Читать онлайн Одарённая нечисть

Вступление, в котором над лесавкой порхают бабочки

Зачем обычно едут в Кисловодск? Ясное дело – отдыхать и поправлять здоровье. Только я-то перебралась сюда совершенно с иной целью.

Сколько себя помню, училась всегда не из-под палки, и не потому, что «надо», и не под давлением обстоятельств, а по одной-единственной причине – мне было интересно. Так что и результаты выходили соответствующие: синусы с тангенсами особого интереса не вызывали, а потому и в памяти тригонометрия отложилась лишь постольку-поскольку. Зато все лингвистические дисциплины, всё связанное с землеописанием и историческими хрониками влекло до чрезвычайности. И результат, как говорится, налицо!

Как мои несложившиеся отношения с тригонометрией связаны с причинами обосноваться в Кисловодске? О, так я и говорю…

Да, для начала разрешите представиться – Мавелла, по происхождению лесавка, по призванию странница. Оттого что странствовать люблю, да и странностям во мне несть числа. Так, во всяком случае, наставница говорит. А я ей верю. Она в нечисти не ошибается, ни-ни.

Я за свою жизнь столько дорог истоптала, что, кабы всё вперёд и вперёд топала, давно бы до Луны добралась. А и вправду, чего до Луны тропинку не протоптали? Вот бы с тамошними обитателями за жизнь пообщаться!

А, ну вы меня одёргивайте, а то я как увлекусь, так никогда и не дойду до главного. О чём это я? Кисловодск, да. Вам же и невдомёк, а здесь уникальный магический питомник сокрыт. Только попасть туда шансов маловато, если вы к благородному племени нечисти отношения не имеете. А мне вот повезло больше. Получила я и человеческое образование – честно-пречестно десять лет за партой отсидела. И уж как эта самая школа дух закаляет – ни в сказке сказать, ни пером описать. Я хоть и от мамки людской, да батюшка-то – чистокровный леший. А отсюда и внешность – ни в лесу красавица, ни на людях милашка.

Да в лесу и леший бы с той внешностью, а в человеческой школе только ленивый надо мной не глумился. И тут-то уже не до тангенсов. Об одном мечталось – природу свою не выдать. Очень хотелось все науки постичь, а преврати я кого в чучело соломенное или в мухомор, так и накрылось бы моё обучение. Превращения-то – дело нехитрое, это у меня с рождения от родителя наследство.

Вот и терпела тычки с насмешками. Всё надеялась не красотой, так знаниями уважения добиться. Да куда там! Когда с первыми учениками сравнялась, совсем плохо дело стало – к «не такой внешности» добавилась зависть. Подумала я, подумала да и скатилась до «середнячков». Так и просидела до последнего звонка серой мышкой. А то, не ровён час, не сдержалась бы да кого-нибудь и пришибла.

Но всё ж интересно мне в школе было, врать не стану. Самые незабываемые – уроки, посвящённые фольклору. Как моя душа радовалась о леших с кикиморами слушать! Едва-едва язык на привязи держала, чтобы правды не выдать. Ведь какой только чепухи люди о нас не насочиняли. Истины в тех россказнях – на медный грошик. Ну как без смеха можно слушать, что у лесавок три груди и лесавки эти детишек малых из колыбелек похищают и «закармливают их до смерти»?! Я даже себя тайком пощупала: не, нормально всё, третья грудь и не думает намечаться. Так что все экзамены самодисциплины я прошла на «отлично». Имею повод собой гордиться.

А как школу окончила, вижу – плохо дело: среди людей душно, в лесу скучно. Вот и подалась в странствия. Полвека подмётки сбивала, всё, казалось, видела, везде побывала, а кинулась – дальше Расейского края и не вышла. Но я ж упрямая – взяла направление и вперёд. Только нетушки! Едва к рубежу подошла, меня как веткой по лицу хлестнуло да и отбросило. Так кубарем и покатилась по лебеде с крапивою. Хорошо, чертополоха на пути не оказалось.

Лежу я, значит, в безоблачное небо таращусь, слова нехорошие, какие знала, вспоминаю, а надо мной всё бабочки, бабочки… Красота, одним словом. И непонятность. А непонятности на корню ликвидировать нужно, в этом я давненько убедилась. Непонятности, они думать заставляют, обходные пути искать. Но мне это вредно. В смысле, думать. А то я обычно до такого додумываюсь – и любимый родитель не всегда распутать способен.

Вот в этой-то лебеде, можно сказать, и началась моя новая жизнь. Потому что как я ни старалась не думать, а оно само как-то… надумалось. Наверное, бабочки виноваты – крылышками своими завихрения у меня в мозгах создали. А пришло мне на ум в отчий лес вернуться, перед отцом за долгое отсутствие повиниться да совета его испросить. Весьма неожиданное решение, скажу я вам, сама изумилась. Но раз уж надумала, то и подхватилась скоренько и в каких-то пару месяцев с дорогой неблизкой управилась. Сказать, что родитель мне удивился, это так… преуменьшить. По лесу от его изумлённого вздоха будто ураган пронёсся, деревья с корнями выворачивая. Мы потом три дня последствия устраняли.

Выслушал отец мои печали, призадумался. Ясное дело, я для него малявка неразумная, которой до взрослости ещё с полвека, не меньше. Мне веночки из василёчков бы плести, песенки распевая, а меня по свету носит, всё за знаниями гоняюсь. Но он крепко держал слово, матери моей данное. Обещал препятствий не чинить, если к людям решу податься, вот и терпел мои школьные годы. Дал слово, что позволит само́й дорогу в жизни выбирать, и ни разу я от него упрёков в собственной никчёмности не слышала. Ну а что теперь за советом обратилась, его, конечно, сильно порадовало. Как бы он мог отказать?

Дня три мозги у лешего скрипели, а как лес в порядок после моего эпохального явления привели, отец изрёк, что есть в России три заповедных места, где я точно найду себе по вкусу занятие. Да какое там занятие?! Я так и взвилась: не собираюсь пристраиваться в родных лесхозах! Я мир хочу посмотреть! Но на меня так цыкнули – я чуть язык не прикусила. Сморгнула виновато, ножкой шаркнула, всем видом раскаяние изображая.

Отец хмыкнул. Он давно не верил, что я искренне раскаиваться способна, слишком характер упёртый. А чего? Очень даже его характер! Он вообще однажды зимнюю спячку пропустил, когда мамки моей добивался. Подснежники ей в декабре добывал – шутка ли! Так что кто тут ещё самый упёртый, я бы поспорила. Чего? Опять не в ту степь? Вижу-вижу.

Так вот отец и поведал мне, что существует в России три питомника магических, где особо одарённая нечисть свои университеты проходит. Стало быть, те, кому навыков, от рождения присущих, недостаточно, кто, как и я, охоч до знания, в этих питомниках желаемое и получают. А уж после никакой рубеж не страшен – все дороги мира открываются.

Ох, и повисла же я с визгом на шее родителя. Это просто чудо как хорошо выходило! Двух комаров одним плевком сбить можно – и образование продолжить (и даже вдали от людей), и в перспективе мир для себя открыть. Только сперва нужно было решить, куда именно отправиться. Но я долго не думала – один питомник в северной тайге затерялся, а у меня ни с холодом, ни с гнусом как-то отношения не сложились; другой притаился в болотах Карелии, но сырость я тоже не слишком уважаю; зато третий расположился не где-нибудь, а в отрогах Джинальского хребта. Ну а против гор у меня никогда возражений не было.

Так я и перебралась в Кисловодск, надеясь пополнить багаж знаний и получить возможность вырваться, наконец, за пределы давно известного, истоптанного мира.

Глава первая, в которой голова проигрывает в лобовом столкновении скамейке, а лесавка делает решительный шаг

– Па-а-адъём! Солнце красное взошло, полно дрыхнуть, лежебоки! – я уже третью седмицу обитаю в этом благословенном месте, но никак не привыкну к ежедневным побудкам с первыми проблесками зари.

Удивительное всё же место – этот наш питомник! Вроде под землёй, то есть под горой сокрыт, а солнце такое же яркое, как на поверхности. Только небо никогда не бывает привычно голубым, оно здесь всё больше серовато-зелёное. Но никого это не печалит: некогда нам по пустякам огорчаться. Чарам такой сложности, чтоб сквозь гору солнце светило, нас ещё не скоро научат. То есть никто, конечно же, ничему нас учить не станет. Сможем-захотим – сами этой премудростью овладеем, а если нет – то и говорить не о чем. Где выход, всем известно.

Именно так здесь всё и происходит. Как же мне в первые дни это дико казалось! Я-то думала, как в людской школе, усадят всех за парты, прочитают лекцию, а потом её пересказ с нас и спросят. Ага! Ничего подобного! Наставники раз в день собирают группу питомцев, обводят всех взглядом – кто доброжелательно, а кто так, что шерсть дыбом встаёт, и озвучивают задание на ближайшие сутки. Или на другое время, смотря в чём это задание заключается. А уж там крутитесь сами. Можно собственными силами справляться, можно однокашников просить о помощи. Главное – результат. И всякий раз оказывается, что при очевидной невозможности большинству заданное по силам.

Удивлять меня начали с самого моего прибытия. Как отец и велел, я добралась до жемчужины Кавказских Минеральных Вод (по словам людских путеводителей и разных рекламных зазывалочек) и в тот же день, ни на что не отвлекаясь, поспешила к главному входу в питомник.

Здорово, что мне с собой не нужно разный скарб таскать. А то насмотрелась я, как люди путешествуют: навьючат на себя поклажи столько, что уже не до радости от дороги, лишь бы под этим грузом живым остаться. Там и еда, и одёжа, и кто во что горазд. То пять смен обуви тащат, а то и всю постель свою. Нежные создания, эти люди: ни тебе поспать на воздухе, ни еды без посуды приготовить. А ведь когда-то они всё это умели. Тогда и на ногах крепче человек стоял, и… Ой! Я ж о другом!

Так вот, налегке по выложенному фигурной плиткой тротуару, через весь город я и добралась до цели. До парка, то есть. А парк в Кисловодске совершенно не то, что в любом другом городе, – пятачок посреди асфальта да деревьев сотня-другая. Здесь это целый мир – почти тыща гектаров почти настоящего леса на отрогах горного хребта. Про лес говорю «почти настоящий», потому что дорожки в нём проложены, красным песком посыпанные, лавочек натыкано, указателей разных. Да то всё для людей, я ж и без дорог-указателей разобралась. Чего там разбираться-то? Нечисть лесная, она среди бетонных коробок заплутать может, а среди деревьев – никогда!

Краем глаза я заметила, что меня сопровождает чёрный меховой клубок. Думает, что, прикинувшись кошкой, всех одурачил! Ну-ну, я только усмехнулась. Мне от коловёртыша скрыться – только захотеть, да ни к чему. Он же наверняка меня до самого питомника сопроводит, проследит, чтоб с дороги не сбилась. Почему-то моя внешность и у людей, и у нечисти вызывает одинаково болезненное недоумение. Одни кривятся от уродства – угловата, резковата, нос торчит, чуть к губе крючком загибаясь, волосы во все стороны сенной охапкой, на лицо темна, да ещё и росточком не вышла. Другим же диковинна такая с людьми схожесть, что безо всякого морока за свою принимают. Только люди, кривясь, всё больше уколоть норовят, а нечисть жалеет, дескать, вот же дурнушка несчастная. Ну и пытаются помочь, чем могут, как сейчас, в пути направляя.

Мне от того отношения ни жарко, ни холодно, смешно только. В одной умной книжке я как-то вычитала, что это очень полезно, когда тебя недооценивают. Для чего мне это может быть полезно, пока не знаю, но мысль понравилась и запомнилась. Так что коловёртыша я старательно не замечала, дыша густым сосновым ароматом, и во все глаза разглядывала склон, сплошь затянутый тёмной зеленью. Там под Синими скалами, скрытый от любопытных глаз, притаился вход в питомник, и туда ещё предстояло добраться.

Но моё предвкушение скорой встречи с миром новых знаний и возможностей было грубо нарушено. Большинство тренирующихся спортсменов для своих забегов избрало асфальтированную дорожку, но этот, явно не вполне адекватный молодой человек в ярко-алой футболке и белых спортивных трусах, нёсся по терренкуру, не то куда-то опаздывая, не то желая поставить рекорд, может, скорости, а может, количества сбитых отдыхающих. Отдыхающие подыгрывать ему не желали и прыскали в разные стороны, уклоняясь от столкновения. А я вот проморгала. Только отвлеклась на рыжую попрошайку – здесь, оказывается, белки настолько нахальные, что лезут ко всем гуляющим без разбора, выпрашивая орешки и семечки, – и тут бэм-с! Я отлетаю на траву, по пути приложившись головой о бетонное основание скамейки, а надо мной уже склоняется испуганная физиономия.

– Ты цела? Чёрт, глаза открой, вот так. Скажи что-нибудь, – перед глазами колышется красное марево. Кровь? А, нет, футболка. – На дорогу смотреть надо, а не по сторонам пялиться!

Кажется, виновник происшествия решил меня в столкновении обвинить, ну и пускай. Я совсем немножечко полежу и пойду дальше. Только теребить меня не надо, а? К раздражённо-испуганному добавляется визгливый женский голос, требующий «скорую» и немедленно. Эх, нет мне покоя.

– Не надо ничего, я в порядке, – совсем немного твёрдости в голосе, и вот уже никому до пострадавшей нет дела.

Меня усадили на скамью, об которую я, падая, ударилась, и оставили одну. То есть, конечно, не совсем одну – коловёртыш никуда не делся, а, напротив, вскочил на скамейку и принялся сверлить меня пронзительным взглядом жёлтых глаз с вертикальными зрачками. Сверли-сверли, дырку всё равно не сделаешь.

Голова раскалывалась, чёрный кот раздражал, предвкушение куда-то выветрилось. День стал вдруг пасмурным и невкусным, как прокисший кисель. Но нужно было добираться до питомника, и я, собрав в кулак всё своё мужество, решительно поднялась. Если бы не настолько отвратное самочувствие, можно было бы перекинуться куницей и добежать куда быстрее, всё равно уже удовольствия никакого. Но после такого удара головой я попросту не рискнула, перед глазами до сих пор плавали радужные круги, как бы намекая, что с чарами лучше обождать.

Дорога всё время шла в гору, временами чуть более полого, а порой забирая совсем уж круто. Я скоро начала задыхаться, чего со мной отродясь не бывало, и настроение испортилось окончательно. А мелкий шерстяной пакостник, осознав, что выдал себя, больше не пытался делать независимый вид, и только что лобастой башкой не тёрся о мои штаны, путаясь в ногах и неимоверно раздражая. Но, не буду врать, он таки помог мне не сбиться на обходной маршрут, вовремя мотнув головой в сторону непролазных дебрей. Я скрипнула зубами, но вломилась в заросли боярышника и жимолости. Нет, это, конечно, для понимающего глаза и слуха «вломилась», людские органы чувств едва ли вообще среагировали на то, как я тенью скользнула с терренкура.

Теперь коловёртыш бежал впереди, уже не заботясь о наведении «кошачьего блеска». У меня перед глазами маячила узкая спина, покрытая жёсткой рыжеватой шерстью. «Обезьян, как есть обезьян!» – почему-то вспомнилось из школьных лет. И вправду, это вертлявое создание чем-то напоминает людского родича, только мордой больше на кота смахивает и хвоста не имеет.

Сверху на нас стремительно надвинулась тень, закрывая солнце, едва пробивающееся сквозь сосны, и я чуть съёжилась, отчего-то вообразив пикирующего орлана. Но тень так же стремительно понеслась дальше, а добровольный провожатый насмешливо фыркнул, никак не комментируя мой испуг. Тьфу, ты! Вагончик канатной дороги! Я чуть смутилась, но коловёртыш не снижал скорости, и мне приходилось несладко.

Пыхтя, задыхаясь и покрывшись испариной, я с ужасом прислушивалась к грохочущему в груди сердцу – оно грозило вот-вот выпрыгнуть, чего не позволяло себе вообще никогда. Человек в таком состоянии давно бы уже запнулся ослабевшими ногами за хитросплетения травы и сухостоя и рухнул бы как подкошенный, но как раз ноги-то меня и не подводили. Тело, привыкшее к лесному бездорожью, легко уходило от хлёстких веток, коварных ям и нависающих стволов, зато с нутром творилось что-то неладное.

Я, конечно, в курсе, что такое высокогорье и разряжённость атмосферы, но, во-первых, Кисловодск всё-таки до высокогорья не дотягивает, а во-вторых, говорю же, прежде ничего подобного я за собой не замечала. Даже на Алтае, где забиралась не в пример выше.

Но этот бесконечный подъём, наконец, привёл нас к вертикальной стене, источенной ветрами и дождевыми потоками. Коловёртыш шмыгнул в небольшую узкую расселину, куда мне не протиснуться, и – был таков! Это что, все в предвкушении шоу «Сим-сим, откройся!»?! Не-е-ет, плясать с бубнами, заклиная пустить меня внутрь, я была решительно не способна. Поэтому тихонько опустилась на камешек, откинулась назад, поудобнее опираясь на стену, и прикрыла глаза.

Не прошло и нескольких минут – я даже задремать не успела, – как мне на голову посыпался всякий мусор с деревьев: сухие веточки, хвоя, даже шишкой прилетело. И вслед за всей этой никчемушностью на землю шмякнулся здоровенный летучий мыш. Шмякнулся, встряхнулся, крыльями-тряпочками потрепыхал и перекинулся мелким лешонком на конских ножках. То есть, ниже пояса он жеребёнка напоминал, а выше больше на старичка походил, и при этом мне, малорослой, едва до пояса достал бы. Это что за чудо такое? Я бы подумала, что передо мной шуликун, но чтоб они летучими мышами оборачивались, никогда такого не слышала. А таинственный снебаупаданец, никого и ничего не замечая в упор, стукнул копытом по округлому камню в двух шагах от меня, крикнул зычно «Расступись!» и преспокойно прошёл в отворившийся ход.

Я заинтересованно приподнялась с насиженного места. Это становилось любопытным. Что за бред?! Ни маскировки, ни опаски, да мало ли, кем я могу оказаться! Меня же здесь и не знает никто! Или этот шуликун с невероятным для своей породы обличьем настолько силён, что даже не взглянув в мою сторону, понял, чего от меня можно ожидать? Но будь он намного могущественнее меня, я бы это непременно ощутила. Уж молчу о том, что во все времена нечисть рьяно хранила свои секреты от людей. А тут на то, что меня от человека не отличить, ноль внимания… Ладно, разберёмся. От таких дел даже в голове меньше звенеть стало.

Стукнуть ногой по камню и рявкнуть заветное слово оказалось делом секундным. И – надо же! – получилось. Часть стены заметно пошла рябью, сделалась прозрачной, а потом в ней открылся тёмный тоннель – аккурат по моему росту. Я внимательно огляделась по сторонам – ни единого звука, источником которого мог бы стать человек, не слышалось. Ну значит, буду считать, секретность соблюдена. И я шагнула вперёд.

Глава вторая, в которой лесавке не очень-то рады

Ход оказался не таким уж и длинным – всего на пару десятков локтей. И ни грязи, ни сырости, будто и не внутрь горы идёшь. Я-то ждала, что с каждым шагом будет всё темней делаться, но ничего подобного, совсем наоборот. Меня поджидало не мрачное горное чрево, а дивный лес, залитый чуть приглушённым солнечным светом. Небо, правда, подкачало, но и сероватое, оно радовало куда больше, чем какой-нибудь пещерный свод.

А навстречу уже спешили два совсем юных леших (ну это относительно, конечно, – просто до совершеннолетия им явно не меньше века осталось, а так-то они постарше меня будут). Росту в каждом по три пяди с кувырком, мне едва до подмышки достанут, но глазищами чёрными грозно так зыркают – страху нагнать, что ль, пытаются… Даже одеты одинаково: в штаны домотканые да рубахи расшитые, пёстрыми кушаками подпоясанные. И ведь каждый завиточек на вышивке совпадает! У обоих длинные зелёные космы забраны на макушке ленточкой – у одного жёлтой, у другого белой, а больше их и не различить никак. Как говорится, волос в волос, голос в голос (которого я толком пока не слышала).

– Гляди, гляди, – на ходу один пихал другого в бок, разглядывая меня при этом, словно диковину, – сама справилась. А Щустрик говорил, ей помощь требуется! Ты как вход отыскала? Он ведь тайный.

Я только фыркнула – тоже мне, тайна! Но высказываться не стала. Ни к чему в чужой лес со своими заморочками соваться, мало ли что здесь тайной почитают. А лешие, не стесняясь, приступили к настоящему допросу, кто я да откуда. Только я ж не лыком шита, не шишкой вскормлена, могу до бесконечности отвечать да всё попусту. «Ты как здесь оказалась?» – «Пришла» – «Это мы видим. А откуда?» – «Оттуда» – «А какое слово говорила, чтоб вход открылся?» – «Нужное» – «Это понятно. Звучало-то оно как?» – «Громко». Ну и они, конечно, хороши: лешим ли лесавку не распознать! Уж как ни редко я в родном лесу появлялась, но отцу-то помогала глупцов да невежд путать, с дороги сбивать. И чего? Они думают, сама теперь в двух словах запутаюсь?!

Но балаган этот незамедлительно прекратился, когда из-за деревьев величественно выплыла внушительная фигура. Лешие спинами почуяли её приближение и, пискнув: «Она!», встали по стойке «смирно». Высокая простоволосая старуха в сером сарафане, надетом на такую же блёкло-серую рубаху, словно плыла по воздуху, не приминая ни единой былинки. Выцветшие глаза метали молнии, от которых искорками вспыхивала сухая трава под ногами.

Ох, ты! Да это же шишига! Я тоже готова была вытянуться в струнку, но наставница (а никем иным шишига быть просто не могла) обращала на меня внимания не больше, чем на прошлогоднюю листву. Её гнев обрушился на несчастную парочку. Еле слышным свистящим шёпотом шишига осведомилась, отчего это юные дарования не заняты делом и коль уж они настолько измучены отсутствием достойного объекта приложения сил, она может сию же секунду им этот самый объект предоставить. Я была в совершеннейшем восхищении: настолько витиеватой речи давно уже слышать не приходилось.

– Госпожа Пульмонария, – рискнул-таки вставить словечко обладатель жёлтой ленты в волосах, – но Щустрик говорит…

Продолжить ему не дали. Шишига насупила брови, и леших как ветром сдуло. Зато теперь настала моя очередь.

– Я недовольна твоим появлением, – вот так сразу в лоб без всяких экивоков. – Но раз уж ты сумела сюда проникнуть, выставить тебя без веской причины никто не вправе. Только не обольщайся. Глаз с тебя не спущу и вышвырну при первой возможности. Уяснила?

– Э-э-э…

Показалось или не очень-то мне здесь рады?

А наставница тем временем швырнула мне под ноги клубочек.

– Твой проводник на первые три дня. После будешь сама справляться. Ступай к жилому краю, спросишь Ньярку. Завтра на поляну без опозданий.

Выплюнув последнее слово, госпожа Пульмонария ещё раз окинула меня с ног до головы презрительным взглядом и скрылась за деревьями.

Вот что не так? Моё родство с людьми или что не дождалась у стены, пока комиссия по встрече выйдет? Ну и подумаешь! Учиться я люблю, в лепёшку расшибусь, а повода выгнать меня не дам. И я склонилась к клубочку:

– Проводишь меня к Ньярке, хороший мой? Только не спеши. Мне по сторонам поглядеть охота.

Уважение да ласка всем приятны: что человеку, что нечисти. Вот и вещи-помощники не исключение. Обойдёшься с бадейкой колодезной неуважительно: пнёшь ногой, к примеру, – всё, к этому колодцу можешь больше не приближаться, непременно студёной водой будешь облит. И это ещё в лучшем случае, а то и головой в сруб угодить можно. Так вот и с клубочком. Шишиге он пакостить нипочём не решится, не та в нём сила. А коли мне швыряться им вздумается, буду после по буреломам часами за ним бегать, покуда к нужному месту вывести изволит. Так что поклониться проще, не убудет с меня.

Клубочек подпрыгнул, крутанулся вокруг своей оси и припустил куда было велено. Небыстро припустил, как просила. Я успела уже вполне отдышаться после скоростного подъёма по парку, поэтому, не отвлекаясь на колотящееся сердце, рассматривала всё вокруг. Такого леса видеть ещё не доводилось. Вместо привычных грабов, лип да берёз, ну, или дубов, или сосен, здесь меня окружали незнакомые деревья с гладкими чёрными стволами. Но, как ни странно, они не поглощали и без того не слишком яркий солнечный свет, а мягко светились изнутри. Мне подумалось, что здесь, наверное, и ночью не темнее густого сумрака. Листва же этих необычных деревьев не трепетала на ветру (которого, в общем-то, и не было), а была плотно прижата к веткам, отчего казалось, что уже поздняя осень и листопад давно позади.

Черноствольный лес вовсе не был безжизненным – навстречу то и дело попадались самые разные представители «рода нечистого», даже и те, кто обычно не живёт на одной территории. Вот прошмыгнул козлоногий кулешонок. Я его только по остроконечной шапке и опознала. Кулешата со своими колпаками ни зимой, ни летом не расстаются, а скинешь с такого головной убор и перед тобой вылитый шиш. Вот неспешно проплыла, будто пава, бродница. Стройна, высока, косы русые лентами перевиты, по сарафану яркие цветы рассыпаны, а после каждого шага на земле лужицы остаются. Бродницы вдали от рек никогда не встречаются, а поди ж ты, ради премудрости чародейской и такая невидаль случилась. Кикимора с анчуткой мелькнули, а потом… если б не грозная шишига да не клубочек, я бы помчалась знакомиться: это же алмасты! Настоящая алмасты – вон, и груди, узлом завязанные, за спину закинуты, и лицом страшна так, что даже мне вздрогнулось. Алмасты знают столько сказок и так любят их рассказывать! Я просто обязана завести столь полезное знакомство. Тем более, сказки эти не просто интересные истории, а непременно какую-то важную информацию содержат, что впрямую слушателя касается. Но клубочек катился всё дальше.

Одним словом, добираясь до жилого края, я выяснила, что питомник довольно-таки густо населён, но никто из встреченных обитателей здешнего леса даже глаз на меня не поднял. Я себя чувствовала невидимкой какой-то. Хотя, по правде говоря, для нечисти невидимость вовсе не повод игнорировать кого-то. Были у меня и без телесного облика приятели. А тут же, как сговорились все, – ровно пустое место перед ними. Даже мысль промелькнула, что госпожа наставница меня прокляла в спину, раз уж моё появление ей так не по нраву пришлось.

Но вот лес сделался более редким, а там и опушка показалась. Очевидно, это и был жилой край. Во всяком случае, под скалами, высящимися туманной стеной, теснились густо понатыканные хатки – и мазанки, и плетёнки, и просто шалашики. Ясное дело, здесь питомцы и обитают. И обитают очень даже шумно. Стоило выйти из-под деревьев, как сразу стал различим визг, смех, громкий говор, как будто полог тишины откинули.

Клубочек ускорился, по всей видимости, решив, что по сторонам я уже достаточно насмотрелась, и принялся лавировать между группками гомонящего молодняка. А на меня по-прежнему никто не обращал ни малейшего внимания. Меня настолько не существовало для окружающих, что так и хотелось дёрнуть кого-нибудь за хвост или за рукав и посмотреть на реакцию. Но это могло быть расценено как хулиганство. И шанса исправиться мне, скорее всего, не предоставили бы: шишига же пообещала меня вышвырнуть. Поэтому пришлось проглотить обиду и уже чуть ли не вприпрыжку поспевать за шустрым проводником. А тот, пометавшись ещё немного, ткнулся прямо под ноги девушке в длинной белой рубахе, после чего подпрыгнул и сам забрался ко мне в карман. Значит, дорога закончилась. Интересно, полудница, к которой меня привёл клубочек, тоже сделает вид, что я пустое место?

– Новенькая? – неожиданно приветливо улыбнулась Ньярка. – Идём, покажу, где ты будешь жить.

С полудницей оказалось удивительно легко. Пока мы шли к одной из дальних хат, искусно сплетённой из тонких прутьев, она выяснила, кто я и откуда, рассказала, что сейчас присматривает за новичками, которых не слишком много, а потому ей нехлопотно знать всё про каждого, в двух словах пояснила, что моё обучение начнётся уже завтра, что первое время смогу посещать занятия каждого наставника, чтобы решить, к какой группе хочу присоединиться. А когда я плюхнулась на лежанку из еловых лап, мимоходом подивившись, откуда они здесь взялись, если ни одной ели в питомнике я не видела, Ньярка присела на табурет возле грубо сколоченного стола и разрешила задавать вопросы.

– Сегодня я отвечу на каждый. У новеньких такая привилегия: ни один их вопрос не остаётся без ответа.

Ух ты! Я так и подпрыгнула. Нет, мне нравится и само́й получать знания, наблюдая, делая выводы, но иногда без вопросов в лоб не обойтись. Эх, не упустить бы главного. И я приступила к расспросам. Разумеется, больше всего меня интересовало… Я вдруг поняла, что первоочередных вопросов набирается слишком много. Но всё, что связано с обучением, так или иначе прояснится по ходу оного, значит, можно не опасаться о чём-то забыть. А вот кое-что другое…

– А что это за шуликун мне встретился, в летучую мышь перекидываться способный? Разве ж так бывает?

Если сочтёт нужным ответить, можно дальше спрашивать, а нет, так и толку-то воздух сотрясать.

– В этом и смысл, – ни на минуту не задумавшись, отвечала полудница. – Мы же все друг от друга что-то да перенимаем. А ты, должно быть, Ястика встретила. Он это любит, летучим мышом среди бела дня полетать. Она ему уже и предупреждения делала, и в червяка превращала. Без толку. Наверное, скоро совсем выгонит. Ну да он уж всему обучился, последнее время даже занятия не посещает, куролесит только. Стой-стой-стой! Так это же выходит… Ты его в человеческом мире встретила?

Я кивнула. Кажется, сама того не желая, я подставила беспечного Ястика. Он, судя по всему, шалопай, но быть причиной его неприятностей не хотелось. И я попыталась увести разговор в сторону.

– А она это кто?

Ньярка чуть смутилась.

– Она – это госпожа Пульмонария, Старшая наставница. Но её лучше не обсуждать. Очень уж строгая.

Хм… Строгая-то строгая, а Ястику только предупреждения выносит вместо того, чтоб поганой метлой гнать. Ну-ну…

Вопрос с моей «невидимостью» разрешился совсем просто: оказывается, всякий, кто за клубочком спешит, однозначно направляется по делу, стало быть, и отвлекать его не след. А тут ещё и клубочек не простой, а серебристый, значит, послана я самой Пульмонарией. Вот и весь секрет. Это, выходит, меня просто попусту беспокоить не хотели, а я-то уже навыдумывала. Совершенно успокоившись, я задала ещё один тревожащий меня вопрос: чем я так Старшую наставницу прогневить могла, что она меня вышвырнуть мечтает? И тут-то Ньярка призадумалась.

– Говоришь, словом перемолвиться не успели, а она уж на тебя гневалась? Странно. Она, конечно, строгая, но справедливая. А ну-ка, рассказывай всё с самого начала, как в парк вошла.

И я рассказала всё как есть. Скрывать-то мне было нечего.

– Так, отчего Ястик тебя не таился, понятно. Скорее всего, за человека принял, и по облику, и по запаху. А против людского взгляда на нём личина. Будь ты человеком, увидела бы какого-нибудь жука, и никаких проблем. Но почему она так на тебя отреагировала, понятия не имею. Я беду чую издали, потому и приставили к новичкам, но от тебя ни намеренным, ни случайным злом не пахнет. Чудно́ всё это. Ты будешь с дороги отдыхать или пойдём с ребятами пошепчемся?

Ха! Она ещё спрашивает! И мы отправились шептаться.

Глава третья, в которой разговариваются разговоры, а лесавка обижается

Далеко идти не пришлось – через две хатки, в такой же плетёной хижине, какую и мне выделили, обитали уже знакомые лешие. Лешек и Блажек, несмотря на внешнюю схожесть, оказались вовсе не братьями. Это они сами себе внешность выбрали, решили, раз друзья не разлей вода, то и выглядеть должны одинаково. А ленточки разные повязали, потому что однокашники путаться начали.

Ньярка без стука распахнула дверь их жилища и пригласила меня войти.

– Ясен день, оболтусы! А ну, выкладывайте, почему госпожа Пульмонария на новенькую вызверилась? Мав, да ты присаживайся, в ногах правды нет.

Я же, так и не сделав от двери ни шага, совершенно неприлично пялилась на хозяев. Два лешонка-недорослика оказались здоровенными лбами куда как выше меня. И почему я решила, что они задохлики? Знаю ведь, что лешим рост изменить – раз плюнуть. Хотят – с муравья-букашечку сделаются, а хотят – вровень с дубами поднимутся. Ну и ладно. Послушаю, что о моей опале думают.

– Так мы сами не поняли, – подхватился леший с жёлтой лентой. – Щустрик мимо пронёсся, только и бормотнул, что о девице на входе и что самой ей ни в жисть под гору не попасть. Мы и пошли посмотреть, что да как. А она уж тут как тут, да ещё и на вопросы не отвечает, чушь какую-то несёт.

Я припомнила свои «ответы» и только хрюкнула.

– Ну извините, привычка.

В этот момент дверь с треском распахнулась, впуская слегка помятую, но весьма бодрую кикимору с флейтой наперевес. Она шумно икнула, смахнула слезинку и рухнула на предусмотрительно отправленный Блажеком в её сторону топчан.

– Он мне снова снился, вот же пакость какая! – кикимора воткнула флейту в основательно растрёпанный пучок на голове и наконец заметила меня. – О! Новенькая! Имей в виду, Сьефф мой! Лапы к нему не протягивать!

И на этой категоричной ноте вновь прибывшая стекла с топчана на пол, устланный пушистым лапником неизвестного мне происхождения, и сладко засопела. Я осторожно подобрала упавшую челюсть и без слов воззрилась на Ньярку. Та только рукой махнула: дескать, обычное дело, не обращай внимания. Но как раз это было очень затруднительно: флейта выскользнула из торчащих во все стороны волос и, зависнув в воздухе, принялась напевать негромкую, но проникновенную мелодию. Она словно бы жаловалась на что-то и одновременно радовалась, была счастлива и грустна. Как такое может быть? Не то, что флейта сама, – и не такое видывали. А как такие противоречивые чувства одновременно в ком-то сосуществовать могут?! Ведь кто-то же эту мелодию сочинил, музыкальный инструмент способен самостоятельно исполнить лишь те вещи, которые ему знакомы.

– Мав, у нас сегодня ещё тихо, – просветил Лешек. – Обычно здесь куда больше народу собирается, и у каждого свои чудаканы в голове.

– Вот-вот, – подхватил Блажек. – Представляешь, как у нас весело!

«Скорее, шумно», – подумала я, но вслух спорить не стала. Хотя уточнить всё же не преминула:

– А что за Сьефф такой? Первый сердцеед питомника?

От дружного гогота трёх лужёных глоток чуть крышу не снесло, стены так точно содрогнулись. Я и подумать не могла, что полудница может превзойти леших пусть не в громкости, но в пронзительности издаваемых звуков. Это был даже не смех – это была совместная истерика. Понятно, я сморозила глупость. Но отчего-то же хозяйка флейты, не проснувшаяся даже от оглушительных раскатов хохота, сочла нужным меня предупредить?

– Всё-всё-всё, – всхлипывая, замахала руками на едва успокоившихся друзей Ньярка, – так мы до ночи не договоримся. О Сьеффе сама эту пьянь с утра расспросишь, она только счастлива будет.

– Пьянь?!

Час от часу не легче! Всегда считала, что спиртное в любом учебном заведении под запретом.

– Да не дёргайся, – Блажек накинул на спящую пушистое одеялко, в которое та незамедлительно завернулась. – Это её от Чёрной лужи так развезло. Есть у нас такое место, где испарения глюки разные вызывают. А Живка как раз сегодня там комаров ловила на опыты. Ну и…

– Ага… комаров… – многозначительно вставил Лешек. – Больше слушай. Зачастила наша Жи к Чёрной луже. Не догадываетесь зачем? Ей же там виде-е-ения бывают!

Лешек поднял указательный палец да так и застыл, дожидаясь, пока до нас дойдёт его мысль. Мысль не дошла, заплутав по дороге, и оратору пришлось отмереть для пояснений.

– Тьфу на вас! Ей там сны снятся с участием обожаемого злыдня. Она ж рассказывала. А вы уши развесили: «комары… комары…».

Полудница метнула на болтуна гневный взгляд, а я снова впала в ступор. Злыдень?! Здесь?!

– Так, это долгая история, расскажу, никуда не денусь, но у нас есть более насущные вопросы, – Ньярка всё ещё не оставляла надежд призвать нас к серьёзности. – С чего Щустрик вообще отправился новенькую встречать? Вы что-то подобное помните?

Лешие синхронно мотнули головами: нет, не было такого.

– Может, всё оттого, что с людьми много общалась? Вот мне и не доверяют?

Я рискнула выдвинуть наиболее тревожащее меня предположение. Потому что с этой частью своей жизни я бы при всём желании ничего не смогла поделать. И в память о мамке, и просто потому, что я – это я: наполовину человек, наполовину нечисть лесная. И хотя сама себя причисляю не к человеческому роду, а вовсе даже наоборот, с кровью не шутят – есть во мне людское начало, и всё тут!

Но к моему облегчению полудница отмахнулась от этих слов, как от ерунды какой.

– Да не стала бы Она так из-за твоей родни напрягаться. Здесь что-то другое. И, чую, дело куда серьёзнее. Нам нужен Щустрик.

– Плохая идея!

Видимо, так оно и было, потому что лешие донесли эту мысль хором. Переглянулись, рассмеялись, и Лешек продолжил:

– Ты же понимаешь, что если он по поручению наставницы бегал, то правды от него не добиться.

Ньярка покивала: а то! Всё она понимает.

– Но и вы ж понимаете, это зависит от того, как спросить… – усмехнулась загадочно и заявила, что на сегодня эту тему лучше отложить.

Видите ли, разговор становится беспредметным. Как коловёртыша удастся допросить, так и продолжим думать обо всех странностях насчёт отношения наставницы к лесавке. То есть ко мне.

– Ладно, ты пока думай, о чём ещё хочешь узнать, а мы тебе немножко о наших порядках расскажем.

Флейта, так до сих пор и не смолкшая, по мановению руки сделалась почти не слышна, а Ньярка всё же убедила меня присесть: я ж так столбом и стояла.

Рассказ вёлся сразу всей троицей, лешие и полудница дополняли друг друга, удивительным образом умудряясь не перебивать, и тонкий узор повествования ни разу не нарушился узелком-заминкой, ни разу по холсту, сотканному из слов, не пробежала паутинка-надрыв.

Оказывается, та часть леса, по которой я успела пройтись, пока за клубочком топала, – это самый-самый краешек обширных владений, принадлежащих питомнику. В стародавние времена были здесь места заповедные, где селились те из нашего рода, кто духа людского ни в каком виде не выносил. Мало того, что нигде в окрестностях человеческого жилья не встречалось, так наши далёкие предки ещё для пущей верности скрылись под горой.

Обустроились здесь по своему вкусу: леса, озёра, луга и болота – всему в потаённой обители нашлось место. Только обычные деревья ни в какую не желали приживаться в мире, созданном чарами, зато чёрные, светящиеся изнутри кларакоры чувствовали себя как нельзя лучше. Никаких подробностей о прежде не виданных мною кларакорах я не услышала. Как мне таинственно намекнули, «всему своё время».

В подгорном мире пространство существует по иным законам. Здесь можно три дня всё вперёд и вперёд шагать, а коль на поверхность выберешься, по-прежнему отроги Джинальского хребта глазам предстанут. Но однажды дальний край начал туманом клубиться, и все, кто в тот туман зайти рискнули, назад уже не вернулись. Впрочем, желающих соваться не пойми куда оказалось немного – так, с дюжину особо любознательных.

Клубящаяся пелена не продвигалась вглубь облюбованных нечистью мест, жить никому не мешала, и со временем её стали воспринимать как нечто само собой разумеющееся. А как-то раз вышагнуло из тумана чудо чудное, диво дивное: существо размером с людского ребёнка и со сморщенным старческим личиком, одетое невиданным доселе образом.

На пришельце были деревянные башмаки, узкие зелёные штанишки пониже колен и зелёная же курточка, яркие полосатые носки, такие длинные, что закрывали икры, и пронзительно жёлтый колпак. Бормотало существо что-то непонятное, но нечисти много времени не нужно, чтоб языковые барьеры сломать. Разобрались что к чему. Туман-то, оказывается, прямой дорогой вёл в Волшебную страну иноземную, что, как и наш подгорный мир, была сокрыта от человеческих глаз. Только страна эта располагалась не под горой, а в Полых холмах. И все, прошедшие туманом ранее, остались там кто из любопытства, а кто и встретив свою судьбу. Ну а этот, в зелёных штанишках, наслушавшись рассказов диковинных гостей, решил на их мир посмотреть, вот и…

С тех пор минуло немало лет и столетий, большой дружбы между нашей нечистью и тамошним волшебным народцем не завязалось, а все попытки выяснить, кто грознее, как-то сами собой ничем окончились. Так и повелось – изредка с той стороны тумана гости заглядывают, и наши порой туда наведываются, но ни гарантий безопасности, ни запретов на такие вояжи нет и не было. А рассказали мне это затем, что у меня на лице написано, какая я досужая. Так вот, могу считать, что предупреждена. Как говорится, если тебя в Полых холмах слуа съест, домой не возвращайся.

– А так, если к туману не приближаться, можешь спокойно по всему питомнику ходить, хоть на озеро, хоть на дальние луга. В человеческий мир тоже выходить можно, особенно если по делу, но нужно наставников предупреждать. Их у нас четверо. С госпожой Пульмонарией ты уже знакома, она здесь главная. Если провинишься, перед ней ответ держать будешь, она же и наказание назначит. А ещё есть кикимора Донка. С ней лучше не связываться, зловредная и злопамятная, леший Смурник – этот вечно о чём-то своём размышляет, и, похоже, мысли у него невесёлые, но задания интересные даёт, и потом ещё хухлик Хромыч, странный и бестолковый, вообще непонятно, чего Она его не выгонит. Ну, это в двух словах, там разберёшься.

– Стойте-стойте-стойте! – ну, в самом деле, нельзя же так перескакивать! – А как из заповедника питомник для юных дарований образовался-то?!

Рассказчики сникли.

– Мав, там что-то произошло. Об этом не говорят, но вроде с навьим племенем связано… Одним словом, все обитатели подгорного мира разом сгинули. И сколько здесь запустение стояло, никому не ведомо. А открылось всё, когда обитателей Полых холмов туман перестал на эту сторону пропускать. Тогда-то один из леших, что в том краю обосновались, сам попытался сюда пройти. А тут… Потом-то выяснилось, что как хозяев у Подгорья не стало, так для чужих вход и закрылся. И что, почему здесь произошло, если и знает кто, так во всеуслышание не объявляет. Ну а место ведь сильное. Вот спустя столетия и приспособили. Прежде-то на этих землях даже и те жили, кто обычно промеж собой не слишком ладит, поэтому очень удобно именно сюда собрать тех, кому своей силы мало, кому учиться интересно – так, чтоб различий не делать, всех, у кого желание есть, принимать. Вот так всё и было. Или не так, но принято считать, что так.

Хм… Ещё не наступили первые сумерки, как нога моя коснулась этой земли, а загадок уже немерено. И, чую, на этом дело не кончится.

– Ну ладно, – я временно пошла на попятную, – думаю, разберусь со временем. А что с уроками-то? Здесь на классы делят или на факультеты? Куда меня вообще определят?

Теперь уже пришла очередь моих собеседников недоумевать. Оказывается, с утра на большой поляне все наставники озвучивают задания. Чьё-то за день исполняется, и уже вечером отчёты звучат, а иные больше времени отнимают. И каждый сам решает, за какое задание ему браться. В процессе можно к кому угодно из питомцев за помощью обращаться: кто-то советом поможет, кто-то научит чему полезному. Теперь понятно, почему шуликун летучей мышью способен оборачиваться, – наверное, для какого-то задания пригодилось.

Мне после людской школы, конечно, странно было это слушать, но я решила, что сначала поближе с такой системой обучения надо познакомиться, а уж потом и судить.

Постепенно становилось всё темнее, и Блажек, нырнув под лежанку, вытянул небольшой плетёный шар, в котором… У меня немедленно загорелись глаза: что это?! Лешие довольно переглянулись.

– Думала, лучиной себе жильё освещаем?

Ну, думала, а чего такого-то? У нас, лесных, ночью зрение получше совиного – среди деревьев и мышонка разглядим, и жучка какого, но сто́ит оказаться в четырёх стенах, как мигом это самое зрение отказывает. Так что жильё лучиной освещать мы привычные. Но тут же всё по-особому. Видно, настолько сильна земля Подгорья, что на такие глупости, как вызванный чарами огонь, не жалко потратиться. А в обычной жизни это не всякому под силу. Вот морок навести, почитай, любой из нечисти от рождения способен. Перекидываться многие горазды. А созидательные чары – это из области самой сильной магии.

Наверное, у меня на лице было много чего написано, потому что Ньярка не выдержала, цыкнула на друзей:

– Будет вам! Мав, это болотные огоньки. Их нашим оболтусам в Пологих холмах подарили. Там же и ловушку зачаровали, иначе б давно уже все поразлетелись.

Я заворожено взяла в руки плетёный шар. Размером он был с небольшую тыкву, и в нём метались десятки ярко светящихся мотыльков или очень похожих на них созданий. А в комнатёнке, где мы находились, от этого светильника сделалось так светло, будто солнышко прямо в окно заглянуло. Никогда не слыхала, чтоб болотными огоньками дома освещали – их и одного-то, поди, поймай. Ужасно хотелось задать кучу вопросов, как само́й обзавестись таким чудом, и какими чарами огоньки подманивают, и как в ловушке запирают, но ясно же: это секреты Пологих холмов, там и ответ искать. Ну ничего, и туда доберусь. Успеется.

Чем дальше, тем яснее становилось, что пора бы уже и прощаться. О питомнике мне вкратце рассказали, насчёт отношения ко мне госпожи Пульмонарии лешие не в курсе, а со всем остальным буду разбираться постепенно. Но чего-то не очень хотелось покидать гостеприимную компанию. А тут ещё и сладко спящая кикимора завозилась, перевернулась с боку на бок и снова засопела как ни в чём не бывало под тихий напев верной флейты. Точно!

– А что насчёт злыдня?

История, может, и долгая, но я просто не могла обойти её стороной. Навье племя всегда наособицу от прочей нечисти держалось. И если все мы и друг к другу, и к роду человеческому по большей части нейтрально настроены: коль нет повода, так и пакостей нет, то навии просто не могут существовать, не подпитываясь болью, горечью и смертными муками. Коль в жилище хоть одна навия завелась, жди беды.

Навии жизнь не сразу вытягивают, «умирание» может затянуться на месяцы. И нет разницы, кто жертва: человек или нечисть – всё одно, всё едино. Так что не только люди всегда старались оградить свои селения от этих злобных сущностей, но и коренные жители лесов и болот. Водяные, лешие, кикиморы, русалки и все-все-все сторожатся навий и их прихвостней: мавок со злыднями.

Навии ведь не только жизнь отнимают, а и раздоры сеют, борьбу за власть, за первенство раздувают. И первые помощники в том – злыдни. Чем их навии держат, никогда не задумывалась, но служат им злыдни испокон веков. Эти порождения болотной безнадёги и отчаяния являются к людям в незримом обличье, внушают им самые тёмные мысли и желания, поселяют в сердцах подозрительность и коварство. Именно злыдни, точнее, их нашёптывания, зачастую становятся причиной кровопролитных войн. И люди сами понять не могут, с чего вдруг так поменялся характер, отношение к миру и близким, но невидимый враг только злобно хихикает за плечом.

С нечистью такие трюки не проходят: мы-то и незримое чуем. Хотя нередки случаи, когда злыдни и к нашему роду втираются в доверие, – вражду посеять не могут, так желание быть отнимают. Где злыдни поселятся – то под видом леших, то ещё кем прикинутся, – там словно мор начинается. И если вовремя не распознать их да не повывести… Одним словом, были у меня причины дивиться, что в питомнике открыто проживает злыдень.

– Ну слушай, в двух словах… – Полуднице явно не слишком хотелось говорить, но, видно, правило не оставлять вопросы новичков без ответа исключений не допускало. – Сьефф – неправильный злыдень. Он хотя и воспитан навиями, но оказался не способен причинить вред никому в целом свете. За одним-единственным исключением: всё, что его сородичи выплёскивают на своих жертв, Сьефф против себя обращает. Так и ест себя поедом. Поговаривают, это его так прокляли от рождения. Но мало ли… Навиям он такой без надобности, вот и выбросили пропадать. А госпожа Пульмонария подобрала и выходила. Ей мимо нуждающегося в помощи никак не пройти. Она великая целительница: любые раны, любая хворь ей нипочём. Проклятие – это, конечно, посложнее выходит, но Она его сюда доставила. Здесь его сила Подгорья поддерживает, иначе б давно с жизнью распрощался просто потому, что «незачем». Сьефф хотя и злыдень, но безвредный. Он тут пытается овладеть способностью жить, не вспоминая о своей сути. Наставница говорит, у него может получиться, потому что он ни единой жизни на своём веку не отнял. Правда, к какому делу его приставить, какой смысл в жизни отыскать – это ещё подумать придётся. Он же ни за лесом ходить не сможет, ни на болоте за порядком следить. Целитель из него тоже никакой. И с животными он не слишком ладит. Видно, так и останется в питомнике на веки вечные, если эти века ему предстоят, конечно, если раньше не надумает, что всё бессмысленно. Вот Живка решила, что он её судьба, что она жить без него не может и никто больше ей не нужен. Так он только смотрит на неё удивлённо. Кажется, ему ни привязанности, ни просто общение не нужны. В общем, увидишь его, сама всё поймёшь. Главное, помни: он безвредный и очень замкнутый. Не пытайся его разговорить, без толку.

Хм, печально. Но не объясняет, почему Ньярка так об этом рассказывать не хотела.

– Да что ж непонятного?! – Это уже взрывной Лешек. – Если б не Жи, если б я не ляпнул… А теперь ты начнёшь подозревать его во всех провинностях! И хорошо, если тебе ума хватит просто его опасаться да сторониться. Не вздумай ни о чём у него допытываться. Он после таких разговоров уходить начинает.

– В себя уходить? – глупо спросила я. – Или от всех подальше?

– Вот именно, подальше! Из жизни уходить. Наставница однажды может и не удержать его.

Они по-настоящему переживали из-за злыдня! Есть чудеса на свете! Ньярка подняла на меня враз потемневшие глаза.

– Не приближайся к нему с расспросами, поняла? Вообще о его существовании забудь!

Тут я не выдержала.

– Да кто я, по-вашему?! Вы сказали – я услышала. Чего десять раз повторять-то?

К тому же, я ещё помнила, каково это: быть не такой, как все. У меня, конечно, всё было не настолько плохо, но лишь потому, что фактически я в любой момент могла так обидеть обидчиков, им небо с овчинку показалось бы. Только это и спасало. А Сьефф и такого утешения не имеет. Ну и ладно, не опасен и прекрасно. Но на эту троицу я, кажется, по-настоящему обиделась. Я, конечно, им пока совсем чужая, а за злыдня они беспокоятся. Но ведь я же не давала повода заподозрить меня в жестокости или обычной глупости.

Продолжать вечер в тёплой компании как-то вдруг расхотелось, но и ложиться спать было ещё рано. Так что, вежливо попрощавшись, поблагодарив за все разъяснения и пообещав Ньярке с утра не опаздывать на Большую Поляну, я отправилась изучать окрестности.

Глава четвёртая, в которой голова встречается с деревом, а лесавка обзаводится должником

Заплутать я не боялась: чай, в лесу выросла. Да и клубочек, угнездившийся в кармане фартука, в крайнем случае был к моим услугам. Фартук этот пришёл на смену ветровке в тот же миг, как я шагнула из тоннеля на землю Подгорья. Так же и джинсы с футболкой сами собой превратились в длинную льняную рубаху, а кроссовки – в лапти. Мне-то, балованной жизнью среди людей, куда удобнее было бы если не в джинсах остаться, то хоть какими штанами обзавестись. Но, видно, «не положено». Хотя это мы ещё посмотрим.

Я ринулась по узенькой тропке вглубь леса с такой решимостью, что ни один из попавшихся на пути питомцев не рискнул затронуть новенькую каким-либо вопросом или предложением познакомиться. Вот и славно! Завтра с утра я, наверное, буду поадекватнее реагировать на окружающих, а пока мне лучше побыть одной. Если ещё удастся выйти к озеру – совсем чудненько. Охладиться не помешало бы.

Как я и предполагала, света, исходящего из самого сердца мрачных деревьев, вполне хватало, чтобы полная темнота была не в силах поглотить подгорные земли. Это даже густыми сумерками не назовёшь, скорее, предзакатное время. И всё здесь было не так, всё иначе, чем в мире, к которому я привыкла. Мало того, что деревья невиданные, так ведь и трава иная, даже кочки под ногами по-другому ощущались. Так что как бы я ни была привычна, а чем дальше в лес, тем с большей опаской опускала ногу на тропу.

За то время, что мне потребовалось, чтобы отдышаться, прийти в себя и задаться вопросом «А чего это я?», меня успело занести довольно далеко. По ощущениям, дело близилось к полуночи, самая чудная пора: можно услышать и увидеть то, что большей частью сокрыто. Озером, правда, и не пахло, зато всё ближе и ближе раздавалось негромкое клокотание бьющего из-под земли источника. Ну значит, туда и пойду.

Кипящий холодным ключом нарзан давно меня интересовал. Прежде ни с чем подобным я не встречалась, а источники, которые уже доводилось видеть, ничуть не походили на то, что написано в книгах о кислой воде. Я прибавила шагу, и совершенно напрасно. Нога соскользнула с узловатого корня, нахально вылезшего на поверхность, меня повело в сторону, и падение было бы неминуемо, если б чья-то твёрдая рука не удержала меня за локоть. И когда я говорю «твёрдая», это значит, я словно в тисках оказалась, на какое-то мгновенье даже почудилось, мне специально хотят причинить боль. Но цепкие пальцы тут же разжались, а глухой голос недовольно буркнул: «Осторожнее! Под ноги смотреть надо!».

И нечего тут умничать! Будто я сама не знаю, что надо. Ну подумаешь, оступилась!

– Ты не просто оступилась, а чуть не погубила мой труд за семь седмиц! – возмущённо вскинулся незнакомец и осёкся.

Я же заинтересованно повернулась в его сторону, заинтригованная, с какой лёгкостью он прочитал мои мысли. Что-то мне не припоминалось, кто бы из нашей нечисти владел таким навыком. Нет, людские думы почти всегда узнать не проблема, но я-то вам не человек! А может, это гость из Полых холмов? Мало ли чего они там умеют.

В шаге от меня высилась непроницаемо чёрная фигура, закутанная в подобие лёгкого плаща. Чтобы разглядеть лицо, мне пришлось задрать голову, но в своём намерении я не преуспела. Так бывает, когда глаза кому-то отводишь: он, может, и чувствует, что там, куда взгляд направлен, что-то иное должно находиться, а рассмотреть не выходит. Да если и выйдет, так в памяти ничего не удержится. Вот и я вроде знала, что смотрю в лицо незнакомцу, но ни единой его черты не могла уловить.

– Иди куда шла и больше не спотыкайся, – насмешливо посоветовал негромкий голос с лёгкой хрипотцой.

Ну конечно, так я и побежала. А как же – познакомиться?

– Нет, – даже не скрывая того, что мои мысли для него как на ладони, отрезала эта тёмная личность и шагнула в сторону с тропы.

Я удивлённо моргнула – странный тип просто растворился в полутьме, как его и не было. И где правда? У него же здесь «труд», который я чуть не уничтожила. Чуть! Чего же он тогда всё бросил? Ой, чего-то здесь не так! И я, не раздумывая, рванула в ту же сторону. Всё равно ведь с питомником знакомлюсь, так какая разница, с чего начинать?

Стоило мне сойти с проторённой тропинки, как, во-первых, я оказалась в абсолютно непроницаемом чёрном коконе, и во-вторых, со всего размаху врезалась в ближайшее дерево. Аж искры из глаз посыпались. Если б они ещё и подсветили немного, можно было б смириться с издевательским хмыканьем, раздавшимся над самым ухом. Но тьма стояла, хоть глаз выколи, так что, взмахнув рукой, я вцепилась в… в то, за что зацепилась. И это явно было не дерево. Мои пальцы комкали жёсткую материю, настолько ледяную, что в подушечки пальцев немедленно будто впились сотни иголок. Ох…

– Извини, – я поспешила отдёрнуть руку от давешнего незнакомца (то есть я решила, что это именно он) и снова оказалась непонятно где, окружённая неизвестно чем.

Кто бы ни находился поблизости, он не издавал ни звука. Ну ладно. С ориентацией в пространстве я затруднений не испытываю. Один шаг назад и – пожалуйста! Я снова стояла на тропе, и кларакоры по-прежнему светились изнутри, разгоняя вечернюю мглу. А это уже становилось интересным! Разумеется, я должна была разобраться, что за чернильная тьма там, в шаге от тропинки.

Бэм-с! Было бы удивительно, если б столкновение со стволом меня на этот раз миновало.

– Тебе так понравилось биться головой о дерево, что ты решила вернуться? – Нет, ещё и издевается, гад! – А ты не могла бы предаваться этому несомненно важному занятию где-нибудь подальше?

Так, спокойно. Надо подумать. Вряд ли он, кем бы он ни был, мог так запросто «отключить подсветку» на этом участке леса. Ньярка объяснила, что кларакоры светятся изнутри. Это их неотъемлемое свойство. И что характерно, другие деревья здесь попросту не растут. И ещё. С тропинки то место, где я сейчас стою, не выглядело каким-то пятном сплошного мрака. И никуда из Подгорья, сделав этот шаг, я не перемещалась. Уж перенос ни с чем не перепутаешь. И этот спешащий по своим делам тип никуда не уходит, а чего-то ждёт. Значит, что? Да он просто морочит мне голову! Это не вокруг темно. Это я ничего не вижу!

Я тихонечко присела на землю, подвернув одну ногу под себя, чтоб было удобнее, и принялась вспоминать заговоры от глазных болезней. От куриной слепоты, от бельма, от косоглазия… Я шевелила мозгами, как люди книжки в библиотеке перебирают. Хотя нынешние люди уже и не книжки, а файлы в компьютерах тасуют (да, я и с этой человеческой премудростью знакома – до хакера не доросла, конечно, но когда чего надо было, «гуглила», приходилось).

Заговоров-то действенных в книжках-файлах не сыщешь, а в голове у меня, может, и завалялось чего. Жила в отцовском лесу одна кикимора, злющая и вреднющая! Но насчёт любой хвори можно было, не раздумывая, к ней бежать. Поизмывается, конечно, но дело сделает. Да так, что навсегда позабудешь о той беде, которая к кикиморе привела. Она-то меня и научила лекарской премудрости. Не так чтоб целитель из меня вышел, но иногда вспоминаю, что кой-чего могу.

Вот и теперь покопалась-покопалась в памяти, да и вытянула за обрывок ниточки верный способ ослепляющие чары снять. Способ и вправду безотказный – если глаза здоровы, а не видят только потому, что кто-то с магией пошалил, то зрение вернуть пара пустяков. Я прикрыла глаза правой ладонью, левой на землю оперлась и стала быстро-быстро вращать глазами под закрытыми веками – то по солнцу, то против. А сама тем временем тепло из земли левой рукой тянула и в правую отправляла. Как от ладони глазам жарко стало, я с земли поднялась, отряхнулась, теперь можно было и оглядеться. Видела я прекрасно, как и всегда в полумраке.

Незнакомец стоял совсем рядом, и то, что зрение ко мне вернулось, от него никак не могло ускользнуть. Он снова хмыкнул, только на этот раз я услышала не издёвку, а скорее недоумение, – и повернулся ко мне спиной. Да и пожалуйста! Меня уже в который раз удивила такая резкая смена собственного настроения: от заинтересованности и благодушия я переходила к раздражению, сменяющемуся апатией. Но, что ни говори, новые места, да ещё и исполненные такой колоссальной силы… На психику просто не может не влиять, понимать же надо.

Решив, что со временем всё наладится, я стала примериваться, как удобнее выйти к бурлящему источнику, чей неумолчный говор и привлёк моё внимание изначально, как вдруг с той стороны, куда удалился мрачный незнакомец, раздался треск, шум ломаемых веток, звук падения и негромкая брань. Понятное дело, я ринулась на звук, как лось, почуявший присоленную горбушку.

Нет, «ринулась» – это не то, чем может показаться. Всё же я понимала, что такое шумовое сопровождение ни с чем хорошим соседствовать не будет, поэтому всячески старалась соблюдать осторожность. А то, что при этом очень спешила и топотала, так от нервов ещё и не то случается. А вообще-то, я, как и все лесные, бесшумно передвигаюсь. Бо́льшую часть времени.

Ох, это надо было видеть! Буквально в пяти саженях бился в силках этот самый, который мрачный. Знаю я такие штуки: шансов справиться самому нет никаких. И главное, детская же забава, а попадись вот так – ночью, в одиночестве, – будешь болтаться спутанным, пока на тебя кто-нибудь не наткнётся. Этими силками обычно молодняк натаскивают, чтоб от передвижений по лесу ни одна былинка не качнулась. Зацепишь какую-нибудь веточку, а силки – хлоп! – и ты весь перемотан крепкими лентами.

Главный подвох в том, что будь ты хоть трижды одарённым лешонком, способным без помощи взрослых собственными чарами с лесными проблемами управляться, а без вмешательства наставника скинуть силки не получится. Раз попался, будешь валяться спелёнутым, пока тебе не прочитают нудную нотацию из-за допущенной небрежности и все твои огрехи не перечислят. Силки-то сотканы из паутины тегенарии гигантской, а её паутину никакими чарами не возьмёшь. И разорвать тоже не выйдет. Только остро заточенной чешуйкой Хмурого карпа и возможно с этими путами справиться. Но как раз руки-то у жертвы надёжно примотаны к туловищу. Поэтому можно не рыпаться, а спокойно ждать помощи.

Такой приёмчик у лесных наставников не редкость. Силки хоть и дороги, но паутина тегенарии способна самовосстанавливаться. Ты её чешуйкой, а ленты уже через четверть часа невредимы. Бывает ещё, этими лентами буйных связывают, но настолько редко, что и говорить не о чем. А вот о таких ловушках я прежде не слышала. Слишком дорого и ненадёжно выходит. Среди взрослой нечисти, пожалуй, и не сыскать, кто так легко смог бы попасться. Но вот, поди ж ты, сработало.

В спелёнутом состоянии незнакомец представлял собой плачевное зрелище: несоразмерно длинный и тощий, он уже осознал всю тщетность попыток вырваться, только яростно сверкали раскалённые искры в провалах глазниц. Никаких чар жертва силков поддерживать не в состоянии, так что лицо его оказалось передо мной во всей красе: высохшие чуть ли не до мумифицированного состояния кожные покровы и глаза-угольки.

Злыдень. Мама… Ноги внезапно ослабли, из желудка поднялась противная муть – даже после недавнего рассказа Ньярки общение со злыднем не стояло у меня в списке наиболее желаемых событий. Я с усилием отвела взгляд от багровеющих глазниц и сделала шаг назад.

Дара речи силки не лишают, но злыдень о помощи не просил, хотя по мне и было видно, что я вот-вот дам дёру. Эх, понимать бы ещё, что здесь вообще происходит. Может, этот, спелёнутый, провинился в чём, и сама шишига его так воспитывает. Хотя в таком случае выглядело всё очень глупо и как-то по-детски. Больше походило на то, как когда-то мои одноклассники выясняли, по какой дороге я пойду, и натягивали верёвочку в сумерках. Как-то раз им даже удалось меня подловить. Я тогда мыслями далеко витала, ну и кувыркнулась. Смеху было! Так, может, и здесь где-то поблизости питомцы притаились, выбирая подходящий момент, чтобы выскочить с ликующим гиканьем? Ага, а откуда у питомцев такие силки? А если это госпожа Пульмонария так меня проверяет? И что в таком случае будет в мою пользу: помочь или не вмешиваться? Не угадаю – вышвырнет, как обещала, безо всякой жалости.

Я снова осторожно взглянула на злыдня. Кажется, он совершенно смирился со своей участью. Замер в полной неподвижности, смежив… нет, век у него вроде бы не имеется, но глаза больше не светились. Полный мрак.

– У меня нет при себе заточенной чешуйки, – как можно равнодушнее сообщила я. – Где её здесь раздобыть можно?

Ух, как полыхнуло! Хорошо, что взгляды, даже такие огненные, не обжигают, а не то знатно бы меня опалило. Но он всё-таки ответил:

– У меня в кармане найдётся. Только…

Ну вот, и тут не без проблем.

– Что «только»?

Пусть это будут не охранные чары, отрывающие пальцы или парализующие любого, кто запустит руку в чужой карман. Злыдень-то отменить ничего сейчас не сможет, и придётся мне бежать за помощью. А одного его оставлять – мало ли где хозяин силков прячется и что ему нужно. Ой, не иначе на меня жалостливая история подействовала, а то с чего бы мне так о злыдне беспокоиться!

– Так запросто к навьему отродью приблизишься?

Похоже, не только я своему порыву удивилась. Ну да что уж теперь.

– В каком кармане-то? – Максимум собранности, а то снова ноги начнут дрожать.

Достать чешуйку и полоснуть ею по затянувшимся лентам оказалось минутным делом. Я по праву могла собой гордиться: даже пальцы не дрогнули, когда практически касалась это… этого… ну, не могла я так сразу забыть всё, что знала о навьем племени и их верных слугах – злыднях. И опасность, которую он собой представлял, была немалой, даже если правда всё, что Ньярка рассказывала. Всё равно, он куда сильнее меня.

– Я твой должник! – буквально выплюнул злыдень и унёсся на такой скорости, что я даже не успела вернуть ему чешуйку. А вот изрезанные ленты не бросил, с собой утащил.

Нарзанный источник всё так же бормотал вполголоса где-то совсем неподалёку, но мне уже хотелось вернуться и завалиться спать. Странный приём, странный злыдень, странное настроение… Весь день какой-то необычный. А мне ещё топать и топать – всё же далековато я забралась от жилого края. Подумав, я пустила вперёд клубочек: обычаи здешние мне неизвестны, вдруг ещё где ловушки понаставлены. А клубочек – проводник надёжный, если обращаться с ним ласково, не только самый прямой путь выбирает, но и самый безопасный. Чешуйку я на ходу завернула в платок и засунула поглубже в карман. Такими вещами не разбрасываются.

Вот так и началась моя жизнь в питомнике Подгорья на кислых водах. Рассказывать о своей встрече со злыднем я никому не стала. Ну правда, если это и впрямь была злая шалость, негоже чужую неловкость напоказ выставлять. Злыдень спасибо за болтовню точно не сказал бы. Да мне и само́й, окажись я на его месте, было бы неприятно. А с прочими странностями – ослеплением этим, к примеру, – я решила попозже разобраться. Потом только выспросила исподволь у Ньярки о силках, на всякий случай, чтоб знать, сторожиться ли здешних тропинок. И оказалось, что от питомцев ещё и не того ожидать можно. Я так и предполагала: нечисть без проказ не обходится.

Глава пятая, в которой оказывается, что у Живки нет причин ненавидеть лесавку

Свой первый рассвет в питомнике я умудрилась проспать – есть такой недостаток: соня я страшная! Отец вечно надо мной посмеивался и дразнил. С людской-то школой проблем не возникало – там затемно вставать только по зиме приходилось, да и то для лесных это не рань. А вот подняться до солнышка в июле, когда самый сон, мне в родном лесу никогда не удавалось. От мысли, что в питомнике я очень быстро приобрету репутацию злостного «опоздуна», делалось не по себе уже с вечера.

Проспи я ещё с четверть часика, и на поляну можно было бы вовсе не ходить. Шишига на мой счёт вполне определённо высказалась. Но из сладких сонных грёз меня вырвали достаточно грубо и бесцеремонно, зато действенно. Разгоняя всякую сонливость, на голову обрушился ледяной водопад. Я взвилась над лежанкой, увидела, что за окном уже светлеет, и в мгновение ока внырнула в разбросанную с вечера одёжку. Кто был этим благодетелем, я так и не поняла, но судя по тому, как веселилась парочка кикимор, потешаясь над моим жалким видом, мне крупно повезло, что новичков везде и всюду принято встречать проказами. А не то стала бы я в два счёта бывшим новичком.

Чтобы добраться до места общего сбора, мне даже не потребовалась помощь клубочка. Десятка полтора весело гомонящих питомцев уверенно двигались в одном направлении, так что оставалось лишь присоединиться. Как ни странно, ни Ньярка, ни Лешек с Блажеком мне на глаза не попались, зато мелькнула одна знакомая флейта, залихватски торчащая из скрученных в пучок зеленоватых волос. Оказалось, хозяйка пучка, а заодно и флейты, тоже меня помнит:

– О! – В грудь упёрся кривоватый палец с остро заточенным ногтем (с таким оснащением по деревьям хорошо лазать, а не на флейте играть). – Где я тебя видела?

Я честно призналась где. Живка (кажется, так её называл Блажек) радостно кивнула:

– Точно! Значит, нормально всё, лешие кого попало в хату не приглашают. А ты как к злыдням относишься?

Вот это поворот. Так и захотелось сострить, что к злыдням я не отношусь. Эта беспомощная шуточка пришла на ум, потому что ситуация, как ни крути, выходила патовая. Сказать, что я злыдней на дух не выношу и даже упоминаний в разговоре этого племени не терплю, значило бы оскорбить в лучших чувствах влюблённую в злыдня кикимору. Уверять, что отношусь терпимо, тем более не стоило – и подозрительно, и ненужную ревность могла возбудить. Да к тому же я уже и сама не могла бы сказать, как именно отношусь если не ко всем без разбора, то к одному определённому злыдню точно. Отчего-то ночная встреча оставила двойственное впечатление: меня поразило, с каким достоинством он вёл себя в довольно-таки унизительной ситуации, но в то же время его резкость и непонятные манипуляции с моим зрением вызвали желание держаться от злыдня подальше. Поэтому я неопределённо передёрнула плечами, дескать, а как я к ним должна относиться. Но Живку не особо мой ответ интересовал, так что все терзания были напрасны. Ей просто хотелось поговорить с кем-то, кто согласился бы слушать.

– Ты понимаешь, – горячо зашептала она, цепко ухватив меня под локоть и оглядываясь, не прислушивается ли кто, – Сьефф, он же особенный. Он…

Тут кикимора закатила глаза и несколько мгновений только блаженно улыбалась.

– Он такой умный, он не такой, как все, только этого никто не понимает, все думают, раз злыдень, ему положено прочей нечисти сторониться. Он здесь вроде смотрителя – за порядком приглядывает. Я сама видела, как он двух безобразников вразумлял. Со злыднем же никто связываться не будет. Даже если ненавидят, всё равно боятся. А ему плохо от ненависти, но он всё равно делает то, что нужно, никому спуску не даёт. А ещё он навьи ловушки умеет находить, представляешь?! Он же их чувствует. И ему они навредить не могут. Поэтому Сьефф помогает госпоже Пульмонарии наш питомник от навий беречь… А все думают, что он тут только из милости. А без него…

У меня в голове уже начало шуметь от восторженных откровений кикиморы, но, по счастью, мой пустой живот решил о себе напомнить громким урчанием, и Живка резко переключилась:

– А ты что, не позавтракала, что ли?! На, погрызи вот, – мне протянули чуть обкусанный сухарь. – Ой, ты ж, наверное, и не знаешь, где у нас сытная лещина растёт. Тебе, что ли, Ньярка не объяснила?

Нет, не объяснила. Меня прошлым вечером интересовало что угодно, но только не то, как можно брюхо набить. Ну и с голоду мне в любом случае помереть не дали бы, верно? Я, не чинясь, хрустела сухарём, предвкушая набег на обещанные вкусности. Стоп-стоп-стоп! А разве в Подгорье что-то, кроме кларакоров, растёт?! Живка только фыркнула снисходительно:

– Пфе! Ну, не балда ли! Во-первых, глянь под ноги, чай, не по кларакорам, а по травке ступаешь, это ведь только деревья упёрлись и ни в какую, чтоб здесь селиться. Трава да кустарники посговорчивей вышли. А сытная лещина и вовсе растёт только там, где магические источники бьют. Будто сама не знаешь! Ну и с чего бы здесь-то ей капризничать?! Я тебя провожу. Задание сейчас получим и… ой…

Голос кикиморы чуть осип, она резко остановилась, клещом вцепившись мне в руку, и не моргая уставилась в одну точку.

Я проследила за её взглядом и ничуть не удивилась, обнаружив длинную, тощую, как жердь, чёрную фигуру, принадлежащую не кому иному, как злыдню. При свете утреннего солнышка и на глазах у многочисленных обитателей питомника, для которых в его присутствии не было ничего необычного, он и не думал маскироваться, укрывая себя непроглядной мглой. Напротив, его тело, напоминающее скелет, обтянутый тёмной кожей, было выставлено на всеобщее обозрение. Ничего, кроме изрядно обтрёпанных штанов, злыдень надеть не удосужился, сверкая выпирающими рёбрами. Грива давно нечёсаных, спутанных волос чернее воронова крыла обрамляла настолько высохшее лицо, что в темноте его и впрямь несложно было принять за череп. Нда… А ночью-то он попредставительней выглядел. Я не удержалась от сдавленного смешка – в памяти всплыли репродукции из людских учебников с изображениями древних мумий. Злыдень непостижимым образом услыхал моё едва слышное хрюканье, и его холодный пронзительный взгляд метнулся ко мне. Ого! Я поёжилась, как от порыва ледяного ветра, с трудом подавив желание обхватить себя руками. Но это было бы уж слишком, так что я вздёрнула подбородок (очень надеюсь, этот жест не выглядел попыткой задрать нос) и в упор посмотрела на злыдня. Вот интересно, в темноте эти глаза были прям точь-в-точь раскалённые угли, а на свету черней чёрного, ни малейшего проблеска – сплошная первозданная тьма.

Неизвестно, сколько бы мы ещё мерились взглядами, если б отмершая Живка не дёрнула меня за рукав.

– Э-э-эй! Чего вылупилась?! – недовольно зашипела она. Думаю, злыдню был слышен каждый звук, несмотря на все попытки кикиморы говорить как можно тише. – Даже не думай!

– Даже не думаю, – весело согласилась я и отвела наконец взгляд от угрюмого смотрителя. – А вы с ним друзья, да?

– Дру-у-узья-а-а-а?! – Кикимора была просто ошарашена моим вопросом. – Да зачем злыдню друзья-то? Никто ему не нужен. Он и не общается ни с кем. Это ж я так, и на тебя шиплю по привычке да из вредности. А на самом деле смотри сколько влезет, можешь даже попытаться поприставать к нему с признаниями, как он тебе голову вскружил, толку-то…

– Да ничего он мне не вскружил! Скажешь тоже! Я же про злыдней только и слышала, что ужасы всякие, вот и интересно. А чтоб признания…

– Ага, – хихикнула Живка, – так я тебе и поверила. Ладно, я понимаю, что к нему и сухая коряга не останется равнодушной. А шансы на его внимание у всех равные – что у нас с тобой, что у той коряги. Но так даже лучше. Потому что ты нормальная и я с тобой хочу дружить. А если б у тебя были шансы, мне бы пришлось тебя ненавидеть.

Судя по всему, в «нормальные» я попала, потому что не успела сбежать от её восторгов по поводу Сьеффа. Ну да ладно, на новом месте друзья-приятели всяко не помешают. Даже если это безнадёжно влюблённая кикимора со своевольной флейтой. Только непонятно, чем я так злыдня прогневала. Когда он мне советовал больше не спотыкаться, таким холодом от него не веяло. Ой, а может, это потому, что я мумий вспомнила, на него глядя? Он же вроде мысли мои читал. Ещё и хихиканье это глупое. Ну я ж не со зла… Да и ладно! Много чести переживать, чего там себе всякие злыдни подумают.

Живка тем временем обменивалась приветствиями с кивающими ей питомцами, не спеша представлять меня. Я пихнула её в бок и поинтересовалась причинами такого поведения. Вроде бы самой мне неуместно всем и каждому кричать «Привет! Я такая-то!».

– Говорю ж, балда! – снова фыркнула кикимора. – Я б тебя представила, да ты ведь и мне-то не назвалась. Что лесавка, и сама вижу. А звать-то тебя как?

Нет, ну что ты тут скажешь?! Как есть, балда.

– Мавкой меня кличут, – не подумав, брякнула я. И осеклась, наткнувшись на внезапно посерьёзневший взгляд. – Спокойно! Вообще-то я Мавелла. Мавка – это так, кратко.

– Ничего себе, – выдохнула Живка. – Как ты живёшь-то с таким имечком? Не противно? Уж хоть бы представлялась полностью, без вот этих негожих прозвищ.

Я только плечами пожала: а смысл? Всё равно ж все «Мав» да «Мав». Да и привыкла уже. Вот в людской школе вообще на Маруську откликаться приходилось. И то стерпела. Но про людскую школу я Живке, конечно, не стала рассказывать.

Собравшиеся на поляне начали рассаживаться прямо на траву, образуя широкий круг. Наставников видно пока не было, а злыдень маячил поодаль, почти сливаясь с деревьями. Но ни Ньярки, ни знакомых леших я так и не заметила.

– Да ты чего? – недоумённо уставилась в ответ на мой вопрос Живка. – Они ж старшие, набрали себе самых сложных заданий, теперь целую седмицу с ними разбираться будут. О, веселье начинается, смотри, смотри!

По оставленному проходу в центр круга пробирался толстый розовощёкий карлик в длинной рубахе, частично волочившейся по земле. Карлик путался в подоле, смешно подпрыгивал и вертел вихрастой головой на цыплячьей шее, пытаясь создать видимость строгого взгляда. При его появлении питомцы загомонили громче, а Живка шепнула, что это Хромыч. Сложно было бы не догадаться – что передо мной не Донка и не Смурник, я распознать сумела, а с госпожой Пульмонарией мы и вовсе знакомы.

Хухликов я в своей жизни повидала не так чтобы много, – они нечасто с прочими лесными обитателями общаются. И все как на подбор бестолковые. Или это мне так везло? Но об этом Хромыче Ньярка тоже нелестно отзывалась. А он и не противоречил такой оценке. Постоял-постоял в центре круга, обвёл всех мутными желтоватыми глазками и выдохнул:

– Тама, ну, на этих, как их… Ну, на Гиблых кочках – тама как бы ягоды есть. От, не знаю, съедобные аль нет, тока костей птичьих тама как бы много. Так вы ягоды те как бы изучите и мне доложьте. А опаски окружающим чтоб от вас как бы не было.

И всё так же, подпрыгивая и спотыкаясь, Хромыч отбыл из круга, на самый край поляны. А я даже не успела Живку ни о чём спросить, как перед нами уже стоял хмурый леший и, глядя куда-то поверх голов, рассказывал, что по питомнику разгуливает парочка мавок в обличье здешних обитателей. И если мавка разделит трапезу с кем-то из нечисти, то выпьет всю его силу, и останется он бодрый да весёлый, но к чарам более совершенно неспособный. Вот на этих словах у меня дыхание-то и перехватило: ничего себе, обучение! Ладно, я. Я и среди людей не пропаду, а куда в таком случае податься кикиморам с лешими, шуликунам да анчуткам?! Да и мне с силой, от рождения данной, расставаться совсем не хочется! И куда наставники смотрят?! Почему мавки здесь разгуливают? Как они сюда вообще попали?! Видимо, глаза у меня совсем квадратными сделались, потому что Смурник внезапно остановил на мне посветлевший взгляд, подмигнул и сказал, уже обращаясь только к Живке:

– А новичка мы одного не бросим, верно?

Кикимора просияла и изо всех сил принялась кивать наставнику, который продолжил знакомить собравшихся с заданием:

– Вспоминайте всё, что знали-слышали, о чём догадывались и что подозревали, расспрашивайте тех, кто может знать больше вашего, но мавок разоблачите и обезвредьте.

На смену лешему в круг вышла растрёпанная кикимора. Донка, стало быть. Если верить Ньярке, вредная. Если своим глазам и ушам доверять, ещё и опасная. Кикимора, прищурясь, зыркнула вправо, влево, дождалась, пока все умолкли, и заявила:

– На поляне двое про́клятых. Один над своей жизнью не властен, другой своей воли не имеет. Первый о беде своей знает и живёт здешним местам не во вред. Другой ни о чём не догадывается. И сроку у вас до полной луны, чтоб с чарами, лишающими воли, разобраться: кто наложил, как снять и чем грозит промедление.

И после зловещей паузы добавила:

– А, главное, что верней будет: пытаться снять эти чары или уничтожить про́клятого.

С поляны наставница уходила в гнетущей тишине.

На фоне заданий, полученных от Донки и Смурника, проблема, озвученная госпожой Пульмонарией, меня не слишком взволновала. Ньярка называла шишигу великой целительницей, так я и не удивилась, что задание её оказалось связано с этим важным для всех лесных, домовых и болотных существ искусством. До нашего сведения довели, что белки в человеческом парке расхворались. Орешки не щёлкают, семечки не грызут, к отдыхающим за угощением не пристают. Сидят в дуплах и шерсть теряют. Были уже прецеденты, когда абсолютно обнажённые белочки по соснам носились, пугая окружающих непристойным видом. Так нам, стало быть, и требуется белочку изловить (каждому свою), в болезни её разобраться и несчастное животное в кратчайшие сроки излечить.

Ну вот. Мало того, что в целительстве я не мастак, а так-сяк, так ещё и белку самостоятельно добыть требуется. А это ж из-под горы выберись, по парку пошастай, от всех людских взглядов укройся… Мне-то попроще: я и обликом человеку подобна, и с людьми общаться привычна. А как анчутка или коловёртыш будут пациентов добывать, я интересуюсь. Ладно, сами-то люди не больно глазастые, зато их эти… – гаджеты, во! – чего угодно срисовать способны. Телефонке же глаза не отведёшь. Не успел какой корягой прикинуться, пиши пропало. Всё же парк, даже кисловодский, это вам не лес: и деревья пореже, и людей побольше. Разглядят на снимке или видеозаписи и давай охотиться, покуда кто-нибудь поавторитетнее мистификацией не обзовёт.

Однако белки белками, а мавки на территории питомника обеспокоили меня куда больше. Ведь не вычисли мы их до заката, при свете луны они натворят куда худших бед. Но моя новая приятельница была настроена чересчур легкомысленно. Она практически отмахнулась от моих догадок и предположений и принялась рассуждать, к кому могли относиться слова Донки касаемо проклятия:

– Понимаешь, с мавками всё просто: не выведем до захода солнца, они самоликвидируются, а Смурник придумает, как нас наказать за нерасторопность. А ты что думала? Конечно, мавки – это его рук дело. Может, просто морок, а может, парочку куниц или хоть тех же белок зачаровал. Оно ж только до заката и продержится.

– Э-э-э… – Я очень многого ещё не знаю о питомнике и его нравах. – А лишение сил тогда как?

– Ну это смотря по его настроению. Может, тоже только до заката. Или на целую седмицу, чтоб урок накрепко вбить. Но не дольше – проверено. А вот Донка никогда таким не занималась. Она обычно два предсказания на будущий день изрекает, а мы должны до начала этого дня разобраться, где правда, а где ложь, по всяким признакам и приметам. А чтоб вот так, решать, кто тут проклят и не проще ли его уничтожить, – неслыханное дело.

– А насчёт первого проклятия? Это ж она про злыдня? Чтоб круг подозреваемых сузить?

– Ну ясное дело. И что он проклят, и что знает о том. Это всем известно. Круг значительно сузился. Аж до… – Живка беззвучно пошевелила губами, – аж до полста. Хотя нет. Она ж только о тех, кто на поляне был, говорила. А это значит, всего-то три десятка питомцев и все наставники.

Я непонимающе на неё уставилась. Наставники-то при чём?

– Мав, я уже говорила, что ты балда? Наставники тоже присутствовали на поляне. И исключать их никак нельзя. В том-то и может быть подвох.

– Стой-стой-стой! – Я всё равно не могла понять логику происходящего. – Задание Смурника – это сплошная фикция, так? И мавок никаких нет. А…

– Сплошная чего? – переспросила кикимора. – Мавок нет. И что? То, что имеется вместо них, ничем не отличается. И распознать этих созданий ты сможешь по тем же признакам, что и настоящих, и при неосторожности способность к чарам потеряешь. А если найдёшь способ от этих созданий избавиться, значит, тебе и сами мавки нипочём будут. Всё по-честному – ты здесь, чтобы учиться.

– Хорошо, – согласно кивнула я. – Но тогда и история с проклятием – такая же учебная обманка?

Но Живка только плечами пожала. Ничего похожего ей припомнить не удалось.

– Давай с другим сперва разберёмся, а? На проклятие времени больше всего отведено. Ещё успеется.

Но меня было не так легко унять.

– Жи, постой. Давай, ты уже всё разом объяснишь, чтоб я потом глупых вопросов не задавала. Ну вот кинемся мы все сейчас белок лечить. Или там ягоды изучать. Но кто-то же всё равно первым до истины докопается. И что? Выходит, другим можно больше не стараться?

– Пфе! Да с чего ты взяла, что тот, кто найдёт решение, нам с тобой доложится? И даже если так, один-единственный верный ответ существует крайне редко. Потому что мало вычислить, кто проклят, ведь снять тёмные чары можно по-разному. И за такое серьёзное дело сами мы не возьмёмся – только предложим свои варианты наставнице. И с белками так же: из-за чего они облезли, узнать необходимо. Но беде помочь всяк может по-своему. И с ягодами – ты одно полезное свойство обнаружишь, я три вредных. А на самом деле их окажется дюжина. Простые ответы если и есть где-то, так я их не встречала. Наше дело – учиться видеть, чувствовать. И природу, и её магию. Молчи, знаю, что это ты и без питомника умеешь. Но то, что видишь ты, не видит бродница, верно? И если она к тебе за советом обратится, ты подскажешь. В этом весь смысл. Ты не дашь ей готового решения, но поможешь нащупать ту тропинку, которой она сама не разглядела, если, конечно, она тебя спросит. И это очень важно – вовремя сообразить, чья помощь тебе сподручнее будет. Уфф… Хорош болтать! Айда к Гиблым кочкам!

Ага, хорошо ей говорить! А мне тут кто-то обещал вылазку к сытной лещине. Кикимора, совсем было навострившаяся заняться исследованием таинственных ягод, оценивающе на меня взглянула, испустила тяжкий вздох и кивнула: идём, раз такое дело. Живот мой немедленно отозвался восторженной трелью, и я его хорошо понимала. Последний раз я перекусывала около суток назад, ещё в поезде. Ну а как бы я ещё до Кавминвод добралась? Вратами в одиночку ходить у меня пока нос не дорос. Вот через пару веков куда как проще будет. А может, и раньше – вдруг научусь здесь и этой премудрости.

Глава шестая, в которой оказывается, что орехи любят ритм, а лесавка мечтает о радужнице

Это просто не описать, как здорово, что в Подгорье сытная лещина водится. Орешек невелик, а сытней трёх ковриг. И не просто сытней, а и на любой вкус. Щёлкай орешки да представляй свои любимые яства: хошь, репу печёную, хошь, бруснику мочёную, аль пироги с грибами да кашу с желудями.

Пока мы неслись кормить меня завтраком, Живка не умолкала ни на минуту. И как ни странно, это вовсе не были восторженные писки на тему несравненности ненаглядного злыдня, потому что «я знаю, тебе хочется о Сьеффе послушать, обязательно о нём расскажу, но вначале нужно решить все задачи и желательно в числе первых, потом объясню почему».

Я не стала разочаровывать кикимору тем, что злыдень мне интересен чуть ли не в самую последнюю очередь – не опасен и ладно, – а просто внимала, кивала и поддакивала. Это очень рационально: пока толком ничего не понимаешь, лучше больше слушать. Оказывается, с ягодами нас непременно ожидает какой-то подвох. Не иначе, Хромыча занесло на те кочки, и он во что-то вляпался, с ним это часто случается. И теперь нам предстоит разобраться, насколько всё печально, и желательно без ущерба для себя и окружающих. А этот самый ущерб вполне возможен, потому что только задания Смурника и Пульмонарии при всей их сложности всегда безопасны. Да-да! И все неприятности, что с нами могут при этом произойти, всегда учтены и просчитаны. Донка тоже никогда активных действий не требует – только наблюдать и свои соображения высказывать. Зато из-за Хромыча кто-то из питомцев непременно оказывается в ситуации, когда без посторонней помощи не выкарабкаться. И это большая удача, что до сих пор никто серьёзно не пострадал.

Мои вялые протесты типа «да что опасного может быть в ягодах?» кикимора пресекла одним многозначительным «хм!», а тут и завтрак подоспел. То есть мы выбрались к горному склону, густо заросшему лещиной. Да не простой, а той самой – сытной. На вид орешник орешником, только плоды покрупнее, с яблоко-дичку. Таких орешков парочку съел и сыт. Но парочкой мы, конечно, не ограничились: я набила под завязку сумку, что болталась через плечо (никогда не выхожу без объёмистого рюкзака или сумки и сто раз убеждалась, как это правильно), а Живка – карманы длинной и изрядно потрёпанной жилетки.

– Ты не думай, я не от жадности, – пыхтела Жи, козой взбираясь по каменистому склону и пытаясь дотянуться до ближайшей ветки, густо усыпанной нежно-зелёными розетками, скрывающими в себе вожделенные орешки.

Сытная лещина хоть и растёт только вблизи сильных магических источников, сама чарам не поддаётся, и чтоб достать её плоды, изрядно попотеть приходится. Поэтому в жадности я кикимору и не заподозрила ни разу – сама предпочитаю один раз попрыгать вокруг вреднючих зарослей и седмицу после не вспоминать об этих мучениях. Лещина не яблоня, на её ствол не вскарабкаешься, слишком тонок. Вот и исхитряется кто как может, чтобы добраться до пропитания. В отцовском-то лесу этого чуда не водится, зато в Уральских горах меня научили, как до плодов удобнее добираться. Тут такая хитрость имеется: нужно деревце потрясти, но не абы как, а создавая определённый ритм. И если нигде не собьёшься, орехи сами осыпятся. Не все, конечно, а только самые спелые.

И я полезла к приглянувшемуся мне стволику, уворачиваясь от хлёстких веток. Ха! А здесь об этой уловке и не слыхивали! Живка ещё и посмеиваться принялась, когда я стала трусить деревце, – дескать, бесполезно, так ничего не… Ага! Получилось! Но научить кикимору полезному приёмчику не вышло – чувство ритма у неё напрочь отсутствовало. Да быть того не может! Она ж музыкант! А как же флейта?!

– Ну-у-у, скажешь тоже, – протянула расстроенная неудачей Жи. – Музыка, она целиком рождается. Я же мелодию не выстукиваю, её флейта поёт.

Ничегошеньки я не поняла, но натрусила орехов на двоих, попутно подкрепилась, и мы, наконец, отправились выполнять первое задание. Ещё на поляне, услыхав от хухлика о ягодах, я затаила надежду, чтоб это оказалась радужница. Только надежда была так себе, дохленькая. Радужница ведь хотя и редкая, но по описаниям вполне «ве́домая», ничего «неведомого», кроме того, где её искать, в этой ягоде нет. А найти её было бы здорово! Это ж столько возможностей разом открывается – хочешь, сам меняйся, хочешь, меняй мир вокруг себя.

Говорят, радужница имя своё получила оттого, что собранные днём невзрачные сероватые ягоды с наступлением ночи раскрашиваются во все цвета радуги. И никак не угадать, сколько каких окажется. И дают эти разноцветные ягоды разные возможности тому, кто их съест. Каждый цвет за что-то своё отвечает. Нужно что-то в своей внешности изменить – кидай в рот красную, хочешь завладеть чем-то материальным – съешь оранжевую. Чтоб к тебе отношение изменилось, требуется жёлтая, а зелёная позволяет проникнуть в чужие мысли. Голубая для новых знаний, синяя магическую силу увеличивает, а фиолетовая позволяет исполнить одно желание.

Конечно, есть определённые неудобства – реализовать эти возможности только ночью можно, пока солнце спит. Но тем продуманнее всё выходит. Да и хранятся ягоды сколько угодно, ничего им не делается. Одна беда – капризное растение само решает, кому в руки даться. Тут уж ищи не ищи – всё без толку. Цветок папоротника и то проще добыть. О том хотя бы известно, когда за ним охотиться следует.

Но радужница была лишь моей давней мечтой, а проблема от наставника озадачивала по-своему. Каким образом мы должны выявить свойства таинственных ягод, не причинив при этом никому вреда, я даже предположить не решалась, а потому была заинтригована и готова удивляться. И хорошо, что у меня был именно такой настрой, потому как действительность оказалась… ну, несколько более странной, чем даже я могла бы нафантазировать. Во-первых, выяснилось, что Гиблые кочки находятся аккурат на границе Тумана. А это по любым меркам далековато. Если вы, конечно, пока Вратами ходить не обучены, так, чтоб расстояния вообще не играли никакой роли. Но на это и взрослая нечисть не вся способна, а мы с Живкой, как ни крути, мелкие ещё. Поэтому нам был необходим транспорт. Не, не людской, не подумайте.

Можно было зачаровать платок и домчаться по воздуху. Да нет же, не сидя на платке. Скажете тоже! Просто держишься за него руками и летишь, как под куполом. Но на одном платке вдвоём не полетишь, а сама я дороги не знала. Так что этот вариант отпал сразу же: платку на словах дорогу не объяснишь и направление не покажешь. Путешественник должен чётко представлять, куда ему надо. Я поинтересовалась, почему нельзя кого-то попросить провести нас Вратами, и заработала очередную «балду». Никто не станет нам помогать, в том смысле, чтоб выполнить за нас часть задания. Научить – пожалуйста, а делать – ни в коем случае. Ну а раз с Вратами связываться самим нам ещё рановато, то и разговора о них нет.

Зато в нашем распоряжении был старый добрый способ путешествия верхом на китоврасах. Они, конечно, задаром не помогают, но зато безотказные. Свистнешь с вывертом по-особому, и вот к твоим услугам и транспорт, и проводник. Поговорить с ним не получится – не о чем, но дороги китоврасы отменно чуют, кратчайшим путём доскачут, куда требуется.

Живка сказала, что в Подгорье китоврасов живёт всего с полдюжины и очень может быть, свободных как раз сейчас и не окажется, но попробовать-то можно. И она свистнула. Она так свистнула, что я только охнула завистливо. Ну, после того, как дух перевести сумела. И к моему немалому изумлению, полуконь-получеловек не замедлил явиться. У меня аж в глазах зарябило: ослепительно-рыжая, какая-то апельсиновая шевелюра и бледная, усыпанная веснушками кожа китовраса совершенно не сочетались с вороной мастью его «лошадиной» половины.

Нетерпеливо перебирая передними ногами, китоврас разглядывал нас, склоняя голову то к одному, то к другому плечу. Руки его при этом жили своей, отдельной жизнью: длинные пальцы быстро-быстро переплетали пучок сухой травы, превращая его в плотный жгут. И не понять, делом китоврас занят или так, лишь бы что-то в руках вертеть. Кикимора шикнула мне, чтоб не высовывалась. И так мы и любовались друг другом, пока китоврасу это не надоело.

– Ну! – неожиданно тонкий голосок смешно контрастировал с могучей статью. – Чего звали?

Дождавшись вопроса, Живка спешно выпалила, что нам нужно добраться к Гиблым кочкам и как можно быстрее. Глаза загорелись, доплетённый жгут был отброшен в сторону (всё-таки это оказалась безделка!), и китоврас махнул рукой себе на круп, поторапливая нас. Вот это я понимаю: никаких капризов и увёрток. Надо – значит, поехали! Легко сказать! На него же ещё взгромоздиться предстоит. Но китоврас предупредительно опустился на колени, так что с этим проблем не возникло.

Я умостилась позади кикиморы, крепко обхватив её обеими руками. И скачка началась. Вроде бы копытами китоврас земли касался, по воздуху не летел вроде бы. Но такого галопа я бы и во сне не представила. Кларакоры, оставляемые за спиной, слились в сплошную стену, я только и утешалась мыслью, что, должно быть, дорожка ровная да пустынная, а то посшибали бы мы всё и всех встречных.

Не скажу точно, сколько мы так неслись, но мне показалось, не слишком долго. Туман встал на нашем пути непроницаемой стеной как-то уж очень неожиданно, и китоврас остановился так резко, что Живка с размаху ткнулась носом ему в спину, а я влипла ей между лопаток. Думала, всё, лицо так и сплющится. Лесавка с приплюснутым носом – такого ещё лес не видывал! Но, кажется, обошлось. Мы с Живкой ни живы, ни мертвы стекли на землю, а китоврас, взбрыкнув, развернулся и был таков.

– Ой! – глазищи кикиморы сделались похожими на блюдечки. – А отсюда ему уже не досвистишься. Чего-то я не подумала уточнить, что нам нужно сюда и обратно.

Замечательно! Ладно, я – откуда мне знать, что от границы Тумана хоть усвистись, китовраса не высвистишь. Но уж Живка-то могла бы и подумать, как возвращаться станем! Ну, положим, я в сойку перекинусь и, пусть не так быстро, но долечу. Только свистеть, как кикимора, в четыре пальца с подвывертами, мне ещё учиться и учиться. А значит, придётся кого-то искать, просить. А по здешним правилам меня только поучить и согласятся, но никак не помочь действием… Да-а-а, похоже, кое-кто у Гиблых кочек надолго застрянет. А может, воспользоваться тем, что злыдень себя моим должником признал? Но мне бы не хотелось извлекать выгоду из доброго дела, которое к тому же мне ничего не стоило. Мыслишка царапнула и упорхнула. Упорхнула… Что ж так неудачно всё складывается?

– Жи, а ты почему перекидываться не умеешь?

– Я-то?! – вскинулась кикимора. – Чего это я не умею?! Очень даже… Постой-ка! Я ж подумала, это ты не умеешь. Ну…

Кикимора замялась. Ага. Кажется, мне и в питомнике грозит стать объектом жалости. Как же – человеческую кровь все чуют! Так получается…

– Что ж ты мне голову морочила? Мы ж и без китовраса могли сюда добраться. Эх! Зря только в долги влезла.

Ну да. Китоврасы не питомцы, чтоб бескорыстно помогать. А были бы питомцами, не стали бы подвозить. Им тут свой интерес: они тебя куда надо доставят с ветерком, а ты им – услугу по своим силам. И именно тогда, когда это понадобится. Ничего особо сложного или неприятного они обычно не требуют, только и всего, что не всегда ко времени долг взыскивают. Ты, может, совсем другим был занят, а тут отрываться от своих дел приходится. Но увильнуть – не-а, не выйдет. Если китоврас с тебя расплаты потребовал, а ты замешкался, он торопить не будет, только на тебя такой почесун нападёт, не обрадуешься. И никакой целитель не выручит. Отдавай долг и всё пройдёт, а нет – в кровь себя раздерёшь, но ничем беде не поможешь. Но всё по-честному. Китоврасы никогда не навязываются. Попросили до Гиблых кочек подбросить – получайте Гиблые кочки. А оставаться и ждать, не возникнет ли ещё какой надобности, китоврас не станет.

И всё-таки, как вам это нравится?! Я ещё и голову морочила!

– Ну, так откуда же я знаю, что ты можешь, а что нет? Ты ведь даже не заикнулась о том, чтоб перекинуться. Ладно, что уж теперь! Значит, обратно своим ходом… то есть, лётом. Пойдём-ка ягоды искать.