Читать онлайн Закон бессмертных

Глава 1

Неотмеченных вешали в старом складском районе, казнь была публичная, так что все пошли поглазеть.

Я стояла сзади, безымянная фигура в толпе, здесь было неуютно – слишком близко к виселицам, – но отвернуться я не могла. На этот раз их было трое, двое парней и девчонка. Старший – мой ровесник, семнадцатилетний, тощий, с огромными испуганными глазами и темными грязными волосами, падающими на плечи. Остальные – еще младше, пятнадцать и четырнадцать лет, наверное, к тому же брат и сестра – волосы у обоих прямые и светло-русые. Я их не знала, они были не из моей компании. На вид они, однако, были как все Неотмеченные – тощие и оборванные, глаза бегают, как у животных, угодивших в ловушку. Я напряженно скрестила руки на груди, ощущая их отчаяние. Все кончено. Западня захлопнулась, охотники схватили их, спасения нет.

Домашний человек на краю помоста чванливо надувался, словно самолично поймал этих ребят. Он расхаживал туда-сюда, тыкая в приговоренных пальцем и зачитывая список их преступлений, блеклые глаза сверкали торжеством.

– …Нападение на гражданина Внутреннего города, грабеж, нарушение границ и сопротивление аресту. Эти преступники пытались украсть продовольственные продукты первого класса с частного склада во Внутреннем городе. Это преступление против вас и, что еще важнее, против наших благодетельных Господ.

Я фыркнула. Громкие слова и канцелярщина не могли скрыть того факта, что эти «преступники» лишь делали то, что делают все Неотмеченные ради выживания. Мы, Неотмеченные люди, по разным причинам – стечение обстоятельств, гордость или упрямство – не носим на коже знака наших хозяев-вампиров, говорящего, кто мы такие, где живем и кому принадлежим. Вампиры, разумеется, утверждают, что это нужно для безопасности, для того, чтобы отслеживать перемещения горожан и знать, сколько еды нам выделять. Для нашего же блага. Ну да, конечно. Как ни назови, это лишь очередной способ держать людской скот в рабстве. Все равно что ошейник на шее.

В жизни Неотмеченного есть свои плюсы. Тебя как бы нет. Ты не значишься в списках, для системы ты призрак. Раз ты нигде не записан, тебе не нужно каждый месяц являться на сдачу, домашние люди в белоснежных халатах не втыкают иглу тебе в вену и не выкачивают из тебя кровь в прозрачные пакеты, которые помещают в холодильники и отправляют Господам. Пропустишь пару сдач, и за тобой явятся охранники и заставят выложить всё, что ты задолжал, пусть даже придется выжать тебя досуха. Вампы получат свою кровь так или иначе. Неотмеченные способны проскочить в лазейку. На них нет поводка, за который кровососы могут дергать. А поскольку быть Неотмеченным не преступление, казалось бы, почему всем так не жить? Увы, за свободу приходится платить немалую цену. Отмеченные люди получают продуктовые талоны. Неотмеченные – нет. А поскольку всю еду в городе контролируют вампы, добыть себе пропитание – серьезная проблема.

Поэтому мы действуем так, как действовал бы любой в нашем положении. Мы попрошайничаем. Мы воруем. Мы достаем еду, где только можно, предпринимаем всё, чтобы выжить. На Периферии, окраине вампирского города, еды не хватает даже Отмеченным. Продуктовые грузовики приезжают дважды в месяц, под строгой охраной. Я видела, как Отмеченных граждан избивали за одно лишь нарушение очереди. Поэтому, хотя Неотмеченность как таковая преступлением не является, тем, кого поймают на воровстве у кровососов без красующейся на коже проклятой метки Государя, на милосердие рассчитывать не приходится.

Я этот урок усвоила хорошо. Жаль, что его не усвоила троица приговоренных.

– …Восемь унций сои, две картофелины и четверть буханки хлеба… – продолжал домашний, а между тем его слушатели, охваченные болезненным оцепенением, не сводили глаз с виселиц. Я скользнула в толпу, удаляясь от помоста. За спиной у меня гремел самодовольный голос, и я стиснула кулаки – вот бы врезать по этой ухмыляющейся физиономии. Чертовы домашние. В каком-то смысле они еще хуже кровососов. Они сами выбрали служить вампам, предавать своих собратьев-людей ради безопасности и роскоши, которые дает их положение. Все их ненавидят, но в то же время все завидуют им.

– Закон высказывается в отношении Неотмеченных граждан ясно, – домашний завершал свою речь, растягивая слова для пущего эффекта. – Согласно пункту сорок шестому параграфа двадцать второго устава Нью-Ковингтона, любой человек, пойманный на воровстве в городских пределах, не имеющий защитной метки Государя, должен быть предан смерти через повешение. Хотят ли приговоренные произнести последние слова?

До меня донеслись приглушенные голоса, старший вор выбранил домашнего, предложив ему совершить что-то анатомически невозможное. Я покачала головой. Храбриться тут не поможет. Ничего уже не поможет. Быть отважным до конца – похвально, но лучше просто не попадаться. Это была их первая – и в итоге последняя ошибка. Всегда оставляй себе путь к отступлению – вот первое правило Неотмеченных. Делай что хочешь – ненавидь вампов, проклинай домашних, – но не попадайся. Ускорив шаг, я выбралась из толпы и перешла на легкий бег.

Стук открывающихся висельных люков отдался в ушах оглушительным эхом, даже на фоне вздоха толпы. Наступившая вслед за тем тишина казалась почти живой, вынуждала обернуться, бросить взгляд через плечо. Не обращая внимания на то, как скрутило живот, я свернула за угол, чтобы между мной и виселицами оказалась стена и соблазн посмотреть назад исчез.

Жизнь на Периферии простая, как и ее обитатели. Работать им не надо, хотя здесь есть несколько «торговых пунктов», куда люди приносят, что могут, на обмен. Читать им тоже не надо – никакая работа этого не требует, к тому же держать у себя книги строго запрещено – так зачем рисковать? Беспокоятся люди здесь только о том, как себя прокормить, как сохранить в целости одежду и уберечь от дождя ту дыру, коробку или развалину, которую они зовут домом.

Тайная цель каждого периферийца – попасть однажды во Внутренний город, преодолеть стену, отделяющую цивилизованный мир от людских отбросов, и оказаться в сияющем царстве, что возвышается над нами громадными лучистыми башнями, которые по какой-то причине не рассыпались в пыль. У всех тут есть знакомый знакомого, который знает кого-то, кого забрали в город за мощный ум или несказанную красоту, кого-то выдающегося, особенного, кому не место здесь, с нами, скотами. Ходят слухи о том, что вампиры «разводят» у себя людей, воспитывают из детей преданных рабов. Но поскольку никто из тех, кого забрали в город, назад не возвращается – кроме домашних и их охранников, а они держат рот на замке, – никто не знает, как оно там.

Разумеется, слухи от этого лишь расцветают пышнее.

– Слышала? – спросил меня Шест, когда мы встретились у проволочной ограды, обозначающей границу нашей территории. За оградой, по ту сторону травянистой, усеянной битым стеклом пустоши, стояло старое приземистое здание, которое я и моя банда звали домом. Лукас, де-факто наш предводитель, говорил, что раньше здесь была «школа» – куча ребят вроде нас каждый день приходила сюда учиться. Это было до того, как вампы разграбили ее и сожгли, уничтожив все, что было внутри, однако здание все равно могло приютить компанию тощих уличных крыс. На высоте трех лестничных пролетов кирпичные стены начинали крошиться, верхний этаж провалился, а стены почти целиком состояли из щебня с плесенью. В обгорелых коридорах и пустых комнатах было холодно, сыро и темно, и с каждым годом стены всё больше осыпáлись, но это было наше пристанище, наша безопасная гавань, и мы отчаянно ее защищали.

– Что слышала? – спросила я, когда мы нырнули в дыру в проржавевшей ограде и направились сквозь сорняки и осколки к приветливо светящемуся дому.

– Грейси забрали прошлой ночью. В город. Говорят, какой-то вампир хотел расширить свой гарем, вот и взял ее.

Я резко на него взглянула:

– Что? Кто тебе сказал?

– Кайл и Тревис.

Я брезгливо поморщилась. Кайл и Тревис были из враждебной нам банды Неотмеченных. Мы друг друга не доставали – обычно, но сейчас было похоже, что наши соперники могли что-то придумать, чтобы отпугнуть нас от улиц.

– Ты этим двоим веришь? Они тебе мозги пудрят, Шест. Напугать тебя хотят.

Он тащился за мной по пустоши, как тень, водянисто-голубые глаза бегали туда-сюда. Настоящее имя Шеста было Стивен, но никто его больше так не звал. Он был выше меня на несколько дюймов, но при моих пяти футах роста особого впечатления это не производило. Фигурой Шест напоминал огородное пугало, волосы у него были соломенного цвета, взгляд боязливый. Выживать на улицах у него получалось, но едва-едва.

– Они не одни про это говорят, – настаивал Шест. – Купер сказал, что слышал, как она кричала в нескольких кварталах отсюда. Что на это скажешь?

– Если это правда? Скажу, что она по глупости отправилась ходить по городу ночью и ее, наверное, съели.

– Элли!

– Что? – Сквозь покореженный дверной проем мы пробрались в промозглый школьный коридор. Вдоль стены теснились ржавые металлические шкафчики, лишь некоторые из них до сих пор стояли вертикально, большая часть была помята и сломана. Подойдя к одному из тех шкафчиков, что еще держались, я открыла скрипучую дверцу. – Вампы не сидят в своих драгоценных башнях безвылазно. Иногда они отправляются на охоту за свежей кровью. Все это знают. – Я достала из шкафчика расческу, которую хранила там вместе с зеркалом – единственным целым во всем здании. На меня взглянуло мое отражение – девчонка с чумазым лицом, прямыми черными волосами и узкими «пронырливыми глазами», как выражается Крыс. Ну, хотя бы зубы у меня не как у грызуна.

Я провела расческой по волосам, морщась, когда обломанные зубья царапали кожу. Шест всё смотрел на меня с укоризной и страхом, и я скорчила гримасу и нахмурилась.

– Нечего на меня так глядеть, Стивен, – сказала я. – Если выйдешь после заката и тебя засечет кровосос, сам будешь виноват, что расслабился. – Я положила расческу на место и захлопнула шкафчик. – Грейси думала, что, раз она Отмеченная, а ее брат охраняет Стену, вампиров ей можно не бояться. Они всегда тебя подкарауливают, когда думаешь, что можно не бояться.

– Марк из-за этого сам не свой, – сказал Шест почти со злостью. – У него кроме Грейси никого не осталось после того, как их родители умерли.

– Не наша проблема, – мне стало стыдно за свои слова, но сказала я правду. На Периферии заботиться принято о себе, о ближайших родственниках и ни о ком больше. Я беспокоюсь лишь о себе, Шесте и нашей маленькой банде. Они – моя семья, паршивая, но уж какая есть. Я не могу переживать из-за бед всей Периферии. Спасибо, мне и своих достаточно.

– Может… – начал Шест, запнулся и продолжил: – Может, она сейчас… счастливее? Может, оказаться во Внутреннем городе совсем не плохо. Вампиры лучше о ней позаботятся, тебе не кажется?

Я едва сдержалась, чтобы не фыркнуть. «Шест, они вампиры, – хотелось мне сказать. – Чудовища. Мы им нужны только как рабы и как еда. Сам же знаешь, от кровососа ничего хорошего не жди».

Но так я бы только еще больше расстроила Шеста, поэтому притворилась, что ничего не слышала.

– Где остальные? – спросила я, пока мы шли по коридору, пробираясь между булыжников и битого стекла. Шест угрюмо тащился позади меня, на каждом шагу пиная камешки и куски штукатурки. Я с трудом подавила желание отвесить ему оплеуху. Марк был парень порядочный; пусть он и был Отмеченным, он не смотрел на Неотмеченных, как на тараканов, и даже иногда болтал с нами, когда совершал обход Стены. Мне было известно и то, что Шест неровно дышит к Грейси, хотя ему ничего с ней и не светит. Но это я больше всех делилась с ним едой, потому что сам он обычно совершать вылазки боялся. Сопляк неблагодарный. И ведь знает, что я не могу приглядывать за всеми.

– Лукас еще не вернулся, – наконец промямлил Шест, когда мы вошли в мою комнату – одно из множества пустых помещений вдоль коридора. За те годы, что я провела здесь, я как могла ее обустроила. Разбитые окна заклеила пластиковыми пакетами от дождя и сырости. В углу лежал старый матрас с подушкой и одеялом. Мне даже удалось найти складной столик, пару стульев и пластмассовую полку под всякую нужную мелочевку. Я обустроила отличное гнездышко, и главное – моя дверь до сих пор запиралась изнутри, так что я могла обеспечить себе необходимое уединение.

– А что с Крысом? – спросила я, толкая дверь.

Та со скрипом открылась, заставив подпрыгнуть и вытаращиться поджарого парня с жидкими светлыми волосами. Он был старше нас с Шестом, и передний зуб торчал у него, как клык – парень как будто вечно ухмылялся.

Увидев меня, Крыс выругался, и кровь у меня закипела. Это была моя комната, моя территория. У него не было никакого права там находиться.

– Крыс! – рявкнула я, врываясь в комнату. – Ты что тут выискиваешь? Стырить что-то хочешь?

Крыс поднял свою загребущую руку, и внутри у меня все похолодело. Он держал старую выцветшую книгу, без обложки, с помятыми страницами. Я сразу же ее узнала. Это была фантастическая история, сказка о четырех детях, прошедших сквозь волшебный шкаф и попавших в странный иной мир. Я даже упомнить не могу, сколько раз ее перечитывала, и, хотя мысль о магической стране, населенной добрыми говорящими зверями, вызывала у меня усмешку, иногда, в самые потаенные минуты, мне хотелось найти спрятанную дверь, которая вывела бы всех нас отсюда.

– Это что за хрень? – Крыс потряс книгой. Будучи пойманным на месте преступления, он мгновенно перешел в нападение. – Книги? Ты зачем собираешь этот мусор? Можно подумать, ты читать умеешь. – Он фыркнул и швырнул книгу на пол. – Знаешь, что вампы с тобой сделают, если узнают? Лукасу о твоей помойке известно?

– Не твое дело, – отрезала я, проходя глубже в комнату. – Я тут живу и держу тут все, что хочу. А теперь вали отсюда, пока я не попросила Лукаса вышвырнуть твою тощую белую задницу вон.

Крыс издал сдавленный смешок. Он жил с нами недавно, где-то пару месяцев. Утверждал, что пришел из другого сектора и что его старая банда его выгнала, но не говорил почему. Подозреваю, потому что он был лживый вороватый урод. Лукас вообще бы его не пустил, если бы мы не потеряли двоих прошлой зимой. Патрик и Джеффри, Неотмеченные братья, бестолковые сорвиголовы, хваставшие, что вампирам ни за что их не поймать. Они знали, как улизнуть через туннели. Однажды они, как обычно, отправились за едой… и не вернулись.

Отшвырнув книгу прочь ногой, Крыс угрожающе шагнул в мою сторону и выпрямился так, чтобы нависнуть надо мной.

– Язык у тебя длинный, Элли, – оскалился он, обдав меня жарким вонючим дыханием. – Ты будь поосторожнее. Лукас не может тебя защищать постоянно. Подумай об этом, – он придвинулся ко мне. – А теперь уйди с глаз моих долой, пока я тебе в табло не прописал. Обидно будет, если разревешься перед твоим кавалером.

Он попытался толкнуть меня назад. Я увернулась, ринулась к нему и со всей силы врезала кулаком по носу.

Крыс вскрикнул, отшатнулся, прижимая руки к лицу. За спиной у меня ойкнул Шест. Смаргивая слезы и бранясь, Крыс неловко размахнулся, целясь мне в голову. Я пригнулась и толкнула его в стену – голова Крыса глухо стукнулась о штукатурку.

– Пошел вон из моей комнаты, – прорычала я, а оглушенный Крыс между тем сполз на пол. Шест забился в угол и спрятался за столиком. – Выметайся отсюда, Крыс, и не смей больше заявляться. Еще раз тебя тут увижу – слово даю, ты у меня будешь всю оставшуюся жизнь еду через трубочку сосать.

Крыс с усилием поднялся – на штукатурке остался красный след. Утер нос, ругнулся и вышел из комнаты, по пути лягнув стул так, что тот опрокинулся. Я захлопнула и заперла за ним дверь.

– Урод. Вор, брехло и урод. Тьфу. – Я бросила взгляд на свой кулак и нахмурилась. Костяшки, которые я порезала о Крысов зуб, уже налились кровью. – Фу. Ну, отлично, надеюсь, я никакую заразу от него не подцепила.

– Ты его выбесила, – сказал бледный и перепуганный Шест, вылезая из-за столика. Я фыркнула.

– И что? Пусть только попробует что-то выкинуть. Я ему еще раз нос расквашу. – Я взяла с полки тряпку и приложила к руке. – Я устала от его трепа – думает, раз он старше, ему все можно. Он давно напрашивался.

– Он может на мне отыграться, – ответил Шест, и я ощетинилась на его обвинительный тон. Можно подумать, я не знаю. Можно подумать, мне в голову не приходило, что это может на нем отразиться.

– Ну так врежь ему по морде и скажи, чтобы отвалил. – Я бросила тряпку обратно на полку и осторожно подобрала с пола поруганную книгу. Если не считать оторванной обложки и титульного листа, она была целой. – Крыс до тебя докапывается потому, что ты ему позволяешь. Если дашь ему отпор, он отстанет.

Шест не ответил, погрузился в обиженное молчание, и я постаралась сдержать раздражение. Не даст он Крысу никакого отпора. Поступит как всегда – побежит за помощью ко мне. Со вздохом я опустилась на колени перед пластиковой коробкой у дальней стены. Обычно я прятала ее под старым одеялом, но Крыс его сдернул и бросил в угол, вероятно, в поисках еды или чего-то, что можно украсть. Я сняла крышку и оглядела содержимое коробки.

Она была наполовину заполнена книгами, тут были и карманные издания вроде того, что я держала в руке, и тома побольше, в твердых обложках. Встречались и заплесневелые, и обгорелые. Все их я знала с первой до последней страницы. Это было мое самое ценное, самое тайное достояние. Узнай вампиры о моих запасах, они бы всех нас перестреляли и сравняли здание с землей. Но для меня игра стоила свеч.

Придя к власти, вампы объявили книги на Периферии вне закона и выпотрошили все школы и библиотеки, и я понимала почему. Потому что каждая книга на своих страницах несла сведения о другом мире – о том мире, что был до этого, о мире, в котором люди не жили в страхе перед вампирами, стенами и ночными чудовищами. О мире, в котором мы были свободны.

Я аккуратно положила маленькую книгу на место, и взгляд мой упал на другую – потрепанную, выцветшую, поеденную плесенью с уголка. Она была больше остальных, детская книга с картинками, на обложке плясали ярко раскрашенные животные. Я провела пальцами по обложке и вздохнула.

Мама.

Шест снова подошел ко мне, заглянул через плечо.

– Крыс что-то взял? – тихо спросил он.

– Нет, – пробормотала я и закрыла коробку, спрятала свои сокровища от посторонних глаз. – Но тебе лучше проверить свою комнату. И на всякий случай вернуть все, что ты брал.

– Я уже несколько месяцев как ничего не брал, – испуганно ответил Шест, как будто защищаясь, и я еле сдержалась, чтобы не огрызнуться. Еще недавно, до прихода Крыса, я часто ловила Шеста за чтением: он сидел в своей комнате с одной из моих книг, приткнувшись к стене, всецело поглощенный сюжетом. Я сама научила его читать – долгими мучительными часами мы сидели на моем матрасе, разбирая слова, буквы и звуки. Шест учился медленно, но стоило ему овладеть грамотой, как чтение стало его любимым спасением, средством забыть обо всем мире.

Потом Патрик рассказал ему, чтó вампиры делают с периферийцами, которые читают книги, и больше Шест к книгам не прикасался. Столько труда, столько времени пропало впустую. Меня бесило, что страх перед вампирами не дает Шесту узнать что-то новое. Я предлагала научиться читать Лукасу, но ему было совершенно до лампочки, а с Крысом я возиться не собиралась.

Дура я – надеялась научить эту шайку чему-то полезному.

Но злили меня не только трусость Шеста и невежество Лукаса. Я хотела, чтобы они учились, совершенствовались потому, что именно это вампиры отняли у нас. Своих домашних людей и рабов они учили читать, но хотели, чтобы остальные оставались слепыми и тупыми, оставались во тьме. Они хотели, чтобы мы были безмозглыми, безвольными животными. Если достаточное количество людей узнает, какой была жизнь… раньше… сколько времени пройдет, прежде чем они восстанут против кровососов и вернут всё отнятое?

В этой мечте я не признавалась никому, даже самой себе. Я не могла заставить других хотеть учиться. Но все равно пыталась.

Шест попятился, когда я встала и снова набросила на коробку одеяло.

– Думаешь, он нашел другой тайник? – осторожно спросил он. – Может, его тоже проверить?

Я бросила на него обреченный взгляд:

– Ты голодный? Ты это хотел сказать?

Шест пожал плечами, но по нему было видно, что он на что-то надеется.

– А ты не голодная?

Скорчив гримасу, я подошла к матрасу в углу и снова опустилась на колени. Подняла матрас, сняла незакрепленные половицы и заглянула в темное отверстие.

– Черт, – пробормотала я, шаря в маленьком тайнике.

Осталось немного – черствая буханка хлеба, два ореха и одна проросшая картофелина. Наверное, это Крыс и искал – мою личную кладовку. У всех у нас такие были, спрятанные ото всех. Неотмеченные не воруют друг у друга – по крайней мере, считается, что не воруют. Это негласный закон. Но в душе мы все воры, а голод толкает людей на отчаянные поступки. Будь я наивной, не прожила бы столько. Об этой дыре в полу знал только Шест, а ему я доверяла. Он бы не стал рисковать всем, крадя у меня.

Оглядев жалкие остатки, я вздохнула.

– Скверно, – пробормотала я и покачала головой. – И дела в последнее время идут худо. Никто больше вообще не продает продуктовые талоны.

В животе ныло – обычное ощущение. Я вернула половицы на место и разделила с Шестом хлеб. В той или иной мере я была голодна всегда, но сейчас проблема обострилась. Я ничего не ела с прошлого вечера. Утренняя вылазка закончилась плохо. Несколько часов поисков в обычных моих местах не дали ничего, кроме порезанной ладони и пустого желудка. Набег на крысоловки старика Томпсона не помог – то ли крысы стали умнее, то ли Томпсону наконец удалось нанести урон их популяции. Осторожно пробравшись под колючей проволокой, я вскарабкалась по пожарной лестнице на крышу, где у вдовы Таннер был садик, – и обнаружила, что ушлая бабка собрала урожай пораньше, не оставив на мою долю ничего, кроме пустых ящиков с землей. Я покопалась на помойке на задворках магазина Харли – иногда, совсем редко, там можно было обнаружить буханку хлеба, заплесневевшую настолько, что ею брезговали даже крысы, или порченые соевые бобы, или протухшую картошку. Я не страдала привередливостью, мой желудок был натренирован удерживать в себе практически любую дрянь. Насекомые, крысы, червивый хлеб – неважно, лишь бы отдаленно напоминало пищу. Я могла съесть то, от чего большинство людей вывернуло бы, но сегодня госпожа Удача, похоже, ненавидела меня сильнее обычного.

А после казни продолжать поиски было невозможно. От длительного присутствия на Периферии домашних людей народ начинал нервничать. Я не хотела воровать на свой страх и риск, пока вокруг столько охранников. К тому же красть сразу после того, как повесили троих человек, означало попросту напрашиваться на неприятности.

Поиски на знакомой территории ни к чему не привели. Все ресурсы здесь я выработала, а Отмеченные уже начинали понимать, как меня обхитрить. Даже если пробраться в другой сектор, большую часть Периферии зачистили давным-давно. В городе, битком набитом падальщиками и ловчилами, попросту ничего не осталось. Если мы хотели добыть еды, требовалось расширить сферу деятельности.

Я собиралась выбраться из города.

Взглянув сквозь забранное пластиковой пленкой окно на бледное небо, я поморщилась. День уже перевалил за середину. Темнеет быстро – за Стеной у меня будет лишь пара часов, чтобы добыть пищу. Если я не успею вернуться до заката, за добычей выйдет кое-кто еще. Едва небо меркло, наступало их время. Господ. Вампиров.

«Мне времени хватит, – подумала я, подсчитав в уме. – День сегодня ясный – я смогу пробраться под Стеной, обыскать развалины и вернуться до захода солнца».

– Ты куда? – спросил Шест, когда я открыла дверь и вышла в коридор, посматривая по сторонам на случай, если покажется Крыс. – Элли? Погоди, куда ты идешь? Возьми меня с собой. Я могу помочь.

– Нет, Шест. – Я повернулась к нему и покачала головой. – На этот раз я пойду не по обычным местам. Слишком много охранников, и домашний все еще тут, так что все дерганые. – Я вздохнула и оглядела пустырь, прикрывая рукой глаза от солнца. – Мне придется попытать счастья на развалинах.

Шест ойкнул:

– Ты выйдешь из города?

– Вернусь до заката. Не волнуйся.

– Если тебя поймают…

– Не поймают, – я ухмыльнулась. – Когда меня ловили? Про эти туннели никто даже не знает.

– Ты сейчас говоришь совсем как Патрик и Джеффри.

Я застыла на месте, словно ужаленная.

– Тебе не кажется, что это перебор? – Шест пожал плечами, и я скрестила руки на груди. – Если не кажется, тогда я, пожалуй, не буду утруждаться делиться с тобой тем, что найду. Может, тебе стоит для разнообразия поискать еду самому.

– Прости, – торопливо ответил он с виноватой улыбкой. – Прости, Элли. Я просто за тебя волнуюсь. Мне страшно, когда ты меня оставляешь здесь одного. Обещаешь, что вернешься?

– Ты же знаешь – вернусь.

– Ну хорошо. – Шест отступил назад, на лицо его легли тени. – Удачи.

Может, мне померещилось, но в его голосе почти звучала надежда на то, что я вляпаюсь в неприятности. Что я пойму, как опасно за Стеной и насколько он был прав. Но это глупо, сказала я себе, мчась по пустоши обратно к изгороди и городским улицам. Я нужна Шесту, я его единственный друг. Не настолько он мстительный, чтобы желать мне зла лишь потому, что распереживался из-за Марка и Грейси.

Верно же?

Протискиваясь сквозь изгородь в притихший город, я выкинула эту мысль из головы. О Шесте буду беспокоиться в другой раз, сейчас первоочередная задача – найти еду, чтобы выжить нам обоим.

Солнце пробиралось по небу над скелетами зданий, купая улицы в свете. «Повиси еще немного, – мысленно взмолилась я, глядя вверх. – Продержись еще хотя бы пару часиков. А хочешь – вообще застынь».

Солнце, словно из вредности, опустилось чуть ниже, будто бы дразня меня, и скрылось за облаком. Тени удлинились и, точно жадные пальцы, поползли по земле. Поежившись, я прибавила шагу.

Глава 2

Люди вам скажут, что покинуть Нью-Ковингтон невозможно, что Внешняя Стена непроницаема, что никто не выберется из города, даже если захочет.

Люди ошибаются.

Периферия – это огромные бетонные джунгли, каньоны из битого стекла и ржавого железа, гигантские остовы зданий, поглощаемые плющом, ржавчиной и гнилью. Везде, кроме самого центра, где возвышаются, испуская темное сияние, вампирские башни, дома выглядят больными, пустыми и опасно близкими к обрушению. Ниже ломаной линии горизонта немноголюдный город все больше захватывает дикий наружный мир. Проржавевшие останки того, что раньше было машинами, рассеяны по улицам, гнилой металл покрывают растения. Деревья, корни, вьюнки пробиваются сквозь тротуары и даже крыши, крошат бетон и сталь – природа мало-помалу берет свое. Пару лет назад несколько небоскребов наконец поддались времени и энтропии и обрушились, подняв вихрь бетонной пыли и осколков, – погибли все, кому не повезло оказаться рядом. Это стало частью нашей жизни. Войди в любое здание, и услышишь у себя над головой треск и скрип – может, оно рухнет через несколько десятков лет, может, через секунду-другую.

Город разваливается. Все на Периферии это знают, но думать об этом нельзя. Какой смысл беспокоиться о том, чего не можешь изменить.

Я больше всего беспокоилась о том, как не нарваться на вампов, не попасться и добыть достаточно еды, чтобы протянуть еще один день.

Иногда – вот как сегодня – для этого приходилось прибегать к чрезвычайным мерам. Я собиралась совершить нечто чертовски рискованное и опасное, но быть Неотмеченным – это и значит рисковать, не так ли?

Периферия поделена на несколько частей, так называемых секторов, аккуратно отделенных друг от друга оградой, чтобы можно было контролировать продовольственные и людские потоки. Еще одно изобретение «для нашей защиты». Как ни назови, клетка есть клетка. Насколько мне известно, пять или шесть секторов широким полукругом обрамляют Внутренний город. Мы живем в секторе 4. Если бы у меня была татуировка, при сканировании она выдавала бы что-то вроде: «Эллисон Сикимото, житель номер 7229, сектор 4, Нью-Ковингтон. Собственность Государя Салазара». Технически Государь владеет всеми людьми в городе, но у его приближенных есть также свои гаремы и рабы – для крови. А периферийцы – Отмеченные периферийцы – являются «общественной собственностью». То есть любой вампир может делать с ними все что угодно.

Никого на Периферии, похоже, особо не волнуют их татуировки. Нейт, помощник в магазине Харли, вечно пытается убедить меня отметиться, утверждает, что наносить татуировку почти не больно, а сдавать кровь не так уж страшно, если привыкнуть. Он никак не может понять, почему я такая упрямая. Я говорила ему, что больше всего меня бесит не сканирование и не сдача крови.

Больше всего меня достает вся эта история с «собственностью». Я никому не собственность. Если я нужна поганым кровососам, пусть сначала меня поймают. А я уж постараюсь максимально усложнить им задачу.

Ограда между секторами нехитрая – из сетчатой проволоки с колючкой поверху. «Железный занавес» тянется на многие мили и особо не охраняется. Стражники стоят на воротах на входе в сектора, через которые въезжают и выезжают продуктовые грузовики, но больше их нигде нет. Вампам по большей части наплевать на то, что их скотина просачивается из сектора в сектор. Главные, самые страшные, смертоносные силы брошены на ночную охрану Внешней стены.

Надо признать, выглядит Внешняя стена внушительно. Тридцать футов в высоту, шесть футов в толщину – уродливое чудище из железа, стали и бетона высится над Периферией, окружая ее по периметру. Наружу ведут лишь одни ворота, двустворчатые, из прочного железа, запертые изнутри на тяжелые стальные засовы – чтобы сдвинуть их с места, требуется три человека. Ворота эти не в моем секторе, но однажды, добывая еду вдалеке от дома, я видела их открытыми. Через каждые пятьдесят ярдов на Стене установлены прожекторы, шарящие по земле, точно гигантские глаза. Под Стеной находится «зона поражения» – пустырь, усеянный кольцами колючей проволоки, рвами, ямами с кольями на дне и минами, всё ради одной цели – не подпускать к Стене бешеных.

Внешняя стена – предмет страха и ненависти всего Нью-Ковингтона, она напоминает, что мы здесь в ловушке, как овцы в загоне, но также она и предмет огромного почитания. На развалинах за пределами города не выжить никому, особенно после наступления темноты. Ходить по развалинам не любят даже вампы. Ночь за Стеной принадлежит бешеным. Никто в здравом уме не будет приближаться к Стене, а тех, кто попытается, либо пристрелит охрана, либо разорвет на куски в «зоне поражения».

Потому-то я и собиралась пойти низом.

Одной рукой держась за бетонную стену, стараясь огибать лужи и битое стекло, я пробиралась сквозь высоченные сорняки по канаве. Я давно тут не была, старая тропа совсем заросла. Я обогнула груду камней, не обращая внимания на рассыпанные у ее основания подозрительного вида кости, отсчитала двенадцать шагов, остановилась и опустилась в траву на колени.

Я раздвинула сорняки – осторожно, чтобы не смять их сильно. Не нужно, чтобы кто-нибудь узнал, чтó тут есть. Если пойдут слухи, если вампиры проведают, что из их города существует выход, они обыщут каждый квадратный дюйм Периферии, пока не найдут проход и не навесят на него замок крепкий, как пятерня домашнего, стискивающая ключ от продовольственного склада. Не то чтобы вампы ужасно опасались, как бы люди не выбрались из города – за Стеной не было ничего, кроме развалин, запустения и бешеных. Но то, что служит выходом, может послужить и входом, и раз в несколько лет какой-нибудь бешеный пробирался в город по идущим внизу туннелям. И начинались хаос, паника и смерть – пока бешеного не убивали, а проход не находили и не заделывали. Но этот проход не нашли до сих пор.

Сорняки расступились, обнажая втопленный в землю черный металлический диск. Он был адски тяжелый, но я припрятала поблизости арматурину, чтобы поддевать его. Крышка со стуком упала в траву, и я заглянула в глубокий узкий лаз. Ржавые металлические перекладины, вделанные в цемент, вели вниз, в темноту.

Я огляделась по сторонам, чтобы убедиться в отсутствии посторонних глаз, а потом начала спускаться по лестнице. Мне всегда было тревожно оставлять вход в туннель открытым, но крышка была слишком тяжелой, чтобы я могла поднять ее изнутри. Впрочем, вход был хорошо запрятан в высоких травах, и за все те годы, что я выбиралась из города, еще никто его не нашел.

Но мешкать все равно не стоило.

Спрыгнув на бетонный пол, я осмотрелась, ожидая, когда глаза привыкнут к темноте. Засунув руку в карман куртки, я нащупала два своих главных сокровища – зажигалку, до сих пор наполовину полную бензина, и карманный нож. Зажигалку я нашла во время своего прошлого путешествия по развалинам, а нож у меня был давно. Без этих сверхценных предметов я никуда не выходила.

Туннели под городом, как обычно, воняли. Старожилы, те, чье детство пришлось на времена до эпидемии, говорят, что когда-то все городские отходы не сливались из ведер в отхожие ямы, а текли по трубам под улицами. Если так и было, это однозначно объясняет запах. Примерно в футе от того места, где я стояла, лестница уходила в лениво текущую по туннелю черную жижу. Громадная крыса, почти с уличную кошку размером, прошмыгнула в сумраке, напомнив мне, зачем я здесь.

Бросив прощальный взгляд на дыру в небесах – там до сих пор было светло и солнечно, – я направилась в темноту.

Раньше люди думали, что бешеные рыскают под землей, в пещерах и заброшенных туннелях, спят там днем, а ночью выходят. Вообще-то и сейчас почти все так думают, но я ни разу не видела в туннеле бешеного. Даже спящего. Это, конечно, ничего не значит. Никто наверху никогда не видел человека-крота, но все слышали о больных, боящихся света людях, живущих под городом, готовых схватить тебя за ногу из ливневого стока, утащить к себе и сожрать. Я тоже никогда не видела человека-крота, но под городом сотни, может быть, тысячи туннелей, которые я никогда не обследовала и обследовать не собираюсь. Я спускаюсь в этот мрачный жуткий мир лишь затем, чтобы пробраться под Стеной и как можно скорее снова вынырнуть на свет.

К счастью, я знала этот отрезок туннеля, и он был не совсем темным. Солнце попадало в него сквозь ливневые стоки и решетки – цветные полоски в мире сплошной серости. Кое-где царила абсолютная тьма, и мне приходилось включать зажигалку, но место было знакомое, и я знала, где иду, так что было не страшно.

Наконец, едва не ползя на животе, чтобы протиснуться, я выбралась из огромной бетонной трубы, выходившей в заросшую сорняками канаву. Иногда есть плюсы в том, чтобы быть тощей как жердь. Выжав из одежды гадкую теплую воду, я поднялась и огляделась.

Над рядами обветшалых крыш, за голой пустошью зоны поражения можно было видеть, как высится во всем своем зловещем, смертоносном величии Внешняя стена. С этой стороны она почему-то всегда смотрится странно. Солнце зависло между башнями центра, отбрасывая блики от их зеркальных стен. У меня было еще добрых два часа на поиски еды, но следовало поторопиться.

За зоной поражения серо-зеленым ковром, ожидая меня в тающем вечернем свете, расстилались остатки бывших пригородов. Выпрыгнув из канавы, я углубилась в руины мертвой цивилизации.

Искать еду на развалинах – дело хитрое. Говорят, раньше люди ходили в большие магазины с длиннющими прилавками, полными еды, одежды и всевозможных вещей. Они были громадных размеров, и узнать их было легко по широченным парковкам. Но там сейчас делать нечего, потому что именно эти магазины обчистили в первую очередь, когда дела стали плохи. После эпидемии прошло почти шестьдесят лет, и там остались лишь ободранные стены да пустые полки. Та же история – с магазинами поменьше и заправками. Ничего не осталось. Я много часов угробила, обыскивая эти здания, и ни разу ничего не нашла, так что теперь не трачу на них время.

Но совсем другое дело – обычные дома, ряды гниющих обветшалых жилых строений вдоль разбитых улиц. Потому что в своих вылазках я узнала о человеческой расе кое-что интересное – мы любим делать запасы. Бережливость, паранойя, ожидание худшего – называйте как хотите, но в домах были неплохие шансы обнаружить еду, припрятанную в подвалах или в глубине шкафов. Надо было лишь до нее докопаться.

По скрипучим половицам я зашла не то в пятый, не то в шестой подающий надежды дом – двухэтажный, окруженный покосившимся проволочным забором и почти утонувший в плюще. Окна разбиты, крыльцо еле проглядывает из-под вьюнков и сорняков. Крыша и часть верхнего этажа обвалились, и сквозь гнилые балки пробивались блеклые лучи солнца. Густой воздух пропах плесенью, пылью и растениями, и дом, казалось, затаил дыхание, когда я вошла в него.

Сперва я обыскала кухню, обшарила шкафчики, открыла все ящики, даже проверила древний холодильник в углу. Ничего. Пара ржавых вилок, банка из-под консервов, разбитая кружка. Все это я уже видела. В одной спальне шкафы были пусты, комод перевернут, большое овальное зеркало разбито вдребезги. Сорванные с кровати простыни и одеяла валялись на полу, а на матрасе расплылось подозрительное темное пятно. Я не стала гадать, что тут произошло. О таком лучше не думать. Лучше пройти мимо.

В другой спальне таких следов разрушения не было, а в углу стояла укутанная паутиной старая детская кроватка. Я обошла ее, стараясь не заглядывать внутрь, и приблизилась к некогда белому стеллажу. На одной полке стояла разбитая лампа, но чуть ниже я заметила предмет знакомой формы – пыльный прямоугольник.

Я взяла его в руки, смахнула паутину, прочла заглавие – «Баю-баюшки, Луна» – и грустно улыбнулась. Не следует забывать – я пришла сюда не за книгами. Если я притащу это домой вместо еды, Лукас будет в бешенстве и мы, возможно, опять поругаемся.

Может, я слишком к нему строга. Он не то чтобы тупой, просто практичный. Больше заботится о том, как выживать, а не о том, как учиться чему-то, с его точки зрения, бесполезному. Но я не могу сдаться просто потому, что он упертый. Если бы удалось заставить его научиться читать, мы, вероятно, сумели бы учить других периферийцев, ребят вроде нас самих. И возможно – возможно, – этого хватило бы, чтобы начать… что-то. Не знаю что, но должно же быть что-то получше простого выживания.

Ощутив прилив решимости, я сунула книгу под мышку – и застыла на месте, услышав тихий стук. В доме был кто-то еще, кто-то пошевелился прямо за дверью спальни.

Со всей осторожностью я положила книгу на место, не потревожив пыль. Вернусь за ней позже, если переживу то, что случится сейчас.

Я сунула руку в карман, стиснула нож и медленно повернулась. Тени шевельнулись в блеклом свете, падающем из гостиной, и тихие цокающие шаги зазвучали прямо за дверью. Я вытащила нож и сделала шаг назад, прижалась спиной к стене и комоду, сердце бешено колотилось. Темный силуэт застыл в дверном проеме, раздалось медленное, тяжелое дыхание – я затаила дух.

В комнату вошла олениха.

Расслабилась я не сразу, но ком в горле и тяжесть в животе пропали. Дикие животные на развалинах – обычное дело, правда, я не понимала, что привлекло олениху к дому. Я расправила плечи, медленно выдохнула – олениха вздернула голову, уставилась в моем направлении так, словно плохо видела.

В желудке заурчало, и на секунду я представила, как бросаюсь к оленихе и вонзаю нож ей в горло. Мяса на Периферии считай нет. Крысы и мыши ценятся весьма высоко, и мне доводилось наблюдать омерзительные кровавые побоища из-за дохлого голубя. По улицам у нас бегают бездомные собаки и кошки, но они дикие и злые, и, если не хочешь заработать инфекцию от укуса, лучше их не трогать. Охранники к тому же имеют право стрелять в любого зверя, которого увидят в городе, – и так они обычно и поступают, так что любое мясо в жутком дефиците.

Целая оленья туша, разделанная и засушенная, могла бы кормить меня и мою команду месяц. Или можно обменять мясо на продуктовые талоны, одеяло, новую одежду – на что угодно. От одной мысли об этом в желудке у меня заурчало снова, и я перенесла вес тела на одну ногу, готовясь кинуться вперед. Едва я пошевелюсь, олениха, скорее всего, бросится из спальни, однако надо попытаться.

Но тут олениха посмотрела прямо на меня, и я увидела, что из глаз у нее тонкими струйками идет кровь и капает на пол. Я вся похолодела. Понятно, почему она меня не боялась. Понятно, почему пошла за мной сюда и теперь смотрела на меня холодным, неподвижным взглядом хищника. Ее покусал бешеный. И она обезумела.

Я тихо вдохнула, унимая сердцебиение, стараясь не паниковать. Дело плохо. Олениха заслоняла выход из спальни, я не могла пройти мимо нее, не рискуя подвергнуться нападению. Ее глаза еще не совсем побелели, олениха была на ранней стадии заболевания. Оставалось надеяться, что если я буду сохранять спокойствие, то смогу отсюда выбраться и меня не затопчут насмерть.

Олениха всхрапнула и мотнула головой. Из-за резкого движения она стукнулась о дверную раму. Еще один симптом болезни: зараженные животные могли казаться растерянными и дезориентированными, но в мгновение ока переключались в режим гиперагрессии. Стиснув покрепче нож, я двинулась в сторону разбитого окна.

Олениха подняла голову, завращала глазами и издала хриплый рык – я никогда не слышала от оленей таких звуков. Я увидела, как напрягаются ее мышцы для броска – и кинулась к окну.

Олениха устремилась в комнату, фыркая, выписывая копытами смертоносные дуги. Когда я бросилась от нее прочь, одно из копыт задело мое бедро, вскользь, но по ощущению – словно кувалдой ударили. Олениха врезалась в дальнюю стену, перевернув стеллаж, и я выпрыгнула в окно.

Продираясь сквозь сорняки, я побежала к полуразрушенному сараю в углу двора. Крыша провалилась, и вьюнки сплошняком покрыли гниющие стены, но двери еще стояли целыми. Я протиснулась внутрь и забилась в угол, тяжело дыша, прислушиваясь, нет ли погони.

Все было тихо. Когда сердце успокоилось, я глянула в щель между досками и смогла рассмотреть темный силуэт оленихи – она все еще была в спальне, растерянно шаталась туда-сюда, изредка в слепой ярости бросаясь на матрас или разбитый комод. Ну и славно. Я просто тихонечко посижу здесь, пока полоумное животное не успокоится и не уберется прочь. Хорошо бы это случилось до того, как сядет солнце. Скоро мне пора будет возвращаться в город.

Выбравшись из угла, я оглядела сарай – вдруг тут еще осталось что-то целое и полезное. Добра здесь, похоже, было немного: пара сломанных полок, кучка ржавых гвоздей, которые я немедленно сунула в карман, и странная приземистая машина с четырьмя колесами и длинной ручкой – судя по ее виду, ее нужно было толкать перед собой. Зачем – я не представляла.

Между половицами под странной машиной я заметила дыру, оттащила машину и увидела люк. Он был заперт на тяжелый замок – теперь тот проржавел так, что ключ не помог бы, но сами половицы расползались от гнили. Я легко поддела несколько из них, проделав лаз, и увидела складную лестницу, ведущую в темноту.

Стиснув покрепче нож, я полезла вниз.

В подвале было темно, но до заката оставался еще почти час, и сквозь дыру и щели между половицами просачивалось достаточно света. Я стояла в маленьком прохладном помещении с бетонным полом и стенами, с потолка свисала лампочка с цепочкой. Вдоль стен тянулись деревянные полки, а с полок подмигивали мне в тусклом свете десятки консервных банок. Мое сердце замерло.

Джекпот.

Я бросилась вперед, схватила ближайшую банку, от волнения сбив на пол еще три. На банке была выцветшая этикетка, но я не стала разбирать слова. Я вонзила нож в крышку и яростно набросилась на жестянку, принялась вскрывать ее дрожащими руками.

Изнутри поднялся сладкий, божественный аромат, и от проснувшегося голода заурчало в животе и закружилась голова. Еда! Настоящая еда! Отогнув крышку, я едва взглянула на содержимое банки – какие-то рыхлые фрукты в вязкой жидкости – и все его опрокинула себе в рот. Сладость потрясла меня – обволакивающе-густая, сочная, не похожая ни на что из того, что мне доводилось пробовать раньше. Фрукты и овощи на Периферии были делом почти неслыханным. Я опустошила банку чуть ли не в одно мгновение, почувствовала, как еда упала в пустой желудок, и схватила новую банку.

В ней оказались бобы в более прозрачной жидкости: их я тоже проглотила, выгребая красную массу пальцами. Я слопала еще банку вязких фруктов, банку кукурузы и маленькую баночку сосисок с мой палец длиной – и только тут ко мне вернулась способность думать.

Я наткнулась на тайник с сокровищами невероятных размеров. О таких загашниках ходят легенды, и вот я попала в одну из них. С полным желудком – редкое ощущение – я начала обследовать подвал.

Едва ли не целую стену занимали консервы, причем, судя по этикеткам, – самые разные. Большая часть этикеток выцвела или порвалась так, что ничего было не разобрать, но я все же сумела найти порядочно овощей, фруктов, бобов и супа. Были тут и банки со странной едой, о которой я никогда не слышала. «Спагетти», «равиоли» и прочие диковины. Рядом с банками лежали стопки каких-то квадратных предметов, завернутых в блестящую серебристую бумагу. Я понятия не имела, что это такое, но если это тоже еда – я не буду против.

На полках на стене напротив располагались десятки галлоновых бутылей с водой, несколько баллонов с пропаном, зеленая переносная плитка – я такую видела у Харли – и газовый фонарь. Тому, кто все это здесь устроил, явно не повезло – ничего из запасов ему в итоге не пригодилось.

Ну что ж, спасибо тебе, таинственный незнакомец. Ты значительно облегчил мою жизнь.

Мысли бежали вскачь – я рассматривала разные варианты. Можно сохранить это место в секрете, но зачем? Еды тут нашей банде хватит на несколько месяцев. Я окинула комнату взглядом, раздумывая, как все провернуть. Если я расскажу Лукасу об этом подвале, мы вчетвером – я, Лукас, Крыс и Шест – вернемся сюда и утащим всё одним махом. Опасно, но ради такого количества еды стоит пойти на риск.

Я медленно развернулась, жалея, что положить еду не во что. Умница Эллисон. Обычно я брала на развалины один из тех рюкзаков, что мы держим в шкафу в коридоре, – для того они нам, собственно, и нужны, – но сегодня мне не хотелось снова наткнуться на Крыса. Но что-то принести с собой все же нужно. Если я хочу убедить Лукаса совершить весьма опасную вылазку за пределы города, понадобятся доказательства.

Мой взгляд остановился на одной из верхних полок – там лежали туго набитые чем-то мусорные мешки. Внутри могли оказаться одеяла, одежда или еще какие-нибудь полезные вещи, но прямо сейчас меня больше волновала еда.

– Это подойдет, – пробормотала я и направилась к полкам. Ни лестницы, ни ящика, ничего, на что можно встать, у меня не было – придется лезть. Я поставила ногу между банками и подтянулась.

Доска мерзко заскрипела под моим весом, но выдержала. Хватаясь за шершавое дерево, я подтянулась еще на фут, потом еще и наконец смогла достать рукой до верхней полки и нащупать мешок. Зажав двумя пальцами шелушащийся пластик, я потянула его на себя.

Доска внезапно застонала, и я моргнуть не успела, как весь стеллаж накренился вперед. В панике я попыталась уберечься, но десятки банок полетели в меня, и я разжала руки. Я ударилась о бетонный пол, вокруг гремели и звенели жестянки, на долю секунды мое поле зрения заполнили полки, а потом наступила темнота.

Глава 3

Пульсирующая боль в черепе вернула меня в реальный мир. В ушах звенело, а когда я открыла глаза, меня встретила темнота. Несколько мгновений я не могла понять, где нахожусь и что случилось. Что-то тяжелое давило на грудь и ноги, а когда я шевельнулась, с меня скатилось и звякнуло о пол что-то мелкое и металлическое.

– Черт, – прошептала я, вспомнив все. В панике я вывернулась из-под полки и захромала по ступенькам, внимательно глядя вверх. Сквозь дыру в крыше виднелось ночное небо – туманное, беззвездное, однако меж облаков проглядывала заплывшим глазом болезненно-желтая луна.

Я попала в переплет.

Тупая, нелепая ошибка, Элли. Взбираясь по лестнице, я всматривалась в темноту и тени, сердце отчаянно колотилось в тишине. Внизу с мягким звоном перекатывались консервные банки, но сейчас было не время переживать о богатстве, которое приходилось бросать тут. Я должна была вернуться в город. Оставаться здесь нельзя. Я слышала истории о том, как бешеные проламывали стены и полы, чтобы добраться до добычи, – стоит им тебя учуять, и они уже не остановятся. Надо торопиться.

Я осторожно выбралась из дыры в полу, прокралась к двери, протянула руку, чтобы открыть ее. И застыла.

Что-то двигалось вдоль стены сарая.

Сквозь щели в досках доносилось шуршание сорняков, звуки шагов и низкий рык – такой звук мог бы издавать зверь. Отдернув руку, я тихо забилась в угол, прижалась спиной к стене и стиснула нож, чтобы руки не тряслись. Снаружи стояла почти что кромешная тьма, но мне удалось разглядеть смутные очертания бледной тощей фигуры; я слушала, как шаги двигались вдоль стены… пока не остановились у двери.

Я затаилась, считая секунды с каждым судорожным ударом сердца, прикусывая щеку, чтобы громкое дыхание не выдало меня.

Дверь скрипнула и медленно открылась.

Я не шевелилась. Не дышала. Ощущая спиной шершавые доски, я воображала себя частью стены, частью теней, что окутывали меня, прятали от всего мира. По другую сторону двери размеренное хриплое порыкивание стало громче, и темная фигура повертела головой туда-сюда, осматривая стены.

Прошла вечность.

Наконец дверь медленно, со скрипом закрылась, и темная фигура развернулась и убрела в заросли сорняков. Я слушала, как удаляются шаркающие шаги, пока они не стихли совсем и не стало слышно ничего, кроме жужжания ночных насекомых.

Я далеко не сразу смогла пошевелиться и даже вздохнуть как следует. Едва прошла дрожь, я выскользнула из сарая и бросилась сквозь сорняки тем же путем, каким пришла сюда. По спине пробежал холодок, когда я заметила, что не только мои следы прорезают высокие травы; теперь двор пересекало несколько тропок – я была не одна, пока находилась в подвале. Если бы эта тварь нашла лестницу…

Поежившись, я поспешила вперед, по пустым улицам. В свете луны развалины казались еще более темными, зловещими и враждебными для незваного пришельца. В городе после наступления темноты люди исчезали с улиц, и в ночи разгуливали вампиры, но тени там были знакомыми, темнота – уютной. Здесь же, на развалинах, темнота была чужой, а тени словно подкрадывались к тебе, чтобы схватить.

Ночь прорезал вопль, полный животной ярости, и я кинулась бежать.

Это были самые долгие минуты в моей жизни, но я добралась до туннелей. Протискиваясь в водоотводную трубу, я уже уверилась в том, что позади меня кто-то есть и сейчас когтистые лапы сомкнутся на моих лодыжках и потащат меня назад. К счастью, этого не произошло, и я оперлась о стену, часто, нервно дыша, ожидая, когда сердце перестанет биться о ребра.

В туннеле я не видела даже собственных рук, и ждать, что глаза привыкнут к кромешной тьме, было бессмысленно. Я порылась в кармане, вытащила зажигалку, щелкнула ей, вызвав к жизни маленький огонек. Его едва хватало, чтобы осветить пространство у меня под ногами, но это было лучше, чем ничего.

Держа перед собой мерцающий язычок пламени, я устремилась вглубь туннеля.

Удивительно, как всего несколько часов способны изменить твое видение мира. Когда-то знакомые туннели теперь стали страшными, темнота словно бы ожила, сдавливала меня со всех сторон, пыталась задушить. Казалось, что мои шаги звучат в тишине слишком громко, и несколько раз я затаивала дыхание, прислушиваясь к фантомным шумам, которые мерещились мне на фоне моего тихого сопения.

Я всё шла и шла, и, несмотря на все мои страхи и игры воображения, никто на меня не набрасывался. Я была уже почти дома, всего один поворот и пара сотен ярдов оставалось до лестницы, что вела наверх, – и тут в темноте раздался всплеск.

Он был негромкий, и, услышь я его днем, когда солнце проникает сквозь решетки, подумала бы, что это крыса или что-то в таком роде. Но среди давящей темноты и тишины мое сердце едва не остановилось, а тело превратилось в лед. Я погасила зажигалку и нырнула в угол, стараясь не дышать, напряженно прислушиваясь. Долго ждать не пришлось.

В темноте впереди меня по полу зашарил фонарик, и тихие рокочущие голоса эхом отдались от стен.

– …Что у нас тут? – проскрипел кто-то, и я плотнее прижалась к стене. – Крыса? Большая крыса, вылезай-ка на свет. Ты явно плохую ночь выбрал, чтобы бродить по подземельям, дружок.

Затаив дыхание, я рискнула и на мгновение высунулась из-за угла. Четверо людей загородили выход из туннеля – тощие, оборванные, одежда грязная, волосы всклокоченные. Они стояли, горбясь, словно всю жизнь провели в тесноте и не привыкли держать спину прямо. В руках они сжимали ржавые зазубренные лезвия и, как безумные, ухмылялись на одинокую фигуру в центре туннеля, в глазах у них светилось предвкушение и еще что-то похуже.

Я нырнула обратно за угол, сердце колотилось. «Вы издеваетесь, что ли?» – пробормотала я, глубже ныряя в спасительную тень, надеясь, что никто меня не услышит. Ничего себе ночка. Олениха, бешеные, а теперь еще чертовы люди-кроты в туннеле. Мне же не поверит никто. Тряхнув головой, я пригнулась и стиснула нож. Теперь для полного счастья мне не хватало только, чтобы сюда заявился вампир.

Человек-крот хохотнул, и я услышала, как все четверо подались вперед, судя по всему, окружая бедолагу, угодившего к ним в засаду. «Удирай, идиот, – подумала я, недоумевая, чего он ждет, почему я до сих пор не слышу, как он в панике бежит прочь. – Ты что, не знаешь, чтó они с тобой сделают? Если не хочешь оказаться на вертеле над костром, удирай».

– Мне не нужны проблемы, – тихо произнес спокойный, уверенный голос. И хотя я не видела говорящего, не отважилась снова выглянуть из-за угла, по спине у меня пробежал холодок. – Пропусти́те меня, и я пойду своей дорогой. Не стоит вам этого делать.

– Ну-ну, – промурлыкал человек-крот, и я представила, как он с ухмылкой подбирается ближе. – А я думаю, нам очень даже сто…

Его голос резко перешел в испуганный хрип, потом раздался хлюпающий звук, и воздух наполнил слабый, отдающий медью запах крови. Послышались яростные крики, звуки борьбы и лезвий, рассекающих плоть, вопли боли. Не дыша, я сжалась в своем убежище в комок и так ждала, пока не стих последний стон, пока последнее тело не упало и в туннеле снова не воцарилась тишина.

Я считала секунды. Тридцать. Шестьдесят. Полторы минуты. Две минуты. В туннеле было тихо. Ни шагов, ни движения, ни дыхания. Мертвая тишина.

Я осторожно выглянула из-за угла – и прикусила губу.

Четверо людей-кротов лежали ничком, вокруг было разбросано их оружие, слабый луч фонарика озарял стену. В его свете было видно ярко-красное пятно, стекающее по бетону к неподвижному телу. Я еще раз осмотрела туннель, ища пятое тело, но здесь были лишь люди-кроты – мертвые, в блеклом свете фонарика. Зловещий незнакомец исчез.

Я подобралась ближе. Я не хотела трогать трупы, но фонарик был ценным приобретением. С него можно будет прокормиться несколько дней, если найти годного покупателя. Обогнув бледную грязную руку, я схватила свой трофей и подняла…

…ударив светом прямо в лицо незнакомцу. Который даже не поморщился. Даже не моргнул. Я отпрянула, едва не споткнувшись о руку, которую только что обошла, выставила перед собой нож. Незнакомец не двинулся с места, однако его глаза, темнее темного, следили за моим отступлением. Я направляла на него нож и фонарик, пока не дошла до поворота, и приготовилась рвануть в темноту.

– Если побежишь, то умрешь прежде, чем сделаешь три шага.

Я замерла с бешено бьющимся сердцем. Я ему верила. Стиснув нож, я повернулась, глядя на него поверх трупов, ожидая его следующего хода.

Сомнений у меня не было. Я знала, с кем столкнулась, знала, кто смотрит на меня из темноты туннеля, неподвижный как статуя. Я оказалась под землей, наедине с вампиром. И помочь мне было некому.

– Что тебе нужно? – Голос мой дрожал сильнее, чем хотелось бы, но я крепко стояла на ногах и смотрела с вызовом. Нельзя показывать страх. Вампиры его чуют – во всяком случае, так все говорят. Если столкнешься с голодным кровососом один посреди ночи и не выставишь себя жертвой, то, возможно, получишь шанс выжить.

Я в это, конечно же, не верила. Боишься ты вампира или нет, он все равно тебя укусит. Но и удовольствия я этому кровососу доставлять не собиралась.

Вамп чуть наклонил голову – я бы не заметила этого движения, не будь он в остальном так абсолютно неподвижен.

– Я пытаюсь решить, – произнес он все тем же тихим невозмутимым голосом, – ты простая падальщица, подслушавшая разговор, или ты сейчас побежишь докладывать своему клану, что я здесь?

– Я похожа на одну из таких?

– Значит… ты падальщица. Ждешь, пока твоя добыча умрет, вместо того чтобы убить ее.

Тон его не изменился – все такой же спокойный и размеренный, – но сквозь страх я ощутила, как закипаю. Гнев, ненависть, возмущение забурлили во мне, лишая ума, будя желание уязвить вампира. Кем этот бездушный кровососущий убийца себя возомнил, что поучает меня?

– Ага. Ну такое бывает, если морить скотину голодом, – бросила я ему, прищурившись. – Приходится рвать друг друга, или ты не знал? – Я указала на мертвых людей-кротов у моих ног и ощерилась: – Но я не из этих. И я уж точно не ем людей. Это по твоей части, не забыл?

Вампир просто смотрел на меня. Он смотрел достаточно долго, чтобы я успела пожалеть о том, что начала его подначивать, – глупая была затея. Мне словно бы было все равно. Я не стала бы унижаться и умолять, если он на это рассчитывал. У вампиров нет души, нет чувств, нет сострадания, чтобы к нему взывать. Если кровосос захочет высосать меня досуха и бросить здесь гнить, я никак не сумею его отговорить.

Но драться буду как бешеная.

– Занятно, – наконец пробормотал вампир почти про себя. – Иногда я забываю, как сложно устроены люди. Мы стольких из вас низвели до уровня животных – диких, трусливых, так охотно готовых вцепиться друг другу в глотки ради выживания. И все же в самых темных местах я до сих пор обнаруживаю кого-то, кто более или менее остался человеком.

Он нес какой-то бред, а я устала говорить и ждать, что он решит со мной сделать.

– Чего тебе надо, вампир? – снова бросилась я в бой. – Почему мы до сих пор треплемся? Если хочешь меня укусить, давай уже.

Только не рассчитывай, что я задеру лапки кверху и сдамся. Клянусь, я успею всадить нож тебе в глаз.

Удивительно, но вампир улыбнулся. Его бледные губы лишь чуть изогнулись, но на гранитном лице это было все равно что ухмылка от уха до уха.

– Я сегодня уже покормился, – спокойно заметил он и сделал шаг назад, в тень. – А у тебя, дикий котенок, подозреваю, есть когти, которые ты не замедлишь пустить в ход. Думаю, я не в настроении драться снова, так что считай, тебе повезло. Ты встретилась с бессердечным, бездушным кровососом и выжила. В следующий раз все может быть совсем по-другому.

И тут он просто развернулся и ушел в темноту. Из сумрака долетели его последние слова: «Благодарю за беседу» – и он исчез.

Я нахмурилась, совершенно сбитая с толку. Что это за вампир такой – убил четырех человек, завел загадочный разговор с уличной крысой, поблагодарил уличную крысу за беседу и удалился? Я пошарила по туннелю фонариком – вдруг это был трюк, чтобы усыпить мою бдительность, а кровосос залег впереди в засаде и посмеивается. Это вполне в вампирском духе. Однако туннель в свете фонарика был тих и пуст, и, чуть помедлив, я пробралась мимо еще истекающих кровью тел, бросилась к лестнице и как можно быстрее полезла по ступеням.

Над городом висела тишь. На улицах – ни единой души, ветхие дома и магазины молчали, объятые темнотой. В вышине, нависая над пейзажем, сияли в ночи вампирские башни, холодные и бесстрастные, как их хозяева. Это тихое предрассветное время еще принадлежало хищникам, и все были дома, в кроватях, за плотно запертыми дверями и окнами. Но во мраке по эту сторону Стены хотя бы не скрывались дикие безумные кошмарные создания, когда-то бывшие людьми. Здешние хищники устроены сложнее, хотя так же опасны.

По улице пронесся холодный ветер, подняв облако пыли и зазвенев пустой консервной банкой. Я вспомнила о том, что пришлось оставить за Стеной, и мои внутренности, вытеснив последние остатки страха, заполнила ярость. Столько еды! Бросить такое богатство… От этой мысли внутри меня все вскипело, и я пнула камень так, что он попал в остов машины и со стуком отскочил от ржавой рамы.

Я должна туда вернуться. Не буду я ютиться на Периферии, есть тараканов и тешиться мечтами о бесконечных полках с настоящей едой, гниющей в чьем-то подвале.

Так или иначе, я намеревалась туда вернуться и забрать то, чего лишилась.

Но сейчас желудок мой был полон, тело болело после падения, и я дико устала. Фонарик слабо светил в темноте, и я его выключила, чтобы не тратить зря ценную батарейку. Мне по-любому не нужен искусственный свет, чтобы ориентироваться на Периферии. Засунув своей единственный приз в задний карман, я направилась к дому.

– О Господи, ты жива.

Одарив Шеста презрительным взглядом, я скользнула в свою комнату, закрыв за собой дверь. Он вскочил с моего матраса и уставился на меня, разинув рот, словно на галлюцинацию.

– Это в честь чего? – нахмурилась я. – И почему ты вообще здесь? Ты меня всю ночь ждал?

– Ты не слышала? – Глаза у Шеста забегали, словно кто-то мог подслушивать по углам. – Лукас тебе не сказал?

– Шест… – Со вздохом я плюхнулась на матрас. – Я только что вернулась из реально кошмарной вылазки, – пробормотала я, прикрывая глаза рукой. – Я усталая, злая, и, если никто прямо сейчас не умирает и вампиры к нам не ломятся, я хочу поспать. Может это подождать до утра? Мне все равно надо поговорить с Лукасом.

– Вампиры сегодня выходили, – продолжал Шест, словно вообще меня не слышал.

Я убрала руку с глаз, села, посмотрела на него, по спине побежали мурашки. В сумраке комнаты лицо у Шеста было бледное, губы испуганно поджаты.

– Я их видел. Они шли из сектора в сектор при полном параде, с домашними и охраной, вышибали двери, вламывались в дома. Сюда они не сунулись, но Лукас всех нас согнал в подвал, и мы там сидели, пока они не ушли. Я слышал… Я слышал, были убитые… те, кто пытался убежать.

– Кого-нибудь забрали?

Шест пожал тощими плечами:

– Не думаю. Они просто прошлись по городу, зашли в несколько зданий и ушли. Лукас сказал, они что-то искали, но никто не знает что.

Или кого. Я вспомнила вампира в туннеле под городом. Был ли он членом поискового отряда, высматривал ли под землей то, что понадобилось кровососам? Или… он сам был тем, на кого велась охота? Но это какой-то бред. Зачем вампирам охотиться на своих?

А если они так делают, то почему не делают этого чаще?

– Ходят слухи, что в городе объявят локдаун, – заговорил Шест тихим испуганным голосом. – Комендантский час, охрана, запретные зоны, все дела.

Я выругалась себе под нос. Локдаун – это неприятности не только для Неотмеченных. У нас уже было два локдауна: когда Периферию охватила война банд и на улицах было не пройти от трупов, и когда разразилась паника из-за бешеных крыс. Для вампиров локдауны были крайней мерой, последним средством, когда все выходило из-под контроля. Во время комендантского часа все должны были сидеть по домам, а вооруженная охрана патрулировала улицы. Если во время комендантского часа тебя ловили, то расстреливали без разговоров.

– Элли, что будем делать?

– Ничего, – ответила я, и Шест изумленно на меня уставился. Я пожала плечами. – Сегодня – ничего. Рассвет через несколько часов. Кровососы уберутся в свои башни, и ничего не случится до вечера. Вот тогда и будем волноваться.

– Но…

– ШЕСТ, Я УСТАЛА! – Я встала с матраса, подхватила его под локоть и потащила к выходу. – Если Лукас еще не спит, скажи ему, что завтра мне нужно с ним поговорить. Это важно. Очень важно. – Шест хотел было запротестовать, но я вытолкала его в коридор. – Слушай, если хочешь сидеть без сна и переживать из-за вампирских рейдов, можешь попереживать за нас обоих. Я собираюсь поспать, пока еще есть время. Разбуди меня на рассвете, ладно? – И, пока он не успел сказать еще что-то, я захлопнула дверь перед его лицом.

Упав на матрас, я повернулась к стене и закрыла глаза. То, что рассказал Шест, звучало тревожно, но я уже усвоила, что волноваться из-за того, чего не можешь изменить, – бессмысленно и лишь мешает спать. Завтра я поговорю с Лукасом, расскажу об обнаруженном мной тайнике с едой, и он убедит остальных пойти туда. До локдауна, разумеется. Вместе мы, наверное, вычистим подвал в два-три захода, и о надвигающейся зиме можно не беспокоиться. Крыс – урод и задира, но он в моей команде и мы друг за другом приглядываем. К тому же на то, чтобы опустошить подвал в одиночку, уйдет целая вечность, а я не хотела торчать на развалинах дольше необходимого.

С таким планом в голове я прогнала прочь все воспоминания о прошедшей ночи – о бешеных, о погоне, о вампире в туннеле – и отчалила в небытие.

Глава 4

– Эллисон, – сказала мама, похлопав по подушке рядом с собой, – забирайся сюда. Почитай со мной.

Я вскарабкалась на ветхую, пахнущую пылью и скисшим молоком кровать, залезла к маме под бок. На коленях у мамы лежала книжка, по страницам прыгали веселые яркие звери. Я слушала, как она читает мне мягким, успокаивающим голосом, тонкие руки переворачивали страницы, словно сделанные из бабочкиных крыльев. Только лица ее я не видела. Все было размыто, точно за залитым дождем стеклом. Но я знала, что мама улыбается мне, и от этого было тепло и уютно.

– Знания – это важно, – терпеливо объясняла она уже подросшей мне за кухонным столом. Передо мной лежал лист бумаги, исчерканный неряшливыми каракулями. – Слова делают нас теми, кто мы есть, – продолжала она, пока я пыталась сделать так, чтобы мои закорючки стали похожи на ее изящный почерк. – Мы должны оберегать свои знания и при любой возможности передавать их. Если когда-нибудь наше общество возродится, мы должны научить остальных оставаться людьми.

Кухня растаяла, утекла, словно вода по стене, и превратилась во что-то иное.

– Мама, – прошептала я, сидя рядом с ней на кровати, наблюдая, как медленно поднимается и опадает ее грудь под тонким одеялом. – Мама, я принесла тебе супу. Попробуй его съесть, хорошо?

Расплывчатое белое пятно, окруженное длинными черными волосами, слабо дрогнуло. Я не видела ее лица, но знала, что оно где-то там, внутри этой темноты.

– Мне нездоровится, Эллисон, – едва слышно прошептала она. – Ты… не почитаешь мне?

Все та же улыбка, хотя ее лицо оставалось размытым и нечетким. Почему я не могла ее разглядеть? Почему не могла ее вспомнить?

– Мама, – снова сказала я, вставая, чувствуя, как смыкаются тени. – Нам надо идти. Они уже близко.

– А – это аист, – прошептала мама, отдаляясь от меня. Я вскрикнула и потянулась к ней, но она ускользала прочь, в темноту. – Б – это боль.

Что-то оглушительно стукнуло в дверь.

Меня выдернуло из сна, дверь комнаты продолжала сотрясаться от ударов. С колотящимся сердцем я вскочила и уставилась на нее. Я и так спала чутко, у меня гиперчувствительность к звукам шагов и незваным гостям, так что от первого удара я едва не подскочила до потолка. На четвертом ударе я уже распахнула дверь – Лукас как раз заносил кулак, чтобы стукнуть снова.

Лукас изумленно уставился на меня. Он был смуглый, мускулистый, со здоровенными ручищами и странно детским лицом, если не считать густых, серьезных бровей. Когда я только присоединилась к банде, Лукас внушал мне трепет: уже в двенадцать лет он был влиятельной, авторитетной фигурой. Со временем страх перед Лукасом прошел, но уважение осталось. Когда наш старый главарь ввел продуктовый налог – долю от всего, что нам удавалось добыть, – Лукас избил его до потери пульса и занял его место. С тех пор его лидерство не оспаривал никто. Он был неизменно справедлив, во главу угла ставил выживание, а чувствам воли не давал. Как и мне, ему приходилось видеть, как члены нашей банды умирают от голода, холода, болезней, ран или просто бесследно исчезают. Никто не должен за свою жизнь терять столько «друзей», сколько потеряли мы. Иногда Лукасу приходилось принимать тяжелые непопулярные решения, и я не завидовала его положению, но все, что он делал, он делал ради того, чтобы мы оставались в живых.

Особенно теперь, когда банда стала совсем маленькой. Меньше людей значит меньше голодных ртов, но также это значит меньше рук, чтобы добывать еду и защищаться от вражеских банд, если те посягнут на нашу территорию. Нас было всего четверо – я, Крыс, Лукас и Шест – для защиты от банды Кайла. Если тот решит от нас избавиться, этого было недостаточно, и Лукас это понимал.

Последнее время Лукас меня смущал. Мы всегда дружили, но за последний год его интерес ко мне принял иную окраску. Возможно, потому что я была единственной девчонкой в банде, возможно, по каким-то другим причинам – я этого не знала и спрашивать не собиралась. Прошлым летом мы поцеловались, я сделала это по большей части из любопытства, но Лукас захотел большего, а я не была уверена, что готова. Он не стал упорствовать, когда я его остановила и сказала, что мне нужно время обо всем подумать, но теперь случившееся висело над нами, как незаконченное дело, как огромная каменная плита. Не то чтобы Лукас был уродливым или несексуальным – я просто не знала, хочу ли я вообще вот так с кем-либо сближаться. Что, если он исчезнет, как исчезли столь многие до него? Тогда будет гораздо больнее.

Лукас так и стоял на пороге, широкие плечи заполняли собой дверной проем. Я бросила взгляд ему за спину и увидела, что сквозь разбитые школьные окна струится солнце, расцвечивая бетонный пол кривыми многоугольниками. Судя по виду неба, уже перевалило за полдень. Черт. Я спала слишком долго. Где Шест и почему он меня не разбудил?

– Эллисон, – облегчение в голосе Лукаса, казалось, можно было потрогать рукой. Сделав шаг вперед, он, к моему удивлению, крепко меня обнял. Я обняла его в ответ, ощущая литые мускулы его спины, чувствуя на коже его дыхание. Закрыв глаза, я приникла к нему и расслабилась, лишь на мгновение. Как приятно самой к кому-то приникнуть для разнообразия.

Мы быстро отпрянули друг от друга – мы пока не хотели, чтобы нас видели другие. Для нас обоих все пока еще было внове.

– Элли, – прошептал Лукас, и голос его казался смущенным. – Шест сказал мне, что ты вернулась. Тебя не было всю ночь?

– Ага, – я криво усмехнулась. – Похоже, вам тут без меня весело было.

Лукас смерил меня взглядом.

– Крыс начал всем говорить, что тебя забрали. Шест психовал. Мне пришлось обоим сказать, чтобы заткнулись, пока я не дал им в морду. – Взгляд у него стал суровее, в нем почти проступило отчаяние. – Где тебя носило всю ночь? Тут везде были кровососы.

– Я была на развалинах.

Лукас выпучил темные глаза.

– Ты ходила за Стену? Ночью? Подруга, ты рехнулась? Хочешь, чтобы тебя бешеные сожрали?

– Поверь мне, я не хотела застревать там после заката. – Я поежилась, вспомнив, что едва не произошло ночью в сарае. – К тому же бешеные бешеными, но я кое-что нашла, и это все окупает.

– Да ладно? – Лукас поднял густую колючую бровь. – Тогда рассказывай.

– Полный подвал еды. – Я усмехнулась, заметив, что теперь вверх взлетели обе брови. – Консервы, что-то запакованное, вода в бутылках, все что хочешь. Я не шучу, Люк, – полки во всю стену, уставленные едой. И никто ее не охраняет. Нам этой еды хватит на несколько месяцев, может, на всю зиму. Нужно лишь до нее добраться и забрать, пока другие не забрали.

Глаза у Лукаса засияли. Я чуть ли не слышала, как в голове у него вращаются шестеренки. Мысль о том, чтобы пойти на развалины, дико пугала его, но перспектива заполучить еду легко подавляла этот страх.

– Где это? – спросил Лукас.

– Сразу за зоной поражения. Знаешь трубу, которая выходит рядом со старым… – Лукас растерянно взглянул на меня, и я пожала плечами: – Не важно. Я вас туда отведу. Но идти нужно сейчас, пока есть свет.

– Сейчас?

– Хочешь дождаться локдауна?

Лукас вздохнул и кивнул в сторону коридора. Я пошла за ним в комнату отдыха.

– Нет, не хочу, но это будет рискованно. Сегодня много патрулей – домашние с охраной прочесывают улицы, до сих пор ищут что-то. Правда, вечером станет еще хуже.

В комнате отдыха Крыс развалился в заплесневевшем кресле, перекинув ноги через подлокотник, и играл с ножом.

– О, смотрите-ка, возвращение блудной девицы, – протянул он. Говорил Крыс звонко и гнусаво, как будто в носу у него до сих пор было полно крови. – Мы уже решили, что тебя забрали или что тебе горло перегрызли в какой-нибудь подворотне. Без тебя тут была просто благодать. Только твой задрот-воздыхатель все ревел в углу. – Он ухмыльнулся мне злобно и с вызовом: – Пришлось приложить его блондинистой головенкой об дверной косяк, чтобы перестал выть.

Лукас сделал вид, что ничего не слышал, хотя я заметила, как напрягся его подбородок. Мы держали наши… отношения… в секрете от остальных, и значит, Лукас не мог проявлять фаворитизм, бросаясь мне на защиту. К счастью, я и сама могу о себе позаботиться.

Я нежно улыбнулась Крысу:

– Не сомневаюсь. Кстати, как поживает твой разбитый нос?

Желтушные щеки Крыса покраснели, и он выставил вперед ржавый нож:

– Может, подойдешь и посмотришь?

Лукас пнул его кресло так, что Крыс ойкнул.

– Сделай что-нибудь полезное – принеси рюкзаки из шкафа, – приказал он. Ощерившись, Крыс поднялся на ноги, а Лукас продолжал: – Элли, найди Шеста. Если мы хотим сделать это сейчас, нам потребуется вся возможная помощь.

– Помощь с чем? – спросил Шест, входя в комнату. При виде нас троих глаза его расширились и он сделал шаг ко мне: – Мы куда-то идем?

– А, вот и ты, – улыбка Крыса походила на собачий оскал. – Ага, мы тут как раз говорили о том, что еды у нас не хватает, и самое слабое звено, того, кто вообще ничего не делает, надо бы скормить вампирам. И прикинь, слабое звено – это ты. Без обид, о’кей?

Шест испуганно отпрянул.

– Не обращай внимания, – сказала я, не сводя глаз с Крыса. – Он просто говнится, как обычно.

– Секундочку, – Крыс поднял руки. – Я просто хочу быть честным. У остальных кишка тонка сказать это вслух, так что приходится мне.

– Ты не должен сейчас кое-что делать? – предостерегающим тоном спросил Лукас, и Крыс, показав мне язык, с усмешкой вышел из комнаты. Я пообещала себе при первой же возможности сломать ему нос еще раз.

Шест нахмурился, переводя взгляд с меня на Лукаса.

– Что происходит? – опасливо спросил он. – Ребята, вы же не… – он помедлил, уставившись на меня. – Вы же на самом деле не о том, о чем сказал Крыс, говорили? Я же не настолько жалкий… правда?

Я со вздохом уже приготовилась объяснять ему, какую глупость он сморозил, но Лукас меня опередил.

– Ну, вот сейчас у тебя будет шанс доказать, что он неправ, – сказал он. – Эллисон в своих безумных ночных похождениях нашла кое-что важное. Мы идем забрать это.

Шест удивленно моргнул, нервно покосился на Крыса – тот вернулся в комнату с четырьмя пыльными потрепанными рюкзаками на плечах.

– Куда?

– На развалины, – ответила я, и Крыс в ужасе и изумлении уронил рюкзаки на пол. – Мы идем на развалины.

Мы разделились на две команды – отчасти для того, чтобы нас не заметили до сих пор бродящие по Периферии патрули, отчасти для того, чтобы я не придушила Крыса, в очередной раз услышав, как он жалуется, что я всех веду на смерть. Шест тоже был не особо счастлив, но он хотя бы немного повозмущался и заткнулся. Лукас в итоге велел Крысу выбирать: либо он нам помогает, либо уматывает и больше не возвращается. Лично я надеялась, что Крыс выберет последнее, разозлится, пошлет нас всех куда подальше и свалит, но он бросил на меня убийственный взгляд, взял с пола рюкзак и закрыл наконец рот.

Перед тем как мы разделились, я объяснила Лукасу, как добраться до входа в туннель. На случай встречи с патрулем мы пошли разными дорогами. Охранники не благоволили уличным крысам и Неотмеченным, а из-за того, что мы как бы не существовали, некоторые из них считали себя вправе делать с нами все что захочется – избивать, тренироваться на нас в меткости и… другое. Я успела повидать достаточно, чтобы убедиться в этом. Едва ли не лучше было попасться голодному бездушному вампиру – он, скорее всего, просто высосет твою кровь и оставит умирать. Люди способны на гораздо, гораздо худшее.

Мы с Шестом первыми дошли до люка и спустились в туннель. У меня с собой был фонарик, но чисто на всякий случай. Я не хотела баловать себя искусственным освещением и, что еще важнее, не хотела раньше времени израсходовать батарейку. Солнца, пробивающегося сквозь решетки, все еще было более чем достаточно, чтобы ориентироваться.

– Лучше бы Крыс с Лукасом поскорее подтянулись, – пробормотала я, скрестив руки на груди и обозревая трещины наверху. – Нам кучу всего нужно перетаскать, а дневного света хватит ненадолго. Я однозначно не собираюсь повторять прошлую ночь.

– Элли?

Я обернулась на Шеста – он прижался к стене, свисающий с тощих плеч рюкзак был ему велик. Лицо у него застыло от страха, костяшки пальцев, стиснувших лямки, побелели. Он старался быть храбрым, и на пару мгновений я ощутила укол вины. Шест терпеть не мог темноту.

– Думаешь, от меня никакого проку?

– Все переживаешь из-за того, что Крыс сказал? – фыркнула я и отмахнулась. – Забей. Он маленький вонючий грызун с комплексом неполноценности. Лукас по-любому, наверное, скоро его вышвырнет.

– Но он прав, – не глядя мне в глаза, Шест пнул носком ботинка отколовшийся кусок бетона. – Я самое слабое звено в банде. Я не умею воровать, как Крыс, или драться, как Лукас, и у меня не хватает храбрости в одиночку ходить за Стену, как ты. На что я гожусь, если сам о себе позаботиться не могу?

Я пожала плечами – от этого разговора мне стало неуютно.

– Что ты хочешь от меня услышать? – спросила я суровее, чем хотела. Может, из-за перебранки с Крысом, может, еще сказывалось напряжение прошлой ночи. Но я устала от оправданий, устала от надежд Шеста на иную жизнь. В этом мире можно быть либо сильным, либо мертвым. Надо делать все возможное, чтобы выжить. А я едва могла позаботиться о себе – куда мне разбираться с чужими заботами. – Тебе не нравится быть таким? – спросила я Шеста, который съежился от моего тона. – Отлично, ну так стань другим. Отрасти яйца и пошли Крыса по известному адресу. Врежь ему по носу, если начнет докапываться. Делай что-нибудь, только не ложись лапками кверху. – Шест совсем сжался, вид у него был жалкий, и я вздохнула. – Ты не можешь полагаться на меня вечно, – сказала я помягче. – Ну да, по большей части мы друг о друге заботимся. Ну да, Лукас топит за то, что мы семья и все за одного, но это все хрень собачья. Думаешь, хоть кто-то из банды встанет между тобой и вампиром? – Эта мысль заставила меня усмехнуться. – Лукас сбежит первым, Крыс за ним следом. И я.

Шест отвернулся, вжал голову в плечи. Вот она, его излюбленная тактика – избегать проблем и надеяться, что они исчезнут сами. Это взбесило меня еще больше.

– Знаю, ты хотел услышать что-то другое, – безжалостно продолжала я, – но господи, Шест, очнись! Мир устроен вот так. Рано или поздно ты усвоишь, что каждый здесь сам за себя и полагаться на других нельзя.

Он не ответил, лишь продолжал глядеть в пол. Я тоже отвернулась и прислонилась к стене. Я не переживала. Пройдет пара минут, и Шест снова очухается, будет болтать и притворяться, что ничего не было. Если он хочет прятать голову в песок, я не буду ему мешать. Но и за ручку его держать тоже больше не буду.

Минуты тянулись медленно, Крыс и Лукас всё не показывались. Я ерзала на месте, поглядывая на небо сквозь решетки. Поторапливайтесь, вы двое. Дело уже близилось к вечеру, и я нервничала. Но я хотела добраться до этой еды. Я снова проголодалась, и мысль о том, что сразу за Стеной прячется огромный продуктовый тайник, сводила меня с ума. Я почти забыла, каково это – не голодать постоянно, когда от боли в животе хочется сблевать, только блевать нечем. Каково это – когда не надо есть тараканов и пауков, просто чтобы остаться в живых. Или делить краденую хлебную корку с Шестом, потому что, если ты о нем не позаботишься, он забьется где-нибудь в угол и умрет. Если мы доберемся до еды, ни о чем из этого не придется думать долго, очень долго. Если только Крыс и Лукас дотащат сюда свои несчастные задницы.

И тут меня посетила еще одна мысль – живущей во мне циничной уличной крысе такого в голову еще не приходило. Если мы сможем забрать всю еду, мне больше не придется так волноваться о Шесте. Лукас, возможно, станет веселее, не будет столько нервничать и согласится учиться читать. Даже Крыс может к нему присоединиться – если только я смогу вынести такого ученика. В общем, неизвестно, к чему все это может привести, но каждая революция должна с чего-то начинаться.

«Вампиры отняли у нас все, – подумала я, сердито кинув камешком в стену. – Ну что же, я постараюсь кое-что вернуть».

Однако сначала – главное, а главное – это выжить.

Спустя несколько минут наконец объявились Крыс и Лукас. Оба тяжело дышали, а Крыс, спрыгнув с лестницы, злобно на меня зыркнул, в его глазах-бусинках читались страх и ненависть.

– Что случилось? – спросила я, прищурившись, когда в туннель спустился Лукас.

– Наткнулись на парочку домашних рядом со сломанной статуей, – пробормотал он, вытирая пот со лба. – Они шли за нами несколько кварталов, отстали в парке. Все в городе дерганые. Знать бы, из-за чего.

– Это глупо, – вмешался Крыс, его взгляд бегал по стенам туннеля, точно те вот-вот упадут на него. – Не надо нам идти… туда.

– Может, вернемся? – прошептал Шест.

– Нет, – отрезала я. – Если не сделаем это сейчас, кто знает, когда выпадет следующий шанс.

– Откуда нам вообще знать, что она говорит правду? – продолжил Крыс – запугать меня и заставить сдаться не получилось, и он сменил тактику. – Полный подвал еды? Да ладно, – его губы скривились. – Девчонки не умеют искать. Может, она увидела пару пустых консервных банок и поспешила с выводами. Может, ей страшно идти одной и нужен крепкий парень для охраны.

– Трепись дальше, дебил. Тебя даже забавно послушать.

– А давайте вы оба заткнетесь! – рыкнул Лукас – он явно был на взводе. – Время теряем! Элли, ты ведь дорогу знаешь? – он махнул рукой вглубь туннеля. – После вас.

Когда мы, настороженно озираясь, вылезли из трубы на открытое пространство, небо было заметно темнее. Собирались сизые тучи, землю озарила вспышка молнии.

– Гроза надвигается, – пробормотал Лукас, хотя и так было понятно, и громовой раскат подтвердил его слова. Я выругалась под нос. В Нью-Ковингтоне дождь наполнит колодцы и цистерны, но также и заставит кое-что выступить на поверхность. – И солнце садится. Надо идти сейчас.

– Пошли, – сказала я и полезла из канавы, раздвигая высокую траву. Парни двинулись за мной, и наконец мы выбрались наверх. Перед нами раскинулся запутанный лабиринт развалин, тихий и зловещий в лучах заходящего солнца.

Крыс выругался, а Шест тяжело, едва ли не судорожно дышал.

– Я не могу, – прошептал он, делая шаг назад. – Я не могу туда идти. Мне надо назад. Давайте я пойду назад.

– Так я и знал, – усмехнулся Крыс. – Ссыкло мелкое. От него вообще никакой пользы. Пусть бежит домой, только мою долю еды он не получит.

Лукас схватил Шеста за плечо, не давая убежать.

– Крыс прав. Если уйдешь, на долю от добычи можешь не рассчитывать.

– Мне все равно, – выдохнул Шест, тараща глаза. – Вы с ума сошли. Солнце сейчас сядет. Вас всех сожрут.

– Шест, – сказала я, стараясь быть разумной, – ты не знаешь дороги обратно. Ты собираешься идти по туннелям в темноте? Один?

До него, похоже, дошло. Он перестал вырываться и бросил испуганный взгляд на темный вход в туннель. Плечи его опали, и Шест умоляюще посмотрел на меня.

– Я не хочу идти, – прошептал он. – Давай вернемся, Элли, пожалуйста. У меня плохое предчувствие.

Крыс презрительно фыркнул, и мое раздражение вспыхнуло с новой силой.

– Нет, – строго сказала я. – Мы пойдем вперед. Свет еще есть. Без еды мы не уйдем, – я ободряюще улыбнулась Шесту. – Погоди, скоро увидишь, сколько там всего – оно того стоит.

Вид у Шеста все равно был испуганный, но он молча побежал за нами по разбитым извилистым улицам. Мы перепрыгивали через корни, лавировали между проржавевшими машинами, стремясь опередить грозу. Маленькое стадо оленей бросилось от нас врассыпную, стая ворон взлетела с тревожными, пронзительными криками. Но если не считать этого, на развалинах было тихо, слышались лишь наши гулкие шаги и тяжелое дыхание.

Когда я вела парней через заросший двор к полуразрушенному сараю, с неба упали первые капли дождя. Когда мы забрались внутрь, ливень уже барабанил по крыше и проникал в дыры. Включив фонарик, я стала спускаться по лестнице в подвал, в глубине души опасаясь, что еды там не окажется. Но все было так, как перед моим уходом: упавший стеллаж лежал на полу, в луче фонарика поблескивали рассыпавшиеся консервные банки.

– Твою мать, – Крыс рванул мимо меня в подвал. С отпавшей челюстью он рассматривал выстроившиеся вдоль стены полки, глаза горели голодным огнем. – А сучка-то не шутила. Вы только гляньте.

– Это все… еда? – робко спросил Шест, поднимая одну банку.

Не успела я ответить, как Крыс, к моему изумлению, разразился диким визгливым смехом.

– Конечно, это еда, зассыха! – Он вырвал банку у Шеста, открыл и снова сунул ему. – Проверь! Ну разве это не лучшее, что ты видел в своей жизни!

Шест потрясенно моргнул, едва не уронив открытую банку, но Крыс этого не заметил. Он схватил с пола еще две банки, открыл и запустил внутрь длинные грязные пальцы.

– У нас вообще-то нет на это времени, – предупредила я, но даже Лукас меня уже не слушал, занятый своей банкой. Шест бросил на меня извиняющийся взгляд, выудил из банки пригоршню бобов и принялся поглощать их с таким же аппетитом, что и Крыс, – у того лицо было уже все липкое. – Ребята! – попыталась я снова. – Нельзя обжираться всю ночь. Времени почти не осталось.

Но они были глухи к моим призывам, опьянены обилием еды и перспективой набить живот. Этому учит Неотмеченных жизнь: когда найдешь еду – съедай сколько влезет, потому что неизвестно, когда случится следующий прием пищи. Но меня все равно не покидала мысль, что сейчас парни нажираются для тех, кто хочет съесть нас.

Снаружи гроза усилилась, ветер с ревом бил в стены сарая, вода начала капать в люк. Наверху было очень темно, царили тусклые сумерки, тучи скрыли уходящее солнце. Прищурившись, я посмотрела туда. Щелей между половицами было почти не различить, но мне показалось, что у стены что-то шевельнулось. Это могла быть ветка дерева на ветру или игра моего воображения.

Я выключила фонарик. Подвал погрузился в сумрак. Испуганно вскрикнул Шест, потом повисла тишина – все наконец осознали, чтó происходит.

– Там что-то есть, – сказала я, явственно чувствуя, как бьется о ребра сердце. И на одно короткое мгновение удивилась, как я могла быть такой дурой – привести всех сюда. Шест был прав. Это ошибка. В темноте под грохот дождя куча еды не казалась достойным предметом, чтобы за него умирать. – Нам нужно выбираться отсюда немедленно.

– Берите рюкзаки, – хрипло и смущенно сказал Лукас, вытирая рот рукой. Я бросила на него взгляд – лицо Лукаса трудно было различить в темноте, но мое лицо, он, скорее всего, различил. – С пустыми руками мы не уйдем, – заявил он, – но давайте сделаем все как можно быстрее. Берите сколько можете, но не набирайте столько, чтобы было тяжело идти. В любом случае мы не унесем все в один прием. – Я открыла было рот, но Лукас резко отмахнулся: – Шевелитесь, народ!

Крыс и Шест, не споря, опустились на колени и принялись как можно тише набивать рюкзаки банками. Спустя пару секунд я расстегнула свой рюкзак и присоединилась к ним. Какое-то время в темном подвале не было слышно ничего, кроме шуршания, звяканья металла о металл и шума дождя, колотящего по крыше.

До меня доносилось испуганное дыхание Шеста; изредка ругался, в спешке уронив банку, Крыс. Я работала молча и подняла голову, лишь когда набила рюкзак до отказа. Застегнула его, закинула на плечи, поморщилась от веса. Такая ноша меня немного замедлит, но Лукас прав – мы слишком далеко зашли, чтобы вернуться с пустыми руками.

– Все готовы? – спросил Лукас. В темноте его хриплый голос звучал тихо и жалко. Я огляделась – Крыс и Шест упаковались и встали, Шест покряхтывал под грузом своего полупустого рюкзака. – Тогда давайте выбираться отсюда. Элли, показывай дорогу.

Осторожно ступая по лестнице, мы вышли из подвала. Ветхий сарай заливало водой, с крыши низвергались настоящие потоки, брызги летели повсюду. Где-то в темноте капли падали на металлическое ведро с ритмичным «так-так». Это было похоже на мое сердцебиение – быстрое, отчаянное.

Порыв ветра распахнул скрипучую дверь, стукнул ей о стену сарая. Развалины тонули в темной дымке.

Сглотнув, я вышла под дождь.

За полсекунды я промокла до нитки, вода потекла за шиворот, волосы прилипли к голове. Поежившись и втянув голову в плечи, я двинулась сквозь высокую траву. Позади я слышала шаги остальных. Вспыхнула молния, на долю секунды озарив все белым сиянием, высветив ряды тесно притиснутых друг к другу разрушенных домов, – а потом мир снова погрузился в темноту.

Загремел гром. Когда грохот стих, мне показалось, что я слышу еще что-то, где-то слева. Тихий шорох – и издавали его не мои друзья позади.

Что-то коснулось моей штанины в траве, что-то твердое и заостренное. Отпрыгнув, я посветила туда фонариком.

Это было копыто, маленькое и раздвоенное, копыто на задней ноге выпотрошенной туши оленихи, лежащей в сорняках на боку. Брюхо было разорвано, и внутренности тянулись из дыры, точно розовые змеи. Темные остекленевшие глаза животного невидящим взглядом смотрели на дождь.

– Элли? – прошептал Лукас, подходя сзади. – Что происходит… о черт!

Я развернулась, посветила фонариком назад, набрала в грудь воздуха, чтобы прокричать предупреждение остальным.

Что-то бледное и ужасное поднялось из травы за спиной Крыса – костлявое, когтистое, сверкающее зубами. Прежде чем мы успели понять, что происходит, оно схватило его. Я даже крикнуть не успела – Крыс с воплем исчез в сорняках и тьме.

Потом он начал орать.

Мы не стали медлить. Мы не стали тратить дыхание на крики. Трава вокруг нас заколыхалась, бешено зашуршала – они шли к нам. И мы просто побежали. Позади мучительные вопли Крыса резко оборвались, и мы не стали оглядываться.

Я добралась до окружавшей двор изгороди и перескочила через нее, приземлилась неустойчиво – вес рюкзака чуть меня не опрокинул. Лукас бежал сразу за мной, он ухватился за изгородь двумя руками. Шест вскарабкался на изгородь, упал на землю по другую сторону, но тут же вскочил на ноги и побежал за нами.

– Элли!

Крик Лукаса заставил меня обернуться. Его рюкзак зацепился за зубцы на верху изгороди, Лукас бешено дергал его, глаза у него были огромные и обезумевшие. Бросив взгляд на убегающего в темноту Шеста, я чертыхнулась.

– Бросай этот гребаный рюкзак! – завопила я, шагая к Лукасу, но мой голос потонул в реве грозы, и Лукас продолжал в ужасе дергать рюкзак. – Лукас, бросай уже рюкзак! Просто бежим отсюда!

На его лице проступило понимание. Он вывернулся из лямок – и тут длинная белая рука скользнула сквозь ячейки сетки, ухватила его за рубашку и потянула назад к изгороди. Лукас завопил, мечась и дергаясь, пытаясь освободиться, но другая пятерня протянулась и вцепилась ему в шею, и вопли перешли в хрипы. Внутри у меня все сжалось. Будто загипнотизированная, я смотрела, как воющего, брыкающегося Лукаса перетаскивают через изгородь, как он исчезает в гуще бледных существ по ту сторону. Его крики длились не так долго, как крики Крыса, – когда они прекратились, я уже бежала за Шестом, стараясь не обращать внимания на судороги в животе и не отваживаясь оглянуться.

Я едва различала вдалеке долговязую фигуру Шеста, бегущего по середине дороги, петляющего между машинами. Скинув рюкзак, я бросилась за ним, чувствуя себя чрезвычайно уязвимой на открытом пространстве. Дождь понемногу стихал, основная гроза сдвигалась к городу. За звуком редеющих капель я различала, как с каждым шагом Шеста в его рюкзаке звякают друг о друга банки. В панике он даже не подумал его снять. Я припустилась быстрее, зная, что долго Шест бежать не сможет.

Два квартала спустя я догнала его – Шест оперся о ржавую громаду перевернутой машины рядом с проросшим сквозь тротуар деревом. Он дышал так тяжело, что не мог говорить. Я присела рядом, стараясь отдышаться, перед глазами снова и снова вставали сцены смерти Крыса и Лукаса, их крики эхом звучали в голове.

– Где Лукас? – едва слышно спросил Шест.

– Погиб, – мой голос звучал словно чужой. Его смерть казалась нереальной. Желудок грозил подобраться к горлу, и я силой воли вернула его на место. – Он погиб, – вновь прошептала я. – Бешеные его схватили.

– О боже, – Шест прижал ладони ко рту, – боже, боже, боже!

– Эй, – прикрикнула я на него и толкнула, прерывая этот словесный поток, пока он не стал совсем безумным. – Прекращай. Если хотим выбраться отсюда, нельзя терять голову, понял?

Потом я буду плакать, потом буду скорбеть о своей потере. Но сейчас самое главное – понять, как остаться в живых.

Шест кивнул, в его остекленевших глазах застыл ужас.

– Куда мы теперь?

Я стала озираться, чтобы сориентироваться, но внезапно заметила кое-что, от чего вся похолодела.

– Шест, – тихо спросила я, глядя на его ногу, – что случилось?

Просачиваясь сквозь тонкую ткань его штанов, из раны на колене текла кровь.

– А, – сказал Шест, как будто сам только что заметил. – Наверное, порезался, когда упал с изгороди. Не особо сильно… – он осекся, увидев мое лицо. – Что?

Я медленно, осторожно поднялась на ноги, во рту пересохло.

– Кровь, – прошептала я, делая шаг назад. – Бешеные чуют кровь, если они близко. Нам надо идти сейча…

Тварь с воем запрыгнула на машину и ударила в то место, где только что сидела я, вспарывая когтями металл. Шест завопил и отпрянул, забился мне за спину, а тварь на машине испустила леденящее душу завывание и посмотрела прямо на нас.

Самое кошмарное заключалось в том, что когда-то она принадлежала к роду людскому. О нем напоминали смутно человеческое лицо и истощенное тело, хотя белесая, туго обтягивающая кости кожа делала существо больше похожим на скелет. С туловища свисали обрывки ткани, когда-то бывшие одеждой, волосы были грязные и всклокоченные. Глаза – без радужек и зрачков, мертвенно-белые. Тварь спрыгнула с машины и зашипела на нас, обнажив полный рот заостренных зубов с двумя огромными, как у змеи, клыками.

Шест позади меня придушенно, бестолково хныкал, и я уловила острый запах мочи. С колотящимся сердцем я отодвинулась от него – пустой взгляд бешеного задержался на мне, а потом снова обратился на Шеста. Ноздри твари раздулись, с челюстей закапала кровавая пена, и она шагнула вперед.

Шест застыл в ужасе, глядя на бешеного, как загнанная в угол мышь – на змею. Я не знаю, почему я сделала то, что сделала в следующий миг. Но моя рука скользнула в карман и стиснула нож. Открыв его, я сжала лезвие в кулаке и, не успев как следует подумать, чиркнула им по ладони.

– Эй! – завопила я, и бешеный, раздувая ноздри, обратил свой жуткий взгляд на меня. – Да, правильно, – продолжила я, пятясь назад, и бешеный последовал за мной, легким движением перепрыгнув на другую машину. – На меня смотри, не на него. Шест, – позвала я, не отрывая взгляда от твари, стараясь, чтобы между мной и ней была машина, – уходи отсюда. Найди трубу, она приведет тебя в город. Ты меня слышишь?

Ответа не было. Я отважилась скосить глаза и увидела, что Шест так и стоит застыв, уставившись на преследующего меня бешеного.

– Шест! – яростно зашипела я, но он не двинулся с места. – Чтоб тебя, говнюк трусливый! Убирайся отсюда живо!

С жутким нечеловеческим криком бешеный прыгнул.

Я побежала, нырнула за грузовик, услышала, как когти бешеного заскрежетали по ржавому металлу – он бросился за мной. Я петляла по забитой машинами улице, стараясь, чтобы автомобили отгораживали меня от преследователя, то и дело оглядывалась, высматривая, насколько он близко. Бешеный скалился и шипел на меня из-за машин, пустые глаза горели безумием и голодом, когти оставляли белые полосы на ржавчине.

Нырнув за очередную машину, я заозиралась вокруг в поисках оружия. Обломка трубы или ветки, которыми можно орудовать как дубинкой, хоть чего-нибудь. Крик бешеного раздался позади меня, ужасающе близко. Я схватила кусок бетона, отколовшегося от пандуса, – и тут краем глаза заметила что-то белое и, быстро развернувшись, ударила со всей силы.

Зазубренный кусок бетона попал бешеному прямо по голове – он уже прыгал на меня, когти были в паре дюймов от моего лица. Я услышала, как под моим орудием что-то хрустнуло, и оттолкнула тварь в сторону, впечатала в дверь машины. Бешеный рухнул на тротуар, попытался встать, и я снова ударила его – по затылку. Раз, другой и третий.

Бешеный завопил и забился, руки и ноги беспорядочно задергались – а потом затих. Темная лужа вытекала из его головы на бетон.

Вся дрожа, я бросила свое орудие и опустилась на пандус. Руки тряслись, колени тряслись, а сердце пыталось выпрыгнуть из груди. Мертвый бешеный казался меньше живого – кожа да кости. Но лицо оставалось столь же ужасным и отвратительным, клыки застыли в оскале, бездушные белые глаза пялились на меня.

И тут мое сердце остановилось во второй раз – позади раздалось шипение.

Я медленно повернулась – из-за машины выскользнул еще один бешеный, его руки и рот были перемазаны красным. В одной руке он держал ветку… только у ветки было пять пальцев и на ней виднелись остатки рубашки. Увидев меня, бешеный уронил руку на тротуар и двинулся вперед.

Вслед за ним появился еще один. И еще один, шипя, запрыгнул на крышу машины. Я развернулась и увидела, как из-под грузовика вылезают еще двое, устремив на меня белые мертвые глаза. Пятеро. Со всех сторон. И я посередине. Одна.

Вокруг стало очень тихо. Я слышала лишь свое судорожное дыхание и как в ушах отдается пульс. Я смотрела на бледных, исходящих пеной бешеных меньше чем в десяти ярдах от меня и вдруг почувствовала удивительное спокойствие. Вот, значит, как наступает понимание того, что сейчас ты умрешь, что никто тебе не поможет, что все закончится через несколько коротких секунд.

В этот миг между жизнью и смертью я бросила взгляд между машин и увидела, как кто-то направляется ко мне – темный силуэт на фоне дождя. Что-то сверкнуло в его руке, но тут между мной и ним пробежал бешеный, и силуэт исчез.

Инстинкт выживания взял свое, и я побежала.

Что-то ударило меня сзади, сильно, и по спине и шее распространилось тепло, но боли не было. Удар толкнул меня вперед, и я, споткнувшись, упала на колени. Тяжесть придавила меня, когти принялись царапать и рвать, по плечам побежали огненные полосы боли. Я закричала, перевернулась, оттолкнула нападавшего ногами, но тут перед моими глазами появился еще один бешеный – я видела лишь лицо, и зубы, и пустые мертвые глаза, они надвигались на меня. Я выбросила руки вперед, ударила его в челюсть, чтобы щелкающие зубы не достигли моего лица. Бешеный оскалился и вонзил клыки мне в запястье, жуя и разрывая плоть, но я почти не ощутила боли. Я думала лишь о том, как не дать клыкам сомкнуться на моем горле, хоть и понимала, что когти уже разорвали мне грудь и живот, – только не дать клыкам сомкнуться на горле.

И тут на меня кинулись остальные, вопя, кусая и царапая. И последнее, что я запомнила перед тем, как кроваво-красная дымка наконец сменилась темнотой, было что-то ярко вспыхнувшее и тело бешеного, упавшее мне на грудь в то время как голова продолжала вгрызаться в мою руку.

Дальше не было ничего.

Очнувшись, я поняла, что я в аду. Все мое тело горело – по крайней мере, так казалось, – хотя самого пламени я не видела. Было темно, с неба падал мелкий дождь – я подумала, что для ада это странно. И тут надо мной склонилась темная фигура, пронзительно-черные глаза встретились с моими, и я подумала, что знаю его… откуда-то. Не встречались ли мы раньше?

– Ты меня слышишь? – голос тоже был знакомый, низкий и спокойный. Я открыла рот, чтобы ответить, но вышел лишь сдавленный хрип. Что со мной? Рот и горло словно забило теплой грязью. – Не пытайся говорить, – успокаивающий голос пробился сквозь мою боль и растерянность. – Слушай меня, человек. Ты умираешь. Бешеные слишком сильно повредили твое тело. В этом мире тебе осталось лишь несколько минут. – Он наклонился ближе, лицо стало строгим. – Ты понимаешь, что я тебе говорю?

Я едва понимала. Голова была тяжелая, все вокруг – призрачное и туманное. Боль не ушла, но теперь казалась далекой, словно я отделилась от своего тела. Я попыталась приподнять голову, чтобы посмотреть, в каком состоянии мои раны, но незнакомец остановил меня, положив руку на плечо.

– Нет, – сказал он мягко, укладывая меня обратно. – Не смотри. Тебе лучше этого не видеть. Знать тебе следует одно: что бы ты ни выбрала, сегодня ты умрешь. Однако способ смерти выбирать тебе.

– Чт… – я поперхнулась теплой мокрой массой, сплюнула, чтобы прочистить горло. – Что ты хочешь сказать? – прохрипела я, не узнавая собственного голоса.

Незнакомец смотрел на меня непроницаемым взглядом.

– Я даю тебе выбор, – сказал он. – Ты достаточно умна, чтобы понимать, кто я такой и что предлагаю. Я видел, как ты отвлекла бешеного, чтобы спасти друга. Я видел, как ты пыталась сражаться и жить, когда любой другой сдался бы и погиб. Я вижу… потенциал. Я могу прекратить боль, – продолжал он, убрав прядь волос с моего лица. – Я могу предложить тебе избавление от бренной оболочки и обещаю, что ты не проведешь вечность как одна из них. – Он кивнул на бледное тело, скорчившееся у автомобильной шины в нескольких ярдах от нас. – По меньшей мере я могу дать тебе покой.

– Или? – прошептала я.

Он вздохнул.

– Или… я могу сделать тебя одной из нас. Я могу осушить тебя до смерти и дать тебе своей крови, так что, когда ты умрешь, ты воскреснешь… бессмертной. Вампиром. Это будет иная жизнь, возможно, невыносимая для тебя. Возможно, ты предпочтешь умереть с невредимой душой, чем жить вечно без нее. Но выбор и способ смерти остаются за тобой.

Я лежала, едва дыша, а мои мысли неслись вскачь. Я умирала. Я умирала, и этот незнакомец – этот вампир – предлагал мне выход.

Умереть человеком или стать кровососом. Так или иначе, выбор – смерть, потому что вампиры мертвы, у них просто хватает наглости продолжать жить – в виде ходячих мертвецов, длящих свое существование за счет людей. Я всей душой ненавидела вампиров и все, что с ними связано: их город, их слуг, их главенство над расой людей – все это я презирала. Они забрали у меня все, все, что было мне дорого. Этой потери я им не прощу никогда.

И я была так близка, так близка к тому, чтобы что-то изменить. К тому, чтобы, может быть, сделать этот дурацкий гребаный мир иным. Я хотела бы узнать, каково это – не жить под властью вампиров, не голодать постоянно, не отгораживаться от людей из страха, что придется смотреть, как они умирают. Такой мир уже существовал однажды. Если бы я только могла заставить остальных понять это… но шанс потерян. Мой мир останется таким же, каким и был, – темным, кровавым и безнадежным. Вампиры будут править вечно, и я ничего не смогу изменить.

Но другой выбор. Другой выбор… заключался в том, чтобы умереть по-настоящему.

– Дитя человеческое, твое время на исходе.

Если бы только я могла сказать, что скорее умру, чем стану кровососом. Если бы только у меня хватило мужества, хватило сил не предать свои убеждения. Но в реальности, столкнувшись со смертью и лежащей за ней великой неизвестностью, мой инстинкт выживания бешено вцепился в последний шанс. Я не хотела умирать. Глубоко в моей натуре было заложено желание выживать – всегда и везде, – даже если это означало превратиться во что-то, что я ненавижу.

Незнакомец, вампир, все еще стоял рядом со мной на коленях, ожидая ответа. Я посмотрела в его темные глаза и приняла решение.

– Я хочу… жить.

Незнакомец кивнул. Он не стал спрашивать, уверена ли я в своем выборе. Он лишь придвинулся ближе, и его руки скользнули под мое тело.

– Будет больно, – предупредил он и поднял меня.

Он действовал осторожно, но я задохнулась от боли, пронзившей мое истерзанное тело, и еле сдержалась, чтобы не закричать, когда вампир прижал меня к своей груди. Он склонил голову, и я разглядела холодную бледную кожу, темные круги под глазами.

– Предупреждаю тебя, – тихо сказал он, – даже если я обращу тебя сейчас, есть вероятность, что ты возродишься бешеной. Если это произойдет, я уничтожу тебя окончательно. Но я не оставлю тебя, – пообещал он уже мягче. – Я останусь с тобой до завершения трансформации, какой бы она ни была.

Я могла лишь кивнуть. Тут губы вампира разомкнулись, и я увидела, как его клыки растут, удлиняются, заостряются. Они были совсем не похожи на зубы бешеных, зазубренные, неровные. Вампирские клыки представляли собой хирургические инструменты – аккуратные, опасные, почти элегантные. Удивительно. Даже живя так близко к кровососам, я никогда раньше не видела вампирских орудий убийства.

Мой пульс участился, и ноздри вампира затрепетали, словно он учуял кровь, бегущую под кожей по моим венам. Его глаза изменились, сделались еще темнее, зрачки расширились во всю радужку. Я не успела прийти в ужас, не успела передумать – изящным стремительным движением он наклонил голову, и длинные сверкающие клыки вонзились мне в горло.

Я ахнула, выгнула спину, вцепилась в его рубашку. Я не могла ни двигаться, ни говорить. Боль, наслаждение и тепло наполнили мое тело, побежали по венам. Кто-то когда-то говорил мне, что в вампирских клыках содержится некий наркотик, транквилизатор, потому-то, когда мне в шею вонзились два длинных зуба, я не испытала того неимоверного страдания, которое должна была испытать. Конечно, это лишь домыслы. Может быть, научного объяснения тут нет. Может быть, укус вампира так и должен ощущаться – болью и наслаждением одновременно.

Но я чувствовала, как он пьет, чувствовала, как кровь угрожающе стремительно покидает мои вены. Мной овладели сонливость и оцепенение, мир начал расплываться по краям. Внезапно вампир отпустил меня, поднял руку к лицу и полоснул себя клыками по запястью. Словно зачарованная, почти лишившись чувств, я смотрела, как он подносит кровоточащую руку к моему рту. Густая горячая кровь разлилась по языку, и я закашлялась, попыталась отпрянуть. Но рука, прижавшаяся к моим губам, была неколебима как стена.

– Пей, – приказал тихий твердый голос, и я послушалась, ожидая, что меня вывернет. Меня не вывернуло. Я ощущала, как кровь струится в горло, прожигает путь к желудку. Рука не двигалась, и горячая жидкость текла и текла мне в рот. Лишь когда я сглотнула три или четыре раза, рука отодвинулась, и вампир положил меня на тротуар, холодный и жесткий.

– Не знаю, успел ли я вовремя, – прошептал вампир словно бы сам себе. – Надо подождать, посмотреть, что с тобой станет. И кем ты станешь.

– Что… происходит сейчас? – у меня едва хватило сил это выговорить. Я сонно смотрела на него, а боль утихла, превратилась в легкий зуд, не мой, чей-то еще. Темнота тысячей муравьев пожирала мир перед моими глазами.

– Сейчас, дитя человеческое, – сказал вампир, кладя руку мне на лоб, – сейчас ты умрешь. И надеюсь, мы снова встретимся с тобой по ту сторону.

Тут мои глаза закрылись, темнота поглотила меня, и, лежа под дождем в холодных объятиях безымянного вампира, я покинула мир живых.

Глава 5

Обрывки кошмаров пронизывали тьму.

Белые когтистые руки утаскивают Лукаса и Крыса.

Мертвая олениха поднимается из травы и смотрит на меня, обглоданные ребра сияют в лунном свете.

Я бегу между ржавых машин, тысячи бледных тварей гонятся за мной, вопят и шипят мне в спину.

Я вскрываю консервные банки – они наполнены темно-красной жидкостью, и я с жадностью ее пью…

Я вскочила с криком, хватая руками темноту. Стоило открыть глаза, как беспощадный свет ослепил меня – зашипев, я испуганно дернулась. Мои барабанные перепонки атаковали идущие отовсюду странные звуки – знакомые, но усиленные в сотню раз. Я могла различить, как ползет по стене таракан. Звук падающей капли казался грохотом водопада. Кожей я ощущала холодный влажный воздух, но удивительно – холод совсем не холодил.

Я чувствовала себя как оплывший кусок воска, как дряблый пустой мешок. Осторожно я повернула голову, и по жилам побежал огонь – горячий, безжалостный. От боли я едва не ослепла. С воплем я выгнула спину – пламя охватило все мое тело, жидкая боль, казалось, готова была хлынуть из пор кожи. Рот болел, в верхней челюсти давило, словно что-то острое пыталось пробиться сквозь десну.

В голове вспыхивали фрагменты чувств, точно осколки чьей-то чужой жизни. Жалость. Сочувствие. Стыд. На долю секунды я увидела себя, скорчившуюся на полу, царапающую бетон и стены. Но затем приступ боли вывернул меня наизнанку, скрючил, и странное наваждение исчезло.

Давление в челюсти стало нестерпимым, и я снова закричала – диким звериным криком. И внезапно что-то и впрямь с ужасной болью вырвалось из десны. Жар в венах стих и прекратился, и я упала на бетонный пол, дрожа от облегчения. Но внутри меня проснулась новая боль – гулкая, пульсирующая где-то в центре тела. Дрожа, я встала на четвереньки, из горла вырвался низкий рык. Голод. Я голодна! Мне нужна еда!

Что-то холодное и мокрое прижалось к моему лицу. Пластик? Оскалившись, я отпрянула. Но погодите, пакет пах едой, это была еда! Я бросилась вперед, вонзила в пакет зубы, вырвала его из воздуха. Что-то затопило мой рот, холодное, густое, вязкое. Не теплое, как надо, но все равно еда. Я сосала и рвала тонкий пластик, высвобождая еду, чувствуя, как она скользит по пищеводу в желудок.

А потом ужасный Голод стих, боль внутри меня успокоилась, и я поняла, чтó сделала.

– О боже, – выронив скомканный пакет, я посмотрела на свои покрытые кровью руки. Бетон, на котором я лежала, был весь в темных пятнах. Я чувствовала кровь вокруг рта, на губах и подбородке, ноздри наполнял ее запах. – О боже, – снова прошептала я, отползая назад. Я уперлась спиной в стену и в ужасе посмотрела на открывшуюся мне картину. – Что… что я делаю?

– Ты сделала выбор, – прозвучал справа низкий голос, и я подняла глаза. Вампир стоял надо мной, высокий и мрачный. Позади него на журнальном столике мерцала свеча – ее-то свет меня и ослепил. Он и сейчас был мучительно ярок, и я отвернулась. – Ты хотела выжить, стать одной из нас, – он бросил взгляд на разорванный пакет из-под крови в нескольких футах от меня. – Ты выбрала это.

Я прижала ко рту трясущуюся руку, пытаясь вспомнить, воссоздать в памяти то, что я сказала. Но видела лишь кровь и то, как в звериной ярости я пытаюсь до нее добраться. Я коснулась пальцами губ, потрогала зубы там, где болела челюсть. И ахнула.

Вот они. Клыки. Очень длинные и очень, очень острые.

Я отдернула руку. Так это правда. Я действительно совершила немыслимое. Я стала тем, что больше всего в жизни ненавидела. Вампиром. Чудовищем.

Дрожа, я привалилась к стене. Поглядела на себя и изумленно заморгала. Моя старая одежда исчезла. Вместо тонкой выцветшей лоскутной рубахи и штанов на мне были черные джинсы и темная блуза без единой дырочки. Вместо рваной, вонючей и, возможно, заляпанной кровью куртки – длинный черный плащ, на вид почти новый.

– Что… что случилось с моей одеждой? – спросила я, трогая рукав плаща, удивляясь плотности ткани. Нахмурившись от внезапной мысли, я посмотрела на вампира: – Ты меня одевал?

– Твою одежду разорвали на куски бешеные, что напали на тебя, – пояснил вампир, так и не двигаясь с места. – Я нашел тебе новую. Черный для нас лучший цвет, он хорошо скрывает следы крови. Не волнуйся, – в его тихом низком голосе мелькнула едва заметная нотка веселья, – я ничего такого не видел.

Мои мысли неслись вскачь.

– Я… мне надо идти, – нетвердым голосом пробормотала я, поднимаясь на ноги. – Мне надо… найти моих друзей, узнать, добрались ли они опять до тайника. Шест, наверное…

– Твои друзья мертвы, – спокойно сказал вампир. – И я советую тебе отбросить все воспоминания о прошлой жизни. Ты больше не принадлежишь тому миру. Лучше просто забыть о нем.

Мертвы. Перед глазами у меня замелькали картинки – дождь, кровь и бледные вопящие твари, перетягивающие кого-то через изгородь. С шипением я отвернулась от этих мыслей, я не хотела вспоминать.

– Нет, – прохрипела я, содрогаясь. – Ты врешь.

– Отпусти их, – спокойно настаивал вампир. – Их больше нет.

Мною вдруг овладело безумное желание оскалиться на него. В ужасе подавив этот порыв, я настороженно посмотрела на бесстрастно созерцавшего меня незнакомца.

– Ты не можешь держать меня тут.

– Если хочешь уйти, можешь уходить. – Он не шевельнулся, лишь кивнул на дверь в противоположной стене маленькой комнаты. – Я не буду тебя останавливать. Впрочем, проживешь ты самое большее день. Ты ничего не знаешь о жизни вампира – как избегать опасностей, как кормиться, как прятаться от преследователей, а если городские вампиры тебя обнаружат, то, скорее всего, убьют. Или же ты можешь остаться тут, со мной, и у тебя появится шанс справиться с жизнью, которую ты выбрала.

Я удивленно глядела на него.

– Остаться тут? С тобой? Зачем? Какое тебе дело?

Незнакомец прищурился.

– Привести нового вампира в этот мир для меня – нелегкое решение, – сказал он. – Обратить человека лишь для того, чтобы бросить его без необходимых для выживания навыков, было бы безответственно и опасно. Если ты останешься тут, я научу тебя всему, что тебе нужно знать, чтобы быть одной из нас. Или… – он слегка повернулся и показал на дверь, – ты можешь уйти и попытаться выжить самостоятельно, но тогда я снимаю с себя всю ответственность за тебя и любое последующее кровопролитие.

Я вновь привалилась к стене, в голове стремительно проносились мысли. Крыс мертв. Лукас мертв. Бешеные схватили и разорвали их в старом городе у меня на глазах. В горле встал ком. Шест, как бы горько ни было это признавать, тоже, скорее всего, мертв – он не смог бы самостоятельно добраться до дома. Теперь осталась только я. Одна. Вампир.

В груди стало тесно, и я прикусила губу – перед глазами встали лица друзей, они смотрели на меня, бледные, осуждающие. В глазах защипало, но я с усилием сглотнула и удержала слезы. Плакать, кричать, проклинать мир, и бешеных, и вампиров я буду потом. Но я не буду выказывать слабость перед этим незнакомцем, этим кровососом, который, может, и спас меня, но я о нем ничего не знаю. Когда останусь в одиночестве, буду оплакивать Крыса, Лукаса и Шеста, семью, которой я лишилась. Сейчас же есть дела поважнее.

Я стала вампиром. И несмотря ни на что, я хотела жить.

Незнакомец ждал, неподвижный как стена. Хоть он и был кровососом, кроме него у меня никого не осталось.

– Итак, – тихо сказала я, не глядя на него. Внутри все закипело, поднялась старая знакомая ярость, но я подавила ее. – Мне называть тебя «господин», «учитель» или еще как-то?

Вампир помедлил, потом ответил:

– Можешь называть меня Кэнин.

– Кэнин? Это твое имя?

– Я не говорил, что это мое имя. – Он развернулся, словно собираясь уйти, но прошел в другой конец комнаты и опустился в ржавое складное кресло. – Я сказал, что ты можешь так меня называть.

Отлично, мой новый учитель не только вампир, но и любитель загадок. Я скрестила руки на груди и настороженно посмотрела на него.

– Где мы?

Кэнин задумался.

– Прежде чем я сообщу что-либо о себе, – сказал он, наклоняясь вперед и опираясь локтями о колени, – я хотел бы узнать побольше о тебе. В конце концов, я буду тебя учить, и это значит, мы будем довольно много времени проводить вместе. Я хочу знать, кто мне достался. На это у тебя сговорчивости хватит?

Я пожала плечами:

– Что ты хочешь знать?

– Для начала – твое имя.

– Элли, – ответила я и уточнила: – Эллисон Сикимото.

– Любопытно. – Кэнин выпрямился, смерив меня пристальным взглядом черных глаз. – Ты знаешь свое полное имя. Среди людей такое теперь редкость.

– Меня научила мама.

– Мама? – Кэнин откинулся назад и скрестил руки на груди. – А чему-то еще она тебя учила?

Я разозлилась. Внезапно мне расхотелось говорить о маме с этим кровососом.

– Ну да, – туманно ответила я.

Кэнин побарабанил пальцами по плечам.

– Например?

– Зачем тебе это знать?

Он не обратил внимания на мой вопрос.

– Если ты хочешь, чтобы я тебе помог, ты мне ответишь.

– Читать, писать и немножко считать, – огрызнулась я. – Еще вопросы?

– Где сейчас твоя мать?

– Умерла.

Моя прямота ни удивила, ни оскорбила Кэнина.

– А отец?

– Я его вообще не знала.

– Братья, сестры?

Я покачала головой.

– Значит, возвращаться тебе не к кому, – кивнул Кэнин. – Хорошо. Это все облегчает. Как она умерла?

Я прищурилась, уже почти по горло сытая этим допросом.

– Не твое дело, вампир, – отрезала я – хотелось увидеть хоть какие-то эмоции на его бесстрастном лице. Если не считать приподнятой брови, его выражение не изменилось. – К тому же зачем тебе это? Что тебе за дело до жизней каких-то людей?

– Мне нет никакого дела, – ответил вампир, пожав плечами. – Как я уже говорил, я хочу оценить свои шансы на успех. Людям свойственно цепляться за прошлое, и это затрудняет обучение. Чем больше у ученика привязанностей, тем труднее ему усвоить, что, став вампиром, с ними нужно распрощаться.

Я сжала кулаки, пытаясь унять внезапный приступ бешенства. Я не поддалась искушению врезать ему – неблагодарно, конечно, – лишь потому, что понимала: он оторвет мне голову, и глазом не моргнув.

– Ну да, я уже начинаю жалеть о принятом решении.

– Немного поздновато, тебе не кажется? – мягко спросил Кэнин, вставая. – Побудь немного одна, – сказал он и направился к двери, – поплачь о своей прошлой жизни, если хочешь, потому что ее уже не вернуть. Когда будешь готова учиться быть вампиром, найди меня.

Он открыл дверь и, не обернувшись, вышел, оставив меня в одиночестве.

Когда Кэнин ушел, я села в кресло, соскребла с рук засохшую кровь и задумалась о том, что делать дальше.

Итак, я теперь вампир. Я сердито оборвала себя: у меня был выбор – либо это, либо умереть под дождем. Кэнин прав – в конце концов, это мое решение. Я выбрала это. Я выбрала стать упырем, никогда больше не видеть солнечного света, пить кровь живых.

Поежившись, я отшвырнула ногой пустой пакет. Этот аспект меня беспокоил – ну, то есть наряду со всей историей про превращение в нежить и бездушное чудовище. Я загнала эту мысль подальше на задворки сознания. Вампиры – хищники, но, может быть, есть способ не питаться людьми. Может, я смогу прожить на звериной крови, хотя от одной мысли о том, чтобы вонзить зубы в живую извивающуюся крысу, меня охватывало омерзение. Вампиры должны пить человеческую кровь или они ее просто предпочитают? Как часто им нужно питаться? Где и как они спят днем? Я осознала, что, даже прожив в городе семнадцать лет, я практически ничего не знала о самых знаменитых его обитателях, кроме того, что они пьют кровь и выходят по ночам.

Ну что ж, кое-кто может всё о них рассказать.

Еще какое-то время я боролась с собой. Кэнин – вампир, но, если я хочу выжить, мне нужно учиться. Возможно, потом, когда я узнаю всё, что мне требуется знать, я отомщу за маму, за Шеста, за Лукаса, за всех, кого потеряла. Но сейчас надо переступить через гордость и научиться быть упырем.

Я неохотно поднялась с кресла и отправилась на поиски своего нового наставника.

Дверь вела в другую комнату – раньше тут, наверное, был офис. Несколько сломанных стульев были небрежно отброшены в сторону, на полу валялись длинные металлические шкафчики, из них вы́сыпалась бумага. У дальней стены за большим пыльным и исцарапанным деревянным столом сидел Кэнин. Когда я вошла, он поднял глаза от стопки папок и слегка поднял бровь.

– У меня несколько вопросов, – сказала я, гадая, прилично ли спрашивать про такое, но потом решила, что мне все равно. – Насчет вампиров и всей этой темы с питьем крови.

Кэнин закрыл папку, отложил в сторону и кивнул на один из стульев. Я подняла его с пола и села, закинув руки за спинку.

– Позволь угадать, – сказал Кэнин, соединяя ладони. – Ты думаешь, обязана ли ты охотиться на людей, нельзя ли выжить, питаясь кровью животных или других существ. Ты надеешься, что тебе не придется убивать ради продления собственной жизни. Я прав?

Я кивнула. Кэнин горько усмехнулся.

– Не получится, – ровным голосом сказал он, и внутри у меня похолодело. – Позволь преподать тебе первый и самый важный урок, Эллисон Сикимото: ты – чудовище. Демон, продлевающий свою жизнь за счет людей. Вампиры в центре города могут притворяться цивилизованными и выглядеть и вести себя соответственно, но не обманывайся. Мы – чудовища, и ничто этого не изменит. И не надо думать, будто ты сможешь сохранить свою человечность, питаясь кровью собак, крыс или овец. Это джанк-фуд, мусор. Кровь животных насытит тебя на какое-то время, но никогда не утолит Голод. Вскоре тебя охватит такая жажда человеческой крови, что от одного вида человека ты впадешь в безумие, и этот человек умрет, потому что ты не сумеешь остановиться и высосешь его досуха. Это самое главное, что ты должна понять, прежде чем двигаться дальше. Ты больше не человек. Ты хищник, и чем скорее ты примешь это, тем легче будет твоя жизнь, твое существование.

Внутри у меня похолодело еще сильнее. Похоже, все, что я думала о вампирах, оказалось правдой. Но я все равно заявила:

– Я точно не буду убивать людей ради еды.

– С этого всегда начинается, – ответил Кэнин, голос его звучал отстраненно, словно он что-то вспоминал. – Благородные намерения, честь новых вампиров. Клятвы не причинять людям вреда, не забирать больше необходимого, не охотиться на них ночью, точно на овец, – он чуть улыбнулся. – Но потом становится все сложнее и сложнее оставаться на этом уровне, держаться человечности – когда видишь в людях лишь еду.

– Неважно. – Я подумала о Шесте, о Лукасе и даже о Крысе. Они были мне друзьями. Они были людьми. Не ходячими мешками с кровью. – Я не буду такой. Я однозначно попытаюсь не быть такой.

Кэнин не стал спорить. Он поднялся, обошел вокруг стола и взмахнул большой бледной ладонью:

– Подойди.

Я осторожно встала и сделала шаг к нему.

– Зачем? Что мы будем делать?

– Я сказал, что научу тебя вампирскому выживанию. – Он шагнул вперед, и теперь я стояла в паре футов от него, уставившись на его подбородок. Господи, какой же Кэнин был здоровущий. Его присутствие подавляло меня. – Чтобы жить, ты должна понимать свое тело, как оно устроено, чтó оно способно выдержать. Сними плащ.

Я повиновалась, бросила плащ на спинку стула, недоумевая, что замыслил Кэнин. Ошеломляюще быстрым движением он схватил меня за запястье, дернул мою руку вверх и полоснул ее длинным сверкающим кинжалом. Из раны потоком хлынула кровь, а в следующее мгновение меня с головой накрыло болью.

– Ай! Какого черта ты творишь? – Я попыталась вырваться, но хватка у Кэнина была стальная. Он и бровью не повел. – Пусти меня, псих! Что за хрень ты задумал?

– Подожди, – велел Кэнин, чуть встряхнув мою руку. Я заскрипела зубами, и тут вампир показал на мое запястье: – Смотри.

Вид у руки был кошмарный, она вся была залита кровью. Я могла различить рану – прямой глубокий разрез, почти до кости. Психованный вампир. Но пока я, тяжело дыша, смотрела, рана начала залечиваться, затягиваться, из красной превращаться в розовую – пока не остался лишь еле заметный бледный шрам. А потом исчез и он.

Я изумленно уставилась на Кэнина, и он отпустил мою руку.

– Нас очень трудно убить, – пояснил он. – Мы сильнее людей, быстрее людей и излечиваемся почти от любых ран. Потому мы идеальные хищники, но предупреждаю – мы не неуязвимы. Огонь наносит нам ущерб, как и любая обширная травма. Самые сильные вампиры не спасутся от разорвавшейся под их ногами бомбы. А вот пули, ножи, дубинки, мечи – все это приносит боль, но, как правило, не убивает. Хотя… – он коснулся моей груди, – …вогнанный в сердце деревянный кол не убьет вампира на месте, но парализует и, скорее всего, погрузит в спячку. Это крайняя мера, на которую идет наш организм, чтобы выжить, – он отключается, и ты вынужден спать, иногда десятилетиями, пока снова не сможешь вернуться к жизни. – Кэнин убрал руку. – Есть лишь два верных способа уничтожить вампира – обезглавить его или сжечь дотла. Поняла?

– Хочешь убить вампира – целься в голову, – пробормотала я. – Поняла. – Боль ушла, и внутри у меня засвербело, хотя я хотела узнать еще кое-что. – Но почему у меня вообще идет кровь? – задумалась я, взглянув на Кэнина. – А сердце у меня бьется? Я думала… я думала, что умерла.

– Ты и умерла.

Я ухмыльнулась:

– Как-то медленно смерть наступает.

На лице Кэнина не дрогнул ни один мускул.

– Ты все еще думаешь как человек, – сказал он. – Слушай меня, Эллисон, и усвой это хорошенько. Люди воспринимают смерть как нечто черно-белое – ты либо жив, либо нет. Но между этими полюсами – между жизнью, смертью и вечностью – есть узкая серая зона, о которой люди ничего не знают. В ней обитаем мы, вампиры, бешеные и другие, таинственные древние создания, которые еще сохранились в этом мире. Люди не могут понять нас потому, что живут по иным законам.

– Кажется, я все равно не понимаю.

– Сердце у нас не бьется, – продолжил мой наставник, слегка коснувшись своей груди. – Тебе интересно, как кровь бежит по твоим сосудам, верно? Она не бежит. У тебя нет крови. Во всяком случае, своей. Кровь – это твоя еда и твое питье, и она точно так же поглощается твоим организмом. Кровь – источник нашей силы. Благодаря ей мы живем, благодаря ей залечиваем раны. Чем дольше мы обходимся без нее, тем больше теряем человеческий облик и превращаемся в холодные, пустые изнутри ходячие трупы, каковыми нас считают люди.

Я смотрела на Кэнина, выискивая какие-либо признаки того, что он не человек. Кожа у него была бледная, глаза – пустые, но на труп он не походил. Если не приглядываться, сложно было догадаться, что он вампир.

– Что с нами происходит, если мы не… хм… не пьем кровь? – спросила я, почувствовав, как кольнуло в животе. – Мы можем умереть с голоду?

– Мы уже мертвы, – ответил Кэнин все тем же бесящим меня невозмутимым тоном. – Так что – нет. Но если долго пробудешь без человеческой крови, начнешь терять рассудок. Твое тело будет сохнуть, пока ты не превратишься в ходячую оболочку, подобие бешеного. И ты станешь нападать на любое живое существо, какое увидишь, потому что Голод возьмет верх. К тому же, поскольку у твоего организма не останется резервов, любая несмертельная рана способна будет погрузить тебя в спячку на неопределенный срок.

– А ты не мог все это мне рассказать, не распарывая мою руку?

– Мог. – Кэнин пожал плечами без малейших признаков сожаления. – Но я планировал другой урок. Как ты себя чувствуешь?

– Есть ужасно хочется.

В животе свербело все мучительней, тело отчаянно требовало пищи. Я с тоской вспомнила о когда-то полном, а теперь пустом кровяном мешке на полу. И успела задуматься, не осталось ли там сколько-то капель, которые можно высосать, – но тут поняла, о чем размышляю, и пришла в ужас.

Кэнин кивнул:

– И это цена за нашу силу. Твое тело излечится почти от любой раны, но на это уйдут его резервы. Взгляни на свою руку.

Я взглянула и ахнула. Моя кожа, особенно там, где ее разрезал Кэнин, была белой как мел, явно бледнее, чем раньше, и холодной. Мертвая плоть. Обескровленная плоть. Вздрогнув, я отвела глаза и поняла, что вампир улыбается.

– Если ты вскоре не поешь, то впадешь в кровавое безумие, и кто-нибудь умрет, – заявил он. – Чем серьезней рана, тем больше крови требуется, чтобы возместить ущерб. Если долго не кормиться, результат будет такой же. И именно поэтому вампиры не привязываются к людям и вообще к кому-либо. Однажды, Эллисон Сикимото, ты убьешь человека. Случайно или сознательно и намеренно. Это неизбежно. Вопрос не в том, случится ли это, а в том, когда это случится. Ты понимаешь?

– Ага, – пробормотала я. – Ясно.

Кэнин устремил на меня свои бездонные черные глаза.

– Усвой это как следует, – тихо сказал он. – Теперь же тебе следует научиться самому важному, что должен уметь вампир, – кормиться.

Я сглотнула.

– А у тебя нет еще пакетов?

Кэнин усмехнулся.

– Тот пакет я раздобыл на неделе у одного из охранников во время сдачи. Обычно я так не поступаю, но сразу после пробуждения тебе требовалась кровь. Но мы с тобой не городские вампиры, у которых есть рабы, домашние и «винные» погреба. Если ты хочешь есть, придется делать все по старинке. Я покажу, что я имею в виду. Следуй за мной.

– Куда мы идем? – спросила я, когда он открыл дверь и мы оказались в длинном узком коридоре. Некогда белая краска облезала со стен, под ногами хрустело стекло. Через каждые несколько ярдов встречались двери, за ними были комнаты с обломками кроватей и стульев и странных незнакомых мне машин. В одном дверном проходе лежало причудливое кресло с колесами, покрытое пылью и паутиной. Я вдруг поняла, что отлично вижу в темном коридоре, хотя никакого света тут нет и должна бы царить кромешная тьма. Кэнин обернулся ко мне и улыбнулся.

– Мы идем на охоту.

Повернув за угол, мы вышли из коридора в помещение, похожее на старую приемную – посреди комнаты стоял еще один большой деревянный стол. Над ним на стене висели тусклые золотые буквы, большинство – перекошенные или сломанные, так что прочесть ничего было нельзя. Были и таблички поменьше – на стенах и на входах в коридоры, их тоже было не разобрать. По плиточному полу были рассыпаны осколки, листы бумаги и мусор – каждый шаг сопровождался хрустом.

– Что это за место? – спросила я Кэнина. Мой голос гулко отразился от стен, а стоящая здесь тишина словно давила на меня. Вампир долго молчал.

– Когда-то, – тихо сказал он, ведя меня через комнату, – это был подземный этаж больницы. Одной из крупнейших и самых известных в городе. Здесь не только лечили пациентов – здесь работала команда ученых, исследователей, изучавших болезни и разрабатывавших новые лекарства. Конечно, когда появился Красный вирус, больница переполнилась – справиться с потоком пациентов было невозможно. Здесь умерло много людей, – он бросил взгляд на стол, глаза у него затуманились. – Но потом много людей умерло везде.

– Если ты пытаешься меня запугать, то прими мои поздравления, у тебя получилось. Так как мы отсюда выберемся?

Кэнин остановился у большой квадратной дыры в стене и указал на нее. Заглянув внутрь, я увидела глубокую шахту, ведущую наверх, в темноту, откуда свешивались толстые металлические тросы.

– Ты шутишь, да? – Мой голос отдался в шахте эхом.

– Лестница обвалилась, – невозмутимо ответил Кэнин. – Ни войти, ни выйти. Придется воспользоваться лифтовой шахтой.

Лифтовой шахтой? Нахмурившись, я оглянулась на него.

– Я однозначно не смогу туда забраться.

– Ты больше не человек, – прищурился Кэнин. – Ты стала сильнее, бесконечно выносливее, и ты можешь то, на что люди неспособны. Если от этого тебе будет легче, я полезу сразу за тобой.

Я посмотрела на лифтовую шахту и пожала плечами.

– Ладно, – пробормотала я и потянулась к тросам. – Но если я упаду, надеюсь, ты меня поймаешь.

Ухватившись покрепче, я подтянулась.

К моему удивлению, тело оторвалось от земли, словно ничего не весило. Перебирая руками, я карабкалась вверх, чувствуя волнение, какого не испытывала никогда. Кожу не царапало, мышцы не болели, даже дыхание не учащалось. Я могла бы вечно так лезть.

Я замерла. Я не дышала. Вообще. Мой пульс не учащался, сердце не колотилось… потому что я была не жива. Я была мертва. Я никогда не повзрослею, никогда не изменюсь. Я – мертвец-паразит, пьющий чужую кровь ради продолжения своего существования.

– Проблемы? – прозвучал снизу глубокий нетерпеливый голос Кэнина.

Я встряхнулась. Пустая лифтовая шахта – не лучшее место для откровений.

– Все хорошо, – ответила я и вновь принялась карабкаться. Разберусь со всем позже, а прямо сейчас мой мертвый желудок умирал от голода. Казалось очень странным, что сердце, легкие и прочие органы не работают, но мозг и желудок продолжают функционировать. А может, они и не функционировали – я не знала. Вампирский мир был для меня пока сплошной загадкой.

Когда, настороженно озираясь, я выбралась из шахты, в лицо мне ударил холодный ветер.

Когда-то здесь было здание. Вокруг я видела остатки стальных балок и брусьев, в высокой желтой траве лежали обломки примерно половины стены. Штукатурка потемнела и облупилась, по заросшему травой полу были раскиданы едва заметные обгоревшие обломки мебели – кроватей, матрасов, стульев. Шахта, из которой мы вылезли, здесь являла собой лишь темную дыру, прячущуюся среди камней и сорняков. Увидеть ее можно было, только подойдя вплотную, – и легко было не заметить зияющую пропасть, свалиться туда и сломать спину.

– Что здесь случилось? – прошептала я, осматривая развалины.

– Пожар, – ответил Кэнин и зашагал по пустоши. Двигался он быстро, я еле за ним поспевала. – Он начался на первом этаже больницы. Огонь быстро вышел из-под контроля и уничтожил здание и почти всех, кто находился внутри. Только подземные этажи… уцелели.

– Ты там был, когда все случилось?

Кэнин не ответил. Покинув больничные руины, мы пересекли участок, где природа задушила все, до чего смогла дотянуться своими желтовато-зелеными лапами. Она пробивалась сквозь некогда ровную поверхность парковки, обвивала хозяйственные постройки, скрывая их под покровом вьюнков и сорняков. Когда мы дошли до конца пустыря и оглянулись, остатки больницы едва виднелись сквозь растительность.

На улицах Периферии было темно. По небу катились облака, закрывая луну и звезды. Однако я все видела ясно и даже более того – я точно знала, который сейчас час и сколько осталось до рассвета. Я ощущала в воздухе кровь, послевкусие от жара теплокровных млекопитающих. Был час ночи, самые отважные люди давно уже заперли двери перед лицом тьмы, и я умирала от голода.

– Сюда, – шепнул Кэнин и скользнул в сумрак.

Я не стала спорить и последовала за ним в длинный темный проулок, смутно осознавая, что здесь что-то изменилось, но что именно, понять я не могла.

И тут до меня дошло. Запахи. Всю свою жизнь я вдыхала запахи Периферии: мусор, отходы, аромат плесени, гниения и разложения. Больше я их не чувствовала. Возможно потому, что обоняние и дыхание тесно связаны. Другие мои чувства обострились: я слышала, как скребется в норе мышь в десятке ярдов отсюда. Я ощущала ветер на руках, холодный и зябкий, хотя гусиной кожи, как раньше, уже не было. Но когда мы миновали древнюю Свалку, я разобрала, как жужжат мухи, как копошатся черви в мертвом теле – хотелось надеяться, теле животного, – но все равно не ощутила никаких запахов.

Когда я сообщила об этом Кэнину, он мрачно хохотнул.

– Ты можешь принюхаться, если хочешь, – сказал он, огибая кучу кровельных досок, некогда служивших кому-то крышей. – Нужно лишь сделать сознательное усилие и вдохнуть. Для тебя это больше не естественный процесс, потому что дышать тебе уже не нужно. Помни об этом, если возникнет необходимость смешаться с толпой. Люди обычно ненаблюдательны, но даже они поймут, что что-то не так, если ты не будешь дышать.

Я вдохнула и ощутила гнилую вонь от Свалки. И уловила в ветре кое-что еще – кровь. А потом увидела пятно краски на осыпающейся стене – череп с парой красных крыльев – и поняла, где мы.

– Мы на территории банды, – сказала я в ужасе. – Это знак Кровавых ангелов.

– Да, – спокойно ответил Кэнин.

Я едва подавила инстинктивный порыв броситься прочь, нырнуть в ближайший переулок и побежать домой. Вампиры были не единственными хищниками на улицах города. И падальщики были не единственными, кто спорил за территорию на Периферии. Многие Неотмеченные были всего лишь ворами, кучками ребят, пытающихся выжить, но встречались и другие, более опасные группировки. Губители, Красные черепа, Кровавые ангелы – вот лишь некоторые из «других» банд, облюбовавших определенные части Периферии. В этом мире был всего один закон – тот, что требовал подчиняться Господам, а Господ не волновало, если среди скотины иногда возникала грызня. Только попадись в руки одолеваемым скукой и голодом бандитам, и повезет, если тебя просто убьют. Мне доводилось слышать истории о бандах, которые свежевали и съедали нарушителя границ, сперва хорошенько с ним «повеселившись». Городские легенды, не более, – но откуда мне было знать, что это неправда? Потому-то заходить на незнакомую территорию было в лучшем случае плохой, а в худшем – самоубийственной затеей. Я знала, где на Периферии тусуются банды, и избегала этих мест, как чумы.

А теперь мы стояли прямо на их земле.

Я бросила взгляд на вампира рядом.

– Ты же знаешь, они нас убьют за то, что мы сюда явились.

Он кивнул:

– На это я и рассчитываю.

– Ты ведь в курсе, что они едят людей?

Кэнин остановился, устремил на меня свои черные глаза.

– Так же, как и я, – невозмутимо сказал он. – И так же, как теперь и ты.

Мне стало слегка дурно. Ну да, разумеется.

Запах крови усиливался, и я уже различала знакомые звуки драки: ругань, вопли, стук кулаков и ботинок по телу. Мы свернули за угол и оказались на задворках каких-то строений, на участке, окруженном сетчатой изгородью, осколками стекла и ржавыми машинами. Кирпичные и металлические стены были покрыты граффити, по периметру горели, испуская густой удушливый дым, несколько железных бочек.

В центре арены несколько головорезов в похожих обносках сгрудились вокруг скорчившегося на земле человека. Он свернулся в позе эмбриона, прикрывая руками голову, а нападавшие выходили из круга по двое-трое – пнуть его или двинуть кулаком. Рядом лежал другой человек, пугающе неподвижный, с изуродованным до неузнаваемости лицом. У меня внутри все скрутило от вида сломанного носа и устремленных в пустоту глаз. Но тут моих ноздрей достиг сильнейший запах крови, и не успела я осознать, что делаю, как издала низкий рык.

Бандиты слишком громко хохотали и были слишком увлечены своей забавой и не замечали нас, но Кэнин продолжал идти вперед. Невозмутимо, словно вышел на ночную прогулку, он бесшумно приблизился к кольцу людей. Мы могли проскочить мимо них и исчезнуть в ночи, но, поравнявшись с головорезами – они все еще нас не замечали, – Кэнин нарочно пнул разбитую бутылку. Та покатилась и зазвенела.

Кровавые ангелы обернулись.

– Доброй ночи, – сказал Кэнин, добродушно кивнув.

Он пошел дальше – как я заметила, уже медленнее. Я тихо последовала за ним, стараясь не привлекать внимания, надеясь, что банда отпустит нас без проблем.

Но другая я – странная, чужая, голодная я – смотрела на людей с надеждой, ждала, что они попытаются нас остановить.

Ее желание сбылось. Приглушенно ругаясь, все бандиты разом встали на нашем пути. Кэнин остановился и невозмутимо посмотрел на выступившего вперед головореза с идущим поперек бледного глаза шрамом. Головорез покачал головой.

– Вот это да, – усмехнулся он, переводя взгляд с Кэнина на меня. – У нас удачная ночка, да, ребят?

Кэнин молчал. Интересно, он боялся говорить, чтобы они не догадались, кто он, – не хотел спугнуть добычу?

– Гляньте, аж рот открыть боится, – отовсюду раздался глумливый смех. – Слышь, домашний, надо было раньше думать, пока на нашу территорию не зашел. – Парень со шрамом шагнул вперед, позади ободряюще улюлюкали и матерились остальные. – Ну чо, снимай штаны, мы тебя в задницу твою белую поцелуем. Ты ж этого хочешь, домашний? – выплюнул он последнее слово и перевел взгляд на меня, ухмылка его сделалась мерзкой: – Или, пожалуй, лучше приберечь это для сладкой азиаточки. У нас тут в шлюхах недостаток имеется, да, ребят?

Я оскалилась, чувствуя, как задирается верхняя губа.

– Если твои поганые губы хотя бы в футе от меня окажутся, я их с корнем вырву, – рявкнула я.

Бандиты заржали и сгрудились теснее.

– Ух ты, боевая какая! – ухмыльнулся парень со шрамом. – Надеюсь, тебя надолго хватит. Ты ж не против поделиться, домашний?

– Пожалуйста, – ответил Кэнин и отодвинулся от меня.

Я в изумлении на него уставилась, а парень со шрамом и его банда похабно загоготали.

– Домашний со страху в штаны наделал!

– Вот это реальный мужик, за девку прячется!

– Ну спасибочки, домашний, – сказал парень со шрамом, и лицо его расплылось в поистине зловещей ухмылке. – Я так тронут, что на этот раз тебя отпущу. Спасибо за азиаточку! Мы постараемся ее не попортить, в смысле сразу.

– Ты что делаешь? – прошипела я, ошеломленная предательством. Головорезы, ухмыляясь, двинулись вперед, и я попятилась, не выпуская их из виду, но кидая взгляды на вампира. – А как насчет «учебы», «подготовки» и всего такого? Ты что, собираешься сейчас отдать меня им на растерзание?

– Ты неправильно понимаешь, кто тут хищник, а кто жертва, – тихо, так что слышала лишь я, сказал вампир. Я хотела огрызнуться в ответ, но приближающиеся бандиты представляли собой более серьезную проблему. От животной похоти в их глазах мне стало дурно, и я почувствовала, как в горле закипает рычание. – Сейчас ты увидишь, в каком месте пищевой цепочки находишься.

– Кэнин! Черт тебя подери, что мне делать?

Пожав плечами, Кэнин прислонился к стене.

– Постарайся никого не убить.

Головорезы бросились вперед. Один из них обхватил меня за талию и попытался повалить на землю. Я тут же напряглась, зашипела, покрепче уперлась ногами и толкнула его со всей силы.

Парень отлетел прочь, словно ничего не весил, и врезался в капот стоящей в двадцати футах машины. Я опешила, но тут на меня с воем бросился другой головорез, целя кулаком в лицо.

Я рефлекторно вскинула руку и почувствовала, как мясистый кулак, к удивлению нас обоих, врезается в мою ладонь. Бандит попытался отдернуть руку, но я крепко стиснула пальцы, чувствуя, как хрустят и ломаются под ними кости, и резко вывернула кисть. С оглушительным треском запястье парня сломалось, и он заорал.

Еще двое Кровавых ангелов кинулись на меня с двух сторон. Они двигались медленно, словно сквозь воду – по крайней мере, так мне казалось. Я легко отклонилась от первого удара и пнула головореза по колену, почувствовав, как оно ломается под моей ступней. Дернувшись, парень рухнул на землю. Его приятель замахнулся на меня свинцовой трубой – я схватила ее, вырвала у него из рук и наотмашь ударила парня ей по лицу.

В воздухе повис запах хлынувшей из щеки бандита крови, и что-то внутри меня отозвалось. С рыком я бросилась на него, чувствуя, как из десен вырываются клыки.

Ночь разорвал звук выстрела, и что-то крошечное посвистело мимо моей головы. Я почувствовала, как поднятый им ветер взъерошил мне волосы, и стремительно пригнулась, шипя и скалясь. Парень со шрамом, направлявший на меня дымящееся дуло пистолета, вытаращил глаза, изо рта у него потоком полились бранные слова.

– Вампир! – выпалил он между яростными ругательствами. – Твою же мать! Твою мать! Уйди от меня! Уйди!

Он прицелился, а я уже собралась броситься на свою жертву и вонзить клыки ей в горло. Но внезапно парень со шрамом, беспомощно брыкаясь, оказался в воздухе – Кэнин схватил его легко, точно котенка, вырвал пистолет и швырнул бандита об стену. Зрелище размозженной о кирпич головы Кровавого ангела притупило мою дикую, бешеную ярость, заставило меня протрезветь. Освободившись от жажды крови, от всепоглощающего Голода, я в ужасе и изумлении огляделась вокруг. На земле лежали пятеро человек – стонущие, изломанные, истекающие кровью. По моей вине. Я бросила взгляд на Кэнина – тот почти с отвращением отшвырнул пистолет и, увидев, что я иду к нему, поднял бровь.

– Ты знал, – тихо сказала я, глядя на одного из полуобморочных Кровавых ангелов. – Ты знал, чтó я сделаю, потому и дал им на меня напасть. – Кэнин не ответил, и я вдруг поняла, что меня не трясет ни от страха, ни от прилива адреналина, ни от чего. Сердце было спокойно и неподвижно. Я уставилась на Кэнина, охваченная яростью из-за того, как он меня использовал. – Я могла бы убить их всех.

– Сколько раз тебе повторять? – ответил Кэнин, пристально глядя на меня сверху вниз. – Ты теперь вампир. Ты больше не человек. Люди для тебя – овцы, а ты волк, ты сильнее, быстрее, злее любого из них. Они – еда, Эллисон Сикимото. И демон в глубине твоей души всегда будет считать их едой.

Я посмотрела на лежащего ничком у стены парня со шрамом. Его лоб рассекала глубокая рана, вокруг которой уже расползался огромный багровый синяк. Он стонал и пытался встать – но вновь бессильно падал.

– Так почему ты не убил его? – спросила я.

Взгляд Кэнина сделался холодным. Он развернулся, тяжело ступая, подошел к главарю бандитов, схватил за шиворот, подтащил ко мне и бросил к моим ногам.

– Пей, – приказал он стальным голосом. – Но помни: возьмешь слишком много – убьешь донора. Возьмешь слишком мало – вскоре придется кормиться снова. Если тебе важно не высасывать людей досуха, найди золотую середину. Обычно достаточно пяти-шести глотков.

Я посмотрела на главаря бандитов и вздрогнула от отвращения. Растерзать пакет с кровью – это одно, но укусить в шею живого, теплого человека? Пару мгновений назад, обуреваемая яростью и Голодом, я была более чем готова это сделать, но сейчас ощущала лишь тошноту.

Кэнин все смотрел на меня.

– Ты сделаешь это или доведешь себе голоданием до безумия и убьешь кого-нибудь, – спокойно сказал он. – Это – основа жизни вампира, наша главная первобытная потребность. Теперь… – одной рукой он поставил головореза на ноги, а другой ухватил его за волосы и запрокинул ему голову, обнажая горло, – …пей.

Я нехотя сделала шаг вперед. Человек стонал и пытался отгородиться руками, но я легко их оттолкнула и склонилась над ямкой в основании его шеи. Мои клыки удлинились, и, вдохнув, я ощутила, как под кожей у парня струится теплая кровь. Нос и рот затопило крепким запахом жизни. Не успев даже подумать о том, что я делаю, я подалась вперед и укусила изо всех сил.

Кровавый ангел хватал ртом воздух и дергался, слабо дрожа. В рот потекло теплое, густое, крепкое, терпкое. Я зарычала громче, и моя жертва издала придушенный крик. Я чувствовала, как жар распространяется по телу, наполняет меня силой, властью. Это опьяняло. Это было… невозможно описать. Это было благословение, чистое и простое. Почти в трансе я закрыла глаза, поглощенная желанием получить больше, больше…

Кто-то схватил меня за волосы, оттащил от жертвы, разрывая нашу связь. Рыкнув, я попыталась снова броситься вперед, но рука преградила мне путь, оттолкнула меня. Головорез бесчувственным тюком лежал на земле. Снова зарычав, я попыталась добраться до него, освободиться от сдерживающей меня хватки.

– Довольно, – властно приказал Кэнин и с силой встряхнул меня. Голова мотнулась, как у тряпичной куклы, на мгновение мне стало тошно. – Довольно, Эллисон, – повторил он, когда ясность зрения постепенно вернулась, – еще глоток, и ты его убьешь.

В изумлении я отпрянула. Голод медленно отступал, а вместе с ним – ярость и безумие. Я в ужасе смотрела на распростертого на земле Кровавого ангела. Он был бледен, едва дышал, две крошечные раны на горле сочились алым. Я чуть не убила его. Опять. Если бы Кэнин не остановил меня, я бы высосала его досуха. От отвращения к себе у меня скрутило живот. При всей моей ненависти к вампирам, при всем нежелании быть как они я оказалась не лучше самого паршивого уличного кровососа.

– Запечатай рану, – велел Кэнин, указав на главаря бандитов. Голос у него был холодный, равнодушный. – Закончи то, что начала.

Я хотела было спросить, как это сделать, но вдруг поняла. Наклонившись, я прижала язык к двум ранкам на шее парня и почувствовала, как они закрываются. Даже в этот момент я могла ощутить, как медленно течет под кожей кровь, и пришлось призвать на помощь всю силу воли, чтобы не укусить бандита во второй раз.

Поднявшись, я повернулась к наблюдающему за мной Кэнину – тот кивнул.

– Теперь, – зловещим, неумолимым голосом произнес он, – ты понимаешь.

Я понимала. Глядя на валяющиеся на пустыре тела, на учиненный мною разор, я все понимала. Я – самый настоящий нелюдь. Люди – добыча. Я жаждала их крови, как жаждет наркоты последний уличный торчок. Люди – скот, овцы, а я волк, рыскающий в ночи. Я стала чудовищем.

– Отныне, – сказал Кэнин, – тебе придется решать, каким демоном быть. Не всякая еда достается так легко, не всякая еда столь невежественна и пытается напасть на тебя. Что ты будешь делать, если твоя жертва пригласит тебя в дом, за стол? Что ты будешь делать, если жертва будет убегать или повалится тебе в ноги, умоляя о пощаде? Ты должна определиться с тем, как будешь выслеживать добычу, иначе быстро доведешь себя до безумия. И дороги назад не будет.

– А как это делаешь ты? – прошептала я.

Чуть усмехнувшись, Кэнин покачал головой.

– Мой метод тебе не поможет, – сказал он, и мы пошли прочь с пустыря. – Придется придумать собственную технику.

Уходя, мы миновали одного из головорезов – он как раз начал приходить в себя. Постанывая и шатаясь, он с трудом поднялся на ноги, охая от боли, и, хотя мой Голод был утолен, от зрелища раненого, беспомощного существа что-то шевельнулось внутри. Рыкнув, я полуобернулась на него, клыки мои удлинились – но тут Кэнин подхватил меня под руку и потащил в темноту.

Глава 6

Когда я проснулась, то была одна, лежала на пыльной койке в палате старой больницы. Снова была ночь, и я знала, что солнце село час назад. Накануне Кэнин продержал меня на улице почти до самого рассвета, объясняя, что вампиру необходимо понимать, когда солнце близко и сколько времени осталось на поиски убежища. Что бы там ни говорили легенды, рассказал он, от солнечных лучей мы не сгораем в одночасье, однако, поскольку технически мы мертвы, биохимия у нас уже иная. Это похоже на человеческую болезнь под названием порфирия, когда токсичные вещества в коже заставляют ее чернеть и разрушаться под ультрафиолетом. Если оказаться под прямым солнечным светом без укрытия, лучи обожгут открытые участки кожи так, что те попросту загорятся. Это неприятный и крайне болезненный способ умереть, пояснил Кэнин, взглянув на мое испуганное лицо, и лучше избегать его всеми возможными средствами.

И мы все равно едва не опоздали. Я помнила, как мы подходили к разрушенной больнице и внутри нарастали паника и отчаяние, принуждая искать убежище. Я боролась с навалившейся вялостью – безуспешно. Кэнин сгреб меня в охапку и так понес сквозь сорные травы, и я заснула, прижавшись к его груди.

Перед глазами встали события прошлой ночи, и я поежилась. Все это до сих пор казалось нереальным, как будто случилось с кем-то другим. В качестве эксперимента я попробовала выпустить клыки – и тут же почувствовала, как они удлиняются, вылезают из десен, острые и смертоносные. Однако Голода я не испытывала, и это было одновременно облегчением и разочарованием. Я задумалась, как часто мне придется… кормиться. Как скоро я снова смогу вонзить зубы в чье-то горло и жар и власть потоком хлынут в меня…

В ужасе и отвращении я одернула себя. Всего одну ночь прожила вампиром и уже покатилась по наклонной, поддалась демону.

– Я не такая, как они, – негодующе прошептала я темноте и той сущности, что свернулась в клубок внутри меня. – Черт, я это переборю. Как-нибудь. Я не стану бездушным монстром, клянусь.

Вскочив с кровати, я нырнула в темный узкий коридор в поисках Кэнина.

Он сидел за столом в офисе, листая толстую стопку бумаг. Бросил на меня взгляд и продолжил читать.

– Эм-м. – Я уселась на перевернутый шкафчик. – Спасибо. За то, что не дал мне сгореть этим утром. Со мной ведь именно это случилось бы, окажись я снаружи под солнцем, да?

– Такого я худшему врагу не пожелаю, – ответил Кэнин, не поднимая глаз.

Нахмурившись, я глядела на него и вспоминала, как он заносил меня в больницу.

– Так почему меня сморил сон, а тебя нет?

– Я натренировался. – Кэнин отложил один лист и принялся за следующий. – Все вампиры днем должны спать, – говорил он, все так же не глядя на меня. – Мы ночные создания, как совы и летучие мыши, и мы устроены так, что, когда солнце висит у нас над головой, чувствуем усталость и сонливость. При помощи тренировок и изрядной силы воли потребность в сне можно ненадолго отогнать. Но чем дольше бодрствуешь, тем это сложнее.

– Что ж… спасибо. – Наморщив нос, я созерцала его макушку. – Хорошо все-таки, что ты такой жутко упрямый.

Кэнин наконец поднял голову. Одна бровь взлетела вверх.

– Пожалуйста, – насмешливо ответил он. – Как ты себя чувствуешь сейчас?

– Нормально, наверное. – Я вытащила из шкафчика лист бумаги. С тех пор как я перестала быть ребенком, никто еще не спрашивал, как я себя чувствую. – Есть, во всяком случае, не хочется.

– Так и должно быть, – пояснил Кэнин и принялся за новую папку. – Как правило, при отсутствии ран и переутомления для того, чтобы оставаться сытым и довольным, вампиру нужно пить кровь примерно раз в дюжину дней.

– Дюжину?

– Раз в две недели.

– А, вот как.

– Впрочем, если у вампира есть такая возможность, он может кормиться и каждую ночь. Государь и его совет, можешь не сомневаться, позволяют это себе куда чаще. Но две недели – самый безопасный срок, чтобы обойтись без человеческой крови. После Голод будет нарастать и нарастать, и ничто не утолит его, пока не покормишься снова.

– Да, ты уже пару раз об этом упоминал.

Кэнин посмотрел на меня поверх бумаги, потом положил ее, встал, обошел стол и оперся на него.

– Мне продолжать тебя учить? – спросил он. – Или уйти и предоставить тебе разбираться во всем самостоятельно?

– Извини, – пробормотала я, отводя глаза. – Я, наверное, все никак не могу привыкнуть быть живым мертвецом. – В голову пришла одна мысль, и я, нахмурившись, снова посмотрела на него: – Так а что мне делать, когда эта «учеба» завершится?

– Думаю, жить своей вампирской жизнью.

– Кэнин, ты же понимаешь, что я не об этом. – Я махнула рукой в сторону потолка: – Меня пустят во Внутренний город? Вампиры разрешат мне пройти через ворота, раз я теперь как они?

Я не как они. Что за отвратительная мысль. Я никогда не буду как они, пообещала я себе. Никогда не стану в точности как они. Я не такая. Я не опущусь до их уровня, не буду смотреть на людей как на животных.

– Увы, – сказал Кэнин, – все не так просто.

Похоже, он собирался прочесть мне очередную лекцию, так что я устроилась на том же стуле, на котором сидела вчера, и уперла подбородок в ладони. Кэнин выдержал паузу, смерил меня взглядом и продолжил:

– Теперь ты вампир, так что да, тебя пропустят через ворота во Внутренний город. Точнее, пропустят, если ты никак не выдашь, что связана со мной. Но перед тем как начать самостоятельную жизнь, ты должна усвоить политику твоих немертвых собратьев. В вампирском городе существует своя иерархия, система рангов и подчинения, о которой следует знать, если надеешься там устроиться.

– Устроиться, – повторила я и фыркнула. – Я всю жизнь была периферийкой и уличной крысой. Не думаю, что в обозримом будущем я захочу уживаться с вампирами во Внутреннем городе.

– И тем не менее, – ровным голосом продолжил Кэнин, – кое-что ты должна знать. Не все вампиры равны от природы. Тебе известно, чем отличается Государь этого города от своих подданных?

Я наморщила лоб. Для меня все вурдалаки были одинаковы – мертвые, с клыками, пьют кровь. Но такой ответ Кэнин не примет, а я пока не хотела с ним расставаться, так что…

– Я знаю, что в городе есть Государь, – ответила я. – Салазар. И все вампиры его слушаются.

– Верно, – кивнул Кэнин. – В каждом городе есть Государь, верховный вампир, самый сильный и могущественный. Он – или она – возглавляет совет, управляет подчиненными и принимает почти все решения. Так устроено большинство вампирских городов, хотя иногда встречаются города, управляемые иначе. Я слышал о территориях, на которых всем заправляет один-единственный вампир, хотя такое бывает крайне редко и длится обычно недолго. Государь должен быть очень силен, чтобы его городом не завладели другие вампиры или даже его собственные люди.

– Сколько существует вампирских городов?

– По всему миру? – Кэнин пожал плечами. – Никто не знает точно. Видишь ли, города, особенно в мелких регионах, никогда не пребывают в покое. Они растут или приходят в упадок, пытаются завоевывать новые территории, а случается, что болезни или бешеные уничтожают их целиком. Но самые крупные вампирские города, такие как Нью-Ковингтон, существуют со времен эпидемии, и таких по всему миру наберется, думаю, с десяток.

– И в каждом есть верховный вампир.

– Обычно да. Как я уже говорил, встречаются исключения, но да, большинством городов правит верховный вампир ранга Мастер.

Значит, есть несколько очень сильных и, наверное, очень старых вампиров. Об этом следует помнить, хотя, похоже, почти все они сидят, как Салазар, в своих городах и никогда не выходят за Стену.

– Ниже Государя, – продолжал Кэнин, – располагаются вампиры второго типа, обращенные верховным вампиром. Они не так могущественны, как Государь, но все равно необычайно сильны и обычно служат в совете, элитной охране или доверенными лицами Государя. Пока все понятно?

– Вампиры второго типа? – Я подавила усмешку. – Я думала, они зовутся как-то… поэффектней и повампиристей. «Второй тип» звучит словно симптом заболевания.

Кэнин бросил на меня раздраженный взгляд.

– Родословные старых вампирских семей чрезвычайно длинны и запутанны, – объяснил он сердито. – Бессмысленно растолковывать их новообращенному вампиру, поэтому я излагаю тебе упрощенную версию.

– Извини. Давай дальше.

– Ниже вампиров второго типа, – продолжил Кэнин, – располагаются вампиры третьего типа, дворняги – самые распространенные и самые бесправные. Их обращают либо вампиры второго типа, либо другие дворняги, и именно такие вампиры чаще всего рыскают на улицах. Дворняги составляют подавляющее большинство вампирской популяции – они самые слабые, но в силе и быстроте все равно превзойдут любого человека.

– Выходит, чем сильнее обративший тебя вампир, тем сильнее будешь ты?

– Именно. – Кэнин откинулся назад, упершись ладонями в столешницу. – До возникновения вируса вампиры были рассеяны по миру, они прятались среди людей, смешивались с ними. В большинстве своем они были дворнягами, третьим типом, и, если иногда они обращали нового вампира, неизменно получалась новая дворняга. Мастеров и их приспешников было крайне мало, они жили затворниками – но тут появился Красный вирус. Когда люди начали погибать от него, мы лишились источника пищи, над нами нависла опасность голода и безумия.

Потом начали появляться бешеные, и хаоса стало еще больше. Тогда мы не знали, что они такое – последняя стадия вируса или нечто новое, но паника охватила всех: и людей, и вампиров. Наконец несколько находчивых Мастеров изобрели способ держать немногочисленных выживших и незараженных людей при себе, превратив их в неиссякаемый источник пищи в обмен на защиту от внешних угроз. Так и зародились вампирские города. Но Мастеров сейчас очень мало, – Кэнин помолчал, глядя в сторону. – И это означает, что вампиров с каждым годом становится все меньше. Полное исчезновение нашей расы – лишь вопрос времени.

В его голосе не было грусти. Скорее, в нем звучало… облегчение.

– Что ты имеешь в виду? – изумленно спросила я. – Ты же вроде сказал, что дворняги и второй тип, или как их там, могут обращать новых вампиров. Как же вы вымираете?

Кэнин молчал, его темные глаза смотрели куда-то вдаль. Наконец он взглянул на меня.

– Ты знаешь, что бешеные были созданы искусственно? – тихо спросил он. – Знаешь, что они из себя представляют?

Я сглотнула.

– В смысле – помимо очевидного?

– Они вампиры, – продолжил Кэнин, словно не слыша меня. – Изначально бешеные были вампирами. В самом начале эпидемии группа ученых обнаружила, что у вампиров есть иммунитет к вирусу, истребляющему человечество. До этого момента о существовании нашей расы не знал практически никто… Мы были рады оставаться хеллоуинскими монстрами и героями фильмов ужасов. Так было лучше.

– Так что случилось?

Кэнин презрительно фыркнул.

– Один не большого ума Мастер сам пришел к ученым и рассказал о нас, желая «спасти род людской». Он – совершенно справедливо – полагал, что, если люди исчезнут с лица земли, вампиры вскоре последуют за ними. Ученые сообщили ему, что ключ к созданию лекарства – вампирская кровь и что они победят вирус, если только им предоставят живые образцы. И этот Мастер стал выслеживать и ловить других вампиров, чтобы ученые могли ставить на них свои эксперименты, предал собственный род ради лекарства для спасения мира, – Кэнин покачал головой. – К несчастью, то, что создали ученые, то, во что они превратили вампиров, оказалось в тысячу раз хуже любых прогнозов.

– Бешеные, – догадалась я.

Кэнин кивнул.

– Их всех следовало уничтожить, пока была возможность. Но бешеные сбежали из лаборатории, разнося повсюду мутировавший Красный вирус, уже уничтоживший большую часть человечества. Патогены стремительно распространились по всему миру, заражая людей и вампиров. Только теперь зараженные люди не умирали от Красного вируса, а менялись. Они становились похожи на первых бешеных – злобных, бездумных, жаждущих крови, не выносящих дневного света. Около пяти миллиардов человек подверглись воздействию мутировавшего вируса и обезумели. И если вампир вступал в контакт с зараженным человеком, то тоже заражался. Большинство из нас не менялись, но вирус распространялся среди нас так же быстро, как среди людей. И теперь, шесть поколений спустя, все вампиры стали его носителями. Наши организмы, в отличие от человеческих, быстрее адаптировались к вирусу, и мы с ним справлялись. Но наша раса все равно вымирает.

– Почему?

– Потому что вирус препятствует обращению новых вампиров, – мрачно ответил Кэнин. – Мастера все еще могут создавать вампиров второго типа и очень, очень редко – других Мастеров. Но всегда остается вероятность того, что новообращенный окажется не вампиром, а бешеным. Вампиры второго типа создают бешеных более чем в девяноста процентах случаев, а дворняги… – Кэнин покачал головой, – дворняги только бешеных и создают. Больше ничего у них не получается. Большая часть Мастеров поклялась не давать потомства. Риск возникновения бешеных в городе слишком велик, а пищу необходимо беречь.

Я вспомнила больную олениху, шатавшуюся, словно слепая, вспомнила невероятную злобу самих бешеных и поежилась. Если за Стеной все было только так, удивительно, как там вообще кто-то мог выживать.

– Получается, – задумчиво проговорила я, глядя на Кэнина, – я теперь тоже носитель, так?

– Верно.

– Так почему я не превратилась в бешеную?

Кэнин покачал головой.

– Подумай, – тихо сказал он. – Подумай над тем, что я тебе рассказал. Ты достаточно умна, чтобы сообразить.

Я задумалась.

– Я не превратилась в бешеную, – медленно проговорила я. – потому что… ты Мастер.

Кэнин невесело улыбнулся. Теперь я смотрела на него совсем по-новому. Он был Мастером – а мог оказаться и Государем. – Но если ты Мастер, почему у тебя нет своего города? Я думала…

– Довольно разговоров. – Кэнин отошел от стола. – Сегодня ночью нам необходимо кое-где быть, и, чтобы туда попасть, придется проделать долгий путь под городом. Предлагаю отправляться сейчас.

Меня удивила эта внезапная смена настроения.

– А куда мы пойдем теперь?

Кэнин развернулся так плавно, что я даже не заметила его движения, пока в горло мне не уткнулся длинный изогнутый клинок. Я застыла, но мгновение спустя кинжал уже не касался моей шеи – он исчез в складках черного плаща. Сдержанно, едва заметно Кэнин улыбнулся мне и отступил назад.

– Будь я твоим врагом, ты уже была бы мертва, – сказал он, направляясь к выходу в коридор, как ни в чем не бывало. Я схватилась за грудь, понимая, что если бы мое сердце еще билось, то оно колотилось бы сейчас о ребра изо всех сил. – Город таит в себе множество опасностей. Чтобы защищать себя, тебе понадобится кое-что посолиднее двухдюймового ножика, который ты носишь в кармане.

В свою бытность уличной крысой я считала подземные туннели своей территорией, своими секретными ходами, тайными путями, что позволяли незамеченной перемещаться с места на место. Я гордилась знанием городского подземелья. Но мой наставник-вампир то ли обладал почти что идеальной памятью, то ли бывал в темных извилистых туннелях уже много, много раз. Я шла следом за ним по проходам, которых никогда раньше не видела, о существовании которых даже не подозревала. Кэнин не замедлял шага, не мешкал в раздумьях, куда идти, и поспевать за ним порой было настоящим испытанием.

– Эллисон. – Кэнин остановился, ожидая меня, в его голосе слышались нотки раздражения. – Ночь на исходе, а до нашего пункта назначения еще очень далеко. Не могла бы ты поторопиться? Мне уже в третий раз приходится тебя ждать.

– Знаешь, ты мог бы идти и помедленней. – Я спрыгнула с остова вагона метро, пригнулась под нависавшей над рельсами трубой и подбежала к нему. – На тот случай, если ты не в курсе: чем меньше рост, тем короче ноги. На один твой шаг приходится три моих, так что не брюзжи.

Кэнин покачал головой и пошел дальше по бетонному туннелю, но уже чуть медленнее – маленькая победа. Я прибавила шагу, чтобы не отставать.

– Понятия не имела, что здесь есть другая линия метро, – сказала я, рассматривая громадный перевернутый вагон на рельсах. – Я знала, что была одна между третьим и четвертым секторами, но она оказалась заблокирована, когда здание над ней обрушилось. А куда идет эта?

– Эта, – голос Кэнина эхом отдавался в темном туннеле, – проходит прямо сквозь сердце Внутреннего города, между башен. Станция, к которой она ведет, давно была закрыта, туннели запечатали, но к самим башням мы не пойдем.

– Мы под Внутренним городом? – Я поглядела на потолок туннеля, словно могла различить сквозь бетон высокие вампирские здания. Интересно, как оно там – стеклянные башни, сияющие огни, хорошо одетые люди и даже машины, которые до сих пор на ходу. Это тебе не Периферия с ее грязью, голодом и безнадегой.

– Не слишком-то очаровывайся, – предупредил Кэнин, словно прочитав мои мысли. – Люди во Внутреннем городе лучше одеты и лучше накормлены, но лишь потому, что от них есть польза. И как думаешь, что с ними случается, если они надоедают хозяину или впадают в немилость?

– Подозреваю, что пенсия для них не предусмотрена. – Кэнин фыркнул. – И ты хочешь, чтобы я там жила?

Кэнин бросил на меня взгляд, лицо его немного смягчилось.

– Эллисон, как ты будешь распоряжаться своей жизнью – дело твое. Я могу лишь обучить тебя навыкам, необходимым для выживания. Но в конце концов тебе придется самой делать выбор, самой думать, кем тебе быть. Ты – вампир, но что за чудовище из тебя выйдет, решать тебе.

– А что, если я не хочу там жить? – искоса посмотрев на него, я сосредоточилась на поблескивающих рельсах под ногами. – Что, если я хочу… остаться с тобой?

– Нет, – от громыхнувшего в туннеле резкого голоса Кэнина я поморщилась. – Нет, – повторил он уже мягче. – Я не потерплю, чтобы кто-то сопровождал меня на моем пути. Моя дорога – дорога только для одного.

На этом разговор и закончился.

Рельсы змеились дальше, но Кэнин увел меня в более узкий туннель, и после более чем десятка поворотов я совсем потеряла ориентацию. Мы проходили под ливневыми стоками и решетками – там, задрав голову, я могла наконец увидеть сияющий город. Но улицы казались пустыми, заброшенными. Я рассчитывала рассмотреть толпы людей, не боящихся ночи, и хищников, их окружающих. Может быть, даже мельком заметить вампира, гуляющего в сопровождении домашних и рабов. Наверху проехал автомобиль – люк звякнул, тишина наполнилась ревом двигателя. При виде настоящей, работающей машины я ахнула, но в остальном тут было тихо, как на Периферии.

Мы шли все дальше под безмолвными улицами, и в свете фонарей проступало кое-что еще.

Вначале, ошеломленная огнями и высокими зданиями, я этого не заметила, но Внутренний город пребывал в такой же разрухе, что и худшие части Периферии. Здесь не высились ряды сверкающих особняков, не было магазинов, набитых едой, одеждой и всем необходимым, не было машин для всех. Здесь было полно разрушенных, полусгнивших строений, за которыми, судя по всему, ухаживали чуть лучше, чем за остальными в городе. Здесь мерцали фонари, стояли проржавевшие машины и сорняки пробивались сквозь стены и тротуары. Если не считать трех вампирских башен вдалеке, Внутренний город походил на ярче раскрашенную, лучше освещенную версию Периферии.