что надо!

Его крохотные глазки подозрительно уставились на меня, словно я намеренно ввел его в заблуждение.

– Вы ведь помните брата? Не забыли, как он выглядел?

– Конечно нет. Но я не понимаю…

– Вы могли бы нарисовать его портрет?

– Разумеется.

Думаю, Лейн почувствовал, что его назойливость начинает меня раздражать, и попытался дружески улыбнуться.

– Естественно, я хочу, чтобы вы поняли суть проблемы.

– Вы говорили о каких-то фотографиях.

Лейн кивнул:

– Позже, позже. Пока вот вырезки.

Он вытащил несколько листков, скрепленных скрепками, и протянул один мне:

– Полагаю, вы их видели в свое время.

Первая вырезка, датированная 24 февраля 1944 года, оказалась из «Дейли телеграф» и была посвящена гибели крейсера «Дуарт-Касл». В ней сообщалось о прибытии в Донегал, Северная Ирландия, двух шлюпок со спасшимися членами экипажа и приводился их список, состоявший из тридцати пяти фамилий. К этой заметке была прикреплена другая, от 2 марта, с официальной сводкой о том, что «Дуарт-Касл» был торпедирован, и с именами тех, кто пропал без вести, вероятно, погиб. Ян Аласдир Росс. Я вновь ощутил то острое чувство потери, которое испытал в момент гибели брата, когда понял, что остался один на свете.

– Я прочел об этом в «Скотсмен».

– Немудрено. Все газеты писали о «Дуарт-Касл». – Лейн порылся в пачке вырезок. – Это все, что вы прочли о «Дуарт-Касл»?

– Насколько припоминаю, сводки не отличались особым разнообразием – много кораблей тонуло, да и других новостей хватало.

– Тогда вы не видели этой статьи из «Сторновей пейпэр» от 14 марта?

– Сторновей расположен на Гебридах, мне вряд ли мог попасть в руки номер тамошней газеты.

– Неудивительно: Сторновей далеко к северу, а история, о которой здесь говорится, не получила широкой огласки. Ни одна из крупных газет ее не перепечатала. Прочтите, и я расскажу вам, почему меня так интересует ваш брат.

Статья была озаглавлена «Тяжелое испытание – ужасная история спасшегося на плоту»:

«Во вторник вечером Колин Мактэвиш, семидесятидвухлетний ловец омаров из поселка Тобсон на острове Большой Бернер, вышел в море на лодке, чтобы проверить ловушки, и неподалеку от поселка Карли наткнулся на спасательный плот, затерявшийся среди скал Геодха-Кул. На плоту он обнаружил тела двоих мужчин, на первый взгляд безжизненные. Плот принадлежал крейсеру „Дуарт-Касл“, затонувшему 18 февраля в пятистах милях от Гебрид в Северной Атлантике. Таким образом, они дрейфовали на плоту двадцать два дня. Колин Мактэвиш забрал оба тела к себе в лодку и отвез их в Тобсон. Там обнаружили, что, несмотря на все перенесенные лишения, один из найденных жив. Его имя – Джордж Генри Брэддок, младший лейтенант королевской артиллерии, двадцати лет. Он не смог поведать ужасную историю своих злоключений, так как Господь милосердно лишил его памяти. Брэддок был перевезен в госпиталь в Сторновей, где его начали лечить от истощения и полной амнезии.

Мы все, однако, понимаем, как мучительно было плавание в открытом океане, на плоту, где от порывов ледяного ветра и штормовых волн они могли укрыться лишь остатками паруса, и что перенес Брэддок, вынужденный наблюдать агонию собрата по несчастью. Погибший – Андре Леру, канадец французского происхождения из Монреаля. Его похоронили на старинном кладбище на берегу залива в местечке Боста. Находка Колина Мактэвиша пополнила список спасшихся с „Дуарт-Касл“, теперь их уже тридцать шесть, и, несомненно, эта история послужит последним аккордом в трагедии корабля, на котором новобранцы из Канады направлялись на борьбу с фашизмом».

– Я не знал об этом, но не понимаю, какое отношение мой брат или я имеем к Брэддоку и несчастному Леру…

– Ваш брат был на этом плоту, когда корабль затонул.

– Да, но он мертв – какая теперь разница?

Лейн не ответил, просто протянул мне одну фотографию из конверта. На ней был изображен мужчина в светлом костюме, идущий по улице, высокий, черноволосый, с черными усами. Бросался в глаза шрам на лбу. Фотографию явно снимали на слишком ярком солнце. Лейн дал мне следующий снимок. Тот же мужчина, выходящий из машины.

– А вот здесь использовали трансфокатор.

На этот раз снимок был темнее, но на нем изображался тот же мужчина крупным планом.

– Вы не узнали его?

Лейн не сводил с меня глаз.

– Где вы это фотографировали?

– В Фамагусте, на Кипре.

– Я там никогда не был.

– Так вы не узнали его?

– Разумеется, нет. Кто он?

Лейн тяжело вздохнул, забрал у меня снимки и сам принялся их разглядывать, не скрывая недовольства.

– Понимаю, они не слишком четкие, я предпочел бы, чтобы качество было получше. Но… – Он покачал головой и запихал вырезки и фотографии обратно в конверт. – Здесь изображен Брэддок. Майор Брэддок. – Лейн внимательно посмотрел на меня. – Вы уверены, что его лицо не задевает какую-то тайную струнку вашей памяти?

Я пожал плечами, тогда он заявил:

– Этот человек не напоминает вам вашего брата? Подумайте!

– Моего брата?! – Я недоуменно уставился на него, невольно вызывая в памяти облик юного брата, его смуглое, красивое лицо. – Черт возьми, как он может быть моим братом?

Лицо, испещренное морщинами, шрам на лбу.

– Никакого сходства! Чего вы добиваетесь?

– Представьте, как бы он выглядел сейчас.

Его маленькие холодные глазки упрямо уставились на меня.

– Он мертв, – порядком разозлившись, отрезал я, мучительно пытаясь сообразить, какую грязь, какую пакость этот чертов коротышка пытается раскопать. – Оставьте прошлое в покое, все давно забыто!

– О’кей, мистер Росс, вы вольны думать, что вам угодно. Сделайте одну вещь для меня, будьте любезны. Нарисуйте портрет вашего брата таким, каким бы он был теперь, когда ему за сорок.

– Какого черта?! Ни за что! – Я отнюдь не собирался помогать кому бы то ни было ворошить давно минувшие дела.

– Я объясню вам зачем. – В его голосе неожиданно зазвенел металл. – Видите ли, я не верю, что человек, с которым я встречался в Фамагусте, Брэддок. – Лейн буквально пожирал меня глазами. – А если это не Брэддок, то кто? Вот что я хочу знать и твердо намерен выяснить.

Он покопался в нагрудном кармане и вытащил записную книжку.

– У меня есть список из пяти имен. – Лейн быстро перелистывал книжку, раскрыв ее на колене. – Пять человек, чьи личности полностью удалось установить, не считая Брэддока и Леру, двоих уцелевших, следы которых обнаружили на Внешних Гебридах. Можно с уверенностью сказать, что на плоту было семь человек, когда «Дуарт-Касл» пошел ко дну. Несомненно, их было больше, но имена семерых подтверждаются абсолютно достоверными свидетельствами. Ваш брат – один из тех семерых.

Я не мог понять, к чему он клонит. Был Ян или не был тогда на плоту, не все ли равно? В сущности, это ничего не меняет, ведь он мертв.

– Кто сказал вам? Брэддок, полагаю.

– Нет, не Брэддок. Он утверждает, будто ничего не помнит. То, что называется ретроградная амнезия, частичная потеря памяти. Очень удобно, не так ли? Нет, имя вашего брата мне назвал человек, с которым я встречался в Лионе по дороге домой со Среднего Востока, – Том Уэбстер, английский предприниматель, текстильщик. Он тогда добрался до берега в одной из шлюпок. – Лейн захлопнул записную книжку. – Я уже видел семерых из спасшихся, не считая Брэддока. Все они канадцы. Я беседовал с ними перед тем, как отправиться в Европу. Только один из них помнит, что видел плот. Он назвал мне два имени. Уэбстер указал еще три, и он был абсолютно уверен, потому что во время трагедии его смыло за борт, он некоторое время держался за плот, а потом доплыл до шлюпки. – Лейн потушил окурок. – Эти трое, которых назвал Уэбстер, – старшина корабельной полиции, второй помощник капитана и ваш брат. Я проверил личности первых двоих: ни один из них не имел оснований скрывать прошлое и пытаться изменить имя. Кроме вашего брата. Вы знали, что его конвоировали из Канады, чтобы предать суду за ряд достаточно серьезных преступлений?

– Да, но я видел его имя в списке погибших, и прошло больше двадцати лет…

– Его сочли погибшим… – Лейн намеренно подчеркнул слово «сочли»: он говорил ровным, жестким, уверенным тоном. – Ведь его тела так и не нашли, среди погибших его не опознали. И вот теперь-то я подхожу к истинной цели моего визита. «Дуарт-Касл» перевозил войска. В тот раз большинство на корабле составляли новобранцы. Сто тридцать шесть молодых ребят, только что произведенных в офицеры, и один из них – Брэддок.

И Лейн поведал мне нехитрую историю Брэддока.

Мне хотелось вышвырнуть этого человека вон… Его чудовищные фантастические предположения… Но он продолжал рассказывать своим канадским монотонным говорком с резким акцентом, а я слушал и не мог прервать его, ибо он заронил зерно сомнения в мою душу, и я, к сожалению, не лишен любопытства, этого воистину вселенского порока, источника всяческого зла.

Брэддок родился в Лондоне. Его отец был англичанином, мать – канадкой. Когда ему было два года, в 1927 году, семья переехала в Ванкувер. В 1938 году они вернулись в Англию: отец получил назначение в лондонское представительство фирмы, в которой работал. Когда через год разразилась война, Джордж Брэддок, тогда четырнадцатилетний мальчик, единственный ребенок в семье, был срочно отправлен в Канаду. Последующие четыре года он провел у тетки, миссис Эвелин Гейдж, на ранчо в северной части Британской Колумбии, в довольно-таки уединенном месте на старой тропе Карибу.

– Эви тогда только что похоронила мужа и жила в полном одиночестве среди совершенно чуждых ей мелких фермеров и ковбоев. У нее не было детей… ну, вы догадываетесь, старая история. Она стала относиться к Джорджу Брэддоку как к родному сыну, в особенности после того, как он лишился родителей. Они погибли во время бомбежки – прямое попадание в их дом. А теперь перейдем к делу. Когда юноша пошел в армию, она составила завещание, по которому оставила все ему «из любви и нежности к мальчику, который ей, как родной сын» – вот ее собственные слова. Она умерла через год в возрасте семидесяти двух лет, а завещание действительно и поныне. Старуха так и не изменила ни слова.

– И вы пытаетесь опротестовать завещание?

Куча денег, подумал я; для этого кругленького толстосума с поросячьими глазками смысл жизни, конечно, заключался в деньгах.

– А почему бы и нет? Эви – тетка моей жены, хотя и не родная, а только ранчо стоит по меньшей мере сто тысяч долларов. Понимаете, этот мальчишка даже ни разу не удосужился ей написать за все время. Адвокатам потребовалось полгода, чтобы напасть на след этого парня, ведь сначала его считали убитым…

Понемногу смысл его слов дошел до меня: раз Брэддок не писал, то они решили…

– Вам и в голову не приходило, что Брэддока, возможно, совсем не интересует ранчо в Канаде?

– Это не просто ранчо, а добрая четверть миллиона долларов… – Лейн натянуто усмехнулся. – Покажите мне человека, который просто так возьмет и откажется от таких денег. Если только у него нет на то веских оснований. А у Брэддока, убежден, они имеются. Он боится связываться с ранчо. – Лейн поднялся. – Ну что ж, нарисуйте мне портрет брата, и я оставлю вас в покое. Изобразите его таким, каким бы он был теперь. Идет?

Я был растерян, колебался; мысли путались от этой неожиданной, фантастической истории.

– Я заплачу вам. – Лейн вытащил портмоне. – Сколько?

Господи, почему я его не ударил тогда? Какое зло причинил он своими мерзкими подозрениями и глупыми выдумками, а в конце концов предложил мне взятку за то, чтобы я предал брата.

– Пятьдесят долларов. – Я сам удивился, услышав свой ответ: даже теперь не понимаю, почему я согласился взять деньги.

Полагаю, что он собирался поторговаться, но осекся и торопливо произнес:

– Пятьдесят так пятьдесят.

Лейн отсчитал пять десятидолларовых банкнот и положил их на стол:

– Вы ведь профессионал. Надеюсь, ваша работа будет стоить гонорара.

Этой фразой он попытался оправдать в собственных глазах эдакое невиданное расточительство.

Когда я начал рисовать, то понял, что это совсем непросто. Я попробовал кисть, но мазки получались слишком крупными – увы, так можно писать, лишь имея натурщика перед глазами; тогда пришел черед туши, однако здесь требовалась тщательная проработка деталей, которой я не мог себе позволить, и пришлось остановить выбор на обыкновенном карандаше. Лейн неотступно следил за мной, тяжело сопя мне в затылок. Он был завзятый курильщик, его зловонное пыхтение мешало сосредоточиться. Думаю, он всерьез полагал, что заставит меня лучше отработать каждый его грош, если будет неотрывно следить за всеми моими движениями, хотя, возможно, он впервые видел, как рождается рисунок, и был зачарован таким невиданным действом. Работа незаметно увлекла меня, и я пытался добиться хотя бы какого-нибудь сходства.

Я быстро понял, что время многое стерло из памяти. Черты Яна потеряли четкость, и первые мои робкие попытки ни к чему не привели. Сначала я приукрасил его портрет, опуская то, что предпочел бы забыть. Я стер набросок и начал заново. Примерно на середине работы портрет приобрел неуловимое, смутное сходство с мужчиной на фотографии. Я порвал рисунок, но, когда приступил к следующему, повторилось то же самое – форма головы, линия волос надо лбом, складки у рта, морщинки вокруг глаз, а главное, сами глаза, именно глаза. Зря Лейн показал мне фотографии. Правда, боюсь, что дело было совсем не в этом: я бессознательно, интуитивно вообразил брата таким похожим на того мужчину. Я скатал рисунок и швырнул его в мусорную корзину.

– Сожалею: я думал, что вспомню брата, но не смог добиться необходимого сходства. – Я взял со стола деньги и вложил купюры ему в руку. – Боюсь, что не смогу вам помочь.

– То есть не хотите.

– Думайте, что вам угодно.

Мне хотелось побыстрее развязаться с ним, чтобы остаться одному и подумать. Я засунул руки в карманы, чтобы было не слишком заметно, как они трясутся.

«Дональд, мой милый Дональд…» Голос Яна прорвался через годы и вновь зазвучал у меня в ушах – коварный и чарующий одновременно, веселый, но с оттенком легкой грусти – странная смесь интонаций, унаследованная от кельтских предков. Лэрг, поразивший наше воображение в детские годы, служил для нас меккой, талисманом, но Ян относился к острову совсем по-другому, нежели я. «Если я отправлюсь на Лэрг, то только затем, чтобы умереть. Эй, Дональд, мой милый Дональд, Лэрг – смерть для меня и смысл жизни для тебя». Миновала четверть века, но я помню каждое слово, которое он произнес прерывающимся, невнятным от выпитого голосом, в маленьком грязном кабачке. Его лицо, уже тогда тронутое первыми морщинами, помутневшие пьяные глаза…

– Сожалею, но я ничего не могу поделать.

Я распахнул дверь, стремясь как можно скорее отделаться от Лейна.

– О’кей, – спокойно ответил он. Я надеялся, что наконец-то он уберется, но он остановился на пороге. – Если вы захотите связаться с Брэддоком, то он сейчас в Англии.

– Помнится, вы сказали, что он на Кипре.

– Там я встречался с ним по дороге со Среднего Востока, но он должен был уехать. Его перевели на Гебриды.

Я промолчал, и Лейн продолжил:

– Вы найдете его в… на острове Хэррис. Я просто подумал, что вам будет небезынтересно с ним встретиться.

Лейн начал спускаться по лестнице, когда я окликнул его и поинтересовался, откуда ему все это известно.

– Частный детектив следит за ним по моему поручению. – Лейн усмехнулся. – Забавно, не правда ли? Почему этого Брэддока назначили на Гебриды именно сейчас? И еще кое-что, мистер Росс. Мне совершенно ясно, почему вы не захотели окончить портрет, я наблюдал за вашим лицом. – Он вытащил руку из кармана. – Я оставлю деньги здесь. – Лейн положил банкноты на ступеньку. – Порвите их, если сочтете нужным, но прежде, чем вы это сделаете, хочу вам напомнить, что на эти деньги вы можете добраться до Гебрид.

Лейн повернулся и вышел, а я все стоял, прислушиваясь к его шагам, не сводя глаз с проклятых денег.

Я подумал, что должен попытаться защитить Яна. Сколько раз в прошлом я прикрывал Яна, когда тот действовал, повинуясь мгновенному порыву, не задумываясь о последствиях. Отец, полиция, бедная маленькая дурочка Мэвис… Я спустился и подобрал банкноты, чувствуя себя Иудой. Я должен был узнать правду. Что бы там ни было, Ян остался мне братом; я любил его и ненавидел одновременно; он навеки пребудет в моей душе в ореоле детского поклонения младшего перед старшим. Время притупило боль утраты, но никто не смог заполнить образовавшуюся пустоту. Нет никого, о ком я мог бы позаботиться, к кому был бы привязан. Только он, поэтому я пойду до конца.

Глава 1

Майор Брэддок

16–19 октября

Я отправился на север на следующий день – ночным поездом в Миллэйг, затем пароходом в Роудил в северной части острова Хэррис. Всю дорогу я провел в размышлениях о Яне и Брэддоке. Мерный стук колес сменился глухим плеском винта парохода, а эти имена все преследовали меня, пока окончательно не слились в одно… Меня неприятно поразило то, что какой-то канадец в поношенном плаще неотступно следовал за мной по улице, потом на вокзал, более того, мне показалось, будто он взял билет на тот же поезд, что и я. Возможно, это совпадение, но вполне вероятно, что и происки Лейна… Я представил себе, как он сидит у телефона в какой-нибудь лондонской гостинице в ожидании доклада, а позже, самодовольно улыбаясь, потирает руки, узнав, что я поехал на север. Пусть катится к черту! Совершенно естественно, что я захотел удостовериться, кто такой на самом деле майор Брэддок!

Я легко закончил макет суперобложки за два часа, и Алек Робинсон нашел его, очевидно, подходящим, раз счел возможным заплатить наличными. Пятнадцать гиней: это в корне меняло дело. Я мог себе позволить пропутешествовать некоторое время ни о чем не заботясь, вдобавок мне теперь хватило на обратный билет. Мне удалось раздобыть у Робинсона еще кое-что, а именно рекомендацию к Клифу Моргану, метеорологу, работавшему в Нортоне в пяти милях от Роудила. В свое время я делал обложку для его книги «Погода для летчика». Во всяком случае, у меня была хоть какая-то зацепка, а именно в Нортоне и размещалась ракетная база.

Я никогда не был нигде севернее Арднамурхана, но, пока мы плыли мимо группы островов Саундс-оф-Слит и Раасэй, меня преследовало чувство, будто я был здесь давным-давно: все казалось настолько родным и знакомым, что я испытал даже радость, как при возвращении на родину после долгой отлучки; ощутил небывалый подъем при виде моря, островов и простора небес. Ни с чем не сравнимый запах океана, холодный, обжигающий ветер в лицо волновали меня. Я с восторгом разглядывал горы острова Хэррис, которые круто вздымались над гладью океана, упирались вершинами в свинцовое небо и тонули в густой пелене темных облаков. На острове Роудил я обнаружил маленькую гостиницу, заросший травой заброшенный мол и старинную каменную церковь Святого Ионы на холме над гаванью. Лодочник, который переправлял нас с корабля на причал, с интересом посмотрел на мою палатку и заявил:

– Если в гостинице не найдется для вас комнаты, то я мог бы предложить вам у себя койку.

Его голос казался глухим из-за сгущающегося тумана; начинал накрапывать дождь. Когда я отклонил предложение, он пробормотал:

– Ну что ж, дело ваше, хотя, думаю, сегодня ночью будет чертовски сыро.

Ночью было не только сыро, но и холодно, я заснул под плеск волн, шелестящих по заросшим водорослями скалам, а утром отправился в Нортон. Когда я дошел до церкви, маленькая машина, в которой сидела девушка, поравнявшись со мной, остановилась. Девушка предложила меня подвезти. На ней была зеленая выцветшая штормовка с капюшоном, небрежно откинутым назад. Обветренное лицо с яркими синими глазами выдавало в ней коренную жительницу островов.

– Вы, должно быть, пренеприятно провели ночь, – заметила она, пока мы ехали по узкой дороге в лощине. – Голос у нее был глубокий, она говорила, характерно глотая согласные, и это наводило на мысль, что девушка выросла здесь. – Почему вы не остановились в гостинице?

Интонация, с которой она задала вопрос, и быстрый, почти враждебный взгляд в мою сторону явно выдавали неприязнь к чужаку.

Мое внимание привлекла своеобразная красота ее лица: смуглая обветренная кожа, прямой нос с небольшой горбинкой, широкий яркий рот. Я знал, что на островах скандинавская кровь смешалась с кельтской, вследствие чего появилось странное сочетание голубых глаз со смуглой кожей и черными прямыми волосами. Меня заинтересовала внешность девушки, и я спросил:

– Полагаю, вы уроженка здешних мест, Гебрид?

– Я здесь живу.

– Я имел в виду, что вы родом с одного из островов.

– Да, мой отец местный. – В ее взгляде отчетливо сквозила враждебность. – Меня зовут Марджери Филд.

Она с вызовом добавила, что работает неполный рабочий день в гостинице. Казалось, она ждала от меня какой-то ответной реакции, но я промолчал, и тогда девушка буквально засыпала меня вопросами – как меня зовут, откуда я родом, как долго собираюсь здесь пробыть. В тот момент я счел ее назойливость проявлением естественного любопытства человека, вынужденного жить в замкнутом кругу знакомых.

То, что я художник, несказанно удивило ее.

– Вы зарабатываете на жизнь живописью?

Извилистая дорога по дну лощины завладела на время ее вниманием; наконец мы выехали на ровную болотистую местность, где вдоль дороги тянулись ряды старых заброшенных домов, перемежавшихся уродливыми современными постройками; те и другие казались маленькими и хрупкими на фоне громоздившихся позади холмов.

– Художники не приезжают сюда в это время года! И они не живут в палатках, мистер Росс, когда так холодно и сыро!

– Вы знаете многих художников?

– Нескольких.

Девушка холодно поджала губы, и я почувствовал, что она не верит ни единому моему слову. В молчании мы миновали Левенборо. Если верить путеводителю, Левенборо был скромной деревушкой Оббе до тех пор, пока адмиралу Леверхульме не взбрело в голову превратить ее согласно грандиозному плану укрепления западного побережья в центральную опорную базу для всех видов тральщиков. Когда мы миновали деревню, девушка вновь повернулась ко мне:

– Вы из газеты, я угадала?

Марджери сказала это тоном, не терпящим возражений, даже с какой-то обреченностью.

– Почему вы так в этом уверены?

Она хотела было объяснить, но потом просто пожала плечами:

– Мой отец – Чарльз Филд. – Девушка бросила на меня внимательный взгляд, как будто это должно было потрясти меня. – Он офицер-инструктор в Нортоне. – Она внезапно затормозила. – Пожалуйста, будьте искренни. Вы не рисовать сюда приехали: я чувствую, есть еще что-то.

Я смутился: ее поведение уже выходило за рамки обычного любопытства. Мы проехали следующую лощину, вдали показалось море и горы, затянутые пеленой дождя. Чтобы переменить тему разговора, я поинтересовался:

– Это Той-Хэд?

– Холм называется Чэпэвэл.

Подножие холма утопало в песке, было время отлива, и вдали на севере виднелась ровная, чуть блестящая полоска залива, окаймленная дюнами. Дюны образовывали подобие тонкой перемычки, превращающей Той-Хэд в полуостров. Правда, большую часть песчаных дюн сровняли бульдозером, чтобы устроить лагерь и вертолетную площадку. Со стороны моря полигон был огорожен стеной в целях защиты от ветра, по верху ограды шла колючая проволока. Ангары, кучка домиков и квадратная вертолетная площадка производили впечатление чего-то чужеродного и неестественного, как свеженамалеванное неопытной рукой пятно на картине старого мастера.

– Это ракетный полигон?

Марджери кивнула:

– Странно, да? – Она неуверенно улыбнулась. – Люди всегда удивляются, когда обнаруживают военный полигон на самом виду, у дороги. Те, кто представляет себе военные базы по картам, испытывают просто шок! Старый полигон на Саут-Уисте был надежно укрыт от посторонних глаз.

Через несколько минут мы были уже в лагере.

– Майор Брэддок назначен сюда? – В конце решился я задать наиболее щекотливый вопрос.

– Он прибыл несколько дней назад. Вы из-за него появились у нас?

– Да, я надеюсь, он поможет мне побывать на острове Лэрг.

– Лэрг? Значит, дело не в моем отце… Вы, похоже, и вправду художник.

Она издала короткий неуверенный смешок, очевидно, ее развеселила собственная подозрительность.

– Прошу у вас прощения, но на острове Роудил всего горстка жителей – рыбаки, несколько туристов, изредка заедет орнитолог-любитель… Почему вы подались сюда, а не на Средиземноморье, где тепло и солнечно? Я никогда не видела на Гебридах художника, а уж зимой! – Она бойко щебетала, но за непринужденной болтовней явственно проступал испуг, вызванный визитом нежданного чужака. – Вы, наверное, шотландец? Может быть, поэтому вас сюда тянет… Художник собирается писать остров Лэрг – вот уж не ожидала! Птицы улетели. Гнезда опустели, птенцы давно вылупились. Там ничего не осталось, что ж вы будете рисовать?

– Остров… Коренные жители всегда считали, что Лэрг живописнее зимой…

– Я никогда там не была, но Майк говорит, что он очень красивый, даже зимой…

Мы въехали на территорию базы в Нортоне, и по старым, покосившимся фермерским лачугам, вросшим в землю, можно было догадаться, как выглядел Нортон до появления здесь армии. Теперь фермы казались жалким анахронизмом на фоне мощного лагеря с ангарами, ремонтными мастерскими, ровными рядами казарм, полевыми складами.

– Где я смогу найти майора Брэддока?

– Его кабинет в административном корпусе, но его там, скорее всего, нет: сегодня он должен был вылететь на Лэрг.

Машина подъехала к главным воротам, украшенным моделью ракеты и доской, на которой я прочел: «Ракетная база Вооруженных сил Соединенного Королевства».

– Административный корпус прямо и налево, – пояснила Марджери.

Я поблагодарил, и маленькая машина поехала дальше по полузасыпанной песком бетонной дороге в другую часть лагеря.

Ворота не охранялись. Я зашел на территорию базы. Казармы выстроились с обеих сторон бетонной дорожки. Дождь лил стеной. Под ногами шуршал песок. Штабная машина и два «лендровера» стояли около административного корпуса. Никого не было видно. Я вошел – опять никого. Длинный коридор во всю длину здания с рядами стеклянных дверей офицерских кабинетов. Я медленно направился вдоль по коридору и вдруг ощутил курьезный страх пришельца, вторгшегося в чуждый враждебный мир. Маленькие деревянные таблички на дверях указывали, кто именно занимает каждый из кабинетов: начальник связи – В.Т. Симс, командующий – полковник С.Т. Стэндинг, заместитель – майор Брэддок (это было написано от руки на листке бумаги), адъютант – капитан Фергюсон.

Я постоял немного перед дверью Брэддока, пытаясь подавить острое чувство неловкости. Лейн, его туманные намеки, фотографии остались далеко, за тысячу миль отсюда. Я чувствовал себя идиотом, ввязавшимся в безнадежное предприятие. Как мог Брэддок спустя четверть века вдруг оказаться моим братом? Тем не менее у меня было оправдание: мне представилась возможность посетить остров Лэрг. Брэддок, конечно, мог мне отказать, но я по меньшей мере удостоверился бы, что он человек посторонний. Я постучал. Никакого ответа. Я толкнул дверь. В комнате никого не было, и я испытал облегчение при виде пустого стола.

Вентиляционное окошечко в перегородке позволяло услышать гул голосов, доносившихся из соседнего кабинета адъютанта Фергюсона. Но когда я вошел, то обнаружил, что Фергюсон один – просто разговаривает по телефону. Фергюсон оказался рыжеволосым, веснушчатым молодым человеком в военной форме. Его шотландский акцент напомнил мне о днях, проведенных в Глазго.

– Я понимаю… Ладно, свяжитесь с метеорологами… Черт меня побери, если я этого не сделаю… Скажите ему сами… Он в Левенборо, но скоро вернется. Самое позднее в одиннадцать, по его словам, и он придет в ярость, когда услышит… Детка, вы его не видели. Будьте уверены, он захочет с вами познакомиться… О’кей, передам.

Фергюсон положил трубку и посмотрел на меня.

– Меня зовут Росс, я хотел бы увидеться с майором Брэддоком.

– Его сейчас нет. – Он взглянул на часы: – Вернется через двадцать минут. У вас назначена встреча?

– Нет.

– Тогда я не уверен, что он сможет уделить вам время. Он сейчас очень занят. Простите, вы по какому делу?

– По личному, я хотел бы с ним поговорить с глазу на глаз.

– Ну, я не знаю. – Фергюсон явно сомневался. – Зависит от того, готов самолет к вылету или нет… Росс, вы говорите? Хорошо, я скажу ему… – Он сделал пометку в блокноте. – Ничем не могу вам помочь…

– Не подскажете, где я могу найти Клифа Моргана? Он метеоролог в Нортоне.

– На метеорологической станции или в холостяцких казармах. – Фергюсон поднял телефонную трубку. – Я сейчас узнаю, на дежурстве он сегодня или нет. Дайте метеостанцию, пожалуйста. – Прикрыв трубку рукой, он пояснил: – Там два метеоролога, они работают посменно. Это вы, Клиф? Ну что, вы составили приличный прогноз? Ронни Адамс на пути к вам, ему не нравится погода… Да, сам Ронни, и он озвереет, если полет отменят… О’кей. Да, еще тут у меня в кабинете мистер Росс. Хочет с вами встретиться… Да, Росс.

– Дональд Росс, – уточнил я.

– Мистер Дональд Росс… Хорошо, я пришлю его. – Он повесил трубку. – Все верно: Клиф в утренней смене. Метеостанция будет прямо перед вами, если вы выйдете через главные ворота. Рядом с вышкой, напротив полевого склада. Я доложу майору Брэддоку о вас, как только он вернется из Левенборо.

Я пожалел, что назвал свое имя, но уже ничего нельзя было изменить. Я застегнул штормовку, затянул шнурок потуже. Дождь усилился, и я поспешно вышел за ворота и направился по дороге к ангару. Лило как из ведра, армейский вертолет возвышался на посадочной площадке как огромное замерзшее насекомое, скукожившееся под ледяными струями дождя. Сам Чэпэвэл, казалось, покачивался под шквальным ветром. Дождь хлестал вовсю, его струи сливались в один сплошной поток. Я поспешил под спасительное укрытие башни, железобетонного нелепого строения, напоминавшего очертания орудийного ствола. Внутри пахло сыростью и запустением. Кабинет метеослужбы оказался на первом этаже. Я постучал и вошел.

Холодная, неуютная комната была похожа на блиндаж. Две ступеньки вели к некоему возвышению, на котором громоздился длиннющий стол, занимавший весь проем окна. Рядом была прибита вертикальная доска с прибором для измерения скорости ветра, на котором были обозначены стороны света, по соседству висела куча графиков и вспомогательных таблиц, обычные бумаги. На стене справа от меня находились приборы для измерения атмосферного давления – барограф и два ртутных барометра. В углу на столе стояла спиртовка, а из маленькой смежной комнаты доносился треск телеграфа.

Воздух в комнате был сизым от сигаретного дыма, с непривычки стало трудно дышать. Двое мужчин сидели за столом, склонившись над сводкой погоды. Они оглянулись, когда я вошел. На одном были армейские брюки цвета хаки и старая кожаная летная куртка. Это был высокий худой мужчина с унылым лицом. Его летный шлем и перчатки валялись на столе, заваленном ворохами бланков, огрызками карандашей, грязными стаканами, а в центре всего этого безобразия торчала старая банка из-под табака, до отказа набитая окурками. Второй мужчина оказался плотным брюнетом невысокого роста, одетым в рубашку с открытым воротом и заношенный пуловер. Он близоруко уставился на меня сквозь толстенные стекла очков.

– Мистер Росс? – Он сжимал линейку потемневшими от никотина пальцами. – Мой издатель предупредил меня о вашем появлении. – Он улыбнулся. – Вы сделали неплохую обложку для книги.

Я вежливо поблагодарил его, возликовав в душе, что Робинсон взял на себя труд предупредить Моргана. Это многое упрощало. Стук телеграфа внезапно прекратился.

– Не беспокойтесь, я подожду, пока вы закончите.

– Тогда, дружище, садитесь и устраивайтесь поудобнее.

Морган отвернулся, крутанув свое вращающееся кресло, и вновь занялся анализом данных:

– В нижних слоях атмосферы скорость ветра составляет двадцать – двадцать пять узлов[2]. Порывы могут достигать сорока узлов. Это шквалистый ветер с дождем. На высоте пятьсот видимость семьдесят восемь.

Его голос монотонно гудел, мягкий валлийский акцент делал речь еще более неразборчивой.

Я обрадовался, что мне представился случай понаблюдать за ним, чтобы сравнить полученное впечатление с тем, что мне приходилось о нем слышать. Если бы мне не довелось прочесть его книгу, я, наверное, и не догадался бы, что передо мной удивительный, странный человек. На первый взгляд он казался совершенно заурядным метеорологом, углубившимся в привычную работу. Он был валлийцем и, очевидно, не слишком утруждал себя спортом: грузное тело и нездоровая бледность лица ясно говорили об этом. Заношенная рубашка не блистала свежестью, грязная бахрома болталась на обтрепанных манжетах. Серые фланелевые брюки были мятыми, бесформенными, без малейшего признака складок. Туфли со стоптанными каблуками довершали картину. Вместе с тем в его облике сквозило нечто такое, что будило во мне желание написать его портрет. Морган, сама атмосфера этой комнаты, летчик, склонившийся над его сводкой, органично сливались в единое целое, и это было бы куда лучшей обложкой для его книги, нежели та, которую нарисовал я.

Происхождение его книги было необычным. Он написал ее в тюрьме, вложив в этот труд всю тоску по недоступному его взору миру воздушных потоков и температур, холодных и теплых фронтов, гигантских перемещений огромных масс воздуха в земной атмосфере. Крушение надежд, полное отчаяние он выплеснул в книгу. Обуревавшие его страсти сублимировались в восторженное возбуждение, с которым он писал о циклонах и антициклонах. Ему удалось передать ту радость первооткрывателя, с которой он распознавал зарождение центра надвигающейся бури в поступившей с корабля в Атлантике сводке, докладывавшей о ничтожном падении атмосферного давления на один миллибар. Его легкий, непринужденный стиль вдохнул жизнь в сухие ежедневные метеосводки. В книге нашло отражение и то, что он был страстным радиолюбителем.

Нередко он связывался с метеорологическими исследовательскими судами, с другими радистами, и в результате его наблюдения были точнее и богаче, нежели обычная скудная метеосводка, которой приходилось довольствоваться метеорологам в аэропортах, получавшим информацию из кратких бюллетеней.

Тот факт, что подобный специалист очутился в Богом забытом крошечном аэропорту в Нортоне, требует дополнительного разъяснения. Хотя тогда я толком ничего не знал, до меня, разумеется, доходили кое-какие сплетни. Он жил в Нортоне уже более полугода, достаточный срок, чтобы слухи успели просочиться даже в такое отдаленное местечко. Я не собираюсь пересказывать ходившие о нем грязные сплетни, но, поскольку непреложные факты, пожалуй, действительно можно назвать «достоянием» общественности, изложу вкратце суть дела. Природа наделила его исключительной сексуальной притягательностью, даже с некоторой долей эксгибиционизма, что, впрочем, придавало ему лишь дополнительное очарование в глазах женщин. Бедняга оказался замешан в путаную, грязную историю с двумя женщинами из высшего общества. Одна из них была замужем, и последовал на редкость скандальный развод, из-за чего Морган был взят под стражу и предстал перед судом. Его приговорили к шести месяцам тюрьмы. До этого печального инцидента Клиф был метеорологом в лондонском аэропорту. После выхода из тюрьмы он был назначен министерством в Нортон, где, как предполагалось, он не может причинить существенного вреда. Впрочем, по моему разумению, мужчина останется мужчиной, даже если его поместить в весьма прохладный климат, ибо гормоны не могут вдруг перестать выделяться из уважения к приказу министра. Слава богу, жизнь в Нортоне никак не сказалась на его умственных способностях, ведь навигация целиком зависела от точности его прогнозов – шестое чувство и интуиция его и здесь ни разу не подводили.

Пилот собрался уходить.

– О’кей, Клиф, решено и подписано. Без вариантов. – Он взял шлем и перчатки. – Жаль, что парни с Лэрга не представляют, какая здесь свистопляска. У них-то ливня нет и в помине. Залив Шелтер спокоен, как садовый пруд с карпами, – вот сводка, которую я получил утром с Лэрга.

– Так всякий раз, когда ребятам не терпится получить почту.

– Конечно. Только на этот раз я нахожусь под двойным давлением. Почту в крайнем случае можно доставить и морем, но этот Брэддок… – Шквал ударил в окно с новой силой. – Нет, ты подумай! Пусть сам попробует посадить вертолет в такую погоду, это надолго отобьет у него охоту к подобным приключениям. Он что, собрался покончить жизнь самоубийством с моей помощью?! Порывы до сорока узлов: достаточно, чтобы смести эту вонючую базу с лица земли… – Он возмущенно ткнул в залитые сплошным мутным потоком стекла. – Слава богу, базу прикрывают. Кому взбрела в голову безумная мысль поддерживать зимой сообщение по воздуху?

– Полковнику Стэндингу.

– Полный идиотизм. Давно следовало уяснить, что десантные катера куда надежнее.

– Ты знаешь, что в конце сентября в водах Шотландии прекращают навигацию.

– Хорошо, а как насчет траулера? Он-то почему не годится?!

– Вопрос в расходах, так я слышал, во всяком случае. Кроме того, трудно доставлять людей и припасы с корабля на берег. Они потеряли уйму шлюпок, которые перевернулись и налетели на скалы.

– Знаешь, шлюпки много дешевле, чем вертолеты. – Он наглухо застегнул воротник куртки, съежился и судорожно передернул плечами, уже предвкушая проливной дождь снаружи. – До встречи, Клиф.

Пилот направился к двери, но та внезапно распахнулась, и вошел майор Брэддок. На нем была форма, а не светлый костюм, однако это было то же лицо, что на фотографиях Лейна, жесткое, испещренное морщинами, загоревшее до черноты на средиземноморском солнце. Грубый, вертикальный шрам пересекал лоб.

– Ну что, полет совершенно невозможен?

Он не взглянул на меня, хотя знал о моем присутствии. Я это почувствовал по тому, как напряглось его тело. Он был похож на спринтера, собирающего силы перед трудной дистанцией.

– Майк сказал мне. Это точно?

– Боюсь, что так, сэр. Понимаете…

Брэддок резко повернулся ко мне:

– Это вы меня разыскиваете?

Карие глаза уставились на меня не мигая. Ни малейшего намека на то, что он меня узнал, только едва заметный нервный тик показывал, чего ему стоит это самообладание.

– Меня зовут Дональд Росс.

Брэддок улыбнулся, и тут я отчетливо понял, что это мой брат. Обаятельная мальчишеская улыбка не изменилась, да он, я думаю, и не стремился ее изменить, ведь она всегда располагала к нему людей.

– По личному вопросу, – пояснил я.

Он кивнул:

– Ладно, я только разберусь с этим делом… Послушайте, Адамс: все продумано. Я останусь там переночевать и вернусь утром на катере. Немножно сыро и ветрено, согласен, но, черт возьми, вы же на Гебридах!

– Порывистый ветер, сэр, – устало объяснил пилот. – Нас попросту размажет по взлетной площадке. Дождь тут ни при чем. Спросите Клифа.

Клиф Морган согласился, кивком указав на индикатор скорости ветра:

– Сейчас скорость около двадцати узлов, а порывы достигают сорока. К тому же ветер усиливается. Над открытым морем будет еще хуже. Прогноз отвратительный.

– Когда?

– Откуда мне знать? Я полагаюсь на интуицию. Может, все будет совсем наоборот. – Клиф подошел к картам, висящим на стене слева: – На нижней показано положение на момент, когда я заступил на дежурство в шесть часов. Примерно то же самое отмечалось и сегодня с утра. На верхней вы видите мой прогноз на завтра.

Карта была размером с ватманский лист, и на ней были нанесены тушью изобары. Долго господствовавший на Британских островах антициклон, центр которого располагался над Восточной Европой, что еще можно было рассмотреть на нижней карте, полностью исчез. Его место занял формирующийся циклон, на периферии которого, над Гренландией, виднелась незначительная область повышенного атмосферного давления.

– Скорость юго-западного ветра сейчас, как видите, от двадцати до сорока узлов. Прогноз целиком зависит от этих двух областей низкого давления и области высокого давления над Гренландией. Шестое чувство мне подсказывает, что эти две области низкого давления сольются, атмосферное давление над Гренландией будет неуклонно расти. Вследствие этих изменений разница давлений увеличится. Завтра разовьется сильный циклон с центром над Норвегией, и эта область высокого давления… В целом ветер будет северный, скорость порывов возрастет… Однако это лишь мое личное мнение, основанное, повторяю, на интуиции.

Брэддок мрачно посмотрел на карту:

– Ладно, как я понял, независимо от вашего мнения хорошей погоде конец, да?

– Похоже на то, майор.

– Все же, если вы правы насчет северного ветра, то мы могли бы укрыться в заливе Шелтер.

Зазвонил телефон, Клиф Морган снял трубку:

– Вас. – Он протянул трубку Брэддоку.

Я внимательно наблюдал за братом, пока тот разговаривал. Он нахмурился, и черты лица как бы заострились. Годы наложили свой отпечаток. Голос тоже стал более грубым и резким – видно было, что этот человек привык отдавать приказания.

– Кто?.. Тяжело ранен? О’кей, Майк, я передам Адамсу.

Его взгляд на мгновение встретился с моим, и мне показалось, что Брэддок улыбнулся. Я не мог бы поручиться, что это неуловимое движение губ под темными усами было улыбкой, но… Он встал и подошел вплотную к пилоту:

– Теперь у нас появилась еще одна небольшая проблема. Макгрегор, водитель, умудрился получить травму по собственной глупости. Деталь радара, которую он весьма кстати поставил торчком, свалилась на него на повороте горной дороги. Перелом бедра и ранение в живот. – Брэддок грозно нависал над несчастным пилотом, чуть не провоцируя того еще раз пролепетать слова отказа. Мне его манера добиваться своего напомнила знакомые картины детства, когда он точно так же нависал надо мной. – Врач говорит, что его нужно вывезти немедленно.

Адамс с натугой произнес:

– А может быть, вывезти его морем?

– Безнадежно. 4400 вышел с острова Лэрг в одиннадцать тридцать вчера ночью. Он должен быть сейчас в Саут-Форде. А 8610 отплыл сегодня ночью в начале третьего… – Он покачал головой. – Пройдет не менее суток, прежде чем его доставят на катере на материк. Догадываюсь, что вряд ли он столько протянет. Жизнь парня в ваших руках. Или вы его вывезете, или… – Брэддок повернулся ко мне, как будто дело было решено: – Если вы будете здесь завтра, когда я вернусь, то мы побеседуем, ладно?

Он произнес это так спокойно, глядя мне прямо в глаза без малейшей тени смущения, таким твердым, не допускающим возражений тоном, что я готов был признать свою ошибку и поверить, что этот человек никогда не имел со мной ничего общего.

– Я буду здесь.

Он кивнул, направился прямиком к двери, распахнул ее и вышел, оставив Адамса с нами.

Клиф Морган еще раз посмотрел на приборы, на индикатор скорости ветра, набросал на бумажке пару слов и молча протянул ее пилоту. Адамс взял ее не глядя, не обращая внимания на метеоролога. Он, казалось, не замечает, что не один в комнате, что мы оба смотрим на него. Глубоко задумавшись, Адамс безучастно смотрел в окно. Он ушел в себя, стараясь максимально сосредоточиться и обдумать столь трудный и опасный для него шаг. Я знал, к какому решению он придет, да и Брэддок был уверен в этом. Адамс, в сущности, уже тоже для себя все решил. Его душа просто пыталась примириться с неизбежным, пока он, подняв воротник куртки, безмолвно сновал по комнате туда-сюда. Его мучило это решение, принятое вопреки самым благим намерениям.

С этого момента события приняли угрожающий и непоправимый характер: никто из нас тогда об этом не догадывался, хотя Клиф Морган, наверное, что-то предчувствовал, а может быть, просто лучше других разбирался в обстановке.

– Бедняга! – пробормотал он, когда за Адамсом захлопнулась дверь.

Я понял, что он имел в виду пилота, а не того бедолагу, которого угораздило получить травму.

– Знаете, наши пилоты совсем разные по характеру. Если бы на его месте оказался Билл Гаррисон, то он не сомневался бы ни минуты. Безрассудный сорвиголова, но, черт побери, с сильной волей. Он никогда не позволил бы втянуть себя в такую авантюру насильно.

Морган нервно покусывал кончик карандаша, затем резко повернулся, одним прыжком очутился в другом конце комнаты, собрал телеграфные ленты и вернулся ко мне, просматривая их на ходу.

– Чертова эвакуация! Эти кретины думали, что всемогущий Господь милостиво соизволит обеспечить благоприятную погоду, чтобы они вывезли с острова людей и груду техники. Как бы не так! Я предупреждал их.

От Моргана я впервые услышал об эвакуации, и, заметив мое недоумение, он нетерпеливо принялся объяснять мне происходящее, пока мы стояли у окна и смотрели, как Брэддок и Адамс идут к вертолету и залезают в него. Едва ли я понимал, что такое он пытается мне втолковать, поскольку одна-единственная мысль не давала мне покоя: Брэддок – мой брат! Неожиданное открытие так поразило меня, что я даже не пытался сопоставить другие обстоятельства: почему он так добивался назначения на Гебриды, почему так наседал на Адамса, чтобы тот вылетел немедленно?

Мотор заработал, лопасти винта принялись вращаться, и вертолет поднялся со взлетного поля, раскачиваясь от порывов ветра, едва не задевая ангар. Почти сразу же его очертания стали расплывчатыми, затем он полностью исчез из поля зрения за низкими облаками и шквалом дождя. Еще несколько мгновений слабо доносился рокот мотора, но и его поглотил шум ливня, что есть силы бьющего в окно.

Я недооценил опасность, которой они подвергались, пускаясь в этот по меньшей мере рискованный полет, и не мог себе представить воистину необъятную, ужасную мощь бури, ледяного смерча, спускавшегося с Тарсавала и других вершин Лэрга, сметавшего все на пути к заливу Шелтер. В равной мере я был неспособен осмыслить сложность затеваемой военной операции, в самую гущу которой волею судеб забросило меня. Даже когда Клиф Морган подробно рассказал, как Брэддок добился, чтобы послали отряд с бульдозерами вниз к старому ракетному полигону на Саут-Уист, чтобы десантные катера в случае надобности могли высаживаться там, а не в Левенборо; описал не прекращающуюся ни на минуту круглосуточную суету, связанную с ликвидацией базы на острове Лэрг, постоянно снующие туда и обратно десантные катера, – я так и не смог ничего уразуметь, поскольку не имел дела с десантными судами.

Клиф Морган тоже был лишен, к сожалению, подобного опыта, но для него погода представлялась живым организмом, а атмосфера – полем битвы атмосферных фронтов. Он обладал, как я уже говорил, невероятным чутьем, когда дело касалось погоды, а потому был крайне обеспокоен характером происходящих изменений.

– Надвигается холодное арктическое течение, – тоскливо пробормотал он, словно столкнулся с таким явлением впервые. – Господи Иисусе! – Морган закурил сигарету. – Знаете что-нибудь о погоде?

– Немножко, – неуверенно ответил я, но он, казалось, не слышал.

– Полное отсутствие воображения – вот что губит армию. Взять хотя бы Брэддока. Он поднялся в воздух, совершенно не представляя, что ожидает его на земле. А Стэндинг – вы думаете, у него развито воображение? Ничего подобного – а ведь он умен. – Клиф потушил окурок о сиденье вращающегося кресла и лихорадочно принялся что-то рисовать на лежащем перед ним листе бумаги. – Смотрите, я сейчас все нарисую… – Морган наморщил лоб. – Пусть ветер не бьет нам в лицо, как им, но воображение… оно поможет мне воссоздать карту, схему, рисунок. Черт бы их побрал, и почему они не кельты? Хотя Брэддок…

Морган покачал головой, как будто был не совсем уверен насчет Брэддока, затем снова схватил листок бумаги и одним росчерком пера мгновенно набросал карту Северной Америки, Гренландии, Норвегии – всю Северную Атлантику. Тут же он карандашом нанес выпячивающуюся на север в сторону Ирландии область высокого давления над Азорскими островами и две соприкасающиеся области низкого давления, вытесняющие господствовавшую над Англией область высокого давления на восток, к России.

– Меня интересует, что творится вот здесь. – Кончик его карандаша уткнулся в левый нижний угол карты. – В семистах милях к северо-востоку от Бермуд находится настоящая колыбель циклонов, где холодный сухой воздух, надвигающийся с восточного побережья Северной Америки, встречается с теплым влажным течением, парящим над Гольфстримом. Ужасные монстры – ураганы, порой задевающие Штаты, – зарождаются здесь. С безумной скоростью эти могучие циклоны пересекают Северную Атлантику и сокрушают Исландию, иногда Гебриды и север Шотландии. Скорость ветра не меньше, чем у широко известных ураганов Коры, Этель и Жанны, которые вызвали такой переполох в Америке. Теперь взгляните. – Морган схватил красный карандаш и уверенно прочертил стрелку к области между Исландией и Норвегией. – Так пойдет циклон.

Он заштриховал область с центром над Норвегией, расширяющуюся к западу вплоть до Исландии, а к востоку до Сибири. С другой стороны над пространствами Гренландии и Канады простирался антициклон, и точными штрихами Клиф добавил еще множество изобар.

– А между ними затаился поток холодного арктического воздуха. Огромная масса ледяного воздуха с завывающими ледяными ветрами, стремительно снижающими температуру. Снег – здесь, на севере. Далее – чистое небо и еще холоднее.

Он выдержал небольшую паузу, как художник, по праву гордящийся созданным шедевром.

– Никогда не видел ничего подобного здесь осенью, но с похожим явлением я столкнулся в Канаде, когда после войны работал в министерстве транспорта на берегу залива Гуз. Господи помилуй, это было потрясающе. Циклон над Гренландией, антициклон с центром в районе устья реки Маккензи и холодный полярный воздух, поступающий через Лабрадор.

Свой рассказ он умело запечатлел на другом листе бумаги, четко нанося линии красным карандашом.

– Вы догадываетесь, что означает холодное полярное течение воздуха для севера Канады в октябре, для злополучных эскимосов и золотоискателей, для кораблей в заливе Гудзон?

Я покачал головой, и он увлеченно продолжил повествование. Не могу припомнить в подробностях то, что он рассказал. Я обнаружил, что прислушиваюсь скорее к интонациям завораживающего голоса Моргана, нежели интересуюсь предметом его разглагольствований. Валлийский акцент чувствовался все сильнее, напевность речи придавала его рассказу оттенок сказочного эпического повествования. Казалось, весь его облик неуловимо изменялся по мере того, как, разволновавшись, полностью поглощенный воспоминаниями о тех днях, он стал похож на рапсода, вдохновенно воспевающего битву гигантов, захватившую добрую четверть земного шара. Я зачарованно слушал. Тем временем он схватил красный карандаш, пытаясь воссоздать картину минувшей атмосферной битвы, и нарисовал густую сеть изобар над северо-западом Канады.

Как художник бывает не в силах оторваться от законченного полотна, стремясь придать ему совершенство, так и карандаш Моргана постоянно метался от Гренландии до Азорских островов, чтобы добавить последний штрих к облику гигантского антициклона. Попутно Клиф рассказывал о воздействии таких атмосферных явлений на человека, на флору и фауну, говорил о том, с какими трудностями пришлось столкнуться людям на море и в воздухе. Антициклон, сухое холодное течение, нес чистый, свежий, морозный воздух, покрывающий инеем землю и плотной холодной массой с мельчайшими частицами льда нависающий над морем. На периферии антициклона по часовой стрелке с бешеной скоростью неслись ветра, втягивающие в свой круговорот соседние воздушные течения из области низкого давления, что и породило ураган невиданной силы, который обрушился на землю снежными буранами и метелями, ибо влажные массы воздуха, оказавшись в холодных верхних слоях атмосферы, не замедлили конденсироваться.

– Когда антициклон действительно сформировался, то снег выпал там, где его ждали минимум через месяц. Метели разразились на Среднем Западе Канады, прорвались на юг до границы Штатов. Ураган крепчал, словно набирался сил с каждой минутой, как молодой боксер, усердно разминающийся с ничтожным спарринг-партнером перед решающей схваткой.

– Однако в вашем рассказе звучат весьма патетические нотки, – заметил я.

– Природа всегда величественна в своем трагизме, если речь идет о таких страшилищах. – И он указал на рисунок, воссоздавший катастрофу минувших дней. – Вечное движение, ни секунды покоя. Антициклоны против циклонов, бесконечный бой холодных и теплых фронтов. Прорыв в одном полушарии отзовется за две тысячи миль кораблекрушением, наводнением. Люди лишаются крова, гибнут. Впрочем, достается всем живым тварям. – Морганом вновь овладели воспоминания. Внезапно он встрепенулся. – Это было давно, хотя, слава богу, все еще живо в моей памяти.

Он взял только что нарисованную карту, устало взглянул на нее, затем скомкал и бросил в коробку из-под печенья, которая служила ему мусорной корзиной.

– Одна из дюжины карт, которые я с легкостью мог бы воспроизвести – да, в погоде я разбираюсь… Кое-что я упомянул в книге… Когда этот антициклон расформируется, а его место займет циклон, возникнет совершенно другая картина. – Морган резко повернулся и уставился на карту, висевшую на стене: – Эти два циклона сближаются… Посмотрите-ка. Я уже получил достаточно данных, чтобы составить целостное представление. Они могут повести себя совершенно спокойно и существовать независимо друг от друга. Однако почему-то они беспокоят меня. Метеорология – на девяносто процентов точная наука, но десять процентов она целиком предоставляет интуиции, которая, разумеется, полагается на опыт. – Он издал короткий смешок и покачал головой. – Чувствуйте себя как дома, я соберу документы, которые намерен взять с собой, и через пятнадцать минут мы пойдем в столовую на ланч. Надеюсь, вы не откажетесь пропустить стаканчик со мной за компанию. Лично я совсем не против.

Я уселся поудобнее и рассеянно смотрел, как он снимает показания с приборов. Морган расхаживал по комнате, продираясь сквозь волочащиеся за ним телеграфные ленты, запустил баллон для измерения высоты, что-то записал на специальных метеорологических бланках, продиктовал по телефону сводку Питриви. Я же неотрывно думал о Яне, пытаясь вспомнить, каким он был в девятнадцать лет, когда мы расстались. Тогда он носил форму со свеженькими, белоснежными сержантскими нашивками на рукаве. В последний вечер он зверски напился, а через неделю его отряд послали из Клайда в Северную Африку – началась операция «Факел».

– Вы не могли бы мне дать листок бумаги? – обратился я к Моргану и, когда тот протянул мне планшет, принялся по памяти рисовать портрет Яна.

Результат оказался тем же, что и при предыдущей попытке в моей студии, когда этот омерзительный канадский ублюдок дышал мне в затылок. Мне стало интересно, чем Лейн занимается теперь и не нагрянет ли сюда, чтобы придать гласности свое расследование и разоблачить Брэддока.

Мне не хотелось думать об этом. Дикое безрассудство Яна всегда граничило с буйством. Еще до истории с тем лейтенантом в Африке, который поплатился сломанной челюстью, Ян иногда впадал в бешенство и становился совершенно неуправляемым. Громила Нейл Макнейл, помнится, свалился замертво от удара веслом. Он поплатился за то, что застрелил тюленя. В этом и я был косвенно виноват. Мне было жалко тюленя, и, кипя праведным гневом, я бросился на Нейла, получил мощный удар в пах и с воем рухнул на дно лодки. Ян расправился с обидчиком по-своему. Потом в Глазго на фабрике его прозвали Черным Яном из-за смуглой кожи, темных волос, а главное – взрывного, мрачного характера и надменности. Его подкараулили как-то вечером, но Ян избил троих полицейских и скрылся. Тем же вечером он пошел добровольцем в армию.

– Это же Брэддок! – услышал я возглас, приподнял голову и обнаружил, что Морган недоуменно уставился на мой набросок.

– Да, Брэддок, – подтвердил я. Теперь мне придется называть его Брэддоком и даже думать о нем как о Брэддоке. Я сдернул лист с планшета, скомкал и швырнул в коробку из-под печенья.

– Он выглядит здесь значительно моложе.

– Не обращайте внимания, я просто пытался убить время.

Морган испытующе, проницательно взглянул на меня, кивнул и вернулся к столу. Это было недвусмысленное предупреждение. Мне следовало быть начеку. А еще Лейн мог заявиться на север.

Клиф Морган подошел к барометру, потом метнулся к столу, что-то там доделал. Наблюдая за ним, я насторожился: в каждом его жесте сквозило скрытое напряжение. Морган ринулся к окну и бросил взгляд на индикатор скорости ветра. Зазвонил телефон.

– Хорошо, Майк, как только освобожусь. – Он повесил трубку. – Я должен доложить полковнику Стэндингу сводку погоды! Он не проявлял ни малейшего интереса, пока светило солнышко, но теперь, когда сыро и задул штормовой ветер… – Морган пожал плечами. – Вы познакомились с полковником Стэндингом? Нет? Тогда я вас представлю. Алек Робинсон сказал, что вы хотели бы попасть на Лэрг: вам потребуется разрешение Стэндинга.

Ровно в двенадцать явился насквозь промокший второй метеоролог, подчиненный Моргана, спокойный, уравновешенный мужчина, который добродушно улыбнулся, когда нас познакомили. Его звали Тэд Сайкс.

– Я слышал, Ронни полетел на Лэрг. Какая видимость?

– Двадцать – тридцать. Скорость ветра двадцать пять узлов.

Клиф Морган натянул куртку и вытащил из кармана галстук.

– Меня бы туда палкой не загнали. – Сайкс порылся в кипах телеграфных лент на столе. – Брэддок с ним?

– Да.

– Надеюсь, все обойдется, – кисло пробормотал Сайкс.

Нетрудно было заметить, что сложившаяся ситуация не нравилась обоим метеорологам. Клиф Морган стоял у стола, завязывая галстук и с тоской поглядывая на серую муть за окном. Дождь барабанил по стеклу.

– Надо вывезти пострадавшего.

– Слышал.

– Остается надеяться на лучшее. – Морган отвернулся, надел плащ, мы вышли под проливной дождь и, перепрыгивая через лужи, побежали в лагерь.

– Лучше и не заговаривать о том, чтобы лететь на Лэрг. Для этого требуется специальное разрешение, а кому охота возиться? Вот морем – пожалуйста. Я полагаю, что Стэндинг легко согласится. – Из-за ветра до меня доносились лишь обрывки слов. – Наверное, завтра. Только будет сильная качка, вы как ее переносите?

Когда я заявил, что провел одиннадцать лет на флоте, он кивнул:

– Все в порядке. Увидите завтра Лэрг без прикрас. Забавно, что я там ни разу не был. С самого начала хотел туда обязательно съездить, но не было времени, а теперь базу сворачивают…

Мы дошли до административного корпуса.

– Вам могут предложить сделать несколько набросков эвакуации. Стэндинг не особенно жалует незваных гостей, но он сам немного рисует, творческая личность, так сказать. Говорят, что дома у него есть несколько неплохих вещей. Обнаженная натура в основном. Не порнография, не подумайте: действительно недурно написано.

Стэндинг ждал нас в кабинете. Высокий, немного сутулый мужчина. Худое, серьезное лицо без тени улыбки, очки, тонкие, плотно сжатые губы. Мне он показался холодным, угрюмым человеком. Его длинные нервные пальцы ни на секунду не оставались без дела: он то ворошил бумаги, то играл логарифмической линейкой или нервно постукивал по столу. Клиф Морган рекомендовал меня как художника, который хотел бы посетить Лэрг, но я удостоился лишь кивка и беглого взгляда. Здесь же находился Фергюсон, но Стэндинг был озабочен только прогнозом погоды. Он выслушал доклад Моргана, мрачно глядя в окно, рама которого потрескивала под порывами ветра. Вид из окна открывался гнетущий – унылый коричневый казарменный барак, свинцовое небо и непрекращающийся дождь.

– Сможет Адамс вывезти раненого? Вот все, что я хочу знать.

Стэндинг не взглянул на Моргана, а продолжал уныло пялиться в окно, только пальцы выбивали громкую дробь.

– Адамса здесь нет. Я спрашиваю вас, Морган.

– Я метеоролог и снабжаю пилотов необходимой информацией, а решения они принимают самостоятельно.

– Знаю, но каково ваше мнение?

Клиф пожал плечами:

– Как повезет. На что они могли надеяться, отправляясь на Лэрг?

Его валлийский акцент усилился из-за нарастающего раздражения.

– Вы присутствовали, когда Адамс принял это решение? Майор Брэддок приказал ему подняться в воздух?

– Нет, конечно. Все зависит от пилота, вы знаете.

– Хорошо. Поставим вопрос по-другому. Адамс решился бы, если бы не надо было спасать раненого?

– Нет.

Полковник Стэндинг вздохнул, потянулся за логарифмической линейкой и принялся снова ее крутить.

– Две человеческие жизни и дорогая машина… – Он смотрел на линейку, как будто пытался точно подсчитать, во сколько обойдется возможный ущерб. – У капитана Фэрвезера есть все необходимое, не правда ли? – Стэндинг посмотрел на адъютанта. – Я имею в виду: госпиталь еще работает?

– Сэр, но там можно оказать только первую медицинскую помощь, и капитан Фэрвезер не хирург.

– Однако он врач. Если возникнет необходимость в операции, мы свяжемся с шотландским командованием и обеспечим ему консультацию хирурга. – Стэндинг уронил линейку. – Свяжитесь с Адамсом. Прикажите ему немедленно возвращаться, раненого не брать. Что с десантными кораблями? Стрэттон более опытный капитан. Где находится 8610?

– Он миновал Саунд-Хэррис в девять тридцать утра. Если прилив начнется вовремя, он вскоре подойдет к берегу.

– В Саут-Форд.

– Да. Они могут причалить в двух местах. Если вы припоминаете, сэр, как раз для такого случая майор Брэддок приказал оставить подразделение на старом полигоне. 4400 покинул Лэрг с тем же отливом через три часа после Стрэттона. Он должен быть в Левенборо уже сейчас; если его там нет, то по причине незначительной поломки в одном из насосов. Наверное, слегка задержался.

– Сколько часов ходу отсюда – два, три?

– Полагаю, два. Я проверю, если хотите.

– Нет, у нас нет времени. – Стэндинг вновь забарабанил по столу. – В сущности, это ничего не меняет. Он ближе. Жаль, что капитан Кэлведон, а не Стрэттон, но ничего не поделаешь. Пусть радист передаст, чтобы 4400 разворачивался и прямиком шел на полной скорости обратно, чтобы эвакуировать пострадавшего.

– Потребуется не менее восьми – девяти часов, чтобы вернуться на Лэрг. К тому времени стемнеет и начнется прилив.

– Им следует спустить сходни, забрать человека и поворачивать. В заливе не такой уж сильный прилив. Им просто надо постараться. Если вы лично свяжитесь с Кэлведоном, объясните ему, как важно не упустить время.

Фергюсон колебался:

– Не нужно ли вначале переговорить с Бобом Фэрвезером? Если состояние больного…

– Нет, Фергюсон. Пусть капитан Фэрвезер лучше позаботится о раненом. Я также вынужден рассмотреть возможность того, что майор Брэддок и капитан Адамс ранены, возможно, погибли, а вертолет вышел из строя. Понятно?

– Есть, сэр.

– Во-первых, свяжитесь с Адамсом. Затем переговорите с Кэлведоном и заставьте 4400 повернуть как можно скорее.

– Корабль останется загруженным.

– Разумеется. А что делать? Приступайте немедленно. Каждая минута дорога.

Адъютант вышел.

Когда дверь захлопнулась, Стэндинг повернулся ко мне:

– Неудачное время вы выбрали для поездки.

Его чуть дрожащий голос и трясущиеся руки выдавали нервное напряжение, вызванное необходимостью самостоятельно принимать решения и брать ответственность на себя.

– Я не знал, что база эвакуируется.

Стэндинг отвел глаза. За его спиной на стене висела карта Лэрга в масштабе одна миля к шести дюймам, а по соседству несколько рисунков с видом полигона в момент стрельбищ; около его стула стоял оплавившийся серебристый кусок корпуса ракеты.

– Кто-то всегда хочет попасть на Лэрг – натуралисты, орнитологи, археологи. Они порою надоедливы до отвращения, но это неизбежно.

– Мой отец родился на Лэрге.

Стэндинг никак не отреагировал, наверное, его не слишком интересовал остров. Позже я узнал, что за год, проведенный на Гебридах, он лишь однажды сподобился посетить Лэрг, да и то мельком – небольшое путешествие на вертолете туда и обратно.

– Вы художник-профессионал?

– Да.

Он кивком указал на стену позади меня:

– Что вы об этом думаете?

Там висел пейзаж с изображением гор на острове Хэррис, залитых солнцем, и блестящей полоски моря вдали. Технически пейзаж был выполнен безукоризненно, но передать очарование северной природы художнику явно не удалось. Я растерялся, потому что знал, что автор полотна – сам полковник, и он, очевидно, был высокого мнения о своей работе, раз повесил ее в кабинете.

– Ну?

Я колебался, но решил не кривить душой и честно заявил ему, что нахожу пейзаж неплохим, но считаю, что автор не чувствует природы. К моему вящему удивлению, Стэндинг согласился:

– Я повесил его, чтобы совсем не забыть о том, что здесь иногда светит солнце. Стояла жара, когда я писал картину. Впрочем, вы правы, я не пейзажист. Если вы останетесь подольше, то я покажу вам другие работы. Там моя жена выступает в роли натурщицы.

Зазвонил телефон.

– Стэндинг слушает… Думает, что сможет это сделать? – Он посмотрел в мутное окно, по которому неугомонно барабанил дождь. – Скажите Адамсу, что это приказ… Да, Фергюсон, приказ, вы слышали?

Полковника трясло, когда он положил трубку. Он рухнул на стул и застыл, молча барабаня пальцами по столу. Наконец, осознав, что я еще здесь, он обратился ко мне:

– Ладно, Росс, посмотрим, что можно сделать. Вы хорошо рисуете море, корабли и тому подобное?

– Море, горы, скалы – именно это я предпочитаю писать.

– Отлично. Пару набросков эвакуации, возможно маслом, – командующий любит живопись такого сорта, желательно со стаями птиц на заднем плане.

Я заметил, что птицы вернутся через три месяца.

– Художник имеет право на некоторый вымысел. Генерал любит птиц. – Он поколебался, но потом решительно кивнул: – Обратитесь к Фергюсону. Он обсудит ваше дело с транспортным отделом и договорится с капитаном одного из десантных кораблей, чтобы вас прихватили с собой. В вашем распоряжении два-три дня.

– Я едва успею осмотреть остров.

– Вам и три дня не удастся продержаться, если будете путаться под ногами у капитана Пинни. Они в жутком цейтноте и под сильным давлением со стороны командования. Где вы остановились?

Когда я рассказал, что разбил палатку на острове Роудил, он оживился:

– О, это можно устроить. Я скажу Фергюсону, чтобы вам предоставили комнату на сутки. У нас полно пустующих помещений в зимнее время.

Я поблагодарил его и вышел за Клифом Морганом из душного маленького офиса под холодные струи дождя. Я шел как во сне. Сначала Ян, затем Лэрг… Недостижимый Лэрг…

– Я не думал, что мне так легко удастся добиться разрешения.

– Теперь никого не волнует секретность. Базу сворачивают, и нет опасности, что рядом с вами в воду плюхнется ракета. Однако вы ничего бы не добились, не будь вы художником. Никогда не знаешь, чего ждать от Стэндинга. Теперь, когда появился Брэддок… – Он запнулся.

– А что Брэддок?

– Нет, он нормальный мужик, что бы там ни говорили. Его появление в силу обстоятельств переполошило весь наш гарнизон, но он свой парень, охотно с вами выпьет. Не то что Стэндинг.

Бар был пуст, когда мы добрались до столовой. Пока мы пили джин с тоником, набралось еще несколько офицеров. Майор Рафферти, квартирмейстер, Фред Флинт – коренастый толстяк с пятачком вместо носа на лице, сильно смахивающем на морду бульдога, с вытаращенными глазками, манерой почесывать пах и довольно ухмыляться, заметив, что это вас шокирует. Пришел врач, тоже капитан, но помоложе, со скучающим видом человека, которого ничто не может удивить в этом мире; явились еще несколько совсем безусых лейтенантов и, наконец, лейтенант Филд, который, несомненно, годился им в отцы. У него было сухое лицо с резкими чертами, седые волосы и усы, рот с опущенными уголками. Его глубоко посаженные выцветшие голубые глаза лихорадочно блестели и, казалось, не глядели на вас, а устремлялись к далеким, неведомым горизонтам.

– Наш офицер-инструктор, – жизнерадостно добавил дотошный капитан Флинт, знакомя нас. – Что вы будете пить, профессор?

– Как это любезно с вашей стороны, Флинти, так заботиться обо мне. Дайте-ка подумать. Пожалуй, джин с тоником без джина. – Филд улыбнулся, и его лицо волшебным образом изменилось, удивительно подобрело и помолодело. Это было особенное лицо: ты будто знаешь его тысячу лет, настолько оно казалось знакомым и родным.

– Я полагаю, что все корабли в море, раз начальник по транспорту может позволить себе пропустить стаканчик.

– Насчет моря вы абсолютно правы, профессор. Стрэттон упустил прилив и бросил якорь с подветренной стороны рядом с Лох-Карнон. По крайней мере пять часов им понадобится, чтобы доплыть до Форда, и еще три, чтобы ребята могли начать выгрузку. Небезызвестный майор Б. будет в восторге.

– Брэддок об этом и не догадывается. Он улетел на Лэрг.

– Да нет же. Я только что видел полковника. Он отменил полет и развернул полностью нагруженный 4400 обратно на Лэрг, чтобы забрать пострадавшего. Умное решение, ничего не скажешь!

– Слушайте, а почему не послать Стрэттона в Левенборо? – поинтересовался майор Рафферти. – Черт побери, братцы, раз Кэлведон повернул, причал пуст!

– Том, мой мальчик, ты гений! Мне такое и в голову придти не могло! – довольно ухмыльнулся Флинт. – Я заикнулся об этом, но Стрэттон послал меня к черту. Его людям нужно выспаться, да и ему тоже. Если майор Брэддок хочет направить 8610 в Левенборо, то ему придется лично отдать приказ. Сильно подозреваю, что он нарвется на весьма любезный ответ. Ребята валятся с ног, а Стрэттон сам себе хозяин. Здесь он никому не подчинен, даже полковнику. Я надеюсь, что Кэлведон успеет вовремя. – Внимательно изучив опустевший стакан, он взглянул на Филда: – Ты знаешь этого парня, Макгрегора? Бедняга! Первая кровь пролилась. – В его голосе послышалось негодование. – И если вас интересует мое мнение, то не последняя. Когда люди утомлены до изнеможения, они рассеянны и невнимательны. Я докладывал командованию, что сроки совершенно нереальные, еще когда дурацкая операция только планировалась, но меня не соизволили выслушать. Я ведь должен только руководить погрузкой, все остальное меня не касается.

Тем временем пришел Фергюсон. Лицо его побледнело до синевы, веснушки казались странно яркими, воспаленные глаза запали.

– Ты выглядишь утомленным, мой мальчик. Я прописываю тебе ночь с самой жирной проституткой, которую можно сыскать от Батт-оф-Льюис до Барра-Хэд.

– Да уж, поможет мне это!

– В чем дело? Опять попал между двух огней?

– Если я правильно понял ваш вопрос, то вынужден согласиться, и ваша проницательность будет стоить вам стаканчика виски, дабы успокоить мои расстроенные нервы. Полковник приказал майору Брэддоку повернуть.

– Мы в курсе, и он разбил последнюю надежду хоть как-то соблюсти график операции, превратив 4400 в санитарный транспорт.

– Чем привел всех в исключительно бодрое расположение духа, и остаток дня пройдет в радости и веселье. – Майор Рафферти опорожнил кружку и поставил ее на стойку бара. – А тот бедолага! Доктор, как он?

– Еще жив, – отозвался врач и заказал очередную порцию виски.

– Он выживет?

Доктор удивленно приподнял брови:

– Теперь?! Увы, Нил, если бы его отправили на самолете… – Он пожал плечами. – Я говорил полковнику. Капитан Фэрвезер подтвердил. Макгрегор пролежал час под этой махиной, прежде чем его смогли высвободить.

Все удрученно молчали.

– Эх, ладно, – наконец нарушил тишину Флинт. – Давайте пообедаем. А после обеда я собираюсь прикорнуть. Пришлось встать в четыре утра сегодня, вчера – вообще в два, и чутье мне подсказывает, что завтра подъем состоится никак не позже четырех. – Он взглянул на меня, и я заметил, что в уголках его прищуренных глаз гнездится неугомонный огонек юмора, столь присущего кокни. – Четыре часа вас устроит? Капитан Стрэттон отчаливает на своей паршивой посудине аккурат в это самое время, чтобы всласть набултыхаться в грязной луже, которую дураки называют морем.

– На Лэрг?

– Совершенно верно, туда, где живут ведьмы. Полковник открыл мне эту тайну сегодня утром. Я договорюсь со Стрэттоном, он даст вам возможность узнать вашу судьбу, если только наш метеорологический прорицатель его самого не напугает до смерти…

– У моряков – собственная метеорологическая служба, – пробурчал Клиф. – Мне они не доверяют.

– Вовсе нет, Клиф: Стрэттон просто последователен – он добросовестно пользуется прогнозами только из одного источника. Ох уж эти морские прогнозы погоды! Каждый раз, как знакомишься с этими бумажонками, остается только догадываться, что же нас ожидает на самом деле, а гаже неизвестности, по-моему, только вечные муки в преисподней. – Он повернулся ко мне: – А как ваше мнение? Сдается, вам не раз приходилось глотнуть морского воздуха?

Вопрос был задан из чистой любезности, дабы вовлечь меня в разговор. Пока я стоял, молча потягивая виски, мне стало очевидно, что передо мной замкнутый, тесный мирок, подобный команде корабля, несколько оторванной от реальных событий, происходящих на суше. Они ничего не имели против меня, как и против Клифа Моргана, для них мы представляли собой интересные образчики совершенно другой жизни, нас вежливо терпели и относились к нам снисходительно. Еще более ощутимо это проявилось за обедом, который был вовсе не дурен и за которым прислуживала симпатичная девушка-официантка, местная уроженка. В атмосфере дружеской беседы странным образом сочетались демократичность и соблюдение субординации: молодые ребята обращались ко мне «сэр» – увы, времена беззаботной молодости давно миновали.

– Что вы думаете о современном искусстве, сэр?

Пикассо, Мур, Аннигони (репродукция портрета королевы кисти Аннигони висела на стене столовой) – им были знакомы имена наиболее популярных художников, вдобавок они истосковались по беседе с культурным человеком, так что на какое-то мгновение мне удалось войти в роль странствующего гения, и надеюсь, что мне удалось избежать напыщенности, отвечая на их немудреные вопросы.

Внезапно вошел Брэддок, и все замолчали. Не сказав ни слова, он уселся за стол, но по тому, как он пригнул голову, я отлично понял, что его душит ярость.

– Очень плохо, что вы не смогли… – пробормотал майор Рафферти.

Брови Брэддока сошлись в одну упрямую линию над переносицей.

– Очень плохо, вы говорите? – В голосе его клокотал гнев. – Если бы этот болван Адамс хоть немного соображал, то выключил бы радио. Мы бы спокойно сделали свое дело.

– Вы видели полковника?

– Он направлялся домой, когда мы приземлились. Теперь это не имеет значения: он все решил.

Брэддок нехотя отхлебнул супу, затем внимательно посмотрел на Флинта:

– Когда прибудет это проклятое судно?

– На Лэрг? В восемь тридцать – девять часов. Возможно, позже. Посудине придется туго. Даже если им повезет и насос не будет барахлить.

– Понятно: значит, грузить носилки в лодку придется в темноте.

– Кэлведону надо еще подойти к берегу! Ветер-то западный. Залив Шелтера не будет слишком…

– Ему не подойти к берегу, ясно? Стрэттон, может, и справился бы, а Кэлведон – новичок, и если судно… – Брэддок содрогнулся. – Я переговорю со Стрэттоном.

Его глаза, устало скользившие по лицам сидевших за столом, на мгновение встретились с моими. Брэддок был весь как натянутая тетива. Я всегда чувствовал, что творится в душе брата, – своего рода телепатия – и сразу же уловил, что причиной страстного, неукротимого желания Брэддока во что бы то ни стало попасть на остров является отнюдь не благородное желание спасти раненого. Перед глазами снова встала сцена в кабинете метеоролога: Господи, как же ему нужно туда попасть! В памяти услужливо всплыли его давние, юношеские слова: «Дыхание самой жизни, Дональд?! Лэрг?! Послушай, парень, да он же смерть для меня, я в глубине души всегда сознавал это! Клянусь, что ни ради тебя, ни за какие блага на свете я не отправлюсь туда по своей воле!» Его вопль до сих пор отдается у меня в ушах. Тогда он заговорил о Лэрге после моего неудачного побега на траулере. Неужели он забыл? Дело не в трусости: в этом я ни секунды не сомневался. Хотя Лэрг и внушал ему непреодолимое отвращение, он в то же время манил, притягивал Яна именно силой первобытного необъяснимого страха; и теперь он рвется туда, даже добился назначения на Гебриды. Зачем?

За столом воцарилось неловкое молчание, офицеры комкали и бросали салфетки и один за другим тянулись в комнату отдыха, чтобы выпить кофе. Я встал и последовал за Клифом Морганом, ощущая на себе взгляд Брэддока.

– Мистер Росс. – Забавно, что он не моргнув глазом, с легкостью называл меня так. В его карих глазах не было ни тени улыбки, а в голосе не осталось и следа мягкого северо-шотландского акцента. – Мы поговорим о нашем деле позже.

Я кивнул и вышел. Клянусь Богом, я не мог ошибиться.

Тем временем Филд протянул мне чашечку кофе:

– Сахар?

Я машинально кивнул. Тихо играло радио – сладкоголосый тенор что-то напевал про любовь в ритме блюза.

– Вы встретили мою дочь Марджери, полагаю. Так что, надеюсь, заглянете к нам сегодня вечером.

Я поблагодарил.

– Мы живем неподалеку, как раз за церковью на Роудиле, в одном из старых мрачных домишек. Вам, как художнику, там должно понравиться. Около девяти часов вам подходит?

Это было действительно любезно с его стороны, как будто он знал, каково лежать совсем одному в маленькой палатке на пустынном берегу озера, слушая, как ветер угрожающе бьется в стенку. Мне показалось, что я где-то видел его лицо прежде, но припомнить никак не мог. То ли в газете, то ли в журнале. Я еще раз поблагодарил, но не преминул добавить:

– Все же я полагаю, что должен вернуться ночевать сюда, в казармы.

Флинт повернулся к Фергюсону:

– Ты зайдешь к нам сегодня, Майк? Марджери ждет тебя.

– Разумеется: меня ничто не остановит.

– Тогда прихвати с собой Росса.

У Флинта было на редкость запоминающееся лицо, черты которого, резкие, мужественные, не давали мне покоя. Клиф Морган окликнул меня, сказав, что направляется к себе в казарму, и предложил посмотреть на его радиоаппаратуру.

На улице дождь прекратился, облака немного разошлись.

– Теплый фронт проходит как раз над нами, видите.

Ветер, однако, не стал тише, теперь он стал западным и как будто еще более пронизывающим.

– Что бы там Брэддок ни говорил, полковник Стэндинг поступил правильно, отозвав Адамса. В такую погоду вертолету приземлиться на Лэрг практически невозможно.

Казарма оказалась в двух шагах от столовой. Клиф провел меня по длинному коридору к комнате 23.

– Я здесь не ночую: разве что удастся поймать Канаду или еще что-нибудь, тогда я сижу тут по семь-восемь часов. Вообще-то я обосновался у вдовы с дочерью на одной ферме в Нортоне. Мне нравится комфорт, хотя бы изредка.

Он улыбнулся и открыл дверь.

У стены стояла койка, в углу ютились шкафчик и письменный стол, а все остальное пространство занимала радиоаппаратура.

– Когда я опубликовал книгу, мне представилась возможность купить все эти чудесные штучки, раньше я не мог такого себе позволить. Книжку издали в Штатах, а потом перевели на немецкий, итальянский, шведский. Теперь у меня есть все необходимое, буквально все! – Морган включил приемник и сел за клавиатуру, нацепив наушники. – Погода – вот что меня интересует. Впрочем, вы уже догадались. Сейчас я хочу поймать парочку кораблей, которые расскажут мне, что делается к западу и к северу от нас.

Его тонкие, изящные, как у пианиста, руки, уверенно вспорхнули над клавиатурой. Раздалось приглушенное жужжание, затем правая рука повернула ключ, и мягкий зуммер позывных наполнил комнату. Лицо Клифа сделалось отрешенным.

Я присел на койку и закурил, рассеянно наблюдая за Морганом. На столике нашлось несколько листков бумаги, и я принялся делать наброски. Иногда Клиф бормотал, обращаясь скорее к самому себе, нежели ко мне:

– «Кинсайд», старое судно, шесть тысяч тонн. Направляется в Сагеней за грузом алюминия. Передает, что ветер северо-восточный, сила четыре… «Висмут» – авианосец в пяти милях к западу от Ирландии, идет в Бракнелл. – Он связался еще с двумя кораблями в Атлантике, потом вышел на связь с траулером к юго-востоку от Исландии. – «Арктик рейнджер». Ветер порывистый, северный, все время усиливается, буря надвигается с восточного побережья Исландии. Сильно похолодало. Температура до тридцати восьми градусов, метель. Ветер крепчает, около тридцати пяти узлов… Пойду-ка, пожалуй, в офис и посмотрю, что там у Тэда в сводках.

Он выключил аппаратуру.

– Волнуетесь? – Я закончил набросок и прилег на кровать.

– Нет, я скорее заинтригован. Необычно, знаете ли. И если события будут развиваться так, как я предполагаю… – Он отодвинул стул и на секунду застыл, задумчиво теребя густые темные волосы и покусывая кончик карандаша. – Это необычно – так рано в этом году; как правило, только в январе…

Он слегка передернул плечами – это едва уловимое движение, казалось, сопровождало у него любой поворот головы – и прошелся по комнате, шесть шагов туда, шесть обратно, уставившись в пол, глухой ко всему, кроме собственного воображения. Возможно, он приобрел эту привычку в тюрьме, а может, одиночество – неизбежный атрибут работы метеоролога. Он был одиночкой. Иначе почему он выбрал именно эту профессию и к тому же стал радиолюбителем? Существует бесчисленное множество мужчин, подобных Моргану, – умных, чутких, художников своего дела. Женщины их обожают, но они избегают вступать в соревнование с другими мужчинами, отдаваясь целиком, душой и телом, своей работе, заживо хороня себя в деле, которое не требует общения с живыми людьми. Для Клифа силы природы были куда важнее, нежели человеческие взаимоотношения; более того, всю людскую суету он воспринимал лишь в сопоставлении с небесными катаклизмами. Мне было любопытно, как бы он себя повел, если бы встретил сопротивление в своей собственной епархии, метеорологии. Возможно, проявил бы чудеса изворотливости, а может быть, действовал бы на редкость решительно и смело.

Морган прекратил метаться по комнате и замер, уставившись на набросок, который я успел сделать.

– Как вы быстро рисуете.

– Довольно грубый карандашный набросок человека, который всю жизнь подчинил работе.

Он расхохотался:

– Нет, я иногда расслабляюсь. Конечно, расслабляюсь… если женщина достаточно хороша собой. Хотя в сущности разница невелика: и женщина, и погода, если им заблагорассудится, легко могут превратить жизнь человека в ад. Недаром ураганам дают женские имена. Вам нужен этот набросок? Если вы снова рисовали, просто чтобы убить время…

Я понял, что ему действительно хочется заполучить портрет.

– Я ведь пользовался вашей бумагой, значит, рисунок по праву принадлежит вам.

Клиф помедлил минутку, вглядываясь в портрет, затем аккуратно водрузил его на клавиатуру.

– Эта поездка на Лэрг… Вам и вправду не терпится отправиться туда именно завтра с утра?

– Поеду во что бы ни стало: я мечтал об этом с тех пор, как вернулся в Англию.

Морган покачал головой:

– Ладно, пойдемте на метеостанцию, посмотрим, что там делается. Вам, приятель, грозят серьезные неприятности – есть риск попасть в большую передрягу.

– Без толку запугивать меня прежде времени, лучше расскажите об этом капитане, который выйдет завтра в море.

Клиф промолчал, но, когда я вопросительно взглянул на него, лицо его потемнело, он нахмурился и, казалось, снова погрузился в свои невеселые размышления. Два огромных грузовика протащили за собой ярко-красные трейлеры, доверху нагруженные оборудованием. Клиф, похоже, их не заметил. Когда мы добрались до метеостанции, он бросился к телетайпу, не сказав ни слова Сайксу, который деловито наносил пометки на карту.

Теперь я немного адаптировался, и метеостанция показалась мне тихой родной гаванью. Дождь прекратился, стало значительно светлее, видимость улучшилась. Я смог разглядеть, что слева от метеостанции высился ангар, похожий на неповоротливое животное, увязшее в песках. Впереди простирались дюны, где изредка виднелись пучки пожелтевшей осоки, которые неутомимо трепал ветер. Все сливалось воедино: буйный ветер на море с жалкой, трепещущей под его порывами сушей. Сразу за дюнами простирались бесконечные пространства бушующей воды, и вздымающиеся волны одна за другой катились в сторону Саунд-Хэррис.

Находясь здесь, на метеостанции, сплошь заставленной специальными приборами, трудно было не проникнуться мироощущением Клифа Моргана, не представить себе, что весь мир – всего лишь огромная, равнодушная стихия воздушных масс. Я снова задумался о Лэрге, скрытом за дымкой горизонта, вспоминая фотографии и гравюры шведского художника Роланда Свенсона. Именно гравюры всплыли в моем сознании, поскольку Свенсону лучше любого фотографа удалось передать очарование этого сурового дикого края. Бессознательно я постарался встать поустойчивее, словно уже испытывая морскую качку. Через несколько часов я буду в пути, помчусь на всех парах к отвесным прибрежным скалам острова, который тридцать лет царил в моей душе, воплощая дух деда, любимого мною больше всех на свете.

Как это ни странно, я испытывал не восторг, а, скорее, благоговение. Перед моим внутренним взором возникали отвесные утесы, черные и блестящие от влаги. А в окружавшей меня атмосфере метеостанции, где стояли приборы и двое мужчин увлеченно колдовали над картой, мне также грезились необъятные просторы гигантских воздушных масс, плотным покровом окутавших хрупкую оболочку Земли. Впечатление было мимолетным: такое возникает у вахтенного, получившего сводку погоды, но я почувствовал себя частью стихии, ощутил свою ответственность, свою неординарную роль в надвигающихся событиях. Телефонный звонок прервал течение моих мыслей. Сайкс снял трубку:

– Да, здесь. – Он взглянул на меня. – Хорошо, передам. – Сайкс положил трубку. – Майор Брэддок. Он подбросит вас на Роудил, чтобы вы могли забрать ваши вещи.

– Прямо сейчас?

– Он будет ждать вас у административного блока.

Я понимал, что рано или поздно мне не избежать трудного объяснения с братом, но оттягивал его как мог. Ну что я мог сказать человеку, который двадцать лет скрывался под чужим именем, даже если этот человек мой брат?

Мне не оставалось ничего иного, как попрощаться и выйти на улицу. Откровенно говоря, в душе я проклинал тот момент, когда потащился на север, на Гебриды. Даже Лэрг не мог служить достойной наградой за то, что мне предстояло.

Брэддок сидел за рулем «лендровера», поджидая меня.

– Залезай!

Он больше ничего не добавил, и мы молча выехали через ворота и направились по полузасыпанной песком дороге в Нортон. Мы не говорили ни слова, однако в нашем молчании не чувствовалось ни малейшей неловкости. Рухнула невидимая преграда, куда-то ушли двадцать лет, прожитые вдали друг от друга, и мы снова были вместе, смирившиеся с неизбежностью создавшейся ситуации. Манера высоко держать голову, абрис четкого профиля – все неумолимо указывало на то, что передо мной – мой брат. Черные волосы, прямой невысокий лоб, манера вести машину…

– Почему ты не попытался связаться со мной? – пробормотал я.

– Ты был в плавании. – Он передернул плечами: мучительно знакомый жест. – Да и к чему? Когда пользуешься чужими документами, лучше войти в роль до конца, сжиться с нею.

– Тебе было так необходимо это делать?

– Что это?

– Жить под именем Брэддок?

– Пожалуй, нет, но что сделано, то сделано. – Уголок рта дернулся нервным тиком, голос стал жестким. – А как бы ты поступил на моем месте? Сдался бы, наверное. Я вот не захотел предстать перед военным трибуналом за то, что сломал челюсть подонку, который струсил во время боя и чуть не положил всех солдат.

– Что на самом деле произошло тогда в Северной Африке?

– Ты действительно хочешь знать? – Ян колебался, нахмурив брови. – Ладно. Это случилось сразу после того, как мы высадились. Французы нас немедленно атаковали и загнали в угол. Они поставили пулемет на одной из огражденных вилл. Нам повезло, мы затаились в пересохшем ручье, а вот нашим ребятам справа пришел конец. Их застали врасплох на открытой местности, весь отряд высадился прямо на голые скалы, и вплоть до стен этой чертовой виллы не было никакого прикрытия. Мур отдал приказ залечь и не высовывать голов. Он был напуган до смерти. Я не выдержал, врезал ему и взял командование на себя. У меня не было выбора. Но французы перетащили пулемет и начали простреливать русло, когда мы уже одолели полпути к вилле. Тогда я заработал вот это. – Он потрогал шрам на лбу. – Я потерял восемнадцать человек, но мы взяли виллу. А когда бой закончился, меня арестовали. Если бы я не дал по морде этому мерзавцу, все бы обошлось, но тут уж за меня взялись крепко. На берегу творилось черт знает что, а я как дурак возвратился туда, и мое ранение облегчило им задачу. Меня прямиком отправили на корабль, который как раз был готов к отплытию. Его торпедировали по дороге домой, и поступил приказ идти на починку в Монреаль. Так меня занесло в Канаду. – Он подозрительно взглянул на меня. – Что тебе тогда наговорили?

– Сказали кое-что… далеко не все.

– Я проболтался в Канаде почти год, потом меня прихватили: подвела воинская повинность. У меня не было документов. «Дуарт-Касл» пошел ко дну; мне представился благоприятный случай, и я им воспользовался.

Взглянув на его изборожденное преждевременными морщинами лицо, я понял, что такая жизнь дается ему не легко. Он, казалось, постоянно контролировал себя титаническим усилием воли. Глубокие складки залегли у рта, глаза опутала сеть морщин, которые веером расходились по лбу от расположенного в центре уродливого шрама. Некоторые морщины казались нанесенными рукой искусного резчика, столь они сильно впечатались в кожу. И постаревшее, огрубевшее от ветра и солнца лицо принадлежало не просто старому солдату, привыкшему к кочевой жизни; оно говорило о более тяжких испытаниях.

Когда мы проезжали Нортон, Ян рассказывал об армейской жизни, которая выпала на его долю. Он чуть расслабился, взбодрился, и все встало на свои места, будто не было этих долгих лет: он, как всегда, рассказывал, а я послушно внимал его словам. Словно ничего не изменилось. Вдруг он спросил:

– Ты женился на Мэвис?

– К несчастью, – ответил я. – Ничего хорошего из этого не вышло.

– А ребенок?

– Умер.

Я подумал, что ему, наверное, все это безразлично, ибо он ничего не сказал и продолжал молча вести машину, но, когда мы въезжали в Левенборо, он поинтересовался:

– Кто это был, мальчик?

– Да, мы назвали его Аласдиром.

Он кивнул, словно ждал такого ответа. Мы проехали мимо уродливых развалин бывших корпусов шведской фабрики, и, когда миновали озеро, Ян пробормотал: «Жаль». Я так и не понял, к чему относилось это «жаль»: к тому, что он порвал с семьей, или к смерти ребенка. Мы выехали на дорогу, ведущую к причалу.

– Я только хочу проверить, достаточно ли быстро ребята управляются с оборудованием. Потом отвезу тебя на Роудил, чтобы ты забрал барахло.