Читать онлайн Последний контракт

Глава 1

Не такой реакции я от него ожидала, не такой.

Его успевшее загореть лицо словно вернулось в раннюю весну, когда молочно-белая кожа ещё не была расцелована солнцем, глаза округлились, а тонкие губы распахнулись и схватили воздух, как хватает его вытащенная из воды рыба. Мистер Кинг, лежавший на его коленях, разразился возмущённым воплем и впился когтями и зубами в руку Эрика, которую словно свело судорогой на его меховом пузе, да так, что пальцы зажали довольно большой шмат мохнатой шкуры. Это и возмутило кота до такой степени, что он кинулся в атаку.

От боли в руке Эрик дёрнулся и пришёл в себя. Щёки порозовели, потом налились привычным румянцем, а губы дрогнули и расплылись в растерянной улыбке.

– Ты уверена?

– Да, я только что от акушерки. У нас будет ребёнок.

– Господи…

– Господь бог тут не при чём.

Он замолчал, так и продолжая сидеть на ободранном мистером Кингом диване, уставившись в одну точку и практически не шевелясь.

– Скажешь что-нибудь? – нетерпеливо напомнила о себе я.

От того, что Эрик сейчас скажет, зависело слишком многое. Я бы не сильно ошиблась, если бы сказала, что от слов, которые он так мучительно подбирает, зависела даже судьба наших отношений. Всю последнюю неделю, пока я ждала приёма в консультации, ни дня не проходило, чтобы в моей голове не шевельнулась мысль, а не ошиблась ли я четыре года назад, когда сказала ему “да” в городской ратуше. С учётом того, что происходило между нами в это время.

Вместо ответа он встал с дивана и подошёл ко мне, сгрёб одной рукой и уткнул лицом в свою грудь.

Ослепнув на несколько секунд, я услышала, как часто заколотилось его сердце, а дыхание становилось всё более и более поверхностным. Это не сильно смахивало на радость. Я подняла голову и обнаружила, что глаза Эрика покраснели, а по щекам текли слёзы.

– Ты не рад?

– Мы так долго этого ждали, Катерина. Я… Прости, я в шоке. Я уже и ждать перестал.

– Если… Если совсем перестал, то срок ещё совсем небольшой. Можно…

– Нет, нет, что ты. Я хочу этого ребёнка. Просто… Неожиданно.

Он утёр ладонью мокрые скулы и снова обнял меня.

– Господи, Катерина, я так люблю тебя. Я сделаю для тебя, что угодно.

Но я слишком хорошо знала своего мужа. И его первая реакция не могла меня обмануть.

Он смертельно испугался.

Мы и в самом деле очень долго ждали. Год назад я бросила пить таблетки, но беременность всё не наступала. Друг и соавтор Эрика, Сорен, к своему тридцати одному году уже был обвешан двумя младенцами, которые у них с его женой Анной получались, словно просто от косого взгляда друг на друга, несмотря на то, что несколько лет назад Анне сказали, что у неё вообще не будет детей. Я даже предполагала, что тот приговор настолько больно ударил по ней, что теперь она торопилась перевыполнить план, пока судьба, нечаянно подарившая ей первого сына, снова не передумала. Похудевший и вечно невыспавшийся Сорен, тем не менее, выглядел таким счастливым идиотом, держа на руках своих отпрысков, что ему завидовала даже я, долгое время вообще не воспринимавшая себя в роли матери хоть кого-нибудь, включая собственного кота – наши отношения были тёплыми, но рациональными. Младшей дочери Сорена недавно исполнилось полгода, и из-под его глаз, наконец, начали потихоньку уходить тёмные круги. А уж Эрик, который и сам происходил из большой семьи, и имел целый выводок племянников и племянниц, обожающих знаменитого дядюшку, гораздо раньше меня начал думать, что готов к отцовству.

И вот когда мы, наконец, договорились – ничего не вышло. И акушерка в женской консультации, и врач из специализированной частной клиники, к которому я пошла больше за утешением, нежели за советом, успокаивали меня – мол, со здоровьем всё в порядке, но в моём возрасте и полтора года не срок, и надо просто подождать, успокоиться и продолжать заниматься с мужем любовью. С удовольствием. А спустя полтора года уже можно будет начать рассматривать альтернативные варианты. Только вот меня это всё нихрена не успокаивало. Тем более, что из отмеренного ими срока прошла большая его часть, и я уже начала потихоньку выяснять, что такое ЭКО и во сколько нам это обойдётся.

Обмануть Сорена с его развитой эмпатией было практически невозможной задачей: он каким-то шестым чувством чуял, что со мной происходит что-то неладное, но после пары раз, когда я огрызнулась на его вопросы, решил в лоб больше не лезть. И я даже не почувствовала подвоха, когда он в компании супруги появился у нас на пороге. Решили навестить нас перед отпуском, загадочно улыбаясь, сообщил Сорен.

Иногда у меня складывалось впечатление, что Сорен и Анна так и остались безголовыми юнцами, которыми были, когда мы познакомились. Они, в отличие от меня, мало парились сложными жизненными вопросами, живя по принципу “делай, что должно – и будь, что будет”. Так и с этим их отпуском – затея на первый взгляд выглядела совершенно дикой.

После первых родов Анна порядком поправилась, и, будучи по образованию актрисой, для которой её тело – в первую очередь рабочий инструмент, слегка приуныла. Как только в женской консультации дали добро, она отправилась сгонять лишний вес в спортзал, но признавалась, что каждый раз идёт туда, как на плаху – то, что предлагали тамошние тренера, не вызывало у неё абсолютно никакого интереса. Ей было скучно топтать степ-платформу в компании десятка женщин с багровыми озверевшими лицами и излучающей неестественную бодрость инструкторши, багровея и зверея вместе с ними. Блестящая хирургической сталью стойка с гантелями вызывала отвращение одним своим видом, а наглотавшись в бассейне воды на первом же занятии, Анна поклялась навсегда завязать с водными видами спорта и не заходить в водоёмы глубже, чем по щиколотку.

Тогда Сорен решил, что может помочь супруге в достижении так вожделенных ей форм. И на очередную годовщину свадьбы, хитро прищурившись, пригласил всю нашу компанию в гараж, пообещав нам сюрприз, от которого у нас отвиснут челюсти.

Что ж, если он рассчитывал нас поразить, ему это удалось. Челюсти и в самом деле отвисли.

Анна хохотала так, как я ни разу не слышала от неё за всё время, что мы знакомы. В гараже, перетянутый блестящей серебряной лентой, стоял велосипед. Только вот, как потом оказалось, Сорен в них абсолютно не разбирался и легко доверил выбор подарка консультанту в магазине, сказав только, что его жена достойна самого лучшего, а цена значения не имеет. Поэтому перед нами в гараже вместо скромного городского велика, на котором Анна в своё время ездила в Питере на работу, оказалась очень заряженная шоссейная тачка.

К породистой раме из углеродного волокна, рождённой для рассекания воздушных потоков, прилагались такие же колёса, гидравлические дисковые тормоза и электронные переключатели – последнее слово велосипедной индустрии. Эта машина практически ничего не весила, а чёрно-оранжевая окраска намекала на её происхождение прямиком из адского пламени. Скакун явно был не для всех.

Я ещё раз позавидовала практически абсолютной памяти Сорена. Он же мог выбрать какую-нибудь леденцовую окраску, но Анна всё это ми-ми-ми терпеть не могла. Костёр подходил ей куда больше.

– Ох, Сорен, скажи, пожалуйста, от твоего последнего гонорара осталось хоть сто крон? – сквозь смех спросила Анна. – Или пришлось занять у родни?

– Деньги – это лишь пыль, дорогая, – пафосно заявил склонный к витиеватым фразам Сорен, с трудом понимающий, что не так. – Мне плевать, сколько это стоит, если это сделает мою жену счастливой.

– Скорее, это сделает твою жену калекой.

Мы с Эриком тоже были не в теме и синхронно распахнули рты от услышанного.

– На таком велике нужно уметь ездить, Сорен, – пояснила Анна. – И чинно чесать на нём в магазин, как положено здешней почтенной матроне, у меня не получится. Его второе имя – скорость, а я уже слишком солидная дама для таких авантюр.

– Ты же хотела заняться спортом, – возмутился красный от растерянности Сорен. – Я погуглил и выяснил, что за час такой тренировки женщина твоего веса может потратить до тысячи килокалорий. А если ездить регулярно…

– Женщина моего возраста, не ездившая на велосипеде три года, скорее спустит остатки твоих гонораров на травматолога, – ответила она, но взглянув на расстроенного мужа, добавила, ласково обнимая его: – Спасибо тебе за такой щедрый подарок и внимание ко мне. Я его не заслуживаю.

– Ты заслуживаешь весь мир, – моментально оттаявший Сорен смотрел на жену с тем же восхищением, с которым смотрел на неё, увидев впервые. – А это всего лишь велосипед. Ладно, если он тебе не нравится, я верну его и куплю тебе пошлые бриллианты, как делают все мужчины в нашем районе. Наверное, пришло время и мне стать таким же скучным, как они.

Но на следующий день любопытство Анны взяло верх – она раньше такие агрегаты только видела издалека, цокала в их сторону языком, но поездить на них случая так и не представилось. Она вытащила из коробки прилагавшиеся в комплекте инструменты, полдня что-то откручивала, закручивала, двигала, а потом, в сумерках, чтобы, упаси бог, не увидели соседи, решилась на круг по району. Сорен, беспокойно ожидавший её у калитки с сыном на руках, охренел второй раз, когда она пронеслась мимо него, даже не думая тормозить. А потом пронеслась ещё раз. После третьего круга она, раскрасневшаяся, с горящими глазами, спрыгнула с велосипеда и, держа его за руль, пошла прямиком к мужу, успевшему окончательно перепугаться:

– Спасибо ещё раз, любовь моя. Это именно то, что мне было нужно.

Вот тут-то Сорен и пожалел о том, что сделал. Все заработанные деньги Анна теперь тратила на новое (хотя, если подумать – вполне себе старое) увлечение. Сорен тогда даже шутил, что понимает теперь семьи наркоманов даже слишком хорошо. Гараж превратился в мастерскую, в доме под спортивные приблуды пришлось отвести отдельный шкаф – оказалось, что для эффективных тренировок нужна специальная одежда и специальная обувь, причём на каждый сезон. И это уже не говоря обо всяких гаджетах, стоивших очень освежающе.

Анна, славящаяся своим талантом прицельно подбирать себе минималистичный, актуальный и максимально универсальный гардероб и никогда не задававшаяся вопросом “что надеть?”, даже если через полчаса надо было на приём в посольство, тут внезапно пустилась во все тяжкие.

А спустя полгода случилось самое страшное – Анна арендовала велосипед на пару недель и уговорила мужа прокатиться вдвоём, ссылаясь на то, что одной ей скучно, а местная велосипедная тусовка полнится исключительно юнцами, глядящими на неё со снобизмом патриархов. И через две недели таких покатушек Сорен купил ещё один велик, на этот раз уже себе.

Семья наркоманов стала полной.

Я искренне благодарила вселенную, что в Стокгольме длинная зима – выловить Сорена по деловым вопросам в тёплый сезон стало задачкой со звёздочкой. Когда они успели завести второго ребёнка – загадка, но они это сделали, практически не вылезая из седла. Похудела ли Анна? Прежней она не стала. Но ей стало на это наплевать.

И теперь они собрались в небольшое путешествие по Германии, оставив детей на родню – как когда-то родители Сорена, уезжая на очередные раскопки, оставляли его самого. На голени Сорена алела свежая ссадина, но он с нехорошим блеском в глазах рассказывал, какой это будет шикарный маршрут.

– Если вам так хочется пострадать, почему вы не делаете это тут и бесплатно? Тур де кусты вы можете себе устроить и в Швеции, достаточно отъехать от столицы километров на пятьдесят, – не удержалась от шпильки я, прекрасно помня, как ехала с Анной ночью на станцию сквозь уральские чащи и как в процессе хотела сдохнуть, чтобы больше не мучаться, причём с каждым километром всё искренней.

– Какие кусты? Какое страдание, ты о чём? – возмутился Сорен. – Мы не какие-то там грязные туристы, это же Германия! Цивилизованный велосипедный рай! Дневной перегон километров 60 максимум, куча отелей, всё велофрендли. Спать на обочине нам не придётся. Нам вообще ничего с собой брать не надо, кроме кредитки и смены одежды. Поедем, как короли: вокруг поля, деревеньки, пиво на каждом углу – красота. Справились бы даже новички, вроде вас, а мы-то не новички.

Мы с Эриком старались делать серьёзные лица и не закатывать глаза. Ссадина говорила об опыте Сорена больше, чем его слова.

Почти перед самым уходом Сорен сунул руку в карман и достал связку ключей, которую положил перед Эриком.

– Мне кажется, вам тоже неплохо бы отдохнуть. Всё равно Катерине в моё отсутствие будет нечем заняться, – я была литературным агентом их обоих, и в самом деле, сейчас работы у меня не было. Последний сценарий они сдали неделю назад, а с новыми романами у парней было пока глухо. Сорен ехал в Германию и за вдохновением тоже.

– Что это? – моментально насторожился Эрик. Фантазию своего друга он знал даже слишком хорошо и слепо доверять ему не собирался.

– Это от нашего летнего дома на Сандхамне. Моя родня последние три года считает его недостаточно благоустроенным и брезгует дачным отдыхом, предпочитая Лазурный берег. Зато он идеально подойдёт для таких бирюков, как вы. Добраться можно только на лодке, свой причал. Лодка тоже есть, вот ключ, с синей биркой. Захотите тусоваться – там на Мидсоммар тусовки на любом пляже. Не захотите – ближайшие соседи в двух километрах через лес. Рыбачьте, если лицензию добудете, купайтесь, загорайте. Даже если вы всю неделю будете ходить голые, как дикари – никто не увидит. А что? – он удивлённо посмотрел на наши лица, которые всё-таки вытянулись. – Я однажды ходил. Между прочим, душ и туалет там имеются, не то, что в доме у твоей подруги, Катерина. И ни один диван не скрипит, в отличие от того чудовища на Ольгином чердаке.

Анна закрыла вспыхнувшее лицо руками, очевидно, вспомнив, при каких обстоятельствах он это обнаружил. Русская деревня в своё время травмировала изнеженного состоятельной роднёй Сорена до глубины души.

– Сорен, тебе не кажется, что нам уже пора?

Закрыв за ними дверь, Эрик вернулся к столу, на котором поблёскивала связка ключей.

– Идиотская идея, да? – кинул он на меня вопросительный взгляд.

– Предельно идиотская, – кивнула я с дивана.

– Особенно с тусовками на Мидсоммар. Подростковая ересь.

– Да, как будто тут их не хватает. У меня всякий раз ощущение, что весь Стокгольм одновременно свихнулся. Хэллоуином и Первомаем вы, похоже, не наедаетесь.

– Людям иногда требуется праздник, Катерина. Даже таким, как мы с тобой.

Мистер Кинг прыгнул мне на колени – он гостей не любил, особенно шумных, и когда приходил Сорен, прятался в кабинете Эрика, который считал и своим тоже. Но как только хлопнула дверь, явился требовать внимания и чего-нибудь пожрать. Автоматическая кормушка, которая должна была сработать только через час, по мнению кота, выдавала недостаточно питания. Эрик сел рядом со мной и почесал кота за ухом.

– Диван у него не скрипит, да?

Я только засопела и полезла за телефоном, чтобы посмотреть расписание парома. Кот поднял синие глаза на Эрика.

– Поедешь с нами, Стивен?

Выйдя с парома, мы сразу же наняли лодку, чтобы добраться до дома семейства Вайсберг – он был на таком отшибе, что и в самом деле находился, как будто на отдельном острове. Лодочник высадил нас на деревянном причале и был таков. У причала покачивалась маленькая белая моторка с голубыми полосами.

– Эрик, ты умеешь этим управлять?

– Нет, я ж бедный городской парень, откуда в нашей семье лодки? – ответил он, задумчиво окидывая взглядом прибрежные сосны и торчащий из-за них красный дом. – У меня даже надувного матраса в детстве не было. Это потом меня уже на яхтах катали, за счёт команды. Если приспичит – нагуглим.

– Господи, хорошо, что я записала телефон лодочника.

Эрик подхватил сумку с продуктами и чемодан, я взяла переноску с отчаянно орущим и требующим свободы Стивеном, и мы пошли вверх по тропинке, петляющей между двух скал к дому. Найдя с пятой попытки нужный ключ, Эрик отпер дверь, и, войдя в холл, аж присвистнул.

– Я смотрю, семейство Вайсберг окончательно зажралось. Недостаточно, мать его, благоустроен. Во мне кипит пролетарская ярость.

Да уж, на Олину избёнку в уральском селе это было совсем не похоже. Дом оказался просторным, светлым и явно ухоженным – на полу ни пылинки, стёкла в окнах прозрачные, словно слеза. Пройдя в столовую, мы обнаружили сюрприз – на столе, покрытом чистой скатертью, на которой ещё не до конца разгладились заломы, стояла нарядная посуда, свечи и бутылка дорогого шампанского. На горлышке, посаженная на полоску скотча, болталась картонка, на которой ровным почерком Сорена было выведено несколько строк.

“Я знал, что вы купитесь, ребята. Хорошего вам медового месяца. P.S. Один диван в доме всё же скрипит, если найдёте, какой – с меня ещё бутылка.”

Эрик распахнул холодильник и озадаченно уставился в его подсвеченное нутро.

– Мы зря покупали еду, Катерина. Он забил всю морозилку пиццей. Тут можно месяц только ей питаться.

– У него тоже нет иллюзий по поводу твоих кулинарных способностей, – я не могла не подколоть Эрика, который так за всю жизнь и не научился готовить что-то сложнее бутерброда. – Но с другом тебе повезло.

– Я вообще везунчик. Выпусти это животное, наконец, а то он переноску сожрёт.

Мистер Кинг с утробным рёвом пытался грызть прутья своей темницы, и медлить, в самом деле, уже не стоило.

Эрик разбежался по деревянному пирсу и, спружинив длинными ногами, сиганул рыбкой в воду, дав мне лишь секунду, чтобы заметить, как под его светлой кожей перекатились мышцы. Сорок лет уже стукнуло, а ведёт себя, как пацан. Да и выглядит так же – худой, голенастый, с ослепительной юношеской улыбкой, не дающей ни единого шанса заметить морщины на его лице, которых становилось всё больше и больше.

Я наблюдала за ним с пирса, развалившись в плетёном кресле, которое мы притащили с террасы, переворачивала страницы модного романа и пыталась загореть. Мистер Кинг, которого удержать в доме не удалось ни единой минуты, заглянул ко мне на пристань, но просидев там пару минут, признал местный фэншуй для себя негодным и вернулся к дому, шастать по каким-то своим кошачьим делам. Откровенно говоря, я поначалу испугалась, что мы можем его больше не увидеть, но ко времени обеда кот уже дежурил на кухне, выпрашивая пожрать – между обедом и полной свободой выбрав первое, второе и компот.

Золотая голова Эрика появилась над водой, отфыркиваясь и отплёвываясь, пальцы пробежали по волосам, словно гребень и отбросили назад мокрую чёлку. Двумя гребками он добрался обратно до пирса, подтянулся и поставил колено на горячее от солнца дерево, а потом подошёл ко мне, оставляя за собой дорожку из мокрых отпечатков босых ног.

– С детства этого не делал. Наглотался воды, теряю квалификацию. Возраст, ничего не попишешь.

– Не кокетничай, ты всё ещё самый красивый мужчина во всей Швеции, – протянула я, и Эрик поднял бровь, узнав переиначенную мной цитату из Моэма. – Особенно в одних плавках. Хорошо, что поблизости нет соседей, а то грех не украсть такую красоту, – шутливо напомнила я ему об обстоятельствах нашего знакомства, глядя на капли воды, бегущие по его телу. Часть воды сбегала по его предплечью прямо в тарелку с пиццей, куда он уже потянулся за очередным куском.

– Пойдём со мной, а? Вода тёплая, клянусь.

– Ты меня не обманешь, в Питере в это время залив ещё холодный.

– Слушай, завтра Мидсоммар, две недели стояла жара, уже всё нагрелось. Кстати, что насчёт пойти завтра тусоваться на пляж?

– Что ты сказал? – роман выскользнул у меня из рук и глухо тюкнулся углом обложки в доски причала. – Я припоминаю, что не так давно кто-то назвал эти тусовки предельно идиотской затеей.

– Кажется, я передумал. Нарядимся, сходим на свидание, как нормальные люди. Мне пицца за день уже поперёк горла. Знаешь, какие там рестораны? Побродим по посёлку, заглянем на набережную. Там всю ночь будут танцы. Сандхамн на Мидсоммар – это что-то невероятное. Я подростком один раз был – просто улёт.

– Ты так говоришь, словно это какая-то Ибица.

– Почти. С поправкой на наш темперамент. Ну что, идём купаться?

Я с трудом выползла из кресла.

– Точно тёплая?

– Точно.

Пока я шла к краю пирса, он снова успел оттолкнуться и уже летел в воду. В этот раз, вынырнув, он уже не отфыркивался – мастерство не пропьёшь.

– Давай прямо сразу, – сказал он, как только заметил, что я направилась к лесенке.

Это уточнение дало мне понять, что насчёт температуры воды он всё же приукрасил реальность. Что ж, сейчас он за это поплатится. Я зажала нос и, поджав в прыжке ноги, сиганула бомбочкой с пирса, успев подумать в полёте, что вот теперь-то он точно наглотается воды. А потом мое разгорячённое солнцем тело обожгла почти ледяная бездна.

До шампанского дело так и не дошло. Проведя весь день на свежем воздухе, к девяти часам вечера мы оба уже отчаянно зевали и единогласно решили идти баиньки, несмотря на то, что солнце даже не собиралось делать то же самое. Эрик задёрнул плотные шторы в спальне, и она, наконец погрузилась в полумрак. Плотно поужинавший Стивен уже дремал в кресле, свесив с него длинную лапу.

– У них даже кострище на лужайке возле дома есть. Мидсоммар мы отметим, как полагается. Но завтра, всё завтра, сейчас я хочу упасть и уснуть.

– В России это называется “отравиться кислородом”, – очередной раз зевнув, сообщила я.

Откинув одеяло, я провела рукой по гладкой простыне, мягко поблёскивающей в темноте спальни.

– О, господи.

– Что ещё? – повернулся ко мне стянувший футболку Эрик.

– Это шёлк.

– Сорен просто мерзавец, да?

– Это не он, он бы не допёр. Это Аня. Вместе, стало быть, диверсию готовили.

– Я усну сейчас даже на дерюге. И даже на голой земле.

– Сначала ты мне доложи наши планы на завтра. Поконкретнее, если можно, – я нырнула под одеяло и растянулась на прохладной подушке. Эрик улёгся на соседнюю и прикрыл глаза.

– Спать будем до победного. Потом завтрак. Потом наденем что-нибудь приличное и поедем в посёлок. Потом…

– Потом? – спросила я, когда почувствовала, что пауза затянулась.

Но лицо Эрика расслабилось, губы мечтательно приоткрылись, а широкая грудь поднималась медленно и спокойно, качая воздух в его лёгкие. Он уже сладко спал.

Рестораны на Сандхамне были, возможно, и неплохие, но по случаю праздника забиты под завязку. Мы пару часов бестолково бродили от одного к другому, среди по-летнему разодетой толпы, пытаясь просочиться между обступившими уличные фудтраки компаниями подростков. И везде от входа нам качали головами – мест нет. Я уже успела подумать, что мои плечи, открытые свободным белым сарафаном, вот-вот обгорят на солнце, от которого скрыться было не так-то просто, но тут Эрику повезло удачно улыбнуться юной хостес, и она нашла для нас крохотный столик под зонтом на летней террасе. Когда он улыбается так, устоять просто невозможно, я уже проверяла это много раз.

– Ладно, признаюсь, это была не лучшая идея, – Эрик сел за столик и расстегнул ещё пуговицу на воротнике льняной рубахи. – Жарко, на улице просто Вавилонское столпотворение. Сорен был прав – я стал совсем бирюком и совершенно отвык от тусовок. Удовольствия я от них уже не получаю.

– Ты мне ещё танцы обещал.

Эрик закатил глаза.

– Раз обещал – будут тебе танцы. Но танцую я так себе, если что. Берегите ноги.

– Водить хороводы ты вполне сможешь, или что у вас вместо этого, – засмеялась я, и стащила с головы цветочный венок.

Утром, пока Эрик таскал на кострище дрова на вечер, он сказал мне, что по их традиции девушка должна в этот день сорвать семь цветов, но на мой вопрос, что с ними потом делать, он задумался и пожал плечами. Обойдя дом, я обнаружила розовые кусты, на которых нашлось требуемое число распустившихся бутонов. Только вот срезать с них шипы я не догадалась, и какой-то особенно упорный теперь царапал мне висок.

– Я не хочу водить хороводы. Но на пляж, так и быть, заглянем.

На пляже тоже творилась толкотня, в основном там слонялись те же молодёжные компании, что до этого обносили фудтраки. Они уже неплохо набрались пива и задорно отплясывали под выступающую на импровизированной сцене группу. В моих сандалиях было полно песка, а плечи таки начало пощипывать от злого солнца, но мы с Эриком упорно пытались поддерживать праздничное настроение, сидя в тени на поваленном дереве и лопая из маленьких мисочек купленную на лотке клубнику со сливками, такую же традиционную, как цветы в моих волосах и красная фалунская краска, которой тут красили всё, до чего только могли дотянуться, отчего дома были неотличимы один от другого. Людей за тридцать с каждой минутой становилось вокруг всё меньше и меньше, но подростки, как объяснил мне Эрик, будут тусоваться тут всю ночь – за этим и пришли.

Группа на сцене заиграла что-то слезливое и толпа перед сценой стала потихоньку распадаться на обнимающиеся парочки.

– Вы танцуете, мадам? – шепнул мне в ухо Эрик таким тоном, что я сразу подала ему руку.

Мои ноги тут же ушли в песок чуть ли не по щиколотку, и крохотные песчинки ласкали мне кожу так же, как пальцы моего мужа, лежащие на моей спине, и его дыхание, обжигающее меня сильнее солнца. Переминаясь с ноги на ногу под фальшивящий от усталости голос певицы, я чувствовала, как эти пальцы обещают мне, что и прогулка, и танцы – только начало настоящего праздника. Впереди был настоящий Мидсоммар – языческий, колдовской, потусторонний.

Эрик снова кокетничал – танцевал он вполне нормально, и наступил мне на ногу только на финальном соло.

– Я думаю, на сегодня хватит танцев, да? – рассмеялся он, не торопясь разжимать объятия. – Стивен уже наверняка соскучился и уже поди заканчивает подкоп, чтобы выбраться на свободу.

Кота мы от греха заперли в доме, и, когда мы спускались к причалу, он провожал нас полным ярости взглядом через окно.

– Поехали домой, устроим свой Мидсоммар. Бирючий, – и увидев, как я пытаюсь не рассмеяться, Эрик добавил: – С куббом и никсами, разумеется.

Дома мы подожгли поленницу, сложенную Эриком утром, и сидя перед ней на пёстром покрывале, смотрели, как в подступающих сумерках белой ночи пляшут языки пламени, взлетают в воздух мелкие искры и слушали треск дерева, пожираемого живым огнём. На траве возле нашего покрывала остывали на блюде куски очередной пиццы и мы искренне надеялись, что Сорен никогда в жизни не узнает, что мы сделали с его подарком. Хрупкие стеклянные бокалы и нарядную посуду мы оставили в столовой и теперь передавали друг другу бутылку ледяного брюта, по очереди отхлёбывая из горлышка, словно внутри находилось не шампанское, а сваренное в ближайшей подворотне дешёвое пиво, а мы были подростками с пляжа Сандхамна.

Под варварское издевательство над шампанским мы обсудили прочитанный мной роман, идеи для новой книги Эрика, фильм, который он посмотрел без меня, пока я снова летала в Данию, пристраивать в местное издательство его очередной детектив, прогноз погоды на ближайшие дни и всё никак не могли наговориться.

Поэтому, когда он вдруг замолчал, и я несколько минут слушала только шелест ветра в ветвях и треск костра, это порядком меня удивило.

– Твой венок совсем завял, – невпопад сказал Эрик.

– Что ж, – сказала я, поднимаясь, – у нас тоже есть свои традиции.

– Что ты собираешься делать?

– Загадаю желание и подарю его морю. Можно ещё через костёр прыгнуть, но под шампанским я, пожалуй, не рискну.

Я подхватила недопитую бутылку и пошла на пирс, прямо босиком, почти не чувствуя мелкого гравия тропинки под своими пятками. Горизонт над морем был ещё светлым, и через три часа обязан будет посветлеть снова, но сейчас широкая голубая полоса таяла с каждой минутой. Сдёрнув с волос увядшие розы, я размахнулась и швырнула венок, словно бумеранг, в мелкую водяную рябь.

Когда-то ровно по той же траектории летели из моей руки брошенные в пруд часы Эрика, одним движением снятые мной же с его спутанного верёвкой запястья. Наше знакомство и вся наша совместная жизнь немного отличались от того, что бывает у нормальных людей.

Я лихо допила остатки шампанского из бутылки и только собиралась эффектно крутануться на пирсе, как почувствовала уходящую из под ног опору.

Море приняло в свои объятья и меня. И на этот раз, на контрасте со стремительно остывающим воздухом, вода казалась на самом деле тёплой и ласковой.

– А вот и никса, – услышала я, когда моя голова снова оказалась на воздухе. – Тебя нужно спасать, или как?

Эрик уже успел стащить рубаху, очевидно, планируя прыгнуть вслед за утопающей. Но утонула только бутылка, ещё в полёте выскользнувшая из моих пальцев.

– Такие, как я, не тонут, – захихикала я. – Но вода просто парное молоко. Прыгай сюда.

Он выбрался из брюк и прыгнул в воду.

– В самом деле, парное молоко, – сказал он, отбрасывая назад мокрые волосы, и, подплыв ко мне, спросил: – Тебе в сарафане удобно плавать?

– На мне больше ничего нет, – я могла этого не уточнять – тонкая мокрая ткань облепила мое тело, слишком явно обрисовав и контуры груди и тёмные круги сосков.

– Ты же никса. Тебе и не нужно, – и с этими словами он сбросил лямки сарафана с моих подгоревших плеч.

Я взглянула в его синие глаза и поняла, что сегодняшняя ночь, самая короткая в году, для нас будет очень длинной. Выплыв из сарафана, я вместе с ним стянула и трусики, и зашвырнула весь комок мокрой ткани на причал. Никсе не нужно ничего.

Нырнув, я проскользила под водой пару метров и погребла сочинским брассом прочь от пирса. Вода так ласково обнимала моё тело, что хотелось заплыть далеко-далеко и подольше не возвращаться.

– Ты решила заманить меня подальше и утопить, да? Не выйдет, я тоже не тону, – послышался рядом голос Эрика и я вспомнила, что есть объятия слаще, чем всё, что может предложить мне море.

Обвившись вокруг его тела, я коснулась его губ поцелуем, тут же получив ответ и отметив где-то на периферии сознания, что на нём тоже уже ничего нет, и его желание я чувствовала не только по жадности его ладоней, уже неприкрыто ласкавших меня.

– Вернёмся к костру, – шепнула я ему. – А то никса в самом деле тебя утопит.

Сравнение с русалкой мне польстило, и я поплыла к пирсу, периодически скрываясь под водой, то ныряя, то делая кувырок и поднимая фонтаны брызг – легкий хмель от шампанского и отблески последнего света белой ночи на лёгких волнах переполняли меня весельем. До чего же волшебная эта ночь!

Целоваться мы начали ещё на пирсе, напрочь забыв про валяющуюся там одежду. Даже если Сорен соврал нам, и вокруг мог бы найтись хоть кто-то, способный видеть нас, ничем не закрытых от света первых звёзд и бледной луны – нам было наплевать. Пусть смотрят. На нас и так уже смотрела вечность.

Почему-то для меня стало очень важным, чтобы мы с Эриком сегодня любили друг друга именно так – под летним небом, вот-вот готовящимся посветлеть, при свете живого костра, под его треск, и даже если бы под нами не оказалось того пёстрого покрывала, а только кусачая трава лужайки и мать-сыра земля, это было бы всё равно правильно. Привычно сплетя абсолютно не ощущающие ночной прохлады тела, мы занимались самым древним и естественным делом на земле, как занимались им миллиарды людей до нас и будут заниматься миллиарды после, поколение за поколением увеличивая людской род. Поэтому мне хотелось, чтобы весь огромный первобытный мир видел и слышал нас, я призывала его в свидетели нашего брака.

Потом мы ещё долго сидели обнявшись, завёрнутые только в пёстрое покрывало, одно на двоих, и смотрели, как догорает костёр, а потемневший горизонт над морем начинает светлеть. И только, когда первый солнечный луч разрезал дымку над водой, мы вспомнили про душ и шёлковую простыню.

Глава 2

Мидсоммар словно отпустил какую-то давно сжатую пружину внутри меня, и следующие несколько дней мы с Эриком и в самом деле провели, как дикари: практически не одеваясь и единогласно решив, что замороженная пицца и чёрный кофе – это достойная и сбалансированная еда. Периодически мы пытались представить, как по дому и лужайке перед ним разгуливал абсолютно голый Сорен, и ржали, как умалишенные от этой картины, но понять, зачем он это делал, мы ой как могли.

С нами что-то случилось – мы хотели друг друга постоянно, и успели за несколько дней опробовать и шёлковые простыни, и диван в столовой, который действительно не скрипел (“Сорен не проставится, чёрт возьми!”), и даже кухонный стол, поэтому одеваться, чтобы потом раздеваться, было непроизводительной тратой времени.

В шкафу я нашла белый свёрток, подписанный Анной: “Катя, бери сейчас, но это тебе на день рожденья!”. Под хрустящей белой бумагой обнаружился весьма откровенный комплект кружевного белья, но, чувствуя, как взгляд Эрика ласкает мою спину, я не видела смысла надевать и его, поэтому соблазнительные тряпочки так и остались лежать в шкафу с несрезанными бирками.

Прервать нашу идиллию смогло только сообщение от Сорена. Он сообщал, что на маршруте с ним случилась небольшая незапланированная неприятность – именно так! – которая задержит их в Германии ещё на день. Но вся родня сразу после Мидсоммара разъехалась по курортам, а его родителям кровь из носу нужно присутствовать на конференции в Осло, поэтому они с Анной решили, что за детьми присмотрим мы с Эриком. “Всего один день! Просто держите их в поле зрения и кормите, родители всё необходимое привезут. Вы справитесь, я в вас верю. Ваш кот куда более требовательный, а ещё не сдох.”

Прочитав послание, я только губы поджала. Райский отпуск однозначно закончился. Эрик разочарованно взглянул на меня:

– Ну что ж, Катерина, похоже, нам придётся одеваться.

Всё утро мы провели, избавляясь от пыли и намывая пол в крохотной комнатке в самом конце коридора, которую семейство Вайсберг поколениями использовало для размещения своих наследников.

Облезлые лакированные кроватки, которые там стояли, похоже, помнили ещё младенчество Сорена, зато в них чувствовался основательный стиль семейства – натуральное дерево, никакого ДСП. Но, судя по слою пыли на них, Вайсберги и в самом деле дом слегка подзабросили. Сорен и Анна перед нашим приездом навели лоск только на наиболее используемые помещения, а эту комнату просто заперли, чтобы не делать лишней работы. Которую теперь делали мы.

Ребёнки – они, как известно, в грязи расти не могут.

Аккуратно сворачивая полотняный чехол, накрывающий что-то вроде тахты, Эрик опёрся на неё рукой, и его лицо тут же расплылось в победной улыбке:

– Ну всё, теперь Сорен должен нам шампанское.

– Что? – удивленно обернулась я.

Чехол полетел в угол.

– Иди-ка сюда.

Он схватил меня рукой поперёк живота и мы вдвоём с размаху хлопнулись задницами на тахту, мгновенно взвывшую скрипучими пружинами.

– Если бы не форс-мажор, мы бы в эту комнату даже не зашли, – засмеялась я. – Узнаю Сорена – он собирался сэкономить на обещанном призе.

– Не удивлюсь, если он на этой… мебели невинность потерял. Это ж археологический памятник. Она дышит на ладан.

– Не наговаривай. Вещь на века. Она даже не качается.

Его рука погладила моё колено.

– Устроим тест-драйв? До самого отъезда мы будем работать няньками и нам будет совсем некогда, – его пальцы ползли по бедру всё выше и выше, задирая юбку. – А я снова хочу тебя, будто мне не сорок, а пятнадцать. Какое-то волшебное место. Кажется, я начинаю понимать, почему их семейство такое многочисленное.

– Ларс и Марта будут здесь через два часа, – выдохнула я, приподнимая бёдра, чтобы он мог избавить меня от трусиков.

– Мы успеем даже переодеться, если начнём прямо сейчас.

Родители Сорена, как и он сам, пунктуальностью не отличались, и оттого примерно за полчаса до назначенного ими времени мы, спешно принявшие душ и натянувшие джинсы, прилипли к окошку, выходящему в сторону пирса, а спустя двадцать минут уже нервно метались по деревянному настилу, не зная, куда себя деть.

Наконец, я заметила на горизонте моторку. Поначалу крохотная, словно букашка, она с каждой минутой росла, росла, и вот уже покачивалась у пирса, а Ларс Вайсберг бросал нам швартовочный фал.

Ларс не был похож на своего сына – высокий, поджарый, с загорелым обветренным лицом и такими же руками, он хорошо бы смотрелся в любом фильме про пиратов. Он даже трубку курил, и, если его научные статьи иллюстрировались портретом автора, на всех подобных фото трубка неизменно торчала из уголка его рта. Когда-то, в юности, лицо Ларса обрамляли моднейшие бакенбарды и такие же чёрные кудри, как у Сорена, но последние лет двадцать он был окончательно и бесповоротно лыс, что ещё сильнее усиливало сходство с морским разбойником.

Второй неизменной чертой всех фото Ларса была Марта Дюбуа, стоящая за его спиной и ласково обнимающая его плечо маленькой жилистой ладошкой. Марта являлась его соратницей, соавтором его статей, его музой и его вечным двигателем. А ещё она была единственной любовью Ларса и матерью его сына. Сорен рассказывал, что с момента, когда его родители впервые увидели друг друга в университетской аудитории в Уппсале, они ни разу не расставались более, чем на день, несмотря на то, что за все эти годы они так и не дошли ни до церкви, ни до мэрии, чтобы официально оформить свой брак.

Единственным исключением из этого правила было, пожалуй, рождение самого Сорена – в родильный дом Ларса не пустили. Тогда он поставил прямо в снег под окнами госпиталя их с Мартой потрёпанную палатку, в которой, если верить семейной легенде, Сорен и был зачат. Прибывшим полицейским не удалось добром уговорить Ларса вернуться домой, посему следующую ночь ему пришлось провести в участке. Зато в тепле, каждый раз хохотала Марта, когда при ней вспоминали эту историю. Она была Ларсу под стать – такая же загорелая, с лицом, уже изборождённым морщинками, и густо разбавленными сединой тёмными волосами, собранными в вечный небрежный хвост на затылке. Но Ларс каждый раз смотрел на неё так, словно в её косах не было ни одной серебряной нити, а лоб её до сих пор перехватывала вышитая бисером лента, как тогда, в конце семидесятых, когда им было по восемнадцать.

Сорен у них получился совсем другим. Отчасти потому, что неугомонные родители, проводившие на раскопках весь летний сезон, почти не занимались его воспитанием, делегировав это своей многочисленной родне. Нет, они оба любили своего сына. Просто науку они любили больше.

Несмотря на еврейские корни, последний иудей в семействе Вайсберг остался в такой седой древности, что они сами не помнили, кто из их пра-прадедушек хоть раз заглядывал в Тору. Но, как рассказывал, печально усмехаясь, Ларс, это никоим образом не помешало квислинговцам в сорок первом году устроить погром на их семейной фабрике в Осло, откуда Вайсберги, подхватив всё, что влезло в чемоданы, и вынуждены были бежать в нейтральную Швецию сразу после принятия закона о регистрации еврейского имущества, не дожидаясь перитонита. А уж когда до них дошли слухи, что пара их старых знакомых уехали на “Доннау” в неизвестном направлении, Вайсбергам стало окончательно понятно, что осесть придётся насовсем. Однако, в чемоданы влезло не так уж и мало, и оборотистая семейка развернулась на новом месте, даже лучше, чем раньше, и каждого нового члена семьи в клане пытались приставить к семейному бизнесу. Но на Ларсе и его сыне купеческий род дал осечку. Расчёт родственников на эту ветвь семьи провалился полностью.

Состоятельная родня постаралась вырастить Сорена нежным книжным мальчиком, а не отважным искателем приключений – один такой в семье уже имелся и второго Вайсбергам было не нужно. Но время шло, и у меня при виде Ларса всякий раз возникало ощущение, что родительская тяга к путешествиям потихоньку начала прорастать и в Сорене – внезапный срыв в поход по Германии демонстрировал это как нельзя лучше.

Нас с Эриком родители Сорена приняли с распростёртыми объятиями. Сорен не зря шутил в своё время, что они только выдохнут с облегчением, узнав, что их сына кто-то пригрел под своим крылом – так и вышло. Родственную авантюрную душу в Эрике они почуяли сразу. А со мной старый социалист Ларс любил иногда ввязаться в политическую дискуссию, сколько бы я ни объясняла ему, что я родилась, когда советская власть и Советский Союз уже совсем всё, капут, и все мои рассуждения могут быть исключительно теоретическими и неглубокими, даже несмотря на моё университетское образование, включавшее и курс философии. Для Ларса понятия “русский” и “советский” до сих пор оставались равнозначными, а старшие родственники его взгляды драматически не разделяли.

Что взять с этих капиталистов, разводил руками Ларс.

– Принимай крестника, Эрик! – Ларс подхватил огромными руками двухлетнего внука и поднял радостно визжащего пацана над головой, передавая его в руки моего мужа.

Когда Сорен назвал первенца в честь друга, Эрик опешил. Они были очень близкими друзьями, но до того момента Эрик не догадывался, что настолько. Анна в этом вопросе оказалась заодно с супругом, поэтому никаких возражений они не приняли – мол, все равно назовём так, и что вы нам сделаете? И имя красивое, и жест – шире не придумаешь. Ведь именно Эрик когда-то подбил Сорена на то, чтобы влезть в жизнь Анны с написанной специально для неё пьесой, именно он закрывал Сорена ото всех неприятностей своим широким плечом, и именно он, не сказав ни слова поперёк, кинулся вместе с ним в Россию, когда Анне внезапно понадобилась помощь.

Когда Анна шепнула мне по секрету, что у них будет дочка, я сразу сказала, чтобы она выкинула из головы ту мысль, которая у неё там определенно крутилась – о моём участии в жизни их семьи они тоже не забыли. Анна попыталась было возразить, что она всё продумала и хочет дать дочке двойное имя – Кайса-Ульрика, но, глядя на мои поджатые губы, махнула рукой и малышка так и осталась просто Ульрикой, в честь кого-то из тётушек Сорена, любимой им за то, что не слишком рьяно заставляла его корпеть над тетрадками.

Но вот от крестин обоих детишек нам отбрыкаться не удалось. Точнее, не удалось Эрику – я впервые в жизни обнаружила преимущества в том, что когда-то меня без моего желания крестили в православную веру. Господа я никоим образом не чтила, но отмазка была – лучше не придумаешь. А Эрик хотя бы в воскресную школу в детстве ходил. Хоть и вспоминал про неё только тогда, когда в споре со мной у него заканчивались аргументы. Тогда он напускал на себя важный вид и начинал цитировать их школьного пастора, по мнению которого, похоже, грешно было абсолютно всё. Мне каждый раз казалось, что эти цитаты он выдумывал на ходу, уж больно они ортодоксально звучали для светского Стокгольма.

Эрик посадил верещащего маленького крестника себе на плечи, и тот распахнул огромные, серые, в мать, глазёнки – с высоты почти двух метров мир для него выглядел совсем иначе. А Ларс уже подавал мне серьёзную, даже хмурую со сна Ульрику.

– Как же быстро они растут, – охнула я. Ульрика уже не была той крохой, которую Анна сунула мне в руки почти сразу после возвращения из госпиталя, в весе она прибавила весьма значительно.

Марта легко выбралась из лодки на причал и начала помогать мужу выгружать оттуда вещи, успев быстро чмокнуть меня в щёку – шведская сдержанность так и не прилипла к ней за все эти годы.

– Не много ли на один день? – ужаснулась я количеству сумок и кошёлок.

– В двух из них – домашний ужин, – подмигнула мне Марта. – Ларс приготовил на всех, мы поможем вам разместить вещи и поужинаем все вместе. Самолёт у нас только вечером.

– Катерина, а сколько ты берёшь за посредничество? – спросил Ларс, когда в его руках перестал визжать шуруповёрт. – Нет, Эрик, это нужно поднять выше!

Мой муж натужно засопел, но подчинился. Как сказал бы их пастор, грехи надо искупать. Одна из четырёх ножек проклятой тахты была отломана и теперь мужчины пытались приладить её обратно. Сначала на немой вопрос Ларса Эрик, ни на секунду не покраснев, соврал, что так и было, но Ларс молча провёл пальцами по свежему излому на потемневшем от времени дереве и Эрик тут же изменил показания. Дескать, стоило только присесть. Буквально на краешек. Очень, очень хрупкая эта ваша фамильная мебель. В этот момент у меня заныло ушибленное при падении на пол колено. А Эрик, держащий тахту на весу уже пятнадцать минут, по моим расчётам должен был вовсю маяться спиной. Не мальчик, в конце концов.

– А что за книга, Ларс?

Я даже не взглянула на него – пыталась впихнуть в Ульрику ещё немного смеси из бутылочки, но она, похоже, наелась и начала крутить головой. Пальчики её, неожиданно крепко для такого маленького существа хватавшие меня за волосы, потихоньку разжимались, и мне было понятно, что она вот-вот задремлет. Девчонке было фиолетово и на возню в комнате, и на громкий разговор. Вот что значит – чистая совесть.

– Я тут неожиданно дописал свою монографию, некоторые тезисы из неё как раз будем обсуждать с коллегами в Осло. Всего-то десять лет ушло. Все силы из меня эта книга выпила, поэтому на беготню по издательствам ни меня, ни Марты уже не хватит. Аж корёжит при одной мысли. Но издать надо, поэтому ищу, кто возьмётся, – Ларс наживил очередной саморез и шуруповёрт снова взвизгнул.

Я задумчиво уставилась на него. Пока монография виделась мне неплохим лекарством от безделья. Какая мне разница, что проталкивать в печать?

– С нон-фикшн я никогда не работала, но почему бы не попробовать сунуть нос в эти издательства и научные журналы? Для вас могу и бесплатно постараться, как для товарисч.

– Любой труд должен быть оплачен, Катерина. Социалистический принцип. От каждого по способностям – каждому по труду. Я реалист и понимаю, что коммунизма на своём веку не увижу.

– Ну если так, то я беру процент, а не фиксированную сумму. И если вы будете издаваться тиражом для трёх с половиной ваших учёных коллег, то это всё равно выйдет почти бесплатно. Даже если в рукописи собраны все ваши мировые открытия, которые потянут на Нобелевку. Хотя… у меня найдётся парочка идей, как пропихнуть в издательство тираж побольше, – я мечтательно прищурила глаза. – Сделаем отличный промоушн, о Ларсе Вайсберге узнают даже те, кто не знал. И мой вам бесплатный совет – начинайте сразу писать автобиографию, после этого я её продам таким тиражом, что вы охнете. А работы меньше. Просто берите и пишите, как есть – ваша с Мартой жизнь интереснее любого романа. Можете даже взять Сорена на подряд, а то он у вас дурью мается. С двумя вашими именами на обложке это будет бестселлер. А если не сойдётесь характерами, то Эрик тоже мается.

Предполагаемый соавтор тут же свернул такое лицо, словно вот-вот вспомнит школьного пастора с удачной цитатой про работорговлю. Но я даже не думала останавливаться.

– Он будет стоить вам дешевле, звезду пока не словил и сделает из вашей биографии остросюжетный триллер. Индиана Джонс и находки длинных домов в Гренландии. Как вам идея?

– Марта, девочка таки из наших, ты не находишь? Очень уж хваткая, – засмеялся Ларс.

– Ларс, наш котик привык кушать минимум трижды в день и не абы что, Катерине приходится крутиться, – Эрик перехватил чёртову тахту поудобнее, уже из последних сил. – Он нам почти как ребёнок. Да, мистер Кинг?

Из-под кроватки полыхнуло двумя зелёными огнями – Стивен забился туда после близкого знакомства с нашим крестником, умудрившимся неожиданно ловко схватить кота даже за тот обрубок хвоста, что у него остался, и теперь отказывался вылезать, но на имя своё среагировал – иногда это означало приглашение к столу.

Марта на минуту оставила маленького любителя зверушек, сосредоточенно возящего по ковру игрушечный грузовичок на длинной верёвочке, аккуратно вынула из моих рук снулую Ульрику и опустила её в кроватку.

– Запомните, молодёжь, настоящие дети – это внуки. Сорен у нас завёлся неожиданно и рос, как сорняк, а на его малышей я наглядеться не могу. Что это, старость, Ларс?

Отец Сорена только неопределенно хмыкнул и посмотрел на часы. Он носил старомодную модель с прочным стальным ремешком. Неубиваемую.

– Ну какая ещё старость, Марта? Ужинать нам сейчас придётся, как молодым – очень быстро и не жуя. Перехватим, сколько успеем – и в аэропорт. Эрик, а чего ты стоишь? Можно опускать. Можете теперь… присаживаться сколько угодно – выдержит даже ураган. Вещь-то на века!

Марта и Ларс уже собирались уходить, как из детской раздался плач Ульрики.

– Подождёте пару минут? Кажется, ваша девица обделалась. Я поменяю ей подгузник и вернусь, – я гордилась тем фактом, что научилась делать это на скорость.

Но стоило мне переступить порог, как я отчаянно заорала:

– Эрик! Срочно сюда!

Через пять секунд вместе с Эриком в дверь вломилось всё семейство Вайсберг, очевидно, нарисовавшее в своих головах все возможные варианты апокалипсиса – орала я очень громко. Однако, с Ульрикой, хныкающей в кроватке, всё было в порядке.

А вот с мистером Кингом – не совсем.

Из кота торчала верёвочка от игрушечного грузовика. С переднего конца. Стивен успел сжевать её практически целиком и уже совершенно точно успел об этом пожалеть, судя по издаваемым им звукам.

– Абы что он не ест, говорите? М-да. Давайте срежем верёвку и пусть уже доедает. Может же она выйти… естественным путем? – Ларс взглянул на жену и потянулся рукой к игрушке, но ещё на полпути его руку перехватила ладошка Марты.

– Может выйти. А может и не выйти. Знаешь, Катерина, если он вам в самом деле так дорог, я бы на вашем месте не рисковала. Тащи его к ветеринару. В посёлке есть клиника.

– Поздравляю, Эрик – у вас действительно очень дорогой котик, учитывая, сколько врач сдерёт с вас за приём. Ладно, Катерина, бери его и иди в лодку, забросим тебя по дороге.

Хныкание Ульрики перешло в такой рёв, будто её резали. Я заметалась:

– Но как же?… Мы же…

– Родная, не надо паниковать. Ларс дело говорит, – Эрик, держащий на руках крестника, подошёл ко мне вплотную. – Суй Стивена в переноску и езжай.

– А…

– Я не способен разве что кормить грудью, но, насколько я понимаю, сейчас этого не требуется. С всем остальным я справлюсь.

– Один?

Он легко коснулся губами моих губ.

– Это не ракетная наука. Как у вас говорят – день простоять и ночь продержаться? Я продержусь. Давай, собирайся, самолёт никого ждать не будет.

Вечер у меня добрым не вышел. Вдоволь пометавшись по посёлку с переноской, внутри которой находились вынужденно неразлучные Стивен, верёвка и игрушечный грузовик, я всё же отыскала клинику и вломилась туда за полчаса до закрытия. Администратор уже открыла было рот, чтобы мне это сказать, но, плюхнув на её стойку переноску, из которой полыхали адские зелёные огни и неслись такие же потусторонние звуки, я сказала, что вопрос настолько срочный, что мне не жаль для его решения практически ничего.

Ветеринар смерил меня усталым взглядом, задержавшись на свежих алых царапинах на моих руках, после чего, вздохнув, напялил толстые резиновые перчатки и вытряхнул всю компанию из переноски. Но мистер Кинг, отчаянно сражавшийся со мной при посадке туда, потратил на это сражение все свои силы и теперь заметно сник, окончательно перестав сопротивляться, а голубые глаза этого сиамского принца-полукровки в изгнании жалобно уставились на потенциального спасителя, словно донося на нерадивых хозяев, которые такое допустили из чистой жадности. Из пасти свисала чёртова верёвка.

Ох ты ж господи, прямо подбитый ангел. Но мои исцарапанные руки явственно свидетельствовали, что доверять этому ангелу нельзя.

– Будем извлекать, – снова вздохнул врач. – Покушал он у вас не так давно, резать не придётся. Вынем гастроскопом.

– Это надолго? – умоляюще посмотрела на него я. – У меня… дети дома остались.

– Одни?

– С мужем.

В России это бы звучало как неплохой аргумент насчёт поторопиться.

– Ну и отлично, – врач, похоже, никакой проблемы в этом не видел. – Игрушку мы ребятишкам вернём, но уж не обессудьте – без верёвочки. Подождите пока в коридоре.

Через час мне выдали животное обратно, уверив, что никаких посторонних предметов в нём не осталось, и приложив счёт на оплату. Мохнатый саботажник Стивен пребывал в прострации после наркоза и оттого смиренно дал посадить себя обратно в переноску. Я взглянула на счёт. Сумма освежала. Потом перевела взгляд на наглую бежево-шоколадную морду, на которой сменяли друг друга все возможные оттенки страдания.

Бесплатный котик из приюта, говорил мне Эрик, приволокший эту усатую катастрофу домой без моего согласия. Привитый и стерилизованный, говорил он. Просто золотой котик.

Я приложила карту к терминалу и обречённо смотрела, как оттуда лезет белая полоса чека, неплохо облегчившего наш банковский аккаунт. О да, очень даже золотой.

Ещё и ушибленный на всю голову – сказала бы теперь я, почти вслух. Стивен протяжно мяукнул из недр пластиковой коробки, словно соглашаясь со мной.

Теперь нам обоим надо было мухой лететь назад. Эрик там всё ещё держал неравный бой с двумя отпрысками своего друга, и меня трясло от одной мысли, что может происходить в доме, пока я решаю меньшую из свалившихся на нас проблем.

Первое, что поразило меня, стоило только отпереть дверь – в доме стояла мёртвая тишина. Я открыла дверцу переноски, откуда безобразник Стивен, окончательно оживший на обратном пути, тут же стрелой вылетел в направлении кухни, и прислушалась ещё раз.

Интересно, кто кого, думала я, берясь за ручку двери в детскую.

На поле брани полегли все. Ульрика сопела в своей кроватке, маленький Эрик – во второй, и даже переодетый в пижаму. А на тахте, укнувшись лбом в так и не закрытую книжку со зверушками на обложке, вытянулся большой Эрик, прямо в джинсах и рубашке, рукава которой покрывали подозрительные пятна.

Я вынула книгу из его руки.

– Всё в порядке, – неожиданно произнёс он.

– Что? – подскочила от испуга я, но он уже повернулся на бок и засопел.

Похоже, со мной разговаривал автоответчик.

На скуле Эрика, совсем рядом с блаженно зажмуренным глазом, красовался свежий кровоподтёк. Судя по всему, это была славная битва.

Я принесла из гостиной вытертый клетчатый плед и укрыла им тело героя. Все вопросы – потом.