Читать онлайн Что вы знаете о еврейской кухне?

Мне было всего пять лет, когда бабушек и дедушек разморозили, но я хорошо помню свою жизнь без них. Она полностью состояла из ожидания, когда же достроят город Стриж и у нас появится свой большой дом, такой большой, чтобы в нём поместились и мы, и наши предки с Земли.

Первой разморозили Бабулю, после чего навсегда изменились запахи, наполнявшие дом: теперь в нём пахло уютным теплом, мудрым спокойствием и такой вкусной едой, какой я прежде и представить себе не могла. Густой мясной подливой, в которую вплетался задорный запах острого перца, или хрустящими соленьями, или дрожжевым тестом, которое вскоре превратится в румяные пирожки. Или обычнейшим салатом, который Бабуля готовит так, что каждый уголок дома наполняется свеже-сочным запахом счастливого лета. С появлением Бабули наш новый дом стал тоже членом семьи: он ожил от этих запахов душевного тепла и навсегда изменившихся отношений в нашей семье.

Жилища моих приятелей никогда не пахли так вкусно, в них не было такого уюта и покоя, люди не чувствовали себя настолько близкими друг другу и родными, даже когда каждый занимался своими делами.

Понемногу и другие размороженные прапрапрабабушки и дедушки приходили в наш дом, учились жить здесь, в парящем городе Венеры. Им было сложно, ведь они помнили только свою старую жизнь на Земле. Но все они были добрыми и весёлыми, а объясняя им, как теперь устроен мир, мы с братом сами начали намного лучше понимать его.

Да, с раннего детства я знала, что как только мы получим собственный дом в новом городе, у нас будет много родственников – их достанут из криозаморозки. И я знала, как они там оказались: эту историю много раз пересказывал отец, а он узнал её от своего отца, а тот… В середине XXI земного века, в день своего шестидесятипятилетия Бабуля вдруг заявила, что уже вдоволь наскучалась на пенсии и теперь решила погрузиться в криостазис. Она сказала опешившим гостям: «Своим ходом я не доскриплю до парящих городов на Венере, и это крупный гембель – не сбыть свою детскую мечту. Кроме того, учить моих правнуков готовить должен кто-то, у кого есть хотя бы половина еврейской крови, то есть, кроме меня, уже некому». И при этом с такой укоризной посмотрела на своего единственного сына, словно тот родился не от еврея по собственному выбору и исключительно Бабуле назло.

Я потом спрашивала у Бабули, что такое гембель – она ответила, что понятия не имеет, но несбывшаяся детская мечта должна звучать именно так.

На самом деле Бабуля нам не бабушка, а пра-пра-пра… В общем, от её заморозки до появления парящих городов на Венере прошло много времени, и ещё чуть больше – пока придумали, что делать с витрификацией. Папа говорит, этот вопрос даже не пытались решать до колонизации других планет, ведь тогда пришлось бы размораживать все эти криозамороженные тела, а куда, чёрт возьми, их тогда девать? Нерезиновая Земля к тому времени была перенаселена так, что дальше некуда. Это потом её превратили в планету-музей.

Ближайшим потомкам Бабули показалась просто замечательной эта идея – отсрочить смерть на потом. Спустя годы они тоже криозаморозились, и вообще на Земле таких людей набралось чуть более чем достаточно, пришлось строить огромные хранилища для них среди арктических холодных вод. Некоторые замораживали даже своих кошек, собак и ручных питонов.

Я уже говорила, что пока город Стриж строили, в семье нас было лишь пятеро: родители, я, мой старший брат Марсик и Фосс – это наш ручной зверь, мадагаскарский виверр. Такие зверьки, вроде мангустов, когда-то водились на Земле, но вымерли ещё до появления гравилётов. Фосса создал Марсик, когда выиграл в школьной лотерее главный приз – мастер-класс от палеонтологического музея. И потом вся наша семья два месяца плясала вокруг инкубатора, где создавался Фосс, а мама грозилась, что следующего, кто выиграет мастер-класс в лотерее, она сбросит на поверхность планеты.

Я приняла мамины слова всерьёз и очень перепугалась: после частичного терраформирования на поверхности, конечно, не девяносто атмосфер, но всё равно люди там не живут, разве что спускаются на станции ненадолго. Папа говорит, на Земле так спускались под воду в батискафах, и я совсем не хотела, чтобы меня выбросили на поверхность Венеры без батискафа, поэтому в лотереях участвовать зареклась.

Я хотела расспросить про батискафы Бабулю, но она почти ничего не рассказывала нам о Земле. Позднее мы с Марсиком поняли, что она помнит земную жизнь урывками и сама не желает выяснять, сколько в этих урывках белых пятен. Зато Бабуля много раз читала нам свои любимые рассказы про космос, про будущее и «новые» технологии – рассказы она любила, ведь они записаны раз и навсегда, и ничего нельзя напутать.

«Они уже не бегали, а стояли посреди джунглей, что сплошь покрывали Венеру и росли, росли бурно, непрестанно, прямо на глазах…»

«Он схватил ключ и, задыхаясь от нетерпения и досады, что сам не знает, где заветная скважина, стал обшаривать мумию с ног до головы, тыча в неё ключом…»

«Давно ли глаза у тебя стали золотыми?».

Конечно, на самом деле всё устроено вовсе не так – нет на Венере никаких джунглей, андроиды не заводятся ключами, а марсианская протоплазма вымерла задолго до того, как у неё успели развиться какие бы то ни было глаза. Но истории были тёплыми и душевными, как запахи Бабулиной стряпни, и мы с братом понимали, почему эти рассказы когда-то родили в Бабуле мечты о Венере и всё прочее.

В своё время Бабуля наказала сохранить вместе с её телом два артефакта: ложечку на длинной ручке с фигуркой девушки на вершине и узкий длинный блокнот из бумаги, исписанный бисерно-мелким, округлым почерком. Почерк был совершенно точно не Бабулин: она частенько оставляла нам с Марсиком накарябанные стилусом послания, так вот – Бабуля писала как манипулятор щупальцем. Блокнот, как она позже объяснила, принадлежал когда-то её собственной бабуле по имени Мама Яна и хранил рецепты еврейской кухни.

Меня тоже зовут Яной, и это случайность. Мы знали имена всех криозамороженных родственников, но как звали наших предков, родившихся ещё на два поколения раньше – не имели никакого представления. Однако Бабуля видела в моём имени некий знак.

На самом деле кухня в рецептах из блокнота была самой разной, но, как приговаривала Бабуля: «Когда готовит еврейская бабушка – еврейским становится даже расстегай». И ещё она говорила: «Я-то – ненастоящая еврейская бабушка, я – только наполовину. Вот Мама Яна готовила – это да!».

Я назвала книжку и ложечку артефактами, потому что Бабуля ими почти не пользовалась. Ложечку просто держала при себе, изредка рассматривая её с грустной улыбкой, а блокнот поселила на полке в своей комнате. Все рецепты она брала, насколько я могла судить, из своей головы и собственного же опыта, многое наверняка не помнила, но уверенно нащупывала заново, просто сочиняла или варьировала на ходу, под настроение.

Было только три блюда, готовя которые Бабуля словно совершала какое-то таинство, становилась одухотворённой и по ходу дела постоянно сверялась с блокнотом Мамы Яны. Первое и главное из этих блюд – праздничное, гигантская мясная кулебяка, за которую все наши соседи готовы были продать душу. Второе (потому что кулебяку ели первой) – это пирог из трёх коржей с орехами и маком. Вкушая этот пирог, владелец главной городской пекарни тихо подвывал от восторга и зависти. А третье – диковинное яство форшмак, который Бабуля стряпала раза четыре или пять в год, сугубо под настроение и неизменно беззлобно проклиная «всю недоделанную селёдку этой планеты» скопом. Иногда, в минуты непонятной мне грусти, она просто листала блокнот с рецептами.

– Очень скучаю по штруделю Мамы Яны, – говорила тогда Бабуля, и вид у неё становился грустно-потерянным. – Она не научила меня его готовить. Форшмак – научила, и кулебяку, и пирог с орехами. А штрудель – нет. Не успела.

– Но у тебя же есть блокнот, – говорила я.

Бабуля морщилась и мотала головой.

Я не понимала, почему нельзя готовить по записанным в блокноте рецептам, а Бабуля не собиралась ничего объяснять или не могла. Всякий раз в таких случаях мне хотелось принести утешительный штрудель из пекарни, но я чувствовала, что это не поможет и даже навредит.

При всём при этом Бабуля не то чтобы обожала готовить. Что она обожала – так это приключения в виаре и дополненной реальности, интерактивные фильмы, мультфильмы и репортажи со всей Системы, а ещё – 5D-энциклопедии последних столетий. Готовка просто успокаивала её, что ли. Это был её способ коммуникации, потребность проложить мостик из еды между собой и нами, как делала её собственная бабуля Мама Яна.

Потому один раз в день Бабуля появлялась на кухне, отодвигала в сторону шеф-андроида Маню (со временем Маня сама научилась испаряться, когда Бабуля переступала порог) и стряпала нам что-нибудь волшебное – да, именно волшебное, ароматное и душевно-тёплое. Бабуля виртуозно, по запаху понимала, какие специи нужно добавить или насколько досолить блюдо, легко подбирала замену земным продуктам, которых было не найти на Венере, и так же ловко находила применение местным, которых не знала в своей земной жизни. Она никогда не пробовала еду, пока та готовилась, и это даже Маню ставило в тупик.

Когда мне было лет десять, я рассказала Бабуле историю про Фосса и лотерею, уплетая умопомрачительные мясные конвертики-гриль – тонкие полоски маринованного мяса-свин, обжаренные шампиньоны, красные черридоры, плотный расплавленный сыр от молочной породы мини-коров, «достаточно приличный, чтобы сойти за гауду», и пряная трава под названием «петрушка», которую Бабуля растила на подоконнике.

– Ты правда думаешь, что мать выкинула бы тебя на поверхность? – расхохоталась Бабуля. – Она разве для этого столько лет с тобой возилась?

Я подумала и решила, что нет, не для этого, но добавила, что участвовать в лотереях всё равно остерегусь. Фосс, сидевший у меня на плече, ободряюще пощекотал носом ухо, а Бабуля закатила глаза и положила на блюдо ещё несколько конвертиков-гриль.

Так мы с Марсиком и росли – в доме, полном размороженных родственников, душевного тепла, запахов чего-нибудь вкусного и чтения вслух на ночь – Бабуля продолжала читать нам любимые рассказы своего детства, старые-старые истории про будущее, которое давно наступило и оказалось совсем иным.

«У нас и в мыслях не было, что жизнь можно передать другим. Завещать свой облик, свою молодость. Передать дальше. Подарить».

Когда мы возвращались из школы, на кухне нас ждала Бабулина стряпня и её же общество: пока мы ели, она сидела рядом за столом, расспрашивала о школьных делах и попивала чай из корня облачной лилии, который очень полюбила. Благодаря этим обеденным посиделкам наши редкие сложности и горести становились не такими уж сложными и горестными. Даже когда в средней школе староста, с которой мы друг друга недолюбливали, добилась, чтобы мне запретили брать на экзамены Фосса. Это было ужасно несправедливо, ведь Фосс никому ничего плохого не делал и в моём личном деле был указан как эмоционально значимое существо – но якобы он отвлекал остальных учеников во время экзамена и влиял на их успеваемость.

Сама староста ходила по школе с огромной радужной жабой, которая пронзительно квакала и, видимо, никого не отвлекала.

– Та ш-шоб у этой девки тефтель в горле застрял, – сказала на это Бабуля и ушла смотреть дополненную реальность про кольца Сатурна.

Понятия не имею, как ей удавалось при этом одной рукой взбивать белки с глюкозным концентратом. Взбивала Бабуля вилкой, миксеров не признавала, говорила, что «всякие жужжалки только вытряхивают душу из продуктов, вот и всё». Маня на это поджимала губы и тихонько жужжала миксером в среднем пальце, а мама мимолётно хмурила лоб, но не спорила. С Бабулей не мог спорить никто из тех, кто имел возможность сравнить её выпечку с глазурью и выпечку из городской пекарни.

Впрочем, нет: даже если бы Бабуля никогда и ничего не готовила, с ней всё равно никто не мог бы спорить, потому что себе дороже.

Хотя и меня, и Марсика, да и родителей тоже успокаивали такие кухонные посиделки с Бабулей, и хотя во время этих посиделок стол всегда был уставлен вкусностями, к подростковому возрасту я стала подмечать, что наше отношение к еде – не такое, как у моих знакомых. Они или боролись с едой, пытаясь съесть как можно меньше, или использовали её как утешение, награду и чёрт-те что ещё.

У нас еда была душевным ритуалом, который показывал, что всё на самом деле хорошо, и никто не пытался съесть слишком мало или слишком много. Что, если вдуматься, странно, ведь Бабулина стряпня сама по себе была пропагандой обжорства.

– Но только не штрудель, – приговаривала Бабуля словно бы про себя. – Досадно и обидно, но я совсем не умею печь штрудель, получается сплошной дрек мит фефер.

Мы понятия не имели, что на самом деле с этим штруделем не так, потому что Бабуля никогда и не пыталась его приготовить. Во всяком случае, при нас. И что такое дрек мит фефер – мы не знали тоже.

– Понятия не имею, что это значит, – чуть повышая голос, отвечала Бабуля на мой вопрос. – Найди среди размороженной родни дядю Беню и спроси у него.

– Тут нет никакого дяди Бени, – говорила я, хотя Бабуля и сама это знала.

– Ах да, – вредным голосом «припоминала» она. – Бене религия не позволила заморозить своё тело – ну что же, очень жаль, теперь никто тут не знает ни иврита, ни идиша, и не умеет готовить квас на чёрном хлебе!

– На чёрном хлебе?

– Да. Здесь такого и не пекут, сплошные золотистые булки – а впрочем, всё равно. Я ещё в той жизни пыталась делать квас по рецепту Мамы Яны – выходила сплошная дрянь! Не такой дрек мит фефер, как мой штрудель, но это был не квас! Нет, не квас, а в лучшем случае спитый чай! Вот дядя Беня умел, да, у него получался прекрасный квас, резкий, как инфаркт!

Я пожалела, что среди моих дедушек и бабушек нет дяди Бени, который умел готовить таинственный квас и у которого я могла бы спросить, что такое инфаркт и дрек мит фефер.

Если хорошенько попросить, то Бабуля могла дать дельный совет – например, по поводу школьных проблем, если те слишком уж сильно донимали меня или Марсика. Повзрослев, я поняла, что по большей части эти советы сводились к простому «Не бери дурного в голову и тяжёлого в руки», но Бабуля виртуозно умела подсказать, каким именно способом можно выкинуть дурное из головы, а ведь это обычно и есть самое сложное. А если испытанного средства оказывалось недостаточно – тогда мы могли отправиться в школу, надев here-линзы и вставив в ухо капельку-наушник. И Бабуля видела всё вокруг нашими глазами, а в уши нам лились её едкие замечания и толковые идеи, помогавшие с честью выбираться из неловких ситуаций. Да, именно Бабуля помогла мне отомстить противной старосте с её радужной жабой: конечно же, не случайно в тот день в школе пахло цветущими лилиями, отчего у жабы случился приступ неуёмного романтизма, и она заквакала речь директора на торжественном закрытии школьной ярмарки.