Читать онлайн …не место для дискуссий

Предисловие

Прочитал книгу Сергея Баталова «…не место для дискуссий».

Прочитал, как и принято у сибиряков – вдумчиво, не спеша, с паузами и размышлениями после каждой главы.

Любопытный получается "роман с полковником налоговой". Я из «старой гвардии, писателей-"деревенщиков", может, последний из 60-х, так определил мою прозу писатель из Якутии.

Фантастику не читаю в зрелые годы, но мальчишкой Беляева читал. И, видит Бог, не зная о настоящем положении в Союзе писателей России, точно бы посчитал роман новосибирского писателя Баталова – фантастикой.

Тем паче, что и сам он – фантаст и фантаст – известный.

Вот что делает «отрицательная селекция» с «ремесленниками от литературы».

Фантастика!

За гранью здравого смысла.

Публиковать надо!

Пройдет годы, время сомнет мединских и богомоловых. А "роман с полковником" будут читать настоящие писатели. Обыватель не читает и Пушкина теперь, а пишущие «твари дрожащие» всегда найдутся.

Валерий Шелегов,

Член Союза писателей России (СССР)

г. Канск

7 ноября 2025 г.

Сергей Баталов

«…не место для дискуссий»

Анатомия одного голосования

Глава 1

– Добрый вечер, уважаемые пассажиры! Вы находитесь на борту авиалайнера авиакомпании «Сибирь», совершающего рейс в Новосибирск! Полёт продлиться четыре часа тридцать минут, температура в Новосибирске – минус восемь градусов….

«Тепло»! – подумал я, осторожно пробираясь мимо пассажиров с детьми на своё законное место – крайне левое, в последнем ряду. – «В этот раз – тепло. И здесь, в Москве, и дома, в Сибири. В прошлый раз, два года назад, после шестнадцатого съезда, снега в Москве было побольше, чем в этот раз. Да и температура…. В Новосибирске под «тридцатник» «давило» по утрам, правда, днём оттепливало до минус двадцати.

Всего за два года температура в феврале выросла на двадцать два градуса. Наверное, глобальное потепление», – я с трудом разминулся с худенькой бортпроводницей, спешащей в переднюю часть самолёта, наконец, увидел место своего бытования на ближайшие пять часов. Задняя часть «Аэрбаса» в этом месте плавно закруглялась, зрительно уменьшая и без того тесное место последнего ряда. Я тяжело вздохнул, сделал последний шаг. Изменить что-либо было невозможно: решение о делегате на Съезд писателей принималось в последний момент, стало быть и билеты я покупал из тех, что остались.

Остались, естественно, самые-самые… Одно из них – мне.

«Ничего! Потерпеть всего-то пять часов! Всего в два раза больше по времени, чем Съезд»!

Добрался…. Протиснулся к иллюминатору, осторожно опустился тесное кресло… Коснулся затылком твёрдого пластика (кресло не смещалось назад); щекой и плечом почувствовал приятную прохладу пластиковой обшивки, подвигал левым локтем, тщась найти удобное положение, при котором руки не мешают; коленями почувствовал острую кромку переднего кресла.

«Как же мало места, чёрт возьми! Жалко, что самолёт – не автобус, нельзя лететь стоя. Я бы – полетел. Лучше уж стоя, чем вот так – в тисках! Жаль, не могу и «методом Шалина» – купить билет в купе на скорый поезд Москва-Владивосток. На такой срок меня из школы никто не отпустит. Да и договорённости были другие – три дня, не более. А слово надо держать».

Я снова вздохнул, мельком глянул на пассажиров, неторопливо занимающих свои места, обратил внимание на приземистую крепкую тётку, всей своей массой ритмично вдалбливающей красный чемодан на полку над головами пассажиров. Тяжелые шары молочных желез ритмично раскачивались в такт движений женщины, усиливая её напор, однако помогало это мало: тяжелый чемодан никак не хотел занимать позицию над головами пассажиров, несмотря на то, что женщина давила его обеими руками: красный чемодан яростно упирался чем-то или во что-то в глубине ячейки.

«Ногами, наверное»! – мне стало неожиданно весело. Впрочем, «смешинка» исчезла так же внезапно, как и появилась. К женщине подошла бортпроводница, что-то сказала ей, наклонившись к уху.

Женщина, раскрасневшаяся и растрепавшаяся от борьбы с «ветряными мельницами», неохотно уступила красное «копье Дон Кихота» стюардессе. Девушка вернула красный чемодан на полик самолёта, привстала на носочки…. Что-то поправила внутри полок для ручной клади, сдвинула…. Красный чемодан легко скользнул внутрь. Бортпроводница приняла у растрёпанной женщины красный же пуховик, аккуратно положила его рядом с чемоданом. Удивлённая пассажирка начала приводить себя в порядок….

«Принято считать, что задние ряды кресел в самолёте – самые безопасные», размышлял я, краем глаза через иллюминатор наблюдая за неспешной деятельностью техников возле самолёта. – «Значит, в случае чего, моё место – одно из самых безопасных. Хоть в чём-то повезло»! – Я снова попытался улыбнулся, но получалось плохо. На плечи давила усталость, во рту ощущалась сильная горечь.

«Это – не горечь, это – послевкусие после Съезда»! – возразил мне мой внутренний голос. Пришлось согласиться.

Крепкого толстяка, пробивающегося сквозь поредевшие ряды пассажиров я заметил издалека. «Неужели этот боров – тоже на последний ряд»? – думал я, с нарастающей тревогой наблюдая за тем, как толстяк, вооруженный большой сумкой, продавливает себе дорогу в тесном проходе авиалайнера – словно ледокол «Сибирь» в многолетних паковых льдах Ледовитого океана.

Толстяк наконец, добрался до последнего ряда, порыскал глазами по шильдикам номеров кресел; легко забросил наверх свою сумку, после чего уверенно плюхнулся на среднее кресло, ощутимо придавив меня к борту.

Мой организм отреагировал на уменьшение жизненного пространства вполне адекватно – во рту стало не просто горько, а невыносимо… Я обратил свой взор на проходившую мимо бортпроводницу, та заметила мой взгляд.

– Водички! Если можно, конечно!

Девушка кивнула головой, исчезла за шторкой.

Вынырнула обратно. В её руке материализовался белый стаканчик; протянула его мне. Я с благодарностью принял воду…

Прохладная влага медленно покатилась вниз, убирая с языка горечь желчи, поднявшейся вверх…

Но была и другая горечь, которую вода убрать не смогла… Досада послевкусия после внеочередного Съезда Союза писателей России, куда меня заслало наше региональное отделение. Заслало – поскольку других желающих ехать в город-герой Москву, за свой счёт в региональном отделении не нашлось.

Накануне Председатель правления СПР Николай Иванов публично заявил, что дорогу и проживание делегатам оплатят, но как водится – в очередной раз обманул. Местное министерство культуры категорически отказывалось выделять любое количество рубликов непонятно кому, непонятно на какие цели (непонятному для Министерства, конечно) и потому круг возможных кандидатов сузился до одного – того, кто согласится поехать на Съезд в Москву исключительно за свой собственный счёт.

Накануне последнего перед Съездом правления, на котором определялось, кто будет представлять Новосибирскую писательскую организацию, у меня состоялся непростой разговор с супругой. Я рассказал ей ситуацию с делегатами, объяснил, что скорее всего, если я не соглашусь ехать за свои, как и с прошлый раз, в 2023 году, от Новосибирска делегата не будет.

– Ты же знаешь, свободных денег у нас нет. Живем от зарплаты до пенсии. На какие средства ты собираешься ехать в Москву? – Супруга не любила «обходных путей», всегда говорила так, как думала.

– Мы копили на летние колёса Артуру… На самолёт и проживание в хостеле хватит.

– А как же летние колёса для любимого внука? – сощурила глаза благоверная. – Сам он не купит. Он – студент. Его жена – в декретном. Думаешь, он будет ездить «на шипах» всё лето?

– Колёса менять только в конце апреля. Будет еще две пенсии…. Накопим…

– Поступай как знаешь…. А что, в вашем отделении – столько людей, и не нашлось ни одного желающего поехать на Съезд?

– Ну почему же…. Желающие – есть. Нет желающих есть за свои… Но кому-то надо поехать.

– Тогда поезжай. Надо – так надо!

«Выборы» делегата завершились ожидаемо: другого желающего ехать в столицу за свои кровные не нашлось.

Впрочем, непосредственно перед голосованием Поэтесса – молодая женщина с яркими волосами, словно поцелованная Солнцем, тихонько уточнила, сколько денег нужно для того, чтобы оплатить проезд и проживание. Я так же тихо ответил ей. «Поцелованная Солнцем» заметно сникла и больше вопросов не задавала.

Я вспомнил, что меня тогда начало просто корёжить изнутри от разноплановых чувств. Вспомнилось письмо Николая Иванова на официальном бланке Союза писателей России от 07 февраля 2025 года за № 1/032, адресованное главам субъектов Российской федерации. Вот что было написано в нём:

«27 февраля 2025 года в Москве состоится XVII Внеочередной съезд Союза писателей России, ставящий своей целью консолидацию литературного общества по сохранению традиционных духовно-нравственных ценностей и обеспечению единства профессиональных писателей на территории Российской Федерации. Прошу рассмотреть возможность направить для участия в съезде делегатов, избранных региональной организацией Союза писателей России».

Ниже стояла витиеватая подпись Николая Иванова…

В Правительстве Новосибирской области не нашлось ответственных работников, готовых поддержать призыв на консолидацию главного литературного начальника страны. А ведь как Иванов «надувал щёки» от важности, как «надувал», когда публично рассказывал о том, что деньги делегатам «на местах» найдут.

Снова обманул.

Если бы в новосибирском регионе нашлись тогда совсем небольшие средства, делегатом на Съезд поехала бы Поэтесса. Однако – не нашлось ни рубля. Увы. Представлять Новосибирск на главном писательском форуме страны поехал физрук и фантаст, на свои скромные доходы.

Произошло это так.

Председатель Правления Анатолий Борисович Шалин доложил текущую остановку: желающих ехать на Съезд за свой счёт не имеется и потому остаётся единственный кандидат. – Он выразительно посмотрел на меня.

– Надо, так – надо! – выдохнул я. – Поеду!

Председатель и два престарелых члена Правления – Дед и Пенсионер, с видимым облегчением на лице проголосовали «за» моё избрание и на этом правление завершилось. Остальные голоса Шалин собрал путем «дистанционного голосования» – обзвоном членов Правления.

Возразивших не было.

– На трибуну тебя не пустят, даже и не надейся! – напутствовал меня перед поездкой А.Б. Шалин. – Помнишь, как всё было два года назад?

Я кивнул.

– Вот и нынче произойдёт примерно то же самое! Но ты всё равно поезжай, посмотри…. Расскажешь нам всё потом, как прошло. Для тебя это всё пока ещё интересно… Я уже раз шесть или семь был на Съездах. Всегда одно и то же. Единственная разница – раньше хотя бы дорогу оплачивали, теперь делегаты едут за свой счёт!

Лайнер едва заметно дёрнулся, начал движение. Пассажиры «привели спинки кресел в вертикально положение», продемонстрировали бортпроводницам затянутые на животах ремни. Самолёт медленно колесил по рулёжным дорожкам аэропорта, а я продолжал упрямо двигаться в кресле самолёта, пытаясь найти положение тела, при котором есть хотя бы минимальная свобода движения. Но толстяк справа сидел в своём кресле, словно патрон в патроннике, не оставляя соседям справа и слева ни миллиметра доступного пространства.

«Словно новый Устав, утверждённый на Съезде»! – мелькнула у меня мысль. Мелькнула и пропала – лайнер выруливал на взлётную.

Зашумели, засвистели двигатели, набирая обороты, притихли пассажиры: взлёт самолёта с полными баками – самый ответственный момент в авиации. Некоторые сжали кулачки, кое-кто тихо молился; толстяк справа от меня едва заметно побледнел.

Внезапно турбины перестали набирать обороты, моторы засвистели тише.

– Уважаемы пассажиры! – Раздался в салоне неприятный мужской голос. – К вам обращается командир корабля. Мы возвращаемся к месту стоянки. Необходимо произвести обработку крыльев и корпуса для защиты от обледенения. Процедура займёт около сорока минут. Экипаж приносит вам свои извинения за причиненные неудобства. Покидать самолёт не требуется. После завершения обработки продолжим на полёт!

Вздох разочарования пронёсся по салону лайнера.

Самолёт медленно покатился обратно к зданию….

«М-да! – подумалось мне. – Такой день, как сегодняшний, не мог закончиться слишком просто. Считаю, что лишний час в этом кресле – это дополнительное наказание для меня лично».

Я вновь почувствовал горечь во рту, повернул голову, ловя взглядом бортпроводницу.

– Воды! – едва слышно произнёс я, заметив её заинтересованный взгляд. Девушка ничего не ответила, скрылась за шторкой хвостового отсека. Не прошло и минуты, как она показалась снова, на сей раз уже с напарницей. Девушки двигали между рядов узкий металлический шкаф, ловко разливая жидкости в стаканчики: пассажиров за время вынужденной паузы решили напоить.

Отказавшихся не было.

Я смял опустевший бумажный стаканчик, спрятал рядом с первым, в сетку впереди стоящего кресла.

Задумался.

«На самом деле – не всё так плохо. – размышлял я. – Если посмотреть на сложившуюся ситуацию объективно, то нужно признать: мне крупно повезло хотя бы потому, что мне просто дозволили находиться в зале Дома Пашкова, где проходил внеочередной Съезд писателей. С учётом дискуссии, развернувшейся в средствах массовой информации перед Съездом и моих публичных высказываний, «неблагонадёжного» делегата, каковым я, собственно, и являлся, могли под благовидным предлогом тормознуть где-нибудь на подступах. Наверное, с точки зрения Николая Иванова, было за что. Например, из-за моей статьи «Ивановщина», размещенной на сайте «Литературная Россия» за шесть дней до начала конференции»:

«Чего я жду от внеочередного Съезда?

Хорошего – ничего. По уже написанному кем-то «сценарию» на весь Съезд отводится 2-3 часа, не более. Про повестку дня рядовым делегатам (из провинции) неизвестно ничего. «Нерядовые» же не торопятся делиться инсайдерской информацией.

Но слухи – ходят. И про Иванова. И про Мединского. И про довольно большие государственные деньги, которые якобы могут выделить писательскому сообществу. Полагаю, что слухи те – не беспочвенны.

Но чем больше слухов и намёков, тем больше вопросов, на которые нет (пока) ответов.

Тогда почему я всё-таки еду на Съезд, хотя всего два года назад зарекался – больше – никогда? А хочу сравнить. Сравнить и понять – что меняется.

Например, увижу ли я снова портретную галерею «выдающихся литераторов современности» и упитанные бессовестные лица главных литначальников, позирующих на фоне собственных же портретов, написанных художником в полный рост.

Хочу ещё раз посмотреть в глаза Николая Иванова; всмотреться, чтобы понять – как этот плешивый дедушка благообразной наружности пару лет назад смог обаять и настроить «за себя» всех делегатов Съезда – ведь в предательско-медовые сети его харизмы попал и я, и председатель Правления новосибирской писательской организации. Да, прозрение пришло довольно скоро, но сделанного – не вернёшь.

Или – вернёшь, ибо тогда зачем этот внеочередной Съезд, если не для того, чтобы «сковырнуть» бывшего налогового полковника?

Н.Ф. Иванова с поста руководителя писательского сообщества необходимо убирать, и как можно скорее – всего за два года Николай Иванов развёл такую «ивановщину», что только руками можно развести.

Правление, секретари, генеральный директор – всех этих людей связывает с Председателем Правления СПР не только любовь к литературе. Все они, по сути – «люди Иванова», те, кто безропотно следуют за своим вожаком, одобряют любые инициативы своего «патрона». Сегодня Николай Иванов по звонку, по щелчку пальцев способен собрать на Съезд не менее шестидесяти пяти своих близких сподвижников и сторонников, и по факту – именно он, Иванов, определяет, каким быть Съезду, какую повестку на нём рассмотрят и какими будут результаты голосования.

Новым (или старым) председателем выберут того, на кого укажет короткий и толстый, словно сарделька, палец Николая Иванова. Хотите Мединского? Будет вам Мединский! Хотите чёрта с рогами? Будет вам и чёрт…. На всё воля божия Иванова, ибо сегодня для СПР Николай Иванов – «и Бог, и Царь, и Генеральный секретарь».

Тогда почему я участвую в таком Съезде? Съезде, где всё предопределено, итоговые решения вынесены и напечатаны, осталось лишь поставить число голосов «за».

А потому что против любой нечисти необходимо бороться. Сама она не сгинет, не мечтайте. Да, нас, не согласных с политикой Иванова, на Съезде – немного, но разве это повод отступать от своих убеждений? Как говорят в «войсках Дяди Васи»: сбили с ног – лёжа наступай!

А ещё – мне есть, что сообщить сообществу литераторов.

Например, то, что мы, многочисленные писатели из многочисленных союзов писателей по всей России, по сути, давно мертвы. Не как люди, конечно (люди – живы!), а как сообщество литераторов. Нет того стержня, который скреплял бы воедино многочисленные и разрозненные «осколки». Да, прежде он – был, и возрастные литераторы с благоговением вспоминают «золотые» советские времена, когда и почёт был, и уважение. И гонорары были не чета сегодняшним, да и тиражи – сегодня о таких и не мечтают!

Однако любимая нами всеми Родина умерла тридцать четыре года назад, а нам надо прекращать ностальгировать и как-то жить дальше.

Вопрос – как жить?

Николай Иванов, кажется, предлагает «панацею» – всем снова объединиться в один очень-очень большой Союз литераторов России (под его мудрым руководством, разумеется), которому государство выделит некую крупную сумму денег (но это неточно), которой он, Иванов, и будет распоряжаться. Исключительно во благо всем писателям, разумеется.

А я думаю, что время очень-очень больших писательских сообществ ушло. Ушло навсегда.

России сегодня, чтобы сохранить великую русскую литературу, нужно не распылять силы, пытаясь сохранить «обойму» из полутора десятков тысяч прозаиков и поэтов, а сосредоточить все усилия в одном месте, если угодно, создать литературный аналог «наконечника копья»; сконцентрировать силы (литературные) и средства (государственные) в один небольшой, но очень мощный литературный «кулак», по типу сборных команд России по некоторым видам спорта, например. Чтобы была острая конкуренция, ротация тех, кто «устал» или «исписался», чтобы «старых» литераторов постоянно «поджимали» «молодые и голодные» до литературной работы авторы.

Я говорю о необходимости создании государственного Агентства по литературе (название может быть иным), которое соберёт под своё крыло лучших из лучших, создаст им условия, обеспечит достаточным финансированием. Достаточным для того, чтобы «золотая сотня» (или – пять сотен) литераторов в рамках государственного заказа имела возможность создавать очень нужные стране произведения, например, в детской литературе. Книги, которые затем внесут в школьную программу, а детям будет интересно их читать – как в бумаге, так и на привычном им планшете или смартфоне. России нужен новый Гайдар, и – не один. Нужен новый Шолохов, новый Бондарев, новый Чехов, наконец. России нужна целая плеяда талантливых литераторов, создающая произведения, после прочтения которых хочется жить и «сдвигать» горы.

Без поддержки государства сама «плеяда» не вырастет. Задавят «сорняки».

А Съезд… Пусть всё пройдёт, как замыслил Николай Иванов. Пусть… Но хотя бы один делегатский голос всегда будет «против» Иванова. Возможно, пройдёт немало времени и кто-нибудь, вспоминая семнадцатый, внеочередной, скажет – «…но был один, который не стрелял».

Обмен мнениями под статьёй получился довольно горячим…

…Проверки начались задолго до входа в большое белое здание старинной постройки – высокое и помпезное, словно его строил купчишка, внезапно дорвавшийся до лёгких денег – ни тебе вкуса, ни прагматизма: некультяпистая белая коробка рядом с Кремлём. На мой неискушенный взгляд – стрёмная какая-то. Я шагнул к группе омоновцев, перегородивших единственную кованную калитку, встроенную в такие же кованные ворота, протянул паспорт.

Сердце предательски ёкнуло. Если Николай Иванов дал команду «держать и не пущать», то сейчас – самое время. Страж порядка быстро нашел меня в списках, вернул паспорт:

– Проходите!

Я спрятал документ поглубже, шагнул через кованное железо.

В холле на меня никто не обратил внимания – «смутьяна» в лицо не знал никто. Я неспешно снял в гардеробе верхнюю одежду, неторопливо поднялся в зал Съезда. Краешком глаза, справа от лестницы и входа в помещение заметил Елизавету Хапланову –поэтессу из Донбасса и одновременно – бессменную помощницу Председателя Правления. Женщина в белом платье работала, не поднимая головы – суетливо обменивала протоколы на мандаты. Возле поэтессы собралась даже небольшая группка делегатов. Я решил воспользоваться паузой и аккуратно прогулялся между рядов, плотно заставленных стульями. Пока делегаты фотографировались на фоне главного баннера и подле портретов «великих писателей современности», заполонивших весь левый фланг помещения, я «смешался с толпой», чтобы заняться её изучением.

Новых лиц в числе «великих писателей» я не заметил. Распутин, Ивановы, какой-то старик в красной рубашке, лысый мужчина среднего возраста, Проханов… Знакомыми лицами показались только четверо – Распутин, Проханов и два Ивановых – поэт и налоговый полковник. Остальных я идентифицировать не смог.

«Отстаю от жизни»! – подумал я, разворачиваясь к столику регистрации.

Елизавета – крупная, дородная женщина в довольно неуместном блестящем белом платье (словно свидетельница на деревенской свадьбе – мелькнула мысль), наконец, избавилась от наплыва делегатов и теперь сидела одна, пристально вглядываясь в лица. Шагнул к её столику, протянул паспорт.

Лицо Хаплановой вздрогнуло, по лицу пробежала гримаса – словно кто-то невидимый внезапно положил ей в рот крупную дольку лимона и одновременно кольнул булавкой пониже спины.

– Протокол! – Потребовала она. Я открыл сумку, достал протокол, вынул его из мультифоры, бережно передал Елизавете. Уроженка Донбасса долго и брезгливо вертела его в своих руках, тщательно изучала документ со всех сторон, проверила даже печать, посмотрев протокол «на свет».

Я стоял, улыбался и молчал, придав лицу максимально простецкое выражение. Понимал, что данную секунду решается моя судьба как делегата. То, что мои документы – в полном порядке, для «группы Иванова» большого значения не имело. ЭТИ могли не допустить меня на Съезд даже без объяснения причин.

– Позовите Николая Федоровича! – громко обратилась Хапланова к кому-то за моей спиной. – Скажите, что подошел Баталов!

Председатель Правления возник сбоку почти сразу – очевидно, находился где-то неподалёку. Он быстро глянул на Елизавету, протянул мне руку. Мы поздоровались. Рука у Николая Федоровича была тёплая и сильная, как и положено отставному военному.

По лицу Елизаветы пробежала тень – ей очень не понравилось подчёркнуто доброжелательное отношение Н.Ф. Иванова ко мне. Но она промолчала. Николай Федорович заметил её недовольство, шагнул к столику, о чем-то коротко сказал ей на ухо. Елизавета кивнула, принялась искать мой мандат…

Нашла, не скрывая неприязни, дрогнувшей рукой передала его мне:

– Устроили в прессе… – Прошипела она, стремясь взглядом прожечь в моей чёрной толстовке огроменную дыру

– Зато какой интерес! – Не стал спорить я, забирая мандат. Заметил, что Н.Ф.Иванов – рядом, подошел к нему. Мы немного поговорили. Я поблагодарил его за его книгу «Пока играет флейточка», рассказал про сына знакомой парикмахерши Ольги – такого же «мобика», как и герой его книги. Паренёк за два года войны получил три Ордена Мужества и сегодня тоже должен был прилететь в Москву, чтобы получить уже Героя России. Видно было – эта тема Председателю Правления не очень интересна. Понимая, что время нашего общения – очень ограниченно, задал ему вопрос – как попасть в число писателей, выступающих на Съезде. Председатель посмотрел на меня, словно увидел впервые, по его взгляду стало понятно – никак. Я вынул приготовленный листок с текстом выступления, передал его Председателю Правления. Иванов поморщился, но взял. «Тогда хотя бы присоедините к материалам Съезда! – попросил я. Николай Федорович спрятал листочек во внутренний карман. Пользуясь возникшей паузой, поинтересовался: как попасть в число писателей, выезжающих в зону СВО. Ответ был:

– Вам – никак! Контракта у в Вас с Министерством обороны нет и в случае Вашей гибели пять миллионов Вашим родственникам никто не заплатит.

Н.Иванов вновь куда-то заспешил, но внезапно остановился.

– Садитесь не дальше четвертого ряда! – произнёс он. – Чтобы легче было считать голоса! – он рукой показал мне, куда именно мне нужно занять место. Я прошел в указанном направлении, нашел свободный стул точно по центру четвёртого ряда, занял его. Усмехнулся – как символично, и здесь – четвёртый ряд. Оглянулся назад, в сторону входа. Е. Хаплановой у столика уже не было. Я облегчённо выдохнул.

«Баба – она сердцем чует»! – вспомнилась мудрость, изречённая Горбатым – героем Армена Джигарханяна. Хапланова наверняка интуитивно почувствовала, что от меня можно ожидать «подвоха» – действия, не прописанного в сценарии Съезда. Почувствовала и словно львица, защищающая свой прайд, готова была броситься «схватку» с врагом, то есть со мной.

Но – обошлось. Прежде всего – благодаря вмешательству Н. Ф. Иванова.

Я присел на выбранное место, прислонился спиной к жесткой гнутой спинке стула, прикрыл глаза, вспоминая…

В нашу первую встречу Председатель Правления Союза писателей России мне очень понравился. Невысокого роста, широкий в плечах. Нос – «картошкой» на «рязанском» лице простого крестьянина… Глаза – с хитринкой.

«Наш человек»! – Подумалось мне, когда я впервые увидел Николая Федоровича. – Настоящий! Определённо наш. Простой русский мужик. И писатель неплохой. Не выдающийся, но, может, это даже и к лучшему. Чёрт их гениев разберёт – что у них в башке. А Николай Федорович – простой русский мужик. Нам с ним – по пути».

Разговаривали мы тогда долго. Мы – члены правления новосибирской писательской организации и наш гость – руководитель всероссийской.

…Говорили долго и обо всём. Но больше всего – о войне и о роли писателя на войне.

Встреча получилась задушевной.

После завершения мы с Шалиным уже вдвоём проводили Иванова до гостиницы и «с чувством глубокого удовлетворения» отправились обратно, в региональное отделение.

Через шесть месяцев я впервые вызвался стать делегатом Съезда – очередного, шестнадцатого. Понятно, что – за свой счёт, но хотелось ещё раз увидеть Николая Федоровича, послушать, о чем он говорит. И – принять участие в его переизбрании. По нормам представительства, согласно действующего Устава, от новосибирской региональной организации – два делегата. Вторым делегатом стал сам А.Б.Шалин – желающих тратить собственные деньги на Съезд не нашлось и тогда.

Я полетел на самолёте, Анатолийй Борисович поехал на поезде.

Встретились уже на Съезде.

Тогда, в первый раз, всё было в диковинку. Особенно мне – «дремучему» провинциалу, удостоенному «огромной чести».

Некоторые вещи мне, новичку, неприятно бросились в глаза буквально с первых секунд.

Попы. В длинных черных платьях, молодые и старые, высокие и низкие, увешанные крестами и чем-то ещё – они фланировали по вестибюлю второго этажа, явно наслаждаясь происходящим. Мне, выросшему в СССР и соответственно воспитанному, навсегда запомнились известные слова Владимира Ильича, что «Религия есть опиум народа и это изречение Маркса есть краеугольный камень всего миросозерцания марксизма в вопросе о религии».

На седьмом десятке лет поздно менять убеждения, да и не нужно, особенно если они помогают жить и выживать. «Думающий атеист, – утверждал Ганс Христиан Андерсон, – живущий по совести, сам не понимает, насколько он близок к Богу, потому что творит добро, не ожидая награды, в отличие от верующих лицемеров».

«М-да, но со своим-то уставом в чужой монастырь не ходят, а здесь – точно чужой монастырь», – мыслил я, по длинной дуге обходя словоохотливых священнослужителей, сбившихся в группку. – «Мне трудно, даже невозможно представить попов в рясах на Съезде Союза писателей СССР. А сейчас – пожалуйста. Времена изменились. Интересно, это чья-то личная инициатива или такова политика сообщества литераторов?

Вот недавно прошел очередной Съезд Союза адвокатов России, и на фотографиях Съезда я не заметил ни одного человека в рясе. Значит ли это что адвокаты умнее писателей»?

Глава 2

Впоследствии, движимый любопытством, я нашел фотоотчёты со Съездов театральных деятелей, заслуженных врачей России, геологов, художников…. Людей в рясах не увидел ни в одном.

Второе «открытие» – возраст делегатов. Да, «в теории» я знал, что средний возраст «среднего» члена СПР – сильно за шестьдесят, но вот убедиться в этом лично….

Больше половины членов СПР это поэты и поэтессы – дедушки и бабушки – намного старше 60 лет. Делегаты, занявшие первые ряды повергли меня тогда в лёгкое уныние. Возраст – сильно за 70. Да, интеллект у большинства делегатов, безусловно, присутствовал, но вот их способность создавать новые высокохудожественные произведения вызывала очень сильные сомнения.

Третье, что повергло меня, провинциала, в настоящий шок – это длинный ряд «ростовых» портретов, написанным с большим мастерством.

«Великие литераторы современности» – негромко, но с придыханием произнёс кто-то за моей спиной. А венчал галерею «великих» – Николай Федорович Иванов, собственной персоной….

Я честно попытался вспомнить, позировал ли кто-то из великих советских писателей на фоне собственных портретов; не смог. Впрочем, отторжения «галерея великих» тоже не вызвала.

«Москва же, – размышлял я, направляясь в зал заседаний, – Столица…. Этим всё сказано. У нас, в провинции, так не принято – выставлять себя на показ, превозносить собственные достижения, но у столицы – собственная атмосфера, собственные правила, собственное понимание скромности и простоты. Выставили портреты – значит, кому-то это нужно. Как говорили в 90-е знакомые бандюганы – «хороший понт дороже денег». Наверное, так и есть. А знакомых лиц почти нет. Но и это тоже ни о чём не говорит – мало ли новых классиков появилось за послеперестроечное время? Надо как-нибудь будет узнать, кто эти все люди…. Всё-таки – новая генерация русских классиков».

Тот, прошлый Съезд начался предсказуемо. Гимн, многочисленные поздравления, отчеты мандатной комиссии, дружное голосование за то, чтобы считать Съезд открытым, ещё более многочисленные выступления приглашенных и делегатов, восхваляющих сообщество литераторов и «лично дорогого Леонида Ильича»; прошу прощения – «уважаемого Николая Федоровича».

С приветственными словами к участникам съезда обратились: президент Российского книжного союза С. В. Степашин, начальник департамента Управления Президента РФ по общественным проектам Н. В. Синцов, председатель Общественного Совета по развитию гражданского общества и правам человека при Президенте РФ В. А. Фадеев, председатель Союза журналистов России В. Г. Соловьев. Делегаты аплодисментами встретили выступления писателей Александра Проханова, Станислава Куняева, других гостей…

Прошёл один час, другой, покатился третий….

Поток выступающих-восхваляющих не ослабевал, даже усилился. О проблемах говорили мало и неохотно, всё чётче проступала единственная цель Съезда, ради которой со всей России собрали сто пятьдесят пять представителей региональных организаций (за их счет, разумеется) – безальтернативные выборы Председателя Правления. Однако непосредственно к голосованию переходить не спешили – требовалось «отыграть» весь Ритуал, полностью.

Но чувствовалось – к исходу третьего часа нескончаемого славословия Съезд подошел к своему экватору и все уже жаждут главного действия Съезда – выбора-перевыбора нового-старого Председателя Правления – в том, что кандидат будет только один и что это будет Николай Федорович Иванов, давно не сомневался уже никто.

Объявили перерыв – организаторы посчитали, что голосование на голодный желудок – не самая лучшая форма голосования.

Президиум поднялся наверх, в вестибюль.

Поднялся и разошелся – каждый к своему портрету. Усатый и бородатый мужик сурового вида (я уже знал, что это – генеральный директор Союза писателей России В.Дворцов) пошел к своему портрету, дождался, когда его окружит толпа гостей, преимущественно женского пола, приветливо улыбнулся вспышкам мобильных телефонов. Невзрачный дедок, с обширной лысиной и скудной бороденкой направился к «портрету с красной рубахой»; Н.Ф.Иванов замер возле своего.

Его немедленно окружили делегаты и делегатки, зашелестели виртуальные затворы айфонов и смартфонов.

И я неожиданно заметил, как преобразился Николай Федорович. Не внешне; внутренне.

Куда-то исчез простой русский мужик и писатель Николай Иванов, своей харизмой обаявший меня несколько месяцев назад, вместо него возник другой человек. Той же внешности, но – совершенно другой.

Этому, другому, откровенно нравилось внимание. Его простое, русское, «рязанское» (нос картошкой) лицо преобразилось; теперь Николай Федорович с удовольствием транслировал иной образ – образ мудрого руководителя, заботливого «отца родного» и всё это – на фоне его же портрета. Сияющая физиономия главначписа светилась от волны обожания, накатившей на него….

Николаю Федоровичу очень нравилось быть в центре внимания; он откровенно купался в собственной славе.

Я уже встречал людей, подобных ему….

«Оказывается, Николай Федорович очень любит власть»! – думал я, направляясь в кафе. – «Его, кажется, просто «распирает» от понимания того, какое «кресло» он занимает. Это не есть «гуд», но кто из нас без греха»! – размышлял я, семеня по крутым ступенькам. – «Хорошему человеку простительны многие недостатки».

Это был первый «звоночек», но я тогда этого ещё не понимал.

Закончилась лестница в подвал….

Кафе оказалось переполненным. Длинная-предлинная очередь из уставших и голодных стариков, со значками членов СПР, побудила меня вернуться в холл первого этажа и пойти в ресторан…

После перерыва Съезд покатился по намеченному сценарию.

Н. Иванов, презрев ложную скромность, взял на себя процедурную часть перевыборов самого себя на должность Председателя Правления. Говорил о себе в третьем лице, ставил вопросы на голосование и сам же оглашал результаты оных.

Никто не возражал.

Накануне волеизъявления Николай Федорович выступил с программной речью.

«Жить по Уставу»! – доносился из президиума его уверенный и твёрдый голос. – «Союз писателей Росси – это не казарма, где писатели обязаны ходить строем».

Мне его выступление понравилось, не смотря на неприкрытую пафосность.

– Жить по Уставу! – эта мысль полностью совпадала и с моими мироощущениями. По Уставу, по Закону, по Конституции…. А также – в соответствии с федеральным государственным образовательным стандартом. «Опция» «жить по Уставу», жить по закону, у меня, как у педагога, установлена в «базовых настройках», что называется, «по умолчанию» – в школе иначе просто нельзя; учитель по-другому просто не имеет права жить и трудиться.

За Иванова проголосовали единогласно. Вместе со всеми поднялась и моя рука – искренне, без малейшего принуждения.

В тот момент я был уверен – Николай Федорович Иванов – именно тот человек, который необходим Союзу писателей России в один из самых сложных периодов его истории.

Неприятно «царапнула» фраза новоизбранного Председателя Правления, что у России только три союзника – Армия, флот и Союз писателей России, с большим эмоциональным надрывом выброшенная Николаем Федоровичем, но я понимал, что он в этот момент испытывает сильные эмоции и не стал «судить строго» своего литературного руководителя.

Я бросил взгляд на главу Союза журналистов России, присутствующего на Съезде, понимая, что Николай Иванов только что, по сути, перевёл в число врагов России все остальные творческие (и не творческие – тоже) союзы, задумался.

«Ведь если союзники России – Армия, флот и СПР, то остальные, получается, не союзники, а враги?

Союз журналистов – враг? Союз адвокатов – тоже враг? А Союз геологов? Союз театральных деятелей? Союз архитекторов? Или Союз заслуженных врачей России? Они, что, теперь тоже враги России? Ну нет, это вряд ли. Но тогда, может быть, – Союз переводчиков? В нём-то точно враги должны быть. Или Союз художников – те ещё вольнодумцы….

А как быть с Союзом кинематографистов? Только очень больной разумом или недалёкий человек может записать общественную организацию, возглавляемую Никитой Михалковым, во враги». – Думал я, наблюдая за главначжуром, никак не отреагировавшим на спорный пассаж Иванова.

Это был «звоночек» номер два, но я этого тоже еще не понимал.

После голосования Николай Иванов вновь взошел на трибуну.

Искренне поблагодарил делегатов за доверие, пожелал удачного пути домой… А потом, совершенно неожиданно, без перехода, без каких-либо внешних причин… сорвался в истерику.

В присутствии полутора сотен делегатов и примерно такого же количество гостей с яростью набросился на человека, отсутствующего на Съезде, осыпал его обвинениями, грозил карами.

Успокоился он не скоро….

Меня поразило преображение Николая Федоровича. На моих глазах «добрый дедушка мороз», сбросив с себя личину «отца родного», в одно мгновение превратился в злобного «бульдога», яростного «бармалея», а по сути – показал своё истинное лицо, до этого мгновения тщательное скрываемое под несколькими «масками».

Это был «звонок» номер три, и я этого сигнала уже не пропустил.

Через неделю после возвращения с XVI Съезда понял: если я хочу, чтобы меня перестал грызть «червь сомнения», мне необходимо понять, кем или чем была вызвана столько неожиданная «реакция» переизбранного Председателя Правления.

Навёл справки о человеке из Екатеринбурга, в чей адрес плевался слюной со сцены Николай Иванов (плевался – в буквальном смысле). Выяснилось, что Александр Кердан – писатель, полковник, причем настоящий, не налоговый, очень и очень уважаемый в литературном сообществе человек.

Создатель ассоциации писателей Урала и Сибири.

Нашел в Сети вопрос А.Кердана – Н.Иванову, и ответ на него:

«Дорогой Николай, здравствуй! Рад публично выразить тебе дружеские чувства и восхищение твоим творчеством и твоей боевой офицерской судьбой.

Теперь вопросы:

1. Какими тебе видятся шаги Правления нашего Союза по прорыву гласно-негласной блокады русских писателей в современных СМИ, в различных зарубежных книжных ярмарках, в комиссии по Госпремиям и т.д.?

2. Как продвигаются съемки художественного фильма по твоей «Наружке»?

Успехов во всем!

Александр Кердан (Екатеринбург)

Александр Борисович, приветствую тебя и друзей в Екатеринбурге.

По поводу первого вопроса – будем реалистами, никто не допустит русского писателя в либеральные СМИ. А в некоторые и нам самим идти не нужно, чтобы не мараться. Мы же не ходим на вечеринки «голубых». Мне представляется, что быстрее сможем доказать необходимость и значимость для России нашего участия в зарубежных книжных ярмарках. Можно в этой связи оглянуться на наш Союз хотя бы двухлетней давности – вообще ведь ничего не было. Ни строчки, ни кадра, ни информационной ленты. Но вот недавно Олег Бавыкин организовал прекрасную поездку наших поэтов во Вьетнам. На Книжной выставке на ВДНХ буквально несколько дней назад прошла блистательная конференция по Валентину Распутину. Борис Орлов в Питере «застолбил» несколько мероприятий в рамках Санкт-Петербургской выставки в апреле. Порадуемся за Владимира Крупина, ставшего обладателем Первой Патриаршей премии, за Владимира Личутина, получившего Государственную премию за прошлый год. Процесс сдвигается, и подчас невидимые, не афишируемые переговоры, переписки, встречи по данным вопросам продолжаются. Сам знаешь, если бы опустили руки – многие чиновники с удовольствием вообще бы перестали обращать на нас внимание. А здесь и тебе спасибо с твоими соратниками – сумели же подготовить почву и учредить литературную премию Уральского федерального округа! А премию Мамина-Сибиряка, ставшей одной из значимых в России! А издание газеты «Большая Медведица». А журнал «Чаша круговая»? А ежегодные совещания молодых писателей региона? И это только у вас. Так что Союз писателей сумел сохраниться и благодаря тому, что в регионах не замерла жизнь, что региональные организации не опустили свои знамена. Воистину воевода силен своей ратью!

Второй вопрос – он вроде личный, но для общего понимания скажу: никто нас в кинематографе, а также в театральном мире, особо не ждет. Там своя каста, ставшая локоть к локтю вокруг театров и телеканалов, киностудий. Я случайно прошел сито, вроде уже заказали 12 серий, вроде написал, обсудили, дали режиссера… И тут началось – появляется второй режиссер, седьмой соавтор, третий оператор и проч. В итоге бюджет фильма удваивается (в лучшем случае). И мне говорят: извините, но мы договаривались на иные суммы. Это первая позиция. И вторая – мы слабо владеем приемами драматургии. А там такая специфика! Спасибо Н.И. Мирошниченко, главному редактору «Современной драматургии» – он мне столько дал советов…»

Прекрасный, можно сказать – эталонный диалог двух крупных литературных деятелей, конструктивные отношения. Какого же размера «чёрная кошка» должна был пробежать между двумя полковниками, что один из них устроил настоящую истерику, только вспомнив о другом? Притом – на самом важном писательском форуме пятилетия.

Размышляя над странностями поведения Председателя Правления, набрал в поисковике фамилию главначписа, добавил слово «скандалы» ….

Мгновенно «вывалилось» несколько ссылок.

«Николай Иванов позорит президентский совет». «Главный литературный начальник страны Николай Иванов чуть ли не еженедельно вляпывается в громкие скандалы». «Провинция устала от хамства и клеветы Н.Ф. Иванова». «Иванов Николай Федорович решил упрочить свою власть, жестко подчинить провинциальные отделения Союза Москве». «Николай Иванов, писатель, драматург, военный журналист рассказал Наталье Тепляковой о том, как попал в плен к боевикам, находился четыре месяцы в сырой яме и не потерял желание жить…»

«Плен? Очень интересно»! – размышлял я. – «В первую чеченскую в плен к чеченцам попадало немало русских солдат и офицеров, были даже с «большими звездами». Но полковник – писатель? Как же его так угораздило-то? Надо срочно почитать»!

Повесть «Вход в плен бесплатный или расстрелять в ноябре» искать долго не пришлось…

Я открыл первую страничку, глаза привычно покатились по строчкам, складываясь в абзацы и страницы…. Читать было непросто. Литературный стиль у Николая Федоровича – своеобразный, я бы сказал – военный. «Картонные» герои, «рубленные» фразы, словарный запас – не хуже, чем у полкового политрука, но читать – можно, если понимаешь, что это – «секретарская проза» – особый вид литературы.

«Постарался» главный герой повести Николая Иванова на славу. Поехал «в командировку» в мятежную республику, в которой в каждой семье – по нескольку автоматов Калашникова – новеньких, только что с армейского склада. Ну, допустим, не знал. Или – не понимал. Или – не хотел понимать.

Не изучил особенностей горной республики (за сотни лет написаны тонны публикаций, в том числе и коллегами по перу), не изучил оперативную обстановку. Не заострил внимания на менталитете чеченцев. Не поинтересовался – а чем живут-то чеченские семьи в лихие 90-е, где и как добывают себе на хлеб – в горах пшеница-то не растёт. Но ведь что-то кушают… Что-то покупают. Где деньги-то берут на приобретения?

Сделал вид, что ни разу не слышал о похищениях с целью выкупа.

«Ну, хорошо, – думал я, – не знал, не понимал, не заострил. Да, это – глупость. Но глупость – это не смертельно.

Но поехать в машине по территории, где каждый первый спит и видит, что он захватывает в заложники русского, с целью «добычи денег на пропитание» себе и своей семье – это уже не глупость. Это – верх идиотизма»!

Дальше читать расхотелось. Полковник налоговой полиции (главный герой повести) ожидаемо получил то, что хотел – приключения «на нижние девяносто».

По полной программе.

И сложно винить в этом чеченцев, которые, вне всякого сомнения, с огромным изумлением наблюдали, как несколько «мешков с деньгами», сами, добровольно загрузились в автомобиль и без всякой охраны поехали «куда глаза глядят».

В Чечне.

Без охраны.

В девяностые годы.

Полагаю, чеченцы, прежде чем захватить главного героя повести, обхохотались, сидя за валунами, наблюдая за глупостью налогового полковника и его спутников.

Смех – смехом, но дело своё они сделали чётко.

Захват «денежной составляющей» груза в лице главного героя и его спутников был произведёт по всем правилам горского и военного искусства – внезапно, быстро и без потерь со стороны чеченцев.

А дальше начался ад – персональный для каждого и общий – для всех. Автор повести пишет, что героя его повести его били, морили голодом, расстреливали.

Полагаю, что Николай Иванов – не лжет. Со всеми русскими тогда так поступали. С теми, кто попал в плен.

Но постепенно всплывают и более интересные подробности.

Выясняется, что главный герой повести – трус, но трус не простой; он «трус – на понтах». Искренне опасается за свою жизнь, а в качестве аргумента пишет (дословно): «погоны – полковничьи, часы – генеральские, могут подумать, что я – из ФСБ, тогда сразу – смерть».

Часы у него, понимаешь, генеральские, хотя сам – всего лишь полковник.

Смешно.

Но дальше – ещё интереснее.

Расстрел.

Любой здравомыслящий человек задал бы себе вопрос – зачем чеченцам кого-то расстреливать, шуметь, привлекать лишнее внимание к наличию в семье денежного актива, если можно просто и эффективно, по-тихому придушить пленников (как вариант – перерезать горло) и закопать в промоине – не слишком глубоко, чтобы медведи или волки смогли добраться. Звери растерзают тела так, что ни одна экспертиза не определит, от чего именно умерли русские.

Однако – инсценируют расстрел.

Зачем?

Логика подсказывает – чтобы оказать большое моральное воздействие, добиться того, что поверят – в следующий раз всё будет по-настоящему.

И ведь сработало!

Главного героя повести затрясло от страха так, что он и через несколько лет пишет «…расстрелять в ноябре».

Насколько я понимаю чеченский менталитет, пленника никто расстреливать не собирался.

Нет, не потому что «афганец» и не потому что писатель. Но потому что – деньги.

Как правильно заметил автор повести – «мешки с деньгами, прыгают».

Заметил, но выводов правильных так и не сделал.

Оно и понятно. Чеченцы – известные мастера психологического давления. Хотя их тоже можно понять – с голодухи «и не так раскорячишься».

Ну, а «вишенка на торте» – «виртуальная» граната на мешках, поверх крышки зиндана.

Боевая граната.

Поверх мешков.

В доме, где живет большая семья – старики, женщины, дети.

Любой из которых по неосторожности или забывчивости может коснутся взведённой гранаты. А еще иногда по двору ходят козы или кто там ещё водится у чеченцев? И тоже могут столкнуть гранату на землю.

Граната, с помощью которой один отмороженный русский может добыть себе свободу.

Обезвредить оружие, пробраться в дом, захватить в заложники ребёнка….

Я понимаю, чеченцы – жесткие ребята, но уж точно – не глупые.

Глупые в горах не выживают.

После прочтения повести «Вход в плен бесплатный…» остался лишь осадок. И пожелание автору – добавить в начало названия два слова – «Для дураков».

Главного героя совершенно не жалко – слишком уж упирает автор на его физические страдания.

В повести Николая Федоровича симпатию вызывают только чеченцы. Смелые, даже отчаянные. Готовые ради рода, ради семьи – на всё. Держат слово. Не лгут. Последовательны во всём.

Даже извинились; смогли преодолеть собственную гордыню.

В отличие от главного героя повести.

После прочтения я сказал самому себе «спасибо» за то, что смог осилить унылое чтиво до конца. Почему? Прояснилось, откуда «растут ноги» у эмоциональной неустойчивости Николая Федоровича: вот отсюда, из чеченского погреба-зиндана.

Многомесячный плен, сильнейшее психологическое давление, страх за семью (хотя я очень сомневаюсь, что чеченцы тронули бы семью Николая Иванова, лично мне такие прецеденты неизвестны), фактор неопределённости – всё это отнюдь не способствует психологической устойчивости, скорее – наоборот: расшатывает психику человека до крайности.

Что и подтвердилось в конце шестнадцатого Съезда СПР.

Однако меня порадовало другое – Николай Иванов смог сохранить разум, не спился, не опустился на дно жизни.

Нашел в себе силы жить и работать дальше.

А глупость?

Кто из нас не делает ошибок, за которые расплачивается потом всю жизнь?

Точно – не я.

За мои глупости мне стыдно до сих пор, хотя прошел уже не один десяток лет.

«Пусть в неё бросит камень тот, кто сам без греха». – Сказал Спаситель.

И хотя понимание – пришло, «червячок сомнения» – остался.

Примерно в то же время, в тех же местах в плен к боевикам попали десятки русских солдат. Одного из них – Андрея Калашникова – я знал лично.

Держали пленных в ущелье, под открытым небом, кормил скудно – время от времени бросали булки. А потом смотрели как русские солдатики бьются друг с другом ради кусочка хлеба.

Но однажды всё изменилось – чеченцы предложили солдатам принять ислам.

Десять русских воинов сказали, что они – согласны.

Учили суры на арабском языке, по пять раз в день совершали намаз.

Питание стало получше.

В нужный день, на рассвете, поднялись на гору, для совершения обряда. Десять безоружных русских солдат и пять вооруженных боевиков. А еще – мулла…

Во время подъёма на гору солдаты напали на боевиков с автоматами. Рвали оружие, грызли зубами… Пятеро погибли на месте, осознанно пожертвовав своими жизнями ради жизней товарищей, пятеро – смогли уйти, с оружием, добытых у боевиков.

Местные жители их потом долго гоняли по горам: солдаты крали у чеченцев еду.

Наступили холода.

Первыми умерли раненные при побеге.

Затем – простывшие.

Выжил один Андрей. Единственный из десяти солдат, отважившихся на побег. Холода гор не смогли одолеть закалённого сибиряка.

Он поочерёдно похоронил всех ребят; впоследствии, после второй чеченской, вернувшись в знакомые места со сводным отрядом ОМОН, нашел могилы всех парней; тела солдат вернули на Родину.

Жилин и Костылин – такие фамилии носили герои бессмертного произведения Льва Толстого. Если смотреть через призму творчества Льва Толстого на Иванова и Калашникова, то Иванов – определённо Костылин: «через три месяца еле живого привели».

Простые русские солдаты смогли выстоять и не сломаться, а «бывший афганец» и бывший главный редактор журнала «Советский воин», увы… А ведь как «рвал тельняшку» на груди всего за несколько лет до этого, доказывая, что главный редактор журнала «Честь имеет», а министр обороны – наоборот.

«Червячок сомнения» в моей душе заворочался сильнее….

Глава 3

…Броуновское движение делегатов прекратилось, мужчины и женщины, вооруженные телефонами и мандатами, нестройными группками потянулись к вдоль рядов – занимать свои места. Возле меня грузно приземлился крупный крепкий мужчина, ростом повыше меня – настоящий богатырь. Сунул могучую ладонь, поблагодарил за то, что я «сторожил» его место, «отваживая» других претендентов от папки на стуле, которой мужчина-богатырь «обозначил» своё место. Я пожал плечами – дескать, не стоит благодарностей, незаметно присмотрелся к соседу.

По фигуре – борец, но уши – не поломаны. Да и интеллектом явно не обделен. Вероятнее всего – боксёр. Хотя и это – неточно: нос не поломан, а у «тяжей» удары всегда очень тяжелые. Может, отставной спецназовец или обычный тяжелоатлет?

– Откуда Вы? – поинтересовался я, попутно оценивая ширину плеч и плотность мышечной структуры соседа.

– Краснодар! – ответил мужчина, поворачиваясь к кому-то в проходе.

«Не иначе как Хапланова мне его подсадила», – размышлял я, отодвигаясь от могучего тела краснодарского коллеги. – «Ненавидит она меня. Решила подстраховаться на всякий случай? Или это «толстый намёк» от Николая Федоровича, чтобы я, так сказать, не бузил? Ведь если что, краснодарский «товарищ по перу» мне голову оторвёт словно куренку. А даже если и так, что это меняет для меня? Да – ничего»!

Я ещё отодвинулся от коллеги-богатыря, которому явно не доставало места на узком стуле, почувствовал, что моя «пятая точка» наполовину переехала на соседний стул. Поёрзал спиной, ища опору между двумя спинками.

Получилось.

Так я и просидел весь Съезд – на двух стульях, подобно Михаилу Горбачёву в эпоху умирающего Союза ССР.

Внезапно среди делегатов произошло движение. Мужчины и женщины задвигали стульями, повернулись куда-то назад; туда, где молча двигалось что-то длинное и тёмное. Зашелестели телефоны, по залу полетели вспышки.

Воздух в зале словно уплотнился, а энергетика помещения сгустилась настолько, что её можно было резать ножом.

По узкому проходу, осторожно переступая через ноги и сумки, совершенно не обращая внимания на сияющие лица делегатов, медленно, словно исполняя некую повинность, без какого-либо энтузиазма на лицах продвигались несколько человек.

«А Шахназаров-то, оказывается, совсем небольшого роста, – отметил я, поднимая смартфон на уровень глаз. – И как же постарел Никита Сергеевич! Явно уже не тот Сергей Сергеевич Паратов, потомственный дворянин, владелец судоходной компании, который мне всегда нравился самым парадоксальным образом, в отличие от Карандышева или Мокий Парменовича».

Михалков и Шахназаров прошли вперёд и сели на стулья рядом, точно в центре среднего ряда. Потерять их в общей массе делегатов было невозможно – две светлые головы постоянно поворачивались и наклонялись к друг к другу – кинематографисты негромко что-то обсуждали. Вот так, благодаря Николаю Федоровичу я оказался в трех метрах позади двух людей, чей авторитет для меня не имеет границ.

Никита Михалков и Карен Шахназаров, присутствующие на Съезде, заметно подняли мне настроение и каким-то невероятным образом напитали мою душу мощной энергией, словно я только что находился во враждебном окружении и внезапно «подошло подкрепление».

Разумеется, это было не так.

Но дышать стало полегче.

Едва последняя группа делегатов заняла свои места, на сцену энергично поднялся помощник Президента России Владимир Ростиславович Мединский. Он зачитал поздравление Съезду от Владимира Путина, после чего за спиной кремлёвского чиновника на большом экране, возникло до боли знакомое лицо человека, при котором в двери страны в 1998 году «постучался» дефолт. Чтобы не выдать своих чувств, пылающих внутри, я сделал «каменное лицо» и не мигая смотрел на блестящую шарообразную голову Кириенко, его шевелящиеся губы, а сам вспоминал многочисленные трагические истории, напрямую связанные с «черным» 1998-ым.

Несколько лет назад ко мне обратилась мама моего ученика – Татьяна Русакова. Она попросила меня помочь найти жильё и провести сделку по приобретению однокомнатной квартиры, на первом этаже – она чётко обозначила, в каком именно районе. «Комиссия, правда, совсем небольшая – всего тридцать тысяч рублей. Больше у них нет».

Я ответил согласием. Уточнил, чем вызваны столь жесткие ограничения по сумме на недвижимость – два миллиона двести тысяч и ни рублём больше.

– История такая, – рассказала Татьяна, – В 1998 году сын моих знакомых, за несколько месяцев до дефолта, занял у «серьёзных людей» сравнительно небольшую сумму, кажется – на бизнес. В долларах, разумеется. А потом случился «чёрный» август.

Новосибирские «барахольные бандиты», ссудившие его, потребовали срочно вернуть займ, с процентами, причём – тоже в долларах. И срок установили – две недели. Иначе – смерть. Мои знакомые, чтобы выручить сына, быстро и недорого продали свою квартиру, а сами переехали в общежитие. Сын отдал бандитам долг и с оставшимися деньгам собрался в Китай, закупиться товаром. Уехал и пропал без вести. Ни сына, ни – денег.

С тех пор прошло более двадцати лет. Мои знакомые двадцать лет копили деньги, чтобы купить себе отдельное жилье – из «общаги» завода пенсионеров пригрозили выселить принудительно. На данный момент у них – два миллиона двести тысяч, и времени ждать больше нет. Постарайся найти за эти деньги хоть что-то, в чём можно жить двум старикам, у одного из которых сложный перелом бедра, и костыли»!

Разумеется, я пообещал.

Перерыл все доступные базы квартир, подключил всех знакомых риелторов, но квартиру – нашел. Первый этаж, сносное состояние. Правда цена – два пятьсот, на триста тысяч больше чем есть у знакомых Татьяны.

С трудом уговорил пенсионеров «просто посмотреть».

Хозяйка квартиры встретила меня с неприязнью, разговаривала сухо, поджав губы – по телефону я озвучил ей условия моих клиентов. Всё время порывалась уйти – «мои» пенсионеры немного запаздывали.

Наконец, раздался долгожданный звонок в дверь.

Хозяйка квартиры шагнула к двери, открыла дверь, увидела мою клиентку и… замерла.

– Мама! – едва слышно прошептали её губы. – У Вас лицо моей умершей мамы! Вы только ростом немного повыше!

Потом был осмотр квартиры, которая очень понравилась знакомым Татьяны, и торг.

Ну как торг. «Злая» и «сухая» хозяйка квартиры, не отрывая взгляда от «мамы», в одну секунду уступила в цене триста тысяч рублей.

Сделка состоялась, пенсионеры, двадцать лет прожившие в общежитии из-за «ошибок» таких, как Кириенко, наконец, вновь смогли сказать слова «моя квартира».

«Наверное, в Аду, если он существует, для «творцов» дефолта 1998-го есть отдельный котёл с самой горячей смолой», – думал я, прикрывая глаза, не в силах заставить себя смотреть на улыбающееся лицо Кириенко. – «Сколько же людей сгинуло тогда из-за дефолта и его последствий? Убиты, обнищали, выброшены на улицу, свели счёты с жизнью… Точное число не знает никто. Тысячи… А ведь каждый из них был живым человеком, жил, работал, растил детей, любил, строил планы…»

Из мрачной задумчивости меня вывел Степашин – извечный завсегдатай писательских Съездов. Я хорошо помнил его выступление два года назад… Я смотрел на лицо вечного «бывшего чекиста», а сам думал о том, что в 1999-ом Ельцин поступил очень мудро, не назначив его своим преемником. «Если бы позже, в двухтысячном, Степашин стал Президентом России, сейчас не было ничего ни России, ни Президента. В лучшем случае – семь или восемь отдельных территорий-протекторатов, со своими администрациями, валютами и прочими атрибутами «независимости». Не было бы ни армии, ни ядерного оружия. Только квазигосударства-марионетки на бывшей российской земле. Как хорошо, что Ельцин выбрал именно Путина, а не Степашина.

«Вечному чекисту» точно не удалось бы остановить расползание страны, трещавшей по швам.

Не тот характер.

Слишком добрый.

Слишком мягкий.

Для самой большой империи планеты.

Мягкотелые политики не создают Империи. Они их разваливают. Как это сделал «Миша меченый», например».

Наконец слово получили те, кого я ждал с особым трепетом.

Максим Бахарев, капитан, Герой России, в бою был ранен в руки и ноги, с простреленными руками подбил два танка. В результате ранений лишился рук и ног. Его выступление съезд Союза писателей делегаты слушали стоя. Я не смог сдержать слёз, глядя на Героя России. К счастью, на влагу в моих глазах никто не обратил внимания.

Следом выступил ещё один герой СВО – Сергей Лобанов.

«Обозначу два момента, – обратился к делегатам Сергей, – первый момент – скажу, как военный человек. Спасибо всем писателям Союза писателей России, что вместе с нами с самого начала специальной военной операции, вооружившись пером и бумагой, встали в один строй защищать интересы России, интересы Донбасса.

И теперь скажу, как писатель.

Есть ли гений во мне -

Только время покажет.

Я пишу о войне

Что на лицах под сажей.

Что в сырых блиндажах

Надрывается матом,

Что лежит на ежах

Обгоревшим солдатом.

Что целует в уста

В дыме первого боя.

Что чертовски проста,

Хоть слывёт непростою.

Что крестами стоит

У друзей на могилах.

Что крестами висит

У лжецов на мундирах.

Что навечно во мне,

Что всегда будет в теме.

Не писать о войне

Равносильно измене»!

Мы, делегаты, устроили Сергею настоящую овацию.

Наконец, после единогласного утверждения повестки и регламента Съезда за крошечную трибунку встал Николай Иванов.

– Уважаемые коллеги! – Всё еще волнуясь, начал говорить Николай Федорович. -

Даже по нашему Внеочередному съезду мы ощущаем, насколько сконцентрировано время, требующее от нас практически мгновенных реакций.

Судя по переполненному залу, сегодня здесь и впрямь зарождается что-то важное, ещё не до конца оценённое даже нами. Пусть эта энергетика сработает на созидание. Главный посыл сегодняшнего съезда – мы сплачиваемся не вокруг Иванова, Петрова или Сидорова, а вокруг России и во имя России. Остальное – частности, которые здравомыслящие люди способны и обязаны преодолеть….

«Не думаю, что выступление будет продолжительным, – размышлял я, слушая Николая Иванова, – формат, время и место внеочередного Съезда не предполагают длительных выступлений и большого числа выступающих. Все давно всё знают – зачем собрались и для чего. Необходимо соблюсти формальности, Ритуал.

Жить по Уставу! – ведь кажется, так говорил Николай Федорович на шестнадцатом Съезде, всего два года назад. Или уже – не надо? Съезд-то собрали с грубейшими нарушениями действующего основного документа Союза писателей.

В Уставе Союза писателей России 2023 года определена норма представительства: два делегата от списочного состава регионального отделения более пятидесяти человек, один делегат – если в реготделении меньше пятидесяти.

Чётко и понятно.

Например, от Новосибирского регионального отделения на Съезде должны присутствовать две делегата. Как и было на предыдущем форуме. И ранее – до этого. Но Правление Союза писателей России обошло требование действующего Устава и самостоятельно (то есть – незаконно, поскольку Правление не обладало правом назначать квоты) определило нормы, после чего прислало «разнарядку» – от Новосибирска может быть избран только один делегат, причём поездка – за собственные средства.

С точки зрения закона об общественных объединениях, который не позволяет ущемлять права даже одного члена Сообщества – грубейшее нарушение. Настолько серьёзное, что позволяет отменить Съезд, через суд, разумеется. Чем Никита Сергеевич, кстати, однажды и воспользовался – отменил результаты нелегитимного Съезда Кинематографистов и провёл другой, законный, на котором и победил.

Поступок, достойный похвалы и всяческого уважения.

Но где Закон и где – Иванов?

«Меньше – можно, больше – нельзя»! – Сказал, как отрезал главначпис на замечания о нарушениях Устава и больше в споры по этому вопросу не вступал.

«Его позицию можно понять, – размышлял я, внимательно вслушиваясь в дребезжащий голос Николая Иванова, – сжатые сроки; обязательные условия – близость к Кремлю, всего два часа на весь Съезд – поставили его в условия, в которых выбирать не приходилось. Единственная локация, которая могла устроить «больших дядей» – Дом Пашкова. Большой зал оказался занят, довольствовались тем, что поменьше. Тот, что «поменьше», вмещал ограниченное количество гостей. Когда всё подсчитали, стало понятно, что по Уставу – не получается.

«Отодвинули» в сторону Устав, начали придумывать «квоты».

Но могла бить и иная причина, о которой нам не сообщили».

Я вспомнил, что накануне Съезда, во время прогулки вокруг портретов «выдающихся литераторов современности» мне встретился руководитель писательской организации, родившийся в том же городе, что и мои дети. На мой вопрос о законности Съезда ввиду нарушения норм представительства мужчина криво усмехнулся, отвернулся от меня, но пробормотал что-то вроде «…да всего семнадцать человек разница. На результаты голосования эти люди не повлияют никак».

«Значит, посчитали. Значит, обсуждали»! – сделал вывод я, – «Знали, что грубейшим образом нарушили Устав. Что права семнадцати представителей региональных писательских организаций нарушены, но посчитали сие обстоятельство малозначимым. Ну да… Я же помню…. Жить по Уставу».

Действующий Устав я изучил неплохо. Как и тот, который примут на Съезде. В «новом» есть фраза о том, что Правление принимает решение о количестве делегатов и «квотах», но «новый» Устав ещё не принят и не зарегистрирован, поэтому продолжает действовать тот, который принят на шестнадцатом Съезде.

Хотя почему я удивлён? Нарушать Устав у Николая Иванова – это в крови. Вспомнилась его хвастливая запись о том, как он попал в Афганистан. Курсант четвёртого курса «забил» на Устав и шастал по военному училищу с расстёгнутым воротничком. За что и был наказан. И Николай Иванов не переживает по этому поводу, даже гордится: какой он смелый, презирающий воинские Уставы.

Дальше – больше.

Николай Федорович Иванов, самый главный редактор журнала «Советский воин» почему-то решил, что он может не подчиняться приказам Министра обороны страны: не согласился с названием главного военного журнала, предложенного Грачевым. Как итог – изгнан из армии «по компрометирующим обстоятельствам».

Впоследствии Иванов долго и путанно объяснял, что он-де «сам ушел»; возможно, но осадок-то остался.

Первый же крупный скандал в новой должности Председателя Правления с участием Николая Иванова приключился за пару лет до шестнадцатого Съезда. Николай Федорович, вступив в должность, объявил, что всем членам писательского сообщества необходимо получить новые билеты, с его, Иванова, подписью. Но не просто получить, а за деньги – всего за тысячу рублей.

Лично я не возражал. «Может, в Москве так принято – каждый новый писательский начальник «гребёт» ситуацию «под себя», устанавливает свои «правила игры». – думал я. Привёз Шалину «косарь» наличкой, дождался нового билета.

Дождался – и забыл.

Но не забыли другие литераторы.

У одного из моих коллег по Союзу липчанина Андрея Новикова, на тот момент – секретаря Союза писателей России, возникли вопросы: кто принял решение об «обмене билетов»? Где деньги? Почему – «в чёрную»? На что их потратили? На уставные требования или на что-то другое? Ведь сумма-то получалась немалая – шесть тысяч писателей передали Иванову «наликом» по одной тысяче рублей. А все вместе – шесть миллионов.

Немалая сумма для «уставных требований», даже за вычетом затрат на производства билетов и значков.

Прозаик из Липецка мгновенно получил «чёрную метку», на него началось сильнейшее давление. Настырный и острый на язык Андрей Вячеславович не сдавался.

В публичном пространстве началась острая дискуссия …

«Решение об обмене билетов принято на Съезде»! – заявил в публичном пространстве Николай Иванов. Дескать, я в этой финансовой афере совершенно не при чём – просто исполняю решение Съезда, ко мне какие могут быть вопросы?

Однако Николай Федорович не учел другое – интернет помнит всё.

Я не поленился, нашел стенограмму пятнадцатого Съезда союза писателей – того самого, где Ивановы так ловко переиграли Сергея Шаркунова и где Николая Федоровича впервые избрали Председателем Правления.

Раз прочитал, другой, третий…

Слов или решений Съезда об обмене билетов не нашлось нигде.

Так я впервые узнал, что Николаю Иванову ничего не стоит солгать в публичном пространстве. Именно тогда я впервые подумал, что человеку, чья финансовая щепетильность – осетрина второй свежести – ему не место во главе писательского сообщества.

Разумеется, после подобных «открытый» я поддержал Андрея Новикова. Терпеливо объяснял участникам дискуссии, что фраза про «кувшинные рыла» – она из романа Гоголя «Мертвые души», а слова «Метать бисер перед свиньями» – из Нагорной проповеди Иисуса Христа.

Не помогло.

Откуда-то вылез никому неизвестный тип с сетевым именем (псевдонимом) «Иван Тараев» и начал безапелляционно поучать участников дискуссии, оскорблять тех, кто не согласен с его мнением.

На официальном аккаунте Союза писателей!

Мои комментарии на официальной страничке Союза писателей России подтёрли, а самого меня – забанили, ровно на месяц.

Как и Андрея Новикова.

Забанил, как выяснилось, администратор сайта – тот самый «Иван Тараев». – технический работник, не являющийся членом союза писателей и в целом никому не известный человек.

Кто же наделил столь гнусного персонажа столь широкими полномочиями? В СПР на тот момент только один человек мог позволить такое действие – сам Николай Иванов. Некоторые завсегдатаи писательского ресурса тоже задавали этот вопрос – что это за моральный урод скрывается под «ником» «иван тараев», кое-кто допустил предположение, что это сам Николай Федорович, однако я с ходу отмёл это предположение.

Стиль не тот. Чувствуется рука другого человека.

Но тогда немедленно возник другой вопрос – а Николай Иванов в курсе, что твориться у него «под боком»?

Неожиданно вспомнился фрагмент интервью Иванова, в котором он утверждал, что «читает всё», что связано с деятельностью Союза писателей.

Сомнений в том, что главначпис знает содержание текстов «ивана тараева», не осталось.

Не осталось и вопросов к «тараеву»: типичная малообразованная «сетевая шавка», «человек без лица», «карманный бультерьер», который кусает и облаивает всех, кто не нравится ему лично или её хозяину. Далеко не единственный в своём роде.

Зато появились вопросы уже к Николаю Федоровичу. Главный из которых – почему он, главный писательский начальник позволяет «ивану тараеву» банить и оскорблять членов Союза писателей России – человеку, не состоящему ни в каких Союзах, кроме общества любителей пострелять по тарелочкам?

Литераторов, которые вообще-то платят ему, Иванову, взносы, и он, Иванов, по должности своей обязан ограждать членов писательского союза от таких гнусных типов, как «тараев».

А Николай Иванов не просто не ограждает, но, как видится, ещё и эпизодически «науськивает» своего «карманного бультерьера» на тех, кто не разделяет его точку зрения.

Ответ на болезненные вопросы, как обычно, нашелся в классике, у Маяковского: «Мы говорим Ленин – подразумеваем – партия. Мы говорим партия, подразумеваем – Ленин. Партия и Ленин – близнецы-братья…»

«Собственно, как Иванов и «тараев», – думал я, пролистывая официальные интернет-странички Союза писателей России, на которые мне запрещён доступ, – хотя я могу и ошибаться и «тараев» – не брат-близнец Николая Федоровича, а его темная ипостась, изнанка его души, которую он не спешит демонстрировать публично. Зачем-то он этого «тараева» же держит возле себя? Держит и позволяет творить лютую гнусь. Может, всё-таки правы те коллеги, которые убеждены, что «иван тараев» это Николай Иванов и есть.

В этом мире всё возможно».

С этого момента моё отношение к Николаю Иванову переменилось с нейтрально-положительного на резко отрицательное, оно быстро покатилось вниз, ускоряясь с каждым днём – разве можно уважать руководителя или коллегу, который позволяет своим псам кусать своих подчиненных?

Я выпрямил спину, слегка прислонился к спинкам стульев, продолжил внимательно слушать доклад Председателя Правления.

– Съезд – не место для дискуссий! – доносилось со стороны Президиума Съезда. Я вспомнил, что ранее слышал эту фразу. В одном из своих интервью накануне писательского форума Николай Иванов уже заявлял, что съезд – не место для дискуссий. «Единственная возможность показать, что с чем-то не согласен, это проголосовать с помощью мандата: «за», «против», «воздержался». – утверждал Николай Федорович. Общественность с Ивановым не согласилась. В СМИ начались споры…

Я едва заметно повернул голову вправо, влево…. Слова Председателя Правления не вызывали у делегатов ни несогласия, ни одобрения. Казалось, людям, собравшимся в Доме Пашкова, абсолютно всё равно – позволит Иванов обмениваться мнениями на Съезде или не позволит. По воодушевлённым лицам делегатов, с видимым удовольствием слушавших выступление своего лидера, можно было понять одно – они собрались на Съезд для единственного действия – выбрать нового руководителя писательского сообщества – того самого, что сейчас сидит в первом ряду – молодого, энергичного помощника Президента, успешного и эффективного управленца, бывшего министра культуры. Всё остальное уже не имеет значения.

Главное – проголосовать! – читалось на сияющих лицах делегатов, и я их понимал.

Первый Съезд Союза писателей СССР длился шестнадцать дней. Решали фундаментальные вопросы новой советской литературы, много дискуссировали… Приняли решение о социалистическом реализме. Прочие очередные Съезды Союза писателей СССР были уже покороче – четыре-пять дней. Крупных, стратегически важных вопросов на обсуждение уже не выносили (всё решалось в ЦК КПСС), но высказаться давали всем.

Четыре-пять дней писательского Съезда для «тоталитарного совка» – это была норма.

В 2025 году, на «чрезвычайный» и внеочередной, «переломный» и «объединительный» Съезд литераторов страны отвели всего два часа.

Что поделаешь…. Современная литературная демократия – она такая; в ней нет места для дискуссий; голимый демократический централизм.

Накануне, перед поездкой на Съезд, я забрался в интернет и поинтересовался – а как обстоят дела с дебатами в других всероссийских сообществах?

Тоже Съезд – не место для дискуссий?

Оказалось, что не для всех.

Союз адвокатов проводит свои форумы гораздо чаще – один раз в два года. Много обсуждают изменения в законодательстве….

Союз заслуженных врачей России – очень даже место для дискуссий. Вот что я прочёл о его результатах:

«В ходе двух дневной работы обсуждался весь спектр насущных вопросов, от решения которых, во многом, зависит эффективность оказания медицинской помощи российским гражданам, эффективность всей системы отечественного здравоохранения. Особое внимание было уделено освещению вопросов о необходимости возрождения и развития в медицинской среде системы наставничества, деонтологии и преемственности поколений; повышения уважения и доверия в обществе к профессии врача; повышения личной ответственности руководителей всех уровней здравоохранения в решениях, приводящих к снижению социальной, правовой защиты медицинских работников и государственных гарантий по оказанию медицинской помощи российским гражданам; повышения качества ВУЗовского и последипломного медицинского образования; эффективного использования государственных средств на нужды здравоохранения, в том числе за счет совершенствования системы государственных закупок; организации эффективной системы общественно-профессионального контроля в сфере здравоохранения; совершенствования системы общественно-государственного контроля как действенного механизма по обеспечению населения достоверно безопасными, качественными и эффективными средствами медицинского назначения, товарами для здоровья и продуктами питания; повышения культуры здоровья в обществе, прежде всего, среди подрастающего поколения, повсеместной популяризации здорового образа жизни».