Читать онлайн Эхо

Пролог

Ночь обрушилась на город не тишиной, а яростным ливнем, который бил в панорамные окна лаборатории с упорством барабанщика. Дождь превращал огни мегаполиса в расплывчатые акварельные пятна, но Дэвид Чен не замечал бури. Для него существовал лишь холодный голубой свет трех мониторов и мерный гул серверов, подобный дыханию спящего зверя.

Его тонкие пальцы порхали над клавиатурой, и их нервная дробь была единственным резким звуком в этом святилище технологий. На экране бежали, сплетались и выстраивались в совершенную архитектуру строки кода. Призрачная улыбка тронула его губы. Еще несколько минут. Пара финальных штрихов, и дело всей его жизни, работа, поглотившая его на долгие месяцы, будет завершена. Это была не просто программа; это был искусственный разум нового поколения, способный к самообучению с недостижимой прежде скоростью. Триумф был так близко, что Дэвид почти ощущал его вкус – вкус адреналина и пьянящего удовлетворения.

Молодой мужчина так глубоко погрузился в цифровые глубины, что тихий щелчок открывшейся двери прозвучал в его сознании оглушительно. Дэвид вздрогнул и с раздражением оторвал взгляд от экрана. Лаборатория была защищена несколькими уровнями доступа. Никто не мог войти сюда без его ведома.

У входа стояла фигура, темный элегантный силуэт на фоне тусклого света коридора. Стекавший по стеклу дождь искажал черты, но общее впечатление было безупречным: дорогое пальто, идеальная осанка, аура спокойной власти. Дэвид сорвал с головы наушники, и комнату затопил шум ливня.

– Бог в своей машине, – произнес гость. Голос был мягким, бархатным, с едва уловимой насмешкой.

Дэвид моргнул, пытаясь прогнать пелену усталости. Силуэт показался ему смутно знакомым, но он не мог вспомнить, где его видел. Возможно, на одной из тех скучных конференций, куда его затаскивали инвесторы.

– Это просто код, – ответил Дэвид, пожимая плечами. Раздражение сменилось любопытством. – Как вы сюда попали?

Фигура сделала несколько шагов вглубь комнаты, двигаясь с плавной, хищной грацией. Свет мониторов выхватил из темноты лишь безупречный блеск кожаных туфель.

– Любые двери открываются перед тем, кто знает свой путь. А вы, мистер Чен, знаете его лучше многих, – голос стал тише, доверительнее. – Вы поймали молнию в бутылку. Но что случается, когда кто-то другой желает заполучить эту бутылку?

– Моя работа защищена, – Дэвид нахмурился. Разговор принимал странный оборот. Впервые за вечер он почувствовал, как по спине пробежал холодок, не связанный с кондиционером.

– Защищена? От воровства – да. Но не от собственного потенциала. Гениальность – это не создавать. Это стать. Стать идеей, застывшей на пике совершенства. Бессмертной.

Незнакомец приблизился. Дэвид не услышал шагов, он просто осознал, что тот стоит уже рядом, за плечом, и смотрит на экран. Дэвид хотел вскочить, но его тело сковало внезапное оцепенение. Не страх, а скорее гипнотическое спокойствие, исходившее от гостя.

Рука в тонкой кожаной перчатке легла ему на плечо. Почти заботливое прикосновение. Мир сузился до отражения в темных линзах очков незнакомца: его собственное испуганное лицо и смутный абрис того, кто стоял позади.

– Вы достигли вершины, Дэвид. Дальше – лишь повторения и медленное угасание. Позвольте мне сохранить ваш триумф навечно.

Дэвид почувствовал, как вторая рука мягко коснулась его подбородка, разворачивая лицо. Он заглянул в глаза, которых не видел до этого – бездонные, темные, как ночное небо без звезд. А потом ощутил на своих губах легкое, почти невесомое прикосновение. Не было ни боли, ни борьбы. Лишь внезапный, всепоглощающий холод и ощущение бесконечного, тихого падения.

Фигура аккуратно опустила его безвольное тело на пол, рядом с креслом. Сняла с его лица очки и бережно положила их в карман его же худи. Легким движением убрала прядь густых черных волос с его теперь уже неподвижного лба. Ни единой капли крови. Никакого беспорядка. Просто совершенная в своей завершенности сцена.

Щелкнула дверь. В лаборатории снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь гулом машин и неистовым танцем дождя за окном. На мониторе, отражаясь в остекленевших глазах своего создателя, последняя строка кода встала на место, и программа запустилась.

Глава 1

Год спустя.

За окном агентства «О’Коннелл и партнеры» моросил все тот же нескончаемый дождь, превращая силуэты спешащих прохожих в размытые тени. Его унылый ритм стал саундтреком моей жизни в Бриджуотере. Казалось, этот город был рожден под знаком воды: его старинная викторианская архитектура, почерневшая от сырости, давила на плечи, а лабиринт каналов поблескивал, как мокрые шрамы на теле земли. Здесь всегда пахло дождем, мокрым камнем и чем-то еще, неуловимо-печальным, как забытая мелодия.

Я сидела за своим столом, тонущим в бумажных завалах, и пыталась сосредоточиться. Передо мной лежала глянцевая фотография. С нее взирал самодовольный персидский кот с приплюснутой мордой и глазами-блюдцами. Маркиз. Моя работа – находить таких вот Маркизов. После Хлои я больше не могла прикасаться к человеческим трагедиям. Их «эхо» было слишком громким, слишком болезненным. Оно разрывало меня на части, заставляя заново переживать чужой ужас и горе. Эмоции от пропажи кота были другими. Чистыми, понятными и, что важнее всего, почти всегда заканчивались счастливым облегчением, а не бессильной скорбью. Это была доза света, которую я позволяла себе, чтобы не утонуть во тьме.

Я прикрыла веки, и мир сузился до ощущения прохладной бумаги под подушечками пальцев. Мой карий глаз – «человеческий», как я его про себя называла, – видел лишь темноту. Но другой, голубой, похожий на осколок зимнего неба, уже прозревал смутные образы. Это не было похоже на кино. Скорее, на калейдоскоп ощущений, наложенных друг на друга. Осколки чужого страха, острые и колючие. Запах мокрого асфальта, настолько реальный, что я поморщилась. Промозглая темнота угла за громыхающими мусорными баками. А потом – внезапное, обволакивающее тепло. Большие, немного грубые, но ласковые руки, пахнущие лавандовым мылом, и тихий, воркующий голос. Картинка стабилизировалась: вязаная шаль, морщинистое лицо и добрые, выцветшие глаза.

– Он в порядке, – мой голос прозвучал глухо, когда я открыла глаза. Мир вернулся на свое место, оставив после себя лишь легкую дурноту. – Его подобрала пожилая женщина. Думаю, с соседней улицы. К вечеру увидит объявление и позвонит.

Лиам О’Коннелл, мой напарник и владелец этого тонущего в дожде и безнадежности ковчега, лишь кивнул, не отрываясь от своих бумаг. Он давно перестал удивляться моим «прозрениям». Для него это был просто еще один инструмент в работе, странный, но эффективный. Его вера в факты и доказательства за последний год дала серьезную трещину, но он был слишком упрям, чтобы признать это вслух. Я мельком взглянула на него. Крепкий, широкоплечий, с вечно взъерошенными каштановыми волосами и той основательной, земной красотой, которая внушает чувство безопасности. Но его зеленые глаза, обычно живые, сейчас были подернуты пеленой усталости. Мне все еще дурно и я прикрываю веки.

Стоит лишь закрыть глаза, как на смену потерянным котам приходит мой личный кошмар. Он был неизменен, как заевшая пластинка, каждый раз после применения силы, все начинается вновь. Яркий, залитый солнцем день. Звонкий смех Хлои, моей лучшей подруги, почти сестры. Она стоит на сцене пустого театра, репетирует, и ее голос взлетает к самому куполу. А потом что-то меняется. Внезапная, почти экстатическая вспышка чистого восторга в ее душе, которую я ощущаю как свою собственную. А следом, без перехода, без предупреждения – ледяная волна животного ужаса, настолько всепоглощающего, что он парализует, вымораживает кровь. И тишина. Оглушающая, абсолютная, вакуумная тишина там, где только что была жизнь.

Год назад полиция закрыла дело. «Ограбление, пошедшее не по плану» – гласил официальный вердикт. В квартире был беспорядок, пропали какие-то драгоценности. Ни следов взлома, ни свидетелей. Ничего. Удобная, аккуратная версия, устроившая всех. Всех, кроме меня. Потому что я знала. Чувствовала каждой клеткой своего проклятого тела. Это была ложь. В той последней эмоции Хлои не было страха перед грабителем. Это был совершенно другой, древний, первобытный ужас перед чем-то невообразимым. Но мои чувства нельзя было приложить к делу. Мое «эхо» не являлось уликой. И я осталась одна со своим знанием, запертая в клетке из чужих сомнений и собственного бессилия.

Телефон на столе Лиама зазвонил. Это была не привычная трель встревоженного клиента, а резкий, требовательный дребезг, заставивший нас обоих вздрогнуть. Лиам снял трубку, и я наблюдала, как его лицо, и без того хмурое, становилось все мрачнее, словно тучи за окном сгустились прямо в офисе. Он почти не говорил, лишь слушал, изредка бросая короткое «понял».

Когда он наконец положил трубку, в комнате повисла тяжелая тишина, нарушаемая лишь стуком дождя. Он долго смотрел в одну точку, потом медленно перевел взгляд на меня. В его глазах было то, чего я не видела уже много месяцев – тень тревоги, смешанной с неохотной решимостью.

– Нашли тело в «Гранд Паласе», – сказал он ровным голосом, но я уловила в нем едва заметную вибрацию. – Оперная певица. Эмили Картер. Похоже, несчастный случай. Упала с балкона. – Он сделал паузу. – Департамент просит тебя взглянуть. Неофициально, разумеется.

Сердце пропустило удар, а потом заколотилось где-то в горле, глухо и тяжело. «Гранд Палас». Оперная певица. Все внутри меня сжалось в ледяной комок. Я не хотела. Боже, как же я не хотела снова погружаться в эту вязкую, удушающую трясину человеческой смерти. Я хотела остаться здесь, в своем мирке, где худшая трагедия – кот, застрявший на дереве.

– Лиам, я не могу… – начала я, но слова застряли в горле.

Он смотрел на меня в упор, и в его взгляде не было ни приказа, ни просьбы. Только понимание. Он знал, о чем я думаю. Знал о Хлое. Знал, чего мне это будет стоить.

– Знаю, Эль, – тихо сказал он. – Но там кое-что странное. Соседи слышали музыку, а потом крик. Но не страха. Они описали его как… восторженный.

Восторженный.

Это слово ударило меня, как разряд тока. Оно выбило воздух из легких и заставило кровь застыть. Восторг. А потом – тишина. Хлоя. Тот же леденящий душу узор, отпечатавшийся в моей памяти год назад. Это не могло быть совпадением. Разум кричал, что это паранойя, игра травмированного воображения. Но нутро – та моя часть, что видит незримое, – знало правду. Призрак, от которого я бежала год, настиг меня. И на этот раз он оставил за собой новое тело.

Я подняла на Лиамa глаза. Страх никуда не делся, он все так же скручивал внутренности. Но поверх него прорастало нечто иное. Мрачная, яростная решимость. Если есть хоть малейший шанс, что смерть этой женщины связана со смертью Хлои…

Я медленно кивнула, чувствуя, как невидимая дверь в мою безопасную жизнь захлопывается с оглушительным щелчком. Дождь за окном усилился, перейдя в настоящий ливень.

– Я пойду.

Глава 2

Лиам вел машину сквозь мокрую завесу, которую в Бриджуотере ошибочно называли вечером. Дворники скребли по лобовому стеклу с монотонным усердием, похожим на его собственное внутреннее состояние: попытка расчистить видимость там, где ее не было. Я сидела рядом, сжавшись в комок напряженных нервов. Каждая капля, разбивавшаяся о стекло, отзывалась во мне крошечным ледяным уколом. Я чувствовала его глухое раздражение так же отчетливо, как холод металла дверной ручки. Оно было направлено не на меня, а на саму ситуацию, на это противоестественное вторжение моих «чувств» в его упорядоченный мир протоколов. Для него я была аномалией, отмычкой сомнительной надежности, которую приходилось использовать, когда стандартные ключи не подходили.

Его сильные руки крепко сжимали руль. Он смотрел прямо перед собой, на размытые огни встречных фар, и его профиль в полумраке салона казался высеченным из камня. Скала. Но даже скалы дают трещину. Он был моим якорем в реальности, единственным, кто не смотрел на меня с суеверным страхом или жадным любопытством. Он смотрел с досадой и неохотным признанием, и это было до странности успокаивающим. Его цинизм был моим щитом.

– Ничего не трогай, просто побудь там, – жестко сказал он, когда урчание мотора стихло у подножия помпезного, освещенного фальшивым золотом отеля «Гранд Палас». – Скажешь, если что-то… почувствуешь. И никакой самодеятельности.

– Поняла, – мой голос был почти шепотом. Я не отрывала взгляда от темного провала балкона на одном из верхних этажей. Он зиял, как открытая рана на безупречном фасаде здания. Один глаз видел лишь архитектуру, но другой уже начинал зудеть, словно в него попала невидимая соринка. Воздух здесь был другим. Тяжелым, наэлектризованным.

Мы вышли из машины. Холодный ветер тут же вцепился в волосы. Вокруг входа суетились люди в форме, сине-красные всполохи мигалок отбрасывали нервные тени на мокрый тротуар. Лиам показал удостоверение, и нас пропустили за ленту. Его присутствие меняло все: шепотки стихали, взгляды становились уважительными. Он шел впереди, рассекая толпу, как ледокол, а я следовала за ним, чувствуя себя его странной, хрупкой тенью.

Внутри отеля царил диссонанс. Роскошный холл с мраморным полом и хрустальной люстрой никак не вязался с атмосферой трагедии. Воздух пах лилиями и полиролью, но под этим глянцевым слоем я уже улавливала другой запах – металлический, едва заметный, запах пролитой жизни. А еще – фантомный аромат духов, что-то цветочное и дорогое, который то появлялся, то исчезал, как навязчивое воспоминание.

– О’Коннелл, – кивнул Лиам детективу в штатском, ожидавшему нас у лифта. Тот смерил меня быстрым, оценивающим взглядом, в котором читалось откровенное недоумение. Для них я была причудой начальства.

– Детектив Грей, – ответил тот. – Номер 712. Мы почти закончили. Тело уже увезли.

Слава богу. Мелкое, эгоистичное облегчение, за которое мне тут же стало стыдно. Мне не нужно было ее видеть. Мне нужно было почувствовать то, что осталось после нее.

Лифт поднимал нас в звенящей тишине. Я смотрела на свое отражение в зеркальной стене: бледное лицо, испуганные глаза разного цвета, темный свитер, который казался слишком тонким, чтобы защитить от того, что ждало наверху. О’Коннелл стоял рядом, не глядя на меня, но я чувствовала его присутствие как нечто плотное, реальное, как стену, на которую можно опереться.

Коридор седьмого этажа был пуст, не считая констебля у двери в номер 712. Дверь была приоткрыта. Оттуда тянуло холодом и тем самым запахом духов, который теперь стал отчетливее. К нему примешивался запах озона, как после грозы, и еще что-то – сладковатый, почти кондитерский аромат дорогого ликера.

Лиам бросил на меня последний предостерегающий взгляд и вошел первым. Я сделала глубокий вдох и шагнула за ним через порог.

И мир раскололся.

Мой «человеческий» глаз увидел творческий беспорядок. На полу валялись нотные листы, на столике стояла початая бутылка «Амаретто» и два бокала, один из которых был опрокинут. На кровати небрежно брошена шелковая шаль. Распахнутые двери вели на балкон, откуда в комнату врывался влажный ночной воздух, шевеля разбросанные по ковру бумаги. Все было стерильно, профессионально отмечено криминалистами.

Но мой проклятый глаз видел совсем иное.

Воздух в комнате был плотным, как вода. Он дрожал, вибрировал от остаточных эмоций, застрявших здесь, как насекомые в янтаре. Я закрыла веки, позволяя себе утонуть. Сначала пришла волна предвкушения. Не нервного, а радостного, почти детского восторга. Ощущение перед выходом на сцену, когда зал замер в ожидании, и ты знаешь, что сейчас сотворишь чудо. Я чувствовала, как ее сердце бьется ровно и сильно. Она была не одна. Присутствие другого ощущалось не как угроза, а как необходимый компонент, как вторая скрипка в дуэте.

Запах духов усилился – теперь я знала его. Аромат туберозы, пьянящий и дерзкий. Так пахла Эмили Картер. Я видела ее не глазами, а чувствами: ее грациозную осанку, ощущение дорогой ткани на коже, прохладу бокала в тонких пальцах. Она была на пике какого-тo невероятного эмоционального подъема.

Я двинулась вглубь комнаты, мои ноги в тяжелых ботинках ступали почти бесшумно. Шла на зов, который слышала только я. Прямо к балкону. Лиам что-то сказал мне, но его голос донесся будто издалека. Я была уже не здесь.

На балконе холод стал осязаемым. Я положила руки на холодные кованые перила, туда, где мгновениями раньше лежали ее руки.

И тогда меня накрыло.

Это была не просто музыка. Это было нечто большее. Чистая гармония, нота такой невероятной, невозможной высоты, что, казалось, само мироздание вибрирует в унисон. Она рождалась где-то глубоко в груди, заставляя каждую клетку петь. Это был экстаз. Абсолютный, всепоглощающий восторг творца, достигшего совершенства. Я чувствовала, как ее душа расширяется, выходит за пределы тела, стремясь слиться с этой неземной мелодией, стать ею. Восторг был настолько сильным, что причинял боль – сладкую, желанную боль. Именно это услышали соседи. Не крик ужаса. Крик восторга.

А потом…

Резкий, ледяной удар. Не физический. Что-то вторглось в эту гармонию. Что-то чужеродное, хищное. Это не было злостью или яростью в человеческом понимании. Это был холодный, бесстрастный голод. Словно паук, который терпеливо ждал, пока муха окончательно запутается в паутине.

Восторг не сменился страхом. Он просто… оборвался. Исчез. Словно щелкнул выключатель. Я почувствовала ее удивление, короткое, как вспышка. А потом – ощущение падения. Но это было не падение в бездну ужаса. Это было странное, почти безмятежное падение в пустоту. Облегчение. И последним, что осталось в этом эхе, была не боль и не страх. А тишина. Точно такая же тишина, как после смерти Хлои.

Меня вырвало из транса. Резкая дурнота подкатила к горлу, в глазах потемнело. Я отшатнулась от перил, и сильные руки подхватили меня, не дав упасть.

– Эль! Черт возьми, Элара! – голос мужчины был резким от беспокойства. Он втащил меня обратно в комнату, усадил на край кровати. Мир медленно возвращался.

– Воды, – прохрипела я.

Кто-то сунул мне в руки пластиковый стаканчик. Я сделала несколько жадных глотков. Руки дрожали.

– Ну? – нетерпеливо спросил Лиам, присев передо мной на корточки. Его зеленые глаза вглядывались в мое лицо. – Что ты видела? Борьба?

Я покачала головой, пытаясь собрать воедино осколки чужих чувств. Как объяснить ему то, для чего нет слов в протоколе?

– Борьбы не было, – мой голос все еще дрожал. – Она не боялась. До самого конца. – Я подняла на него глаза, и мой голубой глаз, должно быть, горел сейчас безумным огнем. – Лиам, это был тот же восторг. Та же нота, что и у Хлои. Нечеловеческий восторг. А потом… он просто ее выключил. Как лампочку.

Лиам замер. Слово «Хлоя» повисло между нами, тяжелое и холодное, как надгробный камень. Он надеялся, что я не произнесу его. Но я видела по тому, как напряглась его челюсть, что он понял. Это больше не было делом Эмили Картер.

– «Он»? – медленно переспросил Лиам, и в его голосе прорезался металл. – Ты сказала «он».

Я кивнула, чувствуя, как по спине пробегает ледяная дрожь, не имеющая отношения к холоду с балкона.

– Она была не одна, – прошептала я. – Здесь был кто-то еще. Он не угрожал. Он… слушал. А когда она достигла пика… он забрал ее песню. А вместе с ней – и жизнь.