Читать онлайн Испытание империи

Richard Swan

TRIALS OF EMPIRE

Copyright © 2024 by Richard Swan

First published in the United Kingdom in the English language in 2024,

by Orbit an imprint of Little, Brown Book Group.

Перевод с английского Расима Прокурова

Иллюстрация Виталия Аникина

Карта 7Narwen

© Р. Прокуров, перевод на русский язык, 2026

© Издание на русском языке, оформление.

ООО «Издательство «Эксмо», 2026

Пролог

На виселицу летним утром

«Вина рождается из умысла».

Из труда Катерхаузера «Уголовный кодекс Совы: Практические советы»

Помню, однажды мне довелось наблюдать, как вешали человека. Это случилось в маленьком городке, в десяти милях к северу от Лайенсвальда, и я могла думать лишь о том, какая это жестокая участь – столь дивным летним утром оказаться на виселице.

Человек, чье имя стерлось из моей памяти, как и название городка, обвинялся в убийстве. История, как это часто бывает, нелепая: уличная перебранка, которой бы следовало завершиться спустя пару часов в ближайшей таверне. Но вместо этого от ругани спорщики перешли к действиям, и один ударил другого ножом в грудь. Затем преступник сбежал, но Брессинджер выследил его меньше чем за день: убийца не придумал ничего лучше, как спрятаться на дереве.

Я сидела с Вонвальтом в одной из комнат на втором этаже таверны и наблюдала, как рабочие под руководством плотника возводили виселицу. Вонвальт сидел за столом, просматривая какие-то бумаги, среди которых было и обвинительное заключение. Убийца тем временем исповедовался в городской тюрьме неманскому священнику.

– На что вам все это? – спросила я, небрежно указывая на бумаги.

Вонвальт поднял глаза, ничуть не раздраженный моим вмешательством. Как правило, он охотно пользовался возможностью обучить меня чему-то, даже если я бывала непочтительна или груба.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он.

– Бумаги. Это…

– Обвинительное заключение.

– Ну да. К чему это все?

Я мгновенно осознала свою ошибку. Вонвальт откинулся на спинку, достал трубку и закурил. По его губам скользнула улыбка.

– Тебе стоит поработать над порядком судопроизводства.

– Пусть бы и так, – я пожала плечами. – Просто мне все это кажется пустой тратой времени. Вы все равно его повесите. Результат один. Так к чему эти… бюрократические проволочки?

Вонвальт обдумал услышанное с тем раздражающе-насмешливым видом, какой обычно принимал, будучи в хорошем настроении.

– Давай поразмыслим над этим. Что произошло? – Он кивнул в направлении окна, имея в виду убийство.

Я недоуменно нахмурилась. Вонвальт и сам знал, что произошло.

– Убийство. Поножовщина. Повздорили из-за… Нема, каких-то инструментов? Один полоснул другого, тот умер – получается, это убийство. Куча народу видела это, так что у нас полно очевидцев, и это не подлежит сомнению.

– Ага, верно, – тихо проговорил Вонвальт. Затем глубоко затянулся и выдохнул струйку дыма. – Все так. А что было потом?

– Убийца сбежал, и Дубайн его выследил.

– А дальше?

Я недовольно фыркнула.

– Вы его допросили, применили Голос Императора, и он во всем сознался. И вместо того, чтобы обезглавить его там же, вы сидите за писаниной, вынуждая других тратить время и силы на возведение виселицы, от которой завтра не будет никакого проку!

Вонвальта явно позабавило мое негодование.

– Давай на миг представим, что меня здесь не оказалось, – сказал он. – Что я не смог применить к нему Голос Императора и добиться от него признания. Что бы тогда произошло?

– Горожане забили бы его до смерти.

– Серьезнее! – одернул меня Вонвальт, так что я вздрогнула.

– Начался бы судебный процесс, – сказала я через секунду.

– Верно. Его бы допросили законники, а возможно, и староста. А теперь представь, будто во время допроса выяснилось, что преступник лишен рассудка. Что тогда?

Я раскрыла и закрыла рот, ибо уже ступила на зыбкую почву.

– Ну… это кое-что поменяло бы.

– Точно. Оправдывает ли общее право душевнобольных?

– Да.

– Почему?

– Не знаю.

– Подумай!

Я задумалась.

– Потому что это не их вина.

– Совершенно верно. Вина рождается из умысла. «Тот, который не осознает природы своих деяний, не может отвечать по тем же правилам, что и тот, который действует в сознании». Катерхаузер. По той же причине мы не судим детей или собак, – сэр Конрад постучал по виску. – Они не понимают, что творят.

Несколько мгновений я переваривала услышанное.

– А что, если погибший убил жену преступника? – спросил Вонвальт.

– В каком смысле?

– Я спрашиваю: что, если убитый сам в то утро убил жену убийцы? Или, быть может, его ребенка? Что, если преступником двигала месть? Что тогда?

– Тогда… он в любом случае совершил убийство.

Вонвальт улыбнулся и одобрительно кивнул.

– Да. Но справедливо ли будет его повесить в этом случае?

Я задумалась и покачала головой.

– Полагаю, что нет.

– Верно. И что нам остается?

– Отправить его в тюрьму?

– Мы могли бы отправить его в тюрьму. Посадить его на всю оставшуюся жизнь или на несколько лет. Быть может, его бы даже не осудили. Человек зарезал убийцу своей жены. Много ли в Денхольце нашлось бы таких, кто стал бы его винить?

– Думаю, немного, – согласилась я.

Вонвальт откинулся на стуле и в молчании сделал несколько затяжек.

– Казалось бы, простое дело об убийстве, но как легко в нем запутаться. Если бы мы схватили преступника в тот миг, когда он зарезал жертву, и обезглавили его, не удосужившись даже спросить, почему он это сделал, правосудие бы восторжествовало?

– Очевидно, что нет, – ответила я, раздосадованная, как это часто бывало после уроков Вонвальта.

– Разумеется, нет. – Сэр Конрад погасил трубку и убрал в карман, после чего вновь пробежал взглядом обвинительное заключение. Удовлетворенный, он сложил лист пополам и поднялся. – Знаю, судебные процедуры кажутся нудной, сухой и бессмысленной работой – и зачастую так оно и есть. Но мы следуем им не просто так. В особенности когда приходится решать вопросы жизни и смерти. Кто знает, какие детали откроются по ходу дела?

– Я поняла.

Вонвальт кивнул.

– Хорошо. Понимаю, Хелена, юриспруденция кажется тебе скучной, но верь мне, когда я говорю: мало что в этом мире сравнится по важности с процедурой следствия.

Я не сдержалась и фыркнула. Вонвальт окинул меня строгим взглядом, но отповеди не последовало. Он посмотрел в окно, на почти готовую виселицу. День был по-настоящему чудный.

– Ну, пошли, – сказал Вонвальт и махнул в сторону двери. – Покончим с этим.

I

Естественный порядок рушится

«Жизнь не имеет значения. Забудьте о Неманской церкви: никто и ничто не сможет осудить вас, кроме вас самих и тех, кто сейчас рядом с вами. Пусть сегодня за вас говорят ваши деяния. Немногие из нас задержатся в чертогах людской памяти».

Лорд Вольф фон Варинштадт, из обращения к первому легиону накануне Битвы при Рабсбахе

Когда пришел враг, я спала и видела во сне Мулдау.

Впрочем… сон не самое подходящее слово. Это был кошмар. В то время кошмары преследовали всех нас. Иногда нам снилось одно и то же, и видения эти были полны знамений, а в иных случаях нам являлись лишь бессмысленные картины ужаса. Но мы видели их постоянно, и это неизменно вселяло страх. По прошествии десятков лет я молюсь о тихой и бессонной ночи. Мои молитвы редко бывают услышанными.

Мне снился Мулдау. Я нечасто вспоминала родной город. Первые семнадцать лет моей жизни трудно назвать счастливыми. Холод и голод, опасность и одиночество были моими неизменными спутниками. Но случались и проблески хорошего, хоть в то время я их и не ценила.

В Мулдау хватало храмов, при которых существовали всевозможные благотворительные ордены. Многие из них представляли собой нечистые на руку заведения, созданные с единственной целью – отмывать незаконно добытые деньги. Но оставались и такие места, как Храм Святой Гримхильты, что хранили верность заявленным принципам.

Во сне я попросилась в приют, как порой случалось и в жизни. Подмести в галерее, вытряхнуть пыль из алтарных покрывал, начистить серебряную утварь, и все ради горячего ужина и ночлега. Я как раз собралась поесть, и матре, женщина, чье имя давно стерлось из моей памяти, отвела меня в сторону, желая наставить в Главных Добродетелях.

Только вскоре она сама же о них и позабыла. Матре сидела в молчании и бесплодных раздумьях, внутри меня вскипала досада. Я хотела спокойно поесть. Слушать эту женщину само по себе было неприятно, а ждать, когда же она заговорит, было еще хуже.

Через какое-то время я стала подсказывать ей, но матре по-прежнему молчала. Я становилась все настойчивей и скоро начала кричать, потом вопить на нее как умалишенная, но так и не смогла ничего добиться. Она лишь смотрела на меня пустым, отрешенным взглядом, словно разум ее заволокло туманом.

Женщина заплакала, ее рассудок угас, и мозг лишился способности породить связную мысль. Пока я воплями требовала рассказать мне о Добродетелях, матре была поглощена абсолютным ужасом, не в силах думать о чем-либо вообще, не говоря уж об учении Немы. Когда остатки ее разума рассеялись, как пар над остывающим кипятком, она взглянула на меня широко раскрытыми, полными ужаса и паники глазами. Потом она принялась кричать, возмущенная несправедливостью своего безумия, своей немощью перед лицом внезапного и неизлечимого упадка. Матре визжала, как животное или младенец, как существо, не сознающее ни себя, ни своего места в мире.

На этом сон обрывался. С того первого раза я видела его еще не раз, и всегда он оканчивается примерно одним тем же: матре кричит, я кричу, просыпаюсь и слышу собственный крик.

Я не знаю, что значит этот кошмар. До сих пор не знаю. И десятилетия раздумий не дали никакого вразумительного ответа.

Но я по-прежнему размышляю о нем. Я думаю о многом, что случилось в то время.

Что-то зажало мне рот и нос. Это была рука сэра Радомира. От его перчатки пахло старой кожей и спиртом.

– Тише ты, ради Немы, – прошипел бывший шериф.

От него разило вином. Он давно топил в нем кошмары, но эта череда загадочных видений оказалась непосильной даже для него.

Я замолчала. Машинально попыталась сесть, но сэр Радомир не дал мне этого сделать.

– Нет, – прошептал он и помотал головой.

Он огляделся. В зал попадал лунный свет, и я разглядела белки его глаз.

Дом стонал и скрипел на ветру.

Я различила в сумраке маркграфиню храмовников Северину фон Остерлен, облаченную в кольчугу и черно-белое сюрко ордена. Она стояла, прислонившись к стене у входа в зал, ее рука покоилась на эфесе короткого меча, на лице читалось выражение напряженного ожидания.

Я осторожно повернулась. По другую сторону зала в похожей позе стоял Вонвальт. Но если фон Остерлен казалась встревоженной, то сэр Конрад выглядел спокойным, даже задумчивым. Мне стало любопытно, о чем он размышлял.

Сэр Радомир медленно отступил от меня и вернулся в свой угол. Мне стало понятно, что я была единственной, кому удалось поспать.

Мы притихли. Снаружи ветер ворошил кроны деревьев, свистел в ветвях и шелестел листьями. Деревянные балки скрипели, точно корабельная палуба да пропитанные соленой водой канаты. Сквозь тростниковую крышу, поднимая пыль и труху, задувал холодный воздух.

В этом шуме что-то двигалось.

Я прислушивалась, так что кровь застучала у меня в ушах. Что бы это ни было, оно двигалось медленно и осторожно, выжидало, когда поднимется ветер, стараясь скрыть свои шаги за шелестом травы… Все это говорило о наличии разума и позволяло исключить случайности вроде забредшей косули.

Я нахмурилась и склонила голову набок. Теперь до меня доносился странный звук… падающих капель? Но снаружи было сухо. Я огляделась, но не заметила никаких струек, и, похоже, никто, кроме меня, этого не слышал. Услышанное напоминало стук, как если бы вино из опрокинутого кубка просачивалось сквозь доски стола и капли падали на пол.

Ramayah.

Слово прозвучало ниоткуда, всплыло из глубин моего сознания.

И вот новый звук: что-то задело дощатую стену с той стороны, где стоял Вонвальт, вырвав его из задумчивости.

Я машинально потянулась к мечу. Остальные плотнее сжали рукояти. Я поочередно взглянула на Вонвальта, сэра Радомира и фон Остерлен, но нам ничего не оставалось, кроме как и дальше притворяться спящими в надежде самим застигнуть нападавших врасплох.

Что-то глухо стукнулось в доски, и этот звук невозможно было списать на ветер. Трое непрошеных гостей? Или, может, четверо? А то и вовсе разведчики впереди целой армии? В лучшем случае это могли быть бандиты, задумавшие нас ограбить, в худшем – некое воплощение наших ночных кошмаров. Выяснить это наверняка не было никакой возможности. Прорваться за дверь и скрыться в темноте казалось безумием. Оставалось только ждать и молиться.

Звуки за дверью изменились. Теперь казалось, кто-то скребет когтями по доскам и принюхивается, точно кабан. На какую-то секунду я понадеялась, что так оно и есть, что наши страхи и паранойя довели нас окончательно. Я повернулась к Вонвальту, готовая криво усмехнуться, закатить глаза и, быть может, понимающе подмигнуть. Он бы, в свою очередь, улыбнулся, убрал руку с меча и жестом велел мне спать дальше.

Вонвальт действительно выпустил рукоять меча. Но затем достал из кармана медальон Олени и повесил на шею.

У меня заколотилось сердце.

– Нет, – выдохнула я.

– Что? Что там? – шепотом спросил сэр Радомир.

Я посмотрела на дверь. Скрежет когтей стал громче и настойчивей.

Я перевела взгляд на Вонвальта. Наши глаза встретились, и сэр Конрад чуть заметно покачал головой. Лицо его было мрачным.

– Что?! – прошипел сэр Радомир.

– Наверное, мы умрем, – только и сумела я сказать.

Дверь с треском распахнулась.

Утро выдалось бодрящим. Небо над нами было чистым и голубым, воздух – прозрачным и холодным. Изо рта у нас валил пар, и мы плотнее кутались в плащи.

Мы стояли вымотанные, потрясенные, но невредимые. Снаружи ничто не указывало на вторжение чужаков: ни отпечатков на покрытой росой траве, ни поломанных стеблей, ни разбросанных бочек или ящиков. Во дворе не было ничего примечательного, если не считать следов, которые оставили мы сами.

Это была типичная для той части Хаунерсхайма деревня. Я позабыла ее название, помню только, что располагалась она милях в двадцати к северу от Хофингена и представляла собой последнее крупное поселение на нашем пути, а дальше тянулись обширные необитаемые земли, которыми славилась Северная марка. Вдали, если смотреть на восток, горы Хассе переходили в предгорья Лиендау, еще достаточно высокие, чтобы на вершинах оставались снежные шапки. На западе угадывались начатки необъятных древних лесов, простиравшихся до Северного моря и Толского побережья.

Перед нами раскинулась россыпь из примерно пятидесяти домов с тростниковыми крышами, такими высокими и крутыми, что дома походили скорее на большие шалаши. На первый взгляд деревня как будто вымерла.

– Сэр Радомир, – позвал Вонвальт.

– Да?

– Будьте любезны, приведите барона.

– Ага.

Мы втроем дожидались, пока сэр Радомир прошел к большому дому в четверти мили от нас и скрылся внутри. Спустя пару минут он вышел, и за ним – горстка людей, возглавляемых престарелым лордом, напомнившим мне сэра Отмара из Рила. Такой же сутулый, болезненный, он, вероятно, правил этими местами лет с двадцати и пережил несколько поколений соратников.

Старый лорд приблизился к нам в сопровождении своей челяди.

– Наша проблема разрешена? – спросил он.

Вонвальт молчал несколько секунд, после чего ответил:

– Полагаю, что да.

Барон хмыкнул.

– Хотите пополнить припасы, прежде чем уйдете?

– Да, – сказал Вонвальт. – И еще получить сведения, вы обещали поделиться.

Старый барон подмигнул мне, но я была не в том настроении, чтобы улыбнуться в ответ, как он того ждал. Впрочем, не было похоже, что его это задело.

– Пойдемте. Поедим, и я расскажу, что мне известно.

Слуги водрузили в зале стол на козлах и принесли немного хлеба и кувшин вина, который мы охотно разделили на четверых. Хозяин пить не стал.

– Итак, сэр Довидас, – произнес барон, обращаясь к Вонвальту. – У вас есть предположения, что за тварь наводила страх на моих людей?

Вонвальт задумчиво кивнул.

– Полагаю, редкий вид дикой кошки. Редкий здесь, в хаунерской Долине. Их куда больше водится за Ковой, в северных землях Конфедерации.

– Большая кошка? – переспросил барон. В его голосе сквозили нотки недоверия.

– Ага, – небрежно ответил Вонвальт. – Гевеннанская саблезубая. Они почти незаметны благодаря окрасу и охотятся исключительно по ночам. Мы все видели ее.

– Да, мы слышали шум. – Барон демонстративно взглянул на сломанный засов, на который прежде запирались двери зала.

Вонвальт склонил голову.

– Безусловно, это грозный хищник. Но у меня две хорошие новости. Первая – других таких не будет, поскольку эти кошки охотятся в одиночку. А вторая – вероятно, мы прогнали ее навсегда.

– Почему вы так говорите? Откуда такая уверенность?

– Мой опыт подсказывает, что эти существа весьма рациональны и выбирают легкую добычу. Они сразу покидают охотничьи угодья, если им дают отпор. Скорее всего, вы ее больше не увидите.

Казалось, барон принял эту ложь с облегчением.

– Что ж! Выпьем за это! – Он поднял кубок. – Я перед вами в долгу, сэр Довидас!

Вонвальт тонко улыбнулся, чуть приподняв бокал.

– Я был бы признателен, сир, если бы теперь вы поделились сведениями, которые у вас имеются.

Старый лорд кивнул.

– Да, вы это заслужили. – Он оглянулся через правое плечо и крикнул в сторону двери: – Анхельм! Сведения!

Вонвальт нахмурился. Дверь в зал снова с треском распахнулась. Но на этот раз вошли пятеро крепких на вид мужчин, вооруженных чем попало.

– Какого хрена это значит? – воскликнул сэр Радомир, вскакивая.

Мы с фон Остерлен последовали его примеру и обнажили клинки.

Вонвальт остался сидеть. Он жестом указал на вошедших.

– Вы не могли отправить этих людей изловить дикую кошку? – спросил он со скучающим видом.

– Только ведь не было никакой кошки, не так ли? Правосудие, сэр Конрад Вонвальт.

На сей раз Вонвальт взглянул на старого лорда с интересом.

– Итак, вам известно, кто я.

Барон рассмеялся.

– А вы-то считали меня деревенским идиотом? – Он осклабился. – У меня отличная память на лица, сэр Конрад, – и ткнул себя большим пальцем в грудь. – Я был на вашем посвящении в Сове. Да уж, оба мы были тогда помоложе, а?

Вонвальт не смог скрыть удивления.

– С тех пор прошло больше двадцати лет.

Барон постучал себя пальцем по виску.

– И все же я помню, как будто это было вчера.

Вонвальт поморщился.

– И что теперь? Вы же задумали убить меня, верно?

– Вы в немилости, сэр Конрад. Думаете, до нас не доходят новости из Совы? Вас разыскивают лорды всех земель, за вашу голову назначена щедрая награда. Достаточно, чтобы на долгие годы обеспечить деревню продовольствием и товарами. Это будет моим наследием, и никто не скажет, будто я не заботился о своих людях и не был верен Аутуну.

Повисло молчание.

– Я надеялся избежать кровопролития, – проговорил Вонвальт.

Барон снова рассмеялся.

– Крови не будет. Я же сказал вам, вы будете арестованы и возвращены в столицу.

– Я говорил не о нашей крови.

Барон хмыкнул, демонстративно оглядывая гостей.

– Пьянчуга, женщина и малолетняя служанка. Ваша репутация героя Рейхскрига, возможно, опережает вас, сэр Конрад, но даже вам не одолеть пятерых. Уж определенно не с такой плюгавой свитой. Бросайте оружие, отныне вы осужденный, и не более того.

– Старый ты хрен, – процедил сэр Радомир и сплюнул на пол. В его голосе сквозили злость и разочарование. – Пустая трата времени и жизней. Нам и впрямь придется перебить вас всех?

– Выбора нет, – с досадой отозвалась фон Остерлен и кивнула на барона. – Ему известно, что это сэр Конрад.

Впервые за все время барон утратил самообладание.

– Довольно! Бросайте оружие, или мне придется принудить вас силой. И имейте в виду, – он указал на меня, сэра Радомира и фон Остерлен, – что мне нужен только сэр Конрад.

– Готовы? – спросил через плечо Вонвальт, не обращая внимания на барона. – Вы должны действовать быстро.

Мы синхронно кивнули и рассредоточились, выставив перед собой клинки в классической сованской позиции.

– Да ради Немы, о чем вы толкуете? – со злостью и недоумением воскликнул барон. – Кровь богов, Анхельм! Хватайте их!

– Бросьте оружие! – прогремел Вонвальт Голосом Императора.

Все пятеро немедленно побросали оружие, словно ими управлял невидимый кукловод. Вытаращив глаза, разинув рты и пошатываясь в немом ужасе, как пьяные, они наблюдали за собственными действиями. На доски со стуком попадали дубинки, топорики и примитивно сработанный моргенштерн.

Все происходило стремительно. Я едва двинулась, как сэр Радомир и фон Остерлен прикончили каждый по два человека. Безжалостно, колющими и рубящими ударами, словно продираясь сквозь заросли. Я занесла меч, но моему противнику хватило духу подставить под удар предплечье. Он отшатнулся, и следующим выпадом я вогнала меч ему точно в глаз. Я целилась не в лицо – скорее в уязвимую шею – но мой меч легко вошел ему в мозг, даже не задев костей глазницы. Бедняга рухнул замертво.

В тот же миг рядом оказался сэр Радомир и перерезал мертвому горло, после чего вытер клинок о его одежду. Это была бойня. Кровь хлестала из ран, заливая доски пола, точно вино из порванного меха. Кто-то верещал, оглушительно громко, прерываясь лишь на вдох, и я не сразу сообразила, что это барон.

Вонвальт так и не сдвинулся с места. Он молча сидел, дожидаясь, пока барон не умолкнет. Как знать, возможно, на глазах у старого лорда убили его сына.

– С минуту назад вы спрашивали, не считаю ли я вас идиотом, – произнес Вонвальт. – И ответ: да. Считаю. И своими действиями вы лишь утвердили меня в этом мнении.

– Как у вас… что вы сделали? Как у вас получилось? Что вы натворили?! – бестолково верещал барон.

Вонвальт наконец-то извлек свой меч из ножен и положил на стол перед собой.

– Сведения. Вопросы, которые мы обсуждали с вами вчера. Я бы хотел услышать ответы. Вы знаете, я могу вытянуть их из вас, хотите вы того или нет, поэтому сберегите мне время и силы.

Вонвальт сидел и терпеливо ждал, пока барон успокоится настолько, чтобы связно говорить.

– С какой стати мне говорить вам что-либо? – спросил старый лорд. – Вы все равно убьете меня.

– Верно. Вы подстрекали других к убийству, и наказанием за это преступление является смерть.

– Не в вашей власти казнить меня. Вы больше не Правосудие. Нет больше Правосудий.

– Формально я не был лишен своей власти.

– Вы изменник, – прошипел барон.

– Обвиняюсь в измене, – поправил Вонвальт, словно эта мелочь могла переубедить собеседника. – Вы зря растрачиваете мое время. Мне применить Голос на вас? Могу заверить, это не самый приятный опыт.

Барон выглядел жалко.

– Хотите знать о «языческой армии»? – спросил он с ядом в голосе. – Драэдистах и северных бандитах, обитающих в лесах? Под предводительством жрицы-воительницы? Так? Об этом вы хотели узнать?

– Вы говорили, будто до вас доходили некие слухи. Якобы вам кое-что известно.

– Верно, я слышал о них. И все, что слышал, сейчас рассказал вам.

– Я хочу знать о происхождении и местонахождении этой армии.

– Понятия не имею, где сейчас эта армия. Даже не уверен, существует ли она! По мне, так это все чепуха какая-то.

Вонвальт нахмурился.

– Вы говорили…

Барон яростно указал на дверь:

– Я сказал вам, потому что хотел, чтобы тварь, которая наводила страх на деревню, была убита, и я знал: если у кого-то и хватит на это сил, то, конечно, у вас, Правосудие. Опытный мечник, владеющий магией… пусть и изменник Короны – слишком уж ценная возможность, чтобы упускать, – с неясным выражением то ли злобы, то ли отчаяния он обвел взглядом трупы на полу. – Теперь-то я понимаю, что совпадение не такое уж удачное.

Вонвальт откинулся на спинку стула. Я видела, с каким трудом он сдерживает гнев.

– У вас ничего нет. Вы просто заманили меня в ловушку. Чтобы использовать.

Барон пожал плечами. Я услышала, как у меня за спиной сердито засопели сэр Радомир и фон Остерлен.

Вонвальт поднялся и взял меч со стола.

– На вашем месте, сир, я бы не выражал столь открыто свою преданность Аутуну. Не теперь.

– Я принял Высшую марку и не питаю любви к Двуглавому Волку, – барон усмехнулся. – Но я также знаю цену деньгам. Я сдал бы вас и за одно лишь вознаграждение.

– Ну что ж, пусть так. Поскольку Моргард остался без гарнизона, полагаю, вскоре вам придется присягать на верность этой самой «жрице-воительнице». И едва ли в Хофингене хватит людей, чтобы отправить к вам на подмогу.

Барон растерянно помотал головой.

– В Моргарде есть гарнизон.

Вонвальт перехватил рукоять меча, готовый зарубить старого лорда.

– Но какое это имеет значение? Вам есть что еще сказать? Каждое слово, которое вы произносите, чтобы помочь мне, продлевает вашу жизнь на лишнее мгновение.

Барон снова помотал головой, но скорее в замешательстве, чем из желания поспорить.

– В Моргарде разместился Шестнадцатый легион. Князь Гордан самолично привел их в город.

Вонвальт выдержал паузу.

– Шестнадцатый легион уничтожен, солдаты мертвы все до одного и князь Гордан вместе с ними.

Барон снова замотал головой, на этот раз куда решительнее.

– Не знаю, что и сказать. Но легион не уничтожен. Солдаты расквартированы в крепости.

Мгновение Вонвальт обдумывал услышанное. Он опустил меч, и я уже подумала, что он пощадит старого лорда. Но затем он обрушил на него всю мощь Голоса Императора, задавая один за другим вопросы – о языческой королеве-воительнице, о природе нападавшего на деревню существа, о том, какие новости доходили до них из Совы о Вонвальте и князе Гордане, и еще о многом другом.

Может, барона и нельзя было назвать честным человеком, и все же он говорил правду – по крайней мере, в том, что касалось его неведения. Он не знал ничего, кроме тех же слухов, что мы слышали сами. Но и в том, что князь Гордан и Шестнадцатый легион находились в Моргарде, он был твердо убежден.

В конечном счете барона убил не меч, а допрос. Мучительный спазм сжал ему горло, у него закатились глаза, он повалился вперед, и его сердце остановилось.

Рукой в перчатке Вонвальт вытер пот со лба. Мгновение он смотрел на барона, после чего вложил меч в ножны и поднялся.

– Идем, – сказал он и, перешагивая через трупы, направился к выходу.

Мы последовали за ним. Я задержалась лишь на миг, взглянуть на маленькую руну изгнания, которую Вонвальт начертал на дверном косяке.

– А счет уже солидный, – сказал мне сэр Радомир.

Мы забрали лошадей и двинулись на север по старой тропе, почти заросшей шиповником. Вонвальт не разговаривал с тех пор, как мы оставили мертвого барона.

– Вы это о чем? – спросила я с раздражением.

Я была вымотана, замерзла и еще не вполне оправилась после жутких событий прошедшей ночи.

– Об убитых тобой людях, – пояснил сэр Радомир и хлебнул вина из меха, который пополнил из запасов барона.

– Что за дикость так говорить, – проговорила фон Остерлен позади нас. – Вы что, ведете счет?

Сэр Радомир пожал плечами.

– Я лишь имею в виду, что прежде Хелена была предана своим возвышенным идеалам. И спешила судить тех, кто идет на убийство.

– Довольно, – точно усталый учитель, проворчал Вонвальт, едущий во главе нашей колонны.

– Я могу говорить за себя, – сказала я, на что Вонвальт лишь пожал плечами.

– Ага, – согласился сэр Радомир. – Это ты умеешь.

– Нет ничего противозаконного в том, что мы сделали. Эти люди собирались арестовать нас.

– Хех! – воскликнул сэр Радомир, ткнув мне пальцем перед носом. – Но эти-то люди действовали в рамках закона. Император назначил за голову сэра Конрада законную награду.

– Это была самозащита, – ровным голосом проговорила фон Остерлен.

– В самом деле? А может, пятерых бедолаг зарезали за то, что они пытались обеспечить соблюдение общего права? Конечно, нам-то оно больше ни к чему.

Я почувствовала, как меня захлестывает волна негодования.

– К чему этот разговор? Чего вы добиваетесь? – Я всплеснула руками. – Или что, нам следовало сдаться, чтобы нас доставили в Сову и публично казнили, в то время как Клавер собирается напасть? Кровь богов, если вам просто хочется поспорить, лучше держите свои мысли при себе. Видит Нема, нам и без того хватает трудностей.

Сэр Радомир помолчал, потом криво и неискренне улыбнулся.

– Просто хотел поупражняться в юридическом диспуте. Думал, вам это нравится.

– Хватит, сэр Радомир, – устало повторил Вонвальт.

Некоторое время мы ехали молча. Как это часто бывало в те дни, я невольно стала думать о Дубайне. Вонвальт и фон Остерлен были немногословны, сэр Радомир – просто сварливым дурнем, и я как никогда тосковала по Брессинджеру с его непринужденным нравом. Да, он был ворчливым и замкнутым, но также нередко создавал контраст настроениям окружающих. Когда Вонвальт хранил молчание, Дубайн пел, а если Вонвальт бывал мрачен – Дубайн болтал без умолку. Будь он в эти минуты с нами, то упражнялся бы в каламбурах на разных языках – излюбленное его занятие, – или затеял бы игру в слова с сэром Радомиром, или пытался бы вызвать улыбку на устах фон Остерлен. И непременно добился бы своего. Брессинджер мог быть – и был – неукротимым.

Я улыбнулась своим любимым воспоминаниям о нем и прикусила губу, стараясь не расплакаться. Мне так его не хватало.

Так, в молчании, прошло примерно полчаса. Я мысленно вернулась к прошлой ночи и залу, где мы спали. Вопрос завертелся на кончике языка, но я была еще слишком взбудоражена, чтобы озвучить его.

– Они вернутся? – спросила я наконец и почувствовала, как напряглись сэр Радомир и фон Остерлен. – Эти… существа?

Я старалась не думать о них. Это были жуткие твари вроде тех, что мы с сэром Радомиром видели в Кераке.

Твари, что словно преследовали нас.

– Скорее уже демоны, – пробормотал сэр Радомир.

– Да, – тихо согласилась фон Остерлен.

Вонвальт мельком оглянулся. Лицо у него выглядело усталым и землистым.

– Нет. Во всяком случае, не туда.

Я вспомнила руну, которую он начертал на дверном косяке, и как визжали другие существа, наткнувшись на нее, – словно их обдало кипящей смолой.

– Но… в этих краях что-то происходит. Я это чувствую. Ткань между мирами тонка и становится все тоньше. И пока это так, боюсь, мы будем и впредь сталкиваться с этими… «существами».

– Ну да ладно, – проговорил сэр Радомир. Ему явно хотелось переменить тему. – А что насчет Шестнадцатого легиона? Каждый отсюда и до Совы уверен, что легион уничтожен. Как так вышло, что они обосновались в Моргарде?

– Могу вас заверить, сэр Радомир, – сказал Вонвальт, отворачиваясь, – я намерен это выяснить.

Мы проехали еще немного. Заросли шиповника стали расступаться, и вскоре крестьянские угодья остались позади. Мы приближались к обширным болотам. Наползли тучи, и в зыбком свете позднего утра пейзаж казался серым и убогим.

У самой окраины нам на глаза попалось жалкое зрелище – почти затерявшееся в зарослях дрока старое святилище Немы. Алтарь просел, олений череп валялся на земле, и на камнях были видны лишь пятна расплавленного воска. Судя по обвивающим алтарь зарослям, за ним давно никто не ухаживал.

– Нужно сказать жителям, чтобы привели его в порядок, – сказала фон Остерлен.

Вонвальт окинул взглядом святилище.

– С чего это должно меня волновать? – проговорил он и погнал коня дальше по этим суровым, неприютным землям.

II

Перебирая варианты

«Самое благое для человеческого сознания – это готовность изменить его».

Из трактата Чана Парсифаля «Империя и наказание»

Это был мой последний визит в Моргард.

Для меня это место всегда было олицетворением ужаса, продажности, предательства, насилия и смерти. Прежде здесь была вотчина маркграфа Вестенхольца, уже несколько месяцев как повешенного. Теперь же город находился под управлением коменданта до прибытия князя Гордана Кжосича, третьего императорского сына, и Шестнадцатого легиона.

Нам довелось повстречать князя Гордана на Баденском тракте, по пути в Сову, и он запомнился мне приятным человеком, не слишком озабоченным превратностями имперской политики. Князь должен был занять пост маркграфа Моргарда к наступлению лета, когда Северное море успокаивалось настолько, что пираты из северных королевств могли совершать набеги на побережье.

С тех пор поползли слухи, будто легион уничтожен и князя уже нет в живых. Впервые мы услышали об этом от сенатора Тимотеуша Янсена в тайном убежище хаунерской крепости Остерлен, но с тех пор мы слышали это едва ли не в каждом поселении, где бывали.

Легионы были окутаны некоей аурой таинственности. Конечно, такое убеждение активно насаждалось и культивировалось сованцами, но в этом не было нужды. Свидетельства их военной мощи находились повсюду. За свою жизнь я ни разу не слышала, чтобы имперский Легион был разбит. И до опрометчивого вторжения в Ковоск и распространения по всей территории Конфедерации черного пороха как орудия мятежей и саботажа едва ли нашлись бы сведения о сколь-нибудь значимом поражении Легиона за последние полвека.

На то было много причин, и я не вижу необходимости подробно останавливаться на этом. Подготовка, снаряжение, стратегия и тактика, как и фанатизм вкупе с недостатком слаженности и сплоченности со стороны многих противников – все играло свою роль. Вот почему в то время никто и помыслить не мог, чтобы Легион был разбит, и уж тем более уничтожен вплоть до последнего солдата. Но, как и во многих других сферах в Сованской Империи, превосходство Легионов шло на убыль. Черный порох находил все больше применения на боле боя, и сованцы, в отличие от своих врагов, не спешили его осваивать, преданные короткому мечу и отжившей свое тяжелой коннице.

Поэтому известие, будто Шестнадцатый легион не только не был уничтожен, но и благополучно прибыл в Моргард под предводительством князя Гордана, вызывало у нас смешанные чувства. Убеждение, что легионы были непобедимы, перекликалось с нашими собственными представлениями о естественном порядке вещей и поэтому служило странным утешением. А поскольку нашей целью все еще оставалось сохранение Империи – или хотя бы того законного мира, который она установила, – эта новость казалась благом.

Но в то же время в этом было что-то… странное. Многие из тех, кто от природы не отличался доверчивостью, признавали, что Легион разгромлен. Поэтому столь внезапный поворот воспринимался не как хорошая новость, а как нечто по сути своей неправильное и зловещее.

Во многом так оно и было.

И скоро я расскажу почему.

Мы приближались к Моргарду с юго-востока. Путешествие было долгим и трудным. Мы не могли передвигаться по хорошим дорогам, пролегавшим в этой части Хаунерсхайма, из страха быть обнаруженными и поэтому были вынуждены довольствоваться древними тропами, что вели через леса и болота этих необжитых земель.

Наконец мы вышли к побережью. В воздухе пахло солью, холодный ветер гулял по пескам и шелестел в сухой траве. Теперь нам не приходилось пробираться через лесные чащи и можно было двигаться быстрее, но мы оказались беззащитны перед пронизывающими порывами.

В пути мы по большей части молчали. Вонвальт, как и следовало ожидать, был мрачен и меланхоличен, а сэр Радомир зачастую пил до отупения. Я уже начала задумываться, почему он оставался с нами. Это был простой человек, для которого предпочтительнее блюсти закон в маленьком городке, нежели разбираться в политических интригах. Ночные кошмары и таинственные явления пугали его сильнее, чем он показывал. Но, как и Вонвальт, он воевал в Рейхскриге и на собственном опыте познал все ужасы войны. Возможно, бывший шериф держался из желания не допустить возвращения тех страшных дней. В конце концов, он был ревностным служителем закона, с моральными принципами такими же черно-белыми, как и сюрко фон Остерлен.

Что касается самой маркграфини, то я гадала, не сожалеет ли и она, что примкнула к Вонвальту. Я была этому только рада, поскольку фон Остерлен отличалась взвешенностью и прагматизмом, а кроме того умело сражалась. Но и она поддалась тому унынию, что охватило нас. Маштабность нашего дела могла ошеломить кого угодно, а маркграфиня была набожна и серьезно относилась к своей миссии в Зюденбурге.

Но при всем этом я не думала, что фон Остерлен покинет нас. Она сознавала, какая угроза исходила от Бартоломью Клавера. И хоть Империя Волка имела множество недостатков и была воздвигнута на костях и крови, едва ли приход к власти фанатичного тирана исправил бы положение.

– Каков ваш план? – спросила она, когда мы разбили лагерь в последний раз, прежде чем добраться до Моргарда. Мы расположились у края древнего и мрачного леса, в двух шагах от широкого, продуваемого всеми ветрами берега. Наши лошади, такие же несчастные, как и мы, осторожно щипали сухую траву.

– Приближаться следует осторожно, – ответил Вонвальт, лениво вороша костер палкой. – Наверное, лучше Хелене и сэру Радомиру сначала разведать обстановку. Они привлекут меньше внимания.

– И что нам искать? – спросила я.

– А ты как думаешь? Я хочу знать, действительно ли Шестнадцатый легион в городе.

– И как я узнаю?

– Их пять тысяч человек! – воскликнул Вонвальт. – Хорошо, если внутри поместилась хотя бы половина.

– Не обязательно говорить таким тоном.

– Да. Но я сказал.

– Нема, не будьте же таким хмурым козлом, – воскликнул сэр Радомир. – Это моя обязанность.

Мы невольно рассмеялись, но затем повисло молчание.

– Меня это все беспокоит, – проговорил наконец Вонвальт. – И потому я так раздражителен.

– Старый барон мог ошибиться. Уверена, это самое вероятное объяснение, – сказала фон Остерлен.

Вонвальт медленно покачал головой.

– Нет, он говорил правду или, в крайнем случае, думал, что говорит. До самого конца.

– «Конец» очень подходящее слово, – проворчала фон Остерлен. – У него не выдержало сердце, верно?

– Хм-м, – протянул Вонвальт.

– Вы сказали ему, что вы по-прежнему Правосудие.

На этот раз Вонвальт вскинул голову и посмотрел ей в глаза.

– Так и есть, я Правосудие.

– Нет, это не так. И хоть я не блюститель закона, но, насколько мне известно, противоречить вам – не преступление.

Вновь повисло молчание.

– Что ж, ладно. Я чувствую, вас что-то тревожит. Давайте разберемся с этим здесь и сейчас.

Фон Остерлен хмыкнула.

– У нас есть миссия, да, и притом важная, я это понимаю. Я доверилась вам, сэр Конрад, и это стоило мне репутации – и карьеры, осмелюсь добавить. Но будем откровенны: справедливо это или нет, но вы больше не агент Короны. И если мы хотим одолеть Клавера – а я согласна, что его замыслам нужно помешать, – то нам не следует прибегать к его методам. Клавер гнусный, вероломный человек и извращает учение Немы в свою пользу. Ни один человек, верный учению Немы, не стал бы поступать так же, как он. Пользуясь тайным драэдическими знаниями в своих целях – мало того, убивая людей с их помощью, – вы ничем не лучше Клавера. Вы ведете себя как разбойник. И я не могу этого терпеть.

Вонвальт терпеливо ее выслушал.

– У меня к вам одна просьба: поразмыслите немного, – ответил он.

Фон Остерлен нахмурилась.

– Поразмыслите, прошу вас. Представьте империю, где Клавер становится императором. Что, по-вашему, он сделает?

Маркграфиня на мгновение задумалась, но затем покачала головой, не желая продолжать этот разговор.

– Перебьет своих врагов, – подсказал сэр Радомир.

– Верно, – согласился Вонвальт. – В Сове пройдет большая чистка. Полагаю, будут перебиты члены бывшего Ордена Магистратов и все законники, преданные Императорскому Суду. Все, что имеет отношение к обеспечению общего права, будет упразднено и уничтожено. Дальше?

– Сенаторы, – сказала я.

– Сенаторы. Каждого Хаугената бросят в тюрьму, подвергнут пыткам и казнят. Каждый член Императорского дома, включая детей, будет предан мечу. Итак, оборвутся тысячи жизней, и это за первые несколько дней. После этого Клавер восстановит верховенство второй головы Аутуна – канонического права. Неманской церкви вернут былое могущество и – боги упаси – драэдические знания. И там, где прежде были Правосудия, появятся неманские инквизиторы. Вам известно, какое наказание предусмотрено каноническим правом для еретиков?

– Смерть, – ответила фон Остерлен.

– Сожжение, – поправил Вонвальт, – худшая из смертей. Вам известно, чем карается супружеская измена?

Фон Остерлен помотала головой.

– Обвиняемый лишается зрения. Воровство?

– Я поняла.

– Вору отрубают руку. Богохульство?

– Я же сказала, что поняла.

– Таким отрезают язык. Оскорбление священника?

Фон Остерлен промолчала.

– Конфискация жилья. Пропуск причастия? Конфискация скота. Прелюбодеяние до свадьбы? Таких следует утопить. И, – он указал на нее пальцем, – это коснется не только тех, кто преступит закон. Подумайте о своих правах. Что вам сейчас позволено? Согласно общему праву, вы можете ходить куда вам угодно, говорить что вам вздумается, выйти замуж за кого вы захотите. Вы можете есть и пить что вам хочется, оскорбить кого сочтете нужным оскорбить. Да, учение Немы – единственно признаваемая религия в Империи, но какое наказание вам грозит за ересь? Штраф, да и тот несущественный. Открыто признаваемая ересь наказывается костром, но любой Правосудие, из тех кого я знаю, приложит все усилия, чтобы избежать этого. Вы можете свободно заниматься своими делами, сознавая, что вы свободны по праву, и даже если вдруг совершите преступление, вашу виновность придется еще доказать. В большинстве случаев худшее, что может ждать вас, – это тюремное заключение. И так должно быть. – Он резко щелкнул пальцами, отчего фон Остерлен вздрогнула. – Все это будет забыто. В одночасье. Если то, что было до Аутуна, кажется вам скверным, подождите и увидите, что будет после него. И это при условии, что Клавер будет хотя бы придерживаться общепринятых норм канонического права, а не станет править исключительно по своей прихоти. «Остерегайтесь тирана, ибо он облачен в доспехи невежества».

– Да, – сказала фон Остерлен, – всякому человеку до́лжно подчиняться одним принципам и процедурам. Даже вам, сэр Конрад.

– Безусловно. Итак, я описал вам, что случится, если Клавер одержит верх, – и поверьте, это в лучшем случае. Какова же приемлемая цена, чтобы избежать этого?

– Я не законник. Мне кажется, вы можете изворачивать факты и аргументы в свою пользу, и многое в ваших устах станет правильным и честным.

– Я бы не был блюстителем закона, если бы не мог этого делать.

– Я серьезно.

– Как и я. Ну же, Северина, это важно.

Она закатила глаза и вздохнула.

– Я замерзла и устала. Заканчивайте свой урок, и я наконец лягу спать.

– Задумайтесь о принципах общего права. Подумайте о своих правах и свободах. Давайте представим на мгновение, будто сованцы вели свои завоевания с одной лишь целью – навязать общее право. Как по-вашему, Рейхскриг был приемлемой ценой за это?

– Тысячи погибли.

– Да, но еще больше осталось в живых. И теперь их жизнь лучше. И если смотреть в целом, от Рейхскрига выиграло больше людей, чем пострадало от него.

– Хорошо, пусть для вас это и аргумент. Многие с вами не согласились бы. В особенности из числа порабощенных.

– Не будьте же так упрямы, Северина. Подумайте хорошенько. Ведь истина в моих словах очевидна.

– И я не сомневаюсь, что вы в это верите.

Впервые за время этого разговора – если это можно было так назвать – я заметила, что Вонвальт теряет терпение.

– Теперь подумайте, какая у нас есть альтернатива. Абсолютная теократия под управлением фанатиков. Десятки, а может, сотни тысяч людей погибнут, если не больше. Мрачное, безрадостное будущее, в котором миллионы живут в страхе за свои жизни, в ужасе оттого, что малейшее нарушение может закончиться для них увечьем или смертью. Какую цену можно заплатить, чтобы избежать этого? Жизнь одного человека? Тысячи… десятка тысяч?

Северина фон Остерлен досадливо, даже театрально пожала плечами.

– Что вы хотите услышать от меня?

– Мне все равно, что вы скажете. Важно, чтобы вы поняли. – Вонвальт вытянул руку так, словно держал что-то между большим и указательным пальцами. – Не имеет значения, владею ли я драэдическими знаниями. Как не имеет значения смерть одного провинциального лорда. И жизни пятерых крестьян, зарубленных в большом зале. Я мог бы сжечь ту деревню дотла вместе со всеми ее жителями, и все равно это была бы приемлемая цена. Понимаете? Мы даже не приблизились к нижней границе допустимого в нашем стремлении помешать Клаверу взойти на трон. – Вонвальт глубоко вздохнул и глотнул эля из меха, после чего продолжил, глядя на огонь: – Порой мы вынуждены выйти за рамки закона, чтобы защитить этот самый закон. Вы правы, называя Клавера гнусным и вероломным человеком, но заблуждаетесь, утверждая, что я не лучше него. Я лучше. И всегда буду лучше. Клавер нарушает закон, дабы убедиться, что он так и останется растоптанным. Я же преступаю закон лишь затем, чтобы его можно было уберечь. Время высоких идеалов прошло. Впереди нас ждут лишь черные дела, и, если вы к этому не готовы, лучше уходите сейчас.

– Лучше умереть, служа закону, чем служить режиму, который им пренебрегает, – прошептала я.

– Бликс, – машинально пробормотал Вонвальт, перехватив мой взгляд.

Фон Остерлен покосилась на меня.

– Ты мне больше нравилась, пока молчала.

– То же самое можно сказать и про вас, – парировала я.

Сэр Радомир хмыкнул, потом захихикал и в конце концов засмеялся, и вскоре смеялись уже все, готовые ухватиться за любую возможность сбросить напряжение.

Вонвальт вздохнул.

– Спите. Я первым несу вахту. А завтра попытаемся выяснить судьбу Шестнадцатого легиона.

Мы с сэром Радомиром приближались к Моргарду, одетые как простолюдины. Полагаю, в то время мы таковыми и были.

Моргард, этот гигантский обсидианово-черный замок, возведенный среди утесов Северного моря, вздымался в серое рассветное небо. У его подножия раскинулось предместье, оживленные рыбацкие и торговые поселения, выросшие здесь вопреки всем имперским указам и запретам. Как бородавку невозможно свести раз и навсегда, так и маркграфы с течением поколений оставили всякие попытки избавиться от этих построек.

Было холодно и сыро, в воздухе стоял запах соли и рыбы, а над головой безумолчно кричали морские птицы. Обычно в гавани, где стояли на якоре боевые карраки громадного Имперского флота, был виден лес мачт. Но в тот день мы не заметили ни одной.

Мы старались идти с беззаботным видом людей, которым нечего скрывать, но, когда впереди показалось предместье, я ощутила волнение. Мы условились, что немного побродим по окрестностям, расспросим насчет соленой рыбы, будто хотим наладить поставки для одного купца в Сове. Однако на окраинах нам никто не попался, так что пришлось пройти дальше, чем мы собирались.

Только вот и там никого не оказалось.

– И куда все подевались, Казивар их забери? – пробормотал сэр Радомир, озираясь.

До этого я дважды бывала в Моргарде, и оба раза в поселении хоть и маленьком, но кипела жизнь. Теперь кругом царило такое же безлюдье, как и в необитаемых частях Северной марки. Не было заметно и признаков присутствия в городе армии. Моргард не мог вместить всех солдат Легиона, и значительная их часть неизбежно разместилась бы за крепостными стенами и по окрестностям.

– Не представляю, – отозвалась я недоуменно.

Мы оглядывали разбросанные как попало дома, которые из временных жилищ постепенно превращались в постоянные. Какие-то были построены из кирпича или дерева, другие представляли собой глинобитные хижины. Но людей нигде не было.

Я окинула взглядом высокие черные стены Моргарда, освещенные мглистым утренним светом. Там тоже никого не было, ни единого часового. Казалось, это все здесь поразила некая болезнь, отрезала Моргард от Империи и бросила загнивать.

– Это место мертво. Что бы здесь ни случилось, от нас это ускользнуло, – проговорил сэр Радомир, лениво распинывая мусор под ногами.

Я не видела следов сражения, копоти, зарубок на досках или брызг крови. Пиратский набег многое объяснил бы, пусть даже серьезной армии потребовались бы месяцы – если не годы, – чтобы взять Моргард, но я не слышала, чтобы столько пиратов когда-либо пересекало Северное море.

– Не нравится мне это, – продолжал бывший шериф. – Надо возвращаться. Все как мы и предполагали: Шестнадцатый легион разбит, а барон ошибался.

Я разделяла его беспокойство. Тревогу вызывало не столько отсутствие людей – было что-то еще. Казалось, сам воздух пропитан чем-то зловещим, противоестественным, словно пришли в действие некие таинственные силы. Я в прямом смысле ощущала на себе чей-то взгляд. И это лишь отчасти можно было объяснить крайним нервным напряжением.

Ramayah.

Я резко обернулась.

– Вы это слышали? – спросила я.

– Слышал что?

– Шепот. У меня над самым ухом.

– Нет, не слышал, – ответил сэр Радомир, скрывая за раздражением страх. – Идем. Здесь нам делать нечего.

Я охотно согласилась и уже готова была развернуться и поскорее унести оттуда ноги, как вдруг уловила краем глаза движение.

– Там! – воскликнула я, указывая на участок стены.

Сэр Радомир долго щурился, глядя против серого, мглистого света.

– Ага, – пробурчал он затем, но страх в голосе остался.

Судя по силуэту, это был солдат. Он шагал вдоль стены, не глядя по сторонам, а дошагав до башни, повернул на север и скрылся из виду. Стена была слишком высокой, а часовой – слишком далеко, и судить мы могли лишь о самом факте его существования. Солдат двигался странной походкой, ритмично и неестественно, как будто маршировал. Через какое-то время он появился вновь и повторил свой маршрут. При этом он даже не пытался окликнуть нас, хотя мы были единственными людьми в поле видимости.

Мы долго стояли, не проронив ни слова. Я заметила, что сер Радомир положил руку на эфес меча.

– Идем, – сказал он, не сводя глаз со стен.

– Кто это? – Я попыталась разглядеть расцветку сюрко на часовом. Казалось, это были цвета Императорского дома – красный, желтый и голубой, – но расстояние скрадывало детали.

– Не знаю, но в замке кто-то есть, – сказал сэр Радомир. – Это мы и хотели выяснить.

Мне хотелось уйти не меньше, чем ему, но какая-то сила удерживала меня на месте.

– Мы не знаем, кто это.

– Люди Аутуна. Может, и не из Легиона, но из имперских солдат – а значит, нам не друзья.

Несколько секунд я молча разглядывала крепостные стены.

– Ты прав, – сказала я наконец. – Пойдем.

В этот миг стали открываться ворота.

Створки, составленные из массивных дубовых досок и окованные железом, стонали и скрипели, открываясь внутрь.

– Идем, Хелена! – прошипел сэр Радомир и ухватил меня за руку.

– Нет, – сказала я, не сводя глаз с ворот.

Мы так никого и не увидели, никто не потрудился выслать патруль, чтобы перехватить незваных гостей. Створки двигались так же, как солдат на стене, – медленно и механически, словно по принуждению.

– Идем. – Я двинулась в направлении крепости.

– Нужно привести сэра Конрада, – сказал сэр Радомир.

Я высвободила руку из его хватки.

– Так приведи.

– Хелена, тебе нельзя идти туда. Тебя убьют.

Я помотала головой.

– Нет. Если бы нас хотели убить, то давно бы это сделали. Нас еще за сотню шагов достали бы лучники.

Сэр Радомир заглянул мне в глаза.

– Хелена, что-то не так. Мне это не нравится. Идем отсюда. Мы должны привести сэра Конрада и леди фон Остерлен.

Я отвела взгляд и вновь двинулась к воротам.

– Идите. Приведите их. Встретимся внутри.

Я не стала дожидаться его ответа.

– Хелена! – крикнул он.

Я шагнула во внешний двор.

– Хелена! – в последний раз прокричал сэр Радомир.

Ворота сами по себе сомкнулись за моей спиной.

Навстречу мне никто не вышел. В Моргарде никого не было, как и в предместье за его стенами.

Я была встревожена и напугана, но не настолько, чтобы стоять без действия. Направившись к каменной лестнице, что вела на стену, я быстро взбежала по ступеням, а добравшись до верха, выглянула между зубцами и различила в отдалении сэра Радомира. Бывший шериф возвращался к тому месту, где укрывались Вонвальт и фон Остерлен. Это было немного неожиданно: я полагала, что сэр Радомир, как бы он ни был напуган, останется под стенами.

Солдат приближался к восточной оконечности южной стены и, когда дошел до угловой башни, повернул в мою сторону. Этот участок стены имел в длину ярдов пятьдесят, и часовой, облаченный в доспехи и сюрко, шагал словно понукаемый невидимой рукой.

– Эй? – окликнула я его.

Часовой даже не моргнул. Он глядел прямо перед собой, словно в пустоту. Руки безвольно болтались, и походка казалась странной и неестественной.

Я достала меч из ножен и выставила перед собой.

– Эй ты! – крикнула я ему.

Если бы я не шагнула в сторону, солдат налетел бы прямо на меня. Он просто прошел мимо, к следующей башне, затем повернул и пошел дальше, пока не достиг северной оконечности стен. От него исходило странное зловоние. Я уже наблюдала нечто подобное, когда столкнулась с одержимой монахиней в коридорах Керака. Но если монахиня говорила со мной и задавала вопросы – и даже напала, – солдат оставался ко мне совершенно безразличным. Он был скорее одурманен, нежели одержим.

– Хелена, – произнес голос.

Я резко обернулась. Голос как будто прозвучал у меня за спиной, но рядом никого не оказалось. Внизу, во дворе, тоже никого не было. Меня пробрала дрожь. Казалось, замок пустовал, и даже бродивший вдоль стен солдат был не в счет, поскольку будто бы спал на ходу.

– Хелена. Главный зал.

Снова этот голос. Женский. Он показался мне знакомым, только я не могла вспомнить, где его слышала.

Страх вновь напомнил о себе. Скованная глубоким ужасом, я все же спустилась по каменным ступеням, прошла под опускной решеткой и оказалась во внутреннем дворе. Уже знакомая деревянная лестница слева от меня вела к единственному входу в донжон. Я поднялась, толкнула узкую, тяжелую дверь и вошла в помещение, где следовало оставлять оружие. Но и там никого не оказалось, так что я оставила меч при себе.

В приемном зале никого не было, и я просто прошла его насквозь. Мне были знакомы планировки сованских замков, так что я представляла, где должен располагаться главный зал. Но ощущение страха нарастало. Внутренности скрутило, а кожа покрылась мурашками. Я чувствовала, как по спине сбегает холодный пот. Меня словно тянуло в главный зал, и в то же время я понимала, что не хочу здесь находиться.

Убранством главный зал ничем не отличался от многих других. Высокие арочные окна, внушительный камин, гобелены и ковры, полированное дерево и собрание охотничьих трофеев. Мебель вынесли, оставив пустое пространство, продуваемое сквозняками. И на возвышении – резное деревянное кресло, в котором маркграф обычно принимал просителей.

В кресле восседала пожилая дама.

– Здравствуй, Хелена. Давно не виделись.

Это была леди Кэрол Фрост.

III

Плод ядовитого древа

«Информация не существует в вакууме – это весьма упорядоченный результат человеческого мышления. Ее невозможно – и не следует – отделять от источника. Информация, добытая неправомерным способом, все равно что плод, сорванный с отравленного дерева. Единственно верное решение в этом случае – пренебречь ею».

Из труда Катерхаузера «Уголовный кодекс Совы: Практические советы».

– Быть этого не может, – выдохнула я. И медленно, с опаской, приблизилась.

Я часто видела леди Фрост в кошмарах, и всякий раз она, как мне казалось, душила двуглавого волка. Но чтобы вот так, во плоти? Ни разу с тех пор, как Рилл был предан огню, – и, как я полагала, леди Фрост вместе с ним.

– Вас убили Клавер и Вестенхольц.

К горлу подступила тошнота. Я наблюдала спиритические сеансы, во время которых допрашивали умерших. Встречала души недавно умерших, скитающиеся по Равнине Бремени. Но я ни разу не видела, чтобы убитый человек был возвращен к жизни.

– Нет, не убили. Подойди ближе.

Я послушалась. Это была далеко не та старая жрица, что я видела в лесу близ Рила. Да, она была стара, как я сейчас, – в морщинах и с сединой в волосах, – но назвать ее хрупкой едва ли повернулся бы язык. Напротив, в ней, несмотря на возраст, ощущалась физическая сила. Она стала заметно крупнее, как если бы обуздала свой гнев и обратила его в рост.

Облик представшей передо мной леди Фрост не имел ничего общего с той сожженной женщиной, что я видела в своих снах. Не было обожженной кожи, расколотых зубов или запекшихся глазных яблок. Нет, она выглядела здоровой и невредимой. Единственными отметинами на ее коже были языческие татуировки, темно-синие линии вокруг глаз и рта. Их тоже недоставало в моих видениях.

– Что произошло? – спросила я шепотом. – Здесь? Куда все подевались?

Но я уже знала. Глядя на леди Фрост, восседающую с властным видом, точно хаунерский лорд, я стала догадываться. Шестнадцатый легион действительно был разгромлен.

– Вы жрица-воительница. Языческая королева, о которой все толкуют. Это вы.

Леди Фрост тонко улыбнулась.

– Ваш наставник скоро будет здесь. Я расскажу, когда он явится.

Больше всего в произошедшем меня поразила реакция Вонвальта. Казалось, он ничуть не удивился.

– Итак, – произнес он, когда вошел в зал в сопровождении сэра Радомира и фон Остерлен. Лицо его было мрачным. – Вы живы.

– Да, – не стала отрицать леди Фрост.

Я взглянула на Вонвальта, не в силах скрыть изумления.

– Вы знали об этом? – Я бесцеремонно показала на леди Фрост.

Вонвальт помотал головой.

– Нет. Но у меня давно были смутные подозрения. Помнишь, ты рассказывала о встречах с Августой в Эдаксиме – и как она упоминала неких «помощников». Но не только это, кое-что еще заставляло меня задуматься в последнее время, и только теперь все прояснилось, – он повернулся к леди Фрост. – Вы пытались связаться со мной через Хелену. В Линосе.

Мне вспомнились жуткие кошмары в той рыбацкой деревушке у Кормондолтского залива – как я проснулась и увидела Вонвальта в изножье кровати, с медальоном Олени в руке, а у его ног лежал раскрытый Гримуар Некромантии. В ту ночь, будучи в забытьи, я попыталась убить Правосудие Розу – вернее, Басю Яск, ковосканскую шпионку-полукровку.

– Вы пытались через меня убить Розу, – произнесла я, потрясенная открытием. – Вы знали, что она подослана к нам, и пытались остановить ее.

– Кто-нибудь соизволит объяснить, что все это значит? – спросил сэр Радомир. – И прежде всего, кто вы?

У леди Фрост дрогнули уголки губ, точно кукловод дернул за ниточки.

– Я леди Кэрол Фрост. Теперь я известна под другим именем и титулом, но пока не будем об этом. Воды и без того достаточно мутны.

– Это уж точно, – проворчал сэр Радомир.

– Сэр Конрад, – спросила фон Остерлен, – эта женщина чем-то примечательна?

Вонвальт вздохнул.

– Я рассказывал вам эту историю, правда, без подробностей. Когда-то давно мы заезжали в деревню Рилл на севере Толсбурга.

Он поведал фон Остерлен о произошедшем: как мы впервые увидели леди Фрост и прервали драэдический ритуал в лесу, как наложили штраф на местных жителей… и как люди маркграфа Вестенхольца по наущению Клавера сожгли деревню вместе с ее обитателями.

Фон Остерлен задумчиво кивала. Оставалось лишь гадать, что она думала обо всем этом. В конце концов, она принадлежала к храмовникам, и, хоть у храмовников назначение маркграфов оставалось делом скорее политическим, в их среде хватало и воинствующих фанатиков. Я провела не так много времени в обществе фон Остерлен, чтобы распознать ее суждения на этот счет, но долгие годы в Приграничье, бок о бок с язычниками, несомненно, ожесточили ее в отношении драэдистов. Конечно же, фон Остерлен с пренебрежением воспринимала магические практики, считая их колдовством. И вмешательство леди Фрост в дела Вонвальта внесло бы осложнения в их сотрудничество, я была в этом убеждена.

– Не терпится узнать, каким образом вы оказались здесь.

– Не сомневаюсь.

– Как вы избежали смерти в Рилле?

– Просто оказалась в другом месте в нужное время, – ответила леди Фрост. – И никакой… «языческой магии».

– Ваш муж…

– Отмар убит, это так. Я не желаю говорить об этом, в особенности с вами.

– Пусть так.

– Вы Связанные, – заключила леди Фрост.

– Как и вы, – сказал Вонвальт.

– Да.

– Вы снились мне. Всем нам.

– Я польщена.

– Мне не до шуток, – раздраженно проворчал Вонвальт. – Знамения. Видения грядущих событий. Краха Империи.

Леди Фрост склонила голову набок.

– Мне снится то же.

Повисло молчание.

– К чему столько скрытности? – Вонвальт обвел жестом зал. – Наша встреча явно была предопределена.

Леди Фрост окинула его оценивающим взглядом.

– Потому что, Правосудие сэр Конрад Вонвальт, я не знаю, на чьей вы стороне. И, – добавила она, опережая Вонвальта, – полагаю, вы сами этого не знаете.

– Вздор, – небрежно возразил Вонвальт.

Леди Фрост покачала головой.

– Нет. Вы еще боретесь с собой, – тут она кивнула на меня. – И не только это. Что-то держит тебя в цепкой хватке, девочка.

Теперь все взоры были обращены ко мне. Мне захотелось, чтобы каменный пол подо мной разверзся и поглотил меня.

– Что? – просипела я. Муфрааб. То была моя первая мысль, и меня пробрала дрожь.

Леди Фрост обратила ко мне долгий, пронизывающий взгляд.

– Покажи грудь, – потребовала она.

На миг воцарилось молчание, тотчас прерванное возгласами возмущения.

– Что это, ради Немы, значит? – воскликнула фон Остерлен.

Леди Фрост закатила глаза.

– Богиня-Мать, дай мне сил, я же сказала «грудь», а не «груди».

– С какой стати? Для чего? – спросил Вонвальт.

– Хорошо, – проговорила я в надежде, что моя уступчивость поможет поскорее покончить с этим спектаклем.

Я расстегнула несколько верхних пуговиц блузки и оттянула вниз ворот киртла, оголив часть своей малопримечательной груди. Вонвальт и сэр Радомир демонстративно отвели взгляды.

– Кровь Креуса, – проговорила фон Остерлен, глядя на мою обнаженную кожу.

Вонвальт и сэр Радомир снова повернули головы ко мне. Я тоже взглянула на себя.

– Князь Преисподней, – вырвалось у меня.

– Нет, это не Казивар, – сказала леди Фрост, глядя на метку в виде двуглавой змеи у меня под ключицей. – Эгракс. – Она вскинула голову, в задумчивости подперев пальцем подбородок. – Плут и в самом деле оставил на тебе свою метку.

Если я надеялась избежать спектакля, то меня ждало разочарование. Когда всеобщее волнение наконец-то улеглось, мы поднялись в покои, прежде служившие кабинетом маркграфу Вестенхольцу. Это место ничуть не изменилось с моего прошлого визита, и главным его достоинством оставался великолепный вид на Северное море, открывавшийся из двустворчатых окон. Мы расположились поудобнее, и Вонвальт, как будто потрясенный меньше остальных, достал трубку и задумчиво закурил.

– Когда я впервые увидел вас, леди Фрост, то принял за шарлатанку. Но теперь очевидно, что вы неплохо управляетесь с драэдической магией.

– Какая честь, – приторным голосом промолвила леди Фрост, – слышать это от служителя Империи.

– Я не служу Империи, – возразил Вонвальт. – Во всяком случае, не выступаю на стороне Императора.

– Однако вы поддерживаете дальнейшее существование Империи, – заметила леди Фрост.

– Я считаю, что дальнейшее существование Империи значительно лучше альтернативы. Клавера необходимо остановить.

– О, в этом мы сходимся, – леди Фрост пренебрежительно махнула рукой. – Этот человек – орудие хаоса и смерти. А то и хуже, – добавила она мрачно. – Но, боюсь, в вопросе выживания Империи мы решительно расходимся.

– Что вы имеете в виду?

– Вы явились в надежде заручиться моей поддержкой, – сказала леди Фрост. – Ради общего дела. И я отвечу, что условием моей вам помощи будет разрушение Империи Волка.

Вонвальт откинулся назад и выпустил густое облако дыма.

– И что вы предлагаете? Еще один Рейхскриг?

– Разумеется, нет. Всего лишь самоуправление для народов.

Вонвальт усмехнулся.

– И ради чего? Какая вам от этого польза? Хаунерсхайм с тем же успехом можно назвать «Большой Совой». Большинство живущих здесь людей знают лишь Империю. Вы надеетесь, он волшебным образом превратится в некий… драэдический рай?

– Драэдизм под запретом в Сове. Ни в хаунерской Долине, ни в Толсбурге его не запрещали.

– Так вот в чем цель! Уничтожить плоды полувекового слияния? Думаете, этим все и закончится? Вернем Хаунерсхайм хаунерцам, Толсбург – толцам, и Йегланд – йегландцам, и все заживут мирной жизнью?

– Именно.

Вонвальт фыркнул.

– При всем уважении, леди Фрост, это маразм.

– Это было грубо.

Вонвальт закатил глаза.

– Вы совсем не знаете истории? Уверяю вас, Толсбург был далек от единства, прежде чем явились сованцы. Как и Хаунерсхайм или любая другая провинция. Каждая представляет собой миниатюрную империю, внутри которой столетиями объединялись разрозненные народности. Казивар, жители Рилла и Колста готовы были перегрызть друг другу глотки, при этом от одной деревни до другой – два шага.

– Ваш отец принял Высшую марку, неудивительно, что вы смотрите на это сквозь призму Аутуна.

Вонвальт медленно покачал головой.

– Рейхскриг унес жизни тысяч людей, и лишь малая часть из них – солдаты. Давайте начистоту: это была череда кровопролитных завоеваний, в которых насаждение общего права и светских свобод стало хоть и побочным, но крайне желанным результатом. И даже если эти права достались нам таким образом, это не делает их порочными. Потому что в сути своей это благо. Упразднение Империи ничуть не лучше, чем восхождение на трон Клавера. Результат один – смерть, разорение и разруха, время скверных слов и деяний. На смену пусть и несовершенной, но работающей системе придут хаотичные, разрушительные законы. Сомнительный выбор.

– Есть и такие, кто скажет, что добро не может происходить от зла. Такое добро запятнано.

– Таким людям недостает мозгов, – отрезал Вонвальт, и я знала его достаточно долго, чтобы понимать, сколь оскорбительным он считал подобное заявление.

– Итак, – леди Фрост откинулась на спинку стула. Разочарование было написано у нее на лице. – Вы стоите за Империю.

– Я стою за то, что считаю верным! И если выживание Империи позволит сохранить права и свободы для большинства, это стоит того, чтобы побороться.

– И как далеко вы готовы зайти? В своей борьбе? За сохранение текущего положения дел? Многие готовы пойти на кровопролитие, если это посулит самоуправление.

– Я пойду так далеко, насколько потребуется. Я служу естественному закону, естественному праву. Если для этого придется выйти за рамки права общего, так тому и быть.

– Не сомневаюсь в вашей вере, – сказала леди Фрост, на что Вонвальт вновь раздраженно фыркнул. – Можете злиться, сколько вам угодно, сэр Конрад, но как мне кажется, вы упустили из виду важную истину. Есть мир, и есть справедливость, и это не одно и то же. И пусть Империя принесла мир, где справедливость для тех, кто погиб в борьбе за это?

– Вы приравниваете справедливость к возмездию.

– Иногда это одно и то же.

– Да в немину щель! – взорвался сэр Радомир. – Мы что, во Дворце Философов? – он указал на леди Фрост. – Кто вы такая? Куда девался Шестнадцатый легион? Откуда у Хелены колдовская метка на груди? И какого черта нас на каждом шагу преследуют гребаные демоны?! Я сыт этим по горло. Давайте уже искать ответы, а не препираться, как безусые студенты. Кровь богов!

Воцарилось молчание. Леди Фрост казалась невозмутимой, хотя Вонвальт сверлил ее взглядом и покусывал трубку, как бывало всякий раз, если ему перечили.

– Что ж, мы расходимся во взглядах, – первой прервала молчание леди Фрост. – И вы уже не тот человек, которого я знала в Рилле. И это досадно. Но, – добавила она, прежде чем Вонвальт успел вставить слово, – мы оба понимаем, что Клавера нужно остановить. И я полагаю, ради этого мы можем, и должны, действовать сообща.

– Да, – согласился Вонвальт. По крайней мере, политического прагматизма он еще не растерял.

– Итак. Кое-какие ответы, пока у вас не вскипели мозги. На вопрос об участии Шестнадцатого легиона ответить проще простого. Его больше нет. Мы устроили им засаду в лесах Великшумы. Забрали их форму и снаряжение и вошли в Моргард, не встретив сопротивления. После чего вырезали гарнизон и сожгли корабли в порту.

Мы сидели, утратив дар речи, не в силах поверить в услышанное. Невозможно просто перебить целый Легион. Нельзя так запросто взять неприступную крепость вроде Моргарда. Немыслимо спалить дотла крупнейший Имперский флот, оставив трупы гнить на дне морском.

Но свидетельство тому было у нас перед глазами.

– Как? – спросил наконец Вонвальт. – Нет, я не отрицаю… все и так очевидно. Но чтобы столь малым числом превзойти легион, да еще с таким результатом. А князь Гордан… он убит?

– Волчонок мертв, да. И Легион побежден не одной лишь силой оружия. Не стану врать.

– Значит, магия?

Леди Фрост склонила голов набок.

– Ваши «демоны», сэр Радомир. В последние недели стало проще прорвать брешь в ткани, отделяющей их мир от нашего. И она истончается изо дня в день. Наши шаманы много об этом говорили.

– Так значит, среди вас есть и другие, кто посвящен в тайные знания?

Леди Фрост кивнула.

– Да. Так было всегда.

– Если ткань между мирами истончается, это объясняет наши видения… и встречи, – проговорил Вонвальт.

– Не сомневаюсь. Особенно зная о вашей Связанности.

– Какой еще Связанности? О чем вы? – спросила фон Остерлен.

– Задумайтесь о том, что происходит, – сказал Вонвальт. – Князь Гордан, третий сын Императора, убит. Почему?

Фон Остерлен кивнула на леди Фрост.

– Потому что попал в засаду в лесах Великшумы.

– И почему так произошло?

Не скрывая досады, фон Остерлен откинулась на спинку стула. Вонвальт явно раздражал ее своим поучительным тоном, который нередко граничил со снисхождением.

– Потому что Император отправил его в Моргард.

– Почему?

– Потому что маркграф Вестенхольц мертв.

– Почему?

– Мы можем перечислять причины вплоть до начала времен, если это ваш единственный вопрос.

Вонвальт подался вперед.

– Именно. Это череда причин и следствий, что тянется к началу всего, что нам известно. Кейн описал, как эти событийные потоки, подобно рекам, движутся сквозь пространство и время. Как и реки, они могут ветвиться, сворачивать в сторону и перекрываться плотинами. Значительные, формирующие мир события подобны широким, глубоководным рекам. Они пронизывают земли, разделяют горные массивы, размывают почву, подтачивают скалы и свободно впадают в моря. Но, как и на всякую реку, на них можно воздействовать, просто для этого требуется больше усилий и последствия хуже поддаются контролю.

И сейчас мы оказались в эпицентре катастрофических событий, каждое из которых несет угрозу существованию Империи. Потоки времени приходят в состояние великих, бурных перемен. И мы, вследствие наших действий, оказались втянуты в них и можем значительным образом изменять их и формировать. Полагаю, именно поэтому мы и привлекли внимание некоторых существ из потустороннего мира.

– Привлекли не то слово, – заметила леди Фрост.

Я вдруг ощутила, как болезненно пульсирует метка у меня на груди. Страшно хотелось взглянуть на нее, но если до того я показала ее с напускным безразличием, то теперь меня удерживало странное чувство стыдливости.

– Вы говорите, у вас были видения и даже стычки с существами из потустороннего мира, – продолжала леди Фрост. – Расскажите мне об их природе.

Мы принялись рассказывать о всевозможных встречах с обитателями иного мира. Я поведала, как повстречала Эгракса в странном парящем замке, где он предстал передо мной в облике обитателя Южных равнин. Даже Вонвальт, вопреки моим ожиданиям, не стал отмалчиваться и подробно рассказал о том, что довелось пережить ему, в том числе о Муфраабе. И не потому, что он чувствовал себя обязанным леди Фрост или она произвела на него впечатление. Скорее всего, он просто догадывался, что ей и без того многое известно. Уже который месяц леди Фрост играла не последнюю роль в священных измерениях, помогая Правосудию Августе скрываться от Гессиса и пытаясь направлять руку Судьбы в собственных интересах.

– Благодарю за откровенность, сэр Конрад, – сказала леди Фрост. – Конечно, мне известно о ваших трудностях в зиккурате Амбира, – она говорила об обиталище Муфрааба. – И о том, что мисс Седанка вернула вас к жизни. Мы с Правосудием Августой сделали все, что было в наших силах.

– Так это были вы, – прошептала я. – В Мьочваре.

Я вспомнила, как вызволила Вонвальта из зиккурата Амбира. На нас тогда что-то напало – и что-то нас защитило. Теперь я понимала, что вторым «чем-то» была леди Фрост.

Та наклонилась вперед.

– Верно. Правда, не одна.

– И кто еще был там? Кто вам помогает? – спросил Вонвальт.

– Кто, как не сам Эгракс?

Вонвальт недоверчиво нахмурился, но леди Фрост лишь отмахнулась.

– Но даже при совместных усилиях события застигают нас врасплох. В загробном мире что-то происходит. Давно не секрет, что Эгракс проявляет интерес к людским делам, но он исключение, подтверждающее правило. Да и все. Меня более тревожит – и немало пугает, – что Бартоломью Клавер пользуется поддержкой некой сущности из астрального мира. Злонамеренной сущности.

– Он хвалился, что получает поддержку от кого-то могущественного, – сказал Вонвальт. – Заявлял мне об этом в лицо.

– Не сомневаюсь, – произнесла задумчиво леди Фрост. – Клавер сумел навязать свою волю князю Амбира, одному из вождей Казивара. Быть может, это он?

– Пожиратель душ с головой мотылька? – проворчал сэр Радомир.

По губам леди Фрост скользнула улыбка.

– Хорошо сказано.

– Одно дело – наложить на меня проклятие, и другое – заручиться его поддержкой. Определенно Муф… – он осекся, не успев произнести имя, и прокашлялся. – У этого паразита есть дела поважнее, чем наставлять Клавера в смертельной магии.

Леди Фрост на мгновение задумалась.

– Чего он хочет? Клавер. Что им движет? Он мог бы наслаждаться жизнью среди богатств и привилегий. Ему бы не потребовалось для этого вступать в Зал Одиночества, не говоря уж о том, чтобы восходить на трон.

– Поначалу мне казалось, что он стремился лишь вернуть Неманской церкви драэдические знания, – задумчиво проговорил Вонвальт. – И, полагаю, когда он заручился поддержкой церкви и храмовников, то сам уверовал в собственный миф. И вот он уже зарится на императорский трон. Вопрос в том, кому это выгодно? Клаверу и его подельникам? Несомненно. Возможно, храмовники продвинутся еще дальше на юг и завладеют богатствами Южных равнин. Но это неизбежно произошло бы и при правлении Хаугенатов, – он покачал головой. – Этот же вопрос касается и сущностей в загробном мире. Ради чего они так настойчиво вмешиваются в дела Империи? Если Клавер пользуется поддержкой некой злобной сущности, очевидно, что ей это выгодно. По своему опыту взаимодействия с обитателями священных измерений могу сказать, что они слишком могущественны и чужды, чтобы по-настоящему интересоваться делами смертных. Какая им польза от покровительства Клаверу?

– Им видно то, что сокрыто от нашего взора, – сказала леди Фрост. – Для них потоки времени протекают иначе. Мы способны воспринимать события лишь после того, как они произойдут. Сущности в загробном мире воспринимают события еще до их наступления и могут сообразно направлять настоящее.

– Значит, у Плута на мой счет какие-то планы? – спросила я.

– Надо полагать.

– А каков ваш план? – спросил Вонвальт. – И какими располагаете средствами для его воплощения? Говорите, у вас есть шаманы?

Некоторое время леди Фрост хранила молчание, не вполне уверенная в том, стоит ли принимать Вонвальта в свои ряды.

После затянувшейся паузы она все же сказала:

– Идемте. Вы должны кое-что увидеть.

IV

Языческая магия

«Самоуверенность есть качество, достойное презрения, но недостаток уверенности – и того хуже. Если первое быстро выдаст в человеке шарлатана, то каких интеллектуальных плодов недосчитается человечество по вине второго?»

Правосудие Вилен Вашек, лорд-префект Ордена магистров

Хоть я и не знала, чего ждать, но меньше всего рассчитывала провести полдня в пути на юг – по холодным, безлюдным землям, кутаясь в вощеные плащи, в попытках укрыться от непрерывно моросящего дождя. К тому времени, как показались первые признаки лагеря языческой армии, опустилась ночь, и все мое внимание занимало урчание в животе и вымокший насквозь плащ.

Лес казался древним, большим и необитаемым, темные чащи мокрых деревьев и мха, что простирались на сотни миль в каждую сторону. Великшума, древнее хаунерское слово, которому саксанцы так и не нашли лучшей замены, означало нечто до нелепости прозаичное вроде «огромный темный лес». Но недостаток в поэтичности восполнялся точностью.

Если прежде я ощущала лишь смутную тревогу, то здесь, в лесах Великшумы, страх сгустился и растекался по венам словно яд. Виной тому были не только часовые по периметру лагеря, в грубых масках и в боевой раскраске, хотя и это выглядело достаточно устрашающе, – это был зловещий шепот, тени на задворках сознания и ощущение, что пары-тройки ошибочно произнесенных слов хватит, чтобы распахнуть врата загробного мира. И если, как выразилась леди Фрост, ткань между миром смертных и священными измерениями неумолимо истончалась, то здесь от нее осталось лишь несколько рваных нитей.

Теперь обратной дороги не было. Путь от Моргарда до окраин Великшумы пролегал по открытой, хоть и унылой местности, и мы с легкостью могли… Ну, конечно, не сбежать от леди Фрост – все-таки она не имела над нами власти, – но разойтись с ней в разные стороны. Присоединиться к ней хоть и казалось целесообразным, все же мы сомневались, правильно ли поступаем. В том, что Клавера нужно остановить, сомнений не возникало, однако оставался вопрос, как это сделать. Возможно, в этом вопросе я была наивной и гордой, такой же, как и Вонвальт в свое время.

Впрочем, даже будь оно так, я была не одинока. Сэр Радомир, старый пьяница и ветеран-хаунерец, недолюбливал толцев и ненавидел язычников – не потому, что исповедовал учение Немы, а потому, что те язычники, которых он знал, существовали в хаунерских народных сказках и представляли собой сборище кровожадных пожирателей младенцев. Человеку со столь узким взглядом на мир было совсем непросто отбросить предрассудки и объединиться с людьми, которых он на дух не переносил. Да, сэр Радомир был из тех, кто хотел остановить Клавера, но он хотел сделать это во главе имперской армии, а не горстки еретиков.

В сомнениях, хоть и иной природы, пребывала и фон Остерлен. Я ничуть не сомневалась в ее преданности Неме. Она выступала против применения драэдических знаний и уж точно не могла поддержать действий язычников в Хаунерсхайме. Люди в армии леди Фрост по сути своей ничем не отличались от язычников Приграничья. Последние не исповедовали драэдизм, они были саэками, но представляли собой побеги одной ветви, и только расстояние не позволяло им объединиться. Фон Остерлен провела много лет, сражаясь против саэков, – и теперь по просьбе Вонвальта должна была помочь языческим отрядам двинуться к Сове.

Мы шли по тропе. Я то и дело замечала воинов, мужчин и женщин, облаченных в кольчуги. Их доспехи были украшены подвесками, а лица – то ли разукрашены, то ли татуированы. В сумерках воины имели внушительный, пугающий вид; неподвижные, как статуи, они лишь глазами провожали нашу маленькую процессию.

Леди Фрост вывела нас на поляну. Мы увидели несколько шатров, сооруженных из полос грубой промасленной материи и замаскированных ветками. Вокруг не горело ни одного костра, и не было ничего, что могло бы выдать языческую армию. Хорошенько присмотревшись, можно было различить еще десятки холмиков среди деревьев, каждый, очевидно, был замаскированным шалашом, но оставалось лишь догадываться об истинных масштабах собранных здесь сил. Я подивилась стойкости этих людей: без костров у них не было ни света, ни тепла, ни горячей пищи. Лишь унылый вечер во мраке и сырости.

Вслед за леди Фрост мы вошли в самый большой шатер. Внутри было устроено некое подобие штаб-квартиры, удобной и хорошо обставленной. Нашлось даже место для мягкой мебели. Хоть леди Фрост была сильной женщиной, возраст давал себя знать. Ей требовалось чуть больше, нежели солдатам под ее началом.

На стульях сидели два человека. Когда мы вошли, никто не поднялся – нас явно ждали. Первый, по всем признакам, был шаманом: его тело было так густо покрыто татуировками, будто его окунули в чан с темно-синей краской. Его голову опоясывала черная полоса, поверх синих отметин на лице и коже головы были нанесены черные. А еще от него так резко пахло травами, что в воздухе, казалось, стоял приторный аромат мускуса.

Рядом с ним сидела женщина средних лет, облаченная в надетый поверх кольчуги лакированный черный нагрудник, отделанный бронзой. Волосы, некогда огненно-рыжие, поблекли, как осенняя листва, и от подбородка к уху тянулся безобразный шрам – очевидно, результат неудачной попытки перерезать горло. Женщина сразу напомнила мне фон Остерлен.

– Это кунагас Ульрих, – сообщила леди Фрост, указывая на шамана.

Я знала, что словом «кунагас» обозначался титул, нечто сходное с «патре» в Неманской церкви.

– Хм, – пробормотал шаман.

Он оглядел нас всех, но задержал свой взор на мне. Он смотрел так долго, что мне стало не по себе.

– Io restas proksime de si, – произнес он, не сводя с меня глаз.

– Jes. Ankaū mi sentas gin, – ответила леди Фрост.

– Kiu portas la kronon de sango?

– Ni esperu ke ne…

– Ты слышишь? – спросил Ульрих на саксанском. Я не сразу сообразила, что он обращался ко мне.

– Слышу что? – спросила я в ответ.

Ульрих пошевелил пальцами, словно изображая маленький водопад.

– Кап-кап-кап.

Я недоуменно оглянулась на Вонвальта, но его лицо выражало лишь неприязнь.

– Нет.

Ульрих пожал плечами.

– Хм, – повторил он.

– Кто она? – нетерпеливо спросил Вонвальт, указывая на женщину. Та сидела с непринужденным видом, откинувшись на спинку стула и закинув ногу на ногу.

– Капитан Ллир кен Слейнедаро, – представила ее леди Фрост.

Капитан Ллир окинула нас взглядом.

– Seen dier wolfen? – спросила она леди Фрост.

– Да, – ответила та.

– Вы из северных королевств, – заметил Вонвальт.

– Вы из южных королевств, – ответила капитан Ллир на низком саксанском с легким акцентом.

Я вдруг осознала, что впервые в жизни повстречала кого-то из-за Северного моря. Это все равно, как если бы она прилетела с луны. Сованская империя была обширна в географическом смысле, так что ничего не стоило затеряться среди просторов, даже не подозревая о существовании других империй и королевств за ее пределами. В конце концов, Сованская Империя оставалась всего лишь лоскутком на мировой карте – хоть и оставалась для меня целым миром, – и легко было забыть, что сованцы представляли собой лишь один народ в числе многих.

Или, вернее, множество народов среди других.

– Какие силы здесь собраны? – спросил Вонвальт, обращаясь к леди Фрост. – Я не собираюсь поддерживать вторжение.

Капитан Ллир хмыкнула, на что леди Фрост неодобрительно цокнула.

– Здесь? Пять сотен, – сообщила капитан Ллир. – Шестая часть всех наших сил. По большей части хаунерцы и толцы, верные своим предкам. Впрочем, осмелюсь заметить, что у нас больше общего с бергалийцами, нежели с сованцами.

– Осмелюсь заметить, что вы правы. Но я здесь, чтобы предотвратить резню, а не затевать ее. Пираты северных королевств десятилетиями грабили Хаунерсхайм – в том числе из Бергалии. – Вонвальт грубо указал на собеседницу. – Мы отнюдь не друзья друг другу.

Капитан Ллир попыталась было вскочить, но к ней тут же метнулась фон Остерлен и рывком усадила обратно.

– Сиди, если не хочешь лечь, – прошипела маркграфиня.

Капитан Ллир зарычала и выхватила из-за пояса нож.

– Нет! – прогремел Ульрих.

По шатру словно прокатился бесшумный раскат грома. Я с шумом втянула воздух. Мы, как вассалы Вонвальта, были невосприимчивы к Голосу Императора, но чувствовали его.

Воцарилось молчание, мы осознавали произошедшее. Если кто-то из нас еще задавался вопросом, действительно ли драэдисты владеют древним знанием, то сейчас прозвучал явный ответ.

– Сэр Конрад, вы на редкость нахальны, учитывая ваше положение, – заметила леди Фрост. – Вы, как никто другой, понимаете, что требуется в противостоянии с Клавером. Люди, искушенные в магических познаниях, безусловно. Но вам также потребуются воины, мужчины и женщины, способные одолеть его храмовников здесь, в мире смертных. Я предлагаю объединить усилия, помочь вам в борьбе против злейшего врага. Вы с Клавером как свет против тьмы, как день против ночи. Вас привела сюда сама судьба, я в этом убеждена. Неужели вам не хочется склонить ее длань в свою пользу?

– Все так, – осторожно ответил Вонвальт. – Но я не собираюсь достигать этого любой ценой. Я не буду останавливать Клавера лишь затем, чтобы усадить на императорский трон какого-нибудь… хаунерского язычника или северянина. Я стремлюсь к мирному разрешению конфликта, а не к кровавому перевороту.

– Я уже говорила, что не ставлю перед собой таких целей. Сованский обрубок останется нетронутым и может жить в грызне и управляться по своему усмотрению.

– И вы готовы поручиться за капитана Ллир кен Слейнедаро? – спросил Вонвальт, взглянув на бригалийку.

– Я сама ручаюсь за себя, – отозвалась Ллир, еще взбешенная после стычки с фон Остерлен. – Я здесь затем, чтобы оградить древние знания… и священные измерения… и проследить, что лишь достойные имеют возможность постигать их тайны. Клавер представляет угрозу. А Неманская церковь презренна. Многим из нас придется действовать сообща, дабы не допустить возвышения того и другого. А что до имперского трона… – она сплюнула на землю. – Хоть дерьма собачьего в него навалите, мне все равно. Как только Клавер будет мертв, я вернусь домой.

Повисло молчание – не в первый раз за этот вечер, но я почувствовала, что Вонвальт смягчился. Не стоило удивляться, что поначалу он был настроен столь враждебно. Вонвальт был тщеславным и гордым, и лишение судейских полномочий серьезно задело его. И эта необходимость иметь дело с людьми, которых он, по всем правилам, должен был предать суду, больно уязвляла его.