Читать онлайн Медальон и шпага

Пролог

…Яркая вспышка молнии прорезала черную бездну грозового неба. Мачты корабля вздрогнули от оглушительного раската и потонули в вихре гудящего огня.

Он стоял неподвижно, охваченный роковым оцепенением, и не мог понять, что это – смертельное пламя, несущее гибель его кораблю, или священный огонь спасения, вспыхнувший в нем самом волей необъяснимых сил неистовой природы.

Опаленные крылья парусов в бессильном отчаянии рвались в темноту ночного шторма. Пламя подступало все ближе и ближе, тянулось к его лицу раскаленными языками, обдавая нестерпимым жаром. Еще мгновенье – и оно поглотит его в свою огненную пучину. Еще мгновение…

И вдруг все стихло. Сон ушел, погас, словно хрупкий огонь свечи под резким порывом жестокого ветра. Воцарилась тишина. Умиротворенный океан засыпал в объятиях безветренной ночи.

Он встал, набросил плащ и вышел из каюты на палубу.

Ясное небо сверкало пестрой россыпью звезд. Легкий бриз тихо плескался в парусах большого линейного корабля. Вдали в серой дымке темнели смутные очертания береговой полосы.

На шкафуте прохаживался лейтенант, заступивший на ночную вахту. Услышав шаги, он оглянулся и поспешил навстречу командиру, ожидая приказаний.

Но никаких приказов не последовало. Командир молча кивнул в ответ на приветствие офицера и поднялся на корму.

Мерцающий огонь сигнального фонаря осветил его лицо – благородное лицо мужчины не старше тридцати пяти лет. Красивые тонкие черты привлекали выражением решимости и спокойного, гордого достоинства. Это было лицо человека, неподвластного чужой воле.

Облокотившись о поручни трапа, он задумчиво смотрел на горизонт, скрытый неровной грядой далеких прибрежных скал.

На место угасшего тревожного сна пришли воспоминания – счастливые, как воплощенная мечта, и горькие, как безысходная печаль. Торжествуя над временем и пространством, они вернули его в прошлое, воскресив в памяти события его удивительной судьбы…

Часть первая. Глава 1. Поздний визит

23 августа 1655 года был одним из тех холодных летних дней, когда неумолимая природа напоминает людям о грядущем осеннем ненастье. Тяжелые дождевые тучи растекались над землей, жадно поглощая синеву предвечернего неба. Пронизывающий ветер крутил дорожную пыль и срывал с деревьев первые пожелтевшие листья.

Оксфорд быстро погружался во тьму. Улицы города опустели. Редкие прохожие, озабоченные непогодой, спешили к теплу домашних очагов.

В резиденции генерал-майора сэра Ричарда Бредли начали зажигать огни. Роскошный двухэтажный особняк озарился мягким светом восковых свечей, многократно отраженных венецианскими зеркалами гостиной.

Сам сэр Ричард стоял у приоткрытого окна в полумраке своего кабинета и наблюдал за частыми зарницами, сверкавшими на западе от Оксфорда.

Гроза приближалась. До города все чаще доносились мощные раскаты грома. Ветер усиливался с каждой минутой, и наконец, косые струи дождя резко ударили в лицо сэра Ричарда.

Он закрыл окно, зажег на столе высокий серебряный канделябр и принялся за ужин, который приказал подать в свой кабинет.

В изразцовом камине тихо потрескивали дрова. Мерцающий огонь разливал по комнате уютное тепло. Старое крепкое вино погружало сэра Ричарда в блаженное полусонное состояние, располагавшее к философским размышлениям.

Генерал-майор Бредли приехал в Оксфорд в марте 1655 года. Армейские части, которыми он командовал, были переведены из Лондона в графство Оксфордшир, и срочные дела службы заставили сэра Ричарда покинуть столицу и выехать в расположение своих войск.

Весна этого года выдалась холодной и тревожной.

Правление лорда-протектора Оливера Кромвеля не принесло Англии покоя и мира. Измученную и обескровленную многолетней гражданской войной страну по-прежнему терзали жестокие политические распри.

Непримиримые враги протектора, к каковым причисляли себя не только сторонники поверженной монархии, но и многие соратники сэра Оливера, не простившие ему грубого попрания Республики, установленной в стране после казни короля Карла I, не желали признавать диктатуры “узурпатора”.

Республиканцы мечтали о свободе и демократии; роялисты – о реставрации королевской власти и возведении на престол Карла II Стюарта, находившегося в эмиграции; и те и другие не покладая рук плели против Кромвеля интриги и заговоры и подстрекали обнищавший народ к мятежам.

Воинственная активность несговорчивой оппозиции дала протектору благовидный предлог еще крепче натянуть поводья и без того сильной единоличной власти.

Летом 1655 года страна была разделена на двенадцать округов во главе с генерал-майорами, наделенными чрезвычайными полномочиями для поддержания порядка. Новоиспеченные магистраты, для которых падение протектората означало конец их собственного благоденствия, начали бороться с его врагами по суровым законам военного режима.

Кандидатура боевого генерала Ричарда Бредли как нельзя лучше подходила на роль усмирителя мятежных настроений.

Третий сын обедневшего провинциального дворянина-протестанта, Бредли с первых дней гражданской войны сражался на стороне парламентских войск. Его отвага, рассудительный ум, неподкупность и верность данному слову снискали ему уважение командиров и авторитет у подчиненных.

14 июня 1645 года в битве при Нейзби самоотверженная храбрость Бредли были замечена Оливером Кромвелем. С этого дня началась блистательная карьера молодого кавалерийского капитана. Покровительство будущего правителя Англии стремительно вело Бредли по ступеням военной иерархии, и после битвы при Вустере, закончившейся полным разгромом войск Карла II, сэр Ричард получил генеральский чин.

Начав гражданскую войну бедным офицером драгунского полка, Бредли сумел взять от новой власти все, что мог желать человек, примкнувший к парламентской армии из идейных и честолюбивых побуждений. Но сэр Ричард был еще сравнительно молод и не без оснований рассчитывал на новые подарки благосклонной судьбы.

Ко времени описываемых событий ему только что исполнилось тридцать шесть лет. У него была внешность истинного джентльмена с твердой волей и решительным характером. Сэр Ричард сохранил стройность и выправку молодого лейтенанта, его движения была легки и энергичны, а карие глаза смотрели по-юношески дерзко.

Новое назначение резко изменило все планы сэра Ричарда. Оно заставило его осесть в Оксфорде на более длительный срок, чем он предполагал, но неожиданный поворот событий не огорчил генерала. Вполне разделяя мнение Юлия Цезаря, утверждавшего, что лучше быть первым в провинции, чем вторым в Риме, сэр Ричард расстался со столичной жизнью без всякого сожаления.

Казалось бы, он мог считать свое честолюбие вполне удовлетворенным. Однако в последнее время он все чаще испытывал необъяснимые приступы душевной усталости. Впервые за годы службы ему пришла в голову мысль об отставке, столь чуждая его воинственному характеру. Сознавая, что когда-нибудь наступит час собирать камни, Бредли не хотел, чтобы его ноша оказалась тяжелее других.

Полусонные размышления генерал-майора были прерваны осторожным стуком в дверь.

– Что случилось? – с досадой воскликнул сэр Ричард. – Я приказал меня не беспокоить!

Дверь приоткрылась, и в кабинет заглянул адъютант Бредли майор Эдвардс.

– Простите, сэр, – извинился офицер. – К вам пришел посетитель.

– Какой посетитель? – удивился Бредли. – В такую непогоду?

– Он отказался назвать мне свое имя, – ответил майор, – но уверяет, что дело у него очень важное, и просит его принять.

– Это дворянин?

– Нет, сэр. Судя по его виду, это сельский фермер или лакей.

– Эдвардс, – раздраженно проговорил Бредли, – если каждый лакей будет надоедать своими просьбами лично мне, то мой дом превратится в проходной двор. Пусть напишет прошение и передаст его завтра в установленном порядке. Разве вы не знаете, как это делается?

– Сэр, он говорит, что дело очень срочное и завтра уже будет поздно. Речь идет о роялистском заговоре.

– О заговоре? – недоверчиво переспросил Бредли.

– Да, и я счел своим долгом доложить вам.

– Любопытно! – усмехнулся сэр Ричард. – Впрочем, если его не остановил поздний час и такой ливень… – Генерал-майор на секунду задумался. – Хорошо, – кивнул он адъютанту. – Пригласите его ко мне в кабинет, но сначала проверьте, нет ли при нем оружия.

Сэр Ричард не был трусом, однако печальный опыт научил его не доверять случайным людям.

Вошедший посетитель опасения не внушал. Бредли хватило беглого взгляда, чтобы определить, с кем он имеет дело. Камзол из дешевого коричневого сукна, местами потертый, но еще вполне сносный, грубые башмаки и черная шляпа с железной пряжкой позволили Бредли предположить, что перед ним, скорее всего, слуга из дворянского дома. Лакейская манера держаться проскальзывала в каждом движении непрошеного гостя. Ему было лет двадцать восемь – тридцать. Простое лицо казалось туповатым, но вместе с тем и наглым. Он нервно крутил свою промокшую от дождя шляпу и ждал, когда Бредли обратится к нему с вопросом.

– Как ваше имя? – строго спросил сэр Ричард.

– Самуэл Мейсон, – ответил посетитель.

– Итак, Самуэл Мейсон, – проговорил генерал-майор, смерив его стальным властным взглядом, – что же вы намерены мне рассказать?

Мейсон растерянно переминался с ноги на ногу, не зная, как приступить к делу.

– Я служу в доме сэра Кларенса Монтегю, ваше превосходительство, – неуверенно пробормотал он.

– Понятно, – кивнул Бредли, – но я полагаю, вы пришли ко мне не для того, чтобы сообщить об этом. Признаюсь, ваша особа меня мало интересует.

– Ваша светлость! – воскликнул посетитель. – Я бы никогда не осмелился прийти к вам, если бы мое дело не было таким важным.

– Я весь внимание, Мейсон, – прервал его Бредли. – Речь пойдет о вашем господине?

– Не совсем, ваша светлость, – ответил парень, и по его глазам сэр Ричард понял, что в нем проснулась его лакейская наглость.

– Я слушаю.

Мейсон на мгновение замялся.

– Ваше превосходительство, – вкрадчиво произнес он, – если вы позволите, я бы хотел задать вам один вопрос.

– Спрашивайте, Мейсон, – нетерпеливо проговорил Бредли. – Но предупреждаю вас, что мое терпение скоро иссякнет, и тогда я прикажу вышвырнуть вас вон.

– С позволения вашей светлости, – начал лакей, – я хотел бы знать, может ли рассчитывать на вознаграждение тот, кто раскроет преступный заговор?

Бредли окончательно понял, с кем он имеет дело.

– Вы пришли сюда торговаться? – строго спросил он, бросив на Мейсона такой взгляд, что тот невольно попятился назад.

– Боже меня упаси, – поспешно забормотал он. – Я готов рассказать все, что знаю, без всякого вознаграждения.

– Не делайте мне одолжения, – обрезал его Бредли. – Это ваш долг. Надеюсь, в вашей благонадежности мне не стоит сомневаться?

Мейсон понял, что сказал уже достаточно много и отступать назад поздно.

– Нет, ваша светлость, – смущенно проговорил он. – Я всегда рад служить вам, всегда рад…

– Хорошо, хорошо, рассказывайте, – прервал его Бредли. – А что касается вашего вознаграждения, его размер будет зависеть от того, насколько занимательным покажется мне ваш рассказ.

– Ваша светлость, – начал посетитель, – до того, как поступить на службу к сэру Кларенсу Монтегю, я несколько лет прослужил в доме графа Риверса.

– Графа Риверса?! – воскликнул Бредли, услышав имя человека, которого ненавидел как самого заклятого врага.

– Да, сэр, – подтвердил несколько осмелевший Мейсон.

– Продолжайте, – сказал Бредли, приготовившись слушать.

– Как вам известно, ваша светлость, граф Риверс был одним из предводителей роялистов…

– Можете не утруждать себя жизнеописанием Риверса, – перебил Мейсона Бредли. – Я лучше других знаком с его преступными деяниями.

Мейсон поклонился и начал рассказывать дальше:

– Я покинул дом Риверса три года назад, после того как граф бежал в Голландию, спасаясь от ареста. Вскоре я узнал, что графа заочно приговорили к смертной казни и назначили большое вознаграждение тому, кто сумеет выдать его властям, если он вдруг объявится в Англии.

– Сколько было обещано за выдачу Риверса? – спросил Бредли, пристально глядя на лакея.

– Пятьсот фунтов, сэр, – пробормотал Мейсон.

– Верно, пятьсот фунтов, – подтвердил Бредли. – Целое состояние, не так ли?

– Значит, я их получу? – оживился Мейсон.

– Бог мой, за что? – усмехнулся генерал. – Все, что вы рассказали, не стоит и пенса.

– Так ведь граф Риверс в Оксфорде, – проговорил лакей.

– Риверс в Оксфорде?! – Бредли даже привстал с кресла, изумленный этим сообщением. – Неужели он решился вернуться из Голландии? Вы не обознались?

– Как я мог, ваша светлость! Я прослужил у графа Риверса почти четыре года.

– И где же вы видели этого джентльмена?

– У моего нынешнего хозяина, мистера Монтегю.

– Вот как? – тихо присвистнул Бредли. – Похоже, и сэр Кларенс снова взялся за старое?

– Простите, ваша светлость, вы что-то спросили? – осведомился Мейсон.

– Нет, – ответил Бредли. – Рассказывайте все, что вам известно.

– Десять дней назад к сэру Кларенсу пришел незнакомый человек. Он назвался Уильямом Вудом и приказал доложить о себе хозяину. Услышав имя гостя, сэр Кларенс очень обрадовался и сам проводил его в свой кабинет. Разговаривали они недолго, и мистер Вуд ушел, распрощавшись с сэром Кларенсом, как с лучшим другом. В тот же день, к вечеру, сэр Кларенс отпустил в город всех своих слуг. Меня приказ хозяина очень удивил. За три года, что я служу у мистера Монтегю, я не припомню случая, чтобы он неожиданно распускал всю прислугу. Я подумал: ”А что, если приказ сэра Кларенса связан с визитом мистера Вуда?” Я решил, что хозяин ждет каких-то гостей и не хочет, чтобы их видели слуги.

– Сэр Кларенс мог ждать женщину, – с усмешкой проговорил Бредли. – Вам это не пришло в голову?

– Нет, ваше превосходительство. Ради женщины мой господин не стал бы отсылать слуг. Это мне хорошо известно. Тут пахло делом нечистым, самым настоящим роялистским заговором.

– Откуда у вас такой нюх, Мейсон? – поинтересовался Бредли.

– Да так уж вышло, что все мои бывшие хозяева были роялистами и мне не раз приходилось видеть, как затеваются всякие интриги. А мистер Монтегю и не скрывает своей ненависти к нашему достойному лорду-протектору.

– Выходит, вы и раньше оказывали властям подобные услуги? – спросил Бредли.

– Нет, ваша светлость, – неуверенно ответил Мейсон.

– Допустим, я вам верю, – сказал генерал, хотя был убежден, что имеет дело с опытным доносчиком. – Но вернемся к вашему рассказу. Вы заподозрили мистера Монтегю и решили проследить за ним?

– Да, ваша светлость, – подхватил Мейсон, ободренный интересом Бредли к его доносу. – Я остался в доме и спрятался в прихожей в нише за шкафом. Просидел я довольно долго. Уже совсем стемнело, и я начал думать, что напрасно трачу время. Но вдруг в дверь постучали. И постучали как-то странно. Вероятно, это был условный сигнал. Мистер Монтегю бегом сбежал по лестнице и впустил гостей. В дом вошли трое мужчин. Они обнялись с хозяином как старые друзья, и в одном из пришедших я узнал графа Риверса. Теперь я уже был уверен, что они готовят роялистский заговор. Иначе зачем бы графу Риверсу возвращаться в Англию, рискуя жизнью?

– И вам удалось узнать, зачем он вернулся?

– Да. Заговорщики поднялись в кабинет сэра Кларенса, не заметив моего присутствия. А я выбрался из своего укрытия, подкрался к дверям кабинета и подслушал заговорщиков.

– О чем же они говорили? – спросил Бредли.

– Об убийстве лорда-протектора.

– Они хотят убить Кромвеля? – недоверчиво воскликнул Бредли. – Что за вздор?

– Нет, ваша светлость, – решительно возразил Мейсон. – Это не вздор. План покушения продуман до мелочей. В личной охране лорда-протектора есть предатели, которые только и ждут приказа заговорщиков.

– Когда состоится покушение? – спросил Бредли.

– Этого я не знаю. Но мне известно, что через несколько дней из Кале в Портсмут отправится корабль, двухмачтовая шхуна “Рубикон”. Она доставит в Англию главарей заговора. Это какие-то влиятельные роялисты из эмиграции. Если покушение удастся, они займутся подготовкой открытого мятежа. Граф Риверс передал моему хозяину секретные бумаги с именами участников заговора и векселя на крупные суммы денег для подкупа мятежников и убийц. Мистер Монтегю спрятал эти бумаги в своем тайнике.

– У сэра Кларенса есть тайник? – спросил Бредли.

– Да, ваша светлость. Над камином, за картиной с изображением сатиров.

– Вы наблюдательны, Мейсон, – проговорил сэр Ричард. – И это все, что вы хотели мне сообщить?

– Нет, не все ваша светлость, – ответил лакей. – Когда заговорщики прощались, граф Риверс сказал сэру Кларенсу: “Не забудь: мы встречаемся двадцать третьего в восемь часов вечера”.

По лицу Бредли скользнула самодовольная, торжествующая усмешка.

– Вы хотите сказать, что заговорщики назначили новое сборище?

– Да, – подтвердил Мейсон.

– Где?

– В доме моего хозяина.

– Вы уверены?

– Да, ваша светлость. Я понял это два часа назад.

– Что же случилось два часа назад?

– Сегодня – двадцать третье, и сэр Кларенс снова распустил прислугу.

– Кто еще был с графом Риверсом и Монтегю?

– Не знаю, сэр. Лицо одного человека показалось мне знакомым, но я не припомню, где я его видел.

– А если бы вы увидели заговорщиков снова, то узнали бы?

– Да, ваша светлость, – ответил Мейсон.

В глазах Бредли вспыхнул огонь недоверия. Личность Мейсона вызывала у него жгучую неприязнь.

– Что заставило вас прийти с доносом ко мне, а не в полицию? – спросил генерал-майор лакея.

– Я решил, что в первую очередь должен рассказать о заговоре вашей светлости, а не полицейскому чиновнику, – ответил доносчик и подобострастно добавил: – Смею надеяться, что это не единственный раз, когда я могу быть вам полезен.

Бредли встал и подошел к окну. На улице по-прежнему шумел дождь.

– Сейчас половина восьмого, – сказал он, посмотрев на часы. – Почему вы пришли так поздно?

– Меня задержал сэр Кларенс, – ответил Мейсон.

– Мы должны поторопиться, если хотим застать заговорщиков в гостях у Монтегю, – сказал Бредли.

Он взял колокольчик и позвонил. В кабинет вошел адъютант Эдвардс.

– Генри, – обратился сэр Ричард к офицеру, – найдите капитана Уолтера. Пусть он возьмет своих драгун и ждет меня на рыночной площади. Я буду там через полчаса.

– Слушаюсь, сэр, – ответил Эдвардс.

– Да! – вспомнил Бредли. – И прикажите оседлать коня для нашего гостя. Он поедет со мной.

Адъютант вышел.

Бредли надел перевязь со шпагой и повернулся к Мейсону, который стоял в ожидании его приказов.

– Скажите, Мейсон, – обратился к нему Бредли, – как вам служилось у графа Риверса?

– Хорошо, ваша светлость, – ответил удивленный Мейсон.

– Он вам мало платил?

– Нет, сэр.

– А по чьей рекомендации вы попали в дом к мистеру Монтегю?

– По рекомендации графа Риверса. Уезжая в Голландию, он написал сэру Кларенсу письмо с просьбой принять меня на службу.

– Вы довольны жалованьем?

– Да, ваша светлость.

Сэр Ричард медленно натягивал перчатки, глядя на лакея пронизывающим властным взглядом.

– Тогда ответьте мне, Мейсон, – резко изменившимся голосом проговорил Бредли, – за что же вы так ненавидите этих достойных джентльменов?

Мейсон опешил от неожиданного вопроса. На него напал необъяснимый страх, и он трусливо попятился к двери.

– Я не понимаю вас, ваша светлость, – пробормотал лакей.

– Полно, Мейсон, – усмехнулся Бредли. – Вы не столь наивны. И не пытайтесь меня убедить, что вас привело ко мне чувство долга. Скорее всего, оно вам вообще не знакомо. Но так или иначе вы сделали свое дело и, возможно, даже заработали свои тридцать сребренников.

– Вы хотите сказать – пятьсот фунтов? – не понял Мейсон.

– Нет, – сурово отрезал Бредли. – Я хотел сказать именно то, что сказал.

Глава 2. Беглецы

Дождь кончился, но сильный ветер не утихал. Он со скрипом раскачивал тусклые фонари и шумел листвой промокших деревьев.

Небольшой двухэтажный особняк сэра Кларенса Монтегю был погружен в полную темноту. Мокрые стекла безжизненных окон сверкали холодным блеском черных зеркал.

Бредли остановил коня на расстоянии пистолетного выстрела от дома и повернулся к Мейсону.

– Вы уверены, что заговорщики уже собрались? – спросил он.

– Да, ваша светлость, – ответил Мейсон. – Посмотрите на окно – на втором этаже. Видите тонкую полоску света сквозь занавеси? Это кабинет сэра Кларенса. Там он и принимает своих гостей.

– Хорошо, Мейсон, – кивнул Бредли. – Но предупреждаю вас: если графа Риверса в доме нет и по вашей милости мы попадем в дурацкое положение, я ни за какие блага не захотел бы оказаться на вашем месте.

– Ваша светлость, – проговорил Мейсон, – граф Риверс никогда не дает пустых обещаний. Если он обещал быть сегодня у мистера Монтегю, значит, он будет там.

– В доме есть другой выход? – спросил Бредли.

– Есть. Он выходит во двор на соседнюю улицу.

– Вы покажите его моим людям, – сказал Бредли. – Капитан Уолтер, – подозвал он офицера, – прикажите своим солдатам окружить дом. Проследите, чтобы ни один выход не остался без охраны. И учтите, капитан, заговорщики будут сопротивляться. Этим джентльменам нечего терять, во всяком случае, одному из них. Но все же постарайтесь взять их всех живыми.

– Я понял вас, сэр, – ответил Уолтер и поспешил к ожидавшим его драгунам.

Бредли отъехал в тень соседнего дома. Он не отдавал больше никаких приказов и молча наблюдал за происходящим.

Драгуны громко постучали в парадную дверь особняка. На втором этаже приоткрылось неосвещенное окно и тут же с шумом захлопнулось. В кабинете сэра Кларенса Монтегю колыхнулась портьера. В комнате появился слабый свет, но через несколько мгновений погас.

– Они заметили солдат, – прошептал Бредли.

Поняв, что никто не собирается открывать, капитан Уолтер приказал выломать дверь. Оружейные приклады с грохотом ударили в окованное железом дерево. Наконец дверь поддалась, и солдаты ворвались в дом.

Сэр Ричард услышал пистолетный выстрел, потом еще и еще один. Раздался звон разбитого стекла, громкий топот драгун, чей-то приглушенный вскрик.

Бредли тронул коня и подъехал на несколько шагов к дому Монтегю. В этот момент на соседней улице позади особняка грянул ружейный залп.

Бредли остановился, ожидая развязки.

Через пару минут из дома выбежал капитан Уолтер, за которым следовал Мейсон. Уолтер приблизился к Бредли. У капитана был растерянный вид.

– Мы упустили их, сэр, – смущенно проговорил офицер.

– Как это могло случиться? – воскликнул Бредли.

– Заговорщики ушли через разрушенный балкон во дворе дома. Они перебрались на крыши дворовых построек и скрылись на улице Ювелиров. Я думаю, роялисты заранее подготовили свое бегство на случай ареста.

– Меня не волнует, что вы думаете, капитан, – прервал офицера Бредли. – Меня волнует, почему вы не смогли их арестовать.

– Заговорщики оставили своих лошадей возле таверны “Ночная звезда” и ускакали, прежде чем мои солдаты сумели им помешать.

– Что же, и Монтегю держал свою лошадь у кабака? – с недоверием спросил Бредли.

– Нет, – ответил Уолтер. – Он позаимствовал коня у кого-то из посетителей таверны. Попросту говоря, украл. Сэр Кларенс не из тех, кого могут смутить подобные пустяки. Но заговорщикам вряд ли удастся уйти далеко, – добавил капитан. – Один из них ранен солдатами, и, по-моему, серьезно. Он с трудом сел на лошадь. Я уверен, друзья его не бросят и будут искать помощь в окрестных селениях.

– Вы знаете, кого из заговорщиков ранили ваши солдаты? – спросил Бредли.

– Да, сэр, – ответил Уолтер. – Я узнал этого человека.

– Это граф Риверс?

– Нет, сэр.

Уолтер замолчал и оглянулся на Мейсона. Убедившись, что лакей стоит в стороне и не может слышать их разговор, он продолжал, понизив голос:

– Вы не поверите, но это был Фрэнсис Говард, сын графа Говарда. Он уходил из дома последним и прикрывал бегство своих товарищей.

– Фрэнсис?! – воскликнул Бредли. – Фрэнсис Говард впутался в роялистскую компанию? Не может быть!

– Да, сэр, – кивнул Уолтер. – Дом Монтегю действительно не то место, где я ожидал встретить Фрэнсиса. Я удивлен не меньше вас, и мне искренне жаль лорда Говарда.

– Сыновья не всегда оправдывают ожидания отцов, – холодно произнес Бредли. – Но мы поговорим об этом попозже. Я вижу, у вас рука в крови, – сказал генерал-майор, заметив на светлой перчатке Уолтера темное пятно. – Вы ранены?

– Нет, это только царапина. Мне слегка зацепило руку.

– Значит, все-таки ранены. Кто в вас стрелял?

– Кларенс Монтегю.

– Вам повезло, капитан, – сказал Бредли. – Монтегю превосходный стрелок. Он редко промахивается.

– К сожалению, сэр, – мрачно проговорил Уолтер.

– Что значит “к сожалению”? – насторожился Бредли.

– Убит лейтенант Джонсон, – ответил капитан.

– Убит? – воскликнул Бредли.

– Да, сэр, Роберт Джонсон мертв.

Бредли в ярости переломил свой стек.

– Мерзавцы! – с угрозой проговорил генерал. – Они ответят мне за бедного мальчика! Уолтер, – обратился Бредли к офицеру, – оставьте, сколько нужно, людей. Пусть позаботятся о Роберте, а мы скачем в погоню.

– Вы едете с нами? – поинтересовался Уолтер.

– Я семь лет ждал встречи с негодяем Риверсом, – ответил Бредли, – и, будь я проклят, если позволю ему скрыться.

– Сэр, вы можете доверить это дело мне, – попросил Уолтер. – Я разыщу заговорщиков, чего бы мне это ни стоило.

– Нет, капитан, – возразил Бредли. – Я сам найду Риверса. Он заплатит мне и за Джонсона, и за свои старые грехи.

За городом Бредли легко напал на след заговорщиков. Их видели жители окрестных селений и указали генералу путь, по которому поехали беглецы. Но уже через несколько миль следы роялистов свернули с большой дороги и повели на юг, в безлюдную и болотистую местность.

Это непредвиденное обстоятельство озадачило Бредли. Он приказал отряду остановиться и несколько минут размышлял, пытаясь понять действия беглецов.

– Куда мы поедем, сэр? – нарушил Уолтер молчание генерала.

– Если Фрэнсис Говард тяжело ранен, – сказал Бредли, – заговорщики поневоле будут вынуждены остановиться недалеко от города, чтобы найти для Фрэнка врача или оставить его на попечение верных людей. Я полагал, что они направятся к кому-нибудь из своих приятелей-роялистов, например, к лорду Бертону или Грейту, но они поскакали совсем в другую сторону, к бывшему поместью Данфильдов.

– Не понимаю их намерений, – сказал Уолтер. – В тех краях только две бедные фермы, а дальше болота.

– Вы забыли Говард-Холл, капитан, – заметил Бредли.

– Как? – воскликнул Уолтер. – Вы думаете, Фрэнсис Говард поедет домой?

– Я думаю, сын моего друга предпочел бы оказаться за добрую сотню миль от этих мест, но, по-видимому, у него нет выбора. Впрочем, это не такая уж плохая идея – скрываться там, где тебя не ожидают найти. Вот вы, Уолтер, искали бы заговорщиков где угодно, но не у них дома.

– Может быть, – проговорил Уолтер, пожимая плечами.

– Что может быть, знает один Бог, – сказал Бредли. – А люди могут только предугадывать. Командуйте солдатам, капитан. Мы едем в Говард-Холл. Поинтересуемся у графа Говарда здоровьем его любимого сына.

В то самое время, когда Бредли носился по окрестностям Оксфорда в поисках беглецов, в трех милях от города по узкой проселочной дороге ехали четыре всадника.

Время от времени они останавливали коней, беспокойно оглядывались назад и настороженно прислушивались к окружающим звукам, словно пытались в шуме листвы уловить топот отдаленной погони.

Один из путников ехал, низко склонившись к луке седла. Он с трудом удерживал равновесие и, наверное, упал бы на землю, если бы его не поддерживали двое друзей, скакавших по обе стороны.

Четвертый всадник ехал позади товарищей, как будто охраняя маленький отряд.

Осадив коня, он снова оглянулся назад, с сомнением покачал головой и приблизился к друзьям.

– Если мы не поторопимся, – сказал он, – то скоро попадем в руки “круглоголовых”. Я не сомневаюсь, что драгуны уже напали на наш след.

– Посмотрите на Фрэнсиса, Монтегю, – тихо ответил ему один из всадников. – Он потерял много крови и еле держится в седле. Фрэнсис не в состоянии бежать с нами.

– Что вы предлагаете, Дуглас? – спросил Монтегю.

– Надо остановится в ближайшем селении и найти для Фрэнсиса врача.

– Остановиться? Вы рехнулись, Аллан! – воскликнул Монтегю. – Все постоялые дворы так и кишат драгунами и солдатами. Нам только не хватает сунуть нос в общество “круглоголовых”. Да они сразу поймут, в чем дело.

– Я не говорю о гостиницах, – возразил Дуглас. – Мы должны отвезти Фрэнсиса в надежное место.

– Вы знаете такое место вблизи Оксфорда? – усмехнулся Монтегю.

– К сожалению, нет, – ответил Дуглас.

– В четырех милях отсюда мой дом, – неожиданно вмешался в разговор Фрэнсис Говард, хотя Дуглас и Монтегю были уверены, что он их не слышит.

– Вы хотите ехать в Говард-Холл? – воскликнул Монтегю. – А что скажет лорд Говард? Если он узнает, что вы связались с роялистами, он первый сдаст вас солдатам!

– За меня не волнуйтесь, – проговорил Фрэнсис. – Граф все же мой отец, и я сумею с ним объясниться. Оставьте меня друзья, и уходите от погони.

– А как же вы? – спросил Монтегю.

– Я доеду один.

– Это безумство, – пробормотал Монтегю.

– Простите, Кларенс, – сказал Говард, – но Дуглас прав. Я не могу бежать с вами.

– А если в Говард-Холл нагрянут солдаты?

– Пусть лучше арестуют меня одного, чем всех четверых.

– Фрэнк, – обратился к Говарду Аллан Дуглас, – неужели вы допускаете мысль, что мы оставим вас одного?

– Вы должны спасаться, – возразил Говард. – Не рискуйте из-за меня, друзья.

Монтегю приблизился к молодому человеку и ободряюще ему кивнул.

– Если здраво рассудить, Фрэнк, мы ничем не рискуем, – произнес он присущим ему легкомысленным тоном. – Ваш отец – кромвельский полковник, и у него прекрасная репутация среди этих фанатиков… простите, сторонников сэра Оливера. Драгунам вряд ли придет в голову искать заговорщиков в таком благонадежном доме. Но даже если ваш отец и не окажет нам должного гостеприимства, я на него не обижусь. Какая разница, кому сдаваться – капитану Уолтеру или полковнику Говарду?

– Неуместная шутка, Кларенс, – одернул его граф Риверс.

– Разве я похож на шутника? – серьезно возразил Монтегю. – Ошибаетесь, милорд: я задыхаюсь от злости! Готов пожертвовать чем угодно, лишь бы отомстить предателю, который привел в мой дом солдат. Ума не приложу, кто же подстроил нам такую подлость!

– Я думаю, что дело не в предательстве, – сказал Риверс.

– А в чем же? – пробурчал Монтегю.

– Я подозреваю, что меня узнал в Оксфорде кто-то из моих врагов, выследил и выдал властям, надеясь на большое вознаграждение. В этом случае ищейки Кромвеля могут и не знать о заговоре.

– Сейчас не время строить догадки, – вмешался Аллан Дуглас. – Мы отвезем Фрэнсиса в Говард-Холл, а сами поскачем к лорду Бертону. Там сменим лошадей и отправимся на побережье.

– Нет, – возразил Риверс. – К лорду Бертону мы не поедем. Не надо думать, что капитан Уолтер совершеннейший идиот. Он в первую очередь обыщет владения моих старых друзей-роялистов.

– Куда же мы направимся? – спросил Дуглас.

– В Рутерфорд, – ответил Риверс.

– В Рутерфорд? – поморщился Монтегю.

– У вас есть другой план? – поинтересовался Риверс.

– Нет. Но почему именно в Рутерфорд? Герцог весьма лоялен к нынешним властям, если не сказать большего.

– Именно поэтому мы туда и поедем, – произнес Риверс.

– А вы уверены, что, впустив нас в одни ворота, герцог не выпустит в другие курьера с доносом? – съязвил Монтегю.

– Уверен, – решительно ответил граф. – Эдвин Рутерфорд с первых дней войны сражался в рядах королевской армии. Я дрался с ним бок о бок при Эджхилле и Марстон-Муре и могу поклясться, что он никогда не жалел своей жизни ради победы короля.

– Я не оспариваю доблести Рутерфорда, – проговорил Монтегю. – Но люди меняются, и за последние годы герцог, кажется, примирился с “круглоголовыми” и неплохо с ними уживается. По-моему, он превратился в равнодушного провинциала.

– Я легко доказал бы вам, что вы составили о герцоге ошибочное мнение, – возразил Риверс. – Но, к сожалению, сейчас я не могу вам ничего сказать. Поверьте моему слову дворянина, что герцог Рутерфорд заслуживает такого же доверия, как любой из нас.

– Хорошо, милорд, я поверю вам на слово, – сказал Монтегю. Однако, если вопреки вашим заверениям нас арестуют в Рутерфорде, меня это нисколько не удивит.

– Фрэнсис, – обратился Риверс к Говарду, – вы сможете продержаться в седле до Говард-Холла?

– Я постараюсь, – ответил молодой человек и, собравшись с последними силами, пришпорил своего коня.

Глава 3. Говард-Холл

Фрэнсис Говард сдержал слово. Долг перед товарищами, которые ради него пренебрегали собственным спасением, и подсознательная борьба за свою жизнь помогли ему доехать до Говард-Холла, но быстрая скачка совершенно измучила молодого человека, ослабевшего от потери крови. Въехав во двор замка, он без сил упал с лошади на руки Кларенса Монтегю.

– Мы в Говард-Холле? – спросил Фрэнсис, не вполне сознавая, где он находится.

– Да, Фрэнк, – ответил Монтегю.

– Мой отец очень удивится… – тихо прошептал Говард. – А если он узнает… – Фрэнсис замолчал, не закончив своей мысли.

Дуглас и Монтегю помогли ему войти в дом.

В большом зале, убранном богатой охотничьей атрибутикой, Фрэнсис опустился в кресло перед камином и протянул к огню дрожащие руки. Его одежда промокла под дождем, и молодого человека бил сильный озноб.

– Принесите мне вина, – приказал Фрэнсис лакею, терзаясь жаждой от потери крови.

Старый слуга замешкался, с ужасом глядя на окровавленный камзол хозяина.

– Ты что, не слышал моего приказа? – раздраженно воскликнул Фрэнсис. – Пошевеливайся!

Напуганный резким тоном господина, обычно доброго и обходительного со всеми обитателями замка, лакей поспешил удалиться из зала, едва не столкнувшись в дверях с мужчиной средних лет в строгом черном костюме.

Это был хозяин замка граф Говард.

– Фрэнсис! – воскликнул он, удостоив Дугласа и Монтегю всего лишь беглым, высокомерным взглядом. – Почему ты не в Портсмуте? Разве ты снова получил отпуск?

– Вас не радует мой приезд, отец? – уклонился Фрэнсис от прямого ответа.

– Как меня может радовать твой приезд, когда ты являешься домой в таком виде? – проговорил граф Говард суровым голосом, в котором не слышалось и тени сострадания.

– По дороге на нас напали какие-то оборванцы, – ответил Фрэнсис.

– Бандиты? – недоверчиво спросил граф.

– Я не знаю, кто это был, отец, – сказал молодой человек. – Они не сочли нужным нам представиться.

Бледное лицо Фрэнсиса оживилось при появлении лакея, который принес графин с вином. Он с жадностью осушил бокал, откинулся на спинку кресла и устало закрыл глаза.

– Милорд, – обратился к графу Говарду Кларенс Монтегю, – я понимаю, что мое присутствие не доставляет вам особого удовольствия, но все же позволю себе дать вам совет: прикажите послать за врачом. Фрэнсис потерял много крови и нуждается в помощи. Прошу вас, будьте милосердны и отложите ваши расспросы хотя бы до завтра.

– А! Сэр Кларенс! – надменно проговорил Говард, словно только сейчас заметил молодого человека. – Везде, где вы появляетесь, происходит что-нибудь скверное.

– Не всем же дано приносить счастье, – отпарировал Монтегю.

Говард смерил Монтегю недовольным взглядом и повернулся к Фрэнсису, погруженному в полубессознательное состояние.

– Пригласите сюда доктора Флетчера, – приказал он лакею. – Если он спит, разбудите его.

Фрэнсис уже не замечал происходящего вокруг. Он бессильно опустил руку, которую прижимал к раненому плечу, и капли крови быстро стекали с кружевных манжет на подлокотник кресла.

– Вы можете заночевать в Говард-Холле, господа, – неожиданно предложил граф Дугласу и Монтегю, скрывая свою неприязнь к роялистам за внешней учтивостью. – Мой дом к вашим услугам.

– Благодарю вас, милорд, – поклонился Монтегю, – но мы вынуждены отказаться.

– Как хотите, – не стал настаивать граф. – Спасибо, что помогли моему сыну добраться до Говард-Холла.

Дуглас и Монтегю откланялись и вышли, спеша покинуть дом ревностного сторонника лорда-протектора.

Фрэнсис не заметил ухода друзей. Его перенесли в спальню, и личный врач графа Говарда, поднятый с постели слугами, занялся раной молодого человека.

Граф остался в одиночестве. Услышав стук копыт, он подошел к окну. На дороге у замка появились трое всадников и поскакали в ложбину, за которой начинался редкий пролесок.

“Оказывается, их было трое, – подумал граф, провожая взглядом друзей Фрэнсиса. – Значит, третий не захотел войти в дом”.

Граф опустился в кресло и погрузился в тревожные мысли.

Почему Фрэнсис приехал в Говард-Холл? Где его ранили и кто тот третий всадник, пожелавший остаться неузнанным? На все эти вопросы граф не находил утешительных ответов.

Боевой соратник Оливера Кромвеля, полковник кавалерии, прошедший через все сражения гражданской войны, граф Говард и единственного сына Фрэнсиса старался воспитать в преданности делу, которому сам отдал свои лучшие годы. Но молодой человек не проявлял должного внимания к политическим наставлениям графа. Пуританские устои, царившие в Говард-Холле, были чужды жизнерадостному характеру юноши, и его симпатии откровенно склонялись в пользу сторонников свергнутого короля.

Графа возмущало легкомысленное поведение сына. Ему не нравились его друзья из числа бывших придворных Карла I и особенно воинствующий роялист Кларенс Монтегю, постоянно замешанный в интригах и заговорах. В веселой компании молодых приверженцев Стюартов Фрэнсис предавался безделью и кутежам, и, по мнению графа Говарда, столь нечестивый образ жизни не способствовал правильному воспитанию юноши.

Дабы разлучить Фрэнсиса с его приятелями-роялистами, граф счел за благо отослать сына подальше от дома. Он определил его в военно-морской флот Республики, возложив большие надежды на суровую школу корабельной службы.

К его удивлению, Фрэнсис возражать не стал. С большим энтузиазмом, свойственным его пылкому возрасту, юноша отправился бороздить морские просторы и набираться ума в “деликатной” матросской среде.

Карьера Фрэнсиса складывалась на редкость удачно.

В возрасте двадцати пяти лет, отличившись в англо-голландской войне, он становится капитаном большого фрегата “Триумфатор” и заслуживает похвалу самого Оливера Кромвеля.

Перед молодым человеком открывалось блестящее будущее. Граф Говард с полным основанием мог гордиться своим сыном. Адмиральский жезл Фрэнсиса рисовался графу в самых ближайших перспективах.

И вдруг это странное происшествие…

Почему Фрэнсис снова в окружении старых друзей-роялистов? Почему рядом с ним беспутный интриган Монтегю и Аллан Дуглас, также не отличавшийся благонадежными взглядами? Неужели все шесть лет, что Фрэнсис служил во флоте, он поддерживал связи с этими изменниками? Зачем?

Граф чувствовал, как леденящий холод подбирается к его сердцу. В свои сорок восемь лет он уже не мог заниматься самообманом и уверять себя в лучшем, когда чаша весов неумолимо склонялась к плохому.

Говард решил дождаться доктора Флетчера и, если тот позволит, немедленно поговорить с сыном. Он заставит Фрэнсиса все рассказать и прояснит все свои сомнения.

Граф не сводил глаз с циферблата больших напольных часов: прошло десять, двадцать, тридцать минут… Прошел целый час, но Флетчер все не появлялся. И неожиданно граф поймал себя на мысли, что, рассуждая о случившемся, он не подумал о том, что рана Фрэнсиса может оказаться смертельной и Флетчер не сумеет его спасти.

Внутри у Говарда что-то перевернулось; он вдруг необыкновенно отчетливо представил, что его сын, единственный и до сих пор не сделавший ничего плохого, может умереть. Граф почти физически ощутил, словно пережил эту страшную возможность. Он устыдился своего жестокого равнодушия и бросился в комнату Фрэнсиса.

Увидев сына, граф почувствовал огромное облегчение: Фрэнсис был жив. Врач закончил перевязку и сидел у постели молодого человека, держа его руку.

В глазах графа Флетчер прочитал обычный вопрос, который не дает покоя родственникам больных. Он бережно положил руку Фрэнсиса на одеяло и подошел к Говарду.

– Я не могу вам ничего обещать, милорд, – тихо сказал Флетчер. – В лорда Фрэнсиса попали две пули, и обе раны очень опасные.

– Две пули? – переспросил граф.

– Да. В милорда стреляли из армейского карабина. Я полагаю, стреляли прицельным залпом.

– Вы говорите что-то не то, Флетчер, – возразил Говард. – На моего сына напали бандиты.

– А я этого не опровергаю, милорд, – сказал врач. – Сегодня любая банда вооружена не хуже драгунского полка. Мерзавцы заполонили все наши дороги. И когда только придет конец этому бесчинству?

– Я хочу поговорить с моим сыном, – заявил граф.

– Это нежелательно, – возразил Флетчер. – Кажется, милорд Фрэнсис начал засыпать.

– Мне надо с ним поговорить, – повторил Говард, повышая голос.

– Будьте великодушны, граф, – попросил врач.

– Оставьте нас, – приказал Говард. – Если вы понадобитесь, я вас позову.

Флетчер понял, что любые возражения бесполезны, и покорно удалился.

Граф приблизился к постели сына. Красивое лицо молодого человека горело нездоровым румянцем, проступавшим даже через морской загар. Черные волнистые волосы прилипли к его влажному лбу. Глаза Фрэнсиса были закрыты, но он не спал. Граф заметил, как дрожали его ресницы.

Говард сел у постели сына и осторожно коснулся его руки, безжизненно лежавшей на шелковом одеяле.

– О чем ты хочешь меня спросить, отец? – еле слышно прошептал Фрэнсис.

Граф вздрогнул. Ему показалось, что этот тихий голос прозвучал откуда-то со стороны.

– Я пришел узнать, как ты себя чувствуешь, – неуверенно сказал Говард.

– Ты говорил обо мне с Флетчером?

– Да, – ответил граф. – Он не опасается за твою жизнь.

Фрэнсис медленно открыл карие глаза, горевшие лихорадочным блеском.

– Не надо скрывать правду, – возразил он графу. – Я слышал, что сказал тебе Флетчер.

– Ты поправишься, Фрэнк, – проговорил граф. – Обязательно поправишься.

– Я не нуждаюсь в утешении, – твердо произнес молодой человек. – Смерть меня не пугает.

Граф замолчал, не решаясь задать сыну вопрос, ради которого он и остался с ним наедине. Отцовская жалость брала верх над всеми иными чувствами. Он хотел встать и уйти, но тревожные подозрения снова подстегнули его жестокое любопытство.

– Зачем ты приехал домой, Фрэнк? – спросил он сына.

– Я приехал не домой, – прошептал Фрэнсис, – а в Оксфорд.

– Ты не хочешь мне больше ничего сказать? – с укором проговорил граф.

– Прости, отец, но я уже не ребенок и могу иметь свои тайны, – возразил молодой человек.

Граф задумался, внимательно вглядываясь в лицо сына. Фрэнсис закрыл глаза и нервно кусал пересохшие губы.

– Скажи, Фрэнк, – прервал граф короткую паузу, – что общего у тебя с этими господами – Монтегю и Дугласом? Я надеялся, что ты навсегда расстался с Монтегю, а тут появляется еще и шотландский интриган Дуглас.

– Он не интриган.

– Возможно, в его окружении это называется как-нибудь иначе, но мне трудно подобрать другое определение.

– Монтегю – мой     друг, – сказал Фрэнсис.

– Ах вот как? Друг? – воскликнул граф с нескрываемым возмущением. – А я-то, глупец, надеялся, что друг бывший! Дуглас, надо полагать, тоже твой приятель?

– Я очень прошу вас, отец, – серьезно произнес Фрэнсис, – не говорите о моих друзьях в таком неуважительном тоне.

Граф понял, что, продолжая допрос в откровенно враждебном духе, он ничего не добьется от сына.

– Успокойся, Фрэнк, – примирительно сказал граф, – я не обидел твоих друзей. Я даже предложил им переночевать у нас в замке, но они не посчитали нужным принять мое приглашение. Тебе не кажется их отказ невежливым?

– Нет, они переночуют в другом месте, – оправдал Фрэнсис своих сообщников.

– В другом месте? – удивился граф.

– Да, – ответил молодой человек, подавляя стон, вызванный очередным приступом жестокой боли. В его лихорадочном взгляде исчезали последние проблески сознания. У Фрэнсиса начинался жар, и помутненный рассудок отказывался воспринимать реальность.

– Куда же поехали твои друзья? – спросил Говард сына, желая до конца удовлетворить свое любопытство.

– В Рутерфорд, – еле слышно прошептал Фрэнсис.

Он закрыл глаза и заметался по подушке, повторяя какие-то не связанные между собой слова. Юноша потерял сознание, так и не поняв, что опрометчиво сказал то, что ни в коем случае не должен был говорить. Он ответил отцу машинально, повинуясь магической силе голоса самого близкого человека.

Граф Говард обошел спальню сына и потушил свечи в канделябрах. Комната погрузилась во мрак. Только неяркий светильник у кровати Фрэнсиса слегка рассеивал вечернюю темноту.

Осторожный стук в дверь заставил графа обернуться.

– Кто посмел? – с гневом воскликнул он.

На пороге стоял перепуганный лакей.

– Простите, милорд, – пролепетал слуга. – У ворот замка солдаты. Они требуют впустить их.

Графу показалось, что стены комнаты медленно оседают под напором неведомой разрушительной силы. У него перехватило дыхание, и он почувствовал незнакомый ему ранее приступ удушья.

– Впустите солдат, – приказал Говард.

Лакей удалился.

Граф повернулся к сыну и горько усмехнулся.

– Вы обманули меня, Фрэнсис! – с негодованием произнес он. – Боже мой, как я в вас ошибся!

Говард вышел в коридор, громко захлопнув за собой дверь. Охваченный возмущением, он забыл, что еще минуту назад так трогательно заботился о покое единственного сына.

Глава 4. Мораль генерала Бредли

Граф Говард поспешно спустился в охотничий зал. Он по личному опыту знал, что ночные визиты представителей доблестной армии не приносят в дома мирных обывателей ничего хорошего, и мысленно приготовился к самому худшему.

Открыв дверь в зал, он увидел высокого офицера, рассматривающего старинное оружие, развешанное на стенах.

Офицер оглянулся на звук шагов Говарда, и граф узнал своего давнего боевого товарища генерал-майора Ричарда Бредли.

– Сэр Ричард? – удивился хозяин Говард-Холла.

– Рад вас видеть, дорогой граф, – ответил Бредли. – Но, честно говоря, я предпочел бы не встречаться с вами в такой день, как сегодня.

Лицо генерала выражало искреннее сожаление. Бредли выглядел непривычно смущенным, и Говард понял, что оправдываются его мрачные предчувствия.

– Мне кажется, я догадываюсь о цели вашего визита, – упавшим голосом произнес граф.

– Тем лучше, – сказал Бредли. – Несчастья переносятся легче, если мы готовы к ним заранее.

Говард тяжело вздохнул и опустился в кресло.

– Речь пойдет о моем сыне? – тихо проговорил он.

– К сожалению, милорд, – сочувственно подтвердил Бредли.

– Спрашивайте, сэр Ричард, – вздохнул граф. – Я понимаю, что наши дружеские отношения поставили вас в затруднительное положение, но вы хорошо меня знаете и вряд ли припомните случай, когда мои чувства брали верх над моим долгом.

– Лорд Фрэнсис дома? – поинтересовался Бредли.

– Да, – ответил граф.

– Я хотел бы его видеть.

– Нет, это невозможно, – сказал Говард.

– Почему?

– Фрэнсис тяжело ранен, – признался граф.

– Черт возьми! – выругался Бредли. – А я так надеялся, что капитан Уолтер ошибся!

Говард невольно вздрогнул, но быстро справился с внешним волнением.

– Что вы имеете в виду, сэр Ричард? – спросил граф.

– Я имею в виду, что ваш сын ранен солдатами капитана Уолтера.

– Но как это могло случиться? – воскликнул Говард.

– Это случилось, когда Фрэнсис и его друзья-роялисты бежали из дома Кларенса Монтегю, спасаясь от ареста.

– От ареста? – переспросил Говард. – Здесь какое-то недоразумение…

– Нет, граф, – возразил Бредли. – Фрэнсис впутался в очень скверное дело. Он безрассудно забыл о своем положении и долге и связался с компанией опасных заговорщиков.

– Мне трудно поверить вашим словам, – ошеломленно произнес граф.

– А мне трудно говорить вам об этом, – сказал Бредли. – Но рано или поздно вы должны узнать правду.

– Да, конечно, – растерянно пробормотал Говард. – Но, возможно, сэр Ричард, вы преувеличиваете опасность и никакого заговора не существует.

– Заговор существует, – резко проговорил Бредли. – И притом с далеко идущими целями.

– У вас есть доказательства?

– Я полагаю, милорд, – произнес Бредли с легкой усмешкой, – что граф Риверс вернулся в Англию не для того, чтобы распить бутылку вина с Кларенсом Монтегю.

При упоминании имени Риверса граф Говард удивился не меньше, чем сам Бредли, когда узнал об этом от Мейсона.

– Граф Риверс в Оксфорде? – воскликнул Говард.

– Да.

– И мой сын встречался с этим негодяем?

– Сожалею, милорд, – подтвердил Бредли.

– Какой позор! – с отчаянием простонал граф. – Сын графа Говарда, полковника Говарда, был в одной компании с Риверсом, роялистским агентом и государственным изменником, которому место на виселице вместе с ворами и бандитами! Этот мерзавец правильно сделал, что остался за воротами моего замка. Он не ушел бы отсюда живым.

– За голову Риверса назначено хорошее вознаграждение, – подметил Бредли.

– Я знаю, сэр Ричард, – сказал граф, с трудом сдерживая негодование. – Но это не мешает ему уже четыре года водить нас за нос.

– Надеюсь, отпущенный ему срок истечет еще до завтрашнего утра, – спокойно проговорил Бредли.

– Вам известно, где скрываются заговорщики? – оживился Говард.

– Должен признаться, дорогой граф, пока неизвестно. Я потерял их след недалеко от старого Данфильда. Но думаю, ваш сын мне поможет.

Говард с беспокойством взглянул на генерала.

– Мой сын? – переспросил он.

– Да, я уверен, он знает, куда поскакали его друзья.

– Фрэнсис сейчас в таком состоянии, что вряд ли сможет вам помочь, – холодно ответил граф, начиная понимать намерения Бредли.

– Ему так плохо? – поинтересовался генерал.

– Он без сознания, – ответил Говард.

– Я могу его увидеть? – настаивал Бредли.

– Какой в этом смысл? – возразил граф.

– Иногда в бессознательном состоянии делают такие признания, на которые никогда бы не решились, будучи в здравом рассудке, – сказал Бредли.

Говард опустил голову под пристальным взглядом сэра Ричарда.

– И потом, – продолжал генерал, – мне очень тяжело об этом говорить, но я должен лично убедиться, что ваш сын не в том здравии, когда можно брать под стражу.

Граф ждал этих слов и все же в глубине души надеялся, что Бредли их не произнесет. Но чуда не произошло, и Бредли сказал то, для чего, собственно, он и явился в Говард-Холл.

– Поверьте мне, сэр Ричард, – срывающимся голосом начал граф, – я вас не обманываю. Врач не ручается за жизнь моего сына, хотя… – Говард замялся. – Хотя в его положении печальный конец, возможно, был бы лучшим выходом, – закончил он упавшим тоном.

В комнате снова воцарилось неловкое молчание.

Бредли прохаживался из угла в угол, и тишину нарушало только позвякивание его шпор.

– Пожалуй, я смогу помочь вашему сыну, – произнес сэр Ричард после наигранного раздумья. – Я не хочу, чтобы Фрэнсис предстал перед военным трибуналом по обвинению в государственной измене и покрыл позором ваше прославленное имя.

– Я уже достаточно опозорен, – сказал граф, – если мне приходится думать о спасении своей репутации.

– Очень печально, милорд, что Фрэнсис не оправдал ваших надежд, – продолжал Бредли тоном сурового прокурора. – Но мне всегда нравился ваш сын, и лично я был бы не прочь закрыть глаза на его проступок. Однако не все зависит от моей воли: Фрэнсиса узнал капитан Уолтер. Он до фанатизма предан долгу, и будет не так-то просто заткнуть ему рот. Да и солдаты видели, что уходили четверо заговорщиков. В довершение всех бед один из приятелей вашего сына убил моего офицера – лейтенанта Джонсона. Я покровительствовал несчастному молодому человеку. Это был юноша из хорошей семьи. Мои люди возмущены его убийством, и, как вы понимаете, я обязан довести свои поиски до логического конца.

– Мне не совсем ясна ваша мысль, сэр Ричард, – с недоверием проговорил граф Говард.

– Моя мысль проста, – ответил Бредли, – помогите мне, милорд, и я помогу вам.

– Каким образом?

– Скажите, где скрываются друзья вашего сына, – откровенно потребовал генерал.

Говард побледнел.

– Откуда я могу это знать? – испуганно воскликнул он.

– Полно, граф! – возразил Бредли. – Ваш сын, который должен находиться за сотню миль от Оксфорда и готовиться к длительному плаванию, неожиданно возвращается домой поздним дождливым вечером, раненый, да еще в сопровождении таких сомнительных лиц, как Монтегю и Дуглас. Разумеется, они наплели вам какую-нибудь чушь про бандитов и грабителей с большой дороги, но вас, с вашей проницательностью, не так-то легко обмануть. Вся эта история сразу показалась вам подозрительной. Я верно излагаю события?

– Допустим, вы правы.

– Я никогда не поверю, что вы не попытались докопаться до истинной причины столь странного визита и не вытянули из вашего сына некоторые подробности.

– Сожалею, сэр Ричард, – резко прервал его Говард, – но я ничем не могу быть вам полезен.

Возражение графа не произвело на Бредли никакого впечатления.

– Милорд, – фамильярно произнес он, – ваш неуверенный тон меня не убеждает. Я не сомневаюсь, что вам известно, где прячутся заговорщики.

– Сэр Ричард, – надменно проговорил Говард, – я предпочел бы не обсуждать больше эту тему.

Бредли снисходительно усмехнулся.

– Послушайте, дорогой граф, – продолжал генерал, не обращая внимания на попытки Говарда переменить разговор, – что вам до этих роялистов? Вы десять лет боролись с такими, как они, и я убежден, что при иных обстоятельствах вы без колебаний отдали бы их в руки правосудия.

– Да, сэр Ричард, до участи заговорщиков мне нет никакого дела, и при иных обстоятельствах я первый притащил бы их к эшафоту. Но я не вправе выдавать вам тайны моего сына, потому что они мне не принадлежат, – решительно заявил Говард.

– Однако Фрэнсис вам их выдал. Не так ли? – заметил Бредли.

Говард в негодовании вскочил с кресла и подошел к генералу.

– Вы оскорбляете меня, сэр! – с возмущением воскликнул он. – Как вы только могли подумать, что я соглашусь на донос?

– Воля ваша, милорд, – невозмутимо сказал Бредли, – но если вы откажетесь мне помочь, вам придется расстаться с надеждой увидеть Фрэнсиса адмиралом.

– Я смогу пережить эту потерю.

– Возможно, – равнодушно бросил генерал, – но я не уверен, что вы так же легко переживете потерю единственного сына.

Удар Бредли достиг цели: Говард вздрогнул и отступил от генерала.

– Мне тяжело торговаться, когда на чашу весов положена жизнь моего сына, – подавленным голосом проговорил граф, – но я не желаю, чтобы она покупалась ценой предательства.

– Не горячитесь, милорд, – прервал его Бредли. – Разве можно назвать предательством выдачу государственных преступников?

– Я не узнаю вас, сэр, – возмутился Говард. – Вы разговариваете со мной не как друг, а как полицейский с арестованным.

– Что поделать? – вздохнул генерал. – Вы упорно не хотите меня понять, а я не могу допустить, чтобы из-за вашей неоправданной слабости граф Риверс снова ускользнул из моих рук. Иногда обстоятельства вынуждают нас поступиться некоторыми принципами, и я бы на вашем месте отбросил дурацкие предрассудки.

Говард колебался, боясь сказать то последнее “нет”, которое неминуемо вынесет Фрэнсису суровый приговор.

– Я не вправе использовать признание Фрэнсиса, – нерешительно произнес граф. – У него сильный жар, и он проговорился случайно, не сознавая, что делает.

– Фрэнк взял с вас обещание молчать?

– Нет.

– Тогда что же мешает вам помочь мне арестовать заговорщиков, помочь вашему сыну, который, я уверен, не столь уж и виноват, чтобы кончить жизнь на эшафоте из-за знакомства с негодяем Риверсом?

– Нет, генерал, – покачал головой хозяин Говард-Холла.

– Решайте, у меня мало времени.

– Мой сын проклянет меня!

– Он не узнает об этом, – пообещал Бредли. – И вспомните, милорд, что вам приходилось вытягивать из людей нужные сведения и более жестокими способами.

Последний довод поставил точку в убедительной проповеди Бредли. Сэр Ричард одержал моральную победу над обычно решительным и непреклонным Говардом.

– Что вы хотите знать? – спросил граф.

– Только одно: куда поехали заговорщики?

Граф отвернулся к окну, боясь столкнуться с проницательным взглядом Бредли, и тихо проговорил:

– В Рутерфорд.

– Как вы сказали? – воскликнул Бредли. – В Рутерфорд?

– Да.

– Странно, – задумчиво произнес Бредли. – Неужели и герцог Рутерфорд замешан в этом чёртовом заговоре?

– Эти подробности, сэр Ричард, вам придется выяснять самому, – раздраженно ответил Говард.

– Признаюсь вам, герцога я не подозревал, – нахмурился Бредли. – Насколько мне известно после гибели отца Рутерфорд не вмешивался в роялистские интриги. Впрочем, я могу и ошибаться. Убеждения не меняют, как старые перчатки. Как вы думаете, милорд?

– Я плохо знаю герцога Рутерфорда.

– Я тоже. Но теперь придется познакомиться с ним поближе.

– А что будет с моим сыном? – с беспокойством спросил Говард.

– Я не бросаю слов на ветер, – ответил Бредли, – и сделаю все, чтобы избавить Фрэнсиса от суда. Конечно, если его приятели не проболтаются перед трибуналом. Хотя я не думаю, что они станут давать показания против своего сообщника. Как бы там ни было, эти джентльмены – люди чести. Что касается вас, милорд, вы должны продержать Фрэнсиса в постели как можно дольше и ни при каких обстоятельствах не говорите ему об аресте его друзей.

– Фрэнсис все равно узнает об этом.

– В наших интересах, чтобы Фрэнсис узнал эту новость тогда, когда все уже будет кончено, – сказал Бредли. – А пока прощайте, граф. Надеюсь, через час я буду возвращаться мимо вашего поместья в изысканном обществе высокородных роялистов.

Говард натянуто улыбнулся и пожал на прощанье руку генерала. Ему не оставалось ничего другого, как принять условия игры, навязанной сэром Ричардом, но здравый смысл осуждал его поспешное откровение с генералом как жестокую роковую ошибку.

Бредли догадывался о мучительных сомнениях Говарда. Он и сам испытывал нечто похожее на угрызения совести, хотя и не раскаивался за свою бездушную настойчивость, с которой он вырвал признание у товарища по оружию.

Покидая Говард-Холл, Бредли оглянулся на замок: в освещенном окне темнел одинокий силуэт графа.

Проскакав в сторону Рутерфордского поместья около двух миль, Бредли подозвал к себе капитана Уолтера и отстал на несколько ярдов от отряда драгун, чтобы никто из посторонних не услышал их беседу.

– Капитан, – обратился Бредли к офицеру, – кто-нибудь из солдат узнал Фрэнсиса Говарда среди заговорщиков?

– Сомневаюсь, – ответил Уолтер. – В доме Монтегю и на улице Ювелиров было довольно темно, и узнать Фрэнсиса мог только тот, кто был с ним хорошо знаком.

– Вы не упоминали имя Говарда при солдатах?

– Я отдавал приказы, не называя никаких имен.

– А при Мейсоне?

– Конечно, нет. С какой стати я делился бы с ним своими соображениями?

– Хорошо, Уолтер, вы умеете хранить тайны, и я думаю, вам будет нетрудно выполнить мою просьбу.

– Я слушаю, сэр.

– Капитан, – начал Бредли доверительным тоном, – никто не должен знать о том, что Фрэнсис Говард был в доме Монтегю вместе с заговорщиками. Никто. Включая следователей и членов суда.

– Почему? – удивился Уолтер.

– К сожалению, капитан, я не могу сейчас объяснить вам причину моей просьбы. Я могу только просить вас оказать мне такую услугу и надеюсь на вашу помощь.

Уолтер на минуту задумался.

– Простите, сэр. – проговорил он после короткой паузы, – но вы ставите меня в очень неловкое положение. С одной стороны, у меня нет повода желать Фрэнсису Говарду зла, но с другой – я обязан выполнить свой долг. Если дело дойдет до суда, а я почти уверен, что так и будет, мне придется давать показания, и я не вправе отказывать трибуналу.

– Вы расскажите все, что видели. Я прошу вас только не упоминать имя Говарда. Допустим, вы его не узнали.

– А если поинтересуются, где четвертый заговорщик? Все мои солдаты знают, что их было четверо.

– Четвертого заговорщика мы не нашли.

– Но это не так, сэр.

– Предположим, что это так, – медленно проговорил Бредли и тихо добавил: – Согласитесь, Уолтер, лучше упустить одного, чем всех четверых.

– Да, сэр, – кивнул капитан, – но пока мы никого еще не арестовали.

– Мы арестуем роялистов через полчаса.

– Где же, сэр? – удивился офицер.

– В Рутерфорде, – ответил Бредли.

– Вы уверены, что они там?

– Уверен, капитан, совершенно уверен и хочу вам признаться, что эта мысль вряд ли пришла бы мне в голову, если бы для начала я не заехал в Говард-Холл.

Капитан Уолтер был далеко не глуп и сразу догадался о скрытом в словах Бредли намеке.

– Я понял вас, сэр, – сказал офицер, сочтя за благо согласиться с командиром без лишних дискуссий.

– Рад, что не ошибся в вас, капитан, – оживился Бредли. – В ближайшие дни я собирался подписать приказ о вашем повышении. Вы заслужили майорскую вакансию, и я надеюсь, вы меня не разочаруете.

Заманчивое обещание Бредли задело тонкие струны коварного честолюбия, живущего в большинстве людей, и подстегнуло сговорчивость Уолтера.

– Ваша просьба – для меня закон, – воскликнул офицер. – Даю вам слово дворянина, что сделаю все, как вы мне прикажите.

– Благодарю вас, капитан, – дружеским тоном проговорил Бредли.

Уолтер почтительно склонил голову. Он был честным и неподкупным офицером, но уважение к Бредли, граничащее с поклонением, и обещанный майорский чин, которого он, бедный офицер, добивался уже многие годы, пробили брешь в его строгих моральных устоях.

Он не смог отказать Бредли и дал ему слово. А слово капитана Уолтера было нерушимо.

Глава 5. Замок Рутерфорд

– Это Рутерфорд! – Капитан Уолтер указал на высокие башни старого замка, взметнувшие тонкие, длинные шпили в темноту вечернего неба.

Окруженный развалинами крепостной стены, замок возвышался неприступной и величественной громадой, напоминая о былом могуществе древнего рода герцогов Рутерфордских.

За долгие четыре столетия своего существования Рутерфорд отразил десятки вражеских набегов, штурмов и осад. Бурные годы феодальных междоусобиц, гражданских войн и религиозных смут оставили на его стенах глубокие незажившие раны. Они зияли на старых камнях немым свидетельством доблестной славы Рутерфорда, ни разу не склонившего перед врагами знамя своего величия. Пронеся через века гордое, неукротимое достоинство, старинный красавец замок вызывал благоговейное уважение, подобно героическим легендам шотландских гор.

В начале 1619 года владелец Рутерфорда – шестой герцог Рутерфордский, лорд Генри Дарвел, – погиб от руки наемного убийцы, подосланного к нему одним из его политических противников. Родовые поместья унаследовал единственный сын герцога двадцатитрехлетний лорд Элджернон Дарвел.

Лорд Элджернон жил в Лондоне. Он уехал туда совсем юным и обосновался при дворе короля Иакова I, который покровительствовал семье Рутерфордов.

В столице молодой человек быстро снискал себе репутацию отчаянного храбреца, неутомимого искателя приключений и безупречного кавалера.

За четыре месяца до трагической гибели отца он женился на известной красавице Элизабет Флеминг. Руки этой очаровательной леди домогались многие знатные джентльмены, чьи денежные состояния могли легко затмить доходы юного наследника герцога Рутерфордского. Но мало кто из них мог превзойти его в остроумии, храбрости и мужском обаянии, и прекрасная Элизабет предпочла лорда Элджернона всем иным кандидатам в женихи.

Получив большое отцовское наследство, новый герцог Рутерфорд купил в Лондоне дом, поражающий красотой архитектуры и великолепием внутреннего убранства. Жизнь молодой герцогской четы соперничала в роскоши с богатейшими фамилиями Англии, и лорд Элджернон больше не помышлял о возвращении в родовой замок, предпочитая блеск и суету столицы грустному прозябанию в провинциальной глуши.

Двадцать три года прожили супруги Рутерфорд в ореоле безоблачного счастья. Небо благословило их брак рождением троих прекрасных детей – сыновей Эдвина и Дэвида и очаровательной дочери Делии. Но, по жестокому закону переменчивой судьбы, никакое счастье не бывает вечным, и начавшаяся в 1642 году гражданская война круто изменила жизнь герцогской семьи.

В январе 1642 года король Карл I покинул мятежную столицу и выехал на север Англии, призывая под свое знамя преданных сторонников короны.

Рутерфорды, не питавшие никаких симпатий к парламентской оппозиции, последовали примеру монарха и оставили Лондон. Супруги решили на время удалиться в родовой замок, надеясь в деревенской тиши пережить сотрясающие Англию политические бури.

Но надеждам на скорое возвращение к прежней счастливой жизни так и не суждено было сбыться. События неумолимо неслись к роковой развязке.

22 августа 1642 года Карл I приказал поднять в Ноттингеме королевский штандарт, официально объявляя войну непокорному парламенту.

Убежденный роялист герцог Элджернон Рутерфорд и его старший сын Эдвин немедленно отправились в армию короля. Для семьи Рутерфордов, впервые разлученной непреодолимыми обстоятельствами, потянулись тревожные будни кровопролитной гражданской войны.

Долгих два года леди Рутерфорд жила в постоянном страхе за мужа и сына. Целые дни она проводила в молитвах, прося Бога сохранить жизнь дорогих ей людей, но страстные мольбы несчастной женщины не оградили ее дом от рокового удара.

В июле 1644 года, после битвы при Марстон-Муре, в ворота Рутерфорда постучался незнакомый офицер королевской армии. Он протянул герцогине письмо, запечатанное личной печатью его королевского величества.

Дрожащими от волнения руками леди Рутерфорд развернула лист бумаги. Строчки слились в единую черную полосу и поплыли перед ее глазами: король лично извещал герцогиню о гибели при Марстон-Муре герцога Элджернона Рутерфорда.

Смерть мужа стала ужасным потрясением для леди Рутерфорд. Тяжелое несчастье безжалостно надломило здоровье хрупкой женщины и обрекло ее на медленное угасание.

Тем временем старший сын леди Рутерфорд – теперь уже новый герцог Рутерфордский, Эдвин, – находился в армии роялистов.

Герцогиня писала ему трогательные письма, орошенные материнскими слезами. Ее мучили предчувствия близкого конца, и она умоляла сына вернуться домой и позаботиться о младшем брате и сестре.

Эдвин был любящим и нежным сыном. Но он воспринял жалобы герцогини как материнскую уловку оградить сына от опасностей войны. Эдвин принял твердое решение до конца выполнить свой долг и остался в армии короля.

Не прошло и года, как молодой герцог глубокого раскаялся в своих опрометчивых суждениях. Леди Рутерфорд не смогла пережить гибель любимого мужа и скончалась незадолго до кровопролитного сражения при Нейзби. Эдвин получил это известие в военном лагере и едва успел к погребению герцогини.

В замке его встретили четырнадцатилетний брат Дэвид и восьмилетняя сестра Делия. Убитые внезапным и непоправимым горем, они казались Эдвину совершенно беззащитными и жалкими.

Когда через день после похорон матери герцог уезжал из Рутерфорда, прощание с Дэвидом и Делией превратилось в мучительную сцену. Юный Дэвид, который все время сохранял удивительную выдержку и старался выглядеть настоящим мужчиной, не смог больше сдерживать чувства, слушая рыдания сестры. Дэвид и Делия умоляли брата не покидать их в таком несчастье, и Эдвину стоило больших страданий оторвать детей от своей груди.

Всю обратную дорогу в военный лагерь перед глазами герцога стояли заплаканные лица сестры и брата. Он представил, какая непростая жизнь ждет их в будущем, если с ним что-нибудь случится, и они лишатся единственного близкого родственника и покровителя. Вспомнив письма матери, Эдвин дал себе слово выполнить ее последнюю просьбу и оставить ради Делии и Дэвида военную службу, если ему будет суждено уцелеть в предстоящем сражении.

Бог внял молитвам герцога Рутерфорда и пощадил его молодую жизнь, но путь домой оказался совсем не таким коротким и простым, как рисовал его Эдвин в своих мечтах.

В битве при Нейзби армия Карла I была наголову разбита парламентскими войсками. Решающее сражений первой гражданской войны стало последним сражением для пяти тысяч сторонников короля, павших от рук своих соотечественников.

Герцогу Рутерфорду пришлось сполна испить горечь жестокого поражения. Волей коварного случая, раненый, Эдвин попал в плен, и наскоро собранный трибунал “круглоголовых” приговорил королевского офицера к смерти.

Главным предлогом для столь сурового приговора послужило письмо герцога, найденное “круглоголовыми” в секретной переписке Карла I. В нем Эдвин благодарил короля за участие, которое Карл I всегда принимал в семье Рутерфордов, и выражал согласие отправиться в Испанию для выполнения секретной миссии его королевского величества.

В этом злосчастном письме герцог позволил себе несколько неосторожных “оскорбительных” выпадов в адрес “круглоголовых”, что привело в ярость джентльменов из трибунала. Не получив от герцога вразумительного разъяснения сути упомянутой “секретной миссии”, они сочли сей предлог как нельзя более удобным, чтобы избавиться от ненавистного роялиста.

Правдолюбивые судьи поднапрягли немного свою ограниченную фантазию и, решив, что речь идет не о чем ином, как о сговоре с враждебной Испанией, обвинили герцога Рутерфорда в государственной измене.

Вина Эдвина усугублялась еще и тем, что он принадлежал к семье католического вероисповедания. По разумению пуританских офицеров, это было не меньшим преступлением, чем участие в войне на стороне короля, и члены трибунала вынесли герцогу смертный приговор с твердой уверенностью в богоугодности своего решения.

Несомненно, приговор был бы приведен в исполнение без всякого промедления. Репутация ревностного приверженца и любимца короля не давала Эдвину повода рассчитывать на снисхождение, но за герцога неожиданно вступились влиятельные аристократы из числа сторонников парламента. Они не могли допустить гнусной расправы над представителем одного из самых знатных родов страны по весьма сомнительному обвинению и добились помилования герцога Рутерфорда.

Эдвина отпустили на свободу. Он вернулся в родовое поместье и посвятил свою жизнь заботам о брате и сестре.

В 1648 году, после трех лет хрупкого затишья, в стране вновь вспыхнули роялистские мятежи, положив начало второй гражданской войне.

Герцог Рутерфорд отказался вступить в армию роялистов, но пожертвовал на нужды восставших значительные суммы денег, вырученные от продажи части родовых земель и фамильного серебра.

Исход второй гражданской войны был решен 17 августа 1648 года. В сражении у Престона войска Кромвеля разгромили главную ударную силу роялистов – шотландскую армию под командованием герцога Гамильтона. Карл I бежал на остров Уайт, но был задержан верными парламенту властями острова и заключен под стражу.

После решения парламента о привлечении Карла I к суду, герцог Рутерфорд вступил в заговор с целью освобождения короля из плена. Однако все попытки роялистов вырвать Карла из рук врагов оказались напрасными.

Морозный день 30 января 1649 года стал самым трагическим днем для сторонников короля. Англию облетела невероятная новость. Это было известие о казни Карла I.

Герцог Рутерфорд воспринял смерть короля как смерть близкого человека. Карл много лет был дружен с его отцом и относился к Эдвину с искренней теплотой. Герцог считал своим долгом отплатить королю за его покровительство и помочь его сыну – принцу Уэльскому Карлу – взойти на престол Англии.

Но, разгромленные в сражениях, уничтоженные морально казнью монарха, разоренные конфискациями, роялисты были не в силах вновь выступить с оружием в руках против доблестных войск парламента. Чтобы оправиться от поражения и уничтожить ненавистный режим, роялистам требовалось время. Но время их триумфа было еще далеко.

Под мрачной тенью гражданской войны проходили безрадостные дни, недели, месяцы…

Делия и Дэвид повзрослели и любили Эдвина как отца.

Дэвид учился в университете и был равнодушен к политике. Начитавшись античных авторов, воспевающих подвиги великого Рима времен Республики, он склонялся к республиканским убеждениям и не горел желанием принести себя в жертву честолюбивым амбициям незнакомого претендента на престол.

У юного Дэвида была иная страсть – он мечтал о море, кораблях и дальних путешествиях. Едва достигнув семнадцати лет, он упросил Эдвина выхлопотать ему офицерский патент, и новоиспеченный моряк покинул старый Рутерфорд.

После отъезда Дэвида единственной заботой герцога Эдвина стала сестра Делия. Она обещала вырасти настоящей красавицей, и в недалеком будущем Эдвин надеялся подыскать ей достойную партию.

Тем временем в стране начал раскручиваться очередной виток гражданской войны.

Сын казненного Карла I, провозглашенный в Шотландии королем под именем Карла II, во всеуслышание заявил о своих намерениях вернуть себе отцовский престол. Его притязания на английскую корону нашли поддержку среди шотландских роялистов и пресвитериан. На защиту интересов Карла II встали шотландские войска под командованием опытного полководца Тридцатилетней войны Дэвида Лесли.

Но попытки Карла II занять английский трон, опираясь на шотландское оружие, закончились столь же бесславно, как царствование его отца. 3 сентября 1651 года в битве при Вустере роковое невезение Стюартов вновь разбивается о счастливую звезду Оливера Кромвеля.

Сокрушительный разгром Карла II при Вустере положил конец жестоким сражениям многолетней войны роялистов и сторонников парламента. Силы роялистов были на исходе. Им оставалось только ждать, пока судьба не отвернется от генерала Кромвеля, и уповать на один из тех случаев, которые так неожиданно приводят к смене правителя.

Однако благородные джентльмены не были столь наивными, чтобы сидеть в бездействии и, подобно чувствительной девице, надеяться на внезапную милость капризной Фортуны. Они прекрасно знали, что роковые для монархов случайности, как правило, являются не столь перстом Божьим, сколько творением рук человеческих. Спрятав до поры до времени свои рыцарские мечи в ножны, роялисты спустились в темный лабиринт тайных заговоров и интриг.

Но никакие роялистские происки не помешали Оливеру Кромвелю установить единоличную власть и безжалостно расправиться со своими врагами. Мечты многих заговорщиков о реставрации королевской власти погасли во мраке сырых тюремных стен.

Ненавистный генералу Бредли граф Риверс был одним из тех удачливых роялистов, кто, будучи замешанным в нескольких заговорах, смог избежать ареста. Его логический ум, рассудительность и способность предвидеть последствия своих решений помогали ему усыплять бдительность кромвельских шпионов и ловко уходить от их преследований.

Но на этот раз сэр Ричард Бредли сильно ошибался, полагая, что главой заговора является неуловимый граф. В раскрытой Мейсоном роялистской интриге Риверс был всего лишь посредником между роялистами, находящимися в эмиграции вместе с Карлом II, и сторонниками короля в Англии, а роль главы заговора предназначалась герцогу Рутерфорду. Риверс должен был вовлечь герцога в это опасное предприятие и, в качестве убедительного аргумента, вез ему собственноручное письмо короля.

Осыпав герцога лестными комплиментами в адрес его ума, смелости и прочил достоинств, Карл II просил Рутерфорда возложить на себя тяжкое бремя главы заговора и взяться за осуществление рискованного плана.

Герцог Рутерфорд принадлежал к тем немногим безупречно честным дворянам, в чьей верности Карл Стюарт мог не сомневаться. Дав однажды слово, герцог не изменял ему даже под угрозой смертельной опасности и свято хранил вверенные ему тайны.

Карл II был убежден, что Риверс сумеет затянуть герцога в опасную авантюру, и надеялся, что репутация лояльного к властям джентльмена поможет Рутерфорду привести в исполнение дерзкий замысел роялистов. Но злой рок в который раз беспощадно разрушил надежды неудачливого короля.

Герцог узнал о заговоре только тогда, когда этот заговор был уже раскрыт и граф Риверс и его сообщники постучались в ворота Рутерфорда, спасаясь от погони.

Что касается королевского письма, то герцог его так и не получил. Письмо Карла II было зашито в подкладке плаща графа Риверса, а этот плащ остался в доме Монтегю. Граф забыл его в кабинете сэра Кларенса, когда бежал от драгун Уолтера.

Монтегю и Дуглас не подозревали о существовании королевского письма, и граф Риверс ничего не сказал друзьям о забытом плаще. Он надеялся, что простой серый плащ, небрежно брошенный на спинку кресла, не привлечет внимания полицейских агентов и послание Карла II не попадет в их руки. Но даже если бы граф Риверс обладал даром предвидения и знал, какую роковую роль сыграет злосчастное письмо в судьбе герцога Рутерфорда, он уже не смог бы предотвратить грядущие события. Удача повернулась спиной к неуловимому графу, и печальный конец приближался к нему в лице его злейшего врага генерала Ричарда Бредли.

Подъехав к замку герцога Рутерфорда, сэр Ричард окинул его внимательным взглядом бывалого офицера и с сожалением покачал головой.

Десять лет назад судьба уже сталкивала его с герцогом при похожих обстоятельствах, и с этой встречей у генерала были связаны тяжелые воспоминания. Вопреки своим политическим симпатиям и убеждениям Бредли уважал Рутерфорда за храбрость и благородство и ругал себя за то, что лично отправился за роялистами в замок герцога, поддавшись юношескому азарту погони. Следовало бы послать одного капитана Уолтера с драгунами, а теперь после весьма деликатной беседы с графом Говардом, Бредли предстояли столь же неприятные переговоры с герцогом Рутерфордом.

Сэр Ричард был бы не прочь вернуться в Оксфорд и избавить себя от полицейской миссии ареста заговорщиков. Он приказал отряду остановиться и обратился к Уолтеру.

– Надеюсь, капитан, – строго проговорил Бредли, – вы не повторите своей ошибки и не позволите заговорщикам сбежать.

– Я обещаю, сэр, что у вас не будет причин для подобных упреков, – ответил Уолтер.

– Прекрасно, – кивнул сэр Ричард. – К счастью, замок хорошо просматривается со всех сторон, и никто не сможет покинуть его незамеченным, если только заговорщики не воспользуются каким-нибудь потайным ходом.

– Да, сэр, – сказал капитан, – но если они начнут отстреливаться, нам не удастся взять Рутерфорд приступом. У нас слишком мало людей.

– Не думаю, чтобы им пришла в голову такая глупость, – усмехнулся Бредли. – У заговорщиков богатый военный опыт, и они понимают, что через час я могу привести сюда столько солдат, сколько нужно для того, чтобы спалить Рутерфорд со всем его жалким гарнизоном. Нет, Уолтер, до осады дело не дойдет, а пока попробуйте вступить с ними в переговоры.

– Не уверен, что сумею убедить их сдаться, – покачал головой офицер.

– Постарайтесь, капитан, – приказал Бредли. – Вы всегда были превосходным парламентером.

Уолтер усмехнулся про себя недоверчивой усмешкой и подъехал к главным воротам Рутерфорда.

В окнах замка на втором этаже горел яркий свет. Его обитатели, вероятно, еще не заметили непрошенных гостей. Густая темнота скрывала драгун, а сырая земля приглушала стук копыт.

Капитан Уолтер спешился и громко постучал в ворота.

Во дворе послышались неторопливые шаги. Потом щелкнуло дверное окошко, и за решеткой показалось лицо старого привратника. Он испуганно разглядывал мундир Уолтера, предчувствуя недоброе в этом позднем визите.

– Доложи своему господину, – решительно произнес офицер, – что с ним желает говорить капитан Уолтер. Надеюсь, милорд герцог согласится уделить мне несколько минут своего времени.

– Соблаговолите подождать, сэр, – ответил лакей, поспешно закрывая дверное окошко.

Через несколько минут окно вновь открылось, и Уолтер увидел привратника.

– Милорд герцог примет вас, сэр, – сказал слуга, – но прежде он хотел бы узнать цель вашего визита.

– Что?! – воскликнул Уолтер. – Мне устраивают здесь допрос? Ты сказал своему хозяину, что я не один, а с драгунами?

– Да, сэр.

– Тогда возвращайся и передай милорду, что я приношу его светлости глубочайшие извинения, но мне придется забыть о вежливости и войти в дом без согласия хозяина. Если герцог соблаговолит мне ответить, я хотел бы услышать его ответ из уст графа Риверса, который, как мне доподлинно известно, находится в замке.

Привратник удалился, а Уолтер, не уверенный, какого рода отповедь ему придется услышать, предусмотрительно отошел от ворот и укрылся за каменной стеной.

Ждать пришлось довольно долго, и капитан стал подумывать, не начать ли ему решительные действия, но за воротами снова послышались шаги, которые, судя по звону шпор, принадлежали не привратнику.

– Вы желали говорить со мной? – раздался за дверью спокойный молодой голос.

– Странный вопрос, милорд Риверс, – ответил Уолтер, узнав голос графа. – Я бы нарушил свой долг, если бы поступил иначе. Ваша личность вызывает у властей особый интерес, и вам это известно не хуже, чем мне. Но речь сейчас не только о вас. Требования, которые я хочу вам предъявить, касаются и ваших сообщников.

– Что вам угодно, капитан? – спросил Риверс.

– Я предлагаю вашей компании добровольно сдаться, – напрямик заявил Уолтер.

– Странная самонадеянность, – усмехнулся Риверс.

– Послушайте, милорд, – сказал Уолтер, резко меняя изысканную учтивость на полицейский тон, – ваша участь уже решена, и какой бы выход вы ни избрали, он приведет вас к одному концу. Но помилуйте, зачем же тащить за собой на плаху и своих друзей, у которых, может быть, еще есть шансы выбраться из этой скверной истории?

– Если вы так радеете за моих друзей, арестуйте меня одного, – предложил Риверс.

– Не упрощайте дело, граф, – возразил капитан. – Нам еще нужно разобраться, кто отправил на тот свет лейтенанта Джонсона.

– Это я стрелял в офицера, – после короткой паузы ответил Риверс.

– Понимаю! – усмехнулся Уолтер. – Чего не сделаешь ради друзей! Но позвольте мне усомниться в вашем признании. У вас уже есть один смертный приговор, и второй, разумеется, ничего существенного не изменит. У человека всего одна голова, и дважды ее не отрубишь.

– Но если я вам признаюсь в преступлении, какие доказательства вам еще нужны?

– Милорд, я не намерен препираться с вами через закрытую дверь, – сказал Уолтер. – Ваше дело – безоговорочно выполнить мои требования. И хочу вас предупредить: мы не позволим вам уйти, как это случилось в Оксфорде, даже если нам придется взять Рутерфорд штурмом. Но после вооруженного сопротивления дело примет иной оборот, и я сомневаюсь, что кто-нибудь из вашей компании избежит печальной участи. Надеюсь, господа роялисты слышат меня? – повышая голос, произнес капитан. – Что же, посоветуйтесь с ними. Я дам вам время. Ну… скажем, четверть часа. А потом пеняйте на себя: замок окружен.

Риверс опустил пистолет, который он держал наготове во время переговоров с Уолтером, и направился к замку.

Монтегю, Дуглас и герцог Рутерфорд ждали его у входа.

Узнав о приезде драгун, они вышли во двор вместе в Риверсом и, как верно подметил Уолтер, не пропустили ни одного слова.

– Вы все слышали? – спросил Риверс.

Молодые люди кивнули.

– В замке есть подземный ход? – поинтересовался Монтегю.

– Был, – ответил герцог Рутерфорд, – но им не пользовались со времен Эдуарда Шестого, и он пришел в негодность.

– Может быть, нам попытаться? – предложил Монтегю.

– Это невозможно, – возразил герцог. – Галерея залита водой, и там, где раньше был выход, теперь болото.

Монтегю потрепал по шее любимую собаку Рутерфорда – огромного черного дога, который ласкался к своему хозяину, и тихо присвистнул.

– Не скажу, что предложение капитана Уолтера мне по душе, – произнес он, – но, честное слово, в голову не приходит ничего лучшего. Мы не можем злоупотреблять гостеприимством герцога и превращать его замок в осажденную крепость.

– Не беспокойтесь за меня, Монтегю, – проговорил герцог. – Я не предам людей, которых принял в своем доме. Если Уолтер попытается ворваться в замок силой, я прикажу раздать оружие моим людям.

– И много у вас слуг, которые умеют стрелять? – спросил Монтегю, для которого мысль о добровольной капитуляции была страшнее, чем мысль о смерти.

– Опомнитесь! – воскликнул Аллан Дуглас. – О каком сопротивлении может идти речь! Пусть мы и продержимся несколько часов, но в конце концов добьемся только того, что погубим герцога и его близких.

– Я без колебаний разделю вашу участь, – ответил Рутерфорд.

– Не сомневаюсь в вашем мужестве, милорд, – перебил его Дуглас, – но в замке ваша сестра, леди Делия. Ради Бога, подумайте о ней!

– Делия поймет меня и не осудит…

– Хватит споров, – отрезал Дуглас. – За все мои поступки я волен расплачиваться только моей жизнью и ничьей другой. Я сдамся драгунам, каким бы ни было ваше решение.

– Аминь, – уныло заключил Монтегю, засовывая за пояс пистолет. – На сей раз наша карта бита. Нелегко признаться, но мы проиграли. Прикажите открыть ворота.

– Да, прикажите открыть ворота, милорд, – поддержал Монтегю граф Риверс.

– Подумайте, граф… – начал герцог.

– Мы уже приняли решение, – твердо произнес Риверс.

Эдвин Рутерфорд внимательно посмотрел на роялистов: Монтегю и Дуглас кивнули, выражая согласие со словами Риверса. Герцог понял, что дальнейшие уговоры будут совершенно бесполезными.

– Вернемся в дом, – тихо предложил он. – Слишком большая честь для этих господ встречать их у порога.

С тяжелым чувством обреченности молодые люди вернулись в замок, который они покинули по вине капитана Уолтера.

Сам капитан терпеливо ожидал за воротами Рутерфорда окончания роялистского совета. Он был уверен в благополучном исходе своих переговоров и даже не засек время, предоставленное им заговорщикам. Догадываясь, что четверть часа уже истекла, капитан великодушно накинул еще несколько минут, ощущая себя победителем на поле боя.

Наконец загремел тяжелый засов, и ворота замка открылись. Уолтер и Бредли въехали во двор. Навстречу им вышел хорошо одетый молодой человек в сопровождении двух лакеев. Это был управляющий герцога сэр Бернард Гейдж.

– Его светлость герцог Рутерфорд приказал передать вам, что ваши условия приняты, – провозгласил он надменным тоном герольда, объявляющего войну враждебному государю.

– Прекрасно, – улыбнулся Бредли.

Он спешился, взял с собой пятерых драгун и вместе с капитаном Уолтером последовал за Гейджем.

– Может быть, нам следовало бы взять еще солдат? – спросил Уолтер, держа руку на эфесе шпаги.

– Нет, – возразил Бредли, – они не для того открыли нам двери, чтобы спустить нас с лестницы. Герцог Рутерфорд – сама учтивость, и вы в этом сейчас убедитесь.

– Возможно, – кивнул Уолтер, – но мне внушает опасение этот сумасшедший Монтегю.

– К счастью, Монтегю здесь не хозяин, – сказал Бредли, поднимаясь по лестнице.

Глава 6. Арест

Бернард Гейдж проводил офицеров в большую гостиную замка, где их ждали заговорщики и хозяин замка, герцог Рутерфорд, высокий, красивый мужчина тридцати четырех лет с надменным выражением аристократического лица.

Своим равнодушным, даже беспечным видом роялисты старались показать, что неприятная история, в которую они попали, не может лишить их завидного самообладания.

Подобная инсценировка не представляла труда для людей, многие годы живших под угрозой смерти, но генерал Бредли был достаточно проницательным, чтобы его мог обмануть этот незатейливый спектакль. По его лицу скользнула вызывающая усмешка.

– Здесь такое высокородное общество, что я, право, теряюсь, – с нескрываемой иронией сказал он. – Мое почтение, джентльмены.

– Кто бы мог подумать! – в том ему ответил Риверс. – Сам генерал Бредли оказал нам честь и собственной персоной отправился за нами в погоню. Не ожидал, что вы так высоко нас цените.

– Вас, Риверс, я ценю ровно столько, сколько, на мой взгляд, вы стоите, – проговорил сэр Ричард. – Но после того, как вы вернулись из Голландии, ваша цена резко пошла вниз. Никогда не думал, что вы, с вашим редким умением водить полицию за нос, совершите такую непростительную оплошность. Впрочем, если вы уж ступили на английскую землю, я чрезвычайно рад нашей встрече.

Риверс натянуто улыбнулся.

– Не спешите радоваться, генерал, – произнес он.

– А что же меня может огорчить? – спросил Бредли. – Неужели вы еще надеетесь ускользнуть от правосудия?

– Все возможно, – пожал плечами Риверс.

– Только не ваш побег. Будьте уверены, на сей раз я позабочусь о том, чтобы вы не сбежали.

– Вы слишком рано упиваетесь своей победой, – вмешался Монтегю. – Но недалек тот день, когда вам придется позаботиться о своей грешной душе.

– Сейчас речь не о моих грехах, а о ваших, – повернулся к нему Бредли. – И что касается вас, сэр Кларенс, вы меня нисколько не удивили. Я не сомневался, что рано или поздно вы плохо кончите.

– Не вам меня судить, – возразил Монтегю.

– Как знать, сэр Кларенс.

– Представляю, с какой радостью вы отправили бы меня на эшафот.

– Не в моих правилах расправляться со своими врагами руками палача, – сказал Бредли, – но вы получите то, что заслужили.

– Какая трогательная забота о справедливости! – дерзко рассмеялся Монтегю. – Можно подумать, вы честный джентльмен, а не изменник, подло предавший своего короля!

Оскорбительные слова молодого человека вызвали у генерала вспышку ярости, но он сдержался и ничем не выдал волнения.

– Охладите свой пыл, Монтегю, – спокойно проговорил он. – Если вы хотите затеять со мной ссору, то напрасно тратите время. Ваш вызов несколько запоздал.

Аллан Дуглас, самый рассудительный и хладнокровный среди роялистов, подошел к Монтегю и встал между ним и Бредли.

– Успокойся, Кларенс, – обратился он к молодому человеку, видя, что вспыльчивый Монтегю начинает терять выдержку. – Генерал только и ждет, чтобы мы совершили какую-нибудь ошибку и дали ему повод расправиться с нами без суда.

– Ты еще надеешься на какой-то суд? – усмехнулся Монтегю. – Право, Аллан, ты меня удивляешь. Лично я предпочел бы встать перед строем солдат у стены Рутерфорда, чем испытать на себе издевательскую процедуру суда “круглоголовых”.

Он похлопал Дугласа по плечу с фамильярностью старого друга и, отойдя к окну, присел на подоконник, сделав вид, что больше не интересуется тем, что происходит в гостиной.

Бредли и Аллан Дуглас остались лицом к лицу. Пристальный взгляд генерала смерил молодого шотландца с головы до ног.

– И вы здесь, Дуглас? – высокомерно проговорил Бредли. – А я всю дорогу ломал голову, думал, что еще за новая жертва попалась в сети Риверса. Но вас жертвой никак не назовешь. Вы человек умный и серьезный, и если что и делаете, то по своим убеждениям. Так позвольте мне поинтересоваться, какого черта занесло вас в Англию? Я могу еще понять графа Риверса – он, можно сказать, у себя дома. В трех милях отсюда его поместье, вернее, бывшее, так как за его преступления оно было у него конфисковано. Но вы, Дуглас? Вам показалось недостаточным подстрекать мятежников в Шотландии, и вы решили перебраться в Англию?

– В Англии лучше климат, сэр, – двусмысленно ответил Дуглас.

– Боюсь, как бы он не оказался губительным для вашего здоровья, – произнес Бредли и с наигранно-учтивой улыбкой обратился к заговорщикам: – Джентльмены, я понимаю, сейчас не лучшее время для прогулок, но я вынужден просить вас составить мне компанию до Оксфорда.

– Скажите точнее, до оксфордской тюрьмы, – вставил Монтегю.

– Вы как всегда догадливы, сэр Кларенс, – съязвил Бредли.

– Ваше приглашение относится ко всем нам? – поинтересовался Риверс.

– А разве кто-нибудь из присутствующих обладает неприкосновенностью посла? – с иронией спросил генерал.

– Я прошу за герцога Рутерфорда, – сказал Риверс. – Он ни в чем не виноват, и у вас нет причин для его ареста.

На лице Бредли отразилось чувство досады. Ему не хотелось при капитане Уолтере выяснять меру вины каждого из заговорщиков, но начало было положено, и Бредли поневоле пришлось ответить на заявление Риверса.

– Ни в чем не виноват? – переспросил он графа. – Вы ошибаетесь, сэр, милорд герцог знал, что вы приговорены за государственную измену к смертной казни и находитесь вне закона; он знал, что укрывательство таких преступников, как вы, является тяжким преступлением, но предоставил вам убежище.

– Нет, – возразил Риверс, – все было не совсем так.

– А как же? – удивился Бредли. – Сделайте одолжение, поясните.

– Мы… мы угрозами вынудили герцога впустить нас в замок, – неожиданно солгал Риверс, надеясь избавить Рутерфорда от ареста.

Но, по-видимому, Риверс недостаточно хорошо знал гордый характер герцога, и его попытка спасти хозяина замка вопреки всем благим намерениям сослужила Рутерфорду плохую службу. Бредли сразу оценил положение: он был знаком с герцогом куда меньше Риверса, но сумел понять его лучше графа и теперь с сочувствующим видом ждал, как Рутерфорд обличит себя в присутствии капитана Уолтера и драгун. Его предположение не замедлило оправдаться.

Герцог, до сих пор не принимавший участия во взаимных препирательствах генерала и заговорщиков, подошел к Риверсу и пожал ему руку.

– Благодарю вас, граф, – произнес Рутерфорд, – но я не хочу и не имею права перекладывать на вас свою вину. Господа, – обратился он к Бредли и Уолтеру, – надеюсь, вы согласитесь, что обстоятельства извиняют графа Риверса за его не совсем правдивое заявление.

Офицеры кивнули.

– Я не подвергался никаким угрозам со стороны этих джентльменов и по доброй воле предоставил им приют в моем доме.

– А, черт! – с досадой выругался Бредли, – Вас, милорд, я меньше всего хотел бы видеть в обществе этих роялистов. Я думал, вы сделали должные выводы из вашего прошлого.

– Я не испытываю стыда за мое прошлое, – возразил Рутерфорд.

– Один раз вы уже получили помилование от парламента. Сомневаюсь, что вам снова выпадет такая удача.

– Я готов ответить за все, что я делаю, – надменно сказал герцог.

– Жаль, очень жаль, милорд, – покачал головой Бредли. – Я всегда уважал вас за ваше мужество, невзирая на то, что в битве при Нейзби мы чуть было не перерезали друг другу горло. Я бы желал вам лучшей участи, но, похоже, я здесь бессилен. Вы чудом избежали эшафота, и это вас ничему не научило. Верно говорят, кому быть повешенным, тот не утонет. Однако мы заболтались, а путь до Оксфорда не близкий.

Молодые люди сдали оружие драгунам, набросили плащи и собрались последовать за офицерами, но тут дверь в гостиную внезапно распахнулась, и Бредли, шедший первым, едва не столкнулся с девушкой лет восемнадцати.

Она была одета в розовый батистовый пеньюар, прикрытый на плечах пестрой шелковой шалью, привезенной, вероятно, из Ливантии или Мавритании.

Окинув Бредли взволнованным, испуганным взглядом, девушка вбежала в гостиную и подошла к герцогу Рутерфорду.

– Что случилось, Делия? – воскликнул герцог. – Почему ты не спишь?

– Нет, Эд, – возразила девушка, – это я хочу спросить тебя: что случилось? Куда ты едешь?

– В Оксфорд.

– В такой час?

– Ты удивляешь меня! Разве я не могу поехать в город, когда мне захочется?

– Конечно, Эд, – ответила девушка, – но сейчас тебе этого не хочется.

– Делия, – с возмущением произнес герцог, – будь благоразумной, вернись в свою комнату. Ты видишь, друзья меня ждут.

– Неправда, – возразила девушка, упрямо тряхнув длинными светлыми волосами, в беспорядке рассыпавшимися по ее хрупким плечам, – эти люди тебе не друзья.

– Делия, как ты можешь? – прервал ее Эдвин.

– А драгуны, что торчат в нашем дворе, – это, надо думать, ваш почетный эскорт? – дерзко продолжала девушка.

– Прошу прощения, господа, – извинился Рутерфорд перед дворянами и отвел сестру в сторону. – Тебе не кажется, Делия, что ты совершенно забылась? – строго проговорил герцог. – Ты появляешься в таком виде перед посторонними мужчинами и устраиваешь неприличную сцену. Позволь мне самому решать свои дела.

– Я все слышала, Эд, – тихо сказала девушка.

– Как? – возмутился герцог. – Ты подслушивала за дверью?

– Да, подслушивала, – твердо проговорила Делия. – Меня разбудил шум во дворе. Я подошла к окну, увидела во дворе драгун и спустилась вниз.

– Зачем?

– Узнать, что случилось, и, представь себе, я слышала, как этот господин, – она указала на Бредли, – грозил вам эшафотом.

– Ошибаетесь, миледи, – вмешался генерал, – я никому ничем не грозил, а просто арестовал джентльменов.

– Это я тоже поняла, – продолжала Делия суровым тоном прокурора, неожиданным для столь хрупкого и нежного создания, – и возмущена вашим произволом.

– Почему произволом? – спросил Бредли, поддаваясь смелому обаянию девушки.

– Мой брат не виновен, – заявила Делия.

– Это решит суд, миледи.

– Суд? – воскликнула девушка, и ее красивые серые глаза метнули на Бредли гневный взгляд. – Какой суд, генерал? Ваш? Скажите лучше – ваша собственная воля, ваша прихоть, если угодно. Да и что же ждать другого, когда сам лорд-протектор благословил военное беззаконие. Каков господин, таковы и слуги!

– Делия! – одернул ее герцог, испуганный мятежными речами сестры.

Но девушка не обратила внимания на замечание брата. Она стояла с вызывающим видом, готовая бросить генералу очередную дерзость. Ее очаровательное, по-детски наивное личико сейчас выражало негодование и глубокую обиду.

– Леди Дарвел, – любезно произнес Бредли, – я преклоняюсь перед вашей смелостью и воспринимаю ваши резкие слова всего лишь как спорное мнение, не более. Но позвольте вам заметить: если вы думаете, что подобные суждения могут помочь вашему брату, вы глубоко ошибаетесь.

Делия не нашла, что возразить на разумный совет генерала, и стояла, нервно покусывая губы.

– Иди к себе, дорогая, – сказал ей Эдвин, заботливо укутывая сестру в шаль. – Здесь становится холодно, и ты можешь заболеть.

– Когда ты вернешься? – как обычно спросила Делия, хотя догадывалась, что Эдвин вряд ли сможет ответить на ее вопрос.

– Постарайся уснуть, Делия, – уклонился от прямого ответа герцог. – Завтра утром тебе все покажется не таким мрачным.

Делия обняла брата и поцеловала его. На глазах у нее блеснули слезы.

– Я буду ждать тебя, – тихо проговорила она.

– Спокойной ночи, моя девочка, – сказал Эдвин, освобождаясь из объятий сестры.

Покидая гостиную, генерал Бредли галантно поклонился леди Делии, но девушка надменно отвернулась от него.

Когда гостиная опустела, Делия подбежала к окну и смотрела вслед удаляющемуся отряду всадников, пока он не скрылся в ночной темноте. Грозовой ветер шумел в листве деревьев, окружавших Рутерфорд. Сорванные листья прилипали к мокрому стеклу окон, подобно бабочкам, летящим на огонь. Делия бросилась на диван и забилась в угол, как испуганный котенок. Она хотела вволю наплакаться, но рыдания застряли где-то внутри, и ее печаль так и не излилась потом горьких слез.

Делия просидела в гостиной около часа. Огонь в камине потихоньку угасал, и в комнату прокрался ночной холод. Делия перешла в свою спальню, но ее продолжало трясти от волнения и страха. Сердце и разум подсказывали, что случилась большая беда. Она знала, что уснуть в эту ночь ей уже не удастся.

Это была самая тревожная, самая страшная ночь в ее жизни. Девушка с трудом дождалась рассвета, но утро не принесло облегчения ее измученной душе. Солнечные лучи, разогнавшие тьму, не развеяли тревоги и мрачных мыслей.

Утром Эдвин не вернулся. Не вернулся он и к обеду. Делия отправила в город Бернарда Гейджа, приказав во что бы то ни стало разыскать Эдвина. Гейдж пробыл в Оксфорде до позднего вечера и когда прискакал в замок, Делия по его лицу поняла, что не стоит ждать хороших вестей.

– Вы видели моего брата? – спросила она Гейджа.

– Нет, – ответил управляющий герцога, – мне не удалось встретиться с милордом.

– Вы узнали, где он?

– Герцог в тюрьме.

– Как? – воскликнула Делия. – В городской тюрьме?

Гейдж кивнул.

– Вы пытались добиться свидания с моим братом?

– Конечно, миледи. Но, узнав, что я из Рутерфорда, Бредли отказал мне в аудиенции. Его адъютант сообщил мне, что любые свидания с заговорщиками строго запрещены.

– А может быть, вы были недостаточно настойчивы? – упрекнула его Делия.

– Миледи, – возмутился Гейдж, – разве у вашей семьи есть причины сомневаться в моей преданности?

Делия в отчаянии стиснула хрупкие руки. Ее лицо пылало от гнева.

– Тогда я сама поеду к Бредли и поговорю с ним, – решительно произнесла она. – Мне он не посмеет отказать.

– Не делайте этого, миледи, – посоветовал Гейдж.

– Почему?

– Подумайте, что вы скажете генералу? “Извольте освободить моего брата, потому что он не виновен”?

– И это правда: Эдвин – не виновен.

– Только не в глазах “круглоголовых”.

– Но я не могу сидеть и спокойно ждать, когда Бредли будет угодно разыграть судебный фарс. Я обязана с ним встретиться, – настойчиво проговорила Делия.

– Сомневаюсь, что генерал вам поможет, – вздохнул молодой человек.

– Посмотрим. К счастью, Бредли – еще не вся Англия, а у нашей семьи есть влиятельные друзья.

Бернард Гейдж скептически улыбнулся.

– Бредли сейчас на такой вершине, – проговорил он, – что никто из ваших друзей не посмеет вступить с ним в открытый конфликт. Мало кто из генералов пользуется таким авторитетом в армии и таким доверием Кромвеля.

– Ну что же, – упрямо продолжала Делия, – если Бредли мне откажет, я поеду с прошением в Лондон к протектору.

– Миледи, вы, разумеется, вольны в своих поступках, но, на мой взгляд, будет лучше, если делами герцога займется ваш брат, лорд Дарвел. Он капитан военного флота, один из лучших офицеров, и еще не забыты его заслуги в Голландской войне. К его просьбам прислушаются быстрее, чем к вашим.

– Да, Бернард, вы, как всегда, правы, – согласилась Делия. – Я и сама уже думала о том, чтобы написать брату письмо и вызвать его в Оксфорд. Надеюсь, вы сумеете разыскать в Портсмуте капитана?

– Конечно, миледи.

– Сколько сейчас времени?

– Полночь.

– Все равно, – сказала Делия, – я немедленно напишу письмо Дэвиду, а завтра с рассветом вы отправитесь в Портсмут.

Делия присела у изящного резного бюро и достала лист бумаги.

– Я начну так, – сказала она: – “Дорогой Дейви! С нашим любимым братом Эдвином случилось большое несчастье. Он имел неосторожность оказать гостеприимство графу Риверсу…”

– Простите, миледи, – прервал ее Гейдж, – но я бы написал по-другому.

– А что вам не нравится?

– Не стоит доверять бумаге все подробности дела. Кто знает, как смогут использовать письмо враги герцога, если оно попадет в чужие руки.

– В чужие руки? – с недоумением переспросила Делия.

– Надо предвидеть любую случайность. По какой-нибудь причине я могу и не доехать до Портсмута.

– Да, вы правы, – согласилась девушка, – я об этом не подумала.

Она замолчала, покусала кончик пера и через несколько минут набросала на листке короткое письмо.

– “Дорогой, Дейви! – прочитала девушка Гейджу. – Надеюсь, ты в добром здравии, и я молю Бога, чтобы он всегда был к тебе столь же милостив.

Очень сожалею, что наш любимый брат Эдвин не может присоединить свои добрые пожелания к моим. У него серьезные неприятности, и он вынужден покинуть замок на весьма неопределенное время. Обо всем, что случилось, тебе расскажет человек, который привезет мое письмо. Ты его хорошо знаешь. Прошу тебя, приезжай домой так скоро, как только можешь.

Твоя любящая сестра Делия”.

Не запечатывая письма, Делия протянула его Бернарду.

– Вот, возьмите, сэр, – проговорила она. – Вы передадите письмо лорду Дарвелу и расскажете ему о том, что произошло в нашем доме вчера вечером. Умоляю вас, постарайтесь прибыть в Портсмут побыстрее.

– Мне не надо напоминать об этом, миледи, – с поклоном ответил Гейдж, бережно пряча письмо под камзолом.

Назавтра чуть свет Бернард Гейдж отправился в Портсмут к капитану Дарвелу, который находился в порту, ожидая выхода в море кораблей военной эскадры, и леди Делия осталась в Рутерфорде одна. Каждое утро нетерпеливая девушка посылала в Оксфорд своих слуг справиться о герцоге Эдвине, но все ее гонцы возвращались ни с чем. Бредли отказывал в приеме посланникам из Рутерфорда и отсылал их к помощнику прокурора Кейвуду, фанатичному пуританину, презирающему любые компромиссы с ненавистными роялистами.

Как и следовало ожидать, слугам герцога Рутерфордского не удалось получить у Кейвуда разрешение на свидание с господином. Они были вынуждены отступить перед непреклонностью мрачного чиновника и довольствоваться уличными слухами.

Но арест заговорщиков не вызвал в городе никакого шума. Бредли сделал все, чтобы о ночном инциденте знало как можно меньше людей, да и судьба арестованных роялистов была жителям Оксфорда, по сути, безразлична.

Герцог Рутерфорд вел уединенную, замкнутую жизнь и после казни Карла I редко выезжал в город; граф Риверс, хотя и имел поместье недалеко от Оксфорда, последние шесть лет жил за границей, и о нем понемногу начали забывать; Аллан Дуглас был шотландцем, чужаком из далеких краев. Не прошло бесследно только исчезновение красавца Монтегю, без которого не обходилась ни одна городская потасовка. Но в те смутные времена, когда каждый стук в дверь заставлял горожан вздрагивать в ожидании самого худшего, вряд ли кому-нибудь пришло бы в голову наводить сведения об исчезнувшим соседе. Все старались казаться слепыми, глухими и ничего не ведающими.

Страх, сковавший простых обывателей города, как чумная зараза проник и в дома знатных джентльменов, сделав их если и не трусливыми, но, во всяком случае, более осторожными. Никто принародно не возмущался арестом роялистов, никто не ратовал за их освобождение на городских площадях, и на время подготовки суда служители закона протектората получили ту благодатную атмосферу спокойствия, о которой мечтает любой чиновник полиции и иных карающих заведений.

Сами заговорщики не отрицали своей причастности к роялистскому заговору. В тайнике Монтегю, найденном с помощью Мейсона, были обнаружены секретные документы, бесспорно доказывающие их вину, и организация трибунала была вопросом ближайших недель.

Графа Риверса, уже приговоренного к смертной казни, Бредли отправил в Лондон. Участь Монтегю, убившего лейтенанта Джонсона, и Дугласа, который, как выяснилось, принимал самое деятельное участие в вооруженном мятеже весной этого года, была, по сути, предрешена. Что касается герцога Рутерфорда, виновного в укрывательстве заговорщиков, то, при известной лояльности судей, он мог рассчитывать на снисхождение.

Сам Бредли отнюдь не жаждал лишней крови. Он ненавидел графа Риверса, но не питал такой ненависти к Монтегю, Дугласу и Рутерфорду, уважая молодых людей за их мужество и смелость.

Если бы леди Делия знала о моральных сомнениях генерала, возможно, она перестала бы ежечасно предавать сэра Ричарда анафеме и призывать на его голову самые страшные беды. Но, к сожалению, Делия не владела даром читать мысли на расстоянии и пребывала в уверенности, что генерал озабочен только тем, как бы отправить ее брата на эшафот.

Девушка не могла долго бороться с мучительной неизвестностью. Это было выше ее сил. Не дожидаясь приезда лорда Дэвида, она решила сама отправиться в Оксфорд с твердым намерением добиться приема у генерала Бредли.

Глава седьмая 7. Монтегю ищет гонца

Городские часы пробили шесть ударов. Герцог Рутерфорд открыл глаза и с тоской посмотрел на серое небо, перечеркнутое оконной решеткой. Дома он никогда не вставал в такую рань, а находясь в тюрьме, пришел к твердому убеждению, что тюрьма – это именно то место, где сон имеет несравненное преимущество перед бодрствованием. Время, главный враг заключенных, бежало незаметно для тех, кто обладал неоценимым даром предаваться спокойному отдыху под угрозой сурового приговора.

Но еще во время своего первого ареста после битвы при Нейзби герцог Рутерфорд понял, что ему остается только завидовать тем, кто воспринимает обрушившиеся на них беды с невозмутимостью древних спартанцев.

Нет, Эдвин Рутерфорд не впадал в паническое отчаяние; его не охватывал страх перед опасной неизвестностью; он всегда сохранял самообладание и достоинство, но внутреннее напряжение – неизбежный спутник человека, ожидающего смертный приговор, – нашло выход в коварной, изнуряющей бессоннице.

Эдвин часами лежал с открытыми глазами, глядя в пустынную темноту камеры. Не связанные между собой мысли сплетались в его голове в мелькающий, бестолковый хоровод, пока, наконец, дневная усталость не погружала герцога в короткую дремоту. Но стоило только неугомонным птицам возвестить о приближении рассвета, лорд Эдвин сразу просыпался, и для него раньше, чем для других заключенных, начинался утомительный тюремный день.

Проснувшись сегодня в шесть часов утра, герцог подсчитал, что спал в эту ночь несравненно дольше обычного.

“Вероятно, и я начал привыкать к тюрьме”, – с тоской подумал Эдвин. Он тяжело вздохнул и открыл свои карманные часы, пытаясь при бледном свете рассмотреть циферблат. Сверив время, он закрыл крышку и перевел взгляд на своих соседей: Дуглас крепко спал, а Монтегю также разбудил бой башенных часов, но в отличие от Рутерфорда, Кларенс не испытывал желания пялиться на серое небо через единственное решетчатое окно. Он натянул на голову свой плащ и отвернулся к стене, надеясь, что с темнотой к нему вернутся и его потерянные сновидения…

Генерал Бредли выполнил просьбу молодых людей и разрешил

им находиться в одной камере, несмотря на бурный протест помощникам прокурора Кейвуда, который занимался расследованием дела заговорщиков. Но Бредли Кейвуда не любил и не упустил случая досадить ему и показать этому выскочке, что тот играет в оксфордском правосудии далеко не главную роль.

Великодушие Бредли дошло до того, что он приказал коменданту тюрьмы отвести роялистам одну из лучших камер и сделать их пребывание в заключении как можно приятнее.

Комендант выполнял наставления Бредли с исключительной добросовестностью. На стол заговорщиков подавались самые лучшие блюда, на которые был способен личный повар коменданта, вино доставлялось в любом потребном количестве, а досуг роялистов были призваны скрасить благочестивые книги, также из личной библиотеки набожного коменданта.

Но Монтегю, Дуглас и Рутерфорд не выказали должной заботы о спасении своей души. Они открыто пренебрегали поучительным чтивом и целыми днями играли в карты под честное слово.

Больше всего проигрывал Монтегю. Его долг перерос все размеры его состояния, но такой пустяк не особенно смущал сэра Кларенса. Одна из стен камеры превратилась в своеобразный долговой реестр. Там Монтегю записывал углем все долги и выигрыши молодых людей, и длинный ряд черных цифр, бежавший с высоты шестифутового роста Монтегю до самого пола, маячил, как пограничный столб, прямо перед кроватью Рутерфорда.

Герцог подумал, что было бы неплохо сыграть партию с Монтегю, если тот согласится составить компанию. Сэр Кларенс уже четверть часа беспокойно ворочался с бока на бок.

Решив, что Монтегю не спит, Рутерфорд встал и подошел к товарищу.

– Кларенс, – тихо позвал он Монтегю, – вы не спите?

Монтегю не шелохнулся.

– Я же вижу, вы не спите, – сказал Рутерфорд, осторожно тронув Кларенса за плечо.

– Какого дьявола, милорд! – пробурчал Монтегю, высовывая из-под плаща взъерошенную голову. – Что случилось?

– Ничего не случилось, – успокоил его герцог. – Я хотел предложить вам сыграть партию в карты.

– В такую рань? – удивился Монтегю. – Похоже, тюрьма начинает пагубно влиять на ваш рассудок.

– Простите, Кларенс, – извинился герцог, – но мне показалось, что вы не спали.

– Уверяю вас, вы ошиблись. Я спал, еще как спал, и видел прекрасный сон. Как вы думаете, что мне снилось?

– Вероятно, что вас выпустили на свободу?

– Кое-что получше, – усмехнулся Кларенс.

– Получше? – переспросил герцог, радуясь, что вызвал Монтегю на разговор.

– Да, милорд, – кивнул тот. – Мне снилось, что я нашел предателя.

– Предателя? – вздрогнул герцог. – О каком предателе вы говорите?

– О том, кто нас предал. Это же ясно, как “Отче наш”.

– Мне казалось, что мы уже обсудили этот вопрос, – неуверенно проговорил Рутерфорд.

– Не делайте вид, милорд, что вас удовлетворило это обсуждение, – возразил Монтегю.

Он сел на кровати и придвинулся поближе к герцогу.

– Риверс полагал, что на мой дом, то есть на наше сборище, ищейки Бредли вышли якобы через него, – начал Монтегю тоном заговорщика. – Вполне правдоподобное объяснение, но годится разве что для школяра, сбежавшего с урока. Риверс и сам так не думает. Однако теперь ему все безразлично. Перед казнью он желает помириться со всем миром, чтобы отправиться в царствие небесное со спокойной душой. Конечно, то, что я сейчас говорю, – это мерзость, но, между нами, его песенка спета. Впрочем, как и моя…

– Не надо, Кларенс… – начал было Рутерфорд.

– Да что тут говорить, – прервал его Монтегю. – Возможно, Риверса уже казнили в Лондоне и следующая очередь за мной. Я ухлопал офицера, а капитан Уолтер меня опознал. Мы столкнулись с капитаном лицом к лицу, ведь целился я не в того несчастного лейтенанта, а именно в Уолтера. Черт подери, он опять увернулся, бестия! Не могу простить себе такого постыдного промаха. А еще считаюсь лучшим стрелком Оксфорда! Но, кажется, я отвлекся?

– Вы говорили о предательстве.

– Верно, так я продолжу, если вам интересно.

– Разумеется, интересно.

– Давайте согласимся с Риверсом и допустим роковую случайность, что графа кто-то выследил, – рассуждал Монтегю. – Предположим далее, что выследивший Риверса человек не подозревал о нашем заговоре. Его единственным желанием было сорвать свои пятьсот фунтов. Этот некто бежит к Бредли и выдает Риверса. Все мы знаем, как генерал ненавидит графа. Он спешно отправляется по указанному адресу. Солдаты врываются в мой дом, застают нашу компанию в полном сборе, ну а мы встречаем их столь невежливо, что у них развеиваются все сомнения насчет нашей благонадежности.

– Логично, – проговорил Рутерфорд.

– Логично, да не совсем. Возникает новый вопрос: если Бредли ехал только за Риверсом, откуда он узнал о самом заговоре и даже о его подробностях? Кто сообщил генералу точное место и время прибытия корабля из Франции? Это было известно лишь самым доверенным людям. Опять случайность?

– Не похоже, – согласился герцог.

– Верно, слишком много случайностей. Но больше всего меня волнует третья, и роковая случайность – кто направил Бредли в Рутерфорд?

Герцог невольно побледнел.

– Генерал – опытный военный, – произнес Рутерфорд неуверенным тоном. – Ему не раз приходилось разыскивать беглецов, и, возможно, он сам напал на ваш след.

– Но для этого ему непременно потребовалось бы некоторое время! – раздраженно возразил Монтегю. – Ваш замок не был у него под подозрением, а Бредли явился в Рутерфорд почти следом за нами. Тут и дураку ясно, что он наверняка знал, где нас искать. Чутье подсказывает мне, что здесь не обошлось без посторонней помощи.

Рутерфорд задумался. Рассуждения Монтегю совпадали с его сомнениями.

– Когда вы приняли решение отправиться ко мне в замок? – поинтересовался он.

– На сельской дороге, уже выехав из Оксфорда. Это была идея Риверса.

– Никто, кроме вас четверых, не мог слышать ваш разговор?

– Конечно, не мог.

– Но вы все арестованы, за исключением Фрэнсиса Говарда.

– Я был бы последним негодяем, если бы позволил себе подозревать Фрэнка! – воскликнул Монтегю. – Я рад, что Фрэнсису удалось избежать ареста. Как Бредли ни старался, он не смог узнать имя четвертого беглеца.

– Я полагаю, Фрэнсис избежал ареста только благодаря своей ране, а не из-за неведения Бредли, – задумчиво проговорил Рутерфорд. – Если генералу известно о заговоре, ему известно и о капитане Говарде.

– Как сказать, милорд, – протянул Монтегю. – Имя Говарда не упоминается ни в одном секретном документе из тех, что хранились в моем тайнике.

– Дай Бог, – с сомнением произнес герцог, – но я не удивлюсь, если на суде Фрэнсис пополнит нашу компанию.

– Что бы ни произошло, я уверен в невиновности Говарда.

– Значит, нам некого подозревать?

– Я теряюсь в догадках.

– Возможно, мы ошибаемся и предательства не было, – предположил герцог.

– Было, милорд, – настойчиво повторил Монтегю, – и я готов дважды пережить свою казнь, лишь бы узнать перед смертью имя мерзавца. Кстати, милорд, я рассказал вам, что мне снилось?

– Нет.

– Мне снилось, что я нашел предателя. Я уже держал его за шиворот и собирался утопить в деревенском колодце. Вы прервали мой сон на самом интересном месте.

– Еще раз прошу прощения, – рассмеялся Рутерфорд.

– А… пустяки! – примирительно махнул рукой Монтегю. – Давайте сыграем. Только чертовски скучно играть на трезвую голову.

Монтегю нагнулся и пошарил рукой под кроватью. Раздался звон пустых перекатывающихся бутылок.

– Все пусто, – с досадой поморщился Монтегю. – Каналья комендант принес вчера такую малость вина, что мне едва хватило промочить горло. Черт подери, я просто умираю от жажды!

– Потерпите до завтрака, – посоветовал герцог.

– До завтрака? – в ужасе воскликнул Монтегю. – Ну уж нет! Я не могу ждать так долго! Я потребую вина немедленно! Пусть “круглоголовые” пошевелятся!

Монтегю встал и направился к двери. Он еще не совсем протрезвел после вчерашнего пьянства, и его слегка покачивало, как моряка, сошедшего на берег после долгого плавания.

Весь его вид не многим отличался от вида беспутного любимца морских просторов. Длинные светлые волосы спутались и развились, небритое лицо побледнело и осунулось, обычно веселые голубые глаза смотрели мутным взглядом горького пьяницы. За эти несколько дней Монтегю весь как-то постарел, и ему можно было дать лет тридцать пять, хотя едва исполнилось двадцать восемь. Звук его шагов гулко отдавался под каменными сводами камеры, грозя прервать крепкий сон Дугласа.

– Не стоит поднимать шум из-за бутылки, – попросил его Рутерфорд. – Вы разбудите Аллана.

– Мы все еще успеем выспаться, – мрачно усмехнулся Монтегю.

– Подождите.

Герцог подошел к окну и достал из каменной ниши закупоренную бутылку.

– Вчерашнее канарское, – объявил он Монтегю.

При виде вина глаза Монтегю радостно просветлели.

– И вы вчера спрятали целую бутылку? – воскликнул он.

– Для вашего же блага, Кларенс. Мне показалось, что вчера вы несколько переусердствовали, вливая в себя пинту за пинтой. Скажите мне, наконец, спасибо. Разве я вас не выручил?

– Вы святой человек, дорогой Эдвин, – сказал Монтегю, откупоривая бутылку и протягивая ее герцогу.

– Нет, Кларенс, – отказался Рутерфорд. – Когда я пью утром, у меня потом весь день скверное настроение.

Монтегю благодарно кивнул герцогу и на одном дыхании осушил половину бутылки. Потом он достал из-под подушки потрепанную колоду карт, раскинул на кровати серый замшевый плащ, создав некое подобие карточного стола, и начал тасовать колоду с удивительной ловкостью рыночного факира. Герцог внимательно следил за его руками, поражаясь точности и быстроте движений, но неожиданно Монтегю прекратил свои манипуляции и пристально посмотрел на Рутерфорда.

– Могу я попросить вас об одной услуге? – спросил он герцога.

– Об услуге?

– Да. Это не покажется вам бестактностью с моей стороны?

– Почему же ваша просьба должна показаться мне бестактной? – поинтересовался Рутерфорд.

– После того, как мы втянули вас в наши интриги, и вы попали в эту проклятую тюрьму, мне стыдно обращаться к вам с какими-либо просьбами, – смущенно проговорил Монтегю.

– Оставьте условности, Кларенс, – успокоил его герцог. – Здесь нет вашей вины. Как говорит наш общий друг Бредли, это судьба, обыкновенное невезение. Так какую же услугу я могу оказать вам в моем нынешнем положении?

– Вы обещаете сохранить в тайне все, что я вам скажу?

– Обещаю, Кларенс. Вы, право, заинтриговали меня своим таинственным предисловием. Еще три дня назад вы упрекали меня в лояльности к Кромвелю, а теперь решаетесь доверить свои роялистские тайны?

– У нас нет выбора, милорд, – ответил Монтегю.

– У нас? – не понял герцог.

– У меня и у Дугласа. Это наша общая просьба.

– Я слушаю вас, – сказал герцог.

– Меня мало волнует моя собственная судьба, – начал молодой человек, – но мне больно сознавать, что из-за оплошности, которую мы где-то допустили, пострадают наши друзья.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду корабль, который должен прийти из Франции. Бредли известно место и время его прибытия. Если генерал встретит корабль – в чем я не сомневаюсь, – пассажиры и команда будут арестованы. Бредли умеет развязывать языки, и арест этих людей потянет за собой еще целую вереницу арестов. Необходимо сделать так, чтобы корабль в Англию не пришел.

– Идея верная, но трудновыполнимая. Как же вы намерены помешать Бредли перехватить судно?

– Корабль не должен покинуть французский порт, – сказал Монтегю.

– Не понимаю, чем я могу вам помочь?

– Вы можете найти человека, который предупредит нашего агента в Лондоне.

– Я? – удивился герцог. – Не попросить ли мне, случаем, коменданта тюрьмы помочь заговорщикам?

– Не смейтесь, милорд, – серьезно сказал Монтегю. – Из нас троих только вы один можете рассчитывать на свидание со своими людьми. Ваши родственники или друзья непременно добьются встречи с вами.

– Вы хотите, чтобы мои люди предупредили ваших сообщников?

– Да. Корабль еще во Франции, и у нас есть немного времени. Я сообщу вам адрес в Лондоне, куда надо будет съездить вашему посланнику и рассказать о нашем аресте. Если к вам на свидание придет Гейдж или леди Дарвел…

– Я не буду впутывать сестру в эти опасные интриги, – поспешно возразил Рутерфорд.

– Хорошо, – согласился Монтегю, – если придет Гейдж или другой надежный человек, вы попросите его нам помочь.

– Имейте в виду, Кларенс, я могу поручиться только за Бернарда Гейджа, – сказал герцог.

– Мы рискуем не в первый раз, – ответил Монтегю.

Герцог в задумчивости прошелся по камере и не спешил с ответом. Он чувствовал на себе испытывающий, дерзкий взгляд молодого человека, выдающий его необузданный нрав.

В Монтегю прекрасно уживалось такое количество разнообразных эмоций, что его настроение никогда не поддавалось однозначной оценке. В любой момент его мог охватить как порыв бурного восторга, так и приступ возмутительной злобы. Монтегю машинально передергивал карты, не сводя глаз с Эдвина Рутерфорда.

– Я ничего не обещаю вам, Кларенс, – проговорил наконец герцог, – но если мне представится случай, я постараюсь вам помочь.

– Благодарю, милорд, – воскликнул Монтегю.

– Не спешите с благодарностью, – остановил его Эдвин, – и скажите мне адрес вашего агента.

– О, его запомнить совсем нетрудно: Лондон, улица Оружейников, контора нотариуса Сайруса Марвелла. Ваш человек вызовет хозяина, скажет, что он приехал из Абердина, и спросит сэра Уильфрида Рассела.

– Как выглядит мистер Рассел?

– Ему тридцать три года, он немного выше среднего роста, светловолосый, отличается военной выправкой. Расселу надо сообщить, что нас предали, заговор раскрыт и мы арестованы. Пусть он немедленно отправляется во Францию и задержит шхуну “Рубикон”.

– Я все запомнил, Кларенс, – сказал герцог, – и передам ваше поручение слово в слово, если будет кому передать. А пока сдавайте карты. Вы тасуете колоду, наверное, уже сотый раз.

– Сколько ставим? – поинтересовался Монтегю.

– Решайте сами, Кларенс, – ответил герцог. – Сомневаюсь, что нам представится возможность произвести когда-нибудь наш долговой расчет.

Глава 8. Любезность генерала Бредли

Делия отправилась в Оксфорд ранним солнечным утром. Был первый день осени. Солнце разливало по сентябрьскому небу удивительный летний свет, высвечивая на фоне серых полей черепичные крыши фермерских домиков. Воздух дышал волнующей грозовой свежестью, и, как часто бывает при смене одного времени года другим, душа ждала чего-то нового и радостного, заставляя на время отвлечься от мрачных мыслей и гнетущей тоски. Черный иноходец Делии легко бежал по дороге, еще мокрой от ночного дождя. Принесенные ветром опавшие листья покрыли дорогу пестрым шелестящим ковром.

Путь в Оксфорд лежал через земли графов Говардов, которые граничили с владениями Рутерфордов. Замок Говард-Холл изумлял путешественников непривычной для этих мест архитектурой в духе итальянского Возрождения. Затейливые пилястры, барельефы с античными сюжетами, изящные кружевные решетки, величественные порталы в изобилии украшали роскошную обитель Говардов, и Делия невольно придержала коня и залюбовалась красотой замка, хотя видела его несчетное количество раз.

Девушка всегда была желанной гостьей в доме графов Говардов. С сыном графа, Фрэнсисом, ее связывала та искренняя детская дружба, которая в юношеские годы нередко перерастает в любовь.

Фрэнсис очень нравился Делии. Она имела на него вполне определенные виды, отводя ему роль возможного супруга, но, по вине Фрэнсиса, не спешившего к алтарю, их отношения застыли на стадии той влюбленности, которая поддерживается не глубиной чувств, а романтическим воображением молодых людей.

Однако Фрэнсис был слишком красивым юношей, чтобы Делия отказалась от своих тайных любовных планов. Она была уверена, что ее обаяние рано или поздно сделает свое дело и нерешительный друг детства отважится на брачное предложение.

Поравнявшись с замком, Делия по привычке бросила взгляд на окна Фрэнсиса. Его апартаменты из трех комнат располагались на втором этаже. Занавеси на окнах были раздвинуты, а балконная дверь в спальню приоткрыта.

“Неужели приехал Фрэнсис?” – подумала Делия, и ее сердце радостно забилось. Молодого офицера не ждали домой раньше Рождества. Он покинул Говард-Холл всего месяц назад, проведя здесь свой отпуск, и сейчас должен был находиться в Портсмуте.

Делия пришпорила коня и подъехала ближе к замку. Она увидела, как колыхнулась портьера, словно кто-то стремительно отошел от окна, и балконная дверь захлопнулась.

Делия внимательно всматривалась в окна апартаментов Фрэнсиса, надеясь усмотреть там присутствие людей, но тщетно: к окнам никто больше не подходил.

“Нет, – вздохнула девушка, – это не Фрэнк. Он непременно окликнул бы меня с балкона. Наверное, прислуга убирается в его спальне”.

Делия вернулась на дорогу и пустила коня крупной рысью. Она хотела попасть в Оксфорд с самыми ранними рыночными торговцами и быть у генерала Бредли первым посетителем. Но, подъехав к дому сэра Ричарда, Делия поняла, что первый посетитель побывал у него по меньшей мере час назад.

Двор резиденции походил на двор какой-нибудь казармы. Там толпились десятка два военных разных чинов, городские стражники и несколько полицейских. Среди военных мундиров сиротливо мелькали суконные камзолы представителей городских ремесленных корпораций и даже мантия духовного лица. Штатские держались в стороне и с опаской поглядывали на самодовольных вооруженных людей.

Делия, выросшая в мужском обществе без женского надзора, была воспитана в менее суровых правилах, чем ее сверстницы, живущие под неусыпным материнским оком. Герцог Эдвин потакал капризам сестры и позволял ей пренебрегать поучениями нянек и гувернанток. Она дружила с сыновьями местных дворян, играла с фермерскими мальчишками и, будучи уже взрослой, не спешила менять свои детские привычки. Словом, вела образ жизни, который девицы ее круга сочли бы несколько неблагоразумным. Это свободное воспитание и помогло Делии решиться на такой отчаянный для юной девушки шаг, как визит к генералу, известному своим жестким нравом.

И все же, оказавшись под нахальными взглядами бравых военных, Делия смутилась. Она предусмотрительно скрыла лицо под густой вуалью, но завладевшее ею чувство неловкости несколько остудило ее воинственный пыл. Делии захотелось ускакать прочь, но она подумала, что такое необъяснимое бегство наверняка вызовет у этих людей град насмешек. Девушка призвала на помощь всю свою смелость, отбросила колебания и спрыгнула с коня, воспользовавшись помощью какого-то ретивого лейтенанта, опередившего в джентльменском усердии сопровождавших ее слуг.

Делия проследовала в приемную Бредли с самым надменным видом, решительно подошла к адъютанту Эдвардсу и приказала доложить генералу о своем визите.

– Леди Дарвел? – удивленно переспросил офицер. – Если я не ошибаюсь, вы сестра герцога Рутерфорда?

– Не ошибаетесь, сэр, – ответила Делия.

– Я доложу о вас, – сказал Эдвардс, – но, к сожалению, вы попали в неудачный день. Генерал собирается инспектировать войска и не сможет уделить достаточно времени вашему делу.

– Тем лучше, – заявила Делия. – Тогда генерал будет вынужден принять меня немедленно. Я предупреждаю вас, что не покину этого дома, пока не увижу мистера Бредли.

– Вы настаиваете на аудиенции, миледи?

– Именно настаиваю.

Адъютант улыбнулся, пытаясь сквозь вуаль рассмотреть черты такой решительной особы.

– Соблаговолите подождать, пока генерал освободится, – попросил Эдвардс. – Сейчас у него посетители.

Делия кивнула и села в кресло.

Минут через пять двери кабинета Бредли отворились, и в приемную вышли два кавалерийских офицера. На вопросительный взгляд Эдвардса один из них отрицательно покачал головой, выражая полнейшее разочарование.

– Его превосходительство сегодня не в духе, – заметил адъютант, делая последнюю попытку оградить своего патрона от неприятной беседы.

– А когда же мистер Бредли в духе? – с едкой иронией поинтересовалась Делия. – Когда в его руки попадет очередная безвинная жертва?

– Вы несправедливы, миледи, – вступился за Бредли адъютант.

– Неужели? – усмехнулась Делия.

– Вы судите с предубеждением.

– Возможно, – согласилась девушка, – но вам, сэр, верно, не привыкать к пристрастным судилищам.

Адъютант не стал спорить и направился в кабинет Бредли. Вернувшись, он пригласил Делию следовать за ним.

Эдвардс провел ее по длинному темному коридору, в конце которого светилось маленькое круглое оконце, и распахнул перед девушкой дверь.

Делия вошла в просторную комнату, отделанную резными дубовыми панелями, и увидела офицера, убиравшего в шкаф свитки бумаг. Он поспешно захлопнул стеклянную дверцу и направился к посетительнице.

– Доброе утро, миледи, – поприветствовал Бредли Делию. – И оно действительно доброе, если я имею удовольствие видеть вас.

– Вы рады моему визиту? – с горькой усмешкой спросила Делия.

– Конечно, миледи, – ответил Бредли. – Я буду счастлив, если смогу оказать вам какую-нибудь услугу.

– Оставим лицемерные разговоры, сэр, – холодно проговорила Делия, уловив в голосе Бредли скрытую иронию. – А то, чего доброго, вы начнете утверждать, что и моих людей вы не приняли потому, что хотели увидеть меня.

– Признаюсь, в моих мыслях не было ничего подобного, – возразил Бредли.

– Было или не было – я не знаю, – сказала Делия. – А верить мужчине на слово по меньшей мере наивно. Так что перейдем к делу.

– Перейдем, – с улыбкой кивнул Бредли.

– Вы догадываетесь, о чем пойдет речь?

– Догадываюсь, миледи.

– И что вы можете мне сказать? – спросила Делия.

– Совершенно ничего, – невозмутимо ответил Бредли.

– Как это ничего?! – воскликнула Делия. – Да вы издеваетесь надо мной! Мой брат в тюрьме. Я целую неделю шлю к вам гонцов. Вы не удостаиваете их приемом, не даете им свидания с герцогом – и вам нечего сказать?

– Странные претензии, леди Дарвел, – возразил Бредли. – Я послан в Оксфорд не для того, чтобы давать объяснения по чьей-то прихоти, а чтобы самому требовать их от господ, подобных вашему брату.

– Но вы сами признались, что рады мне помочь.

– Да, рад, если ваши просьбы будут разумными.

– Скажите, что случилось с моим братом? Надеюсь, эта просьба не покажется вам неуместной?

– Вы знаете, что ваш брат в тюрьме.

– И вы говорите это так равнодушно? – воскликнула Делия. – Но это же ужасно! Лорд Дарвел, герцог Рутерфордский – и в городской тюрьме, как какой-нибудь вор или убийца!

– Смею заметить, – ответил Бредли, – лорд Дарвел, герцог Рутерфордский один раз уже сидел в тюрьме, и та тюрьма была куда менее пристойной, чем оксфордская. Ее заменял обыкновенный подвал в доме ростовщика. В то время мы не смогли найти апартаментов, достойных вашего знатного братца, а переправлять его в Тауэр у нас не было возможности.

– При чем тут прежний арест моего брата? – возмутилась Делия.

– Ни при чем, но должен вам признаться, что некоторые сомнительные факты в биографии герцога в какой-то мере избавили меня от излишней щепетильности.

– Мой брат был оправдан.

– Правильнее сказать – помилован. Отбой прозвучал всего за несколько минут до казни.

– Какая разница? Это все уже в прошлом.

– Разница есть, миледи, – холодно произнес Бредли. – И большая. Но вы правы: не будем ворошить прошлое, тем более, что нам хватит забот и в настоящем.

– Генерал! – воскликнула Делия, приходя в отчаяние от бесстрастного тона Бредли. – Умоляю вас, освободите моего брата из тюрьмы. Он не заговорщик, и у него нет ничего общего с его бывшими друзьями.

– Допустим, общего у них более чем достаточно: во-первых, ваш брат убежденный роялист; во-вторых, государственный изменник граф Риверс, как вы сами признали, его друг…

– Бывший друг, сэр, – прервала его Делия.

– О, миледи, в этом можно усомниться, – проговорил Бредли. – Ну, а в-третьих, что самое главное, ваш брат сознательно укрыл Риверса, объявленного вне закона, и его сообщников. Надеюсь, этот факт вы не будете отрицать?

– Нет, – тихо произнесла Делия.

– И еще одно прискорбное обстоятельство: на совести гостей лорда Рутерфорда смерть лейтенанта Джонсона. Убийство офицера – тяжкое преступление, и оно не останется безнаказанным.

– Мой брат никого не убивал! – в испуге воскликнула Делия.

– Да, но убийц арестовали в его замке.

– Когда Эдвин впустил Риверса и его друзей в дом, он еще не знал, что они стреляли в офицера, – возразила девушка.

– Дорогая леди Дарвел, – улыбнулся Бредли, – я постарался уточнить эту важную подробность у вашего брата. Знаете, что он мне рассказал?

Делия отрицательно покачала головой.

– Граф Риверс не скрыл от герцога убийство в доме Монтегю и сразу же предупредил его об опасности, которой он подвергался, предоставляя убежище заговорщикам. Никто из роялистов не настаивал на его гостеприимстве и не угрожал ему с оружием в руках.

– Но Риверс утверждал в нашем замке, что он угрожал моему брату, – заметила Делия.

– Он волен утверждать все, что угодно.

– Почему вы не верите графу?

– Признаюсь, он меня не убедил.

– А если все, что говорит Риверс, правда? – неуверенно спросила Делия.

– Это неправда, миледи, – ответил Бредли.

– Что вы скажете, если найдутся свидетели, которые подтвердят показания Риверса?

– Свидетели? – рассмеялся Бредли. – Кто они, эти свидетели? Слуги вашего замка, подкупленные вашим золотом?

– Не только слуги, генерал, – решительно проговорила Делия. – Я сама готова дать показания перед любым судом.

– Сомневаюсь, что ваши показания произведут на суд должное впечатление.

– Я постараюсь быть убедительнее Риверса.

– На все это я скажу, что лжесвидетельство – тяжкий грех, и вам не стоит брать его на душу. Опровергая показания герцога, вы ничего не докажете судьям, а только поставите своего брата в дурацкое положение. Он не откажется от своих слов. Не далее, как сегодня утром я прочитал показания заговорщиков: герцог настаивает на том, что оказал содействие роялистам без принуждения с их стороны.

– Какая подлость – судить за гостеприимство! – воскликнула Делия.

– Видите ли, миледи, в вашем случае это называется несколько иначе.

– Вот как?

– Пособничеством преступникам, – пояснил Бредли.

– Мистер Бредли, – гордо проговорила Делия, – мой брат поступил как порядочный человек. А что бы вы сделали на его месте? Выгнали бы на улицу людей, попросивших у вас приюта?

– Я никогда не был на месте герцога Рутерфорда и никогда не имел таких друзей, – сказал генерал.

– Как вы ненавидите моего брата!

– Ошибаетесь, миледи. Я вовсе не заинтересовал в суровом приговоре.

– Если так, помогите герцогу.

– Правосудие восстановит справедливость, – ледяным тоном ответил Бредли.

– Правосудие! – с горькой усмешкой произнесла Делия. – Да вы сами не верите в ваше правосудие!

– Миледи, – резко одернул ее Бредли, – вы очень похожи на своего брата: так же опрометчивы в поступках и неосторожны в словах. Если бы здесь с вами говорил другой человек, у вас могли бы возникнуть серьезные неприятности.

– Ну что же, бросьте и меня в тюрьму! – бесстрашно воскликнула Делия. – Я буду только рада разделить судьбу Эдвина!

– Помилуйте, леди Дарвел! – Бредли склонился перед девушкой в учтивом поклоне. – Разве я похож на кровожадное чудовище? Напротив, я восхищен вашей смелостью и был бы счастлив помочь вам и герцогу Рутерфорду, но что я могу сделать, если ваш брат сам затягивает петлю на своей шее?

– Я не понимаю, о чем вы говорите?

– Как бы повел себя на месте герцога рассудительный человек? – произнес Бредли. – Он принял бы игру Риверса, который все равно уже осужден. Он подтвердил бы, что в его замок ворвались силой, угрожали ему оружием, что он и слухом не слыхивал об убийстве лейтенанта Джонсона и прочих подвигах заговорщиков, и поменьше бы распространялся о своих роялистских воззрениях. Прежде чем давать показания, ему следовало бы подумать, чем грозит излишняя откровенность. Но нет, герцог считает недостойным своей особы всякие судейские уловки. Он до фанатизма одержим чувством собственного достоинства и с завидным упорством плетет себе сеть.

– Мой брат поступает так, как подсказывает ему совесть, – возразила Делия.

– Ну что же, посмотрим, во что обойдутся милорду его гордость и наивное благородство, которыми от так упивается.

– Простите, сэр, – надменно произнесла Делия, – благородство не может быть наивным: оно или есть, или его нет. Мой брат носит древнюю фамилию Дарвелов, и у него всегда хватит смелости сказать правду. Может быть, вам это и не понятно. Если так, то я могу вас только пожалеть.

Оскорбленное самолюбие Бредли заставило его покраснеть от сознания того, что эта юная девушка не уступает ему в их моральном поединке.

– Я не нуждаюсь в вашей жалости, – раздраженно произнес Бредли. – Она может пригодится вам для другого случая.

– Какого случая? – воскликнула Делия. – О чем вы?

– Леди Дарвел, не вынуждайте меня быть с вами излишне резким, – уклончиво ответил генерал. – Полагаю, я сумел вас убедить, что нет никакой возможности отпустить герцога Рутерфорда на свободу без судебного разбирательства.

– Вам не нужна истина, сэр, – с возмущением проговорила Делия. – Вы пользуетесь случаем и сводите с моим братом старые счеты.

– Я высказал свое мнение, миледи, – непреклонно произнес Бредли. – Не настаивайте больше на вашей просьбе.

Делии стало ясно, что упрашивать Бредли бесполезно. По его тону она поняла, что он желает закончить разговор. Делия раскаивалась в своем упрямстве и проклинала роль жалкой просительницы, в которой предстала перед генералом. Бредли с лихвой отплатил девушке за ее высокомерие и язвительные нападки и теперь наслаждался ее замешательством. Делия смотрела на его самодовольное лицо и приходила в отчаяние, что не смогла с достоинством завершить свою неудачную миссию.

– Я хочу увидеть моего брата, – тихо попросила она. – В этом вы не можете мне отказать.

– Могу, – еще раз поддел ее Бредли, – но не откажу.

– Я хочу увидеть герцога сегодня.

– Хорошо, в тюрьму вас проводит наш общий знакомый капитан Уолтер.

– Не имею чести быть представленной этому господину.

– Он сопровождал меня в тот самый вечер… Словом, вы поняли… Тогда кто-то из ваших гостей разрядил в него пистолет и ранил его, слава Богу, легко. Но вы можете во всем положиться на капитана. Он истинный джентльмен и безукоризненно выполняет свой долг.

– Прекрасная рекомендация, – хмыкнула Делия. – Жаль, что я не командующий и не могу повысить капитана в чине. Но мне все равно, кто будет моим провожатым.

– Полагаю, вы разумно распорядитесь коротким временем свидания и убедите герцога не болтать лишнего себе во вред.

– Мой брат сам решит, как ему поступить. Он достаточно умен.

– Но ему не хватает благоразумия, – заметил Бредли и позвонил адъютанту. – Пригласите ко мне капитана Уолтера, – приказал Бредли майору Эдвардсу. – Он дожидается аудиенции.

Адъютант удалился и через минуту вернулся с Уолтером.

– Вы знакомы с леди Дарвел? – спросил Бредли капитана.

Офицер поклонился девушке.

– Вы проводите миледи в тюрьму к герцогу Рутерфорду и проследите, чтобы во время свидания им никто не мешал.

Бредли сел за стол, набросал несколько строк на листе бумаги и поставил в конце свою подпись.

– Это пропуск леди Дарвел, – сказал он, протягивая лист Уолтеру. – С моим приказом у вас не должно быть никаких препятствий.

– Да, сэр, – отдал честь капитан.

– Леди Дарвел, – церемонно обратился Бредли к девушке, – я делаю исключение только ради вас, но это в первый и последний раз. В дальнейшем я не намерен мешать следствию.

– Я запомню вашу любезность, сэр, – с иронией проговорила Делия.

– Желаю вам удачи, миледи, – расплылся Бредли в сладкой улыбке.

Делия сдержанно поклонилась и быстро покинула кабинет генерала, опасаясь, как бы Бредли не переменил своего решения.

Глава 9. Монтегю ищет гонца (Продолжение)

Помощник прокурора Кейвуд обладал той несчастливой внешностью, которая с первого взгляда вызывает у людей неприязнь к ее обладателю. Его лицо, длинное и худое, с впалыми щеками, неизменно хранило жестокое, почти зловещее выражение. Неподвижные серые глаза смотрели колючим, подозрительным взглядом, крючковатый нос придавал лицу хищный, пугающий вид. Кейвуд носил короткие волосы, как было принято у “круглоголовых”, и дешевый черный костюм, облегавший его худую фигуру.

Тот, кто хоть раз видел Кейвуда, вряд ли стал бы осуждать генерала Бредли за его презрительное отношение к помощнику прокурора. Но причина этой неприязни крылась не только во внешности чиновника. Давнее знакомство с Кейвудом убедило Бредли в том, что внутренняя начинка помощника прокурора нисколько не уступает по своей подлой сущности его внешней оболочке.

Леди Делия не знала о Кейвуде столько мрачных подробностей, но уже один вид сурового пуританина привел девушку в замешательство.

Кейвуд сидел в большом мрачном кабинете с высокими темными каменными сводами. От серых стен веяло тюремной сыростью и холодом. В этом неуютном помещении Кейвуд проводил почти все свое время. Он не жалел сил, подготавливая судебные процессы: денно и нощно лично допрашивал обвиняемых, находя в этом особое удовольствие, и по сути, превратил свой кабинет во вторую квартиру. За отодвинутым от стены шкафом виднелась его узкая монастырская кровать и черное распятие на каменной стене.

Огромный стол Кейвуда, почерневший от времени, был завален бумагами и толстыми фолиантами книг. В дальнем углу кабинета за длинным бюро работали двое писцов, усердно переписывая листы, испещренные поправками и чернильными кляксами. Не отрываясь от работы, они украдкой поглядывали на капитана Уолтера и стройную даму под вуалью.

– Чем обязан, капитан? – неприветливо обратился Кейвуд к офицеру, метнув на гостей свирепый взгляд.

Уолтер в свою очередь вообще не счел нужным что-либо ответить Кейвуду. Он подошел к его столу с великолепной развязностью истинного военного и бесцеремонно ткнул ему под нос пропуск леди Дарвел.

Лицо Кейвуда перекосилось в злобной гримасе, но он воздержался от недовольных реплик и подозвал одного из своих помощников.

– Леди Дарвел разрешено свидание с герцогом Рутерфордом, – раздраженным голосом пояснил он. – Проводите миледи.

– С вашего позволения, – вмешался Уолтер, – я прослежу, чтобы никто из вашей братии не докучал миледи во время ее разговора с герцогом.

– Как вам угодно, капитан, – недовольно пробурчал Кейвуд.

Уолтер и Делия последовали за тюремным служителем. Встреча с Кейвудом и гнетущая атмосфера старой крепости лишили девушку всей ее дерзкой смелости. Она с опаской поглядывала на своих провожатых и растерянно спотыкалась о побитые ступеньки каменной лестницы. Уолтер пытался поддерживать Делию, но она испуганно сторонилась его услуг и шла по темному коридору с обреченным видом.

Наконец они вошли в просторную холодную комнату, которая была совсем пустой, если не считать трех грубых стульев, стоящих под зарешеченным окном.

– Извольте немного подождать, – попросил судебный чиновник Уолтера и Делию и быстро удалился, оставив их одних.

Делия подошла к окну и посмотрела на тюремный двор. Ее взору предстали такие же скованные решетками окна камер, расположенных в соседнем крыле тюрьмы. Тяжело вздохнув, Делия опустилась на стул и стала ждать, беспокойно постукивая ногой о каменный пол. Нервная дрожь выдавала ее сильное волнение, вызывая сочувственные взгляды капитана Уолтера.

Услышав в коридоре шаги, Делия вскочила со стула и повернулась к двери. Шаги замерли, дверь отворилась, и в комнату вошел Эдвин Рутерфорд в сопровождении тюремного охранника.

– Делия?! – воскликнул герцог, узнав сестру под вуалью.

Делия откинула вуаль и, позабыв о всех правилах этикета, бросилась к брату с той же откровенной смелостью, как сделала это в Рутерфорде в день его ареста.

Герцог с досадой посмотрел на Уолтера и осторожно высвободился из объятий сестры.

Капитан перехватил его взгляд.

– Не беспокойтесь, милорд, – сказал Уолтер. – Я не намерен присутствовать при вашем свидании. Оставляю вас наедине с леди Дарвел.

Приказав охраннику следовать за ним, капитан быстро покинул комнату и закрыл за собой дверь.

Оставшись наедине с сестрой, Эдвин не выразил никакой радости по поводу их встречи.

– Как тебе удалось добиться этого свидания? – с явным недовольством спросил он. – К нам запрещено пускать посетителей.

– Для меня было сделано исключение, – с обидой ответил Делия, крайне удивленная неприветливым тоном брата.

– Исключение? – не понял герцог.

– Да. Я получила разрешение у генерала Бредли.

– Ты решилась просить Бредли? – с возмущением воскликнул Эдвин.

– Решилась.

– Сама?

– Да.

– Но почему же ты не отправила к нему Гейджа?

– Я посылала к Бредли нашего управляющего, однако генерал отказался его принять.

– А тебя принял?

– Меня принял, – ответила Делия, возмущаясь бесстрастным допросом Эдвина. – Что тут удивительного?

– Это более, чем удивительно, – строго возразил Эдвин. – Юная леди из знатной семьи отправляется к офицеру с сомнительной репутацией и унижается перед ним со своими нелепыми просьбами! Ты считаешь это приличным?

– Если вам, милорд, так угодно, – с негодованием прервала его Делия, – я в самом деле унижалась перед этим офицером! Я отбросила все правила приличия, я поехала к нему в его резиденцию и как о милости просила его разрешить мне встречу с вами! Но вы забываете, герцог, что все мои унижения были только ради вас! Я не могла больше выносить неизвестность. Я слишком люблю тебя, Эдвин, а ты… ты… – Делия не договорила. Она закрыла лицо руками и громко зарыдала.

Эдвину не хватило сил равнодушно смотреть на слезы сестры. Его до глубины души тронули ее чувства и самоотверженная преданность. Герцог обнял Делию и прижал к груди.

– Прости меня, моя девочка, – успокаивал он девушку. – Я не хотел тебя обидеть. Я тоже тебя очень люблю, и мне больно сознавать, что из-за меня ты просила об услуге такого негодяя, как Бредли.

– Эдвин, – мягко проговорила Делия, – возможно, ты составил о Бредли не совсем верное мнение.

– Не совсем верное? – переспросил герцог. – Что ты хочешь этим сказать?

– Бредли сочувствует тебе и хочет помочь.

– Ах вот как, Делия! – с возмущением воскликнул Эдвин. – Я, лорд Дарвел, герцог Рутерфордский, должен нуждаться в сочувствии ничтожного провинциального дворянчика! И кого? Бредли, который зашел в своем честолюбии так далеко, что не погнушался осквернить офицерский мундир низкой изменой! Этот мерзавец подло предал своего короля, забыв, что присягал ему на верность! Какой же добродетельный поступок совершил Бредли, что заслужил твою симпатию?

– Эдвин, я только передала тебе слова генерала, – испуганно ответила Делия.

– Я вижу, он был с тобой очень откровенен, – горько усмехнулся Рутерфорд.

– А твои намеки просто оскорбительны! – возмутилась девушка. – Теперь я и сама убедилась, что Бредли мне не солгал: тебя погубит твоя непомерная гордость и упрямство!

– Вот как! – воскликнул Эдвин. – Я имею дело с ярым сторонником Бредли? Скажи, дорогая, не обратил ли генерал тебя в веру “круглоголовых”?

– Эдвин! – умоляющим голосом проговорила Делия. – Я готова выслушивать от тебя самые несправедливые упреки, но заклинаю тебя памятью наших родителей – последуй совету Бредли! Измени на суде свои показания! Согласись с заявлением графа Риверса и признай, что заговорщики силой вынудили тебя предоставить им убежище в Рутерфорде!

– Ты соображаешь, что предлагаешь мне? – гневно произнес герцог, отталкивая Делию. – Ты хочешь, чтобы я оклеветал своих друзей, обвинив их в преступлении, которое они не совершали?

– Но граф Риверс все равно осужден на смертную казнь, – возразила Делия.

– Риверс осужден, однако ты забыла, что кроме Риверса, я обвиню Монтегю и Дугласа, а приговор им еще не вынесен.

– Эдвин, подумай, что тебя ждет, если тебя признают виновным в связях с заговорщиками, – со слезами проговорила девушка.

Герцог сделал протестующий жест, но Делия схватила его руку и упала перед ним на колени.

– Нет, Эдвин, не отказывай мне сегодня! – взмолилась она. – Я знаю, что ты считаешь мое предложение недостойным, мерзким, но я люблю тебя и не смогу жить, если с тобой что-нибудь случится.

– Выслушай меня, Делия, – мягко проговорил герцог, поднимая сестру с колен, но девушка прервала его.

– Нет, – повторила она, – обещай мне подумать. Разве я требую многого? Обещай только подумать, и я буду надеяться, что Бог укажет тебе путь к спасению.

Герцог обнимал хрупкие плечи сестры и чувствовал, как ее слезы капают на его камзол.

– Я обещаю тебе подумать, – сказал он, чтобы успокоить девушку.

– Правда? – доверчиво спросила Делия, обратив к нему заплаканное лицо.

Эдвин кивнул.

– Бредли поможет тебе, Эдвин, обязательно поможет, а если нет – я поеду в Лондон и брошусь к ногам Кромвеля…

Страстная речь Делии была прервана тихим стуком в дверь: капитан Уолтер осторожно напомнил брату и сестре, что время свидания истекает.

– Боже мой! – воскликнула девушка. – Мне пора идти!

Герцог ласково взял сестру за руки, несколько мгновений смотрел на нее задумчивым взглядом, потом тихо проговорил:

– Не знаю, имею ли я право впутывать тебя в такие дела, но мне больше некого просить о помощи.

– Говори же, Эдвин! – воскликнула девушка, радуясь, что сможет быть полезной брату. – Я сделаю все, что ты мне прикажешь!

– Тише, Делия! – предупредил ее герцог. – Ни одно слово из того, что я тебе скажу, не должно быть услышано теми, кому не положено это знать.

– Я буду говорить только шепотом, – сказала девушка.

– Хорошо, слушай меня внимательно: ты вернешься в Рутерфорд и прикажешь Бернарду Гейджу немедленно отправиться в Лондон. Там на улице Оружейников он разыщет контору нотариуса Сайруса Марвелла, скажет, что приехал из Абердина, и попросит проводить его к сэру Уильфриду Расселу. Гейдж сообщит этому джентльмену, что заговор раскрыт, а Риверс, Дуглас и Монтегю арестованы. Поэтому необходимо во что бы то ни стало задержать корабль, который со дня на день должен отправиться из Франции в Портсмут. Ты все запомнила?

– Все, Эдвин, – ответила Делия, – но я ничего не смогу передать Гейджу.

– Почему?

– Он уехал из Оксфорда.

– Какая досада! – воскликнул герцог.

– Не отчаивайся, Эдвин, – спокойно проговорила Делия. – Отсутствие Гейджа – не помеха.

– Как – не помеха?

– Вместо Гейджа поеду я, – решительно заявила Делия.

– Что тебе пришло в голову? – воскликнул герцог. – Я не позволяю тебе никуда ехать! Слышишь, не позволяю!

– А я тебя не послушаюсь, – возразила девушка. – Почему я не могу тебе помочь?

– Я приказываю тебе как твой старший брат, наконец, как твой опекун. Забудь свою безумную идею!

Скрип отворяемой двери заставил герцога замолчать.

– Простите, милорд, – извинился Уолтер. – Сожалею, что прерываю ваш разговор, но время вашего свидания уже истекло.

Герцог молча привлек к себе Делию, поцеловал ее в лоб и опустил вуаль на ее лицо.

– Прощай, моя девочка, – дрогнувшим голосом проговорил он.

Делия схватила его руку и прижала к своему лицу. По ее щекам снова потекли слезы. Герцог понял, что, если прощание затянется еще хотя бы на минуту, он станет свидетелем рыданий своей сестры. Он ободряюще улыбнулся Делии и быстро покинул комнату.

Возвращаясь обратно мимо кабинета Кейвуда, Делия увидела помощника прокурора, стоящего у открытой двери с незнакомым молодым человеком.

Кейвуд злорадно усмехнулся и поклонился девушке с наигранной манерностью. Делия гордо прошла по коридору, не удостоив взглядом зарвавшегося чиновника.

– Видите эту женщину? – спросил Кейвуд своего собеседника, указывая вслед Делии. – Это – леди Дарвел, сестра арестованного герцога Рутерфорда. С сегодняшнего дня вы должны не выпускать ее из виду. Я хочу знать о ней все: куда она ездит, кого посещает, с кем разговаривает. Вы будете докладывать мне о каждом ее шаге.

– Но девушка совсем не похожа на заговорщицу, – заметил собеседник Кейвуда. – С виду она кажется безобидной и неопытной.

– Чего не скажешь о ее брате, – возразил Кейвуд. – У меня есть неоспоримые доказательства его причастности к заговору, и как бы генерал Бредли не старался навязать мне свое лояльное мнение о Рутерфорде, я добьюсь обвинительного приговора герцогу.

– Не разумнее ли уступить Бредли? Одним осужденным больше, одним меньше – какая разница?

– Я – помощник прокурора, а не лакей Бредли, – резко проговорил Кейвуд. – Я не позволю ему понукать мною, как своим ординарцем. Я хочу видеть этих роялистов на эшафоте, и будь я проклят, если не сумею их туда затащить. Но мне еще нужны доказательства их вины, и вы поможете мне добыть эти доказательства. Болван Уолтер позволил Рутерфорду поговорить с сестрой наедине. Я уверен, что герцог не упустил такой возможности и дал сестре какие-нибудь поручения к своим сообщникам, которых нам пока не удалось выследить и арестовать.

– Я понял вас, сэр, – сказал молодой человек.

– Тогда идите, – приказал Кейвуд. – Чутье подсказывает мне, что уже сегодня вам придется изрядно потрудиться.

Делия возвращалась из Оксфорда в Рутерфорд под вечер, когда в домах начали зажигаться первые огни. В сумерках путешествия по загородным дорогам становились небезопасными, и оживленные днем дороги быстро пустели с наступлением темноты.

Делия пустила своего коня крупной рысью, надеясь попасть в Рутерфорд до того времени, как вечерняя тьма покроет окрестности замка. Двое слуг Делии нещадно пришпоривали лошадей, с трудом поспевая за ее быстрым иноходцем. Страх перед бандитами и грабителями заставлял путников с опаской вглядываться в заросли, которые местами плотно окружали дорогу, но большую часть пути Делия и ее слуги миновали благополучно, и вскоре из-за холма показался Говард-Холл.

Замок был ярко освещен. Свет горел и в апартаментах Фрэнсиса, и Делию охватило радостное волнение. Она не смогла объяснить свои наблюдения иначе как присутствием Фрэнсиса в Говард-Холле. Но если он в замке, то чем вызвано его внезапное возвращение? Смутные подозрения, внезапно проснувшиеся в ее душе, заставили Делию свернуть с дороги и направиться к замку Говардов.

– Куда мы едем, миледи? – поинтересовался один из слуг девушки, Норман.

– В Говард-Холл, – ответила Делия.

– Но, миледи, уже поздно, – осторожно возразил Норман. – В такой час никто не путешествует без надежной охраны, а мы почти не вооружены.

– Не задавай мне больше глупых вопросов, – разозлилась Делия. – Неужели ты думаешь, что граф Говард отпустит меня домой без охраны с такими жалкими трусами, как вы?

Норман на собственном опыте знал, как опасно перечить молодой госпоже, если она не в духе, и счел за благо удовлетвориться ее ответом.

Когда граф Говард узнал о визите леди Дарвел, его первая мысль была о том, что Делии известно о его причастности к аресту герцога Рутерфорда. В этом случае приезд сестры человека, попавшего по его вине за тюремную решетку, не предвещал графу ничего иного, кроме суровых обвинений и упреков. Говард с радостью отказал бы ей в приеме, но слуги уже сказали Делии, что граф дома, и у него не было благовидного предлога избежать встречи с девушкой. Он внутренне приготовился к самой бурной сцене и спустился в гостиную поприветствовать нежданную гостью.

Но, к своему приятному изумлению, Говард не увидел на лице Делии ни гнева, ни печали. Она приветливо ему улыбнулась и протянула руку с самым благожелательным видом.

– Прошу прощения, милорд, за столь поздний визит, – сказала Делия.

– Никаких извинений, дорогая Делия! – запротестовал граф. – Двери Говард-Холла открыты для вас в любое время.

– Я ездила в Оксфорд навестить подруг, – проговорила девушка, – и задержалась дольше, чем предполагала. Это непростительная оплошность с моей стороны, но за разговорами совсем не замечаешь, как летит время! Не могли бы вы дать мне своих людей для охраны? Я так боюсь вечерних дорог, и мне показалось, что от Оксфорда за мной следили какие-то подозрительные личности.

Говард облегченно вздохнул, узнав, как он думал, об истинной причине визита леди Дарвел.

– Конечно же, миледи, – ответил он. – Я дам вам охрану. Если хотите, я сам провожу вас до Рутерфорда.

– О, не волнуйтесь, граф, я вполне доверяю вашим телохранителям, – возразила Делия. – И мне, право, неловко, что я вас беспокою.

– Ваши постоянные извинения обижают меня, дорогая Делия! В моем доме к вам всегда относились, как к сестре моего сына, – сказал Говард.

– А где сейчас Фрэнсис? – спросила Делия, обрадовавшись, что граф сам неосторожно задел интересующую ее тему.

– Где сейчас Фрэнсис? – переспросил Говард, странно изменившись в лице. – Почему вы об этом спрашиваете? Разве вам неизвестно, что он в Портсмуте, готовится к плаванию вместе с вашим братом лордом Дэвидом?

От Делии не ускользнуло волнение графа.

– Видите ли, милорд, – наигранно наивным тоном проговорила она, – проезжая мимо вашего замка, я заметила в комнате Фрэнсиса свет и подумала, что он вернулся домой.

– Вы ошиблись, миледи, – холодно возразил Говард. – Вероятно, это прислуга убиралась в его комнатах.

– Очень жаль, – с детской улыбкой произнесла Делия. – А я хотела пригласить его в Рутерфорд. Вы же знаете, как он любит у нас бывать?

– Да, знаю.

– Ах, милорд! – вздохнула Делия. – Как жаль, что вы так и не смогли подружиться с герцогом Эдвином и ни разу не посетили наш замок!

– Мы придерживаемся слишком разных убеждений, чтобы быть друзьями, – сухо ответил Говард.

– Это очень печально. Я бы с радостью приняла вас в Рутерфорде.

– А… а как поживает ваш брат? – осторожно поинтересовался граф. – Надеюсь, у него все хорошо?

Делия метнула на Говарда такой пронизывающий взгляд, что он невольно отвернулся.

– О каком из моих братьев вы изволите спрашивать? – проговорила девушка – О герцоге Эдвине или о капитане Дарвеле?

– О герцоге Рутерфордском, миледи.

– Мой брат арестован, – ответил Делия.

– Арестован? – переспросил Говард, делая вид, что несказанно удивлен.

– Арестован, – повторила Делия. – Неужели вы этого не знали?

– Нет, миледи, – солгал граф. – Мне это неизвестно.

– Странно. Разве ваш друг, генерал Бредли, вам ничего не рассказывал?

– Я… я давно с ним не встречался, – снова солгал Говард.

– Хорошо, – проговорила Делия. – Я вам все расскажу. Мой брат арестован за то, что предоставил ночлег своим старым приятелям, с которыми его связывает такое же братство по оружию, как вас с генералом Бредли. Но, по роковому невезению, эти господа оказались не в ладах с нынешней властью, и мой брат вынужден разделить их незавидную участь арестантов. Так что будьте осторожны, милорд, когда принимаете гостей.

– Я сочувствую вам, миледи, – опустив голову, произнес граф. – К сожалению, нельзя уберечься от всех случайностей.

– Да, к сожалению, – согласилась Делия. – Однако мне пора ехать домой. Я не буду дольше надоедать вам своей болтовней. Если Фрэнсис вдруг приедет в Говард-Холл, передайте ему от меня привет. Пусть обнимет за меня брата Дэвида.

– Я был рад повидать вас, Делия, – галантно поклонился Говард. – Надеюсь, арест вашего брата всего лишь досадное недоразумение и скоро он вернется домой.

– Я тоже надеюсь, – ответила девушка.

Во дворе замка ее уже ждали вооруженные люди из числа личных телохранителей графа. Говард сам помог Делии сесть в седло и распрощался с ней в самых любезных выражениях.

Вернувшись в Рутерфорд, Делия приказала принести почту, полученную за день, что она провела в Оксфорде. Девушка ждала известий от Бернарда Гейджа. Он обещал написать сразу, как только приедет в Портсмут и разыщет капитана Дарвела, но письма все еще не было. Слуги принесли несколько счетов от оксфордских модисток и отчет управляющего корнуоллским поместьем, адресованный герцогу Эдвину.

Бегло проглядев почту, Делия отбросила бумаги и устало опустилась в кресло. Переживания этого дня совершенно измучили девушку. Она никак не могла справиться с тягостным состоянием страха и мучительного ожидания.

Ее взгляд задержался на маленьком резном буфете, в котором стояли любимые вина братьев. Делия встала и выбрала бутылку с крепким кларетом. Налив себе полный бокал, девушка по-мужски отхлебнула большой глоток. Но она не рассчитала свои девичьи силы: вино оказалось слишком крепким для нее. Делия закашлялась и выплеснула остаток кларета в камин. Пламя ярко вспыхнуло и озарило комнату красноватым, зловещим отсветом.

Подумав некоторое время, Делия позвала лакея и приказала разыскать Нормана.

– Завтра мы едем в Лондон, – сказала она своему верному слуге.

– В Лондон? – переспросил удивленный Норман.

– Да, и вы едете со мной. Соберите все, что нужно в дорогу, и никому не говорите о нашем отъезде. Мы отправляемся завтра с первыми лучами солнца.

Глава 10. Агент роялистов

Спокойная гладь Темзы отражала мягкие блики осеннего заката. Желтые бархатные лучи скользили по стенам домов и спускались на мостовую, вспыхивая ослепительными огоньками в дождевых лужах.

Делия раздвинула занавеси кареты и с интересом смотрела на улицы города, в котором родилась и провела первые годы своего детства.

Последний раз Делия была в столице два года назад. Она приезжала сюда со своими братьями на Рождество к родному брату их матери лорду Флемингу. Делия обожала Лондон: ей нравилось здесь все – улицы, дома, парки, наконец, сам образ жизни, который представлялся ей нескончаемой вереницей развлечений.

Сегодня Лондон пробудил у Делии старые воспоминания, и ее сердце сжалось от тоски и сознания того, что все эти счастливые мгновения навсегда остались в невозвратном прошлом.

Сегодня Лондон казался ей холодным и незнакомым. Он принадлежал не ей, а чужим равнодушным людям, живущим своей особенной столичной жизнью, которым нет никакого дела до всех ее горестей и забот.

Через полчаса карета Делии остановилась в центре города у одной из лучших лондонских гостиниц. Делия отправила Нормана на переговоры с хозяином, а сама осталась в карете.

– Госпожа, купите цветы! – раздался под окном звонкий голос.

Высокая девушка в ярком желтом плаще протягивала Делии маленький букет хризантем. Лицо цветочницы, смуглое и веселое, было привлекательным и добрым. Делия взяла букет и протянула девушке серебрянную монету. Цветочница с удивлением посмотрела на щедрую даму, не веря своему везению.

– Как тебя зовут? – спросила Делия.

– Джейн, миледи, – ответила девушка.

– Скажи мне, милая Джейн, ты хорошо знаешь Лондон?

– Да, миледи, я торгую по всему городу.

– А далеко ли отсюда до улицы Оружейников? – поинтересовалась Делия.

– Далеко, миледи, но, если ваша милость желает, я могу вас туда проводить.

– Нет, провожать меня не надо, – отказалась Делия. – Ты лучше расскажи мне, как туда добраться.

Девушка принялась подробно объяснять Делии дорогу. Делия достала из сумочки записную книжку и со слов цветочницы начертила маленький план. Она показала рисунок девушке. Джейн кивнула в знак одобрения и получила за столь необременительную услугу еще одну серебрянную монету. Поблагодарив великодушную госпожу, Джейн, напевая, пошла по улице, предлагая прохожим свои хризантемы.

Делия с беспокойством посмотрела ей вслед. Во время разговора с Джейн Делия заметила незнакомого человека в сером плаще, стоящего у входа в соседнюю гостиницу. Он прогуливался взад и вперед, делая вид, что ждет часа назначенного свидания. Но когда Делия и цветочница расстались, незнакомец оставил свой пост и не спеша отправился за Джейн.

Делия увидела, как цветочница продала букетик двум пожилым дамам, а затем скрылась в соседнем переулке. Человек помедлил, оглянулся на карету и быстро последовал за Джейн.

Поведение незнакомца показалось Делии подозрительным. Ей вдруг стало страшно, словно за ней неотступно следовала большая, неотвратимая беда.

– Ваша комната ждет вас, миледи. – Слова Нормана прозвучали так неожиданно, что заставили Делию вздрогнуть.

– Спасибо, Норман, – поблагодарила она слугу, выходя из кареты.

– Надеюсь, комната вас устроит.

– Меня устроит любая комната, – сказала Делия. – Мы не задержимся в Лондоне надолго.

– Подожди, красавица, я хочу взглянуть на твой товар.

Цветочница оглянулась и увидела молодого дворянина в длинном сером плаще.

– Пожалуйста, господин, выбирайте. – Девушка протянула ему корзину с букетами.

– Я куплю у тебя все твои цветы, – проговорил молодой человек, – если ты не откажешь мне в маленькой услуге.

– Какой услуге, сэр? – насторожилась Джейн и прижала к себе корзинку.

Знатные господа нередко приставали на улице к хорошенькой продавщице цветов, и сейчас она ожидала услышать одно из тех бесцеремонных предложений, которые молодые дворяне, не стесняясь, делали девушкам из низших сословий. Но Джейн не поощряла подобные ухаживания и приготовилась дать достойный отпор.

– Я заплачу тебе за весь твой товар, – повторил молодой незнакомец, – и заплачу намного дороже, чем он стоит, но сначала ты мне скажешь, о чем просила тебя красивая леди в карете у гостиницы.

Джейн опустила корзинку, с растерянностью глядя на дворянина.

– Зачем вам это знать? – спросила она.

– Видишь ли, девушка, я жених этой дамы и подозреваю, что она меня обманывает и у нее есть любовник.

– А я-то здесь при чем? Сами и разбирайтесь со своими соперниками, – хмыкнула Джейн.

– Может быть, леди просила тебя передать кому-нибудь письмо? – не отступал незнакомец.

– Нет, – отрезала Джейн.

– Я видел, как она писала.

– Да, писала, но не письмо.

– Что же тогда? – настаивал дворянин.

Джейн колебалась, не решаясь посвятить незнакомца в подробности разговора с дамой. Она догадывалась, что он говорит неправду.

Молодой человек понял ее сомнения. Он достал из кармана серебряный шиллинг и подкинул его на ладони. Серебро ярко блестело в лучах заходящего солнца, и для мягкой натуры небогатой Джейн это было слишком сильным искушением.

– Госпожа спросила у меня, где находится улица Оружейников, – проговорила цветочница, – и записала, как туда пройти. Вот и все.

– Она расспрашивала об улице Оружейников? – переспросил дворянин.

– Да.

– Странно.

– Это уж ее дело.

– Она интересовалась кем-нибудь из жильцов этой улицы?

– Я уже сказала вам, что миледи ничем больше не интересовалась, – раздраженно ответила Джейн.

Незнакомец протянул цветочнице монету.

– Вот, возьми, – сказал он. – Это плата за твой товар. Если ты опять случайно встретишься с этой леди, не вздумай говорить ей о нашем разговоре.

Последнюю фразу он произнес почти с угрозой и быстро зашагал обратно к гостинице.

– Подождите! – окликнула его Джейн. – А цветы?

– Считай, что я подарил их тебе за твою услугу, – ответил молодой человек.

Джейн в изумлении стояла посреди улица, прижимая к груди корзинку с хризантемами, и благодарила судьбу за посланную ей сегодня редкую удачу.

Гостиничная комната, в которой расположилась Делия, смотрела окнами на красивый палисадник с яркими осенними цветами. Аромат осенней свежести, терпкий, как запах штормового моря, ощущался в каждом дуновении засыпающего ветра.

Делия позвала Нормана, сказала ему, что собирается рано лечь спать и разрешила слугам провести вечер так, как им

заблагорассудится.

Когда Норман ушел, Делия достала из багажа коричневый суконный плащ, какие обычно носили жены городских ремесленников, низко надвинула капюшон и, стараясь остаться незамеченной, покинула гостиницу.

Выйдя на улицу, Делия внимательно огляделась по сторонам. Она подозревала, что Бредли мог послать за ней соглядатаев, но никаких шпионов она не заметила. Девушка бодро зашагала по лондонской мостовой, рассчитывая вернуться в гостиницу до наступления темноты. К счастью, цветочница так подробно описала ей дорогу, что Делия легко находила те улицы и дома, которые должны были служить ей ориентирами.

На набережной Делия вновь увидела человека в сером плаще, наблюдавшего за ней у гостиницы. Девушка ускорила шаг и, пройдя около полумили, снова оглянулась: незнакомец не отставал, хотя и делал вид, что прогуливается по Лондону без всякой цели. Делия свернула в незнакомый переулок, человек последовал за ней. Теперь Делия больше не сомневалась: этот дворянин ее преследовал.

Прохожих на улицах было уже мало, и Делия не могла затеряться в толпе. Она стала плутать по каким-то маленьким, узким переулкам, пытаясь оторваться от соглядатая.

Пробежав через заброшенный грязный двор, Делия вышла к старому парку. Там прогуливалась молодая пара и двое мальчишек, которые бросали камешки в заросший пруд. Человека в сером плаще Делия больше не видели. Ее преследователь исчез, но, спасаясь от слежки, Делия заблудилась.

Она в отчаянии металась по лабиринту незнакомых переулков, с тревогой наблюдая, как на город спускается вечерний мрак, и разыскала улицу Оружейников, когда уже совсем стемнело.

Улица была безлюдной. В те времена жители городов ложились спать рано, чтобы проснуться с зарей, и в окнах многих домов уже не было света.

Единственным местом, где еще бодрствовали и работали, оказалась пекарня. Делия вошла туда и спросила, как найти дом Сайруса Марвелла. Молодой розовощекий пекарь крайне удивился, услышав, что молодая дама разыскивает контору нотариуса на ночь глядя, но все же оставил свою работу и, выйдя вместе с Делией на улицу, показал ей дом Марвелла.

Это был небольшой особняк зажиточного горожанина.

– Вы пришли слишком поздно, мисс, – улыбнулся пекарь. – Похоже, что все тут уже уснули.

– Ничего, меня ждут, – ответила Делия и, поблагодарив парня, направилась к дому.

Тяжелым дверным молотком она решительно постучала в массивную, окованную железом дверь. Ей долго не открывали. Делия постучала второй раз, и наконец смотровое окошко открылось.

– Что вам угодно? – неприветливо спросил лакей, при тусклом свете одинокой свечи разглядывая лицо Делии.

–Мне угодно видеть мистера Сайруса Марвелла, – ответила Делия.

– Приходите завтра, мисс. Сегодня контора уже закрыта.

– Но у меня срочное дело! – воскликнула Делия.

– Ничем не могу помочь, – равнодушно ответил лакей, собираясь захлопнуть окошко.

– Подождите! – остановила его Делия. – Если мистер Марвелл не хочет меня принять, то, может быть, меня выслушает мистер Рассел?

– Чье имя вы назвали? – насторожился лакей.

– Мистера Уильфрида Рассела. Я приехала из Абердина.

Тяжелые засовы громко заскрипели, и дверь отворилась.

– Проходите, – шепнул ей лакей. – Почему вы сразу не сказали, что вы из Абердина?

Делия пожала плечами.

– Я не ожидала, что в этот дом будет так трудно попасть.

Лакей провел ее в гостиную, обставленную по моде королевы Елизаветы, зажег канделябры и удалился, оставив одну.

Но ей не пришлось долго ждать. Через пару минут в гостиную вошел молодой мужчина лет тридцати двух. Он был одет в темно-синий шелковый камзол, бархатные коричневые штаны с пышными кружевами у колен и черные туфли с массивными золотыми пряжками. Длинные светлые волосы обрамляли его худое, немного суровое лицо.

– Вы хотели видеть Уильфрида Рассела? – спросил он.

– Да, сэр, – ответила Делия.

– Я к вашим услугам, – поклонился молодой человек.

Делия внимательно разглядывала Рассела. Она чувствовала себя неуютно под его строгим, почти бесстрастным взглядом. Но в то же время она была рада, что ее опасная прогулка по вечерним улицам кончилась, и она находится рядом с людьми, которые не казались ей подозрительными.

– Мое имя – Делия Дарвел, – прервала девушка молчание.

– Я не спрашиваю вашего имени, – заметил Рассел.

Делия подняла на него удивленные глаза.

– Я не понимаю вас, сэр, – сказала она.

– Мисс Дарвел, – проговорил молодой человек, – когда вы беретесь за подобные поручения, не стоит называть свое имя, если вас о том не спрашивают. Признаюсь, мисс, я в недоумении: не представляю, кому пришло в голову использовать такое юное создание как тайного агента. Надо думать, у тех, кто вас послал, не было лучшего выбора.

– Именно так, сэр, – ответила Делия обиженным голосом, хотя и понимала, что роялист прав в своем замечании.

– Вы сказали, что принадлежите к семье Дарвелов? – переспросил Рассел.

– Да, сэр.

– Я близко знал человека, носящего эту фамилию. Его зовут Эдвин Дарвел, герцог Рутерфорд. Мы служили с ним в одном кавалерийском полку.

– Это мой брат, сэр, – ответила Делия. – И я приехала к вам по его поручению.

– По его поручению? – удивился Рассел. – Но откуда Эдвин узнал, как меня найти?

– Я полагаю, сэр, он узнал это от ваших друзей-заговорщиков, по вине которых его арестовали в его собственном доме.

– Арестовали? – воскликнул Рассел.

– Да, сэр. Ваш заговор раскрыт, ваши товарищи в оксфордской тюрьме, а их участь в руках генерала Бредли. Только вряд ли он склонен миловать роялистов-заговорщиков, которые в довершение всех своих бед застрелили его офицера.

– Они убили офицера?

– Молодого лейтенанта. Я слышала, что Бредли его очень любил и покровительствовал несчастному юноше.

– Черт возьми! – не сдержался Рассел. – Предатель Бредли дождался все-таки часа расквитаться и с Риверсом, и с Монтегю!

– А разве вы и ваши сообщники ничем не можете им помочь?

– Как, миледи? Разбить оксфордский гарнизон и устроить им побег? – горько усмехнулся Рассел.

– Сэр! – возмутилась Делия. – Им грозит смертная казнь!

– Возможно, но сегодня у нас нет ни сил, ни времени, чтобы их спасти, – возразил Рассел.

– Речь идет о ваших друзьях! – с укором воскликнула девушка.

– Они привыкли рисковать головой, и знали, на что идут, – невозмутимо проговорил молодой человек.

– Разве к этому можно привыкнуть?

– Можно, – решительно подтвердил Рассел, – если думать не о себе, а о своем долге.

– А не наш ли долг думать о тех, кто нам дорог? Мы не имеем права бросать их на произвол судьбы!

– Миледи, – холодно произнес Рассел, – я уверен, что заговорщики прислали вас не для того, чтобы обсуждать план их побега.

– Да, не для того, сэр. Вы совершенно верно подметили, что они прежде всего думают о своем долге.

– О чем вы должны мне сообщить?

– Генералу Бредли известно, что через несколько дней из Франции в Портсмут придет шхуна “Рубикон”. Вы обязаны отправиться во Францию и во что бы то ни стало задержать ее отплытие с континента.

– Задержать? – воскликнул Рассел. – Легко сказать – задержать! Если бы я узнал об этом хотя бы на день раньше!

– Неужели сейчас уже поздно?

– Нет, не поздно… если судьбе будет угодно помогать мне, а не Бредли. Только бы не помешала досадная случайность!

– Какая случайность?

– Непогода, шторм, мало ли что еще…

– Тогда я не буду вас задерживать, – сказала Делия, вставая с кресла.

– Вас кто-нибудь сопровождал до этого дома? – поинтересовался Рассел.

– Нет.

– Как? Вы отважились прийти сюда одна в такой поздний час? – изумился Рассел.

– Я не хотела, чтобы кто-нибудь знал о том, куда я иду, – ответила Делия.

– Где вы остановились?

– В гостинице “Королевское знамя”.

– И вы пришли сюда пешком?

– Да.

– За вами не было слежки?

– Была, но мне удалось скрыться от шпиона.

– Вы уверены?

– Уверена, – ответила Делия, хотя в глубине души и сомневалась, что соглядатай не выследил ее до конца.

– Хорошо, я провожу вас до гостиницы, – сказал Рассел. – Сейчас не время для дамских прогулок, и я не отпущу вас одну.

Он вышел из гостиной и вскоре вернулся, вооруженный шпагой и пистолетом. Набросив плащ, Рассел предложил Делии руку и вывел ее на пустынную улицу, освещенную тусклым лунным светом.

Пекарня уже не работала. Вечернюю тишину лишь изредка нарушал лай дворовых собак.

Недалеко от старого парка, возле которого Делия так удачно отделалась от шпиона, она услышала за спиной чьи-то торопливые шаги и, быстро обернувшись, заметила человека, закутанного в длинный плащ. Он шел по тропинке следом за Делией и Расселом И. увидев, что девушка обернулась, поспешил скрыться в тени деревьев.

Делия посмотрела на Рассела: он был совершенно спокоен, словно не замечал слежки.

– За нами идет какой-то человек, – сказала Делия своему провожатому.

– Я знаю, – невозмутимо ответил он. – Вероятно, это тот самый шпион, который следил за вами от гостиницы.

– Но я сумела от него уйти, – возразила девушка.

– Это вам только показалось, миледи. По своей неопытности вы просто потеряли его из виду. Я подозревал, что он выследил вас до конторы Марвелла.

– Что же теперь делать? – с испугом спросила Делия.

– Что делать? Я думаю, что мне придется его убить, пока он не успел никому поведать о своих наблюдениях и не направил в дом Марвелла ищеек из тайной полиции.

– Но для этого ему потребуется много времени.

– Гораздо меньше, чем вы думаете. Если шпиона не остановить, эти чертовы прислужники Кромвеля могут нагрянуть к Марвеллу еще до того, как мы переступим порог вашей гостиницы. Я не имею права так рисковать и допустить, чтобы арестовали Марвелла и обыскали его контору.

– Я могу вам чем-нибудь помочь? – спросила Делия.

– Идите спокойно, миледи, и не оглядывайтесь. Все, что вы можете для меня сделать, – это не мешать мне, – ответил Рассел.

Шаги соглядатая раздавались совсем рядом. Поняв, что его присутствие обнаружено, он больше не пытался оставаться незамеченным и смело шел за Делией и Расселом.

Пройдя через мост, Рассел быстро свернул в узкий переулок и, укрывшись за углом дома, стал ждать шпиона. Тот решительно последовал за Расселом и Делией.

Переулок заканчивался тупиком. Вероятно, незнакомец знал об этом. Он замедлил шаг и внимательно всматривался в темноту, пытаясь обнаружить укрытие Рассела и Делии.

– Стойте здесь и молчите, – шепнул Рассел девушке и шагнул навстречу незнакомцу.

– Мистер! – окликнул он шпиона. – Не меня ли вы потеряли?

Увидев Рассела, соглядатай нисколько не смутился.

– Нет, сэр, – ответил он.

– Тогда зачем вы следуете за мной по пятам, как шпион?

– Я гуляю там, где хочу, – нахально проговорил незнакомец. – Пусть даже это кому-то и не нравится.

– В таком случае я не покажусь вам невежливым, если скажу, что вы мне сильно надоели за этот вечер, и я не желаю больше вас видеть за своей спиной, – решительно произнес Рассел.

– Ну что же! – рассмеялся шпион. – Попробуйте мне помешать, и, если вам это удастся, вы родились под счастливой звездой.

– Я не люблю, когда слова идут впереди дела, – прервал его Рассел, обнажая шпагу.

Незнакомец не спеша обнажил свою и, продолжая нагло улыбаться, встал в позицию.

Рассел первым атаковал своего противника. Он нанес ему несколько сильных ударов, которые тот парировал с легкостью опытного фехтовальщика.

Делия стояла, прижавшись к стене дома, и с волнением наблюдала за дуэлью, вздрагивая при каждом опасном выпаде незнакомца. Оба ее брата – и Эдвин, и Дэвид – были превосходными фехтовальщиками. Делия часто смотрела на их поединки в фехтовальном зале и сейчас быстро поняла, что шпион не уступает Расселу в умении владеть оружием. Рассел отличался большей ловкостью, но ему не хватало выдержки и спокойствия своего противника.

Видя, что ему не удается разделаться со шпионом так быстро, как он рассчитывал, Рассел начал терять хладнокровие. Незнакомец не замедлил воспользоваться преимуществом. Он перешел в наступление и нанес Расселу три мощных удара подряд.

Последний удар Рассел отразить не сумел, его клинок лишь слегка задел лезвие противника, и шпага незнакомца вонзилась в его грудь.

Забыв об осторожности, Делия бросилась к Расселу. Кровь сильной струей текла из раны, заливая его костюм. Делия обняла молодого человека и осторожно опустила его на мостовую. Достав свой носовой платок, девушка расстегнула камзол Рассела и положила платок на рану, пытаясь остановить сильное кровотечение, но молодой человек быстро терял силы.

Его противник стоял в стороне и спокойно вытирал клинок шпаги. Покончив с этим занятием, он вложил шпагу в ножны и направился к Расселу и Делии.

– Не подходите к нему! – воскликнула Делия. – Слышите? Не подходите! Или вы желаете посмотреть на дело своих рук?

– Я полагаю, что убил его, – равнодушно проговорил незнакомец. – Но, если вас беспокоит потеря провожатого, я могу вам его заменить.

– Какой же вы мерзавец! – вспыхнула Делия. – Подлый шпион без совести и чести!

– Ваш друг получил то, что заслужил, – сказал соглядатай. – Оставьте его, ему все равно уже не помочь. Пойдемте-ка лучше в гостиницу, а по дороге мы спокойно побеседуем. Я уверен, нам есть о чем поговорить.

– Не подходите ко мне, – решительно повторила Делия.

– Успокойтесь, миледи. Ваш друг все равно умрет, что бы вы ни делали.

Делия с презрением посмотрела на самодовольное лицо шпиона и, наклонившись над Расселом, незаметно вытащила у него из-за пояса пистолет; взведенный курок щелкнул раньше, чем незнакомец заметил в руках девушки оружие.

– Если вы сделаете еще шаг, – ледяным тоном проговорила Делия, – я выстрелю.

– Не делайте глупостей, миледи, пистолет – не женская безделушка, – сказал шпион. – Отдайте его мне.

Он медленно приближался к Делии, надеясь ловко обезоружить девушку, но в тот момент, когда он попытался выхватить у Делии оружие, грянул выстрел.

Шпион повернулся, взмахнул руками и упал на мостовую в нескольких шагах от Расселла.

Делия стояла в оцепенении, не выпуская из рук еще дымящегося пистолета. Холодным, неподвижным взглядом она смотрела на незнакомца, который не подавал никаких признаков жизни. Делии уже не было страшно. Ее не пугал ни ночной пустынный Лондон, ни эти два почти незнакомых человека, один из которых убитый, а другой умирающий лежали на холодной мостовой. Ее страх внезапно исчез, развеялся одиноким выстрелом, прервавшим жизнь агента осведомительной службы Протектората.

Делия наклонилась к Расселу и приподняла его за плечи.

– Мистер Рассел, – позвала девушка, – сэр Уильфрид!

Услышав свое имя, Рассел открыл глаза.

– Вы убили его? – тихо спросил он.

– Да, – ответила Делия. – Теперь нам нечего бояться. Я позову людей и найду врача. Вы непременно поправитесь.

– Нет, не надо, – прерывающимся голосом возразил Рассел. – Я умираю… А вы бегите отсюда… Скорее…

– Я не оставлю вас, – заявила Делия.

– Уезжайте из Лондона… Все потеряно… Удача на стороне Бредли…

– Нет! – воскликнула девушка. – Ничего еще не потеряно! Я сама поеду во Францию.

На бледном лице Рассела появилась слабая улыбка.

– Вы не сможете…

– Почему? Я поеду! Обещаю вам!

– Вы не можете так рисковать… – Рассел замолчал и закрыл глаза.

– Скажите мне адрес! – взмолилась Делия. – Ради ваших друзей! Скажите, прошу вас!

– Кале… – прошептал Рассел. – Порт Кале… улица Сен-Клод… граф де Монтрей…

– А пароль? Должен же быть пароль?

Рассел не ответил. Его рука безжизненно соскользнула на мостовую. Делия прислушилась к дыханию молодого человека: он был мертв. Делия бережно укрыла Рассела плащом, подобрала брошенный пистолет и побежала прочь, задыхаясь от рыданий, которые не могла дольше сдерживать.

Делия добралась до гостиницы без приключений, и на следующий день, когда солнце еще не взошло над Лондоном, ее карета мчалась по дороге, ведущей на морское побережье, оставляя позади спящую столицу. После убийства тайного агента Делия не решилась искать корабль в Лондоне и отправилась в Дувр.

В тот же день после обеда Делия прибыла в порт. Ближайший корабль во Францию уходил ровно через сутки. Девушка не могла ждать так долго. Она решила зафрахтовать какое-нибудь частное судно и отправила Нормана на поиски капитана.

Прошатавшись около двух часов по портовым кабакам и притонам, Норман нашел наконец шкипера, согласившегося за большую плату немедленно отплыть на континент. Делия не стала торговаться. Она заплатила столько, сколько потребовал шкипер, и шхуна взяла курс на французский порт Кале.

Глава 11. Граф де Монтрей и герцог Бекингем

Делия ступила на французскую землю холодным, пасмурным утром. С моря дул пронизывающий ветер, и моросил мелкий, колючий дождь.

Всю ночь на проливе была сильная качка. Делия страдала от морской болезни и провела ночь на корме шхуны, ни на минуту не сомкнув глаз. Сойдя на берег, она еле держалась на ногах и чувствовала себя совершенно измученной.

Норман уговаривал Делию отдохнуть и согреться в одной из гостиниц Кале, прежде чем отправиться к графу де Монтрею, но все увещевания слуги оказались напрасными. Как только Делия вышла из порта в город, она тотчас принялась за поиски улицы Сен-Клод. К счастью, девушка хорошо говорила по-французски и быстро нашла дом графа.

Его особняк ничем не выделялся среди других домов улицы. Привратник без лишних расспросов проводил Делию в дом, где ее встретил лакей графа.

– Мисс Райт, – представилась Делия, вспомнив совет Рассела не открывать раньше времени своего имени.

– Мадемуазель англичанка? – поинтересовался лакей.

– Да, я только что сошла с корабля, – ответила Делия.

– Извольте подождать, мадемуазель, – поклонился лакей.

Оставшись одна, Делия подошла к большому венецианскому зеркалу, украшавшему уютную, богато обставленную прихожую.

Увидев свое отражение, девушка едва не расплакалась от досады. Ее лицо было бледным и усталым. Под печальными, потухшими глазами красовались темные круги. Длинные белокурые волосы развились от непогоды и в беспорядке растрепались по плечам.

Делия поспешно начала приводить себя в порядок. Она попыталась придать волосам некое подобие прически, но застывшие от холода пальцы ее не слушались, и влажные волосы выскальзывали из рук.

Увлеченная своим туалетом, Делия не услышала, как вошел лакей.

– Господин граф ждет вас, мадемуазель, – сообщил он девушке и повел ее в гостиную на второй этаж.

Делию встретил стройный брюнет лет двадцати семи с приветливым выражением лица и веселым взглядом.

– Вы граф де Монтрей? – спросила Делия.

– Да, мадемуазель, – поклонился молодой человек. – Чем могу вам служить?

– Вам знакомо имя мистера Рассела? – напрямик поинтересовалась Делия.

Лицо де Монтрея сразу изменилось. Оно приняло серьезное и озабоченное выражение.

– Странный вопрос, мадемуазель, – проговорил он.

– И все же я прошу вас ответить, – решительно произнесла Делия, – иначе нет смысла продолжать наш разговор.

– Допустим, я знаю сэра Уильфрида Рассела, – ответил граф.

– Я приехала к вам по его поручению, – сказала девушка.

Она не назвала графу пароль и понимала, что ее слова вызывают у него недоверие. Она надеялась только на то, что де Монтрей не откажет молодой даме и согласится ее выслушать.

– Прошу прощения, мисс Райт, – произнес он. – Я вынужден вас ненадолго покинуть. Будьте так любезны, подождите меня в этой комнате.

– Как вам угодно, – кивнула Делия.

Граф де Монтрей вернулся очень быстро. Вместе с ним в гостиную вошел молодой дворянин в темно-бордовом костюме из голландского сукна, расшитым тонким золотым позументом. Его длинные каштановые волосы спускались на плечи, прикрывая брабантские кружева. Выразительные карие глаза смотрели холодно и высокомерно. Тонкая линия черных бровей резко выделялась на матовом лице, придавая дворянину несколько суровый вид.

Делии стало очень стыдно за свое скромное платье городской мещанки, в которое она переоделась, отправляясь во Францию, за свою растрепанную прическу, за мокрые, забрызганные грязью туфли. Девушка чувствовала себя невзрачной и жалкой перед этими изящными кавалерами.

– Это мой английский друг, – представил граф де Монтрей своего спутника. – Все, что поручил вам передать мистер Рассел, в такой же мере касается его, как и меня.

Англичанин сдержанно поклонился, глядя на Делию надменным, недоверчивым взглядом.

– Я слушаю вас, мисс Райт, – обратился он к Делии таким тоном, словно обращался к горничной, вошедшей к нему по звонку.

– Сэр, вам известно о шхуне “Рубикон”? – спросила девушка.

– Да, известно, – ответил англичанин.

– Корабль еще во Франции?

– Почему вы об этом спрашиваете? – вопросом на вопрос ответил дворянин.

– Потому что шхуна не должна покинуть французский порт, – сказала Делия. – Если корабль уже в пути, отправьте за ним другой, более быстроходный, но верните его во что бы то ни стало.

Англичанин внешне никак не среагировал на сообщение Делии. Его лицо оставалось бесстрастным и надменным.

– Мисс Райт, – недоверчиво проговорил он, – позвольте поинтересоваться: что помешало мистеру Расселу самому приехать во Францию? Он никогда не посылал вместо себя другого человека.

– Сэр Уильфрид погиб, – ответила Делия.

– Погиб? – в один голос воскликнули де Монтрей и англичанин. – Как это случилось?

– Его убил агент тайной полиции, который преследовал нас в Лондоне. Мистер Рассел умер у меня на руках.

– Простите, мисс, а как же вам удалось избавиться от шпиона? – спросил англичанин.

– Я застрелила его, – ответила Делия.

Молодые люди переглянулись. Де Монтрей посмотрел на девушку с нескрываемым восхищением, но лицо англичанина по-прежнему оставалось непроницаемым.

– Мисс Райт, – обратился он к Делии, – для того, чтобы задержать корабль, нужны веские причины. Мы хотели бы услышать от вас объяснения.

– Надеюсь вам знакомы имена Риверса, Дугласа и Монтегю, – сказала Делия. – Эти господа были арестованы несколько дней назад. Ваш заговор раскрыт.

– Как раскрыт? – воскликнул англичанин. – Я не могу в это поверить!

– Если вы мне не верите, – спокойно произнесла девушка, – можете отправлять корабль. Генерал Бредли готовит ему пышный прием.

– Значит, заговор раскрыл Ричард Бредли? – озабоченно переспросил англичанин.

– Вероятно, сэр, потому что именно он арестовал заговорщиков.

– Ваш рассказ звучит вполне правдоподобно, но, признаюсь, у меня есть серьезные основания вам не доверять, – сказал англичанин.

– Я догадываюсь, что это за основания: я не сказала вам пароль, – вздохнула Делия.

– Может быть, вы просто позабыли его?

– Нет, я не знаю пароля. Сэр Уильфрид не успел мне его сказать.

– К сожалению, ваш ответ, мисс Райт, меня не удовлетворил. Вы опять ссылаетесь на Рассела, который, по вашим словам, мертв.

– Вы подозреваете, что меня подослал к вам Бредли? – воскликнула Делия. – Но, если я знаю о корабле, значит, заговор все же раскрыт?

– Возможно, – согласился англичанин.

– Тогда не медлите и отправляйте в порт курьера, пока еще не поздно. Ваша недоверчивость может дорого вам стоить!

– Не беспокойтесь, мисс Райт, корабль еще на рейде, и я прикажу его задержать. Но вам придется остаться здесь на несколько дней.

– Зачем?

– Мы должны выяснить, что произошло в Англии.

– Но я не могу задерживаться во Франции! – воскликнула Делия. – Я обязана немедленно вернуться домой!

– Вас кто-то ждет?

– Это мое семейное дело.

– Очень сожалею, мисс, – возразил англичанин. – Я знаю, вы проделали большой и трудный путь, рисковали жизнью, но я предпочту оказаться невежливым в ваших глазах, чем поставить под угрозу жизнь многих людей.

– Значит, мне отводится незавидная роль заложницы? – усмехнулась Делия.

– Лучше сказать, вы погостите у нас несколько дней, потом безо всяких трудностей мы переправим вас в Англию. Согласны?

– Мне ничего другого не остается, милорд Вильерс, – вздохнула Делия.

– Так вы меня знаете? – с удивлением спросил англичанин.

– Да, милорд, – ответила Делия. – Вы Джордж Вильерс, герцог Бекингем.

– Мы встречались? – поинтересовался молодой человек.

– Один раз.

– Я вас не помню.

– Конечно, это было давно в Лондоне. Вы приехали к лорду Флемингу вместе с вашим братом Фрэнсисом. Мне тогда было двенадцать лет, но ваше лицо осталось у меня в памяти, и, как видите, встретив вас снова, я вас узнала.

– Да, я припоминаю, – проговорил герцог, пристально глядя на Делию. – Белокурая девочка в голубом платье…

– Верно, милорд, в голубом, – подтвердила Делия.

– А кем вы приходитесь лорду Флемингу? Вы его родственница?

– Да, – ответила Делия, но тут же замолчала, боясь, как бы герцог не выпытал у нее настоящее имя. – Я дальняя родственница, – добавила она.

– Мисс Райт, – уже более учтивым тоном произнес Джордж Вильерс, – мне, право, крайне неловко, что я вынужден настаивать на вашем присутствии в доме графа до возвращения нашего курьера из Англии, но мы постараемся сделать все, чтобы вы ни в чем не испытывали неудобств. Вам отведут лучшую комнату, вы получите гардероб, служанок. По мере наших возможностей мы выполним любое ваше желание.

– Мое единственное желание – отдохнуть и переодеться, – сказала Делия.

Граф де Монтрей позвонил в колокольчик.

– Проводите мисс Райт в комнату для гостей, – приказал он лакею, – и передайте Франсуазе, что она поступает в полное распоряжение мадемуазель.

Делия последовала за лакеем, в душе крайне возмущенная навязанным ей гостеприимством. При других обстоятельствах она ни за что не снесла бы такую обиду безмолвно, но сейчас у нее не было сил на бурное объяснение с герцогом Бекингемом. Больше всего на свете ей хотелось сбросить свое промокшее платье, согреться и уснуть. Она почувствовала себя почти счастливой, когда переступила порог уютного будуара: в камине весело потрескивали поленья, ее ноги утопали в пушистом восточном ковре, а в воздухе носился едва уловимый аромат мокрой зелени, исходящий от сорванных под дождем цветов.

Делия скинула мокрый плащ на руки подоспевшей горничной и подошла к окну. По цветному витражу быстро стекали тоненькие струйки дождя. На горизонте над проливом нависла серая мгла, обещавшая долгую непогоду.

Делия невольно вспомнила длинные осенние вечера в Рутерфорде. Она сидела у камина в большой и уютной гостиной замка, а по окнам стучал такой же холодный дождь. Делия поняла, что готова заплатить любую цену, только бы вернуть те ушедшие дни, снова увидеть герцога Эдвина и никогда с ним не разлучаться. Но какой-то жестокий внутренний голос настойчиво ей шептал, что эти минувшие счастливые вечера так и останутся для нее всего лишь воспоминанием.

* * *

Джорджу Вильерсу, второму герцогу Бекингемскому, исполнилось двадцать семь лет. Он родился в год трагической гибели своего отца – знаменитого Джорджа Вильерса, первого герцога Бекингема, всемогущего фаворита двух королей – Иакова I и Карла I.

После убийства Бекингема Карл I окружил его семью вниманием и заботой. Он лично следил за воспитанием детей своего друга, и наследники Бекингема – дочь Мэри и сыновья Джордж и Фрэнсис – росли под покровительством его величества.

Близость к королевской семье определила всю дальнейшую судьбу обоих братьев.

Когда началась гражданская война, юные Джордж и Фрэнсис отважно сражались в рядах роялистов. Судьба уберегла Джорджа, но не пощадила его брата – девятнадцатилетний Фрэнсис погиб под Кингстоном в 1648 году.

После поражения роялистов молодой герцог Бекингем покинул Англию и отправился в эмиграцию на континент. Он обосновался в Голландии, где в то время находился Карл II Стюарт, с которым еще с юных лет его связывали дружеские отношения. Мало кто из приближенных Карла II мог похвастаться таким влиянием на короля, какое имел Джордж Вильерс на своего царственного товарища.

Выросший у подножия трона, превосходно образованный, к своим двадцати семи годам герцог испытал горечь жестокого поражения, бесславное бегство, потерю близких людей и жизнь изгнанника на чужбине. Впереди его ждало победное возвращение в Англию и блестящее положение при дворе Реставрации, но сегодня он мог об этом только мечтать – до воцарения Карла II оставалось еще долгих пять лет.

За окном усиливался ветер, ударяясь в цветные стекла гостиной де Монтрея. Джордж Вильерс подошел к камину, подкинул несколько поленьев и повернулся к графу, который задумчиво смотрел в окно, присев на край подоконника.

– Ну, что вы думаете о нашей таинственной даме? – спросил герцог де Монтрея.

– Она очаровательна! – с истинно французским восторгом ответил граф. – Настоящая красавица!

– Вы неисправимы! – усмехнулся Бекингем. – Разве я спрашиваю вас о ее внешности?

– Милорд, – с улыбкой проговорил де Монтрей, – когда я вижу столь прелестную женщину, меня совершенно не волнует, что у нее в голове, а мисс Райт, по-моему, заслуживает доверие.

– Эту девушку зовут не мисс Райт, – перебил его Вильерс.

– Не мисс Райт? – удивился де Монтрей.

– Я помню белокурую девочку в доме лорда Флеминга – хрупкую, веселую, похожую на фарфоровую куклу. Она понравилась моему брату Фрэнсису, и он долго гулял с ней в парке. Как я ни стараюсь, не могу вспомнить ее настоящее имя, но звали ее тогда не мисс Райт.

– Да не все ли равно, как ее звали, – рассмеялся граф. – Я очень рад, что она проведет в моем доме несколько дней.

– Не собираетесь ли вы за ней приволокнуться? – усмехнулся герцог.

– Конечно, собираюсь, – без тени смущения ответил де Монтрей.

– На вашем месте я бы не спешил с любовными признаниями малознакомой даме.

– Дорогой Джордж, ваш августейший друг король Карл был абсолютно прав, когда утверждал, что покорить сердце Вильерса труднее, чем изгнать Кромвеля из Англии. Вы невыносимы со своими подозрениями!

– Я никогда не считал осторожность недостатком, – отпарировал герцог. – Не забывайте, что тайная полиция и подсылает таких смазливых девиц, чтобы на их удочку попадались легковерные волокиты.

– Милорд, – серьезно проговорил де Монтрей, – я не советую вам навешивать клеймо предателя на нашу юную гостью до тех пор, пока мы не узнает, что произошло в Англии.

– Хорошо, но мне и без того ясно, что наш заговор раскрыт, а я был уверен в успехе. Я не сомневался, что Риверсу и Рутерфорду удастся осуществить наш замысел. И вот – очередной провал! Столько усилий потрачено впустую, а главное – столько напрасных жертв!

– Этих жертв могло бы быть и больше, не предупреди нас мисс Райт об опасности, – заметил граф, – и если она сказала правду, то она, возможно, спасла и вашу жизнь.

– Да, – согласился Бекингем, – если сказала правду.

– Это мы узнает очень скоро. Я сегодня же отправлю в Англию своего человека, а вы, милорд, возвращайтесь в Голландию. Как только я получу известия о заговоре, я вам немедленно сообщу.

– Нет, я останусь в Кале, – возразил герцог.

– Милорд, – озабоченно проговорил де Монтрей, – наши дела оборачиваются не лучшим образом, а Кале не самое безопасное для вас место. Послушайтесь меня и уезжайте.

– Как скоро ваш курьер сможет вернуться обратно во Францию? – спросил Бекингем, не отвечая на предложения де Монтрея.

– Думаю, ему понадобится не меньше пяти дней.

– Хорошо, будем считать – неделя. Надеюсь, я не злоупотреблю вашим гостеприимством, если проведу эту неделю у вас.

– Вас трудно переубедить, Джордж, – покачал головой де Монтрей.

– Так и не тратьте на это время, – улыбнулся герцог. – А милое общество мисс Райт скрасит нам скучное ожидание.

– Вы напрасно смеетесь герцог, – нахмурился де Монтрей. – Эта девушка не заслуживает, чтобы о ней говорили в таком тоне.

– Я вовсе не смеюсь, – примирительным голосом оправдался Бекингем, – и совершенно с вами согласен: мисс Райт очень хороша.

Делия проводила время в доме де Монтрея как самая желанная гостья. Ей ни в чем не отказывали, не держали взаперти, и за ней никто не следил. Она могла делать все, что ей заблагорассудится с одним-единственным исключением – не покидать дом графа без провожатого. Но стоило Делии изъявить желание прогуляться по городу, как де Монтрей с радостью возлагал на себя обязанности ее кавалера. Он не скрывал своего восхищения красивой и умной девушкой, да и Бекингем, узнав Делию поближе, стал с ней гораздо любезнее, чем в первый день их знакомства.

Женское чутье подсказало Делии, что молодые дворяне не остались равнодушными к ее обаянию и были бы не прочь, чтобы ее пребывание у де Монтрея продлилось как можно дольше.

Но агент графа вернулся точно в назначенный срок. Он подтвердил слова Делии, и в тот же день девушка собралась в обратный путь, несмотря на уговоры увлеченного ею де Монтрея.

В гостиной Делию ждал герцог Бекингем. Он не меньше графа был опечален поспешным отъездом девушки, хотя и держался со своим неизменным высокомерием.

– Мисс Райт! – взволнованно проговорил он. – Мне крайне неловко, что я не могу сейчас отблагодарить вас за вашу неоценимую услугу, но, когда король Карл вернется в Англию, – а я уверен, этого ждать уже недолго, – вы сами выберете себе достойную награду. Я ваш должник, мисс Райт, вы спасли мне жизнь, и, клянусь вам, я никогда не забуду об этом.

– Вы дали опрометчивую клятву, милорд, – заметила Делия. – Я могу попросить вас о том, что вам будет нелегко мне дать.

– Я не беру своих слов обратно, – решительно возразил Бекингем, – и в залог я дам вам медальон. – Герцог снял с шеи небольшой изящный медальон, инкрустированный жемчугом и изумрудами. – Здесь наш герб и мои инициалы. В тот день, когда я верну вам свой долг, вы вернете мне этот медальон, – сказал он.

– Нет, милорд, – запротестовала Делия. – Я не могу принять такой дорогой залог.

– Не отказывайтесь, – настойчиво попросил герцог. – Мне больше нечего вам предложить, а эта вещь всегда будет служить вам пропуском ко мне, какое бы положение я не занимал.

Делия взяла медальон, внимательно рассмотрела его со всех сторон и на минуту задумалась.

– Герцог, – нерешительно проговорила она, – а если судьба распорядится так, что с этим медальоном я пришлю к вам другого человека? Вы не откажете ему?

– Нет, – ответил Джордж Вильерс. – Пусть этот человек окажется хоть лондонским бродягой, его просьба будет выполнена.

– Прощайте, милорд, – произнесла Делия.

– До встречи в Уайтхолле, – попрощался герцог, целуя ей руку.

Глава 12. Защита генерала Бредли

Генерал Бредли впервые боялся принять решение. Впервые за долгие годы службы он переживал состояние мучительного сомнения, незнакомое прежде его сильной натуре.

Перед ним лежали документы следствия, окончательно подтверждающие вину роялистов, и Бредли оставалось только назначить день суда, чтобы заговорщики получили по заслугам, но генерал вновь и вновь перелистывал протоколы допросов, вновь и вновь перечитывал знакомые наизусть страницы, брался за перо и снова откладывал его, не решаясь поставить последний росчерк.

Сомнения Бредли объяснялись не сочувствие к заговорщикам. Он без колебаний отправил Риверса в Лондон, где осужденного графа ждала смерть на плахе. Он был равнодушен к судьбе Монтегю и Дугласа, но среди обвиняемых был еще один человек – герцог Рутерфорд, который и поколебал решимость волевого генерала.

Когда-то, десять лет назад, жизнь Рутерфорда уже была в руках Бредли, и сэр Ричард мог распорядиться ею по своей прихоти. И сегодня генерал вновь оказался перед нелегким выбором. В его памяти невольно всплыла история многолетней давности, оставившая в его душе глубокий след.

Бредли вспоминал лето 1645 года, битву при Нейзби, триумф парламентской армии и молодого роялистского майора, отважно прикрывавшего отступление солдат, невзирая на серьезные раны.

Через несколько дней Бредли узнал майора среди пленных офицеров королевской армии. Необъяснимая симпатия заставила сэра Ричарда отправиться на заседание военного трибунала, чтобы узнать приговор роялисту, так поразившему его своим мужеством.

Герцог Рутерфорд стоял перед судьями, сохраняя поистине королевское достоинство. Он отвечал на вопросы без тени страха на лице и выслушал вердикт трибунала с хладнокровием античного героя.

Совершенно неожиданно в душе Бредли что-то перевернулось. Его симпатия к Рутерфорду сменилась жгучей, беспощадной ненавистью. Сэр Ричард мог простить человеку многое: превосходство в богатстве, могуществе, славе, но не мог простить одного – превосходства в душевном мужестве.

Бредли вовсе не был слабой личностью. Он был настоящим мужчиной, способным не дрогнуть перед самыми тяжелыми испытаниями. Он был уверен, что может совершить непосильный остальным подвиг. Он верил в свое предназначение для высокой цели, и эта вера в собственную исключительность не допускала в его сознании существования равного ему по силе духа соперника.

И вот он встретил человека, в котором инстинктивно распознал превосходство личности. Сэр Ричард воспринял это как смертельное оскорбление. Ему казалось, что Рутерфорд отнял у него что-то сокровенное, принадлежащее только ему одному.

Бредли не понимал, что с ним происходит. Это было как навязчивая идея, как внезапно подкравшееся сумасшествие.

Бредли охватил приступ дикой злобы. Он хотел избить офицера, отправить его на самые жестокие пытки, только бы увидеть на его лице панический страх, унизить его и втоптать в грязь.

И судьба уготовила Бредли нелегкое испытание.

По роковому совпадению сэр Ричард получил приказ привести в исполнение приговор, вынесенный герцогу Рутерфорду.

В день казни, рано утром, когда Бредли прогуливался на окраине городка, наслаждаясь свежестью рассвета и мыслью о том, что это последнее утро в жизни Рутерфорда, к нему подъехал курьер из Лондона.

Узнав майора (а Бредли был тогда еще майором, как и герцог Рутерфорд), курьер вручил ему пакет. Сэр Ричард вскрыл послание, пробежал глазами по строчкам, и его словно поразило громом: в пакете было помилование герцога Рутерфорда.

От неожиданности он едва не выронил бумагу из рук, но курьер этого не заметил: передав пакет, он тут же ускакал в штаб армии, куда торопился с другим срочным донесением.

Бредли в растерянности крутил в руках злосчастное послание, задыхаясь от злости и досады, и вдруг ему в голову пришла низменная мысль…

Курьер передал ему пакет, не поинтересовавшись, приведен ли в исполнение приговор. Курьер не видел, как Бредли вскрыл депешу. Да и самого курьера никто, кроме сэра Ричарда, в городке не встретил. Случай отдал жизнь герцога в руки Бредли, и сейчас он мог безнаказанно его расстрелять, заявив, что приказ опоздал. При этом Бредли ничем не рисковал: после победы при Нейзби вряд ли кто-то стал бы обвинять храброго офицера в исполнении справедливого приговора.

Бредли сознавал всю подлость своей затеи, но не мог остановиться. Он действовал вопреки воле, словно под влиянием какой-то сатанинской силы. Он приказал все подготовить к расстрелу и поставил герцога перед строем солдат.

Медленно отдавая команды, сэр Ричард не сводил взгляда с лица Эдвина Рутерфорда. Ему вдруг показалось, что герцог прочитал его мысли и теперь презирает, как подлого вора из лондонским трущоб.

По лбу Бредли заструился холодный пот. Это был настоящий поединок, более жестокий, чем обычная дуэль. Сэр Ричард лихорадочно сжимал клинок обнаженной шпаги, не замечая, что сталь поранила его ладонь и кровь капает на зеленую траву.

Волнение офицера не укрылось от герцога Рутерфорда. Он объяснил его замешательство проявлением сочувствия и ободряюще ему улыбнулся.

– Смелее, майор! – проговорил герцог. – Вы всего лишь выполняете приказ, и у вас нет причин мучиться угрызениями совести. Но если вы желаете снять с себя всякую ответственность за мою грешную душу, я сам могу дать команду вашим солдатам.

– Вы? – натянуто усмехнулся Бредли. – Вы хотите командовать собственным расстрелом?

– А почему бы и нет, сэр? – в тон ему ответил Рутерфорд. – Мы с вами в одном чине и присягали на верность одному королю.

Это было уже слишком. Намек на измену привел Бредли в бешенство. Ему оставалось только взмахнуть рукой, чтобы прекратить весь этот кошмар. Он поднял руку, но… не смог подать команду.

Рутерфорд одержал победу, и Бредли сдался. Он приказал отвести герцога обратно в тюрьму и через своего подчиненного передал ему помилование.

Эдвин Рутерфорд так и не догадался о недостойном фарсе с расстрелом и, более того, считал майора своим невольным спасителем. Он полагал, что только непредвиденная отсрочка казни спасла ему жизнь, позволив дождаться запоздавшего помилования.

Долгое время Бредли не мог простить себе этого подлого поступка. Он черным пятном лежал на его совести, не давая ему покоя, пока постепенно бурные события гражданской войны заглушили эти воспоминания.

Десять прошедших лет сильно изменили Бредли. Закаленный в сражениях генерал-майор мало походил на молодого вспыльчивого офицера, каким он был в 1645 году. Отбросив всякую чувствительность, он твердо верил в правоту своих действий и презирал душевную слабость.

И вдруг арест герцога Рутерфорда разбудил в Бредли чувство старой искупленной вины, заставив его терзаться в сомнениях. У бесстрашного генерала не хватило смелости оставить за собой последнее слово в этой досадной истории с неудавшимся заговором, и он попытался свалить дело на плечи лондонских служителей закона. Рискуя подорвать свой авторитет, он отправил Кромвелю письмо, недвусмысленно намекая на свое желание устраниться от дела. В подробном отчете о раскрытом заговоре он особо подчеркивал связь обвиняемых с видными деятелями роялистской эмиграции и представлял себя недостаточно компетентным в вопросах подобного рода.

Ответ из Лондона пришел на удивление быстро. На пакете красовалась личная печать лорда-протектора. Испытывая непривычное волнение, Бредли вскрыл послание: Оливер Кромвель срочно требовал его в Лондон.

В залах и галереях бывшего королевского дворца Уайтхолла было многолюдно и шумно. Как некогда при казненном короле Карле I, здесь снова собирались царедворцы, раболепно ожидающие благосклонного взгляда монарха – ныне некоронованного властителя Англии Оливера Кромвеля. Безжалостно расправившись с монархией, сэр Оливер тем не менее легко примирился со многими атрибутами королевского образа жизни. Он с комфортом расположился в резиденции ненавистных Стюартов, и двор нового правителя Англии соперничал своей пышностью с лучшими дворами Европы.

Появление в Уайтхолле генерала Бредли привлекло к нему всеобщее внимание. Он считался другом Кромвеля, и посетители дворца наперебой спешили выразить ему свое почтение. Сэр Ричард не успевал отвечать на поклоны и приветствия и почувствовал огромное облегчение, когда дежурный офицер прервал лицемерные уверения в дружбе и верности.

– Лорд-протектор ждет вас, ваше превосходительство, – сообщил он сэру Ричарду.

Бредли последовал за офицером в кабинет протектора. Кромвель сидел за огромным столом, устало откинувшись на спинку резного кресла. Его постаревшее за последний год лицо носило печать скрытого недуга.

– Здравствуйте, сэр Ричард, – обратился он к Бредли в ответ на поклон генерала. – Мне приятно видеть вас в добром здравии.

– Я получил ваше письмо, милорд, – сказал Бредли, пожимая руку протектору, – и немедленно поспешил в Лондон. Но меня несколько удивило срочное приглашение.

– Это связано с тем прошением, которое вы отправили мне на прошлой неделе, – сухо проговорил Кромвель.

– Вы с ним ознакомились?

– Да, я внимательно прочитал ваши бумаги и должен признаться, что я вами недоволен. Вы просите передать дело о заговоре Риверса лондонским судьям. Мне непонятно, почему вы отказываетесь от него.

– Я изложил свои доводы в прошении, – ответил Бредли, понимая, что тон Кромвеля не сулит ему легкого разговора.

– Эти доводы не показались мне убедительными…

– Милорд, – начал Бредли, – обвиняемые принадлежат к известным фамилиям: Аллан Дуглас происходит из могущественного шотландского рода…

– Могущественного в прошлом, Бредли, – прервал его Кромвель. – Миновало то время, когда правитель Англии должен был опасаться мести своенравных кланов.

– Пусть так, но Кларенс Монтегю состоит в родстве с адмиралом флота Эдвардом Монтегю, который назначен на этот пост по вашей рекомендации.

– Если я не ошибаюсь, родство Кларенса с адмиралом весьма отдаленное, – заметил Кромвель.

– Да, милорд, и все же я счел своим долгом уведомить вас о подробностях дела, чтобы впоследствии не возникло неприятных недоразумений. Я полагаю, будет лучше, если дело заговорщиков заслушает лондонский трибунал.

– Лондонский трибунал? – переспросил Кромвель, и презрительная усмешка исказила его бледное лицо. – Чего ради, Бредли? Кларенс Монтегю – не Карл Стюарт и даже не герцог Бекингем. Он и Дуглас – не такие высокие особы, чтобы поднимать вокруг них столько ненужного шума.

– Я высказал свое мнение, милорд, – холодно отрезал Бредли.

– Не узнаю вас, генерал, – надменно произнес Кромвель. – Вы как будто боитесь этих роялистов. Раньше я не замечал за вами сочувствия подобным личностям.

– Ошибаетесь, милорд, я им не сочувствую. Мне только хотелось узнать ваше мнение об этом деле.

– Какого черта, Бредли, вам нужно мое мнение? Если все обвинения подтвердятся, так пусть правосудие и свершится. Не понимаю, сэр Ричард, что вас смущает? Поверьте мне, адмирал Монтегю не будет в претензии, если вы избавите его от такого родственника, как Кларенс.

– Милорд, – нерешительно обратился Бредли к протектору, – среди обвиняемых есть еще один человек – герцог Рутерфордский…

– А! Укрыватель заговорщиков! – воскликнул Кромвель. – Надо полагать, это сын герцога Элджернона Рутерфорда, погибшего при Марстон-Муре?

– Совершенно верно.

– Прекрасная семейка: и отец, и сын – отъявленные роялисты!

– Не совсем так, милорд, – возразил Бредли. – Один представитель этой семьи преданно служит новой власти.

Кромвель на секунду задумался.

– Да, знаю, – проговорил он, – лорд Дарвел. Кажется, он помощник капитана на адмиральском флагмане “Ланкастер”. Я хорошо помню этого молодого офицера. Он был на приеме в Уайтхолле среди тех, кто отличился в войне с Голландией.

– Лорд Дарвел – один из самых достойных, самых смелых офицеров нашего флота, – сказал Бредли.

– Не спорю, – согласился протектор, – но заслуги лорда Дарвела не распространяются на его брата.

– Милорд, – настойчиво проговорил сэр Ричард, – герцог Рутерфорд оказался среди заговорщиков совсем случайно…

– В этой жизни ничего не происходит случайно, – прервал его Кромвель. – Каждый случай так или иначе спровоцирован поступками или замыслами людей.

– Иногда бывают исключения…

– Герцог Рутерфорд к таким исключениям не относится. Он уже был осужден по обвинению в государственной измене, и, если мне не изменяет память, именно вы должны были привести приговор в исполнение.

– Да, – еле слышно подтвердил Бредли.

– Я был против помилования Рутерфорда. Меня уговорил главнокомандующий Ферфакс, но, как видно, Рутерфорд не взялся за ум. Второе помилование -это уже слишком. Я не жажду крови, но и не хочу потворствовать роялистским проискам. Избавьте меня от этих высокородных преступников.

– Как вам будет угодно, милорд, – сдержанно поклонился Бредли.

– Да, кстати, – обратился к Бредли Кромвель, словно что-то вспомнив, – вы захватили корабль, прибывший из Франции?

По тону Кромвеля Бредли понял, что протектор знал о его неудаче и сознательно приберег этот вопрос напоследок.

– Нет, – ответил генерал.

– Почему?

– Корабль не пришел.

– Это не кажется вам странным?

– Нет. Я думаю, что роялистов кто-то вовремя предупредил.

– Кто?

– Это мне неизвестно.

– Я вижу, вы осведомлены гораздо хуже, чем следовало бы человеку, занимающему ваше место, – язвительно проговорил Кромвель.

– Что вы имеете в виду, милорд? – насторожился Бредли.

– Я расскажу вам одну историю, сэр Ричард, которая, как мне думается, имеет некоторое отношение к истории с кораблем. Рано утром третьего сентября (заметьте, это примерно через неделю после ареста заговорщиков) на одной из отдаленных улиц Лондона были найдены мертвыми два молодых человека. В одном из убитых опознали некоего Беннета, агента тайной полиции из Оксфорда, а вот второй оказался нашим общим знакомым сэром Джоном Эксли.

– И Джон Эксли вернулся в Англию? – воскликнул Бредли.

– А он никуда и не уезжал, – ответил Кромвель. – Полиция сбилась с ног в поисках этого негодяя, предполагали, что он за границей, а Эксли, оказывается, проживал в Лондоне на улице Оружейников под именем Уильфрида Рассела.

– Я не нахожу ничего странного в том, что агент роялистов перерезал горло агенту осведомительной службы.

– Верно, на первый взгляд убийство выглядит малопримечательным: сведение старых счетов, и только, если бы не одно обстоятельство.

– Какое?

– У Эксли был найден носовой платок с гербом одного очень знатного рода. Вы не догадываетесь, чей это герб?

– Нет.

– Герцогов Рутерфордских, сэр, и, кроме герба, на платке красовались инициалы – Д. и Д.

– Герцога Рутерфорда зовут Эдвин, – заметил Бредли.

– Но у него есть сестра, которую зовут Делия.

– И что же из этого следует?

– Из этого следует, что Эксли и леди Дарвел были знакомы.

– В этом нет ничего преступного, – сказал Бредли. – Эксли мог ухаживать за леди Дарвел и получить платок в знак ее расположения.

– Платки, полученные в знак дамского расположения, бережно хранят в шкатулке с любовными письмами, а не таскают в карманах. Но я сомневаюсь, что Эксли вообще держал этот платок в руках.

– Тогда как же он попал к нему?

– Платок был засунут за перевязь. Им пытались остановить кровь из раны, но сделал это не Эксли.

– А кто же?

– Вероятно, хозяйка платка.

– Вы хотите сказать, что леди Дарвел была свидетелем убийства? Невозможно!

– Не спешите с выводами, сэр Ричард. Джон Эксли скончался от мастерского удара шпаги, на что леди Дарвел конечно не способна. А вот агент Беннет был убит выстрелом из пистолета, а спустить курок в состоянии и слабая женщина.

– Застрелить агента мог и сам Эксли, прежде чем умер от раны.

– Куда же тогда делся его пистолет?

– Пистолет Эксли исчез? – переспросил Бредли.

– Да.

– А пистолет Беннета?

– Остался при нем.

– Оружие Эксли могло стать добычей городских воров, – предположил Бредли.

– Воров, которые не тронули деньги и драгоценности убитых и перевязали рану Эксли платком леди Дарвел? – усмехнулся Кромвель. – Нет, сэр Ричард, на месте убийства присутствовал кто-то третий.

– Из-за этого проклятого платка вы хотите обвинить леди Дарвел в убийстве агента? – возмутился Бредли.

– Меня мало волнует, кто убил агента, и тем более я ни в чем не собираюсь обвинять леди Дарвел. Когда сводишь счеты, не стоит переступать известных границ.

– Зачем же вы мне все это рассказали?

– Сэр Ричард, – проговорил Кромвель, – ответьте мне честно на один вопрос: вы разрешали леди Дарвел свидание с братом после его ареста?

– Да, – замялся Бредли, начиная понимать, куда клонит протектор. – Она упросила меня со слезами на глазах, и я не смог ей отказать.

– Когда это было?

– Я… я не помню точно.

– Вспомните, – настойчиво потребовал Кромвель.

– Кажется, первого сентября.

– Кто-нибудь присутствовал при их разговоре?

– Нет, девушка не внушала опасений.

– Сэр Ричард, – торжествующе усмехнулся Кромвель, – вы предоставили заговорщикам прекрасную возможность предупредить сообщников об опасности, чем они и не преминули воспользоваться. Герцог Рутерфорд рассказал сестре, как найти Эксли, то есть Рассела, и она срочно выехала в Лондон. Они встретились в условном месте, но их выследил агент осведомительной службы и спутал им все их планы. Чтобы избавиться от шпиона, Эксли затевает с ним ссору, но удача отворачивается от сэра Джона, и он падает под смертельном ударом Беннета. Сестра герцога Рутерфорда бросается на помощь Эксли и пытается своим платком остановить кровь. Леди Дарвел понимает, что она и тяжело раненный Эксли теперь во власти шпиона. В отчаянии она берет пистолет Эксли и стреляет в Беннета… Шпион убит, сэр Джон умирает у нее на руках… Девица покидает место поединка, прихватив с собой пистолет Эксли, а про платок в испуге забывает.

– Но, если Эксли мертв, кто же поехал во Францию? – спросил Бредли. – Неужели вы думаете, что леди Дарвел сама заменила Эксли?

– Или же она предупредила другого агента роялистов, – сказал Кромвель. – Вероятно, она знала несколько адресов.

– Я не допускаю мысли, что девушка замешана в заговоре, – решительно заявил Бредли. – Арест брата был для нее полнейшей неожиданностью.

– Нет, – сказал Кромвель, – я думаю, она всего лишь выполняла поручение герцога Рутерфорда, который оказался более осведомленным в делах заговорщиков, чем вы предполагали.

– Но герцог, в свою очередь, мог выполнять просьбу роялистов и невольно втянул сестру в их интриги, – снова вступился Бредли за Рутерфорда.

– Довольно, сэр Ричард, – прервал его проектор. – Мне странно слышать, как вы оправдываете этих заговорщиков. Вы и без того совершили много ошибок и позволили улизнуть тем, по ком плачет эшафот. Если бы не ваша непростительная чувствительность, допустившая трогательное свидание брата и сестры, сейчас в наших руках была бы крупная дичь, а не пустой вертопрах Монтегю и малозначительный Дуглас. Единственным утешением может служить арест герцога Рутерфорда, который наверняка причастен к заговору, как бы вы не убеждали меня в обратном.

– Человеку свойственно ошибаться, – неуверенно оправдался сэр Ричард.

– Человеку – да, но не генералу Бредли, – холодно возразил Кромвель. – Возвращайтесь в Оксфорд и выполняйте свой долг. Не вас учить, как это делается.

Протектор склонился над бумагами, давая понять, что аудиенция окончена. Бредли не оставалось ничего другого, как покинуть кабинет правителя Англии.

Первым посетителем, кого принял Бредли в своей резиденции, вернувшись в Оксфорд, был капитан Уолтер. Сэр Ричард не успел сменить свой дорожный костюм и отдохнуть после долгого путешествия, как адъютант Эдвардс доложил о визите Уолтера.

Капитан выглядел явно озабоченным.

– Хорошо, что вы так быстро вернулись, сэр, – произнес Уолтер. – Мне необходимо с вами поговорить.

– В мое отсутствие что-то произошло? – спросил Бредли.

– Пока нет, сэр, но может произойти, если эта судейская крыса Кейвуд не перестанет совать свой нос туда, куда его не просят.

– Чем вам не угодил Кейвуд?

– Сэр Ричард мне кажется, что Кейвуд разнюхал о причастности Фрэнка Говарда к заговору, – взволнованно проговорил офицер.

– Как разнюхал?! – воскликнул Бредли.

– Не знаю, но я заметил, что шпионы Кейвуда уже несколько дней мотаются по окрестностям Рутерфорда и Говард-Холла. Кейвуду известно, что четвертый заговорщик был ранен и не мог далеко уйти, вот он и разыскивает его след. Это хитрая бестия, сэр! Недавно он расспрашивал моих солдат; все пытался выяснить, зачем вы заезжали в Говард-Холл, с кем там говорили, сколько там пробыли, и тому подобное… Он и ко мне приставал со своими дурацкими расспросами.

– Что вы ему сказали?

– Ничего. Я терпеть не могу эту судейскую крысу, и разговор у меня с ним короткий, но два дня назад, проезжая мимо Говард-Холла, я увидел, как шпионы Кейвуда, переодетые крестьянами, о чем-то оживленно беседовали со слугой графа Говарда. Вы знаете, что преданность прислуги – понятие весьма относительное, и если они предложили лакею некоторую сумму денег, то могли выяснить все, что нужно, чтобы понять, зачем вы приезжали в Говард-Холл, и докопаться до тайны Фрэнка Говарда.

– Да, это возможно, – задумчиво проговорил Бредли.

– Ваше превосходительство, – сказал Уолтер, – надо что-нибудь предпринять, чтобы у Кейвуда отпала охота рыскать возле Говард-Холла. Если постараться, можно найти способ избавиться от него без лишнего шума.

– Я вижу, вы стали ярым защитником Фрэнка Говарда? – усмехнулся Бредли.

– Сэр, я не одобряю поступок Фрэнсиса, но уважаю его отвагу и не хочу, что боевого офицера таскали по судам, как уголовного преступника, – серьезно ответил капитан.

– Я переговорю с Кейвудом, – сказал Бредли, – и намекну ему, что он несколько переусердствовал в своем служебном рвении. Надеюсь, у него хватит ума понять, в чем дело, а если нет – там будет видно.

– Когда начнется суд? – поинтересовался Уолтер.

– Вероятно, в самые ближайшие дни. Вас обязательно вызовут как свидетеля. Помните о своем обещании, и ни слова о Говарде, хотя я не думаю, что Кейвуд осмелится идти против моей воли и упомянет его имя на суде. Ему придется довольствоваться тремя жертвами вместо четырех.

– Сэр, – возмутился капитан, – нет надобности напоминать мне о моем слове.

– Отлично, Уолтер. Завтра я хочу встретиться с заговорщиками, и вы будете сопровождать меня в тюрьму.

– Мне предупредить коменданта?

– Нет, не стоит. Я жду вас в десять часов утра, а сегодня вы свободны.

Уолтер ушел.

Бредли остался один, озадаченный малоприятным сообщением капитана.

Появление генерал- майора Бредли в тюрьме стало для здешнего начальства полной неожиданностью.

Комендант, невысокий, полный человечек с круглым самодовольным лицом, бежал за Бредли по коридору, уверяя его на ходу в безграничной преданности.

Он проводил генерала в свои апартаменты, довольно роскошные для столь мрачного заведения, и послал за Кейвудом, который, как обычно, находился в тюремном кабинете.

Кейвуд вошел, сохраняя на лице подчеркнутую серьезность. В его суровом пуританском облике было что-то вызывающее и даже дерзкое. Он не смутился под жестким взглядом Бредли и, застыв в позе исполнительного чиновника, стал ждать вопросов генерал-майора.

Бредли сидел в кресле коменданта, похлопывая хлыстом по запылившимся ботфортам. Напротив стояло другое, свободное кресло, но Кейвуду он сесть не предложил.

– Кейвуд, – надменно проговорил генерал, – до меня дошли слухи, что вы не считаете дело о заговоре графа Риверса законченным и продолжаете заниматься расследованием?

– Да, сэр, – ответил Кейвуд. – Я хотел просить вас повременить с судом.

– Повременить? – усмехнулся Бредли. – Ваше усердие весьма похвально, но вам не следует забывать, что не на все вопросы можно получить ответ.

– Мой долг, ваше превосходительство, до конца искать истину, – невозмутимо проговорил Кейвуд.

– Истину? – рассмеялся Бредли. – Поиски истины – это дело философов, а ваш долг – искать преступников. На сей раз они, к счастью, найдены. Не так ли?

– Но четвертый заговорщик еще не найден, – возразил Кейвуд.

– Если он не найден, это ваш промах, – язвительно заметил генерал. – У вас было достаточно времени для поисков.

– Смею заметить, ваше превосходительство, что в поисках четвертого заговорщика я мог рассчитывать только на ловкость моих осведомителей. Дуглас и Монтегю отказались выдать сообщников, а применять допрос с пристрастием вы запретили.

– Да, запретил. Эти господа носят имена, покрытие славой их достойных предков, и я не позволю подвергать их позорным пыткам.

– Но их признания могли бы многое прояснить, – возразил помощник прокурора.

– Кейвуд, – с презрением проговорил Бредли, – неужели вы находите удовольствие в таком занятии, как допрос с пристрастием?

– Нет, ваше превосходительство, – ответил Кейвуд, хотя его жестокость и тяга к кровавым зрелищам были всем известны.

– Ну, довольно! – решительно произнес генерал. – Протектор желает поскорее покончить с этой неприятной историей. О ней и так уже начинают поговаривать в Лондоне больше, чем нужно. Перестаньте гоняться за тенью четвертого беглеца и удовлетворитесь тем, что есть.

– Но, сэр, я почти напал на след. Дайте мне еще две недели!

– Позвольте полюбопытствовать: куда же ведет ваш след?

– Ваше превосходительство, я пока еще не уверен, – замялся Кейвуд.

– Не увиливайте от вопроса! – потребовал Бредли. – Говорите!

– Я подозреваю – только подозреваю! – что в заговоре замешан сын графа Говарда – лорд Фрэнсис Говард, – ответил Кейвуд, испугавшись гнева Бредли.

– Фрэнк Говард?! – воскликнул генерал. – Что за нелепый бред! И вы думаете, что я позволю вам порочить честное имя полковника Говарда и его сына – доблестного офицера?

– Но если он виновен?

– Он не виновен, – ответил Бредли. – Капитан Говард занят своей службой, а не роялистскими интригами.

– Ваше превосходительство, – попытался оправдаться Кейвуд, – у меня есть основания полагать, что лорд Говард находится в своем замке с того самого дня, когда вы арестовали заговорщиков.

– Даже если и так, какая связь между его пребыванием в Говард-Холле и заговором?

– Фрэнсис Говард ранен, – ответил Кейвуд.

Бредли невольно вздрогнул. Он понял, что Кейвуд сумел узнать гораздо больше, чем можно было ждать от этого неприметного чиновника.

– И что же? – спросил генерал, стараясь придать своему голосу безразличие и суровость.

– Остается выяснить, когда и как получил лорд Говард свою рану, тогда я отвечу и на остальные вопросы, которые не дают мне покоя.

– Вам не придется ничего выяснять, Кейвуд, – сказал Бредли. – Я был в Говард-Холле и все, что нужно, выяснил без вас. Оставьте Фрэнсиса Говарда и займитесь теми, кто виновен.

– Ваше превосходительство, возможно, вас ввели в заблуждение, – не унимался Кейвуд.

– Что же, по-вашему, я недостаточно хорошо выполняю свой долг? – гневно воскликнул Бредли. – Кажется, вы думаете именно так?

Кейвуд смутился под стальным взглядом генерала.

– Ваше превосходительство, – промямлил он, – я не смею так думать.

– Вам надо твердо усвоить, что я не терплю, когда за моей спиной плетутся темные интриги, – надменно и сурово произнес Бредли. – Помните ваше место, Кейвуд, и не забывайте печальную участь тех, кто пытался взлететь над горами, имея только куриные крылья.

Кейвуд был достаточно умен, чтобы не понять скрытый намек и угрозу, и его непроницаемое внешне лицо дрогнуло.

– Да, ваше превосходительство, – пробормотал он. – Конечно, вы правы.

– Я не сомневался, что вы поймете мои слова так, как надо. А теперь я хотел бы увидеть обвиняемых.

– Заговорщиков? – переспросил Кейвуд.

– Да.

– Прикажете привести их сюда?

– Нет, думаю, не стоит. Лучше вы проводите меня к ним в камеру.

Кейвуд поклонился и открыл Бредли дверь в коридор.

В сопровождении Уолтера генерал проследовал за Кейвудом по длинному лабиринту тюремных галерей, слабо освещенных лучами солнца, с трудом пробивающимся сквозь узкие оконца.

Возле камеры заговорщиков Бредли приказал Кейвуду и Уолтеру остаться и один вошел к обвиняемым. Тяжелая дверь с грохотом захлопнулась за его спиной.

Молодые люди играли в карты. Увидев Бредли, они бросили игру, ожидая, что он скажет.

Сэр Ричард молчал, внимательно рассматривая лица молодых людей.

Нетерпеливый Кларенс Монтегю встал и отвесил генералу издевательский поклон.

– Джентльмены! – воскликнул он. – Какой высокий гость посетил нашу обитель!

– Вы неисправимы, Монтегю! – усмехнулся Бредли. – Наверное, даже на эшафоте вы не откажетесь от своих шутовских выходок!

– А вы хотели бы увидеть меня рыдающим от страха? – спросил Кларенс. – Не дождетесь! Такого удовольствия я вам не доставлю!

– Ваша особа, мистер Монтегю, занимает меня сейчас меньше всего, – отпарировал Бредли.

– Не сомневаюсь! Но позвольте узнать: какого черта вы к нам явились?

– Я пришел сказать вам, что суд над вами состоится через неделю, и если у вас есть какие-нибудь просьбы, скажите мне, я постараюсь их выполнить.

– Чего ради такая милость?

– Я – офицер и отдаю вам должное, как бывшим офицерам королевской армии, – сказал Бредли.

– Вот так история! – рассмеялся Монтегю. – Нам еще не вынесен смертный приговор, а он уже спрашивает нас о последнем желании! Черт возьми, занятно!

– Я вам говорил, Кларенс, что нашу участь решат заранее, – усмехнулся герцог Рутерфорд.

– Что касается вас, милорд, – сказал Бредли, подходя к Рутерфорду, – то ваша участь будет зависеть от того, как вы поведете себя на суде. Последуйте моему совету и не берите на свою душу чужие грехи.

– Спасибо за совет, генерал, – ответил герцог, – но я предпочитаю сам решать, что и когда мне говорить.

– Как хотите, милорд, я вас предупредил.

– Генерал, – нерешительно обратился к Бредли Рутерфорд, – вам известно что-нибудь о графе Риверсе?

– Граф Риверс был приговорен к смертной казни, и я передал его лондонскому правосудию.

– Он в Тауэре?

– Сожалею, милорд, но приговор приведен в исполнение.

В камере воцарилось гнетущее молчание, и Бредли не решался его прервать из-за уважения к чувствам роялистов.

– Ну что ж, сэр Ричард! – горько усмехнулся Монтегю. – С Риверсом у вас были личные счеты, и вы можете считать его смерть достойной местью. Поздравляю, вы выиграли! Сначала Риверс, а через неделю и мы!

– Я не толкал вас на преступление, – ответил Бредли, – и мне нечего сказать вам в утешение. Впрочем, вы люди мужественные и не нуждаетесь в жалости. Если вы хотите меня о чем-нибудь попросить, я вас слушаю. Но поторопитесь: мое время на исходе.

– Нам нечего у вас просить! – презрительно бросил Монтегю.

– В таком случае прощайте, джентльмены, – сказал Бредли, направляясь к двери. – Увидимся на суде.

– Подождите, генерал, – услышал он голос Аллана Дугласа и обернулся.

– Я слушаю, сэр, – учтиво произнес Бредли.

– Генерал, – обратился к нему шотландец, – вы сказали, что испытываете к нам некоторое сочувствие, как офицер к офицерам, пусть даже и королевским?

– Да, я отдаю должное вашей храбрости.

– Поэтому я осмелюсь обратиться к вам с одной просьбой.

– Говорите, сэр.

– Если нас приговорят к смерти (в чем я не сомневаюсь), я прошу вас избавить меня и Монтегю от виселицы и позволить нам умереть как солдатам.

– Вы просите о расстреле? – спросил Бредли.

– Да, и я надеюсь, что вы сможете выполнить эту просьбу.

Бредли на минуту задумался.

– Возможно, сэр, я сумею удовлетворить ваше желание, – произнес он.

– Генерал, – вмешался герцог Рутерфорд, – я присоединяюсь к просьбе моих друзей.

Бредли протестующе махнул рукой.

– Милорд, – сказал он, – я не считаю уместным обсуждать с вами эту тему.

– Почему? – возмутился герцог.

– Во-первых, потому, что я не допускаю мысли о смертном приговоре, а во-вторых, благодаря вашему высокому положению вам нечего опасаться петли.

– Это верно, – с иронией проговорил Рутерфорд. – Единственное право, которое у меня осталось – умереть под топором палача. Но я не нуждаюсь ни в каких привилегиях и хочу до конца разделить участь моих друзей.

– Милорд, – возразил Бредли, – вы опережаете события.

– Вовсе нет, сэр, – ответил герцог. – Я их предвижу.

Бредли внимательно посмотрел на спокойное, гордое лицо Рутерфорда; в его глазах сэр Ричард прочитал презрительный упрек. Бредли снова вспомнил свой постыдный поступок десятилетней давности и заметно покраснел.

– Я не забуду вашей просьбы, милорд, – сказал он и постучал в дверь камеры.

Ему открыл капитан Уолтер, держа руку на эфесе шпаги.

– Все в порядке, сэр? – поинтересовался он.

– Да, капитан, все в порядке, – упавшим голосом ответил Бредли.

Глава 13. Суд

Как выяснилось во время расследования, нити заговора Риверса тянулись к нескольким высокопоставленным армейским чинам, которых прежде никто и не мог заподозрить в симпатиях к роялистам.

Узнав об этом, лорд-протектор пришел в ярость, но здравый смысл удержал его от намерения жестоко наказать предателей. Кромвель понимал, что обвинение его бывших соратников в измене подорвет и без того пошатнувшийся авторитет новой власти. Он предпочел закрыть глаза на предательство единомышленников, сделав козлами отпущения врагов-роялистов – Монтегю, Дугласа и Рутерфорда.

Во избежание огласки неблаговидных подробностей заговора процесс над роялистами решили проводить при закрытых дверях.

Большой зал городского суда удивлял непривычной пустотой. На местах для публики сидели всего несколько офицеров из окружения Бредли и солдаты охраны.

Члены трибунала, большинство из которых носили офицерские мундиры, расположились за массивным дубовым столом, таким длинным, что он скорее походил на театральный помост. В ожидании начала суда джентльмены коротали время в оживленных разговорах и не скрывали своей ненависти к обвиняемым роялистам.

Председательствовал на процессе судья Гроут – продажная и злобная личность, угодливо пресмыкающаяся перед генералом Бредли и его офицерами. Трусливый по натуре, Гроут думал не о том, как вынести справедливый приговор, а о том, как угодить Бредли и членам трибунала, которых он боялся не меньше, чем генерал-майора.

Бредли пришел в зал суда за пять минут до начала заседания и занял за столом крайнее место, словно подчеркивая свою роль стороннего наблюдателя. Он не был обязан присутствовать на суде и явился только потому, что не доверял Кейвуду, который должен был представлять на процессе обвинение по причине внезапной болезни прокурора Оуэна.

Проклиная прокурора, вздумавшего заболеть так некстати, Бредли опасался, что злопамятный Кейвуд рискнет отомстить ему за свое унижение и выведет трибунал на след Фрэнсиса Говарда.

Удостоверившись, что все, кому нужно присутствовать на заседании суда, собрались в зале, Гроут посмотрел на свои часы, призвал зал к тишине и распорядился ввести обвиняемых.

Монтегю, Дуглас и Рутерфорд вошли в сопровождении конвоя. Они сохраняли достоинство и хладнокровие, но от Бредли не ускользнули происшедшие в их облике перемены: лица молодых людей выглядели усталыми и как будто немного постаревшими.

Помощник прокурора Кейвуд поднялся со своего места. У него был торжественный и самодовольный вид. Он взял в руки хрустящий лист бумаги и бесстрастным, отрепетированным голосом зачитал обвинение.

В нем говорилось, что Кларенс Монтегю и Аллан Дуглас составили преступный заговор с целью убийства лорда-протектора Оливера Кромвеля и подготовки вооруженного мятежа. Они уличались в связях с иностранными врагами Англии и обвинялись в государственной измене.

Кларенсу Монтегю, кроме того, предъявлялось обвинение и в убийстве офицера Роберта Джонсона, которому было поручено арестовать заговорщиков, дабы воспрепятствовать их опасным намерениям.

Герцог Рутерфордский обвинялся в укрывательстве заговорщиков и пособничестве опасному преступнику графу Риверсу.

Для всех обвиняемых Кейвуд требовал самого сурового наказания, ссылаясь на тяжесть их преступлений и дерзкий отказ раскаяться в своих гнусных деяниях.

Кончив читать, Кейвуд взглянул на роялистов взглядом победителя и опустился в кресло.

– Сэр Кларенс Монтегю, – обратился Гроут к молодому человеку, – признаете ли вы себя виновным?

– Я признаю только одно из обвинений, – гордо ответил Монтегю, – убийство лейтенанта Джонсона.

– Значит, вы отвергаете обвинение в государственной измене? – спросил Гроут.

– Ваша честь, – любезно проговорил Монтегю, – такое обвинение более чем нелепо.

– Что вы хотите этим сказать? – удивился судья.

– Как я мог готовить мятеж против законной власти, когда такой власти в Англии нет? – с наивным видом ответил Монтегю.

– Сэр! Вы оскорбляете суд! – воскликнул Гроут, пораженный дерзостью молодого человека.

– Ничуть, ваша честь, я всего лишь отвечаю на вопрос. Мы готовили мятеж не против законной власти, а с целью восстановления таковой, ибо законный правитель Англии король Карл II Стюарт находится сейчас в изгнании.

– Нам ясно, что вы хотите сказать, – прервал его Гроут под возмущенный ропот членов суда. – Но так как вы не отрицаете своего участия в заговоре, будем считать, что обвинение в государственной измене вы признали.

– Считайте, как вам угодно, – равнодушно проговорил Монтегю.

Гроут недовольно поморщился и перевел взгляд на Дугласа.

– Сэр Аллан Дуглас! Признаете ли вы себя виновным в государственной измене? – спросил судья громким, раздраженным голосом.

– Мне нечего добавить к тому, что сказал сэр Кларенс Монтегю, – ответил шотландец. – Я согласен с каждым его словом.

– Крамольных речей вашего сообщника мы уже наслышаны. Однако его никто не уполномочивал отвечать за других.

– Я не собираюсь участвовать в вашей недостойной комедии, – заявил Дуглас. – Я не признаю ваше право судить нас и отказываюсь говорить.

– Сэр, – произнес Гроут, – я вынужден вас предупредить: если подсудимый отказывается отвечать на вопрос, он априори рассматривается как виновный.

– В любом случае я не могу ждать от вашего суда иного приговора.

– Правильно ли я вас понял, сэр, что вы не будете давать показания?

– Правильно.

– Это ваше право, сэр, но если вы перемените свое решение, суд охотно выслушает вас.

– Не в моих привычках отступать от своего слова, – гордо возразил Дуглас.

Гроут с трудом подавил вспыхнувший в нем гнев, придал своему лицу любезное выражение и почтительным тоном обратился к герцогу Рутерфорду с традиционным вопросом о признании вины. Привычка подхалимничать перед высшей знатью крепко держала Гроута в своих сетях, заставляя обращаться к обладателям громких титулов в угодливых интонациях.

Рутерфорд с первого взгляда разгадал продажную сущность судьи и невольно усмехнулся.

– Я не отрицаю, что совершил поступок, который ставится мне в вину, – с достоинством ответил он, – но не считаю это преступлением.

– Милорд, – проговорил Гроут, – вы получите возможность выступить в свое оправдание.

– К сожалению, я и ваш суд слишком по-разному оцениваем одни и те же поступки, – сказал Рутерфорд.

Офицеры трибунала громко зароптали, выражая негодование, и это придало Гроуту смелости.

– У нас нет времени для философских споров, милорд, – с важностью произнес он. – Когда суд сочтет нужным, вы получите слово.

Гроут откинулся на спинку кресла и разрешил Кейвуду приступать к допросу.

– Господин Монтегю, – начал Кейвуд, – перед началом суда вы заявили, что вы и ваши друзья отказываетесь от услуг адвокатов, и высказали желание самим защищать свои интересы?

– Совершенно верно, – ответил Монтегю.

– Ваше решение не изменилось?

– Нет. В ваших адвокатах мы не нуждаемся, а таких, кто бы осмелился не петь под вашу музыку, сегодня нигде не найти.

Кейвуд довольно улыбнулся и повернулся к Гроуту.

– Позволю обратить внимание суда, – сказал Кейвуд, – что заявление подсудимого еще раз подчеркивает его неуважительное отношение к правосудию.

Судьи дружно закивали.

– Итак, сэр, – начал Кейвуд, – вы признали себя виновным в убийстве лейтенанта Роберта Джонсона?

– Да, – согласился Монтегю, – я действительно убил офицера, но сделал это непреднамеренно.

– Что значит – непреднамеренно? – спросил Кейвуд. – Ваша слава превосходного стрелка гремит по всему Оксфорду. В городских кабаках вы показывали чудеса меткости, когда с тридцати шагов били в туза. Не хотите же вы сказать, что целились в воздух, а попали в офицера?

– Я стрелял наугад, – с наивным видом заявил Кларенс, – и мне, право, очень жаль, что мальчишка нарвался на мою пулю; я предпочел бы, чтобы на его месте оказался генерал Бредли.

Бредли никак не отреагировал на выпад Монтегю, но Кейвуда он вывел из себя.

– И это, по-вашему, непреднамеренное убийство? – взревел Кейвуд. – Вы что же, издеваетесь над нами?

– Нет, – невозмутимо ответил Монтегю, – я не издеваюсь над вами. Я даю показания и облегчаю задачу правосудию.

– Правосудию все ясно и без ваших показаний, – злобно прошипел Кейвуд. – Мы располагаем такими доказательствами вашей вины, которые вам не удастся опровергнуть, как бы вы ни изощрялись в вашем остроумии.

– А я и не отрицаю, что убил офицера.

– Нет, сэр, я имею в виду доказательства вашей измены. Когда вы с ними ознакомитесь, то поймете, что с вашей стороны глупо опровергать очевидную истину.

– Все зависит от того, что считать неопровержимыми доказательствами, – усмехнулся Монтегю.

– Извольте, сэр, – начал Кейвуд. – В вашем доме мы нашли письма и другие документы, уличающие вас в сговоре с изменниками, объявленными вне закона, а также с иноземными врагами Англии. Во главе вашего заговора стоял граф Риверс, заочно приговоренный к смертной казни. Вы знали, что долг каждого честного гражданина – немедленно выдать его властям, но укрывали его своем доме.

– Я всегда считал, что розыск преступников – дело полиции, а не частных граждан, – возмутился Монтегю. – Я – свободный человек, и никто не вправе мне указывать, кого я должен выбирать в друзья.

– Мы вам легко докажем, что вы переоцениваете свое положение, разговаривая с судом тоном римского трибуна. Против вас свидетельствуют ваши собственноручные письма. Желаете с ними ознакомиться?

– Зачем мне их читать, если, как вы утверждаете, я их сам писал, – насмешливо ответил Монтегю.

– Вы хотите что- нибудь сказать в свое оправдание?

– Я хочу сказать, что крайне удивлен, как вы, столь достойные джентльмены, могли читать чужие письма без согласия их хозяина, – с издевательской усмешкой проговорил Монтегю. – Это же настоящее свинство!

Судья Гроут так и подскочил на месте.

– Сэр! – воскликнул он, не в силах больше сдерживать негодование. – Вы в который раз оскорбляете суд! Мы будем вынуждены удалить вас из зала!

– Тогда вам придется приложить немало усилий, чтобы создать видимость законного разбирательства, – сказал Монтегю. – Я единственный из обвиняемых, кто согласен подыгрывать вам в вашем незатейливом спектакле. Разумеется, мои речи вам не по вкусу, но, по крайней мере, будет что написать в протоколе.

– Господин Монтегю! – с угрозой воскликнул Гроут и собрался приказать солдатам, чтобы они вывели Монтегю из зала, но Бредли остановил Гроута.

– Оставьте его, ваша честь, – сказал он судье. – Не стоит обращать внимание на шутовские выходки мистера Монтегю. Он не привык изъясняться в иных выражениях.

– Благодарю вас, генерал, – поклонился Монтегю в сторону Бредли. – Вы единственный здравомыслящий человек среди этого тупоголового стада.

Не успели замолкнуть последние слова сэра Кларенса, как тишину судебного зала нарушили возмущенные возгласы офицеров, и в адрес Монтегю понеслись яростные угрозы, приправленные откровенными армейскими ругательствами.

Гроуту стоило большого труда восстановить спокойствие, и прошло несколько минут, прежде чем страсти улеглись и Кейвуд смог продолжить допрос.

– Мистер Монтегю, в одном из писем, адресованном вам неким Джефри Уайтлоком, упоминается о корабле из Франции. Уайтлок пишет, что на этом корабле в Англию нелегально должны прибыть несколько ваших сообщников, и называет имена людей, которые обвиняются в измене и подлежат немедленному аресту, если они осмелятся вернуться на английскую землю.

– У вас не может быть такого письма, – поспешно возразил Монтегю.

– Почему? – поинтересовался Кейвуд.

– Потому что его не существует.

– Вы хотите сказать – больше не существует? Но вы ошибаетесь: письмо у нас есть, вернее, то, что от него осталось. Вы пытались сжечь письмо, но вам помешали солдаты, и нам удалось спасти вот этот обрывок.

Кейвуд помахал в воздухе обгорелым клочком бумаги, надеясь, что он произведет на Монтегю устрашающий эффект, но презрительная усмешка так и не сошла с лица сэра Кларенса.

– Этот клочок ничего не значит, – ответил он Кейвуду. – Мало ли что мог написать некий Уайтлок. Я не могу отвечать за слова другого человека. Если корабль придет, арестуйте неугодных вам пассажиров и тогда обвиняйте меня в связях с изменниками.

– Хорошо, – нехотя согласился Кейвуд, – оставим письмо Уайтлока. Тем более что оно самое безобидное из всей вашей переписки. Нами найдены документы, уличающие вас и мистера Дугласа в причастности к роялистским мятежам весной этого года. Вы подстрекали мятежников и выступали против правительственных войск с оружием в руках. Кроме того, мы располагаем доказательствами, что вы неоднократно получали крупные суммы денег от испанцев для осуществления ваших преступных замыслов. Как же так, сэр? Вам, английскому дворянину, не претит принимать помощь от врагов нашей страны? Или вам неизвестно, что Англия находится в состоянии войны с Испанией?

– Известно. И я должен признать, что союз с испанцами стоил мне долгих моральных мучений, но мне легче примириться с подданными короля Филиппа, чем с прихвостнями Кромвеля, хотя они и мои соотечественники.

– Ваши связи с испанскими шпионами не могут расцениваться иначе как измена.

– В этом вопросе я с вами абсолютно согласен, – проговорил Монтегю. – Но ради того, чтобы избавить Англию от узурпатора, я готов пожертвовать своим честным именем.

– Не сомневаюсь, – сказал Кейвуд. – Но я еще не сказал самого главного: к нам попал тщательно разработанный план покушения на лорда-протектора, начертанный вашей рукой. Из этого плана явствует, что убить протектора должны были вы.

Монтегю слегка побледнел.

Кейвуд довольно улыбнулся.

– Вас, наверное, удивляет, что ваша переписка попала к нам руки? – спросил он Монтегю. – Вы хранили документы и письма в тщательно скрытом тайнике, но с Божьей помощью нам удалось его обнаружить.

– Правильнее сказать, с помощью предателя, обманом проникшего в мой дом! – воскликнул сэр Кларенс.

– Мистер Монтегю, – невозмутимо продолжал Кейвуд, – почему, спасаясь от погони, вы решили укрыться в Рутерфорде?

– Поблизости не было другого жилья.

– Ошибаетесь, сэр: по пути в Рутерфорд находится Говард-Холл. Почему же вы не поехали туда, если вам было все равно, где заночевать?

– Ночевать у графа Говарда? – воскликнул Монтегю. – Да всем известно, какая у него репутация!

– Какая же?

– Он отъявленный “круглоголовый”!

– А герцог Рутерфордский – ваш сообщник?

Монтегю понял, что увлекся и совершил ошибку.

– Нет, – поспешно возразил он, – герцог ничего не знал о заговоре.

– Так что же заставило вас выбрать именно его дом: старая дружба и родство убеждений?

– Какими бы ни были наши отношения, это не значит, что герцог причастен к заговору, – возмутился Монтегю. – Он… он не хотел пускать нас, но мы стали угрожать ему оружием и вынудили предоставить нам убежище.

– Вы угрожали вашему сообщнику-роялисту? – насмешливо спросил Кейвуд. – Разве это совместимо с вашими представлениями о чести?

– Мы были вынуждены так поступить.

– Но герцог Рутерфорд утверждает, что никаких угроз не было.

– Вполне понятно: герцог не желает усугублять нашу вину. Но мы ему угрожали. Спросите у Дугласа.

Дуглас кивнул, хотя Кейвуд ни о чем его не спрашивал.

– Ваша честь, – сказал Кейвуд Гроут, – у меня больше нет вопросов к мистеру Монтегю. Я думаю о том, что произошло в Рутерфорде, нам лучше расскажет сам хозяин замка – герцог Рутерфорд.

– Спрашивайте, сэр, – разрешил Гроут.

– Милорд, – обратился Кейвуд к герцогу, – сэр Кларенс Монтегю заявил, что он и его сообщники силой заставили вас впустить их в замок. Это правда?

– Нет, – ответил Рутерфорд, – меня никто не принуждал.

– Вы знали, что граф Риверс осужден за измену?

– Да.

– Милорд, вы человек прекрасно образованный и, надеюсь, сведущий в законах нашего государства. Вы не могли не знать, что скрывать такого преступника, как Риверс, запрещено под угрозой самого сурового наказания.

– Я никогда не считал графа Риверса преступником, – возразил Рутерфорд.

– Нам известны ваши роялистские убеждения, – проговорил Кейвуд. – Но сейчас речь не о них. Вы знали, что Монтегю, Дуглас и Риверс замешаны в роялистском заговоре?

– Я отказываюсь отвечать на этот вопрос, – сказал герцог.

– Вы состояли в этом заговоре?

– Нет.

– Вы уверены?

– Уверен.

Кейвуд мрачно усмехнулся и достал из рукава камзола сложенные в несколько раз листы бумаги.

– Если позволите, милорд, – проговорил он, – я зачитаю выдержки из одного письма. Письмо это довольно длинное, поэтому я прочту всего несколько строк из начала и конца этого послания.

“Дорогой герцог! Граф Риверс подробно рассказал мне о вашем смелом замысле. Я нашел его безупречным и до конца продуманным. Если удастся осуществить ваши планы, никакие случайности не спасут Кромвеля от справедливой кары и придет конец его незаконной власти”. Далее, ваша честь, – проговорил Кейвуд, отрываясь от письма, – следует точное и подробное изложение преступных намерений заговорщиков, главным из которых названо убийство лорда-протектора. А заканчивается письмо следующими словами: “Примите мою благодарность за ту неоценимую помощь, которую вы оказываете нам, не считаясь со смертельной опасностью, угрожающей вашей жизни. Только вы, с вашим тонким умом и хладнокровием, способны подготовить этот заговор. Я надеюсь на вашу удачу и заранее одобряю все, что вы сочтете нужным предпринять, чтобы избавить Англию от узурпатора”.

– Что это за письмо? – спросил Гроут.

– Это письмо было зашито в подкладке плаща графа Риверса. Он забыл плащ в доме мистера Монтегю, когда спасался от ареста. Письмо адресовано герцогу Рутерфорду, из чего следует, что истинным руководителем заговора и, более того, автором преступного плана был не граф Риверс, а милорд герцог и все его заявления о непричастности к заговору лживы от начала до конца.

Герцог Рутерфорд побледнел от гнева и ошеломляющего удара и в недоумении посмотрел на Дугласа и Монтегю: их лица выражали полнейшую растерянность и удивление.

– Господин Кейвуд, – вмешался Бредли, – вы не допускаете мысли, что письмо подложное?

– Нет, ваше превосходительство, подлинность письма не вызывает сомнений.

– Кем подписано письмо? – спросил Гроут.

– Взгляните сами, ваша честь, – сказал Кейвуд, передавая судье письмо.

Гроут бегло просмотрел листы, и вдруг его лицо странно изменилось.

– “Карл Стюарт, король”, – прочитал он.

Члены трибунала дружно повернулись в сторону Рутерфорда.

– Милорд! – воскликнул Бредли, обращаясь к Рутерфорду. – Правда ли то, что написано в письме Карла Стюарта?

Герцог на секунду задумался, потом с сожалением улыбнулся и ответил:

– Правдивость короля не подвергается сомнению.

Бредли в бешенстве швырнул на стол перо, которым он делал записи на листке бумаги. Чернильные пятна забрызгали его мундир и попали на камзолы соседей.

Гроут воспринял его вспышку негодования как сигнал к окончанию заседания и объявил перерыв до завтра.

– Что за фокус выкинул проклятый Кейвуд с этим странным письмом? – спросил Монтегю Рутерфорда, когда они вернулись в тюремную камеру.

– Не знаю, Кларенс, – в растерянности ответил герцог. – Я ничего не понимаю.

Монтегю нахмурился и медленно прошелся по камере.

– Я не верю вам, милорд, – серьезно проговорил он.

– Не верите?

– Да. Я не дурак и могу отличить неведение от недостойного обмана.

– Сэр Кларенс! – возмущенно воскликнул герцог. – Выбирайте выражения!

– Я стараюсь, милорд, но это именно то выражение, которое определяет суть вашего поступка.

– Кларенс, – надменно сказал Рутерфорд, – вы говорите со мной так, словно хотите меня оскорбить. Я не знаю, что вас возмутило в письме, которое зачитал Кейвуд. Оно касается только одного меня.

– Одного вас? Нет, милорд, оно касается и меня, и Дугласа. Я думал, что мы заслуживаем большего доверия с вашей стороны, но оказалось, что вы и Риверс лгали нам, вы водили нас за нос, как мальчишек на побегушках!

– Кларенс, – холодно произнес герцог, – я бы подумал, что вы пьяны, если бы не был уверен в обратном.

– Не беспокойтесь, я напьюсь, – зло рассмеялся Монтегю, – но сначала ответьте мне: почему вы разыгрывали не причастного к заговору человека? Неужели вы опасались, что я и Дуглас способны вас предать? Когда мы дали вам повод так подумать о нас? Или десять лет нашей преданности Стюартам уже ничего не значат, и вы принимаете нас за шпионов тайной полиции?

– Вы заблуждаетесь! – воскликнул герцог, поняв негодование молодого человека. – Клянусь вам своей честью, что я не знал о заговоре!

– Но как же вы объясните содержание королевского письма?

– Несколько месяцев назад граф Риверс приезжал в Англию и посетил меня в Рутерфорде. Как обычно, мы обсуждали возможность реставрации королевской власти, и я высказал свои предположения. Но я не мог знать, что Риверс расскажет о нашей беседе королю, и тем более не мог представить, что высказанное в частной беседе мнение воспримут как тщательно подготовленный план заговора.

Раздражение Монтегю сменилось растерянностью.

– Если все обстоит именно так, как вы говорите, почему вы не заявили об этом суду? – спросил он.

– Кто же мне поверит, Кларенс? – усмехнулся герцог. – Как я смогу доказать, что не помогал Риверсу в организации заговора? Как я докажу, что он использовал мои идеи без моего согласия, а сам я ничего об этом не знал? Нет, это наивно, и мое заявление не вызовет ничего, кроме смеха судей.

– Но ваше имя не упоминается ни в одном документе заговора, – сказал Монтегю.

– Мое имя упоминается в письме короля, – возразил герцог. – И это самое веское доказательство моей вины. Письмо доказывает, что идея заговора принадлежит мне и главой столь неблагонадежного предприятия король изволит видеть только меня. Великолепный подарок для Кромвеля! Ему нужен был виновник – влиятельный, известный, знатный роялист, которого можно покарать в назидание всем недовольным. И он его получил в моем лице.

– Милорд, а если вам поговорить с генералом Бредли? – неуверенно предположил Монтегю. – Мне показалось, что он пытается вам помочь.

– Это была минутная слабость. Бредли слишком хороший солдат, чтобы не выполнить приказ командира. Вот увидите, Кларенс: судебная комедия закончится смертным приговором.

–Я знаю, милорд, – вздохнул Монтегю. – И эта комедия не кажется мне смешной.

На следующий день заседание суда целиком было посвящено допросу свидетелей.

– Лично у меня виновность подсудимых не вызывает сомнения, – вполголоса поделился своим мнением с Бреди судья Гроут. – Мне кажется, что в этом деле больше нечего выяснять. Но порядок есть порядок, – вздохнул он с видом человека, обреченного на пустое времяпрепровождение.

Первым вызвали капитана Уолтера. Капитан был единственным свидетелем, который знал больше, чем знало следствие, но Уолтер сдержал слово, данное Бредли. Он прекрасно разыграл роль туповатого солдафона и умело ушел от вопросов, которые случайно могли бросить тень на Фрэнсиса Говарда. Остальных свидетелей Бредли не опасался. Они не могли добавить ничего существенного к тому, о чем уже не раз упоминалось в первый день заседания.

Кейвуд допрашивал свидетелей, не проявляя особого желания восстановить истину во всех ее мельчайших подробностях. Он ограничился тем, что досадил Бредли, отыгравшись на Рутерфорде, а выдать суду Фрэнсиса Говарда было равносильно самоубийству. Бредли никогда не простил бы ему такого оскорбления, и Кейвуд предпочел не идти против воли генерал-майора.

Все члены трибунала понимали, что допрос свидетелей ведется только для проформы. Они нетерпеливо поглядывали на часы и на Гроута, давая ему понять, что пора сворачивать заседание. Офицеры спешили покинуть холодный зал и согреться кружкой вина в ближайшей таверне.

Наконец Гроут объявил перерыв, и суд удалился для вынесения приговора.

Обсуждение не заняло много времени. Все члены трибунала принадлежали к числу наиболее рьяных противников королевской власти и в разное время отличились особой беспощадностью к роялистам. Вполне понятно, что от такого состава суда заговорщики не могли ждать ни малейшего снисхождения.

Приговор был составлен в предельно коротких выражениях: Кларенс Монтегю, Аллан Дуглас и Эдвин Дарвел, герцог Рутерфорд, признавались виновными в государственной измене. Все подсудимые единогласно приговаривались к смертной казни.

Никто из роялистов не дрогнул, выслушав приговор. Жизнь, полная опасностей, научила их не бояться смерти.

Покидая зал суда, Бредли прошел мимо заговорщиков, которые должны были вернуться в тюрьму в сопровождении конвоя. Он задержался возле герцога Рутерфорда и с сожалением посмотрел на молодого человека.

– Видит Бог, милорд, – обратился он к герцогу, – я пытался вам помочь, но вы совершили досадную ошибку.

– А вы как будто хотите оправдаться передо мной? – усмехнулся Рутерфорд.

– Я хочу вам сказать, что уже ничего не смогу сделать для вас, как бы я ни хотел спасти вас от смерти.

– Я не просил вас об этом, генерал, – возразил герцог.

– Мне искренне жаль, милорд, – с легким волнением проговорил Бредли, – искренне жаль.

Рутерфорд недоверчиво покачал головой и, не ответив генералу, последовал за конвоем.

На улице у входа в суд Бредли ждали капитан Уолтер и адъютант Эдвардс.

– Сэр Ричард, – сказал Эдвардс, приближаясь к генералу, – сегодня с утра вас разыскивает какой-то человек.

– Кто он такой? – спросил Бредли.

– Я никогда его раньше не видел, а свое имя он отказался мне назвать.

– Если он не представился, то и не будем о нем больше говорить.

– Мне этот человек показался подозрительным, – сказал Эдвардс.

– Подозрительным? Чем же?

– Когда я ему сказал, что вы присутствуете на заседании суда и сегодня никого не примете, он как-то странно изменился в лице, поинтересовался, где проходит суд, и быстро ушел. После его ухода мне стало не по себе. Я пожалел, что сказал ему, где вы находитесь, и, бросив все дела, поехал сюда, чтобы встретить вас.

– Вы видели здесь этого человека?

– Да, он прогуливался возле суда.

– Как он выглядит?

– Молодой человек, с выправкой военного… А вот, кстати, и он.

Бредли повернулся в ту сторону, куда указывал адъютант: по улице шел высокий дворянин в черном бархатном костюме. Его камзол украшал белый воротник из дорогих фламандских кружев. На черном бархатном плаще блестел тонкий золотой позумент.

Незнакомец подошел к Бредли и сдержанно поклонился. Лицо дворянина показалось генералу знакомым, но он никак не мог вспомнить, где он его видел.

Это был молодой человек лет двадцати пяти, стройный, с безупречной выправкой военного, как верно подметил адъютант Эдвардс. Красивое лицо незнакомца с утонченными благородными чертами обрамляли длинные темно-каштановые волнистые волосы, которые локонами выбивались из-под бежевой широкополой шляпы, украшенной белым пером и золотой пряжкой.

– Я имею честь говорить с сэром Ричардом Бредли? – спросил незнакомец, внимательно глядя на генерала выразительными темно-синими глазами, казавшимися почти черными в тени густых темных ресниц.

– Да, сэр, – ответил Бредли.

– Я давно жду вас, ваше превосходительство.

– Что вам угодно? – надменно спросил сэр Ричард.

– Мне угодно поговорить с вами.

– Для начала, сэр, вам следовало бы представиться.

– Мое имя вам хорошо знакомо, – ответил молодой человек. – Я – капитан Дэвид Дарвел.

Глава 14. Правосудие лорда-протектора

Перед генералом Бредли стоял человек, которого он меньше всего хотел бы встретить в эту минуту. Он с удовольствием уклонился бы от разговора с молодым офицером, но сэр Ричард понимал, что первый помощник капитана на адмиральском флагмане был не тем человеком, которого так просто можно было бы убрать со своего пути.

– Я согласен выслушать вас, сэр, – обратился он к Дэвиду Дарвелу, – но, на мой взгляд, вы выбрали не самое удачное место для беседы.

– Ваше превосходительство, – с достоинством проговорил молодой человек, – было бы странным, если бы я находился в другом месте, когда решается судьба моего брата.

– Понимаю, вы намерены поговорить со мной о деле герцога Рутерфордского?

– Да.

– Вынужден огорчить вас, капитан: приговор вынесен, и я ничего не могу изменить.

– Вы хотите сказать, что суд закончился? – спросил лорд Дарвел.

– Закончился, – подтвердил Бредли.

– Так быстро? – воскликнул молодой человек. И вам хватило двух дней, чтобы рассмотреть дело о заговоре?

– Это был один из тех случаев, когда отпадает необходимость в длительном разбирательстве.

– Какое… какое решение вынес суд? – с волнением спросил лорд Дарвел.

– Сожалею, милорд, – с сочувствием проговорил Бредли, – но государственная измена – тяжкое преступление.

Лицо молодого человека дрогнуло.

– Значит, смертная казнь? – тихо спросил он.

– Да, – подтвердил Бредли.

Выразительные темно-синие глаза молодого человека вспыхнули от гнева.

– Но это невозможно! – воскликнул он. – Это какая-то ужасная, нелепая ошибка! Эдвин не изменник!

– Вы заблуждаетесь, капитан, – холодно проговорил Бредли. – Заблуждаетесь, как заблуждался и я, когда думал, что ваш брат виноват только в укрывательстве заговорщиков. Но то, что я услышал сегодня на суде, стало для меня полнейшей неожиданностью. Я был потрясен, узнав, что заговор графа Риверса уместнее назвать заговором герцога Рутерфорда.

– Генерал, я убежден, что это недоразумение!

– Я бы тоже хотел в это верить, но факты неоспоримо доказывают вину герцога, и судьям не потребовалось много времени для вынесения приговора. Дело закончено, милорд, и ваше ходатайство несколько запоздало.

– Я приехал в Оксфорд только сегодня ночью. Обстоятельства не позволили мне вернуться раньше.

– Даже если бы вы и приехали раньше, я не думаю, что это что-нибудь изменило.

– Генерал, я не верю в виновность брата, – сказал лорд Дарвел, – не верю, что бы вы мне не говорили. Я сегодня же отправлюсь в Лондон и добьюсь пересмотра дела.

– Капитан, вы храбрый и заслуженный офицер, но никто в угоду вам не будет менять законы. Вина герцога Рутерфорда доказана, и если бы вы слышали, как он сам обличал себя на суде, то поняли бы, что любые попытки спасти его были заранее обречены на провал. Оправдать герцога вам не удастся. Вам остается только одна надежда – добиться помилования от лорда-протектора. Но ваш брат отказался подать прошение о помиловании.

– Отказался?

– Наотрез.

– Вполне понятно. Эдвин не считает себя виновным.

– Но мнение вашего брата еще не основание для его помилования.

– Я надеюсь, что сумею убедить лорда-протектора назначить пересмотр дела.

– Как хотите, капитан, но я не разделяю ваших надежд.

Молодой офицер хотел еще о чем-то спросить генерала, но явно не решался. Его взгляд выдавал растерянность и волнение.

– Генерал, – наконец обратился он к Бредли, – когда должны привести приговор в исполнение?

– Думаю, очень скоро: нет никаких оснований откладывать казнь.

– Генерал! – воскликнул лорд Дарвел. – Я прошу вас, повремените с исполнением приговора, пока я не вернусь из Лондона.

– Сколько вам потребуется времени?

– Я прошу десять дней.

Бредли на секунду задумался.

– Хорошо, – сказал он. – Я даю вам десять дней, хотя прокурор и будет недоволен моим вмешательством.

– Я еду в Лондон немедленно.

– Желаю вам удачи, капитан, – сказал Бредли.

Лорд Дарвел учтиво поклонился и быстро скрылся в лабиринте узких улиц.

– Ну что, Дейви? – воскликнула Делия, бросаясь навстречу брату, едва он вошел в гостиную замка. – Ты говорил с Бредли?

– Да, я встретился с ним, – ответил Дэвид, опускаясь в кресло у камина.

– Тогда рассказывай! – приказала Делия, присаживаясь к нему на колени с детской непосредственностью

Дэвид молчал, рассеянно перебирая завитки на длинных волосах сестры. Он не знал, что ему делать: рассказать ли Делии о суде и приговоре, вынесенному герцогу Эдвину, или скрыть правду до своего возвращения из Лондона? Но если Делия узнает о суде от чужих людей, то не простит ему такой жестокой обиды. Нет, между ними никогда не было недоверия, и он обязан сказать ей о приговоре, каким бы тяжелым ударом ни было это страшное известие.

– Делия, – проговорил он, – сегодня состоялся суд.

– Сегодня? – воскликнула девушка, с недоумением глядя на брата.

– Да.

– И ты присутствовал на суде?

– Нет, меня не пустили, и мне пришлось ждать на улице, когда закончится заседание.

– Тебе известен приговор?

– Да, – подтвердил Дэвид.

– Говори же! – потребовала Делия, и в ее глазах появился страх.

– Ты только не волнуйся, – сказал молодой человек, прижимая к груди тонкие руки сестры. – Это еще не окончательный приговор… Сегодня я еду в Лондон… к Кромвелю…

– Ты не ответил мне, – решительно перебила его Делия.

– Суд признал заговорщиков виновными в государственной измене.

– Но это же смертная казнь! – воскликнула девушка.

Дэвид обнял сестру за талию, боясь, как бы с ней не случился обморок, но этого не произошло. Делия порывисто встала, и ее лицо вспыхнуло от гнева.

– Какая подлость! – воскликнула она. – Эти “круглоголовые” думают, что могут делать все, что им заблагорассудится!

– Успокойся, Делия, – сказал молодой человек. – Еще не все потеряно. Завтра я буду в столице и добьюсь у Кромвеля помилования.

– Помилования? – переспросила Делия, отталкивая брата. – Добиваться помилования, когда осужден невиновный? И о чем ты только говорил с Бредли?

– А что я мог поделать, когда суд уже закончился?

– Если бы я была мужчиной, я вызвала бы этого негодяя на дуэль, – дерзко заявила девушка.

– За что, Делия? – спросил Дэвид. – Бредли только выполняет свой долг и делает то, что ему приказывают.

– Ты оправдываешь его? – возмутилась Делия. – Неужели ты не понимаешь, что это он погубил Эдвина?

– Ты не совсем права. По-моему, Бредли не был склонен к крайним мерам, и если бы не злосчастная гордость нашего брата, все могло бы кончится по-другому.

– Это тебе сказал Бредли? – с презрением спросила Делия. – И ты ему поверил?

– Я знаю Эда, – вздохнул Дэвид.

– Чем же закончился ваш разговор с Бредли?

– Ничем.

– Ты повел себя как трус! – воскликнула Делия. – Ну почему я не мужчина!

– Если ты считаешь меня совершенным ничтожеством, – еле сдерживая раздражение проговорил Дэвид, – и настаиваешь, чтобы я вызвал Бредли на дуэль, хорошо, пусть будет по-твоему: я найду какой-нибудь идиотский предлог и затею с ним ссору, но только после того, как вернусь из Лондона. Мне еще понадобится моя жизнь по меньшей мере дней десять.

Делия подняла на брата наполненные слезами глаза и обняла его за шею.

– Нет, Дейви, – проговорила она. – Прости меня, безумную. Я сама не знаю, что говорю.

– Не плачь, моя девочка, – ласково сказал Дэвид. – Я понимаю, как тебе тяжело, но ты не должна отчаиваться. Через несколько дней я вернусь с помилованием, и весь этот кошмар останется позади.

Он поцеловал сестру и попытался ей улыбнуться. Но улыбка вышла печальной. У него было тревожно на душе, и мучили нехорошие предчувствия.

Шел уже восьмой день, как Дэвид Дарвел прибыл в Лондон, но ему все еще не удалось добиться приема у лорда-протектора. Ему не отказывали наотрез, но каждый раз находился какой-нибудь повод, чтобы отложить аудиенцию на неопределенное время: то Кромвель был занят, то ему нездоровилось, то он беседовал с французским послом… Но Дэвид догадывался, что за этими на первый взгляд благовидными причинами скрывается явное нежелание протектора встречаться с братом герцога Рутерфорда.

За всю жизнь Дэвид был в Уайтхолле всего несколько раз. У него не было здесь друзей, обладающих достаточным влиянием, чтобы похлопотать за него перед протектором. Отпущенное время быстро иссякало, и Дэвид приходил в отчаяние от своего бессилия. До казни оставалось всего два дня, и он чувствовал себя так же скверно, как если бы сам находился на месте приговоренных к смерти.

Сегодня ему снова отказали в приеме. Но Дэвид не покидал Уайтхолл, надеясь, что неожиданная случайность все же поможет ему встретиться с Кромвелем. Он стоял у окна, выходящего в парк, и предавался своим мрачным размышлениям.

Под окном гуляла стройная женщина в черном плаще и зеленой шляпке с белым пером. Пышное платье из темно-зеленого бархата медленно скользило по ковру из опавших листьев, и Дэвиду показалось, что он слышит, как шуршат эти листья под ногами незнакомки.

Скверное настроение Дэвида не располагало к любовным приключениям. Но ему вдруг очень захотелось увидеть лицо этой женщины. Она словно угадала его желание и посмотрела на окно.

На первый взгляд ей можно было дать не больше двадцати двух лет. У нее были светлые волосы, завитые в длинные локоны, и выразительные глаза, скорее всего зеленые или серые.

Незнакомка показалась Дэвиду очень красивой. Она держалась с достоинством женщины, уверенной в своей красоте и обаянии.

Столкнувшись взглядом с Дэвидом, она нисколько не смутилась И. когда он учтиво ей поклонился, ответила легким кивком головы и невозмутимо продолжила свою прогулку.

– Капитан Дарвел! – раздался сзади удивленный, но знакомый голос.

Дэвид быстро обернулся и увидел в галерее Генри Ферфакса, двоюродного брата Томаса Ферфакса, бывшего главнокомандующего парламентской армией.

– Чем вы так увлечены, что не замечаете никого вокруг себя? – спросил Ферфакс и через плечо Дэвида заглянул в окно. – А! – протянул он. – Мадемуазель де Граммон!

– Француженка? – поинтересовался Дэвид.

– Да. Ее отец виконт де Граммон состоит в свите французского посла. Неудачный выбор, дорогой капитан, – усмехнулся Ферфакс.

– У меня и в мыслях не было ничего подобного, – возразил Дэвид, – но, на мой взгляд, она очень красива.

– С этим никто не спорит: мадемуазель де Граммон – красавица, однако, имеет большой недостаток.

– Недостаток? Какой?

– Она слишком умна для женщины – учена, словно какой-нибудь старикашка-профессор из Кембриджа.

– Наверное, я безнадежно отстал от придворной моды, – усмехнулся Дэвид. – Я и не подозревал, что ум теперь считается недостатком.

– Вы поражаете меня своей наивностью, – с искренним удивлением проговорил Ферфакс. – Когда головка красивой женщины напичкана всяким философским вздором – это же сущий кошмар! Вы постоянно рискуете прослыть дураком в ее глазах. А представьте, как должен чувствовать себя мужчина, выслушивая от женщины суждения, до которых ему самому вовек не додуматься! Не знаю, как вы, Дарвел, но я на такой подвиг не способен.

– Боюсь, что разочарую вас, генерал, – ответил Дэвид, – но я придерживаюсь другого мнения о женщинах. На мой взгляд, женщина только тогда прекрасна, когда ее ум столь же совершенен, как и ее красота. Правда, такие женщины – большая редкость.

– Тогда дерзайте, капитан, – улыбнулся Ферфакс. – Может быть, вам удастся составить мадемуазель де Граммон достойную партию. Но вам следует знать, что всех претендентов в женихи постигла неудача. Одни были отвергнуты как личности малодостойные, а другие разбежались, поняв, что пристали не к тому берегу. Даже ее собственный отец не в силах выносить властный характер Габриэль.

– Чем же она не угодила своему отцу? – поинтересовался Дэвид.

– Виконту де Граммону уже за пятьдесят, но выглядит он лет на тридцать пять, не больше, и не промах по женской части. Он волочится за девицами, которые порой моложе его дочери. Мадемуазель постоянно упрекает отца за его вольное поведение. Говорят, однажды она выгнала его любовницу, которую он осмелился привести в их дом. Габриэль считает, что развратное поведение виконта оскорбляет память ее матери. Виконт де Граммон голову сломал, как выдать ее замуж. Он готов выдать ее хоть за сельского сквайра, лишь бы она ушла из дома. Но мадемуазель не из тех, кого можно заставить силой. А вы, кажется, заинтересовались всем, что касается мадемуазель де Граммон? – лукаво подметил Ферфакс.

– Не знаю, – смутившись, проговорил Дэвид. – Но все, что вы рассказали об этой девушке, служит ей самой лучшей рекомендацией. И нет ничего удивительного, что она до сих пор не выбрала себе мужа. Такой женщине нужен достойный мужчина, а не тот, кто подыскивает в жены дурочку. Ведь умственное убожество мужчины легче всего скрыть на фоне женской глупости.

– Если бы вас слышала мадемуазель де Граммон, она пришла бы в восторг! – воскликнул Ферфакс. – Вам обязательно нужно с ней поговорить.

– И часто она посещает Уайтхолл?

– Нет, в последнее время Габриэль ведет довольно замкнутый образ жизни. Мне кажется, сегодня она пришла сюда с леди Принн. Я столкнулся с этой старой ханжой внизу на лестнице.

– Мадемуазель дружит со старухами? – удивился Дэвид.

– Вообще-то, леди Принн не старуха. Ей лет тридцать пять, но, на мой взгляд, выглядит она на все сто.

– А кто такая леди Принн?

– Как? – удивился Ферфакс. – Вы не знаете, кто такая леди Принн? Она пишет дурацкие философские трактаты, в которых философии не более, чем музыки в ослином реве. Их никто не желает читать, и она обвиняет весь мир в невежестве и тупости, а мадемуазель де Граммон ей поддакивает. У прекрасной Габриэль все друзья такого сорта.

– А сколько же лет мадемуазель, что она находит общие интересы с подобными особами?

– Кажется, двадцать пять. Хотите, я вас познакомлю?

– Нет, пожалуй, не сейчас, – неуверенно отказался Дэвид.

– Напрасно. У вас есть шанс ей понравится. Вы красивы, знатны, умны и, что особенно для нее ценно, можете ввернуть при случае мудрое латинское изречение. Честно говоря, – добавил Ферфакс, заговорщически понижая голос, – я сам восхищен Габриэль и, если бы не был уже женат, рискнул бы предложить ей руку и сердце. Но, к сожалению, я не свободен и уступаю дорогу вам, прекрасный капитан.

– Спасибо, – ответил Дэвид. – Возможно, в лучшие времена я попытаю счастья.

– Ну а что вы делаете в Уайтхолле? – поинтересовался Ферфакс.

– Я думал, что вы где-нибудь далеко, в море, а встречаю вас во дворце.

– Я здесь уже восьмой день, – ответил Дэвид.

– Восьмой день? – с недоумением переспросил Ферфакс. – Неужели вы решили добиться придворной должности? Это на вас не похоже.

– Нет, я пытаюсь добиться аудиенции у лорда-протектора.

– Кромвель не принимает человека с вашим именем? – удивился Ферфакс.

– Да.

– Трудно поверить!

– Я уверен, что он принял бы меня намного быстрее, если бы я носил другое имя, – вздохнул Дэвид.

– У вас серьезные неприятности?

– Более чем серьезные.

– В чем же суть вашего прошения?

– Я приехал просить помилование, – ответил Дэвид.

– Помилование? – воскликнул Ферфакс. – Вы меня пугаете, Дарвел! Для кого помилование?

– Для моего брата.

От Дэвида не укрылось, что при этих словах Ферфакс облегченно вздохнул.

– Да, я что-то слышал о герцоге Рутерфорде, – протянул он наигранно-несведущим тоном. – Кажется, он замешан в заговоре графа Риверса?

– Да, – ответил Дэвид.

– Ну какого дьявола ваш брат спутался с этой компанией, когда у него самого такая сомнительная репутация! – воскликнул Ферфакс. – Я сочувствую вам, Дарвел, но вам ничего не удастся добиться у Кромвеля.

– Почему вы так уверены? – с испугом спросил Дэвид.

– Насколько мне известно еще после битвы при Нейзби Кромвель резко возражал против помилования герцога Рутерфорда. На помиловании настоял мой кузен главнокомандующий.

– Но после битвы при Нейзби прошло десять лет, – возразил Дэвид.

– Это ничего не меняет. Кромвель ненавидел вашего отца и ненавидит вашего брата.

Слова Генри Ферфакса прозвучали жестокой правдой. Это была суровая реальность, в которую Дэвид с детским упорством не хотел верить.

– Но вы не разделяете этой ненависти? – неуверенно спросил Дэвид.

– У меня нет для этой ненависти причин, – пожал плечами Ферфакс.

– Генри, – обратился Дэвид к молодому человеку, – помогите мне, прошу вас! Кромвель к вам очень расположен. Попросите его принять меня. Вам протектор не откажет.

– Капитан, – с сочувствием произнес Ферфакс, – Кромвеля вам не переубедить: я знаю его характер. Вы только сами впадете в немилость и погубите свою карьеру.

– Чтобы спасти Эдвина, я готов отправиться хоть на галеры! – пылко воскликнул молодой человек.

– Что касается галер, то при вашей вспыльчивости вы без труда получите подобную протекцию, – усмехнулся Ферфакс.

– Я согласен на все!

– Хорошо, – согласился Ферфакс, растроганный горем Дэвида. – Я вижу, что с вами бесполезно спорить, и попытаюсь устроить вам аудиенцию. Ждите меня здесь и никуда не уходите.

Он по-дружески похлопал Дэвида по плечу и удалился.

Капитан снова повернулся к окну: мадемуазель де Граммон все еще гуляла по парку. Но теперь она была не одна, а разговаривала с какой-то высокой сухопарой особой и больше не смотрела на окна Уайтхолла.

Дэвид присел на подоконник и стал ждать, наблюдая за француженкой.

Прошел час, еще полчаса, но Ферфакс все не возвращался. Мадемуазель де Граммон со своей собеседницей давно ушли. За окном начало темнеть. Галереи дворца быстро погружались во мрак и пустели. Два молодых офицера, время от времени проверяющие охрану Уайтхолла, с удивлением поглядывали на Дэвида, который, как часовой на посту, не покидал своего места.

Дэвид подумал, что Ферфакс, возможно, забыл о нем и больше сюда не придет, но все еще не решался уйти из дворца. Это была его последняя надежда, и он упрямо продолжал ждать.

Где-то открыли окно, и в галерею потянуло холодом с запахом дождя. Дэвид посмотрел на темнеющее небо и, как опытный моряк, понял, что через четверть часа разразится сильная октябрьская буря.

Наконец в галерее послышались быстрые шаги. В полумраке галереи Дэвид различил фигуру Генри Ферфакса. Ферфакс подошел к нему и взял его под руку.

– Пойдемте, капитан, – сказал он, увлекая Дэвида за собой. – Протектор согласился вас принять. Мне удалось его уговорить, но, признаюсь вам, я и не предполагал, что это будет так непросто. Он догадывается, о чем вы хотите его просить, и не желает вмешиваться в это дело.

– Я привык рисковать, – ответил Дэвид.

– Я знаю, – кивнул Ферфакс. – К сожалению, у меня еще много дел, и я вынужден с вами распрощаться.

– Не беспокойтесь, – проговорил Дэвид. – Я и так бесконечно признателен вам за хлопоты.

Ферфакс пожал Дэвиду руку и поспешно ушел.

– Капитан Дарвел, – медленно проговорил Кромвель, отложив в сторону пачку бумаг, – я занят срочными делами и могу уделить вам только несколько минут.

– Благодарю вас, милорд, – поклонился Дэвид, стараясь придать своему лицу выражение покорности. – Я знаю, как вы обременены заботами, и никогда не посмел бы оторвать вас от дел без серьезной причины, которая, надеюсь, послужит мне оправданием.

Благородная внешность и учтивые манеры молодого офицера произвели на Кромвеля хорошее впечатление.

– Я слушаю вас, – сказал протектор более приветливым тоном.

– Милорд! – почтительно начал Дэвид. – Я взываю к вашему великодушию и прошу за моего брата Эдвина Дарвела.

Кромвель нахмурился, и его лицо снова стало суровым и бесстрастным.

– Приговор герцогу Рутерфорду вынесен по закону, – сказал он, – и я не вижу оснований для его отмены.

– Милорд, основание есть! – воскликнул Дэвид. – Мой брат невиновен! Я уверен, что произошла роковая ошибка, нелепое недоразумение!

– И вы можете доказать, что решение суда было несправедливым?

– А разве справедливо осудить человека на смерть только за то, что он не выгнал из дома своих друзей, попросивших приютить их на ночь? – воскликнул Дэвид.

– Капитан Дарвел, – мрачно проговорил Кромвель, – вашему брату следовало бы помнить о своем прошлом и быть поразборчивее в знакомствах. И не пытайтесь изобразить его передо мной невинной и наивной жертвой. Мне хорошо известно, что представляет собой герцог Рутерфорд – убежденный роялист, один из любимцев Карла I, посвященный во все его преступные тайны. Король доверял ему самые секретные поручения, которые можно доверить только безгранично преданному человеку.

– Да, – с достоинством проговорил Дэвид, – мой брат всегда отличался верностью своему слову и умением хранить чужие тайны.

– Чьи тайны? – воскликнул Кромвель. – Тайны короля-изменника, предавшего свой народ? Что и говорить, служба подобному монарху – весьма достойное занятие для такого благородного дворянина, как герцог Рутерфорд! Я имел удовольствие ознакомиться с его показаниями по делу Риверса и убедился, что он нисколько не изменился с того времени, когда помогал казненному королю в подлых интригах против Англии. Так что же вы хотите: чтобы я помиловал герцога Рутерфорда во второй раз?

– Милорд, я хочу, чтобы вы забыли старую вражду и восстановили справедливость, – почтительно произнес Дэвид.

– Справедливость была попрана десять лет назад, когда лорд Ферфакс своими необдуманными просьбами избавил герцога Рутерфорда от заслуженного наказания. Я предупреждал его, что мы еще услышим о вашем брате, и, как видите, оказался прав.

– Милорд! – запротестовал Дэвид, но Кромвель прервал его повелительным жестом.

– Довольно, сэр! – надменно произнес. – Ваш брат отказался подать прошение о помиловании, следовательно, он в нем не нуждается. А вам, честному и отважному офицеру, не пристало просить за государственных изменников и предателей.

Дэвид вздрогнул, будто его накрыла холодная волна. Несправедливое, жестокое оскорбление, брошенное Кромвелем в адрес Эдвина с провоцирующей бесцеремонностью, вызвало в душе молодого офицера искреннее, юношеское негодование. Гнев захватил все его существо, подчинив себе рассудок и волю.

– За изменников и предателей? – не скрывая возмущения, воскликнул Дэвид.

– Я выразился достаточно ясно, – ответил Кромвель.

– Вы говорите о моем брате, милорд, – еле сдерживая гнев произнес молодой человек.

– Разумеется, сэр, – подтвердил протектор, и вызывающая усмешка скользнула по его мрачному лицу.

Рука Дэвида судорожно стиснула эфес шпаги, подчиняясь годами выработанной привычке.

Этот жест человека, не привыкшего молча сносить оскорбление, не остался незамеченным Кромвелем, и усмешка мгновенно слетела с его лица.

– Эдвин никого не предавал! – воскликнул Дэвид, безоглядно отдаваясь своим эмоциям. – Никого и никогда! Поклявшись служить королю Карлу, он остался верен этой клятве до конца! В то время как многие с легкостью отреклись от своих клятв и не ради высокой благородной идеи, а ради корыстных и честолюбивых целей! И после измен и предательств они еще осмеливаются называть себя людьми чести!

Неприкрытый намек Дэвида ударил точно в цель. Ответ Кромвеля не заставил себя долго ждать. Его лицо исказилось от злости.

– Что значит ваш дерзкий тон, сэр? – прошипел он. – Или вы забыли, где вы находитесь?

– Нет, не забыл, – ответил Дэвид. – Но ваш высокий сан не дает вам право оскорблять честных и благородных людей.

Стальной взгляд протектора пронзил Дэвида как острый клинок испанского кинжала.

– А! Вот как, сэр? – протянул он. – Ваша милость почувствовали себя оскорбленными! Может быть, у вас хватит наглости бросить мне вызов? Опомнитесь, молодой человек! Вас слишком высоко заносит! Перед вами протектор Англии, а не ваш корабельный собутыльник!

Дэвид понял, что совершил непростительную ошибку, осмелившись высказать Кромвелю в лицо ту правду, которую тому меньше всего хотелось бы услышать. Он понял, что теперь никакие уговоры и просьбы не заставят Кромвеля помиловать герцога Рутерфорда, и все же сделал последнюю попытку вымолить у протектора спасение Эдвина и огромным усилием воли подавил свой гнев.

– Простите, меня, милорд, – униженно проговорил Дэвид, преклоняя перед Кромвелем колено, как перед королем. – Горе лишило меня самообладания, и я позволил себе проявить к вам неуважение. Но когда близкому человеку угрожает смерть, очень нелегко сохранять ясность рассудка.

– Капитан, мой кабинет – не то место, где дают выход необузданным чувствам. Вам следовало бы подумать об этом, прежде чем просить у меня аудиенции.

– Милорд, – почтительно продолжал Дэвид, – я очень виноват перед вами, но я надеюсь, что вы меня поймете и простите. Я очень люблю моего брата. После смерти родителей он заменил нам с сестрой отца и мать, он воспитал нас, посвятил нам всю свою жизнь, хотя и сам еще так молод. Умоляю вас, милорд, подпишите помилование герцогу Рутерфорду!

Ни один мускул не дрогнул на бесстрастном лице Кромвеля, пока он слушал Дэвида. Он остался безучастным к трогательной мольбе молодого человека и сухо проговорил:

– Капитан, я уже отклонил вашу просьбу и считаю наш разговор оконченным.

– Милорд! – воскликнул Дэвид. – Заклинаю вас всем, что вам дорого, подпишите помилование! Спасите Эдвина, и моя жизнь будет всецело принадлежать вам! У вас не будет более преданного слуги, и я с радостью умру за вас по первому вашему приказу!

– Мне не нужна ваша жизнь, – ответил Кромвель, – и нам больше не о чем говорить.

– Милорд, я не верю, что в вашем сердце нет сострадания к чужому горю. Вы не позволите свершиться ужасной несправедливости!

– Хватит! – прервал его Кромвель. – Избавьте меня от вашего присутствия, пока я не приказал моей охране вышвырнуть вас вон!

Дэвид мгновенно выпрямился и посмотрел на Кромвеля таким взглядом, что тот отступил назад.

– Никогда и ни перед кем я не унижался так, как перед вами, – стальным голосом произнес Дэвид. – Я просил вас умолял, надеялся на вашу справедливость и великодушие. Но вы отказались помиловать Эдвина, отказались не потому, что не могли простить его поступок, а потому, что у вас не хватило мужества побороть личную неприязнь и неоправданную, недостойную ненависть! Я не могу вас больше уважать, милорд, как уважал прежде! Отныне вы приобрели еще одного врага!

Кромвель в ярости стиснул зубы.

– Вы можете думать обо мне все, что вам заблагорассудится, – злобно процедил он. – Я не боюсь угроз какого-то вздорного юнца, но и не намерен оставлять его оскорбительное, а точнее, преступное поведение безнаказанным.

– Ну что же, казните меня вместе с братом и докончите ваше праведное дело! – воскликнул Дэвид.

– Такие жертвы мне не нужны, – сказал Кромвель. – Я удовлетворюсь тем, что вы покинете Англию и не явитесь сюда до тех пор, пока мне не будет угодно вам это разрешить.

– Я не намерен покидать мой дом по вашей прихоти, – ответил Дэвид.

– Ваш дом? – со странной улыбкой переспросил Кромвель. – А что вы подразумеваете под вашим домом? Рутерфорд?

– Да, Рутерфорд.

– Рутерфорд больше не ваше поместье, капитан.

– Как не наше? – спросил Дэвид, с недоумением глядя на протектора.

– Владельцем Рутерфорда, а также всех остальных поместий рода Дарвелов является ваш брат, а имущество осужденного за государственную измену подлежит конфискации в пользу государства. Вероятно, вы упустили из виду эту маленькую подробность.

Дэвида бросило в жар, и его сердце провалилось в какую-то бездну. Торжествующая улыбка Кромвеля уничтожила его. По своей неосведомленности в судейских вопросах, а вернее, по своей наивности, наивности человека, неискушенного в тайных интригах, лицемерии и лжи, он не допускал и мысли, что приговор суда может покарать и совсем невинных людей, в одночасье лишив их дома и состояния.

– Вам нужен еще и Рутерфорд, – медленно проговорил Дэвид. – А для чего, милорд? Для того, чтобы продать его с торгов вашим приспешникам и залатать одну из дыр в вашей обанкротившейся казне?

– Мы поступим с вашими владениями так, как сочтем нужным. А вам следует подыскать себе другой дом, но уже за пределами Англии.

– У вас нет законного основания для моего изгнания. Ни один суд не вынесет мне такой приговор.

– Капитан, – язвительно произнес Кромвель, – из уважения к вашим заслугам я не хочу отдавать вас под суд. Считайте мое предложение уехать из Англии дружеским советом. Но если в течение десяти дней вы не покинете страну, вы будете арестованы как сообщник вашего брата и убийца агента тайной полиции.

– Я – убийца? – воскликнул Дэвид.

– Как видите, сэр, у меня есть основания отправить вас не только в изгнание, но и на эшафот.

– Что за нелепая клевета? Я никого не убивал!

Кромвель отомкнул ключом ящик стола и достал сложенный углом шелковый платок с большими пятнами крови.

– Вы узнаете этот платок? – спросил протектор, протягивая платок Дэвиду, но не давая ему в руки.

– Нет, – ответил Дэвид. – К тому же он весь в крови.

– Посмотрите внимательней, – приказал Кромвель, развернув платок на столе. – На нем герб владельца и его инициалы.

Дэвид наклонился над платком и невольно вздрогнул.

– Это наш герб, – прошептал он.

– Верно, и две буквы Д. Что они означают, сэр? Делия Дарвел или Дэвид Дарвел? У вас с сестрой одинаковые инициалы, не так ли?

– Как попал к вам этот платок? – спросил Дэвид.

– Неважно, сэр, но эта невинная на первый взгляд женская вещь – вполне достаточная улика, чтобы обвинить его владельца в убийстве агента тайной полиции. Лично я склонен думать, что этот платок принадлежит вам, но если вы предпочитаете, чтобы он принадлежал вашей сестре…

– Нет, – возразил Дэвид. – Я не знаю, что вы задумали, но Делия здесь ни при чем.

– Я так и думал. Было бы жестоко обвинять юную девушку, которая застрелила агента в порыве испуга. Вы куда более подходящая кандидатура на роль убийцы и роялистского шпиона. Это так понятно: вы помогали своему старшему брату.

– Но я ничего не понимаю! – возмущенно воскликнул Дэвид.

– Расспросите вашу сестру, сэр, поинтересуйтесь у леди Дарвел, где и когда она могла потерять этот платок и чья на нем кровь.

– Милорд, я вижу платок в ваших руках и имею право знать, как он к вам попал.

– Капитан, – усмехнулся Кромвель, – вы сильно заблуждаетесь. Прав у вас намного меньше, чем вы вбили себе в голову, командуя вашими матросами. Не испытывайте дольше моего терпения и молите Бога, чтобы я не вспомнил о ваших безумных словах до тех пор, пока вы не покинете страну.

– Вас накажет Бог, – проговорил Дэвид, направляясь к дверям.

– Нас всех когда-нибудь накажет Бог, – вслед ему ответил Кромвель.

В дверях кабинета Дэвид столкнулся с дежурным офицером. Офицер преградил Дэвиду дорогу и смерил его недоверчивым взглядом, таким, каким смотрит тюремщик на нового арестанта. Он слышал громкий и раздраженный разговор Кромвеля, и чутье опытного охранника подсказало офицеру, что между Дэвидом и протектором произошел конфликт.

У Дэвида возникло непреодолимое желание схватить офицера за камзол и отшвырнуть со своего пути, но он сумел сдержаться и, проскользнув между офицером и дверью, быстро покинул приемную.

Длинная галерея слабо освещалась настенными канделябрами. Сквозняки покачивали язычки свечей, и на стенах прыгали причудливые тени.

Галерея показалась Дэвиду бесконечной, ведущей в страшный черный лабиринт. Его охватило странное состояние, похожее не то на сон, не то на опьянение. Он удивительно ясно помнил все, что произошло у Кромвеля во время аудиенции – каждое слово, каждый жест, каждый взгляд, – и в то же время не мог до конца осознать, что все это случилось с ним, а не с чужим незнакомым человеком.

От нервного и душевного напряжения, какого он не испытывал даже во время жестоких морских сражений, он внезапно почувствовал легкое головокружение и присел на табурет у чьих-то апартаментов, облокотившись о маленький круглый столик. Его лицо пылало, как у больного, а сердце билось так быстро, что перехватывало дыхание.

– Господин офицер, вам нехорошо?

Дэвид поднял голову: молодой дворянин с подсвечником в руках склонился над ним с сочувствующим видом.

Вопрос юноши вывел Дэвида из оцепенения. Он пересилил свое мучительное состояние и встал.

– С чего это вы взяли, что мне плохо? – спросил он резким, звенящим голосом, которого сам не узнал.

– Мне показалось… – замешкался юноша.

– Нет, сэр, вы ошибаетесь, – возразил Дэвид, – я чувствую себя превосходно, да, превосходно…

Он лихорадочно рассмеялся и пошел к лестнице, провожаемый изумленным взглядом придворного.

На улице бушевала непогода. Шел сильный дождь, и протяжно завывал ветер. Дэвид медленно побрел по пустынным улицам, не обращая внимания на потоки холодной воды, хлеставшей ему в лицо.

Выйдя на набережную, он остановился и посмотрел на бурлящую внизу реку. По черной глади Темзы быстро бежали маленькие гребенчатые волны.

“Все погибло! – в отчаянии думал Дэвид. – Эдвина казнят, Рутерфорд конфискуют, а я должен отправиться в изгнание и за кусок хлеба продавать свою шпагу какому-нибудь воинствующему немецкому князьку, который соблаговолит принять на службу не угодившего Кромвелю офицера. Я, лорд Дарвел, капитан английского военного флота, должен кончить жизнь презренным наемником, сражаясь за чужую, далекую страну”.

Дэвид нащупал рукоять пистолета и вытащил его из-за пояса. Холод твердой закаленной стали проник через перчатку, и Дэвид вздрогнул, словно прикоснувшись к неживому телу.

“Как просто, – подумал он, – всего один выстрел – и не надо никуда бежать и скитаться по свету. Один выстрел – и все несчастья этого жестокого и лживого мира останутся в прошлом”.

Дэвид решительно взвел курок. Он не чувствовал страха и сам удивлялся спокойствию, с которым был готов встретить смерть.

“Делия!” – неожиданно вспомнил молодой человек. Как он мог забыть о сестре, упиваясь собственными страданиями? Что будет с Делией, если она останется одна без средств к существованию, без защиты и любви близких людей? Бесприданница, сестра и дочь роялистов, она не сможет найти себе достойного мужа, и какой-нибудь разбогатевший на гражданской войне проходимец затянет ее в свою постель, воспользовавшись бедственным положением красивой аристократки.

Дэвид содрогнулся от этой мысли. Нет, он никогда этого не допустит! Никогда! Он не имеет права умереть! Он должен жить, чтобы защищать Делию. Он должен жить, чтобы отомстить негодяю, предавшему Эдвина и его друзей. Он должен жить, чтобы вернуть Рутерфорд, отнятый у их рода несправедливо, бесчестно. Это его святой долг – долг перед Эдвином, перед отцом, перед всем родом герцогов Рутерфордов.

Дэвид опустил пистолет и швырнул его в реку. Дорогие серебряные насечки рукояти блеснули в свете одинокого фонаря, и пистолет исчез в темных водах Темзы.

В большом зале гостиницы “Золотая лилия” стоял невероятный шум. В этот вечер дождь собрал здесь много народу, и хозяйка заведения – миловидная особа лет тридцати пяти – кружилась между столиками, помогая прислуге разносить вино и еду.

Увидев Дэвида, миссис Гледис (так звали хозяйку) всплеснула руками.

– Сэр Дэвид! – воскликнула она. – И какая нечистая сила водила вас под дождем до позднего вечера? Посмотрите на себя: у вас вид, словно вы только что вылезли из Темзы! Этак и заболеть недолго!

Слова миссис Гледис вполне соответствовали истине: вода ручьями стекала с одежды Дэвида.

– Не беспокойтесь, миссис Гледис, – улыбнулся Дэвид. – Ничего со мной не случится. Я – моряк и привык к штормам.

– В море – это понятное дело, там от непогоды никуда не спрячешься. Ну а здесь-то что за нужда под дождем шляться? В такую погоду только и жди беды. Сколько убийц и воров поджидают своих жертв в переулках, а вы бродите по ночному Лондону в одиночку.

– Больше таких прогулок не предвидится, – ответил Дэвид. – Завтра утром я покидаю вашу гостиницу.

– Завтра? – воскликнула миссис Гледис. – Уж не обиделись ли вы на мои слова?

– Нет, – сказал Дэвид, – но мне больше нечего делать в Лондоне.

– Ах, сэр, я всегда рада такому постояльцу, как вы. Живите у нас сколько душе угодно!

– Благодарю вас, миссис Гледис. Меня ждут дома, в Оксфорде.

– Прикажите подать вам ужин в номер?

– Нет, я не хочу есть. Принесите мне только бутылку вина.

– Сейчас, сэр Дэвид, – кивнула хозяйка и поспешила на кухню.

Дэвид поднялся в своей номер. Там он сбросил промокший насквозь плащ и подсел к камину.

Через пару минут в дверь постучали. Это служанка принесла вино.

Дэвид откупорил бутылку и залпом осушил первый бокал. Он хотел напиться до беспамятства, хотя бы на этот вечер забыть все свои несчастья.

Вино кончилось быстро. Дэвид снова позвал служанку и приказал принести еще две бутылки. На сей раз на пороге номера появилась сама миссис Гледис собственной персоной с подносом в руках.

– Что же это вы, прекрасный кавалер, – начала она заботливым материнским тоном, – в вине утопиться решили?

– Миссис Гледис, – с досадой проговорил Дэвид, – что вам за дело, сколько я выпью?

– Да не могу я спокойно смотреть, как такой достойный молодой человек себя губит! Сколько раз вы останавливались в моей гостинице, но таким я вас никогда не видела. Да на вас просто лица нет! Не случилось ли какого несчастья?

– Несчастья? – усмехнулся Дэвид, принимаясь за вторую бутылку. – А разве вся наша жизнь – не несчастье?

– Бог с вами, сэр! – взмахнула руками хозяйка. – Вам ли жаловаться! Все у вас есть – и красота, и деньги!

– Я не жалуюсь, я только размышляю.

– Так что вам за нужда напиваться без повода?

– Ошибаетесь, миссис Гледис, повод есть.

– Не повышение ли вы получили? – оживилась хозяйка гостиницы.

– Повышение? – переспросил Дэвид, глядя на миссис Гледис пьянеющим взглядом. – Что-то вроде того.

На лице хозяйки отразилось огромное любопытство.

– Вас назначили адмиралом? – спросила она.

– Не угадали, почтенная хозяйка. Адмиралом я, пожалуй, никогда не стану, но очень скоро унаследую герцогский титул.

– Какое счастье! – воскликнула миссис Гледис. – Примите мои поздравления!

Дэвид нервно рассмеялся.

– Спасибо, – сказал он. – Не хотите выпить со мной?

– С удовольствием, милорд, – согласилась хозяйка без лишних раздумий и, кокетливо одернув платье, подсела к Дэвиду за стол.

– Милорд, а господин, которому вы наследуете, верно, ваш родственник? – спросила миссис Гледис, горя желанием до конца удовлетворить свое любопытство.

– Родственник.

– Какой-нибудь старый дядюшка?

– Нет, он вовсе не старый.

– И что же с ним такое приключилось? – не унималась хозяйка. – Его убили на войне?

– Можно сказать, что так, – проговорил Дэвид, разглядывая вино на свет.

– Да-а, – протянула миссис Гледис. – Какое несчастье!

– Так и я говорю: вся наша жизнь – одно несчастье.

Миссис Гледис осушила бокал и придвинулась поближе к Дэвиду.

– Я вам вот что скажу, милорд, – вкрадчивым тоном произнесла она, – это как посмотреть. Родственника вашего, конечно же, жаль, но подумайте – какая вам выпала удача! Нежданно-негаданно – и герцогский титул! Может и грех так говорить, но, если бы мне Господь послал такого родственника, я бы почла это за большое счастье.

Дэвид пристально посмотрел на хозяйку. В его взгляде были насмешка и презрение.

– Оставьте меня одного, – мрачно проговорил он. – Я хочу спать.

Миссис Гледис раскланялась, неловко присела в реверансе, перенятом у знатных дам, и удалилась.

Дэвид придвинул к себе третью бутылку и наливал бокал за бокалом до тех пор, пока вино не погрузило его в забытье.

Глава 15. Брат и сестра

Делия дремала в кресле, укрывшись огромным шелковым покрывалом цвета спокойной морской глади. Солнце заливало ее комнату, и ресницы девушки вздрагивали, когда оранжевые лучи скользили по ее лицу.

Ожидая Дэвида из Лондона, Делия совсем лишилась сна. Целыми днями она просиживала у окна, глядя на дорогу, по которой должен был приехать брат, а вечера коротала за чтением книг или рукоделием, вскакивая при каждом звуке, напоминающем стук копыт. Когда же наступала ночь, Делию охватывал необъяснимый страх. Тяжелые раздумья не давали ей уснуть и, пытаясь избавиться от мрачных мыслей, Делия снова искала спасение в романах. Она читала до самого рассвета, пока небо не начинало светлеть в преддверии восхода солнца, и засыпала только утром, когда усталость вопреки ее воле погружала ее в короткий и тревожный сон. Спала Делия недолго – всего три или четыре часа, но ее камеристки получили строгий приказ немедленно разбудить свою госпожу, когда приедет лорд Дэвид, даже если им придется трясти ее за плечи.

– Миледи! Проснитесь! – Голос служанки прервал чуткий сон девушки.

– Что случилось, Бетси? – спросила Делия, закрываясь рукой от яркого солнца.

– Вернулся ваш брат, миледи, – ответила служанка.

– Лорд Дэвид?

– Да, миледи.

– Когда?

– Только что; он поднялся в свою комнату.

Делия вскочила с кресла и побежала в соседнее крыло замка, где находилась комната Дэвида. От волнения она забыла постучать в его дверь и с нетерпением дернула ее ручку. Но дверь не открылась. Она была заперта изнутри, хотя Дэвид не имел привычки закрываться на ключ от сестры и брата.

– Кто там? – раздался его недовольный голос.

– Это я, Делия, – ответила девушка. – Открой мне.

После короткой паузы щелкнул замок, и дверь отворилась. Лорд Дэвид стоял перед сестрой мрачный и уставший.

– Слуги сказали мне, что ты спишь, – проговорил он, холодно целуя сестру в лоб.

– Да, я спала, – ответила Делия, – но я приказала Бетси разбудить меня, как только ты вернешься домой. Ты отсутствовал целую неделю, и я очень волновалась.

– Ты волновалась напрасно, – возразил Дэвид. – Лондон – это не соседний Оксфорд, и я не мог за один день решить все вопросы.

– Ты привез помилование? – с нетерпением воскликнула Делия.

Лорд Дарвел отвернулся от сестры и, подойдя к окну, сделал вид, что заинтересован всадником, скакавшим по дороге в Говард-Холл.

– Дело Эдвина оказалось не таким простым, как я надеялся, отправляясь в Лондон, – уклончиво ответил он, не глядя на сестру.

– Что значит – не таким простым? – с тревогой спросила девушка. – Ты меня пугаешь!

– Видишь ли, Делия, – продолжал Дэвид, стараясь говорить уверенно, чтобы сестра не заподозрила лжи, – мои друзья в столице посоветовали мне добиваться не помилования, а пересмотра дела.

– И что же?

– Я встретился с Кромвелем. Он выслушал меня и… и обещал помочь, – солгал Дэвид.

– Ты уверен, что Эдвина оправдают?

– Я ни в чем не уверен. Я могу только уповать на милость Кромвеля.

– Дэвид, – растерянно проговорила девушка, – я не совсем тебя понимаю. Сначала ты сказал, что Кромвель обещал тебе помощь, а потом заявляешь, что не уверен в его решении. Где же правда?

– Правда в том, что мы должны быть готовы к самому худшему, – мрачно произнес Дэвид.

– К худшему? – воскликнула его сестра. – Ты уехал из Лондона, не получив от Кромвеля определенного ответа?

– Я сделал все, что мог.

– Неправда! Ты был обязан добиться у Кромвеля помилования!

– Я не всесилен, Делия! И не в моей власти приказывать протектору Англии!

– А может быть, ты уже смирился с казнью Эдвина? – возмущенно проговорила девушка. – Может быть, ты и не пытался его спасти?

– Не пытался? – воскликнул Дэвид. – Что ты такое говоришь?

– У тебя есть все основания не слишком скорбеть о смерти Эдвина! Ты наследуешь его титул, состояние и сможешь сам распоряжаться деньгами, которых тебе вечно не хватает!

Несправедливое обвинение сестры, брошенное в порыве искреннего горя, вывело Дэвида из себя.

– Замолчи, Делия! – вскричал он. – Замолчи, или я за себя не ручаюсь!

– Постоянное общение с матросами дурно сказалось на твоем воспитании, – безжалостно отпарировала Делия.

– Возможно, но все же я не опустился до уголовного преступления, как некоторые члены нашей семьи.

– Ты имеешь в виду Эдвина?

– Я имею в виду тебя, – сурово ответил Дэвид.

– Меня? – удивилась девушка.

– Да, тебя, лицемерка и лгунья! И ты еще осмеливаешься обвинять меня в подлости? Ты осмеливаешься говорить, что я желаю смерти Эдвина?

– Как ты со мной разговариваешь? – с гневом и изумлением спросила Делия. Впервые за всю ее жизнь она услышала от брата такие обидные слова.

– А как я должен с тобой разговаривать, когда по твоей милости меня обвиняют в убийстве?

– В каком убийстве?

– В убийстве агента тайной полиции.

Делия слегка побледнела и на несколько секунд задумалась.

– Кто выдвинул тебе такое обвинение? – спросила она брата.

– Кромвель.

– Но почему именно тебе?

– Потому что он располагает уликой, которая неопровержимо доказывает мою причастность к преступлению, которое я не совершал.

– Что это за улика?

– Окровавленный шелковый платок с гербом нашего рода и монограммой владельца – двумя буквами Д. Я не ношу платков со своими инициалами, но поскольку Кромвель намекнул мне, что хозяину платка грозят серьезные неприятности, мне не оставалось ничего другого, как признать, что платок мой.

– Что еще тебе сказал Кромвель?

– Он посоветовал мне обратиться за разъяснением подробностей к моей сестре, и, клянусь честью, Делия, ты немедленно мне все расскажешь.

– Это допрос?

– Да, допрос. И не забывай, что у моего терпения есть предел!

Делия поняла, что ей не удастся отмолчаться. Взгляд Дэвида поразил ее своей суровостью, и она впервые ощутила перед братом страх.

– Ну хорошо, – согласилась девушка, – я с удовольствием удовлетворю твое любопытство. Но сначала успокойся и сядь в кресло, а то как бы тебе не упасть в обморок после моей исповеди, преданный служака лорда-протектора.

– Начало многообещающее, – усмехнулся Дэвид, следуя совету сестры и усаживаясь в кресло. – Представляю, каков будет конец.

– Ты хочешь знать, где я потеряла мой платок?

– Да.

– В Лондоне.

– Ты ездила в Лондон?

– Ездила.

– Зачем?

– Предупредить роялистов о провале заговора, – спокойно ответила Делия.

Дэвид вздохнул так, что было слышно в соседней комнате.

– Что… что ты сказала? – запинаясь спросил он.

– Именно то, что ты услышал.

– Бог мой! – проговорил он. – И кто же дал тебе такое поручение?

– Эдвин.

– Так, – протянул Дэвид, – теперь я понимаю, почему Бредли отговаривал меня от поездки в Лондон. Оказывается, у нас в доме настоящий штаб роялистских заговорщиков. А я, как последний болван, отстаивал невиновность нашего любимого брата!

– Ты ошибаешься, – возразила Делия. – Ни я, ни Эдвин не были причастны к заговору Риверса. Отправляя меня в Лондон, Эдвин всего лишь выполнял поручение Кларенса Монтегю.

– Верно, в тот момент Бог лишил его разума. Но чем же закончилась твоя секретная миссия?

– Я встретилась с агентом роялистов и передала ему все, о чем просил меня Эдвин. Но когда мистер Рассел (так звали агента) провожал меня в гостиницу, нас выследил шпион. Чтобы избавиться от него, Рассел затеял ссору. Он надеялся, что убьет шпиона, но этот мерзавец оказался недурным фехтовальщиком и смертельно ранил Рассела. Я достала свой платок и попыталась перевязать рану Расселу. В тот момент я очень испугалась и не подумала, что совершаю серьезную оплошность, оставляя на месте поединка платок со своим гербом.

– Но если полицейскому удалось расправиться с опытным роялистским агентом, то как же он позволил скрыться тебе?

– Я не спрашивала его разрешения.

– Вот как?

– Я его убила, – невозмутимо проговорила Делия.

– У… убила? – запинаясь, переспросил Дэвид.

– Застрелила из пистолета.

– И ты так спокойно рассказываешь мне о своем преступлении?

–Ты сам настаивал на моих признаниях.

– Да, верно. Надеюсь, ты больше никому не рассказывала о своих злоключениях?

– Рассказывала.

– Кому?

– Герцогу Бекингему.

Дэвид вскочил с кресла, словно ужаленный змеей.

– Бекингему? – с ужасом воскликнул он. – Главному пособнику Карла Стюарта во всех роялистских интригах!

– После убийства Рассела мне не оставалось ничего другого, как поехать во Францию вместо него и предупредить его друзей о провале заговора, – продолжала Делия. – Там я и встретилась с Бекингемом.

– Делия, – проговорил молодой человек, еле сдерживая негодование, – ты хоть немного сознаешь, что совершила преступления, за которые можно угодить на эшафот?

– Я не столь наивна, Дэвид, как ты думаешь.

– Черт возьми! – выругался лорд Дарвел. – Кромвель был прав, упрекая меня в оскорбительной дерзости! Мне следовало бы броситься ему в ноги и благодарить за снисходительность к моей безумной сестре.

– Кромвель знает о моей поездке во Францию? – поинтересовалась Делия, сохраняя невозмутимый вид.

– Кромвель знает вполне достаточно, чтобы ты составила компанию Эдвину и его единомышленникам.

– Вот уже не ожидала, что моей скромной особой заинтересуется сам лорд-протектор! – усмехнулась девушка.

– По-моему, ты не понимаешь, куда ты впуталась, – сказал Дэвид, раздраженный ее невинной улыбкой.

– Успокойся, Дейви, – ласково проговорила она, потрепав брата по волосам. – Я не думаю, что в материалах следствия упоминается о моей поездке во Францию. Если бы меня хотели обвинить в преступлении, меня бы уже вызвали в суд. Нет, я Кромвелю не нужна.

Спокойствие, рассудительность и мужское самообладание совсем юной девушки смягчили гнев Дэвида. Ее смелость и решительность вызвали в нем восхищение, и ему стало стыдно за свое грубое поведение.

– Я не вправе осуждать тебя за то, что ты выполнила просьбу Эдвина, – сказал он, обнимая сестру. – Но впредь я запрещаю тебе куда-либо ездить без моего разрешения. Это для твоего же блага, Делия.

– Я согласна, Дейви, – кивнула девушка. – Я сделаю все, о чем ты меня просишь. Я ни словом не посмею тебе перечить. Но я заклинаю тебя памятью наших родителей: спаси Эдвина! Я знаю, что ты сумеешь.

– Если бы его спасение зависело от меня, Эдвин уже сегодня был бы на свободе, – печально проговорил Дэвид. – А теперь иди к себе. Мне необходимо заняться своими делами.

Делия поцеловала брата и пошла к двери, но неожиданно, словно вспомнив о чем-то, остановилась и повернулась к Дэвиду.

– Дейви, – нерешительно произнесла она, – я хочу тебя спросить о Фрэнке Говарде: ты не встречался с ним перед отъездом из Портсмута?

– С Фрэнком? – удивленно переспросил Дэвид. – Так ты ничего не знаешь?

– А что я должна знать?

– Он не приезжал к тебе в конце августа?

– Нет, а что случилось?

– Двадцать первого августа он взял на несколько дней отпуск и отправился в Говард-Холл. Но бедняге Фрэнку очень не повезло. На проселочной дороге в двух милях от дома на него напали какие-то бродяги и тяжело ранили. Я был уверен, что эта история известна тебе лучше, чем кому-либо другому.

– Я ничего об этом не слышала.

– Странно. Я думал, что Фрэнк взял отпуск для того, чтобы повидаться с тобой.

– Нет, он не приезжал.

– И не посылал слуг с записками?

– Нет.

– Вдвойне странно.

– Может быть, его рана очень опасна?

– Возможно. Когда я уезжал из Портсмута, он еще не вернулся, и фрегат “Триумфатор” отправился в плавание с другим капитаном.

– Но почему же граф Говард ничего не сказал мне о ранении Фрэнка и не позволил мне его увидеть? – задумчиво проговорила Делия.

– Ты была в Говард-Холле?

– Да, через неделю после ареста Эдвина.

– Наверное, граф не хотел тебя огорчать. Он знает, что ты неравнодушна к Фрэнку и, чего доброго, сама заболеешь от волнения.

– Нет, – уверенно заявила Делия, – в поведении лорда Говарда было что-то подозрительное, как будто он меня боялся. Я никогда не видела его таким растерянным.

– Не беспокойся, Делия, – улыбнулся Дэвид. – Если хочешь, я сегодня же поеду в Говард-Холл и узнаю, как чувствует себя Фрэнк. Он мой друг, и мне самому небезразлично его состояние.

– А если граф и тебе не скажет правду?

– Почему? Он же сам написал адмиралу эскадры о ранении Фрэнка и понимает, что уже все офицеры Портсмута знают об этом после замены капитана на “Триумфаторе”.

– Когда ты посетишь Говард-Холл?

– Сегодня вечером. После того, как вернусь из Оксфорда.

– Зачем ты едешь в Оксфорд?

– Как – зачем? – воскликнул Дэвид. – Да разве ты забыла, что завтра…

Он сам испугался того слова, которое готово было сорваться с его уст, и вовремя замолчал.

– Что – завтра? – настороженно переспросила Делия.

Дэвид лихорадочно придумывал подходящий ответ.

– Я хотел сказать, что завтра я должен встретиться с прокурором, – неуверенно проговорил он. – Но прежде мне надо увидеть генерала Бредли.

– Поступай, как считаешь нужным, – сказала Делия и вышла из комнаты брата.

Дэвид облегченно вздохнул. Он не мог больше лгать сестре в глаза и не решался сказать ей правду. Ему было жалко Делию, жалко до слез. Как переживет она все несчастья, так внезапно и незаслуженно свалившиеся на их семью? Как сказать ей, что Эдвина завтра казнят, а Рутерфорд, где она прожила всю свою жизнь, больше не ее дом? Как оградить ее от трагедии, способной лишить разума и более стойкого человека?

Дэвид презирал себя за ложь и проклинал себя за бессилие. Он не мог отвести от Делии роковой удар. Он мог только одно – оттянуть этот момент всего на несколько часов.

Глава 16. Три свидания

Генерал Бредли сел обедать на час позже обычного. Из-за назначенной на завтра казни заговорщиков он чувствовал себя довольно скверно и даже лишился аппетита, на что ранее никогда не жаловался. Он сидел за столом в полном одиночестве, не желая никого видеть и ни с кем разговаривать. Лакеи бесшумно меняли блюда, к которым генерал почти не притрагивался. Он в задумчивости смотрел на серое пасмурное небо за окном и бросал куски жареного мяса большой бело-рыжей борзой. Собака хватала мясо на лету и, подбегая к хозяину, клала ему на колени длинную добродушную морду, надеясь выклянчить очередную подачку.

Безрадостную трапезу прервал адъютант Эдвардс.

– Ваше превосходительство, – доложил офицер, – приехал лорд Дарвел.

– Я приму его, – ответил Бредли.

– Попросить лорда Дарвела подождать вас в приемной?

– Нет, – возразил сэр Ричард, – я приму его немедленно.

Не закончив обеда, он поднялся из-за стола и проследовал в свой кабинет. В эту минуту больше всего на свете Бредли хотел увидеть в руках Дарвела помилование герцогу Рутерфордскому, и когда молодой человек вошел к нему, он попытался на его лице прочитать новость, с которой тот явился на аудиенцию, но лицо капитана хранило бесстрастное выражение.

– Добрый день, сэр, – проговорил Бредли, отвечая на почтительное приветствие лорда Дарвела. – Я рад, что вы благополучно вернулись из Лондона. Надеюсь, ваша поездка оказалась удачнее, чем я вам предсказывал, и вы привезли помилование от лорда-протектора?

– Нет, сэр, – ответил Дэвид, опустив голову, – у меня нет помилования.

– Значит, оправдались мои худшие предположения?

– К сожалению, да.

– Я предупреждал вас! – с досадой воскликнул Бредли. – Вам не следовало ездить в Лондон, не имея на руках прошение самого герцога Рутерфорда.

– Я должен был использовать последнюю возможность спасти моего брата.

– Боже мой, милорд! – возразил генерал. – Как можно спасти человека, который губит себя собственными руками?

– Ваше превосходительство, – сдержанно проговорил Дэвид, – я пришел к вам не для того, чтобы обсуждать поступки моего брата. На завтра назначена казнь герцога и его товарищей, и я прошу у вас разрешения встретиться с Эдвином.

– Да, капитан, – подтвердил Бредли, – у правосудия больше нет причин откладывать исполнение приговора. Только сам герцог Рутерфорд мог бы еще отменить казнь.

– Каким образом, сэр? – воскликнул Дэвид.

– Уговорите вашего брата обратиться к Кромвелю с личным письмом.

– После моего разговора с протектором это уже не имеет смысла, – покачал головой Дэвид.

– Кто знает! Кромвель отказал лорду Дарвелу, но это совсем не значит, что он откажет самому герцогу Рутерфорду. Прошение герцога польстит самолюбию протектора, и, если ваш брат напишет письмо сегодня, завтра его казнь не состоится. Я обещаю вам, что приговор не приведут в исполнение до тех пор, пока не придет ответ из Лондона.

– Герцог никогда не попросит пощады у Кромвеля, – сказал Дэвид.

– Не предвосхищайте события, капитан, – возразил Бредли. – Никто не может заранее ручаться за поступки своего ближнего. Ожидание смерти способно сломить и самую мужественную личность. Сегодня может свершиться то, что еще вчера казалось совершенно невозможным.

– Мой брат слишком высоко ценить свою честь, чтобы отказаться от нее ради жизни, – проговорил Дэвид.

– Да, я уже имел возможность в этом убедиться, – подтвердил Бредли. – Но знаменитая гордость Дарвелов принесла вашему роду одни несчастья. Вспомните, сэр, судьбу ваших предков. Неукротимая гордость губила их как проклятие, как мрачное проклятие, нависшее над Рутерфордами.

– Я горжусь, что принадлежу к древнему роду герцогов Рутерфордских, – с достоинством ответил Дэвид.

– Милорд, вы – мужчина, офицер, и притом офицер, известный своей отвагой. Вы способны выдержать самые тяжелые удары судьбы. Но подумайте о вашей сестре. Я сомневаюсь, что очаровательная леди Дарвел восприняла известие о смертном приговоре вашему брату с таким же мужеством, как вы.

– Моя сестра еще не знает, что Кромвель отказался помиловать герцога, – сказал Дэвид.

– Как? – удивился Бредли.

– Я ей не сказал, – признался молодой человек. – Пока не сказал.

Бредли на минуту задумался, внимательно глядя на Дэвида.

– Возможно, вы правы, – медленно проговорил он. – Я имел честь познакомиться с леди Дарвел и, признаюсь вам, восхищен ее умом и красотой. Но вместе с тем у меня сложилось мнение, что порой она склонна к весьма неосмотрительным, рискованным поступкам. Леди Дарвел очень впечатлительная девушка и легко поддается чувствам, забывая о всякой осторожности и последствиях необдуманных решений.

– Делия еще не освоила науку лицемерия и лжи. Она искреннее и доброе создание, которому будет очень трудно жить в этом жестоком и продажном мире. Я с радостью пожертвовал бы своей жизнью, чтобы оградить ее от всех несчастий, но, к сожалению, моя смерть не спасет Эдвина и не вернет нам Рутерфорд.

– Сэр, когда одну жизнь спасают ценой другой жизни – это очень скверный обмен, – заметил Бредли, берясь за перо. – Я напишу коменданту тюрьмы, чтобы он разрешил вам увидеть герцога. Попытайтесь убедить вашего брата подать прошение Кромвелю.

– Я должен встретиться с ним наедине, – попросил Дэвид.

– Разумеется, капитан, – ответил Бредли.

Закончив писать, он поставил свою печать и протянул письмо Дэвиду. Молодой человек взял письмо и нерешительно взглянул на Бредли.

– Ваше превосходительство, – тихо произнес Дэвид, – я осмелюсь обратиться к вам еще с одной просьбой.

– Я слушаю, вас, капитан.

– Если… если казнь завтра все же состоится, -срывающимся голосом начал Дэвид, – я хотел бы быть там.

– Вы просите у меня позволение присутствовать на казни вашего брата? – спросил Бредли.

– Да.

– А вы когда-нибудь были на подобных церемониях?

– Сэр, я – боевой офицер, – возразил Дэвид, – и видел смерть в морских сражениях.

– Смею вас заверить, капитан, что это далеко не одно и то же. Вы уверены, что сумеете сохранить спокойствие, хотя бы внешне?

– Слово чести, сэр, – ответил Дэвид.

– Хорошо, капитан, я отдам приказ пропустить вас в крепость Сент-Джеймс.

– В крепость Сент-Джеймс? – переспросил Дэвид.

– Да.

– Но там обычно расстреливают по приговору военного трибунала.

– Ваш брат и его друзья сами просили меня об этом. Они хотят умереть как солдаты.

– Да, я понимаю, – прошептал Дэвид.

– Могу я еще чем-нибудь вам помочь? – спросил Бредли.

– Нет, – ответил лорд Дарвел. – Единственный человек, который мог бы мне сегодня помочь, – это лорд-протектор. Но зовется он Оливер Кромвель, а не сэр Ричард Бредли.

В тюрьме Дэвида проводили в ту же самую комнату, где Делия встречалась с герцогом Рутерфордом. Офицер охраны предложил капитану подождать и оставил его в одиночестве.

В нетопленной комнате было не намного теплее, чем на улице. Пахло сыростью и трухлявым деревом. В холодном камине гудел ветер.

Закутавшись в плащ, Дэвид беспокойно ходил из угла в угол, как измученный бездействием арестант. Короткое ожидание казалось ему бесконечным.

Герцог Рутерфорд вошел без сопровождения охраны. Комендант не осмелился нарушить приказ Бредли и позволил братьям побеседовать наедине.

– Эдвин, – еле слышно проговорил Дэвид, чувствуя, как позабытые с детства слезы наворачиваются на глаза и перехватывают дыхание.

Эдвин ободряюще улыбнулся брату и протянул ему руку. Молодые люди бросились друг к другу в объятия.

– Я уже не надеялся тебя увидеть, – с легким укором сказал герцог.

– Ты мог подумать, что я не приеду? – воскликнул Дэвид.

Взгляд герцога помрачнел.

– У меня появились такие сомнения, – проговорил он. – Я был крайне удивлен, что ты, мой брат, которого я всегда любил, так и не пришел ко мне в тюрьму до моей казни. Я не мог объяснить твое отсутствие иначе, как твоим нежеланием видеть меня. Но я не осуждал тебя. Ты семь лет прослужил во флоте, где господствуют отнюдь не роялистские убеждения. Я подозревал, что ты считаешь меня виновным в измене и чувство возмущения заглушило в тебе иные чувства.

– И ты сумел бы меня простить, если бы я равнодушно остался в Портсмуте?

– Простил бы, Дэвид. Ты имеешь полное право выбирать свой путь.

– Эдвин! – взволнованно воскликнул лорд Дарвел. – Никакие убеждения не заставят меня отречься от моей семьи! А приехать раньше я не мог из-за досадного стечения обстоятельств. Когда Бернард Гейдж привез в Портсмут письмо Делии, я был в Дюнкерке по поручению командира эскадры. Я вернулся в Оксфорд только в день суда и, узнав о смертном приговоре, немедленно отправился в Лондон к Кромвелю.

– Зачем?

– Я… я просил помилования, – смущенно ответил Дэвид.

– Помилования?! – с негодованием переспросил герцог. – Как тебе могла прийти в голову такая идиотская мысль?

– Я хотел спасти тебя, – сказал молодой человек.

Эдвин презрительно улыбнулся.

– Судя по твоему лицу, твои старания не увенчались успехом, – безжалостно проговорил он.

– Да, – признался Дэвид, – но Кромвель не отказывается рассмотреть твое прошение, и я умоляю тебя: напиши ему письмо.

– Дэвид, – проговорил герцог, пристально вглядываясь в глаза брата, – неужели ты уважал бы меня по-прежнему, если бы я, герцог Рутерфорд, как жалкий трус, стал выклянчивать себе жизнь у самозваного протектора?

– Тебя оправдывают обстоятельства, – неуверенно возразил капитан.

– Замолчи, Дэвид, – надменно произнес герцог, – никакие обстоятельства не могут оправдать добровольного унижения. После моей смерти ты станешь герцогом Рутерфордским, и я прокляну тебя с того света, если ты позабудешь о достоинстве нашего рода.

– Разумом я согласен с тобой, Эд, но сердцем не могу примириться с тем, что тебя завтра казнят!

– Это справедливая кара за мое отступничество, – сказал герцог.

– О каком отступничестве ты говоришь? – удивился Дэвид.

– Ты знаешь, что я всегда оставался убежденным роялистом и ненавидел порядок, который установил Кромвель в Англии. Но у гроба нашей матери я поклялся позаботиться о тебе и Делии, и эта опрометчивая клятва заставила меня покинуть армию короля. Одному Богу ведомо, каких сил стоило мне не примкнуть к войскам роялистов! В тот день, когда казнили короля, я был готов пустить себе пулю в лоб, только бы избавиться от моральных мучений! Я презирал себя. Я считал себя ничтожной, недостойной личностью. Я завидовал герцогу Гамильтону, графу Кейпелу и другим роялистам, сложившим головы вместе с его величеством. Да, я завидовал им! И теперь ты просишь меня, чтобы я принял помилование от человека, обагрившего руки кровью моих единомышленников? Нет, Дэвид, я не настолько страшусь смерти, чтобы покупать жизнь такой ценой.

Дэвид, слушавший Эдвина с тем восторженно-благоговейным вниманием, с которым войска внимают словам любимого полководца, подошел к герцогу и обнял его, не скрывая волнения и братской любви.

– Я восхищаюсь тобой, Эд! – воскликнул он. – Я горжусь, что ты мой брат, и будь я на твоем месте, я поступил бы так же, как ты!

– Спасибо, Дейви, – улыбнулся Эдвин. – Я надеялся, что ты меня поймешь и простишь за то горе, которое я причиняю тебе и Делии.

– Ты не должен просить у меня прощения, – возразил Дэвид.

– Нет, я виноват перед вами. Я разорил вас: Рутерфорд конфискуют, и вам придется покинуть наш дом.

– Не беспокойся, Эд, я позабочусь о Делии.

– Но ты не сможешь вернуть ей прежнюю жизнь, – вздохнул Эдвин.

Дэвид не ответил и с горькой улыбкой посмотрел на черную решетку на узком окне.

– Эд, – задумчиво проговорил он, – а тебе не приходила мысль, что несчастья преследуют наш род не по воле случая, а по воле необъяснимой закономерности?

– Я не совсем понимаю тебя, – ответил Эдвин.

– Я хочу сказать, что наш род обречен на жестокие удары судьбы.

– Обречен? Что ты такое говоришь?

– Вспомни, Эдвин, у всех наших предков были удивительно похожие судьбы.

– Чем же похожие?

– Тем, что все, кто носил титул герцога Рутерфорда, умерли не своей смертью.

Эдвин вздрогнул, а Дэвид продолжал:

– Наш прадед пренебрегал дружбой могущественных особ и сложил голову на плахе. Наш дед отказался от примирения со своим политическим противником и погиб от кинжала наемного убийцы. Наш отец пал на поле боя, сражаясь за убеждения, которые он считал единственно правильными. Странные совпадения, не правда ли? Словно над нашим родом тяготеет зловещее проклятие, и проклятие это – наша непримиримая фамильная гордость.

Эдвин резко изменился в лице.

– Следуя вашей логике, милорд, – надменно проговорил он, – и меня привела на эшафот неразумная гордость? Кажется, так вы изволили выразиться?

– Вы меня неверно поняли, – возразил Дэвид.

– Нет, Дэвид, смысл ваших слов был примерно таким. Мне горько слушать вас, но по нравам нашего времени вы, возможно, и правы, – усмехнулся герцог. – К сожалению, правы!

– Эдвин! – воскликнул молодой человек. – Я не хотел тебя обидеть или бросить тень на память наших предков, но я не могу смириться с твоей казнью! Не могу! Прости меня, но это выше моих сил! Я презираю себя за то, что не могу тебя спасти, не могу отомстить за тебя, не могу найти предателя, который направил Бредли в наш замок!

– От кого ты узнал о предательстве? – встревоженно спросил герцог.

– От Бернарда Гейджа. Он был в гостиной, когда Монтегю рассказывал тебе о бегстве из Оксфорда.

– Дэвид, меня никто не предавал, потому что я не был причастен к заговору, – решительно возразил герцог.

– Хорошо, допустим, что предатель сводил счеты только с заговорщиками, но он не мог не знать, какому риску подвергает вас как хозяина замка.

– Участь этого человека решит Бог, – сказал Эдвин.

– Бог только выносит приговор, но исполнить его он поручает людям, и я готов продать душу дьяволу, лишь бы этот выбор пал на меня, – заявил Дэвид.

– Замолчи! – прервал его герцог. – Поклянись, что не будешь никому мстить.

– Я не дам такой клятвы, – твердо ответил Дэвид.

– Не забывай, что у тебя есть сестра и ты обязан обеспечить ей достойное будущее!

– Я помню о Делии. Но если случай отдаст мне в руки мерзавца, который предал вас, я расправлюсь с ним так, что, прежде чем умереть, он проклянет тот день, когда родился.

– Дэвид, – возмутился герцог, – вы офицер, а не палач. Неужели вы хотите уподобиться бандитскому сброду без совести и чести?

– Я отомщу негодяю, – упрямо повторил Дэвид.

– Вы отказываетесь выполнить мою последнюю просьбу?

– Вы просите меня о невозможном, – бесстрастно возразил молодой человек.

Глаза Эдвина помрачнели.

– Ну что же, – высокомерно проговорил он, – мы сказали друг другу все, что хотели, и не будем затягивать прощание. Поцелуйте за меня Делию и утешьте ее, если сможете. Как сказано в Писании: “День смерти лучше дня рождения”.

– С каких это пор вы стали цитировать Писание?

– Вы правы, Дэвид, я никогда не был примерным христианином и не проявлял должного почтения к библейским заповедям, но в том, что смерть не худшее из зол, я с Писанием абсолютно согласен, – сказал Эдвин и постучал в дверь.

В комнату вошли тюремный охранник и офицер, сопровождавший Дэвида.

– Джентльменам что-нибудь угодно? – осведомился офицер.

– Нам угодно сказать, что свидание окончено, – ответил Эдвин.

Он подошел к Дэвиду, посмотрел на него задумчивым, непривычно холодным взглядом, потом быстро обнял его и, покинув комнату, скрылся в темноте тюремной галереи.

Через час после свидания с братом Дэвид возвращался в Рутерфорд. Он миновал рощу и подъехал к поместью Говардов. Ажурные, остроконечные башенки замка сливались с серыми облаками, тающими в осенних сумерках.

Дэвид свернул с главной дороги и поскакал к замку. Обитатели Говард-Холла еще издали узнали в приближающемся всаднике лорда Дарвела. Граф Говард послал слуг встретить своего соседа, проклиная в душе этот неожиданный визит.

– Милорд! – воскликнул он, когда Дэвид вошел в гостиную. – Я не думал, что вы так скоро вернетесь из плавания! Как долго вы пробудете в Рутерфорде?

– Я не был в плавании, – ответил Дэвид. – Обстоятельства заставили меня на время покинуть службу.

– Я догадываюсь, что это за обстоятельства, – проговорил граф. – Мне известно о несчастье, постигшем вашу семью, и я искренне вам сочувствую. Конечно, с моей стороны было бы лицемерием утверждать, что я питал к герцогу Рутерфорду дружеские чувства. Между нами стоят более, чем серьезные разногласия. Но когда я узнал о приговоре, вынесенном вашему брату, я был потрясен до глубины души. Поверьте мне, милорд, я сожалею о случившемся.

– Я верю вам, граф, – кивнул Дэвид, – и в свою очередь тоже вам сочувствую.

– Сочувствуете? Мне? – переспросил граф.

– Да, я знаю, что Фрэнсис ранен, и как только представилась возможность, я приехал справиться о его здоровье. Фрэнсис – мой лучший друг, и я беспокоюсь о нем, как о родном брате.

– Кто вам сказал, что Фрэнсис ранен? – с подозрением спросил граф.

– Командир эскадры адмирал Престон. Офицеры желают Фрэнсису скорейшего выздоровления, и, если позволите, граф, я передам ему пожелания друзей.

На лице Говарда отразились недовольство и испуг.

– Видите ли, милорд, – неуверенно проговорил он. – Фрэнсис еще очень плохо себя чувствует.

– Его рана в самом деле так опасна? – с беспокойством спросил Дэвид.

– Да, почти месяц он находился между жизнью и смертью.

– Теперь я понимаю, почему вы не сказали моей сестре о ранении Фрэнка, – произнес Дэвид, внимательно глядя на графа, но тот сумел не выдать лжи.

– Милорд, в тот день, когда Делия приехала в Говард-Холл, я узнал об аресте вашего брата. Эта новость ошеломила меня, и я не посмел нанести леди Делии еще один удар. Для меня давно не секрет, что Фрэнсис и ваша сестра влюблены друг в друга.

– Неужели Фрэнсис так плох, что не в состоянии со мной поговорить? – спросил Дэвид.

Граф Говард не решился отказать лорду Дарвелу. Он понимал, что ограждая сына от посещения даже близких друзей, он скорее вызовет ненужные толки и подозрения.

– Фрэнк будет счастлив видеть вас, милорд, – сказал Говард. – Ваш визит для него лучше всяких лекарств, но прежде, чем вы пойдете к нему, я хочу попросить вас об одном одолжении.

– Я слушаю, граф.

– Не говорите Фрэнсису об аресте заговорщиков. Монтегю был другом моего сына, а герцог Рутерфорд обращался с ним как с младшим братом. Если Фрэнк узнает, что им вынесен смертный приговор, это известие станет для него страшным потрясением, а вы понимаете, как опасно сейчас для Фрэнсиса любое волнение.

– Не беспокойтесь, милорд, – ответил Дэвид. – Я ему ничего не скажу.

– Вы обещаете?

– Разумеется, обещаю, – подтвердил Дэвид, которому просьба графа показалась вполне естественной.

Слово Дэвида немного успокоило Говарда, но не избавило от сомнений. Он знал, что молодой человек никогда не изменял своим обещаниям, и все же опасался, как бы, разговорившись, юноша случайно не обмолвился об аресте роялистов.

Комната Фрэнсиса находилась на втором этаже. Дэвид бесшумно подошел к его дверям и тихо постучал.

– Войдите, – услышал он спокойный голос Фрэнка и вошел в апартаменты своего друга.

Полупрозрачные шелковые занавеси, собранные в пышные оборки, закрывали окна и не пропускали в комнату вечерний свет. Спальня освещалась двумя большими канделябрами в форме танцующих сатиров.

Лорд Фрэнсис лежал на широкой кровати, облокотившись о подушки. На атласном одеяле были разбросаны раскрытые книги и листы бумаги, исписанные ровным почерков молодого человека.

Увидев Дэвида, Фрэнсис улыбнулся радостной, по-детски восторженной улыбкой, и его похудевшее лицо озарилось искренним, счастливым удивлением.

– Глядя на тебя, можно подумать, что уже завтра ты собираешься вернуться на корабль, – сказал Дэвид, подходя к другу и присаживаясь на край его кровати.

– Если бы так, – вздохнул Фрэнсис, – но, похоже, это случится не скоро.

В голосе лорда Говарда прозвучало глубокое отчаяние, взволновавшее Дэвида.

– Тебе очень плохо, Фрэнк? – заботливо спросил он.

– Довольно скверно, – мрачно ответил лорд Говард. – Порой мне кажется, что я никогда не выберусь из этой спальни.

– Глупости, Фрэнк, – возразил Дэвид, утешая друга. – Ты вовсе не выглядишь больным.

– Не лги мне, Дейви, – печально улыбнулся лорд Говард. – В замке достаточно зеркал, чтобы я мог увидеть, во что я превратился, провалявшись два месяца в постели.

– Как же тебя так угораздило? – поинтересовался Дэвид.

– Как? – замялся Фрэнк. – Да очень просто; возвращаясь из Оксфорда в Говард-Холл, я наткнулся на шайку вооруженных бандитов.

– Вероятно, ты хлебнул лишнего, раз позволил какому-то сброду продырявить себе шкуру, – заметил Дэвид.

Фрэнсис покраснел и опустил голову.

– Мне неприятно вспоминать об этом, – сказал он.

– Как хочешь. Но скажи мне, если не секрет, какого черта тебе понадобился отпуск за неделю до отплытия эскадры? Ты уехал, даже не соизволив попрощаться со мной, а раньше ты ничего от меня не скрывал.

– Прости, но нам уже не пятнадцать лет, и я не обязан ни перед кем отчитываться о каждом моем шаге, – раздраженно возразил Фрэнсис.

– Спасибо за доверие, – съязвил Дэвид.

Фрэнсис, не привыкший ссориться со своим лучшим другом, смутился и поспешил сгладить неприятное впечатление от своего резкого ответа.

– Пойми, Дейви, – примирительным тоном произнес он, – я не мог посвятить тебя в мои дела, потому что дал слово молчать.

– Тогда меня это не касается.

– Ты обиделся?

– Я? – пожал плечами Дэвид. – Нет, но обижен кое-кто другой. И не просто обижен, но и возмущен, что ты забыл отдать визит вежливости.

– Леди Делия? – оживился Фрэнсис.

– Угадал.

– Я не успел посетить Рутерфорд: меня ранили в первый же день моего отпуска.

– А какое это было число? – поинтересовался Дэвид.

– Двадцать третье августа, – ответил Фрэнсис.

Дэвид вздрогнул, услышал дату ареста своего брата.

– Ты был в тот день в Оксфорде? – спросил он.

– Да, – подтвердил Фрэнсис.

– И ничего странного там не произошло?

Лорд Говард отвернулся от Дэвида и зарылся в свое пышное одеяло.

– Кажется, нет, – промямлил он.

– Ты не видел Кларенса Монтегю?

В глазах Фрэнсиса появилось недоумение, смешанное с испугом.

– А что случилось с Кларенсом? – спросил он, вытирая манжетой холодный пот.

От Дэвида не ускользнула странная перемена в лице Говарда, но он отнес это на счет его болезни.

– Ты задаешь мне интересный вопрос, – проговорил Дэвид. – По-моему, это ты ходил в близких дружках милейшего сэра Кларенса и вдруг, вернувшись в Оксфорд, обделяешь его своим вниманием?

– Но разговор о Монтегю завел ты, – заметил Фрэнсис, с подозрением глядя на Дэвида. – Может быть, ты что-то от меня скрываешь?

– Ничего.

– Значит, о Монтегю в Оксфорде не говорят?

– Почему о нем должны говорить?

– Ну… возможно, он опять что-нибудь натворил, – нерешительно произнес Фрэнсис. – Например, учинил дебош в таверне или затеял уличную драку?

– Я не собираю уличные сплетни, – ответил Дэвид.

– А какие новости в Рутерфорде? – тихо спросил Фрэнсис. – Меня здесь держат в полном неведении.

– Никаких новостей нет, – солгал Дэвид.

– Делия расспрашивала обо мне?

– Разумеется; и она очень огорчена, что ты не известил ее о своей болезни.

– Как только смогу сесть на лошадь, сразу же поеду в Рутерфорд просить у Делии прощения. Надеюсь, она простит меня за мое молчание.

– Делия тебе все простит, – усмехнулся Дэвид. – У того, кто влюблен, в голове мало здравого смысла.

Фрэнсис приподнялся на кровати и придвинулся к Дэвиду.

– Признаюсь, Дейви, я чувствую себя очень виноватым перед твоей сестрой, – вполголоса проговорил он.

– За что?

– Она искренне влюблена в меня, а я…

Фрэнсис замолчал, не решаясь сделать признание.

– Что ты? – переспросил Дэвид.

– Я с некоторых пор сомневаюсь в своих чувствах к леди Дарвел, – ответил Фрэнсис.

– Вот так новость! – присвистнул Дэвид. – Еще летом ты обхаживал Делию с самым угодливым видом, и я почти был уверен, что в этом году ваши воздыхания наконец кончатся свадьбой.

– И я так думал.

– Ты что же, завел себе новую пассию на стороне?

– Нет.

– Тогда в чем дело? Неужели ты посмел морочить голову моей сестре без серьезных намерений? – возмутился Дэвид.

– Нет, конечно, нет! – запротестовал Фрэнсис. – Я знаю Делию с детских лет. Я влюбился в нее, но это была первая юношеская влюбленность.

– А теперь ты Делию больше не любишь? – гневно спросил лорд Дарвел.

– Не знаю, Дейви, – ответил Фрэнсис растерянным и виноватым голосом, – но мое чувство уже не то, что раньше.

Дэвид встал, прошелся по комнате, облокотился о столик с канделябрами и несколько минут неподвижно смотрел на пламя свечей. Потом погасил рукой один из трепещущих огоньков и повернулся к Фрэнсису.

– Ты никогда не любил Делию, – мрачно проговорил он.

– Дэвид! – воскликнул Фрэнсис, но лорд Дарвел жестом прервал его.

– Ты не любил Делию, – повторил молодой человек. – Вас связывала многолетняя дружба, и вполне естественно, что ты принял юношескую привязанность за любовь. В конце концов, должен был настать день, когда бы ты понял, что обманываешься, и этот день пришел.

– Я выгляжу в твоих глазах подлецом?

– Другой человек на моем месте счел бы твое признание оскорблением семьи, но я хорошо тебя знаю и не допускаю мысли, что ты способен на подлый поступок. Ты не виноват в том, что разлюбил Делию, и я постараюсь убедить ее обратить свой благосклонный взгляд на какого-нибудь другого поклонника.

– Нет, Дейви, – поспешно возразил Фрэнсис, – не говори Делии о нашем разговоре!

– Почему?

– Я совсем запутался в своих чувствах. А вдруг это только временное сомнение? Ведь так бывает, Дейви?

– Не знаю, – ответил лорд Дарвел. – Я никогда не любил по-настоящему.

– Но, если ты передашь Делии наш разговор, она мне этого не простит.

– Возможно, – равнодушно бросил Дэвид.

– Ты презираешь меня?

– С чего ты взял?

– Я прекрасно понимаю, что моя нерешительность не делает мне чести.

– Согласен, но я пришел к тебе совсем не для того, чтобы разбираться в твоих любовных прегрешениях. Я надеялся, что мой визит хоть немного тебя развеселит.

– За время проклятой болезни, я отвык от веселья, – вздохнул Фрэнсис. – Каждый день одно и то же – врачи, лекарства… Ты даже не представляешь, как мне хочется вернуться на корабль! Никогда раньше так не хотелось! Кажется, я готов пойти простым матросом, только бы выбраться отсюда!

– Имей терпение, Фрэнк: рано или поздно любая рана заживает.

– Я предпочел бы, чтобы это случилось побыстрее.

– И я тоже, – сказал Дэвид.

Искреннее сочувствие лорда Дарвела придало Фрэнсису смелости. Он посчитал их дружеские отношения полностью восстановленными и решился задать вопрос, который разъяснил бы истинную причину внезапного визита Дэвида.

– А почему ты не в плавании? – спросил он. – Я думаю, что ты приехал в Оксфорд не только ради меня?

Дэвид растерянно замолк. По необъяснимому легкомыслию он не придумал заранее благовидного ответа на подобный вопрос, хотя и знал, что Фрэнсис непременно поинтересуется его неожиданным возвращением из Портсмута.

– Я попросил отпуск, чтобы помочь Эдвину уладить кое-какие семейные дела, – неуверенно произнес Дэвид.

Он понимал, что сказал глупость, которая вряд ли может служить достойным объяснением, но Фрэнк поверил его словам. Он не мог представить, что его лучший друг способен ему солгать.

– Эдвин всегда и во всем с тобой советуется, – заметил Фрэнсис. – Тебе очень повезло со старшим братом. Обычно эти близкие родственники – жуткие скряги, от которых не дождешься лишнего пенса.

– Да, повезло, – вздохнул Дэвид и поспешил закончить разговор, грозивший снова вернуться к судьбам арестованных роялистов. – Я вижу, наша болтовня тебя утомила, да и время уже позднее, – сказал он. – Меня ждет Делия.

– Завтра ты приедешь ко мне? – поинтересовался лорд Говард.

– Завтра? – переспросил Дэвид. – Завтра я не смогу.

– А когда?

– Не знаю.

– Я буду ждать тебя каждый день.

Дэвид взял руку Фрэнсиса, пожал ее и посмотрел на молодого человека теплым взглядом.

– Прощай, Фрэнк, – тихо проговорил он.

– Прощай, – ответил лорд Говард, удивленный странным поведением друга.

Делия сидела в гостиной и вместе со служанкой разбирала цветные шелковые нити, в беспорядке разбросанные на ковре. Она собиралась вышивать ковер с идиллической сценой из жизни древних греков. Эскиз будущего шедевра лежал тут же на полу, и Делия заставляла служанку прикладывать к нему нити, составляя наилучшие сочетания цветов.

Увидев Дэвида, она не бросила своего увлекательного занятия и, продолжая возиться с рукоделием, недовольно спросила:

– Почему ты так поздно?

– Я был в Говард-Холле, – ответил Дэвид, снимая перчатки, – и спешу тебя обрадовать: жизни Фрэнка ничего не угрожает.

Делия отложила работу.

– Ты говорил с ним?

– Да, конечно же говорил, и он просит у тебя прощения за то, что не может приехать в Рутерфорд.

– Он не передал мне письмо?

– Письмо? – удивился Дэвид.

– Да. Надеюсь, он в состоянии держать перо.

– Нет, он ничего тебе не написал.

– Очень странно, – разочарованно проговорила Делия.

Дэвид сел на диван рядом с девушкой и обнял ее за плечи.

– Скажи мне, Делия, – обратился он к сестре, – неужели ты так сильно влюблена во Фрэнка?

– Да, он мне очень нравится.

– Не понимаю, – с насмешкой протянул Дэвид, – что в нем находят женщины? Согласен, у него смазливая внешность, но больше ведь в нем ничего нет. Его башка так же пуста, как бутылка из-под рома.

– Дэвид, – возмущенно воскликнула девушка, – это недостойно – говорить пакости об отсутствующем друге!

– Пакости? – рассмеялся Дэвид. – Допустим, всех пакостей я тебе еще не рассказал. Они не для женских ушей.

И он многозначительно хихикнул.

– Замолчи, пожалуйста, – прервала его Делия разгневанным тоном. – Я не желаю слушать твои пьяные наговоры.

– Я вовсе не пьян.

– Тогда это вдвойне мерзко.

– Ты защищаешь легкомысленного мальчишку, который не совсем подходящая кандидатура на роль твоего жениха.

– Дейви, – назидательным тоном произнесла девушка, – наши отношения с Фрэнком мы выясним без посредников, а в настоящий момент меня беспокоит не поведение Фрэнсиса, а судьба Эдвина.

– К сожалению, я не могу сказать тебе ничего нового, – резко ответил Дэвид, желая прервать разговор.

Взгляд девушки стал подозрительным и холодным.

– Или не хочешь сказать? – настойчиво спросила она.

Дэвид покраснел и быстро поднялся с дивана.

– Прости, Делия, – извинился он тоном, не терпящим возражений, – но я пойду к себе. Завтра на рассвете я должен отправиться в Оксфорд.

– В такую рань? – удивилась девушка. – Что тебе там делать?

– Меня ждет прокурор, – снова солгал Дэвид.

Делия укоризненно посмотрела на лорда Дарвела и взялась за рукоделие. Она поверила брату.

Глава 17. Крепость Сент-Джеймс

Небо просыпалось, медленно снимая серую вуаль ночи. Огненно-желтая полоса над горизонтом возвещала о рождении нового дня.

День обещал быть ясным и холодным. Серебряный иней на опавших листьях источал запах грядущей зимы. дорожная грязь, еще вчера досаждавшая путникам, скрылась под тонким зеркалом осеннего льда.

Дэвид безжалостно пришпоривал коня, не замечая колючего ветра, обжигавшего его бледное лицо. Хрупкий лед громко трескался под копытами лошади, распадаясь на мелкие острые осколки, и этот резкий стальной треск отдавался в голове Дэвида жестоким эхом отдаленных выстрелов.

Измученный бессонницей и нестерпимой душевной болью мозг Дэвида лишился ясности мышления и подчинился возбужденным чувствам молодого человека. Окружающая реальность перестала для него существовать. Она воспринималась Дэвидом как сон, как воображение, отделенное от мира мутной, туманной пеленой. Его разум сосредоточился на одной единственной, все еще не до конца осознанной мысли: “Эдвина расстреляют, расстреляют сегодня, расстреляют раньше, чем утреннее солнце поднимется над землей и заглянет в окна Рутерфорда… И когда наступит день, Эдвина уже не будет – не будет, словно никогда и не было на этом свете…”

Дэвид отказывался верить в эту страшную возможность, отказывался ее понимать. Она казалась нелепой, абсурдной, невозможной. Но это была неотвратимая, беспощадная реальность, и никакие усилия воли не могли избавить Дэвида от мучительной пытки, разрушающей его сознание.

Его охватила лихорадочная дрожь. Он закутался в плащ, намотал поводья вокруг запястья, чтобы они не выпали из дрожащих рук, и свернул с дороги на тропу, ведущую к форту Сент-Джеймс.

Единственная уцелевшая башня некогда хорошо укрепленной крепости возвышалась над деревьями темной каменной глыбой, похожей на громадный, одинокий утес. Над ее плоской, окаймленной высоким парапетом крышей, вилась тонкая струйка дыма, быстро исчезавшая в бездонной глубине утреннего, серого неба.

Подъехав к крепости, Дэвид остановился и перевел дыхание, чтобы справиться с волнением. Когда наконец ему удалось совладать с собой, он спешился и постучал в закрытые ворота.

– Что вам угодно, сэр? – спросил часовой, открыв смотровое окно.

– Я капитан Дарвел, – ответил Дэвид. – У вас должен быть приказ генерала Бредли пропустить меня в крепость.

Часовой недоверчиво покосился на Дэвида и позвал сержанта. Сержант явился через несколько минут. Он переспросил имя Дэвида, достал из кармана небольшой лист бумаги, заглянул в него, потом внимательно посмотрел на капитана, будто сомневался, тот ли это человек, чье имя написано на листе, и приказал открыть ворота.

Входя в крепость, Дэвид боялся, что ему придется давать объяснения старшим офицерам форта по поводу своего визита, признаться, что он брат герцога Рутерфорда, и терпеть сочувственные или, что еще хуже, злорадные взгляды, которые были бы для него невыносимы в эту тяжелую минуту. Но его появление в крепости никто, кроме часовых, так и не заметил. Весь свободный от несения караула гарнизон собрался во внутреннем дворе форта. Именно там и должна была разыграться последняя сцена трагедии роялистского заговора.

Дэвид привязал лошадь у ворот крепости, прошел в этот внутренний двор, встал у каменной колонны, чтобы не привлекать к себе внимание, и стал наблюдать за происходящим.

Место, где собрались военные и где обычно расстреливали осужденных военным трибуналом, представляло собой замкнутую площадку, окруженную полукруглым фасадом главной башни, двухэтажным зданием арсенала и высокой каменной стеной форта. Старый, изъеденный годами камень хранил многочисленные отметины смертоносных пуль, прервавших человеческие жизни по воле человеческого правосудия.

У арсенала в ожидании приказа прохаживались солдаты. Здесь же стояли их карабины, собранные в пирамиду у дерева. Дэвид с отвращением отвернулся от этих подневольных исполнителей приговора и поискал взглядом генерала Бредли: сэра Ричарда нигде не было. Но среди офицеров, явившихся поглазеть на расстрел роялистов, он увидел адъютанта Бредли майора Генри Эдвардса. Оживленно жестикулируя, майор рассказывал о чем-то своим приятелям, и Дэвид незаметно приблизился к их компании, чтобы подслушать беседу.

Из разговора офицеров он узнал, что роялистов привезли в крепость еще вчера вечером; что вчера их посетил генерал Бредли и уехал из форта в крайне удрученным настроении; что Кларенс Монтегю долго и упорно уговаривал герцога Рутерфорда обратиться за помилованием к Кромвелю и часовые слышали, как герцог отказался…

В речах офицеров не было слов ненависти. Достойные джентльмены обсуждали предстоящую казнь с тем наивно-жестоким любопытством, с каким вероятно, в Древнем Риме обсуждали начало гладиаторских боев.

Дэвида передернуло от этого безнравственного спокойствия. Его охватило чувство яростного негодования. Справедливый протест против казни Эдвина готов был вырваться наружу и обернуться вспышкой безудержного гнева.

Неожиданного раздалась громкая армейская команда. Солдаты повскакали с мест, разобрали свои карабины и выстроились в две короткие шеренги. Офицеры, прервав разговоры, переместились поближе к башне, чтобы не упустить ни одной подробности интересного зрелища.

Дэвид увидел, как дверь башни открылась, оттуда вышли двое военных, священник и человек в черном судейском плаще. За ними следовали Монтегю, Дуглас и Рутерфорд в сопровождении конвоя, а замыкали мрачную процессию судья Гроут и помощник прокурора Кейвуд. Эти ревностные слуги закона не могли отказать себе в удовольствии увидеть казнь людей, которых они своими стараниями обрекли на роковой конец.

Лица роялистов, как всегда, были спокойны и надменны. Они спустились по каменной лестнице во двор, с достоинством прошли мимо смотревших на них офицеров и без тени страха остановились перед строем солдат.

В крепости воцарилась гнетущая тишина.

Судейский чиновник в черном платье важно вышел вперед и торжественным голосом зачитал приговор.

Потом на сцену выступил пуританский священник, сочтя момент весьма подходящим для душеспасительного напутствия. Но роялисты наотрез отказались от его услуг, и он исчез за строем солдат с оскорбленным и злобным видом.

Командовать расстрелом должен был совсем молоденький лейтенант. Казалось крайне странным, что для исполнения смертного приговора выбрали столь юного офицера. Лицо молодого человека было бледным как полотно. Нерешительным, медленным шагом он подошел к роялистам и виноватым голосом спросил, нет ли у них каких-нибудь просьб.

– Нет, – ответил за всех Монтегю и с усмешкой добавил: – Генерал Бредли был так любезен, что удовлетворил все наши просьбы.

Когда лейтенант протянул Монтегю повязку, предлагая завязать глаза, тот с возмущением оттолкнул его руку.

– За кого вы нас принимаете? – воскликнул он. – За ничтожных трусов, подобных тем, что собрались посмотреть на наш расстрел?

– Нет, сэр, – пролепетал лейтенант, – но таков обычай.

– Дурацкий обычай! – рассмеялся Монтегю. – Ведь если я и испугаюсь, у меня не хватит времени упасть в обморок.

Лейтенант уронил повязки на землю и медленно побрел к своим солдатам. У него был такой вид, будто он сам осужден на смерть и вот-вот лишится чувств.

Первую команду он отдал так неуверенно и тихо, что солдаты в недоумении переглянулись, не решаясь выполнить приказ, и лейтенант был вынужден командовать заново.

Расстрел грозил превратиться в неумелое и неотрепетированное действие. Офицеры возмущенно зароптали, награждая лейтенанта весьма нелестными эпитетами.

Воспользовавшись общим замешательством, Дэвид отстранил стоящего впереди офицера и протиснулся вперед к шеренге солдат. Его охватило безумное желание броситься к заговорщикам и встать вместе с ними под черные дула карабинов. Отчаяние безжалостно толкало его на этот самоубийственный шаг.

Его остановил взгляд Эдвина. Герцог узнал младшего брата и едва заметно кивнул ему. Эдвин понимал, что происходит в душе молодого человека, и во взгляде герцога Дэвид прочитал жестокий упрек своему малодушию.

Новая команда лейтенант прозвучала откуда-то издалека. По лицу Дэвида заструился холодный пот, и шеренга солдат закачалась перед его глазами, как волна штормового моря. В закружившимся водовороте лиц, мундиров промелькнул дерзкий, насмешливый взгляд Монтегю, и яркая вспышка огня, полыхнувшая словно грозовая молния, погрузила мир в беспросветный мрак…

Дэвид очнулся только за воротами крепости. Он стоял возле форта и держал за повод своего коня. Он не мог вспомнить, как вышел из крепости, и понял, что какое-то время находился в полубессознательном состоянии потрясения, двигаясь и говоря только под влиянием внутренней силы рассудка.

Совершенно уничтоженный и униженный безмерным горем, Дэвид медленно пошел по пустынной дороге. Сознание так внезапно и несправедливо искалеченной жизни перевернуло его душу. Он знал, что как бы ни сложилась его дальнейшая судьба, эта ужасная трагедия навсегда останется вместе с ним. Она никогда не уйдет из его памяти, и эти страшные воспоминания будут преследовать его до последнего дня жизни.

Дэвид вскочил на коня и пустил его в галоп, не замечая ледяного ветра.

Перед глазами Дэвида встал Рутерфорд, согретый теплом рождественских свечей; Делия и Эдвин стоят у открытого окна, с детским восторгом глядя в морозную темноту праздничной ночи; хрустальные снежинки врываются в комнату прозрачным алмазным облаком и весело тают на их радостных лицах…

Сердце Дэвида застонало от невыносимой тоски. Он резко осадил коня и почувствовал на своем лице позабытые с детства слезы…

Утреннее солнце быстро уничтожило следы ночного мороза. Лед на дороге растаял, и осенняя грязь по-прежнему громко хлюпала под копытами лошади.

Когда вдали показался Рутерфорд, Дэвид пришпорил коня и пустил его в карьер. Он надеялся, что быстрая езда ободрит его бледное, измученное лицо и он сумеет избежать сочувственных расспросов Делии и отдалить тот момент, когда ему придется сообщить сестре о казни Эдвина. Не ведающий страха в морских сражениях, он безумно боялся этого объяснения с Делией и дорого заплатил бы за возможность уклониться от тягостной сцены.

Приехав в замок, Дэвид попытался незаметно проскользнуть в свою комнату, но это ему не удалось: Делия с нетерпением ожидала его возвращения из города и перехватила брата в гостиной.

– Ты приехал вовремя, – сказала она. – Я как раз собиралась обедать.

– Садись без меня, Делия, – ответил молодой человек. – Я не голоден.

Делия удивленно хмыкнула и пожала плечами.

– У тебя сегодня странный вид, – заметила она. – Ты, случайно, не заболел?

– Ради Бога, сестра, – раздраженно отмахнулся Дэвид, – прекрати выдумывать всякие глупости! Я выгляжу сегодня так же, как и всегда. Я просто замерз в дороге.

– Тогда выпей вина и согрейся, – предложила девушка, указывая на графин с кларетом, стоящий на столике у дивана.

Дэвид последовал совету сестры, подошел к столику и взял графин. Но его руки так сильно дрожали, что, наполняя бокал, он пролил вино на ковер.

Заботливое выражение на лице Делии сменилось откровенным презрением.

– Ты пьян? – с негодованием воскликнула она.

– Я? – переспросил Дэвид. – Нет, я не пил.

– Не лги, – сурово возразила Делия. – Ты сказал мне, что едешь в город на встречу с прокурором, а сам шатался по кабакам и напился так, что не можешь удержать в руках бокал с вином.

– Клянусь тебе, я не пьян! – возмутился Дэвид.

В ответ на его клятву сестра отрицательно покачала головой, и вдруг ее лицо стало серьезным и озабоченным. Она внимательно посмотрела на брата, подошла к нему и, взяв за плечо, заставила повернуться к окну на свет. Он покорно подчинился ей и увидел, что в ее глазах появились страх и недоумение, словно она смотрела на нечто пугающее и необъяснимое.

– Дэвид, что это? – с дрожью в голосе спросила она, протягивая руку к лицу брата.

Во взгляде Делии было столько неподдельной тревоги, что Дэвид в волнении бросился к зеркалу, висевшему между окнами.

В первое мгновение он не понял, что же так поразило его сестру, и вдруг в испуге отшатнулся от своего отражения: в его темных каштановых волосах блестела тонкая седая прядь.

– Что случилось, Дейви? – с волнением проговорила девушка. – Ты от меня что-то скрываешь? Плохие новости об Эдвине?

Дэвид невидящим взглядом смотрел на холодное стекло зеркала, понимая, что настал момент, когда он обязан сказать сестре о казни Эдвина. Он лихорадочно подбирал нужные слова, но они не приходили ему на ум, и Дэвид молчал, будто потеряв дар речи.

– Говори же! – воскликнула Делия. – Отвечай мне!

Дэвид расстегнул кружевной воротник, чувствуя, что ему не хватает воздуха и, призвав на помощь все свое мужество, повернулся к сестре.

– Делия, – еле слышно проговорил он, прижимая к груди руки девушки, – милая, прости меня.

– За что ты просишь прощение? – удивилась Делия.

– Я солгал тебе, – признался Дэвид. – Кромвель мне ничего не обещал. Он отказался помиловать нашего брата.

– Как? – с ужасом воскликнула Делия. – Как отказался?

– К несчастью, это правда.

– Но… но ведь его отказ означает, что смертный приговор остается в силе?

– Да, – подтвердил Дэвид.

– А Эдвин? Он знает?

Молодой человек вздрогнул от вопроса, которого ждал и виновато опустил голову.

– Делия, – произнес он, с трудом выговаривая слова, – сегодня в крепости Сент-Джеймс герцог Рутерфордский был казнен.

Девушка в ужасе отшатнулась от брата и медленно, словно в оцепенении, опустилась на диван.

Дэвид бросился перед ней на колени, охваченный чувством безмерной вины.

– Прости меня, Делия, – в отчаянии повторял он, – прости, что я не решился сказать тебе правду!

Девушка не слушала его. Некоторое время она сидела неподвижно, как кукла, глядя перед собой отрешенным взглядом. Дэвид ожидал, что она разразится горькими рыданиями, но Делия не плакала. В ее глазах не было слез, а только бессильная ненависть.

– Ты был там… в крепости? – спросила она тихим, удивительно твердым голосом.

– Да, – ответил Дэвид.

– Как… как он умер?

– Как благородный и бесстрашный человек.

– А Монтегю и Дуглас? Их тоже казнили сегодня?

– Да.

Делия прижала к вискам свои тонкие руки и покачала головой.

– Нет, – растерянно проговорила она, – я не могу в это поверить. Смерть Эдвина не может быть правдой. Это ужасно, нелепо, несправедливо!

– А разве в этом мире есть справедливость?! – воскликнул Дэвид. – Я уверен, что нет, не было и никогда не будет!

– Ты говоришь страшные слова.

– Я говорю так потому, что вокруг творятся страшные деяния.

Делия встала, подошла к окну и бессильно прислонилась лбом к холодному стеклу.

– Как же мне теперь жить, Дейви? – произнесла она дрожащим голосом. – Ты скоро уедешь, а я останусь в Рутерфорде одна – одна с моим горем, в окружении вещей, которые каждую минуту, каждое мгновение будут напоминать мне об Эдвине. Я не выдержу такой жизни Дейви, я сойду с ума!

– Я не оставлю тебя в Рутерфорде одну, – сказал Дэвид.

Девушка в недоумении посмотрела на брата.

– Ты намерен бросить службу и вернуться домой? – спросила она.

– Я хочу, чтобы ты на время переехала к нашей тете леди Флеминг, – ответил Дэвид.

– К леди Флеминг? – воскликнула девушка. – Но я не хочу к ней ехать!

– Делия, кроме леди Флеминг, у нас нет близких родственников.

– Ты прекрасно знаешь, что леди Флеминг никогда не считала нашу семью близкими родственниками. Лучше я останусь в Рутерфорде, чем переступлю порог ее дома.

– Хорошо, – согласился Дэвид, – мы поговорим об этом попозже.

– Нет, сейчас! – вскричала Делия. – Я хочу, чтобы ты объяснился немедленно! – Она говорила быстро, лихорадочно, как безумная. – Ты снова от меня что-то скрываешь! Несколько лет ты даже не заговаривал о леди Флеминг и вдруг предлагаешь мне отправиться к ней в гости! Да ты не вспомнил бы о ней до конца жизни, если бы у тебя не было на то серьезных причин!

Пронизывающий взгляд сестры не позволял Дэвиду солгать. Он не имел права держать ее в неведении.

Он налил себе вина и залпом осушил бокал. Его руки больше не дрожали. Он перешагнул грань, отделяющую отчаяние от бесчувствия, и постепенно к нему вернулось бесстрастное хладнокровие, как перед кровопролитным и неравным боем.

– Ты не сможешь остаться в Рутерфорде, – сказал он.

– Почему? – удивилась Делия.

– Потому что он больше нам не принадлежит. Все имущество нашего брата конфисковано как имущество осужденного за государственную измену. Не сегодня-завтра сюда явятся судебные исполнители и попросят нас покинуть замок. Мы должны быть готовы к этому заранее.

Делия судорожно стиснула руки, и гнев исказил ее лицо.

– Нет, Дейви! – воскликнула она. – Я не оставлю Рутерфорд, и, если эти кромвельские прихвостни захотят войти в наш дом, им придется сначала переступить через мой труп!

– Они переступят, Делия, и переступят так же равнодушно, как расправились с Эдвином. Это бессмысленная борьба, и нам не остается ничего другого, как смириться с тем, что произошло.

– Не слишком ли много смирения ты от меня требуешь? – возмутилась Делия. – А я не святая! Я не могу смириться с казнью Эдвина и не могу смириться с изгнанием из Рутерфорда! Никогда, Дейви, никогда!

Возбужденное состояние девушки грозило кончиться нервным срывом.

– Делия, милая, – заботливо проговорил Дэвид, – мы обязательно вернемся в Рутерфорд, но нам надо подождать. К сожалению, час расплаты для наших врагов не всегда наступает тогда, когда бы мы этого хотели.

– Но мы может приблизить этот час! – пылко воскликнула Делия.

– Ты слишком взволнованна, – сказал Дэвид. – Тебе необходимо отдохнуть и немного успокоиться. Сейчас мы оба не в том состоянии, чтобы поразмыслить над нашим будущим.

– Да, – отрешенно проговорила девушка, – ты прав. Сейчас я не могу ни о чем думать. Я поднимусь в свою комнату.

– Я провожу тебя, – предложил Дэвид.

– Нет, не надо, – отказалась девушка и направилась к лестнице, но едва она ступила на первую ступеньку, ее лицо смертельно побелело, руки соскользнули с перил, и она без чувств рухнула на ковер.

Дэвид в испуге бросился к сестре, поднял ее с пола и отнес на диван.

– Делия, девочка моя, – шептал он, – что с тобой? Ответь мне!

Дэвид гладил ее пушистые волосы, осторожно похлопывал по холодным щекам, согревал дыханием ее восковые руки, пытаясь привести ее в чувство.

Наконец она пришла в себя и посмотрела на брата: ее глаза были полны слез. Она обняла Дэвида за плечи, прижалась к его груди и громко зарыдала.

Глава 18. Отъезд

В глубине души Дэвид питал наивную юношескую надежду, что, несмотря на жестокую ненависть к его брату, Кромвель проявит великодушие к его семье и не станет карать ни в чем не повинных молодых людей. Дэвид надеялся, что Кромвель простит его дерзкие слова, сказанные во время аудиенции, и из-за уважения к его боевым

заслугам позволит ему остаться в Англии и вернет Рутерфорд законным наследникам. Дэвид надеялся на милость протектора до самого конца, до того рокового дня, когда в ворота Рутерфорда постучались судебные исполнители и предъявили ему составленное по всей форме решение о конфискации его владений. Дэвид понял, что должен ускорить свой отъезд, иначе в самое ближайшее время за ним захлопнется тюремная дверь.

Последний вечер, который он и Делия проводили в Рутерфорде накануне отъезда, был тягостным и мрачным. Подавленные безысходностью своего горя, они сидели у камина, уже не согревающего их теплом, и молчали, боясь неосторожным словом разбудить едва задремавшую душевную боль. Руки Делии машинально перебирали нити для вышивания, которое ей так и не суждено было закончить. У ее ног лежал, свернувшись клубком, большой черный дог. После отъезда Дэвида и Делии о собаке обещал позаботиться управляющий Рутерфордом Бернард Гейдж, но дог словно предчувствовал разлуку с любимой хозяйкой, и его взгляд выражал безграничную печаль.

Вдруг Делия резко встала, будто ее осенила какая-то мысль, подошла к брату и опустилась на колени перед его креслом. В ее повзрослевшем взгляде сквозь слезы и глубокое отчаяние вновь вспыхнул дерзкий огонь ее гордого, непокорного характера.

– Дэвид, – решительно проговорила она, – возьми меня с собой.

– Что за глупости? – воскликнул молодой человек.

– Я не поеду к леди Флеминг, – твердым голосом продолжала девушка. – У меня нет ни малейшего желания видеть эту старую ханжу.

– Сестра, ты непочтительно отзываешься о нашей родственнице, – одернул ее Дэвид.

– Не лицемерь! – возмутилась Делия. – Ты не хуже меня знаешь, что она не любила нашего отца и ненавидела нашу мать. При жизни дяди Герберта она скрывала свою ненависть, но теперь она полная хозяйка в доме Флемингов, и я не собираюсь жить по ее пуританским законам.

– Делия, это твои капризы! Я не спорю, что леди Флеминг – особа со странностями, но ее муж был братом нашей матери, и я уверен, что хотя бы из-за уважения к его памяти она не откажет в достойном приеме своей племяннице.

– Я не буду жить у человека, который рад смерти Эдвина, – упрямо заявила Делия.

– Откуда такие мысли?

– Откуда? А ты не помнишь, как она проклинала Эдвина за то, что он сражался на стороне короля? Ее слуги рассказывали, что она вознесла Богу благодарственные молитвы, когда после битвы при Нейзби Эдвина приговорили к расстрелу! Неужели ты думаешь, что она изменилась? Нет, Дейви, не заставляй меня ехать к леди Флеминг! Иначе я покончу с собой, клянусь тебе!

– У тебя совсем помутился разум, – воскликнул Дэвид.

– Нет, Дейви, я отвечаю за свои слова, и, если ты не хочешь меня потерять, ты возьмешь меня с собой!

– Но куда?

– В Портсмут. У нас есть немного денег, мои драгоценности. Мы снимем приличную квартиру и будем жить на твое офицерское жалованье.

– Это невозможно, – вздохнул Дэвид.

– Почему? – умоляюще спросила Делия.

– Я больше не служу в английском флоте, – признался молодой человек.

– Ты оставил службу?

– Не по собственной воле.

– А по чьей же? – удивилась Делия.

– По воле Кромвеля.

– Он выгнал тебя из флота?

– Хуже: он выгнал меня из Англии.

– Бог мой! – в испуге воскликнула девушка. – Но за что?

– За то, что я не проявил к его особе должного почтения и наговорил ему много такого, чего бы он не хотел услышать от своего офицера. Возможно, я совершил непростительную ошибку, но, когда Кромвель отказался помиловать Эдвина, да еще в таких оскорбительных выражениях, я не смог сдержать гнева.

– Ты угрожал ему?

– Кажется, угрожал. И теперь жалею, что не исполнил свои угрозы и не убил протектора. Эдвин был бы отомщен, и кто знает, может быть, смена власти спасла бы его от смерти.

– Но тогда бы ты кончил свою жизнь на эшафоте.

– А что стоит моя жизнь? – горько усмехнулся Дэвид. – Что стою я сам, если не сумел защитить своего брата? Я думал, что хоть что-то значу в этой жизни, а на самом деле я просто бессильный, самонадеянный мальчишка!

Делия присела на подлокотник кресла и обняла брата.

– Не говори так, Дейви, – прошептала она. – Ты самый отважный, самый благородный, самый красивый джентльмен в Англии. Для спасения Эдвина ты сделал все что мог: ты рискнул своей жизнью, пожертвовал своей карьерой, своим положением. Разве этого мало? Но мы не всесильны и не должны упрекать себя за то, что не можем совладать с обстоятельствами, которые нам неподвластны. Я всегда гордилась тобой, Дейви, и горжусь сейчас.

– Мною? – усмехнулся молодой человек. – Жалким изгнанником?

– Несправедливое изгнание не унижает человека, – сказала Делия, – и если ты должен покинуть Англию, я последую за тобой, куда бы ты не поехал.

Дэвида тронули искренняя, самоотверженная любовь и преданность сестры, и он смягчился, но все же сделал последнюю попытку, чтобы отговорить ее от нелегкого путешествия.

– Делия, – мягко произнес он, – я вряд ли смогу найти за границей столь же высокооплачиваемое место, как занимал в Англии. У меня нет никаких рекомендательных писем. Самое большое, на что я могу рассчитывать, – это стать волонтером какого-нибудь дворянского полка, обыкновенным наемником. И что же? Ты собираешься следовать за мной по всей Европе в армейском обозе?

– Я согласна на все, – заявила Делия.

– Вздор! – воскликнул Дэвид. – Ты сама не понимаешь, что говоришь! А если я отправлюсь на войну?

– Я буду ждать тебя.

– Одна? В незнакомом городе и в чужой стране? Нет, я этого не позволю.

Делия на секунду задумалась, потом внимательно посмотрела на брата, словно хотела проникнуть в его мысли.

– Дейви, – произнесла она, – ты уже решил, куда поедешь?

– В Германию, к курфюрсту Фридриху Вильгельму. Я слышал, что он охотно принимает на службу опытных офицеров, не выясняя их политические пристрастия.

– А почему бы нам не поехать в Голландию? – предложила Делия.

– В Голландию? – переспросил Дэвид. – Но почему именно в Голландию?

– Там сейчас находится герцог Бекингем, а я, как тебе известно, оказала роялистам небольшую услугу и уверена, что он помог бы тебе получить хорошее место.

– В отличие от нашего брата Эдвина я не пользуюсь симпатиями роялистов, – холодно проговорил Дэвид. – Для них я офицер Кромвеля, и при первом же удобном случае они припомнят мне мою лояльность к режиму протектора. А что касается самих голландцев, то они еще не забыли, что капитан Дарвел причинил им много неприятностей во время недавней войны.

– Но влияние Бекингема способно пресечь ненужные сплетни, – возразила Делия.

Лицо молодого человека помрачнело.

– Я ничего не хочу просить у Бекингема, – отрезал он. – Герцог замешан во всей этой истории, принесшей нам столько горя, и мне неприятно слышать его имя.

Непреклонный тон брата не позволил Делии настаивать на поездке в Голландию.

– Дэвид, – неуверенно проговорила она, – а если мы отправимся во Францию?

– Твое второе предложение ничуть не лучше первого, – усмехнулся Дэвид. – Кардинал Мазарини в тайном сговоре с Кромвелем и весьма неохотно принимает изгнанников, впавших в немилость у протектора.

– Мы обратимся за помощью не к Мазарини, – сказала Делия, – а к графу де Монтрею.

– Де Монтрею? – переспросил Дэвид. – Я что-то не припомню такого среди своих знакомых. Еще один твой должник?

– Верно, – подтвердила Делия. – Это к нему я ездила в Кале по просьбе Эдвина. Как и герцог Бекингем, он считает себя обязанным мне, и если ты не хочешь иметь дело с Бекингемом, воспользуйся услугами де Монтрея. Поверь мне, граф очень порядочный человек. Он имеет связи при дворе, а главное – близко знаком с лучшим полководцем Франции маршалом де Тюренном. У тебя нет причин отвергать помощь де Монтрея.

Дэвид ответил не сразу. Несколько минут он молча размышлял над словами сестры.

– Тюренн – великий полководец, – проговорил он, – и служить под его началом – большая честь для любого офицера, но мне неловко использовать тебя посредником в чисто мужском деле.

– А я не вижу ничего постыдного в том, что сестра помогает брату, – возразила Делия. – Прошу тебя, Дейви, поедем во Францию. Мне очень нравится эта страна, мы оба говорим по-французски ,и мы ничем не рискуем. Если нам не повезет, мы всегда сможем отправиться в Германию к Фридриху Вильгельму.

– С тобой трудно не согласиться: нам действительно нечего терять.

– Так мы едем во Францию? – обрадовалась Делия.

– Да, – улыбнулся Дэвид. – Ты, как всегда, настояла на своем.

– Это не каприз, Дейви, – в тон ему ответила сестра. – Я просто не хочу с тобой расставаться.

В ноябре дни короткие, и хотя время еще было далеко не позднее, солнце уже клонилось к горизонту.

Высокие мачты кораблей, стоящих в гавани Дувра, величественно темнели на фоне красного заката.

Дэвид приказал сестре ждать его в карете, а сам отправился в портовую контору, узнать о судах, отплывающих во Францию.

– Да, – подтвердил портовый чиновник, – сегодня вечером на континент отходят два корабля – почтовый бриг “Пегас” и торговая шхуна “Виктория”.

– Мне нужен корабль, пользующийся хорошей репутацией, – сказал Дэвид.

– Тогда вам подойдет шхуна “Виктория”, – порекомендовал чиновник. – Она идет в Геную с заходом в Кале и Гавр. Капитан “Виктории” охотно берет пассажиров.

– Где я могу его найти?

– Капитан Хартли здесь, в конторе. Он улаживает в соседней комнате последние таможенные формальности. Я его сейчас позову.

Чиновник открыл дверь и громко крикнул:

– Эй, Хартли! Возьмешь пассажиров до Кале?

– Каких еще пассажиров? – отозвался грубый голос, и в кабинет ввалилась грузная личность, одетая чрезвычайно пестро, но не без претензии на некоторую роскошь.

На капитане Хартли была красная добротная куртка, напоминающая солдатскую форму, и зеленые бархатные штаны с золотой вышивкой по бокам. По всей видимости, до того, как попасть в гардероб Хартли, эти штаны являлись принадлежностью богатого дворянского костюма. Грубые башмаки капитана, издававшие ужасный скрип, были украшены огромными серебряными пряжками с золочеными уголками.

– Вот этот джентльмен желает немедленно отплыть в Кале, – сказал чиновник, указывая на Дэвида.

Капитан Хартли окинул Дэвида оценивающим взглядом и кивнул.

– Ну, если джентльмену надо в Кале, я его туда доставлю.

– Я путешествую не один, – предупредил Дэвид. – Со мной женщина.

– Женщина? – поморщился Хартли.

– Да. Вы предоставляете нам хорошую каюту и гарантируете пристойное поведение команды. При выполнении моих условий я расплачусь с вами на ваших условиях.

– Вам нужны две каюты, сэр? – поинтересовался капитан.

– Нет, одна. Эта дама – моя жена, – ответил Дэвид, чтобы положить конец всем расспросам.

– Хорошо, сэр, я отдам вам свою собственную каюту. Ручаюсь, даме там будет удобно.

– Так мы договорились?

– Договорились, сэр, – ответил Хартли.

По богатому костюму лорда Дарвела, его властным аристократическим манерам капитан мгновенно распознал в нем выгодного пассажира и рассчитывал на хорошую плату.

Через полчаса Дэвид и Делия уже поднимались на борт двухмачтовой шхуны “Виктория”. Узнав, что лорд Дарвел является офицером военного флота, капитан Хартли проникся к нему тем особым уважением, с которым моряки относятся к своим собратьям. Он самолично помог брату и сестре устроиться в своей каюте и строго-настрого наказал команде относится к пассажирам так же почтительно, как если бы на их месте был он сам.

Каюта капитана Хартли превзошла все ожидания Дэвида. Глядя на суровый облик бывалого моряка, он никак не мог предположить, что тот неравнодушен к уютной обстановке.

Посредине каюты стоял резной стол на витых ножках, прикрученных к полу, у стены красовался небольшой резной комод, в углу стояла кровать, застеленная чистым пестрым покрывалом.

– Ну, как тебе здесь нравится? – спросил Дэвид у сестры, когда капитан Хартли вышел из каюты.

Делия села на кровать, сняла шляпку и посмотрела на брата печальным и виноватым взглядом.

– Я не хочу уезжать из Англии, – со слезами в голосе проговорила она. – Я хочу вернуться домой, в Рутерфорд. Я хочу, чтобы у нас все было по-прежнему.

– Может быть, отвезти тебя к леди Флеминг? – предложил Дэвид. – Еще не поздно, и я попрошу капитана высадить нас на берегу.

– Нет! – воскликнула Делия. – Ни за что!

– Тогда не терзай меня своими слезами! – раздраженно попросил Дэвид. – Ты сама захотела ехать вместе со мной, и я не хочу выслушивать твои постоянные жалобы, словно я увожу тебя насильно.

– Прости, Дейви, – всхлипнула девушка, вытирая слезы, которые помимо ее воли текли по щекам. – Но мне очень страшно: мне не дают покоя нехорошие предчувствия.

– Что еще за предчувствия?

– Мне кажется, что нас поджидают одни несчастья.

– Все это дурацкие женские страхи! – с досадой возразил Дэвид. – Но если заранее пророчить себе беды, то в конце концов так и случится.

– Мои беды уже начались, – вздохнула девушка.

– Что ты имеешь в виду?

– Скажи, Дейви, – решительно проговорила она, – только скажи честно: почему ты заставил меня расстаться с Говардом?

– Я тебя заставил? – в недоумении переспросил Дэвид.

– А разве не ты запретил мне проститься с Фрэнсисом?

– Да, я. Но как бы ты объяснила ему наш отъезд из Англии?

– Надо было сказать ему правду.

– Я пообещал графу Говарду, что не скажу Фрэнку о казни его друзей, и не в моих правилах нарушать свои обещания.

– Но Фрэнсис любит меня! – воскликнула Делия. – Ты об этом не подумал?

– Подумал, – ответил Дэвид, – и я пришел к выводу, что будет лучше, если ты забудешь о Говарде.

– Для кого лучше?

– Для тебя и для него.

– Не решай за меня и Фрэнсиса, – возмутилась Делия.

– Мне придется решать за тебя, если твои поступки не покажутся мне достаточно благоразумными, – холодно проговорил Дэвид.

Девушка обиженно отвернулась от брата.

– Как же ты не похож на Эдвина! – упрекнула она Дэвида.

– Верно; брат возился с тобой как нянька, в Рутерфорде процветал твой культ, и все твои желания выполнялись беспрекословно. Но я – не герцог Эдвин. Я снисходительно отношусь к твоим слабостям, но не намерен потакать твоим капризам.

– Ты говоришь со мной, как с матросом на твоем корабле! – воскликнула Делия.

– Запомни, Делия: пока я твой опекун по закону, тебе придется считаться с моей волей, – безжалостно произнес Дэвид, – нравится тебе это или нет.

Делия надула губы, отвернулась от брата и подошла к окну, всеми своими манерами давая понять, что не желает его видеть. Но хотя Дэвид и провел большую часть жизни на военных кораблях в обществе мужчин, он неплохо разбирался в женских уловках и понял, что буря миновала, а тяжкие вздохи и скорбный вид всего лишь попытка женщины разжалобить и подчинить себе мужчину, неважно, кем он ей доводится – мужем, женихом или братом.

Дэвид оставил Делию в одиночестве и вышел из каюты.

На палубе было холодно. Ясное небо, усыпанное звездами, обещало ночные заморозки. Слабый ветер еле теребил паруса шхуны, которая медленно двигалась к выходу в пролив Па-де-Кале. За бортом проплывали последние предместья Дувра. Город исчезал, растворяясь во тьме.

Через несколько часов нависшая над Па-де-Кале мгла скроет от взгляда знакомые очертания британских берегов. Из виду исчезнет отблеск последнего английского маяка, и черные волны пролива понесут корабль к чужой французской земле…

Часть вторая. Глава 1. Кале

Шхуна “Виктория” вошла в Кале, встреченная многоголосой суетой порта и веселыми лучами солнца, разогнавшими серые дождевые тучи.

Шумная, жизнерадостная атмосфера портового города вернула брату и сестре утраченную со смертью Эдвина надежду. Радостное ожидание чего нового, неизвестного, свойственное всем молодым людям во время путешествий и перемены городов, придало им сил и уверенности, пробудило желание смело бороться со всеми препятствиями, которые воздвигла на их пути суровая судьба.