Читать онлайн Ведьмы.Ру 3

Глава 1

О тяжких больничных буднях

Был такой знаменитый человек Лев Николаевич Толстой. Он относился не к низшим слоям населения, но все равно ел землю и раз в неделю уходил из своего поместья в деревню к крестьянам.

О тяжкой судьбе русской классики и школьников, вынужденных её читать.

Наум Егорович смотрел в окно. В общем-то, больше заняться было нечем. Правда, время от времени он подскакивал и начинал расхаживать по палате. Хотя, конечно, места в ней было не так, чтобы много. Она в принципе для хождения предназначена не была, но, во-первых, просто сидеть надоело и очень быстро. А во-вторых, поблескивающий красный огонёк под потолком намекал, что без присмотра их с товарищем по несчастью не оставили.

Хотя, конечно, странно.

Очень странно.

Так долго готовить операцию. Тщательно доводить Крапивина. Это ж дело не одного дня. Это ж надо и технику в квартире поставить, и оператора посадить, чтоб морально давил, лекарства подобрать. А главное, к сестрице Крапивина подход найти, подтолкнуть её к сотрудничеству. То, что она братца недолюбливала, это одно. А вот что на участие подписалась – совсем, совсем другое… в общем, сложно всё.

Замороченно.

И когда дело дошло до нужной точки, оказалось, что электричество обрубили.

Нет, оно, конечно, случаются и не такие форс-мажоры, но всё-таки, всё-таки… и в итоге важного человека, которого по-хорошему изолировать бы до постановки диагноза, пихают в какую-то конуру.

Даже не одиночную.

Вот не вязалось тут одно с другим.

Категорически.

В окно Наум Егорович выглянул для порядку, увидев лохматый куст, кусок газона и дорожки. Куст был тёмным, да и на улице уже смеркалось.

Хоть бы покормили, право слово.

И откликаясь на его мысли, дверь открылась.

– Доброго вечера, Николай Леопольдович, – радостно воскликнул уже знакомый доктор. – Соскучились?

– Вы удерживаете меня силой! – Наум Егорович насупился и руки на груди скрестил. – Вы обязаны меня отпустить!

– Ну что вы. Мы не удерживаем. Мы вас оберегаем от невзгод мира.

Ага, и решетки на окнах стоят для пущей надёжности, чтоб невзгоды точно в палату не просочились. А на двери ни замка, ни даже ручки. Так что открывается эта дверь исключительно снаружи. Но полотно, в отличие от тех, из первого корпуса, простое. Наум Егорович даже прикинул, что при необходимости высадит его.

Но эти мысли он оставил при себе и фыркнул, задравши подбородок. Он надеялся, что в достаточной мере выразил, что думает.

Надо было идти на театральный. В смысле, в кружок. Звали ведь. Даже роль обещали выдать. Ромео. Оно, конечно, не совсем в тему, но в целом умения пригодились бы.

– Вы сейчас находитесь не в лучшем состоянии, – мягко продолжил доктор. – Вам следует хорошенько отдохнуть. Расслабиться. Мы проведем процедуры…

– Какие?

– Разные. Массаж вот. У нас отличные массажисты. Иглоукалывание.

– Я против!

– Хорошо, без иглоукалывания. Капельницы, как полагаю, вы тоже не одобрите?

Наум Егорович кивнул.

– Видите, я готов пойти вам навстречу. Никаких капельниц. Никаких таблеток.

В еду, стало быть, подсыпать станут. Но тут уж без вариантов. Не объявлять же голодовку. Этак с них станется подойти к лечению куда более радикально.

– Мы с вами проведем сеансы медитации…

– Хорошо, – Наум Егорович тоже решил проявить гибкость. – На медитацию я, так и быть, согласный.

– Вот и замечательно… скоро будет ужин.

– Тоже хорошо. Я голодный между прочим!

– Прошу простить. В связи с сегодняшними… накладками в работе кухни случились перебои. А пока нашли надёжного поставщика в городе, пока договорились, пока вот заказ, выполнение… но ужин уже вот-вот… только вам для начала необходимо принять душ.

– Душ?

– Душ. Это когда вода сверху идёт. Тёплая.

– Я не сумасшедший! Я знаю, что такое душ! Но сейчас…

– А разве вам не хочется? – вкрадчиво поинтересовался доктор. – Всё же вчерашний вечер, да и ночь прошли… насыщенно. И утро. И вот уже снова к вечеру дело.

– Хочется, – Наум Егорович поскрёбся и проворчал: – Вот пока вы не сказали, так не хотелось! А теперь хочется!

– Вот видите. Тогда прошу, Пётр вас проводит. Помоетесь, переоденетесь…

– Зачем?

– Помилуйте, ну вы же чистый будете. Куда вам после душа натягивать грязную эту одежду. Ещё и рваную.

– Она моя! – Наум Егорович вцепился в рубашку, точно её собирались отнять вот прямо сейчас.

– Конечно, ваша… но вы не думали, что в ней может быть?

– А что?

– Да что угодно! Вы же хранили эту одежду дома, так?

Кивок.

– И как знать, не обработала ли её ваша сестра? К примеру, ядом?

– Что?!

– Нет, нет… это так, предположение. Но даже вот взять те же голоса… существ… может, они спрятали в вашу одежду следящее устройство?

– Да-а-а? – протянул Наум Егорович, ощупывая край рубашки.

Следовало признать, что рубашка эта была изрядно заношена, не единожды штопалась, да и пуговицы на ней собрались разномастные, явно по принципу «лишь бы в петлю влезала».

– Ну вы же учёный человек! Вы же понимаете, что так просто высокие технологии не обнаружить. Поэтому логичнее всего что?

– Что?

– Просто сменить одежду! – радостно сказал доктор. – Поверьте, в нашем санатории заботятся о постояльцах.

И всячески их оберегают от жизненных невзгод. Причём явно, не принимая во внимание мнение самих постояльцев.

– Мы заказываем одежду у одного эксклюзивного поставщика. Только натуральные ткани. Ручная работа, но современный дизайн…

Не тот, который с чересчур длинными рукавами?

– Индивидуальный пошив. А какие мягкие халаты! Поверьте, вы в них влюбитесь…

– Ладно, – Наум Егорович решил не упрямиться. От психа обыкновенного до психа буйного рукой подать. Вместо этого он показал рукой на человека, который всё так же лежал на боку. – А это кто?

– Это… это… – глаза доктора забегали. – Это… ещё одно обстоятельство непреодолимой силы. Поверьте, он вас не побеспокоит. Он будет спать…

– Всё время?

– Конечно.

– Это ж не нормально.

– На первом этапе лечения, которое он проходит, это как раз вполне нормально. А как только починят проводку, мы вас расселим. Нам жаль, что вы вынуждены претерпевать такие неудобства… но увы, к сожалению, иных вариантов нет…

Наума Егоровича подхватили под локоток и вывели из палаты. А дверь в неё прикрылась с едва слышным щелчком. Мигнула красная лампочка на кодовом замке. Ага, и над дверью тоже камера имеется. Правда, явно прикрученная впопыхах, а потому глядела она не в проход, а куда-то в сторону и в потолок.

Ремонт до душевых не добрался. Во всяком случае, что-то подсказывало, что эта желтоватая плитка помнила иные времена. А вот поблескивавшие глянцем краны не слишком сочетались с темными трубами. Но вода имелась, причём даже горячая.

И это хорошо.

Одежду Наума Егоровича прибрали, а в предбанничке, на низенькой лавке, оставили новую: просторные полотняные штаны и такую же рубашку. Ну и обещанный халат имелся, из какой-то мягкой ткани, он и вправду был весьма приятен. Наум Егорович даже подумал, что надо будет его потом, по окончании операции с собою прихватить. Потом тут же устыдился.

А следом заметил, что халат имеется, но вот пояс к нему выделен не был.

В комплекте к одежде шли резиновые тапочки весёленького лазурного цвета.

По размеру.

А вот одежда даже великовата местами, но это так, мелочи.

– Вот видите! Совсем другой человек! – радостно воскликнул доктор. – Если хотите, можем посетить парикмахера!

– А у вас и он есть?

– Конечно! И на маникюр я вас запишу. И на педикюр. И на спа-процедуры…

Ага, если так-то, можно поверить, что и вправду санаторий. Как-то оно… чересчур для дурдома.

А сосед проснулся. Он сидел на кровати, чуть покачиваясь, и взгляд его был рассеян.

– Он проснулся! – сказал Наум Егорович, для верности указав на соседа пальцем.

Кстати, того тоже успели помыть да переодеть. Вот только одежда была явно великовата, а потому широкий ворот рубахи съехал на плечо, обнаживши его. В дыру проглядывала часть татуировки.

– Не стоит переживать. Мы просто провели с вашим соседом гигиенические процедуры. Вы же не хотели бы, чтобы он вам тут вонял?

– Нет, – сказал Наум Егорович.

Без соседа было бы проще.

Или… с камерой, которая ведёт постоянное наблюдение, не больно-то погуляешь. Да и дверь, которая снаружи запирается, вполне себе аргумент. А вот соседа и порасспрашивать можно. Если, конечно, его опять чем-нибудь не накачают.

– И поужинать ему надо. Нехорошо людей голодом морить, – сказал доктор и повернулся было к двери.

– А тут что, столовой нет? – поинтересовался Наум Егорович.

– Боюсь, что нет.

– А почему? В санаториях столовые есть! Я знаю.

– Это в обычных они, конечно, имеются. А наш… эксклюзивный…

Эксклюзивный санаторий строгого режима.

Звучит.

– И наши посетители предпочитают уединение. Поэтому мы подаём обеды и ужины в палаты.

– А завтраки?

Мало ли, вдруг в этой эксклюзивности и завтраки не положены. Хотя жаль. Общая столовая расширила бы возможности. Глядишь, и получилось бы снять кого из местных клиентов.

– И завтраки в том числе. А также вторые завтраки, полдники и кефир перед сном.

Эк они… Вот вроде и понимаешь, что вне закона, а туда же. Кефир перед сном. Прям повеяло подростковыми воспоминаниями и больничкою, в которой тоже перед сном кефир давали.

– Кефир – это хорошо… это отлично. Несите.

– Кефир?

– Ужин! – рявкнул Наум Егорович. – А то я прям изголодался весь. И он тоже, небось.

– Да, да, сейчас подадим…

Ужин и вправду привезли практически сразу. На отдельных тележках. Одну подкатили к кровати Наума Егоровича, на которой появилось пухлое стёганое покрывало. Да и свежее бельё с милыми зайчиками.

– Приятного аппетита, – сказал Пётр, занимая место у двери.

– А вы что, так и будете смотреть?

– Да.

– А я не хочу, чтоб на меня смотрели! У вас глаз недобрый! Оба глаза! Но левый хуже!

Пётр сделал вид, что не услышал.

– И вообще, я не могу есть, когда на меня пялятся!

И теперь не возымело.

– Выйдите! – взвизгнул Наум Егорович, надеясь, что прозвучало истерично. И в комнату заглянул доктор:

– К сожалению, согласно правилам внутреннего распорядка потребление пищи должно проходить под наблюдением младшего медицинского персонала, – произнёс он. – Так положено!

– Зачем?

– Для вашей же безопасности. В прошлом году наш гость подавился вишенкой. И едва успели спасти. Теперь мы бдим.

Бдят. Конечно. Небось, какой-то пакости насыпали, а теперь вот бдят, чтоб съели. И наверняка, если Наум Егорович попробует поменяться с соседом, это пресекут.

– Я не люблю такой компот! – Наум Егорович поднял стакан. Пластиковый, к слову. Тоненький и хрупкий. Таким не повоюешь.

– Увы, сегодня только этот. Завтра вы сможете сделать заказ из меню…

Всё-таки терпеливый он человек, этот доктор. И хорошо. На зоне терпение очень даже пригодится.

– Ладно, – Наум Егорович выпятил губу и, наклонившись, понюхал. Еда ожидаемо пахла едой. И да, вполне себе… тефтели в сливочной подливе. Гора свежего пюре, с которого стекали желтоватые реки подтаявшего масла. Салат из свежих овощей. И кусок торта. Порции тоже немаленькие.

– Приятного аппетита, – доктор едва заметно кивнул Петру и удалился.

Было вкусно. Наум Егорович искренне пытался почувствовать в еде что-нибудь такое, зловещее, но чувствовал лишь приятную и привычную вкусовую гамму.

– Спасибо, – сказал он, промокнув губы салфеткой. И Пётр, кивнув, вытащил тележку в коридор. А потом вернулся за второй.

Кстати, пусть сосед и выглядел донельзя сонным, но съел всё, что дали.

И икнул.

– Если вам что-то понадобится, – Пётр толкнул к двери тележку. – Зовите. Но лучше вон, прилягте, полежите. Вам док отдыхать велел.

Спорить Наум Егорович не стал. Он снял халат – жалко будет вымазать этакую красоту – и тапочки, после чего прилёг на кровать.

Сосед, к слову, тоже последовал совету, широко и заразительно зевнувши.

Наум Егорович лёг ровненько, вытянул ноги и замер. Нет, этак свихнуться можно… чтоб… группу вызвать, что ли? Той дряни, внизу, хватит дело завести. И по-хорошему пора бы, но Наум Егорович отчего-то медлил. Лежал вот, сонный и осоловелый, пялился на пальцы соседа. Пальцы на ногах были длинными и тонкими.

И ещё татуировками покрыты.

Чёрными.

– Глаза прикрой, – донёсся шёпот. – Не знаю, как тебе, но мне снотворного сыпанули от души…

Чтоб.

Если так, то да, ожидаемо будет, что Наум Егорович уснёт. Он последовал примеру. Лежать с закрытыми глазами было скучно, и Наум Егорович принялся мысленно перебирать родню, которую надо было разделить на ту, что получит приглашения, и на всякую иную. При этом каким-то чудом следовало сделать так, чтоб первых было не слишком много, а вторые потом не обиделись. Оно, конечно, не он этим заниматься станет, а супруга с дочерью, но чисто теоретически задача хорошая.

Щелчок замка он услышал, как и то, что дверь открылась. И человека вошедшего ощутил. Пётр? Искушение открыть глаза было огромным, но Наум Егорович заставил себя лежать неподвижно.

Лица коснулось что-то мягкое, едва ощутимое, будто тёплый ветерок лизнул.

– Ну что? Спят? – этот голос принадлежал доктору.

– Само собой. Куда они денутся-то… по дару – ноль-ноль, – а это уже Пётр.

– Ожидаемо. Хотя… Вахряков мог и сюрприза подгадить. Но если ноль, уже легче.

– И чего делать будете, док? Этот ваш… Крапивин и вправду кукушку словил.

– Не мой он, Петя, не мой… а делать? Тут всё просто. Думаешь, в медицине сильно иначе, чем в армии? Нет. Что скажут, то и будем делать.

– И чего?

– Пока велено подождать. Сон, отдых. Глядишь и прояснится сознание…

Над Наумом Егоровичем склонились. Он порадовался, что замедлил дыхание и сердцебиение, а то неудобненько бы вышло.

– А нет?

– На нет, как говорится… сам понимаешь. Не попадёт в исследовательскую группу, пойдёт в подопытную. Производство у нас тут безотходное.

Сердце ёкнуло.

А в голове почему-то засела мысль, что бабу Маню, которая супруге приходилась троюродною тёткой, никак нельзя звать. И ест много, и характер поганый, вследствие которого, что бы ты ни сделал, всё одно виноватым останешься. Вот её бы в подопытные.

Её даже не жаль.

Почти.

Глава 2

В которой встаёт вопрос отцов и детей, а также ответственности отдельно взятой ведьмы перед миром и человечеством

Моя челюсть грохнулась о землю, после чего мир вспыхнул миллиардами красок, вращающихся вокруг глаз, а потом наступила тьма.

Записки будущего стоматолога.

– А я тебе говорю, он пешку убрал! – Лёшкин голос доносился с улицы. – Вот тут вот была пешка! Клянусь, что была!

– Бе-е-е!

– Лёш, ну он же козёл. Как бы он её взял незаметно?! И куда бы потом дел?!

Спор длился уже минут десять, и ни Фёдор Степанович, ни Алексей не собирались уступать друг другу. Так что партия в шахматы, начавшаяся как исключительно дружеская, рисковала затянуться.

Ульяна вздохнула и подпёрла щёку ладонью.

Как-то оно…

– Сидишь? – поинтересовалась бабушка, которая тоже устроилась на кухне. Вот откуда она взяла кресло-качалку и ещё корзинку со спицами? И спицы теперь мелькали, вытягивая сразу три разноцветных нити. И главное, как-то ведь получалось, что ложились те ровно, узорами.

– Сижу, – согласилась Ульяна, отворачиваясь от окна. – Ба, а почему ты не вмешаешься?

– Во что?

– Не знаю. В это вот всё… мы же собираемся ночью вон идти… туда, в общем… в «Синюю птицу». Человека выкрадывать будем. А ещё у Данилы проблемы…

– У всех проблемы.

– И у Лёшки… и его мать, она и вправду…

– Откуда ж мне знать-то?

– Действительно. Но остальное вот? У меня кредиты. Пусть пока больше никто не появлялся, но ведь придут же?

– Обязательно.

– А… ты бы могла кредиты погасить?

– Могла.

– Но не погасишь?

– А ты хочешь? – спицы остановились.

– Не знаю. Наверное. Но… если эти погасить, всплывут другие, так?

– Скорее всего, – Антонина Васильевна кивнула, подтверждая собственные Ульяны догадки.

– И тогда получается, что гасить их смысла никакого нет. Этак можно любое состояние отдать, а всё равно с долгами остаться.

– Не скажи. Она ведь новой крови не получила? А старая не так и долго хранится. Так что, сколько бы твоя матушка ни взяла, повторить этот фокус у неё не выйдет. И да, детонька, я могу дать денег. У рода они есть. И у жениха твоего тоже.

– Василия?

– Василия. Попроси. Он не откажет.

Это Ульяна и сама знала, но просить категорически не хотелось. Если она попросит, то… то получится, что будет должна Василию. И уже не деньги, но что-то большее.

Как в сказке.

Отдай мне то, о чём не знаешь. И сейчас Василий ничего не требует, но он ведь всё равно демон. Как знать, когда вспомнит об этом и долгах?

– Нет, – Ульяна покачала головой. – А… как-то иначе можно?

– Можно.

– Как?

Бабушка усмехнулась.

– Сами думайте.

– Но…

– Улечка, – она поймала выскочивший было клубок и вернула в корзинку. – Детонька, я, конечно, могу всё решить. Взять и… да, не так просто, но могу. Или вот дочек позвать. Иную родню. Они придут. Но захочешь ли ты такой помощи?

– Не знаю.

Другую? Это сестёр Ляли, которые по её утверждениям куда более прекрасны? Или вот оборотней? Упырей? Ещё ведьм? Стоило представить такое, и Ульяна затрясла головой.

Нет уж.

Пока… пока всё не так и плохо. То есть плохо, но не настолько, чтобы прямо взывать о спасении.

– Род тем и хорош, что, если ты слаб, тебе помогут, поддержат и защитят. Но с другой стороны, став частью рода, ты должна будешь думать не только о себе.

– Не знаю. Я как-то никогда не была частью чего-то.

Бабушка кивнула и спицы вновь пришли в движение.

– Видите! Видите! Он опять пешку сожрал! Просто взял и проглотил! – долетело в открытое окно. – Это нечестно! Это… козлятство какое-то! Полное!

– Есть ещё кое-что, – бабушка поглядела в окно и улыбнулась. – А Фёдор Степанович нынче в ударе.

Скорее уж Лёшка удар схватит от возмущения.

– Что? Ба, ты сказала, что есть ещё кое-что.

– Дети, выходя из-под родительского крыла, учатся сами справляться с жизнью.

– Я уж давно вышла, но так и не научилась.

– Не вышла. Ты до сих пор в её тени. Как и они все.

– Они?

– Игорёк с детства болеет. И его матушка просто с ума сходит от страха, а заодно уж спешит возвести вокруг него стены. Она вон задумала построить особую стерильную комнату, в которой Игорёк будет жить, получая по трубкам необходимое питание.

Ульяна представила и вздрогнула. С одной стороны, конечно, причины есть, но с другой – это же хуже тюрьмы получается.

– Его, как появилась болезнь, отделили от прочих, заперев в родном доме, а теперь вот и вовсе от мира отрежут. Ляля младшенькая. Родилась последышем и тоже слабою. Вот все вокруг её и вились, что матушка, что сестрицы. Из любви, конечно, да только, когда в той любви все вокруг твердят, что ты слаб…

– Поневоле поверишь, – завершила фразу Ульяна.

– Именно.

– А Никита? Он же…

– Он был мелким, но крепким. И дух у него есть. Для них сила духа важна… хотя и били его, конечно, не раз и не два. А потом вот оборот. И получилось, что получилось.

– Неплохо ведь получилось. Он… смелый.

– Да. И характер никуда не делся, как и сила духа. Но всей родне вдруг стало страшно, что его обидят. И вот уже ему без опеки братьев из дому выглянуть не можно. И родители вздыхают, и переговариваются шёпотом, обсуждают, как бы его отослать к деду, на дальний хутор.

– Зачем?

– Затем, чтоб никто-то ему, маленькому, зла не сделал. И чтоб друзья не смеялись. Чтоб…

– Это как-то… как будто они его стыдятся.

– Не стыдятся. Но он так и решил, когда услышал.

Ульяна тоже решила бы так, если б узнала, что родители хотят её отослать куда-нибудь. Точнее… нет, странно вот.

– И ты их забрала. Привезла сюда… а дядя Женя?

Бабушка вздохнула и, перекинув нитки через спицы, воткнула те в клубок.

– Это… уже моё напоминание, что детей надобно отпускать. Ведьмаки в роду появляются не так и часто. Всё ж это как бы не совсем та сила, которая для мужчин. Вот и испытывает она раз за разом. Колобродит, дурманит разум, то в одну сторону толкая, то в другую… а он с малых лет ещё неспокойный. И страшно было, что оступится. Даже не знаю, чего больше боялась. Того ли, что себе навредит или того, что другим… вот и следила за каждым шагом. Куда ходит. С кем ходит. Что делает. Даже не выспрашивала, но допрашивала. Запрещала многое. Проще уж сказать, чего разрешала. А он меня любил. Верил, что для его же блага… одного дня пришёл и говорит, что, мол, ему работу предложили. На государя.

– А вы… с государем…

– Порой сотрудничаем. Сложно жить в государстве и быть полностью от него отделённым. Так что есть договор, который мы блюдём, и правила, и предписания, и многое, многое иное. На службу наших примут… вон, Никиткина родня частенько идёт. Подразделения особые, секретные, но… есть. Кому надо, те знают. Так вот, службу и Жене предложили. Он и загорелся идеей. Прям ни о чём другом и слышать не хотел. А я… я прямо как представила, что он делать будет. Ведьмак – это ведь не лес на пожарищах выращивать или ликвидировать разливы нефти. Это… иное. Они для войны. С тварями, да, но… как бы… твари всякими бывают. И тьма, она ведь не та страшна, которая вовне. Та, что внутри, куда хуже. Твари её чуют. Умеют пробуждать. Пользоваться. И порой случается так, что ведьмак не справляется со своим даром и сам становится тварью. А с такой уже просто не сладить. Бывали случаи. Знаю. Я испугалась, Ульяна. Испугалась, что он пожелает обрести больше силы. Больше свободы. И что потом, после…

– Вы запретили?

– Да.

– А он послушал?

– Спорили мы тогда долго. Много. И я… я сказала, что если уж он так желает, то может быть свободен. И от меня, и от семьи. Пусть идёт на все четыре стороны.

Дядю Женю стало жаль.

Неимоверно.

У Ульяны семьи вот никогда не было, но если бабушка уедет, и Игорёк, и Никитка, и прочие… Ульяне будет плохо. Она осознала это очень ясно. А каково, когда ты в этой семье с малых лет? И вот она берет и от тебя отворачивается.

– Он не ушёл?

– Нет. Он выбрал семью, остался, но это никому не принесло пользы. Женя перестал заниматься и дар свой забросил. Зачем, если ему нет применения, только вред один. Пробовал то одно, то другое… а там и запил.

– Может, если бы… ведь не поздно было бы вернуться?

– Наверное. Я один раз, когда… не выдержала. Так и сказала, чтоб шёл. А он глянул этак, устало, и сказал, что нет у него желания. Ни на что нет желания.

Страшно, если так-то.

– Вы же… вы же добра хотели.

– А так оно зачастую и бывает. Редко кто желает детям зла. Но и добром своим наворотить можно так, что после и не разгребёшь. И поймёшь это, когда уже поздно будет. Если ещё и поймёшь.

– Наново! – крикнула Ляля. – Пусть наново играют! И кто-то следит за шахматами…

– Как наново, если фигур не хватит?! – это уже Лёшка.

– Дети должны взрослеть. А взрослые должны давать им такую возможность.

– И вы сейчас даёте мне возможность повзрослеть?

– Не только тебе.

– А если… если мы ошибёмся?

– Обязательно ошибётесь и не по разу. И до самой смерти ошибаться будете.

Как-то это не особо вдохновляет.

– Я тоже по сей день ошибаюсь, хотя, казалось бы.

Странно это. Она ведь вон, старая и мудрая, а так говорит… хотя, наверное, потому что мудрая, и говорит. Признать свою ошибку непросто. Ульяна это знает.

– А если… если ошибка будет такой… такой… непоправимой? Чтобы… и всем плохо станет? Я вон Филина в козла превратила!

– И? Недовольства он не проявляет.

– Так он! А если кто другой… и вот я тут людей прокляла. Правда, не уверена, что получилось. Там так… размыто было. Они девушек продавали. За границу, – Ульяна забралась на лавку с ногами и села, скрестив их по-турецки. – Там целая схема, если так-то и… и один в полицию отправился, на нём точно проклятие. Я его увидела. Но отправился не поэтому, а потому что Ляля его послала.

Бабушка кивнула.

А рассказывать так сложно. Ульяна никогда не умела говорить, чтобы внятно. То есть в университете ещё получалось, но там же просто или пересказ, или вот реферат, или работу какую. А тут про жизнь. Про жизнь рассказывать, выходит, сложнее, чем про формулы Ретта-Конева и их применение для ускорения алхимических реакций.

– Вот, – выдохнула Ульяна. – И теперь… не знаю. Как это? Скажется на мне?

– Всё, что ты делаешь, как и всё, чего ты не делаешь, на тебе сказывается, – спокойно ответила бабушка. – И только ты сама можешь понять, как. Что ты чувствуешь?

– Не знаю.

– Хорошо… тебе жаль их?

– Их?! Нет, – Ульяна покачала головой. – Филина… тут да, наверное, я слишком… но он ведь угрожал. И… и как с ним быть?

– Поговорить?

– Он же козёл.

– И что? Никита тоже не человек, но ты ж понимаешь? Даже когда он не словами разговаривает.

– Да? – Ульяна задумалась, пытаясь припомнить, было ли такое, чтоб Никита разговаривал не словами, а она всё равно понимала. Почему-то ничего подходящего не вспоминалось.

– Да. Ты ж ведьма. Просто ты до конца в это не поверила.

– Значит, я могу понимать животных?

– Не всех. Да и всех тебе не надо.

Пожалуй что. Если понимать всех, то это с ума сойти можно. Ульяна попыталась представить, что будет, и затрясла головой. Мало того, что комары над ухом звенят, так ещё теперь в этом звоне смысл будет.

– Я… я хотела им смерти, – призналась она. – Мучительной и долгой за то, что они сделали. Это ведь… это даже хуже, чем если просто украсть и продать, как с Лялей собирались там, на парковке. Или со мной. Они же… они говорили, что любят. Играли в эту любовь, а потом вот… и я хотела их убить.

– Но ведь не убила?

– Нет. Но я бы могла?

– Могла. Ты сейчас многое можешь, – согласилась бабушка. – Твои силы раскрываются, и источник помогает, он того и гляди проснётся, и тогда сил у тебя хватит не то, чтобы с полдюжины человек проклясть, но и на то, чтоб реки вспять повернуть.

– Зачем?

– Откуда я знаю. Вдруг да захочется? – и бабушка лукаво улыбнулась.

Ульяна, прислушавшись к себе, убедилась, что пока столь странных желаний у неё не возникло. Реки? Пусть себе текут, как положено. Леса растут. Луга буяют и в принципе… в общем, чтоб как оно и раньше было.

– А если бы я не сдержалась? – уточнила Ульяна.

– Тогда было бы плохо.

– Я бы стала тёмной ведьмой?

– Боишься этого?

– Не знаю. Звучит страшно. Но я начинаю думать, что… может, это, конечно, глупость… хотя что тут умность. Я просто не знаю ничего о ведьмах. О том, какие они должны быть. И если так, то… если матушка тёмная, но вы с этим ничего не делаете, то… то это же не просто так, верно?

– Верно.

– И всё сложно?

– Именно.

– Вот именно, что хотелось бы знать больше. А ты не рассказываешь.

– Так ты и не спрашиваешь, – бабушка погладила нитки. – Бегаете всё где-то, носитесь, что оглашенные. Но так-то да, тёмные ведьмы тоже миру нужны.

– Они злые? Как матушка?

– Матушка твоя злая не потому, что тёмная ведьма. Скорее уж просто характер такой.

– Какие они бывают, ведьмы?

– Уль, – в окне появился Данила. – Там у нас чемпионат по шахматам! А потом военный совет. Ты идёшь?

– На шахматы – нет, а на совет постараюсь. Вы там только не подеритесь.

– Да ну, какая драка. Так, лёгкие дружеские разногласия. Кстати, Антонина Васильевна, ваш козёл жульничает!

– Так ведь козёл, – пожала плечами бабушка. – Какой честности ты от него хочешь?

– Ну да… действительно. Что-то я не подумал. Ладно… вы тут… всё в порядке?

– Просто разговариваем.

– Чаёк вот поставим. Самоваром. За чайком и советоваться будет проще.

– Это точно.

И Данила исчез.

– Хороший мальчик, – сказала бабушка. – И демон этот… как не демон.

– Он Эльке нравится. Кажется. Я не уверена. Но они друг другу подходят. Хотя… не знаю. Сами пусть решают.

– Именно. И хорошо, что ты это понимаешь.

– Как не понять-то?

– Обыкновенно. Чаще как раз и не понимают. И ладно, когда просто люди, хотя и они способны дел наворотить всяких, но вот если ведьма, то такое непонимание дорого стать может. Причём не со зла даже. Чаще это вот непонимание наоборот, идёт от желания причинить добро. Вот, скажем, приходит юноша и говорит, что любит девицу некую больше жизни. Что всё-то для неё сделать готов, хоть звездочку с неба снять, хоть луну из колодца вычерпать. И плачется, бьёт челом, что без девицы оной жизнь ему не мила. А ведьма глядит, что и девице он вроде как не противен, что поглядывает она на него с интересом, да без особое страсти. Вот и решает, что отчего б и не помочь влюблённым?

– Привораживает?

– Есть разные способы, но да… приворотами тоже можно. И вот уж у них любовь да согласие, брак, детки пошли. Но только ладу в семье нет, потому что, получивши свою ненаглядную, юноша вдруг понимает, что не того хотел. Что она его влекла, когда была далека да недоступна. А вот своя, под боком, и надоела уже. И вовсе у него новая любовь случилась, которая тоже такая, что прям сил нет устоять…

– Вот… сволочь!

– Именно. А девица и не понимает, что не так. И остаётся одна, с разбитым сердцем… и хорошо, когда одна, а то случалось, что и с детьми. И всякое случалось. Так что старые ведьмы в дела человеческие стараются не лезть, потому как, что ни сделай, всё одно виноватою останешься.

Бабушка поднялась и, оглядевшись, велела:

– Самовар несите.

И по ногам словно сквозняком потянуло, правда, тёплым. Краем глаза Ульяна уловила движение, но такое смазанное, которое будто и было, а может, совсем его даже и не было.

А на столе появился самовар.

Вот только что не было, а тут раз и возник.

– Учись, девонька. Домовые в твоём доме живут.

– Да, но…

Как сказать, что Ульяна понимает, что они живут, только это всё равно в голове не укладывается. Наверное, слишком много всякого-разного в последнее время случилось, и вот оно до сих пор всё в голове и не укладывается.

– Прикажи показаться.

– Покажитесь, – послушно сказала Ульяна.

И ничего не произошло.

– Не чуешь ты за собой силы пока, – бабушка покачала головой.

– А как надо?

– Покажитесь, – произнесла она вроде бы и спокойно, но так, что Ульяна и дышать перестала. А над полом заклубился туман, складываясь в нечто… человекоподобное?

Точка, точка, огуречик…

Как будто детские рисунки ожили. Такие вот, нелепые, угловатые и напрочь схематичные. Только и понятно, что у этих, сплетенных из тумана и теней существ, есть руки, ноги и головы. И что одно из них – женского роду, потому что в стороны торчали две косицы.

– Идите, – разрешила бабушка. – Им тягостно в мире людей быть.

– Они… недовольны, – Ульяна вдруг поняла, что теперь, увидев домовых, ощущает их присутствие, которое вроде бы и нигде конкретно, но и везде.

– А то. Не любят переселяться. И дом этот давно от хозяйской руки отвык. Да и ты… домовые – создания полезные до крайности. Но и опасные.

– Чем?

– А вот тем, что, если другого хозяина в доме нет, то они сами себя таковыми считать начинают. И тогда уж не служат, а пытаются заставить других служить. И дом становится злым.

– Это как?

Самовар сам собою наполнялся водой. Странно было смотреть, как плывёт кувшин по воздуху. И как на столе появляются тарелки и миски. Вот в одну, закружившись вихрем, легли сушки. А другая наполнилась пряниками. Запахло сладко, вареньем.

– А так, что силы он тянет. Людям в нём находится муторно. Сны дурные мучают, предчувствия. А то и начинают люди меж собой лаяться, по любому поводу. Мужики пить принимаются, потому как над пьяными у нежити сил нет. А во хмелю, на дурную голову, творят всякое-разное. И дом скрипит, меняясь. И домовые тоже… из иных мавка вылупиться способна. Они это знают. И боятся.

– Как-то… необычно.

– А то. Потому и надобно, чтоб ты себя хозяйкой тут почувствовала. Сама. И тут я тебе не помогу.

– Как и с источником?

– Как и с ним.

– Мама… она знала про источник?

– Знала, конечно. Искать, думаю, ходила.

– Не нашла?

– Так это ж не ручей, который в камнях прячется. Он, как вот домовые, сам не здесь. И покажет себя не всякому.

– Только доброму?

– Чтоб всё так просто было, девонька. Добрый, злой… это наше понимание, человеческое. А уж как источник выбирает, кому открыться, тут не угадать. Нынешний не одну сотню лет спит. Уже, говоря по правде, подумывали, что вовсе он ушёл…

На столе появлялись какие-то плошки и плошечки.

С сушеными ягодами.

С сахаром белыми кубиками. С баранками и крендельками, которые тоже из воздуха появлялись.

– Так ведьмы… какими они бывают? Чем светлые от тёмных отличаются? И почему вы матушку не остановите?

– Стоять! – вопль Данилы заставил Ульяну подпрыгнуть. – А ну выплюнул! Фёдор Степанович! Вы ж взрослый человек! Играйте честно!

– Сила, Улюшка, она просто есть. Вот как железо. Из одного куска можно сделать узорочье, которое не хуже золотого будет по красоте-то, из другого – меч, а из третьего – плуг. Понимаешь? Так вот и сила. Одна будет ею людей исцелять да проклятья снимать, а другая – насылать.

– Это же плохо… проклятья насылать, – сказала Ульяна и задумалась. – Тогда получается, что я тёмная?

– Разве?

– Но я ведь проклинала…

– И светлая проклясть способна, и тёмная – исцелить. Просто кому-то одно легче даётся, а кому-то – другое. У ведьм ведь и таланты разные. Кто-то вот землю слышит и может сделать так, чтоб родила та щедро. Кто-то лес от огнёвки или иной напасти заговорит. Или вот воду услышит да поправит неладное. Кто-то со зверьём ладит… просто одно даётся легче, чем другое.

– Тогда совсем не понимаю!

Бабушка вздохнула. Ну вот, сейчас скажет, что Ульяна дура. Или не скажет, но подумает. Вон она как смотрит. Матушка тоже так смотрела, и ещё с насмешкою, от которой порой было больнее, чем от слов.

– Ох, видать, не умею я объяснять, – бабушка покачала головой. – Не с того начала. Смотри, мир велик. И в нём всякое встречается. Есть тьма, и есть свет. И то, и другое миру надобно. Это понимаешь?

Ульяна кивнула.

Вроде бы пока да.

– Вот и получается, что одним проще брать силу тёмную, а другим – светлую. Но ни та, ни другая не во вред человеку. Уж как эту силу ведьма использует, сугубо на её совести остаётся. Тем, кто хорош в проклятьях, их и снимать проще. А тот, кто исцелять умеет, сможет и обратное.

– То есть, ведьмы делятся по силе? Так? В первую очередь. Светлые и тёмные. А уже во вторую – по тому, как эту силу используют. Во благо или во вред людям.

– Миру, – поправила бабушка. – В первую очередь миру. Люди – это уже после, это уже совсем другое. Ясно?

Не очень. Но Ульяна разберется.

– Тогда, – разум выцепил главное. – Я пока не различаю силу тёмную и светлую. И если так, то какую использую?

– А в том и дело, Улечка, что ты пока можешь использовать любую. И только тебе решать, куда твоя дорожка ляжет.

Ага. Если бы оно так просто было.

Сел и решил.

Хочу служить силам добра… ладно, не добра, но света. Или вот наоборот, силам тьмы. И оно так над головой раз и загорелась лампочка. Или там этот, как его, во лбу третий глаз нужной окраски. Но нет же, что-то подсказывало, что так просто не получится.

– А источник? – ухватилась Ульяна. – Он какой?

Бабушка глянула на неё снисходительно.

– И он пока никакой. Тем и ценен, Уля, что новый источник прибавит силы той стороне, которую выберет… а его выбор – это в первую очередь твой выбор.

То есть она, Ульяна, должна решить не только за себя, но и за источник, и сразу за…

Нет, она не согласна!

Она не хочет быть Избранной и требует, чтобы перевыборы провели. Но… кто ж ей даст-то?

Глава 3

Где встретились два чудовища

Биомассу животных на суше можно расчитать умножив биоплотность на биообъём.

О роли математики в жизни человека.

Человек опустился на лавочку и вытянул ноги. Прищурился, задирая голову, вдохнул сыроватый вечерний воздух, отметив, что наверняка того и гляди дождь пойдёт. Правда, метеопрогноз обещал засуху, но человек верил скорее себе, чем метеопрогнозу.

До встречи оставалось с четверть часа, но это нисколько не волновало. Наоборот, человек был рад тишине и этому нечаянному одиночеству. Охрана осталась где-то там, в зарослях парка, не столько необходимая – маг подобного уровня вполне был способен постоять за себя – сколько полагающаяся по должности и привычке.

А хорошо.

Просто хорошо.

И даже комариный звон не раздражает. В отличие от телефонного звонка. В любом другом случае человек не ответил бы, но вызов шёл на особую трубку, а проект в последнее время доставлял всё больше проблем.

– Да, – сказал человек и щёлкнул пальцами, выставляя купол. Можно было бы и без щелчка, но эта, подростковая привычка, получилась на диво устойчивой и искореняться не желала. – Что у вас там случилось?

Сказал и поморщился, чувствуя, как отступает наведённое спокойствие.

– Куратор номер три сообщает о готовности одной из групп перейти на следующий уровень.

– Вот… давай без этого, – конечно, когда-то он сам настаивал на таких, обезличенных докладах, но утомили. И не хотелось вспоминать, кто там числится номером третьим, чем он занимается и кого куда выводит. – Просто давай. По-человечески.

За воцарившейся паузой ощущалось замешательство.

– Никитенко. Курирует группы сатанистов.

– А эти откуда?

Что-то с ним неладно, если вспомнить не получается далеко не сразу.

– Так в рамках проекта по выявлению возможностей дистанционного влияния и контроля над социально-неустойчивыми элементами…

– Короче, – рявкнул человек, чувствуя прилив раздражения.

– Выявляем подростков с девиантным поведением. Берем под контроль. Ведём. Создаём лояльные группы, которые в нужный момент покажут активность, – чётко и внятно доложил помощник. – У Никитенко четыре. Одну счёл особенно перспективной. Просит разрешения на использование препарата номер семь.

– Что за дрянь?

Что-то и вправду не так. Вот… и под сердцем тянет. И в целом подобная рассеянность ему не свойственна. Отравили? Но когда и кто? Нет, артефакты сказали бы. Даже если бы отрава прошла мимо, то ухудшение здоровья они бы заметили.

Подали бы сигнал.

А они молчат. Но ведь эта каша в голове, она не сама собой возникла. Он никогда не жаловался на память. Теперь же она играла шутки.

– Средство ментального подавления. Как раз дошли до фазы активных испытаний. Никитенко полагает, что можно опробовать на группе. Он выдаст им свечи для проведения обряда, заряженные средством. Потребует провести в закрытом помещении, он уже нашёл подходящее. Поставит камеры.

Это понятно.

Логично.

Запись и для аналитики пригодится, и для ребят, если вздумают потом спрыгнуть.

– Дальше, – велел человек.

– Они готовы принести жертву. Нашли козлов.

– В смысле?

– В прямом. Двоих козлов. Чёрных. Согласно техзаданию.

Чтоб… ещё и для сатанистов техзадание составлять.

– Никитенко предлагает доставить якобы случайную жертву. Кого-то из наших, отработанных, кого всё одно под списание. Подвезем. Получится, что объект случайно оказался рядом с местом проведения ритуала, а сатанисты, не удовлетворившись козлами, принесли в жертву и его.

– А принесут?

– Никитенко уверен, что при хорошем заряде зелья, принесут. В лабораторных условиях результаты были отличнейшие! Помните, полное подчинение, но при этом с сохранением внешне свободного поведения. Правда, формула нестойкая, но группа утверждает, что эту проблему они решили. Вот и проведем испытание в полевых условиях…

А заодно создадим крючок, с которого детки уже не сорвутся. Нет, на конкретно этих человеку было плевать. Но… планы… перспективы… одна группа – ничто, а вот десяток уже произведёт впечатление эпидемии, с которой текущая власть не в состоянии справиться.

Да и одна группа при умелом подходе своё сыграет.

– Действуйте, – разрешил он. – Только аккуратно.

И телефон убрал.

Потянулся.

Время… время надо было бы посмотреть, но для этого вновь пришлось бы за телефоном лезть. Человеку не хотелось. Впрочем, он услышал стук каблучков.

Обманка.

При желании она умела ходить тихо.

При желании она бы смогла подобраться на расстояние удара. И как-то давно, когда их сотрудничество лишь начиналось, подобралась, показывая силу. Но теперь вот притворялась обычной женщиной.

Красивой.

Не сказать, чтобы молодой, поскольку всё-таки молодость – не в отсутствии морщин, но красивой. Стильной. С такой не стыдно выйти в свет. Впрочем, она и выходила.

Но с другим.

К счастью, с другим.

Сам человек давно не обманывался красотой. Да и она не стремилась нарушить равновесие.

– Доброго вечера, – он поднялся и поклонился, поцеловал протянутую руку в белоснежной перчатке. Перчатка была короткой, и из-под края выглядывала мягкая атласная кожа.

Пуговка на перчатке переливалась каплей росы.

– Вы с каждым днём всё краше и краше.

– Чего не скажешь о вас, – она мягко улыбнулась. – Устали?

– Заботы. Вы же знаете, как оно бывает. То одно, то другое, то третье, – он отмахнулся. – Прогуляемся? Или присядем?

– Прогуляемся.

От неё пахло пудрой и травами, и духами какими-то, сложными и предупреждающими, что женщина эта опасна. Впрочем, он и без предупреждения знал. Но подал руку, на которую она оперлась.

– Понимаю, – вздохнула она. – У вас заботы. У меня заботы.

– Что-то случилось?

– Дети. С детьми всегда столько проблем… – лёгкий взмах и улыбка. – Погодите…

Щелкнул замок сумочки.

– Вот, выпейте. Станет легче.

Зелье было в махоньком флаконе из тёмного стекла. И вкус имело горький, впрочем, она тотчас протянула запечатанную бутылку минеральной воды. А человек подумал, что в этом нет нужды, что при желании она давно могла бы отравить его.

И что-то подсказывало, что даже зелье для того не понадобилось бы.

От него по телу прошла волна тепла. И сердце застучало. Зашумела в ушах кровь и во рту появился характерный привкус кислоты. Отрыжка получилась громкой, некрасивой.

– Извините, – человек отёр губы носовым платком, который поспешно убрал в карман.

– Ничего. Я понимаю. Вот, – из той же сумочки появилась бархатная коробка. – Основной заказ. Начинайте с капли через день, потом – каждый день. И постепенно увеличивайте дозу до трёх. Инструкцию я составила.

– Спасибо, – коробочка была мягкою, бархатной.

Ну да, за те деньги, которые он отдаёт, почему б и на бархат не потратилось. Мысль мелькнула и исчезла, как и раздражение.

У её зелий были свои последствия.

– Вы не передумали? – коробочку человек убрал в карман. – Не хотите поработать на меня?

– Мне казалось, мы и без того сотрудничаем к обоюдному удовольствию, – она подчеркнула это голосом.

– Да, но… сотрудничество может быть более… всеобъемлющим. Ваши знания и умения в обмен… скажем, на лабораторию? Свободный доступ к любым материалам, силе…

– Той, которой вы себя травите? – она покачала головой. – Благодарю, но нет. И вам не советую продолжать. Это сейчас вам помогают мои зелья.

Помогают.

Отлично помогают и не ему.

И потому он терпит неудобства, раз за разом откладывая встречи, сдвигая расписание, высвобождая эти пару драгоценных часов, которые тратятся на прогулку по парку. И казалось бы, почему бы не встретиться где-нибудь в другом месте?

Да и зачем встречаться, когда есть курьеры?

Отправила бы склянки с ними, а он обратным деньги. Или даже вперёд, хотя человек и не любил платить вперёд, но сотрудничество было давним, устоявшимся, со своими правилами.

Но нет. Она упрямо требовала личных встреч.

Он стиснул зубы, пытаясь справиться с раздражением.

– Руку, – потребовала женщина. – Сейчас я помогу, но эта злость – тоже следствие ваших… экспериментов. Польза от них хоть имеется?

– Имеется.

– Спрашивать, какая именно, не стану. Это ваши дела. Я в них не лезу. Посмотрите на меня.

Глаза у неё чёрные. Нехорошие такие глаза.

Опять ночью будут сниться.

– Закройте глаза…

Легчайшее прикосновение ко лбу.

Лицу.

И ощущение, что от этого лица отрывают липкую паутину.

– Вот так… вам не стоит показываться там.

– Людей надо контролировать.

– Хорошо. Я передам вам оберег, но в ближайшие дня три всё равно постарайтесь воздержаться от поездок… туда. Иначе получите откат. И всё станет куда как хуже.

А ведь он собирался поехать.

Надо было разбираться и с Крапивиным, на которого возлагались такие надежды. И на разработку было потрачено немало. И если выяснится, что он куда больший псих, то… ничего.

Патенты всё равно передадут.

А рабочую группу усилят вторым вариантом. Правда, он был слабым и его даже не пытались разрабатывать… и вообще что-то там в последнее время не то происходило. Нет, по докладам как раз было гладко. Но это и настораживало.

И предчувствия.

Человек верил своим предчувствиям.

– Скажите, а вы в леших верите? – поинтересовался он, не открывая глаз.

– А что, столкнулись?

– Не я. Один из моих… контрагентов.

– И рассказать сумел? Везучий. Кстати, где напоролся?

– Да неподалёку от посёлка. Там что-то донельзя странное творится. Говорит, дорогу не сумел отыскать, – пожаловался человек, потому что посёлок был, конечно, и близко не основным проектом, но уж очень он не любил, когда всё настолько не по плану.

– Даже так? И леший, и путь закрыла… надо же, – женщина отступила. – Всё, можете открывать глаза. Это ведьма чудит.

– Ведьма?

Свет показался резким. Он вызвал приступ головной боли.

– Какая ведьма?

– Молодая. Глупая. Решившая, что уж у неё-то всё получится… впрочем, вашей беде легко помочь. Дорогу он не нашёл, потому что заморочили. Небось, с недобрыми намерениями человек ехал. И один. Одного с пути сбить легко. Отправьте там строительную бригаду, лучше всего с тяжёлой техникой, тогда доедут. Я ещё амулеты пришлю.

Она чуть прищурилась и выражение лица стало хищным.

– В рамках договорённостей. Вы же помните о наших договорённостях?

Человек кивнул. Он в целом старался не обманывать партнёров. Да и планы у него были на эту вот женщину. Пусть она пока и мнила себя свободной, но…

Человек умел ждать.

И знал, что любое равновесие не длится вечность.

– К сожалению, мы пока не решили вопрос с имуществом, – сказал он.

– Решите, – это уже было сказано жёстко. – В конце концов, вы же можете обратиться в суд. Документы я вам передала…

Может.

Пожалуй.

И в целом так он и планировал. Не сам, естественно, у него хватает дел куда более важных, чем возня с куском земли, но тот, кто отвечал за это направление, что-то такое излагал.

Долги.

Отчуждение или, вернее, изъятие имущества. А дальше… и план был обычным. Рабочий был план. Но почему-то сейчас он категорически человеку не нравился. На уровне предчувствий.

А ещё если там ведьма…

Если там действительно ведьма, то, возможно, стоит сперва встретиться с нею? Побеседовать? Глядишь, можно будет и договориться. Там, где одна отказалась работать, согласится другая.

Особенно, если условия правильно поставить.

– Не вздумайте меня обмануть, – эта, нынешняя, резко остановилась.

– Я не…

– Вы хотите встретиться с девчонкой. Пригласить её в ваши… эксперименты. Но дело в том, что она в первую очередь нужна мне. Ясно?

– Не совсем.

– Как же с вами, мужчинами, порой сложно, – женщина вздохнула. – Поверьте, в ваших делах от неё не будет проку. Она молода. Знать ничего не знает. И зелье, которое удерживает ваше дряхлое тельце от разрушения, она не сварит. И то, что не позволяет вам свихнуться, тоже. И в целом она никакое не сварит, потому что не обучена!

Это женщина выкрикнула почти в лицо.

– Она просыпается, чувствует в себе силу, но не знает, как с ней управиться. И вас, мой дорогой… партнёр, – это уже было сказано с насмешкой, – она скорее превратит…

– В жабу?

– В кого уж получится, – женщина произнесла это серьёзно. – Причём в буквальном смысле. Сила при пробуждении пытается подчинить ведьму, а у моей дочери нет способностей, ни умений, ни характера. Следовательно, сила её сотрёт.

– И зачем вам…

Человек с трудом удержался, чтобы не отшатнуться.

Дочь?

Его сын… да он всё и затеял ради сына. Изначально. А она…

– Зачем? Затем, что, когда она поймёт, во что превращается, сама придёт ко мне. И отдаст свою силу. И тогда…

Женщина заглянула не в глаза, в самую душу.

– …тогда я смогу его излечить.

Нельзя ей верить.

Нельзя и… и хочется. Она ведь единственная, кто сказал, что надежда есть. Не целители, не… а эта вот, про которую ему шепнули, что у неё есть зелья и нестандартный подход. Но и берет она не деньги.

Не только деньги.

И цена всегда высока, но также всегда посильна.

– Не верите?

– Хочу, но…

– Сколько лет мы уже с вами сотрудничаем. Семь, кажется? Ему ведь не стало хуже. Так?

Не стало.

Более того, Богдану порой становилось лучше. И он делался собой, прежним. И тогда всякий раз сердце сжималось, потому что разум подсказывал, что это улучшение – временное. Что день или два.

Или вот неделя.

Чудесная была неделя.

На эту неделю встали все дела, все проекты, и убытки были огромными. Да плевать на убытки. Оно того стоило. Целая неделя нормальной жизни. Но потом всё вернулось на круги своя.

– А сколько ему давали врачи? Два месяца, верно? Так что… верьте. Я держу своё слово. И от вас-то на сей раз не потребуется ничего, кроме того, что вы сами собирались сделать.

Щёлкнул изящный замочек, закрывая сумочку.

– Проводите? – кокетливо поинтересовалась она, превращаясь в почти обычную женщину.

Разве что красивую.

– Безусловно, – всё же он был и политиком, а потому умел держать лицо, как и эмоции, под контролем. – Буду рад помочь столь очаровательной даме…

– Кстати, мне понадобится поставка.

– Так рано?

– Увы… к любым зельям, сколь вы заметили, наступает привыкание.

– Это будет… сложно.

– Почему?

– К сожалению, с одним моим… поставщиком произошёл… как бы это выразиться… несчастный случай. Со всей его командой. И не только с ней. Я слишком поздно узнал о несчастье, и не смог помочь. Полиция влезла довольно глубоко, и моё вмешательство было бы воспринято вполне определённым образом. Товар пришлось скидывать, да и в целом перестраивать всю схему.

– И как долго?

– Пока не рискну строить предположения. Неделя или две. Всё же найти кого-то в достаточной мере толкового, а ещё и надёжного… не мне вам рассказывать. Но я передам заказ… сколько?

– Две. Лучше три. Не старше шестнадцати. Но, пожалуйста, доставку организуйте сами. И поспешите. Всё-таки появление морщин проще предотвратить, чем потом с ними бороться.

Глава 4

Когда служба и опасна, и трудна

Все великие люди были счастливы без денег. Писателю Толстому из-за бедности пришлось продать титул графа, и даже это не помешало ему быть счастливым. Он много работал в огороде и воспитал много деревенских детей.

Суровые будни бедных писателей.

– Лежишь? – поинтересовался сосед, садясь в кровати. И потянулся так, смачно.

– Лежу, – откликнулся Наум Егорович, испытывая острое чувство зависти.

– А чего лежишь?

– Так смотрят же ж, – Наум Егорович покосился на камеру, и сосед повернулся к ней.

– А… можешь не волноваться. Ничего-то они не увидят.

Он подавил зевок и снова потянулся.

– А хорошие у них зелья, забористые…

Главное, голос его показался смутно знакомым.

– Ты кто? – Наум Егорович приподнялся, готовый в любой момент притвориться спящим. Лежать, опираясь на локоть, было неудобно. Кровать скрипела, провисала, зато вот дверь была под контролем.

Но ни Пётр, ни кто иной, входить не спешил.

– Женька, – сказал сосед, протягивая руку. – А тебя, служивый, как звать?

– Наум… то есть, Николай.

– Ага. При них, стало быть, Колька, а так Наум.

Рука оказалась крепкой. А чувство, что вот встречались они где-то, усилилось. Главное, лицо этого типа явно было незнакомо Науму Егоровичу, но чувство…

Чувствам своим он привык доверять.

– Да ты садись, – щедро предложил Женька. – А то я прям все бока отлежал.

И поскрёбся.

– А камера. Взломал?

– Да не. Я ж не техник. Так, приморочил чутка, чтоб техника зависла.

– Придут проверять.

– Не, не придут. Тут не она одна отключилась. Проводка старая…

– И мыши.

– Во-во. Никакого спасения.

В голове вдруг щёлкнуло и сложилось.

– Это ты там… перед торговым центром? – уточнил Наум Егорович, щурясь и отчаянно пытаясь понять, что же ему делать. Был бы он агентом, наверное, знал бы.

А он не агент.

И вообще пока хотелось дать соседу в морду, вымещая нервное напряжение. Психолог в центре подготовки вот постоянно говорил, что нельзя нервное напряжение в себе держать, что надо его выплёскивать в мир и тогда будет покой психологический и ментальное счастье.

Наум Егорович кулак почесал, с трудом сдерживая в себе душевный порыв. Кто ж откажется от счастья.

– Драться полезешь? – уточнил Женька.

– Хотел бы… место не то.

– Толковый. Что с подарочком? Передали?

– Передали.

– И?

– И передали. Я ж… не из этих… кто мне докладываться станет?

– А, понятно… а тут чего?

– Внедрили, – вздохнул Наум Егорович.

– О, коллеги, стало быть!

– И тебя?

– И меня.

– Институт культуры? – уточнял Наум Егорович крайне аккуратно, поскольку вроде как заведение секретное, но…

– Ты от них, что ли?

Пришлось кивать. Причём возникла мысль соврать, но как-то очень уж запоздало. И потом возникла другая мысль, что этакая откровенность, говоря по правде, странна.

– Эх… хорошие ребята. Я, как моложе был, тоже хотел. Но мама запретила с ними играть.

– Чего так?

– Да… боялась, что плохому научат.

Если так-то, то зря боялась. В том смысле, что плохому его всё-таки научили, но уже в другом месте. Или это он сам? Бывают же от рождения одарённые люди.

– А ты… если не от них? То как тогда сам? Ну, тут оказался.

– Я? Я так… частным, можно сказать, порядком. Племяшка у меня. У неё жених. Второй, – Женька загнул пальцы. – Первый тоже есть, но там свои нюансы. А у второго дружок сюда угодил.

– Это который?

– Стасиком кличут. Вот Данька и задумал помочь ближнему.

Судя по охране, которую Наум Егорович видел, этому ближнему помочь будет тяжко.

– А там копнули и вышло, что одно, что другое…

– Расскажешь?

На камеру Наум Егорович всё же покосился.

– Не боись, если кто сунется, я почую… – Женька повёл тощими плечами. А ведь он худой, но жилистый. Наум Егорович знал таких, которых с виду соплёй перешибёшь. А они подождут, пока ты перешибать замаешься, и сами врежут.

В общем, морду бить почему-то перехотелось.

Никак место настраивало на мирный лад.

– Слушают? – уточнил Женька.

– Нет. Передатчик изначально обрубило.

– Это они стеречься стали, включили глушилки.

– Но так запись идёт. Внутренний носитель. Так-то…

– То есть, пока ты тут, то просто пишешь?

– Ну…

– Да колись уже.

Наверное, Наум Егорович для разведки предназначен не был, если подумал и раскололся:

– В принципе есть возможность создать дубль физического носителя с накопленной информацией. Это было на случай, если тут, скажем, прогулки разрешены… я бы к забору и перекинул.

Наум Егорович сунул руку под волосы, пытаясь нащупать выступ. И вот тоже дурь, если так-то. Он в психлечебнице по сути. И чем резать? Откуда у психов-то ножи?

Надо будет высказаться.

Потом, по завершении операции.

– Там, если сдавить, то сигнал пойдёт. Ну и подберут, но это… что-то подсказывает, что нас не выпустят.

– Не выпустят, – согласился Женька. – Но если хочешь, я мышей попрошу.

– То есть, это не примерещилось?

– Мыши? Не. Нормальные ребята. Толковые. Тут, правда, только диверсионный отряд, на разведке, но твою фигню перенести хватит. Только скажи, куда доставить.

А куда?

Под забор?

– Хотя… я ваш адресок знаю, сам скажу.

Осталось надеяться, что Фёдор Фёдорович адекватно воспримет информацию.

– Ты менталист? – уточнил Наум Егорович на всякий случай.

– Скажешь тоже. У меня и дара-то магического нету. Так, ведьмак…

И покосился, словно ожидая чего-то.

– Никогда не сталкивался, – Наум Егорович отчаянно пытался припомнить, слышал ли он хоть что-то о ведьмаках, но не выходило.

– Раньше, – поправил его Женька.

– Чего?

– Раньше, говорю, не сталкивался. А теперь вот столкнулся. Кстати, мыши просили передать, чтобы ты больше не разглашал планы императора.

– Я…

Вспомнился странный шум в кабинете Льва Евгеньевича. Сделалось совестно. Оно, конечно, случайно получилось, но всё равно нехорошо по отношению к коллегам.

– Я нечаянно. Так, что в голову пришло, то и нёс.

– Вот и я сказал то же самое. А за мир не волнуйся, это Вильгельмушка ещё молодой, вот и тянет на всякую дурь, то жениться, то мир захватить. Потом подуспокоится.

– А Вильгельмушка – это кто?

– Император.

– Мышиный?

– А какой ещё?

– Действительно. Что-то я… недопонял.

Почему-то факт, что у мышей действительно есть император, не вызвал отторжения. Напротив, факт этот воспринялся вполне себе спокойно.

– Антидот твой хорош, да не так, чтоб совсем уж. Погодь, – Женька поднялся и пересел. – Не боись, я из тебя просто дрянь повытяну, которой нахватался… где был? Мертвечиной прям так и несёт.

Наум Егорович понюхал рукав.

Пахло мылом и хвоей, и ещё химической отдушкой.

– Внизу, похоже. Они там прокол пространства стабилизировали. А с него тянет… таким… нехорошим.

– Некромантикой, – сказал Женька и за руку взял. – И сильно, видать, сквозит.

– Во-во… а они там… эксперименты… фармацевтика… артефакты. И это, поле… что-то делают, а пока не понятно, что именно…

Голова вдруг закружилась и на какое-то время в ней не осталось мыслей. Вот совсем-совсем. Ни одной, даже самой захудалой мыслишки. И такая лёгкость воцарилась, с облаками сахарной ваты и злою родственницей супруги, которая с облако на облако перепрыгивала, потрясая старым веником да лихо, по-гусарски, матерясь, что не позвали на свадьбу.

– Вот и всё, – тётка вдруг исчезла вместе с облаками, а Наум Егорович обнаружил себя, лежащим в кровати. Голова ещё кружилась, но уже, к счастью, не совсем пустая. – Погодь, не вставай. Сейчас чутка пропотеешь… если что, там туалет есть.

– Я думал, только в коридоре.

– Не. В палате тоже. Сам подумай. Замучились бы они народ водить. Ты иди, а то организм не сдюжит.

Предупреждение подоспело вовремя. В туалете, который оказался до неприличия узким, Наума Егоровича вывернуло.

– Дрянь они тут какую-то затеяли, – Женька не пошёл следом, но бодрый его голос вызывал всё новые и новые спазмы. Впрочем, вылетало в унитаз почему-то не съеденное, а чёрная жижа. И главное, факт этот вновь же принимался разумом, как должное.

Хотя забеспокоиться бы.

Вдруг да кровотечение.

– Что… ты знаешь… если знаешь, – Наум Егорович оглянулся.

– Водичка вон, – Женька протянул кружку, пластиковую и лёгкую. – В стене краник…

И на том спасибо. Хоть рот прополоскать получилось.

– Знаю… в общем, тут такое… смотри, всё не повторю, тут вам с девонькой надо пообщаться.

– С какой?

– С той, что в невесты первого жениха моей племянницы метит.

А может, всё-таки бред? Такой же, как с тёткою. Ведь вполне себе реальною тётка казалась. Бодрою вон. Прям на зависть. А тут мыши, ведьмак и мексиканский сериал в русском устном изложении.

– Не бери в голову, – ответил Женька на взгляд. – Там всё сложно. Но, в общем, детишки пропадают. Я, чего смог, то и запомнил… имена так не особо, но говорю ж, девонька собрала полное досье. Только вы там сами всей гвардией не лезьте, напугаете ещё её, и Васятку… а оно вам надо?

– Мы… детей не пугаем.

– И правильно.

– А этот ваш… Васятка… он в центре был?

– Не, там только Данька с Улечкой. Ну и Лялька, само собою. Васятка уже позже появился. И Элька за ним. Так вот, пусть отправят кого толкового, кто нахрапом не попрёт. И толерантность чтоб была!

– А это ещё зачем?

Про дипломатию Наум Егорович в целом понял и согласен даже был, что нахрапом в данном случае переть нельзя, но толерантность-то на кой?

– Межрасовая, – уточнил Женька. – Вот ты как к демонам относишься?

– Бил и бить буду!

– Вот. Поэтому и сидишь в психушке.

– Ты тоже сидишь в психушке.

От воды окончательно полегчало. А живот откликнулся печальным рокотом, намекая, что ужин уже был. Ну… с другой стороны, супруга давно ворчала, что надо бы похудеть.

И надо бы.

Свадьба скоро, а костюм вот… не налазит.

– Я – это другое, – Женька подошёл к двери. – Меня внедрили.

– Меня, между прочим, тоже…

– Вот. Поэтому туда пусть пошлют не такого дуболома, а кого-нибудь… более гибкого. Без намёков.

– Я гибкий. А это – мышцы, – Наум Егорович похлопал по животу, надеясь, что тот замолчит. Но бурчание стало только громче.

Женька хмыкнул и ответил:

– Там поймут, но если вкратце, то дело обстоит примерно так…

И почему-то не отпускала мысль, что фоном к рассказу пойдут эти вот, весьма характерные, звуки. Неудобно, однако. Нет, Наум Егорович слушал внимательно. А ещё, слушая, пытался отогнать мысль, что в записи главное рассказ, а не фон, на котором тот пойдёт.

– Как-то так, – Женька потёр переносицу. – Вопросы есть?

– Есть.

– Какие?

– Почему если мыши – древнеримские, император у них Вильгельм?

Ночь выдалась тихой.

И тёмной.

Самое оно для преступных действий, совершаемых в составе группы. Мелецкий даже представил, как прокурор зачитывает обвинение про этот самый состав группы.

– Вась, – Данила спешно отогнал упаднические мысли. – Может, ты всё-таки переоденешься?

– Зачем?

– У нас операция. Тайная. Мы проникаем на территорию этой вот «Птицы». Тайно.

– Я понял.

– А тайно – это так, чтобы никто не заметил.

– Логично.

– На тебе белый костюм!

– Да, – согласился Василий и руку поднял. – Новый. Ты заметил? Я сменил оттенок. Он на полтона стал теплее.

– Тебе идёт.

– Вот и мне показалось, что так лучше.

– Вась, просто костюм белый. Ночь чёрная.

– Ты намекаешь, что получится слишком контрастно?

– Издеваешься, да? – Данила выдохнул. И Василий осторожно кивнул, уточнив:

– Я не имел намерений причинить тебе ментальные страдания. Мне показалось, что наш уровень межличностных отношений допускает некоторые вольности, которые можно интерпретировать, как юмор.

Ну да, чего ещё ждать от демона. Хотя, пожалуй, это не те вольности, на которые стоило бы обижаться.

– А на деле тебя не увидят?

– Нет.

– И камеры не запишут?

– Моё отражающее поле эффективно искажает средства оптического наблюдения. В теории.

– Снова издеваешься. То есть, шутишь.

– Смешно?

– Как сказать… хотя, пожалуй, что в чём-то и забавно, если так.

– То есть, прогресс имеется?

– Имеется, имеется, – поспешил успокоить Данила. – А ты точно хочешь поехать?

– Меня настораживает моя неспособность идентифицировать остаточную энергию, что может говорить как о естественном снижении личного восприятия в малонасыщенном мире, так и о свойствах самой энергии, изменённой людьми.

– Можно было просто сказать «да».

– Да, – послушно сказал демон. А потом добавил. – У моего отца тоже был друг.

– И?

Данила вот прямо всей сутью своей чувствовал, что история будет в лучших демонических традициях. И Василий не подвёл.

– В тот год проснулось Сердце Эххали, – Василий забрался в автобус и сел с ровной спиной. – Это вулкан. Один из дюжины великих. Он пробуждается раз в столетие, чтобы наполнить русла мёртвых рек лавой. Три пасти его выдыхают столпы пламени и пепла, который затягивает небеса.

– Красиво как, – Ляля, забравшаяся на место водителя, обернулась.

– Главное, что извержение связано с глобальным энергетическим циклом мира, и в свою очередь вызывает мощные возмущения. Магические бури в такой год случаются одна за другой, а следовательно, и разрывы пространства. Что вновь же влечёт пробои на нижние слои Хаоса и проникновение оттуда всякого рода тварей. Отцу донесли о мощном прорыве на дальней границе его владений. Твари не просто выбрались, они снесли и крепости, и две башни малых Владык. Поглотив живых и преумножив силу свою, орда двигались к городу. Отец поспешил навстречу, отправив послание к своему другу, чтобы он, собрав войска, двинулся следом. Вместе они с лёгкостью разбили бы орду…

– Он не двинулся? – Лёшка тоже влез, хотя вот его никто не звал.

С другой стороны, не гнать же.

И Никитку вон на руках держит, а тот хвост свесил, причём какой-то уже совсем беличий, а сам мышь свою плюшевую обнял.

Ну да, какая тайная операция без плюшевой мыши.

– Двинулся… только очень неспешно. Отец встретил орду Хаоса с малым войском. И битва кипела многие часы. Там придворный историк записал, что земля стало алой, в цвет небу, и три луны окрасились злой кровью. В общем, он традиционно пишет очень красиво.

– У тебя тоже неплохо получается, – заверила Элька.

– Спасибо. Я цитирую.

– И чего там случилось?

– К войску отца присоединились горожане, понявшие, что за стенами отсидеться не выйдет. К тому же разразилась новая буря, и отец сумел оседлать кипящие силы, направив их против тварей. Те и отступили. А когда буря улеглась, то перед войском отца встало другое. Свежее.

– Друга?

– Тот решил, что это удачный момент свергнуть отца и занять его место.

– Только как понимаю, – Лёшка почесал Никитку за ухом. – У него не получилось.

– Отец, осознав предательство, впал в ярость… демоны порой впадают в боевую ярость, которая многократно преумножает их силы. К тому же остатки поглощённой бури кипели в его душе. Он сумел полностью подчинить её. Отец вызвал друга на бой и оторвал ему голову. Это в буквальном значении данного выражения. Эта голова до сих пор стоит в галерее трофеев.

– То есть, ты предлагаешь за Стасиком не ехать? – уточнил Данила.

– Нет. Я просто рассказываю. Отец не позволял мне заводить друзей, полагая что в дальнейшем их наличие поставит мою жизнь под угрозу.

– Бедненький, – вздохнула Ляля, не пояснив, кто именно бедненький. – Так что, едем? Все на месте?

– Все, – Ульяна опустилась рядом. – А может… кто-нибудь другой за руль, а?

– У меня лапки, – Никита вывернулся из Лёшкиных рук и, упав на сиденье, вцепился в него когтями. – И вообще, привыкайте… тут, если так-то, недалеко… Ляль! Давай! Вздрогнули!

Глава 5

О трудных буднях спецагентов и начинающих сатанистов

Металлические пластины защищали все до чего мог дотянутся вражеский меч или кинжал, а места куда не мог дотянутся сам доспех, были прикрыты одетой под него кольчугой.

Защиты никогда не бывает много.

Фёдор Фёдорович отложил листы и задумчиво потёр подбородок. Потом столь же задумчиво, но куда более аккуратно потёр глаза, которые чесались, напоминая, что отдыхать всё-таки следует. И что у самых качественных зелий имеется побочка.

Он подавил зевок и снова взял в руки бумаги.

Осознал, что не понимает почти ничего из написанного и, отложив, стянул очки. Да, поспать бы следовало. Хотя бы пару часов. Можно даже здесь. Диван в кабинете для того и поставлен. На него Фёдор Фёдорович и лёг, запоздало подумав, что надо будет дать задание, чтоб к исполнителю пригляделись.

Толковый мужик.

Спокойный.

В нестандартных ситуациях не теряется, сохраняя ясность мышления. Да и к агрессии не склонен. И годы уже те, когда там, где он служит, начинают на пенсию намекать или переводят в инструктора. Нет, инструктор из него тоже хороший выйдет.

Так что…

Кадры, кадры и снова кадры… вот очередная резолюция – расширить состав. И места есть, и вакансии, и меры стимулирования. Людей только нет. Подумалось с раздражением, что там, наверху, полагают, будто найти кого-то подходящего легко. А как найти? Где искать? Среди магов? Там, куда ни плюнь, рода и семьи, с которыми маги эти связаны крепко-накрепко, а стало быть, вопрос ещё, кому они там охотней служить станут, государству или семьям. И велик риск, что потянутся нити родственных связей туда, где эти связи – совсем лишнее.

Фёдор Фёдорович закрыл глаза, проваливаясь в нервный сон. В отпуск бы… да кто его отпустит. То одно, то другое… то демонопоклонники, то вон возня непонятная с военными заказами, на заговор смахивающая, то очередное реликтовое чудище в подмосковных лесах заводится.

И везде-то надо быстро.

И везде-то надо тайно.

Чтоб их…

Он проснулся от ощущения взгляда. Взгляд был внимательным, но лишённым агрессии. А ещё по ощущениям принадлежал он не человеку.

Мыши.

Огромной мыши, покрытой чешуёй. Причём мышь восседала на подголовнике дивана, прижав к груди короткие лапы.

Не к груди – к нагруднику.

И на голове мыши был шлем. Древнеримский. Фёдор Фёдорович глаза прикрыл, осознавая полученную информацию, потом открыл.

– Пи, – сказала мышь и, приподнявшись на задних лапах, бухнула передней в нагрудник.

– И вам доброго вечера, – Фёдор Фёдорович осторожно, стараясь не делать резких движений, дабы не спугнуть существо, сел. – Честь отдать не имею права, ибо являюсь лицом гражданским.

– Пи, – мышь понимающе кивнула. – Пи-пи!

И протянула лапу.

А в лапе блеснуло весьма характерного вида бусина. Точнее внешне сверхплотный накопитель информации походил именно на стальную бусину. Но Фёдор Фёдорович его узнал.

– Откуда…

– Пи! – мышь указала в стену. Потом снова постучала по нагруднику, который, впрочем, не зазвенел.

– Пластик? – поинтересовался Фёдор Фёдорович. – 3D-печать?

– Пи, – мышь кивнула.

– Вас… послали в качестве связного?

– Пи! – и снова кивок.

– Благодарю. Это… несколько неожиданно. Но смею заверить, что вашей безопасности ничего не угрожает. Жаль, что я не совсем понимаю вашу речь.

А в том, что писк – это не просто писк, Фёдор Фёдорович нисколько не сомневался.

– Пи, – согласилась мышь.

Бусина упала в протянутую руку.

– С ним всё в порядке? С нашим агентом?

– Пи, – мышь закивала. – Пи-пи…

И лапами махнула.

– Погодите… – это, конечно, слегка безумие, но Фёдор Фёдорович не зря уже третий десяток лет при Институте Культуры состоял, а потому в целом к лёгкой степени безумия относился с пониманием. Да и в целом обладал широким кругозором и умением видеть возможности. – Если, конечно, вас не затруднит, я бы попросил передать чистый сменный носитель.

– Пи?

– Его размер невелик. И я понимаю, что вы не обязаны работать связным, однако в свою очередь могу предложить…

Вот что можно предложить мыши?

Огромной чешуйчатой…

Сыр?

Что-то подсказывало, что услуги конкретно этой обойдутся дороже.

– Сотрудничество? – выдал Фёдор Фёдорович, поскольку усталость и бессонница явно дурно сказывались на его воображении. – И если у вас найдётся время… буквально час или два…

Этого должно хватить, чтобы считать информацию и выдать перечень инструкций.

– …на отдых… вы можете провести их здесь. Чай? Кофе? Молоко?

– Пи! – кивнула мышь.

– С пирогом, быть может? Или предпочитаете сэндвичи?

– Пи-пи.

– И то, и другое. Понял. Тогда, прошу, коллега. Располагайтесь. Чувствуйте себя как дома, а я…

Фёдор Фёдорович покинул кабинет. В здании было тихо и сумрачно, но ночная смена не спала.

– Ерофеев? Надо срочно снять информацию…

– Откуда? Это же…

– Переслали.

– Как?

– Ерофеев!

– Понял. Не моего ума дело, – Ерофеев наклонился и вытащил коробочку переходника, в которую ловко затолкал бусину. – Смотреть станете?

– Стану. В кабинет переводи. И сменная нужна будет. Ещё как-то инструкции бы дальнейшие… и да, буфет открыт?

– Ночь на дворе, какой буфет?

Ясно. Фёдор Фёдорович надеялся, что в комнате отдыха хоть что-то да сохранилось. К счастью, нашлись и молоко, и пряники, и даже сэндвичи. А мышь не ушла. Она устроилась на том же диване, только шлем сняла и теперь крутила в лапах.

– Что-то случилось? – Фёдор Фёдорович поставил поднос с едой на край стола.

– Пи, – произнесла мышь печально и шлем протянула.

– Треснул? Это пластик тонкий. И да, обычный?

– Пи.

– Он довольно хрупок. Нужен другой состав. Если хотите, я дам задание, чтобы сделали копию, но из более подходящих материалов.

– Пи?

– В конце концов, мы сотрудничаем. Это не займёт много времени. Отсканируем модель, а потом построим идентичную. Можно и с кирасой сразу.

Мышь задумалась, но качнула головой, соглашаясь.

– В целом… если есть потребность…

Конечно, торговля оружием – это весьма своеобразная область и так-то полномочий Фёдора Фёдоровича может и не хватить. С другой стороны, если оружие – мышам, да и не полноценное, но всего-навсего доспех…

Нет, он и доложится.

И согласует.

– Тогда позволите? Вы пока угощайтесь, а я…

На столе пиликнул селектор.

– Ерофеев?

– Фёдор Фёдорович! – голос дежурного заполнил кабинет. – Вывожу картинку, но тут… такое… в общем…

– Пи, – покивала мышь сочувственно.

И тотчас заныло за ухом. Входящий вызов вызывал ещё и жуткий зуд. Вот давно надо было зерно связи заменить на более новую модель, ведь предлагали, а он всё отнекивался. Времени не находил.

– Топыгин? – Фёдор Фёдорович надавил на едва ощутимый выступ. – Что у вас?

– Гости, – голос Топыгина был спокоен. – Подъехали. Незаметно. На жёлтом автобусе.

– Незаметно или на жёлтом автобусе?

Вот как наблюдатель, Топыгин был хорош. Потому и отрядили его к «Синей Птице». Спокоен. Внимателен. Не склонен к пустым метаниям и опрометчивым опступкам. А над докладами ещё требовалось поработать.

– Я ж говорю, что незаметно на жёлтом автобусе. Я реально его увидел уже когда тот к забору причалил. Клянусь. А по лесу он ехал незаметно!

– По лесу?

– Ага. Дорогу мы под наблюдение взяли. Но там клянутся, что автобуса не было. Так что без вариантов, он из лесу выехал…

– Был сильный мороз, – ляпнул Фёдор Фёдорович.

– Да не, лето же ж… какой мороз. Просто выехал. Из лесу.

Жёлтый автобус незаметно выехал из лесу. А ведь там, если память подсказывала, и дорог-то не было. Разве что просёлочные, но…

– Показывай, – Фёдор Фёдорович разрешил соединение, и картинка от Топыгина пошла на ноут.

И вправду автобус.

Жёлтый.

Автобус был небольшим, каким-то слегка утомлённым, но в целом даже в ночном свете вполне себе ярким. Он стоял почти вплотную к ограде, но охрана на этакое соседство почему-то не реагировала.

– Пи, – сказала мышь, указав лапой. Потом ею же бахнула по доспеху.

– Твои, что ли? – поинтересовался Фёдор Фёдорович, не удивляясь, что картинка пошла рябью.

– Пи!

– Шеф, тут это… сбоит…

– Что сбоит?

– Всё сбоит, – несколько удивлённо произнёс Топыгин. – Автобус… он вот есть. А так его нет. Но он есть!

Картинка мигнула, потемнела, а после вернулась, но уже на экране стоял забор с витками колючей проволоки, и ничего больше. Никакого тебе автобуса.

– Шеф…

– Сидеть на месте, – Фёдор Фёдорович принял непростое решение. – Просто фиксируйте, что происходит. И не вмешивайтесь.

– А…

– Если не придёт вызов, то просто не вмешивайтесь. Что бы ни случилось.

– А автобус? Может, послать кого, чтоб…

– Нет! – Фёдор Фёдорович аж привстал. – Ни в коем случае! Не приближаться. Не мешать. Это… союзники.

Во всяком случае пока.

– Пи, – сказала мышь кивая.

– И ещё… – он потёр переносицу, раздумывая, как бы сформулировать подоходчивей. Оно, конечно, можно и приказом. Приказ выполнят. Но Фёдор Фёдорович в системе работал давно, а потому пришёл к выводу, что понятные приказы выполняются куда охотнее.

И с большим толком.

– Кое-кого вам пришлю. Удалось организовать канал связи. Насколько постоянный – пока вопрос… – он постучал пальцем по столешнице, уже понимая, кому и о чём придётся докладывать.

И всё-таки надеясь ещё, что ошибся.

– Найди там место какое… приметное. И оставь коробку.

– Какую?

– Жестяную! Любую… от печенья там… в общем, погоди, от Ерофеева приедут и организуют.

Всё одно надо считыватель ставить, чтоб сразу сбрасывать информацию. Так что без компьютерщика никак.

– Раз в сутки будем закладку делать, скажем, в пять утра. А вы уже по возможности, – пояснил Фёдор Фёдорович. – Своим велю приглядывать за участком, но не лезть.

– Пи, – мышь кивнула.

– Если нужно будет записки или…

Вот смену картриджей, конечно, не продумали, что очень и очень нехорошо. Но если всё обстоит так, как Фёдор Фёдорович предполагал, исходя из имеющихся данных, долго всё не продлится. Стало быть… потерпит.

Как-нибудь.

Тайное убежище будущий властелин мира Петька Сидорчук обустроил в гараже прадеда, некогда главы профсоюза трудящихся бумажной фабрики, ударника производства и даже героя труда, а ныне – честного пенсионера Якунину. Сам Якунин, не так давно перешагнувший через девяностолетний рубеж, о существовании гаража время от времени вспоминал и даже порывался проверить, всё ли там на месте. И требовал от матушки предоставить квитанции об уплате кооперативных взносов.

Матушка предоставляла.

И обещала, что вот буквально на выходных лично проводит Якунина к гаражу, дабы он самолично во всём убедился. К выходным, правда, Якунин про гараж забывал.

Обычно.

Однажды он, правда, наткнулся на ключи и, подчинившись душевному порыву, двинулся к гаражу, но был перехвачен Петькой у лифта. Сам-то Петька ходить к прадеду не особо любил, но и мамке перечить не смел.

А в тот раз удачно вышло.

До гаража дошли.

И замок, как ни странно, открылся. И прадед, заглянувши внутрь, вспомнил, что машину он лет пятнадцать как продал, отчего огорчился и позволил отвести себя домой. Там-то Петька его и накормил, и спать уложил. Ключики же гаражные себе прибрал. Тогда-то он, конечно, не думал ни о чём таком, скорее уж просто получилось.

Может, это та самая рука судьбы была.

Может, уже тогда Вселенная начала откликаться на неоформленный позыв души.

В общем, про гараж Петька, уже вставший на путь личного преображения и тёмной магии, вспомнил, когда пришла нужда спрятать кое-какие вещи, видеть которые матушке было не нужно. Она-то, конечно, о гараже знала. И взносы в кооператив «Сокол» платила регулярно. И как-то даже подумывала продать, но желающих прикупить кирпичную развалину с протекающей крышей не нашлось. Потом и вовсе слух пошёл, что гаражи будут сносить под застройку, а стало быть всем владельцам компенсацию выплатят. В компенсацию Петька не поверил, но главное, что поверила матушка. И продавать передумала к великой Петькиной радости. Ему как раз прадедов гараж и пригодился.

– Итак, – он обвёл собравшихся на внеочередную встречу. – Наступают новые времена!

Нет, так-то в гараже пришлось убираться. Спускаться в яму, выкидывать мумифицировавшийся картофель. Банки выносить, которые, судя по этикеткам, ещё прабабка закатывала. Так они и стояли, разменяв не один десяток лет.

Мыть.

Чистить.

Петька ещё стены намеревался выкрасить в зловещий чёрный. Но краска стоила прилично, да и как знать, вдруг да матушка решит заглянуть? Или сразу с комиссией? Если ж компенсация, то и комиссия быть должна. Так что стены пришлось оставить, как есть. Пару плакатов Петька раскатал, конечно, таких, готической тематики, и ещё прикупил чёрной ткани, которой задрапировал тахту и пару кресел. Ткань, правда, оказалась дешёвой, поэтому весьма скоро полиняла к превеликому Петькиному огорчению. А ведь он на неё, считай, недельный заработок потратил, соврав мамке, что с оплатой его кинули.

– Давай уже, – сплюнул Потапов. – Рожай…

Ишь, развалился.

Как тахту с помойки тащить – а чего, почти новая, разве что кошаками чутка подрана, но под тканью этого не видать – так у него дела. А как сесть, Светку приобнявши, так это он может.

В душе шевельнулось желание принести в жертву уже самого Потапова.

– Времена наступают!

– Слышали уже.

– Отвянь, – Светка шлёпнула Потапова по руке. – И не мешай Зелушке…

Тьфу, блин. Он Азазеллум! А туда же. Зелушка. Как козелушка. Но злиться на Светку не получалось. Оставалось лишь грозно хмурится и шевелить бровями.

– Наставник сообщил, что час настал! И завтра вечером мы должны быть готовы! Звезды встанут…

– Раком! – хохотнул Потапов, за что получил тычок в рёбра.

– Хватит, – Петька нахмурился и махнул Светке, чтоб пересела. – Ты или с нами, или свободен. И вообще, надо решить, кто идёт до конца, а кто так… играть остаётся.

Стало тихо.

И слышно было, как где-то там, в дальнем углу, капает вода.

– Да чего ты, – Потапов сел. – Я ж так… ты в натуре хочешь козлов… ну, того?

– Не хочу, – честно ответил Петька, опираясь на кресло. Кстати, тоже с помойки. Если знать места, можно вполне приличной мебелью разжиться.

И даже ковром.

Пусть он с одной стороны прожжённый, но если сунуть край под диван, то и не видно. Почти. И вообще жаль будет, если гараж и вправду снесут. Как-то тут Петька и пообжился даже. Вообще одно время собирался переехать, чтоб мамка с бабкой мозг не выносили, но потом осознал – не получится. Станут искать. И в полицию заявят. А полиция, тут и думать нечего, скоренько пробьёт. И тогда про это вот место станет известно.

А оно Петьке надо?

Вот-вот…

– Не хочу, но придётся. Никто ведь не полагает, что сила пробудится в нас сама собой? Мы все тут безродные и бессильные. Это данность, – Петька сам удивился тому, до чего спокойно звучит его голос. Пусть и повторял он то, что говорил наставник, но правда же. А правду сколько ни повторяй, она правдой и останется. – И нам остаётся или смириться с этой данностью, приняв правила игры и дальше влачить жалкое существование…

Он обвёл взглядом всех.

Светка вздохнула. И Потапов потупился. Ну да, пусть у него папаша при бабле, но всё равно ведь понимает, что толку-то.

Мир, он для одарённых.

Для аристократов.

У них сила. У них власть. У них и возможности, которые они отбирают у таких вот простых парней, как сам Петька. Будь у него шанс, он бы в жизни не полез бы в такое.

– Или рискнуть, изменив всё. В том числе собственную участь. Ясно?

– Ясно, – буркнул Потапов. – Только это… извини, я поучаствовать могу, но… резать…

– Я сам разберусь с жертвами.

– А… – в углу раздался хруст пачки. – Извините.

Егорьев поднял упавшую чипсину.

– А когда надо будет идти? А то у меня у бабушки юбилей, и мама не отпустит на жертвоприношение…

Вот и с такими людьми мир завоёвывать?

– Днем, – Петька успокоил себя усилием воли. – Идти надо будет днем.

– Ты ж говорил, что жертвоприношения ночью устраивают! – то ли удивилась, то ли возмутилась Светка.

– Да. Как правило. Я ошибался. Наставник объяснил, что важно не столько темнота, сколько определённое время. Звезды ведь днём не исчезают.

– Да?! – искренне удивился Егорьев. – А куда они деваются?

Петька от вопроса даже несколько растерялся.

– Их просто не видно, – ответила Светка. – Из-за солнечного света. А так они есть.

– Именно. Как и их влияние на энергетику земли и наши судьбы. Потому важно найти правильное место, где сходятся силовые линии, и вычислить время наибольшей насыщенности их, чтобы получить отклик. Так что не в полночь, но в полдень прольётся кровь жертвы, меняя наши жизни.

Светка опять вздохнула и, поймав на себе взгляд, произнесла:

– Козликов жалко… они хорошие.

Козликов и Петьке было жаль. Но тут Наставник был непреклонен. Только жертва, принесённая своей рукой, даст истинную силу. И так повезло. Мало того, что звёзды совпали правильным образом – Наставник честно объяснял, но Петька не очень понял все эти квадранты с четвертями, и про натальную карту тоже не очень, разве что ту часть, которая сулила ему величие.

Типа, выходило, что Петька избранный.

И его энергоканалы просто-напросто предназначены для принятия силы жертвенного агнца.

То есть, козла.

Нет, Петька не тупой, он знает, что агнец – это не козёл, но речь же образная. Так Наставник заявил. А потом добавил, что звёзды велели помогать Петьке, и поэтому он не только время указывает – там не совсем полдень, но и открывает Петьке координаты тайного места, где всё уже для обряда готова.

И открыл.

В смысле, сбросил в чат. Конкретно так координаты и даже карту спутниковую, с обведённым кружочком и адресом. По адресу Петька скатался, чисто глянуть. Какая-то промзона. Но по инструкциям он и забор нашёл, и дыру в нём, и в цех старый забрался, правда, далеко идти не рискнул, потому что Наставник запретил. Мол, он ещё сам придёт, настроит энергетику места, а для Петьки, поскольку он пока не посвящённый, это может быть вредно.

Но вот как посвятится, так сразу всё и ощутит.

– Светка и ты, – Петька уставился на Потапова, который вдруг смутился и отвернулся даже. И значит, работает! Чует он силу! – Займитесь козлами. И не затягивайте. Вон, прямо сейчас идите… приманите в тот же лес, а потом веревку на шею и сюда.

– А если отбиваться станут?

– Потапов, ты чего? С козлом не справишься? И вообще, Светка их очарует… она у нас такая, что любого козла вмиг очарует…

– Вот ты меня похвалил или обругал сейчас? – Светка нахмурилась, явно готовая обидится.

– Я признал твои несомненные достоинства! – гордо ответил Петька и на всякий случай посмотрел наверх, туда, где стена стыковалась с крышей, чтоб на достоинства совсем уж откровенно не пялится. – В общем, если идти не захотят, то вот…

Посылку принесли утром. С краткой запиской и очередной инструкцией. И открыв коробку, Петька понял, насколько оно всё по-настоящему.

– Вот, – он положил штуку, похожую на пистолет, только игрушечный. С такими в пейнтбол играют, чтоб дуло широкое. – Это ветеринарный. Там заряды со снотворным. Одного хватит, чтоб быка вырубить. Всадишь в козла, тот и отключится. Вы тогда хватайте и тащите на точку. Координаты я дам…

Вот тоже головная боль.

Точка находится прилично, туда или на автобусе переться, а как ты допрёшь, небось, в автобус с козлами не пустят. Тем более с козлами в отключке. И Наставник велел не светиться, так, тишком подойти, чтоб никто внимания не обратил. И что-то подсказывало, что на двух беспамятных чёрных козлов в автобусе внимание точно обратят.

Такси?

Тоже не вариант… машину? А где её взять-то? У Потапова вон имеется, ему отец разрешает брать ту, что постарше, но согласится ли Потапов?

Для общего дела?

Или…

– Я фургон возьму, – Потапов сам предложил. – Дедов. Он старый, но на ходу. Батя не хватится.

– Отлично. Спасибо, – Петька поблагодарил вполне искренне. Потом добавил. – Собраться надо будет заранее, чтоб переодеться там…

– Во что? – влезла Светка. Вот она классная, конечно, но могла бы и помолчать, как тот же Егорьев. Сидит себе в углу и чипсы жуёт, и никаких тебе лишних вопросов.

– Одежду нам оставят, как и клинок, и свечи, и прочее, что понадобится для жертвоприношения…

– С хера ли такая доброта? – Потапов потянулся.

– Доброта? Да я семь тысяч заплатил! – возмутился Петька от этакой несправедливости. – И вообще… Наставник заинтересован в нашем успехе! Если мы получим силу, то и у него прибудет. Каждый из учеников отдаёт часть своей духовной энергии и дара Наставнику…

– Типа пирамиды? – Потапов привстал. – Батя говорит, что с финансовыми пирамидами только придурки связываются…

– Это с финансовыми! А это – магическая! Совсем другое! Понимать надо, – Петька снова вперился взглядом, но то ли решимости не хватило, то ли сила его, пробуждающаяся, если Наставнику верить, была ещё слаба, но этот взгляд Потапов выдержал. Хотел что-то ответить, но Петька не позволил. Надо и вправду быть решительнее, а то чего это он. – Наставник вкладывается в нас не просто так. Просто так в этом мире ничего не бывает. Но он даёт нам шанс. Придёт время, и мы дадим такой же шанс нашим ученикам, чтобы вместе с ними стать сильнее и изменить мир.

– Но начнётся всё с козлов, – тихо произнёс Егорьев, облизывая пальцы. – Чего? Правду же сказал…

Глава 6

В которой речь идёт о некоторых нюансах планирования спецопераций

После ссылки декабристов их жены, бросив все, поскакали вслед за ними. Только в Сибири эти люди смогли стать по-настоящему счастливыми.

Новый взгляд на счастье.

Данила смотрел на забор и видеокамеру, над ним зависшую. Видеокамера смотрела на Данилу и подмигивала красным глазом, но больше ничего-то не происходило.

– Фух, – Ляля вывалилась из автобуса и заскакала на одной ноге. – Приехали.

– Заметил, – сказал Данила и, сглотнув, поинтересовался. – А дальше ты как? Ты ж по лесу ехала. И деревья не мешали. А чтоб за забор не выйдет?

– Не… там вообще как стена. И жуть, – её передёрнула. – Так что дальше сами…

Сами – это, стало быть, через забор.

Нет, Даниле случалось лазить и через заборы, но вот не через такие, которые на три метра и гладкие. Веревку-то они прихватили, но… как-то её наверх надо доставить. В кино герой выстрелил бы из арбалета, чтоб стрела растопырилась, зацепившись за край злосчастного забора, а дальше вообще всё просто. Но это в кино. Тут арбалета не выдали, и Ульяна сказала, что у неё дома, конечно, бардак, особенно теперь, но не настолько, чтобы неучтённые арбалеты валялись.

Лёха предложил привязать гантелю, раскрутить её и бросить, но вот эта идея даже на стадии изложения показалась сомнительной. Во-первых, не факт, что получится бросить в нужном направлении, во-вторых, что-то подсказывало, что настолько они не замахнуться.

– О чём думаешь? – поинтересовался братец, тоже разглядывая стену.

– О том, что думать надо было раньше. Какие-то хреновые из нас спасатели, честно говоря… Никит?

– Чего?

– Веревку затащишь?

– Сдурел? – Никита поглядел на стену. – Она ж тяжёлая! А стена вон какая здоровущая.

– У тебя единственного когти.

– И что? Если у меня когти, так меня надо вот так вот? Бесчеловечно? Я ж…

– У меня тоже когти имеются, – Василий вытянул руку и продемонстрировал. – Сугубо теоретически я могу совершить подъем на стену, взяв с собой веревку. Но данный вариант действий мне не кажется оптимальным.

– Я по веревке не полезу! – сразу заявила Ляля.

– Тогда как? Через главный? Там и люди, и камер много…

– Пи! – раздалось снизу, и Данила с некоторым облегчением увидел мыша. А ещё подумал, что где-то отец был прав.

Данила любит действовать, а вот думать наперёд – это не совсем про него.

Точнее совсем не про него.

– Привет! – Никитка сел и махнул лапой.

– Пи-пи! – возвестил мышь и указал куда-то в лес.

– Он говорит, что первая фаза подготовки к вторжению завершена. Удалось провести разведку и составить подробный план территории, а также с успехом завершить несколько диверсий, которые позволили… короче, это ты будешь Вильгельму шпарить. Давай по-нормальному.

– Пи-пи… пи-и-и-и…

Писк был долгим и эмоциональным.

– Вот. Они там перегрызли провода, в результате чего надземная часть первого корпуса обесточена.

– Надземная? – уточнил Данила.

– Пи!

– Он говорит, что под первым расположены помещения, пробиться в которые удалось с трудом. О том, чтобы добраться до проводов речи пока не идёт. Очень нестабильный энергетический фон и есть подозрения, что уничтожение системы электропитания приведет к стихийным выбросам… в общем, они там пока не разобрались, чего происходит, но поняли, что если чего-то сожрут не того, то оно в итоге всё жахнет и будет кабздец.

– Пи!

– Чего? Я нормально рассказываю, чтоб поняли… а, да. Там типа ещё разведка работает. Не под землёй, а просто в клинике.

– Какая? – Ляля сунула палец в ухо. – Чего? Я спешила. Вот теперь чутка и закладывает, постфактум…

– Обычная. Имперская. Агента внедрили.

– И они тут? – уточнил Данила, почему-то даже не удивившись.

– Пи!

– Ага, говорят, это тот, который у центра был, оцеплением командовал. И что они с дядей Женей общий язык нашли. Обсуждают там… в общем, у дяди Жени есть план и он приступает к его выполнению, а мы, если есть желание, можем присоединиться.

Появилась трусливая мыслишка убраться. А что, сесть в автобус и домой. Если имперская разведка вступила в игру, то чего тут Даниле-то делать? Они всё выяснят, во всём разберутся. И всех спасут. А если Данила сунется, то…

То как это ещё истолкуют?

Правда, мыслишку эту он подавил. Как истолкуют, так истолкуют. Стаса он не бросит.

– Девчата, – Данила повернулся к Ляле. – Вы бы тогда… может… Уль, в автобус и чуть отъедете? В лес? А то мало ли… имперцы, если срисуют, то потом будут вопросы задавать. И вообще не уверен, что отцепятся… и…

– Не отцепятся, бабушке пожалуемся, – отмахнулась Ляля. – Что? У нас с ними договорённость. Хотя, конечно, они к нам туда не лезут, а мы помогаем. А тут не знаю… ба говорила, что они хитровывернутые. С другой стороны, если с дядей Женей общий язык нашёл, то… пусть, короче, сами и разбираются, раз полезли.

– Пи-пи! – привлёк внимание мышь. И в голосе его слышалось возмущение.

– Он говорит, что дядя Женя дал отмашку. И чтоб мы проходили на территорию и забирали, кого там нужно, а они уже позаботятся, чтобы это не бросилось в глаза. В общем, сделают что как будто бы он сам ушёл. Ну, я так понял… уверен? Тут забор, охрана… сам ушёл?

– Пи! – мышь ударил себя кулаком в грудь.

В кирасу.

– Он уверен… тут сделали раскладку по проводке, перегрызут кабеля… кабели? Слушай, как правильно?

– Правильно – перегрызть в нужных местах, – ответил Лёшка. – А что там грызть – это уже детали.

– Вот… запасные выходы откроют, из палат всех выпустят… ну и так-то… там этому, разведчику, нужно пройтись и народ поснимать для отчётности. Вы только сами не попадайтесь…

– …и смотри, Данька своего приятеля заберет, – Женька сидел, скрестивши ноги, и на пододеяльнике в голубые незабудки – может, и не они, поскольку в цветах Наум не очень разбирался – вырисовывал план будущей операции. Пальцем. – Но его ж искать будут, так?

– Так, – согласился Наум Егорович. – Определённо будут.

Потому что когда из закрытой палаты пропадает человек – это само по себе нервирует, а уж когда эта палата находится на закрытой территории, где расположены закрытые же и, что куда важнее, напрочь незаконные лаборатории, это нервирует в разы сильнее.

Вот будь это Наума Егоровича лаборатории, он бы это исчезновение так не оставил.

– Могу вызвать группу. Всё тут накроют, но…

– Чего ж не вызываешь? – Женька поскрёб голую ногу, расписанную странными узорами.

– Вызвать недолго. Лабораторию накроют, конечно. И местных деятелей, но… – Наум Егорович поглядел в окно, за которым стояла темень. Так-то и в палате было сумеречно, хотя узкая полоска ночника над дверью горела. То ли камеру подсвечивала, то ли их вот с Женькой. – Это ж не само собой появилось. Кто-то сюда вложился прилично так. И этот кто-то явно при деньгах и связях.

– Согласен.

– А ещё, если за столько лет про это место никто ни сном, ни духом, то он очень осторожен. Активы сбросит и затаится…

Только затею свою не оставит. Если уж пошла работа, то продолжат её, через год там или два, но продолжат. Выберут другое местечко, тоже оборудуют вон, а потом…

– И чтоб до него добраться, нужны будут доказательства. Железные. Такие, против которых адвокаты не помогут. Чтоб даже в суд это не вышло, чтоб государь словом своим решил. А он слово не скажет без веской причины. Родовитые друг за друга держатся… равновесие.

– Вот! – сказал Женька предовольно, будто новость о необходимости это равновесие хранить нисколько его не расстроила. – Поэтому надо сделать так, чтобы это исчезновение выглядело естественным.

– Это как?

Всё же права была супруга, говоря, что с воображением у Наума Егоровича туговато. Он вот, как ни силился, не мог представить вариант, в котором исчезновение человека из запертой палаты будет выглядеть естественно.

– Это вот так… – Женька поднялся. – Пошли гулять…

И к двери подошёл. А та взяла и открылась. Сама собою.

– Как это ты? – Наум Егорович из интереса понажимал на кнопки. Замок поблескивал огоньками и, значит, работал.

– Ай… говорю ж, в детстве я ещё тем поганцем был. Меня матушка одно время запирала. Надеялась, что дома удержит.

– И как?

– Зато умею замки вскрывать. Почти любые! – похвастал Женька и рукой махнул, мол, проходи. – Сейчас вот и другие откроем… пусть люди погуляют.

Науму Егоровичу оставалось лишь кивнуть.

Ближайшая дверь распахнулась без звука.

– Выходите! – бодро возвестил Женька. Но в палате было тихо и сумрачно.

Как и в следующей.

Сперва даже Наум Егорович подумал, что палаты эти вовсе пусты. Но потом пригляделся и увидел людей. Те лежали на кроватях спокойно и казались даже не спящими – неживыми.

Наум склонился над бледной, что смерть, девушкой с коротко остриженными волосами. Она, почувствовав присутствие его, открыла глаза. Вот только взгляд был мёртвым.

– Вставай, – Наум Егорович потянул девушку за руку. И девушка моргнула, потом снова, пытаясь сфокусировать взгляд.

А ведь она того же возраста, что и дочка его.

– Вставай, давай… как тебя зовут?

– Маргарита. Но можно – Марго, – ответила она шёпотом. – А ты кто?

– Я? Я так… один ненормальный, – Наум Егорович вовремя спохватился, что не стоит так вот представляться.

– Тогда ладно, – согласилась Марго и села. – Если один, то это ещё ничего. Хуже, когда все кругом ненормальные, при этом людьми притворяются.

– Встать сможешь?

– Зачем?

– Гулять пойдём. Хочешь гулять?

– Хочу. Только… я забыла.

– Что?

– Всё, кажется… сперва помнила-помнила, а потом… каждый раз такая слабость и хуже, хуже… – бледные тонкие пальцы вцепились в протянутую руку. И Наум Егорович, наклонившись, поддержал девчушку, помог подняться.

Да в ней весу-то почти не осталось.

Рукава пижамы соскользнули к локтю, оголяя руки, тоже тонкие и белесые. Кости, кожей обтянутые. И россыпь синяков. А над запястьем широкая полоса пластыря.

– Я не наркоманка, – сказала Марго тихо. – Просто за столько лет вены истончились. Они и колют аккуратно, но синяки остаются.

– Зачем колют?

– Кровь берут. Или препараты вводят. Но в последний месяц только физраствор капали. И витамины с питанием, – она одёрнула рукав. – Готовят, наверное.

– К чему?

– Не знаю. Но отцу я не нужна. У него недавно новый наследник появился. Значит, или болезнь, или несчастный случай. Уже недолго осталось.

– Почему?

Чтоб… всё-то пишется, но бусина сменная лишь одна, а передать информацию надо. Или сразу всё-таки вызвать? Но это, если не провал, то почти.

Инструкция чёткая. Но одно дело инструкция, и совсем другое – эта девчушка с огромными глазами.

– Так успокоительное давать перестали, иначе вы бы не добудились. И кровь вон брали. Наверняка, чтобы на остаточные следы проверить. Если чисто, то держать не станут. Здесь всё хорошо отработано.

– Уйти хочешь?

Решение было неправильным. Но… и оставлять эту девчушку здесь, в ожидании смерти, тоже было напрочь неправильным.

– Уйти? Отсюда невозможно уйти.

– Возможно. Давай. Сейчас мы тебя… осторожненько.

На ногах она еле держалась. А в коридоре встретил Женька.

– Спят все, – сказал он. – Так не встанут, надо бы будить…

– Не выйдет. Они под снотворными.

– Ну, сейчас племяшечка придёт и отольём. Вода любую муть уберет… а это кто у нас такая дохлая?

– Марго, – сказала Марго, щурясь. – А вы второй сумасшедший?

– Второй? Конечно, хотелось быть, если не единственным и неповторимым, то хотя бы первым, но ладно. Будем считать, что нумерация проходит в порядке личного знакомства. Так?

Марго кивнула.

– Твоя… племянница сможет девчонку забрать? Если не у себя оставить, то пусть институтским отвезёт. Её убить планируют.

– Вижу.

– В смысле?

Женька не ответил, но рукой махнул над головой девчушки. Вроде по воздуху, но в пальцах его воздух сгустился, а следом раздался тихий мерзкий скрип. Такое, то ли зубами по стеклу, то ли стеклом по зубам, Наума Егоровича прямо передёрнуло.

– Вещуха, – Женька поднял руку, показывая клок сизого тумана, который явно был живым. Туман дёргался, пытаясь выбраться из рук, и верещал. – Давно уж не встречал. Думал, что вовсе повывелись. Они больше в больничках обретаются. Силы тянут из недужных, из тех, которые к порогу близки. Если много соберётся, то и вовсе выпить способны. А ещё чуют, когда душа уходить изготавливается. Самоубийц вот очень любят. Когда человек принимает окончательное решение уйти, но с выполнением медлит, то они отовсюду слетаются…

Туман рассыпался пылью.

– Это… мне ведь показалось? – уточнила Марго.

– А то, – Женька вытер руку о штаны. – К институтским ей нельзя. Пусть у племяшки поживёт, там и девки, и мамка моя. Глядишь, и сообразят, чего делать. А у институтских она помрёт.

И сказано это было с такой уверенностью, что Наум Егорович только и кивнул.

– Дядь Же-е-ень! – донеслось из коридора. – Дядь Же-е-ень… а вы где?

– Тут мы! – крикнул Женька. – Ляль, ты давай, ходь сюда. И Ульку тащи, если приехала.

– Уф, у вас тут смердит, – из темноты первым выкатился рыжий шар, который превратился в шпица. То есть, сперва Наум Егорович принял существо за шпица, потом подумал, что у этого шпица с мордой чего-то не то.

А потом шпиц чихнул и, вытерши морду лапой, произнёс:

– Дурдом…

И Наум Егорович согласился, что натуральнейший, потому что говорящие шпицы ему прежде не встречались. Впрочем, как и мыши в форме.

И ведьмаки.

– А мне это тоже показалось? – шёпотом спросила Марго. – Если так, то хорошо… я всегда мечтала собаку завести… можно погладить?

– Можно, – разрешил шпиц, но тут же уточнил. – Руки, надеюсь, чистые?

– Чистые, чистые, – Женька ответил за девчушку. – В общем так, я, конечно, отдохнувши, морок ещё с полчаса продержу точно, но вам бы всё одно поторопиться. Уль, твоя помощь нужна. Чуешь тут людей?

Две девицы, вышедшие из полумрака, показались Науму Егоровичу знакомыми. Особенно та, которая с длинными волосами.

Он моргнул.

И узнал.

И рот закрыл, чтоб не ляпнуть ничего такого, лишнего. Только понадеялся, что девиц камера тоже возьмёт, а дальше уже – не его, Наума Егоровича, дело. Ему что было сказано?

Наблюдать.

– План такой, надобно всех, кто тут спит, пробудить и отправить прогуляться по территории…

– Я могу водой попробовать, на дюжину-другую силёнок хватит, – предложила та, что с длинными перламутровыми волосами.

– Если не выйдет, тогда и водой. Но я вот тут покумекал, что лучше бы иначе. А то пока отливать, пока вышёптывать – много времени уйдёт. Лучше уж ты, Уль, во сне их позови, гулять.

– В-во сне?

– А то. Во сне, небось, до любого достучаться проще. И чары твои лягут крепко.

– А как?

– Наум, проводи вон девоньку, передай там… Данька с тобой?

– И Данька, – вздохнула вторая, с тёмной косой. – И Василий. И Алексей ещё. Это брат Даньки… в общем, много кто.

– Ага. Тогда… Наум, ты, главное, Ваську не трогай. Помнишь? Гибче будь. А ты, Уль, сюда иди. Руки давай и закрой глаза, так оно получится легче.

Глава 7

О творческом подходе к спецоперациям и важности правильных сновидений

Я уже был в лесу, и натянул тетиву. Заметив зайца, и стрельнул в него. Но заяц во время увидел стрелу, и быстро ускакал.

Повесть о зайцах-мутантах.

Пальцы у дяди Жени тёплые.

Горячие даже. И в них ещё светляки живут. Ульяна глаза закрыла, а светляков всё равно видит. Или правильнее сказать, что ощущает? Про правильность она-то не очень, но вот ощущает же.

И дядю Женю.

И ещё других вот. И видит тоже.

– Ты не спеши, – голос у него мягкий, спокойный. – Сперва вдыхай и выдыхай.

Ульяна послушно вдыхает.

А потом выдыхает. И её сила, прятавшаяся внутри, – оказывается, внутри Ульяны столько места, что можно спрятать много-много силы, – вырывается с выдохами. Она не растворяется в окружающем пространстве, скорее уж прорастает в него.

Быстро.

Даже стремительно.

– Постарайся отыскать людей.

Людей?

Их много.

Разных. Какие-то ближе. И Ульяна слышит, как стучат их сердца. Этот стук по-своему завораживает, и она в какой-то момент теряется, потому что люди разные, а сердца стучат одинаково.

Неправильно.

Но…

– Не спеши, – голос дяди Жени не позволяет потеряться. – У тебя всё получается. Надо только пожелать…

– Чего?

– Сначала, чтобы они уснули. Они и без того спят, но ты постарайся сделать, чтобы сон их стал спокойным, глубоким. Чтобы тревоги отступили…

Ульяна постаралась.

Если слушать дядю Женю, то и легко получается. Вспомнилось вдруг мягчайшее одеяло, которое привёз отец. И пододеяльник в розовые кошачьи лапки. И запах свежего постельного белья. Молоко тёплое. Прикосновение родной руки.

– Спи, принцесса…

Тогда она уснула. Взяла вот и уснула. И всю ночь видела чудесные сны, как и положено, с единорогами, принцессами и сахарными замками. И сейчас это воспоминание смешалось с силой, разлетелось, расплелось, спеша коснуться каждого.

Делиться? Почему бы и нет.

– А вот теперь пожелай им увидеть такой сон, чтобы они поднялись и вышли…

Куда?

Так ли важно. У каждого ведь есть своё место. И люди, спавшие до того, вдруг очнулись там, во снах, заволновались, забеспокоились. Нет, беспокойство – это лишнее. Пусть они увидят то, чего очень хотят.

Такое маленькое вот чудо.

Кто сказал, что ведьма не способна на чудеса?

А сила всё уходит. Это место, оно какое-то… неправильное, что ли? И лес здесь молчит. Там, за забором, он шумел, трещал птичьими голосами, ворчал скрипом старых деревьев и звенел, и вовсе был полон звуков и жизни.

Тут же…

Тут лес смолк.

Он тоже спит? Похоже, на то…

– Разбудить лес? – Ульяна вдруг поняла, что способна и это сделать.

– Нет. Не надо. Лес пока не трожь. Хрупко здесь всю. А вот людей подтолкни, пожалуйста, чтобы они встали и вышли, отсюда. Чтобы разбрелись по территории… все, до кого дотянешься. Если выйдет и с охраной, то и её давай.

– Чтобы тоже разбрелась?

– Да.

– Я постараюсь, – Ульяна открыла глаза. Надо же, не ошиблась. Светляки есть. Они вон забрались в дядю Женю и поэтому он сияет.

Зря бабушка боялась.

Он никому и никогда не сделал бы плохо. Это невозможно. Не для человека, в котором поселились светляки. Впрочем, Ульяне надо думать не об этом.

– Сон станет крепче, такой, чтоб ни звук, ни запах, ничего не помешало. Да будет так, – сказала она, и сила выплеснулась вместе со словом.

Правильно.

В начале было слово.

– А теперь – гулять… – лёгкое то ли прикосновение, то ли побуждение.

– Так, Уля, ты не совсем, чтобы все… – дядя Женя тряхнул головой. – Чтоб… давай, нащупай наших и вытаскивай. И это… меня тоже. Пока не уснул.

– Наших? – Ульяна обернулась. – Ой…

У стенки сидела Ляля.

И Данька тоже вон сползал на бок. Она сама не поняла, как дотянулась, убирая липкую паутину заклятья. И до Ляли.

И до… да, она и Никитку нашла, стоило только подумать, и вот, виден же. Лёшка. Тоже спит. Рядом с девушкой какой-то, в которой клубок темноты спрятался. Девушка пусть спит. Ей это нужно. А Лёшку подтолкнуть. Раз уж взялся носить девиц, то пускай носит.

Василий вот не спал.

Стоял, держал на руках сонную Эльку и оглядывался. Эльку Ульяна разбудила, а демону шепнула:

– Извини. Я не нарочно…

Тот кивнул.

Услышал? И не удивился.

– Спят усталые игрушки, – проворчал дядя Женя. – Ну в тебе и силы, племяшка…

– Я… не виновата.

– Конечно, нет. Это я не ругаюсь. Это я ворчу. Ты напарничка моего тоже освободи, пусть поработает человек, а то ж неудобно получится. У него дело. Ещё отругают потом. А он вроде ничего. Служивый.

Да. Пожалуй.

И снова вышло легко.

Но сила растекалась, а с нею и сон. Вот он коснулся других людей, которых порой было много и вместе, а порой – понемногу и отдельно, группами. Вот он заглянул в окна странного дома, от которого тоже тянуло силой. И силу эту впитал в себя.

Неприятная.

Как будто Ульяна хлебнула кофе, в который вместо сахара соли бухнули и так, от всей души. Она аж вздрогнула, до того гадостным показалось. И собственная её сила тоже вздрогнула. А та, другая, чуждая, откликнулась, чтобы тоже уснуть.

– …книжки спят, – дядя Женя потёр переносицу. – А теперь, Уль, уходи. И поспеши. Чую, вы его разбередили.

– Того, кто прячется? Нет. Он тоже уснул.

– Это он пока уснул. Тут что-то такое… не пойму. Но дразнить его – плохая идея.

– Может, тогда… – Ульяна прикусила губу. Что тогда? Убаюкать его вовек? А если он не виноват? Если там тоже кто-то живой, кому нужна помощь? И его вот заперли?

– Нет. Сперва разобраться надо бы, что тут вообще происходит.

– Это ведь опасно.

Уходить и бросать дядю Женю не хотелось.

– Ничего, племяшка. Справимся. Ты… передай там маме, что у меня всё хорошо. Отлично даже.

Ульяна кивнула.

Наум Егорович очнулся, когда из рук его вытащили девушку. Причём вытаскивал вихрастый парень слегка разбойного вида. Правда, парень при том отчаянно зевал и тряс головой, и Наум Егорович подумал, что выглядит он странно.

Потом подумал, что сам он выглядит ещё более странно.

И девицу отдал.

– Марго! – воскликнул кто-то.

И Наум Егорович повернулся, увидев престранную парочку: очередную девицу в сарафане с голубыми незабудками и тощего белесого парня с портфелем.

Белым.

И в костюме. Тоже белом.

Белыми были и остроносые туфли, что почему-то особенно возмутило.

– Вы кто? – поинтересовался Наум Егорович для порядку.

– Василий, – ответил парень, моргнув. Ресницы у него тоже точно мукой посыпанные.

– Марго! – девица подскочила к другой, спящей. – Она… что с ней?

– Понятия не имею, – Наум Егорович решил, что непонятностью больше, непонятностью меньше – это ерунда, если так-то. Начальство умное, вон даже очки носит. Пусть оно и разбирается. – Но здесь ей оставаться нельзя.

– Ясно. Лёша, неси её в автобус… Вась? Вась, что с тобой?

Глаза белобрысого налились краснотой, и сама его фигура слегка поплыла, будто плавясь под лунным светом. Впрочем, длилось это доли секунды. Парень моргнул. Тряхнул башкой и сказал:

– Кажется, мне стоит выйти за пределы действия данного энергетического поля во избежание ситуации локального конфликта.

Наум Егорович мало что понял, но рукой махнул.

– Идите, – он с трудом подавил зевок.

Спать… а он спал? Похоже… надо возвращаться, пока никто не прибежал и не начал задавать вопросы.

– Вась, у тебя глаза красным светятся…

– Это… визуальное проявление душевной нестабильности…

Если сон, то хороший.

Продуманный. Такой вот, настоящий, который порой случается, когда проснувшись, долго пытаешься понять, в каком из миров ты застрял. И не понимаешь. А если так, то возвращаться смысла нет. И вообще воздух вон какой чистый.

Сосны в небеса устремились.

Небо чёрное. Звёзды белые. Такой ночью только гулять и читать стихи о любви. Наум Егорович честно попытался вспомнить что-то, но в голове крутилось лишь дурацкое: Таракан сидит в стакане[1]…

А Наум Егорович вот на лавочку присел. И сидел, глядя на звёзды. Когда-то он вот такою ночью супругу свою, тогда ещё будущую, выгуливать изволил. И стихи читал. Не про таракана даже. Что-то вдохновенное такое, специально учил.

Но сбился.

И получилось так, что лучше б про таракана. А она только посмеялась и сказала, что стихи – это не его. Он же согласился и ляпнул, что раз уж она стала свидетельницей его позора, то обязана замуж выйти.

Давно это было…

– Сидишь? – рядом плюхнулся Женька.

– Сижу.

– И хорошо. Тут нас сразу найдут.

– А в палату разве не надо возвращаться?

– Хочешь?

– Не-а… тут дышится свежо, – сказал и засопел. – Уехали?

– Ага.

– Нашли, кого хотели?

– Нашли. Тоже замороченный. Тут детей травят, – сказал Женька и пирожок протянул. – Будешь?

– Буду. Привезли?

– Ага. Мама передала. Всё волнуется, что недоедаю… – он вздохнул о чём-то своём. А Наум Егорович спрашивать не стал. Вцепился в румяный пирожковый бок, удивляясь тому, что тот ещё тёплый. Повидло и вовсе горячее.

– Я вас лю-у-у-бил… – донеслось откуда-то слева.

Причём басом так донеслось.

Прочувствованным.

– Это… чего?

– Поёт человек. Может, на сцене себя видит. Может, под балконом у кого. Я-то так в голову не полезу, но славно получилось… ты это, доедай и пойдём бродить, пока не развеялось.

– Это магия? Ментальная?

– Хуже. Ведьмовская, – Женька поднялся. – Племяшка у меня постаралась. Сперва в настоящий сон всех отправила, чтоб без химии. А потом вот и помогла его сотворить. Или их? В общем… спят они.

На дорожке и вправду свернулся охранник, обнявши столб, который он время от времени покрывал поцелуями, хрипловато что-то то ли обещая, то ли в вечной любви клянясь. Мимо на одной ножке весело пропрыгала пухлая женщина в больничном халате.

– Я мышь! – выскочил на дорожку парень, распахивая больничное покрывало. – У!

– Я кот, – ответил ему Женька. И парень, обернувшись, с визгом унёсся в ночь.

– Не сочти за критику, но… – Наум Егорович надеялся, что камера засняла и парня, и двух девиц, что шли по тропинке, крепко держась за руки. – Тайные операции я представлял себе немного иначе.

– Это ты просто придираешься.

– Я?

– Не я же. На от лучше пирожок съешь.

Отказываться Наум Егорович не стал.

– И это величайшее открытие перевернет все представления о классической маагии! – голос Льва Евгеньевича прорезал ночную тишину. – Да что там, оно перевернёт весь мир!

Учёный остановился и, оглядевшись, решительно шагнул на лавочку. Встал, расправил плечи и, вытянув руки, продолжил:

– Моё имя отныне и навсегда войдёт в историю…

Войдёт.

Наум Егорович был готов подтвердить.

А что история будет в рамках закрытого уголовного процесса, так это детали.

Витюгин видел сон. Он знал, что спит, и это уже само по себе было странно, но при этом знание ничуть не мешало сну.

Чудесному.

В нём лазоревое море дрожало, ластилось к ногам. И воздух дышал свежестью. А на белоснежном песке возвышался замок. И Настасья, выглядывая из-за него, махала рукой.

– Иди ко мне! – звала она.

И Витюгин, нелепо улыбнувшись, пошёл.

Он шёл и шёл.

И даже бежал, и ноги чуть проваливались в песок, и воздух был, как это случается во снах, кисельно-тягучим, но всё одно это ничуть не портило радости.

Настасья!

Живая!

И настоящая. Она сама шагнула навстречу и, обняв, коснулась губами щеки.

– Ты…

Здоровая. Ни впалых щёк, ни серой кожи, и волосы её, чудесные, на месте. Он вдруг вспомнил, как плакал, обрезая их. А Настасья улыбалась и говорила, что отрастут. Потом. Как она поправится. А с волосами ей тяжело. И вообще, выпадают. Но это из-за химии.

Она обязательно поправится.

Он ведь клинику нашёл.

Деньги нашёл.

Подписал контракт этот, понимая, что не будут платить такие деньги просто за техническое сопровождение и создание сети. А ещё и вперёд. Чуял ведь, что вляпывается. Но деньги были нужны. А как заработать? Он, конечно, спец хороший, но не настолько, чтоб вот так сходу и пару миллионов… а они вот…

Помогли устроить Настасью в хорошую клинику.

И не их вина, что было слишком поздно. Агрессивная форма…

– Глупый ты, – Настасья погладила по щеке. – Во что влез?

В дерьмо.

И Витюгин знал, что живым его не выпустят. Там, во внешке, другое дело. Охранники знают не так и много, а вот он, который сеть внутреннюю наладил, который уже третий год ковыряется, работая то ли сисадмином, то ли компьютерщиком на все руки, он по самую макушку заляпался. И что контракт того и гляди закончится, так… в лучшем случае новый подсунут.

А Витюгин подпишет.

Потому что всё-таки хочет жить.

– Конечно, – Настасья поглядела серьёзно. – Все хотят жить. Но иногда есть вещи важнее.

– Ты сердишься?

– Нет, конечно. Я боюсь. За тебя.

– Не надо.

Странно понимать, что это вот всё – сон. А значит, не настоящее оно. И Настасья тоже не настоящая. Но в то же время, как она может быть не настоящей, если он чувствует тепло её? И запах? И дело не столько в них, сколько в понимании, что она – взаправду.

Есть.

– Скоро свидимся, – Витюгин позволил себе обнять ей, осторожно, опасаясь, что если не осторожно, то он проснётся. Сколько уже раз было, что просыпался и лежал, пялясь в потолок, маясь невозможностью вернуться туда, в правильный момент?

Пусть даже те, предыдущие сны, были блёклыми и пустыми по сравнению с нынешним.

– Не говори так.

– Это правда. Я ж никогда тебе не врал.

– Кроме одного раза.

– Я верил, что ты поправишься. Что… знаешь, я ни о чём не жалею. Я хотя бы попытался. А потом… у всего есть цена. И у моей глупости тоже. Хотя это не глупость. Это отчаяние. Но я бы ничего не стал менять, если бы вдруг вернулся. Понимаешь? Да и сейчас… я бы душу продал, чтобы тебя вернуть.

– Ты её и продал.

– Но вернуть тебя не получилось. А так… да. Наверное. Предчувствие такое… скоро меня уберут. Всех тут… этот сон, он ведь неспроста, верно?

Хорошо, что сон. Можно говорить спокойно, не опасаясь, что служба безопасности разговор запишет.

– И значит, эксперименты пошли не так, как им хотелось. И значит, скоро всю эту богадельню свернут. И тех, кто ставит опыты. И тех, на ком… я стал сволочью, Насть.

– Стал.

– И ты меня больше не любишь?

– Дурак ты, Витюгин.

– Дурак… теперь понимаю… дурак. Надо было что-то сделать, наверное… только сперва я думал, что ты вылечишься. Потом… потом всё не мог поверить, что тебя нет. Это ведь нечестно!

– Не кричи, – Настасья прижала палец к его губам.

– Я как-то… завис, что ли. Вроде и понимаешь, а принять никак не получается. И такая тоска, что… я тот год почти и не помню. Даже больше, чем год, если так-то… туман. Мне говорят. Я делаю. А что делаю. Для чего. И где? Какая разница? Тебя ведь нет, а остальные…

Настасья всегда умела слушать. И сейчас гладит по волосам, утешая, хотя с чего бы. Это она умерла. А он вот жив. И плачется, жалуется на жизнь.

– А там… отходить начал. Соображать… и толку? Замазан ведь по самое не балуй… и куда? Как соваться? Они словно почуяли. Меня в город выпускать перестали. Хотя я и не особо стремился. Здесь жильё неплохое. Мне… впрочем, ерунда это всё. Скажи, Насть, что мне делать? А? вот сейчас? Я могу, наверное… диверсию не устрою, всё же умения не те. И знания тоже не те. Но что-то же могу?

– Я в тебя верю…

Ещё бы ему самому в себя поверить.

– Я трус.

– Трус, – согласилась Настасья.

– И сволочь, если в этом всём участвовал. Ничего ведь не пытался сделать…

– А врать ты так и не научился.

– Но…

Она поцеловала его. Нежно, прощаясь.

– Не уходи, – Витюгин поймал её за руки. – Пожалуйста, не бросай меня… пожалуйста.

– Мы встретимся, – Настасья коснулась лица и от её пальцев стало горячо. – Обязательно… я буду ждать. Даже если вечность.

Он открыл глаза, ничуть не удивившись, что даже наяву продолжает ощущать её прикосновение. Бухало в груди сердце. Во рту пересохло. А ещё… ещё не отпускало чувство, что сон – это не совсем сон.

– Витюгин! – дверь распахнулась. – Ты тут?

– Чего… – он с трудом сел. Голова тотчас разорвалась болью, и та была столь сильной, что его скрутило, вывернуло на ковёр. – Что за…

– Живой, – крикнул Пешняков. – Так, давай… опирайся. И пошли, потихоньку…

– Что тут…

– А кто его знает, что тут… мы приехали, а тут… небось, умники опять где-то что-то недокрутили и накрыло…

Умники?

О да, умники… отчёты шли по внутренней сети, которую Витюгин сам и настраивал. И отчёты он поглядывал, и записи там, где поле позволяло камерам худо-бедно работать. И отправлял дальше. И копию зачем-то оставлял. Тогда ещё не понимая, зачем.

Просто вот. По привычке.

Работа…

Работа-работа…

Снаружи приплясывал рыжий Владик, которого взяли полгода тому, якобы в помощь, но скорее всего смену готовили. Владик был молод и голоден, и хотел красивой жизни, которую ему обещали. Вот только пока он не настолько увяз, чтобы допускать его к местным секретам.

Дело времени.

– Охренеть… ну у тебя и видон, – Владик подставил плечо. – У тебя кровь идёт!

– Да? – Витюгин потрогал нос. И вправду кровил. – Ничего. Это… не помню ничего.

– Ха, никто ничего не помнит. Пошли к доктору.

– Да нет. Сейчас перестанет.

– Всех велено. Ты это…

– Погоди, – Витюгин запнулся и едва устоял на ногах. – Сейчас. Продышусь… сидел… смотрел… камеры писали. На третьем участке… пошла… рябь пошла… сбой.

– На третьем? – рядом с Владиком возник Вахряков, ещё более злой, чем обычно. Вообще Витюгин вдруг подумал, что никогда-то не видел Вахрякова не то, чтобы радостным, но даже спокойным. И теперь тот щурился, вглядываясь в глаза, будто пытаясь высмотреть что-то этакое…

– На третьем. Сперва. Потом… внутренние… голова, извините, болит. Я вдруг… я не хотел, а потом уснул. Не знаю, почему… и вот… я…

В голове зашумело и, кажется, Витюгин отключился, если перед глазами вдруг появились начищенные ботинки.

– И этот… – Вахряков наклонился. – Так… тащите его к доктору. Ты, рыжий… записи поднять сумеешь?

– Постараюсь. Если система не легла, то…

– Постарайся. А ты давай, очухивайся… чтоб вас всех… ну, Евгеньевич, падла, только приди в себя, я тебе сам яйца откручу… экспериментатор хренов.

Странно это.

Очень странно.

Глава 8

Где речь о мыслях, действиях и подростковой дури

Лошади спотыкались, но не сбавляли темпа.

О тяжкой жизни лошадей в литературе.

Ульяна посмотрела на Стасика.

И на девушку, которую уложили на соседнюю кровать, в очередной раз произведя перестановку в доме.

– Марго… она… она такая… – Элька заломила руки. – Ей, наверное, в больницу надо.

И Стасик, и Марго выглядели так себе. Но если Стасик казался просто приболевшим, то Марго производила впечатления человека, который вплотную подобрался к черте. Она даже не исхудала, словно истаяла изнутри, сделавшись какою-то полупрозрачной.

– Нельзя ей в больницу, – произнесла бабушка. – Иди-ка, детонька. Тут уж наше дело. Ляль, принеси воды. А ты, Улечка, давай. Не устала?

– Не знаю.

Наверное, устала. Она помнила, как творила магию, которая была очень странной и нелогичной, не поддающейся расчётам, хотя всегда говорили, что главное в магии – это расчёт и точность. А Ульяна просто пожелала… и потом она ещё немного пожелала, чтоб сны не были злыми.

Чтобы в них, раз уж так получается, исполнились заветные желания.

Чтобы…

А пожелав, уснула сама. И проснулась уже в автобусе, причём, её обнимал Мелецкий. И его огненная сила окутывала Ульяну тёплой шалью. Эта сила и не давала замёрзнуть.

Так они и ехали.

А потом приехали и вот теперь в доме оказались.

– Это хорошо, – сказала бабушка и, развернув Мелецкого, велела: – Иди-ка. И Васеньку вон возьми. И братца своего… за Никиткой опять же пригляньте.

– Почему хорошо? – Ульяна подавила зевок.

– Потому что у любой силы край имеется. И его надо чувствовать, чтоб себя не потерять. Ведьмовская тем и опасна, что не ты над ней хозяйка.

– А она надо мной?

– И она не над тобой. Это как река внутри, – бабушка откинула прядку с бледного лица, но девчушка даже не шелохнулась. – Вода сама по себе течёт, но ты можешь взять столько, сколько зачерпнуть сумеешь. И удержать. Зачерпнёшь слишком много, тогда-то и черпак обломится, и сама в эту воду ухнуть можешь. Станешь частью реки.

Какие-то ассоциации нехорошие возникли о том, как люди частью реки становятся.

– Это… жутко.

– Вода, она такая, – Ляля притащила чайник с водой. Поглядела на девицу, на Стаса и вздохнула. – На обоих не хватит… слабая я.

– Скорее уж привыкшая думать, что ты слабая, – фыркнула бабушка. – Давай уже, лей…

И вода потекла.

Вот прямо на лоб Марго, которая даже не дрогнула.

– А мне что делать? – спросила Ульяна.

Делать не хотелось ничего.

– Смотри, – бабушка склонилась над изголовьем. – Постарайся увидеть, что с её даром. Она ж магичка…

Легко сказать.

А как увидеть? Глазами Ульяна смотрит, только видит лишь воду, которая против логики всякой льётся и льётся, но постель не пропитывает, а стекает на пол, где и собирается чёрною лужей.

Если же глаза закрыть?

Точно.

Вода – синяя, искристая, как будто не вода, но живой лунный свет. Он выходит от рук Ляли, касается мёртвого камня и тает… камня?

Мёртвого?

Нет, это Марго. Она живая. Она дышит, но… почему тогда видна, словно мёртвый камень? Или… да, точно, просто жизни в ней осталось немного. Там, внутри, дрожит искорка зеленым огоньком. Какая крохотная. Такую и тронуть страшно, но не трогать – ещё страшнее. Вдруг да погаснет?

Искорка пляшет, кланяется.

И звенит.

А ещё она тянется к лунному свету, но тому сложно пробраться сквозь камень. Камень – не сама девушка, но оболочка вокруг неё. Плохая.

Дрянная даже.

И Ульяна тянет руку, касается этого камня. Чуть надавливает, позволяя многим трещинкам разбежаться по поверхности. И сквозь них уже лунный свет попадает внутрь. И тело девушки наполняется мягким свечением, а с ним и теплом. Тепло это окутывает огонёк, и тот перестаёт дрожать.

– Вот умница, – сказала бабушка. И Ульяне радостно слышать похвалу.

Мама…

Не надо о ней, потому что проклятье внутри тотчас оживает и вспыхивает, нашептывая, что этот огонёк, что он… какой смысл на него тратиться? Девица того и гляди помрёт. Так чего уж играть в спасателей. Кто она вообще такая, эта Марго? И почему Ульяна должна тратить свои силы…

Можно ведь и наоборот.

Забрать эту искорку. Ульяне пригодится. А Марго… она была в плохом состоянии. И умерла. С людьми случается умирать. Искорка же… это плата за помощь Ульяны.

Она одёрнула руку раньше, чем проклятье потянулось к огоньку.

– Я… я же могла убить её, – в глазах ещё темнота, и бабушка в ней сияет сотнями огней. – Могла бы…

– Я бы не допустила, – бабушка покачала головой. – Я же тут. Но ты и сама отлично справилась.

– Там, внутри… я начала думать плохо, – Ульяна посмотрела на спящую. Ляля теперь поливала водой Стасика, что-то напевая под нос. И даже не нужно было зажмуриваться, чтобы увидеть, как меняется цвет воды. Из белого становится мутным, грязным каким-то. – Что… зачем тратить силы. Что… она обречена…

– Была бы. В больничке.

– И что я могу забрать её жизнь и силу. Я и вправду могла?

– Могла.

– И что бы тогда…

– Тогда сил стало бы больше. Но ты же не забрала. Удержалась.

И что, теперь гордится этим? А сразу нельзя было предупредить? Тогда Ульяна не стала бы и рисковать. Или… в этом дело? Она не любит рисковать. Но это же неплохо, быть осторожной? Особенно, если дело касается чужой жизни?

Или всё-таки…

– А Стасика тоже… надо? – страх парализовал, потому что проклятье никуда не делось. Вон, ворочается, ворчит, подбивая сделать всё иначе.

Назло.

Так, чтобы они все поняли, увидели, какая Ульяна. И чтобы осознали, что это из-за них. Из-за того, что они её бросили. А теперь вот явились, родственнички любящие, и хотят чего-то.

Ульяна ведь не обязана на чужие хотелки растрачиваться?

Дар ведь не просто так. Река? Любую реку можно до дна вычерпать. И если тратить попусту, то её собственная река обмелеет. И как тогда? Помирать? Нет, надо иначе. Даже не обязательно убивать. Просто отщипнуть капельку там. И тут. И у каждого. От них не убудет.

А ей должны.

Все они.

Ульяна сделала глубокий вдох.

– Не надо. Он только коснулся той дряни, – бабушка положила ладонь на лоб. – Поспит и отойдёт. А нет, то вон, Ляля его ещё разок-другой водицею умоет…

– Мне… кажется… не знаю, – дрожь прокатилась по телу. – Мысли такие… гадкие. Самой от них противно.

– Мысли – это только мысли. У всех бывают, – бабушка усмехнулась. – Если встретишь кого, кто говорит, что у него ни разу дурных мыслей не было, то так и знай – врёт. У каждого бывали. И зависть случалась. И гнев. И желания всякие, не самые красивые. Пока мысли мыслями остаются, то и не страшно… пойдём, я тебя чаем напою.

– А меня? – Ляля подхватила воду и вытянула из неё блестящую нить.

– И тебя. Отдыхать надо. А то уж рассвет скоро, вы ж ни в одном глазу… и подруженьку свою успокоишь.

Подругу? Это она… про Эльку? А разве они подруги? Разве Элька захочет дружить с такой, как Ульяна? Или вовсе… пользоваться – это да. Все люди пользуются другими. А вот дружба… дружба придумана, чтобы пользоваться со скидкой на отношения.

Это одно правда. А остальное – люди сочинили.

– Нет. Я лучше отдыхать. Не надо мне пока к людям. А то ещё наговорю чего, – Ульяна покачала головой. – Я просто… и вправду немного посплю. Хорошо? Или тут сидеть надо?

– Я посижу. Или вон Ляля. Игорёк опять же дурью мается, пускай… пойдём. Давай, золотце…

И увела.

И в постель уложила. И принесла, правда, не чая, но молока с мёдом и мягкую маковую баранку. Вкусную донельзя…

Девица выпрыгнула из кустов с криком:

– Козя-козя!

Филин вздрогнул. И отступил в кусты на всякий случай. И подумал, что не стоило так далеко от дома отходить. Но хозяева, поправ все деревенские обычаи, крепко спали. Во дворе было пусто, а бубнёж Фёдора Степановича, недовольного вчерашней шахматной партией, раздражал до крайности.

Поэтому Филин и предложил:

– Прогуляемся?

А Фёдор Степанович, обдумавши предложение, ответил кивком. Стало быть, согласие изъявил. Глядишь, там, за забором, опять станет про травки рассказывать и поганки жрать, потому как слушать про шахматы и жизненную несправедливость Филин уже устал.

Про жизненную несправедливость он и сам бы многое сказать мог, но его вот как-то и не спрашивали.

– Вот, – Профессор при виде девицы воспрял духом. И рот открыл, из которого тотчас вывалился кусок недожёванной травы. – Хоть кто-то понимает, что иногда героям нужна поддержка. И понимание.

– Козя… какой ты хороший.

– И тот, кто увидит истинную суть под маской невзыскательного облика… – Профессор зажмурился, наклоняя голову, чтоб удобнее чесать будет.

– Извини, козя, – сказала девица, вздохнувши. А потом подняла пистолет.

Выстрел бахнул как-то иначе. И застыл Профессор, головой качнувши. Филин успел взметнуться на дыбы, но шею опалило болью. И голова закружилась. И он попытался устоять на ногах, но башку повело вдруг влево, склоняя под тяжестью рогов. Последнее же, что Филин услышал, было возмущённое блеяние Профессора:

– Что за жизнь! Никому нельзя верить… решительно никому нельзя…

Мир качнулся.

Крутанулся.

И выключился.

– Ну, Светка, ты прямо снайпер… – восхищённый голос пробился сквозь тьму. – Прям как в кино! Бах, бах и два козла готовы.

Два?

Стало быть, Профессор тоже не избежал печальной участи… стоп, какой участи?

– Ты меньше говори, – девица вот не казалась довольной. – Тащи давай, а то…

– Тащу.

– И тащи!

Тело было… вялым, пожалуй. Или скорее оно вовсе не ощущалось.

– Фу-у-ух… ну и здоровые… слушай, а это нормально, что козлы такие тяжёлые? – парнишка не заткнулся. А Филин, прислушавшись к себе, понял, что его куда-то тащат, причём за задние ноги. И главное, что ноги эти предварительно связали. Веревки были тонкими и впивались в кожу. И передние конечности, к слову, тоже не оставили без внимания.

Это… их в плен захватили?

Кому и зачем понадобилось захватывать в плен козлов?

– И вообще, надо было их подманить, чтоб к машине поближе… – парнишка явно не отличался силой, потому как то и дело останавливался и выдыхал. И говорил сбивчиво.

– А кто-то мне говорил, что, мол, не рискуй? Как увидишь, так сразу и стреляй?

– Так…

– И вообще! Я свою часть дела выполнила! И нечего мне тут…

– Спокойно, – заговорил третий. – Всё нормально. Сейчас дотащим вон туда и там уже машину подгоним. И погрузимся.

Это было разумно.

Но всё равно не оставляла мысль, что происходящее донельзя странно. Зачем кому-то понадобились козлы? Причём настолько, чтобы их красть? Филин как-то сомневался, что подростки – а голоса были молодыми, да и сама девица, вспоминая, тоже – решили устроить козью ферму, для работы которой понадобились два козла. Нет, всё было куда сложнее.

– Всё, – движение остановилось. – Стойте тут. Я сейчас подгоню…

– Свет, а Свет… – проныл первый. – А тебе не страшно?

– Страшно.

– А может…

– Знаешь, я вот, конечно, тоже думаю, что может… ну а если получится? Ты вот прикинь, сейчас соскочишь, а оно реально получится? И тогда что? Они в шоколаде, а ты остаток жизни лохом убогим?

Нет, речь явно не о козьей ферме.

– Ну… так-то да… а если вот… а если нет?

– Тогда нет.

– И вот просто?

– Слушай, Егорьев. Хватит ныть уже. Хочешь свалить? Скатертью дорога… а я… я всё уже для себя решила. Я должна попробовать! Просто должна вот, иначе…

И осеклась.

– Чего?

– А того. Тебе не понять.

– Ага…

– Бугага, – огрызнулась Светка. – У тебя вон и мамка, и бабушка… и любят тебя, хороводы водят. В школу бегают. На музыку записали…

– Хочешь, я тебе скрипку подарю?

– Что я с ней делать буду? У меня мамаша через день или бухая, или в отходняке. И срать ей на меня с высокой… и на всех-то вокруг. Только плачется, что папаша её бросил. А он вообще… звонила, думала, примет хотя бы на пару недель перекантоваться. Так сказал, что у него семья, а я уже большая, могу сама проблемы решать.

– Ты это…

– Я и то, и это. Я деньги откладывала. Подрабатывала. И откладывала. Чтоб свалить от мамашки. Думала, поступлю. Если в колледж, на повара, то там общагу дают. И подрабатывать можно сразу почти. А того, что собрала, хватит, чтоб на первое время, на жизнь. А она нашла и пробухала всё. Потихоньку тягала, чтоб я не заметила. И теперь… теперь мне и уехать не за что. А она довольная, что не уеду. Конечно, кто ж будет готовить, убирать и таскать её бухую тушу. Сказала, что договориться, что на почту меня возьмут. Почтальоном. А я не хочу!

– Не ори.

– Не ору. Это… это так, просто, от нервов… не хочу почтальоном. Не хочу и дальше с ней! Если не уеду, то я стану такой же, как она. И всё… и это – шанс, Егорьев. Такой, который бывает раз в жизни. И я его не упущу.

– А козлов не жаль?

– Жаль, конечно. Они забавные. И этот… ласковый очень. Но… тут или я, или козлы. Так что…

Снова вздох.

– Ничего… вот стану магичкой, заработаю деньги… много денег… и приют открою. Для животных.

– Скажи ещё, что для козлов, – хмыкнул второй.

– Может, и для козлов. Козлам, небось, в этом мире тоже несладко приходится.

Вот тут Филин с ней согласился. Он постепенно приходил в себя, но продолжал лежать, здраво рассудив, что сперва надо разобраться, что, собственно говоря, происходит.

Да и в целом… путы на ногах никуда не делись. И по ощущениям были довольно прочны. С Профессором опять же не понятно. Вдруг он ещё без сознания? Не бросать же.

Так что ждать.

Машину Филин учуял раньше подростков. А потом и они…

– Слушай, вот понятно ты или Азазеллум наш… – имечко было произнесено с насмешкой. – А ему-то на кой ввязываться?

– Потапову? А… он на самом деле в Лялькину втюрился.

– Это в какую?

– Лялькину? Ты что, не знаешь? Хотя да, откуда тебе. Она раньше с нами училась, а в седьмом когда была, то дар открылся. И её перевели в спецшколу, для магов. Вот. Они с Потаповым соседи по подъезду. И он за нею пытался ухлёстывать, сперва так, не всерьёз. А она ему от ворот поворот. Заявила, мол, что её обычные люди не интересуют. Типа, магичка крутая. И только за мага пойдёт, чтоб дети одарёнными были. Типа, династию и всё такое… в общем, Потапова это задело.

Подростки.

Точно подростки. Уж больно дурь знакомая.

– И чего? Он решил, что станет магом и её того…

– Ага. Влюбит в себя, а потом бросит.

И забористая.

На диво.

– Чего стоите? – влез третий. – Грузите давайте. Только аккуратно. Батя мне мозг вынесет, если салон изгваздаете…

Глава 9

Где речь идёт о мышах и нормальности

Двое фехтовальщика, делая выпады в стороны друг друга, неистово боролись на колющих оружиях.

Из протокола, составленного по следам мордобоя в пивной «Капелька» участковым Н., который втайне мечтал стать писателем.

– То есть, вы сидели тут? – поинтересовался новый доктор, который от старого отличался ростом и какой-то недоверчивостью, что ли. Последнее читалось в хитром прищуре глаз и вообще в манере общения. Он и приближаться к Науму Егоровичу опасался. Так, издали и спрашивал.

– Тут, – вежливо ответил Наум Егорович и руки на коленях сложил.

И спину выпрямил.

Его классная, женщина суровая, всегда говорила, что ученик должен сидеть прямо и руки держать на коленях. Исключения допускались, когда в руках этих ученик держал ручку или книгу, но исключительно по школьной программе.

И взгляд, главное, у неё был похожий.

Прямо-таки читалась в этом взгляде готовность разоблачать обман.

– Всю ночь?

– Нет.

– А сколько?

– Долго.

– Николай Леопольдович, – доктор вымучил из себя улыбку. – Может, вы сами расскажете, что тут произошло?

Тайная операция.

Ну… как… хотя, пожалуй, теперь смысл её понятен. Когда исчезает один пациент, это поневоле порождает нехорошие мысли о побеге и пособниках. А вот когда все разбредаются, начинаешь искать причины иные.

Хитро.

Предыдущая ночь выдалась весьма… своеобразной. И дело даже не в мышах или странных молодых людях, которые явились в «Синию птицу» нагло наплевав на режим охраны и не только на него. Пришли и ушли, унеся с собой девушку.

А вот Наум Егорович остался.

И Женька.

И сперва они действительно посидели на лавочке, доедая пирожки, поскольку подобные вещественные улики, намекавшие на присутствие посторонних, оставлять было никак нельзя. Да и в целом есть хотелось.

Потом Женька сказал:

– Я прогуляюсь. Ты как, со мной?

– С тобой, – сидеть дальше было неправильно, пусть камера и захватила пяток людей, но это ж мало. Снять надо было как можно больше, а потому Наум решительно поднялся. – Я дорогу знаю. К первому корпусу. Хотя там охрана.

Охрана пускала пузыри.

Буквально.

Здоровенный бугай сидел по-турецки, поставивши на скрещенные ноги миску с мыльным раствором, и старательно выдувал из него пузыри. И вид при том имел счастливейший.

Дверь была открыта.

А вот кодовый замок к величайшему разочарованию работал.

– Погоди, – сказал тогда Женька и положил на замок руку. Тот подумал и щёлкнул, пропуская в корпус. – Ишь… воняет. Чуешь?

Странно, но теперь Наум Егорович и вправду ощущал запах. Такой вот… не отвратительный пока, нет. Скорее уж намекающий, что где-то рядом что-то начало портиться.

Или вот-вот начнёт.

– Мне бы пройтись, – Наум Егорович прищурился. – Посмотреть, что там. В корпусе этом.

Жилая зона.

Комнаты крохотные. Вмещается только кровать и да, отдельный санузел, причём ничем не отгороженный. Просто унитаз в углу помещения.

Кровать прикручена к полу. Постельного белья нет. Убрали? Или изначально не было?

– Интересно, – Женька приподнял одеяло, показывая на длинные пластиковые жгуты. – Это чтоб спалось лучше?

На окнах решетки.

И да, артефакторные, которые так просто не распилить. Стекло толстое, с прозеленью.

– Глянь, – Женька тоже забрался на подоконник. – Вон, видишь?

Щель на той стороне, за стеклом.

– Жалюзи, – подобные Наум Егорович видел на закрытой военной базе. И предназначены они были для того, чтобы защитить стекла в случае потенциального нападения. Но тут-то они зачем?

– Если опустить и отключить свет, то…

То человек окажется в полной темноте. Наум Егорович представил себя, привязанного к кровати, закрытого в этом закутке. И тьму вокруг.

Тут и здоровый свихнётся.

Это ведь пытки. Пусть не физические, но… почему-то увиделась вдруг та девчушка, возраста дочки. А потом и дочка.

– Спокойно, – Женька положил руку на плечо. – Никто не уйдёт обиженным… сейчас я… погоди…

Он повернулся и хлопнул в ладоши.

– Ребят, тут вот всё, что найдёте, ваше. Разрешаю не стеснятся.

Это он мышам.

– Сделайте это место непригодным для жизни.

– А не отравятся? – в отличие от места, мышей было жаль.

– Не боись. Им только в радость. Им зубы стачивать надо, а у них они сверхпрочные. И тут уже зерном не отделаешься, надо бетон грызть или что-то вроде. Ну или напильником. Но грызть – приятнее.

– Тогда ладно.

Дальше они прошли по коридору, заглядывая в каждую попадающуюся на пути палату. Ничего-то нового. Ощущение, что одну и ту же комнату растиражировали. Наум Егорович очень надеялся, что это вот всё, что съемка потом покажет… докажет…

Хотя людей в палатах нет.

Сошлются на эксперимент. Или ещё что придумают. Какую-нибудь психологическую релаксацию и разгрузку психики путём уменьшения визуального шума. И жгуты – как средство особое, крайнее, не позволяющее пациентам буйным причинять себе вред.

Нет, мало.

Пока ещё мало.

Если дело придётся иметь с кем-то из высоких родов, то доказательства нужны будут прямые, чтоб ни одна скотина не отбрехалась.

К лестнице Наум Егорович Женьку вывел. Правда, тут с замками возиться не пришлось, поскольку дверь была раскрыта и заботливо подпёрта, причём явно не ночью. Кто-то замаялся толкать слишком тугую пружину.

– Маша, Оленька будет жить с нами… во многих странах многоженство…

Тощий парень в не слишком чистой майке и трусах стоял на пролёте, приобнимая кого-то невидимого. Второй рукой он жестикулировал, рассказывая о том, как важно женщине правильно понимать своего мужчину.

– Чего только людям не прибредится, – сказал Женька, сочувственно покачавши головой.

На следующем пролёте он остановился.

Принюхался.

– Воняет, – сказал он жёстко. – Сильно воняет.

Наум Егорович тоже сделал вдох. Нет, не сказать, чтобы воняет. Воздух спёртый, что нормально для подземелий. Верно, вентиляцию ставили, но или неправильно рассчитали, или сэкономили где-то, однако было душновато.

Неприятно.

Но вот чтоб вонь?

– Некротикой, – Женька выставил руку. – Отправить бы тебя…

– Сам иди.

– Я не в том смысле. Тут что-то очень нездоровое. Для людей опасно.

– Так… вон, люди, живые вроде. Целые.

– Это только кажется. Каждый, кто в это дерьмо окунался, получит своё. И чем дальше, тем больше… это как с радиацией. Её вроде и нет, но след оставит.

– А ты?

– А я ведьмак. Мне это… – Женька зажмурился и на лице появилось выражение предовольное. – Мне этого, если так-то, и не хватало для счастья-то.

– Плохо не станет?

Вонь вдруг появилась. Вот не было, и вот раз, будто она, сгустившись, окутала фигуру Женька. И Наум даже видел её, этаким мутным облаком вроде дыма сигаретного. И облако это впитывалось в кожу.

– Погоди тогда. Сейчас немного очищу, чтоб ты чего не схватил. И силы опять же подберу. Чую, силы пригодятся.

– Значит, там некромант?

Наум Егорович оглядывался, но на лестнице не особо чего и разглядишь.

– Не похоже… я, если так, только в теории про них знаю. Сам понимаешь, времена сейчас такие, цивилизованные до оскомины. Ни тебе армий тьмы, ни полчищ мертвецов, ни иных порождений злого разума, которые повергнуть надо. Только и остаётся, что хроники читать.

– Вот знаешь, сочувствовать не тянет…

– Дед, когда с Наполеоном воевал, сталкивался… он говорил, что некроманта, если встретиться, то сразу и ощущаешь. А тут только сила… будто истекает откуда-то?

Наум Егорович даже догадывался, откуда.

В зону отдыха он Женьку провёл. На полу сидела пухлая дама неопределенного возраста, которая вытянула руки и поворачивала их то в одну сторону, то в другую, любуясь чем-то невидимым.

Её они обошли.

Да и так-то… в комнаты заглянули, те были прилично больше, чем наверху, да и обставлены иначе. Во всяком случае, тут к кроватям никого не привязывали.

– Пять всего, – заметил Наум Егорович, закрывая очередную дверь. – А народу тут побольше.

– Там вроде как домики есть, для охраны и персонала, отдельные. А тут, наверное, те, кто на дежурстве или ещё чего, – Женька почесал нос. – Вряд ли по доброй воле кто под землёй сидеть захочет. Потом выясните. Идём. А то времени немного.

Времени хватило, чтобы заглянуть в лаборатории.

Наум Егорович надеялся, что его аппаратура не засбоит, что заснимет всё. И эти столы, и шкафы со склянками, сложные конструкции из стекла, пластика и металла. Какие-то приборы, из которых он только центрифугу и опознал. И даже сам тому удивился, ну, что опознал-таки.

Снова шкафы.

Компьютеры, но спящие, и Женька лишь покачал головой:

– С техникой я не особо. Угробить могу, но, подозреваю, тебе не это надо.

– Жаль, – что-то подсказывало, что основные сокровища прячутся там, в глубинах железного мозга, и невозможность добраться бесила Наума Егоровича.

– Не переживай, – Женька понял. – Я там племяшке шепнул, чтоб Игорьку сказала. Игорёк у нас неплохо во всяких нынешних штуках и разбирается. Чего-нибудь да придумает.

Сомнительно.

Но Наум Егорович кивнул.

Во второй лаборатории тоже было непонятно. Снова машины. Какие-то чертежи, детали чего-то. И ощущение неправильности пространства…

Он поворачивался, стараясь, чтобы в поле зрения попал каждый закуток, каждая бумажка.

И отступает.

– Время, – голос Женьки отмеряет уходящие минуты.

Кабинет Льва Евгеньевича. И тут просто снять. По-хорошему бы в бумагах покопаться, но Наум Егорович не уверен, что сумеет все вернуть, как было. А выдавать своё присутствие здесь? Нет, нельзя… да и времени не хватит. Слишком много здесь всего. И опять же, ноут стоит, выключен, но само наличие.

Ладно, пусть там головы ломают.

Ещё кабинет.

И… та лаборатория, в которой он уже был. Но теперь Наум Егорович проходит снова. Запертая дверь. Женька, застывший перед этой дверь. Он прикрыл глаза и чуть покачивается. И кажется, что вовсе отключился, но…

– Уходим, – Женька первым отступает.

– А мы…

– Открывать нельзя, – он качает головой. – Там… что-то очень странное. Разве не чувствуешь?

Наум Егорович прислушался к себе. Чувствовал он разве что острое желание подать сигнал, чтоб эту проклятую «Птицу» прямо сейчас и накрыли. И что-то там подзуживало, нашёптывая, что время хорошее.

Отличное.

Охрана в отключке.

Пациенты тоже.

Никто не помешает. Никто не нажмёт на волшебную кнопку самоликвидации. Так что спецы Института Культуры войдут и сами разберутся, что с лабораториями, что с ноутом.

Но…

Нет.

Может, в машинах информации и хватит, чтоб здешний народец отправить на бессрочную каторгу. А может, и не хватит. Может, найдутся доказательства, чтоб связать «Птицу» с её покровителем, а может… слишком зыбко.

Ненадёжно.

Ждать надо. Искать. А эту ночь сна, если так-то, и повторить можно будет. Женька не откажет.

– Вернёмся, – сказал Женька и ноздри его раздувались. – Всенепременно вернёмся… но чуть позже.

И Наум ему поверил.

А так-то поднялись они вовремя. Небо уже посветлело, полыхнуло по краям ярким золотом, напоминая, что до рассвета всего ничего осталось. И значит, скоро явится смена.

Знать бы ещё во сколько…

– Что там было-то? – уточнил Наум Егорович, устраиваясь на лавочке. Чуть дальше, свернувшись клубочком, на газоне сопел Лев Евгеньевич, выглядевший милым и безобидным. Палец в рот сунул и даже во сне продолжал бормотать что-то, про открытия и науку. Снилось ему, небось, как космические корабли бороздят просторы океанов. Или что-то иное, но столь же вдохновляющее.

– С одной стороны явно пробой, – Женька вытянул ноги. – Тянет таким… ветерком хаоса… демоническим я бы сказал. Но тут надо бы у Васятки спросить. Он точно скажет.

– Васятка – это который?

– В белом костюме. Видел?

– А… да. Бледный ещё. Я даже подумал, что больной.

– Да не, просто демон. Они все с придурью.

– Демон?!

– Вот чего ты орёшь, – Женька вцепился в рукав и дёрнул. – Сядь уже. Демон, демон… и что? Демоны тебе уже не люди?

– Демоны – как раз и не люди, – Наум Егорович сел.

Демон.

Он вспомнил паренька. Ну да, обычный. Две руки. Две ноги. Тощий. Такой, субтильный даже. Бледненький. Супруга вот сразу бы пожалела его за субтильность и бледность эту, решила бы, что недокармливают бедолагу. И принялась бы исправлять этакую жизненную несправедливость.

– А рога у него где?

– Отвалились, – ответил Женька.

– Хворый, что ли?

Демона жалеть категорически не хотелось.

– Да не. Ведьма прокляла… он вообще наполовину только демон.

Не хотелось, но жалелось. Демонов Наум Егорович в жизни своей встречал дважды. Огромные твари. Яростные. Злобные. Мальчику среди них пришлось бы тяжко. Мелкий, тощий и безрогий.

Вот о чём он думает?

Надо тревогу поднимать. Или… не надо?

– Он тут давно? – уточнил Наум Егорович.

– Пару дней как.

– И никого не сожрал?

– Он вроде как пацифист.

Демон-пацифист. Куда этот мир катится? С другой стороны, если никого не сожрал, не поработил и вообще живёт себе тихо, закон не нарушая, то с чего к человеку, то есть, к демону, приставать?

– Всё равно не похож, – признавать чужую правоту Наум Егорович не любил. – На демона. Они… ну… такие… огромные. Неуязвимые. С рогами, копытами и хвостом. А этот… ботиночки вон, белые.

– Молодой. Хочется модничать.

– Как они с копыт не спадают? – опять, кажется, его интересовало не совсем то, что должно.

А если этот – разведчик? Засланец, который изучает мир и внедряется, чтобы вызнать секреты Империи? А потом собрать адские полчища…

– Не знаю. Увидишь – спроси. И да, в штаны я не заглядывал, так что про наличие хвоста тоже не скажу. Может, ногу обматывает, а может вообще его в детстве купировали.

С другой стороны, если демона внедрили, то тоже куда-то не совсем туда.

Нет, надо к началу вернуться.

К подвалу.

– А что не так с энергией-то? – Наум Егорович поскрёб ногу, проводивши взглядом полную даму, которая важно шествовала по дорожке. Больничный халат сполз с покатых плеч её, повиснув на полусогнутых руках, и край халат волочился белоснежною мантией. Да и в целом вид у дамы был весьма царственный.

– С энергией? – Женька женщину тоже увидел. – А… она демоническая, но какая-то… не знаю, как будто демон помер, а его взяли и некромантией подняли. Хотя это, конечно, ерунда.

– Почему?

– Потому что демоны некромантов на дух не переносят. А те демонов. У них эта… естественное непринятие друг друга. Психоэнергетическая несовместимость. Я читал, что изначально некроманты и появились, чтобы защитить миры от вторжения демонов, которые убивали всё живое. Некроманты научились использовать убитое… ну и понеслось.

Гонка вооружений, стало быть.

– Демоны изначально не поддаются воскрешению. А некроманты не рискнут работать с демонами, потому что сила хаоса разрушает их собственную… в общем, коллапс. А там две силы разом. И это, Наумка, нехорошо. Это очень нехорошо…

В нехорошо Наум Егорович сразу поверил.

Значит, кто-то там, наверхах, решил поиграть и с демонами, и с некромантией сразу? Чудесно…

Где-то там, у забора, взвыла сирена.

– О, явились, – радостно сказал Женька и широко зевнул. – Сейчас начнётся веселуха…

Началась.

Далеко не сразу, конечно. Наум Егорович примерно представлял, как оно было. Вот смена является и обнаруживает, что ночная – спит.

Крепко так.

Может, даже частично за территорией. И приходит в недоумение. И первым делом наверняка начинает подозревать постороннее вмешательство. Атаку там. Сонный газ или зловредный артефакт.

– Слушай, а почему сразу тревогу не подняли? – уточнил он, пока оставалась возможность говорить. – В таких местах протокол жёсткий. И должны были регулярно с базой связываться или кто там их контролирует извне.

– А… там с обеда помехи шли, – позёвывая, ответил Женька. – Я попросил, чтоб устраивали. Они к вечеру задолбались и сами систему отрубили. Решили, что где-то подмыкает. А так-то хвостатые сказали, что пять раз приезжали с проверками.

Ехать далеко.

Нет, оно можно понять, но…

– Оставили дополнительную охрану, но Ульке всё равно, сколько тут народу.

Сирена снова взвыла и захлебнулась.

– Спят и мышки, и стрижи… – пробормотал Наум Егорович, как-то злорадно представляя шок приехавших, которые обнаружили вот это вот всё.

Дама, развернувшись, снова прошествовала мимо.

– Во-во…

Охрана вошла на территорию не сразу, что разумно. Сперва появилась пара типов в комбезах высшей степени защиты. Белесые фигуры странно растворялись в предрассветном тумане. И только артефакторные эмблемы на груди их сияли ярко.

– Красиво идут, – сказал Женька, вскидывая руку. – Ишь ты…

В руках фигуры держали счётчики, то ли Гейгера, то ли напряжённости энергетического поля. В общем, работали люди.

Потом уже появилась охрана.

И та, уснувшая, и новая. А следом и врач со своими допросами. Допросы, честно говоря, надоели. И в целом Наум Егорович не отказался бы в палату вернуться, а потому, воровато оглядевшись по сторонам, он поманил врача пальчиком. И когда тот наклонился, сказал шёпотом:

– Я знаю, что произошло!

– Что? – так же шёпотом спросил врач, осторожно отодвигаясь на полшага.

– Мыши!

– Мыши?

– В чешуе златой горя… мыши, они всегда рядом! Даже когда вы их не видите.

Доктор вздохнул и отступил, махнув кому-то там рукой:

– Уводите… знает? Да что он знать может! Конченный псих.

– Я нормальный! – радостно возразил Наум Егорович, позволяя подхватить себя под локоток. – Это просто вы в мышей не верите…

И пусть потом не жалуются. Правду же сказал. Просто не всю.

Глава 10

В которой купцы отправляются за товаром

От Томы же за версту смердело уютом, добротой и любовью.

История одной жизни.

Ульяна зевала. Широко так, с размахом. И даже самой казалось, что ещё немного и челюсть заклинит. Неудобно, если так-то, получится. Она хотела бы не зевать, но оно как-то не зависяще от желания получалось.

– Не выспалась? – заботливо осведомился Мелецкий, подвигая стул.

– Вроде бы и выспалась. Просто…

Чтоб, надо было бы причесаться.

Умыться Ульяна умылась. И зубы почистила. А вот причесаться как-то забыла. Небось, волосы теперь торчат и сама она, чучело лохматое.

– Ага. Меня тоже срубило, – признался Данила, усаживаясь рядом. А потом наябедничал: – А Василий Эльку гулять повёл.

– Куда?

– По дороге…

– С облаками?

– Нет, по местной. Сперва Лёха сказал, что ему надо бы дом свой посмотреть, потому что у нас хорошо, но не настолько, чтоб на полу спать. А Никитос с ним собрался, потому что новый дом – новые перспективы. И вообще там, на участке, глядишь, и дуб посадили.

– Вековой? – уточнила Ульяна, осматриваясь.

На кухне было пусто.

– Ага. Ему когти точить надо.

– Веская причина. А бабушка где?

– А! точно! Она тебе просила передать, чтоб ты сама домовыми командовала, а она пока в город подъедет. В институт ей какой-то надо. Культуры вроде… слушай, а знакомо… где-то я про него слышал. Хотя, совпадение, наверное.

Домовыми? Командовать?

Ульяна не умеет?! У неё ведь не получалось…

– И вот Элька сказала, что тоже хочет посмотреть дом или хотя бы пройтись, потому что дальше сидеть и ждать у неё никаких сил нет. И вообще ей подумать надо. А Васька сказал, что смотреть он не хочет, но чувствует необходимость сопроводить, поскольку нельзя обманываться спокойствием внешней обстановки, обесценивая таящиеся в мире опасности.

По ногам потянуло холодком.

Ощутимо так.

Ульяна ногу о ногу потёрла, пытаясь сосредоточиться.

– Сделайте чаю! – сказала она, но в ответ – тишина.

– А, ба сказала, что ты должна научиться с ними ладить. И нужно быть смелее. Ощутить себя хозяйкой в доме.

Хозяйкой?

А Ульяна когда-нибудь была в нём хозяйкой? Сперва дом принадлежал матушке, потом… потом снова ей. Но дальше-то? Ульяна ведь жила в нём. Она… она всё равно чувствовала себя здесь чужой.

И теперь чувствует.

Дом наполнился людьми, и каждый здесь ведёт себя так, будто это его дом. А Ульяна… да что с ней не так-то?

– Уль? Да ладно, не мучайся, – Данила прямо наклонился. – Хочешь, я тебе чаю сделаю. Завтрак я пока готовить не научился, но заварку кипятком залью.

– Нет, – она покачала головой. – Дань, дело не в чае.

Наверное, это можно было объяснить. Или нельзя? Ульяне же и раньше говорили, что ей не хватает уверенности в своих силах. Всё вот есть, а уверенности нет.

Поэтому дело не в чае, не в доме и не в домовых.

В жизни.

Вдох.

Наверное, она выглядит донельзя глупо, такая взъерошенная и насупленная. Но… выдох. И сердце стучит, будто Ульяна собирается сделать что-то плохое… а она не собирается.

Она…

Сила ожила.

И проклятье. Зашевелилось, заворочалось, нашептывая, что способно уничтожить непокорных. Что одной её уверенности будет мало. Дело всегда в страхе. Если Ульяну будут бояться, то и слушаться станут.

А тут…

Нервно зазвенели ложки. И кружки… и она теперь видела две тени, застывшие у стены. И поняла, что может их стереть. Даже не вставая с места. Просто усилием воли и желанием. Но…

– Чаю, – сказала Ульяна, затыкая голос проклятья. – Будьте добры, сделайте нам чаю. И к нему чего-нибудь.

Голос прозвучал тихо, но, наверное, как-то иначе. А может, домовые услышали не голос, но силу Ульяны. И её проклятье. И это выматывающее желание убить кого-нибудь.

Не её желание.

Чужое.

Главное, что на столе во мгновенья ока возник самовар, который тотчас запыхтел, выдыхая клубы пара. И поплыли по воздуху кружки.

Ложки.

Сахарница встала на разрисованное серебром блюдо. Невидимая рука метнула плошки с вареньями.

– Спасибо, – Ульяна выдохнула. И уловила ответный ветерок силы… радостной?

То есть, они… рады?

Ничего не понятно.

– Ух ты, – вот Данила повернулся. – Никак не могу к этому привыкнуть. Как в сказке прямо! Скатерть самобранка… Уль, надо решить, что делать дальше.

– Разбираться, – Ульяна вытащила огромный бублик в маковой посыпке. Он одуряюще пах сдобой и был каким-то особо мягким и уютным, аккурат для летнего утра. – С кредитами. С матушкой. С источником.

– Ты стала иной.

– Хуже?

– Нет. Просто… что касается кредитов, то с Васькой мы этот вопрос обсуждали. Он говорит, что бумаги составлены довольно хитро, однако в целом есть шансы оспорить. Судебные разбирательства при желании можно затянуть.

– Но в итоге я проиграю?

– Скорее всего. Доказать, что ты не брала эти деньги, будет сложно.

Ульяна кивнула. Логично. Если её внешность, её подпись, то ни один нормальный суд не поверит, что это не Ульяна.

И что остаётся?

Платить?

И надеяться, что никакие новые бумаги не всплывут?

Или подавать на банкротство? Дохода у неё нет. Дом – единственное жильё. Конечно, последствия будут, но не сказать, чтобы такие уж тяжёлые. Обидно, конечно, до слёз. Но на одной обиде далеко не уедешь. Да и тогда все долги, сколько бы их ни было, спишутся.

– Уль, Василий говорит, что если критично, то в принципе суммы подъемные…

– Нет, – Ульяна покачала головой. – Я не хочу быть должна Василию.

– Он, как мне показалось, не из соображений выгоды. А просто из личной симпатии. Дружеской, – уточнил Данила, наполняя чашку кипятком. И Ульяне её подвинул.

– Тем более. Я подам на банкротство…

– Я и об этом думал.

– И?

– Есть у отца знакомые, которые занимаются подобными делами. Так что выход реальный. Хотя и долгий… но тут… тоже есть сложность.

Куда в Ульяниной жизни без сложностей.

Ульяна ощутила покалывание в стопе и опустила взгляд. Домовой? Домовая? Или женщина-домовой? Как обращаться, чтобы не обидеть? И что она хочет? Хотя… если прислушаться, то желание вполне улавливается.

Бельё заменить?

Постирать? И разрешение нужно? Ещё помыть окна и пол поправить, потому что скрипят половицы, а это непорядок…

– Делайте, – сказала Ульяна с прежней спокойной уверенностью. И снова услышала эхо чужой благодарности.

– Понимаешь, то, что тебе юридически долги спишут, ещё не значит, что спишут в реальности, – Данила сцепил руки, и из-под пальцев его вырывались огненные язычки. – Извини. Меня бесит сама мысль, что кто-то может тебя обидеть.

– Я вроде бы не такая уж беззащитная.

– Уль, это ведь не просто… один раз повезло. Другой. А в третий – поймают, когда ты к этому готова не будешь. Да и… знаешь, у меня такое чувство, что пока всё это скорее игры были. Не всерьёз. Скорее так, проба тебя на прочность.

– И что делать?

– Как вариант – ударить первыми. Игорёк пробил. Все четыре конторы, которые кредит выдали, принадлежат по сути одному человеку. Да, через пятые руки, но не так сильно он свою принадлежность скрывал, чтобы вовсе не найти.

– И?

– И есть место, которое вроде как головной офис. Вся материальная документация хранится там. Как и записи, и прочее…

– Ты предлагаешь…

– Наведаться в гости.

– Мелецкий, это незаконно!

– Да как сказать. Судя по тому, что Игорёк нашёл, законность – это не про них. Тем более что по сути ведь документы – подделка. И записи. И… если исчезнет и то, и другое, то предъявить тебе будет нечего. Юридически.

– Юридически. Ты сам только что распинался, что реальность – это другое.

– Другое. Но видишь ли… возможно, что там хранятся не только бумаги. Точнее не только то, что хоть как-то законно, но и… Василий тут здравую мысль двинул, что чем более незаконен бизнес, тем строже он ведет свою бухгалтерию. Поэтому мы не будем вламываться с песнями и плясками.

– Уже радость.

И радует, что дядя Женя не в курсе, иначе точно были бы и песни, и пляски, и клоуны.

– А тихо-спокойно проникнем в хранилище и проведём, так сказать, небольшой внутренний аудит. Я почти уверен, что там найдётся много чего, что при передаче в нужные руки несколько займёт твоих кредиторов. В общем, им станет не до тебя…

План был до отвращения странным, но при этом Ульяне нравился.

– В конце концов, почему бы не попробовать? – предложил Данила, хитро улыбаясь. – А объявить себя банкротом ты всегда сможешь…

– Я… – Ульяна вцепилась в бублик. – Я ничего не понимаю в бухгалтерии. А ты?

– И я не понимаю. Но у Василия есть знакомый бухгалтер. Она согласилась взглянуть.

Если они и бухгалтера уже отыскали, то возражать было бесполезно.

– Ладно, – сказала Ульяна, наверное, потому что утро было солнечным, она – выспавшейся, а бублик исключительно вкусным.

– То есть, ты не против?

– Не против.

– Тогда я сейчас Ваське скажу…

Договорить Мелецкий не успел, потому как хлопнула дверь и на кухню ввалился рыжий клубок шерсти.

– Там… там… там сатанисты украли наших козлов! – выпалил Никитка гулким рычащим басом. – Спасать надо!

Ульяна от неожиданности едва бубликом не подавилась.

– Не понял, – а вот Мелецкий удивлённым не выглядел. И вопрос задал именно тот, который сама Ульяна задать хотела. – Зачем нам спасать сатанистов?

– В общем так… – Земеля прошёл мимо троицы должников. Да уж, выбор… нет, вроде здоровые. Крепкие. Медкарты Земеля затребовал.

Холостые. А то вдруг да тоже имеет значение.

И с лица не сильно страшные. Он-то сам не особо разбирается в мужской красоте, но сестрицу попросил оценить. Она-то и помогла с выбором. И подсказала, что надо бы этих женихов потенциальных облагородить. Постичь там, побрить и одежду подобрать, чтоб сидела. Оно-то и верно. Нет, Земеле плевать на то, как они там одеты, но что-то подсказывало, что для потенциальной невесты это может иметь значение.

– Сейчас поедем в одно… место. Вас покажут девице. Она выберет. Тот, кого выберет, женится на этой девице. А остальные – свободны. Жениху долг списывается полностью, а участникам отбора – на половину. Так что в ваших интересах понравиться.

Долги у всех были внушительные.

– Участие добровольное. Кто не хочет – свободен.

Молчат.

И правильно. Вот тот, первый, полтора миллиона уже накопил. Минуса. И проценты. И просрочка. Его сосед, блондинчик того хрупкого девичьего вида, который всегда бесил Земелю, два. А самый большой – у Шикушина. Правда, долг не на нём, на матушке его, но это уже детали. Главное, что ни ему, ни матушке этот долг в жизни не отработать.

А кто виноват?

Сами.

Думать надо было. Взять все горазды, а возвращать, так никому не хочется.

– Тогда прошу, – машину и на сей раз Земеля взял из числа списанных, чтоб, если вдруг дела пойдут не так, то не сильно о потере жалеть. – Куда прёшь, Шикушин? На заднее сиденье давайте. Все.

– Тесно… – Шикушин дёрнул шеей. А ведь из военных. И переодеваться не захотел. А стричь там нечего, вон, черепушка загорелая. Но сестрица сказала, что типаж брутальный, может и прокатить.

– Ничего. В тесноте, да не в обиде. Ехать недалече.

И ведь ни словом не соврал.

До леса домчались быстро, хотя в машине без кондиционера и было жарковато. Пот стекал по шее, пропитывал рубаху, и сердце колотилось куда быстрее, чем обычно. И тут уже на жару не спишешь. Земеля первым выполз из машины, потянулся, пытаясь отсрочить неизбежное, а после и поклонился до земли. Поясницу стрельнуло, да и самому это все вдруг показалось нелепым. Но руки уже вытащили свежий каравай – Земеля не поленился из лучшей в городе пекарни заказать – да положили его на травку.

– Доброго дня вам, любезный Вран Потапович! – говорить в мелкие сосёнки, что выросли на обочине, вновь же было странно. – Гостей прими, будь добр. Приехали добры молодцы…

Что там ещё говорили-то?

– У вас товар, у нас купец… купцы то есть! Трое! Как и договаривались.

Блондинчик с тремя серьгами в ухе затравленно озирался. И на лице его читались сомнения. Оно и правильно. Земеля и сам на его месте засомневался бы. Вон лесок. Вон кусты.

А невеста где?

И Леший.

Не услышал? Может, надо было поближе подобраться? Или в лес зайти? И…

– От же ж люди, – раздался голос, и земля зашевелилась, поднимаясь. Парниша с серьгами побледнел, покачнулся, и осел бы наземь, если б его Шикушин не подхватил.

Вот даже жаль стало отдавать.

Если вдруг не сгодится, надо будет предложить ему иным путём матушкин долг отработать. Нервы у мужика явно имеются. И сила. А остальное приложится.

– Ни толку, ни разумения… ты куда хлеб кинул, иродище? – громовой бас Врана Потаповича прогремел над дорогой. А сам он поднялся в полный рост.

С прошлого раза он будто бы больше сделался.

Массивней.

Темная кора покрывало грубое его лицо, и зелеными моховыми мазками проступали брови. Грива спутанных ветвей падала на плечи. И что-то там, в этих ветвях, шевелилось.

– Господи, – второй жених прижал ко рту платочек. Ишь ты, нежный какой. Главное, чтоб не вывернуло. Что-то подсказывало, что этакий конфуз Вран Потапович сочтёт проявлением неуважения к своей особе. – Господи… господи… что это?

– Не «что», а «кто». Леший я, дурачина, – откликнулся Вран Потапович, подхватывая ковригу на ладонь. Приподнял. Втянул запах и покачал головой. – И сам дурак, и хлеб у тебя дерьмовый.

– Я в лучшей пекарне брал! – Земеля чувствовал, как мелко подрагивает земля под ногами. – И простите, если что не так! Я ж не знаю, не умею… как надо было?!

– Как надо было… надо было б, чтоб хлеб этот живые руки пекли.

Чтоб их! А ведь в рекламе поют, что исключительно ручная работа. Но Врану Потаповичу в данный момент Земеля верил больше, чем рекламе.

– Чтоб муку просеяли, чтоб с водой ключевою мешали, чтоб обминали, рассаживали, чтоб силой делились. Хлеб, дурачина ты этакий, он же ж не просто так! – Вран Потапович поднял корявый палец. – Силу его только живое тепло и способно пробудить. Ту, что зерно из земли берет. И огонь печной эту силу закрепляет. Той силы нам и капли не достаётся, так-то… только люди и умели. Да опять, видно, всё перепоганили. Глупое ваше племя…

– Господи, господи… – бормотал тот, который в костюмчике.

– А потому к хлебу такому и уважение проявлять должно, – хозяин леса придирчиво поворачивал каравай то в одну, то в другую сторону, подносил к лицу, вдыхал запах и отворачивался, морщился, явно недовольный. – И на землю его не кидают, пусть от неё он и родится, но белый рушничок кладут, да чтоб с вышивкой заветною, которая и хлеб обережёт, и того, в чьи руки он дан… а ты… недотымка, одно слово.

Он поморщился и, разломивши ковригу, бросил в стороны.

– Зверью сгодится, – буркнул… и резко вдруг подался вперёд. Для такой громадины, скрипуче-неповоротливой с виду, двигался Вран Потапович на диво быстро. И вот уж ручища его вцепилась в плечо Шикушина и, дёрнув, подтянула человека к себе.

Вот и всё, похоже.

Если…

Додумать Земеля не успел.

– Поделишься? – спросил хозяин леса, вытаращив круглые совиные глаза.

– М-мамочки… – блондинчик всё же сомлел.

– Вот, – Шикушин скинул с плеча выцветший рюкзак. – Матушка пекла. Вчерашний, правда, но ещё мягкий…

И вытащил свёрток, в котором рыхлые кривоватые ломти хлеба.

– Матушка… – леший склонился ниже, и по коре, покрывавшей кожу его, пролетела дрожь. – Матушкин хлеб…

Свёрток этот он взял бережно, будто величайшее сокровище.

Всё-таки странное создание, если так-то.

Пугающее.

Но, кажется, проблема разрешилась. Во всяком случае, Земеля снова задышал. А леший, растянув уродливые губы, произнёс:

– Что ж, гости дорогие. Добро пожаловать.

Глава 11

О важности образования и бедственном положении молодёжи

Заплетенная в косу челка упала ему на лоб…

О превратностях молодёжной моды.

– Б-боже… – произнёс Профессор, пытаясь пошевелить связанными копытами. – Что случилось?

Очнулся-таки.

Вот не мог бы раньше, тогда, глядишь, и придумали бы чего. А теперь как? В машину их затащили, бросили в кузов, а сами, стало быть, в кабину набились. Машина по ощущениям мелкая совсем, то ли грузовичок-игрушка, то ли бусик. Главное, старая, дребезжащая, но на ходу. Завелась и поехали.

Куда?

Зачем?

Воняло бензином, маслом и тухлою водой. Машина тряслась и покачивалась, грохоча так, словно того и гляди развалится.

– Нас похитили? – Профессор приподнял голову, подслеповато сощурился. – Нас ведь похитили, верно?

– Верно.

– И для чего?

– Мыслю не для того, чтоб козью ферму развивать, – Филин поёрзал. Копыта перетянули пластиковыми стяжками, явно насмотревшись чего-то нехорошего.

Слыхал он, что в интернетах чего только не найдёшь. Вот и нашли. Краткое пособие по похищению козлов с использованием легкодоступных средств.

– Козью ферму… это вы в смысле… фу, какая гадость! – воскликнул Профессор весьма эмоционально. – Как вам подобное только в голову пришло?!

– Ну… обычно. Вы козёл. Там козы. Чтоб козы доились, надо, чтоб они козлят давали, – пояснил Филин ход мысли, весьма очевидный для любого, кому случалось провести время в деревне. – А козлята, они из воздуха не берутся. Для их появления козу сводят с козлом.

– Это… это звучит ещё более мерзко! Как вы вообще допускаете подобную мысль…

– Обычно. Вы, уж извините, козёл. И я козёл. Причём, не знаю, как я, а вы – козёл видный. Сразу ясно, что призовой даже. Сугубо экстерьерно. А хорошего козла найти – это ещё постараться надо.

Вспомнилось, как бабке соседка приходила жаловаться, что надо бы своего купить, а то уж больно дорого вязки обходятся.

– Я не согласен! Я высокоинтеллектуальное существо! – блеяние Профессора было полно искреннего возмущения. – Я не собираюсь тратить лучшие годы своей жизни, покрывая каких-то… коз! Это извращение, в конце концов.

– А ты представь себя древним греком, – Филин хмыкнул и, увидев, как вытягивается морда товарища по несчастью, всё же смилостивился. – Но это вряд ли… в смысле, ферма нам не светит. Детишки снотворным пальнули. Связали вон. И потом, пока стояли и машину ждали, я послушал, чего говорят. Не про ферму точно.

– Сатанисты… – выдохнул Профессор, откидывая голову. А может, сама откинулась под тяжестью рогов. Главное, что бахнулись те громко. Но, кажется, детишки не услышали.

Да и в этой машине всё тряслось и гремело.

– Так-то я не уверен, чтоб вот полностью, но по ходу – да.

– Боже… боже мой… кошмар!

– Да успокойся.

– Успокоиться? Как мне успокоиться! Я доверился… кому… прекрасному юному существу. Я видел невинную прелесть там, где скрывалась бездна тьмы…

– Профессор, – Филин прервал вдохновляющий монолог. – Ты это… не кипишуй. Мы давно уже едем. А стало быть, того и гляди приедем. Решать надо.

– Что? Мы все умрем!

– Ну… так-то… ты ж вроде почти бессмертен!

– Возможно. Если просто жить. Меня, знаешь ли, до сих пор не пытались принести в жертву!

– Рассматривай это как новый опыт.

– Ты издеваешься… надо звать на помощь! Надо кричать!

– Не надо кричать, – рявкнул Филин, пока этот убогий не завопил во всю глотку. – Тебя только они услышат. А если услышат, снова вырубят и зарежут. Надо думать, как дальше… стяжки эти только в кино хороши. А так-то…

Он напрягся и пластиковая струна натянулась и, тоненько тренькнув, разлетелась.

– Мы ж козлы апокалипсиса, – произнёс Филин, как-то сразу и успокаиваясь. – У тебя магия тьмы. У меня – огненная. И думаете, не справимся с подростками?

– Д-да… как-то я… погодите… сейчас, – Профессор изогнулся и дыхнул. Из ноздрей его вырвалось облачко тьмы, которое въелось в пластик. – Вот так…

А говорят, пластик не разлагается.

Вон, прям на глазах в прах превратился.

– Эк ты… поднаторел.

– Долгие годы смирения, постижения и экспериментов, – произнёс Профессор, выдыхая новое облачко. В смирение Филин не слишком поверил, а эксперименты… это да, он сам за сараем пытался огненные шарики создавать. Но пока получалось только пламя из ноздрей.

Тоже, если так-то, впечатлить должно.

А машина-то ход замедлила. И значит, если не приехали, то почти.

– Так, – Филин сориентировался. – Давай сделаем вид, что мы того… без признаков жизни.

– Зачем?

– Затем, что сейчас они будут настороже. А начнут свой ритуал готовить, то и отвлекутся. Тогда мы и свалим отсюда подальше. Ясно?

– Боже, боже мой… я не готов умирать! Я…

– Ясно?! – жестче переспросил Филин. Ох уж эта интеллигенция. Как девиц соблазнять в козлином обличье, так он может. А как чего другого, так уже нет.

– Ясно. Да. Вы правы, коллега. Определённо. Мне нужно успокоиться. Я… я сейчас займусь медитацией.

– На хрена?

– Чтобы достичь душевной нирваны.

И Профессор перевернулся на спину, вытянув задние ноги и сложив передние на груди. Огромные рога его упёрлись в днище, голова приподнялась, почти касаясь шеи. Да и сама по себе поза выглядела странной.

– Главное, дыхание… вдох и выдох… я спокоен, как огромная гора пред ликом вечности. Меня обдувают ветра…

Машина дёрнулась, сбивая Профессора с мыслей о горах, и остановилась. Филин моргнул и лёг на бок, прикрывая глаза, но лёг так, чтоб быстро вскочить, если обмануть не получится.

Ждать пришлось недолго. Дверь открылась.

– Во! Говорю ж, норм всё… – в кузов заглянули. – Лежат. Оба.

– Как-то они странно лежат, – этот голос был новым, незнакомым. И Филин замер. – Тот вообще дохлый…

Это про Профессора?

– Блин, засада, если окочурился…

– Да не должен вроде. Сейчас глянем… слушай, а у тебя зеркальце есть?

– Откуда?

– Светка!

– Чего?

– Зеркальце дай. У тебя есть, я точно знаю.

– А тебе на кой?

– Тут, похоже, козёл скопытился. Надо проверить.

– Как?

– Да я в кино видел, что если человеку к лицу зеркало поднести, то видно станет, дышит он или нет.

– Так это к человеку. А то козёл, – возразила девушка.

– И что? Всё одно видно станет, дышит или нет!

– Я не хочу, чтоб в моё зеркальце какой-то козёл дышал и вообще… да подвиньтесь вы… вон, смотрите, ухом шевелит. Значит, живой…

– А чего он лежит так?

– Слушай, ну лежится, значит. Вот ты тоже, когда дрыхнешь, небось, не думаешь, как оно со стороны, – резонно заявила девица. – А их рубануло…

На всякий случай и Филин ногой дёрнул, будто бы во сне.

– А чего не связали? – возмутился тот, новый. – Я ж говорил!

– Связывали!

– А где тогда…

– Вот! Свалились… – кто-то нагнулся, подбирая остатки стяжки. – Или порвались… не должны ж вроде.

Филин напрягся, готовый в любой момент вскочить и броситься прочь, рогами пробивая путь к спасению. Детей, конечно, жаль, глупые, но он не готов ради жалости с жизнью расстаться. И вообще, в таком возрасте один вовремя полученный поджопник зачастую информативней тысячи слов.

– Китайщина просто. Паль какая-то. Батя говорил, что если самые дешевые брать, то они сами собой рвутся, вообще без усилия. А тут вот… дёрнулся во сне и кабздец.

– Ну да…

– И чего дальше?

– Надо… надо их тащить на место. И там уже привязать… – заключил тот, кто определённо был здесь за главного. – Тогда, даже если очнутся, не сбегут.

Только бы Профессор не запаниковал. Кто-то подхватил Филина за ноги и дёрнул.

– Тяжеленный… Светка!

– Чего? Я, между прочим, ведьма! А не козлотаскательница…

– Ты пока и не ведьма, так что давай, помогай. Егорьев, ты тоже не стой столбом! Харэ уже чипсы драть… давай, присоединяйся, если хочешь, чтоб успели…

И Филина снова дёрнули.

Потом ещё раз.

Потом он болезненно бухнулся о землю, потому что придержать тушу не додумались.

– Ой, – пискнула девица, когда Филин, поняв, что дальнейшей транспортировки он может и не пережить, вскочил на ноги. – Козя… он проснулся! Зелушка, тут козлик проснулся… цыпа-цыпа… то есть козя-козя…

Сама она, коза малолетняя.

Филин затряс головой и огляделся.

– Хватай его! – приказал тощий прыщавый парень в чёрной хламиде. – Да за рога и хватай!

– Тебе надо, ты и хватай! – огрызнулся другой, который был пониже, в плечах пошире и не в хламиде, но в драных джинсах и некогда белых кроссовках. – Тоже мне, раскомандовался!

– Мальчики, – всхлипнула девица, прижимая ладони к груди. – Не ругайтесь, пожалуйста… козя хороший, хороший козя…

И протянула дрожащую руку.

Вот и что с ними, убогими, делать-то? Что-то подсказывало, что от этих горе-сатанистов и обычный козёл ушёл бы без особого труда. Филин позволил себя погладить.

Осмотрелся, отметив ещё одного участника – пухлого паренька в круглых очках и кислотно-зеленой майке с надписью «Самый любимый внук». В руках тот держал открытую пачку чипсов, которую и прижимал к груди.

Да уж…

– Профессор, – окрикнул Филин. – Выходи из нирваны. И в принципе тоже. Люди ждут.

Дети.

Подросшие. Бестолковые. И решившие связаться не с тем, с чем стоило бы связываться. И главное, где хоть один взрослый, который бы удержал?

– Видишь, не убегает, – с облегчением сказал тот, что в хламиде. – Он домашний же. Домашние козлы, они добрые…

– А мы их в жертву… – девушка шмыгнула носом и часто-часто заморгала.

– Свет, вот не начинай. Всё же уже обсудили, обговорили… и вообще…

– И где мы находимся? – поинтересовался Профессор, выглядывая из машины. – Какой унылый урбанистический пейзаж. Прямо-таки веет безысходностью… но позволено ли мне будет узнать, что вы задумали, коллега?

Профессор спрыгнул, но когда девица потянулась и к нему, гордо отстранился.

– Я не прощаю предательства! – заявил он, задрав рогатую голову.

– Вот! – хохотнул тот, который в драных джинсах. – Даже козёл понял, что всё зло – от баб!

– Сам ты…

– Думаю, что детишек надо проучить, – Филин позволил почесать себя за ухом. Приятно, однако. – Так, чтоб они эту дурь из голов выкинули и вообще за ум взялись.

– О, задача, несомненно, не из простых… – Профессор обвёл собравшихся превнимательным взглядом. – Кроме того остаётся опасность, что эти, как вы изволили выразиться, детишки причинят нам вред…

– Да они скорее себе причинят вред, – фыркнул Филин.

– Ну да… несомненно… мельчает молодёжь. И сатанисты пошли не те… вот помнится, во времена моей молодости демонопоклонники…

Копыта Профессора громко зацокали по асфальту.

– Куда! – встрепенулся тот, что в балахоне и попытался ухватить Профессора за рога. – Нам в другую сторону надо… туда вон!

И указал.

– А это? Недоразумение. Испанский стыд! Прямо даже как-то перед демонами неудобно… вот явятся, а тут этакое… но да, соглашусь… надо учить и вразумлять! Учить…

Профессор, похоже, окончательно успокоился и, развернувшись туда, куда указывали, гордо зашагал в нужном направлении. И Филин за ним.

– …мой немалый педагогический опыт…

– Знаешь, Зеля, он ведь тебя понял, – произнёс тот, который в майке с надписью. И, покраснев, добавил. – Мне так кажется…

– Азазеллум!

– Пофигу… толстый прав. Какие-то это неправильные козлы… – парень в драных джинсах скрестил руки на груди.

– Да какая разница! – рявкнул тот, что в балахоне. – Времени уже нет. Полдень почти. А нам ещё свечи расставить надо. Заклятье прочесть! Выучили?!

– Ну… я… пыталась, – девица покраснела. – Там оно путано получается и не очень понятно.

– Я вообще не разобрался в этой хрени!

– А мне мама не разрешила ночью сидеть. Сказала, что спать надо и вообще режим… там ещё почерк такой, мелкий. А у меня зрение плохое. И нельзя глаза слепить.

Филин закатил глаза.

Перед демонами и вправду становилось слегка неудобно.

– А я вот о чём и говорю! Совершеннейшая безалаберность, вопиющий инфантилизм и неготовность…

Голос Профессора доносился откуда-то из глубин серого строения, которое выглядело заброшенным. И Филин, подавив вздох, поспешил следом.

– Да не психуй ты, Азазеллум. Сейчас скоренько отрепетируем… чего там учить-то? На крайняк по бумажке почитаем…

Глава 12

Ещё немного о демоническом пацифизме

Спрятавшись под одеялом, мы незаметно проползли мимо ФСБшников в лес.

О роли одеял в жизни диверсионного отряда.

Василий ощущал некоторую неловкость, а ещё желание оторвать голову. Желание было в принципе абсолютно нормальным для демона, но при всём том прежде Василий его не испытывал. Он честно пытался абстрагироваться, однако всякий раз, когда взгляд его падал на девушку, желание вспыхивало с новой силой.

Нельзя же так огорчать человека.

Нет, она не жаловалась.

Но Василий понимал, что Элеонора огорчена. И потому почти не слушает, что говорит Алексей. Он, безусловно, говорил довольно много, эмоционально и Василий тоже потерял связующую нить повествования, если та в принципе была, но это он. Ему всегда было непросто слушать людей.

Как-то даже получилось так, что Алексей, которого явно разрывало от избытка энергии, ушёл далеко вперёд. Точнее сперва Никита, желавший воочию убедиться в наличии или отсутствии вековых дубов на территории, унаследованной Алексеем, а за ним уже и Алексей.

И Василий вдруг остался наедине с Элеонорой.

А она будто и не заметила.

– Хочешь, – молчание становилось с каждым мгновеньем всё более тягостным, а желание членовредительства, шедшее вразрез с морально-этическим кодексом демонического пацифизма, принципы которого Василий почти уже сформулировал, почти невыносимым. – Хочешь, я голову оторву?

– Кому? – Элеонора удивилась и остановилась.

– Кому-нибудь.

– Как-то это… резковато.

– Истинные демоны, желая поразить избранницу силой и умением, выходят на охоту. Некоторые даже спускаются в нижние миры. Там можно отыскать воистину ужасающие порождения хаоса, – Василий сказал и запоздало понял, что тема не совсем подходящая. Но Элеонора, слушавшая его куда более внимательно, чем Алексея, уточнила:

– И оторвать им голову?

– Да. Это традиция. Древняя. Сейчас, правда, не отрывают, а вызывают специально обученную службу, которая отделяет голову и упаковывает ей должным образом. Красивая коробка. Рога вот фольгой оборачивают. Или даже оковывают золотом. Клыки украшают драгоценными камнями. Полируют чешую и ликвидируют недостатки, скажем, проломы или раны, полученные во время боя. В общем, придают трофею необходимую степень презентабельности и статусности. Но есть и консерваторы, которые полагают всё это вот излишним. И даже попранием устоев.

– И дарят просто головы?

– Головы. Или щупальца… иногда конечности.

– Я, если что, предпочитаю нормальные букеты, из цветов. На худой конец согласна на конфеты или мыло, главное, чтоб не из щупалец или вот… иных конечностей. Но мне лестно. Я просто… я столько лет не видела Марго. Она совсем. Изменилась. Стала тенью себя. И вот… её бы в больницу. Но в больнице её точно найдут.

– Здесь лучше, – согласился Василий, сделав себе мысленную заметку о том, что стоит проанализировать проект об отливке голов из шоколада. Или мыла. – Ей необходима стабилизация энергетической сферы, а ведьма справится с этим куда лучше целителя.

– Наверное. Просто… она на себя не похожа. А я понятия не имею, что делать дальше. Я… я думала, что как-то доберусь… найду… вытащу. Хотя, скорее всего, прекрасно понимала, что не сумею. Что это… это сложно… за пределами моих возможностей. А тут вот получилось. И она спит. Но ведь проснётся. И… как быть?

– Думаю, для начала необходимо дождаться завершения процесса стабилизации с тем, чтобы ты могла побеседовать с твоей подругой. Возможно, у неё имеются свои желания.

– Да… пожалуй… спасибо. Но… её ведь будут искать. И я уже пыталась рассмотреть разные варианты. Поскольку с юридической точки зрения Марго недееспособна, а отец выступает опекуном, то, как только она появится где-либо, он заявит свои права. И снова упрячет её куда-нибудь…

– Я могу оторвать ему голову, – пожал плечами Василий.

– Это как-то… чересчур…

– Кроваво? Тогда можно просто удавить.

– Вась, ты же пацифист.

– Эта ситуация тебя огорчает, – подумав, ответил Василий. – Моё душевное равновесие, кажется, находится в прямой зависимости от твоего настроения. И в этой ситуации некоторые пункты принципов демонического пацифизма вполне могут быть пересмотрены.

– Не надо. Это негуманно. Кроме того, боюсь, что отцом Маргариты дело не ограничится. Мне вообще кажется, что в нынешней ситуации он – наименьшее зло. Да, с его разрешения она оказалась там, где оказалась. Однако в то же время само это место… вызывает вопросы. Как и то, что с ней делали. Ты видел, в каком она состоянии?

– Ей помогут. Ведьмы на многое способны.

– Верю. Поэтому и не настаиваю на больнице. В том числе и поэтому. В больнице скорее всего сообщат отцу… и в целом… вот… и я думаю, что искать её будут… если…

Телефонная трель оборвала фразу.

И снова появилось желание убить. На сей раз – звонящего. Василий даже отступил на шаг, расширяя границу личного пространства Элеоноры. И успокаивая ярость.

– Да? – она произнесла это с некоторой запинкой. – Да… конечно… я вас узнала… что-то случилось? Марго? Нет, я её не видела. Конечно… вот как… она заболела, с тех пор и не видела. Не звонила. И да, я понимаю… всецело… стало хуже? Обострение? Побег? Как такое возможно? Вы уверены… нет-нет, конечно. Я всё сделаю ради неё.

Последнее прозвучало так, что Василий поверил.

А ещё подумал, что, возможно, зря он отказался от легиона. Темнейший Владыка ведь предлагал взять. Один. Небольшой. Гвардейский. Исключительно для поддержания душевного спокойствия Его Темнейшества и для решения мелких проблем, если вдруг таковые возникнут.

Василий почесал лоб.

Тогда он сказал, что с мелкими проблемами и сам справится. А с единственной крупной, отравляющей его жизнь, Легион, даже гвардейский, не поможет.

Поспешил всё-таки.

Сейчас, конечно, можно связаться, но это уже просьба. И Темнейший откликнется, несомненно, но и не забудет оказанной услуги.

– И если вдруг… конечно… первым же делом… где я нахожусь? В гостях у подруги… да… вы же знаете… с работой свои сложности и теперь… нет-нет, я понимаю… к вам? В смысле в вашу корпорацию? Образовалась вакансия? И как раз мой профиль? И сразу вспомнили. Очень лестно. Да, несомненно, буду рада… если пройду собеседование? У вас нет сомнений? Конечно… завтра? Да, да… приеду. Спасибо вам огромное! И мне очень жаль. Надеюсь, Марго найдётся прежде чем причинит себе вред… или кому-то ещё? Да, да… нет, не сомневайтесь. Я всё понимаю и буду молчать, но если…

Защита ведьмы зазвенела. Василий ощутил её этакой натянувшейся до предела струной, которая в следующий миг лопнула, больно ударив по восприятию. И снова полыхнула ярость. В какое-то мгновенье он даже почти утратил контроль над собой, сжигаемый желанием ринуться и обрушить эту ярость на нарушителя, но руки коснулись.

– Василий? С тобой всё в порядке?

И ярость улеглась.

– Нет, – Василий сделал глубокий выдох. – Кажется, у меня начались проблемы с самоконтролем.

– Нам надо возвращаться?

– Нет. Это… это случается. Обычно в процессе взросления и становления личности.

У неё спокойный взгляд. И это спокойствие передаётся. Наверное, именно оно и заставило коснуться её ладони. И пальцы переплести. И выдохнуть, окончательно возвращая ясность мышления.

– Мой процесс взросления не был сопряжён с припадками ярости. И общий уровень моей агрессии был ниже среднестатистического.

Кивок.

И понимание. И вопрос.

– А теперь?

– А теперь… та энергия, воздействию которой я подвергся, кажется, что-то нарушила. Это плохо. Если приступы продолжаться, мне придётся уйти.

– Дома станет легче?

– Нет. Дома… энергия хаоса плотнее. Следовательно, состояние усугубится. Но там я хотя бы не причиню никому вреда.

– Но, возможно, тогда не стоит уходить, если здесь тебе легче?

– Я ведь действительно могу кого-нибудь убить.

– Данилу?

Василий прислушался к себе. Нет.

– Нет… а тот человек, который тебе звонил?

– Это отец Марго, – Элеонора посмотрела на телефон. А вот руку не убрала. И наверное, надо отпустить. Нехорошо нарушать личные границы, не получив на то предварительного согласия. Но она ведь не пыталась освободиться. И можно ли это считать невербальным согласием на нарушение границ? – Я же говорила, что её будут искать. Похоже, ему всё-таки сообщили. Поэтому и позвонил. Вспомнил. Работу предложил… даже забавно.

– Что именно? Извини. У меня имеются определённые сложности с чувством юмора.

– Я трижды пыталась устроиться в его компанию. На разные должности. И почти все низовые. Но всякий раз – отказ. У меня не самая лучшая репутация.

– Почему?

– Сложно. Скорее всего, потому что сама сглупила. Когда я решила оставить Мелецкого, то подумала, что стоит воспользоваться его связями. Точнее связями его отца. В хорошую компанию, как бы это ни звучало, тяжело попасть вот так, совсем со стороны. Тем паче, если ты вчерашний выпускник без опыта работы и к тому же женщина. А вот он мог поспособствовать.

– Отказался? – лоб зудел слева, и Василий не удержался, осторожно поскрёб его.

– Нет. Данька… он бестолочь ещё та, но не злая. И не отказывает. Только просьбы надо излагать очень конкретно. Я же сказала, что мне нужна работа. Какое-нибудь хорошее место. Оказалось, у нас разные представления о хорошем. Мне предложили должность личного помощника. Я сперва решила, что это неплохо. Что вакансия поможет раскрыть мои таланты. И опыт опять же получить.

Пальцы дрогнули.

И желание убить кого-то вернулось.

– А на деле выяснилось, что от меня ждут помощи в весьма определённой сфере… и если поначалу всё сводилось к шуточкам, которые я игнорировала, то потом… однажды случилась неудобная ситуация. И мне пришлось защищать себя. У тебя опять глаза красные.

– Извини, – Василий закрыл их и снова сделал вдох, медленный и глубокий.

– Всё закончилось увольнением и скандалом. Или правильно сказать, скандалом и увольнением? И репутацию мне подпортили. В общем… с работой с тех пор не складывалось вот совсем. Даже тогда, когда находила, удерживалась недолго. Полгода максимум… потом… один раз попытались втянуть в финансовые махинации, верно, решив, что я тупа и не пойму, чем в перспективе обернётся моя подпись на некоторых документах. В другой, сначала всё шло и неплохо даже, а потом сменилось руководство. И у нового начальника оказалась очень ревнивая жена. Ей ещё донесли слухи про меня, после той истории и увольнения, что будто это я пыталась соблазнить шефа и… в общем, то одно, то другое. Но это уже не имеет значения.

– Почему?

– Потому что теперь я в городе не останусь. Марго поправится, и мы куда-нибудь уедем.

– Зачем?

– Затем, что это единственный выход, который я вижу. Увезти её и спрятаться. Исчезнуть просто-напросто.

– Ты боишься? – ярость не исчезла, но и не туманила разум. Напротив, мышление сделалось на удивление ясным.

– Да. Я ведь живой человек. И я понимаю, что то место, что его организовали не просто так и не ради Марго. Скорее она здесь, если не случайно, то лишь как удобный элемент и только. Но они не захотят терять это вот место и ресурсы, на него потраченные. Устранение Марго – оптимальный вариант. Или меня. И работу эту предлагают не просто так. Ехать не хочется…

– Тогда не надо.

– Надо. Они… если я не приеду, это будет почти признание. А если приеду, то, скорее всего, навесят жучков или чего-то вроде… хуже всего, если у них есть менталист. Или, не знаю, зелья там… я ведь могу и рассказать, что видела.

Она замолчала и, повернувшись к дороге, сказала:

– Кажется, сюда кто-то едет…

Василий присутствие посторонних давно ощутил, как и жар, исходящий от техники. Ведьмина тропа продолжала сопротивляться, и поэтому техника замедлилась, но всё-таки кто-то да прорвался.

Из клубов пыли, которые вдруг поднялись и повисли над дорогой этакими грозовыми облаками, вынырнул автомобиль. Подпрыгнув на дороге, он вдруг начал вилять, а потом и вовсе остановился.

– Что за… – дверь распахнулась и на дорогу вывалился мужчина в белой некогда рубашке. Теперь под рукавами её расплывались круги пота. Лысина сияла. И сам мужчина дышал сипло, тяжко, отфыркиваясь. – Что тут вообще… я буду жаловаться!

– Простите? – Элеонора нервно сжала ладонь.

– Здесь явно установлены запрещённые артефакты! – голос у него был трубным и громким. Это тоже мешало сохранению психологического равновесия.

И лоб зачесался сильнее.

– Беспредел! Я вызываю полицию… немедленно! И войска!

– И спасателей, – подсказала Элеонора.

А Василий подумал, что если оторвать голову сейчас, то свидетелей не будет. Почему-то он не сомневался, что Элеонора его не выдаст. Но смутился этих мыслей и потому вежливо спросил:

– А вы кто такой будете?

Почему-то прозвучало грубо.

Хотя, конечно, будь на месте Василия нормальный демон, вопрос он бы задавал, вежливо придерживая собеседника за горло. Отец говорил, что это очень способствует установлению близких и доверительных отношений.

Но горло конкретно этого субьекта было пухлым и потным. Поэтому хватать его не хотелось.

– Я – руководитель проекта! А ты кто?

– Василий, – сказал Василий, всерьёз задумавшись, нужно ли ещё что-то уточнять. Или имени достаточно.

– Василий… сейчас… – толстяк нырнул в машину и вынырнул с папкой, которой потряс. – Василиев тут нет! И вообще никого тут нет. По проекту.

– Мы есть, – Элеонора протянула руку. – Позволите?

– Обойдёшься! – человечек спешно убрал папку за спину. – И вообще… что тут происходит?! Почему тут до сих пор люди?!

– Знаете, – Элеонора на отказ не обиделась, но изобразила улыбку. – Нам самим хотелось бы понять, что тут происходит. Каким именно проектом вы руководите и как здесь оказались?

– Так… строительство начинать надо. Сроки. У нас вот… распоряжение, – толстяк отчего-то смутился. – Реконструкция… надо дома сносить и вообще… вот… там техника. Сейчас… подъедет…

И где-то там, на краю поселения, загрохотало.

А Василий ощутил, как падает заклятье, пропуская ту самую строительную технику.

Глава 13

В которой садовое товарищество готовится нанести ответный удар

В университете врачи изучали фармацветику, лечебное дело, химию и Анатолия.

Тайны одного университета.

Ульяна замерла с бубликом в одной руке и кружкой чая в другой. Чай был травяным, но безумно вкусным. Он пах липой, ромашкой и всамделишним летом, которое бывает только в детстве, и там же остаётся, потому что взрослое лето всегда отравлено заботами, проблемами и прочей ерундой.

– Уль?

Ощущение было странным. Словно там, вдалеке, надвигалась гроза.

Только не живая, рождённая небом и летней жарой. Нет. Эта гроза несла с собой разрушение и вонь железа.

– Что-то там… там что-то происходит, – Ульяна отложила бублик, подумав, что если она и дальше будет питаться чаем с бубликами, то очень скоро сама округлится.

И совсем не там, где стоило бы.

– Что-то… нехорошее.

А ещё она ощущала свою волшбу. Или колдовство? Как правильно? Главное, что этакую вот ниточку, что протянулась от неё, Ульяны, к границе посёлка.

И грозу на границе.

Она пока копошилась, пробираясь ближе и ближе.

– Надо идти, – она вскочила.

– А сатанисты? – робко поинтересовался Никита. – Будем спасать? Всё-таки наши козлы…

– Каждый сам отвечает за своего козла, – произнёс Данила презадумчиво. – Я позвоню. Может, у бати найдутся знакомые…

– В службе защиты животных? – уточнил Никита и, сев на зад, потянул носом. – Что-то там… воняет.

– Вы тут? – Игорёк появился на кухне. – Там нас по новостям показывают!

– Опять? – Никитка подпрыгнул. – Когда успели… мы ж, вроде, тихо вчера.

– Не вчера. Сегодня. Поселок сносить едут.

– Чего?! – Ульяна подскочила.

И Данила подскочил.

И со звоном разорвалась нить, а ощущение грозы, точнее угрозы, навалилось, парализуя.

– Говорят, что здесь самовольная застройка, что было вынесено судебное решение… постановление… короче, чего-то там где-то там вынесли и они типа едут исполнять. – Игорёк осмотрелся и принюхался. – А чем это так пахнет вкусно?

– Бубликами?

– Нет… такое вот… прям и не знаю, как сказать, – он крутанулся, прислушиваясь.

– Горька! – рявкнул Никита. – Ты там говорил…

– А, да… я поэтому и шёл. Нате, – Игорёк сунул Никите телефон, ткнув в экран. – Любуйтесь…

– …жители посёлка выразили протест, – кухню заполонил чей-то бодрый голос. – Несмотря на существующее предписание они всячески…

Ульяна отряхнулась.

Нет уж.

Она не позволит! Предписание там или ещё что, но она просто-напросто не позволит лишить её дома. Мама? Её шуточки? Или это просто получилось так? Совпало?

– …мы имеем дело с организованной группой, действия которой нарушают существующее законодательство. Более того, имеются сведения, что на территории посёлка действует преступная организация, изготавливающая…

– Ложь, – выдавила Ульяна. – Какая организация… тетка Марфа и… кто организация…

Она глянула на экран.

Это… дорога. Точно. Развилка. Какая-то техника. Ульяна узнала кран с привязанной к нему гирей или как она там называется. И вон ещё пару бульдозеров. Серьёзный господин в костюме вещал о том, какую страшную угрозу для местной экологии и цивилизованного мира представляет садовое товарищество и его жители. И пухлая репортёрша старательно кивала.

– …наша задача вернуть процесс в русло существующего законодательства, поскольку…

– Я отцу звоню, – Данила вытащил телефон. – У него есть связи. Должны быть хоть какие-то… это ни хрена не законно!

– Пи! – на стол быстро вскарабкалась мышь. – Пи-пи!

Ульяна моргнула.

– Нет. Пока ничего не надо предпринимать, – она заставила себя выдохнуть. И успокоиться. В конце концов, это действительно незаконно. Речь шла о продаже участков, но пока, насколько Ульяна знала, никто ничего не продавал. Значит, этот парад строительной техники – голая провокация.

– Передай Вильгельму, что необходимо…

– Перекопать дорогу, – Данила опустил трубку. – Не берет. Всегда вот так. Когда он нужен, то занят.

Это было сказано с обидой.

– Зачем дорогу?

– Чтобы техника не прошла. Уль, надо их задержать. Потому что в суде потом можно будет доказать, что они неправы, но дома это не вернёт. Они огорчатся, сделают вид, что понятия не имели, что вот у них другие постановления и действовали они исключительно в рамках правовых норм. А потому готовы и штрафы принять смиренно, и компенсацию выплатить. Но дома уже не будет. Так что пока главная задача – остановить технику. Передай Вилли, что нужно вырыть защитные полосы.

– Пи!

– Понимаю. Время понадобится, но… будет. Идём.

И Ульяну за руку взял.

– А сатанисты… – робко крикнул вслед Никита.

– Сами козлов похитили, сами пусть и отбиваются! – крикнул Данила. – В общем так, Улька. Ты стоишь рядом со мной. Я демонстрирую дар. Обычных людей огонь впечатляет. Может, шар запулю или два. Это достаточно ясный намёк, чтоб не лезли. На технике ведь не бойцы, а просто работяги. И к ненормальному магу они не сунутся. Потом, конечно, найдут кого с глушилками, но пока одно-другое… в общем, время построить оборону будет.

– Дань, у тебя же будут проблемы. Это… это нарушение закона!

– Они его тоже нарушают, – фыркнул Мелецкий.

– Да. Но они-то отмажутся. А использование силы против неодарённых, хотя бы угроза использования силы – это уже уголовная статья, Дань. Даже если никто не пострадает… – за Данилой пришлось бежать. Шагал он широко и решительно. – Я, может, сама попробую… как-нибудь… зачаровать дорогу там или…

– Попробуешь, – спорить Мелецкий не стал. – А если не получится, то я огнём шибану. Уль, ты не думай. Я всё понимаю. Просто… просто у меня место появилось, где я себя дома ощущаю. И жизнь начала налаживаться.

Странные у него представления о налаживании жизни. Но Ульяне ли спорить? И она кивнула.

– Поэтому хрена им, а не мой дом. И вообще, я знаю эти игры. Это типичный рейдерский захват. С наскока. Пригоняют технику. Трясут документами, что у них там якобы право есть. Причём постановления эти вообще не здесь выписываются. Фирма регистрируется где-то там, за краем мира, где судья свой. Он и подписывает. Любая апелляция это постановление зарубит. Но это ж знать надо. И успеть. Вот они и спешат наехать. Люди часто пугаются, да и с судами у нас не любят связываться. И подписывают сами бумаги. Продают землю за гроши, думая, что всё равно уже её потеряли. А тех, кто не продаёт…

– Это… – сила заклубилась вместе с возмущением. – Это подло.

– Это бизнес, как сказал бы мой папенька. Ты не лезь вперёд, ладно? Там, часто, и бойцов отправляют. В подкрепление. Типа, частная охранная фирма… убивать они не рискнут, это статья…

Убивать?

Кого и за что?!

– …но покалечить могут, – Данила остановился, позволяя перевести дыхание. – Так что, если вдруг увидишь, что что-то…

– Дань! Ты видел?! Что за беспредел…

Лёшка?

И он тут.

– Ульяночка… что тут творится? – тётка Марфа растерянно озиралась, придерживая огромный бинокль. – Там бульдозеры едут! Я ж ничего… говорят, что мы тут незаконно… а как незаконно, когда матушке моей участок ещё дали?!

– Разберёмся, – Данила остановился и, окинув тётку Марфу взглядом, сказал. – Так. Нужно записать ролик… Лёх, у тебя вроде канал был? И на мой личный кинем. Шумиху поднять ответную. Отработаешь? Испуганные жители, произвол властей, стариков выгоняют из дому…

– Концепцию понял, – Лёшка кивнул. – Сделаем… только вот…

Он поднял телефон.

– Связь глушанули.

– Логично… – Данила задумался. – Надо тогда в город прорываться. Или, Уль, ты сможешь что-то сделать?

– Со связью? Не уверена. Я… попробую.

– Отставить, – Пётр Савельич вышел из дома. И в кои-то веки был он не в спортивных штанах, но в военном кителе. – Связь я обеспечу. Мой усилитель ни одна глушилка не подавит. Так, вы двое…

– Туда, – Мелецкий указал на дорогу. – Надо технику остановить.

– А сдюжишь, огневик?

– Думаю, что справимся.

– Девку зачем с собой тащишь? Одно дело на лужку красовать, и другое – беспредельщики.

– Надо так, Пётр Савельич, – Ульяна сама вцепилась в руку. – Вы тут… а мы… мы там…

– Так, я Лёшка, – Алексей протянул руку. – А вы военный? Военный пенсионер, так? А медали есть?

– И ордена тоже…

– Отлично! Надо, чтоб при полном параде. Военный пенсионер, проливавший кровь за государя и родину, встаёт на защиту… это будет реально бомба!

– Балабол…

Дальше Ульяна не слышала.

Кровь кипела.

И огонь в ней. Точнее сначала он, а потом и кровь. Сила рвалась, но Данила её сдерживал, причём получалось на диво легко. Только двигаться хотелось. Быстро и ещё быстрее.

И в какой-то миг он перешёл на бег.

А Ульяна с ним.

– Уль, Даня… тут… – запыхавшаяся Элеонора едва не врезалась в них. – Там… там техника… и Василий… он не стабилен!

Твою мать.

Только нестабильного демона им для полноты картины и не хватало.

– Он встал на дороге, но говорит, что нужен кто-то… что он ещё сдерживается, но если впадёт в ярость, то надо бежать. И я вот побежала. За помощью.

Василий и вправду стоял на дороге.

Смешной человек в белом костюме. Крохотный по сравнению с громадиной промышленного бульдозера, застывшего напротив, буквально в двух шагах.

– Уль, Эля, вы…

– Я его не брошу, – Элеонора упрямо тряхнула головой. – Васе нужна помощь!

Ага.

Значит, зацепил.

И это хорошо. Главное, чтоб не сорвался, потому что когда он больше человек, чем демон, это одно. А вот если наоборот, то совсем другое. За демона Данила Эльку не пустит.

Может, и бывшая, но всё равно ведь своя.

И он за неё отвечает.

Странное чувство, если так-то. Данила в жизни и за себя-то отвечать не стремился. А тут вот за бывшую. Она ведь и не просит. И вряд ли вообще нуждается в его опеке, но…

– Василий! – Данила отбросил несвоевременные мысли. Потом подумает. – Василий, ты…

Василий обернулся.

Глаза его светились красным, причём в сочетании с белым лицом смотрелось жутковато. Данила застыл, подняв руки, показывая, что он, конечно, идёт, но исключительно с мирными намерениями. И мысленно попытался представить, что делать, если Васька и вправду с катушек с летел. Ну не швыряться же в него огнём, в самом-то деле.

Василий стоял.

Смотрел.

И не моргал. А потом моргнул и что-то изменилось.

– Контрастами работаешь? – Данила широко усмехнулся, сдерживая вздох облегчения. Швыряться огнём в демона не хотелось категорически.

– Они заявили, что имеют право ликвидировать данное поселение, – голос Василия звучал глухо. – И потребовали их пропустить.

Пара бульдозеров. И такая штука, которая дома разваливает. И ещё краны. И техники согнали и вправду прилично.

– А люди где? – сознание выцепило деталь, которая не вписывалась в общую картину.

– Я их прогнал, – демон выдохнул. – Кажется, проходит.

– Как прогнал? – Данила крутил головой, но и вправду. Ни одного человека. Пустота в кабине грузовика. И бульдозер остывает. Где-то там, дальше, тарахтит мотор, но никто не пытается двинуться. А совсем рядом съехал на обочину зеленый внедорожник и застыл с распахнутыми дверями.

– Ужасом. Любой высший демон способен испустить низкоэнергетический импульс, который у подавляющего большинства живых существ вызывает весьма определённую реакцию организма. Он воздействует на нейронные связи, вызывая подавление воли и способности мышления, вместе с тем частично парализуя некоторые отделы головного мозга, вследствие чего воздействие ощущается не только на психическом, но и на физиологическом уровне. Разные свидетели описывали ощущение как всеобъемлюзщий иррациональный ужас. Но раньше у меня не получалось.

Василий вытянул руку и посмотрел на неё.

Потом на вторую.

И почесал лоб. Данила прищурился, потому что ему показалось… нет, точно показалось. Или нет?

– А теперь получилось? – уточнил он, прислушиваясь к себе. Ужаса не ощущалось, скорее растерянность и некоторая обида, потому что выходило, что он опять вроде бы как не при делах. Готовился грудью встать на защиту, а оно уже и не надо.

– Случайно. Мне удалось направить волну и сохранить контроль над ней и собой. Но кажется, началась локальная аллергическая реакция. Лоб чешется.

И поскреб.

– Не, это у тебя… руку убери, – Данила подождал, пока Василий отнимет пальцы. – Это не аллергия, Вась… это у тебя рога режутся.

Глава 14

О важности соблюдения правил личной гигиены

Самозванца повесили и выслали на север.

О важности правильного оформления сложных приговоров суда.

Стас очнулся.

Сон был хорошим.

Таким… в нём мама была жива. А он заканчивал мед и уже договорился о прохождении ординатуры под руководством Млынского, который редко кого к себе звал, но Стаса заметил. И сказал, что у него талант. И отец в кои-то веки не стал ворчать, что можно бы дару найти другое применение, видно, тоже гордился. А Данька сказал, что у него и сомнений не было.

И сам…

Вот тут как раз сон и закончился. И Стас открыл глаза. Не хотелось. Опять будет потолок, гладкий и ровный, такой раздражающий, чтоб ни лишней трещинки, ничего. И серое пятно вместо окна. И в целом ожидание, выпустят сегодня хоть куда-нибудь.

Но потолок оказался другим.

Стас моргнул. А потом вспомнил. Перевели же. Авария. И суета. И появление санитаров, которые вкатили укол вне графика. Он-то давно научился отслеживать время по внутренним часам. И дозу дали промежуточную, оглушающую, но не выключающую. А Стас, к счастью, успел немного восстановиться с прошлого сеанса, вот и запустил вывод снотворного.

И дорогу запомнил.

Корпус, тот самый, который их красить оставили. А он тогда сумел до телефона добраться, только…

Нет, этот потолок тоже был другим. Совсем. В палате его, как и его соседа – тощего парня с землистым лицом – привязали к кроватям. Не сильно, поскольку давно уже никто не пытался вырваться, скорее порядка ради. Привязали и велели вести себя хорошо. Будто бы силы оставались вести себя плохо. Стас и лежал, глядя на потолок. И этот определённо был другим.

Белый.

И с трещинками. А по краю – лепнина, которую давно стоило бы подкрасить. И… и кровать другая. Не больничная кровать. Окно. Без решёток. Дыхание перехватило. И Стас решился повернуть голову. Стена. Не сизая и не белая. С обоями. В цветочек.

От счастья хотелось разрыдаться.

И…

– Проснулся? – спросил кто-то. И Стас повернул голову в другую сторону, после чего с разочарованием был вынужден признать себе – он спит.

Сон продолжается.

Просто один сменился другим, а что ему показалось, будто он проснулся, так это бывает. Игра сознания или подсознания.

– Нет. Я сплю.

– Проснулся, – сказала девушка, которой просто-напросто не могло существовать наяву. – Ты лежи. Я Даниле наберу. Он просил сказать, когда ты проснёшься.

И телефон достала. Стас вместе с ней гудки послушал, и когда она нахмурилась – Данька как обычно не слышал звонка – поинтересовался:

– Ты его девушка?

– Я? Нет. Я кузина его невесты.

– А у него невеста есть?

– Давно уже, – отмахнулось чудесное видение. – Голова болит?

– Нет. Почти.

– Хорошо. Но кружится может. Тебя крепко заморочили. А ещё с кровью что-то не то. Я сперва не видела, морок мешал, но как сняла, так понятно, что не то.

– Это та дрянь, которую капали, – сказал Стас, подвигаясь. Сон сном, но это даже хорошо. Лучше тут, чем там. Или это их зелье заработало? Нет, от зелья его мутило, а если и случались видения, то куцые какие-то, мультяшные.

А тут почти как взаправду. Даже комки в матрасе чувствуются. Или вот что стопа чешется.

– И что за она? – поинтересовалась девушка.

– Думаешь, нам сильно рассказывали? Она как-то… что-то с даром делала. Ну и ещё с головой… становилось всё… как будто безразлично, понимаешь?

Во сне и пожаловаться не грех.

Девушка кивает.

– Стас, – Стас решил протянуть руку, раз уж во сне она свободна.

– Ляля, – она пожала, и Стас ощутил это прикосновение. Теплоту пальцев, и кожу её мягкую, и ещё вот запах почуял, такой странный, летней реки и немного леса.

– А Данила где?

– Он? Тут что-то произошло и он убежал. То ли сатанистов спасать, то ли дом. Вернется и расскажет.

– А зачем сатанистов спасать?

– Не знаю. Тебя вот тоже спасли.

– Но это ж я…

– Логично, – согласилась девушка и руку убрала. И улыбнулась так, что сердце в груди застучало быстро-быстро. Это всё дрянь их. Она туманит…

Дурманит.

Она…

– Но ты спи. Во сне легче. Я сейчас чуть помогу, но дрянь эта крепкая, сама не выйдет. Ты не сопротивляйся… – девушка вдруг наклонилась и коснулась губами лба, отчего Стаса неимоверно потянуло в сон. Он и позволил себя уложить, и глаза закрыл. Если сон будет, как нынешний, то почему бы и нет. Стас, кажется, начал понимать остальных, тех, кто предпочитал не возвращаться в мир яви.

Оно и вправду…

Но уснуть почему-то не вышло. То есть, он сперва вроде бы и провалился в блаженную темноту, но как-то ненадолго.

– Игорёк, мне надо бы на речку сходить. Он сил вытянул, просто жуть. И у меня вот, дерматит начинается…

– Это просто сыпь.

– Сам ты сыпь. Я что, не знаю, как классический русалочий дерматит выглядит? Мне надо пару часов в проточной воде полежать, это как минимум.

– Да ладно, я ж не против. Посижу. Мне так-то без разницы, где сидеть. Ты только аккуратней. Там Лёшка снимать полез, для блога… как они вообще?

– Девушка тяжко. От края её отвели, но ей бы к нам надо, чтоб хотя бы на годик-другой, потому что сам понимаешь, когда такое, то всякую погань подцепить легче лёгкого.

Разговор был непонятным.

– Думаю, ба решит вопрос.

– Вот и мне так кажется. А парень упёртый… представляешь, я его еле усыпила! Но с ним что-то сделали… что-то иное, я не поняла, что конкретно, но ты с ним аккуратней. Ладно? Я бы и вправду осталась, но… чешется же.

– Беги. Справлюсь как-нибудь…

Тихо скрипнули половицы.

И дверь приоткрылась. И кто-то вошёл. Или нет? Ощущения присутствия не было. И в целом-то… сон или всё-таки нет? Или зелье? Стоило подумать о зелье, как заныл сгиб руки, словно вены помнили, как в них дрянь вливали.

Всё-таки дурак Стас.

Полный.

Попался… так, надо решать, что делать, потому что лежать становилось неудобно. А ещё вот это ощущение постороннего присутствия крепло с каждой секундой. И рука зудела.

Нельзя было вспоминать.

Нельзя.

Зуд появлялся точкой, как при комарином укусе, если бы комар пробивал глубоко, до вены. И Стас стиснул зубы. Надо погодить. Если заныло, значит, наступает время утреннего укола. Организм помнит. Организм не виноват, что его хозяин – придурок и попался. И его тоже попал. Подсадил на крючок.

Зуд расползался.

И скоро сменится болью. Что бы за дерьмо они там ни смешали, но один эффект у него был стопроцентный – быстрый откат. Никаких тебе часов. От первых симптомов до момента, когда тело распадается от боли – считаные минуты.

И время пошло.

Пора бы просыпаться. Пальцы начали подёргиваться, а рука утратила чувствительность. Первая стадия почти пройдена. И самое время появиться бы санитару с тележкой. Стас бы и не сопротивлялся. Это первые дни там связывать приходится. А потом просто – не слушаешься? Не получаешь укола. Ему один раз задержали на полчаса, после того звонка вот. И хватило. Стас стал очень послушным мальчиком.

А теперь?

Почему не приходят?

Почему…

– Эй, – раздалось сверху. – Тебе плохо?

Стас открыл глаза. На сей раз видение было средним. Он бы предпочёл ту девицу. А этот… бледный, болезненный и красноглазый.

– Плохо… где мой укол?!

– Какой?

– Утренний… время… который час…

– Полдень скоро, – красноглазый склонился ниже, вдыхая запах Стаса. – А ты… ты вкусно пахнешь.

– Я? Нет. Погоди. Как полдень?

– Так. Обычно. Солнце высоко. Мы просто встали поздно. Сам понимаешь, и так всю ночь на ногах. Пока до твоей «Птицы» добрались, пока забрались, пока тебя вон отыскали и назад.

– Это… это неправда!

– Почему?

– Потому что… – сердце оборвалось и Стас уточнил. – Данька? Он за мной… приехал?

– Ну да. И он. И Улька. Я вот не смог, а то тоже бы не отказался… – красноглазый подал руку. – Садись, раз не спишь. Лялька вернётся, но чутка попозже. Ба тоже уехала. В общем, если хочешь, я тебя по дому проведу.

– Я… – Стас сглотнул, глядя, как мнут, комкают покрывало пальцы. – Я скоро… отключусь… они что-то кололи. И я на эту дрянь подсел. И… ты можешь сделать так, чтоб…

Он хотел договорить, чтоб отключить вообще, но там, в точке укола, зародилось пламя, которое прокатилось до кончиков пальцев и потом обратно, заставив стиснуть зубы. Сердце заухало. И Стас ощутил, как покрывается липкою испариной.

– Я…

Первая волна судорог была даже терпимой. Он сумел разогнуться и вдохнуть. И ещё подумал, что самое время попросить, чтобы его отвезли обратно.

Но…

Нет, уж лучше сдохнуть на свободе, чем так.

И Даньку нельзя подставлять. Если Данька в самом деле его вытащил, то… то и вправду лучше бы сдохнуть.

Тело закоченело, так, снаружи. А внутри оно рассыпалось на части. Все рецепторы загорались один за другим, будто Стаса изнутри набили раскалёнными иголками. И боль сводила с ума.

И ещё пришло понимание, что он всё-таки умрёт.

А потом…

– И-извини… – раздалось откуда-то издалека. А потом горячую руку пробило что-то холодное. Как клинок… два клинка.

И огонь, такой тяжёлый, тягучий, вдруг потёк.

Куда?

И…

– Игорёк! – донеслось откуда-то со стороны. – Ты чего творишь?!

– Да уж… а тебя мама не учила мыть руки перед едой? Особенно, когда ешь чужие руки. Вот подхватишь стоматит, потом не жалуйся!

– Кто бы говорил, – этот голос был знакомым. – Ты вон жаб ловишь.

– И что? У меня, между прочим, иммунитет сильномогучий! Я и жаб могу, и не жаб… а ты точно к вечеру сыпью покроешься. Что на тебя вообще нашло? Тоже зов предков ощутил? Слушай, ты его не загрыз ненароком?

– Я? Н-не знаю…

Стас хотел было сказать, что нет, но не сказал, потому что было хорошо.

Очень хорошо. Настолько, что хотелось просто лежать и вот ни о чём таком не думать. И ни о чём не таком тоже не думать. Вообще не думать.

В шею ткнулось что-то мокрое.

– Не, дышит… и сопит. Пахнет он, конечно, странновато… – голос стал низким и рычащим.

– Кит, ты бы слез с него…

– Боишься, что раздавлю?

– Боюсь, что тебя тоже накроет. Я ладно, так… куснул чутка… а ты ж и горло перервать можешь.

– Да нет, – ответили не сразу. – Вроде не тянет. Запах, как по мне, гадостный. А тебе, значит, нравится?

– Ну… сейчас и нет, а так… не знаю. Странное такое чувство. Понимаешь, раньше, если так-то… я вот не особо… ну да, положено кровь пить, я и пил.

Всё-таки бред.

Зелье.

Наверное, организм не выдержал издевательств и отреагировал по-своему. Возможно, это вообще агония. Предсмертная. Тогда часто наступает бред. И если так, то остаётся порадоваться, что разум отрезал боль и в целом, если всё и дальше пойдёт так, то Стас не против.

Почти.

– Но тянуть не тянуло. Мама в детстве даже заставляла. Знаешь, как там… ложечку за маму, ложечку за папу… за дедушку обязательно.

– А в меня медвежий жир так запихивали, чтоб сильнее стал.

– Сперва она тайком в суп подливала, но… я ж чуял. Лучше уж ложками. Глотнул там пару и свободен.

Только интересно, почему бред настолько своеобразный. Или это из-за желания Стаса стать медиком?

– Ну а тут… когда Ляля попросила приглядеть, то я просто согласился.

– Ей откажешь, ага.

– Сел вот. Парень очнулся, хотя не должен был бы… Ляля его убаюкала.

– Тогда силён, – и в щеку опять ткнулось что-то влажное и холодное. Собачий нос? Собаку Стас хотел. Но почему-то не разрешали. Он так и не понял, почему… потом решил, что сам заведет, когда от отца съедет. А вот… и собачье тёплое дыхание защекотало ноздри.

Точно бред.

Потаённые желания обретают плоть.

– Мы говорить начали. Вроде даже адекватно. А потом его прямо на глазах скрутило. Только и успел сказать, что ему какой-то укол нужен…

– Нарик, значит…

Стало обидно. Стас ведь не сам. Это там, в «Птице», постарались.

– Не похоже… что-то вот другое. Его реально скрючило. И на пот прошибло. Вот буквально за пару мгновений. А пот… такой запах… знаешь, это как… как и описать не могу. Я понял, что сдохну, если его крови не попробую…

– Интересно, – на грудь вскарабкалось что-то тяжёлое. – Очень интересно… а сейчас ты как себя чувствуешь?

– В том и дело, что отлично, – сказал Игорёк и голос звучал донельзя растерянно. – Утром было плоховато… слабость… и показатели так себе. А теперь вот, видишь? Зелёное всё.

Стасу тоже стало интересно, поэтому он и приоткрыл глаза, чтобы увидеть морду донельзя странного существа. Типично кошачью, но с выглядывающими из-под верхней губы клыками и кисточками на ушах, а главное, прикрученную к телу типичного же шпица.

Всё-таки хороший у него бред. Качественный. И миленький.

– Лапочка, – сказал Стас, чувствуя желание потискать эту пушистую прелесть. И решил, что раз уж бред, то не стоит себе отказывать в мелочах. Он сгрёб шпица, правда, левая рука как-то странно занемела, но это ж мелочи.

– С-сам ты… л-лапочка, – сдавлено произнесло существо. – Отпусти! А не то Игорёк тебя загрызёт!

– Я? – Игорёк отчаянно покраснел. – Я не… не подумайте… Никита шутит. Так я никого и никогда… я цивилизованное существо! Просто… просто… немного утратил контроль. А что вы принимали, если не секрет?

– Да чтоб я знал, – выпускать мягкое существо не хотелось, но Стас выпустил. Всё-таки нехорошо без разрешения тискать разумного.

Даже в бреду.

– Мне не говорили, так-то, – сказал он, глядя на красноглазого паренька, который задумчиво глядел на переливающийся зелеными огоньками браслет.

– Плохо, – Игорёк руку опустил и широко улыбнулся. Только теперь Стас обратил внимание, что и у него клыки имеются. Длинные. И выглядывающие из-под верхней губы иглами. – Но это ничего… выясним. Обязательно.

Глава 15

Где проходит конкурс женихов

Я смотрела на серо-белых, серо-голубых, фиолетого-голубых голубей, просто голубей. Местами это были воробьи. Которые клацали своими маленькими губами пережевывая хлебное крошево.

К вопросу о том, почему не стоит покупать квартиры рядом с химкомбинатом.

Лес расступился, и теперь, идя по узкой тропинке, Земеля кожей ощущал готовность зеленых стен сомкнуться и раздавить его.

Вот так-то просто.

Раз и…

Под ногами шевелились корни, словно странные уродливые черви. Рядом, перепархивая с ветки на ветку, скакала сорока. Птица то и дело принималась трещать, и излишне резкий её голос пугал.

Ерунда какая.

Это ж просто птица.

А лес… и лес – это лес. Деревья. Дело не в них, но в Лешем. Эта тварь сильна, но Земеля Лешему не враг. Договор он выполнил. Женихов вон привёл. И сам идёт. А для нечисти слово – не пустой звук. Так Хозяин пояснил.

И дар свой прислал.

Вот аккурат накануне и прислал.

Земеля прижал рукой сумку, сквозь тонкую кожу пытаясь нащупать этот самый дар. Странный, конечно, донельзя. Скомканная грязная тряпица, которую он, как и было велено, завернул в платок, при церковной лавке купленный. В первую минуту Земеля даже подумал, что господин издевается, потому что этот обрывок то ли рубашки, то ли просто старого кухонного полотенца на дар никак не тянул, но…

Господин явно знал о происходящем больше Земели.

И про платок повторил трижды.

Ещё и доплатить пришлось, чтоб заворачивал не сам Земеля.

И значит, был какой-то смысл. Тайный. Глядишь, Вран Потапович и смилостивится, пояснит неразумному. Дураком обзовёт? Пускай. Земеля и дураком побудет, главное, чтоб выжить.

А там, глядишь, не только выживет, но и прибыль получит.

Как знать…

Загудели вековые ели. И ведь лес-то по сути пригородный. Откуда в нём взяться таким, прям как со старой открытки, огроменным елям с широченными колючими юбками? А они вон есть. Стоят, растопыривая лапы, солнечный свет закрывая. И потому-то здесь, внутри, сумрачно и влажно. Пахнет мхом, сырой землёй.

Зверями.

И снова кто-то что-то лепечет из этих, бестолковых. А что, неужто думали, что долги их Земеля просто вот так, за красивые глаза спишет? Точно думали. И теперь того и гляди побегут. Может, уже бы побежали, да только тропа из сплетёных кореньев, которая сюда вела, сзади пропадала. Земеля оглянулся и даже не удивился, поняв, что нет за спиной тропы.

И знание пришло, что не выберется он отсюда, если не будет на то позволения лесного хозяина.

– Почти уже, – Вран Потапович остановился и огладил ветки-волосья, а потом крутанулся и превратился в человека. Вроде как. Высокий, статный, одетый по древней моде в зеленый кафтан да штаны пузырями. Кафтан тот широким жёлтым поясом перепоясан, на ногах – сапоги красные, с носами острыми, загнутыми. Земеля сразу и не понял, что с ними не так. А пригляделся – левый сапог на правой ноге, а правый, наоборот, на левой. В руках же Врана Потаповича посох появился длинный, с загогулиной наверху.

На голове – шапка высокая, вроде тех, которые киношные бояре носят.

– Дочка у меня славная, хозяйка, каких мало. Да только не место ей тут, в лесу диком. Так что, ступайте, добры молодцы. Кто сердце девичье тронет, тому она женою и станет.

– А… – белобрысый поднял руку. – А отказаться можно? Так-то я подумал, что мне и льготных условий достаточно, чтобы…

– Сгною, – прошипел Земеля, чувствуя, как щёки заливает краска.

– Экий… купец трусливый, – Вран Потапович головой покачал и взгляд его – глаза остались нечеловечьими, округлыми – задержался на Земеле. – Что ж ты, мил человек, обмануть меня вздумал? Привёл, кого не жалко, стало быть?

– Нет… просто… сейчас люди такие пошли. Никому нельзя доверять.

– Сказал вор, – тихо в сторонку произнёс Шикушин. И добавил: – Куда идти? Тропой?

– А то… один годен.

– Я… я тоже готов, – второй одёрнул костюм. – В конце концов… какая разница…

– А я не пойду! Вы права не имеете! Вы… – белобрысый попятился.

– Не иди, – махнул рукой Вран Потапович. – Кому ты, беспутник, надобен с водою в жилах-то. А вот ты его и заменишь.

Палец ткнул в Земелю.

– Холост же?

– Холост, – Земеля мысленно дал себе слово, что не забудет, ни унижения, ни того, что последует дальше. – И готов, если твоя дочь пожелает.

– Гнилой, но не трус… что ж… тогда иди вон, – Леший указал на тропу, что пролегла меж каких-то совсем уж несуразно огромных елей. Да не бывает таких в природе!

Не бывает!

– Поспешай. А я уж следом. Мне туда только и можно, что по следу человечьему, живому.

Земеля стиснул зубы. Ладно. Если надо, он пойдёт… и женится. Почему бы, собственно говоря, и нет? Может, конечно, дочка у Лешего ещё то страшилище, да… жена – она не для любования. Потерпит как-нибудь. С другой стороны, Леший силён. Может, если и не сильнее Хозяина, то и не слабее.

И силу эту можно использовать да с выгодой. Значит, что? Значит, надо улыбаться… бабе, если так-то, немного надо. Улыбка. Пара добрых слов, а там оно и видно будет.

Гудели и поскрипывали дерева, где-то там, над головой, ухнула сова.

Или Филин?

Вспомнился Филин и как-то… а может, тут он где-нибудь? Шёл вот, забрёл и с концами? Логично же… чуялось, скажи Леший слово своё, и самого Земелю не найдут. А удобно, если так-то. Нет тела, нет дела… и с должниками работать веселее станет, если в перспективе.

Тропинка вывела к забору.

Такому, высоченному, в два человеческих роста, из неошкуренных брёвен поставленному. Наверху брёвна стёсаны, заострены и черепами украшены. Земеля аж попятился. А этот, в костюме, вовсе всхлипнул и креститься начал. Как его фамилия-то? Главное, читал же документы, собеседования проводил, выбирая, а вот, вылетело из головы.

Что игрок заядлый, так это Земеля помнил. А вот фамилию или имя…

– Господи, господи… что это?

Над воротами, мхом поросшими, висел огромный бычий череп, глаза которого светились. Зеленью отливали и огромные рога, расходившиеся полудугами. Это что за зверина-то была… справа от него, кажется, виднелся и медвежий.

Слева – волчьих целый выводок.

А дальше… человеческий? Земеля моргнул, надеясь, что ему примерещилось, но череп никуда не делся. Точно человеческий, стало быть, людьми лесная нечисть не брезгует. И… и что это даёт?

Перспективу.

С небрезгливыми работать легче. Главное теперь, чтоб собственный, Земели, череп на этом заборе не оказался. И, затолкав шепоток страха, решительно зашагал к воротам. А у них уже замер Шикушин, задрал лысую башку, бычий череп разглядывает.

И ни страха, ни удивления, будто каждый день такое видит. Вот это нервы у человека.

– Ведьма… я не пойду туда, тут ведьма! – нервный шёпоток за спиной раздражал. Но Земеля заставил себя сдержаться.

С ведьмой в жёнах придётся тяжко, но выгода…

– Сам ты ведьма, – раскатисто пробасил Вран Потапович, неспешно приближаясь к забору. Шёл он и вправду по следам, которые ярко на мху пропечатывались. – Ягинья она. Потомственная. В матушку пошла. И красавица такая же.

А на воротах лебеди вырезаны, но какие-то неправильные. И ведь не скажешь, что не так. Просто глядишь на этих лебедей и жуть прям до костей пробирает. С чего? Раскинули крыла, летят по-над полями, по-над лесами…

Рука потянулась к створкам.

– Погоди, – Шикушин перехватил. – Постучаться надо. Невежливо так с ходу ломиться.

Вежливо. Не вежливо. Совсем страх потерял? Но Шикушин дважды стукнул по лебединому клюву и на третий раз створки со скрипом раздались в стороны.

– Я туда не пойду! – взвизгнул этот, в костюме. – Я не хочу туда… я не…

За воротами клубился туман. И вроде бы не такой, чтоб совсем уж непроглядный. Нет, видать и дом из бревен сложенный, высокий такой, с тремя крышами. Терем. Точно. В кино такие показывали. В них ещё бояре сиживали. И боярские жёны с дочерьми. Видно и часть двора. И ручеёк, что лёг водяною нитью аккурат поперек ворот, и мосток, через него перекинутый, горбатенький.

Шикушин первым на него ступил. Замер, будто прислушиваясь к чему-то. Мосток махонький, игрушечный почти. Небось, раздавить боится. И туман приходит в движение, расступается. Вот и вторая нога. Выдох какой-то судорожный. Видать, не всё просто с мостом этим.

А потому Земеля и решился, перепрыгнул через ручеёк, разом на той стороне оказавшись. И правильно сделал. Туман расступился. Двор… странный двор. Снаружи-то не так он и велик, а изнутри если смотреть, то и футбольное поле влезет.

И не одно.

И газончик зеленый тоже ассоциации навевает. Правда, ходят по этому газону не футболисты, но птицы, то ли гуси, то ли лебеди. Земеля не очень в птицах разбирался, только отметил, что конкретно эти – здоровущие. И смотрят недружелюбно.

Выкатили глаза-бусинки, выпялились.

Шипят, переговариваются.

И Шикушин через мостик перебрался и тоже озирается. Нет, если его выберут, то… то с Лешим можно будет иначе сговорится. Хорошо бы…

– Эй, Ялинка, – голос Врана Потаповича звучал приглушённо. – Выходи. Встречай женихов.

В ответ загоготали-засмеялись гуси-лебеди, а потом смолкли, повернули к людям головы. А после скрипнула дверь. И на крылечке показалась девица.

Дочка Лешего?

Разве что в мать пошла. Ей бы, такой, в модели или там актрисы, а не в лесной глухомани прятаться да птиц пасти. Высока, стройна, и тряпьё это с закосом под старину, ничуть не скрывает ни стройности, ни округлости в нужных местах. Лицо узкое, бледное до синевы.

Волос чёрный и гладкий.

Длинный. Это хорошо. Стриженых баб Земеля не понимал. А тут коса – косища даже – с его руку толщиной. Распусти такую… он сглотнул, столкнувшись взглядом. Глаза у неё холодные, что камень. И зеленью отливают, прям как рога того быка…

– Женихи, стало быть, – голос льётся мёдом и на какое-то мгновенье появляется желание не то, что поклониться – на колени упасть. Да удержался Земеля.

Не хватало.

Колдунья она? Или магичка? Не важно. Баба должна нутром чуять, где её место. Тогда и дома порядок будет. А Шикушин вон, несмотря на свою крутость, согнулся в поклоне.

– Давненько тут женихов не было… – произнесла она этак, презадумчиво. – Я уж и подумывать начала, что повывелись богатыри уже…

И на забор глянула.

На череп человеческий? Пугает. Бабы – ещё те фантазёрки.

– Что ж молчите, женихи-то?

– Так, – Земеля выдохнул. – Слова утратили от красоты твоей, хозяюшка. Столько лет живу, думал, что всё видел, а теперь вот понял, что ничего-то я не видел…

– Говорливый, – в руках девица держала кривую палку, увенчанную мелким черепом. Вот с этой готикой, конечно, придётся что-то делать.

Ладно, лес. В лесу, небось, её никто и не видит, а вот в городе уже не поймут.

– Это от волнения… ночь не спал, о тебе думал, – бабы ушами любят, и тут не важно, нечисть она или человек, главное, что улыбаться надо да говорить побольше. Дальше уже она сама себе всё, чего нужно, досочинит. – Теперь же, увидевши, вовсе сон с покоем потеряю.

– А ты что скажешь? – она повернулась и подошла к Шикушину. А вот идёт так, на палку свою опираясь, да прихрамывая отчётливо. Калека?

Разочарование было острым.

Обидно.

Такая красивая, а калека… хотя, может, если целителя нанять? Хороший целитель со многим справится способен. Дорого станет, но с другой стороны, а если Лешему намекнуть на расходы, которые на плечи Земели лягут? Пусть возмещает, раз такой любящий родитель.

Тут двойную выгоду поиметь можно.

И девка в благодарность любить будет. И папенька…

– Так… как-то не умею я говорить, – Шикушин пожал плечами.

– Не по нраву пришлась?

И снова загоготали гуси-лебеди, заплясали головы на змеиных шеях.

– Ты красива. И вправду таких красивых не видывал. Только я человек. А ты? Жениться могу, тут слово крепкое, хоть прямо сейчас. Но этого ли тебе надобно?

– А чего ещё? Разве не любая девка о женитьбе мечтает?

– Не знаю. Разные вы…

Точно дурак.

Но дочка Лешего на него глядит с интересом.

На Земелю с не меньшим.

– А ты что скажешь, говорливый?

– Так говорить-то много можно. Но коль уж батюшка твой женихов искал, стало быть, они и надобны. Может, одиноко тебе, а может, помощь какая нужна. Одной-то жить тяжко.

– Что ж… – она замолчала, раздумывая о чём-то.

А ведь Лешему, если так-то, не одна сотня лет. Тогда и дочь его, выходит, не столь юна, как кажется. И быть может, то, что Земеля видит, морок?

Чтоб…

Будет засада, если в койке эта красавица седою старухой обернётся. Как он там сказал? Ягинья? Это вроде как Яга. Баба-Яга, костяная нога. Сходится же! Чтоб…

– А принеси-ка, – посох ткнулся в грудь, перебивая мысль. – Воды мне, раз уж помогать готовый. А то и вправду тяжко из колодца-то таскать…

Воды?

– А колодец где?

– Там вот, – посох повёл в сторону. – А ты… надумала я письмо написать подруженьке своей, да перо гусиное затупилось. Новое надобно. Поди-ка, добудь, раз уж всё одно явился…

Земеля спешно направился к колодцу. Нет уж, лучше вода, чем эти твари, каждая с человека ростом. Мутанты хреновы. С ними тоже надо будет что-то сделать. В зоопарк сдать? Или, может, продать? Тому же Хозяину. Он любит всякую странную хрень.

Колодец был сложен из огромных круглых камней. На первый взгляд. На второй же стало ясно, что это и не камни вовсе, но черепа человеческие.

Чтоб…

А если маньячка? Если она в первую брачную ночь и ножом по горлу? Или… ведро висело на перекладине, и в колодец улетело с тихим звоном, плюхнулось внизу о воду да и ушло в неё.

Нечисть.

Нежить.

Вот… вляпался. А жил себе тихо. Нормально жил. Не хуже других. Место своё нашёл и знал его, не лез, куда не надобно, а всё одно…

Руки взялись за ворот, толкнули, заставляя повернуться.

Раз.

И другой. И скрипел тот, да тянул воду. Тяжело. И с каждым поворотом тяжелее. Вспомнился вдруг Сивер, дружок старый, с которым Земеля бизнес начал, а потом… одному всяко проще. А Сивер уж больно чистоплюйствовал. И того ему жаль, и этого. Так дела не делают. Если каждого жалеть, сам на паперти окажешься. А потом Сивер вовсе решил уйти.

Потребовал выкуп за долю.

Смешной.

Теперь вон в пропавших числится. Земеля его тогда сам… тогда не было других, кому такое дело поручить можно. Зато фирма ему отошла. И иное имущество. Чистоплюй полагал, что откупится, если дарственную отпишет… отписал. Вдова потом пыталась доказать, но у Земели уже появились правильные друзья.

Мелькнуло её лицо.

А что, сама виновата. Сидела бы тихо, так и жила бы. Да, бедно, но ведь жила бы… самоубийство… и следом вдруг пошли лица. Одно за другим, одно за… с каждым поворотом.

Мужчины.

Женщины.

Девки… дуры… сами дуры… куда лезут? Работа за границей… ага… приватные танцы, никакой проституции… но он же не силком их тащит. Сами прутся, сами верят, сочиняют себе сказку, а он лишь делает свою работу. Ведро тяжелело, делаясь вовсе неподъёмным, но Земеля откуда-то знал, что если отпустит, то с ним и улетит. Руки приросли к рукояти ворота, гладкой такой, неудобной.

Он хотел закричать, что не убивал… не сам убивал… другие.

Он не виноват!

Не…

– Аккуратней, – поверх его руки легла чужая, показавшаяся обжигающе горячей. Она и не позволила ведру сорваться. – Что-то ты, хозяин, ослаб совсем…

Шикушин? Ишь, скалится…

И ворот скрипнул, а ведро, вдруг разом утративши былой неподъемный вес, поднялось.

– Куда нести, хозяюшка… – и голос такой весёлый.

Раздражение нахлынуло. Чего он веселиться? Не понимает, во что вляпался? Или не чувствует? Этого вот, как давит, душит что-то невидимое, запирает воздух. И кожа начинает зудеть, чесаться.

И вовсе…

– Д-добыл перо? – уточнил Земеля, усилием воли подавив ярость.

Не сейчас.

Потом.

Выберется и сочтётся со всеми. И с Лешим, что стоит у раскрытых ворот да переступить тоненький ручеёк не смеет. И с этим, в пиджачишке… на него сколько надежд возложено было. Тоже мне, аферист-бесхребетник… как играть без оглядки, так это может. А как… и тот, белобрысый, не уйдёт. Нельзя отпускать. Слишком многое видел.

Узнал.

Вопросы пойдут… нет, долг Земеля спишет, как и обещал. А там… с Шикушиным сложнее. Но, глядишь, нечисть его и сожрёт… и с нею он управится.

После.

Он прижал локтем сумку.

– Что ж, добыли, от и ладно, – девица оскалилась, и в какой-то момент тень легла на лицо её. И белая кожа стала ещё белее, и почудилось, что проступает под нею, натянутой, череп. И что вовсе она…

Хозяин так просто не спустит, если эти навредят. Не потому, что Земелю жаль. А потому что сам он привык повелевать. И значит, найдёт способ накинуть петлю на белую эту шею… или сам, или через иных спецов.

Думалось об этом радостно, предвкушающе.

– Притомились? Хороша водица… – она подошла и хромота прежняя стала ещё заметнее. А в руках появилась резная штука, вроде ковшика в виде лебедя. Шея длинная, сам белый да красным расписан. Красное горит бусинами яркими. – Налей, будь добр…

Шикушин ведро поднял и аккуратно накренил. А девица с усмешкою воду ему и протянула.

– Рискнёшь?

– Отчего бы и нет, – ведро он поставил и ковш взял. Выпил и поклонился. – Спасибо, хозяюшка. Вкусная вода. Давно не пил такой, чтоб студёная да сладкая.

– Вот, стало быть, как… – она наклонила голову, вперив взгляд чёрных глаз в него. – И сильно сладкая?

– Почти как мёд…

– И где ж ты, молодец добрый, со смертью успел сплясать?

– Да… случалось… извини, клятву дал. И подписку. Так что не могу.

– Клятва держит? Так омойся и спадёт.

– Клятва, может, и спадёт. А слово данное останется. Потому, извини.

И снова кивает, щурится с насмешкою.

– Но не думай. Сам я здоров, если так-то. Справка вон даже имеется.

Как не быть, когда Земеля эту троицу на медосмотр отправил, чтоб уж точно потом без претензий.

Девица кивнула и повернулась к Земеле, и уже ему ковш протянула.

– Рискнёшь ли водицы испить, жених? – произнесла она этак, с насмешкою. Ковш показался горячим и будто бы живым. Тогда-то и стало видно, что из черепа он сделан, к которому и примостили ручку-шею лебяжью. А череп человеческий. Земеля вздрогнул и с трудом сдержался, чтобы не отбросить этот ужас. Он даже сумел к лицу поднести, но в нос пахнуло болотом, гнилью.

И это пить?

– Я… не хочу пить, – ответил Земеля, ковш возвращая. – Спасибо.

– Твоя воля, – она не настаивала, но рученькой взмахнула и ковш растворился в воздухе.

Девица чуть прищурилась. А Земеля подумал, что, как найдёт способ сладить с Лешим, то и от неё избавится. Желание стало острым, почти непреодолимым. Он прямо увидел, как смыкает руки на этой по-лебяжьему длинной белой шее.

И моргнул, прогоняя видение.

И мысли эти, совершенно лишние. Не время для таких мыслей.

Пока не время.

Глава 16

В которой возникают новые идеи, а ещё подают завтрак

Они молча разговаривали между собой и он плечом показал ей свои чувства. Она распахнула неверяще глаза и ими указала ему, что не сейчас, сейчас ещё не время для проявления только нарождающихся чувств.

Суровый и очень молчаливый роман о любви.

– Вась, а Вась… ты не переживай. Подумаешь, рога… рога – это ещё не конец жизни, если разобраться, – Данила поглядел на Ульяну, явно ожидая поддержки.

И она кивнула.

Совершенно точно не конец.

И демона жаль. Очень он растерянным выглядел. То и дело поднимал руку и трогал рог. Сперва левый. Потом правый. Потом снова левый. И выражение лица было удивлённым, не понимающим.

– Мы тебе шляпу купим. Белую. Чтоб в тон костюму. Будешь прикрывать. Или вообще, сейчас медицина знаешь каких высот достигла?

– Нет.

– И я не знаю, – легко согласился Данила. – Но достигла. Так что спилят при необходимости. Или…

Он снова оглянулся.

– Уль! У нас же Ульянка есть! Ты попроси и она тебя проклянёт и рога сами отвалятся!

Василий вздрогнул и сказал:

– Не надо. Ведьминские проклятья сложновыразимы и труднопердсказуемы по действию.

– То есть, отвалится могут не только рога?

– Да. На самом деле рога – это неплохо. Наверное. Отец был бы рад.

– А ты? – Данила руки за спину убрал. Наверняка ведь хотелось потрогать эти самые рога. Ульяне так точно хотелось, потому что выглядели они очень даже мило.

Махонькие. Даже не рога, так, рожки, что поднимались надо лбом этакими льдинками. Ну да, какие ещё могут быть рога у демона-альбиноса?

И перламутром переливаются.

Красота же!

– Я? – Василий снова пощупал левый. – Мне кажется, они несколько ассиметричны.

– Кажется, – заверил Данила. – И вообще, они только растут. Хотя… у меня когда зубы меняться начали, то клык криво рос. И мама отвела к ортодонту. Пластинку ставил, чтоб выпрямить. Если поискать, наверняка, и для рогов приспособа найдётся. Может, у вас там какие специалисты? Ну там, брекет-системы для рогов?

– Специалисты? Нет. Не слышал. Но идея интересная. Если открыть клинику эстетической…

– Рогодонтии? – подсказал Данила. – А что? Если подумать, то тоже… смотри, выправление формы и качества. Натирать там чем, чтоб блестели. Принимать опять же витамины. Говорят, кальций очень нужен… но тут надо проконсультироваться с тем, кто скот держит. Крупный рогатый. Ну, я так думаю. Там должны быть витаминные комплексы… и те же ёжики! В смысле, почки. У тебя ж раствор был!

– Василий, не слушай его, – Элька подошла к демону. – Он как всегда ерунду несёт…

– На самом деле нет, – Василий убрал руку. – Проблема рогов действительно существует. Как ни странно, но демоны имеют чувство прекрасного, пусть и крайне специфическое, но… да… это актуальное предложение. Очень. Спасибо.

– Не за что, – Мелецкий пожал плечами. – И если ты тут всё, то, может, иди домой, а? А то ещё кто вернётся…

– Я не боюсь.

– Вась, я знаю, что ты бесстрашный демон, но… понимаешь, я боюсь, – это Данила произнёс очень спокойно и как-то так, без тени шутки. – А если в следующий раз ты не сдержишься? Если причинишь кому-то вред? Сюда уже не рейдеры полезут, а правительство. Военные там. Группы захвата… а оно нам надо? Я к тебе привык. Привязался даже. И если с тобой что-то не так, то надо разобраться, что именно не так и что на тебя действует. Понимаешь?

– Да.

– Как ни печально это признавать, но он прав. Вась, пойдём домой, а? – и Элька решительно взяла демона под руку.

– А если они вернутся? – Василий указал на остатки техники.

– Вряд ли. Но если вдруг, то мы справимся, – сказал Данила.

И Ульяна кивнула, а потом и вслух подтвердила:

– Справимся. Уже справились. Они разбежались, все кто был, – она прислушалась к миру, и дар послушно откликнулся, выплеснулся волной, а потом вернулся. Поблизости и вправду не было людей. Чужих. – И далеко. Тут сейчас тихо.

Сказала и тут же трель телефонного звонка разорвала тишину, словно наперекор её слову.

– Да, – Ульяна испытала острое желание не просто трубку не брать, но выкинуть аппарат. На кой он её вообще нужен. Но всё-таки ответила.

Хватит бегать.

И прятаться тоже хватит.

– Доброго утра, дорогая, – матушкин голос был мягок и обманчиво-ласков.

– И тебе тоже.

– Как настроение?

– Отличное.

– Тут показывают, что вас захватить пытаются… какой кошмар! – это было сказано лениво.

– Действительно, ужас, – подтвердила Ульяна и, вытянув руку, потрогала ковш экскаватора. Тот был тёплым и покрытым царапинами. – Но мы справились, мама. Так что не переживай.

– Рада слышать… взрослеешь. Растёшь. Того и гляди замуж выйдешь…

– Посмотрим.

– Я действительно рада за тебя, дорогая… кстати, как твоё самочувствие?

– Лучше некуда. Сплю хорошо. Кушаю тоже. Много гуляю и дышу свежим воздухом, – Ульяна обходила машину. Какая огромная. И в то же время беззащитная, беспомощная без человека в кабине.

– С твоей фигурой кушать надо поменьше. Оно ведь как, тут булочка, там рогалик… и вот уже не то, что штаны не сходятся, уже и в дверь придётся протискиваться боком.

– Не знаю, мам. Может, у тебя и был такой жизненный опыт, но я пока вполне протискиваюсь и в дверь, и в штаны.

Пахло бензином.

Железом.

– Действительно взрослеешь, – это матушка произнесла со странной удовлетворённостью. – Раньше ты бы разревелась и трубку бросила.

– Да мне и сейчас хочется, – Ульяна потрогала колесо. На пальцах остался чёрный след. – Честно говоря, я вообще подумываю телефон или выкинуть, или номер сменить.

– Как насчёт встречи?

– Не знаю. Настроения нет.

– Поищи.

– Чего ради?

– Ради матери.

– Брось. Ты никогда-то мне матерью и не была.

– Я…

– Родить родила. Наверное, иначе твой договор было не исполнить. Но потом… ладно, ещё можно понять, что ты со мной не нянчилась. Ребенок нелюбимый и нежеланный, и в целом он демонам обещан, зачем привязываться…

– Ульяна…

– Поэтому никаких сказок там, косичек и чем ещё матери с дочерьми занимаются? У тебя всегда свои дела, свои заботы. Но ты ведь не просто меня отодвинула. Ты раз за разом задвигала меня, лишая людей, которым я была не безразлична. Начиная с прислуги и заканчивая отцом. И подруги… твоими стараниями у меня никогда не было друзей. Или вот семьи. И вот это уже не понятно. Почему?

– Друзья предают. Семья тоже.

– Да ну?

– Давай встретимся, – голос матушки был спокоен. – И я отвечу на твои вопросы.

– А потом попытаешься сдать бандитам? Как в прошлый раз.

– Не понимаю…

– Не надо, мам. Я, может, и не гений, но и не совсем дура. Те люди, на площадке, они ведь ждали меня. Откуда узнали, где я буду? И когда? Так что…

– И думать начала… что ж, в конечном итоге та встреча пошла тебе на пользу.

Сомнительная польза.

Очень.

– Но на сей раз я хочу лишь поговорить, Уль. Силой клянусь, что мне нужен лишь разговор. Хочешь – бери своих женишков… и кого хочешь, того и бери. Правда, речь пойдёт о делах семейных, но тут сама смотри…

Пауза.

И матушка ждёт чего-то. А Ульяна опять не понимает, чего именно. Она никогда не умела вот понимать. Раньше пыталась. Гадать. Толковать.

Узнать, что она должна сделать, чтобы мама похвалила.

Ничего.

Совершенно ничего. Потому что, что бы Ульяна ни сделала, всё будет не то и не так. И сейчас она просто спросила:

– Зачем мне это надо?

– Затем, чтобы когда придёт время выбирать, ты могла сделать этот выбор.

– Пафосно и размыто.

– Как уж есть. А если конкретней… что ж, уважаю деловой подход. Бумаги. Те кредитные договора, которые висят на тебе. Я дам тебе оба экземпляра. И ещё дополнительное соглашение о том, что финансовый вопрос полностью урегулирован. Одна встреча, Уля. Вне зависимости от того, чем она закончится, я отдам тебе бумаги. Силой клянусь. И ты понимаешь сейчас, что это – не пустые слова. Так что полчаса разговора и никаких больше долгов. Устроит?

Чтоб…

Ульяна провела пальцем по запылённому металлу.

– Где и когда?

– Николай Леопольдович, – мягкий вкрадчивый голос проник в сон. Сон был без сновидений, но всё одно хороший. – Ваш завтрак…

– Завтрак? – Наум Егорович приоткрыл глаз. – Завтрак – это хорошо. Это вы вовремя.

А тип снова незнакомый.

Такой невысокий, чуть взъерошенный и улыбается во все зубы. Те же ровные и белые, явно сделанные.

– А вы кто такой? – Наум Егорович нахмурился.

– Я? Я ваш новый лечащий врач. Руслан, – и ручку протянул. Ручка тоненькая, полупрозрачная, такую и пожимать страшно, переломаешь ещё.

– Новый? А старый где?

– В отпуск ушёл, – не моргнув глазом соврал Руслан. – Скоропостижно.

Это после сегодняшней ночи? Наум Егорович подавил смешок. Этак они всю смену отдыхать отправят, что вряд ли, конечно. Такую кадровую дыру заткнуть – ресурсов не хватит.

– Отпуск – это хорошо, – сказал он, садясь. Женька тоже проснулся. Сидел вот, зевая широко и заразительно. – И завтрак – это тоже хорошо…

Опять разные столики.

– Как вы себя чувствуете? – заботливо осведомился Руслан.

– Нормально. Спать охота. А ночь красивою была…

– Помните что-нибудь?

– Конечно. Я ж не маразматик какой. Ночь. Была. Луна была. Звёзды опять же, – Наум Егорович принялся загибать пальцы. – И мыши тоже были.

– И давно вы их стали видеть?

– Мышей? Так как сюда вот приехал, так и стал видеть. Это у вас, наверное, с экологией что-то не то.

Руслан скосил взгляд. Куда это он посматривает? Ах, часы… точнее артефакт, под часы замаскированный. Любопытное решение. Пытается определить, правду Наум Егорович говорит или нет?

– А до того не видели?

– Не видел, – Наум Егорович приподнял крышку, под которой обнаружилась фарфоровая тарелка с сырниками. Ишь ты, аккуратные кругляши башенкой выстроились. Слева в плошечке варенье. Справа – сметана. Под вторым колпаком – глазунья с полупрозрачными ломтиками бекона.

Ещё паштет.

Прям таки душа радуется. В кои-то веки командировка с нормально организованным питанием.

– И как, позвольте, выглядели мыши? – Руслан не спешит уходить, наблюдает, как Наум Егорович бекон в яичный желток макает. Прямо таки внутри себя аристократом чувствуя.

– Мыши? А вы что, мышей не видели… хотя, если и видели, то эти мыши на мышей не похожи. У них чешуя. Золотая. И клыки из пасти выглядывают.

– Зубы? Передние?

– Передние зубы – это передние зубы. Они вот, – Наум Егорович для пущей убедительности по своим постучал. – А клыки – это клыки. С боков. Понятно.

– Да…

– Эй, глянь, чего тут, – сказал Женька и руку вытянул. На руку эту Руслан и уставился немигающим взглядом. – А то задолбал. Вот не люблю я, когда от еды отвлекают. Кстати, а неплохо готовят…

– Это да, – Наум Егорович согласился.

– Если б ещё никакой дряни не сыпали. Дай-ка сюда, – Женька пересел и, склонившись над тарелкой, принюхался. – Ишь ты. А у тебя с витаминами.

– А у тебя?

– Некромантическая дрянь… хотя… пожалуй, если для меня, то можно считать, что тоже с витаминами. Хорошее место, если отбросить некоторые нюансы. Даже жалко будет закрывать. Почти санаторий. Ну да ладно. Эй ты, болезный, подойди.

Про камеру Наум Егорович спрашивать не стал. Мигает? Вот пусть себе и мигает дальше. Руслан послушно подошёл к Женьке и тот провёл пальцем по его лбу, потом по переносице, хмыкнул этак, задумчиво. – А он давненько тут ошивается. Ишь, прямо-таки пропитался весь поганью. Ну, мил человек, рассказывай давай.

– О чём?

– О том, что у вас тут происходит.

– Сейчас?

И снова ресницами хлоп-хлоп. Взгляд же у человека ясный, добрый такой взгляд, полный понимания и желания сотрудничать.

– Сегодня. Как ты здесь оказался сегодня.

– Меня в срочном порядке отозвали из отпуска. Согласно основной теории произошёл внеплановый выброс энергии, сопряжённый со стихийным ростом пробоя.

То есть, та дрянь в подвале выросла?

– Вследствие выброса были уничтожены стабилизирующие установки, а также фильтры второго уровня…

– Фильтры у них. Второго уровня, – проворчал Женька недовольно. – От этой дряни ни один фильтр не спасёт. Но ты продолжай, продолжай…

– В настоящий момент доступ в лаборатории ограничен. Ведутся работы, но полная картина не ясна. Явно отмечено ментальное воздействие, поскольку все, попавшие под излучение, рассказывают об одном. Глубокий сон и яркие сновидения либо же галлюцинации, которые были приняты за сновидения. Что свидетельствует об изменении излучения и перехода из влияющего на физические компоненты в ментальную плоскость.

Что-то из сказанного Наум Егорович, несомненно, понял.

– Проведённые исследования позволяют говорить о том, что имело место с одной стороны подавление части мозговых функций, а с другой – усиление…

– Это он снова говорит, что их сперва усыпили, а потом заставили двигаться, – пояснил Женька, разламывая вилочкой сырник.

– А… не люблю учёных. Вот вроде просто, а завернут…

– Есть такое. Ты, Русланчик, не слушай. Излагай. Так что теперь?

– Доклад составлен. Ждём дальнейших распоряжений. Дневная смена проходит полное обследование… должна. Лаборатории опечатаны. Ждём, пока подвезут оборудование. Всё осложняется проблемами с логистикой и размещением. А ещё часть техники просто-напросто сгорела.

– Это не Улька, – Женька поглядел на Наума. – Она на технику точно не влияет.

– Камеры тоже отключились, сервера вышли из строя. На настоящий момент удалось восстановить внешний охранный контур и частично – первый внутренний. Видеонаблюдение локально, возможно, потребуется замена части камер. Ждём дополнительных указаний… Лев Евгеньевич очень переживает. Пока берем анализы крови и слюны, снимаем те показания, которые можно.

– Это вы молодцы, – похвалил Женька, и Руслан расцвёл от радости.

– Лев Евгеньевич с начальником охраны ругаются до хрипоты. Лев Евгеньевич требует пустить его в лабораторию… думаю, добьётся своего.

– А этот… Вах… не согласен?

– Вахряков? Он против. Полагает, что спуск может быть небезопасен. Двое пациентов пропали.

– Ужас какой!

– И Вахряков полагает, что их забрало… оно.

– Кто?

– Ну… – Русланчик оглянулся, на цыпочках подошёл к двери и, толкнув её, выглянул наружу. Потом дверь прикрыл и так же, на цыпочках, вернулся, чтобы выдохнуть: – Оно! То, что живёт в лаборатории… тогда ж всё понятно! Днём легло электричество. И, небось, не только наверху. Внизу тоже что-то повредилось. Вот и сгорели стабилизаторы. И та штука, которая держала его в стазисе. Вот оно проснулось…

Говорил он это шёпотом то и дело озираясь.

– Нет, по официальной версии эти двое сбежали. Ага. Конечно. Их же препаратами так заливают, что они и двигаются с трудом. Да и сами подумайте. Отсюда не сбежишь. Тут забор. И даже если охрана спала, то всё равно… вот куда бы они ушли? Лес кругом. Когда обнаружили недостачу, то Вахряков прям позеленел весь. Охранников и без того мало, пришлось всех отзывать, кто вообще тут числится… а люди в отдыхе. Некоторые же так отдыхают…

Руслан щёлкнул себя по шее, намекая, как именно отдыхает охрана.

– Явились, кто с душком, кто вообще не в контакте. Те, что тут, тоже хрен поймёшь. Вроде проснулись, а вдруг опять переклинит? Вдруг эта погань вообще мозги перекроила? Ты его к работе допустишь, а он возьмёт автомат и всех…

Руслан вытянул палец.

– Сделает та-та-та… у нас же не зря мозголомы всех каждый месяц проверяют. Вроде как о ментальном здоровье заботятся. Ага. Срать они хотели на людей. Просто понимают, что опасно. Тут же как? Тут оно на мозги давит. Вроде как и не чувствуешь сперва, а оно всё равно давит! В том году один мозги себе выпустил. А в этом другой до чертей допился. Точнее до этого… ну… собаки. Сперва сюда приволок, а потом звонил и сказал, что, типа, увольняется и идите вы все на хрен!

– Так и сказал?

– Не знаю. Но смысл такой. Его б кто отсюда выпустил… уйдёшь, как же… но он заявил, что ему собака уходить посоветовала. Понимаете?

Что сказать.

Если мыши служат в армии, то почему бы собаке не давать советы? Руслан же уселся на кровать рядом с Женькой и, склонившись, сжал голову руками.

– Как меня всё это задрало… вы бы знали… вот думаю, накрыл бы кто эту шарашку… вот счастье-то…

– Так а чего не сдашь?

– Чтоб башку оторвали? Нет, я б так и не боялся… но у меня мама больная. Я чего сюда полез? Младший научный сотрудник… ага… великая птица. Думал, кандидатскую напишу и стану человеком. Только на деле-то как? Кому она нужна, моя кандидатская… никому. И я сам тоже никому не сдался. Там у всех или родня, или протекция. А моё дело – пробирки мыть и статейки клепать, чтоб в них соавторами влезали те, которые при чинах и родне. Ещё и выговаривали, что, мол, надо больше работать, старательнее… вот и согласился на частную контору. А что? Зарплата охрененная… и оборудование… и сперва-то ничего незаконного. Интересно даже…

Наум Егорович поглядел на Женьку.

– А потом?

– А потом… а потом суп с котом… это Евгеньич может верит, что контролирует нашу погань, но ничего он давно не контролирует! Чего-то там изучают, делают… продукт выдают. Как это… узконаправленные изменения в силовом поле. Но правда в том, что мозги-то плавятся! – это было сказано с абсолютной уверенностью. Руслан и по лбу себе постучал кулачком, верно, чтоб сомнений ни у кого не осталось. – Оно там давно ждёт удобного случая. И вот дождалось… скармливали ему людишек? И докормились…

– И что будет? – уточнил Наум Егорович.

– Известно, что. Сперва лес прочешут. Номерочки пробьют родственничков этих вот, которые вроде как сбежали, – он хихикнул. – Никто не верит… куда б они ушли? Никуда. Если б сами, небось, там бы, за заборчиком, и прикорнули бы. И в лесочке… так что нет их больше! Нет! И Вахряков это дело просёк. Вот и крутится, что уж на сковороде… свои у него тут делишки.

Руслан вздохнул и, хлопнув Женьку по плечу, сказал:

– Пора мне… эх, друг, вот зря ты сюда попал.

– Ничего, – ответил Женька. – Выберусь.

– Ну… не знаю… Вахряков, пусть и злой на Евгеньевича, но понимает, что если тот скопытится, то Хозяин и всю лабораторию может зачистить. Чисто на всякий случай… он же ж тут голова. В смысле, Евгеньевич. Вот… а Хозяин, он так, он… построил тут всё… и Евгеньевич ему отчитывается. А потому Вахряков и боится трогать. Они друг дружку за горло держат, а потому никак вот…

И руками развёл.

– А кто хозяин, знаешь? – уточнил Женька.

– Не-а… он тут редко бывает. А когда, так это… обнавесится. Ну, типа, искажение. А потому смотришь, что вроде человечек обыкновенный. Но я ж не дурак. Я фишку секу. Когда вот отвернулся, а из памяти человека напрочь вынесло, стало быть, оно не просто так. Так что Хозяина, наверное, только Евгеньевич и знает. Ну, или Вахряков… а может, и они не знают. Тут не угадать… ладно. С вами поболтали, но мне и вправду пора. Ты это… не серчай, если чего… говорю ж, Вахряков точно на ком-то проверять станет, насколько оно там, внизу, безопасно. А на ком ему ещё, как на неподотчётных?

И вышел.

– Что это было? – Наум Егорович потыкал в сырник, раздумывая, прилично ли будет их съесть или от услышанного у него должен был бы аппетит пропасть.

– Да так… одна старая штука.

– Ты его загипнотизировал?

– Скажешь тоже, – Женька подхватил сырник. – Я ж не шарлатан какой. Просто заморочил. У них от этой дряни и вправду мозги мягкие. Потому и морочить легче лёгкого. Чуть толкнул, куда тебе надобно, и готово. Он давно хотел высказать, чего накипело. А я ему подкинул старого надёжного приятеля, которому говорить безопасно… слушай, ты поешь, а то ведь скоро за посудой явятся.

– И этих будешь…

– А смысл? Обслуга. Знать никого не знают. Тут надо другого зацепить. А лучше бы в сеть влезть. Чуется мне, что на этих серверах упавших вдруг много чего интересного отыщется. Ладно, погодим… там, к вечеру, Игорёк чего-нибудь да придумает. Или эти, твои, культурологи…

Глава 17

О том, как опасно вызывать демонов

Помещение трактира наполнилось запахом паленого мяса и раздирающего душу воя.

Повествование о нелёгкой жизни повара в среднестатистическом фэнтезийном трактире.

Логово сатанисты обустроили в заброшенном цеху, точнее в части его, отгороженной от основного помещения. Что тут было прежде – комната ли отдыха, склад или ещё какое важное в производстве помещение, Филин не знал.

– Как-то здесь… зловеще, – сказала девица, обнимая себя. – А почему тут, а не там?

И пальчиком указала в дверной проём.

А и вправду, почему? Там, в старом цеху, место явно побольше. И свет есть, хотя бы дневной. А тут из освещения – один фонарик, пятно которого прыгает со стены на пол.

– Потому что так надо!

– Фу, воняет… – произнёс второй, махая ладонью перед носом. – Слушай, а давай и вправду там? Реально же… тут и так дышать нечем, а ещё мы, да козлы… сдохнем же ж.

– Слушайте, – парень в хламиде аж подскочил. – Ну в конце-то концов, хоть один раз можно без нытья?! Тут – потому что тут! Потому что для адекватной циркуляции энергетических потоков и уменьшения степени их рассеивания необходимо замкнутое помещение!

– Чего?

– Какая ересь, – Профессор закатил глаза.

– Того, что энергия жертвы там, снаружи, развеется! А тут её задержат стены…

– Кирпич?

– Руны! – рявкнул парень. – На стенах нанесены руны! И на полу! И на потолке! Вы, что, слепые?

– Зелушка, ты не переживай. Тут просто темно, ничего не видно, вот и не заметили.

– Инструкцию, как понимаю, тоже никто не открывал.

– Это какую? Ту, что ночью? У меня интернет не тянул…

– А у меня мама телефон на ночь забирает, чтобы я не сидел и зрение не портил.

Филин покачал головой. Парня даже как-то жаль стало. У него вон и глаз задёргался. Он сделал глубокий вдох и заговорил нарочито спокойным тоном:

– Объясняю. Это помещение специально подготовлено для проведения обряда. В том числе и руны… вот… сейчас… тут где-то лампы должны быть…

И лампа зажглась.

– Магическая?

– Аккумуляторная, – буркнул парень, поднимая лампу. И свет выхватил белые линии на сером грязноватом полу. – Это место, которое идеально подходит под наши запросы. Именно потому что оно небольшое. Ограниченное. Рунный узор поможет энергии сконцентрироваться. А на открытом пространстве она уйдёт в небо там или землю. Здесь же мы её перенаправим.

В магии Филин понимал чуть больше, чем ничего, но стоило признать, что руны на полу выглядели впечатляюще. В центре пола поблескивал свежей краской круг, в который вписали звезду. Причём как-то халтурно, что ли. Вон линия то становилась толще, то истончалась.

– Пентаграмма, – произнёс Профессор, чуть наклонив голову. – А вот руны напрочь лишены смысла… но, коллега, не кажется ли вам эта ситуация странной?

– Я козёл. Они сатанисты. Мы прямо созданы друг для друга. Что тут может быть странного? – буркнул Филин, вглядываясь в узор, что лёг снаружи круга. Руны? Местами они обрывались. Слева виднелись пятна краски, а дальше вон и вовсе лужица, залившая рисунок.