Читать онлайн [АНТИ]Рай для нас

Глава 1

Сознание медленно всплывало из глубины, но тело не слушалось. Конечности были чужды, лежали мёртвым грузом, как будто их пришили недавно. Попытка сжать кулак – и под кожей тихо щёлкнуло, как будто где-то внутри повернулся механизм.Свет пришёл первым – острым, беспощадным, как игла, вонзившееся в глаз. Элай разлепил веки, и мир ударил в него, как волна цунами. Белизна. Потолок, стены, пол – всё сливалось в одно сплошное сияние, без теней, без границ, без спасения для взгляда.

Элай попытался понять, где находится, но мысли терялись в голове.Дыхание сорвалось хрипом. Горло пересохло, обожгло и болело. Воздух пах стерильностью и железом. Потом пришли звуки: капли. Медленные, размеренные, как удары огромного сердца. Между ними – ровный гул. Он шёл отовсюду: из стен, из пола, из самого воздуха.

Первая всплыла резко, как игла: Где я?

За ней другая, холодная, как сталь: Я умер?

Паника сжала горло тонким шнурком. Он попытался пошевелиться – безуспешно. Шея дёрнулась, боль вспыхнула коротким разрядом. Память возвращалась обрывками: жена, лампа, запах её волос, тихий голос, поющий колыбельную. Потом – белый шум. Снег. Тишина.

Он хотел закричать, но из горла вырвался лишь слабый хрип.

И в этот момент над ним склонились два лица.

Сначала – девушка. Молодая, лет двадцати пяти. Пышные волосы, каштанового цвета. Лицо острое, вырезанное точными линиями, в нём не осталось ничего лишнего. Глаза тёмные, холодные, но не жестокие – просто уставшие. Та усталость, что выжигает человека изнутри, оставляя только форму. Она вся была в чёрном – костюм, рубашка, перчатки – как трещина в ослепительном мире.

Рядом – старик. Худой, кожа полупрозрачная, прожилки бурого цвета. Руки дрожали не от старости, а от внутреннего холода. В его взгляде жил тусклый отблеск того, что когда-то было надеждой.

– Не двигайся, – сказала женщина. Голос сухой, ровный, словно команда из протокола. – Всё прошло. Мы вытащили тебя.

Элай попытался ответить, но губы не слушались. Второй попыткой он выдавил сиплый шёпот:

– Где… я?

– Где ты? – повторила она, словно сама не знала.

Старик положил руку ей на плечо.

– Скажи ему, Мара. Он должен знать.

Когда она заговорила, её голос стал тише, но каждое слово прозвучало приговором:Она кивнула – движение точное, механическое. Элай уловил слабый запах – не кожи, не пота, а чего-то химического, стерильного, как у операционного оборудования.

– Ты не в больнице.

Он моргнул.

– Как это – не в больнице? Я… я болел. Нужно позвонить жене…

Старик – Ренн, как назвала его Мара – подошёл к прозрачной двери. Она вела в коридор, но тот не был освещён: плотная чёрная пустота начиналась сразу за порогом. Свет словно обрывался на границе комнаты, не имея права выйти дальше.Мара и старик переглянулись. В их взглядах смешались жалость и нечто ещё – тревога, смирение, словно они знали, что ничего этого больше не существует.

– Больницы больше нет, – сказал Ренн. Голос был хриплым, уставшим, как старый магнитофон, который слишком долго не выключали. – И мира, который ты помнишь, тоже.

Элай почувствовал, как под ним рушится само основание – не пол, а ощущение реальности. Он попытался нащупать простыню – под пальцами оказался холодный металл.

– Это невозможно… – прошептал он.

– Многое невозможно, – ответила Мара спокойно. – Но мы давно живём за пределами возможного.

В сознании вспыхнули образы – дом, вечер, новости, голос диктора. Всё рассыпалось, как сон, прожитый чужим. И вдруг – движение за дверью.

Силуэт. Медленно идущий человек. Его фигура растворялась в тьме, но Элай ясно видел глаза – чёрные, пустые, как две прорези, вырезанные в реальности. Он двигался неестественно, будто повторял заранее записанную траекторию, отыгрывал чужой сценарий.

Прошёл мимо дверей – и исчез, растворившись в абсолютной темноте. После этого коридор показался ещё глубже, будто сама тьма напиталась его присутствием.

– Что… это было? – прошептал Элай.

Мара и Ренн не ответили. Они смотрели в ту сторону – и в их лицах застыло выражение людей, которые уже видели конец и просто научились его не бояться.

Элай почувствовал, как холод от пола поднимается вверх по телу. И впервые понял: он действительно проснулся.

Но, возможно, – не там, где должен был.

От осознания, Элай начал хватать ртом воздух, будто тонул. Каждый вдох – борьба, каждый выдох – поражение. Слова вырывались судорожно, ломаными обрывками между кашлем и болью, будто горло ещё не вспомнило, как говорить.

Он замер, не в силах продолжить. Мара стояла рядом, скрестив руки на груди, и смотрела на него так, как смотрят на больного, который ещё не принял диагноз. Её лицо было спокойным, почти безучастным – будто она слышала эти слова сотни раз от сотен других пробудившихся.

– Я был дома. У озера. Меня отпустили из больницы на выходные. Моя жена… она готовила ужин на старой газовой плите. Я слышал её голос. Она звала меня к столу…

– Это не было твоей жизнью, – произнесла она ровно, без интонации. – Это был слой. Один из многих.

Элай покачал головой. Резко, отчаянно. Боль пронзила шею, но он не остановился – словно отрицание могло вернуть утраченный мир.

– Нет. Нет, я помню всё. Каждое утро. Запах кофе. Свет через льняные занавески. Я помню, как мы…

– Ренн, – коротко бросила Мара.

Человек в сером комбинезоне оторвался от стены. В руках у него был тусклый планшет, экран которого мерцал холодным синим светом. Он повернул его к Элаю. На дисплее – трёхмерная модель мозга, разделённая на цветные зоны с подписями на языке, которого Элай не узнавал. Но одну деталь он понял сразу: в височной доле, глубоко среди извилин, пульсировала крошечная красная точка.

– Микрочип, – произнёс Ренн, голосом, похожим на инструкцию. – Серия «Эдем-7». Активен четыре года, два месяца и одиннадцать дней.

Элай уставился в экран, потом на Ренна. Комната застыла в ожидании его ответа.

– Это бред, – выдохнул он. – Я чувствовал боль. Настоящую! Я чувствовал ветер на коже. Вкус красного вина. Я помню всё…

– Электрические импульсы, – перебила Мара и шагнула ближе. – Данные, загруженные прямо в твою кору. Ты спал, Элай. Четыре года подряд тебе снилась жизнь. Чужая жизнь.

Он закрыл глаза, отчаянно пытаясь удержать образы: жену, её смех на веранде, озеро на рассвете, солнце над дальними холмами, которые они встречали вместе. Но воспоминания дрожали, рвались по краям, как старая плёнка.

А затем, вспышка – свет, резкий и ослепительный. Белая комната. Ренн, склонившейся над ним с планшетом. Тьма в коридоре, густая, как смола.

– Нет… – прошептал он, сжимая виски. – Нет, нет, нет…

Внезапно свет погас. На несколько бесконечных секунд наступила абсолютная тьма. И в этой тьме исчезло всё разом: дом с верандой, жена, озеро, смех, запах кофе. Когда лампы вспыхнули вновь, в голове Элая остался только холод. И животный ужас.

Он попытался подняться, но ноги не слушались – ватные, чужие. Упал на колени. Схватился за жгут проводов, тянувшихся к массивному прибору у стены. Один из кабелей вырвался с глухим хлопком – на экране мгновенно вспыхнула красная метка.

– Стой, – сказал Ренн, не двигаясь с места.

Элай закричал. Это были не слова – просто рваный, звериный звук. Он давил ладонями виски, будто мог физически вырвать из себя всё, что ему вложили. Под пальцами – тёплая кожа, кости, и та самая пульсирующая точка на экране.

– Ты должен быть благодарен, – произнёс Ренн спокойно, почти мягко. – Ты вернулся туда, где всё настоящее. Где жизнь – не симуляция.

Элай поднял взгляд. Мара молчала. Стены – серые, влажные, под потолком ржавые трубы. Лампы гудят, как насекомые. Воздух тяжёлый, пахнет дезинфекцией и чем-то сладковатым, тошнотворным – запахом долгого сна.

– Если это настоящее, – прохрипел он, – я хочу обратно. Слышите? Верните меня обратно!

Мара не ответила. Только смотрела сверху вниз. В её глазах не было жалости – лишь выжженная усталость.

Элай ударил кулаком по полу. Ещё раз. И снова. Холодный металл не поддавался. Боль расползалась по руке тупым, пульсирующим жжением. Он бил, пока не почувствовал кровь на костяшках. Потом опустил голову, прижал лоб к ледяному полу и замер.

Где-то наверху монотонно гудела вентиляция. Или нет – звук был слишком ритмичным, будто кто-то невидимый дышал в унисон с ним.

И только теперь Элай заметил: комната была огромной. Ряды одинаковых металлических кушеток тянулись вдоль стен, уходя в полумрак. На некоторых лежали неподвижные фигуры, оплетённые проводами и трубками. Белый свет сверху делал всё похожим одновременно на морг и на склад. Место, где хранили то, что больше не нужно системе.

– Кто все эти люди? – тихо спросил он.

– Они на последней стадии, – ответила Мара. – Их сознания привыкают к телу, учатся управлять им заново. Архонт больше не властен над ними.

Элай закрыл глаза. И понял: просыпаться – куда страшнее, чем спать. Воздух в лёгких стал тяжёлым, неровным. Паника поднялась из груди, душила, сжимала горло. Он снова начал хватать воздух ртом – как тонущий.

Они не были мертвы. Но и живыми назвать их было трудно. Их существование происходило где-то между.Мгновенье спустя, его накрыло очередная волна и тело начало трясти. Он не сразу понял, что именно вызывало дрожь – холод или то, что он видел. Ряды металлических коек стояли вдоль стен, будто аккуратно выставленные образцы. Люди на них не двигались. На лицах – маски. Из-под них тянулись тонкие трубки, уходящие в стены, словно корни в камень.

Некоторые из них улыбались. Другие хмурились. У одной женщины по щеке текла слеза.

И она не просыпалась.

Элай отполз назад и снова попытался встать, но ноги отказались слушаться. Воздух был тяжёлым, холодным, и каждое дыхание давалось с усилием.

Мара заметила это раньше, чем он понял сам.

– Тише, – сказала она, подхватывая его под руку. – Здесь им спокойно. Пойдём.

Она помогла ему подняться и выйти в коридор. Воздух там был другим – плотным, влажным, с запахом металла и сырости. Стенам, казалось, было сотни лет: бетон растрескался, из трещин сочилась вода. Где-то далеко гудели насосы.

Элай шёл, почти не чувствуя ног. Мара держала его, вела, как человека, который только учился ходить.

Они свернули за угол, и Мара открыла массивную железную дверь. За ней оказалось другое пространство. Просторнее, но всё так же холодное. Пахло машинным маслом, озоном и пылью. На стенах висели провода, старые мониторы, листы с планами, приклеенные скотчем. В углу стоял генератор, от которого шёл низкий, убаюкивающий гул.

– Садись, – сказала Мара, усаживая Элая у стены.

Он почти упал, прижимая колени к груди. Мара накинула на него грубое серое одеяло – тяжёлое, колкое, с запахом химии и чего-то старого. Оно не грело, но создавало иллюзию защиты. Под ним был холодный бетон, в трещинах которого блестела влага.

Мара села напротив, на перевёрнутый ящик. В руках у неё была металлическая кружка – от неё поднимался пар, едва касаясь её лица. Ренн стоял у стола, заваленного инструментами, бумагами и приборами с потрескавшимися экранами. Он тоже держал кружку, но не пил. Просто смотрел в тёмную жидкость, будто в глубине прятались ответы, которых он боялся услышать.

Элай молчал. Он молчал всю дорогу и молчал сейчас, не зная сколько прошло времени. Здесь его не было. Не было часов. Не было окон. Не было даже намёка, что за этими стенами существовал мир.

Первым заговорил Ренн. Он поставил кружку на стол – металл звякнул о металл – и повернулся к Элаю.

– Ты прожил жизнь в системе Архонта, – произнёс он спокойно, будто читал инструкцию. – Миллионы спят. Их тела трудятся наверху.

Элай поднял голову. Пытался понять, это была шутка или бред. Но Ренн был серьёзен.

– Зачем? – выдавил он. Голос был хриплым, будто не звучал неделями.

Мара ответила вместо него. Поставила кружку на пол и посмотрела прямо, без жалости:

– Чтобы управлять миром. Люди стали ресурсом – энергией, биоматериалом. Их тела работают на фабриках и шахтах. Их мозги генерируют данные. А сознание спит. Видит сны. Живёт в мире, которого нет.

Элай покачал головой. Медленно, будто отталкивая услышанное.

– И все согласились? Просто… приняли это?

Ренн криво усмехнулся. Без тепла.

– Большинство. После катастрофы люди устали от выбора, от боли, от голода. Архонт пообещал им покой – и они легли в операционные капсулы. Им вживили чипы, и они ушли. В идеальные жизни. В дома у озёр. В семьи, которые любят их.

Гул генераторов вернул тишину. Где-то капала вода. Элай закрыл глаза – перед ним вспыхнули образы: тысячи людей в очередях, а затем миллионы спящих лиц. Невозможно. Абсурд.

– Покажите, – сказал он, открывая глаза. – Если это правда – покажите.

Мара встала. Подошла к стене, где под брезентом что-то было скрыто. Одним рывком сдёрнула ткань. Под ней оказалась карта. Огромная, нарисованная от руки, испещрённая стрелками, зонами, отметками.

Элай поднялся, одеяло упало с его плеч, но он не заметил.

Карта была разделена надвое. Одна половина – светлая: белая, золотистая, голубая. Надпись: «Город Света». Территория огромная, с сетями дорог, станциями и пометками: «Комплекс Эдем-1», «Эдем-2»… до «Эдем-9».

Другая половина – чёрная, рваная, с пятнами красного. Надпись: «Сектор Тени». Никаких схем – лишь хаотичные линии, кресты, следы человеческих рук.

– Город Света, – сказала Мара, проводя пальцем по золотому краю. – Там живут чипованные. Климат, еда, покой – всё идеально. Нет преступлений, болезней, войн. Потому что людей там нет. Только тела и программы.

Она перевела палец в темноту.

– Сектор Тени – те, кто отказался. Кто не поверил Архонту. Мы здесь. Под землёй, в руинах. Нас немного. Может, десять тысяч на весь мир. Может, меньше.

Элай долго смотрел на карту. На границу, где свет сливался с серым. Потянул руку, коснулся поверхности – краска осыпалась, как пепел.

– А между ними? – прошептал он.

– Пустошь, – ответил Ренн. – Радиация, токсины, руины. Архонт вычистил всё, что не нужно. Там больше никто не живёт.

Элай отступил от карты. Сел обратно у стены. Голова кружилась.

– Ты был инженером, – сказала Мара. – Один из тех, кто создал Архонта.

Он поднял взгляд.

– Что?

– Чипы, капсулы и станция в космосе – твоя работа, – продолжила она, подняв палец вверх. – Пока тебя не поместили в слой.

Элай покачал головой.

– Нет. Я не помню. Только дом. Жену. Озеро.

– Потому что память стёрли, – сказал Ренн. – Стандартная процедура. Прошлое убирают, заменяя чистым. Без боли.

Элай закрыл лицо руками. Дышал. Молчал.

Где-то вдали что-то грохнуло – может, обвал, может, техника. Лампы мигнули, гул усилился, и вдруг из тени появилась фигура.

Старик. Элай не замечал его раньше. Он сидел там всё это время – неподвижный, как часть стены. Теперь поднялся, опираясь на трость, и вышел к свету. Лицо было морщинистым, глаза глубокими, но живыми. Он смотрел на Элая долго, будто вспоминал его.

Образ сбоил и расплывался, словно неисправная голограмма. Затем, старик пугающе улыбнулся, показав белые зубы и растворился в воздухе. Элай моргнул несколько раз, но образ не вернулся.

– Ты нужен нам, – сказал Ренн. Голос был хриплым, но в нём чувствовалась сила. – Не чтобы вернуть свободу. Свобода – иллюзия. Её не было даже до Архонта. Ты нужен нам, чтобы вернуть смысл.

Элай перевёл взгляд на него.

– Какой смысл? – прошептал он.

Ренн усмехнулся – горько, без тени радости.

– Если не знаем – найдём, – ответил он и повернулся, уходя в темноту.

Свет уходил с его спины, шаг за шагом. Элай остался сидеть у стены. Перед ним висела карта – мир, разделённый на свет и тень. Лампы гудели, мигали, воздух дрожал от холода. Его вновь накрыла волна, но в несколько раз мощнее, чем прежде.

Мара заметила, как Элай бледнеет.

– Отдыхай, – тихо произнесла она, вставая. – Тебе нужно время, чтобы привыкнуть.

Она оставила его одного.

Он подождал несколько минут. Слышал, как за стеной стихают шаги, как дверь в соседней комнате закрывается, как наступает тишина – вязкая, давящая, почти физическая.

Элай не помнил, как встал. Не помнил, как оттолкнул ящик, об который споткнулся. Он просто бежал. Коридор был узким, стены давили с обеих сторон, потолок низкий, и он пригибался, чтобы не удариться головой о трубы. Ноги подкашивались, но он не останавливался. За спиной слышался голос Мары – она звала его, но слова терялись в эхе.

Фонарь висел на крюке у поворота. Элай сорвал его, не замедляясь. Металлический корпус был холодным, внутри что-то дребезжало. Свет слабый, желтоватый, но достаточный, чтобы видеть путь. Коридор разветвлялся, и он выбирал направление наугад – влево, потом вправо, по ступеням вниз, мимо дверей с ржавыми замками.

Где-то за стеной – голоса. Тихие. Целый хор. Он остановился, прижался ухом к металлу. Сначала казалось, что это шум воды или ветра, но потом он различил слова. Обрывки фраз. Шёпот. Стоны. Кто-то плакал. Кто-то смеялся. Кто-то повторял одно и то же: "Не хочу просыпаться, не хочу просыпаться…"

Элай отшатнулся от стены, как от огня. Фонарь упал, стекло треснуло, но лампа не погасла. Он поднял его дрожащими руками и пошёл дальше. Коридор расширялся, и слева появилось окно. Не настоящее – просто стеклянная панель в стене. За ней – зал. Огромный, уходящий вглубь так далеко, что свет фонаря не достигал конца.

Капсулы. С десяток, стоящих плотно, одна к одной, соединённые трубками и проводами. Внутри каждой – человек. Тела были неподвижны, лица расслаблены, глаза закрыты. Некоторые улыбались. Некоторые хмурились. У девочки подростка по щеке текла слеза, но она не просыпалась.

Элай прижал ладонь к стеклу. Оно было холодным, запотевшим. Он смотрел на ближайшую капсулу – там лежал мужчина средних лет, седые волосы, шрам на лбу. Грудь поднималась и опускалась ровно, механически. На мониторе над капсулой мелькали цифры, графики, линии. Элай не понимал их значения, но видел одно слово, повторяющееся на каждом экране: "Активен".

Он отступил. Хотел бежать дальше, но сзади раздался голос.

– Ты был там?

Элай вздрогнул и обернулся. Мальчик. Лет двенадцать, может, тринадцать. Худой, в слишком большой куртке, которая висела на нём, как мешок. Волосы всклокоченные, лицо бледное. И шрам. Длинный, неровный шрам, идущий от уха вниз по шее, исчезающий под воротником.

– Что? – выдохнул Элай.

Мальчик сделал шаг ближе. Глаза большие, блестящие. В них была надежда, которая ранила сильнее любого удара.

– Ты был там, – повторил он. Не вопрос. Утверждение. – В слое. Мара сказала, ты только вернулся. Это правда красиво? Там правда есть солнце? И деревья? И…

Он замолчал, потому что Элай отвернулся. Не мог смотреть на него. Не мог отвечать. В голове вспыхивали образы – озеро, дом, жена, смех, ветер – и всё это рассыпалось, как пепел. Он не знал, что правда, а что ложь. Не знал, был ли там вообще или просто думал, что был.

– Оставь меня, – прошептал он.

Мальчик не ушёл. Стоял и смотрел. Элай чувствовал его взгляд на затылке, тяжёлый, требующий ответа, которого не было.

Наконец, он побежал дальше. Прочь от мальчика, мимо окна с капсулами, вверх по лестнице, которая казалась бесконечной. Ступени были крутыми, перила шатались. Он хватался за них, подтягивался, спотыкался, но не падал. Лёгкие горели. Сердце колотилось так сильно, что казалось, вот-вот вырвется.

Наверху была дверь. Массивная, металлическая, с колесом-рычагом посередине. Над ней надпись: "ШЛЮЗ. ВЫХОД ЗАПРЕЩЁН". Элай схватился за рычаг, потянул. Не поддавался. Он ударил по нему кулаком, потом плечом. Металл не поддавался, но замок щёлкнул, и колесо начало проворачиваться. Медленно. Скрипуче. Элай вращал его обеими руками, снова и снова, пока не услышал глухой лязг.

Дверь открылась внутрь. За ней – темнота. И ветер. Сильный, холодный, воющий, как живое существо. Элай сделал шаг вперёд. Ветер ударил в лицо, нёс с собой что-то мелкое, колючее. Он поднял руку, прикрыл глаза. Сквозь пальцы видел небо. Серое. Низкое. Без облаков, без солнца. Просто серая пелена, из которой падал пепел.

Земля под ногами была потрескавшейся, покрытой тонким слоем чего-то белого. Пыль? Снег? Он не знал. Воздух горький, щипал горло. Дышать было трудно. Он сделал ещё шаг. Ветер усилился, и он чуть не упал.

– Элай!

Голос Мары. Она бежала по лестнице, поднималась к шлюзу. Лицо красное, глаза широко открыты.

– Если выйдешь – не вернёшься! – крикнула она, но ветер заглушал слова.

Элай обернулся. Посмотрел на неё. Потом на дверь. Потом снова на серое небо.

– А может, это тоже сон! – крикнул он в ответ. Голос сорвался. – Может, всё это – очередной слой! Может, я всё ещё там! Может…

Он не закончил. Дверь захлопнулась. Не сама – Мара бросилась вперёд, схватила его за руку, потянула назад. Он сопротивлялся, но сил не было. Колесо-рычаг провернулось обратно, замок щёлкнул, и дверь запечаталась. Ветер стих. Пепел осел.

Элай упал на колени, дрожащий, запыхавшийся.

– Что это было? – выдохнул он, глаза широко раскрыты. – Кто все эти люди в капсулах?

Мара села рядом, взгляд спокойный, ровный, почти научный.

– Они готовятся вырваться из мира грёз, – произнесла она. – Процесс занимает несколько недель. Каждого из них Архонт держал в иллюзии, пока мы наблюдали. Некоторые начали сопротивляться, их желание пробудиться стало заметно. Мы забрали их к себе, начали подготовку.

– Значит… – прохрипел он, – я тоже сопротивлялся. Я хотел покинуть мир грёз?

Мара долго молчала. Её взгляд скользил мимо него, словно пытался уловить что-то невидимое. Время растягивалось. Кажется, секунды тянулись вечностью.

Наконец она ответила тихо, ровно, но в каждом слове слышалась тяжесть принятого решения:

– Нет. Ты не сопротивлялся. Но мы с Ренном приняли решение о твоём пробуждении. Ты нужен нам… как архитектор Архонта.

Элай ощутил, как сознание начало проваливаться. Тело потеряло чувствительность, лёгкие сжимались. Поток воспоминаний, сна и боли накрыл его. Он упал в обморок, а в ушах звучал женский голос, мягкий и знакомый, но чужой одновременно:

– Он ещё вспомнит, кем был…

Голос был тихим, почти неразличимым. Элай попытался открыть глаза. Не смог. Вдалеке капала вода. Монотонно, размеренно. И снова – тот же шёпот, как заклинание:

– Он ещё вспомнит, кем был.

Элай не помнил, как появился Ренн – будто тот просто возник из воздуха. Не помнил, как сильные руки подняли его, перенесли через коридор, уложили обратно на кушетку. Всё вокруг стало вязким, как густой дым.

Мара тихо накрыла его одеялом, поправила край, чтобы не падал на пол. Её движения были осторожными, почти материнскими, но в них чувствовалась усталость и тревога, тщательно спрятанная под внешним спокойствием.

Сон был не отдыхом, а процессом. Что-то происходило в глубине – тихо, методично, как ремонт в тёмном цехе.Элай был без сознания, но не в обмороке – он спал. Тело неподвижно, дыхание ровное, но внутри – странная работа разума, будто мозг, не желая отдыхать, собирал себя заново после разрушения.

Он лежал на металлической кушетке, где очнулся впервые, накрытый грубым одеялом. Руки лежали вдоль тела, на запястье – пластиковая лента с мигающим зелёным индикатором. Пульс. Температура. Давление. Всё в пределах нормы, линии на маленьком экране подпрыгивали ритмично, как метроном в пустой комнате.

Свет был приглушён. Одна лампа над столом отбрасывала длинные тени на стены, на стол с бумагами, инструменты и приборы с потрескавшимися экранами. Мара стояла у стола, опираясь руками, взгляд её блуждал по документам, но она ничего не читала. Ренн сидел на перевёрнутом ящике рядом, локти упёрты в колени, руки сцеплены. Они оба наблюдали молча.

Тишина была плотной, почти осязаемой. Гул генераторов смешивался с тихим шипением вентиляции, с периодическим капанием воды, которое повторялось как припев в песне.

– Он не первый, – сказал Ренн тихо, без оттенка тревоги. – И не последний.

Мара подняла взгляд, посмотрела на спящего Элая. Несколько секунд молчала, взвешивая слова, выбирая тон, выбирая момент.

– Но он единственный, кто был внутри ядра, – сказала она наконец.

– Только не пудри ему мозги рассказами об “избранном”, – сказал Ренн, -он просто инструмент для нашего плана.

– Не надо учить меня! –вспылила Мара, -я уже не та маленькая девочка!

Ренн выпрямился, его взгляд был пустым, но полный понимания.

– Ты уверена, что он вспомнит?

– Вспомнит, – ответила Мара. – Он – Архитектор.

Слово прозвучало спокойно, ровно, но тяжесть его висела в воздухе, как невидимый груз. Ренн опустил голову, провёл рукой по лицу, выдохнул.

– Тогда всё закончится… или начнётся, – прошептал он.

Мара стояла неподвижно. Свет падал на лицо Элая, выделяя скулы, тень под подбородком, мелкие морщины у глаз. Его тело оставалось неподвижным, но внутри что-то шевелилось.

Сон принес ему видения: дом, озеро, жена у окна, смех, ветер. Затем – лаборатория, белый свет, экраны, чертежи, руки на клавиатуре. Голос: «Ты создал совершенство».

Щёлчок. Тихий, почти незаметный. Где-то глубоко в мозгу включился механизм. Связи восстанавливались, нейроны оживали. Индикатор на браслете замигал быстрее. Линии на экране подпрыгнули, выровнялись, снова подпрыгнули.

Элай не проснулся. Но в этом молчании и спокойствии что-то изменилось. Тонкая грань между человеком и машиной, между создателем и системой, едва ощутимо сдвинулась. Его сущность начала принимать правду, медленно и постепенно.

В углу, в тени, где свет не достигал, старик стоял неподвижно. Его глаза блестели, наблюдая. Молча. Как судья. Как хищник. Всё та же зловещая улыбка. Он ждал, что выберет Архитектор, чтобы сделать свой шаг. Система следила за ним, как и за всеми.

Капли падали на металл. Глубоко внизу, гудели генераторы, а вверху шипела вентиляция.

Элай спал.

Мир ждал, что он выберет, когда откроет глаза.