Читать онлайн Осторожно, упрямица! Инструкция для мастера

Глава 1

Ветер яростно трепал паруса, неся корабль к причалу Нэрнина. На самом носу судна, придерживая шляпку, стояла молодая леди. Её платье резвевалось на ветру, хлопая складками подола. Она уже ловила носом пряный запах чужого города – аромат смолы, специй и солёных волн, смешанный с далёким гулом портовой суеты.

Девушка не пыталась сдержать сияющую улыбку, которая рвалась из самого сердца. Взгляд её устремился к горизонту, где среди дымчатых горных вершин угадывались строгие, величественные пики.

Академия, – пронеслось в её голове с трепетной уверенностью. Сердце её учащённо забилось, переполненное восторгом и предвкушением.

Забыв обо всём на свете, она невольно разжала пальцы, сжимавшие перила. Порыв ветра тут же толкнул её к самому краю.

Сильные руки подхватили девушку за талию, прежде чем она успела сделать и шага в пустоту, нависающую над пенными гребнями волн. Молодая леди отшатнулась и, обернувшись, увидела суровое лицо капитана гвардии Кастельгара. Мужчина в возрасте, с проседью на висках и шрамом через бровь, смотрел на неё с привычной смесью отцовской заботы и лёгкого упрёка.

– Миледи, у самого носа корабля – опасное место для столь хрупкой особы, – он отпустил ее, но сам остался стоять возле перил носа корабля. – Ветер коварен, а палуба скользкая.

Но девушка уже и не думала о своей недавней оплошности. Она ухватилась за его рукав и, сияя, указала пальцем в сторону быстро приближающегося города.

– Сир Хатарион, смотрите! Мы уже доплыли! Вон там, видите, среди тех гор? – её голос звенел, перекрывая шум ветра и крики чаек. – Я почти уверена, что это и есть академия! Видите эти пики?

Она вновь повернулась к берегу, её глаза сияли таким восторгом, что даже привыкший ко всему старый солдат не удержался от лёгкой улыбки в своих усах.

– Так и есть, миледи, – кивнул он, следуя за направлением её руки. – Там, среди облаков. Добро пожаловать в Нэрнин. Приготовьтесь, скоро сойдём на берег. Только, умоляю, держитесь подальше от перил. Мне бы не хотелось объясняться с вашим дядей, что я упустил его племянницу в море ещё до начала её учёбы.

– О, капитан, какой вы душка! – с легким ехидством произнесла девушка, хватаясь за руку, предложенную ей капитаном гвардии.

Получасом позже корабль стоял, надежно пришвартованный у гавани Нэрнинского порта. У спуска с корабля, образуя живописную группу, замерли четверо.

Первой, спиной к остальным, стояла Мари Крайнс. Её восторженный блеск в глазах сменился растерянным, непонимающим взглядом, скользящим по хаотичной жизни гавани. Она вглядывалась в груду ящиков, крики грузчиков и суетящихся торговцев, но не находила того, к чему привыкла.

Сзади, на ступеньке выше, терпеливо ожидал её брат-близнец, Максимилиан Крайнс. В его позе не было и тени смятения. Он стоял спокойно, опираясь о перила и сложив руки в карманах.

Капитан гвардии сир Хатарион, не выдержав паузы, вежливо кашлянул.

– Миледи, нам стоит спуститься. – Его голос прозвучал мягко, но настойчиво.

Мари даже не шелохнулась. Вместо этого она повернула голову и посмотрела на капитана с искренним, почти детским непониманием.

– Сир Хатарион, – произнесла она. – А где… все?

Тут встрял четвёртый, мужичок лет шестидесяти, сутулый и невысокий, с гладко выбритой головой и в толстых очках, которые съезжали на кончик носа. Он всё это время что-то бормотал себе под нос, листая потрёпанный кожаный фолиант, но теперь поднял на Мари внимательный взгляд.

– Позвольте поинтересоваться, миледи, а кого именно мы ждем? – его голос был сухим и скрипучим, точно пергамент.

Девушка повернулась к нему полностью и, ткнув пальцем в сторону горожан, сновавших мимо и даже не удостаивавших прибывших взглядом, воскликнула:

– Встречающие! Где встречающие? Разве не должно быть делегации? Знамен, приветственных речей!

Капитан фыркнул, тут же сделав вид, что поперхнулся.

Мистер Жан-Лим, их учитель и наставник, деловито поправил очки, отчего его глаза на мгновение увеличились до размеров блюдец.

– А, – произнёс он, и в его интонации не было ни капли сочувствия, лишь констатация факта. – Никто встречать нас не будет. Это не Кастельгар, миледи, а военная академия при Рейвенкрофт. Здесь вас ждут не фанфары, а первое испытание – самостоятельно найти дорогу от причала до ворот. Что, – он перевёл взгляд на Максимилиана, и в его глазах зажёгся знакомый обоим огонёк педагогического интереса, – является превосходным практическим применением наших вчерашних изысканий. Итак, мистер Крайнс, основываясь на изученных картах и замеченных вами топографических ориентирах, в каком направлении мы должны двинуться?

Макс едва заметно закатил глаза, мечтая хотя бы о пятиминутной передышке от этого ходячего учебника.

– То есть, нас здесь… никто не знает? – проигнорировав вопрос, с искренним изумлением протянула Мари.

– Именно так, – кивнул Жан-Лим. – Видите вон тех грузчиков? – он мотнул головой в сторону потных мужчин, сгружавших тюки. – Я был бы крайне удивлён, узнай они герб Кастельгара. Так что да, вас здесь никто не знает.

Взгляд Мари встретился со взглядом брата. В их глазах вспыхнула одна и та же хитрая, озорная искра. Уголки губ Мари поползли вверх, и она безуспешно попыталась скрыть улыбку. Максимилиан тут же подхватил эстафету, его голос прозвучал с деланной невинностью:

– Значит, абсолютно никто не в курсе, кто мы?

Мари сделала решительный шаг к сходне, но её остановил сухой голос наставника.

– Я догадываюсь, что вы задумали, – произнёс он, не отрываясь от книги, – и спешу разочаровать. Вы выглядите для местных как пара павлинов на птичьем рынке. Стоит вам сбежать, и первые же карманники оставят вас без гроша. И да, никто не напишет об этом вашему дяде, и поверьте, вы будете этому не рады.

Он поднял на них взгляд поверх очков, медленно переведя его с Мари на Макса. Близнецы синхронно вздохнули.

– И чего же мы тогда ждем? – произнесла она деловито и протянула руку, которую тут же подхватил капитан, помогая ей спустится с корабля.

***

– Представляешь, у меня получилось! – Мари засияла, предвкушая грядущие изменения.

– Чему тут удивляться? – хмыкнул Максимилиан. – Как обычно, включила своё фирменное упрямство.

– Мог бы и порадоваться, – девушка не зло толкнула носком туфелек грубые ботинки брата. – Все-таки моя мечта сбудется.

– Мечта у неё сбудется! – передразнил он. – Ты неисправима, Маришка. Вот взбредёт что-то в твою прелестную головку, и хоть тресни, всё должно быть по-твоему. Радоваться мне ещё. Ты учиться будешь, а мне от тебя ухажёров отваживать!

– Господи, ну сколько можно, всю дорогу ноешь! – возмутилась его сестра. – Да не будет никаких ухажёров!

– Ты про того матроса уже забыла?

– Он приятный молодой человек, – слегка покраснев, ответила она. – Рассказывал мне про строение кораблей. Очень интересная тема, между прочим.

Вольготная карета, неспешно поднимавшаяся по горному серпантину, качнулась на очередном булыжнике, и сестру с братом слегка подбросило.

– Ты сама-то в это веришь? – Максимилиан со скепсисом посмотрел на сестру.

– Верю! – Мари решительно тряхнула головой. – Всё, прекрати спорить. Мне дядюшка разрешил? Разрешил! С ректором договорился? Договорился! Так что у меня всё законно.

– А тебя не смущает, что академия-то мужская? – не унимался брат.

– А я не виновата, что женской нет, – с лёгкой ухмылкой дёрнула плечиком молодая леди, накручивая на тоненький палец светлые локоны.

В нынешнее время с женским образованием дела обстояли непросто. Оно как бы и было, но всё сводилось к вышивке, музицированию, хозяйственным делам, ну и, пожалуй, медицине. Но туда Мари никогда бы не пошла – вид крови её пугал, да и не лежала душа к врачеванию. Мари грезила юриспруденцией. Если быть точнее, юная леди мечтала стать детективом. Первым детективом-женщиной. К сожалению, ни одна военная академия не была рассчитана на женщин.

Близился закат. Дорога оказалась изнурительной для тех, кто никогда не выбирался дальше своего родного города, но всё же интересной. Впервые Мари и Максимилиан куда-то ехали сами, без сопровождения дяди.

Что ещё нужно для шестнадцатилетних молодых людей? Путешествие и самостоятельность, и пусть эта самостоятельность была условной, а их свита состояла из двадцати человек!

Мари в нетерпении прильнула к окну кареты. Спустя мгновение вдали, чуть выше по склону, показались чёрные пики замка. Они, словно иглы, вонзались в толщу серых облаков. Замок, в прошлом, а ныне академия, располагался на одной из вершин южных гор государства, во втором по размерам после Кастельгара герцогстве – Рейвенкрофте. Самая престижная, одна из самых строгих, и единственная, где девочке светило образование. Башни, словно заточенный уголь, чернели среди зеленеющих склонов. Чарующий вид!

От избытка чувств Мари завизжала, дергая брата за плечо:

– Ура, ура! Вон она, смотри, Максик!

Брат, слегка отодвинув сестру от окна, тоже уставился вдаль. Да, это была и его мечта. Они вдвоём грезили учёбой в этой академии, только он – на военно-стратегическом факультете, а она – на юридическом. И если с его зачислением не возникло никаких проблем – брат всегда был и выше, и крупнее, и, чего греха таить, сильнее своих сверстников, – то в случае с Мари, герцогу пришлось повозиться. Он даже сам лично приезжал договариваться насчёт зачисления племянницы. И договорился, но с определёнными условиями.

Карета, наконец, качнувшись на ухабе в последний раз, замерла у подножия исполинских ворот. Пятиметровые громады из темного металла и резного камня вздымались к небу, отбрасывая на них холодную тень. Максимилиан, не дожидаясь кучера, легко выпрыгнул и, с галантным преувеличением, подал руку сестре.

Мари ступила на булыжник, одной рукой прижимая шляпку от прохладного ветра. Её взгляд, полный благоговейного ужаса, скользил по неприступной твердыне. От самого гребня ворот в небо взмывал острый шпиль главной башни. Видеть такое вживую – совсем не то, что разглядывать выцветшие гобелены в библиотеке дяди. От масштаба и мощи у неё на мгновение перехватило дыхание и земля поплыла под ногами.

– Э-э-эй, ловлю! – Максимилиан легко притянул её, не дав пошатнуться. На его лице играла привычная насмешка. – Если ты падаешь в обморок от ворот, как же ты собираешься учится в стенах Академии?

Мари, не желая начинать спор у самого порога мечты, лишь фыркнула и, выпрямив спину, сделала решительный шаг вперёд. Макс покачал головой, двинулся вслед за ней к арке ворот.

Мари и её брат-близнец, хоть и родились с разницей всего в три минуты, были очень разными. Максимилиан – высокий и крепкий, с чуть более тёмными, чем у сестры, кожей и волосами. Сам он больше походил на человека-правил. Верил, что правила нужны для порядка, а не для того, что бы их нарушать, хоть и не без помощи сестры, нарушал их забавы ради. Причем обычно забавы для Мари. Сестра же его, как раз таки была тем, кто без зазрения совести громила в пух и прах любые не понравившиеся ей указы. Внешне Мари – хрупкая и миниатюрная, с цветом белого песка кудрями, унаследованными от матери. Эти густые, волнистые волосы, ниспадающие ниже узенькой талии, были её гордостью. Она часто собирала пряди у висков в тонкие косички и закрепляя их на затылке, оставляя остальную массу волос распущенной – так они не мешали и красиво обрамляли её лицо.

Герцог часто говорил Мари, что лицом она – копия матери, а вот характером пошла в отца, умная, расчетливая и до невозможности упрямая.

Яркое летнее солнце, пробиваясь сквозь хмурые облака, дарило мимолётные мгновения тепла, к которому так привыкла Мари. Девочка выросла на юге, где зимы почти не бывает, поэтому порывы горного ветра неприятно холодили её нежную кожу. За воротами академии ветер стихал.

Их путь преградила фигура в латах, с алебардой, закинутой на плечо. Стражник, лицо которого было непроницаемым.

– Дальше – только абитуриенты. Свита и слуги не допускаются, – его голос прозвучал глухо, отчеканивая правило, не терпящее возражений.

Кучер, молчаливый и услужливый, передал Максимилиану два чемодана, один большой и на вид тяжелый, другой маленький, напоминающий больше дорожную сумку, чем чемодан с вещами для переезда.

Настал момент, которого все чурались, – прощание!

Капитан Хатарион вытянулся в струну, отдавая им честь, и в его глазах, обычно суровых, читалась твёрдая уверенность.

– Удачи вам, миледи, милорд. Учитесь достойно.

Но главной неожиданностью стал мистер Жан-Лим. Его глаза вдруг блеснули влагой, которую он тщетно пытался скрыть, поправляя очки. Он сделал шаг вперёд и, нарушив все мыслимые дистанции, неожиданно обнял Мари.

– Пишите, моя дорогая, – прошептал он ей на ухо сдавленным голосом. – Вы были… вы всегда были моей самой способной ученицей. Я буду по вам скучать.

Максимилиан тут же изобразил театральную обиду, схватившись за сердце.

– Учитель! А я? Неужели все эти годы я был для вас никем?

Жан-Лим отпустил Мари и, снова становясь сухим педантом, строго посмотрел на юношу.

– Если бы вы, мистер Крайнс, уделяли риторике и истории столько же внимания, сколько уловкам для избегания моих уроков, то, возможно, делили бы с сестрой пьедестал моих симпатий.

Напряжение момента разрядилось лёгким смехом. Макс с Мари ещё раз обернулись, помахали рукой на прощание и, пересилив мимолётную дрожь в коленях, переступили высокий каменный порог.

Когда молодые люди исчезли за воротами, Жан-Лим смахнул скатившуюся слезинку и, шмыгнув носом, произнёс, всё ещё глядя перед собой:

– Ох-ох-ох… Бедные, бедные!

– Ну же, учитель Жан-Лим, соберитесь, – попытался подбодрить его капитан, по-дружески похлопывая по плечу. – Вы прощаетесь с ними всего на год. Летом вновь увидитесь.

– Да нет, сир Хатарион, – старик печально покачал головой, бросив последний взгляд на неприступную ограду. – Мне жаль не их, а академию. Они ещё не знают, с кем имеют дело. Поверьте, их стоит жалеть!

– Крайнс вроде бы спокойный малый. Чего вы так о нём?

– Максимилиан? Да, – учитель фыркнул, пока они неспешно разворачивали карету и свиту, направляясь обратно по горному серпантину. Лазурное море искрилось вдали, но Жан-Лим был поглощён воспоминаниями. – А вот его несносная сестренка – это ходячая катастрофа! Она притворяется этой милой, ветреной дурочкой, но ум у неё острый, как лезвие ножа, а энергии – будто десять драконов, если бы они конечно существовали. Она вынесет мозг не только ученикам, но и самому ректору. Знаете, сир Хатарион…

Он сделал паузу, наслаждаясь живописным видом на залив, открывавшимся с поворота дороги.

– В прошлом году её дядя, герцог, принимал посла из соседнего королевства. Важный, чопорный мужчина, просто раздутый от собственной значимости. И вот, во время торжественного ужина, этот посол позволил себе пренебрежительно отозваться о нашей местной вышивке. Мол, искусство для простолюдинов.

Капитан с интересом наклонил голову. Он не слышал об этой истории, так как был в другом конце герцогства на заданиях.

– И что же?

– А на следующее утро, – Жан-Лим сдержанно усмехнулся, – гербового жеребца посла вывели из конюшни с великолепно выстриженной гривой. И не просто выстриженной, а в виде сложного орнамента – точь-в-точь как раз та самая местная вышивка, которую он высмеивал. И на крупе лошади краской был нарисован… хм, скажем так, весьма комичный портрет самого посла.

Сир Хатарион фыркнул, попытавшись скрыть улыбку.

– Вы хотите сказать, что это сделала…

– Кто же ещё? – перебил его учитель. – Весь замок знал, но доказательств – ноль. Герцог, конечно, бушевал для виду, но я видел, как он потом в своём кабинете хохотал до слёз. А послу пришлось срочно уезжать, опередив график. И ведь она не из злобы! Ей просто показалось, что он был несправедлив. Вот так она и «восстанавливает справедливость».

Они уже подъезжали к окраинам Нэрнина, где запах моря смешивался с ароматом жареных каштанов и свежего хлеба.

– Знаете, сир, – Жан-Лим обернулся к капитану с внезапно просветлевшим лицом. – Пока мы здесь, не воспользуемся ли случаем и не зайдём ли в ту самую ресторацию «У Трёх Парусов»? Говорят, там подают лучших устриц во всём побережье.

Капитан нахмурился.

– Разве мы не должны поскорее отплыть в Кастельгар и доложить герцогу, что милорд и миледи доставлены в целости и сохранности?

Жан-Лим отмахнулся, и в его глазах запрыгали озорные огоньки.

– Его светлость подождёт. В тех белоснежных стенах Альбастана меня ждут ещё пятеро несносных Крайнсов. И пусть до сестры им всем ещё далеко, покоя они мне все равно не дадут. Так что, – он торжествующе поднял палец, – я считаю, мне позволительна одна единственная минутка отдыха перед новой бурей крайнской несносности. Ну, как насчёт устриц и чашечку горячего чая?

Сир Хатарион смотрел на него секунду, а затем громко рассмеялся, качая головой.

– Чёрт побери, учитель, по моему вы опылились от своих подопечных. Пожалуй, одна минутка отдыха действительно не повредит.

И их маленькая делегация двинулась в сторону набережной, оставляя за спиной суровые стены академии и все те проблемы, которые теперь были её заботой.

Массивные ворота Академии Рейвенкрофт с грохотом захлопнулись за их спинами, окончательно отрезав от прошлой жизни. И первое, что почувствовала Мари, был не тяжелый взгляд десятков глаз, а запах. Воздух пах старым камнем и чем-то острым, почти электрическим – смесью пота, стали и амбиций.

– Ну, вот мы и здесь, – пробормотал Макс, нервно оглядываясь. Его взгляд, обычно насмешливый и уверенный, метался по внутреннему двору, выискивая потенциальные угрозы. Он видел то, чего пока не замечала его сестра: как замерли группы студентов, как прервались разговоры, как десятки пар мужских глаз, от юных до зрелых, уставились на один-единственный объект. На нее.

Но Мари была в своем репертуаре. Она, широко раскрыв синие глаза, с восторгом разглядывала грозные башни, высокие стрельчатые окна и древние гербы на стенах.

Замок не отличался ухоженностью: трава не была аккуратно подстрижена, а дорожки не вылизаны, как в замке герцога Виктора Эдмонда. Здесь всё было иначе, начиная от влажного, туманного воздуха и заканчивая первозданной красотой гор. Сам замок выглядел как угольно-чёрная скала, проросшая сквозь буйную зелень. Помимо камня и зелени, здесь было много воды. Спереди, внизу, под глубоким обрывом, бурлила горная река, а позади, за стадионом и парком, раскинулось небольшое озеро.

– Смотри, Макс, какое величественное место! – прошептала она, и ее пальцы сами собой потянулись к пряди белоснежных волос, начав закручивать ее на палец с привычной и неосознанной грацией. – Прямо как в старых балладах дяди!

Она сделала несколько шагов вперед, совершенно не обращая внимания на воцарившуюся тишину. Для нее это было просто захватывающее новое приключение. Она поворачивалась, чтобы рассмотреть арочную галерею, и ее локон разворачивался, словно шелковый вымпел, притягивая взгляды еще сильнее.

Макс сгреб ее за локоть, шипя ей на ухо:

– Мари, перестань вертеться как флюгер! Ты не видишь, все на нас смотрят?

Она на мгновение оторвала взгляд от архитектуры и наконец окинула взглядом двор. Да, все смотрели. Но в ее восприятии это выглядело не как угроза, а как проявление любопытства.

– Ну и пусть смотрят, – пожала она плечами, снова возвращаясь к изучению резных горгулий под крышей. – Наверное, они просто удивлены. Мы же новые.

Макс застонал. Он-то знал ее именно такой – солнечной, беззаботной и абсолютно не осознающей силы своего обаяния. Она была как ураган в образе ангела: врывалась в пространство, непреднамеренно приковывая к себе все внимание и создавая вокруг себя хаос, а сама в это время могла увлеченно разглядывать узор на каменной кладке. Она всегда притягивала взгляды, но никогда их не замечала. И здесь, в этой суровой мужской цитадели, эта ее черта грозила обернуться куда более серьезными последствиями, чем легкое раздражение старших братьев дома.

Пока Мари с детским восторгом впитывала атмосферу древней крепости, Макс чувствовал, как на его плечи ложится тяжесть новой роли – не просто брата, а единственного щита между своей наивной сестрой и целым легионом внезапно пробудившегося мужского интереса.

Их оцепенение во дворе прервали резкие, отрывистые шаги. К ним направился худощавый мужчина в мундире Академии с лицом, на котором вечным постояльцем прописалось выражение брезгливого неудовольствия.

– Ну наконец-то! – бросил он, окинув их беглым, оценивающим взглядом. Его глаза скользнули по Максу с холодным безразличием, но, дойдя до Мари, сузились, словно он увидел нечто неприятное и противозаконное. – Меня зовут Миан Хаггард, я здесь, что бы сопроводить вас. Следуйте за мной. И поживее. Здесь не прогулочный променад.

Он развернулся и зашагал прочь, не удостоверившись, идут ли они за ним. Мари, всё ещё пребывающая в эйфории, чуть не столкнулась с ним, когда он резко остановился и, обернувшись, бросил ей прямо в лицо:

– И вам, мисс, надлежит немедленно избавиться от этой… легкомысленной манеры крутить волосы. В Академии Рейвенкрофта ценятся дисциплина и строгость, а не девичьи причуды.

Он произнес это с таким ледяным презрением, словно говорил о чем-то грязном и постыдном. Пальцы Мари, всё ещё теребившие прядь, замерли. Восторг в её глазах померк, сменившись чистым, немым непониманием.

Она уставилась на Макса, ища в его глазах ответа. Её безмолвный взгляд кричал: «Чего это он?»

Макс, вздохнул чувствуя раздражение от все этой ситуации и легонько толкнул её в спину, заставляя следовать за удаляющимся приставом.

Хаггард провел их к общежитию, расположенного позади главного корпуса.

Когда они подошли к массивной деревянной двери общежития, пристав недовольно отварил ее и шагнул во внутрь, Макс схватив дверь остался ждать сестру. Тем временем, Мари, шедшая позади брата, заметила в шаге от его ног маленькую гусеницу необычной окраски.

– Ой, смотри, это будущая бабочка! – воскликнула она, указывая пальцем прямо под ноги Максимилиану, который как раз в этот момент шагнул вперёд, распахивая дверь пошире.

– Какая ещё бабочка, Мари? Заходи быстрее, – недовольно буркнул брат.

– Живодёр! – фыркнула девушка, но всё же юркнула в прохладную полутьму коридора.

Их путь лежал через главный холл общежития – массивное кубообразное здание с четырьмя входами по сторонам света. Войдя внутрь, они замерли на мгновение, впечатлённые масштабом. Воздух был насыщен сложным букетом ароматов: запах старого отполированного камня, воска для дубовых панелей, сладковатый дым камина и едва уловимая, но стойкая нота кожи, металла и мужского пота – запах дисциплины и традиций.

Под ногами лежали отполированные до зеркального блеска каменные плиты, по которым, как алая река, была протянута длинная ковровая дорожка с вытканным гербом Академии. Она вела к широкой каменной лестнице, чьи массивные ступени были истоптаны поколениями курсантов. Резные дубовые перила, покрытые сложным узором, лоснились под светом массивных железных подсвечников, закреплённых на стенах.

Сами стены говорили об истории: нижняя часть была обшита тёмным, благородным дубом, а верхняя – отштукатурена и выбелена. На этих светлых полотнищах разворачивалось прошлое – пожелтевшие гобелены с батальными сценами, витрины с застывшими в вечном молчании трофеями: штандарты поверженных врагов, старинное оружие, и суровые лица основателей Академии, взиравшие на вновь прибывших с портретов в тяжёлых рамах.

Пройдя через этот музей, там, за лестницей они мельком увидели сердце общежития – через застекленные двери виднелся уютный внутренний двор с аккуратно подстриженными растениями, каменными лавочками и тихим фонтаном посередине, где можно было передохнуть от суровых будней.

– Кабинет коменданта. Ждите вызова, – отрезал Хаггард когда дошли до очередной двери в широком, пустом коридоре и, бросив на Мари последний уничижительный взгляд, развернулся и скрылся в полумраке коридора.

Странное, щемящее чувство, вызванное словами пристава, медленно отступило, словно рябь на воде. Мари глубоко вздохнула, встряхнула головой, и на её лице вернулась беззаботность. Она повернулась к брату, её глаза снова засияли.

– Не обращай внимания на этого ворчуна, Макс! – прошептала она, с восторгом проводя ладонью по резному камню стены. – Смотри, мы здесь! Мы в Академии!

Она вернулась в свой кокон счастливого возбуждения. Казалось, ничто не могло омрачить её счастья. Одна из главных мечт её жизни была прямо здесь, она могла протянуть руку и коснуться её шершавых, древних камней. Это была её Академия. Отныне и навсегда. И в этот миг она была абсолютно уверена, что никакой брезгливый пристав не сможет отнять у неё эту радость.

Макс, видя, как лицо сестры снова прояснилось и она с восторгом разглядывает гербы на стене, вместо злости неожиданно фыркнул и рассмеялся, потирая переносицу.

– Ну ты даёшь, сестрёнка, – покачал он головой, но в его голосе звучала скорее усталая привычка, чем раздражение. – На тебя с высока смотрят, а ты будто комплимент выслушала.

В этот момент из-за поворота коридора появились двое старшекурсников. Тот, что шёл впереди, был высоким и стройным парнем с каштановыми волосами и дерзкой ухмылкой на лице. За ним, хмурясь, следовал его друг, чьи густые чёрные брови и угрюмый вид словно говорили о его глубоком недовольстве всем миром.

Увидев Мари, они оба замерли. Парень с густыми бровями тут же скривился, будто унюхал нечто неприятное. Второй же, наоборот, воспрял, его глаза загорелись интересом.

– Ну, здрасьте, – растянул он, подходя ближе и нагло оглядывая Мари с ног до головы. – Кай Ванлон, к вашим услугам. А это мой друг, Томас. Вы, я смотрю, новенькие?

Макс, почувствовав знакомое раздражение, шагнул чуть вперед, заслоняя сестру не полностью, но обозначая свое присутствие. Его поза была расслабленной, но голос прозвучал сухо и недружелюбно.

– Максимилиан Крайнс. А знакомиться мы не горели желанием.

– Да брось, – Кай махнул рукой, его улыбка стала шире. – Все мы здесь одна большая семья. Мы, старшекурсники, всегда рады помочь новичкам… адаптироваться. – Он сделал ударение на последнем слове, и его взгляд снова скользнул по Мари, на этот раз задерживаясь дольше.

– Будешь так смотреть, смотреть то и нечем будет! – Спокойно произнес Макс, сделав шаг вперед.

– Увы и ах, не могу не смотреть. Глаза сами так и тянутся к этой красавице. Я обязан познакомится с такой очаровательной леди!

Мари, всё это время наблюдавшая с нескрываемым интересом, положила руку на локоть брата, чувствуя, как его мышцы напряглись.

– Макс, подожди, – тихо сказала она. Девушка посмотрела на Кая и, по привычке, начала наматывать локон на палец, ее глаза стали большими и наивными. – Ты не видишь, они же просто хотят познакомиться.

Кай расплылся в улыбке, уверенный, что победа близка. Но тут Мари мило улыбнулась и заговорила своим звонким, мелодичным голосом:

– Посмотри, какие душки наши новые друзья! Да и наверняка очень умные, раз здесь учатся, – она сделала паузу, глядя прямо на Кая, – и прекрасно понимают, чем им грозит конфликт с высокородными вассалами, или просто со скромными студентами, которые так жаждут впитывать знания, как губка.

Она наклонила голову.

– Вы видели, как губка впитывает знания? Нет? Я тоже. Потому что губка впитывает воду. А вот мы с братом – да. Мы очень любим учиться, правда, Макс? – Она даже не посмотрела на брата, не сводя с Кая своего ясного взгляда. – А еще я обожаю жаловаться. Прям с детства. Мне, знаешь ли, по статусу положено. Очень подробно и со всеми возможными последствиями.

Кай на секунду застыл в ступоре, переваривая этот винегрет из наивности, скрытой угрозы и откровенного издевательства. Затем он громко рассмеялся, и даже его смех будто зажегся азартом.

– Ладно, ладно, сдаюсь, – поднял он руки в шутливой защите.

– Хватит уже дурака валять, – буркнул Томас, хватая Кая за плечо. – Нас ждут. Идем.

Он потащил друга прочь. Кай, уже отходя, обернулся и крикнул:

– Надеюсь, мы еще увидимся!

– Надеюсь, что нет! – негромко парировала Мари и решительно толкнула массивную дверь кабинета коменданта. – Ну что, так долго? Идем, Макс!

Брат, всё это время молча наблюдавший за сестрой, лишь покачал головой с гримасой, балансирующей между раздражением и гордостью.

Его единственная сестра была невероятно красива. Он замечал это с детства. За ней ухлёстывали и сыновья аристократов и мальчишки из города, напрашивающиеся на работу к их дяде. Однажды он даже подслушал разговор дяди с каким-то мужчиной, предлагавшим огромные деньги за право жениться на его племяннице. Мари тогда было всего одиннадцать. Брат девушки, в затянувшейся молчаливой паузе дяди успел не на шутку испугаться за сестру. Почему-то ему вдруг пришла в голову мысль, что дядя может посчитать этого человека выгодной партией. За какой-то короткий миг, Максимилиан успел придумать план побега. Он не мог позволить испортить жизнь своей сестренке.

В тот вечер дядя был особенно зол. Он выгнал гостя, не посмотрев на его титул, и направился к спальне своей маленькой племянницы. Герцог души не чаял в ней, любил ее всем сердцем. Как и ее шестеро старших братьев.

Правила академии запрещали студентам проживать за пределами академического замка. К тому же, это было бы крайне неудобно. Ближайший город, Мирин, находился в двадцати минутах ходьбы, а верхом Мари никогда не ездила, каждый раз нанимать же повозку было бы неудобно. Всё указывало на то, что Мари придётся поселиться в общежитии, хоть оно и было исключительно мужским. Но герцог и здесь приложил все усилия.

Пройдя внутрь комендантской комнаты, они оказались в небольшой, до тошноты чистой приёмной. За простым деревянным столом, заваленном кипами бумаг, сидел низенький, кругленький мужчина. Его голова была покрыта короткими седыми волосами, торчащими ёжиком, а над тонкими губами красовались поистине великолепные, пышные усы, закрученные вверх. Он что-то яростно строчил пером, но, услышав шаги, резко поднял на вошедших взгляд.

– А, новички! Крайнсы, – произнёс он, откладывая перо. Его голосок оказался на удивление звонким и чётким.

– О, какие великолепные усы! – воскликнула Мари, не в силах сдержаться. – Прямо как у моржа с картинок в дядином атласе! Вы их на ночь в папильотки закручиваете?

Комендант замер, его щёки слегка порозовели. Максимилиан сдавленно хмыкнул.

– Мари, ради всего святого…

– Что? Они же действительно прекрасны! – парировала девушка, ничуть не смущаясь.

Мистер Бэрингтон судорожно выпрямился, пытаясь вернуть себе официальный тон.

– Я комендант этого учреждения, мистер Бэрингтон. У меня для вас есть список правил, которые вы обязаны…

– О, не волнуйтесь, мы с правилами на «ты»! – весело подхватила Мари. – В Кастельгаре я половину сама придумала, когда дядюшка…

– Мари! – тихо, но строго предупредил брат.

Комендант, явно сбитый с толку, нервно откашлялся и переведя взгляд на стол, начал рыться, перебирая бумаги. Спустя мгновение он достал два листка.

– Мистер Гринвель, наш ректор, ждёт вас завтра в семь утра. Не опаздывайте.

– Семь? – на лице Мари отразилось неподдельное страдание. – Но в это время даже солнце ещё толком не проснулось! Неужели нельзя попозже? Ну, на девять хотя бы?

– Мари, замолчи, – прошипел Максимилиан.

– Церемонию начала учёбы вы пропустили, – продолжал комендант, снова бросая на Мари многозначительный взгляд. – Все уже получили расписания, книги, формы и заняли места в общежитии. Все… кроме вас. Поэтому советую не задерживаться у меня, а по скорее идти по своим делам! Что касается правил, единственные два исключения… помимо вашего присутствия… – он замолчал, ожидая очередных словесных вставок, но девушка лишь ждала продолжения – Вам разрешено не носить форму, кроме занятий по боевым искусствам. И вам выделена отдельная комната, поскольку вы… э-э-э… леди…

– И слава Богу, что отдельно. Макс по ночам храпит, как лесопилка!

Комендант сунул им в руки листки, металические ключи и отчаянно ткнул пальцем в сторону коридора:

– Вот ваши ключи и расписание! Отбой в десять, подъём в пять! Никаких поблажек!

– Пять?! – это был уже настоящий вопль. – Но это же…

– СВОБОДНЫ! – рявкнул комендант и схватился за сердце, как будто пережил нападение диких зверей.

Максимилиан быстро подхватил сестру под локоть и потащил прочь, пока она не успела возмутиться по поводу режима дня.

***

В солнечном герцогстве Кастельгар, в его сердце – столице Альбастан, высился замок, будто высеченный из единой глыбы белого мрамора. На закате его стены пламенели в лучах уходящего солнца, отражаясь в лазурных водах залива.

В просторном трапезном зале, за длинным дубовым столом, сидели семеро. Во главе, словно скала, восседал сам герцог Виктор Эдмонд. Мужчина лет шестидесяти, с гордой осанкой, сединой в тёмных волосах и мудрыми, усталыми серыми глазами. По правую руку от него – его старший племянник и правая рука, Артур Крайнс. В свои 28 он был воплощением сдержанности и ума, единственным из братьев, кого безоговорочно считали серьёзным человеком. Слева от герцога расположился 25-летний Джулиан, а рядом с ним – его новоиспечённая жена Луиза, дочь графа Айронвела. Она периодически издавала тяжёлые вздохи, что было вполне простительно при её шестимесячной беременности. Напротив сидел Себастьян, второй по старшинству, командующий «Серебряным флотом» – личной гвардией Виктора. Он перебрасывался репликами с четвёртым братом, 23-летним Габриэлем, отвечавшим за дипломатию и торговлю. Обходительный и красноречивый блондин, знавший толк в роскоши, которую с таким успехом продавал. И, наконец, напротив него, скучающе ковырял вилкой в изысканном рагу самый младший из присутствующих братьев, Кристиан. Прагматичный и дотошный ум инженера, он управлял алмазными копями и мастерскими, бывшими гордостью Кастельгара.

Тишину внезапно нарушил именно он, с силой отодвинув тарелку.

– Не могу больше. Жизнь без неё стала невыносимо скучной. Мне даже не с кем поговорить! – в его голосе звучала неподдельная тоска.

Габриэль, поправляя манжет, ехидно улыбнулся:

– Я, наоборот, рад, что Макс и Мари наконец-то стали жить самостоятельно. Они совсем изнежились здесь, в Альбастане.

– И всё же, негоже девушке находиться в мужской академии, – вставил своё веское слово Артур, его сдержанный тон немедленно привлёк всеобщее внимание. – Какие бы амбиции у неё ни были, репутация…

– Репутация? – Джулиан фыркнул, нежно поглаживая руку супруги. – С её-то характером? Она скорее всех этих бойцов-мужчин за пояс заткнёт, и их репутацию погубит.

– Соглашусь с Артуром! – воскликнул Кристиан. – Кому я теперь буду показывать новые чертежи? Кто поймёт гениальность многоступенчатого шестерённого механизма? Вы? – он с презрением обвёл взглядом братьев. – Вы все мыслите категориями кораблей, договоров и бриллиантов. А она… она мыслила как инженер!

За столом поднялся гвалт. Спор о целесообразности обучения Мари в академии грозил перерасти в привычный хаос. В самый разгар этого галдежа Луиза, как ни в чём не бывало, тихо сказала:

– Джулиан, милый, передай, пожалуйста, мёд.

Тот, не прерывая горячей дискуссии с Габриэлем о феминизме на Севере, автоматически протянул ей резную пиалу с золотистым мёдом.

Виктор Эдмонд устало вздохнул и провёл ладонью по лицу. Он и сам начал жалеть, что согласился отпустить её. Максу бы пошло на пользу, а вот Мари… его цветочек… должна была всегда оставаться рядом, пока он не состарится и не умрёт. Так он думал, подперев щеку ладонью и наблюдая за разгорающимся бардаком.

Он ещё раз, уже громко, вздохнул и неожиданно резко хлопнул ладонью по столу. Стеклянные бокалы звякнули. В зале воцарилась мгновенная тишина, которую нарушил лишь испуганный вздох Луизы.

– Луиза, девочка моя, прости, что напугал, – мягко сказал ей герцог и перевёл суровый взгляд на племянников. – Не знаю, к чему это приведёт, но раз она так хотела стать следователем – пусть. В конце концов, сейчас и на Севере правит герцогиня. Чем моя племянница хуже? Ради Бога, не галдите! Сердце и так не на месте из-за этой несносной девчонки!

Луиза, оторвавшись от трапезы, ласково заметила:

– Будет вам, ваша светлость. Рядом с Мари – Макс. Он не даст её в обиду. К тому же, герцогская кровь! Кто посмеет покуситься на них? Разве найдутся в королевстве такие смельчаки?

За столом вновь пробежала волна гогота, на этот раз довольного и даже самодовольного. Но герцог, покачав головой, вновь прервал её.

– Гордыня и самого сильного делает слабым, – тихо произнёс он, будто себе самому. Его взгляд задумчиво скользнул за пределы зала, через открытое окно, где простирались бескрайние воды. Туда, где по другую сторону моря, в холодных горах, стояла Академия, и где сейчас были двое его птенцов.

***

Мари сжала в ладони холодный металл ключа, пока её брат изучал свою латунную бирку.

– Двести девятый, – прочёл Максимилиан. – Должен быть где-то на втором этаже.

– А у меня пятьсот первый! – воскликнула Мари, переворачивая свой ключ. – Интересно, это на самом верху?

Поднявшись по лестнице на самый верхний, пятый этаж, они обнаружили, что он кардинально отличался от шумных галерей внизу. Здесь был лишь один короткий, тихий коридор, заканчивавшийся единственной дверью. На тёмной дубовой поверхности ярко выделялась латунная табличка с цифрой 501.

Раньше здесь располагались апартаменты преподавателя, ответственного за дисциплину. И с недавних пор эта надобность отпала.

Имя Самуэля Икирсона, декана военно-стратегического факультета, было синонимом железной воли и безупречного порядка. Под его началом вопрос дисциплины решался сам собой, без необходимости держать надзирателя прямо в логове студентов. И, как оказалось, это пошло на руку ректору, предоставившему в ее распоряжение эти идеально отгороженные от всех мужчин апартаменты.

Мари с лёгким волнением вставила ключ в замочную скважину. Прозвучал громкий, сочный щелчок.

Тяжёлая дубовая дверь заскрипела пропуская брата в след за Мари. Она замерла на пороге, впитывая впечатления.

Просторная комната встречала её прохладой и сдержанным, почти суровым величием. Справа, у стены в самом углу, стояла одна-единственная, но широкая кровать с высоким деревянным изголовьем, застеленная строгим шерстяным покрывалом. Рядом возле окна притулился простой письменный стол с массивным бронзовым подсвечником. На другой стороне стены возвышался широкий шкаф из тёмного дерева, а рядом с ним виднелась ещё одна дверь, обещающая уединение в уборной. Под ногами мягко утопал широкий ковёр в тёмно-бордовых тонах, поглощающий шаги. Взгляд скользнул вверх по стенам, мимо огромной, поразительно детализированной карты королевства, к белому потолку, украшенному простой, но элегантной лепниной.

Воздух пах чем-то чужим, мужским – запахом предыдущего хозяина, который так и не выветрился до конца.

– Ну что, сестрёнка, тебя поселили в королевских покоях, – раздался за спиной голос Максимилиана, нарушивший тишину.

Мари повернулась к нему, и её лицо озарила не просто улыбка, а сияние полномасштабного вдохновения.

– Понимаешь, Макс, комната, конечно… солидная, – начала она, делая широкий жест рукой, – но в ней нет ни капли души! Слишком уж всё по-мужски, строго и скудно.

Она подбежала к центру комнаты и закружилась на ковре, её платье взметнулось вокруг.

– Но это же прекрасно! Пять лет! Целых пять лет! – она остановилась и указала пальцем на шкаф. – Этот монстр отлично встанет вот там, у той стены. Кровать мы передвинем к окну, чтобы солнце будило по утрам! И этот стол… ему нужна новая столешница, светлая, чтобы не давило! И ткани… лёгкие, воздушные занавеси! И пару сундуков для безделушек!

Максимилиан смотрел на неё, и его лицо постепенно выражало всё большее и большее страдание. Он закатил глаза с таким видом, будто она только что предложила перекрасить фасад академии в розовый цвет в горошек.

– Господи, девочка, тебе бы только переставлять да украшать, – он с раздражением провёл рукой по волосам. – Ладно, мечтай. Я пойду, посмотрю свою берлогу. Двести девятый номер. И не вздумай никуда соваться без меня, ясно? Сейчас тут всё чужое, и ты не знаешь правил.

– Угу, – бодро ответила Мари, уже мысленно развешивая по стенам картины и расставляя вазоны с цветами. Она даже не заметила, как брат, покачав головой, развернулся и вышел.

Дверь захлопнулась, оставив её одну в центре просторной комнаты, но Мари этого уже не слышала. Она стояла, уставившись в пустоту, а перед её мысленным взором уже расцветал новый, преображённый мир – её мир.

Комната постепенно погружалась в вечерние сумерки. Разложив свои вещи с непривычной аккуратностью, Мари сняла шляпку и упала на прохладное покрывало. Пыльный луч заходящего солнца, пробивавшийся сквозь высокое окно, золотил простую лепнину на потолке. Она уставилась на эти гипсовые завитки, размышляя о прошедшем дне.

Сначала мысли были яркими и стремительными, как вспышки фейерверка: «Завтра увижу классы… Надо будет найти библиотеку… Интересно, какие там книги?.. А форма для боевых искусств… наверное, неудобная…»

Но постепенно, по мере того как за окном гасла заря, гас и её внутренний восторг. Эйфория, что держала её на плаву все эти часы, испарилась, словно её и не было. И на смену ей, тихой, холодной волной, пришла тревога.

Она лежала в полной тишине, и эта тишина была иной, нежели в её комнате в Кастельгаре. Та была наполнена привычными звуками замка – отдалёнными голосами слуг, скрипом половиц, знакомыми шагами дяди в коридоре. Эта же… была абсолютно пустой и чужой.

И тут её накрыло. Словно ледяной водой.

Дяди нет рядом.

Этой простой, очевидной мысли было достаточно, чтобы в груди что-то сжалось в тугой, болезненный комок. Его не было в соседней комнате. Он не придёт проверить, как она спит. Не сможет защитить.

Архитектура, планы перестановки – всё это разом отступило, как декорации после спектакля. Теперь её мысли, беспокойные и резкие, крутились вокруг людей.

«Все они уже знакомы… а я чужая. Они смотрят на меня как на диковинку. А преподаватели…» В памяти всплыло суровое лицо пристава. «Они все такие строгие. А если я сделаю что-то не так? Если не справлюсь? Все будут смеяться. Все эти рослые, сильные парни… они презирают слабость. А я…»

Она сжала пальцами ткань покрывала. Паника, тёмная и липкая, подползала к горлу, заставляя учащённо биться сердце.

«Почему я вообще решила, что смогу?» – пронеслось в голове с пронзительной ясностью. Она всегда мечтала стать детективом, мечтала оказаться в гуще приключений, но теперь понимала, что не представляла их себе по-настоящему. Она представляла себе славу, открытия, но не эту гнетущую пустоту и страх в одиночестве.

Она росла в идеальных, тепличных условиях. Герцог оберегал её как зеницу ока. Даже на балах в соседних владениях она бывала считанные разы, и то под неусыпным присмотром. Мир за стенами Кастельгара был для неё книгой с красивыми картинками. Теперь же книга открылась, и она оказалась внутри – без ориентиров и защиты.

– Всё хорошо, – шепнула она сама себе, но голос прозвучал слабо и неубедительно. – Ты справишься. Ты же Крайнс.

Но эти слова, обычно вселявшие в неё уверенность, сейчас казались просто набором звуков. Впервые в жизни она почувствовала себя не герцогской племянницей под сенью могущественной семьи, а просто Мари – маленькой, испуганной девочкой в огромном, безразличном к ней мире.

Она повернулась на бок и прижалась лбом к прохладной стене, пытаясь заглушить нарастающий гул тревоги. Приключение, о котором она так мечтала, внезапно обрело реальные, пугающие очертания.

2 глава

Мари проснулась не отдохнувшей, а измотанной, словно провела ночь в беге по лабиринту собственных страхов. Тревожность не ушла за ночь – она выросла, созрела в тишине, и теперь она безжалостно давила в сердце.

Умывание, сборы – всё происходило на фоне этой звенящей тишины, нарушаемой лишь стуком её собственного сердца. Она надела своё самое воздушное, лёгкое платье —батиста и кружева, и накинула шаль, легкую, сотканную будто из паутины. Пальцы, привыкшие к этому ритуалу, сами заплели у висков тонкие косички, собрав их на затылке в изящный узел. Каждое движение было отточенным, почти механическим, попыткой укрыться в коконе привычных вещей.

В кожаную папку, пахнущую дорогой выделки и обещанием новых знаний, она аккуратно уложила тонкие листы пергамента, изящную дорожную чернильницу, перо и карандаш. Но даже эти приготовления не могли рассеять гнетущую атмосферу. Солнце только поднималось, заливая комнату холодным, безразличным светом.

И вот она стояла у двери, вцепившись в папку так, что костяшки пальцев побелели. В этот момент снаружи, пронзая толщу стен, прозвенел оглушительный колокол. Мари вздрогнула всем телом, сердце болезненно ёкнуло, отдаваясь в висках. Она вспомнила. Пять утра. Подъём. Сейчас все будут вставать. Проснётся и Макс. Было ещё очень рано, надо было подождать пока он соберется.

Мари отошла от двери и опустилась на идеально заправленную кровать, складки платья безвольно упали вокруг. Она уставилась на дверь, гипнотизируя деревянную панель, мысленно уговаривая себя.

«Не смотри на них. Игнорируй. Не бойся. Вчера же всё нравилось? Вчера это было приключением…»

Но сейчас это пугало. Да, нравилось, но пугало до дрожи, до тошноты. Тихий, бессильный стон вырвался из её груди. Она смахнула предательскую каплю, успевшую скатиться по щеке и наклонившись, опустила голову на колени. Горечь собственной слабости была отвратительна. Она злилась на себя, яростно и беспощадно, но не могла по мановению руки стать сильнее, перестать чувствовать, перестать бояться.

Снизу, словно отголоски надвигающегося прилива, донеслись первые шаги, сдержанный гомон пробуждающегося общежития. Время истекло. Мари поднялась с кровати, снова подошла к двери. Ещё две слезы, быстрые и горячие, прожгли ей щёки, но она смахнула их рукавом с отчаянной резкостью. Глубокий, прерывистый вдох. Выдох – через поалевшие от покусывания, губы.

Она вновь закусила нижнюю губу до боли, и, не дав страху нового шанса, резко потянула на себя ручку. Дверь открылась, впуская в её маленькое убежище шум чужой, уже начавшейся жизни.

Широкая каменная лестница казалась в тот миг самым длинным и опасным путём в её жизни. Снизу уже хлопали дверьми. Четвертый этаж оживал. В общих уборных создавалась очередь. Мужской смех студентов разносился эхом.

Едва её туфли коснулись последней ступени четвертого этажа, волна внимания накатила на неё, почти осязаемая. Разговоры стихли, сменившись шепотом и приглушённым смешком. Десятки глаз прилипли к её фигуре в невесомом платье, будто пытаясь прожечь ткань. Многие из них были с оголенным торсом. Очередь у другого конца коридора, все рослые парни, кто-то с перекинутым через плечо полотенцем. Не готовая к такой картина, девушка замерла округлив глаза. Даже рот приоткрылся от изумления. Мари залилась ярким румянцем и так резво отвернулась, что часть ее локонов перебросилось через плечо.

Послышался хохот довольных мужчин. Некоторые тут же выпрямились, выставляя напоказ рельефы мышц.

– Мисс, идите к нам! Мы вас пропустим без очереди! – крикнул кто-то из толпы.

Мари прикрыла лицо ладонью будто ширмой от вида полуобнаженных мужчина, намереваясь спуститься как можно быстрее.

Тут один из студентов поднимающийся с третьего на четвертый заметил ее. Он уставился на студентку, все так же поднимаясь. Парень будто гипнотизированный поднялся на четвертый и продолжил свой путь на пятый, совершенно забыв что дальше ему и не нужно. Он был так очарован девушкой, что взгляда не мог оторвать, хоть ноги и несли его вперед. Так он и пропустил ступень, споткнулся о собственную неловкость и с грохотом растянулся на ступенях, вызвав новый взрыв хохота.

Популярность Мари возрастала с немыслимой скоростью. Даже когда она просто спускалась на несчастный второй этаж. Кто-то присвистывал, кто-то бросал двусмысленный комментарий о том, что «в академии стало куда красивее».

Яркое внимание рябило в глаза. Оно было для нее на столько инородным, что девушка физически ощущала свое раздражение, но она не могла его показывать. Девушка понимала, покажи им слабость и они почувствуют еще большую вседозволенность. Поэтому Мари глубоко вздохнула, подняла подбородок высоко, взгляд обратила вперед, в некую невидимую точку и пошла. Нет, не пошла. Она парила. Внешне – это была гордая, холодная львица, проходящая сквозь стаю назойливых шакалов. Она не обернулась на хохот, не ответила на свист, не удостоила взглядом ни одного из них. Лишь пальцы, вцепившиеся в её кожаную папку, сжались так, что побелели, выдавая дикий, сковывающий страх. Но этого никто не видел.

Она спустилась на второй этаж, ощущая на спине жгучие взгляды. Игнорируя распахнутые двери комнат и новые порции любопытства, она почти бегом дошла до заветного номера 209. Здесь, в относительной тишине, её гордая маска на мгновение дрогнула. Она постучала – нетерпеливо, отчаянно, жаждая увидеть единственное родное лицо, своего рыцаря-брата, своё спасение.

Дверь открылась. Но за ней стоял не Макс.

Перед ней был высокий парень с каштановыми волосами и тёмными, миндалевидными глазами. Его лицо, увидев её, застыло в сложной, мгновенно пронесшейся гамме эмоций. Сначала – обычное удивление от незнакомого гостя. Затем – поразительное, на долю секунды, ошеломление. Он знал, что Крайнс привёз сестру, кто об этом не знал? Но он не ожидал… этой хрупкой фигурки с большими, полными скрытой паники глазами, этой тонкой шеи и этих изящных рук, сжимающих папку. Что-то в его взгляде дрогнуло, на миг став просто человеческим восхищением, прежде чем его сознание наложило поверх привычную маску вежливой отстранённости.

– Доброе утро, – произнёс он ровно, учтиво. – Я Дорс.

Мари, сбитая с толку его появлением, на мгновение смутилась и отступила на шаг.

– Д-доброе утро, – прошептала она, но затем, вспомнив свою роль, выпрямилась и уже более уверенно продолжила: – Позови, пожалуйста, Максимилиана.

Дорс на секунду застыл, его взгляд, всё ещё не отрываясь, скользнул по её лицу, будто пытаясь что-то прочесть. Потом он просто кивнул.

– Конечно.

Он отступил вглубь комнаты, и Мари услышала его спокойный голос:

– Крайнс, к тебе.

Из глубины вышел Макс, на ходу вытирая полотенцем ещё мокрые от умывания волосы. Увидев сестру, его брови поползли вверх от удивления.

– Мари? Я же говорил, поднимусь к тебе. Зачем ты спустилась одна?

– Тут везде людно, – ответила она, стараясь, чтобы голос не дрожал. – И я не смогу всё время ходить с тобой под ручку. У тебя свои занятия, у меня свои. Просто… поторопись, пожалуйста. Нам нужно к ректору.

Макс внимательно посмотрел на неё, заметил малейшее напряжение в уголках её губ, тень в обычно сияющих глазах. Его собственное лицо стало серьёзным.

– Хорошо, – коротко кивнул он. – Дай мне две минуты.

Он отошел вглубь комнаты и быстро начал одеваться, а Мари осталась стоять в дверях, ощущая на себе тяжёлый взгляд Дорса, который стоял в стороне, и продолжал наблюдать, складывая свои вещи. Она не смотрела на него, но чувствовала этот взгляд на себе – любопытный, оценивающий и до мурашек странный.

Они вышли из общежития, и тяжелая дверь захлопнулась, наконец-то оградив Мари от липких взглядов. Свежий утренний воздух ударил в лицо, но не смог смыть остатки напряжения. Они сделали несколько шагов по мощёной дорожке в сторону главного корпуса, как Макс положил ей руку на плечо и остановил.

– Ну, сестрёнка, рассказывай! – потребовал он, внимательно вглядываясь в её лицо.

Мари перевела на него взгляд, сделав удивлённые глаза.

– Что рассказать?

– Не притворяйся, – парировал брат, не отводя взгляда. – Ты вся зажата, как струна. Говори.

Её защита рухнула мгновенно. Плечи поникли, и слова полились наружу, горячие и несвязные, как будто она боялась, что если остановится, то снова замкнётся в себе.

– Я не знаю, Макс… Может, я зря всё это затеяла? – прошептала она, глядя куда-то в сторону. – Все эти взгляды… они такие тяжёлые. Мне кажется, я не справлюсь. Я не такая сильная, как ты. Мне страшно, что у меня ничего не получится, что все будут надо мной смеяться. И так тяжело… так непривычно…

Макс слушал её, не перебивая. Потом мягко, но твёрдо повернул её к себе.

– Слушай меня. Ты сама прекрасно знаешь, что это всё временно. Это просто адаптация. Понимаешь? Ты сменила условия жизни, и тебе тяжело – это абсолютно нормально. Через неделю ты ко всему привыкнешь и будешь сама хохотать над своим сегодняшним страхом.

Мари удивлённо подняла на него глаза, и в них мелькнул проблеск любопытства сквозь пелену тревоги.

– Адаптация? Условия жизни? – переспросила она, и в её голосе зазвенел почти забытый за сегодняшнее утро поддразнивающий тон. – Боже мой, Макс, где это ты выучил такие умные слова? Ты вчера вечером учебник по психологии проглотил?

Парень фыркнул, и на его лице появилась привычная, немного самодовольная ухмылка. Он выпрямился, с комичной важностью поправив воротник рубашки.

– Я теперь, на минуточку, не абы кто, а студент элитной академии. Мне положено умные слова знать.

Мари не сдержала смеха. Короткого, звонкого, который вырвался наружу вопреки всем её переживаниям и на мгновение разогнал тучу над её головой. Она толкнула брата в плечо, а он, рассмеявшись в ответ, обнял её за плечи, и они пошли дальше – два Крайнса против целого нового мира.

Заходя в каменную громадину главного корпуса, сложно было не останавливаться на каждом углу, разглядывая то один широченный коридор, то другой, перетекающий из первого, то витую лестницу с узорчатыми перилами. Студентов здесь было крайне мало – сейчас время завтрака. И оттого возможность прочувствовать величие когда-то неприступного замка и ощутить себя муравьём в доме великана была особенно чарующей.

Мари с братом пришлось дважды спрашивать дорогу до ректората. Сначала молодой человек, недостаточно молодой, чтобы быть студентом, показал им путь, но ребята быстро заблудились. Пришлось спросить уже у мужчины немного по старше, но тоже молодого и определённо преподавателя. Он объяснил ясно и понятно, не забыв бросить заинтересованный взгляд в адрес девушки. В третий раз спрашивать не пришлось – они добрались.

Просторный холл, разделяющий несколько кабинетов. Диванчик у стены – и, собственно, всё. Двери в кабинет ректора отличались от остальных. Они были массивными, тяжёлыми, уходящими почти под потолок. За ними была небольшая каморка с забитым небольшим стеллажом свитков, пергаментов и книг, и сидевшего за столом секретаря ректора. Молодой парень с копной светло-рыжих волос поднял взгляд на посетителей.

– Полагаю Крайнсы? – спросил он. – Проходите, мистер Гринвель ждет вас.

Кабинет ректора был таким же внушительным, как и его хозяин. За широким столом из тёмного дуба сидел мужчина, в чьей позе и взгляде без труда угадывался бывший генерал. Широкие плечи, коротко стриженные седые волосы, пронизывающий взгляд – всё выдавало в нём человека, привыкшего командовать.

– Крайнсы, – его голос был низким и глуховатым, отчего в тишине кабинета слова звучали особенно весомо. Он кивком указал на ряд стульев для посетителей возле стены. Брат с сестрой поздоровавшись присели туда.

– Добро пожаловать в Академию. Вы пропустили вчерашнее общее собрание, поэтому основные правила усвоите по ходу дела. Главное – дисциплина. Она здесь превыше всего.

Его взгляд остановился на Мари.

– Мисс Крайнс, для вашей безопасности мы выделили вам отдельные покои. Надеюсь, они соответствуют ожиданиям. Так же форму, которую вам выдадут, необходимо будет носить только время занятий у мистера Икирсона. В остальном случае вы вольны одеваться как заблагорассудится. Только умоляю, без броских парадных платьев, все таки это суровое учебное заведение! – Он многозначительно посмотрел на девушку, хотя и заметил, что то что на ней сейчас не было броским. В его солдатской голове были картины куда страшнее, с розовыми необъятными платьями и бесконечными рюшками.

– Вам обоим – продолжил ректор – необходимо получить форму в снарядной палате, что в цокольном этаже под трапезной. Там же выдадут всё необходимое обмундирование. Списки учебной литературы – у моего секретаря. Библиотека находится в западном крыле, вы пройдёте мимо тренировочных залов.

Мари, до сих пор слушавшая молча, тихо, почти робко спросила:

– А… а если мы не найдём? Там, в западном крыле… Мы ведь можем опоздать, и это создаст плохое отношение между нами и преподавателями. А нам бы не хотелось, что бы нас… ругали… – в её голосе отчётливо читалась тень тревоги.

Мистер Гринвель, несмотря на всю свою суровость, смягчил выражение лица. Он даже позволил себе едва заметную улыбку.

– Везде есть таблички, заблудится будет сложно. А что касается отношений… Не волнуйтесь, мисс Крайнс, – произнёс он, и его голос на мгновение утратил стальные нотки, став почти отеческим. – Все преподаватели и студенты, присутствовавшие вчера в парадном зале, были осведомлены о вашем прибытии и важности вашей безопасности. – Он сделал небольшую паузу, давая словам улечься. – Если кто-либо посмеет причинить вам малейшее неудобство или проявить неуважение к племяннице самого влиятельного герцогства в королевстве и единственной леди в стенах Академии, будьте уверены, он будет наказан самым суровым образом.

Мари заметно изменилась в лице. Напряжение в её плечах ослабло, осанка выпрямилась, а во взгляде вновь зажёгся знакомый брату огонёк уверенности.

– Благодарю вас, мистер Гринвель, – она искренне улыбнулась. – Я очень ценю вашу заботу.

Поклонившись, брат с сестрой вышли из кабинета. За дверью их уже ждал рыжеволосый секретарь. Без лишних слов он протянул им два аккуратных списка.

– Ваш перечень литературы. Снарядная палата – вниз по главной лестнице, направо и до конца коридора. Библиотеку найдёте по указателям в западном крыле. Удачи.

Дверь кабинета ректора мягко закрылась за спинами Мари и Макса. Они стояли в просторном холле обдумывая, куда направиться дальше – к складу обмундирования или в библиотеку.

Эту минуту относительного спокойствия прервал чёткий, сухой голос, прозвучавший прямо за спиной Мари.

– Мисс Крайнс, я полагаю?

Она обернулась и встретилась взглядом с высоким, худощавым мужчиной в безупречно сидящем мундире и черными волосами, зализанными назад. Его поза, выражение лица и сам воздух вокруг него излучали холодную, неоспоримую официальность. На Макса он бросил короткий, оценивающий взгляд черных как ночь глаз, будто проверяя галочку в списке, и сразу же вернул всё своё внимание к девушке.

– Дориан Вейс. Ваш академический куратор, – представился он. – Вы отсутствовали на вчерашней церемонии открытия и обязательном брифинге для новичков. Мне потребуется ваше объяснение.

Мари вначале не восприняла это как упрёк.

– А, церемония! – воскликнула она с лёгкой улыбкой. – Мы просто не успели к её началу. Наше прибытие было запланировано на вечер, мы физически не могли присутствовать.

Вейс не моргнул глазом.

– «Не успели» и «не присутствовали» – это два разных описания одного итога: нарушения. Академический регламент чёток. Все студенты обязаны прибыть к объявленому времени. Ваши личные логистические трудности не являются смягчающим обстоятельством в глазах Устава.

– Но это же несправедливо! – вырвалось у Мари, хотя внутренний голос уже кричал ей замолчать. – Мы не виноваты, что корабль…

– Виноваты, – холодно парировал Вейс. – Виноваты в том, что не предусмотрели форс-мажоры. Виноваты в том, что не явились для немедленной отметки у куратора по прибытии, что предписано тем же регламентом, параграф 4, подпункт «Б». Вы уже находитесь в академии, мисс Крайнс. Здесь ваши прежние понятия о «справедливости» подлежат пересмотру в соответствии с нашими правилами.

Мари почувствовала, как по щекам разливается краска, а внутри всё закипает от возмущения. Но вместо того, чтобы сжать кулаки, её пальцы расслабились. Она подняла глаза выше, смотря прямо ему в глаза, и на её лице расцвела улыбка – ослепительная, чисто женственная и оттого вдвойне опасная. Её голос стал сладким и лёгким.

– Конечно, мистер Вейс, – произнесла она, и в её синих глазах, казалось, искрилось самое почтительное внимание. – Вы абсолютно правы. Я полностью осознаю свою оплошность и сделаю всё, чтобы исправить это впечатление. Вы получите самого примерного студента.

Она даже слегка наклонила голову, исполненная мнимой покорности, но её взгляд, прямой и полный скрытого вызова, говорил ровно об обратном.

Дориан Вейс не дрогнул, но его собственные глаза сузились до щелочек. Он медленно, почти незаметно склонил голову, изучая её с новым, ещё более пристальным интересом – как хищник, почуявший не ягнёнка, а другого хищника в овечьей шкуре.

– Надеюсь, что так, – проговорил он, и его голос приобрёл ещё более металлический оттенок. Он достал из внутреннего кармана мундира свой блокнот и сделал в нём короткую, резкую пометку. – В качестве компенсации за упущенное время, вы самостоятельно изучите первые три главы Академического кодекса. Я проверю ваши знания завтра перед первым занятием. Не опаздывайте.

Вейс, не сказав больше ни слова, резко развернулся и удалился своим беззвучным шагом.

Максимилиан свистнул себе под нос.

– Надо же. Кажется, ты только что объявила ему войну.

Улыбка мгновенно исчезла с лица Мари, сменившись холодной яростью.

– Он хочет правил? Он их получит. Буква в букву. Посмотрим, как ему понравится его же собственная игра.

Спуск в снарядную палату был похож на паломничество в подземное царство. Винтовая каменная лестница уводила их вглубь, в прохладный, плохо освещённый цокольный этаж.

За массивной прилавной стойкой стоял лысый, молчаливый кладовщик с лицом, не выражавшим ровным счётом ничего. Процесс напоминал бездушный конвейер. Макс назвал их фамилии, и мужчина, не проронив ни слова, начал сгребать с полок груду обмундирования. Чёрные шерстяные мундиры, более простые полевые рубахи, поясные ремни с бляхами – всё это летело на прилавок. Сверху с глухим стуком он бросил два тренировочных меча в потертых ножнах – затупленные, но всё ещё внушительные. Затем последовали кипы пергамента, баночки с чернилами, щётки для сапог и вакса. Венцом этого айсберга стали две пары грубых, негнущихся сапог.

Мари, достав свою пару, с ужасом примерила взглядом.

– Простите, но это не мой размер, —заметила она, поднимая тяжёлую обувь. – Они мне будут огромны. Нет ли размера… ну, хоть немного меньше?

Кладовщик медленно перевёл на неё свой хмурый взгляд, в котором читалась вся глубина профессионального безразличия.

– Нет, – коротко отрубил он.

– Но я не смогу в этом заниматься! – уже с отчаянием в голосе настаивала Мари. – Я буду спотыкаться на каждом шагу!

Он снова посмотрел на неё, и казалось, даже брови его не дрогнули.

– Меньше нет. – Он что-то чиркнул в своей толстой ведомости и грубо сунул её им для подписи, отметив, что имущество получено.

Сгибаясь под тяжестью казённого груза, они побрели обратно в общежитие, чтобы сбросить первую ношу, а затем проделали такой же долгий путь в библиотеку. Макс нёс все свои книги и добрую половину сестринских. Снова поднявшись в комнаты, они наконец смогли перевести дух.

Максимилиан сразу спустился вниз, что бы переодеться в новую, пахнущую складом форму. Мари же, достав своё расписание, бегло его изучила и, отложив в сторону лишь несколько необходимых учебников и канцелярию, собралась снова.

Девушка выскользнула из комнаты, предпочитая томительному ожиданию в четырёх стенах тревожное, но необходимое уединение в холле.

За всеми этими хлопотами – палатой, библиотекой, переодеванием – время текло неумолимо. Звонок, возвещающий о начале занятий, прозвенел, когда они уже выходили из общежития. Брат и сестра, так и не успев позавтракать, с пустым желудком и полными руками, лишь переглянулись и ускорили шаг, каждый направляясь в свой первый в жизни учебный кабинет.

Мари шла, глядя прямо перед собой, чувствуя на себе десятки взглядов, так же спешащих в свои кабинеты. Кто-то свистел ей вслед, кто-то шептал: «Смотри, смотри…», но большинство просто молча пялилось, оценивая каждое движение.

Дверь в аудиторию казалась вратами в очередной круг ада. Сделав глубокий вдох, она толкнула ее и переступила порог.

Разговор, гулко звучавший в кабинете, резко оборвался. Все двадцать пар глаз студентов, уже занявших места, уставились на нее. Аудитория раскололась на два лагеря, как и вся академия ранее.

Восхищенные взгляды были откровенными, почти наивными. Некоторые парни, с горящими глазами, смотрели на нее, как на явившееся чудо. Их восхищение было чистым, хоть и неловким.

Но враждебные взгляды были куда весомее. Их испускали те, кто был поувереннее в себе. Или глупее. Один из них, коренастый детина с насмешливой ухмылкой, громко произнес, обращаясь ко всем:

– Ну что, похоже, нам будут не только тактику преподавать, но и уроки красоты. Надеюсь, «учебное пособие» не подведет.

В воздухе повисло напряжение. Мари почувствовала, как по спине бегут мурашки, но отступать было некуда. Она собралась с духом, чтобы парировать, но ее опередили.

С места у окна поднялся молодой человек, которого она раньше не замечала. Темные, коротко подстриженные волосы, строгое лицо и пара очков в тонкой оправе, сквозь которые смотрели поразительно яркие, спокойные зеленые глаза. Он не был похож на воина – скорее, на писца или ученого.

– Бейли, – его голос был тихим, но таким четким и весомым, что насмешки вмиг стихли. – Твоя глупость уже сама по себе является помехой для учебы. Не усугубляй. Если тебе не хватает мозгов, чтобы следить за материалом, это не значит, что все должны слушать твои примитивные комментарии.

Коренастый Бейли покраснел и пробормотал что-то невнятное, но не посмел перечить. Зеленоглазый юноша перевел взгляд на Мари. В его взгляде не было ни восхищения, ни вражды – лишь холодная, аналитическая оценка и тень усталого раздражения от происходящего цирка.

– Свободное место здесь, – он кивнул на соседний стул. – Пока что это самое безопасное место в аудитории. Если, конечно, ты не боишься заразиться интеллектом.

Его слова прозвучали не как дружелюбное приглашение, а как констатация факта и самое разумное решение в сложившейся ситуации.

Мари, все еще дрожа внутри от выброса адреналина, кивнула не забыв бросить испепеляющий взгляд на Бейли и прошла между рядами к указанному месту. Она села рядом с ним, тихо прошептав:

– Спасибо.

Парень лишь коротко кивнул, уже уткнувшись в конспекты, всем своим видом показывая, что инцидент исчерпан и пора переходить к делам поважнее. Для него она была не «девчонкой в Академии», а источником ненужного шума, который он эффективно устранил. И в этой деловой, безэмоциональной позиции Мари почувствовала неожиданное облегчение. Наконец-то с ней поступили не как с диковинкой или угрозой, а просто как с человеком, мешающим учебному процессу. Это было странно утешительно.

Мари, все еще пытаясь унять дрожь в руках, разложила перед собой перо и чистый лист пергамента. Сосед по парте углубился в конспекты, испещренные сложными схемами и формулами.

– Ты, кажется, единственный, кто здесь вообще готовился к занятию, – тихо заметила Мари, чтобы разрядить неловкость.

Он не поднял глаз, проводя линию под одним из уравнений.

– Подготовка – единственный способ компенсировать окружающий идиотизм. – Парень на мгновение замолчал и, наконец, бросил на нее короткий взгляд. – Ты, судя по всему, тоже не из тех, кто пришел сюда красоваться.

– Я пришла учиться, – просто ответила Мари.

– Все так говорят, – парировал молодой человек, возвращаясь к своим записям. – Пока не понимают, что «Основы тактической логики» – это не про героические подвиги, а про расчет снабжения для пятого дня осады.

– И про то, как отсутствие одного гвоздя в подкове может привести к потере целого королевства, – тихо добавила Мари, цитируя классический трактат.

Перо в руке соседа замерло. Он медленно повернул голову, и его зеленые глаза за очками впервые пристально сфокусировались на ней, изучая.

– Ты читала «Рассуждения о хрупкости систем» Вальтера де Томба?

– В оригинале, – кивнула Мари, чувствуя, как нарастает его интерес. – Мой дядя считал, что переводы искажают суть. Особенно в главе о каскадных последствиях в экономике.

Уголок губ молодого человека дрогнул в чем-то, отдаленно напоминающем улыбку.

– Большинство «умников» здесь с трудом выговаривают это название. Они предпочитают более… эффектные дисциплины. Фехтование, например.

– Фехтование – это прикладное применение той самой логики, – ответила Мари, в своей простой манере, закручиваясь на палец локон. – Неверный расчет дистанции – и твой изящный выпад превращается в самоубийственное падение. Это тоже система. Очень быстрая и очень жестокая.

Студент отложил перо. Теперь он смотрел на нее без тени прежнего раздражения, с живым, острым любопытством ученого, нашедшего редкий экземпляр.

– А дифференциальное исчисление? – спросил он, задавая своеобразный тест. – Ты знакома? Или герцогские племянники ограничиваются лишь гуманитарными науками?

Девушка довольно фыркнула и перекинула локоны за спину.

– Если ты о методах Ньютона и Лейбница для описания мгновенной скорости изменения функции, – ответила Мари, чувствуя азарт, – то да. Правда, я всегда находила подход Лейбница с его обозначениями более… элегантным.

Он смотрел на нее еще несколько секунд, а затем уверенно протянул руку.

– Саймон, можно просто Сай!

– Мари.

Девушка вложила свою тонкую ладонь в рукопожатии.

– Поразительно.

– Что именно? – спросила она переводя взгляд на свою чернильницу, крышку которой начала аккуратно откручивать.

– То, что за всей этой, – он сделал легкий жест рукой, словно обрисовывая ее внешность, – …внешней оболочкой, скрывается один из самых подготовленных умов, пересекавших этот порог. Со всеми остальными, – он кивнул на однокурсников, снова погрузившихся в свои разговоры, – мне приходится говорить на языке пятилетних детей, растолковывая азы. А я пытался увязать беседу вчера, поверь. Попытка была не самая лучшая. А с тобой… с тобой можно обсуждать Лейбница.

В его голосе прозвучала неподдельная, почти жадная интеллектуальная радость.

В этот момент дверь в аудиторию распахнулась, и на пороге появился преподаватель прикладной математики с толстой папкой под мышкой. Этого мужчину Мари видела раньше, – он указывал ребятам дорогу до ректората.

Преподаватель прикладной математики, представившийся как мастер Алрик Дон-Фейр, был молодым человеком, лет двадцати восьми. В его движениях не было вымученной важности старших профессоров, лишь энергия и увлеченность. Он не стал сразу сыпать формулами, а, облокотившись на кафедру, окинул взглядом аудиторию. И его взгляд, скользнув по рядам, на мгновение – дольше, чем того требовала протокольная вежливость, – задержался на Мари. В его глазах мелькнуло нечто большее, чем простая констатация нового лица: быстрое, почти рефлекторное восхищение, которое он тут же погасил, вернув себе профессиональную строгость.

– Доброе утро! Сначала сделаем перекличку.

Урок начался. Буквально в самых первых минут мастер увлек своих студентов в мир цифр, мир расчетов. Показывая, что даже такой предмет как математика может стать мощным орудием.

– Представьте, что вы не студенты, а командиры отряда, – говорил он после полчаса занятий. Его голос зазвучал с едва уловимой хрипотцой. – Ваш лагерь – здесь. Вражеский – вон на том холме. Между вами – река и один мост.

Он взял мел и начал выводить на доске не сухие символы, а схему, превращая алгебру в поле боя. Мари слушала, затаив дыхание. В его голосе не было и тени скуки – лишь искренняя увлечённость, которая мгновенно захватила её.

– Скорость переправы – пять человек в минуту. Ваше уравнение? – он прошелся взглядом по аудитории.

Все опустили головы стараясь казаться максимально незаметными, на сколько это можно было изобразить здоровым детинам. Мастер Алрик скользя взглядом по лицам остановился на белокурой девушки.

– Мисс Мари? – его взгляд, тёплый и заинтересованный, встретился с её глазами.

– Если N – численность отряда, а t – время, то N = 5t, – чётко ответила она, чувствуя, как на щеках проступает румянец от удовольствия.

– Верно! – он улыбнулся, и его лицо озарилось. – А если мост будет разрушен через два часа?

– Тогда t от 0 до 120 минут, и N = 5×120 = 600 человек. Остальным придётся искать брод.

Алрик кивнул, явно довольный. Он был новичком в преподавании, но талант к нему чувствовался сразу. Обходя ряды, он волей-неволей стал задерживаться возле её парты дольше, чем у других.

– Прекрасный ход мыслей, – сказал он, глядя на её записи. Его взгляд, против воли, скользнул по изгибу её шеи, задержался на ключице, опустился к разрезу платья… Он встрепенулся, смущённо откашлялся и резко повернулся к аудитории.

– Саймон! А вы как думаете? Согласны с решением?

Сай, единственный, кто следил за ходом задачи не менее внимательно, чем Мари, коротко хмыкнул – не столько в ответ на вопрос, сколько на явную слабость преподавателя.

– В принципе, логично, – равнодушно бросил он.

Алрик, стараясь вернуть себе профессиональное хладнокровие, прошёл к доске.

– Запомните, – сказал он, уже строже, – на поле боя такие расчёты спасают жизни. Безответственность здесь – преступление.

Стоило ему вернуться за свой стол, чтобы задать следующую задачу, как его взгляд снова сам собой потянулся к первой парте у окна.

В те моменты, когда все головы были склонены над конспектами, его маска строгого наставника на мгновение спадала. Он позволял себе украдкой наблюдать за ней. Его взгляд задерживался на изгибе ее шеи, на том, как солнечный свет, падающий из окна, играет в ее светлых волосах, превращая их в жидкое золото. Он видел, как закусывает нижнюю губу в момент наивысшего сосредоточения, и этот безыскусный жест казался ему невероятно притягательным. Вдруг в комнате стало жарко. Мужчина слегка расслабил ворот своей черной форменной рубахи. Он намерено перевел взгляд на свой журнал и будто гипнотизировал его взглядом, стараясь контролировать глаза. Но стоило студентам зашевелится, когда задача многих была уже решена, Алрик автоматически бросал взгляд на девушку. И хмурился! Не подобало преподавателю так себя вести! Он понимал, а глаза нет.

Пробил колокол. Алрик, собрав свои бумаги, кивнул аудитории, но его последний взгляд был снова для Мари – быстрый, горячий, полный мужского интереса, который уже невозможно было списать на один лишь преподавательский интерес.

– На следующем занятии разберем ваши решения, – сказал он, задерживаясь в дверях. – Особенно интересно будет посмотреть на работы с первого ряда.

Он вышел и будто задышал. Сердце бешено стучало. Выдохнув, мужчина провел рукой по голове.

– То же мне преподаватель! – шепнул он сам себе. И пошел дальше , в следующую группу.

Через время, после короткого перерыва, аудиторию на сей раз заполнила иная атмосфера – не энергия молодого энтузиазма, а спокойная, глубокая мудрость, исходившая от старого преподавателя истории, Мастера Элдриджа. Его седая борода и добрые, умные глаза смотрящие из-за очков в толстой оправе располагали к себе. Войдя, он не спеша разложил свои пожелтевшие конспекты и окинул аудиторию теплым, отеческим взглядом, который на мгновение с любопытством задержался на Мари.

– Дети мои, – начал он, и его голос, глубокий и размеренный, был похож на шуршание страниц старого фолианта, – сегодня мы поговорим не о датах и битвах. Мы поговорим о людях. О том, что заставляло королей поднимать знамена, а простых солдат – идти за ними на смерть.

И он повел их в путешествие не по полям сражений, а по лабиринтам человеческих амбиций, страхов и страстей. Он рассказывал о личных письмах полководцев, о дневниках их жен, о придворных интригах, предшествовавших великим войнам.

И здесь Сай, обычно незыблемый в своей интеллектуальной крепости, почувствовал себя на рыхлой почве. Его острый, аналитический ум, привыкший к четким формулам и логическим цепочкам, с трудом удерживал бесконечный поток имен, родственных связей, субъективных мотивов и изменчивых политических альянсов. Когда Мастер Элдридж спросил его о причинах раскола в Совете Десяти перед Восстанием Алых Роз, Сай, покраснев, выдал лишь обрывочные, путаные факты.

– Я… я изучал тактические схемы той битвы, мастер, – пробормотал он, чувствуя, как горит от стыда. – Но предпосылки… выскользнули из головы.

Мастер Элдридж кивнул с пониманием. В это время Мари, сидевшая с невозмутимым видом, тихо произнесла:

– Это было не столько восстание, сколько семейная ссора, усугубленная предательством. Лорд Гэри Розовый предал своего кузена, лорда Годфри, из-за личной обиды – тот посмел посвататься к женщине, на которой Гэри сам надеялся жениться. А «Совет Десяти» просто стал ареной для их вражды.

Старый преподаватель повернулся к ней, и его глаза за очками засветились живым интересом.

– Продолжайте, дитя мое.

– Именно эта личная вражда, – уверенно говорила Мари, – позволила третьей стороне, дому Вейлов, манипулировать ими обоими и в итоге прийти к власти, спровоцировав полномасштабный конфликт. Это была не война, мастер Элдридж. Это были последствия разбитого сердца и уязвленной гордости.

В аудитории повисла тишина. Мастер Элдридж смотрел на нее с нескрываемым восхищением.

– Браво, леди Мари! Именно так! Вы видите самую суть. Историю творят не безликие силы, а люди со своими страстями. Ваша проницательность… она редкий дар.

Сай наблюдал за этим. Его досада от собственной неудачи постепенно сменилась чем-то иным. Он смотрел на Мари, которая с легкостью жонглировала историческими персонажами и их мотивами, и в его глазах горел новый, жадный интерес. Он видел не соперницу, а источник. Источник знаний, лежащих за пределами его собственного, строго очерченного интеллектуального горизонта. Урок закончился и все засобирались на обед в трапезную.

Мастер Элдридж, собирая свои бумаги, с теплой улыбкой смотрел им вслед. Его первоначальные сомнения насчет девушки в Академии рассеялись.

Казалось бы, затея, которая была не по душе каждому преподавателю, и возмущения насчёт новенькой взбалмошной девицы, которых все ожидали увидеть, стали для них радостной темой для обсуждения на большом перерыве.

***

В просторной, но аскетичной преподавательской пахло старыми книгами, кожей переплетов и крепким чаем. Во время большого перерыва здесь собралось несколько человек, создавая редкую картину неформального общения. В дальнем углу, развалившись в кресле с видом изысканной скуки, полулежал мастер Дориан Вейс, преподаватель уголовного права и судопроизводства и декан юридического факультета. Он слушал разговор, лениво вертя в длинных пальцах перо.

Мастер Элдридж, преподаватель истории, с наслаждением прихлебывал чай из глиняной кружки и, поправив очки, с теплой улыбкой обратился к молодому математику, Алрику:

– Ну, коллега, каковы ваши впечатления от нашего нового… студента, точнее сказать студентки? – Старик чуть лукаво прищурился, давая понять, что сам уже составил мнение.

Алрик, оторвавшись от конспекта, встрепенулся. На его лицо, обычно сосредоточенное, легла оживленная тень.

– Мари? О, по правде сказать, я ожидал увидеть избалованную аристократку, со своими капризами. А увидел один из самых острых и подготовленных умов на потоке. Она не просто заучила формулы. Она мыслит ими. Видит их практическое применение там, где другие видят лишь абстракцию.

– О, да! – воскликнул Элдридж, и его глаза засияли. – Совершенно с вами согласен! На моем предмете то же самое. Она не просто пересказывает даты – она анализирует мотивацию. Видит за сухими строчками хроник живых людей с их страстями и ошибками. Я, признаться, был настроен скептически. Теперь же вижу – перед нами не просто студентка. Перед нами будущий стратег или дипломат. Умение понимать людей – великая сила.

Их оживленный диалог прервал ленивый, растянутый голос из угла. Дориан Вейс не изменил позы, лишь его глаза, темные и насмешливые, скользнули по собеседникам.

– Блестяще, – произнес он, и в его голосе слышалось сладковато-ядовитое пренебрежение. – Очередная яркая искорка. Как трогательно. – Он медленно поднялся, выпрямляясь во весь свой высокий рост, и сделал несколько неторопливых шагов к ним. – Вы восхищаетесь ее умением видеть людей? Для юриспруденции это качество будет бесполезным. Закон слеп. Он не внемлет сердечным порывам и не учитывает «страсти и ошибки». Закон – это текст. Буква. Сухая, неопровержимая буква, которую нужно уметь читать, не поддаваясь эмоциям.

Алрик, обычно сдержанный, не выдержал. Его щеки слегка покраснели.

– Вы судите слишком поспешно, мастер Вейс. Способность к глубокому анализу – универсальна. И я уверен, что леди Мари…

– «Леди Мари»? – Дориан мягко перебил его, и его тонкая улыбка стала еще шире. Он внимательно, изучающе посмотрел на молодого математика. – Как трогательно звучит эта фамильярность, Алрик. И с какой… теплотой вы о ней отзываетесь. Будьте осторожны, коллега. Профессиональная увлеченность – прекрасна. Но не позволяйте ей перерасти в нечто более личное. Это может помешать трезвому суждению.

Он произнес это тихим, ядовитым тоном, наслаждаясь смущением, которое проступило на лице Алрика. Сказав это, Дориан развернулся и с тем же ленивым видом направился к выходу, бросив на прощание через плечо:

– Не обольщайтесь, господа. Искра – еще не пламя. Чаще всего она просто гаснет, оставив после себя лишь запах гари…

Дверь за ним закрылась. В наступившей тишине Алрик старался не смотреть на старого Элдриджа, чувствуя, как уши горят от гнева и неловкости. Энтузиазм математика заметно поугас, а на лице старого историка застыла легкая тень озабоченности.

Однако, не смотря на сухой прогноз касаемо новенькой, все остальные преподаватели были в предвкушении знакомства с этой юной особой. Все, кроме одного – мистера Сэмюэля Икирсона, которого на тот момент с ними не было. Он всё так же верил в изначальную версию. Да и не нужно было ему слушать кого-то. Он и без того считался женоненавистником и полностью поддерживал этот статус. Больше всех возмущений исходило от него, однако он ими не разбрасывался. Молча хмурил брови и говорил одну и ту же фразу: «Женщины должны знать своё место!» – и тихо добавлял: «И оно точно не здесь».

Однако он не знал, сколько герцог Виктор Эдмонд потратил на обучение своих племянников, нанимая лучших учителей. Так же он не догадывался и о дедуктивных способностях той, что влезла в его голову, еще задолго до их встречи.

Глава 3

После мировой истории студентов ждал ароматный обед в огромной, манящей запахами трапезной. Это был просторный зал, где в ряд шли столы с едой, в углу располагались места для грязной посуды, а посередине друг за другом находились круглые студенческие столы. Студентов было немерено – кто поодиночке, кто группами. В зале стоял гул от голосов и шум столовых приборов. Когда молодая девушка в компании нескольких одногруппников вошла через широко распахнутые двери, гул потихоньку начал стихать.

Стоило Мари переступить порог, как десятки взглядов устремились в её сторону. Шум в зале стал постепенно затихать, сменяясь любопытствующим шепотком. Девушка невольно сжалась под этим пристальным вниманием, но старалась держать спину прямо и не подавать виду, что смущена.

Почти все головы повернулись ко входу. Кто-то даже привстал, пытаясь разглядеть новенькую. Внимание начало раздражать Мари.

«Неужели они девушек никогда не видели?» – пронеслось у нее в голове. Настроение портилось, но она старалась сохранять невозмутимое выражение лица. Студентка уверенно направилась к стойкам, выбирая еду. Одногруппники, вошедшие с ней, немного отстали в очереди. Взгляды окружающих и тихий шепот за спиной усиливали ее раздражение. Она чувствовала себя, словно диковинный зверь в зоопарке.

– Что они так уставились? – недовольно пробормотала она себе под нос.

– Ты здесь местная достопримечательность, – произнес кто-то сзади. Мари, от неожиданности, едва не выронила вилку. Обернувшись, она увидела своего соседа по парте.

– Можно же быть немного тактичнее! – нарочито громко сказала Мари, надеясь, что ее слова заставят любопытствующих отвернуться. Некоторые действительно смутились и отвели взгляды, но большинство продолжали с интересом рассматривать девушку.

Сай усмехнулся. Мари, заметив это, возмущенно спросила:

– Что смешного?

Юноша, взяв стакан с горячим чаем, осторожно поставил его на свой переполненный едой поднос.

"Несмотря на щуплое телосложение, аппетит у него, похоже, отменный," – подумала Мари.

– Ты преодолела немало трудностей, чтобы попасть сюда, – сказал он, – и после этого тебя волнует внимание?

Улыбнувшись, он направился к столикам.

Мари задумалась. Слова юноши были правдой, она действительно много работала, чтобы поступить, но вот так просто отключить свои эмоции она не могла. Ей нужно было время, чтобы привыкнуть. А время ей не давали.

– Доброго дня, леди, – раздался рядом статный голос. – Позвольте представиться, Ливен. – Высокий, худощавый юноша с надменным выражением лица протянул ей руку.

– Мари, – вздохнув, вложила свою ладонь в его. Ливен поцеловал ее руку, задержав пальцы у своих губ чуть дольше, чем полагалось по этикету. Мари пришлось вырвать свою ладонь из его прохладных пальцев. Юноша выпрямился и, опершись о стол, продолжил:

– Прелестная леди, не желаете ли присоединиться к нашей компании? – Кивком он указал на группу старшекурсников неподалеку. Один из них, улыбнувшись, подмигнул Мари, отчего та нахмурилась еще сильнее.

– Нет! Она сидит с нами, – возразили Дин и Зейн, ее одногруппники, с которыми она познакомилась по пути в трапезную.

– Бросьте, леди, неужели вы предпочтете нашему взрослому и уважаемому обществу компанию этих мальчишек? – Ливен окинул их пренебрежительным взглядом.

– Сам ты мальчишка! Ты ненамного старше нас! – возмутился рыжеволосый Зейн.

– И все же старше!

Пока юноши препирались, Мари прошмыгнула мимо них в поисках свободного столика. Едва она нашла такой и присела, как рядом, словно вихрь, уселись Дин и Зейн.

– Ну и настырные же! – проворчал Дин.

– Только они? – спросила с сарказмом Мари.

Ее недовольство, похоже, либо игнорировали, либо просто не замечали. За обедом парни засыпали Мари вопросами, расспрашивая о ее жизни. Она отвечала неохотно, а на некоторые вопросы не отвечала вовсе.

Трапезная гудела, как растревоженный улей. Студенты, разбившись на шумные компании, поглощали обед. Воздух был наполнен ароматами жареного мяса, свежего хлеба и чего-то неуловимо сладкого, похожего на яблочный пирог. Мари сидела за небольшим столиком у окна, окруженная Дином, Зейном и Айланом – старостой ее группы. Дин, русоволосый парень с веснушчатым носом, теребил в руках салфетку, а худощавый Зейн с копной непослушных рыжих волос, то и дело поправлял сползающие на лоб пряди. Их обоих, казалось, занимал только один вопрос:

– И все-таки, как удалось уговорить ректора? – не унимался Дин. – Он женщин никогда не воспринимал в серьез, а тут вдруг взял и разрешил тебе поступить.

Мари, сосредоточенно ковыряя вилкой в тарелке, хмыкнула:

– Просто он с моим дядюшкой знаком, вот и все.

– Здесь учатся не мало детей почетных вассалов, но никому не разрешено было ранее нарушать хоть какой-то устав. – Вклинился Зейн, подавшись вперед. Его карие глаза с любопытством уставились на Мари.

Девушка лукаво улыбнулась и отрицательно покачала головой:

– Не все секреты девушки стоит раскрывать сразу, – произнесла она, отпив из стакана воды. Добавлять про то, что ее дядя – один из близких и верных друзей короля она не стала.

Закончив с едой, Мари оглядела зал. Ее взгляд невольно остановился на одинокой фигуре за столиком в дальнем углу трапезной. Ее сосед по парте. Он сидел, погруженный в свои мысли, и задумчиво перелистывал страницы какой-то книги. Солнечный луч, пробиваясь сквозь высокое окно, освещал его темные волосы, отбрасывая причудливые тени на лицо и отдавая на стеклах его очков блики. Мари вдруг остро захотелось подойти к нему, заговорить. Общение с ним казалось ей куда более приятным, чем непрекращающаяся болтовня ребят рядом.

«Но что, если я покажусь ему навязчивой?» – Сомнение кольнуло ее. Парень, будто почувствовав внимание, поднял голову и посмотрел прямо на нее. На долю секунды их взгляды встретились. Мари смутилась и поспешно отвернулась, делая вид, что увлечена разговором с одногруппниками.

Перерыв подходил к концу. Оставалось еще два предмета.

Вскоре Мари оставила одногруппников и пошла относить поднос с грязной посудой. Подойдя к стойке с использованными столовыми приборами, она вдруг услышала брошенную кем-то фразу:

– Дожили! Скоро еще и вышивать, как барышни, начнем! – С негодованием произнес грубый голос.

Не нужно быть гением, чтобы понять, что эти слова относились к ней.

Мари резко обернулась. В паре метров от нее за круглым столом сидели четверо старшекурсников. Среди них был тот самый бровастый парень – Томас, и его друг – Кай.

– Да ладно тебе, Том, – раздался второй голос, более мягкий и насмешливый. – По-моему, она очень даже ничего. Симпатичная! – Произнес Кай сверху до низу оглядев девушку. Том, сидевший спиной к ней, недовольно поморщился.

– Симпатичная? Да что ты в этом понимаешь, Кай? Девчонка в академии! Это же позор! Нарушение всех традиций!

– Ну почему же позор? – Кай говорил не сводя глаз с Мари, он прекрасно видел ее, отчего та начала злиться. – Мне вот, например, она нравится. Смелая. Решилась пойти против правил. Не каждая так сможет, – он чуть наклонился к другу и уже тише добавил, – Да и фигурка у нее, что надо.

Том фыркнул, но Кай, казалось, не обратил на это внимания, продолжая рассматривать Мари.

Девушке стало не по себе от этого разговора. Мало того, что они обсуждали ее в третьем лице, будто ее здесь и не было, так еще и бесцеремонно разглядывали, словно какую-то вещь. Раздражение и обида захлестнули ее. Она ведь не мешала им, никак не касалась их своим присутствием, а они… Одни проявляют чрезмерное внимание, другие – открытую агрессию. От этого давления ей стало дурно. Захотелось убежать туда, где нет никого. Подышать свежим воздухом, побыть в тишине.

В очередной раз, сделав вид, что не обращает внимания на чужие слова, Мари развернулась и направилась к выходу. Там она столкнулась с братом.

– Ой, привет! – сказал он, чуть не сбив сестру с ног. И тут же заторопился: – Прости, мне некогда, потом поболтаем! – И умчался.

«Даже пожаловаться некому», – с горечью подумала Мари. Да и что бы он ответил? Наверняка что-то вроде: «Ну а чего ты хотела? Сама же сюда пришла! Обидно!»

Гул в трапезной усилился, голоса сливались в неприятный, давящий шум. Казалось, голова вот-вот расколется. Мари потерла виски, торопясь покинуть обеденный зал. Если раньше коридоры академии казались ей просторными, то теперь они словно сжимались, не давая вздохнуть. Воздуха! Ей срочно нужен был глоток свежего воздуха!

Она выбежала из здания через боковые ворота и бросилась прочь, сама не зная куда. Подальше от людей! Они были повсюду, а ей так хотелось побыть одной. Услышать, наконец, собственные мысли. Мари добежала до каменного ограждения, опоясывавшего территорию академии. В ограде, через равные промежутки, были устроены небольшие балконы, нависавшие над обрывом, под которым шумел один из рукавов горной реки. На одном из таких балконов она и остановилась. Тяжело дыша, девушка закрыла глаза, вслушиваясь в шум воды и пение птиц. Постепенно дыхание выровнялось, боль в голове утихла.

***

Сегодня был просто замечательный день. Первый день занятий. Как же был рад Икирсон! Он соскучился по учебе и готов был выпустить весь пар, накопившийся за лето, на этих оболтусов. Тетушка за лето совсем извела его бесконечными разговорами о женитьбе и вереницей потенциальных невест. В этом году она, похоже, всерьез вознамерилась его женить. Ну конечно, ему стукнуло тридцать, а на горизонте никого! Но Сэму все это было без надобности. Ему вполне хватало забот в академии, а жена со своими "розовыми соплями", как он любил выражаться, ему даром была не нужна. Сколько он ни пытался объяснить это тете, та все равно мечтала сосватать племянника какой-нибудь красотке побогаче да познатнее. Поэтому сейчас Сэм с нетерпением ждал возможности выместить все накопившееся раздражение на своих подопечных. Единственное, что омрачало его настроение, – недавняя новость о зачислении какой-то пигалицы. Когда Икирсон услышал от ректора, что ему придется обучать девчонку, он чуть со стула не рухнул. "Позор на наши седины! Докатились! Военные, и вдруг обучают девиц!" – так он и выпалил Гринвелю, на что тот лишь многозначительно заметил: "Ее дядя – друг короля, между прочим!" Тьфу! Наверняка избалованная финтифлюшка, чуть что – сразу в слезы и жаловаться дяде, а Гринвель потом будет его, Икирсона, отчитывать по любому поводу! От одной мысли об этой девице настроение портилось. И, как назло, уже завтра утром у него была ее группа!

Икирсон возвращался со стадиона, отпустив первокурсников, и размышлял о своих делах: в этом году его назначили деканом военного факультета, а это, помимо почета, еще и целый ворох дополнительных проблем. Вдруг он заметил у ограды силуэт. Спутать этот силуэт было невозможно – единственная юбка на всем факультете! Мари Крайнс! Как говорится, легка на помине!

Девушка стояла неподвижно, устремив взгляд куда-то вдаль. Внезапно ее внимание привлекло что-то внизу, и она, перегнувшись через ограду балкона, потянулась рукой вниз. На миг Икирсону показалось, что она собирается прыгнуть. Решила свести счеты с жизнью? Мало ли что может взбрести в голову этим изнеженным барышням! Она опасно нависла над пропастью, вытянув руку еще дальше. Мужчина уже хотел было броситься к ней – не хватало еще, чтобы тут девицы устраивали показательные самоубийства! – как вдруг остановился. Мари выпрямилась, держа перед собой палец, на котором сидела крупная бабочка, медленно покачивая пестрыми крылышками. Приглядевшись, Икирсон заметил, что девушка что-то тихонько шепчет ей, а на ее губах играет легкая улыбка. Затем она привстала на цыпочки и подняла палец еще выше. Словно по команде, бабочка вспорхнула и, сделав прощальный круг, улетела прочь. Мари помахала ей вслед рукой.

«Чудная, – подумал Икирсон, усмехнувшись. – Впрочем, что еще ожидать от девицы, возомнившей себя солдатом?» Раз прыгать передумала, то и стоять тут больше нечего. Он развернулся и зашагал прочь.

"Посмотрим, что ты будешь делать, когда начнутся настоящие занятия, бабочкина подружка," – подумал он, усмехнувшись про себя. Почему-то от этой мысли настроение немного поднялось.

***

Мари стояла, устремив взгляд вдаль. Глаза скользили по грубой линии обрыва, нависшего над пропастью, где внизу серебряной лентой вилась река, но мысли её были далеки, и голова, наконец, отдыхала. Юная леди глубоко вздохнула, и на её губы пробилась лёгкая улыбка.

«Пусть смотрят», – тихо прошептала она, повторяя свои же слова, сказанные в тот самый первый день. Она совершила невозможное. Остальным места достались просто так, по праву рождения, а ей – нет. Она потратила добрых три года жизни на уговоры дяди. Два из них – усердно училась, чтобы набрать эти проклятые пропускные баллы. Она – первая женщина-студентка в военной академии! Официально! Пусть смотрят и пусть запоминают, потому что она перепишет историю, перепишет законы и уставы.

Мари тихо хмыкнула.

«Ну чего же ты, глупышка, испугалась? – мысленно спросила она себя. – Совсем потеряла себя. Стала загнанной, робкой!»

Улыбка её стала шире, а грудь жадно вобрала свежий горный воздух. Она развернулась и уставилась на каменную громадину академии, возвышавшуюся подобно суровому исполину.

«Я покорю тебя, хочешь ты этого или нет, слышишь?»

Девушка фыркнула собственным мыслям.

– Слышит, конечно! – шепнула она, уже направляясь обратно. И добавила, проводя ладонью по шершавому камню входной арки: – Я не развалю тебя по камушкам, не переживай! Обещание Крайнс!

Она с комичной торжественностью приложила руку к сердцу и шутливо присела в реверансе. От этого жеста Мари сама тихо рассмеялась и уверенно двинулась в сторону аудиторий. Ещё два занятия. Ещё два десятка мужских взглядов. И на этот раз она будет собой.

Аудитория тонула в густом полумраке. Плотные шторы были наглухо задернуты. Воздух был спёртым и тяжёлым, пропахшим мужским потом и пылью. Девушка наморщила нос, приставив к нему палец. И как она раньше этого не замечала? Не дай Бог, от неё самой когда-нибудь станет пахнуть так же. По спине пробежали противные мурашки. Она выпрямила плечи. Звонкий стук её каблучков гулко отозвался в гамме мужского гогота. Деловито Мари прошла мимо рядов. Парни начали оборачиваться.

– Ох, мальчики! – с притворным раздражение произнесла Мари. – Мы тонем в этой духоте!

С этими словами леди резким, почти театральным жестом распахнула шторы у первого высоченного окна. Затем, в наступившей тишине, прошла мимо застывших студентов и подошла ко второму. Тот же уверенный взмах – и комната залилась солнечным светом. Когда она двинулась к третьему, парни с задних парт засуетились и, опережая её, сами рванули тяжёлые ткани, впуская внутрь потоки золотистых лучей. Девушка бросила им благодарную улыбку и направилась к первому окну. Встав на низкий подоконник, Мари ухватилась за створку. Она была покрыта пылью, будто её никогда не открывали. Пара слабых потуг ни к чему не привели. Тогда девушка обернулась, скользнув взглядом по лицам в поисках самого сильного.

– Бейли, милый! Прошу, помоги мне. – Высокий парень, больше смахивающий на детину-переростка, покраснел. Он неловко откашлялся и выдавил что-то невнятное, но подошёл. Его большие руки обхватили её талию, и он легко, словно перышко, спустил её на пол. Сам же он лишь поднял руку, напряг мускулы – и створка с сухим хрустом поддалась. То же самое он проделал с нижней, и, дёрнув за ручку, распахнул окно настежь, впуская в комнату прохладный поток горного воздуха. Мари с наслаждением вдохнула полной грудью.

– Бейли, ты просто душка. Проделай то же самое, пожалуйста, с остальными окнами.

Но он не успел и шагу ступить, как ближайшие к окнам парни бросились распахивать остальные, жаждая заслужить свою долю одобрения. Мари улыбнулась им, как королева своим верным вассалам.

– Благодарю, мои рыцари. Какой всё-таки здесь замечательный воздух.

С этими словами Мари проследовала к преподавательскому подиуму, где стоял широкий, пустой стол. Она грациозно поднялась по ступеням и, проходя по краю, ловко уселась на столешницу, упёршись ладонями в дерево и по-детски беззаботно раскачивая ногами. Она обвела аудиторию довольным взглядом сытой кошки.

– Итак, мальчики. Кто знает, чем отличаются «Основы королевского права» от «Уголовного права и судопроизводства»?

С первой парты донёсся сдержанный фырк. Это был Сай. Он усмехнулся и, склонив голову набок, уставился на внезапную «учительницу».

– А к вам как обращаться-то следует? Как мастер Крайнс или как к мисс Крайнс? – парировал он в той же шутливой манере.

– Ой, бросьте! Я личность скромная. Не нужно никаких Крайнсов, вполне достаточно «Ваше сиятельство и великолепие, леди Мари»!

Класс взорвался дружным смехом. Парни расслабились. Такой «учитель» им определённо нравился.

– Скажите, Ваше сиятельство и великолепие, леди Мари, – тут же подхватил другой парень, – а остальные предметы вы тоже у нас вести будете?

– А вам разве хочется?

– Да! – прозвучал дружный, оглушительный хор. Мари звонко рассмеялась. Она сбросила тяжёлые локоны за спину и перекинула ногу на ногу, не переставая раскачивать ими в такт своему веселью.

– Ну не знаю, мальчики! Я одна, а предметов – много. Пожалуй, я назначу себе помощников. Итак, кто у нас будет мастером прикладной математики?

Девушка приложила кончик указательного пальца к губам и задумчиво обвела взглядом группу.

– Давай-ка ты, юноша, – она ткнула пальцем в сторону высокого, но худощавого русоволосого парня. – Изобрази Дона Фейера!

Тот тут же деловито прошелся между рядами, заглядывая в тетради сокурсников, и с идеальной интонацией процитировал преподавателя:

– Вы должны понимать, что на поле битвы один неверный расчёт – и может пасть вся армия!

Класс взорвался новым хохотом, и Мари смеялась вместе со всеми.

– Недурно, – произнесла она. – А теперь – мастера Элбриджа.

Она указала на следующего. Тот мгновенно сгорбился и, скрипящим голосом, изрёк:

– Дети мои!

Хохот, раскатистый и громкий, пронёсся по аудитории, вырываясь в шумные коридоры.

Их веселье внезапно прервал тихий шелест и хлопанье крыльев. Через ближайшее к преподавательскому подъему окно в аудиторию впорхнул воронёнок. Он сделал несколько неуверенных кругов под самым потолком и опустился на пол перед первыми партами. В классе повисла звенящая тишина. Мари смотрела на него зачарованно. Она бесшумно спрыгнула со стола, мягко обошла подиум, спустилась по ступеням и сделала два осторожных шага, прежде чем замереть. Девушка оглядела однокурсников.

– Есть что-нибудь из еды? – тихо спросила она. Парни, переглядываясь, лишь покачали головами. Мари вздохнула, и вдруг её осенило. Так же тихо она вернулась к доске, взяла кусок мела и аккуратно раскрошила его край. Белая пыльца осыпалась ей в ладонь. Мари медленно, стараясь не делать резких движений, приблизилась к птенцу. Тот повернул к ней голову и моргнул одним умным глазом-бусинкой.

– Тихо, малыш, я не причиню тебе зла.

Леди присела, и её платье цвета топлёного молока разлилось вокруг пышными, бархатистыми волнами. Девушка протянула открытую ладонь и замерла. Воронёнок склонил голову на другой бок, изучая её. Затем, ещё раз моргнув, он сделал неуверенный прыжок в её сторону. Замирая и снова подпрыгивая, птенец приближался, пока на её коленях не оказалась маленькая чёрная туча. На фоне светлого платья птица смотрелась драматичным угольным пятном. Длинный клюв дёрнулся, подхватывая белые крошки, но Мари не шелохнулась. Она смотрела на птицу с благоговением, затаив дыхание и сияя беззвучной улыбкой.

Когда на ладони не осталось ничего, кроме меловой пыли, Мари осторожно подвела палец под лапки птенца. К её удивлению, воронёнок, моргнув, перепрыгнул на него. Девушка медленно привстала и так же неспешно направилась к открытому окну. Поднявшись на подоконник, она подошла к самому краю и протянула руку с сидящей на пальце птицей навстречу небу. Птенец замешкался лишь на мгновение, потом сделал маленький прыжок, расправил крылья – и, взмахнув ими, вспорхнул в подаренную ему свободу.

В тот же миг зазвенел колокол, возвещая о начале занятий. И вместе с его последним звонком в аудиторию вошёл преподаватель. Он бросил взгляд на Мари, всё ещё стоявшую на подоконнике, и замер в недоумении. Затем его глаза перебежали на сидевших непривычно тихо и спокойно студентов.

– И что здесь происходит? – сурово спросил преподаватель Основ королевского права, седой, высокий мужчина с короткой поседевшей щетиной.

– О, ничего особенного, – весело произнесла Мари, спрыгивая на пол, – мы всего лишь провожали одного незваного гостя.

Девушка скользнула на своё место по соседству с Саем и сложила руки на столе, приняв вид самой что ни на есть невинности. Преподаватель хмыкнул и направился к своему столу. Положив портфель, он обвёл аудиторию властным взглядом и задал вопрос:

– Итак, кто мне скажет, чем отличается предмет «Основы королевского права» от предмета «Уголовное право и судопроизводство»?

По аудитории прокатилась новая, сдержанная волна смеха. И лишь девушка на первой парте продолжала сидеть с невозмутимо-невинным выражением лица, хотя уголок губ и дернулся в едва заметной улыбке. Преподаватель с нахмуренными бровями обвёл взглядом комнату, всё так же ничего не понимая.

***

Трапезная гудела от голосов уставших студентов. Мари и Максимилиан, наконец найдя друг друга, уселись за дальний столик, и тут же их накрыл водоворот впечатлений.

– А у нас на предпоследнем занятии в окно воронёнок залетел! – Мари, сияя, принялась рассказывать, забыв про ужин. – Он залетел в открытое окно, сидит и смотрит таким наглым взглядом. Я взяла кусочек мела, раскрошила его, и подсунула птенцу.

Максимилиан, доедая мясную похлёбку, усмехнулся:

– Мел? Сестрёнка, ты в своём уме? Птицы мел не едят.

– Это же воронёнок! – парировала Мари, как будто это было исчерпывающим объяснением. – Он растёт! Ему кальций нужен для костей и клюва, а кальций – это мел. Он его так забавно клевал, а потом улетел.

– Тебе всегда везёт на приключения, – покачал головой брат, с трудом поднося ложку к супу. – А мне вот повезло с нашим куратором. Ты не поверишь – Икирсон.

Мари широко раскрыла глаза.

– Тот самый…?

– Тот самый, – кивнул Макс, и по его лицу пробежала тень уважения, смешанного с лёгким ужасом. – Суров, как скала. Взглядом может пригвоздить к месту. Сегодня на стадионе один студент вывихнул плечо на броске.

– Боже! – воскликнула Мари. – Не успели начать урок как сразу в лазарет!

– Икирсон сам вправил ему плечо прямо в стадионе. – Горько усмехнулся Макс. – Одним движением. Грег аж посерел от боли, а мастер ему: «Плечо на месте. Продолжаем». И мы продолжили.

Мари фыркнула, отодвигая тарелку.

– Ты всё выдумываешь! Такого не бывает!

– Хочешь проверить? – брат многозначительно поднял бровь. – Завтра у тебя же первое занятие по прикладной подготовке. Ведёт его… наш куратор.

По спине Мари пробежал холодок. Внезапно солёный суп показался ей безвкусным, а перспектива завтрашнего дня – пугающей.

Закончив ужин, они медленно пошли к общежитию. Вечерело. Последние лучи солнца цеплялись за остроконечные пики академии.

– Может, позже прогуляемся? – предложил Максимилиан, глядя на закат. – Осмотрим территорию.

– Не могу, – с искренним сожалением вздохнула Мари. – Я дала слово куратору. Он мне сказал три отдела, но я выучу весь свод правил к завтрашнему утру. Наизусть.

– Да брось, – фыркнул брат. – Выучи введение и заключение. Обычно они только это и спрашивают, для галочки.

– Нет, – упрямо покачала головой девушка. – Я должна выучить все, абсолютно все в этом своде!

Они расстались у лестницы. Мари поднялась в свою комнату, где уже сгущались сумерки. Она зажгла две свечи на столе, и их неровный свет выхватывал из мрака стопку книг и её решительное лицо.

Солнце давно скрылось за горизонтом, когда она, укутавшись в плед, уткнулась в тяжеленный фолиант. Шёпотом, в такт тиканью настенных часов, она повторяла сухие, казённые формулировки. Свечи постепенно оплывали, отбрасывая на стену гигантские, танцующие тени. К полуночи она уже знала основные положения. К трём ночи – все исключения и приложения. Но «знать» было мало. Нужно было знать безупречно.

Её веки слипались, голова тяжелела, но она встряхивалась, впиваясь пальцами в виски и снова принимаясь за чтение. Она бормотала параграфы, маршируя по комнате, чтобы не уснуть, и снова садилась за стол, перепроверяя себя.

Когда за окном посветлело и первые птицы начали утреннюю трель, она закрыла книгу. Всё. Каждая статья, каждый подпункт – всё было отточено в памяти, как на камне.

И в этот самый момент с башни донёсся первый удар колокола, возвещающий о пяти утра. Мари подняла голову. Усталое, бледное лицо озарила слабая, но победная улыбка. Она сдержала слово. Теперь она была готова к встрече с магистром Вейсом.

Глава 4

Дверь в преподавательскую открылась с тихим, почти застенчивым скрипом, словно не решаясь нарушить царящую за ней атмосферу сосредоточенности. На пороге замерла Мари – бледная, отливающая фарфоровой хрупкостью после бессонной ночи, но с лихвой компенсирующая это двумя яркими пятнами румянца на щеках и сиянием в широко распахнутых глазах.

У одного из массивных дубовых столов оживлённо беседовали двое преподавателей, их голоса сливались в приглушённый гул. А у высокого окна, залитого утренним светом, в кресле сидел преподаватель математики Алрик Дон Фейр, с невозмутимым видом погружённый в изучение пожелтевших страниц толстого фолианта.

Услышав скрип двери, он оторвался от чтения. Его взгляд, привыкший выхватывать в мире строгие линии и формулы, на мгновение задержался на вошедшей, а затем медленно, с невозмутимым любопытством, поднялся и скользнул по ней с ног до головы. И было на что посмотреть.

Не каждый день в этих аскетичных стенах можно было увидеть леди, облачённую в суровую мужскую униформу. Костюм, сшитый для крепких курсантов, болтался на её хрупком стане, но странным образом это не делало её смешной. Напротив. Чёрные штаны, хоть и не по размеру, обрисовывали изящный изгиб ног, а скромная рубашка из грубой ткани, вопреки всему, лишь подчёркивала хрупкость плеч. В этом диссонансе между мешковатой тканью и утончёнными линиями её фигуры была особая, трогательная и несомненная прелесть. Она была похожа на изящную статуэтку, случайно облачённую в доспехи великана, и от этого контраста её женственность проявлялась лишь ярче.

В дальнем углу, за массивным столом, заваленным аккуратными стопками документов, сидел её куратор, темноволосый Дориан Вейс. Он что-то писал, его поза – расслабленная, почти ленивая, но при этом излучающая непререкаемое превосходство, – выдавала в нём человека, уверенного в своей власти.

– Мисс Крайнс, – произнёс он, не поднимая глаз от бумаг. – Вы потратили моё время, заставив себя ждать. Надеюсь, это означает, что вы готовы.

– Я готова, магистр Вейс, – твёрдо ответила Мари, подходя к его столу.

Он медленно отложил перо, откинулся на спинку кресла и устремил на неё холодный взгляд.

– Раздел третий, «Дисциплинарные взыскания». Статья седьмая. Озвучьте её.

Мари, не моргнув глазом, выпалила текст, словно отбарабанила выученный урок: «За систематическое нарушение формы одежды студент подвергается наказанию в виде дополнительных дежурств по трапезной, начисляемых из расчёта одно дежурство за три нарушения в течение учебной недели».

Вейс не изменился в лице.

– Приложение первое, пункт четырнадцатый.

– «Запрещено перемещение по крышам академических корпусов без письменного разрешения коменданта или дежурного офицера», – парировала Мари.

Он задавал вопросы быстрее, перескакивая с раздела на раздел, пытаясь запутать её формулировками или второстепенными деталями. Но она отвечала без единой запинки. Каждое слово, каждая запятая были на своём месте. Вейс слушал, и его пальцы начали медленно барабанить по столу – верный признак растущего раздражения. Его безупречный план прижать её собственными правилами давал сбой.

– Достаточно, – резко оборвал он её, когда она закончила цитировать параграф о правилах пользования библиотекой. Его лицо оставалось невозмутимым, но в глазах вспыхнули злые искорки. – Вы демонстрируете хорошую память. Жаль, что такое усердие вы не проявляете к соблюдению этих правил. Ваше изначальное опоздание…

– Какое именно правило вас интересует, магистр? – вдруг вежливо осведомилась Мари, складывая руки за спиной. – То, что не было нарушено? Или, быть может, то, о котором вы сами забыли? Например, правило из «Общих положений», пункт седьмой, который кстати вы мне не задавали, но я все же выучила, где гласит: «В случае непредвиденных обстоятельств студенту дозволяется задержка прибытия на срок не более одних суток без применения санкций».

Она сделала маленькую паузу, наслаждаясь тем, как сузились его зрачки.

– Я не задерживалась на сутки. Я прибыла вечером, в день, предшествующий началу занятий. Согласно уставу, я имела на это полное право. Вы же, магистр Вейс, пытались применить ко мне санкции за нарушение, которого не существовало.

Вейс замер. В аудитории воцарилась звенящая тишина. Лицо куратора стало похоже на маску из белого мрамора.

– Выйдите, – прошипел он так тихо, что слова едва долетели до неё.

Мари не заставила себя ждать. Она развернулась и вышла из преподавательской, притворив за собой дверь. Только оказавшись в пустом коридоре, она позволила себе победно выдохнуть, и счастливая улыбка озарила её уставшее лицо.

В этот момент с башни прозвенел колокол, оглушительный и безжалостный.

Сердце Мари провалилось в пятки. Урок по физической подготовке у мастера Икирсона! Он начинался сейчас, на стадионе, а она всё ещё находилась в главном корпусе.

Радость мгновенно сменилась испугом. Победа над Вейсом внезапно показалась ничтожной мелочью по сравнению с ледяным гневом человека, для которого опоздание было хуже преступления.

Мари неслась по пустынным коридорам академии, её дыхание сбивалось неуклюжие сапоги, на пару размеров больше, шлёпали по каменным плитам, грозя споткнуться на каждом повороте. Чёрный мундир безобразно висел на её хрупких плечах, делая её похожей на переодетого подростка. Она мчалась к стадиону, мысленно уже слыша ледяной голос мастера Икирсона.

***

На стадионе, окутанном прохладным утренним туманом, царила зловещая тишина. Студенты, выстроенные в неровный ряд, нервно переминаясь с ноги на ногу, оглядывались. И ждали. И от этого ожидания становилось только напряженнее.

Из пелены тумана, бесшумно, как чёрная тень, вышел Сэм Икирсон. Он был еще молод, но уже завоевал себе и имя и уважение своей прямолинейностью и строгостью. Идеальный воин.

Отец им гордился. Единственный сын, наследник огромного графства, выдающий стратег. Да и просто красавец! У молодого человека было внимание со стороны женщин, еще бы! Зеленоглазый брюнет, высокий, статный, с суровыми и по-мужски красивыми чертами лица. Однако внимание это ему что назойливая муха, он отмахивался, и сбегал от них.

Но не от работы. На работе он был собой. На работе ОН владел ситуацией. Сэм был в этом уверен. Пока не встретил Мари.

Икирсон обошёл строй. Его холодный взгляд, заставлял каждого внутренне сжаться. Он был воплощением суровой власти.

– Строиться! – прозвучала команда, резкая и не терпящая обсуждений. – Первое правило – пунктуальность. Здесь…

Он не закончил. Его взгляд на секунду задержался на пустом месте в строю, где должна была стоять Мари. Ни одна мышца на его лице не дрогнула, но все поняли – он заметил.

–…здесь, вы будете слушать и слышать. Одного без другого не будет. Второе правило – безоговорочное исполнение приказов! То что вы раньше были изнеженными аристократами волнует меня меньше всего. Вы не будете ныть, вы не будете останавливаться. Здесь место для настоящих мужчин, а не для…

Он вновь бросил взгляд на пустое место. «Ну и как прикажете так учить?!»

– …а не для трусов! – нашел он нужное слово.

Урок начался. Он был безжалостным, выжимающим все соки. Каждое движение должно было быть идеальным, каждый приём – отточенным. Студенты, обливаясь потом, старались не отставать, повинуясь его лаконичным командам.

И вот, когда он, повернувшись спиной к строю, объяснял очередной бросок, сзади послышался частый, сбивчивый топот. Он не обернулся, лишь его плечи чуть заметно напряглись.

– …что даст вам небольшое преимущество. – Продолжал он, не меняя интонации.

Позади него, едва переводя дух, замерла Мари. Её тонкая шея казалась хрупкой на фоне грубой формы, а растрёпанные от бега волосы легли на плечи шелковистыми прядями. Лицо окрасил нежный румянец, а большие глаза сияли от смущения и усилия.

– Опоздание, – его голос загремел, обрушиваясь на неё всей мощью. – На моих занятиях это непростительно! Если вы думаете, что ваше положение даёт вам поблажки, вы ошибаетесь! Здесь вы – такой же солдат, как и…

Но он запнулся, увидев её. Не провинившуюся студентку, а хрупкую девушку, чья нежность резала глаз. Её огромные глаза, в которых плескался испуг, но не было раболепия, на мгновение выбили его из колеи. Что-то острое и чуждое кольнуло его под рёбра, заставив с усилием вернуть себе железную выдержку.

А Мари смотрела на него, и её мир сузился до одного человека. Ей часто признавались в любви, восхищались её красотой, но её сердце оставалось глухим. Сейчас же оно забилось с такой силой, что перехватило дыхание. Он был воплощением суровой силы, от его взгляда веяло холодом и властью, и это показалось ей прекраснее всех комплиментов на свете. Она не думала скрывать своё изумление. Её пальцы сами потянулись к пряди волос и начали нервно её накручивать, а на губы легла лёгкая, зачарованная улыбка. Она просто чувствовала эти эмоции, не думая ни о чем, и всё.

Сэм поймал этот взгляд – чистый, полный неподдельного интереса, и это сбивало его с толку. Его мир рушился от такой открытости.

– … все! Уже кто-то решил, что правила написаны не для него. Прекрасно.

– Я была у куратора, магистр Икирсон. – Выпалила Мари.

– Меня не интересуют ваши оправдания! – он грубо отсек ее слова. – Вам кажется, что ваша милая мордашка даёт вам поблажки?

Она не потупила взгляд. Напротив, на губах появилась лёгкая, вызывающая улыбка.

– Нет, магистр. Но, возможно, она могла бы дать мне шанс объясниться.

Её наглость, смешанная с этой поразительной нежностью, на секунду ошеломила его. Он сделал шаг вперёд, нависая над ней всей своей мощной фигурой.

– Здесь… – прошипел он. – вы – солдат. Солдат, который опаздывает – мёртвый солдат. Поняли? И уберите эту дурацкую улыбку с лица!

Обида вспыхнула в её глазах, но лишь на мгновение. Вместо того чтобы подчиниться, Мари, не отрывая от него взгляда, медленно и демонстративно поправила пальцами кончики своих прядей, отбросив их за спину, и улыбка её стала лишь немного ярче, но от этого – ещё более невыносимой.

– Простите, магистр, – её голос прозвучал мягко и ясно, – но это моё лицо. И оно, к сожалению, не умеет принимать другие выражения по команде.

По строю пробежал сдержанный смешок. Сэм почувствовал, как горит его шея под воротником. Эта мушка… эта дерзкая…

Он сделал шаг так близко, что увидел, как зрачки Мари расширились от инстинктивного страха, но она не отступила.

– Значит, у вас проблемы с дисциплиной лицевых мышц, – его голос низко пророкотал, полный угрозы. – Отлично. После занятий вы получите индивидуальное… задание. На отработку контроля. Дополнительный круг по плацу с полной выкладкой. Думаю, это поможет вашей физиономии найти нужное выражение.

Он ждал испуга, слёз, мольбы. Но Мари лишь склонила голову набок, и её взгляд стал насмешливо-задумчивым.

– Как романтично, магистр Икирсон, – тихо произнесла она, так, что слышно было только ему. – Наше первое свидание, и вы уже приглашаете меня на прогулку при луне. Я тронута.

Она развернулась и, не дожидаясь ответа, побежала занимать своё место.

Сэм Икирсон остался стоять, и на долю секунды в строю воцарилась абсолютная тишина. Он не двигался, застыв, как изваяние, но каждый мускул в его теле был напряжен.

Он чувствовал на себе десятки глаз. Они видели, как эта… эта девчонка… публично его унизила. Вернее, не унизила, а раздела под орех с улыбкой. И самое ужасное – она сделала это изящно, без единого грубого слова, одной лишь женской дерзостью.

«Свидание». Это слово жгло ему изнутри, как раскалённый штык.

– Сегодня отрабатываем хват и базовые стойки с оружием, – его голос прорвался наружу хриплым рыком, заставив всех вздрогнуть. – Мечи учебные, но это не игрушки.

Он повернулся к группе, и его лицо было похоже на грозовую тучу. Он не посмотрел на нее. Холод в глазах сменился стальным блеском ярости.

Студенты синхронно извлекли мечи из ножен, и воздух наполнился сухим, звенящим лязгом. Мари с горящим энтузиазмом ухватилась за рукоять своего меча и, приложив усилие, вытянула его. Тяжёлая сталь с глухим стуком сорвалась с удерживавшего её ремня.

Но то, что казалось тяжёлым на поясе, в руках оказалось невыносимым. Рукоять, толстая и неудобная, едва умещалась в её ладонях. Пальцы с трудом обхватывали её, а плечи и запястья тут же заныли от непривычного напряжения. Она изо всех сил потянула клинок на себя, но неподъёмная сталь лишь беспомощно дрогнула в её слабых руках и с тихим звуком рухнула на землю, подняв облачко пыли.

– Ой! – искренне вырвалось у неё. – Мастер Икирсон! Я не могу его поднять!

В строю кто-то сдержанно фыркнул. Икирсон медленно повернул к ней голову, его взгляд был ледяным.

– Мне не нужны ваши «ой», мне нужно исполнение приказов. Поднимите. Сейчас же.

– Но он слишком тяжелый! – парировала Мари, снова ухватившись за рукоять обеими руками и с гримасой усилия пытаясь оторвать его от земли. – Мои руки не слушаются!

– Попросите врага подождать, пока вы найдете силы, интересно он вас послушается? – прозвучало с ехидством. И уже строже. – Поднимите. Это не просьба.

– Может, мне просто нужен меч поменьше? – наивно предложила она, наконец приподняв кончик клинка, который тут же закачался.

– Нет, – отрезал он, резко шагая к ней. – Вам нужны не игрушки, а сила духа, которой у вас, я вижу, нет и в помине. Все студенты имеют одинаковые ножи! Вы считаете себя особенной?

– Нет, просто честнее, – Мари на мгновение отпустила рукоять, чтобы отдуть непослушную прядь волос со лба. – Разве не лучше признать слабость, чем упасть с этим колом в руках при всех?

Она не была воином! И не стремилась к этому. И как ему тогда обучать ту, которая раз через раз спорит???

Сэм вздохнул и вместо ответа он схватил её руки своими, вжав её хрупкие пальцы в рукоять. Контраст был поразительным: его ладони, покрытые шрамами и мозолями, и её нежные, почти детские пальчики.

– Запястье прямо! – рявкнул он. – Вы держите оружие, а не кружевной платок. Мизинец прижмите, если не хотите, чтобы его сломало в первую же минуту.

– А если я хочу и сражаться, и оставаться изящной? – прошептала она. Ее дыхание коснулось его щеки и будто обожгло его. Она вдруг посмотрела на него, прямо в глаза, игнорируя всех в этом стадионе. Бесстыдно, в упор.

«Она что, кокетничает?» – пронеслось в его голове. Он резко дернул свою руку, отступив на шаг.

– Изящество гниёт в земле вместе с глупыми девчонками, – проскрежетал он, обращаясь уже ко всему строю, но чувствуя её взгляд на себе. – Сила – вот что выживает! Ещё десять подходов! И если у кого-то руки дрожат – значит, двадцать!

Повернувшись к строю спиной, он сжал кулаки, на которых всё ещё жило призрачное тепло её кожи.

Мари же, оставшись наедине с неподъёмным мечом, с новой решимостью ухватилась за рукоять. Она сосредоточилась и вложила в подъем меча всю сила. Как оказалось, поднять его было тяжелее, чем держать на весу. Девушка улыбнулась своей маленькой победе и сделала неуверенные взмахи по воздуху.

– Работа в парах! Отработка базового блока! – скомандовал Икирсон. – Контроль и точность! Не сила!

Мари, стиснув зубы, вновь подняла учебный меч. Еще раз она неуклюже помахала в воздухе и кажется даже руки начали привыкать.

Её напарник, рослый и старательный парень, сделал первый сдержанный выпад.

Первый удар едва не вырвал меч из рук Мари. Пальцы онемели, но она вцепилась в рукоять, пошатнувшись.

Второй удар. Боль пронзила запястья. Она вскрикнула, но клинок остался на месте.

Лязг! Третий. Глаза застилали слёзы от боли. Парень напротив, ободрённый её упрямством, сделал роковую ошибку – расслабился.

Четвёртый удар был не отработкой, а полноценным рубящим движением. Мощный хлёсткий удар – и меч вырвался из её ослабевших пальцев, отлетая с оглушительным грохотом. Инерция понесла клинок её напарника прямо к её голове.

Время остановилось. Она видела широкие глаза парня, его отчаянную попытку отклонить удар. Бесполезно.

Тёмная молния метнулась между ними. Резкий звук – не лязг, а точный, холодный щипок стали о сталь.

Лезвие Икирсона – не учебное, а боевое, с отточенным смертоносным блеском – замерло в сантиметре от её головы, приняв на себя всю силу удара. Он не просто блокировал удар – он рассек его, остановив мгновенно, без единого лишнего движения.

Его тело было напряжено, как у готового к прыжку хищника. Глаза, тёмные и бездонные, впились в дрожащего студента.

– Ты что, на смертельной дуэли?! – его голос был низким, свистящим шепотом, от которого кровь стыла в жилах. – Она держалась. Ты – нет. Запомни: позор не в том, чтобы быть слабее. Позор – в том, чтобы не видеть, кого ты атакуешь. Ещё один такой «промах» – и с мечом ты попрощаешься. Навсегда.

Он не смотрел на Мари. Но каждый его мускул, каждый нерв кричал о ярости, смешанной с чем-то иным – чем-то, что заставляло его встать между ней и опасностью со скоростью мысли.

А она стояла, всё ещё чувствуя движение воздуха от чужого клинка на своей коже. И слова – «она держалась» – жгли сильнее, чем боль в запястьях. Они врезались в память, заставляя сердце бешено колотиться не от страха, а от щемящего, горького восторга. Он видел. Видел, что она держалась.

Урок закончился так же внезапно, как и начался, но никто не шелохнулся, пока Икирсон не произнёс единственное слово в тишине:

– Разойдись.

Студенты засуетились, стараясь как можно быстрее покинуть плац. Мари неподвижно стояла на месте, всё ещё ощущая призрачное лезвие у виска. Она видела, как Икирсон, не глядя на неё, повернулся, чтобы уйти.

– Мастер Икирсон!

Слова сорвались с её губ прежде, чем она успела обдумать их.

Он остановился, медленно, словно нехотя, повернулся к ней. Его взгляд был пустым и безразличным, будто ничего и не произошло.

– Я… – голос Мари дрогнул, но она выпрямила спину. – Я хотела бы поблагодарить вас. За то, что вмешались.

– Благодарности оставь для тех, кто нуждается в любезностях. Здесь они никому не интересны.

Мари вспыхнула, будто её окатили кипятком.

– Я просто проявила вежливость! – вырвалось у неё, прежде чем она успела подумать.

Его взгляд, холодный и тяжёлый, скользнул по её лицу.

– Ты находишься среди мужчин, – произнёс он отчётливо, скалывая каждое слово. – Если не хочешь, чтобы завтра твой меч снова выскользнул из рук, а чужой клинок оказался у твоего горла – думай не о вежливостях, а о хвате. Твои изящные пальцы должны сжимать рукоять так, будто от этого зависит твоя жизнь. Потому что так оно и есть. Наказание – дополнительный круг. Боюсь что свидание пройдет без меня!

Он развернулся и ушёл, оставив её стоять с горящими щеками и сжатыми кулаками. Гнев, жгучий и обидный, подступил к горлу. Она ждала хоть крупицы взаимной вежливости, а получила… унизительный урок. «Среди мужчин»… Словно она не выросла в окружении братьев и дяди, словно не знала, как вести себя с ними!

Но глубоко внутри, под слоем обиды и гнева, шевелилось неприятное, колючее осознание: он был прав. Её хват и вправду был слабым. И её благодарность в мире, где ценились только сила и результат, действительно ничего не стоила.

– Чёрствый грубиян, – прошипела она ему вслед, но уже без прежней уверенности. И, подобрав с земли свой меч, вцепилась в рукоять с такой силой, что пальцы побелели. Она докажет ему. Докажет, что её место «среди мужчин» – не по праву рождения, а по умению.

У нее оставалось время до второго занятия. Дополнительный круг? Ну что, пусть к нему добавятся еще и взмахи мечем.

Через полчаса девушка возвращалась, волоча за собой клинок, даже не удостоив его ножен. Слишком зла она была. Слишком уставшими были её руки. Так и тащила она за собой борозду от клинка тренировочного меча по земле до самых ворот стадиона. Дальше пришлось всё-таки приложить усилия и в последний раз за этот день поднять меч, чтобы яростно швырнуть его в ножны. Пояс тут же отяжелел и провис, штаны неловко съехали.

Потная, уставшая и злая, она еле поднялась на свой пятый этаж. Мари не волновало, что может опоздать. Она обязана была смыть с себя грязь и усталость. Залив в лохань холодную воду, так и легла в неё, чуть не вскрикнув от резкого холода. Но это было необходимо! Ледяная вода возвращала ясность голове и бодрость телу. Пяти минут хватило, чтобы ополоснуться. Выжав мокрые волосы, Мари заплела их в косу, надела небесное платье, взяла кожаную папку и, хмурясь, вышла в коридор. До начала второго занятия оставались считанные минуты. А мысли её витали далеко от грядущей криминалистики.

Вспоминая занятие по прикладной физической подготовке и вспоминая эту надменную глыбу по имени Сэм Икирсон, Мари злилась. И когда спускалась по винтовой лестнице вниз, и когда проходила мимо уже знакомого Кая, абсолютно его не замечая, и когда поднималась по лестнице в главном корпусе. Девушка хмурилась, пока в лестничном пролёте главного корпуса через огромное окно не увидела преподавателя, беседующего с коллегой на улице. Сердце кольнуло, и Мари замерла, сжимая в руках папку, наблюдая за статной фигурой мужчины внизу. Она наклонила голову, будто хищная птица, высматривающая добычу. Сэм закончил беседу крепким рукопожатием, по-мужски похлопал собеседника по плечу и направился дальше. Студенты проходили мимо, поднимаясь и спускаясь, кто-то что-то говорил, кто-то бросал взгляды, но Мари не замечала ничего. Видела лишь удаляющуюся фигуру.

Когда он скрылся за углом здания, Мари печально вздохнула и обернулась – чтобы вскрикнуть от неожиданности. Напротив неё молча стоял Сай, сложив руки в карманах брюк и ухмыляясь.

– Ты меня напугал! – произнесла она недовольно, обходя парня.

Тот поправил пальцем тонкую оправу очков и двинулся за ней.

– Извини, – без тени сожаления ответил он.

Сделав несколько шагов по ступеням, Мари вдруг остановилась так резко, что Сай чуть не врезался в неё.

– Сай! – воскликнула она. – Он твой родственник!

Парень прыснул смехом, уперевшись локтем в перила.

– Кузен, – подтвердил он.

– С ума сойти! Твой кузен – Сэмюэль Икирсон! И как я раньше не догадалась? Почти одно лицо!

– Значит, я тебе тоже нравлюсь? – самодовольно произнёс он, улыбаясь.

От этих слов Мари, хмурясь, обернулась к нему.

– Что значит «тоже»?

– Да брось! Ты слишком открытая книга, чтобы это отрицать.

– А я всё же попробую, – зло улыбнулась девушка и, развернувшись, быстрым шагом поспешила вперёд.

Парень сзади рассмеялся.

Кабинет криминалистики напоминал лабораторию забытых историй: стены, заставленные стеллажами с гипсовыми слепками, застеклёнными шкафами, где покоились странные инструменты, и папками с пожелтевшими делами. Воздух был густым, пропахшим старыми чернилами, пылью и слабым ароматом консервирующих составов. Преподаватель, мастер Элиас Виленций, с проседью в тёмных волосах и внимательным, анализирующим взглядом, поднялся из-за кресла. Его движения были точными, почти экономными.

– Внимание – основа нашего ремесла, – его голос был ровным, но отчётливым. – Выходите, кто-нибудь, в центр.

Из задних рядов поднялся молодой человек по имени Лео. Он был среднего роста, с аккуратно подстриженными каштановыми волосами и неуверенной осанкой.

– Расскажите о нём, – обратился Виленций к аудитории. – Только факты. Только то, что видите.

Первый студент, румяный юноша, выпалил:

– Он из небогатой семьи! Папка поношенная и видно что старая.

Парень с рыжими кудрями добавил:

– Он правша! Нож для писем висит с правой стороны.

– И нервничает, – бросил кто-то ещё. – Постоянно теребит край рубашки.

Мастер Виленций выслушал, не меняя выражения лица.

– Поверхностно, – произнёс он наконец. – Нож может висеть с правой стороны по привычке, даже если человек левша. Потертая папка может говорить не о бедности, а о том, что вещь дорога как память. Кто может увидеть больше?

Сай, до сих пор молчавший, поправил очки.

– Он не из столицы, – начал он, и в классе воцарилась тишина. – Пряжка на его ремне – ручной работы, в стиле, характерном для северных провинций. И он не просто правша – он художник или чертёжник.

Все взгляды устремились на него. Сай продолжил:

– Указательный и большой пальцы на его правой руке испачканы чёрными чернилами, которые сложно отмыть. А под ногтем среднего пальца левой руки – засохшая частица голубого мела. Он либо рисует, либо занимается картографией.

Мари, сидевшая рядом, подхватила, словно они годами работали в паре:

– И он недавно пережил важное личное событие. Возможно, расставание. – Она указала взглядом на его левую руку. – На безымянном пальце виден след от кольца – лёгкая полоска незагорелой кожи. Кольцо он снял недавно. И он самый младший в семье. – Она уловила его удивлённый взгляд. – Когда ты вошел, ты инстинктивно искал глазами того, кто старше, как бы ища одобрения. Это привычка, выработанная годами.

Лео стоял с широко раскрытыми глазами.

– Всё… всё верно, – прошептал он. – Я из деревни под Винтерхольмом, занимаюсь с детства составлением карт, у меня отец картежник, научил и меня. И… да, мы с невестой расстались две недели назад. А кольцо было её подарком.

Мастер Виленций медленно кивнул, и в его глазах мелькнула искра одобрения.

– Хорошо. Теперь ваша очередь, мисс Крайнс, – жестом пригласил он Мари в центр зала.

Она вышла вперед, игриво завивая вокруг пальца светлую прядь волос. На её губах играла лёгкая, почти невесомая улыбка. Студенты заметно оживились – наконец-то появился куда более приятный объект для наблюдений.

– Единственная дочь! – сразу предположил рыжеволосый юноша. – Родители баловали, отсюда эта лёгкость в движениях и манерах.

– Верно! – она сделала вид, что удивлена. – Я была долгожданной!

– Часто бывала на балах, движения грациозные, – добавил кто-то с последних рядов.

Девушка в шутку присела в изящном реверансе, будто завершая танец. Её плавность действительно была отточенной. Парень самодовольно улыбнулся своей догадке.

– Скорее всего, уже есть жених! – выпалил темноволосый парень сбоку. – Леди в таких годах и с такой внешностью обычно обручены. А то, что она учится в мужской академии, лишь подтверждает это – без официальных обязательств её бы сюда не пустили.

– Что ещё? – спокойно спросил Виленций.

Тут вмешался Сай.

– Мари не легкомысленна. Она, напротив, многогранна. Каждый её жест, каждое действие выверены и рассчитаны. Умение моментально влиться в игру, подхватить шутку – это говорит о быстроте мышления. Что до балов… вряд ли она их часто посещала. Родственница герцога… будь она постоянной гостьей приёмов, её имя и портреты не сходили бы с первых полос газет. К тому же, она не единственная дочь. Она – единственная сестра. Вероятно, младшая. К мужскому вниманию привыкла – её баловали, но и берегли. И если баловали, скорее, старшие мужчины, то опекал её явно кто-то строгий. Отсутствие на балах наводит на мысль, что у Мари… нет родителей.

Улыбка медленно сползла с её губ. Мари замерла, сердце сжалось от внезапной, острой боли. Сай же, увлёкшись анализом, продолжал:

– Будь у неё мать, та бы уже позаботилась о замужестве. Мари в том возрасте, когда девушки выходят замуж, но вместо подготовки к свадьбе она здесь, среди нас. Значит, матери нет. Отец… отец ни за что не отдал бы дочь в военную академию, как бы она ни упрашивала. Слишком сильна бы была отцовская ревность, желание уберечь. А вот дядя… другое дело. Он, безусловно, любит её, но отсутствие родительской строгости и жажда компенсировать утрату делают его податливым. Он исполняет её желания, даже самые смелые.

Он замолчал и наконец поднял на неё взгляд – обычно такой сосредоточенный, теперь он был растерянный. Мари смотрела на него с открытым шоком, глаза блестели от навернувшихся слёз. На её лице застыла обида, будто он сорвал с души покров, едва сдерживаясь, чтобы не выкрикнуть что-то горькое в ответ.

– Всё верно, Сай! Мы все поняли, что у меня нет родителей и что меня избаловали!

Не говоря больше ни слова, она вышла из аудитории. В классе повисла гробовая тишина.

Так омерзительно Сай еще никогда себя не чувствовал. Он растерялся. Даже суровый преподаватель ощутил жгучую неловкость.

– Простите, учитель, – пробормотал парень, стремительно собрав свои вещи и захватив забытые листы и папку Мари, и бросился вслед за ней.

Сай нагнал её у самых больших дубовых дверей, ведущих из академии. Его шаги гулко отдавались в пустынном коридоре.

– Мари, подождите! – его голос прозвучал неестественно громко в этой тишине.

Она остановилась, но не обернулась. Сай, запыхавшись, замер рядом, не зная, с чего начать.

– Я… это было непростительно. Я не думал, что… Прости меня, – он выпалил слова, чувствуя себя полным идиотом. Его обычно острый ум сейчас был бесполезен, словно тупой нож.

Мари медленно повернулась. Слёз не было видно, но её глаза блестели неестественным блеском, а губы были плотно сжаты.

– Думать? – её голос, обычно такой звонкий, прозвучал низко и горько. – Ты ведь всегда думаешь, Сай. Анализируешь, вычисляешь. Но ты когда-нибудь думал о том, что чувствуется за твоими умными догадками?

Она сделала шаг к нему, и теперь вся её боль, которую она годами носила в себе, хлынула наружу, сметая напускную лёгкость.

– Да, меня берегли. Баловали. Осыпали подарками. Но ты знаешь, каково это – ни разу не прижаться к матери, не почувствовать её руки на волосах? Я не знаю, как пахнет моя мама! Я знаю только запах старой краски на её портрете, который нашла на пыльном чердаке! Дядя… он отдал мне всё своё сердце, он пытался заменить и отца, и мать, и он для меня весь мир! Но он не может рассказать мне о ней так, как рассказала бы она сама! И я… я никому никогда не говорила об этом. Никто не видел, как я ночами смотрю на этот портрет. А ты… ты так легко, так буднично выложил это перед всеми, как интересную логическую загадку!

Голос её сорвался, и, наконец, предательские слёзы покатились по щекам. Она смахивала их тыльной стороной ладони с яростью, от которой сердце Сая сжалось в комок. Он стоял опустошённый, глядя на неё, и чувствовал себя последним идиотом. Его дар, его проницательность, которой он гордился, вдруг показалась ему уродливой и грубой.

– Я… я не хотел причинить тебе боль, – прошептал он. – Я видел узор, пазл… а не человека. Это отвратительно. Я отвратителен.

Мари, отгоняя последние слёзы, смотрела на него. Гнев отступал, сменяясь странной усталостью. Она видела его искреннее раскаяние, его растерянность, и буря внутри неё понемногу стихала. Она глубоко вздохнула, вытирая лицо.

– Нет, – тихо сказала она. – Не отвратительный. Слишком умный для своего же блага. И безнадёжно глупый в том, что действительно важно.

Сай поднял на неё взгляд, и в его глазах была такая беззащитность, которую она никогда раньше не видела. Он снова извинился, но на этот раз слова шли от самого сердца, обнажённые и тихие.

– Прости меня, Мари. Правда. Не за то, что угадал, а за то, что использовал твою боль как учебный материал. Я был слеп. И мне бесконечно жаль, что я заставил тебя плакать.

Он не пытался оправдаться. Он просто стоял и ждал, чувствуя тяжесть своей ошибки. И в этой молчаливой готовности принять любой её приговор было больше искренности, чем в самых красивых словах.

Мари стояла медленно, глубоко дыша. С каждым вдохом дрожь в руках утихала, а ком в горле понемногу рассасывался.

«Я никогда никому этого не говорила, – прозвучало в тишине её сознание. – Никогда». Все вокруг – дядя, братья, гувернантки, знакомые – с таким тактом обходили эту тему, словно боялись разбить хрупкую вазу. А она и сама боялась прикасаться к этому внутри себя, потому что знала: если тронешь, уже не сможешь остановиться.

Она перевела взгляд на Сая. Он стоял в двух шагах, заложив руки за спину, с видом приговорённого, ожидающего вынесения вердикта. Его обычно уверенная осанка была сломлена, а во взгляде читалась такая растерянность, что неожиданная улыбка тронула её губы.

– Знаешь, – начала она, и голос её снова приобрёл лёгкие, почти шаловливые нотки, – из всех людей, кому я могла бы это высказать… я меньше всего ожидала, что это будешь именно ты. Великий логик и аналитик Сай, и вот он – стоит, словно провинившийся школяр, пойманный на списывании.

Она увидела, как он напрягся, готовый к новому уколу, но Мари покачала головой, и тихий смех вырвался у неё наружу.

– Прости. Это не упрёк. Просто… забавно. Ты выглядишь так, будто только что обнаружил, что дважды два – не всегда четыре.

К её удивлению, губы Сая тоже дрогнули в ответ. Неловкая улыбка озарила его лицо, и он с лёгким фырканьем опустил голову.

– Возможно, я и обнаружил, – тихо согласился он. – И, кажется, это открытие меняет всё.

В этот момент с ним происходило что-то странное. Сай, всегда полагавшийся лишь на неумолимую логику и холодные факты, вдруг с ужасом и изумлением осознал в себе нечто новое. Он смотрел на эту девушку с заплаканными, но сияющими глазами и понимал: он больше не хочет быть тем, кем был. Его блестящий ум, его дар разгадывать людей – всё это вдруг померкло перед простым и ясным желанием: не причинять ей боли. Никогда. Он дал себе внутренний обет – отныне он будет обходить стороной любые её тайны, любые уязвимые места. Его аналитические способности, всегда бывшие его гордостью, вдруг показались ему опасным оружием, которое он добровольно решил затупить ради одного-единственного человека.

Он поднял на неё взгляд, и в его глазах уже не было прежней надменности. Вместо неё читалась какая-то новая, непривычная для него мягкость.

– Знаешь, раз уж мы так эффектно сбежали с урока… – начал он, и в его голосе прозвучала несвойственная ему робкая надежда. – Думаю, нас уже никто искать не станет. Не хочешь ли… сбежать к озеру? Подальше от этих каменных стен.

Лёгкость, казалось, навсегда покинувшая Мари, вернулась к ней в одно мгновение. Её лицо озарилось живым, беззаботным энтузиазмом.

– Превосходная идея! – воскликнула она. – Я как раз считаю, что сегодня мы прошли куда более важный урок, чем все эти «Криминалистики».

И глядя на её сияющую улыбку, Сай понял, что ни одна логическая конструкция в мире не могла сравниться по ценности с этим простым, тёплым чувством, которое сейчас разливалось у него в груди.

Аудитория для занятий по уголовному праву была погружена в торжественную тишину. Студенты-первокурсники, включая Мари, сидели за дубовыми скамьями, затаив дыхание. Перед ними, опершись о массивную кафедру, стоял декан юридического факультета Дориан Вейс. Начался последний предмет.

– Представьте, – его голос, негромкий и размеренный, тем не менее заполнил каждый уголок помещения, – глухую деревню. Ночью в доме зажиточного крестьянина совершена кража. Утром его сосед, человек бедный и с дурной репутацией, стоит с золотой монетой в руках. Он утверждает, что нашёл её на дороге. Крестьянин же клянётся, что это его монета, помеченная особым знаком. Кто виновен?

Дориан обвёл аудиторию холодным, аналитическим взглядом.

– Мистер Торн, ваш вердикт?

Русоволосый юноша растерянно поднялся.

– Сосед… Он же был с монетой! И репутация плохая. Конечно, он.

– Мистер Элвуд, вы согласны? – Дориан перевёл взгляд на другого студента.

– Логика подсказывает, что да, – неуверенно ответил тот.

Декан позволил себе лёгкую, почти незаметную улыбку.

– Логика. Интересный инструмент. Часто полезный, но в зале суда – предательский. – Его взгляд скользнул по рядам. – Кто-то ещё желает высказаться?

Мари, до этого внимательно слушавшая, подняла руку. Дориан кивнул в её сторону.

– Мисс Крайнс.

– Всё кажется очевидным, – начала она, – но… Слишком очевидным. Почему вор, только что совершивший кражу, стал бы разгуливать с украденной монетой на виду у всех? И если монета действительно помечена, разве настоящий вор не избавился бы от неё сразу?

В аудитории пронёсся сдержанный шёпот. Дориан внимательно посмотрел на Мари, в его глазах мелькнул проблеск интереса.

– Продолжайте, – мягко подтолкнул он.

– Возможно, монету подбросили, – предположила Мари. – Или сосед и правда нашёл её. Или… может, у крестьянина есть причины оклеветать соседа. Логика даёт нам версию, но не доказательство.

Дориан медленно выпрямился.

– Именно так, – произнёс он, и его голос вновь приобрёл металлическую твёрдость. – То, что вы только что ощутили, – это разница между бытовой логикой и юридическим процессом. Логика говорит: «Он плохой человек, значит, он способен на преступление». Закон требует: «Докажите, что именно он совершил это преступление». Улика? Да. Но недостаточная. Отметка на монете? Её мог подделать сам обвинитель. Показания? Их нужно перепроверять.

Он обвёл взглядом притихших студентов.

– С сегодняшнего дня забудьте о том, что вам кажется очевидным. Ваш ум должен стать решом, которое отсеивает домыслы и оставляет лишь неопровержимые факты. Вы – не судьи, решающие судьбы. Вы – часовые, стоящие на страже Процедуры. И помните: лучше отпустить десять виновных, чем осудить одного невинного. Не из жалости. А потому что ошибка в таком деле – это яд, который разъедает сами основы Закона.

Он сделал паузу, дав своим словам прочно осесть в сознании учеников.

– На следующем занятии мы начнём изучать, как именно должен был бы развиваться этот случай, если бы он попал в руки к грамотному юристу. А пока… советую вам понаблюдать за окружающими. И попробуйте отделять то, что вы видите, от того, что вам кажется.

Мари слушала, заворожённая. Вейс не предлагал готовых ответов. Он предлагал инструменты для размышления. И это было куда ценнее.

Глава 5

Зал для общеакадемической физической подготовки гудел, как растревоженный улей. Первокурсники – все до одного – были зелёными, неуклюжими и напуганными. Сэм Икирсон, декан военного факультета, стоял в центре, ощущая их страх как осязаемую субстанцию. Он ненавидел эти обязательные занятия для «гражданских» факультетов – юристов, военных медиков, картографов. Пустая трата его времени. Но устав есть устав.