Читать онлайн Три кашалота. Знамение чуждой крови. Книга 7

I

«Ведь и название какое-то звериное себе выдумали – «Гиенос», – подумал Вадим Крыншин, вынимая удостоверение оперуполномоченного, но не суя его в нос швейцара, а показав подвернувшемуся у входа метрдотелю. Он представил, как сейчас в каком-нибудь пропахшем духами «Клеопатра» номере или на кухне, а то и прямо за каким-нибудь столиком ресторана увидит свою бывшую жену и, положив на стол пистолет, будет учить, как ей избежать неминуемого правосудия.

Удостоверение он убрал в карман, и за ним никто не увязался, но сбоку возникла стройная фигура в короткой клетчатой юбке и белой блузке, в голубом переднике и в красных лакированных туфлях. Под цвет обуви у нее были сильно накрашены губы, вероятно, никогда не смывающейся помадой, потому что она без умолку что-то говорила, периодически облизывая их, но цвет губ от этого бледнее не становился.

– …Наш основной поставщик?.. А вам это зачем?.. Боитесь отравиться?.. Простите, это конфиденциальная информация!.. Большие ли поставки морепродуктов?.. Их разнообразие?.. Простите, это конфиденциальная информация. Но вы можете выбрать любое из пятидесяти шести видов… простите, названий местных рыб, а также из четырнадцати полупроходных или проходных видов, это уже, ну, как бы, не беломорская популяция… Но я вам ничего не говорила.

Было видно, что сердце дамы дрогнуло. Ведь клиент мог быть из полиции, хотя она и понимала, что надо держать рот на замке, но знала также и то, что за молчание ее могут привлечь, как сообщницу с преступным миром.

Зал был в два яруса. С потолка, пронизывая оба яруса, свисало несколько современных люстр.

– Значит, у вас есть и семга? Я бы хотел отведать семги! – сказал Крыншин, усаживаясь в последнем ряду за столик, почти крайний и угловой в не слишком обширном помещении, но с атрибутами дорогих ресторанов: с колоннами под мрамор и украшенной под перламутр сценой эстрады, с высокими плотными и очень красивыми шторами с замысловатым то ли египетским, то ли греческим рисунком. По винтообразной лестнице наверх поднималась молодая пара; мужчина чуть споткнулся, хотел было взять под локоть девушку, но она сама взяла его за руку и, смеясь, потянула за собой. Посетителей внизу, как, вероятно, и наверху в столь ранний час было немного. Напротив сидели две пары; женщины были непосредственны, на реплики партнеров, – а оба были лысыми, со шрамами от ожогов на лице и голове, будто обгоревшие в боях герои летчики или танкисты, – отвечали с удовольствием; и в восьми глазах светилась любовь и благодарность, что они, мужчины, живы, а на них, их женщинах, нет ни следа какого-либо изъяна. Так же когда-то смотрела на него и его жена, тоже казавшаяся без единого недостатка, а теперь – подозреваемая по делу об убийстве целой компании попировавших блюдами этого ее ресторана. Правда, тогда он был, как, впрочем, и сейчас, без единого шрама, и, как и сейчас, довольно густоволос, но героем в ее глазах выглядеть тогда тоже мог. Перед глазами возникла картинка, как она, чуть покрасневшая от загара, в образе нежной и сильной Афродиты в желтом купальнике вошла в расступившиеся волны, как в родную стихию, а он, наблюдавший за нею и ее спутником, загорелым парнем с волосатыми грудью, руками, плечами и ногами, представлял, что сейчас она выйдет из морской пены Онежской губы богиней любви, плодородия, вечной весны и жизни и поменяет в своей жизни напарника. Но она вдруг забилась в воде, и от страха, тонко, с визгом и ноткой отчаяния несколько раз истошно прокричала: «Акула! Акула! Акула!». Задыхаясь в брызгах, она шлепала по воде руками, отбиваясь от хищницы ногами. Он бесстрашно бросился за нею между скал небольшого залива, отодвинув чудище, и вскоре обнимал ее, вдыхая запах пены на ее скользком и волнующемся от ужаса покрасневшем теле. Она казалась тогда очень бледной, и позже он не раз удивлялся, что в такие мгновения может происходить со смуглым от рождения лицом ярко рыжей башкирской девушки. Он знал, что местная акула на людей не нападает, и честно поспешил сообщить ей об этом. Но что было, то было. Выводя ее на берег, он увидел в струящихся по ней остаткам воды и ниточки крови; а укус от акульих зубов на бедре, оказавшийся совсем незначительным, остался навсегда. Тогда ей было двадцать пять лет, и сегодня он стал ей ровесником.

– Да, конечно! – говорила между тем дама, выполнявшая роль какой-то распорядительницы. – Для вас имеется все, что пожелаете: и семга, и кумжа!.. У вас прекрасный вкус… Вы один или к вам присоединится еще кто-нибудь?..

– Пока один. Могу ли я узнать?..

– Конечно, это конфиденциальная информация, – словно запрограммированная не придавать значения посторонним вопросам, отвечала дама, – но ловля этих рыб сейчас приобрела наибольшую популярность… Если бы вы пожелали, вы могли бы и сами выловить рыбу в нашем аквариуме.

II

Уф! – Крыншин с облегчением вздохнул. Она не была бесчувственным автоматом и, наконец, перешла к главному: ей нужны были деньги клиента, так же, как и его начальнику, руководителю ведомства «Три кашалота» генералу Брееву – золото и драгоценные камни, и чем больше, тем лучше. Все правильно, но не сегодня! Сегодня у него, капитана Крыншина, день рождения, а его бывшая жена – фигурантка по очень неприятному делу.

– То есть, вы хотите сказать, что прямо в ресторане клиентам можно заказать и рыбалку!

– Да, конечно! У нас чистейший родниковый источник!

– Родниковый! – сделал он строгое лицо. – Да знаете ли вы, что эти рыбы нагуливаются в соленой воде, а в пресную воду заходят только на время нереста, где теряют вкус! И… и – становятся даже опасными для здоровья! – прибавил он для убедительности. – Да, да! Если не сказать больше!

– Господи! Да что вы этим хотите сказать?! – не на шутку встревожилась дама.

– Все ясно! – подытожил он и, взяв ее за руку, силой усадил рядом на стул. Сделав вид, что ищет бумагу, он взял со стола салфетку, больше похожую на легкое полотенце, развернул ее и достал ручку. – Итак… Как я понял, икру из семги вынимают прямо в ресторане. Тогда как в период икромета рыбалка на этих представителей ихтиофауны разрешена только в море и исключительно на любительские снасти. И только от семи до двенадцати килограммов!

– Ой, что вы! Это конфиденциально, – тише сказала дама и в десятый раз попыталась слизнуть с губ красную помаду, – но именно столько и весит каждая наша рыба! Вы представляете!

«Да, мне попался крепкий орешек!» – подумал Крыншин, видя, что ничто на свете не может волновать ее больше, чем просто добросовестно выполненная работа. Все-таки она была уже кем-то раз и навсегда заведенной.

– Все! Иду на это смотреть! – сказал он ей и вставшим рядом полукругом трем явившимся официанткам, копией его спутницы, только в синих туфлях, потому что губы каждой были покрашены столь же не смываемой синей помадой.

– Послушайте! Что означает название вашего заведения? – спросил он всех четверых.

– Это конфиденциальная информация! – сказала спутница. – Так, что будем заказывать?

Остальные трое одна за другой спросили:

– Семгу?

– Кумжу?

– Или, может, вы пришли испробовать наше фирменное блюдо?

Крыншин не успел открыть рта, как сидящие рядом двое мужчин также образцово слаженно отреагировали:

– Мы первые заказали фирменное блюдо, не забывайте.

– Что вы, что вы! – сразу же успокоили их. – Блюдо «Флоликулы росомахи» сейчас подадут, но оно готовится не так быстро. Пока отведайте салатика из финских лисичек. – С этими словами одна из официанток наклонилась к уху одного из мужчин, а другая официантка к уху одной из женщин. И оба они, в приятном удивлении расширив глаза, взялись за вилки.

– Спасибо, что просветили!

– А то я сижу и думаю, что это за сморчки такие синюшные!

Взаимопонимание было достигнуто. Но Крыншин как отрезал:

– Я тоже хотел бы испробовать вашего фирменного блюда, но долго ждать не могу. Я согласен на рыбалку.

– Тогда ждите, вас позовут, вы понимаете, это конфиденциально! – начала было Полинелла, так звали распорядительницу или администратора.

– Вы можете позвать директора ресторана? Мне нужно задать ей пару вопросов, а потом мы вместе позавтракаем. У меня уже засосало под ложечкой.

– Ее на месте нет, Клеопатра Семеновна в отъезде!

– А где именно?

– Это конфиденциальная информация!

Тут Крыншин мощно схватил ее за предплечья и поднял, как куклу.

– Ну, тогда веди сейчас же в бассейн… или, как там у вас… в аквариум!

В этот момент двое мужчин без растительности на голове в два прыжка оказались рядом и, отпустив с двух сторон по кулаку под ложечку, свалили его на бетонный пол. Давать им жесткого отпора, чтобы не портить имиджа летчика и танкиста, он не собирался. Разве что, будучи на полу, одному ответил локтем по плечу, другому дал в ребро, после чего стычку закончили ничьей.

– Смотри у нас, – говорили герои, погрозив кулаками, познавшими крепость штурвалов железных машин.

– Ладно, ладно! В расчете!

Официантки разбежались, а вместо них явились два других мордоворота. Им уже пришлось показать удостоверение.

– Извините, ребята, погорячился! – сказал Крыншин.

– Ну, тогда мы уходим, – сказал один и потянул за собой другого. При этом он что-то приказал ему, и тот быстро пошел в сторону винтообразной лестницы.

– Вставайте, вставайте, Вадим Григорьевич! – спокойно сказала Полинелла, поправляя свой голубой передник и засовывая руки в его маленькие кармашки. – Инцидент исчерпан!.. Что же вы сразу не сказали, что вы – при исполнении. Мы чтим уголовное право. Больше того, мы его изучаем. Но у нас не принято пускать клиента в аквариум без подготовки. – Одна рука ее извлекла из кармашка маленькие часики. Взглянув на них слишком пристально, чтобы не заподозрить в них миниатюрный пейджер, она сказала: – Однако, принимая во внимание некоторые особые обстоятельства, – спасибо, что вы не привели за собой хвоста, – мы сделаем для вас исключение и устроим рыбалку за счет заведения.

III

Поднявшись вместе с ней по винтовой лестнице, Крыншин затем свернул вслед за спутницей в широкий коридор и через десять шагов увидел огромный аквариум, заполненный водой до краев, в который только что бросили человека и опустили на аквариум прозрачную крышку. Человек был в маске и мог дышать благодаря трубке, выступавшей над водой. Он явно чувствовал себя пленником.

В следующую минуту другой человек, открыв маленький люк в этой крышке, опустил в нее леску с крючками и наживкой. Крыншин сразу отметил мощную спиннинговую снасть, рассчитанную на борьбу с сильным противником, и только теперь обратил внимание на затаившуюся на дне огромную камбалу-ерша размером в два обхвата. Снасть представляла собой то, что рыбаки называют «самодуром», леску со многими крючками, на этой же их висела целая гроздь.

– Мы у себя в ресторане для повышения эффективности подобного орудия лова применяем светящиеся поплавки с погремушкой внутри, способствующие привлечению хищника с большого расстояния, – сказала Полинелла. И в этот момент поплавок зажегся.

– Только я что-то не вижу хищника.

– Сейчас увидите…

В этот момент откуда-то запустили несколько рыб, и все они набросились на куски мяса.

– Я что-то не пойму, – сказал Крыншин. – Ваше заведение оказывает бесплатно такие пошлые услуги. Я, по-вашему, что, не видел, как клюет рыба?

И вдруг раздался голос, от которого он вздрогнул. Это был голос главной подозреваемой в убийстве одновременно многих людей Лилии Булатовой. По версии следствия, именно по ее плану на собрании предводителей дворянских сообществ все были убиты различными видами средневекового оружия. Да, это по ее вине в страшное преступление оказалась замешана и его бывшая жена, директор данного ресторана. И именно для того, чтобы уберечь бывшую жену от этого опасного зверя, он, Крыншин, и притащился сюда ни свет ни заря, вместо того чтобы идти на работу. Да, он имел неосторожность уже дважды клюнуть на наживки Булатовой. В первый раз он провел с ней ровно пятнадцать минут, после чего, пленив его телом спортсменки, она испарилась. Но он все же вычислил следующий ее шаг и нашел ее во французском посольстве в дни толерантности, арестовав в дамской комнате. Только она оказалась не она, а переодетая в Булатову подстава-попка. Слава богу, французы только посмеялись и не стали даже звонить в полицию, чтобы выразить ноту протеста. Теперь она опять предугадала его действия и вновь устраивает шоу. И пусть это будет выглядеть обыкновенной сценой ревности, а не мести ни ему, ни его бывшей жене, тогда можно будет обойтись без жертв.

– Достаточно кормить этих обжор! – прозвучал голос Булатовой. Давайте уж рыбную нарезку с кровью нашей досточтимой Клеопатры. А улов тащите гостям к столу!.. Клиенты заждались, но мы не заставим их долго мучиться в ожидании заказа!

– Ага! Убьешь и их тоже без долгих мучений! – крикнул Крыншин перед собой, зная, что его услышат.

Только сейчас Крыншин разглядел, что человек в маске, дышащий через трубку, пригвожденный к доступу кислорода и испуганно озирающийся по сторонам – это его Клеопатра. «То есть, конечно же, – моя бывшая, бывшая жена!» И ничего больше меня с ней не связывает, кроме долга надеть на нее наручники, если в конце спектакля выяснится, что она и Булатова, по всей видимости хозяйка этого заведения, кровные сестры, и теперь обе потешаются надо мной».

Где-то должна была быть и акула.

– У нас два вида акул! – спокойно сказала, словно прочитав его мысли, Полинелла. – Это «катран» и «полярница», а также ваша любимица «сельдева». Мы подаем их на стол в полном виде, и всегда клиент находит внутри беломорский самородок. Мы заранее объясняем, что это глубоководные искатели золота, и в их желудках скапливается до ста граммов золота, необходимых для улучшения пищеварения, как это имеет место быть у обыкновенных кур, клюющих вместо золота простые камушки кварца.

– Представляю, какой навар гребет ваше начальство.

– Я тоже!

– Кстати, а кто оно? Может, вам удалось увидеть его хоть одним глазком?

– Зачем вы спрашиваете? Вы же знаете, что это конфиденциальная информация! И…

Не успела она закончить то, что еще могла бы добавить и, несомненно, все в том же духе, как большой, полутораметровый катран – почти точная копия известных больших акул, выскользнув словно из пены, ударил хвостом по поверхности воды и несколько раз ткнулся мордой в живот жертвы. Но он не мог причинить ей вреда, кроме как напугать, и та держалась изо всех сил, чтобы не выплюнуть трубку и не захлебнуться. Памятуя, как панически она испугалась акулы в минуты их знакомства в Белом море, куда был организован туристический выезд из гостиницы Архангельска, Крыншин всерьез заподозрил, что это совсем не спектакль ко дню его рождения, ни для него, ни для Клеопатры. В следующую секунду в аквариум была выпущена другая акула, которая лишь обнюхала Клеопатру, теряющую сознание от страха, но заметила камбалу-ерша и за минуту расправилась с нею, наполнив аквариум мутными разводами от крови и прочей требухи несчастной жертвы. Крыншин знал, что Булатова не станет никого убивать, чтобы не посмотреть на агонию жертвы, поэтому сейчас, пока аквариум оставался прозрачным, она запустит и настоящего убийцу. Уже с минуту к его спине было приставлено два пистолета, или две петровские фузеи – все, что угодно, только чтобы предводительница одного из дворянских сообществ Булатова Лилия, или Марина Конкистадо, могла потешить себя осознанием, что она – потомок любимца Ивана Грозного Симеона Бекбулатовича, который, если бы не случайные обстоятельства, мог бы быть основателем новой российской династии царей и императоров – не Рюриковичей и Романовых, а Бекбулатовичей. И до сих бы пор, – как могла она грезить, – ее род занимал царские палаты в Кремле.

Собравшись в столицах России на массу различных мероприятий на Дни толерантности, включающие и всевозможные встречи между собой и общественностью потомков дворян, купцов, всевозможных известных вождей различных стран, они повсюду устанавливали памятники своим кумирам. Мероприятия могли бы пройти мирно, если бы не целая серия подготовленных провокаций, из которых все до сих пор удавалось купировать, не считая совершенных накануне двух случаев массовых убийств. Теперь вот Булатова мстила. И Крыншин знал, что третьей акулой будет та, что когда-то укусила Клеопатру, видимо, неосторожно разболтавшую преступнице свой секрет. Если, конечно, – грустно усмехнулся Крыншин, – следы укуса «сельдевы», как звали хищную странницу Белого моря местные жители, не нащупал кто-то умеющий читать в полной темноте на ее оголенном упругом бедре. «А вот эта саблезубая подруга ведет себя крайне агрессивно! – с тоской подумал Крыншин, понимая, что надо что-то предпринимать. – Но для нападения ей надо сильно проголодаться, а здесь вряд ли ее держат без пищи, тогда как на ней, безусловно, зарабатывают большие деньги!»

IV

Нескольких секунд хватило Крыншину, чтобы обезоружить противников, пули четыре он поймал в свой бронежилет. Но тут сверху на него упала огромная рыболовная сеть. Послышались выстрелы и крики. Его подняли, освободили от пут.

– Счастье ваше, что мы не опоздали! – услышал он. – Благодарите начальство! Нам только сейчас дали сигнал, так что, брат, извини!..

– Спасибо!

Его раздели и осмотрели.

– Ничего, все в порядке, капитан, – услышал он голос довольно миловидной брюнетки с крохотным носом картошечкой, но большими глазами и губами. Их естественный цвет напомнил Крыншину, что надо было бы поговорить о рыбалке с той, которая так многое считала конфиденциальным, а значит, могла кое-что знать. В другой раз он, возможно, уделил бы ей немного внимания, но молоденькая брюнетка вдруг приказала:

– Если у вас срочное дело, работайте дальше, капитан! Но чтобы сегодня, не позже двенадцати, вы были у меня на медосмотре.

– Да, я очень постараюсь! – сказал Крыншин, поглаживая бока и ребра. – Как там девушка?

– Какая девушка?

– Ну, что служила приманкой для акул?

– С ней все в порядке. Она попросила вас не беспокоить ее.

– Вот как? Ну, что ж, и на том спасибо.

Он вздохнул, проверил оружие, которое уже вернули ему, и, подняв ладонь на прощание, повернулся, чтобы уйти прочь.

– Да, вот еще что!..

Крыншин опять вздохнул.

– Мы же договорились: следующие переговоры в лазарете! – выдавливая улыбку, сказал он.

– Клеопатра поздравила вас с днем рождения!

– Да что вы говорите! Прямо-таки сама царица египетская?

Она прыснула в рукав, плечи ее затряслись. Крыншин вернулся и прямо спросил:

– Послушайте, сколько вам лет?

– Двадцать шесть. А что? Для вас уже старая?

– Нет, ну, что вы! Это, я, наверное, дед под сто лет!

Она заразительно рассмеялась, и две разросшиеся до размеров неба голубые кометы спрятались за пышными веками и черными щеточками густых коротких ресниц. Такие веки приятно целовать, чувствуя дыхание никогда не останавливающегося живого космоса.

– Я все про вас знаю. Вам двадцать пять, сегодня исполнилось двадцать шесть, а Клеопатра – ваша бывшая жена? – сказала она. – Наше начальство, как только позвонил ваш генерал Бреев, нам все быстро объяснило: что какой-то отчаянный парень сейчас полез в змеиное гнездо спасать фигуранта – свою бывшую жену. Я думаю, капитан, что ей повезло!

– Возможно. Когда-то. В другой жизни. Ну, так я свободен?

– До встречи!

– Да, да, после двенадцати, – почти равнодушно пробормотал он, проходя через строй собравшейся внизу ресторанной обслуги, дающей показания, и встретив направленный на него хищный взор гиены его бывшей спутницы жизни. Он вышел на воздух. Булатова, куда бы он теперь ни глядел, мерещилась всюду, даже под кустом, который в тот момент поливал из своего шланга остановившийся маленький пушистый кобелек, как ни тянула за поводок его хозяйка – девочка лет пяти.

«Ты могла бы быть моей дочерью, если бы тебя родила от меня моя бывшая, когда пять лет тому назад бросила меня ради этих вот гиен, – подумал он, бросив прощальный взгляд на вывеску ресторана «Гиенос».

V

Было около двенадцати дня, когда Крыншин появился в своем отделе, благодарный генералу Брееву и полковнику Халтурину, которые спасли от беды и его, и его Клеопатру. То есть, конечно же, никакую не его, а уже давно совершенную чужую ему женщину, которую он, может быть, видел сегодня в первый раз в жизни, да и то, если это была вообще женщина, потому что в маске и в водолазном костюме он не мог признать ее пол наверняка при всем желании. А желания такого у него не было, нет и не будет! Он злился на себя, что так долго раздумывал, когда увидел в бултыхавшейся на поверхности аквариума женщине знакомые черты и все остальное, не оставлявшее в нем никакого сомнения, что он должен немедленно действовать. Об акулах он, конечно, подумать не мог. Но ведь к его спине были приставлены пистолеты… Он знал, что оправдываться в чем бы то ни было перед собой или перед начальством было бесполезно, и что все равно его вину мудрые Бреев и Халтурин признают стечением обстоятельств. Потому что любому неожиданному обстоятельству, являвшемуся в жизни, способствует множество самых разнообразных причин и других обстоятельств.

Он точно не знал, о чем думали и генерал, и полковник, о чем они говорили два или три часа тому назад, вместе или порознь, но чем бы это ни было, следствие привело к верному выводу: Крыншин нуждается в помощи! Это действо должно быть похожим на то, которое проявляется, когда оператор-аналитик погружается в систему «Аватар», чтобы уйти в сновидение хотя бы на миг, а сновидение всегда приоткрывает границы горнего и дольнего миров, и из горнего мира ангелов один из них укажет верный путь или выведет на верный след к решению срочной задачи. И это срабатывает столь часто, как часто наступает в том особо острая нужда, и что это стало статистически обосновано. Автор этой системы генерал Бреев, вероятно, и сам не подозревал, что горний мир близок физической дефолтантеме, о которой не может не знать ни один эзотерик-компьютерщик: это то состоянии мозга, когда он включается при отключении в нем человеческой мысли. Это – временная пустота, где нет ничего, но которая, однако, и выдает тот наиболее правильный результат, какой дает самая сильная интуиция. Кто знает, может быть, это домик для ангела-хранителя, которого посылает в помощь человеку его создатель. Неслучайно в окаменевшем мозгу человека, в котором уже до оскомины перетерто соли и щавеля, перца и сахара, вдруг обнаруживают пустоту; и это отнюдь не дырка от сыра, рождающаяся в процессе его затвердевания, ибо в мозгу во всех окаменевших находках, она, эта пустота, всегда одинаковой формы и в одном единственном месте.

Несомненно, о том, что нужно спасать капитана Крыншина, решение пришло не тогда, когда образ его был в чьих-то мозгах, а, напротив, когда он в них отсутствовал напрочь.

Впрочем, свойства каких бы то ни было мозгов, кроме железных, уже заметно мало интересовали генерала. Еще вчера, при обсуждении тайны окаменевших мозгов, в которых хранится нечто таинственное, способное вызывать видения прошлого и будущего, генерал небрежно бросил: «Миражи миражами, этим пусть занимаются эзотерики или ученые, а мы должны получать золото». Он любит говорить о золоте как о золоте, а не как о драгметалле, и это терминология для всех золотодобывающих предприятий. Сейчас свою любимую фразу генерал мог бы разбавить новинкой: «Нас мало интересуют думающие мозги, и нам нужна в них не заполненная мыслями пустота, а указывающая на след, ведущий к золоту!»

Что бы сейчас сказал Крыншин, если бы знал, что было главной заботой в мозгах генерала в тот момент, когда он стоял и глазел на вывеску «Гиенос». В тот момент генерал Бреев уже принял решение лететь на Гиенос – бывшее античное укрепление на берегу Черного моря в Абхазии, ранее упоминавшееся в произведении мореплавателя и географа Псевдо-Скилака Кариандского и обнаруженное только девяносто лет назад во время строительства Очамчирского порта накануне войны. Тогда железная техника и сотни рабочих быстро срезали два из трех старых холмов древнего городища. Но работа была срочно остановлена, так как археологи обнаружили в слоях фундамент древнейшей церкви, а рядом христианский некрополь с фрагментами двух плинф с орнаментальной росписью и золотой пронизью, а также хорошо сохранившийся свинцовый саркофаг. В Причерноморье, – мог бы прочитать мысли генерала Бреева капитан Крыншин, если бы был его ангелом-хранителем и сидел в таинственном пространстве его полушария, – имелась лишь одна подобная удивительная находка – медный саркофаг в одном из абхазских сел. Генерал попросил срочно сделать анализ этого гроба. В меди следов золота не нашли. Но тут же выяснилось, что сведения о наличии золота в старой экспертизе были. И, значит, данные экспертизы, в чем теперь не оставалось сомнений, подменили, так же, как и сам саркофаг. Об участи медно-золотого гроба можно было только гадать. Лучшим вариантом представлялся тот, чтобы выявить тех, кто на аффинажном заводе отделил золото от меди и тем обогатился. «Надо дать поручение разобраться», – подумал генерал. Не успел он вылететь на Кавказ, как пришло новое сообщение: только что под некрополем Санкт-Петербурга удалось раскопать большое количества золота древних индейских племен, там же попался на глаза и стоящий каменный истукан с нефритовой головой и нефритовыми кистями рук, держащими железный посох, а также – свинцовый гроб с останками старца и металлической пластиной, на которой были обозначены координаты захоронения медного гроба на старой колхидской земле. Того самого, который подменили. Из Причерноморья докладывали: в том же греческом полисе ниже обнаружилось свыше трех десятков изделий из золота греческих мастеров, нашивок с изображениями божеств, зверей со змеиными хвостами, лебедя и грифа, фигурка бронзового античного божества и две статуэтки из «египетского фаянса», изображающие бога Птах-Патек.

Изучение бронзы указало на редкое бронзовое зеркало, найденное в погребении женщины кобанской кавказской культуры, погребенной еще в восьмом веке старой эры, где неподалеку среди золотых предметов были найдены также серьги, бусины пронизи и кулон. Три точки на карте чем-то были связаны.

VI

Если хронологически направить вспять мысли генерала, то с первых минут рабочего дня, как только он перешагнул порог ведомства, он вызвал секретаря и попросил пригласить полковника Халтурина. Голос его был по-особенному строг, и этим, – как уже знал секретарь, – шеф пытался скрыть переполнявшую его радость. Пришло сообщение, что в это время продолжается операция по извлечению и упаковке золотых монет и слитков из найденного древнего клада в Балтийском море. Генерал, сопоставляя имеющиеся данные, решил так. Это были трюмы останков корабля, захороненного еще при Иване Грозном в болотистой пойме моря неподалеку от устья Невы. Царь в войне с ливонским орденом просчитался, не сумев завоевать земли для выхода в Балтийское море. И государевы слуги, пряча корабль, срубили мачты, навалили сверху деревья, засыпали все болото и наскоро поставили деревянную церковь, а рядом избу. Отныне богатство должно было сохранить их заранее предусмотренное пепелище. Церковь с избой тут же сожгли, и отныне ее рухнувшие останки должны были всякому вражескому отряду свидетельствовать, что здесь уже побывали рыцари ливонского ордена. Верного царского слугу, Карпа Протасова, простудившегося в пути и смертельно заболевшего, на что косвенно указывали документы, облачили в сутану и клобук и оставили рядом с пепелищем. Его растерзанное зверями тело должно было послужить другим важным свидетельством, что здесь на самом деле собирались построить всего лишь скромный скит.

Генерал Бреев давно возглавлял аналитическое ведомство по розыску драгоценностей, и уже немало различных кладов было разведано аппаратом его многочисленных отделов и служб. И если закрытые дела оставляли за собой какой-нибудь шлейф, его следовало поскорее заметать, как сор веником, если он не обещал привести к новым кладам. Другого мнения был руководитель оперативной службы «Сократ» Халтурин, которого ни одно «закрытое дело» не удовлетворяло вполне. Всякое дело «закрытым» становилось тогда, когда найденное золото уходило в гохран страны, и, если при этом оставались шлейфы, хвосты, следы, «глухари», а с ними вся прочая не выловленная и недобитая мафиозная мишура, все это передавалось на милость прокуратуры. Но ведь руки чесались и здесь!..

Спустя несколько минут Халтурин был в кабинете. Бреев молча указал ему на диван, и тот на нем сегодня как-то особенно неудобно расположился, одобрительно поглядывая на присутствующих, включая тех, кого заранее отослал сюда сам.

– Послушайте, о чем мы тут беседуем, полковник, может, затем поделитесь со всеми и своими ценными мыслями.

– Попробую, – как можно более спокойно пробурчал тот, еще возбужденный от проводимой операции по разоблачению преступной банды, но не желавший терять ни йоты мужественных черт своего полковничьего лица. Все всегда должно было выглядеть строго, сурово, наказуемо, серо и буднично. «Тоже мне, нашли во мне мыслителя!..»

– С чего мы берем, что художник Гринчудовин знал тайну кристаллов каменного мозга? Ведь к тому времени, как он написал картину об английских послах к Ивану Грозному, минуло немало лет. – Это был скорее не вопрос, а просьба прояснить ситуацию.

«Ага, чую, что вы, Георгий Иванович, уже сами за что-то зацепились?!..» – подумал Халтурин. «А то! Выкладывайте ваши мысли, товарищ полковник, как на блюдечке приготовленный мозг преступным рестораном, на который не дается санкции самих прихлопнуть, как устриц в перламутровой раковине, и самих заживо отварить!»

– Тут вот что, – начал капитан Косоярцев, начальник отдела «Вираж», обратимся к скульптору, запечатлевшему в своем памятнике Екатерину I в момент ее муки по причине бессонницы, когда она к кому-то протягивает руку, – а мы знаем, что к ведунье Альдигердии. – Так вот, фамилия этого скульптора – Чудовин, наш фигурант. Мы проверили, что он так же, как и Роков, потомок протоинквизитора графа Широкова, проходящего фигурантом по целому ряду дел, является членом клуба «Дворянское меречанье». Цель вступления в этот клуб – установление факта своего дворянского происхождения, после чего подтвердивший это для всех переходит в следующий клуб – «Дворянская Пацифида». Затем, после восстановления полной фамилии, например, бывший Роков становится вновь Широковым, он переходит в клуб «Дворянская совесть» и далее – в «Дворянскую честь».

«ДП», «ДС», «ДЧ»; «Три Д» – «П, С, Ч» – машинально отметил Халтурин, перебирая вариации аббревиатур и набор глухих согласных, ни на что не наводящих, разве что на словосочетание «Три Д», обещающее бесчисленное множество версий, а потому, увы, скорее всего, бесполезных.

– У нас нет сомнений, что если Роков – это потомок Широкова, то Чудовин – потомок Гренчудовина, также дворянина, получившего фамилию от предка, ходившего со шведами до Гренландии и обнаружившего там древние чудские, а также чукотские племена. По старым закрытым делам мы уже знаем о находке там каменного мозга, но здесь появляются следующие важные данные. Оказывается, чудь вместе с чукчами перешла по перешейку в Северную Америку, пересекла ее по меридиану, и оттуда каким-то образом попала в Гренландию… Для чего эти сведения?..

– В самом деле, для чего? – почти равнодушно спросил Халтурин, не любивший загадок, выпущенных словно камнем из рогатки школьника в умудренную личину учителя.

– Чтобы подчеркнуть: и сам Гренчудовин достиг Гренландии, отчалив со шведами от Скандинавского полуострова. В своих записках он отмечал, что нашел старинную запись чудского вождя, путешественника Самойлы Калевана, в которой тот сожалел, что не выполнил приказ правителя княжества Русь и вотчины Прусской Хорива-Альдигерда московита и, добыв «Око всевидящее сокровищ», не довез до дома, а спрятал в скале, где намерен замуровать и себя. Место древних стоянок русских поселенцев и поселений чукчей, а также обнаруженных там других племен с Камчатки, известно. Прежде них там повымирали оттого, что не смогли приспособиться к зоне холода и скудной пище, все потомки викингов.

– Кажется, они отчалили на землю славных бритов, чтобы с англами и саксами превратить гостеприимный остров в рассадник мировых интриг.

– Верно, товарищ полковник. У последних… то есть у викингов, сохранились хорошие карты-пиктограммы, начерченные на скалах.

– Позвольте, товарищ генерал? Верно или нет, надо еще помозговать. Разрешите пригласить старшего лейтенанта Печерского и лейтенанта Сметанчикову? – предложил Косоярцев. – Тем более что Печерский, кажется, что-то накопал, – добавил он, полагая, что чем больше будет ответов аналитиков, тем меньше будет вопросов лично к его оперативной службе.

– Пригласите, – согласился Бреев и медленно пошел по диагонали большого кабинета к двум большим окнам, за которыми давно погасли все ночные огни большого города. С определенно важной значимостью он оставался там до тех пор, пока в кабинет, запыхавшись, не влетели двое ожидаемых аналитиков.

– Товарищ генерал! – первая, как не раз державшая легкоатлетическое первенство по стометровке с барьерами и крепкая на вид, выпалила свою информацию Сметанчикова. – Карты шведских пиктограмм совпадают с теми, что на скалах в Коле под Мурманском, на Кольском полуострове. Часть расшифрована, и это – мозги обыкновенных коров. Железный мозг «Сапфира» указал, что в одной из этих скал мы можем без труда обнаружить останки русского морехода Самойлы Калевана и его «Око всевидящее сокровищ». Не исключено, что – и окаменевший мозг самого Самойлы. С учетом новых гипотез капитана Крыншина, работающего над усовершенствованием «Сапфира», и с учетом теории о дефолтантеме – работающей энергии разума в период освобождения мозга от мыслей, в полости полушария Самойлы могут храниться хрономиражи о золотых кладах. Это, по сути, – кристалл с информацией, пока в неизученной субстанции, но точно существующий. Наши приборы не могут принять всей информации так же, как пока мы еще не можем видеть наших ангелов-хранителей, но тут надо учесть, что по вере да воздастся! Необходим тот железный мозг нашей программе, который бы веровал. А это вряд ли когда-нибудь возможно.

VII

– Вера, заложенная в создание машинных мозгов – вот что однажды обязательно даст эффект. Это и будет знаком, что воздалось, – сказал Бреев. Чуткому уху Халтурина почудилось, что голос генерала слегка завибрировал; он явно скрывал волнение. Свою систему «Сапфир» он создавал на теории открытия врат к горнему миру через иконостас великого философа священника Флоренского. Вряд ли тогда он мог мечтать, что его железный мозг своими возможностями сможет проникать в дольний и горний мир, но уже многое все более проявлялось и многое сходилось.

Полковник повернул голову к докладчице.

– Но тогда что могут означать коровьи мозги? У нас не Индия, корова не священна. И никогда не являлась таковой, хотя и кормилица, и дай бог ей всего самого доброго!

– Согласен с вами, Михаил Александрович. Спасибо. Вы вовремя вызвали аналитиков. Если у вас все, Лидия Николаевна, теперь старший лейтенант Печерский!

– Есть!.. – Печерский встал и как образцовый адъютант продекламировал. – С учетом эффекта дефолтантемы, логичным можно принять такое суждение: то, что прежде мы интерпретировали только как мозг, может являться ключом к мысли, идее, всему тому, на что необходимо обратить внимание. Например, если нам представлен мозг коровы, то это может быть указанием на холм Зеленый Мыс, близ Мурманска, бывший некогда знаменитым именно благодаря коровьим стадам. А почему именно мозг, а не хвост, не рога и копыта, то это нам послание: мол, подумайте хорошенько, не коровьи же у вас мозги!

– Вроде как послание инопланетян нашим современникам, когда они чертят солярные круги на полях, – сказала Сметанчикова. – Или геоглифы – рисунки гигантских фигур на плато Наска в Южной Америки, над предназначением которых все мы долго ломаем голову, а это, может быть, только знаком, дескать, копните под нами, мы только лежачий памятник, а в слоях – свинцовые, медные, а то и золотые саркофаги. Взять хотя бы их знаменитого паука, он очень напоминает вид навозного жука одного из островов Соловецкого архипелага в Белом море.

– А-а! – протянул Халтурин, весьма довольный, что его инициатива не ушла как вода в песок и даже была удостоена похвалы. Но, главное, не требовалось молоть попусту того, чего он точно не знал и в чем точно не был уверен. Для того они и аналитики! Пусть мыслят себе на здоровье, а делу какая-никакая, а польза. – Что ж, ради пользы полезно покопаться и в навозе, изучая навозных обитателей! «А преступники пусть пока погуляют на воле!» – хотел бы он еще добавить, многозначительно взглянув на генерала. Но тот и не думал потакать капризам Халтурина.

– Так точно! – подхватил Печерский в ответ на его мысли, показавшиеся очень глубокими, в виде озвученного «А-а!» – Ведь тут что, товарищ полковник… Возможно, если морехода похоронили согласно его указанию и по определенному обряду, то его «мозг», – а теперь он для нас в кавычках, – теперь там покоится как инструмент, с помощью которого мы могли бы проследить весь его путь в южную Америку, где он добыл и это «Око», и где видел сокровища, и как потом через Гренландию, миновав Швецию, прибыл в родную русскую Колу. То, что было легко войти в глубь Кольского полуострова, говорят хотя бы расположенные там морские секретные базы. Возможно, мозг Самойлы разделен на две части, и одно полушарие может находиться в Гренландии, а другая у нас. Необходимо как следует изучить скалу. Уверен, она окажется искусственно сотворенной из известняка, чтобы стать свинцовым саркофагом… нет, во сто крат лучше, – той средой…

Халтурин не дал ему договорить.

– Да, да, где мозг только и может превратиться в настоящий кристалл, чтобы проявлять изображения не только в «Три Д», как это возможно с современной техникой, но в будущем и намного лучше!

– Глубокомысленное замечание, Михаил Александрович! – заметил Бреев.

«Эх, если бы еще пригодились эти, застрявшие в мозгу: «ДП», «ДС», «ДЧ»… «Три Д»… тьфу ты, это уже было!.. Еще «П, С, Ч и «Дворянское меречанье».

– Уж тогда бы мы прищучили эти и «Дворянское меречанье», и «Дворянскую честь», и тому подобное!

– Вы как всегда правы. Но поймите и меня, я жду сведений о золотых кладах! – наконец мягко, но с нотками, за которыми стоял жесткий инструментарий, способный разбить любую логику и любые капризы, сказал генерал… – Майор Сбарский! Как у нас дела с поиском бюста Ивана Грозного, есть подвижки?

Своей статью схожий с генералом Бреевым и полковником Халтуриным одновременно, очень сильный на вид и чуточку грузный, простой в общении с начальством, майор Сбарский, когда вставал из-за стола, вызывал невольный трепет уважения и удостаивался почтительного внимания.

– Все очень просто, товарищ генерал! Бюст мы нашли в мастерской скульптора Чудовина, – без обиняков начал Сбарский. – Он преспокойно лежал в коробке с опилками, и когда я стряхивал их, взяв бюст в руки, мне почудился шелест сыпучего материала. Простите, мы не стали искать никакого ключа, чтобы заглянуть вовнутрь. Просто просверлили отверстие, и оттуда высыпался вот этот прах. – Майор поднял пробирку. – Здесь нет ничего, кроме, простите, пепла коровьего навоза, использованного для того, чтобы скрыть находившиеся в голове небольшие золотые тяжелые самородки. Без пепла они там внутри перекатывались бы, как камешки. Это подтвердил визуальный осмотр световодом, а затем путем извлечения материального фрагмента. Это так называемое «золото Беломорья», причем тот его вид, который частично найден в пещерах Канина Носа над древним капищем с жертвенником.

– Такие самородки, – тут же подключилась, уставившись в страницу сайта о «Беломорском золоте», Сметанчикова, – приносит в гнездовища, подбирая золото повсюду, один из шведских видов птиц конек. Хотя саамы Кольского полуострова это оспаривают. Причем спор столь ожесточенный, что поневоле рождается версия о каких-то мало нам известных залежах. Кстати, летают они и по нашей северной территории, мигрируют с остановками на Соловецких островах и на холме Зеленый Мыс…

– Кое-что уже сходится, Георгий Иванович, – сказал Халтурин, – не правда ли? Если золота пока и не видно, но оно близко… Просчитались бусурманы, когда выбросили бюст на помойку из дворца королевы Елизаветы. Им пшик, а нам – ниточка, след!..

– И что же? Получается, Иван Грозный послал королеве свой портрет в бронзе с подарком, но причем здесь коровий навоз? – спросил Сбарский. – Я, честное слово, не ожидал таких выводов экспертизы!

– Ну, во-первых, в те века кто бы определил, что это именно коровий навоз, если это черно-серый пепел без запаха, а во-вторых, может, он действовал согласно западному политесу: сделай добро, да подсунь еще чего-нибудь непотребного, а потом сиди и похихикивай над своей смекалкой.

– Но драгоценные камни, после того как царь вольно или невольно, но нагрубил королеве, англичане себе все же оставили. – сказал Сбарский. – Бюст… он с поврежденными носом, правой бровью и бородкой, на ней же следы нескольких ударов холодным оружием. В области зрачков – углубления, служившие, несомненно, для вставки двух драгоценных камней, скорее всего под цвет его глаз – темных сапфиров.

– Взгляд такого подарка мог свести королеву с ума, – вставила свое слово Сметанчикова. – Чего уж тут удивляться, что бюст поколотили и поспешили выбросить. Вынести его за город, на кладбище, где и бросили или даже закопали в тех же могилах. И вообще!..

Бреев, показалось ей, удовлетворенно посмотрел на нее, и она удовлетворенно замолчала. Сбарский же продолжил:

– После просмотра места открытия нового бюста царю Ивану Грозному у «Бомелевского» кладбища, то есть кладбища, принадлежащего фигуранту Бомелеву, запускающему над ним гигантские голограммы, мы приметили стоящих рядом с Чудовиным подозрительных личностей. Один из них, как выявила электронная база идентификации, является поставщиком самоцветов из Боливии, а точнее, из района сосредоточения там русских староверов. Часть из них – старатели, поисковики минералов. Есть среди них и фамилия Марков, имеется даже секта «марковян», вероятно, потомки Ерофея Маркова, который впервые открыл российское рудное золото на северном Урале… Есть и выходцы из Цильмы, где при Иване III нашли золото…

– Не забудем, – прозвучал голос Бреева, – что по цилемскому региону у нас могут быть новые подвижки.

«Вот тебе новость! Разве цилемская тема не закрыта раз и навсегда?! – подумал Халтурин. – Если появились технологии, позволяющие добычу золотой пыли из тяжелой руды выгодной, так и пусть себе добывают! Мы-то, в конце концов, не золотоизвлекательная фабрика!..»

– Я имею в виду новые возможности рентабельного отделения золота от меди. Если его малое содержание в ней прежде не позволяло вести параллельно добычу и меди, и золота, то сегодня это может быть вполне возможно. Пусть не всюду, но земли там немало. В общем, зреет у меня один план! – вдруг сообщил загадочно Бреев. И никто не стал его торопить, чтобы не разгласил его на весь свет.

VIII

– Вы это о чем, товарищ генерал? – все же спросил Халтурин.

Бреев, подойдя к нему, сзади дружески положил руку на плечо.

– Все мы знаем историю находки медного гроба в Абхазии. Найдены и документы, что в нем был большой процент золота, что делает медное месторождение, откуда бралась медь, также золотоносным и рентабельным. Недаром этот артефакт, как дают заключение эксперты, был переплавлен. Найдены несколько поддельных золотых монет данной плавки. Сегодня мне нужно побывать в Абхазии. Вы, товарищ полковник, остаетесь за меня.

– Есть! – ноги Халтурина дрогнули, плечо попыталось освободиться от руки генерала.

– Сидите, Михаил Александрович… У вас есть какой-нибудь план?

Вопрос был столь неопределенный, что всем было ясно, что он риторический. Впрочем, говорить о чем угодно здесь было делом обыкновенным. Речь с одинаковым успехом и неуспехом могла вестись от эзотерики и метафизики до проблем мало изученных пространств мозгов живых и усопших, их непознанных зон и условно полых пространств, от гигантских пауков Наски до перемолотых копытами коров слоев земли с навозными паучками.

– Кстати, товарищ генерал, – звонко заявила, не переставая копаться в сводках ведомства Сметанчикова, что с некоторых пор позволялось делать лишь ей одной, – фигурант Бомелев запустил новую живую голограмму паука – копию с плато Наска, причем, по размерам такого же, почти в пятьдесят метров… разброс колебаний глории – три метра…

Бреев кивнул девушке и обратился к Халтурину.

– Что вы об этом думаете, Михаил Александрович?

Халтурин встал, поправил мундир, покачнулся, уперся сильными пальцами в стол и, глядя ровно перед собой, точно силясь увидеть перуанское плато, произнес:

– Вот что я думаю!..

– Погодите!.. Ой, простите, товарищ генерал. Тут еще сводка: вслед за пауком взмыли еще три новых искусственных миража-голограммы – дрозд-отшельник высотой в девяносто метров, следом фигура человекоподобного «астронавта» в те же тридцать метров высотой, как и на плато, и только что установленный бюст Ивану Грозному.

– Спасибо, спасибо!.. А думаю я то, товарищ генерал, – схватил мысль Халтурин, – что никаких сигналов с проходящих шпионских спутников на кладбище «Бомелевское», как мы говорим, нет и быть не могло. Это демонстрация рождения еще одного российского общества, только уже не дворянского, – что для них всякие там цари и императрицы, – а властелинов земли! И паук отныне – их тотемный знак.

– Я согласна! – говорила, не поднимая глаз от планшета со знаком ведомства «Три кашалота» и не давая возможности далеко уйти от своей персоны, Сметанчикова. – Неслучайно бюст установлен на Старомистской площади. «Старое мисто» – то есть старый город. Мы не подумали об этом. Значит, здесь, под землей, может быть еще одно место силы.

– Да, это – во-первых, – согласился Халтурин. – Спасибо, Юлия Вадимовна. А во-вторых, если все эти меры направлены для продолжения грабежа честного народа, то и в памятнике Грозному элементарно помещены голографические приборы.

– Мысль верная, – сказал Бреев, – они повторяются… Но уже не для того, чтобы элементарно обирать прохожих… Ведь они знают, что мы извлекли золотой клад под памятником Екатерине I. А если верна мысль лейтенанта Сметанчиковой, то клад может находиться и где-то под ногами Ивана Грозного на Старомистской площади. Может, и на Новомистской… Ведь мы уже пришли к выводу, что изображение мозга на пиктограмме может быть иероглифом: «Напряги извилины!»

– Так точно! Только того, что в поисках золотого следа мы тоже пойдем не стандартным путем, они не учли! – сказал Сбарский. – Можно составить новый план!..

Полковник жестом остановил его.

– Я согласен с майором. Думаю, что все того же мнения. Но давайте обмозгует ситуацию так. В скульптуру императрицы, как мы знаем, были встроены приборы для вызывания голограмм. Для чего? Для того, чтобы местные мошенники по желанию прохожих могли вызывать духов их предков и недавно умерших родственников и друзей. И каждого из таких прохожих они тщательно пасли, в том числе, устраивая ситуации, чтобы они проходили мимо памятника. На каждого их потенциального клиента уже имелась своя голограммотека!.. Таких точек в городе не может быть много, поскольку тут же пойдут слухи, что это мошенничество.

– Хитроумно работают! – бросил Сбарский и, мотнув большой головой, громко хмыкнул.

– Вот, вот! Поэтому надо эти точки попросту взять и свернуть им шею. – Как это сделать, Халтурин показал двумя большими железными кулаками, поставленными в воздухе один на другой и двигающимися на манер ожившего кривошипно-шатунного механизма. Послышались треск костяшек и даже жесткое шуршание кожи.

– Позвольте! – Опять поднялась Сметанчикова, на ходу поправляя всю свою ладную высокую фигуру, прическу, успев мысленно заглянуть в зеркальце и подвести тушью неизменно длинные ресницы. – Считаю, товарищ генерал, что преступные деяния, упомянутые майором Сбарским, может, и можно было бы характеризовать хитроумными, если бы за этим стояли звери, а не люди. Прятать в подземельях десятки людей, которые считаются пропавшими без вести и погибшими, фиксировать сведения об их жизни, готовить отдельные голограммы, а затем крутить перед глазами столбенеющих родных и близких! Вводя в транс, вытряхивая из их кошельков все, что они готовы отдать! Эти звери, как гиены, если и хитроумны, то человека могут обхитрить только в стае, но каждая сама по себе многократно тупее любой обезьяны. Поэтому могу позволить себе не согласиться с доводом полковника Халтурина. Надо сработать так, чтобы и точки прикрыть, и не упустить ни одного зверя, каждый должен отвечать за соучастие в преступлении!

– Вы правы, Лидия Николаевна, – сказал Халтурин, несколько нервным жестом постаравшись усадить девушку на место. – Однако это уже мелочи!..

Тут он тоже решил подняться и возвыситься над столом всей своей мощной фигурой, уперев в стол кулаки.

– Да, товарищ генерал, мелочи, в сравнении с тем, какие панорамные хрономиражи сотворяет лаборатория директора кладбища фигуранта Бомелева, наладившего из всего скорбного хозяйства, включая памятники и оградки, панорамное кино в воздушном эфире. И вот такие настоящие звери до сих пор ходят на свободе! Прокуратура отпирается: мало доказательств. Но мы-то знаем, что затеяна какая-то новая затяжная игра. И вообще, не удивлюсь, что если знаки Наски – это места посадки иноземных кораблей, то те же знаки «бомелевского» кладбища – это антенны для ориентировки вражеских ракет. И, может, под кладбищем – больше, чем бывшие казармы НКВД и КГБ, а именно то, что страшит врага в первую очередь.

Пока Халтурин делился наболевшим, генерал неспешными шагами достиг края дорожки, ведущей к двум большим окнам и, повернувшись, пошел назад. Халтурин сел и под наступившее всеобщее молчание словно обиженно склонил голову. Кулаки его, чуть колеблясь с каждым ударом могучего сердца, легли на колени.

– Я понимаю вас, Михаил Александрович, – сказал Бреев, встав у своего стола. – Но всем этим на самом деле занимается прокуратура. И не только ради «палки». И в чем они найдут мелочи, а в чем главное, судить уже не нам…

– Но можем же мы как-то прижучить фигурантов из ресторана, что травят добрых людей! Да еще подсовывают отварной человеческий мозг в качестве старинного блюда каннибалов «Антропофаг с зеленым горошком». Уверен, прокуратура их также станет долго пасти, вместо того чтобы уже сейчас закрыть эту лавочку!

– Их вина в отравлении людей не доказана. Во время убийства на месте преступления никого из работников ресторана не было. Отварной мозг – это мозг обезьяны, и вам самому это уже должно быть известно. Причем, такое блюдо на самом деле подают в иных экзотических ресторанах… На каких основаниях мы будем чинить самосуд?.. Чтобы тем самым помешать «Николай-Николаичам»? И не наше дело поднимать «висяки», если это не ведет к драгоценным кладам!..

Несомненно, генерал тоже страдал от слишком затяжных следственных дел, когда эти дела из ведомства переходили в полицию и прокуратуру и долго, по неясным причинам, могли оставаться без внимания, к тому же, он употребил ментовской сленг: «палка» здесь несла оттенок формального закрытия дела, «николай-николаичи» были агентами слежения непосредственно в зоне врага, а «висяки» – те самые незаконченные дела, сданные в архив. Поняв, что проговорился, Брееев слегка передернул плечами и вновь оставил стол, чтобы прогуляться по ковровой дорожке.