Читать онлайн Можно не притворяться

© Маловски К., 2026

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2026

Плейлист

XOLIDAYBOY – Моя хулиганка

Сектор Газа – Лирика

Tanir, Tyomcha – Похожа на дождь

Тима Акимов – Наплевать

Nirvana – Come As You Are

Мачете – Нежность

Nebezao, NЮ – Если бы не ты

Limp Bizkit – Behind Blue Eyes

ALON – Самый плохой

Иванушки International – Младшая сестренка

Damien Rice – Chandelier

NЮ – МИ-6

Скриптонит – Это любовь

Город 312 – Останусь

Aerosmith – Crazy

White Lion – Cry for Freedom

Глава 1. «Антивалентин»

Стою в нерешительности у входа в ночной клуб. Переминаюсь с ноги на ногу, освещаемая подсветкой красной мерцающей вывески. Бушующий на улице февраль так и подталкивает меня сильными порывами ветра зайти внутрь. Ведь там тепло и, скорее всего, не так серо и уныло, как у меня в душе. А в душе у меня сплошной монохром. Яркие краски отсутствуют. Ничего не радует.

Уже полгода как я прячу за слабой улыбкой и порой спонтанными поступками свое истинное состояние и отношение к происходящему вокруг меня.

А ведь сценарий этого вечера мог быть совсем другим. Мы были бы вместе. И в этот день, четырнадцатого февраля, в День всех влюбленных, наслаждались бы объятиями друг друга. Как это было год за годом на протяжении пяти лет.

Но сегодня этот праздник не вызывает у меня никаких эмоций, кроме очередного напоминания, что к клану влюбленных я уже не отношусь. Я одинока. Все потому, что меня бросили. Предали. А мои чувства растоптали и выкинули, как ненужный мусор.

Мы встречались с ним еще со школы. Он был моим первым, и казалось, что будет единственным. С его помощью я училась любить, училась принимать любовь. Вокруг него одного крутился мой мир. Но в один «прекрасный» момент он остановился.

«Я больше ничего к тебе не чувствую…»

Вы когда-нибудь слышали в свой адрес подобные слова? Безэмоциональные. Отдающиеся в груди жгучей волной безысходности и бессилия.

Помню, как смотрела в его глаза, а они были пусты. В них больше не было того огня, который раньше зажигался при виде меня.

Помню, как коснулась его руки, но не почувствовала ответных мурашек. В тот момент он уже был другим. Не моим. Чужим.

Помню, как, в надежде услышать отрицательный ответ, прошептала пересохшими губами: «У тебя кто-то появился?» Никогда не забуду, как он молча посмотрел в мои глаза. А я догадалась, что означал тот взгляд, сопровождающийся неловкой тишиной. Он всегда так делал, когда хотел мне что-то сказать, но боялся обидеть, разочаровать.

Помню, как он наконец выдал одну-единственную эмоцию. Виноватую улыбку уголком губ. Типа: «Прости. Я не хотел. Так получилось».

Только тогда, когда вешалки в шкафу в нашей квартите опустели, я поняла, что это точно конец.

Сколько было пролито слез в подушку от непонимания, вопросов и боли. Как мне было трудно тормозить себя в порыве позвонить, написать, зайти на его страничку в соцсети, посмотреть его фотографии, чтобы получить хоть какие-то ответы. Тяжело было осознавать, что он больше не со мной. В отличие от меня он продолжал жить и улыбаться. Он был счастлив. С другой. Но самое больное было – это узнать, что он периодически осчастливливал других еще тогда, когда официально встречался со мной. А не решался разорвать отношения только потому, что я из любимой девушки превратилась в удобную, с нужными родственными связями. Зачем подрывать доверие моего отца, когда тот относился к нему как к родному сыну? Обеспечил работой и жилплощадью.

Но, как оказалось, если свербит в одном месте, даже все привилегии не остановят кое-кого безжалостно разбить сердце дочери потенциального тестя.

И вот спустя полгода после расставания я смотрю на разбитое сердце на афише, приклеенной на дверь ночного клуба. Вечеринка под названием «Антивалентин» в самом разгаре.

Сжимаю замерзающими пальцами пригласительный билет, который мне на лекции украдкой подсунула одногруппница. Читаю написанное крупными буквами в «шапке» текста: «Влюбленным вход воспрещен». Чуть ниже: «Тебя тошнит от валентинок, конфет и плюшевых мишек? Ты одинок в этот день? Ты разочаровался в любви? Тогда мы ждем тебя!»

Да, я одинока, я разочаровалась в любви. А большого плюшевого медведя, подаренного бывшим на мой прошлый день рождения, я продала, а деньги перевела в благотворительный Фонд помощи бездомным животным. Тут сразу несколько плюсов: и от пылесборника избавилась, и собачкам с кошечками помогла, и девочке, которая стала обладателем огромной мягкой игрушки, подарила радость.

Может, мне самой себе пора уже подарить эту самую радость? Шагнуть в эту дверь? Просто отвлечься от угасающих воспоминаний? Добавить красок? Пусть пока только красных и черных, согласно заявленным цветам вечеринки.

Отвлекаюсь от раздумий, обращая внимание на тормозящую возле клуба машину, из салона которой доносятся громкие басы.

Тачка дорогая, а понты дешевые.

Двигатель глушится вместе с музыкой. Друг за другом вальяжно, не торопясь, из машины выползают два молодых человека. Один из которых – водитель, парень с достаточно броской внешностью за счет коротких дредов синего цвета. Он с позерством прикуривает от зажигалки, исторгающей пламя высотой с палец. Его друг, приятель, брат, сват разговаривает по телефону, что-то эмоционально доказывая невидимому оппоненту.

Неужели эти тоже «брошенки»?

Пришли сюда залечивать душевные раны? Да что-то не похоже. Но раз уж они здесь, то чем я хуже?

Пока борюсь с последними сомнениями в голове, мимо меня проходят вышеупомянутые два товарища. Дредастый кидает на меня взгляд, значение которого непонятно. То ли интерес, то ли насмешка. Последнее скорее всего, ведь цвет моих волос тоже синий.

Захожу в клуб после очередного настойчивого аудиосообщения от одногруппницы Жанны:

«Ну ты где??? Я для тебя тут такую штуку застолбила! А еще нас ожидает шампанское».

Жанна – не то чтобы прям моя близкая подруга. Я вообще знакома с ней относительно недавно, так как она перевелась в наш вуз и в нашу группу в начале учебного года. Как раз когда у меня произошел разрыв отношений. Как оказалось, Жанна тоже переживала расставание. На почве сердечных страдашек мы сразу нашли общий язык.

А сегодня Жанна решила меня вытащить из дома, чтобы не дать сидеть в одиночестве в такой день и покрываться плесенью самобичевания.

Вечеринка «Антивалентин», организованная нашим универом только для своих студентов, встречает меня красно-черным оформлением в виде бесконечного количества воздушных шаров в самых различных композициях, забойной музычкой и на удивление совсем не упадническим настроением студентов, облаченных во все черное. По забавному ободку с мигающими сердечками на пружинках нахожу в толпе пышную шевелюру Жанны. Та тут же уводит меня в один из залов, в котором не так многолюдно, поэтому сложно не заметить в специально отведенном месте подвешенные к потолку пиньяты в форме сердца.

– Одна из них сегодня твоя. Та, которая под номером «2». Напишешь на ней фамилию бывшего. А дальше – полет фантазии. Бейсбольная бита прилагается, – Жанна дает мне руководство к действию.

Усаживаемся за барную стойку, разливая по бокалам заждавшееся нас шампанское. Разговоры на отвлеченные темы, веселенькие песенки, которым мы подпеваем, игривые взгляды симпатичного бармена и градусы алкогольного напитка под сырную нарезку делают свое дело. Я слегка хмелею и раскрепощаюсь.

После выпитой бутылки шампанского Жанна покидает меня под предлогом, что ей нужно кое-кого найти. А я решаюсь воспользоваться ее щедрым предложением выплеснуть эмоции на бумажном сердце и подхожу к символу любви под номером «2».

Беру в руки маркер. Старательно вывожу по шероховатой поверхности пиньяты: «Ковердяев». Каждая буква отзывается внутри глухой болью и отчаянием. Ведь не раз примеряла эту фамилию на себя. Мечтала о счастливом беззаботном будущем, о не за горами маячащей, само собой разумеющейся свадьбе. Может, и прав был мой папа в своем наставлении: «Запомни, доченька, женщина должна вести себя с мужчиной как сука».

Вот только я не сука. И никогда ей не была. Эту роль в нашей паре с успехом играл за меня Ковердяев.

Чувствую себя слегка неловко с битой в руке. Но, наблюдая за тем, как хрупкая девушка по соседству, абсолютно не стесняясь присутствующих, с азартом колошматит сердце из папье-маше, решаю от нее не отставать. Первые удары выходят смазанные и неуверенные. Крепче сжимаю пальцами лакированную рукоятку биты. Разминаю шею и плечи. Замахиваюсь еще раз. Удар. Глухой звук «бух!» и громкие аплодисменты в мою честь, которые только раззадоривают. Удар. Еще и еще. Перед лицом всплывает образ Ковердяева.

«Счастья тебе».

Бух!

«С другой».

Бух!

«С другими».

Бух!

«Прочь из моей головы. Ты недостоин там быть».

Бух!

«Хватит отравлять мои мысли».

Бух! Бух! Бух!

На бумажном сердце появляется вмятина.

Как символично.

Бью точечно по ней. Когда уже вхожу в кураж, у пиньяты с хлопком прорывает дно, и оттуда цветным месивом выбрасывается конфетти, осыпаясь мне на ноги. Прерывисто дышу, стряхивая пестрый мусор с обуви. Облизываю губы. Сдувая прядь с лица, опускаю биту.

Меня, как эту пиньяту, прорвало. Стало легче. Если бы еще проораться дали возможность, подобная любовная терапия была бы очень действенной.

Прислонив к стене орудие расправы с воспоминаниями о болезненном прошлом, возвращаюсь за опустевшую барную стойку, если не считать двух девчонок через пару-тройку стульев от меня, то ли от радости, то ли от горя налегающих на алкоголь.

– Жестоко ты с ним, – оборачиваюсь на незнакомый мужской голос.

Глава 2. Неожиданный собеседник

Недоуменно хмурю брови, разглядывая того, кто ко мне обратился.

– Я имею в виду, с этим сердцем, – парень предпринимает попытку пояснить слова.

– Мне простительно, – усаживаюсь поудобнее, закинув ногу на ногу. – Внутри меня плещется игристое. А тут все так совпало: бита и сердце. Пусть бумажное. Кого-то не смутило и с человеческим так поступить. Причем голыми руками и на трезвую голову.

– Тяжелое расставание?

Пожимая плечами, тяну с ответом. Стараюсь не совсем уж в наглую рассматривать зачем-то заговорившего со мной, уже мелькавшего перед моими глазами молодого человека с короткими синими дредами. И дело не в экстравагантной прическе и выделяющемся из общей темной толпы внешнем виде. Его глаза… Еще там, на улице, я заметила, что они у него какого-то нереального голубого цвета. Как морская лазурь.

– Понимаю. Проходили, – обладатель этих самых глаз, обрамленных красивыми длинными ресницами, присаживается справа на стул, положив на барную стойку телефон в массивном чехле.

– Ты бы попробовал, помогает немного, – киваю в сторону «стошнившей» конфетти пиньяты, намекая на рядом висевшее, никем еще нетронутое бумажное изваяние в форме сердца.

– Тут, знаешь, в чем дело… Не я бы писал на этой хреновине чью-то фамилию, а наоборот, писали бы мою.

Он озвучивает бармену заказ.

– Твою? Ты был инициатором расставания?

– Да.

– И каково это? Так поступать… – А мой неожиданный собеседник почему-то начинает вызывать во мне интерес.

У него еще и уши проколоты. У входа в клуб я на это не обратила внимания.

Разворачиваюсь в его сторону, подпирая рукой лицо.

– Наверное, в глазах моей бывшей я выглядел тогда как последняя скотина. Возможно, до сих пор выгляжу. Но это временно. Она мне еще потом скажет спасибо.

– За что? За то, что ты ее бросил?

– За то, что был честен с ней. А честность в отношениях на сегодняшний день штука редкая.

– Ты честно ей рассказал, что изменял?

В какой-то степени мне становится любопытно узнать мотивы человека, который в делах амурных занимает диаметрально противоположную сторону.

– А я не изменял. Не в этом дело. Я просто понял, что со мной она тратит время в постоянных ожиданиях. Я слишком погрузился в себя, в свои увлечения. Мыслей о ней становилось все меньше. А это неправильно.

Из-за выпитого шампанского не впадаю в подозрительные раздумья, почему этот дредастый решил со мной, по сути, незнакомой девушкой, разоткровенничаться. Может, ему надо просто выговориться? Как и многим в этот вечер.

– Мы бы все равно разошлись, – продолжает он. – С таким-то моим образом жизни. Только позже. Со скандалами, претензиями и ненавистью.

– Ты хочешь сказать, что то, как ты с ней поступил, сейчас не вызывает у нее ненависти к тебе?

– Это первичная реакция. Она сменится другой, – отпивает чай из поставленной перед ним чашки.

– Какой?

– Благодарностью.

– Даже так. Как самоуверенно, – непроизвольно наклоняюсь к нему ближе, ощущая притягательный древесно-пряный аромат мужского парфюма.

– Возможно. Но когда она встретит другого парня, который не будет считать ее привычной и удобной, она скажет мне: «Спасибо тебе, Чехомов, что не мурыжил меня годами, а дал возможность быть по-настоящему счастливой».

– Как благородно с твоей стороны.

– А ты считаешь, если любовь прошла, надо мучить себя и другого человека? А потом с рваными волосами во всех местах разбегаться, собирая по квартире вещи и крича в спину проклятия о потраченном времени, ушедшей молодости и нереализованных планах?

Кого-то, видимо, тоже прорывает. Ну пусть говорит, я послушаю.

– Сколько вы были вместе?

– Чуть-чуть не дотянули до двух лет.

– Немало.

– Немало… А если бы я не решился поставить точку, это могло бы продолжаться и сейчас, – задумчиво вертит кружку в руках. – Но мы, парни, всегда пожинаем плоды своего отношения к девушке. Женская сущность – это рикошет. Если у нас все погасло, то вскоре погаснет и у вас. Вопрос времени. Вот я это время просто ускорил, пока мы не утонули в невысказанных обидах и, как следствие, равнодушии.

– Ты точно ей не изменял? – зачем-то уточняю. Хотя это и не мое дело.

– Если ты не знала, люди расстаются не только из-за измен. Но если тебе по какой-то причине так важен мой ответ, повторюсь, нет, не изменял. Признаю, я иногда вел себя как мудак, но не настолько, – тянется за салфеткой. Рукав его свитшота чуть задирается, и мне выпадает честь лицезреть на правой руке чернильные завитки татуировки, уходящие под одежду. – Так что пусть она открывает мир других мужчин, выбирает. – Начинает что-то складывать из салфетки. – На мне одном, таком хорошем и классном, мир не заканчивается. Есть гораздо лучше и достойнее.

– Ты так легко об этом говоришь. Как будто так просто взять и забыть человека. Вычеркнуть из жизни, в которой он долгое время занимал не последнее место.

– Думаешь, мне этот шаг дался безболезненно? Типа я не переживал? Да я сто раз взвесил все «за» и «против». Но как только озвучил свою позицию, сразу как груз свалился с плеч. – В его руках после оригами-манипуляций появляется бумажная ласточка.

– И вот теперь ты познаешь мир других девушек, – наблюдаю за тем, как ласточка «приземляется» рядом с его телефоном.

– Я очень избирателен. Сейчас я свободен как птица. Никого не мучаю. Никто не считает меня центром вселенной. А это тоже ответственность, между прочим. Ответственность соответствовать чьим-то представлениям и требованиям, не имеющим порой с тобой реальным ничего общего.

– А как быть тем, кто оказался в статусе «свободен как птица» не по своему желанию? Тем, кого просто выкинули в этот статус?

– Если тебя, как ты выразилась, выкинули… Ну и хер с ним, с тем, кто этот выбор сделал. – Выдерживает паузу, как будто с грустью о чем-то задумывается. – Есть такое выражение: «Если ты не можешь изменить ситуацию, измени свое отношение к ней». Вышла из отношений? Больно, обидно, неприятно, да. Пострадай, поплачь, выплесни эмоции. Это нормально. А потом соберись, подними голову и иди дальше. Поверь, в одиночестве есть свои плюсы.

– Какие?

– Ты никому не делаешь мозги, никто не делает мозги тебе.

В одиночестве ты делаешь мозги сам себе, раз за разом съедая себя изнутри жалостью. В том числе и той, которую ты читаешь в глазах окружающих.

– Да, мы ослаблены, но не сломлены, – одновременно с произносимыми словами собеседник что-то печатает в телефоне.

– Звучит как тост.

– Предлагаю за это выпить, – «гасит» телефон, продолжая держать его в руках, а взгляд переводит на меня. – Я угощаю.

– Ты честный, благородный, да еще и щедрый.

– О-о-о, ты еще многого обо мне не знаешь, – выдает многозначительно.

Подзывает бармена и делает заказ на два безалкогольных коктейля. А я мысленно ставлю ему плюсик за то, что не пытается меня споить.

Едва перед нами как по мановению волшебной палочки появляются высокие запотевшие стаканы с чем-то разноцветным, мой дредастый собеседник по фамилии Че… Че… (ой, да какая разница, хоть Чебурашкин) рассеивает фокус внимания, который до этого момента был сосредоточен только на мне. Смотрит куда-то за мою спину, как будто с кем-то здоровается еле заметным кивком.

Что касается меня, с одной стороны, непривычно получать подгоны в виде халявного напитка от незнакомого парня. С другой – может, пора прекращать анализировать и просто постараться расслабиться в этот вечер?

– Как тебе коктейль? – обращается ко мне, когда я одним махом осушаю чуть ли не полстакана.

– Ничего такой, – смакую. – Сладенький.

– Сладенький? – хмыкает дредасто-голубоглазо-ушипроколотый, сдерживая улыбку. Вот тут его эмоция кажется мне подозрительной.

Прислушиваюсь к ощущениям. Вроде ничего необычного не чувствую. На свой страх и риск, игнорируя трубочку, выпиваю еще.

– А, как по мне, твой коктейль какой-то хуевый.

– Что, прости? – давлюсь очередным глотком.

– Ты на кубики льда посмотри.

Отзываясь на его предложение, пытаюсь поддеть их трубочкой, что дается мне с трудом, так как в стакане плавают еще кусочки фруктов и листочки мяты. Но буквально через пару секунд я замечаю, что лед в моем стакане не в форме кубиков, а в форме мужского полового органа.

– Это какая-то шутка? – недоверчиво поднимаю глаза сначала на бармена, затем на следящего за моей реакцией любителя угостить девушку халявным коктейлем.

– Нет. Тут не веселиться надо, а плакать. Ведь ты рассталась с парнем, а значит, теперь можешь увидеть члены только в коктейле, – улыбается насмешливо. Следит за тем, как меняется моя мимика. – С таким выражением лица ты себе парня не найдешь, – добивает, выдержав паузу. – Помаши ручкой вон туда, – указывает мне направление.

Оборачиваюсь. На нас наведена камера телефона.

Глава 3. За мной последнее слово

Телефон удерживается в руках еще одного парня, ранее мелькнувшего перед моими глазами. Того самого, который эмоционально разговаривал на улице.

Это что за дружеский подряд?

– Панк, ты совсем охренел? – доносится за моей спиной. Узнаю в этом возбужденном возгласе, перекрикивающем негромкую музыку, Жанну. – Ты кого тут разводишь?

– А она неприкасаемая? – намекая на меня, разворачивается спиной к барной стойке и укладывает на нее локти, сверкнув уже из-под обоих рукавов свитшота элементами тату.

«Интересно, он под одеждой весь разрисованный?» – врываются в мою голову совсем не те мысли.

– Она моя подруга, – Жанна встает между нами и принимает воинственную позу «руки в боки».

– Я успел заметить, – дредастый в ответ самодовольно расплывается в улыбке.

– Так, во-первых, – вмешиваюсь в ни фига не понятный мне диалог, глядя на Жанну, – перестаньте разговаривать обо мне в третьем лице. Во-вторых, – теперь приколачиваю взглядом провозглашенного Панка, – че ты там успел заметить?

Меня сейчас вводит в ступор даже не сама эта бредовая ситуация с коктейлем, камерой телефона и неожиданным фактом знакомства Жанны с синеволосым человечком, сколько резкая смена его настроения и выражения лица. Сидел такой со мной, душу изливал. Сама серьезность. Сама честность. Само благородство. Я чуть ли рот не открыла, как заслушалась.

Мои аплодисменты! Какая актерская игра! «Оскар» в студию, срочно!

А теперь расселся, блин, как хозяин положения. И взгляд такой победоносный.

– Арин, пошли отсюда, – шипит Жанна, касаясь моей руки.

А этот снова забавляется. Беззвучно смеется, обнажив идеально ровные зубы. Надо заметить, улыбка у него красивая. Вот только я сейчас нахожусь в стадии «медленного закипания», и мне совсем не до оценки его обаятельности и привлекательности. Да и несимпатичен он мне совсем. И вообще, не прекратит сейчас сушить зубы, я ему этот коктейль с ледяными членами вылью за шиворот. Может, хоть охладится немного. А то жаром собственного превосходства того гляди снесет со стула.

– Подожди, Жанн, я забыла ручкой в камеру помахать, – вспоминаю про «сам себе режиссера», еще не сложившего свои полномочия.

Подзываю рукой. Тот с нескрываемым воодушевлением подходит, продолжая смотреть то на меня, то в телефон.

– А привет можно передать?

Он кивает в ответ. Наклоняясь, приближаюсь к дредастому. Сейчас запах его парфюма мне не кажется таким притягательным.

– Как там твоя фамилия?

– Чехомов, – ничуточки не смущается вторжения в его личное пространство. Даже глазом голубым не моргнул, только изогнул бровь.

Возвращаюсь в вертикальное положение и выхватываю телефон из рук безвестного оператора. Разворачиваю экраном к себе.

– Чебурашкин, – настал мой черед язвительно усмехаться, так как не наблюдаю бег секунд на дисплее, – передай своему другу: факир был пьян, фокус не удался.

– Чего? – звучит в унисон от парней.

– Кое-кто забыл нажать «play».

– Эдик, ты в своем репертуаре, – прыскает от смеха Жанна.

– Да как так-то? – Телефон для подтверждения моих слов оказывается в руках своего хозяина.

– С тобой в разведку не пойдешь, – человек с фамилией на букву «Ч» обращается к другу. Не торопясь, сползает со стула, прихватив телефон в массивном чехле. Достает из заднего кармана джинсов крупную купюру и, не ожидая от бармена сдачи, расплачивается за коктейли. – Пошли.

– Панк, задание не засчитано, – Жанна светится ликованием.

– Ты эйфорию поубавь, – щелкает пальцем по одному из мигающих сердечек ободка на ее голове. – А то от радости посинеешь. Будешь как твоя подружка. Как там ее зовут, – мажет по мне взглядом, – Арина?

– На себя посмотри, смурфик, – парирую, прищурившись. – И ты бы поторопился в своих модных кроссовочках, – изображаю пальцами бег в сторону выхода, – а то я битой еще не разучилась махать.

– Люблю, когда девушка умеет за себя постоять.

– Я за себя еще и полежать могу.

– Догадываюсь, какая сейчас твоя любимая поза. Когда ты лежишь на спине, а сверху… – прицыкивает со вздохом сожаления, – никого нет.

Раскаляюсь еще сильней, так как он снова бьет по больному. Ведь, несмотря на то, что я не делилась с ним подробностями своей личной жизни, он догадался, почему я здесь. Да и причину моей расправы над бумажным сердцем он озвучил еще в самом начале нашего разговора.

– Накинул вариант из личного опыта? – знаю этого Панка от силы минут двадцать, а он меня уже успел выбесить. Индюк напыщенный.

Он мне хочет что-то ответить, стреляя в упор ледяным взглядом, но Жанна действует на опережение:

– Панк, признай поражение и свали, а то конкурс «Мисс и мистер «Антивалентин» начнется без тебя.

– Мы ослаблены, но не сломлены, – повторяя свое гениальное умозаключение, забирает с барной стойки сложенную из салфетки ласточку и передает ее мне в руки. Подмигивает, проходя мимо, показывая тем самым, что последнее слово осталось за ним.

– Мне кто-нибудь объяснит, что это было? – разворачиваюсь к Жанне, занявшей освободившийся соседний стул, как только нас покидают тот, кто этот стул пригрел, и тот, кому не удалось все это заснять.

– Жвачку? – предлагает мне вместо ответа.

Зрительным посылом намекаю Жанне, что с темы она не соскочит, и я жду разъяснений.

– С чего бы начать… – та вздыхает, заворачивая пластинку жвачки обратно в фольгу.

– Начни с того, кто это вообще был?

Уже более многозначительным зрительным посылом затыкаю бармена в его попытке спросить, что мы желаем.

Спасибо, обслужил уже. Сам допивай свой членистый напиток.

– Тот, кто тебе присел на уши, это был Панк, – Жанна виновато скребет ногтем по поверхности барной стойки.

– Сразу вытекает следующий вопрос: почему Панк? Не похоже, что он относится к этой субкультуре. Так как кто-то явно ошибся причесочкой. Ему бы матчасть подучить, чтобы соответствовать образу. В кожу, там, упаковаться, с заклепками и булавками. Расплести синие кусты на голове и сделать нормальный панкушный ирокез.

– Не, не поэтому он Панк. Я в их компании сравнительно недавно, с конца осени где-то. И всех подробностей возникновения его прозвища не знаю. Но, похоже, это как-то связано с его поведением.

– «Я у мамы бунтарь», так, что ли?

– Типа того.

– А имя по паспорту у этого бунтаря есть?

– Есть. Вадим.

«Вадим… – мысленно обращаюсь к нему по имени. – Нет, не подходит ему это имя».

– Допустим. А второй кто?

– Эдик, его лучший друг. И напарник в таких делах.

– В каких таких?

– Устраивать пранки.

– Панк устраивает пранк? – усмехаюсь. – Как оригинально звучит. Он сам догадался угостить меня подобным коктейлем? – вспоминаю про стакан. Заглядываю внутрь. Лед растворился.

Все как в жизни: член был, да и сплыл.

– Это была моя идея. То есть я ему дала такое задание. Но речи конкретно о тебе не шло. Просто о рандомной девушке. Почему выбор пал именно на тебя, это мне еще предстоит узнать. Он у меня за это получит. Нашел на ком ставить свои обольстительные опыты.

– И что, часто ведутся?

– Почти всегда. А потом они видео с пранками выкладывают в Сеть, собирают просмотры. Кто-то им даже донатит.

Отдать должное, тактика у Панка правильная. В случае со мной он подобрал нужные слова. Историю поведал, как прикинулся рыцарем, пожертвовавшим личным счастьем во благо счастья прекрасной дамы. Да и что говорить, я прониклась его речами. Но ведь не факт, что он сказал мне правду.

– А что там у него на личном фронте? Он мне заливал, что расстался с девушкой по своей инициативе.

– Есть такое. Теперь завидный жених. К нему выстраивается целая очередь девчонок, – Жанна наклоняется ко мне. Загадочно шепчет на ухо: – Я сама не видела, но говорят, что тело у него просто отпад. А верхняя часть – вся в татуировках.

– А нижний этаж? – зачем-то начинаю визуализировать, хотя никогда не видела парня, у которого много татуировок на теле.

– И тут не знаю, я не видела его без одежды.

Невелика потеря.

– Значит, он любит поприкалываться, – разговариваю сама с собой, усаживая переданную мне ласточку на кромку стакана. – А над ним самим часто шутят?

– Нет такого сумасшедшего, кто бы стал с ним связываться.

Ну, кому-то надо быть первым.

– А как Панк относится к своему внешнему виду? – В моей голове созревает план.

– Очень трепетно. Особенно к обуви и прическе. Пунктики у него такие.

Зря Вадюшка ко мне подсел, ой, зря. У меня после расставания эмоциональный фон еще до конца не восстановился. А Панк, воспользовавшись моим состоянием, решил потешить самолюбие? В детские игры какие-то поиграть? Только вот его шутка для меня вышла не очень приятная. Но он сам озвучил: «Если не можешь изменить ситуацию, измени свое отношение к ней».

– Ты мне, кажется, жвачку предлагала. Гони сюда, – раскрываю перед Жанной ладонь. Через пару секунд на ней оказываются две пластинки. – Где там будет проходить конкурс «Мисс и мистер «Антивалентин»?

– На втором этаже. Уже, наверное, начался.

– Чебурашкин участвует?

– Он в списках.

– Пойдем поболеем за него, что ли. Только камеру на телефоне не забудь включить. Кое-кто в нее приветы передавать будет.

Сейчас мы посмотрим, за кем будет последнее слово.

Глава 4. Теряешь хватку

Сегодняшнее теплое весеннее утро обещало быть для меня прекрасным, так как я его благополучно проспал. А все потому, что вчера зависали допоздна с Эдиком на его хате. Мы могли бы с ним похвастаться, что проводили вечер в компании милых дам, но… Нет, в какой-то степени так оно и было. Только дамы были не с нами в комнате на диване, а в телике. Мы пили с другом пиво и смотрели сумо, причем женское. Случайно наткнулись на этот вид единоборств среди бесчисленного списка каналов. И засосало. Фоном Эдик, как обычно, жаловался мне на бывшую, которую и бывшей-то назвать можно с натяжкой. Так, года три назад лайкнули друг друга по-пьяни. Потом встречались несколько раз. Как итог, двадцатилетнему тогда Эдику та самая девушка, с которой он особо ничего не планировал, сообщила: «Ты скоро станешь папой». Другу пришлось пересмотреть дальнейшие планы на жизнь и поступить как настоящий мужик, который готов был нести ответственность за свои поступки и удовольствие. Он предложил выйти за него замуж. Но ему отказали. И вот теперь мать его двухлетней дочки выходит замуж за другого, и, как выяснилось, она снова в положении. После таких новостей Эдику был просто необходим бесплатный вечерний курс психотерапии в виде моих ушей, пива и коренастых сумоисток, которые неплохо отвлекали нас от извечных вопросов: «Кто виноват?», «Что делать?» и «Что этим девушкам вообще надо?»

Сейчас я сижу на своей кухне в гордом одиночестве. Наконец-то выспавшийся. И настроение ниче такое. Единственное, что немного раздражает, так это слепящее глаза и пробивающееся сквозь панорамное окно яркое мартовское солнце.

И так как в универ теперь можно смело приезжать только к третьей паре, я особо никуда не тороплюсь. Уплетаю на припозднившийся завтрак омлет и салат, собственноручно приготовленные. Бездумно просматриваю видосы новостной ленты в телефоне.

– Вадим! – даже через наушники слышу визгливый голос Милены. – Я к тебе обращаюсь!

Вечно появляется откуда ни возьмись.

Я думал, что дома никого нет, поэтому не стал париться над порядочностью внешнего вида, нацепив на себя только спортивки. Оказывается, есть.

Нажав на паузу, вынимаю беспроводной наушник из уха. И, не отрывая глаз от экрана телефона, произношу безэмоционально:

– Внимаю.

– Ты можешь на меня смотреть, когда я с тобой разговариваю?!

Нехотя исполняю просьбу. И не могу удержаться от комментария:

– Килогерцы уменьши. Я не воспринимаю ультразвук.

– Ты это слышал?! – игнорируя мою реплику, она продолжает возмущенно на меня смотреть. Так напряжена, что, того и гляди, линзы очков в элегантной оправе треснут.

– Что именно? – запихиваю последний кусок омлета в рот.

Поесть спокойно не дадут.

– Вера хочет сделать себе татуировку!

– И что?

На самом деле для меня это не новость. Сестра со мной всем делится. Но для Милены, которая всегда все узнает самая последняя, сделаю вид, что я тоже не в курсе.

– Как – и что?! Ей пятнадцать лет!

– И что? Ее тело – ее дело, – встаю из-за стола, собираю грязные тарелки и загружаю их в посудомоечную машину.

– Она же девочка! – За моей спиной снова переходят на писк.

– А ты хоть спросила, что она хочет себе набить и где? – разворачиваюсь к источнику шума.

– Нет!

А я знаю. Ласточку на лопатке. Как у меня. Только не такую большую, поменьше. Таким образом хочет «укрепить силу крови силой чернил». Да куда уж больше. У нас с Верой и так очень тесная родственная связь.

– Так вот спроси, прежде чем кудахтать, – обхожу Милену сбоку. – «Ко-ко-ко», – пародирую ее излишнюю, на мой взгляд, эмоциональность.

Тянусь через весь стол за телефоном. Вверху экрана замечаю уведомления о новых лайках под видео, которому чуть больше месяца. Усмехаюсь, вспоминая свои бурные эмоции. Ведь в тот вечер, стоило мне поправить приземлившуюся на голову нелепую корону мистера «Антивалентин», как тут же ко мне подошла Жанна с хитрющим огоньком в глазах. И она. Синеволосая Арина. Я сразу попал в ловушку женского обаяния, которая заключалась в ее поведении и в грации ластящейся ко мне кошечки. Из-за этой ее резкой смены гнева на милость первый раз в жизни меня подвела чуйка, и я не заметил подставы.

– Пришла тебя поздравить, – промурлыкала.

– Даже биту не захватила? – заглянул за ее спину.

– Да ладно, что уж я? Юмора не понимаю? Мы с тобой вообще как-то неправильно начали наше знакомство.

– Ты считаешь?

– Конечно, – она гипнотизировала меня улыбкой. – У тебя глаза такие красивые, а эта прическа перетягивает на себя все внимание.

В ту секунду, не знаю, как такое было возможно, но я вспомнил слова мамы. Она часто говорила мне в детстве: «Вадюша, знай, тебя можно полюбить за одни только глаза». А ведь голубой цвет глаз передался мне именно от нее. Эмоция от памятных ощущений перекрыла мою бдительность, и я позволил Арине дотронуться до волос. А дальше…

Дальше воспоминания приходится прервать, так как в меня снова прилетает претензия от Милены, продолжающей следить за моими действиями. Она не понимает, чему я ухмыляюсь, как дурак, ведь со мной пытаются вести серьезные беседы:

– Это все твое влияние! Сначала Вера, глядя на тебя, волосы выкрасила в яркий цвет, теперь это! – Намекает на тату.

– «Это» еще не случилось, – блокирую телефон. – И скажи спасибо, что она вообще у тебя спрашивает разрешения.

Хоть ты ей и не мать. И мне тоже.

– А насчет цвета волос: главное, что у человека в голове. Ты вон блондинка крашеная, и ничего, как-то живешь с этим.

Мой подкол снова проглатывается. Потому что Милена знает, стоит ей только мне ответить, я еще десяток сверху накидаю. Так что лучше сделать вид, будто не расслышала.

– Не удивлюсь, что скоро в ее кармане найду сигареты.

– Для начала перестань лазить по чужим карманам. Меньше знаешь, крепче спишь, – уже собираюсь уходить из кухни, давящей фиолетовыми стенами, как в голову залетает мысль, которой я решаю закончить с Миленой разговор: – И прекращай перекладывать погрешности в воспитании Веры на меня.

– Ты должен подавать пример. Ты старший брат! – скрещивает руки на груди, не боясь измять дорогую блузку.

– А ты кто?

Ответ Милены застревает у нее в горле. Глотает воздух, словно рыба на суше. Всегда внезапностью этого вопроса застаю ее врасплох.

– Если ты стремишься к тому, чтобы называться ее матерью, так старайся быть ей не на словах, для галочки, а на деле. Настрой с Верой коммуникацию. У нее возраст сейчас такой. Сложный. Ее изнутри распирает от всего происходящего вокруг. Среди всех живущих в этом доме, кроме Веры, именно ты женского пола. Именно ты можешь помочь ей найти ответы на какие-то девчачьи вопросы.

– Я… я, – запинается, нервно поправляя очки, – помогаю…

– Да? Хреново ты помогаешь. Тебя больше заботят ее оценки, чем то, что действительно для нее важно.

– Вера окончит школу через два года! Что может быть важнее оценок?

– А я тебе отвечу словами Веры, – стараюсь держать себя в руках, так как меня вымораживает то, что мне приходится озвучивать элементарные для возраста моей сестры вещи. – «Как подобрать удобный лифчик?», «Что делать, если я разрешила себя поцеловать мальчику, а он на следующий день прикидывается, что со мной не знаком?» И вот еще: «Кому звонить, если я испачкала на уроке алгебры юбку во время месячных и реву в школьном туалете, потому что надо мной посмеялись одноклассники? И почему первый, о ком я подумала, кто может мне помочь, это мой старший брат, а не моя названая мать?»

– Вера мне не говорила… – чуть слышно произносит Милена.

– А ты и не спрашивала. Ты тогда встретила нас расспросами: «Вадим, почему ты привез Веру раньше времени из школы? Нельзя прогуливать уроки! Что скажет ваш отец?!» Вот только Веру нужно было спрашивать не про отца, а про ее состояние.

Лицо Милены с идеальным дневным макияжем застывает в недоумении. Вот чем она меня раздражает, помимо всего прочего, так это тем, что я не могу понять, бывает ли Милена когда-нибудь настоящей. Не такой, какой ее хочет видеть мой отец. А такой, какой она хочет быть сама. Обычной. Неидеальной. Со мной. С Верой.

А то такое ощущение, будто она на протяжении уже почти десяти лет стремится получить золотую медаль за наше воспитание, при этом находясь в постоянном напряге. Эмоциональном и физическом.

– Ты не беспокойся, – пытаюсь смягчить интонации, – я-то, как старший брат, ей помогал, помогаю и буду помогать. Только я парень, и у меня немного другой взгляд на вещи. И разговор порой короткий с теми, кто Веру даже в мыслях попробует обидеть. А вот тебе я дам маленький совет: не веди себя как старая, умудренная опытом бабка, прожившая жизнь. Тебе всего сорок. Между нами не такая уж гигантская возрастная пропасть. Поэтому не забывай иногда опускать себя на землю, поближе к нам, к молодежи. Но со мной пытаться дружить не надо. Со мной уже поздно. А вот Вере будь, пожалуйста, подругой. Прекращай изображать бурную материнскую деятельность, только чтобы отец тебя похвалил, когда ты будешь отчитываться перед ним о ее успеваемости. Будь проще, и она к тебе потянется. И запомни, это самые мудрые и добрые слова, которые ты услышишь от меня в свой адрес, – разворачиваюсь спиной к Милене и следую на выход.

– Футболку надень, пожалуйста, – голос Милены слегка подрагивает, – ко мне подруга должна вот-вот прийти.

Помню-помню, как эта ее подруга увидела меня как-то по пояс голым, когда я открывал ей дверь в наш дом. Стояла, разглядывала меня с открытым ртом, как картину. Да я и есть картина в какой-то степени.

– Хорошо, – спокойно соглашаюсь, так как уже устал от словесных пикировок.

– И еще, – а вот со мной продолжают разговаривать. Но уже не возмущаясь, а вполне себе сдержанно. Я бы даже сказал, осторожно. – Возможно, мое мнение тебе, как всегда, не важно, но с этой прической тебе намного лучше. Серьезнее выглядишь.

– Спасибо. Хотя для меня твое мнение действительно не важно, – всегда говорю Милене то, что думаю. Вот бы и она почаще делала то же самое.

Сваливаю наконец из кухни. Бессознательно провожу рукой по волосам. Буквально на днях снял дреды и подстригся. После того инцидента с жвачкой в моих дредах я был готов незапланированно попрощаться с волосами, но мой мастер с золотыми ручками, Катюха, провела реставрацию. И в итоге я спокойно отходил с дредами почти месяц, хотя мое самолюбие было задето. Чтобы меня, как лоха, развели… Да еще кто? Девчонка, которая вдобавок ко всему успела потоптаться по моим кроссовкам, пока я в ахере стоял и наблюдал, как Жанна снимает нас на телефон?

«За мной последнее слово, понял?» – горячо прошептали мне тогда на ухо.

Понял. И это, и то, что: «Теряешь хватку, Вадим, теряешь хватку…»

Глава 5. Грустные воспоминания и хорошие новости

Собираясь в универ, в гараже прогреваю тачку. Под убаюкивающее жужжание мотора рассматриваю бережно укрытую чехлом и одиноко стоящую в углу «железную птичку». Мою девочку. Мою «Хондочку».

Ничего-ничего, сейчас начнется сезон. Высохнет асфальт, и мы с ней будем мчаться, рассекая ветер, куда глаза глядят. А то уже и шлем, и защитный комбез покрылись пылью за зиму.

Да и я покрылся пылью. Заржавел. Мне хочется поскорее проснуться от анабиоза. Выйти из этой зимней спячки. Почувствовать жизнь, свободу, скорость, адреналин.

На стене рядом с мужской экипировкой, предвкушающей мотодвижуху, грустно висит женская. А грустит она потому, что ее в этом сезоне никто не наденет. Покупал защиту специально для моей бывшей девушки, Ульяны, хоть она и не разделяла мое увлечение. Пару-тройку раз выезжала летом со мной за город, и все. Да и какого-то восторга в ее глазах я не видел от такого досуга. Ульяна больше была домашней девочкой. В том смысле, что предпочитала проводить время со мной наедине. Не питала симпатии к моим друзьям. Не любила с ними тусоваться. Не могла найти общий язык даже с Эдиком. Считала его шутки не смешными, а его самого – бабником.

А я не хотел навязывать Ульяне общение с людьми, с которыми ей по каким-то личным причинам было некомфортно. Даже если это были мои друзья. Я тоже, мягко говоря, недолюбливал ее подруг: скучные, пресные и до зубного скрежета правильные девочки – дочки богатых родителей.

Эти самые подруги, в свою очередь, навешивали Ульяне на уши: «Посмотри на его внешний вид, он же еще не вышел из подросткового возраста», «Он несерьезный», «Он вульгарный» (это типа я матом ругаюсь). Посмотрите-ка, какие нежные фиалки. А вот как только видели меня без футболки, так сразу аргументы «против» волшебным образом заканчивались.

Соглашусь, трудно продолжать мыслительный процесс, когда начинается слюновыделительный.

Поэтому, как говорил мой дед: «Не пизди-ка ты, гвоздика, что ты розою была». Не нужно строить из себя скромняжку.

В подтверждение своих слов скажу следующее: как-то раз самая тихушная паинька из подруг Ульяны пыталась, сидя за столом в баре, залезть рукой ко мне в штаны, когда слегка перебрала с Б-52. Одновременно томно отвешивала комплименты, вгрызаясь в меня взглядом с поволокой: «Ты за последнее время так похужал и возмудел, – ик! – то есть похудел и возмужал». Ульяне я об этом инциденте говорить не стал, чтобы не травмировать ее психику, но именно тогда я окончательно составил мнение о ее подругах.

Однако я же не с ними встречался, а с Ульяной, поэтому и закрывал на все это глаза. Потому что… любил ее, наверное. Искал в ней забытые, недостающие мне тепло и заботу. Она же с ролью «всепонимающей и не обращающей внимание на все мои недостатки» неплохо справлялась. Но в какой-то момент скверный характер Панка, притупленный флюидами влюбленности, вырвался наружу. Я осознал, что мы слишком разные и как-то неправильно друг на друга влияем. Она меня тормозит, сдерживает, а я ее подавляю, мучаю. В отношениях всем должно быть хорошо. А со мной Ульяна стала забывать, что такое эмоциональный комфорт.

Понял, что ей нужен не такой, как я, а домашний мальчик. Чтобы он не страдал фигней, «записывая глупые видосики в своей не менее глупой компании», а вечерами валялся с Ульяной в обнимку на диване. Чтобы она не переживала за него, как за меня, живой он приедет после ночных покатушек, или уже можно обзванивать все больницы. Чтобы Ульяна не расценивала длинные гудки в телефоне или бесящее «Абонент недоступен» как знак, что с ним что-то случилось. Чтобы ей, сидя у окна, не приходилось вслушиваться в вечернюю суматоху улиц, пытаясь распознать приближающийся гул мотоцикла.

Со мной Ульяна была в вечном ожидании. Ждала шаги по комнате. Ждала, как под тяжестью моего тела прогнется кровать. Ждала, когда ее обнимут мои холодные после улицы руки. Ждала, когда я прошепчу: «Я дома».

Ждала. Ждала. Ждала.

Но меня не надо ждать. Со мной надо быть. Растворяться в эмоциях, адреналине. Я не домашний мальчик. Я люблю риск. И тут либо его со мной разделяют, либо нет.

Ульяна не хотела его испытывать, а я перестал сдерживать напряжение, копившееся внутри меня. Тогда в отношениях с ней во мне перегорела лампочка, а новую я вставлять не захотел.

В кармане куртки осторожно пытается обратить на себя внимание гитарное соло рингтона. Кайфую несколько секунд, дожидаясь плавного вступления хрипловатого вокала Курта Кобейна. Пропевая вместе с ним первые строчки, отбиваю по бедру ритм ладонью. Только потом достаю источник звука из кармана.

– Вадь! – захлебывается эмоциями Вера, как только я отвечаю на звонок.

– Что там у тебя случилось? – Чувствую, что обращение сестры наполнено скорее воодушевлением, чем тревожностью. – Ты сейчас где? – Смотрю на часы. – На репетиции?

Не устаю восхищаться ей. Отличница. Красавица. Да еще и обладательница актерского таланта. С младших классов Вера посещает школьный театральный коллектив, который за свою скольки-то-там-летнюю деятельность неоднократно получал Гран-при различных конкурсов и фестивалей.

– Да, на репетиции, – пытается отдышаться, а я слышу на заднем фоне приглушенные голоса. – Я тебе звоню вот по какому поводу. Нас сейчас перед прогоном собрал Алексей Анатольевич. Оказывается, Оксана, которая должна была играть роль Констанции, вчера сломала ногу. Вместо нее на эту роль ставят меня. Ты представляешь?! – Голос сестры звучит возбужденно, она как будто сама до конца не верит в то, что только что мне озвучила.

– Ого! – В три буквы укладываю реакцию. Хотя на языке вертятся совсем другие три буквы, более эмоционально окрашенные. Но при сестре стараюсь не материться.

Я понимаю весь испуганный восторг Веры. Если она теперь Констанция, это означает, что ей в пару достается не кто иной, как одиннадцатиклассник Максим. Он же Д'Артаньян. Вера два года безответно пускает по нему слюни. Он – первая влюбленность, которая никак не выходит из ее головы. Хотя, как по мне, Максим – самовлюбленный смазливый придурок, которому корона главных ролей резко увеличила чувство собственного величия. Он два года назад сыграл Ромео, так полшколы в него и втрескалось. В том числе и моя сестра.

– У нас ведь, помимо диалогов, еще и танец совместный, и поцелуй. Мамочки… – Вера замолкает, глубоко выдыхая. – Ты бы меня сейчас видел. Я красная как помидор. От волнения умру просто.

– Давай уж там не умирай, ни один парень того не стоит, – открываю ворота гаража.

– Это так ответственно, – Вера как будто меня не слышит из-за бури эмоций. – Выступление уже через три недели… Хорошо, что я знаю слова.

– Когда ты знаешь, что сказать – это вообще замечательно, – залезаю в тачку. Достаю из бардачка солнцезащитные очки.

– Как думаешь, я справлюсь? Все-таки одна из главных женских ролей.

– Ты всех порвешь актерской игрой. Даже не сомневайся.

– Твое мнение по отношению ко мне слишком субъективно.

– Сам Алексей Анатольевич тебя утвердил, так? Значит, он считает, что именно ты этого достойна, – глядя в зеркало заднего вида, пытаюсь одной рукой нацепить на себя очки. На улице солнце палит жестко. – Из тебя получится самая красивая Констанция. У Максика просто не будет шансов устоять.

– Хватит прикалываться. Он вообще меня не замечает.

– Схвати его за задницу.

– Что?!!

– Стоишь такая за кулисами позади него, ожидая своей сцены. И как бы невзначай хвать его. Потом можешь ему сказать, что это вышло случайно.

– Дурак ты, Вадь, – Вера выдает слегка обиженно.

– Зато он обратит на тебя внимание как на девушку. Я б точно обратил.

– Ага, и что бы ты подумал в этот момент? «Больная какая-то?»

– Я б подумал: «Хм, а почему я ее раньше не замечал?»

– Тебя наслушаешься… – резко прерывает со мной разговор, что-то кому-то выкрикивая. Затем продолжает: – Все, я побежала, перерыв закончился.

– Беги, актриса, – отключаю звонок.

Выезжаю задним ходом из гаража, наблюдая, как автоматически закрываются ворота. Как только выворачиваю на дорогу, солнце начинает лупить в лобовое, но меня спасают «авиаторы».

По пути в универ обдумываю сказанное мне Верой. Она молодец. Я ей горжусь. Но, если быть честным, никак не могу привыкнуть к тому, что она уже не маленькая девочка. К тому, что она уже не всегда ко мне прислушивается. К тому, что ей уже может кто-то нравиться из мальчиков. Что для кого-то из них она каждое утро стала прихорашиваться: то юбку наденет покороче, то губы накрасит поярче. Украдкой от Милены, конечно.

А я вообще пока не представляю какого-то парня рядом с сестрой. Все они ушлепки, недостойные рядом с ней проходить и даже дышать. Недостойные пользоваться ее наивностью, скромностью и добротой. Не только к людям, но и к животным. Причем о том, что Вера – волонтер Фонда помощи бездомным животным, она не кричит на каждом углу. В ее классе об этом знает только самая близкая подруга. Сестра даже меня подсадила на благотворительность. Куда, думаете, идут деньги, задоначенные с наших пранков? Не нам в карман, а на корм и лечение бездомных песиков и кошечек.

Вон одну кошку вылечили и пристроили. Сестра недавно принесла ее в наш дом и слезно умоляла оставить ее у нас. А я, отец и Милена не смогли отказать Вере в ее благородных порывах не бросать на произвол судьбы милое беременное создание. В итоге кошка, которую мы назвали Сосиской, признала хозяина почему-то именно во мне. Не отходит от меня ни на шаг, когда я дома.

«Вот за что ты меня любишь, животное? – часто спрашиваю у нее, почесывая пушистый подбородок. – Это Вера спасла тебя от возможности оказаться на улице. Не я. Я вообще ничего для тебя не делаю, разве что кормлю иногда. И делю с тобой постель. Но ты меня и не спрашиваешь, просто приходишь и ложишься у меня в ногах».

Вот за это я Сосиску и уважаю. Ведет себя как настоящая женщина. Так с нами, парнями, и надо поступать. Не надо спрашивать у нас разрешения. Пришла, легла рядом, обняла и давай усыплять вибрациями шепота. Чтоб отключились мозги и включилось кое-что другое.

На дисплее телефона высвечивается сообщение от Эдика. Читаю, спустив очки на нос:

Эдик

Отгадай, кого занесло в наш корпус? Саму Арину Цейц. Вот составил ей компанию в столовой, угостил кофе с пироженкой. А то у нее еще две пары. Да и грустная какая-то сидит. Даже не отвечает на мои подколы.

Строчу ему в ответ:

Вадим

Узнай между делом, какие у нее пары и в какой аудитории.

Эдик

Принято-понято.

Да что ж за день такой сегодня. Одна новость лучше другой.

Раздавая звук в колонки, встроенные в дверцы и в переднюю панель машины, включаю с телефона ту саму песню, которая поставлена у меня на рингтон. И, улыбаясь слепящему солнцу, предвкушаю неожиданную встречу.

Глава 6. Приглашение

Перед парами, пытаясь окончательно проснуться, сонно плетусь по высохшим тропинкам парка за выгуливающим меня Байком. Байк – мой пес. И по утрам именно он меня выгуливает, а не я его.

Если вы в ранние часы увидите бодро вышагивающую, несмотря на возраст, рыжую дворнягу среднего размера, виляющую хвостом, и нечто, отдаленно напоминающее девушку, на ходу клюющую носом, то это, скорее всего, Байк и я.

Сейчас надо погулять с ним подольше, так как из универа вернусь только во второй половине дня. Еще и переться в самый дальний корпус в городе. Пары у нас там проходят редко, и вот сегодня тот самый случай.

Провожая взглядом пробегающих мимо бодреньких бегунов, в очередной раз прихожу к мысли: если бег – не совсем мое средство поутру поднять зад с кровати, то выгул собаки – верный способ. Так как для себя ты найдешь десяток отмазок: не та погода, не тот день недели, ретроградный Меркурий, банальная лень. А вот пританцовывающий от нужды домашний питомец, бегающий с высунутым языком из твоей спальни в прихожую и обратно, не даст тебе расслабиться.

Я люблю Байка. Он борец с моим плохим настроением и депрессивными мыслями. После того как я рассталась с Ковердяевым, мне было невыносимо тоскливо возвращаться в пустую квартиру, подаренную нам моим отцом. Было дико засыпать и просыпаться в одиночестве, на кухне варить кофе только на одну кружку. Не видеть в ванной на полочке второй зубной щетки, а в шкафчике – лосьона после бритья. Я так обожала его запах. В прихожей не наблюдать мужской обуви, а на вешалке – мужской одежды.

Сложно привыкать к новым условиям жизни, когда порушены твои привычные.

Но выбора у меня не было, приходилось подстраиваться. Как-то мне попалась в соцсети группа Фонда помощи бездомным животным. Была бы моя воля, я бы всех кошечек и собачек забрала к себе. Несмотря на сложную судьбу каждого питомца, в их глазах, обращенных к нам, всегда столько тепла и надежды. А ведь именно мы их до таких ситуаций и доводим. Но животные – не игрушки, которые можно сдать, продать, подарить, когда наигрался. Выкинуть, когда в них больше нет нужды. Мы в ответе за тех, кого приручили.

Сначала я помогала фонду материально. А потом увидела его. Рыжее чудовище с самой очаровательной улыбкой на свете. У пса заканчивалась передержка, и его нужно было срочно куда-то пристроить. Так у меня появился Байк. Мы постепенно возвращали друг друга к жизни. Внутренне. Внешне мы тоже изменились. Байк заметно прибавил в весе, улучшилось состояние его шерсти. А я сменила прическу и цвет волос. Давно хотела синий. Но Ковердяев не воспринимал с энтузиазмом мое стремление быть ярче, в этом плане он был консерватором. Зачем что-то менять, когда его во мне и так все устраивало?

Да. Так устраивало, что иногда приходилось менять меня на разных девушек с совершенно разной внешностью.

Вот зачем я про него вспомнила? Сонное состояние как рукой сняло.

Байк останавливается около упавшего дерева по своим собачьим делам, а я достаю телефон из поясной сумки, чтобы посмотреть время.

Ковердяев

Привет. Как ты?

В моих глазах начинает троиться от неожиданности входящего сообщения. А если быть точнее, от абонента, приславшего его. Моргаю, надеясь, что показалось. Нет, все на месте. Смахиваю сообщение, не прочитав.

В голове пролетает злобная мысль: «Что ему от меня надо?»

Не видно, не слышно было полгода. А тут… Я, конечно, сама молодец. Надо было его давно удалить из друзей или кинуть в черный список, чтоб не мелькал в ленте. Но и он по отношению ко мне таких шагов не предпринимал почему-то. Видимо, чтобы была возможность поступить так, как сейчас. Но вот вопрос: «Зачем ему это? Чтобы что?»

Байк дергает меня за поводок, возобновляя движение, а у меня телефон, сжатый в руке, жжет пальцы.

Ну вот за что он так со мной? Потоптался уже на моих чувствах, на моих воспоминаниях, на ложном ощущении, что я – его единственная. Я верила ему. Но доверие склеить так сложно… И вот сейчас своим «как ты?» посыпает солью рану, которая только-только стала заживать.

Байк, словно чувствуя наполняющую меня растерянность, начинает тереться лохматым боком о мою ногу, размахивая хвостом, будто пропеллером.

– Байк, – чешу его за ухом, – остановись, ты сейчас взлетишь. А я не хочу, чтобы ты улетал. Я без твоей поддержки не справлюсь.

Пишут тут всякие.

У меня даже слов нет, как описать эту ситуацию. Нет вариантов, как поступить. Оставить без ответа? А не будет ли это признанием, что мне еще больно, еще цепляет?

Жанна то ли в шутку, то ли всерьез неоднократно советовала на кого-нибудь переключиться. Так новые эмоции, неважно какими они будут, перекроют старые негативные.

Легко сказать: «Переключиться». На кого? Можно подумать, нормальный парень сам со мной столкнется лоб в лоб.

После первых пар на большой перемене в университетской столовой ко мне неожиданно подсаживается оператор «с кривыми руками» – Эдик. Молча, но не без подозрения реагирую на его появление. Обвожу глазами пространство в поисках очередной подставы. Его партнера по хахашенькам – Чебурашкина – не наблюдаю. Нигде не мельтешит яркое синее пятно его торчащих волос. Может, спрятался где-то в засаде.

Хотя у меня сейчас такое днищенское настроение, что пусть хоть полнометражный фильм снимают с моим участием… Мне все равно.

Эдик, кажется, начинает со мной заигрывать. Разводит на вялый разговор. Даже угощает кофе с пирожным. Удостоверившись, что в бодрящем ароматном напитке ничего подозрительного не плавает, а кусок медовика имеет вполне себе стандартную форму, напоминающую треугольник, а не какой-нибудь человеческий орган, не без удовольствия приступаю к приему пищи. Одновременно с этим приходится делать вид, что с интересом слушаю болтовню Эдика. А сама в голове гоняю мысли: «Ответить на сообщение Ковердяева? А что? Все, что я о нем думаю? Так я о нем старалась не думать и не вспоминать…»

После лекций по социологии выхожу из аудитории. Пропуская вперед одногруппников, топчусь на месте. Роюсь в рюкзаке в поисках бальзама для губ. Как только пропажа находится, не поднимая головы, застегиваю рюкзак и делаю шаг вперед, внезапно врезаясь в кого-то в кипенно-белых кроссовках.

– Господи! – вылетает машинально.

Бальзам для губ выпадает из рук, укатываясь в сторону.

– Нет, это всего лишь я, – обладатель кроссовок отзывается с усмешкой.

Пронзив хитрецой голубых глаз, наклоняется за «беглецом». А мне открывается обзор на чрезвычайно привлекательную, облаченную в черную джинсу мужскую gluteus maximus, что в переводе с латинского означает: «большая ягодичная мышца».

– Держи, – выпрямляется.

– Тебя без «сибирской тайги», – выхватывая бальзам из его пальцев, кручу им над своей головой, – и не узнать.

– Помнится, кто-то очень старался меня от нее избавить.

Рассматриваю Чехомова. На этот раз его прическу: открытый лоб, коротко стриженные виски, едва заметную небрежность темных волос. Весь такой примодненный, куда деваться.

– Чтобы у тебя так стояло, ты каким-то средством пользуешься?

Он прекрасно понимает, что я имею в виду его прическу, а точнее, приподнятую от корней и зачесанную назад челку. Но появляющаяся на его губах надменная улыбка предвещает ответ с оттенком пошлости:

– Чтобы у меня стояло, я никаким средством не пользуюсь.

Закатываю глаза и обхожу Чебурашкина сбоку, забрасывая лямку рюкзака себе на плечо.

– А-ри-на, – неожиданно по слогам звучит мое имя за спиной, – Цейц, – и моя фамилия с раздражающим растягиванием звука «ц» на конце. – Что вы забыли в нашем храме кафедры «Экономики автомобильного транспорта»? Насколько я осведомлен, у вас немного другая специальность.

– А вы приложили усилия, чтобы осведомиться? – Мне даже оборачиваться не надо, так как кое-кто равняется со мной, благоухая ароматом парфюма по правую руку от меня. – Похвально.

– Узнать твою специальность было не так-то сложно, – разворачиваясь спиной, шагает задом наперед, – все-таки с Жанной учишься в одной группе.

– А мою фамилию?

– Как-никак ты у Жанны в друзьях. Правда, пришлось гадать между трех Арин. Не думал, что это имя так распространено. Но все-таки я остановил выбор на той, чья фамилия Цейц. Кстати, у тебя там старая аватарка? Цвет волос другой. Ты, оказывается, брюнетка.

– Ты, оказывается, тоже… брюнет. И вообще, зачем ты проводил такой тщательный анализ моей личной странички? Нечем было больше заняться?

– А может, я хотел устроить на твой аккаунт массовую атаку?

– Каким образом?

Тормозим около окна, из которого солнечные лучи, как прожектора, направляют на нас теплый свет. Из-за этого в глазах Чехомова появляется еще больше искорок.

– Под тем видео, где ты занимаешься вандализмом моих дредов, в комментариях было очень много вопросов про тебя. «Кто такая?», «Как зовут?» Честно, еле сдержал себя, чтобы не слить твои данные всем на обозрение.

– Ждешь от меня благодарности за твою сдержанность?

Многозначительно молчит, но его эмоции говорят сами за себя.

– Не дождешься, – снова обхожу его сбоку, надеясь, что он за мной не последует.

– Я с тобой еще не закончил. – А кое-кто не сдается.

– Сегодня всем от меня что-то надо, – бубню себе под нос. – Вот у тебя что за причина?

– Мне просто скучно.

– Вон те девушки на диване, которые в тебе уже протерли дыру, тоже скучают. Может, пора отправиться к ним? Избавите друг друга от этого пассивно-психического состояния.

– Я и эти девушки знакомы. Как-то с ними избавлял себя от пассивно-психического состояния. Мне не понравилось.

Сворачиваем в лестничный проем. Останавливаемся.

– Что, сразу с двумя?

Опять многозначительное молчание, и эти раздражающие эмоции.

– Чехомов, – оборачиваемся на голос откуда-то сверху. – Я скоро забуду, как ты выглядишь, – на лестнице стоит преподавательница лет сорока пяти в брючном костюме темно-вишневого цвета. Этот цвет отлично сочетается с тоном ее помады на увеличенных уколами губах.

– Алена Юрьевна, – Чебурашкин снова обнажает в улыбке идеально ровные зубы, – такого, как я, вы не забудете.

– Это точно. Почему сегодня не явился на лекции? Что у тебя на этот раз? – приподнимая ярко очерченную бровь, спускается по ступенькам. – Бабушку долго через дорогу переводил?

– Нет. Проспал. Всему виной вот эта красотка, – Чехомов нагло обнимает меня за талию. – Вы ж, как никто, понимаете – молодость, гормоны.

Скидываю его руку, а он лишь ухмыляется:

– Только вы, Алена Юрьевна, не ревнуйте. У нас с ней ничего серьезного. Так, друг друга от скуки спасаем.

– Позволь в таком случае и мне тебе подкинуть безудержного веселья. Спросишь у старосты темы к семинару и все лекции к следующему занятию мне предоставишь. Ну как, повеселее стало?

– Обожаю женщин с чувством юмора.

– А я вполне серьезно, Чехомов, – произносит со сталью в голосе. – Это девушки ведутся на твои глаза, а на экзамене по моему предмету их магия не поможет. Я понятно изъясняюсь?

– Весьма.

– Так что хотелось бы на следующем занятии тебя увидеть. И услышать.

– Какая женщина! – Чехомов провожает Алену Юрьевну взглядом, когда та проходит мимо.

А я, воспользовавшись тем, что он отвлекся, спускаюсь по лестнице.

– Кстати, а где Жанна? – Он от меня не отстает. – Куда пропала? Вчера на встречу с нами не пришла. Лепила какие-то отговорки.

– Она плохо себя чувствует.

– Воспаление хитрости?

– Если только от тебя передалось.

– Нет, мы с Жанной не настолько близки, чтобы друг другу что-то передавать.

Выходим на третий этаж. Приковываем к себе взгляды студентов.

Вот что он за мной плетется?

– Надеюсь, у нее ничего серьезного?

– Недомогание. Периодическое. Бывает.

– А, я понял, у нее начались ваши женские штучки.

– Какой догадливый.

– Я их называю «неделя минета».

– Фу, какой ты отвратительный, – а ведь я понимаю, о чем он.

– Это правда жизни, че.

– У тебя ко мне все? – Торможу возле своей аудитории. – Ты же куда-то шел?

– Сделаю тебе одно предложение и уйду.

– У тебя десять секунд. И тогда ухожу я.

– Приглашаю тебя поучаствовать со мной в гонке.

Глава 7. Ответ. Знакомство. Шлем

Поучаствовать с ним?

– А, понятно. Очередной прикол? – Недоверчиво вглядываюсь в лазурные глаза. – Это поэтому меня Эдик обрабатывал в столовой? У тебя с ним какое-то личное состязание?

– Какое еще состязание? – На лице Чехомова на секунду проскальзывает искреннее удивление. Если он вообще способен на искренность. – Чего он тебе заливал?

– Пытался меня развеселить. Осыпал комплиментами. И, по-моему, звал меня вечером для поднятия настроения на какую-то гонку. Я не особо его слушала, если честно.

Замешательство и направленный в мою сторону взгляд чуть потемневших глаз из-под насупленных бровей.

– Привет, Панк, – здороваются с ним мои одногруппницы, сворачивая мимо нас в постепенно заполняемую студентами аудиторию.

– Здоро́во, – на них даже не обращается внимание. – А ты, значит, грустишь? – А это уже адресуется мне.

– Не твое дело, – тут же вспоминаю про виновника моей грусти. Чтоб ему икалось.

– Ладно, – беззаботно отзывается Чехомов, убирая руки в карманы. – Что ты Эдику ответила?

– Сказала, что подумаю.

– Когда девушка так отвечает, это в большей степени означает «нет», иначе бы она сразу согласилась.

– А тебя мой ответ Эдику обрадовал или расстроил?

– Мне все равно.

– То есть ты совсем не азартный человек?

– С чего такие выводы?

– Ты же сам только что пригласил меня, как я понимаю, на ту же самую гонку. Разве не в твоих интересах, чтобы я пошла именно с тобой?

– А это не мой интерес, а Жанны.

Теперь на моем лице проскальзывает удивление. И не секундное. Мимикой показываю, что мне требуются разъяснения.

– Я не выполнил ее задание, когда подсел к тебе тогда в клубе. Я проиграл. Поэтому теперь всего лишь исполняю ее желание. А именно, приглашаю тебя поучаствовать со мной в гонке.

– То есть это даже не прикол и не искренний порыв провести со мной сегодняшний вечер?

– Нет, поверь, у меня есть с кем его провести.

Кто б сомневался.

– То есть я могу отказаться?

– Конечно. Моя задача была лишь пригласить, но выбор за тобой. – Вот тут я вижу, что Чехомов действительно начинает скучать. Разглядывает свои кроссовки, словно произведение искусства. Как будто поставил галочку, пригласив меня. Потерял интерес. И просто ждет моего отказа.

Но мне же надо его немножко помучить.

– Ты мальчик терпеливый?

Отрывается от лицезрения обуви, не понимая, к чему я веду.

– Могу предположить, что да, – отвечаю за него. – Значит, подождешь моего ответа. Узнаешь его после лекции, – скрываюсь от его взгляда, стреляющего в упор, за дверями аудитории.

Пока слушаю заунывные речи преподавателя по зарубежной литературе, обдумываю события первой половины дня.

Кое-кому я так и не ответила на сообщение с утра. А вот кое-кому мне вдруг очень захотелось написать прямо сейчас. Под партой, положив телефон на колени, украдкой строчу Жанне:

Арина

Не знаю, чего ты там мутишь за моей спиной, но ответь: что там за гонки и в чем подвох пойти на них с Панкушкой-Вадюшкой?

Жанна

С Панкушкой-Вадюшкой?

.

Так он все-таки тебя пригласил? Молодец.

Я нетерпиливо печатаю:

Арина

Ближе к сути моего вопроса.

Тут Жанна выдает «лестницу» из предложений:

Жанна

Что за гонки не скажу.

Узнаешь все сама.

А подвоха никакого нет.

Просто приятно проведешь время.

Я б сама с удовольствием приняла участие.

Но я в данный момент лежу в позе эмбриона.

Закинулась таблетками и не хочу, чтоб меня кто-нибудь трогал.

На что я ей задаю вопрос:

Арина

И ты предлагаешь, чтобы вечером потрогали меня, я так понимаю?

Жанна

Смени обстановку, старушка. А разрешать или запрещать касаться своего тела, решать тебе

.

Какие все сегодня щедрые. Выбор мне предоставляют.

Кому-то касаться моего тела пока не время. Не готова я к этому. А вот прислушаться к совету Жанны, переключиться и попытаться получить новые эмоции, думаю, стоит.

А побесить кого-нибудь можно засчитать за получение новых эмоций?

После лекции, специально задержавшись в аудитории, одна из последних выхожу в коридор.

Думала, что он забил. Нет, стоит, подпирая стенку. Но не один. В обществе какой-то пергидрольной блондинки.

– Ты сильно расстроишься, если я соглашусь пойти? – нагло врываюсь в их милое воркование.

– Пойти с кем? С Эдиком? – ухмыляется.

– С тобой.

Улыбка тут же сходит с его лица.

– Заедешь за мной вечером. Адрес спросишь у Жанны. Всего хорошего, – хлопаю по плечу.

Уф-ф. А плечо-то как из гранита. Качается, что ли?

Отдаляясь от Чехомова и его блондинистой мадемуазель, не оборачиваюсь, так как знаю, что на этот раз за мной никто не последует.

Чебурашкин

Выходи

В сообщении без лишних предисловий обозначает мне мои действия абонент, которого я вбиваю в телефон как «Чебурашкин».

Не Панком же мне его величать. Не дорос еще в моих глазах.

Дав наставления Байку, чтобы хорошо себя вел и не скучал, выхожу из квартиры.

Легкое волнение внутри меня из-за неизвестности сегодняшнего вечера куда лучше, чем ставшие привычными пустота и уныние из-за затянувшего однообразия, в которое я сама себя загнала за последние полгода.

Узнаю припаркованную у подъезда машину Чехомова, из салона которой снова долбят басы. Замечаю девочку-подростка с розовыми волосами, выглядывающими из-под легкой вязаной шапки, на переднем пассажирском. Так как это место уже занято, у меня отпадает необходимость рассматривать вблизи недовольное лицо Чехомова, сидящего за рулем. Я и через зеркало заднего вида смогу это сделать, если понадобится.

Чудненько.

– Привет, я Вера, – между сидений протягивают мне миниатюрную руку с розовым маникюром, как только я устраиваюсь на своем месте. Отмечаю про себя просторность салона.

Мужского приветствия мне слышать не приходится. Зато в-трубочку-уши-сворачивающую музыку выключили. Только за это низкий поклон не проронившему ни звука водителю, как будто набравшему воды в рот или наевшемуся кое-чего.

– Арина, – здороваюсь в ответ с улыбающейся мне Верой.

Улыбка у нее красивая, искренняя. И кого-то мне напоминает. Как и ее лицо. Сколько ей лет? Четырнадцать-пятнадцать? Вера очень миленькая. Но, как по мне, немного переборщила с тональником, на бледном фоне которого выделяются темно-карие глаза, угольные брови и коричневая помада на губах.

Зачем весь этот боевой раскрас в столь юном возрасте?

– Клевый цвет волос, – она продолжает со мной разговаривать, как с давней подружкой, – в следующий раз в такой же покрашусь.

– Только предупреждаю, когда синий смывается, волосы приобретают зеленоватый оттенок.

– Знаю, Вадя тоже как-то ходил как водяной.

– Синички, – подает голос тот, кого только что назвали Вадей. Хотя ему больше пошло бы Гадя. Потому что именно как Гадя он себя и ведет, – может, в тишине поедем? Вот не улыбается мне ваше бабское щебетание слушать всю дорогу.

– Не ругайся, – Вера ласково гладит его по плечу. Разворачивается к лобовому. – Мы уже замолкаем.

А мне вот молчать совсем не хочется.

– Чехомов, – водитель дергается от внезапности произношения мною его фамилии, – скажи, ты когда волосы красил в синий цвет, тоже в фольгу сидел завернутый? Я бы на это посмотрела. Ладно, девушек в салоне в таком виде застать, но вот парней…

Вместо ответа в салоне включают музыку. Негромко. Очередной намек заткнуться прозрачен как слеза.

Довольная, откидываюсь на спинку, устраиваясь поудобнее. Рукой касаюсь чего-то прохладного и круглого.

Я как бы догадываюсь что это, но на всякий случай уточняю:

– Это что? – приподнимаю моего неожиданного «соседа», чтоб Чехомову было его видно в зеркале заднего вида.

– Шлем, – безэмоционально.

– Чей?

– Моей бывшей. Но сегодня он твой.

– Зачем?

– Для гонки. По правилам заезда в целях безопасности ты должна быть в шлеме.

Это что за заезд такой намечается, мне кто-нибудь ответит?

Волнение внутри меня усиливается.

Глава 8. Ваша карета подана

Как про шлем услышала, сразу будто проглотила язык. Поджала губы. Отвернулась. Думает о чем-то. Молча. Вот и славно. Мне уже хочется поскорее приехать на место, отстреляться, порадовать сестру, после всех развезти по домам и завалиться к Эдику. Заодно спросить у него без посторонних глаз, чего это он к Арине подбивал клинья? Понравилась, что ли? Не, симпатичная, спорить не буду. Попка зачетная. Да и вообще… Губы пухлые. Нос аккуратный. Цвет глаз приятный. Теплый. Медово-ореховый. Грудь… Где-то там она должна быть. Я заметил ее очертания под худи. Могу предположить навскидку, что размер небольшой. Такой, знаете, который помещается в мужские ладони.

В мои бы точно поместилась.

Так, сруливать надо с этой темы. Не я, а друг в эту речку свои удочки закидывает. Ему можно. Он в активном поиске. А я в активном похуе.

У меня на эту весну и лето немного другие планы. Не романтические. Немного другими планы были и на этот вечер.

Со мной, как и в прошлом году, в гонках должна была участвовать Вера. И как только сестра узнала, что мне пришлось променять ее на другую девушку, дома вместе с мешающейся под ногами кошкой Сосиской не давала проходу.

«Симпатичная?», «Когда ты успел с ней познакомиться?», «А вы уже целовались? Признавайся», – сыпались в мою сторону вопросы. И аргументы, что я не по собственной воле впрягаюсь во все это, не работали.