Читать онлайн Insanus

Акт I

Часть 1

Глава 1. «Что-то кончается, что-то начинается».

«В начале было слово…» – первая строка Евангелия от Иоанна

Зима тогда была холодной…

Человек всегда задавался вопросом о смысле жизни, такова его природа. Но чтобы ни было для человека смыслом, жизнь по своей сути не имеет какой-либо цели или задачи: гедонизм, аскетизм, буддизм, жизнь по догмам и библии, размножение и забота о потомстве, преобразование, созерцание, тождество со вселенной под наркотическим припадком, открытие и создание, развитие человечества или его полное уничтожение, даже полное отречение от реальности и уход в эскапизм; все это лишь способы успокоить себя и попытка придать своему существованию хоть какую-либо значимость. Но в конечном итоге всё ведет к разрушению и смерти, конечности всего сущего и даже трансцендентного. Ради чего бороться в жизни, как не ради внутренних позывов гормонов и инстинктов, программе выживания, эгоизма и так далее по методичке мизантропа.

Точка рождения цивилизаций и точка их исчезновения, как и появление новых форм жизни с их вымиранием, на временной оси сливаются в едва различимый промежуток. Он настолько мал, что можно сказать: это одно и то же. Тогда возникает вопрос: в чем же истинный смысл, та метафизическая истина, которая могла бы наполнить наши действия и жизнь настоящим содержанием? Однозначного ответа нет, и, вероятно, не будет.

Размышления о таких вещах, если человек не заядлый философ, не приносят практической пользы и не имеют прикладной ценности. Когда они появляются, это значит, что с человеком что-то не так – он не счастлив, потому что мысли подобного рода как раковая опухоль: чем позже от них избавишься, тем хуже. Однако рано или поздно в жизни любого, кто осознает себя, наступает такой этап, когда он задумывается о сути своего существования. Большая часть человечества находит утешение в банальных обыденностях, в ответах, которые придумали задолго до нас, чтобы сделать жизнь менее фатальной. Но есть люди, кого экзистенциальный кризис поглотил настолько, что их существование превратилось в трагедию перед смертью – в бренное, ужасное существование, где утрата сознания наносит окончательный удар, уничтожая любое свидетельство о жизни и делах, словно ничего и не было.

На просторах необъятной России, в году XX двадцать первого века, среди величественных деревьев – пихт, в тиши глубин зимнего леса, в километрах 20-ти от самого ближайшего населенного пункта, расположилась большая база отдыха «Ева».

База состояла из нескольких построек и одного массивного многоэтажного корпуса, где находились номера для отдыхающих, кухня и несколько подсобных помещений. Летом здесь кипела жизнь, но с первыми холодами – всё замирало. К концу сентября разъезжались последние постояльцы, а в октябре двери окончательно захлопывались до следующего сезона. С появлением майского солнца здание снова оживало – готовое принять новых посетителей или, скорее, старых знакомых клиентов.

Чаще всего это были пенсионеры – их дети без особых угрызений совести «отправляли их отдохнуть», чтобы старики не мешали жить своими ворчливыми воспоминаниями и не напоминали, что все мы когда-нибудь окажемся на их месте. Иногда же сюда свозили детей – люди уже в роли родителя, но с тем же энтузиазмом, с какой когда-то их уже отправляли в эти стены. На время от всех них избавлялись, чтобы никто не мешал работать, латать трещины в разваливающемся браке или строить карьеру и прокручивать бесконечные дела, из которых, в сущности, ничего не складывалось.

Разные категории постояльцев, но мотив всё тот же: от них на время избавились. Ведь куда проще записать живого человека на «оздоровление», чем признаться себе, что он тебе просто мешает. Хотя встречались и исключения – те, кто приезжал добровольно, искренне веря, что здесь можно «отдохнуть». Они шли с надеждой перезагрузиться, найти себя или хотя бы тишину – и потому были самыми одинокими среди всех.

Что же до сезонности работы базы… Почему она не работала зимой, знал только её владелец. Вернее, догадывались и остальные: топить огромный корпус ради пары замёрзших пенсионеров – удовольствие сомнительное. Да и кто захочет торчать в лесу, когда за окном минус двадцать, а развлечения – только шахматы и сквозняки?

Поэтому к приезду нового смотрителя «Ева» была абсолютно пустой.

Нового смотрителя звали Иван. Это был молодой человек, по лицу которого можно было предположить, что ему около тридцати. Внешне он представлял собой человека с типичной славянской внешностью: русые волосы, отдававшие темным оттенком, темные брови, голубые глаза, впалые щеки. Губы же были полные, а лоб высокий. Телосложение было немного худое и словно истощенное, но широкие плечи все же придавали ему крепкую форму. Лицо этого молодого человека было в плачевном состоянии – мрачное, опухшее, с огромными мешками под глазами. Создавалось ощущение, будто он только что вышел из долгого запоя и страдал от самых сильных похмельных мук. Его глаза пронизывала печаль, а взгляд казался потерянным. Впрочем, это сущее дело для тех, кому взбрело в голову поселиться одному в большом здании ко всему же в чащи зимнего леса. Но в данном случае это было не только результатом его окружения – огромного здания, затерянного в лесу в зимнюю пору. Это была тоска, которую он уносил с собой еще задолго до приезда в эту глушь из городской суеты.

Будущего героя терзали воспоминания, но куда сильнее – пустота, разъедающая душу изнутри, как ржавчина металл. В такие моменты мысли сами прокрадывались в глубины сознания, высвечивая самые мрачные эпизоды прошлого – не для самоанализа, не ради «саморефлексии», как любят говорить психиатры, а словно для того, чтобы лишний раз убедиться: да, ты всё ещё там, в этом болоте, и ничего не изменилось. И, похоже, никогда не изменится. Чем дольше вслушиваешься в эти мысли, тем слабее различие между воспоминанием и настоящим. Перерастает это в депрессию, а депрессия рождает ещё более мрачные, беспощадные идеи.

С Иваном такое происходило довольно часто, однако сейчас это представляло нечто больше, чем распространенное малодушие с жалостью к себе или же обычную тоску.

Но вот что интересно было в Иване – с первого взгляда он мог показаться совершенно обычным и даже приятным человеком: спокойный голос, аккуратная улыбка, вежливые жесты. Внешне – образец уравновешенности, человек, с которым можно обсудить погоду, литературу, последние новости. Но вглядевшись – оказывалось, что это самый язвительный, неприятный и до ужаса самовлюблённый упрямец с вечно недовольным и меланхоличным характером.

Как в классических любовных романах для девочек, первой особенностью Ивана была загадочность: задумчивый взгляд, невидимая пелена тайны, окружающая его. Но в отличие от героев романов, эта таинственность не привлекала внимание юных поклонниц – она скорее отталкивала, создавая дистанцию в общении с окружающими. Лишь немногие догадывались о его истинной сущности. При этом скрытность никак не мешала ему быть прямолинейным и грубым в общении. Его высказывания и порой откровенно нигилистическое отношение к обществу показывали, что Иван считал собственные интересы выше “светских забот”, а окружающие не обладали ничем примечательным. Именно из-за таких взглядов, будучи подростком, он ни с кем не считался, за что был удостоен равнодушием, насмешками, а иногда призрением со стороны сверстников. Его рассуждения казались заумными и нарочито показушными, что скорее делало его клоуном в глазах людей, чем юного философа. На фоне подростковых драм и разногласий со сверстниками, будущий смотритель решил посвятить жизнь медицине.

Безусловно, Иван и вправду обладал, хоть специфичным, но все же даровитым умом. Он пригодился ему не только в профессии, но и в жизни – впрочем, жизнь, как и все вокруг, редко соответствовала его стандартам. Однако за этим блеском интеллекта скрывалось завышенное самомнение, о котором уже упоминалось – привычка считать себя центром собственного маленького мира, где остальным отводилась роль статистов и раздражающих фонов, была столь всепоглощающей, сколь нелепой.

После многолетнего обучения в столице Иван стал блестящим хирургом. Он успешно лечил пациентов и находил время читать философию и психологию, пытаясь понять людей – хотя себя самого понять ему едва ли удавалось. Кое-как, но он овладел английским и немецким с латынью – не для путешествий, не для общения, а исключительно, чтобы читать первоисточники, интерес же к химии и аккуратная педантичность в профессии окончательно подчёркивали его чувство собственной исключительности.

Тем не менее, работа в городе сделала его нелюдимым, что, как уже говорилось, нисколько не мешало ему стать первоклассным врачом. Одиночество стало его постоянным спутником, и минус этого спутника, как известно, в том, что со временем начинаешь получать от него удовольствие и не пускаешь никого в свою жизнь.

Но при всей мрачности и отрешённости он оставался насмешником. Иван не упускал возможности поострить или поиздеваться над окружающими. И неважно, насколько глубоко он погружался в свои мысли – порой, выходя из собственного тёмного мира, он возвращался к иронии и вечному сарказму, будто это была его единственная форма общения с остальными людьми.

И у вас появится логичный вопрос: "Как же Московский врач, который на минуточку был одним из лучших в городе (по мнению самого же Ивана), оказался в лесной глуши один?"

Почему он решил быть один – это ясно, но почему он покинул город – вопрос посложней. И ответить на него в данный момент будет затруднительно…

В тишине глуши раздались отголоски звуков, происходивших от солидного внедорожника, окрашенного в насыщенно коричневый цвет с номерами С242ЕМ97. За рулем автомобиля находился Николай Николаевич, текущий руководитель Ивана, который, кроме того, являлся временным директором данного предприятия. Оба мужчины были стильно одеты и, кажется, увлеченно о чём-то спорили.

Будущий смотритель, преисполненный своей уже фирменной таинственностью, был облачен в чёрное пальто, тёмный свитер и такие же по цвету брюки. На его левой руке мерцали дорогие механические часы с ночной фосфорной подсветкой – единственный по-настоящему памятный и ценный предмет, уцелевший от прошлой жизни. Несмотря на мрачный акцент в своем стиле, который, возможно, имел склонность к излишнему пафосу, бывший врач всё же не стремился выделяться или как-то привлечь внимание, его облик оставался невероятно сдержанным.

Собеседником же Ивана был мужчина средних лет, с каштановыми волосами и полноватым телосложением. В его выразительном взгляде было что-то приятное и доброжелательное. Он сидел в теплой кожаной куртке, без шапки, поскольку та лениво покоилась в его кармане, что придавало ему своего рода расслабленный вид и беззаботность. Детали его лица, невзирая на возможные недостатки в виде большого носа и множества родинок, выражали умиротворенность и открытость, что в целом делало его внешность ещё более привлекательной. На безымянном пальце его правой руки, виднелся след от кольца. Вероятно, недавно его сняли, Иван заметил эту деталь, но не предал значения.

И вот бывший врач, в сопровождении своего собеседника, который как раз и был формально директором этой базы, подъехали к главному входу корпуса. Тогда на улице был полдень, с ясным небом, в центре которого блестело солнце, удачно освещающее всю территорию, что как-то успокаивало новоприбывших. Их поездка заняла порядка трёх часов, с учетом того, что база находилась где-то под Московской областью.

Солнце, величественно нависшее над базой, ослепило Ивана, когда он попытался взглянуть на здание. Прикрыв глаза рукой, он сумел оценить весь тот загадочный облик, что приоткрылся его взору. И, несмотря на то, что здание на фотографиях казалось огромным, на деле оно показалось ему несколько меньше, чем он предполагал. Впрочем, эта небольшая разница, отнюдь не умаляла величественность и околдовывающее действие, которое будущий смотритель почувствовал от этого необычайного места.

Вся эта конструкция состояла из двух больших этажей, каждый в высоту около трех метров. Передний фасад первого этажа был полностью застеклен, и сквозь затемненные стекла можно было рассмотреть все, что скрывалось внутри корпуса. Внешние стены фасада были облицованы серыми квадратными панелями, пытающимися имитировать камень, но эта деталь показалась Ивану излишне вычурной. Сверху здания, помимо чёрной крыши, виднелась надпись – «Ева», которая даже при выключенном прожекторе играла отблесками света, словно окутываясь золотистым цветом. В целом здание было современного стиля с некоторыми нотками модерна. Однако окружение базы было далеко от современности, здесь было немного чего, что можно было бы назвать "современным". Во всем дворе насчитывалось всего несколько парковочных мест, уже засыпанных снегом, а также один одинокий фонарь, казалось, построенный десятки, а возможно, и сотни лет назад.

В этот момент первый и поверхностный осмотр базы прекратился, и к Ивану обратился его собеседник…

– Вот и приехали, – остановив машину, проговорил директор, взгляд его устремился на протяженную дорогу.

– Ох…, бесконечная дорога, – недовольно пробурчал Иван.

– А чего вы хотели? Сами подписались, – ответил Николай, ласково почесывая свою бороду.

– Ладно, пойдемте, а то я от холода сейчас концы отдам.

– С радостью, – выходя из машины и надевая шапку, сказал директор будущего смотрителя.

Ковыляя по сугробам, они направились к багажнику, и Николай Николаевич продолжая ранний разговор в машине, обратился к своему новому подчиненному, – Слушайте, Иван, а вы, собственно говоря, не боитесь длительного одиночества? Вам как-никак здесь до конца зимы придется провести одному…, а то многим людям такая перспектива была бы не очень по душе, даже пугающая.

– Ну, людям всякая дурь свойственна. Порой даже себя боятся, а про одиночество и вовсе молчу, – усмехнулся Иван, взглянув на директора с намёком на их прежний спор. – Однако меня это не беспокоит, потому я и здесь, – добавил он с лёгкой иронией.

– Ну-ну… это хорошо. А то с прошлым смотрителем вышла какая-то чертовщина, – сказал собеседник, уже стоя у багажника машины.

– Хм. Что же? Повесился, небось… – с ухмылкой спросил бывший врач, вытаскивая из багажника сумку с вещами.

Директор помедлил, словно решаясь на неприятный разговор. Его голос прозвучал тише и суше обычного:

– Как ни странно, но нечто похожее и произошло. А может, и вовсе не так… Чёрт его знает, то ли сам, то ли кто помог. Хотя… кто бы в такой глуши мог помочь? Ясно лишь одно: нашёл его мой работник недели полторы назад. Долго искал, а потом заметил приоткрытую дверь на втором этаже.

Он замолчал на миг, будто вновь переживая увиденное, и продолжил:

– В комнате на кровати аккуратно лежала одежда. Логично было подумать, что он в ванной. Работник зашёл туда и… увидел кошмар. Тело смотрителя – полностью изувеченное, с перерезанными венами. Вода в ванне ледяная, будто он пролежал там вечность. Потом приехала скорая, позже полиция. Формально всё просто: самоубийство. В такой глуши это не редкость. Но, знаешь… – Николай захлопнул багажник, и в его голосе прозвучала сухая усталость, – тело было изуродовано как-то слишком странно.

Необычная, а по-своему жуткая история, которую услышал Иван, вызвала в нём интерес и даже смятение. Он не рассчитывал стать заменой самоубийце, однако по воле каких-то его внутренних убеждений, будущий смотритель тут же словно склонная к бесчувствию кукла, превратился в равнодушную статую. И уже с сумкой в руках, он холодно взглянул на Николая Николаичева и сказал: "Во-первых, о таких вещах надо говорить заранее, а не когда я уже на рабочем месте окажусь… А во-вторых, случай не из приятных, но что тут странного? Даже по-своему забавный исход событий".

– Забавного там было мало, – тихо ответил он, глядя в сторону. – Лицо у него было… пунцово-красное, будто воспалённое, всё в язвах, как будто кислотой обожжено. Всё тело – изодрано, истерзано. Может, это ломка у него такая была – без алкоголя… Он потом ещё долго не выходил на связь. Похоже, совсем поехал крышей.

«Наверное, генератор тогда уже сломался…» – пронеслось у Николая Николаевича в голове, но вслух он этого не сказал.

Иван вдруг побледнел, выражение лица изменилось – взгляд стал настороженным, напряжённым.

– Эх… зря я вам это рассказал, – виновато заговорил директор, заметив перемену. – Только напугал вас попусту.

– Ага, – хмуро буркнул Иван, почесав задеревеневшую от дороги спину. Затем с едва заметным сарказмом добавил: – Испугался я, честно говоря, аж до смерти… Вы ведь, вообще-то, должны были предупреждать заранее, а не вываливать это между делом. Хотя… ладно уж. Назад всё равно не поеду, мосты сожжены, – Он на секунду замолчал, глядя в землю, будто пытаясь собрать мысли, и заговорил тише, почти сам с собой, – Случай странный, очень. Я, конечно, не эксперт по суициду, хотя… – он резко оборвал мысль. – Да не суть. Обычно люди оставляют записки… ну или хоть какой-то знак. А тут – ничего. Тишина. И сам он вряд ли мог так… ну, вы понимаете.

Иван нахмурился сильнее, взгляд его стал рассеянным: – И к чему тут ещё отсутствие алкоголя…? – пробормотал он, уже не замечая собеседника. Мысли перескакивали одна за другой, цепляясь и рассыпаясь, рождая новые вопросы, на которые не находилось ответов.

– Насчёт записки я ничего сказать не могу, сам толком не знаю. И следствие, как понимаете, я тоже не веду, – директор говорил сдержанно, словно подбирая слова. – А вот про предпосылки к самоубийству и роль алкоголя в этой мутной истории – кое-что могу.

Он задумался, будто прокручивая в голове детали, а потом продолжил: – Предыдущий смотритель был тот ещё тип. Бросил семью, много пил… Потом из-за зависимости подсел на карты. Новое «развлечение», ещё одна статья расходов. Влез в долги и в итоге оказался здесь. Неудивительно, что на такие должности идут люди вроде него. Они бегут от проблем, хотят спрятаться от всего – от мира, от себя. Здесь, среди пихт, легче исчезнуть. Иногда, знаешь, дать такому человеку шанс – это почти как спасти его. Хотя… вам ли этого не знать, – он посмотрел на Ивана с натянутой, но искренне печальной улыбкой.

– С этим я спорить не буду, – ещё более угрюмо ответил Иван.

– Ну, хоть вы в мою голову не лезьте, – с раздражением бросил новый смотритель, – Там и без вас хватает чужих советов.

– Я не хотел лезть, – спокойно ответил Николай Николаевич, – Просто… слышал, что у вас кое-что было. Подробностей не знаю, да и не мне судить. Просто… злость разрушает. Особенно когда она направлена внутрь.

Они остановились у входа в здание. Иван устало посмотрел на собеседника, взгляд у него был тяжёлый, будто он всматривался сквозь человека.

– Вы кто мне? Судья? Священник? Психолог, может? – глухо произнёс он.

Николай Николаевич немного растерялся, но ответил спокойно: – Нет, конечно.

– Так оставьте меня в покое со своими рассуждениями. Всё равно исповедоваться я вам не стану. Я сюда приехал только работать и точка, – смотритель отвернулся, давая понять, что разговор окончен.

– Ох…, я просто хотел сказать, что от тьмы до света всего один шаг, – Николай Николаевич сделал еще одну попытку, попытавшись донести свою мысль до упорно закрытой души собеседника.

На что новый смотритель с ехидством ответил: “А мне разве нужно куда-то идти?”.

Директор взглянул в пустые глаза Ивана и со вздохом сказал: – Ладно, пройдёмте.

Николай открыл ключом главную дверь и перед ними образовался вид на просторное пространство. Вскоре компания проследовала внутрь, а дверь базы захлопнулась за ними, что в свою очередь вызвало гулкий хлопок, который тут же разнёсся по пустой приемной, превращаясь в эхо, которое разлетелось по всему зданию. Иван по веянию этого гула стал изучать окружение.

Впереди, словно приветствуя новоприбывших, маячил ресепшн, а по правую сторону уютно располагалась уборная комната. Левый проход вел к номерам и лестнице, которая та в свою очередь вела на второй этаж. Под ногами простирался серый плиточный пол, неброский, но уютный, стоило заметить, с разнообразными узорами. А стены были окрашены в мягкие бело-синие тона, чем-то отдалено похожие на больничные коридоры, что в Иване одновременно вызвало ностальгию и в тоже время раздражение, однако в целом стены создавали атмосферу, словно способствующую покою. Охваченный всё же приятной обстановкой, Иван продолжал окидывать взглядом всё новое открывающиеся перед ним пространство.

Вдруг его взор зацепил план эвакуации, находившийся на одной из тех приятных стен, расположенной в непосредственной близости от него. Обращаясь к ней, смотритель стал детально рассматривать инструкцию, сканируя каждый однообразный уголок здания. Представленная на карте территория охватывала десятки номеров и множество комнат, включая медицинский пункт, кухню и столовую.

Такой масштаб базы поражал своим разнообразием и функциональностью. Здесь, среди этих стен и коридоров, будущий смотритель почувствовал себя частью чего-то большого и сложного. Все эти помещения, словно звенья в огромной цепи, должны были служить комфорту и безопасности пребывающих здесь людей.

– А сколько здесь номеров? – спросил Иван у директора, изучая однообразные квадратики на плане.

– Около сорока на первом этаже и около шестидесяти на втором, – ответил Николай и начал экскурсию.

Гид, приступая к своему экскурсу, решил в первую очередь познакомить Ивана с кухней и холодильными камерами. Кухня была довольно-таки большая, как в ресторане, хоть выглядела более скромно и не выделялась каким-то обширным оборудованием.

Если углубляться в подробное изучение этого места, то можно было заметил наличие нескольких газовых плит, двух печек, трех кухонных столов с ножами и шкафчиками для приправ, тарелок, посуды и прочего. Стоит добавить, что рядом с кухней была тонкая стена, которая разделяла место приготовления пищи и место её употребления. Трапезная включала в себя круглые деревянные столы и стулья, на которых можно было расположить всех находившихся в отеле людей.

Самыми заветными экспонатами на кухне для Ивана оказались холодильные камеры, которые испускали своей мерзлотой уличную атмосферу. Они представляли собой большое замкнутое пространство, в котором хранились различные полуфабрикаты и другие продукты. Еды в этих камерах было очень много и в случае, если врач вдруг здесь застрял бы, то её хватило бы на несколько месяцев.

При виде такого количества продуктов у Ивана возникла мысль, которая его тут же смутила. Недолго думая, он её озвучил: “Почему еду никто не забрал и не увез в город?”.

– Знаете ли…, – сделав паузу, Николай продолжил, – достаточно сложно и дорого перевозить продукты из одного места в другое, тем более и вам тоже нужно что-то есть. Поэтому мы долго портящуюся еду оставляем на следующий год. Так…, еду можешь брать из холодильника, но почём зря ее не трать, вычту из твоей зарплаты, – перебив директора, Иван с безразличным тоном ответил: “Мне плевать на зарплату…”.

– Ну, ну… меня это не интересует, – с серьезным выражением лица сказал директор.

Тут, – пальцем указывая на плиту вскрикнул сам того не осознавая директор, – можете готовить, но обязательно убирайте за собой. Грязи и бардака я не потерплю. Если захотите пить, то вон там, – директор кивком головы указал в угол холодильника, – находится пара канистр с водой. Если канистру открыть и вынести из холодильника, то вода в ней может испортиться. По вашему лицу я вижу, что вы это знаете, но я решил напомнить. Запаса воды вам, думаю, хватит на два месяца. В кране вода не питьевая…

– А почему, – перебил Иван директора, – тут же точно есть подземные воды и логично было бы сделать скважину.

Но директор объяснил, что земля в этих местах какая-то испорченная, и если она вообще тут и появится, то она точно будет не пригодна для питья. “А почему земля такая, я сам не знаю”, – добавил он, – “Да и у кого вы об этом не спросите, все вам скажут, что воду тут лучше не пить, а почему…, опять же никто не знает”.

– Странно…, – нахмурив брови, сказал бывший врач.

– Возможно, однако контролируйте запасы питьевой воды. И если она закончиться, то скажите моему работнику…

– Это тот, который обнаружил труп предыдущего смотрителя? – поинтересовался Иван.

– Да, да. Простите, я забыл про него сказать. Раз в 2-3 недели он будет к вам приезжать. Если что-то понадобится, можете попросить его, он привезет. Но бегать для вас он не будет, – ответил директор и в своей манере добавил, – сами понимаете.

На что новый смотритель смиренно сказал: “Понимаю”.

Закончив обзор кухни, они вернулись к ресепшену, и подошли к лестнице. Рядом с ней находился красный ящик со стеклянной перегородкой, за которой находился топор, и шланг на случай пожара или аварийной ситуации. Следующая комната, в которую они направлялись, находилась под зданием. Опустившись вниз по лестнице, они оказались в генераторной. Эта комната была облита темными, ржавыми пластинами, а потолок был покрыт плесенью. Главным артефактом в этом месте был громадный генератор, от которого расходились провода и трубы, одна из которых была поломана и валялась на полу.

Это было сердце корпуса. Генератор с разными кнопками и индикаторами контролировал электричество во всем здании, а самое главное – температуру, что в условии зимних морозов было жизненно необходимым.

– Это важнейшее место в здании, в особенности для вас, – серьезно молвил директор, – Если вы не будете контролировать генератор, он может перегреться или просто отключиться, что для вас было бы неприятно. Генератор снабжает здание теплом и светом, а без этого вы долго не проживете.

– А почему обычное электричество не работает?

– Да зима в этом году свирепая выдалась. В начале сезона метели прошли, линии где-то поломало или подстанцию накрыло – кто теперь разберёт. Ветер, снегопады, обледенение – полный набор. Так что пока электричества нет. Вместо него работает газовый генератор. Он подключён к общей сети, топливо подаётся само, ничего вручную подливать не надо. Для таких случаев его и поставили. Чинить электросети зимой – дело неблагодарное, так что этим займутся ближе к маю, к открытию сезона.

– Ну а как быть с отоплением?

– Не переживайте. Генератора хватает, чтобы держать кабинет и ближайшие номера в тепле – включая кухню. Вот эта труба, – он указал пальцем на ту, что уходила от генератора в потолок, – она перенаправляет тепло прямо вам в кабинет.

(Иван вспомнил ту самую трубу в углу кабинета – толстую, обмотанную вспененным полиэтиленом, слегка вибрирующую под ладонью.)

– Ещё одна ветка идёт на кухню, третья – в сторону медпункта. Отопление здесь центральное, так что чем ближе к трубе – тем теплее. Конечно, на всё здание мощности не хватит, так что в одних трусах гулять по базе я бы не советовал.

Далее Николай Николаевич показал, что нужно делать с генератором. Это оказалось довольно просто. Была пара кнопок, ползунков и один рычаг. Кнопки нужны были для управления генератором, а ползунки контролировали температуру и поступающий газ. Рычаг, который настрого запретил опускать вниз директор, отвечал за работоспособность генератора.

– Ну, а вдруг что-то произойдёт, – обеспокоенно спросил Иван, – что мне делать?

– Ждать моего работника, так как другого выхода у вас нет. Телефон без электричества не работает, поэтому следите за генератором. И не забывайте, что работает он на газе и будьте осторожны, чтобы не произошло никакой аварии. Иначе случись что… Все подорвется!

– Так, что-то вы меня немного смутили. Что это за угроза взрыва и что еще за телефон? У меня же есть свой…, – задался вопросом новый смотритель, выражая свои сомнения.

– Сейчас всё покажу и объясню, а на счёт взрыва вы не переживайте, просто выполняйте всё надлежащим образом и всё будет в порядке, – после этих слов, директор, шмыгнув носом, поспешил к выходу. Выйдя из металлического сердца здания, они вернулись к лестнице и поднялись на второй этаж.

Новый этаж казался светлее первого, так как свету солнца удавалось проникнуть внутрь базы сквозь высокие пихты. Ещё одним отличием стало большое количество картин на стенах. Конечно, тут не было чего-то выдающегося, но все же было приятно наблюдать весенние русские пейзажи, когда за окном холодная зима.

Продолжая обзор базы, директор направился в служебный кабинет, который находился недалеко от лестницы, буквально в нескольких метрах.

Кабинет включал в себе телефон на проводе и письменный стол, который находился в углу комнаты, на столе было множество документов с записями. Рядом расположился шкаф, который хранил десятки книг, начиная от классиков, заканчивая современными авторами. Стоило отдать должное читателю, такую коллекцию книг редко, где встретишь. Над диваном висела небольшая картина. Иван неплохо разбирался в искусстве и знал ее. Это была картина «Последний день Помпеи».

На соседней стене от картин расположился ярко-красный ковер с декоративными узорами. Такие ковры были популярны ещё при Советском Союзе, их использовались и в качестве шумоизоляции, и как элемент декора интерьера, а также как просто бесполезный предмет для выпендрежа. Подобные по-настоящему качественные ковры сегодня стоят довольно дорого, однако у многих людей они хранятся или висят посей день. В частности, у пенсионеров, некоторые из них являются изможденными фанатами минувшей эпохи, напоминающие о тех “счастливых и неповторимых временах”. И если у вас есть такие родственники с коврами, то теперь вы знаете, что делать…

В кабинете ещё был телевизор небольшого размера, но с современным дисплеем. Стоял телевизор на подоконнике, а рядом с ним лежали DVD диски, которые давно уже не использовали. На противоположной стороне от подоконника находился старый разорванный диван. В углу, у самого окна, где тусклый свет едва разгонял тени, стояла массивная труба, обмотанная вспененным полиэтиленом. Она уходила в пол и, судя по всему, тянулась, вероятно, с самого подвала – может, даже с котельной, что гудела где-то в недрах здания.

Внезапно лицо Ивана изменилось – взгляд потускнел, брови сошлись, будто он услышал что-то, что другие не могли. Заметив его странную гримасу, директор поспешил успокоить:

– Не переживайте. Спать можно и в номере. Это просто ваше формальное место работы – никто не заставляет здесь ночевать.

Но Ивана не тревожили ни неудобный диван, ни гудящая труба в углу. Его внимание приковала книга – небольшая, с потёртым красным переплётом, почти утонувшая среди разбросанных счетов, бланков и старых газет. Она лежала прямо рядом с маленькой иконкой – по всей видимости, изображавшей Божию Матерь. Окружала её пыль, которая лежала ровным слоем, будто предыдущий смотритель не просто ленился убирать – он будто избегал прикасаться к этому месту вовсе.

Книга же резко контрастировала со всем вокруг, что вызывало у Ивана интерес и беспокойство одновременно.

– Я не о номере, а о… Хотя неважно. Извините, – растерянно заговорил Иван, – я с радостью поселюсь в номер, но…

– Что но? Вас что-то привлекло? – с интересом спросил директор.

– Да, меня привлекла та книга.

Он подошёл к столу, взял её в руки и передал книгу директору.

– Хм… – Николай задумчиво посмотрел на полученную им книжку. – Это, наверное, записи скончавшегося, их, вероятно, не стала забирать полиция. Лично и для меня они тоже не представляют никакой ценности. А вам может и пригодятся, так что пользуйтесь.

– А почему их не забрали следователи? – спросил Иван.

– Не знаю, да тут следствия особого и не было. Участковый по зданию походил и всё. Да и книга, как вы могли заметить, сливается с другими документами. Не знаю, как вы вообще её заметили. И в целом всё это происшествие, конечно, случай странный, но не на столько, что должен привлечь наших трудолюбивых следователей, – директор сделал небольшую паузу, чтобы отвести взгляд в сторону и продолжил, – Самоубийство, ничего более. Лучше обратите внимание на тот телефон, про который я вам говорил. Рядом лежит листок с моим номером и номером моего работника. Если что обязательно звоните хоть мне, хоть ему.

– Так вы не ответили, почему я не могу позвонить со своего телефона, – после этих слов новый смотритель посмотрел на телефон и обнаружил, что на сигнальной полоске был крестик. – Хм… у меня, кажется, сеть не ловит.

– Вы удивитесь, но у меня тоже. Ну а чего вы ожидали? Находитесь вы, Иван, на заснеженной территории в глуши леса, тут и летом плохая связь, а зимой и вовсе. Так что в случае чего – служебный телефон.

– А я могу использовать этот ваш телефон как-то без электричества? Может какие-нибудь батарейки есть? – с надеждой спросил Иван.

– Конечно, нет. И какие ещё батарейки вы собрались подключать и, главное, куда? Если хотите, то пробуйте, однако тогда вы лишите себя и вовсе связи, – сделав паузу, директор продолжил, – Я понимаю, что возможное отсутствие связи вас настораживает, но вы сами сделали выбор, если хотите я могу вас вернуть в город.

– А как тогда тут отдыхающие общаются в рабочий сезон?

– Летом связь лучше и потом тут никому она и не нужна. Люди как раз сюда и приезжаю, чтобы отдохнуть от городской суеты, постоянных звонков…

– Хотят убежать от своих проблем и спрятаться в глуши?

– А что? Кого-то напоминает?

– Да не особо… мне тут вообще-то деньги платят.

Директор улыбнулся, а после посмотрел в сторону шкафа с книгами: “Ну не так все и плохо, вы видели коллекцию книг, и я уверен, что даже если вы заядлый читатель, то многих вы из тех не читали. А если читать не хочется, есть телевизор, фильмов не много, но на 2-3 недели хватит, пока не приедет мой работник для проверки. Если чего-то хотите прямо сейчас, то я могу ему передать”.

– Нет…, сейчас мне ничего не нужно.

– Тогда не будем терять время и пойдем дальше. Кстати, темнеет уже, а здесь ночи длинные.

Положив сумку на диван, Иван со своим спутником продолжили бродить по зданию. В центре корпуса находился обычный актовый зал, который выделялся лишь большим экраном, висящим на сцене и надписью на стене. Надпись была расположена на красной ткани и состояла из наклеенных букв и цифр: «Великая победа, 1941-1945». Она отражала всю суть русского контингента, так как поместили ее 9 мая прошлого или позапрошлого года, и она по-прежнему продолжала висеть. Следующим объектом наблюдения стал большой дисплей, а точней проектор, с помощью которого в летний сезон показывали фильмы и разные видео.

– А он работает? – заинтересованно спросил Иван у Николая.

– Не думаю, он подключен к компьютеру, а компьютер на зиму забирают. Если спросите зачем, то я не знаю. Это уже к организаторам. Мне главное, чтоб вернули, и они его всегда возвращают, – объяснил директор.

Покидая актовый зал, Иван обратил внимание на старую стремянку, ведущую вверх к загадочному люку.

– Куда она ведёт? – спросил Иван, указывая на стремянку.

– Хм, она… да на чердак, – ответил директор.

– А что там? – опять спросил будущий сторож.

– Хлам, в общем, ничего ценного, – опять ответил директор и повел Ивана по номерам.

Ничего примечательного, кроме огнетушителей, развешанных по углам коридора, новому смотрителю обнаружить не удалось.

Основными комнатами в корпусе были десятки пустых номеров среднего, а иногда низкого класса, наверное, для работников. Номера включали в себя ванную, одну двухместную кровать, пару ящиков и шкаф.

– Душ, надеюсь, работает? – обратился Иван.

– Безусловно, как и вода в кране, однако вода работает от электричества. Так что не забывайте о генераторе, – ответил Николай.

– Да я понял, вы только о нем и говорите. Я же не тупой и с первого раза все слышу, – с недовольство сказал Иван.

– Я тоже понимаю ваше недовольство, но если что-то с генератором случится, то хуже будет вам, хотя и мне тоже. Когда умер тот тип, генератор уже сгорел, поэтому пришлось отдать приличные деньги за его ремонт, – сердито ответил директор.

– То есть генератор уже сгорел до смерти смотрителя? Может поэтому он и не отвечал?

– Вполне возможно, поэтому будьте бдительны! Так как генератор может не просто сгореть, а взорваться, что повлечёт за собой колоссальный ущерб.

– Взорваться!? В таком случае, я точно буду осторожным. Поверьте, у меня всё будет под контролем. Не переживайте… – Иван притворился, что испугался, лишь бы от него отстал директор. Однако всё же внутри него было одно опасение, о котором он завуалированно попытался спросить, возвращаясь к судьбе прошлого смотрителя, – Вы же ещё говорили, что тот “пьянчуга” был в ледяной воде?

– Да. Все, давайте закроем эту тему.

– Хорошо…, просто мне интересно всё же узнать все мотивы самоубийства, – Ивана по-прежнему не покидали навязчивые мысли о прошлом смотрителе, – Я как-никак буду здесь жить и мне было бы неприятно, если самоубийство было подстроено, а убил его какой-то маньяк или бездомный, которого случайно побеспокоили.

– Маньяк? Здесь?! Не смешите, – возмутился директор, услышав предположение о том, что в лесу мог бы находиться опасный преступник, – Тут зимой чёрт ногу сломит. Я вам гарантирую, что тут точно никого нет.

– Ну, зима ни зима, а люди разные попадаются. Может это был и не маньяк, а мародёры какие-нибудь или воры…

– Даже если это были и воры, то взлома никакого не было, да и украдено с базы ничего не было. Был, конечно, бардак, но это скорее уже рук самого смотрителя. Максимум быть может какая-то дичь и то она почти вся подохла от голода. Зимы тут и вправду очень холодные, – Николай Николаевич сделал паузу, но вскоре продолжил, – А мотивов вам недостаточно? Алкоголик, который бросил семью, остался в долгах и оказался один в лесу без водки…

– Достаточно, однако, вы же говорили, что он кому-то был должен. Может они его нашли?

– Я так не думаю, так как следов от машин не было, когда приехал мой работник. И об его присутствии здесь никто не знал, кроме меня и опять же Степана.

– Кого?

– Степана, работника.

– А, – сообразив, ответил врач, – понятно. Но всё же, мало ли…

– Ох… вы так говорите, словно он был какой-то разыскиваемый преступник или участник ОПГ, который был авторитетной шишкой и его искали по всей России. Да кому он нужен был тут…

Иван усмехнулся: – Ха-ха, да я просто продумываю… различный исход событий. Самоубийство как-то банально…

– Банально?! А не кажется ли вам это как-то цинично?

– Возможно, возможно…, – успокоив чувствительного директора и соглашаясь, ответил Иван, – Что ж, давайте на этом и закончим.

– С радостью, – угрюмо ответил директор, и они спустились на первый этаж, оставив за собой тайну базы, о которой можно было только гадать.

Закрыв эту тему, они спустились на первый этаж.

И тут же обнаружились различия в номерах по сравнению со вторым этажом. Тут, на первом этаже, было множество номеров с многоэтажными кроватями, которые имели разноцветные оттенки и располагались кучно, по четыре-пять коек на комнату.

– Как я понимаю это часть для детей? – спросил Иван.

– Да. Летом они приезжают в лагерь, – ответил директор. – Так… я забыл показать медпункт, – после этих слов Николай Николаевич указал в конец длинного коридора.

Медпункт находился на самом краю здания. Такие места были знакомы Ивану. Мгновение и вот они уже стояли у двери. Вход в медпункт преграждала стеклянная дверь, а за ней находились различные препараты и оборудование, которые до безумия были знакомы новому смотрителю.

– Надеюсь, вам не понадобится посещать эту комнату, – сказал директор перед тем, как войти.

– Я тоже надеюсь… – ответил Иван, вспоминая былые годы работы врачом. Они вошли в комнату, и любопытный медик сразу же приступил к осмотру помещения.

В углу медпункта стояла передвижная койка на резиновых колёсиках – видимо, когда-то использовалась для временного размещения пациентов в случае экстренной необходимости. Матрас был потёртым, покрыт плотным брезентом, устойчивым к влаге и крови. Рядом висела пыльная капельница с зажатым роликом трубки – будто ждала, что вот-вот понадобится снова.

Противоположный угол комнаты занимал массивный сервант из тёмного дерева с застеклёнными дверцами – словно выживший из какого-то XIX века аптекарского музея. За стеклом можно было рассмотреть ряды пузырьков с этикетками: «Настойка валерианы», «Корвалол», «Бромкамфора», «Активированный уголь», «Димедрол»… От последнего у Ивана пробежали тревожные и будоражащие нотки.

Особенностью этой комнаты, помимо её странной атмосферы, был запах – острый, пронзающий, немного сладковатый. Это был запах медицинского спирта, фенола и старых микстур, который со временем въелся в штукатурку, деревянные рамы и даже в шторы. Такой запах всегда царит в помещениях, где много лет назад лечили без анестезии, делали уколы в условиях недостаточной стерилизации и хранили реактивы впрок, без холодильников.

Иван подошёл ближе к серванту, провёл пальцем по пыльной полке – интересно, сколько лет прошло с тех пор, как кто-то действительно открывал эти ящики. И тут его внимание привлекло одно обстоятельство: запах спирта был слишком явственным, но самого спирта среди лекарств не было ни капли.

Только теперь он осознал эту странность. Обычно в любом медпункте, даже таком, найдётся хотя бы одна бутылочка этилового спирта 70% – для дезинфекции, для компрессов, просто для… ну, да, иногда и для других целей. Но здесь – ничего. Ни следа. Ни пустой бутылки, ни этикетки, ни намёка на то, что он вообще существовал в этом помещении.

Это было не просто странно. Это было подозрительно.

Иван вспомнил истории, которые рассказывали работники базы про предыдущего смотрителя – того самого, который умер при странных обстоятельствах. Говорили, что он часто бродил по территории в нетрезвом виде, что был замкнут, что иногда говорил сам с собой. А ещё – что он имел доступ к медпункту. И любил "лечиться" по-своему.

– А спирт, как я понимаю, израсходовал мой коллега? – риторически спросил врач.

Николай посмотрел на пустые полки и, убедившись в словах Ивана, сказал: – Хм. Наверное, так оно и было. Ладно уж, не беспокойтесь, я передам своему работнику об отсутствии спирта.

Помимо спирта на некоторых полках отсутствовали лекарства и различные препараты, однако на это Иван не обратил внимания, подумав, что их и раньше не было.

Закончив осмотр, они вышли из медпункта. На этом экскурсия была завершена, и наша компания направилась к выходу из корпуса. Перед тем как расстаться, директор передал ключи Ивану и дал пару наставлений, напомнив о необходимости проверки генератора. На что тот недовольно буркнул и, посмотрев в сторону дороги, которая вела в небольшой парк, спросил: – Ну а другие части базы?

– А что другие? Лес и парк…? Навряд ли за ними нужен уход, – с ухмылкой ответил Николай. – Просто периодически осматривайте территорию. И тут недалеко есть небольшое озеро, оно сейчас всё покрыто льдом, а рядом с ним ещё и болото, поэтому будьте осторожнее.

– Спасибо, конечно, за информацию, но по болотам лазать я особо не собираюсь. И прекрати уже быть мне мамочкой, я смогу о себе тут позаботиться.

– Если вы не забыли, то вы подписали бумаги, где было чётко написано, что наша компания не несёт за вас ответственность. И в связи с этим я и даю вам полную инструкцию безопасности.

– То есть я могу также перерезать себе вены, и вам ничего не будет?

– Вы немного перефразировали мои слова, но, в целом, да. Однако я надеюсь, что вы до этого не дойдёте от своей угрюмости, – после последней фразы Николай невзначай хихикнул.

Такая формулировка директора вызвала у Ивана некоторое раздражение, и он ответил: – Я тоже надеюсь, что вы не будете мне указывать, как жить и работать здесь. Кстати, ваше удобство с правилами оставляет желать лучшего.

– Это скорей не моё, а владелец базы.

– Постойте. Я думал, что база принадлежит вам.

– Нет, вы ошибались. База принадлежит одному богатому чиновнику.

– И кто он?

– Если честно, то я сам толком не знаю. Этого человека давно не видели, впрочем, он сам редко показывается на людях. Однако я слышал, что он как-то связан с секретными спецслужбами. Но это не больше, чем слухи. И выступает он больше, как инвестор, коей в последние годы достаточно скоромен на бюджет, хотя его можно понять…, – на этом директор резко прервался.

– Интересно, – ответил увлечённый разговором Иван. Ему показалось это немного странным, поскольку работать у чёрта на куличках и, не зная даже на кого… было, мягко говоря, странно и небезопасно, особенно, принимая во внимание таинственную смерть предыдущего работника. Однако думать теперь об этом было поздно. Решение принято, бумаги подписаны, а новому смотрителю совсем не хотелось ехать обратно в Москву.

– Больше вопросов не будет? – резко спросил директор, выведя задумавшегося Ивана из транса своих мыслей.

– Нет, – ответил врач.

– Вот и славно, а мне вот уже пора… В случае чего обязательно звоните и не потеряйте номер, а лучше его запомните! И да…, последнее. По выходным я не на работе, так что звоните Степану.

– А если и его не будет?

– Ну, тогда я думаю, вы сможете подождать или же решить проблему самостоятельно, так как иного выхода у вас нет.

– Впрочем, я и не удивлен. Хоть и на этом спасибо…

Директор следом повернулся в сторону базы и вздохнул. Сделав небольшую паузу, он сказал: – Эх…, знаете, это здание создано для некой реабилитации.

– Реабилитации?

– Да. Многие люди страдают от своих психологических травм, комплексов, угрызения совести, а рассказать кому-то или боятся, или стесняются. А здесь в тишине они могут самостоятельно попытаться решить эти проблемы. И я думаю, что ваше пребывание здесь пойдёт вам на пользу.

Иван тоже поглядел в сторону базы и сказал: – Я тоже… И да, раз уже речь зашла о ваших клиентах, то у меня возник вопрос. Почему база работает только летом, а зимой закрывается? Это же не выгодно.

– Не выгодно, если бы она зимой работала, так как в этот сезон спрос маленький, а зарплаты и расходы на содержание базы платить нужно. Идеальный сезон именно летом. Людей больше, особенно стариков и детей, от которых хотят ненадолго избавиться среднее поколение. Так скажем одной пулей двух зайцев. Но, конечно, есть спрос среди таких, как и вы. А вот зимой, когда все заняты почти никто сюда и не заглядывает.

– Логично…, – подумал новый смотритель.

– Ладно, Иван, мне уже пора, пора прощаться…

– Да, конечно, – со вздохом ответил Иван и пожал директору руку.

Перед тем, как сесть в машину, Николай напоследок пожелал удачи.

Для нового смотрителя эти слова были очень ценны, они были последними перед тем, как он останется один на один с собой. Этот момент прощания вернул грусть, но грусть иную – грусть одиночества, что было странно, так именно этого Иван и хотел, однако чувство было мимолетным.

Директор сел в машину, тщательно закрыв дверцу за собой, словно шифровальный замок. Машина плавно покатила вперед и поехала прочь от недр этой загадочной базы.

Врач же подал знак рукой, словно заклинание, сопровождающее прощание уезжающему Николаю Николаевичу. Далее он медленно повернулся в сторону здания. Перед ним на этот раз предстала уже мрачная база, солнце постепенно уходило за здание и погружало всё во мрак. Тени стали тянуться к его ногам, как живые существа, оживленные вечерней пеленой. И теперь здание казалось для него каким-то неведомым и таинственным.

В этот миг Иван почувствовал, как по его коже пробежали мурашки, вызывая неописуемый холод на шее. Ему стало жутковато.

– Всё, теперь я один… – подумал новый смотритель и проследовал к входу, исчезая во мраке базы.

Теперь, когда охранник остался совершенно один, у него появилась возможность лучше разглядеть парадный вход и что его окружает.

Напротив массивных дверей, ведущих вглубь отеля, располагался стол – изящная деревянная конструкция с вычурными резными узорами. На нем аккуратно разложены документы и ключи от номеров. За столом расположилось место для работников отеля – скромный уголок с креслами и стульями, выполненными в традиционном стиле. Разглядев ресепшн, он начал опять бродить по зданию, но уже самостоятельно. На этот раз база предстала перед ним уже в более темных тоннах, навивая больше напряжения, чем спокойствия. Приходилось признать, что одно дело идти по помещениям с компанией днем, иное же – оставаться в громадном, многокомнатном, изолированном доме в полной тишине, под лучами люстр и ламп. Создавалось такое завораживающие чувство таинственности и постойного беспокойства, где каждый шорох или скрип казался, слышен с другого конца базы, словно Иван оказался не в современном бетонном здании, а в старинном, скрипучем поместье. Тем не менее, Ивана это ничуть не смущало, он был не из робкого десятка, и такая атмосфера ему даже чем-то нравилась, пусто, тихо, никто не мешает…

Обойдя все помещения, кроме номеров и обнюхивая всё вдоль и поперек, Иван опять оказался на улице.

Зимний сумрак начинал поглощать все вокруг, что быстро обесцвечивало пейзаж. Пока окончено всё не успело стемнеть, что зимой здесь наступает достаточно быстро, сторож направился в парк. Парк был совершенно пуст, за исключением засыпанных снегом деревянных лавочек. К тому же парк был настолько ядовито-белым, что в глазах нового смотрителя появлялись прыгающие черные точки. Вся эта территория была ограждена декоративным металлическим забором высотой в два метра или чуть меньше. В целом он хорошо вписывался в зимний пейзаж.

В этом месте Иван испытывал разные чувства, например, любопытство или предвкушение. Смотря на это пространство, врач чувствовал себя маленькой частичкой чего-то большего. Но холодок на шее, а теперь уже и на спине не пропадал. Этот холод исходил изнутри и будто бы предупреждал его о чем-то. Пытаясь об этом не думать, он вернулся в кабинет.

Свой телефон и свою зарядку смотритель положил в стол, сознавая их бесполезность в данном месте. В его глазах промелькнула сонливость, и он не удержал зевок. Разумеется, ему не приходило в голову спать на старом диване; он принялся искать другое место для отдыха. Выбор пал на комнату с номером “13”. Весьма забавно, подумал он, что она располагалась рядом с его кабинетом. Она была на втором этаже и внешне ничем не отличалась от других. Единственное, что делало ее особенной, – это число на двери, которое во многих культурах считается якобы несчастливым, особенно в каком-нибудь Китае, где число и вовсе отсутствует на дверях кабинетов, номеров и прочего.

Тем временем новый житель базы спустился на ресепшен и прихватил связку ключей почти от всех номеров, соорудив из них ключницу на кольце. Затем бывший врач направился в своё новое пристанище.

Когда он открыл дверь, в нос ударил запах дерева и свежей мебели. В комнате оказалось теплее, чем в коридоре, но прохладнее, чем в кабинете. «Любопытно устроено здесь отопление», – отметил про себя смотритель.

Комната встречала его ровным светом. Сумка уже была разобрана: вещи разложены по ящикам и полкам, а в гардеробе своё место заняло пальто – тихое подтверждение того, что теперь это и вправду его дом. Недолго думая, Иван улёгся в постель. Под гнётом дневной усталости он быстро растворился в тягучих объятиях сна.

Впервые за долгое время его не мучала бессонница. Новому смотрителю даже снились сны. Один сон про ребёнка и какой-то мрачный поезд, а другой про ещё одного ребёнка, но уже в пределах больницы. Все они, конечно, имели негативный оттенок, однако это было хоть что-то в отличие от ранней бесконечной пустоты по ночам. В прочем, как любил говорить сам врач про сны: “Сплошной бред бессознательного”. Он был тем ещё “душным” типом.

В прочем, так и закончилась длительная дорога и ознакомительная прогулка по базе отдыха «Ева».

Покинув прошлую жизнь, Иван остался один. Один в холоде, один в стенах большого здания, один на краю света со своими мыслями… Один… Абсолютно один.

Глава 2. «Счастье, как рутина»

«Пренебрежение здравым смыслом – верный путь к счастью. Задача сделать человека счастливым не входила в план сотворения мира».

Зигмунд Фрейд

Луна угасала за горизонтом, а за окном начинал сыпаться редкий, почти невесомый снег. Он медленно скрывал вчерашние следы машины, будто стирая остатки чужого присутствия. Сквозь окно просачивался мягкий утренний свет, и вскоре над горизонтом торжественно поднялось солнце. Наступило утро – ясное и тихое.

Иван проснулся неожиданно бодрым. С его лица исчезла хмурость, и вместе с ней ушла серая тень вчерашней угнетённости. Холод, который ещё недавно грыз душу изнутри, будто испарился, рассеялся в тепле рассвета. Впервые за долгое время он не чувствовал тоски – даже отголосков.

Новоприбывший на базу обладал странной привычкой – он любил погружаться в состояние, которое сам называл «индульгированием». Это началось ещё в подростковом возрасте, когда он, ощущая себя существом "не от мира сего", увлекался эзотерической литературой в поисках неуловимого смысла жизни. С годами романтический флер рассеялся, и пришло осознание: большая часть прочитанного была банальной псевдофилософской чепухой.

Тем не менее, в памяти остался один автор Эзотерик второй половины XX века, вдохновивший в том числе Пелевина, отвергал привычную реальность и предпочитал искать ответы в мире собственных галлюцинаций. Нетрудно догадаться – речь шла о Карлосе Кастанеде. В своей практике он стремился «смещать эго» с помощью психотропных веществ, надеясь достичь подлинного видения мира через изменённые состояния сознания. Позже, с закатом эры ЛСД и хиппи, Кастанеда отказался от химических стимуляторов, но продолжил выстраивать свою философию, основанную на синтезе мистики, мифологии и личных откровений. Не трудно догадаться, что вокруг его учения со временем оформилась некая квазирелигиозная структура, почти секта, справедливости ради, не всё, что он писал, можно было однозначно отнести к сектантскому бреду. В его работах действительно находились фрагменты, где идеи буддизма, даосизма, стоицизма и шаманизма неожиданно складывались в стройную, пусть и местами парадоксальную, картину. В этих пересечениях порой действительно можно было выудить крупицы здравого смысла – разумеется, если уметь их извлекать.

И вот, среди всех этих эксцентричных идей, он выдвинул концепцию «индульгирования» – состояние, в котором человек чрезмерно отождествляется с происходящим, преувеличивает собственные страдания, смакует боль и продолжает переживать её даже тогда, когда она уже ушла.

Иван тоже полюбил это состояние. Он самозабвенно погружался в собственные страдания, наслаждаясь ими, как бы оправдывая свою жизнь. Он умел себя угнетать, самобичеваться и в то же время жалеть себя, будто бы он особенный, важный, несмотря на всё. Это стало его личной привычкой, но сейчас, когда он решил, что в жизни должны быть перемены, он был готов к новым ощущениям и открытиям. Мотивация к жизни наконец-то появилась. Но вот личность его от этого по-прежнему оставалась неизменной.

Прежде всего, он решил обновить свой наряд. Новая одежда включала в себя тёплый, и как уже давно вошло в его привычку чёрный свитер, и столь чёрные джинсы. Чёрный цвет в целом был его любимым и часто встречался в его гардеробе, однако иногда это навивало нового смотрителя на однообразие. Но, не смотря на эту однообразную тональность, его мрачные оттенки гармонично сочетались со светлыми стенами корпуса. Возвращаясь к его сегодняшнему облику, обувь он выбрал незамысловатую – удобные кеды, которые слегка скользили на блестящей плитке пола. Вскоре, облачившись в этот ансамбль, смотритель направился вниз, в столовую.

– Как необычно встать без головной боли, – подумал Иван, спускаясь по лестнице, – Неужели это место действительно может помочь… По крайней мере, мне точно не нужно делать вид заинтересованности перед больными.

Уже находясь на кухне, Иван машинально потянулся к шкафчикам – искал кофе. Не потому что особенно любил его, а потому что мозг привычно требовал дозу стимуляции, чтобы запустить тело в режим «бодрствование». Наконец отыскав заветную банку с помолом средней степени обжарки, он пересыпал несколько ложек в старенький турецкий кофейник, добавил воды и поставил на газовую плиту. Пока кофе грелось, смотритель занялся овсяной кашей – заложил хлопья, влил воды, посолил чуть-чуть, как будто пытаясь воссоздать вкус из детства.

Готовя кашу и уже не находясь в привычной городской суете, Иван как-то по-другому посмотрел на кофе. Без стаканчиков, без логотипов, без очередного бариста, который шипит на тебя за то, что ты попросил «без молока». Просто банка с порошком, плита и тишина – всё, что осталось от ритуала.

В голове мелькнула мысль: когда-то кофе был настоящим деликатесом. Его доставляли через полмира за баснословные деньги, хранили как драгоценность, пили с трепетом. Арабские шейхи, французские философы, венские разведчики – воспринимали кофе как эликсир мудрости и здоровья, обсуждали за кружкой судьбы мира.

А теперь? Сейчас люди носят кофе с собой как амулет. Кажется, если в руке нет стаканчика, тебя и в офис не пустят, и в твою взрослую жизнь не поверят. Это уже не просто привычка – это культ, культурный институт. Как будто внутри каждой чашки спрятан секрет успеха, а не просто горькая жижа с запахом старого офисного ковра.

Интересно, что сам напиток давно стал фоном. Главное – этикет и надуманная эстетика. Латте с овсяным молоком? Это уже не еда, это политическое заявление. Раф с пеной? Не иначе как тренд сезона. В какой-то момент становится смешно: люди готовы платить за кофе в три раза больше, лишь бы он назывался красиво и выглядел так, будто его готовили не в кофемашине, а в лаборатории.

Через десять минут каша загустела, источая ненавязчивый, но уютный аромат. Он сел за стол, прихлёбывая горячий кофе маленькими глотками. Вкус был резковатым – слишком густой, кофе было явно дешевое, но это было хоть что-то. Шмыгнув носом, он продолжил пить, продолжая удивляться своему трезвому состоянию. Головные боли, тревожность по утрам, лёгкая дрожь в пальцах – всё это давно было знакомыми попутчиками, но сейчас неужели у него появился шанс?

Обнадеживать себя он не стал, как и ставить новые диагнозы. Главное – хоть немного отстраниться от прежней жизни и привести мысли в порядок.

Пытаясь сделать завтрак более полноценным, Иван вернулся в кухню и потянулся к хлебнице. Пусто. Ни батона, ни даже кусочка чёрного. Только глубоко в дальнем углу полки он обнаружил запечатанную пачку печенья – странно свежего для этой базы. Открыл, понюхал. Запах нормальный. Высыпал половину на тарелку. Получилось как-то по-детски, но в этом была своя странная прелесть.

Когда первый глоток овсянки коснулся языка, Иван на секунду замер – будто что-то мелькнуло в памяти, но не успел ухватить. Пожав плечами, он продолжил есть, медленно, с паузами, словно пробовал еду после долгого воздержания. Вкус был простым, даже примитивным, но и как вкус кофе сейчас это было неважно. Он разглядывал столовую – вокруг не было ни души. Полная безмятежная пустота. Он чувствовал себя единственным живым человеком на всю округу.

Свет из больших окон падал тускло на кафельную плитку и однотонные стены, словно фильтруясь сквозь ели зримые парящие пылинки.

– Давно так не ел… Может, и правда желудок восстановлю. А то мне ещё желудочной язвы и цирроза печени не хватало, – произнёс он вслух, скорее для того, чтобы услышать свой голос, чем ради диалога. Иван откинулся на спинку стула, прикрыл глаза и позволил себе минуту ничего не делать.

Вскоре он взялся с силами, убравшись за собой, после сытного завтрака, он налил себе ещё одну чашечку крепкого кофе и направился с ней в свой новый кабинет. Оказавшись внутри, сторож подошёл к столу и опустился на мягкий, слегка потрёпанный временем красный кожаный стул с высокой спинкой. Окинув взглядом комнату, он вновь принялся изучать обстановку – стараясь заметить то, что ускользнуло от него накануне.

Слева от стола, на полу, его внимание привлёк календарь. Очевидно, он недавно сорвался со стены. Судя по дате, это был календарь позапрошлого года – неуловимое напоминание о времени, словно застывшем в стенах этого кабинета, и о тех, кто бывал здесь до него. Больше ничего примечательного Иван не заметил, и потому перевёл взгляд на поверхность стола.

На столе лежали документы и разные записи, в которых находилась информация о ведении учета базы, разные заметки, суммы на продукты и прочее, что не имело прямого отношения к Ивану, но почему-то здесь находилось. Рядом с кучей бумаг стояла иконка Божией Матери, которая была направлена прямо в лицо смотрителя. Явный богохульник это заметил и как-то забавно скривился, а после взял в руки дешевое отбитое деревянной рамкой святое изображение. Он посмотрел словно в душу этой картине и неожиданно для себя заметил красное пятно возле руки Матери Иисуса, по которому сразу же поводил пальцем. Вероятно, это была засохшая краска, а может даже кровь, однако это не сильно-то и заинтересовало нашего скептичного атеиста, поэтому он положил иконку обратно на стол, перевернув её изображением вниз.

Иван продолжил своё изучение стола и перевёл взгляд на выдвижной ящик снизу. Лениво выпрямив руку, он плавно открыл ящик, внутри которого лежали чистые листы бумаги и пару полезных предметов, а именно: складной нож, большой фонарик, ручки и карандаши. Самое первое, что заинтересовало смотрителя – нож. Нож был немного туповат, но с красивой гравировкой, и, несмотря на это, он был пригодным для пользования. Такие ножи обычно гораздо лучше кухонных и могут использоваться для самообороны, поскольку удобны в использовании благодаря пальцевому упору и наличию дола (неглубокая впадина, идущая по всей линии ножа) или кровоотока, как обычно говорят в народе, созданная для того, чтоб кровь “обидчика” брызнула не вам в лицо, а куда-то на землю. Да и в целом качество стали, угол заточки, толщина лезвия этого немного, казалось бы, тупого ножа будут получше, чем всё, что хранилось на этой базе в ящиках под столовые приборы.

Тем временем, клептоман в лице Ивана, запомнив расположение ножа в своей памяти, вернул его обратно в ящик, после чего взял в руки фонарик. Сторож покликал на кнопку, и комната внезапно озарилась слабым светом, который блек из-за солнечных лучей. Вернув фонарик на место, он закрыл ящик.

Про странную книгу смотритель уже забыл – она утонула среди других бумаг и стала обыкновенной. Однако он не позабыл о своей огромной коллекции книг, которые так его и тянули. Однако тут же раздался звонок, и Иван дернулся от неожиданности. Наклонившись к телефону, он взял трубку.

– Алло, Ваня, это ты? – раздался в трубке до боли знакомый голос.

– Да уж, куда ж я денусь… Это ты, Ярик? – отозвался Иван, но в голосе явно проскользнуло раздражение.

– Ага, решил узнать, как ты там. Добрался нормально? – добродушно произнёс старый приятель.

– Да всё норм… – пробурчал смотритель и, чуть помолчав, добавил с ноткой недоверия: – А номер ты где взял, а?

– Так директор твой дал. Не забывай, это я тебя сюда и устроил, между прочим. На мобилку твою дозвониться нереально – там, видимо, глушняк полный, – объяснил Ярослав с лёгкой усмешкой.

– Ага… нету тут связи, – уныло протянул бывший врач. – В общем, живой я, целый. Ты там, надеюсь, тоже…

– Со мной всё как всегда – огурцом. И у тебя, надеюсь, наладится. Эта база тебе, может, даже в плюс пойдёт. Смотри только, не начни сам с собой шахматы играть и проигрывать, – бодро поддел Ярик.

– Хорош тебе уже, – буркнул сторож, заметно раздражённый, вспоминая прошлые партии с Ярославом.

– Хо-ро-ош, хорош, – передразнил его приятель с весёлой интонацией. – Зная тебя и всё, что было, мне вообще страшно тебя одного оставлять.

– Ты ж сам меня сюда сосватал, “между прочим”, – сказал Иван, тоже решив передразнить своего московского приятеля, – Ладно, не кипишуй. И сам мне ближайшее время не звони, ага? Я тут уединения ищу, понимаешь ли. Если что – сам наберу…

– Ну как всегда, лишь бы тебя никто не дёргал, – голос Ярослава потемнел. – И не грустно тебе там будет Новый год одному встречать? Хотя… кого я спрашиваю.

– Ну вот… ты ж лучше всех знаешь, как я отношусь к этим «праздникам». Какая разница – пить в одиночку дома виски или тут разбавленный спирт. Спокойствие – вот мой подарок под ёлку.

– Ладно, ладно, – сдался Ярослав, – Тогда не буду тебя отвлекать. Только ты давай – не пропадай, слышишь?

– Ага, бывай, – Иван уже потянулся завершать разговор.

– Подожди, стой! – вдруг спохватился Ярик. – Номер-то мой запиши, балбес! А то если ты собрался звонить – то куда, телепатически?

Иван про себя буркнул, он надеялся, что тут от него точно отстанут и в данном разговоре он подумал, что Ярик забудет упомянуть номер, чтоб в будущем не пришлось из-за вежливости напоминать о своём существовании. Обязательства перед близкими людьми…, что могло быть хуже для Ивана…

– Ладно, диктуй, – угрюмо ответил Иван.

– Думал я забуду, – Ярик засмеялся, – Я тебя знаю… Давай там записывай, 374-…

Смотритель записал телефон и уже точно попрощавшись, повесил трубку. После непродолжительного разговора с приятелем, Иван запрокинул голову и задумался. Находясь в таком положении, сторож вспомнил о том, что хотел посмотреть коллекцию книг и тут же перевел свой взор на неё.

Поднявшись со стула со спинкой, смотритель подошел к серванту, где расположилась коллекция. Книги были разные, начиная от классических, заканчивая научными. Например: «Морфий», «Мертвые души», «Идиот», «Так говорил Заратустра», «Наедине с собой» и так далее. На полках также были и словари по английскому и немецкому, в которых Иван нисколько не нуждался, так как неплохо владел этими языками. Помимо словарей на полках были даже учебники по химии и истории. Такое большое разнообразие сразу привлекло охранника: – Интересно кому понадобилось столько книг, и кто их читал, навряд ли прошлый смотритель открывал хоть одну из них, – рассуждал врач.

Продолжив рассматривать книжки, новый охранник бросил взор на «Словарь Латинских слов». Эта книга отличалась от других тем, что была очень старой и потрепанной. С интересом взяв в руки книгу, Иван начал её осматривать. На обложке книги была надпись «A nescire ad non esse», а ниже, по всей видимости, перевод – «От незнания к не существованию».

Когда он открыл книгу, то обнаружил, что листы были изогнуты и местами размыты, создавая впечатление, что эту книгу не раз сушили. Однако это не сильно мешало чтению. Чтению, безусловно, непродолжительному, бегло пролистав страницы, рассмотренная книга вскоре вернулась на полку, и новым объектом внимания стал телевизор. Иван, подойдя к нему, взял пульт и нажал на кнопку. Телевизор включился, но кроме чёрных шипящих полосок ничего больше не показал.

Рядом с телевизором находилась приставка для дисков. Дискетник в приставке, очевидно, был пуст. Поэтому он опустил взгляд на подоконник, на котором лежали диски. Диски с фильмами находились в черных упаковках с разными обложками с названиями. Просмотрев все упаковки, охранник с грустью вздохнул и положил их обратно. Ему стало понятно, что это те же самые боевики и комедии посредственного качества, которые он уже видел, и что, скорее всего, это была коллекция его предшественника. Возможность просмотра телевизора у него отпала, но благо у него по-прежнему оставались книги.

Осмотрев комнату, сторож базы перевел свой взгляд в сторону окна, за стеклом которого простирались снежные макушки пихт, а выше их – бескрайнее белое пространство. Иван покачнулся и медленно подошел к окну. Вид, открывшийся через окно, был просто восхитительный, а пышные пихты, покрытые снегом, окружали все вокруг. Большие, белоснежные ветви медленно покачивались на ветру, создавая неповторимую атмосферу. Всё пространство было усажено этими деревьями, однако из-за их высокой теневыносливости они росли густо и образовывали плотно сомкнутые насаждения, что в свою очередь позволяло им откидывать большую тень на базу. Здесь это было скорее минусом, чем плюсом, поскольку темнеть начинало раньше, чем в других районах.

Весь этот белоснежный пейзаж был освещён ярким солнцем, которое с трудом просачивалось через гущи деревьев. При просмотре этой зимней картины у Ивана появилось чувство спокойствия. И это чувство было настолько сильное, что ему в какой-то момент показалось, что словно весь мир замер. Всё словно застыло на морозе, а время остановилось.

Смотритель был готов простоять так до вечера, но возникшая мысль о генераторе прервала наслаждение сторожа пейзажем. Он отошел от окна и направился прямиком в генераторную.

Как только Иван спустился по лестнице и оказался под базой, он сразу ощутил запах сырости, которого вчера почему-то не заметил. Помимо этого ему почудился небольшой холодок, исходивший, вероятно, из какой-то скрытой щели. Но это было едва заметно, поэтому сторож не обратил на это особого внимания и списал всё на сквозняк, идущий со стороны лестницы.

Для Ивана в тот момент был важней большой механизм – генератор, и быстро примкнув к нему, он проверил его работу. Машина со светящимися лампочками и индикаторами была в полном порядке. Согласно индикатору, температура была в пределах нормы – около 20 градусов по Цельсию, а газ на манометре держался зеленой стрелки. Довольный проверкой, смотритель покинул генераторную и отправился обратно в свой кабинет.

Теперь охранник остался без занятия, и он начал искать подходящую книгу для чтения. Многие книги он уже читал, а читать научные желания не возникало. Но только у Ивана начало появляться чувство тревоги из-за отсутствия интересных ему книг, как он обнаружил отдел с американскими книгами, которые смотрителю не удалось прочесть. И вот в руки ему попалась неизвестная книга в красивом переплете, а именно «Убийство на улице Морг» Эдгар Аллан По 1841.

Однако изучение книги внезапно прервал очередной звонок на служебный телефон. Иван снова немного дрогнул от неожиданности и проворчал: “ Что это за навязчивый звонок? Как будто кто-то кричит в мегафон… С детства не люблю подобные звуки, спасибо, что хоть не сирена на гудке!” Придя в себя, он подошел к столу, держа книгу в руках. Через мгновение телефонная трубка оказалась у его уха, а книга на столе.

– Алло, – раздался из телефона вчерашний голос.

– Да, – молвил охранник базы.

– Вы меня узнали? – спросил из трубки Николай Николаевич.

– Да, Николай Николаевич, конечно, как я мог за ночь забыть ваш голос.

– Ну-с, это хорошо, что у вас отличная память, и я надеюсь, что вам не стоит напоминать о генераторе.

– Не стоит, – резко отрезал Иван, помня о нудной обязанности.

– Ладно, как вы себя чувствуете, уже приспособились?

– Постепенно привыкаю, а чувствую себя вроде хорошо.

– Сегодня вы какой-то не разговорчивый, – верно подметил собеседник.

– Вы просто плохо меня знаете, я зачастую предпочитаю слушать, – ошибочно, хоть искренне ответил сторож. Конечно, его можно было посчитать хорошим слушателем, но лишь с трудом, ибо чаще наблюдалась обратная картина: Иван всячески пытался захватить первенство в разговоре, высказывая своё зачастую пренебрежительное мнение практически на все темы и вопросы, однако за редким исключением он и вправду слушал, однако тогда ему было по большей части всё равно, и собеседника бывший врач особо не слушал. Чаще всего он был просто необщительный и не влезал в разговор с кем-то, но вот если влезал… Ну, вы поняли.

– Я заметил, особенно, когда вчера речь зашла о прошлом смотрителе. И вы начали строить свои теории…, – продолжал Николай, разгадывая натуру Ивана.

– Мне было любопытно, вот и всё. И я же не на полном серьёзе про всё говорил, – отмахнулся Иван, словно пытаясь спрятаться от надуманных раздумий и частичной правоты абонента.

– Ясно… Так вот, я хотел у вас еще кое-что спросить. Дорогу снегом не засыпало? – наконец перешел к делу Николай.

Смотритель попятился к окну, из которого открывался обзор на центральную площадь перед корпусом. Площадь состояла из парковочной и дороги, которая шла к выходу из леса. Охранник базы прищурился и разглядел путь. На асфальте появился небольшой слой снега.

Когда сторож обернулся к трубке, то нерешительный обмолвился: – Немного засыпало. Хм… и что мне делать?

– У вас есть два выхода: один – это очистить дорогу и второй – это снегоуборочная машина. Лопата лежит в уборочной возле ресепшена, ну вы видели, а вот машина стоит денег, – объяснил Николай.

– Как я понимаю машина за мой счет…

– Ну да, я, конечно, рад вам каждую неделю выделять бюджет на очистку дороги, но богаче от этого я не стану. Потому вы же сами сказали, что на зарплату вам плевать. Не так ли?

– Да, так…

– Так что же вы выбираете?

– Машину, – ни секунды не думая ответил Иван.

– Хорошо, но на вашем месте я бы размял бы и кости, – заключил Николай, оставляя охраннику последний шанс на иной выбор.

Смотритель, конечно и вправду мог бы самостоятельно очистить дорогу, но поскольку он был обеспеченным человеком в городе и отчасти ленивым, всё же решил переложить работу на машину.

– Ну, вы не на моем месте, – недовольно ответил на советы Николая Николаевича когда-то высококвалифицированный врач.

– Ваше дело. Ах, да…, последний раз спрашиваю, так как сам звонить вам ближайшую неделю звонить не буду. Вам точно ничего не надо?

– Нет. Но… я не нашел хлеб и фильмов нормальных нет.

– Говорите, хлеба? Ладно, я передам. Как я понял, фильмы предыдущего смотрителя вам не угодили. А какие вам нужны?

– Хм… дайте подумать. – После этих слов Иван начал вспоминать фильмы, но к его сожалению ничего ему в голову не пришло.

– Так что? – спросил директор, после долгой паузы.

– Ай, ну ладно… ничего. Не надо фильмов, – со вздохом ответил Иван.

– Точно?

– Точно, – твердо сказал сторож, хоть и не без легкого разочарования.

– Тогда до свидания.

– Постойте, – резко остановил смотритель директора, – я вот ещё о чём хотел спросить… А тут есть стиральная машинка?

– А…, точно. Забыл упомянуть. В данный момент нет, так что вам придется стирать вещи своими руками. Вы, надеюсь, хоть стирать умеете?

– Да, умею, – расстроенно ответил смотритель, – а как вы тогда летом с грязными вещами справляетесь?

– Стираем, только вот раньше была большая машина, но в прошлом году как раз перед закрытием сезона она сломалась, а обычные…, в прочем не знаю, как там с обычными, но их увезли почему-то… Хотя, вспомнил, – воскликнул Николай, – их обновлять собирались к лету. А те или продали, или просто куда-то слили. Ну, вы понимаете, как всё устроено.

– К сожалению, да, – вздохнул Иван, глядя на стол с мертвым интересом, – Деньги пилите?

– О нет, что вы! – ответил Николай толи с долей иронии, толи серьезно, – просто распределяем бюджет.

– Бюджет? А сейчас его распределить не судьба было, и купить их сразу? – с недовольством предъявил смотритель.

– Ну, извините. Плановые расходы уже подписаны…, – бормотал Николай, сдавленный чувствами перед нависшей бюрократией. Однако всё же после длительной паузы, директор чуть ли не шёпотом добавил, – В общем, буду откровенен… база эта переживает не лучшие времена, честно сказать это место всегда было не то, чтобы прибыльным, однако раньше был нормальный приток отдыхающих, особенно детей, коим покупали летние путёвки, сейчас же дела обстоят иначе.

– И почему же?

– У любого предприятия подобного характера есть сроки годности, а учитывая истории и различные "инциденты", по типу того же самоубийства предыдущего смотрителя, этого местности, спрос поменьше, чем у других мест отдыха…

– А что же за история и инциденты…?

– Ну, скажем так… У этой базы большая история и не то, чтобы успешная, однако деталей я всех не знаю, поэтому и вам поведать их не смогу. За одним исключением… Ходят поверья, что здесь какие-то демоны обитают, но это лишь слухи суеверных.

Иван от такой информации закатил брови и не зная удивляться этому, либо начать жаловаться, просто в ступоре выдал: “Че?”.

– Ну, суеверия, у всяких там есть свои байки про каждое место, вот и тут, а зная ваш скептичный ко всему характер, не стал упоминать ранее.

– Да ладно, серьезно? Я-то не знаю, что это бред, однако обычно слухи, слухами, но дыма без огня не бывает, а ещё учитывая предыдущий итог вашего работника… Меня начинает раздражать постоянная недосказанность с вашей стороны.

– Успокойтесь, Иван и ещё раз извините, но это мелочь, которая вам ничего не даст

– Ладно, чего только в голову людям не придёт… Но если меня какие-то оккультисты принесут в жертву, я вас буду терроризировать до конца вашей жизни…

– В роли призрака? – спросил Директор рассмеявшись.

– Именно, – Иван тоже ухмыльнулся.

– Но возвращаясь к самой базе… Проблемы, которые вам довелось застать именно в этом году, что со стиральными машинами, что с генератором, что с остальным… это как раз последствия затухающего поступления бюджета. И хоть внешне база кажется вполне благополучной и успешной, внутри происходит постепенное гниение, так что мы и не стали с прошлой зимы проводить сезон. Люди сюда с каждым годом ездят всё меньше, особенно зимой, поэтому дешевле найти такого, как вы, чем поддерживать полную работу предприятия с работниками.

– То есть базу панируют закрыть?

– Нет, пока нет, год поработает, а если ничего не измениться и поток отдыхающих продолжить спадать, то уже закроют. Ну, пока что это ещё не окончательное решение, однако, владелец начал задумываться о будущем базы и о возможности смены имиджа для популярности или продажи. Но, как я уже сказал, все еще находится в процессе обсуждения. Тем более это не единственное предприятие в моей кампании, их несколько, однако ваша база одна из самых больших и затратных… А дело с мёртвым смотрителем, хоть и удалось частично замять, однако на пользу базе не пошло.

– Ох…, ладно. Чего-то мне пока здесь не везёт. Отличное место выбрал…

– Да перестаньте, совсем ничего критичного не произошло же, а необходимый провиант, если можно так выразиться, у вас имеется. Еда и во все, моё почтение. А из-за такой ерунду глупо жаловаться, хоть руками поработаете, итак снег не чистите. Вам полезно будет, – ухмыльнулся директор, чувствуя себя в роли матери для неумелого работника.

– В целом, вы правы…, а еда и вправду неплоха, – усмирив недовольство, ответил Иван.

– Стараемся…, – гордо ответил директор, вспоминая о залежах пищи в холодильниках, которые по большей части состояли из полуфабрикатов и различных круп, хоть и неплохих. Однако мясо действительно было добротным.

Сторож между тем завершил беседу: – Тогда уже точно всё. А то дел у меня невпроворот, ещё к семье надо успеть. До свидания.

– До свидания!

Иван повесил трубку.

После разговора, немного надутый смотритель вернулся к книге. Книга представляла, из себя детектив, который до конца дня увлек одинокого врача. Он отвлекался лишь для приема пищи и еще одного похода к генератору. В тот день осмотр сторож не проводил. За это время помимо книги, которую он уже почти закончил, врач успел обдумать свою жизнь, а мысли, которые его беспокоили, утихли. В промежутке между чтением сторож успел заварить себе чай с лимоном. Теперь в одной из его рук находился граненый стакан, наполненный ароматным горячим чаем, а в другой книга, от которой смотритель не мог оторваться. Складывалось ощущение, что он забывался в себе, наслаждаясь чашкой теплоты, книгой и комфортом в холодную зимнюю пору.

Так и прошёл его первый рабочий день, лежа на диване с книжкой в руках. В какой-то момент врач посмотрел в окно и увидел, что уже потемнело. Наступил вечер.

Перед тем как покинуть кабинет, он достал свой мобильный телефон и проверил его. Телефон был почти разряжен, поэтому он решил не заряжать его сейчас, а просто положить в шкафчик из-за ненадобности. После этого он закрыл кабинет и отправился на кухню, чтобы приготовить себе ужин. Ужин состоял из гречки и тушеного мяса со специями, кои были найденные в одном из кухонных шкафчиков. Пища оказалась отменной и после того, как довольный Иван поужинал, он решил сделать прогулку.

Смотритель вышел на улицу, надев своё пальто. Вокруг уже стемнело, и только свет фонаря у входа в базу освещал небольшую часть пространства. Небо было ясным и без единого облачка, так что врач мог полюбоваться красивым видом космоса. Бесконечное количество звезд, бесконечное темное пространство захватили Ивана. Смотря на это, сторож задумался о немыслимом количестве вселенных, о неподдающихся человеку просторах и местах. Во всех своих концепция мира, охранник прекрасно понимал, что вся эта вселенная всего лишь маленький промежуток времени, которая ко всему же появилась, возможно, случайно, собственно как и сам. Но одновременно он также задумывался о том, что время является всего лишь иллюзией, а весь мир эфемерен и бессмыслен. Во всех этих теориях Иван видел себя как одинокую пылинку, которую никто не понимает.

– Вот опять мысли об одиночестве во вселенной и бессмыслии жизни, – грустно подумал смотритель, – может мне на диету сесть и начать вставать ровно в шесть? Хотя, нет. Локального смысла уже давным-давно недостаточно…

Да, всё эти рассуждения уже кажутся банальными и до жути надоевшими. Иван, собственно говоря, сам это понимал и это его лишь сильнее раздражало, ибо о другом он почему-то не мог думать. А дисциплина для него всегда казалась ахиллесовой пятой.

Насмотревшись красивых звезд, врач вернулся в свою комнату №13. Приняв душ, он с чистой, но немного грустной душой после улицы, лег в кровать. За окном исчезло чистое небо, а вместо него появились тучи и опять начался снег, который стал засыпать лесную дорогу и образовывать большие сугробы. Как в старой пословице… “Сугроб да вьюга – два друга”.

Иван выключил светильник, широко зевнул и погрузился в сон. Шум вьюги, которая начиналась в полночь, только усиливала сон смотрителя.

Не было больше стонов и криков больных, не было больше не довольных бабок, стоящих в бесконечной очереди. Охранник чувствовал себя в безопасном вакууме, где не было никого, кто мог бы его побеспокоить.

На часах у Ивана было уже полпервого. И вдруг что-то за окном заскрипело, форточка открылась, сопровождая ветер и снег. Сонливый сторож вскочил с кровати и, придя в себя, заковылял к окну. Его обдувало холодными потоками, а снег осыпал его тело. С усилием охранник закрыл форточку и вздохнул от только что пережитого происшествия. Он лег в кровать и попытался заснуть, но только что пережитое событие не давало покоя. Он, как обычно это бывает, начал рефлексировать и задавать себе разные вопросы, сам же на них отвечая: – Почему открылась форточка? Вероятнее всего из-за сильной вьюги. Но почему именно в этой комнате? Хм… Стоит проверить другие комнаты, может строители решили сделать мне медвежью услугу с этими форточками.

Однако когда Иван, шатаясь, встал и побрёл по базе, бегло просматривая другие окна, не обнаружил, чтоб хоть какое-то окно было открыто. Долго об этом переживать охранник не стал, посчитав за совпадение или за хлипкость именного этого окна, он вернулся в постель и вскоре заснул.

Вот и наступило утро. Первым о чем подумал Иван, была форточка, но эта мысль быстро сменилась вьюгой и дорогой, которую, вероятно всего замело снегом. Впрочем, как говорится: “проснувшаяся мысль всегда будит другую”.

Стоило отметить, что номер, как и служебный кабинет, был направлен в сторону центральной площади, что позволяло сразу увидеть дорогу. Иван, собственно говоря, сразу подошел к окну. Он посмотрел на ту самую дорогу и увидел, что дорога была покрыта большим слоем снега, который не позволил бы проехать обычной машине. Но врач помнил, что дорогу должна очистить снегоуборочная машина, и это его успокоило.

В целом, день у сторожа прошёл как и прошлый. Он позавтракал, проверил генератор, вернулся в кабинет и продолжил читать книги иностранных писателей. После этого смотритель осмотрел всю базу снаружи. На свежем воздухе было хорошо, но холодно. Ели и пихты были одеты в белые шубки, а земля окутана белой скатертью. Спокойная атмосфера земного пейзажа подавляла беспокойные мысли Ивана. В парке было пусто, как и во всем лесу. Ни одна душа не могла побеспокоить его.

Когда стало темнеть, сторож попытался связаться с директором относительно снегоуборочной машины. Но Николай Николаевич не ответил, возможно, был занят, и охранник позвонил его работнику..

– Алло, – раздался неприятный голос с акцентом.

– Здравствуйте, это новый смотритель базы.

– А да, да, да, – затараторил работник, – Меня зовут Степан.

– Меня Иван, приятно познакомиться, – ответил смотритель, стараясь внести нотку приятного обаяния в свои слова.

– Да, да, мне тоже, – с безразличием ответил работник, – Вы по поводу чего?

– Я, собственно говоря, о…

– Стой, стой, – перебил Степан смотрителя, – Слушай…(с акцентом) ты случайно не про трактор мне звонил?

– Какой еще трактор? – недоумевая, спросил Иван.

– В смысле, какой? Который снег убирает?

– А, да. Я про него звонил.

– Я уже договорился, в пятницу приедет, брат, – заверил его Степан.

Сторож взглянул на свои часы, а после перевел взгляд на просроченный календарь. Думая про себя он начал считать: – Так, приехал я числа 9, сейчас уже 11, а 13 число – это среда. Значит, трактор должен приехать через 2 дня.

Пока Иван повторял математику 5 класса, Степан продолжил: – Кстати, я к тебе числа 20 приеду. И возьму хлеб со спиртом, – через трубу было слышно его ухмылку.

– Ладно, до свидания, – ответил сторож.

– До свидания, – Степан сбросил трубку.

Не самое приятное впечатление возникло у Ивана после этого разговора, но он не стал заострять на этом внимания. День же подходил к концу и смотритель, проведя осмотр базы снаружи, с трудом шагая по сугробам, вернулся в свой номер. Когда все дела были завершены, он с чистой совестью пошёл спать.

Шёл день третий с тех пор, как директор покинул охранника. Иван остался один наедине с мыслями и книгами, которые мимолетно пролетали сквозь него. За столь долгое время он чувствовал себя хорошо, а в его жизни ничего не происходило.

Между тем, продолжая свое погружение в литературные глубины зарубежных авторов, смотритель наткнулся на книгу “Сияние” Стивена Кинга – очередную историю про дом с привидениями, где семья оказалась зимой закрыта в отеле. Сходство происходящего с ним вызвало у сторожа забаву, но то, что главный герой был смотрителем и алкоголиком, радовал нашего героя ничуть не меньше. Однако чтение данной книги вызвало у него всё же раздражение. Нет, он понимал значимость данной книги, но вся эта история показалась ему второсортной

– Как-то уже задрали эти хорроры! Казалось бы, больше нечего придумать: то куклы демонические, то призраки, то проклятый дом, то инопланетные захватчики с серийными убийцами. Если ужас, то обязательно место будет происходить в маленьком городке, где все друг друга знают, или в доме, где заселилась новая семья… Ух, уж эти дома, да одни дома, ну еще отели с психушками… Похоже у писателей вообще больше фантазии нет. В неё или его вселился демон…, Ууу… Здесь орудует маньяк педофил…, Ууу! Инопланетные монстры-убийцы…, УУУ…! Эдгара Алана По и Лавкрафта на вас не хватает. Даже я сам сижу в условиях какого-то пресного “ужаса”. Так что, мне ничего нового не расскажут? Исписались, постмодернизм мне в задницу! А уже так-то метамодерн пошёл…

Иван решил больше не читать подобные книжки, однако в защиту им подумал: – Впрочем, все истории и сюжеты уже и так были придуманы греками… Сейчас остаётся лишь найти новую форму их подачи, под современные реалии, технологии или общественные тенденции… Но возможно ли найти хотя бы эту форму? Когда всё сюжеты исписаны до дыр… Короче, почитаю лучше классические детективы.

Но, кто знает, возможно, нашему герою тоже было суждено погрузиться в атмосферу неопределенности или даже ужаса, подобно героям тех книг, кое вызывали у него предвзятое негодование и скуку. Возможно, именно поэтому ему все это надоело – он слишком близко знаком с этой темой. В общем, Иван взялся снова за детективы и сделал для себя вывод, что хорроры про “дома” ему совсем не по душе. Да и вообще, что может быть ужасного для врача, который видел всё на своём пути? Он привык к человеческим страданиям, к боли, к смерти. Его глаза уже не воспринимают ужасающие картины, его руки не дрожат при виде крови. Всё это стало частью его работы, частью его жизни. Он привык делать выбор между жизнью и смертью, манипулировать этим тонким, хрупким балансом. И всё же, есть моменты, когда даже он сталкивается с тем, что не поддается объяснению и контролю. И подобные вещи в книгах безумно тяжело изложить, ибо разница в ужасе между художественными произведениями и нашей с вами реальностью кроется в том, как строится само ощущение страха. В произведениях страх тщательно выстраивается: авторы дают время для погружения, нагнетают атмосферу, создают контекст и предысторию, чтобы читатель или зритель постепенно прочувствовал весь масштаб надвигающейся угрозы.

Реальность же беспощадна в своей хаотичности. Она не делает сетапов, не выстраивает декорации и не заботится о том, чтобы создать особую атмосферу для очередной прыгающей бабайкой из экрана. Она обрушивается резко и без предупреждений – ты слышишь вой сирен, и прежде чем успеваешь что-либо осознать, раздаётся оглушающий взрыв, который вырывает тебя из привычного мира. Только что ты стоял на ногах, а теперь лежишь в грязи, пропитанной кровью, среди ошмётков своего тела и своих близких.

Иногда у тебя остаётся мгновение, чтобы осознать надвигающеюся смерть: липкий страх сжимает грудь, пробегают яркие воспоминания, в голову бьёт осознание неизбежности. Но чаще даже этого нет – смерть наступает молниеносно, оставляя после себя только тишину. В этих безжалостных мгновениях реальность разбивает любые иллюзии на божественное спасение, она холодна и безразлична.

Именно в этом и заключается правдивость нашей жизни: реальность не играет по правилам сценаристов, не подчиняется законам мономифа или трёхактной структуры. Её хаос непредсказуем, её ужасы не исчезают, когда наступает развязка и идут финальные титры. Хаос остается с тобой, выжигая душу, превращая страх в неизменного спутника, ты не знаешь, что будет с тобой завтра, ты не можешь предугадать – упадет ли кирпич завтра тебе на голову или не задавит ли случайный пьяный водитель твою возлюбленную возвращавшуюся домой после работы. Именно потому, что в отличие от художественных историй, реальность не завершится финальными титрами, никто не выключит свет в кинозале и не подарит тебе облегчение. Ты будешь жить, не зная, когда хаос протянет к тебе свои холодные пальцы, и только одно останется неизменным: каждый вдох – это отсрочка, каждый миг – игра с вечностью, где конец всегда внезапен и никогда не имеет всеобщего эпилога.

Иван в тот день успел пролистать ещё пару книг, теперь уже о расследованиях преступлений и поиске маньяков-педофилов. Темы, от которых у большинства сжимается сердце, для него оказались чем-то будничным, почти рутинным. Бывший врач, видевший в основном только тёмные стороны человеческой натуры, словно прожжённый мизантроп, воспринимал это как очередную возможность разобраться в чужих трагедиях, будто вскрывая метафорические раны. Но всё же его внимание окончательно задержала книга о психологии – точнее, о расстройствах личности. Она зацепила что-то внутри, пробудив странное чувство сродни самоанализу.

И, конечно же, тут Иван не удержался. Его неутомимая привычка жаловаться и анализировать всё вокруг нашла новую почву. Теперь его мысли перенеслись на тему коллектива – он снова вспоминал годы, проведённые среди коллег, их конфликты, сплетни и вечное давление.

– “Только в коллективе и при взаимопомощи можно создать что-то гениальное…”. Ну и чушь…, – читая и разговаривая сам с собой, ворчал смотритель, – Как раз в одиночестве рождаются гениальные мысли. Многие ученые говорят, что только в одиночестве человек развивается, становится вдумчивей, осмысляет себя и свою жизнь. Тот же Тесла, хоть он и был больше авантюристом и шоуменом, тем не менее, являлся выдающимся учёным. Никола говорил, что: “В беспрерывном одиночестве ум становится все острее. Для того чтобы думать и изобретать не нужна большая лаборатория. Идеи рождаются в условиях отсутствия влияния на разум внешних условий. Секрет изобретательности в одиночестве. В одиночестве рождаются идеи”. И я полностью с этим согласен, – решил Иван в своих мыслях, рассуждая о новой книге.

Но, как показывает практика, одиночество далеко не так идеально, как это рисуется в воображении. Врач понимал это лучше, чем кто-либо другой. Задумчивая душа всегда тянулась к уединению, особенно когда на сердце лежали тяжесть и тревога. Казалось, что только в тишине можно обрести утешение, лишь в спокойствии найти ответы. Но иногда эта тишина оборачивалась тягучей пустотой, которая заполняла всё вокруг.

Вьюга за окнами создавала иллюзию покоя, её завывания стали частью рутинной симфонии жизни. Однако даже этот монотонный фон не всегда мог заглушить внутреннюю тревогу. Единственными нитями, связывающими Ивана с реальностью, оставались редкие поручения директора и холодный шёпот зимнего ветра. Но вместо услады это лишь подчеркивало – в одиночестве таится своя особая форма тяжести.

Кто-то писал, что не в громе космической катастрофы, не в пламени атомной войны и даже не в тисках перенаселения, а в сытой, спокойной тишине кончается история человечества. Достаточно символично… в случае Ивана уж точно.

Следующий день прошел бы схожим образом, если бы не приезд водителя трактора, который был приятным разнообразием для сторожа. Ведь за последнее время у него было совсем мало встреч с людьми, а эта встреча к тому же оказалась особенной, что приносило Ивану немалое удовольствие. Смотритель даже умудрился уговорить водителя трактора остаться на чашечку чая.

Водителя звали Алексей. Мужчина, приехавший из соседнего села, выглядел просто и даже немного неопрятно: его одежда была явно рабочей, местами запачканной, а лицо покрывала легкая щетина. Это, впрочем, не сильно отличало его от Ивана, который тоже давно не придавал значения своему внешнему виду. По физиономии Алексею можно было дать около сорока. Внешне он был вполне приятным человеком, без излишней суровости или усталости, что часто встречается у людей его профессии.

Алексей сразу производил впечатление хорошего семьянина. Он был одним из тех тружеников, которые день за днём неутомимо работают за скромный заработок, лишь бы семья ни в чём не нуждалась. Простая улыбка, открытая манера речи – всё в нём говорило об искренности и жизненном опыте.

Высокомерный врач, несмотря на привычную отчуждённость, пригласил гостя на кухню. Алексей, оглядываясь по сторонам с осторожным любопытством, сел за стол. Эта сцена была по-своему забавной: как бы Россия ни славилась своей пословицей «Не вольный человек – где посадят, там и сидит», гостей у нас всегда стараются принять с почётом. Так было и на этот раз – Алексей, несмотря на простоту обстановки, чувствовал себя как в гостях у старого знакомого.

– И как ты здесь один живёшь? – вдруг хрипловато произнёс Алексей.

– Обычно сплю и ем, – улыбнулся Иван, подначивая нового знакомого.

– Место-то, честно говоря, скверное, – заметил Алексей с легкой отстранённостью в голосе, – Мне, конечно, было бы не то чтобы страшно, но как минимум неуютно тут жить.

– Почему вы так считаете? – спросил сторож, с лёгким интересом склонив голову.

– Ну, не верю я во все эти сказки, конечно, но в народе говорят, что в этих лесах обитает призрак. Или даже демон, – Алексей понизил голос, будто говоря о чём-то запретном.

– Демон?! – Иван хмыкнул и засмеялся, искренне забавляясь услышанным. – И вы туда же.

– Я сам в это не верю, – отмахнулся водитель, натянуто улыбнувшись, будто хотел скрыть свои настоящие чувства. Его взгляд ненадолго затуманился, словно он вспомнил что-то неприятное. – Но всё равно будьте аккуратны. Никогда не знаешь, что может случиться в таких местах.

Слова Алексея прозвучали тихо, но в них ощущалась странная уверенность, заставившая Ивана на мгновение задуматься. Однако он тут же отмахнулся, приписав их привычным для глубинок необъятной России суевериям, которых, как водится, особенно много среди тех, кто не живёт в городах. Хотя, если подумать, и городские жители не далеко ушли: со своими картами таро, гороскопами и прочей астрологической мишурой, иногда доводящей до настоящего фарса – как будто бред шизофрении теперь стал чем-то модным.

– Если вдруг увижу что-то странное, только рад буду, – ухмыльнулся бывший врач, скрестив руки на груди.

– От скуки, небось? – Алексей покачал головой. – Знаю, каково это – место угнетает, одиночество давит. Не удивлюсь, если тут однажды кукушка поедет. А в одиночку вообще тяжело…

Иван лишь молча усмехнулся, направившись к плите. Наполнив чайник водой, он поставил его на огонь, а затем вернулся за стол. Оживлённый беседой, он чувствовал, как с каждым словом уходит напряжение, будто эта простая, непринуждённая болтовня стала для него настоящей отдушиной.

– Я понимаю, о чем вы, но иногда одиночество может быть безопасней, чем шумный город. А скука…. Вот скука, да – это проблема. Но к счастью она еще меня не побеспокоила, – рассуждал Иван.

– О…, а она еще как побеспокоит.

– Да знаю, знаю я. Ну пока этого не произошло, я не хочу об этом думать.

Чайник зашипел, и Иван пошел заваривать чай.

– А из-за чего ты решился вообще в эту глушь приехать… И вправду столько-то денег платят? – пронзительно спросил Алексей через стенку, привлекая к себе внимание нового охранника базы.

– Ну, здесь платят неплохо, но я не поэтому сюда приехал, – ответил он, неся две кружки горячего чая к столу. “Хм… а почему?” – переспросил Алексей, заметив уклончивость в ответе.

Иван уже сидел напротив Алексея и от этого вопроса он сморщил лицо и цокнул. Однако, понимая, что уйти от темы не получится, смотритель ответил прямо: “Это личное”.

– Ну… ладно. Личное, так личное. Ты хоть, надеюсь, не преступник, – осторожно и одновременно с ехидной улыбкой поинтересовался Алексей. “Нет, однако, в каком-то роде может быть и да. Но это не так важно.

– Я просто пытаюсь убежать от прошлого, – ответил охранник уже более доброжелательно.

Попивая чай, Алексей с задумчивым видом ответил: “Эх… от прошлого не убежишь”.

– Да-да я и это понимаю. Но мне ничего и не остаётся, как бежать от него. Все это из-за моего малодушия и…. – На этом Иван остановился и переключился на слушателя: – А чего вы вылезли по такому холоду?

– Хех, – усмехнулся водитель, – потому что платят. Мне ваш директор хорошую сумму заплатил, конечно, для вас москвичей, – с презрительным тоном проговорил Алексей, – это не деньги, но для нас это часть полумесячной зарплаты.

– А чего вы сами-то тогда в Москву не уехали?

– Куда же я уеду у меня вообще-то семья, да и староват, я уже стал. Если честно глупый вопрос.

– Нет. Я говорю, почему вы сразу не уехали в Москву, когда еще были молоды.

– Ну слушай… Знаешь пословицу, где родился, там и пригодился. Тут и оно. Потом, что там в этой Москве. Толпы безразличных людей, которые тебе и руки не подадут. Как бараны у меня на пастбище.

– Верно подмечено. Но, не смотря на массу людишек, город может предоставить много возможностей. А хотя забудьте. Если честно я все прекрасно понимаю, просто пытаюсь вести диалог. Я и сам не особо люблю людей…

– А, тогда все понятно. Ты из этих… социофобов, у молодежи сейчас популярно, так говорить.

– Да какой ещё социофоб. Это вообще не то. Хотя… впрочем, вам не понять.

– Почему же не понять? Попробуй объяснить.

– Ну, ладно, – надменно согласился Иван, – людям порой… Мне порой приятней побыть одному. Все эти люди, которые считают себя индивидуальными, так и пытаются навязать свои интересы… хотя ничем друг от друга не отличаются.

– И поэтому ты ненавидишь людей? – угрюмо спросил Алексей.

– Я ненавижу людей? Помилуйте. Я их ни в чем и не виню, так как все мы живем в эпоху массового потребления. Я больше виню систему, однако я реалист и идти против неё не собираюсь. Конечно, мне надо было бы стать приспособленцем и никаких проблем, но порой это лицемерие надоедает.

– То есть ты хочешь сказать, что в России все однотипные лицемеры? Ну, тогда все должны быть несчастны, а это, по сути, неправда!

– В России быть счастливым, значит ни о чем не думать. Система отражает желание толпы… Почитайте там не знаю, “541° по Фаренгейту” или ещё какую-нибудь ерунду.

– А что это?

– Подростковая книжка об антиутопии. Прочитайте… Потом если возвращаться к нашей теме, можно сказать, что масса и диктует интересы. Отсюда, о каком качестве культуры тут можно говорить. А про высшее искусство я и вовсе молчу. Сейчас время моды или даже можно сказать – время субпродукта образа жизни. У нас есть мода на все… телефоны, иномарки машин, одежду от именитых брендов, силиконовых девушек и так далее. И все это лишь для того, чтобы выделиться из толпы. Хотя само желание выделиться уже делает тебя обычным.

– Может вы в чём-то и правы, – тут водитель почему-то перешел на вы, – но говорите, как подросток… Откуда вам знать, что все абсолютно такие. По вашему мнению, на земле что ли нет ни одного нормального человека?

– Ну, может быть я сильно категоричен, и рассуждаю, как Печорин или Базаров из заезженной литературы в школе, – тут наш литературный критик сделал яркий акцент на “заезженной”, возможно пытаясь как-то откреститься от неё или же не в состоянии принять их значимость для своей жизни, – Но, тем не менее, права всегда толпа, а на сегодняшний день это стадо, хотя в прочем… как и всегда. Где-то стадо, ущемленное и толерантное, а где-то стадо бедных терпил, которые хотят быть особенными и ни такими, как все.

– Я не понял про толера… что-то там, но по поводу “терпил” вы не правы. Эгоистично так думать. У людей есть семьи, им есть за что жить. Только люди, выросшие без любви и в боли, способны на убийство и революции, о которых вы намекаете. И потом же мы ничего не добьемся, если пойдем против власти и системы. Вы городские, какие-то странные, чепуху какую-то несёте.

– Вы опять не поняли о чем я. Я никого не призывал к революции, я просто отразил факт. Наша страна строилась не одно столетие, а одним из главных чувств, которое сопутствовало и делало нас живым, была тоска, грусть. Посмотрите на всех наших писателей 18-20 века, когда ещё реально повсеместно писали и читали. Сплошная меланхолия. А их судьба… одного застрелили, другого расстреляли во время репрессий, а один, вообще, прыгнул под поезд. Не жизнь, а сказка! Но сейчас новое поколение поддается влиянию запада и это ещё сильнее усугубляет положение. Поскольку там скрещивая разные позиции, ловко скрывают реальные проблемы, по типу конфликта негро… Гхм, афроамериканцев и белых, женщин и мужчин. Создавая между ними противостояния, а сами, продолжая держать систему в своих ежовых рукавицах. А их якобы равенство…, будто это что-то изменит. Но все кричат, как это толерантно, революционно, современно. Однако это тоже самое, что если бы в 19 веке в США, помимо черных, рабами были ещё и белые… От этого рабство не исчезло, а верхушка и система такая бы и осталась. Простые манипуляции обществом за счёт культуры, которая на кой-то прививается и нам. Тем не менее, молодому поколению нужна лишь условная культура бунта, воспринятая давно уже как особый подростковый тренд. Это напоминает слова Пелевина о том, как продается политически корректный бунт: “В среде радикальной молодежной культуры ничто не продается так хорошо, как грамотно расфасованный и политически корректный бунт против мира, где царит политкорректность и всё расфасовано для продажи”. Только вот этот бунт против мира трансформировался в нечто иное, где основным противником чад является уже не сама система, а сами люди вокруг нас, я бы сказал ближайшие окружающие, что приводит к повышенной национализации или маргинализации, а где-то чрезмерной либеральности. В такой ситуации считать так это эгоистично? Не знаю…, не знаю, вопрос открытый.

– Да чушь это всё! Все эти рассуждения лишь часть общего мира, однако, и должен сказать в этом есть доля правды, но лишь доля. Во многом с этой политической грязью ничего не поделаешь. Тебе лишь остаётся наблюдать или начать наслаждаться жизнью. Невозможно сделать идеальный мир и изменить “систему”…

– Да кому он и нужен… “Идеальный мир”, да и зачем систему менять? Работает же исправно, наверно…, – Иван как-то тоскливо задумался.

Они просидели некоторое время, в тишине допивая чай, и вскоре смотритель сказал: – Впрочем, спасибо, если бы не вы, то мне пришлось бы убирать тонны снега.

– Да это вам спасибо! Я бы рад был ещё приехать, за такие-то деньги.

– Да я тоже был бы рад, если бы вы еще приехали. Ну ладно… я думаю вам уже нужно возвращаться, темнеет.

Алексей посмотрел в окно и ответил: – Да, мне пора. – Водитель перевел взгляд на Ивана и продолжил: – Спасибо за чай и я ещё хотел сказать…. Я вижу, что вас что-то терзает. Все эти рассуждения не с пустого места. Ваша русская «тоска», о которой вы рассказывали, может довести ещё одну несчастную душу до петли. И поймите, быть счастливым это не всегда жить в неведении…

– Не знаю, не знаю…

Одинокий смотритель проводил водителя к трактору и тот уехал. Теперь Иван снова остался один, однако ему удалось перемолвиться с новым приезжим и это для него стало временным облегчением.

–

На следующий день позвонил директор. Иван был рад услышать его голос. Беседа была короткой.

– Здравствуйте, Иван! Как вы там?

– Нормально, вот книжки читаю, да за генератором смотрю.

– Молодец. Я знаю, вы уже пообщались со Степаном.

– Да, но…

– Знаю, он бывает немного заносчив, но работник хороший.

– Надеюсь…. Кстати, вчера Алексей приезжал.

– Какой ещё Алексей?

– Тот, который дорогу должен был очистить.

– А да, да помню. Он ещё в трубку от счастья кричал, когда я ему 3 тысячи предложил. Дорогу хорошо очистил?

– Хорошо, да и сам человек приятный.

– Ну, отлично. Вы там еще не скучаете?

– Пока еще нет.

– Ладно, мне пора. Приятно было поговорить.

– Мне тоже! До свидания, – Иван с грустью сбросил трубку.

Наш смотритель продолжил бодрствовать.

Один день быстро сменял другой, и вот наступило воскресенье. Сторож был спокоен и счастлив, и все могло продолжаться так до конца зимы, если бы не одно “но”. Как часто бывает, повторение одного и того же приводит к скуке, а скука приводит к рутине, так называемому “Дню Сурка”. Вот и врач ощутил нечто подобное, чего в жизни пытался избегать и так боялся ощутить здесь. Проснувшись, он почувствовал, что что-то не так, пропало чувство бодрости и появилось новое нарастающие чувство – чувство скуки. Тоска, которая не беспокоила его всю неделю, вновь стала возвращаться. Опасения Ивана и слова Алексея сбывались… Словом, всё шло чересчур хорошо, а потому быстро закончилось.

Большинство книг он уже прочёл, а новых читать ему не хотелось. В попытке разбавить свою скучную рутину, он даже занялся изучением книги о латинских надписях и цитатах, но скоро понял, что это занятие нисколько ему не интересно. И вскоре нашёл книгу о символизме. Но и тут после строк: «Одно животное может воплощать страхи человека, его инстинктивную бессознательность, отчуждение, звериное поведение», закрыл книгу, рассудив её слишком надуманной.

Дальше он попытался о чём-то подумать. Но и думать ему тоже было не о чем. В последнее время он уже так много думал, что мог бы написать целую книгу, но даже на это у него не хватило энтузиазма. Он погрузился в ощущение тоски и безразличия, не зная, как разбудить свой интерес к чтению и новым идеям.

До приезда Степана оставалась ещё неделя, а делать было абсолютно нечего. Если бы вы знали, как мучительно ему было от этой бездействия… Раньше поручения директора казались нагрузкой, но теперь они стали спасением. Правда, и этого было недостаточно.

Сегодня Иван даже чистил снег и смотрел несколько глупых фильмов, чтобы хоть как-то отвлечься от повседневной рутины и разнообразить эту и без того скучную жизнь. И на самом деле это забавно в контексте того, что многим так не хватает этой стабильности или же какой-то определенности, однако как только эта стабильность приходит, начинается скука. А следом за ней – чувство опустошения. Всё вокруг становится предсказуемым, лишённым волнений и сюрпризов. Стремление к стабильности, по идее, должно было приносить успокоение, но на самом деле оно лишь высасывает энергию и желание двигаться вперёд. Время теряет свою ценность, а жизнь превращается в цепочку одинаковых дней, где нет места для ярких впечатлений и случайных встреч. И вот, когда ты, наконец, привык к этой реальности, осознаешь, что скука – это не отсутствие проблем, а, скорее, отсутствие вообще любых трудностей или обязанностей.

Иван вспомнил своё детство, когда всё было новым и неизведанным. Тогда можно было найти радость в самых простых вещах: в запахе свежего снега, в тихом шелесте дождя за окном или в том, как весело потрескивает огонь в камине. Мир казался живым, полным сюрпризов и неожиданных открытий, даже если они были совсем маленькими и мимолётными. Но теперь, сидя в этом безмолвном доме, Иван вдруг понял: скука – это не просто отсутствие впечатлений, это избыток их, но другого рода. Всё, что когда-то вызывало интерес, теперь воспринимается как часть фона, как декорации к фильму, который уже давно смотрится по привычке.

Сторож задумался: не скрывается ли за этим долгожданным комфортом и стабильностью, к которым он так стремился, на самом деле житейская ловушка?

И вот, лежа на старом диване, вглядываясь или скорее тупо втыкая в красный ковер, который создавал уютную атмосферу ретро, к нему пришла странная мысль: “Вот бы сейчас хоть что-то произошло…, хоть что-то. Теперь я верю, что предыдущий смотритель и вправду покончил самоубийством. От такой скуки хоть книги пиши, хоть вены вскрывай… Вены… Интересно каково было ему в тот момент. У него было столько способов себя прикончить и он выбрал именно этот, – тут у больного на фантазии Ивана полился потом странных измышлений, – Кровопускание, утопление, удушье, прыжок с высоты, пуля в голову, повешение, удар током, отравление, самосожжение, голодание или обезвоживание, прыжок под машину или поезд, и это самое банальное, столько возможностей и планов для самоубийства, что целой жизни хватит думать о том, как лучше умереть. Хотя поезд как-то меня не сильно манит, да и боли в мире и без того было достаточно, чтобы ещё и перед смертью мучиться, поэтому удушье, порезы и всякие неприятные терзания своего тела перед смертью не есть что-то хорошее. Моментальная смерть тоже не привлекает, ибо не успеваешь понять, что ты на гране смерти, прокрутить всю жизнь в голове или как это бывает в фильмах и книгах, по сути, просто щелчок, а там и не пойми, что будет, мрак. Самым лучшим способом самоубийства как по мне это, если постепенно через капельницу вводить морфий, тело полностью обмякнет, будет испытывать теплоту и эйфорию, пока душа не покинет этот бренный мир”.

На фоне этих размышлений его глаза скитались по пределам кабинета и пытались найти хоть какой-то предмет, который может вызвать в нем интерес, но безрезультатно. Вместо этого он только медленно засыпал. Но внезапно что-то привлекло его взгляд и что-то будто вспыхнуло в голове, наподобие карикатурной включившейся лампочки в мультфильмах, у него пробудилось воспоминание, которое словно осенило.

Иван вспомнил о той самой книжке, которую оставил покойный смотритель. Взбодрившись, он резко дернулся к столу, на котором были разбросаны разные бумажки. Порывшись в куче бесполезных записей, сыщик нашел ту самую книжку, которая перестала быть обычной и вновь стала особенной. Этот момент, когда он держал в руках красную книгу, стал переломным в дальнейшей жизни Ивана.

Вы что-нибудь, слышали об эффекте бабочки? Это когда одно на первый взгляд незначительное действие или событие способно кардинально и бесповоротно изменить ваше будущее. Книга, которую держал врач, и была той самой бабочкой.

Книга была качественной, но немного помятой. На лицевой части книги было пусто, и Иван открыл первую страницу. Охранник базы увидел печатную надпись «Записная книга». Перевернув еще одну страницу, он увидел записи предыдущего смотрителя…

Глава 3. «Записки мертвеца»

«Мысль о самоубийстве является большим утешением: с ее помощью можно пережить много темных ночей».

Фридрих Ницше

Почерк, конечно, был далеко не идеальный, но читать было можно. Текст местами имел грамматические ошибки, поэтому это немного измененный вариант.

(Один день – одна страница)

Купил новый дневник и начал, так скажем, новую жизнь. И тот долбаный семейный психолог был прав… дневник, как-то успокаивает. Да и когда я закончил предыдущий, я заметил, что ко мне начала возвращаться память, а то после нескольких месяцев пропоя мало что остаётся в голове.

Наконец, нашел себе безопасное местечко, думаю, до конца зимы пересижу здесь. Платят тоже неплохо. Уже договорился, сегодня встречусь с директором той базы.

День 1.

Черт, если не мороз, то я бы попал в сказку. Халявная жрачка, никого нет, смотрю телек. Кстати, не зря его купил, а то от этих книг меня тошнит, только думаю о них – сразу хочется спать. Работа, как два пальца об…, бери, смотри только за этим генератором, да и все.

Наконец я избавился и от этих идиотов, думаю, здесь они не будут клянчить долги. Жаль, только водки нет, а директор этот… тот еще тип. Попросил у него пару бутылочек, а он говорит, мне нельзя пить на рабочем месте. Ну-ну. Еще говорит, что свежий воздух пихт должен меня очистить и вылечить. От чего лечить? Я вполне здоровый мужик, а лекарства лучше водки нет на свете.

Алкоголь – великая панацея.

День 2.

Проверил сраный генератор, вроде фурычит. В лесу, будто все сдохли, нет даже зайцев. И у меня появилось сильное желание выпить. Два дня без водки, как без воды. Ох-хо-хо…

Диван с каждым днем опускается все ниже и ниже. Пора его менять на кровать из отеля.

День 3.

Генератор работает, как швейцарские часы. На улице, как обычно пусто.

Сегодня выпал снег, и звонил директор, спрашивал, все ли у меня в порядке. НЕТ! У МЕНЯ НЕ ВСЕ В ПОРЯДКЕ! Я уже 5 дней в завязке! Это невыносимо.

Когда убирал снег, я вспомнил тот медпункт, как я о нём раньше не подумал. В общем, мне хорошо…

Если смешать спирт с водой, получается драгоценная микстура. Эта микстура спасает, ох как спасает от чего угодно. Боже, как мне хорошо.

(Далее еле разборчивый почерк, где смотритель рассуждает о власти и о несправедливости жизни)

День 4.

Проснулся с невыносимой болью в печени. Последний раз так пил на Новый год, а хотя это было недавно. Ох…. рвота. Больше не буду так напиваться.

Долбаный снег. Я его убираю, а он снова появляется. Надо было согласиться на машину, и не было геморроя.

День 5.

Спирт закончился, а моя печень еле-еле смогла его переварить. Скучно, мда… фильмы кончились.

Холодные ночи, светлые дни.

Брошенный один в глуши …(дальше строки были зачеркнуты)

Я сам себя погубил и это заслужил.

Я ничтожество. Эх… Если бы не водка, если бы не водка…. Все могло быть иначе… (дальше строчки были размыты и нечитаемые).

Звонил работник директора. Какой-то душный тип, сказал, что приедет через 9 дней.

День 6.

Сегодня меня посещали странные сны, я мало, что помню, что в них было, но мне плотно в голову засела мысль о собственной смерти.

Сегодня нашел странную коробку. На чердаке был какой-то шорох, поднявшись, я увидел крыс, но их, конечно, я не испугался. Чердак был полон всякой хрени, хоть на металлолом, хоть на макулатуру отправляй. Наверное, администраторов жаба душит, не хотят убирать.

В общем, я решил посмотреть че тут может быть полезного. Там вроде был старый магнитофон, а еще сломанное радио. Дальше, идя по пыльному чердаку, я увидел гору советских бумажек, а за ними картонные ящики. Ну, короче, за этим хламом я нашел ещё один ящик, а точней старый сундук, который будто бы был спрятан за этим хламом. Сундук был на замке. Руками открыть его не удалось, поэтому пришлось возвращаться в кабинет за своим ножом.

Поковырявшись в замке, мне удалось его открыть. Приложив усилия, я распахнул сундук. Первым, что я увидел, была паутина, пыль. Ну, а дальше всякий хлам, пустые стеклянные колбы с отвратительным запахом. Жаль, спирта не было.

Чем больше рылся, тем больше находил какие-то странные, старые бумажки. Встречались даже холсты и чертежи. Всё на непонятном мне языке.

Чертежи были всяких предметов и машин. Меня тогда еще удивил чертёж танка. Это сразу меня насторожило.

Под всей этой кучей бумаг я нашел что-то наподобие шкатулки. В ней были фотографии…

О, эти фотографии, я их никогда не забуду. Фотографии были черно-белые, как мне показалось ещё 40-х годов. На них были трупы, а рядом с ними люди в каких-то костюмах со свастикой на нашивках и в противогазах.

На что же люди готовы пойти, что бы такое сотворить? Это ужасно. Кажется, на фотографиях была фашистская лаборатория, но долго ее рассматривать я не смог. Меня тошнило, и это уже была не водка.

Еще я нашел пару колб. Взяв одну из них в руку, я обжёгся и выронил ее на пол. Странно, почему колба была горячей, хотя может ледяной, ладно, не важно, я все равно в химии не разбираюсь. Больше ничего интересного я не нашел, а шкатулку забрал к себе в кабинет.

Откуда взялся этот сундук? Почему в нем находились эти фотографии? Было непонятно, но ясно было одно, что он точно был не из России. Этот язык, этот язык…. Кажется, я где-то уже видел. Где же я мог его видеть?

День 7.

Сегодня я вскочил после жуткого кошмара. Проснулся весь в поту и с неконтролируемым чувством страха. Я не помню, что мне снилось, но это было как-то связано с теми фотографиями. Меня стало что-то беспокоить, и это уже была не дочка… Я должен понять, что на этих листах!

Боже! Я снова посмотрел на эти фотографии. Как же это было отвратительно. Оказалось, что те фотографии, где были трупы, ещё цветочки. Я, конечно, много дерьма повидал, но такого…. Эти фотки были сделаны издалека, но все было понятно. На них находились люди, живые люди… Они резали, царапали друг друга, некоторые себя. У одних вылезали кости из рук, а у других – кишки наружу. На их лицах было видно, как они кричали и страдали. У всех в глазах был виден адский страх. Никому такого не пожелал бы.

И ещё…. На задней стороне фотографии была дата 1943-08 и странная надпись SILIRIUM. Всё! хватит с меня этого ужаса! Я достал те бумажки. Они отличались от других и выглядели гораздо старше. Ну и тут чертовщина: какие-то иероглифы, пиктограммы. Господи, прости меня за то, что я это читал, но я должен был понять, что там происходило, и что это значит. Бумаге, наверное, больше тысячи лет. Она темно-коричневая и местами порвана. Мне кажется, что это пергамент. Я раньше такие видел в музее, когда еще с женой жил и сторожем работал. Стоит порыться в тех книжках, может чё и найду.

Я изучил все словари, но так и не нашел схожего языка. Продолжу завтра.

День 8.

Мне опять снился кошмар.

Когда я шел по коридору, мне показалось, что за мной кто-то наблюдает. Появилось какое-то чувство беспокойства. Неужели это из-за тех бумаг?

Удача сегодня мне улыбнулась. Я нашел схожие слова в словаре латинских слов. Однако перевод может занять время.

В голову начали лезть навязчивые мысли. Ударившись мизинцем об стол, я впал в бешенство. Мда…. Эти бумаги плохо на меня влияют.

У меня начала сильно болеть голова и меня постоянно тошнит. Я взял пару обезболивающих таблеток. Вроде помогло.

Когда осматривал территорию, то увидел силуэт, улыбающейся девочки в белом платье. Наверное, показалось.

День 9.

С каждым днем я все меньше сплю из-за кошмаров. Мне снится дочка, а потом пропасть, пустота. Я словно падаю в гробовую яму и меня что-то гонит.

Сегодня я проснулся с личинками и жуками в кровати. Это было отвратительно, они ползали по моему телу. Но, когда я вскочил, всё пропало. Чертовщина…

Заметил, что в душе я чувствую себя лучше. Вода очищает меня и делает спокойней.

Я стал меньше есть. Начал худеть, хоть какой-то прок от этой мистики.

Работа над текстом продолжается. Теперь я знаю пару слов, например: Ego—Я; Mirabile—Удивительное; Viderint Verebuntur – Уважать.

Но долго переводить я не могу…, у меня начинает лопаться голова.

Шел по коридору и услышал музыку. Я удивился и немного испугался. Она шла буквально со всех сторон и нарастала. Музыка звучала так громко, что я закрыл уши, и она резко затихла. Кажется, это была свадебная мелодия.

Я попыталась поспать под открытым окном, но замерз. Я чувствую, как я задыхаюсь в этих стенах.

Криворукий дурак…, когда лежал в ванной и переводил текст, случайно уронил записи в воду. Придётся сушить.

Высушил бумаги, часть текста, где пергамент сильно пострадала, текст поплыл. Рукажоп… Благо большую часть текста успел переписать, а остальное, что смогу разобрать, то и переведу.

Кажется, я отравился или черт знает ещё что…. У меня высокая температура и постоянное чувство тошноты.

День 10.

Продолжаю перевод… Теперь становится ясно, что это точно что-то дьявольское!

Тут говорится Diabolus, а это дьявол. И еще: φόβος—Страх, Dolor—Боль

Надеюсь, я не пробудил какую-то силу, когда читал эти записки. Тьфу-тьфу, упаси Господь.

Когда переводил текст, внезапно потянуло в сон. Очутился на огромной башне, с которой не мог никак слезть. Я стоял на краю пропасти в не состоянии спуститься. Какой ужас я испытал, не передать словами, и это всё учитывая то, как я боюсь высоты. Не зная, что делать, мне пришлось спускаться по каменным уступам. Но как только я начал опускаться, плитка вдруг выскользнула у меня из рук, и я полетел вниз. Проснувшись, увидел царапины на руках. Не мог же я себя разодрать ногтями? Хотя чёрт его знает…. Надо мной словно кто-то издевается.

Твою мать! Я забыл про генератор. Поднимаюсь по лестнице и внезапно слышу сигнализацию. Сначала подумал, что опять мерещится, но звук был четкий и доносился снизу. Я пытался сделать всё что мог, но от моих попыток всё исправить становилось только хуже. И вот прошел гул по всему зданию и все отключилось. Теперь я без света и в холоде.

Попытался позвонить в город, но телефон не работал. Теперь всё в полной жопе…

Мне очень страшно, кажется, я видел призрака. Как же я хочу, чтоб это были галлюцинации или обычная тень. НО Я СОБСТВЕННЫМИ ГЛАЗАМИ ВИДЕЛ ЧТО-ТО. Мне страшно. Теперь я на успокоительных.

Я не могу находиться в своём номере, попробую переселиться в другой.

Мне холодно. Пришлось надеть куртку. Теперь не могу заснуть без снотворного. Я взял немного упаковок из медпункта. Думаю, с этим будет лучше.

День 11.

Я точно знаю, что я не один. Сегодня я, кажется, видел свою дочку. Я плакал…

Я понял! Это наказание. Это наказание за то, что я сделал. Боже прости меня грешника. Мне страшно, я каюсь,… пожалуйста, прекрати!

Таблетки перестали помогать. Я начал глотать все таблетки подряд. А потом у меня дико заболела башка и пошла рвота с кровью.

С каждым часом в здании становится холодней. Приходится бродить с одеялом и со свечкой, которую я нашел на чердаке. Ох, этот чердак. Лучше бы я туда не лез.

По моему телу пошли прыщи и я начал чесаться. Я думаю это аллергия на таблетки…

Толком не ел уже два дня. Только на газовой плите приготовил суп, хотя и тот выблевал.

С трудом я закончил перевод наполовину.

Как я понял тут написано про существо, которое превращает людей в животных. Также тут часто упоминается страх и непереводимое слово SILIRIUM, которое буквально было в каждом предложении. Эту же надпись я видел и на фотографии. Всё это как-то связано с теми людьми на фотке. Я в этом уверен.

Лежа в своём новом номере на кровати, я услышал удар птицы, которая врезалась в окно, наверно, опять мерещится, так как окно оказалось целым. Но на полу возле этого окна лежали старые гвозди и металлическое острие, которое будет поострей моего ножа.

Я стал реже выходить на свежий воздух из-за холода и метели. У меня осталось единственное место, где мне хоть немного легче – это ванная.

День 12.

У меня на теле появились язвы и красные пятна, чёрт, наверное, это из-за таблеток.

Я не могу себя контролировать! Иногда начинаю бить себя и царапать. Я не понимаю, что я делаю! Мне плохо…

Нет! Нет! Это не взаправду, это сон. Сегодня я будто попал в ад. Все мои страхи воплотились в реальность. Я бегаю с фонариком и этой книжкой из угла в угол, но они по-прежнему преследуют меня. Все записи я должен был сжечь, но не смог… сам не знаю почему. Я вырвал перевод из книжки. Перевод и всё что я нашел в ящике, вернул обратно. А сам спрятался, кажется в 29 или 30 комнате под кровать. Тут они не должны меня найти…

(Дальше страница была оборвана)

День 13.

Если это… к то-то читает , то про шу пере дайте мо-ей семье, чт т о я их любб лю. Дума ю это чита ет новый см отри т.ль так как другим на меня насрать… Уходи отсюда! Тут живет ДЬЯяВОЛ! Стены хот ят меня съес ть, по коридору бегают изур одованные МЕРВТЫЙЕ тела детей. У жасн ые ДЕМОНЫ заполоняют всё простра нство. Они воплощение всех моих грехов и страхов…. Они хотят меня погл от ить. Де ти начин ают визжать, а по сте на м бегают пау ки. Я не могу это го терпе ть. Это не вы носима я я я б оль… моя голова… (Многих строчек было невозможно прочесть, в основном были обрывки).

Кажется, я себя резал ножом, но уже я этого не помню. Впрочем, телесная боль мне только помогает переключиться от этих тварей. Я окончательно убедился, что это кара Господня! Когда я плакал и молился Богу они исчезли. Сейчас я контролирую себя. Мне так стыдно за все то дерьмо, которое я причинил близким. Я все это заслужил и, думаю, что без меня миру будет лучше. Они открыли мне не только глаза, но и вены…

Читатель моих мук, уходи отсюда! И не пытайся понять, что со мной произошло. Здесь долго оставаться нельзя. Это… это ад во плоти. Эту книгу и предупреждение я оставлю на столе, там полный бардак. Лучше сожги ее и все, что на чердаке.

Оставаясь здесь, ты можешь подвергнуть себя нечеловеческим страданиям. Если ты решил остаться, то да может тебе Бог. На меня опять находят видения. Отче наш,… (дальше идет молитва).

Нож и фонарик я оставлю в ящике, надеюсь, они тебе пригодятся. А я пошел в ванную…, холодная вода должна меня успокоить….

Это были последние записи. Последующие страницы были вырваны, а на других – странные рисунки чудовищ и перекошенных человеческих лиц, будто выведенные рукой безумца.

Иван нахмурился. Всё это походило на писанину больного человека. Он не верил ни в демонов, ни в проклятия, и читал записи скорее из любопытства, чем из страха. Но чем дальше он вчитывался, тем сильнее чувствовал, как где-то внутри нарастает тревога.

Читал он внимательно, хоть и с насмешкой, но холодок на шее всё равно не уходил. Временами казалось, будто слова на бумаге шевелятся, будто в них что-то есть – не просто безумие, а какая-то зловещая логика, скрытая между строк. «Бредни пьяного сторожа», – пробормотал Иван, закрывая тетрадь. Но почему-то отложить её далеко от себя он не смог.

Когда он поднял глаза, за окном уже потемнело. Сумерки незаметно сменили солнечный день, и комната будто стала теснее. Иван почувствовал усталость, поэтому решил скорее поужинать, затем принять душ и лечь спать.

Лежа в кровати, он всё прокручивал прочитанное. Размышляя обо всём этом, он точно осознавал, что это какой-то бред опьянённого разума. Однако какая-то часть его разума видела в этом и что-то реальное. Эта мистическая часть по-своему завлекала Ивана и при этом создала некую тревожность. Не каждый раз человек, читая подобные тексты, испытывает инстинктивное отторжение, что, скорее всего, является интуицией, предупреждающей об опасности. Однако эта часть была настолько не ощутима, что никак себя не проявляла, если, конечно, не считать странного холодка на шее. Поэтому Иван, как любитель всяких психологических заболеваний, а также мистических разоблачений видел в этом не только собственный интерес, направленный на удовлетворение скуки, но и также научный. Иван чувствовал приятное возбуждение, которое у него бывало во время какого-нибудь исследования, пусть он ничего не понял и не открыл ни одной тайны, зато он узнал много нового интересного о местной истории и легенде этого места, в виде вспомнившегося ему “демона”, о котором вскользь упомянул Алексей, водитель трактора.

Ивану не хотелось признавать, но дневник подействовал на него сильнее, чем он ожидал. Всё это казалось нелепым, но… слишком живым, чтобы просто забыть.

С этими мыслями он, наконец, уснул, хотя сон больше походил на ожидание чего-то, что должно было случиться.

Глава 4. «Любопытство сильнее страха»

«Лекарство от скуки – любопытство. Но лекарства от любопытства нет».

Дороти Паркер

Марк Твен писал: «Наберите команду плыть в рай и попробуйте сделать стоянку в аду на какие-нибудь два с половиной часа, просто чтобы взять угля, и будь я проклят, если какой-нибудь сукин сын не останется на берегу».

И самое забавное, что это свойственно практически большинству населения земли. И что ещё забавно, чем умнее человек, тем сильнее его любопытство.

Многие скажут, что «Людям до всего есть дело, а особенно до того, что их не касается…» или «Чрезмерное любопытство грозит утратой Рая» и они будут правы, однако способны ли слова остановить любознательного ребёнка? Много ли из вас проходя мимо какого-то старого и таинственного дома, не хотели бы зайти внутри? Чтобы просто посмотреть краем глаза и перейти черту неизвестности?

Данное чувство сподвигло не одну сотню, не одну тысячу людей на странные, а порой на гениальные открытия. Но и погубила куда больше… Сколько людей в попытке открыть и доказать истину в итоге погибали, портили жизни себе и другим.

Однако по сей день мало кто хочет оставаться в неведении, даже под предлогом смертельной опасности.

Один день сменял другой, а жизнь смотрителя по-прежнему оставалась рутинной. Бесконечная монотонность уже начинала сводить Ивана с ума, но вчерашняя находка неожиданно вывела его из этого оцепенения. В отсутствие хоть какого-либо разнообразия эти записи, не имеющие, казалось бы, никакой ценности для постороннего, стали для него настоящим событием.

Будучи нигилистом, равнодушным ко всему – включая собственную жизнь, – и находясь в вечном состоянии лёгкой депрессии, Иван вдруг ощутил интерес. Перед ним словно появилась новая игра, странная головоломка, которая сулила хоть какое-то движение в этой пустоте.

С первыми лучами солнца, едва коснувшимися земли, настал момент выбора: сделать шаг вперёд или отступить. Но это утро было не просто началом нового дня – оно стало точкой невозврата, тихим знаком, что что-то сдвинулось. И, как это часто бывает в подобных историях, день начался отвратительно.

Иван проснулся с тяжёлой головой – будто сотни барабанов били в висках. Всё тело было налито свинцом и не желало повиноваться. Он лежал на кровати, без сил, не в состоянии даже подняться, но мысль о том, что нужно идти и выполнять свои обязанности, медленно пробивалась сквозь туман сознания.

Мысли путались. Вчерашние записи умершего смотрителя не выходили из головы. Каждая строчка, каждое слово звучали в ней эхом, образуя бессвязный, но настойчивый шум. Всё это казалось и нелепым, и пугающе осмысленным одновременно – как будто за бредом пряталось что-то, что Иван пока не мог уловить.

Он, убеждённый скептик и рационалист, не мог поверить в мистику. И всё же… внутри что-то дрогнуло. Лежа с открытыми глазами, он пытался найти объяснение: – Ну не могло же его свести с ума просто отсутствие спиртного… – пробормотал Иван, глядя в потолок. – А эти записи… обычные бумажки, да хоть и с фотографиями… как они могли довести человека до такого?

Он перевернулся на бок, чувствуя, как желудок напомнил о себе.

– Надо поесть, – устало выдохнул он. – Да, сначала поесть…

Выходя из комнаты, смотритель взглянул на стремянку, ведущую на чердак, и по его коже пробежалась мурашки: – Может быть, и правда, не следует влезать в эту историю. Иногда бывает так, что ум сумасшедшего несравненно выше разума даже самого мудрого ученого. Эх…, странно, как же это жутко странно.

Плотно подкрепившись завтраком, Иван отправился в генераторную, а затем прошёл осмотр всей территории базы. На улицах, как обычно, было пусто, но тревога не покидала его – она была связана с непреодолимым интересом к персоне предыдущего смотрителя.

Вся картина на первый взгляд казалась прозрачной и ясной, но это было лишь внешне, словно скальный лёд на поверхности океана. К тому же то и дело, что всё лишь казалось, а как было дело на самом деле, на данный момент было неизвестно. Эта неизвестность тревожила Ивана и одновременно разжигала в нём безудержное любопытство. Сам того не осознавая, он погружался в мир тайн, бессознательно втягивая себя в вихрь загадок, становясь пленником собственного невежества и ужасных событий.

Охранник всё чаще и чаще грузил свой разум мыслями о случившемся, и разные идеи наваливались на него одна за другой. Одни казались безумными и абсурдными, другие – более или менее логичными. Странно, но самой правдоподобной казалась версия, что предыдущий смотритель был всего лишь убогим пьяницей, который сорвался с катушек и перед смертью, в состоянии беспамятства, начал плести безумные истории. Но что-то, что-то в этой версии не ложилось и не сходилось, что мешало Ивану безоговорочно принять трагическую историю предыдущего сторожа. И один лагерь в голове смотрителя под гнётом второго начал ослабевать. Та малая заметная часть, остерегающая, его от тех записок и этой истории в целом стала меркнуть на фоне второй, той, которая была выражена в безумном интересе. И тут уже появлялась почва для фантазий, а фантазия хоть – бесценная вещь, однако нельзя ей давать дорогу внутрь. Только вовне, только вовне…

Сторож, мечтая обрести ясность, ощущал внутренний раскол: ступить на чердак и встать лицом к неизведанным опасностям или остаться на месте, затворившись в покойной безопасности до самой весны. Оба варианта казались ему, несомненно, привлекательными, однако уже явственно сам Иван склонялся к первому из них.

Опустив нос на пушистую белизну земли, бывший врач погрузился в размышления: – Обычно в такие моменты следует терпеливо ждать и не дергаться, не замышляя лишних хлопот. Но стоит ли мне волноваться так сильно? Какая угроза вообще мне грозит? Демоны, которые выпрыгнут из тех бумажек? Пф…, не первый раз, когда я слышу такую чушь. И почему я вообще допускаю эти бредовые мысли? Посмотрю и посмотрю, не стану же вены завтра резать… Да и потом вполне возможно, что тот смотритель был под белкой или под наркотой. Хотя откуда в таком заброшенном месте взять наркотики…, да и спирта ведь не так уж много здесь было, чтобы свести с ума даже алкоголика. Мда…

В раздумьях Иван, сам того не замечая, уже оказался в кабинете за столом. Он рассеянно вертел в руках нож, и вдруг вслух проговорил: – Но вот, если я останусь сидеть и ничего не делать, то это меня убьет скорее чем, какой-либо демон созданный опьянённым разумом.

Взвесив все за и против, врач, решил позвонить своему московскому другу, если допустить возможность, что Иван хоть кого-то считал другом. Он бросил взгляд на выцветший жёлтый листок возле телефона, где был записан номер Ярика. Набрал. В ответ – лишь холодный голос автоинформатора: номер набран неверно.

– Ну, в себе я и не сомневался… – проворчал он. – Он ведь дважды мне его диктовал. Может, ошибся. А может, как обычно, я сам… Хотя, если подумать, может оно и к лучшему.

Сквозь эту мелочь внезапно проступила старая, почти забытой формы мысль – что-то о собственной природе, немного не от мира сего, чуть сдвинутой, особенно в мелочах. Всё шло к полудню. Поев нехитрый обед – макароны с сосисками, сторож окончательно принял решение: пора подниматься на чердак.

Конечно, всё это походило на нелепое вступление к очередному фильму ужасов – таинственные помещения, странные находки, проклятые шкатулки и артефакты. Но в реальности всё это казалось чушью. Чердак всего лишь часть базы, базы, на которой он работает, хотя скорее живёт, чем работает, однако все же за которую, в конце концов, он отвечает. Пусть и формально. Пусть и номинально.

На том и порешив, он вернулся в кабинет, взял с собой нож и фонарик – и направился наверх, туда, где пыль, тишина и, возможно, ответы.

Смотритель не спеша, подошёл к стремянке и внезапно внутри него пробежал холодок. Он смотрел на потолок, где находилась щель, ведущая к неизвестному. Иван стал ощущать, что он стоит на мосту и вот-вот должен прыгнуть в воду, но не может. Его ноги надломились, а зрачки расширились. Этот страх неизвестности пожирал смотрителя. И вот овладев собой, врач схватился руками за стремянку и, взяв всю волю в кулак, поднялся на чердак. Наверху перед смотрителем образовалась темная комната, которая была освещена маленькими лучиками света, проникающими через щели крыши. Все было покрыто паутиной, а в воздухе кружилась пыль.

– И нет тут никого…, – подумал серьезный и скептичный Иван, хотя секунду назад он прямо-таки боялся подняться наверх. Эту неловкую деталь врач, наверно, тут же решил вырезать из своей нарциссической памяти…

Далее сторож достал фонарик из кармана и озарил им чердак. Сторож увидел то же самое, что и описывал сумасшедший смотритель – различные коробки, плакаты, бумаги и ещё большой мешок. Сыщику этот мешок показался наиболее забавным, ему было интересно представить, сколько всего в нём можно было отсюда унести и где-нибудь продать. Но он не стал зацикливаться на этой еврейской мысли и продолжил поиск сундука.

После долгих поисков на мрачном чердаке, сторожу удалось обнаружить тот самый сундук. Недолго думая, он подошёл к нему. И первое, что смотритель увидел, были капли засохшей крови. Это уже насторожило врача, но продолжая осмотр, он и вовсе удивился, так как сундук оказался целиком обмотан веревкой. С одной стороны, это было жутко, а с другой как-то нелепо. Мертвый смотритель замотал старый ящик бантиком. Размотав веревку, охранник открыл сундук. После его открытия смотритель начал кашлять и махать рукой, отгоняя от себя пыль. Когда пыль прекратила летать по чердаку, а Иван перестал кашлять, он приступил к осмотру.

В сундуке были разрозненные записки и чертежи, в целом – ничего из того, что упоминал самоубийца, найдено не было. Иван перебирал бумаги почти механически, пока пальцы не наткнулись на ту самую коробку, точнее шкатулку. Внутри находились оборванные страницы из записной книжки, выцветшие фотографии, разнообразные анатомические инструменты и набор стеклянных колб. Большинство из них были пустыми и открытыми, с налётом времени на внутренней поверхности, однако несколько всё ещё оставались плотно закупоренными. Врач осторожно взял одну из меньших колб – её стекло неожиданно показалось тёплым, однако чувство это было ложным, поскольку уже через секунду ощущение исчезло, а стекляшка приобрела комнатную температуру. Без лишних колебаний он снял пробку, однако ни реакции, ни звука не последовало. Он приблизил сосуд к лицу, и осторожно махая рукой к носу, вдохнул – в ответ не последовало ни малейшего запаха. Положив стекляшку обратно, он взял другую, но побольше, около 300 миллиграммов в массе. Новая колба внутри имела какую-то жидкость. Рассмотрев её получше, смотритель увидел надпись “Morphium”.

Глаза охранника пламенно загорелись, и он впал в какой-то транс, который поймут далеко не многие. В его горле даже пересохло. В этот момент можно сказать, что внутри него пробудилось что-то тёмное, что-то древнее, что-то из прошлого. Эта сладостная нотка тьмы быстро промелькнула в разуме смотрителя, впитываясь каждой клеткой его головного мозга.

– Как долго он здесь?.. – прошептал он, будто и сам не себе. – Видимо, десятки лет. Но чистый морфин – стабильное соединение. Если всё герметично, без света, без воздуха… он может пережить многое.

Колба в руке начала будто пульсировать – неясным импульсом, почти в такт сердцу. Смотритель отдёрнул пальцы, но странное желание не отпускало. Хотелось что-то сделать. Разбить? Или наоборот – сохранить? На последней грани между решением и действием он отступил, будто вернувшись из сна, и аккуратно убрал сосуд в дальний угол сундука, подальше от света. В этот момент он не мог объяснить, почему не отпустил стекло раньше.

Так, сам того не замечая, Иван стал обладателем более 300 миллиграммов морфия. Не фиксируясь на этом факте, или делая вид, что не фиксируется, он продолжил разбирать содержимое. Интересных колб больше не оказалось – только оборванные листы, переплетённые с небрежным переводом латинских текстов. Один из них валялся рядом с чёрно-белой фотографией – выцветшей, но тревожно живой.

На листах были наброски фраз:

«Я нашел нечто удивительное… Теперь меня оценят и станут уважать. И я дал ему имя – SILIRIUM.

Я пробудил демона…. Он убил несколько человек. Меня закидали камнями.

SILIRIUM делает из людей животных. SILIRIUM страх и боль. Он людское наказание и спасенье воплотить. Я не боюсь его и приму чашу страха и боли. Только истинно чистый сразит SILIRIUM.

Да ибо живёт он во …».

Тут текст обрывается, вероятно, это был перевод мертвого смотрителя, поскольку по соседству от этой записи уже лежал оригинальный текст, написанные на древнем пергаменте. К сожалению, читать эту реликвию уже было практически невозможно, весь текст был размыт и скорее всего пергамент ранее промок.

Смотритель в свою очередь подумал: – Какой-то религиозный бред… Однако, опять упоминается какой-то демон и на этот раз “SILIRIUM”… Интересно, что это значит…?

После Иван перевернул лист с переводом смотрителя и опять обнаружил латинский надписи, которые, к сожалению толком не смог разобрать, кроме каких-то обрывков по типу: «Saporbia» – гордыня, «Acedia» – уныние, «Ira» – гнев, и ещё четырёх слов.

– Семь смертных грехов? – разочарованно спросил себя смотритель, не обнаружив ничего интересного, – Ладно, что там дальше…

Следующим объектом наблюдения стали жуткие фотографии, о которых, по словам предыдущего смотрителя, можно было упасть в шок. Однако, при их осмотре Иван не был настолько потрясён, как предыдущий смотритель. Это было неудивительно, так как Ивану не раз доводилось видеть различные медицинские ужасы. Но, тем не менее, им всё же удалось произвести впечатление на врача.

На фотографиях было мрачное помещение, которое по-своему напоминало какой-то изолятор. В этой комнате повсюду были разбросаны истерзанные тела, на полу лежали органы и потроха людей. При более внимательном рассмотрении можно было увидеть разорванную плоть на телах и обнаженные кости на концах конечностей.

Мертвый смотритель оказался прав насчёт ужасных фотографий, но также он оказался прав в том, что место, запечатленное на фото, было лабораторией. Это можно было понять, если посмотреть на другие фотографии, где были врачи или непонятно кто в костюмах и масках. Они держали скальпель в руках и раскрывали тело живого человека для каких-то целей. А вокруг были какие-то ампулы, шприцы, шкафы с медикаментами и так далее.

И на одной из стен запечатленных неизвестными лицами находился номер «4». Помимо этих фотографий были кадры с поля боя второй мировой войны, различных лагерей, каких-то химических реагентов и одно коллективное фото людей в халатах, по всей видимости, учёных.

Больше ничего на фотографиях не было видно. Иван скалил зубы и бубнил про себя: – Ну и животные. Как они могут ставить эксперименты над живыми людьми. Эх…, изверги.

Убрав фотографии, сыщик обнаружил ещё бумаги, но эти уже выглядели, как важные документы. Их, конечно, потрепало время, но всё же прочитать текст можно было.

–

На помятых и засохших листах был немецкий текст, по всей видимости, напечатанный на печатной машинке. И к счастью, Иван знал этот язык. Когда он изучал медицину в Московском университете, ему преподавали как английский, так и немецкий язык, хотя последний никогда не пригодился ему на практике. Но теперь наступило время, когда знание языка пришло как нельзя кстати.

Немного покопавшись в бумагах, смотритель выхватил первый попавшийся лист и начал читать.

«Отсчёт #18 год 1941

Эксперимент – Иссушение.

Человеческий организм состоит из 80% воды.

Нам поручено это проверить и сделать выводы для дальнейшего изучения.

Подопытный номер 87, мужчина 34 года, черные волосы, русский. Взят по призыву из концлагеря.

Пациент помещен в пустое замкнутое помещение. Подключен, далее направлен сухой и горячий воздух в комнату.

1 час – пациент ощущает слабость и обезвоживание.

2 час – у пациента началась паническая атака, по всей видимости, появились галлюцинаций.

3 час – пациент стал не вменяем, кожа стала шелушиться и засыхать. Можно предположить, что испытуемый потерял 15-20% своего веса.

4 час – пациент практически не двигается. Тело окончательно стало сухим, полностью видны очертания костей. Лицо полностью впало и приобрело червеобразный овал.

5 час – пациент стал задыхаться, не может сдвинуться с места. Красные глаза.

6 час – пациент мертв

Эксперимент продолжался ещё 6 часов, пока тело полностью не иссушилось. Его вид напоминает мумию.

Итоги: За 15 часов подопытный превращался в высохшую мумию. Умирает обычно на шестом-седьмом часу, когда из тела уже испарялась большая часть воды. 22% первоначального веса тела – средний показатель по нескольким десяткам жертв.»

– Ублюдки… – прошептал угнетённый от прочтения смотритель.

Иван хотел прекратить прочтение всех этих бумаг, однако интерес опять его перешагнул и тот взял ещё один отчёт.

«Отчет #21

Эксперимент – 15 мертвецов.

Прибыли новые военнопленные из концентрационного лагеря в количестве 15 человек, сразу же направлены на экспериментальный биохимический блок.

День – 1

Дана еда с цианидом, в небольших пропорциях.

День – 2

Объект 6 – умер. Остальные живы.

У испытуемых появились следующие симптомы:

- Сильные боли в животе.

- Тошнота, рвота, кровоизлияние.

- Повышенная температура тела.

- Слабость, неподвижность.

День – 3

Объект 4,7,9,11 скончались.

У оставшихся испытуемых появились новые симптомы:

- Рвота органами – рядом с объектом 3 была найдена часть внутренних органонов, которые объект сплевывал с кровью.

- Потеря рассудка и умственных способностей.

День – 4

Объект 3 мертв – потерял все органы и скончался. Объекты 12 и 14 вместе вспороли себе животы – мертвы.

Трупы начали гнить, было принято решение отправить тела на вскрытие.

День 5

Объект 1,2,10 скончался. Остался один выживший объект 13.

Объект 13 убит и направлен для подробных изучений.

Эксперимент окончен. Шанс выживания от небольшой дозы цианида составляет один к десяти, то есть 10%. Тем не менее, даже выжившему организму причинён непоправимым вред.

(Дальше в отчёте следует отступления и вместо печатных букв, идёт текст от руки).

“Я понимаю, что должен писать рапорт без моральных отступлений, так как это противоречит….. Но я считаю, что подобные опыты не имеют никакого смысла и являются античеловечными.

Я прекращаю участие в подобных экспериментах.”

Закончив читать, Иван с пересохшим горлом положил листы обратно в коробку. Вздохнув, смотритель поднял руки к лицу и застыл.

– Мда…, экспериментами это трудно назвать…, – Иван на секунду потерял своё хладнокровие и равнодушие, однако вскоре немного подумав, пришёл в себя, – как бы то ни было. Я не их судья. Эти эксперименты возможно и стали поводом чудовищных издевательств, убийств, однако, как не крути, помогли науке. Вполне возможно, поэтому я и знаю, что человек на 76% состоит из воды, хотя в этом ни чуть не меньше постарались ублюдки из Японии… Но вся война, война… Конечно, если бы не та война, то никаких быстрых темпов развития и не было. Война…, война, к сожалению, огромный двигатель прогресса. Но чаще бессмысленный геноцид.

Вскоре бывший врач прекратил успокаивать свой рассудок, и снова закрывшись в свой непроницаемый колпак равнодушия, посмотрел на колбу с морфием – универсальным средство из группы опиатов, дающие сильный болеутоляющий и седативный эффект, а также эйфорию. Фатум в обличье таинственного чудовища…

– Возьму-ка я это с собой, – подумав, смотритель взял загадочную коробочку вместе с колбой морфия и закрыл сундук, направляясь обратно в коридор.

Сторож спустился и оказался в привычном для него пространстве. Там же он рассудил спрятать морфий в медицинской комнате, тем самым изолировав от него себя самого, а также посторонних, кои могли бы неправильно отреагировать на запрещённое вещество. После охранник вернулся в кабинет и, выдохнув, сел на диван. Он продолжил обдумывать причины суицида предыдущего смотрителя: – “Возможно, эти фотографии произвели сильное впечатление на смотрителя, и он сошел с ума. А эти фашистские бумаги…, нет, он точно их не читал. Единственное это фотографии, так как даже мне неприятно на них смотреть, хотя я многое видел. Но хотя я не думаю, что из-за этих изображений он начал видеть призраков и монстров. Тут что-то другое. Хм…”

Когда Иван лежал на диване, он пристально вглядывался в фотографии и бумажки разбросанные вокруг него. Сторож представлял, каким ужасным пыткам подвергались испытуемые. Когда это стало вызвать неконтролируемое отвращение, он пришел к выводу, что смотрителя впечатли фотографии, вызвав разные образы. А основой помешательства стал алкоголизм с ранними психическими проблемами, включая совесть перед семьей, если совесть вообще у него была. “Порой совесть доконать может и не так…”, – отметил для себя смотритель, прокручивая что-то несвязное в голове. А демоны могли быть лишь частью его воображения или галлюцинаций при белой горячке, такое вполне возможно. А может быть, тот мужчина ещё страдал и шизофренией, а эти бумажки и фотографии только усугубили его психологические травмы.

– Чего и стоило ожидать…, ничего удивительного и мистического в этом нет. Всё ясно, как две капли воды. Остаётся только один вопрос – откуда этот немецкий сундук? Хотя это не проблема, я могу позвонить Николаю Николаевичу и поинтересоваться у него. Но сегодня уже беспокоить его не стану, позвоню завтра, – окончив рассуждения, смотритель, широко зевнув, отправился в генераторную выполнять свои прямые обязанности.

Генератор, как обычно, мигал лампочками. Температура была в норме, и наш герой пошел в кухню ужинать. На сей раз его блюдом оказался сочная грудинка, который сторож медитативно стал прожаривать на сковородке.

– Повар спрашивает повара, какова твоя профессия…, – проговорил Иван с писклявой интонацией и ухмыльнулся от своего бреда, продолжая жарить мясо, которое наливалось сочным соком. Запах же ярких специй заставлял охранника прямо таки пускать слюну. Эти ощущения пробудили в нем размышления о том, как эволюционировала еда… Раньше она была просто средством утолить голод, а сейчас стала одним из способов получения наслаждения. И таким, что некоторые люди ужираются, что хрен прокормишь… Однако при этом всём это сплошной сахар и специи. Однако грустно было б родиться на несколько веков ранее, где мясо варили, и оно ощущалось, как жвачка…

Когда блюдо было готово, сторож жадно стал его поглощать с оставшимися ранее макаронами. После разочарованный и одновременно удовлетворенный мини-расследованием, смотритель пошёл в свой номер. От скуки ему хотелось чем-то заняться, и в его голове было много мыслей, поэтому он решил сделать странный шаг – взять записи мертвеца и самому что-то там накалякать. Недолго думая, Иван взял дневник, решив проявить себя в роли писателя. Перелистнув записи мертвого смотрителя, он начал свои разглагольствования, примкнув к столу.

”Я герой нового времени ☺

(Эпиграф)

Предыдущий автор этого дневника покинул наш бренный мир, поэтому сегодня побуду ему заменой.

Никогда не писал дневники, так как считал это пустой тратой времени, поскольку всё, что нужно, находится в моей голове и пусть остается там. Но, поскольку здесь и так нечем заняться… Несмотря на видимое спокойствие, это место не такое простое, каким может показаться на первый взгляд. Возьмём, к примеру, предыдущего смотрителя. До сих пор не ясно, что послужило причиной его смерти, но если исходить из того, что я знаю, можно предположить…

Здесь существуют странные обстоятельства. Люди даже при таких обстоятельствах склонны накручивать что-то. Но поскольку я не суеверный и не придаю значения этим темам, опишу своё видение. Начнем со странной смерти бывшего автора этого дневника. Зная, что он был пьяницей, заядлым игроком и кинул, по сути, свою семью, то общество от его смерти ничего не теряет, а мне до его судьбы тем более нет дела. Однако, то, что он умер здесь, где я остаюсь один без быстрой и доступной помощи, всё же вызывает настороженность. А что "если”, “если бы” и так далее.

Поэтому зная о существовании “если” можно и допустить частичную правоту мертвеца. Мало ли вдруг что-то и вправду поспособствовало его смерти и это помимо алкоголя и его самого. Ведь разница между сумасшедшим и здравомыслящим человеком лишь в том, что они по-разному смотрят на мир, но является ли это причиной отрицать точку зрения безумца. Иногда они видят мир таким, какой он есть, когда обычные люди летают в собственных иллюзиях. И я тут не о призраках, о которых он писал, пока не настолько от скуки поехал. Тут скорее речь идет о других факторах или же людях. Чему-то такому, что стало толчком и началом галлюцинаций, бреда предыдущего смотрителя. Как раз не будь этого толчка я бы и не стал развивать эту тему, однако мне довелось найти те странные записи и сундук на чердаке, которые исходя из его записок и стали стартом полного безумия.

Что же касается меня, то я не был под таким впечатлением и со мной всё ОК. Конечно, можно предположить, что у него была слабая психика и эти фотки так на него повлияли, они и вправду жуткие, даже для меня, однако… всё равно как-то странно. Но быть может, я себе лишь накручиваю.

Человеческий мозг в целом – странная вещь. Накануне этой мысли я читал книгу про одного сумасшедшего, что-то вроде психологических ужасов. Там была затронута интересная тема о личности человека и его многогранности. Не то чтобы речь шла о шизофрении и раздвоении личности, скорее, про эго, сознание, подсознание, что-то в этом роде. Да и вообще что, по сути, личность, личность – это определенная модель поведения, взгляды и определенные черты психики, характера. Эти вещи имеют динамический характер и по истечению жизни меняются даже у вполне здорового человека. Ко всему ещё то, чего не можешь заполучить, всегда кажется лучше того, что имеешь. Поэтому вечная попытка зацепится за своё “я” является лишь биологической обусловленностью.

И вот эта извечная тема счастья, которая является центральной для многих в жизни. Вероятность быть счастливым во многом зависит от нашей генетики. Да что уж там, есть даже определенный ген, который способен стать причиной практически постоянного негативного отношения ко всему, а также ген, вызывающий вечную тоску, подавленность и суицидальные наклонности. Недавно начали проводить операции по их удалению. И вот врачи начали капаться в черепных коробках людишек в поисках этих недугов. Однако в процессе таких операций им часто доводилось сталкиваться с тяжелыми последствиями, или чрезмерными трансформациями психики, где пациент превращался в вечно довольного овоща, который словно под седативами реагирует на все со счастливой улыбкой, находя удовлетворение в любом действии, без возможности испытывать негативные эмоции. И вроде бы человек счастлив, поскольку у него нет возможности быть несчастливым, его мозг больше не может выработать негативные эмоции, не нужны даже наркотики, препараты, повышающие уровень серотонина.

Но что произойдет с человеком, когда он станет счастливым и удовлетворенным во всем? Будет ли он вообще прилагать усилия, если каждое его действие, даже бездействие, вызывает у него удовольствие? Я понимаю, что для многих людей это может оказаться, безусловно, полезным, и они смогут вернуться к обычной жизни без негативных состояний, но что произойдет, если эти операции начнут распространяться на всех, включая здоровых людей? Какое общество тогда создастся? Неужели мы столкнулись с чем-то подобным антиутопическому миру, описанному Олдосом Хаксли…? Счастливые люди по своей сути неисправимы… Судьба не наказывает их за грехи, и потому они считают себя безгрешными.

Однако, касательно человеческого мозга, следует добавить, что при сильной травме головы человек может полностью измениться, и это может привести к появлению абсолютно другой личности. И результат всех этих рассуждений заключается в том, что весь мир человека находится лишь в его черепной коробке, и это может означать, что за её пределами может быть абсолютно другая картина мира или же во все его отсутствие.

И тут весь ужас в том, что, по сути, мы это не мы. Наши планы, стремления имеют строго биологические причины и результаты, а не какие-то осмысленные решения и мотивы. В основном, это желание получить эмоции и блага необходимые для жизни, такие как слава, богатство и любовь, и всё же не стоит забывать и о репродуктивных целях. А высшие и духовные ценности, о которых так заботятся интеллектуалы, проводя сравнения с животными, по своей сути, несут в себе только цель убедить себя в том, что мы высшие существа, а не просто бессознательные звери. Мы считаем, что мы важнее других существ и это дает нам право на вседозволенность.”

На этом моменте Иван отложил ручку и закрыл дневник – слова больше не складывались в предложения, голова начинала тяжелеть. Сон подступал медленно, но уверенно, как волна, затапливающая берег. Он поднялся с кресла, с усталым вздохом снял повседневную одежду и, зевнув, опустился в постель. Укутался в тёплое одеяло и устроился поудобнее. Ветер за окном продолжал дуть, временами усиливаясь. Здание слегка дрожало от порывов, а в комнате становилось всё тише.

Чувствуя слабость во всем теле, сторож окончательно размяк, ему не хотелось куда-то идти, а гипнотическая вьюга, окутавшая всё здание словно пледом, только усиливала это чувство. Охранник, вслушиваясь в завывания вьюги, начал ощущать определенное звучание, мелодию. Это было что-то надвигающееся, предупреждающее. Эти порывы ветра, пытающиеся проникнуть в защищенную комнату сторожа, точно пытались ему что-то сказать или предупредить о чем-то грядущем.

Иван по своей натуре стал накручивать эти мысли и задумываться: “Неужели и вправду вся музыка это лишь сочетание каких-то звуков? Но почему мы придаем этому такое значение и испытываем из-за простых звуков эмоции и чувства…? Странно, но забавно”.

Слушая убаюкивающую и одновременно предостерегающую вьюгу, смотритель медленно закрывал глаза и подавлял зевок. За окном вихри снежной пурги создавали образы, в которых кроны деревьев исчезали космической черноте, а звезды мерцали, то возникая, то исчезая. Ещё мгновение, и он растворился во сне. Иван был полностью расслаблен, и ничто не могло потревожить его покой. Вскоре он заснул и со спокойной душой отправился в мир забвения.

Глава 5. «Сон»

«Сон – это малая мистерия смерти, сон есть первое посвящение в смерть»

Плутарх.

Кошмары не спрашивают разрешения. Они просто приходят и зачастую внезапно. Слишком тихо, чтобы услышать, и слишком быстро, чтобы убежать.

Не дома, не в безопасности. А где-то в трещине реальности, где законы логики ломаются, где страх говорит первым. Пульс учащается. И неважно, кто ты – мужчина или женщина, старик или ребёнок, – почти все мы сталкивались с одними и теми же кошмарами.

Наша психика словно использует архетипы – древние матрицы страха, передающиеся из поколения в поколение, – чтобы напомнить нам о чём-то забытом, вытесненном, но важном. Одним из таких кошмаров становится полная беспомощность. Ты попадаешь в ситуацию, где всё рушится, и нет никакой возможности изменить исход. Ты опаздываешь на экзамен, задыхаешься, когда пытаешься закричать, забываешь слова, когда от них зависит твоя жизнь. Всё валится из рук, как будто ты больше не управляешь своим телом. Это один из самых частых сюжетов, особенно у людей, подверженных хроническому стрессу или тревожным расстройствам. Подобные сны напрямую связаны с подавленной потребностью в контроле. Разум, даже во сне, предупреждает: «Ты не справляешься». И хотя это всего лишь образы, ощущение поражения остаётся с человеком надолго после пробуждения.

Другой распространённый образ – падение. Это древний страх, возможно, уходящий корнями в эволюционную память наших предков, живших на деревьях. Когда ты во сне теряешь опору под ногами, когда тело летит в пустоту, не за что ухватиться, – мозг реагирует так, будто всё происходит наяву. В такие моменты активизируются сразу две зоны мозга: лимбическая система, отвечающая за эмоции, и мозжечок, контролирующий координацию движений. Иными словами, тело «верит» в падение. Такой сон часто трактуется, как символ потери уверенности, страх утратить устойчивость в жизни, страх провала. Но его сила – в физическом ощущении. Ты не просто видишь падение – ты падаешь.

Но, пожалуй, один из самых тревожных кошмаров – это преследование. Ты не всегда видишь, кто идёт за тобой. Иногда это человек, иногда тень, иногда просто ощущение, что кто-то рядом, прямо за спиной. Ты пытаешься бежать, но твои ноги словно погружаются в вязкую землю, ты не можешь закричать, и страх накрывает с головой. Преследование – архетипичная сцена, связанная с тревожностью, психотравмами и даже симптомами посттравматического стрессового расстройства. В этих снах преследователь редко бывает конкретным – это может быть метафора страха, символ неразрешённого конфликта или голос совести, от которого ты давно бежишь.

Ещё один из видов кошмаров: “Ты просыпаешься – и будто не до конца. Мир вокруг вроде бы настоящий, но в нём всё ещё дрожит эхо ночного кошмара. Где-то внутри продолжается погоня, сердце не спешит сбрасывать обороты, и реальность, как стекло после удара, кажется тонкой и уязвимой”. Мозг не всегда способен отличить сон от реальности в первые минуты пробуждения – особенно если во сне была сильная эмоциональная нагрузка. На фоне хронических кошмаров у человека могут развиваться тревожные расстройства, нарушения сна, а в отдельных случаях – даже проблемы с сердцем. Механизм прост: ночной ужас активирует гипоталамо-гипофизарно-адреналовую систему, выбрасывая кортизол и адреналин, как если бы ты и впрямь бежал от хищника. И если это повторяется часто – тело начинает воспринимать жизнь как опасность, даже без повода.

Но есть и другая сторона. Некоторые считают, что кошмары – это форма терапии. Нечто вроде психологического прививочного стресса. Подсознание создаёт ситуации, которые слишком страшны, чтобы прожить их наяву, и проигрывает их в безопасной среде сна. Так ты адаптируешься к страху. Учишься не умирать от него. Учишься смотреть в глаза собственной тени. Именно поэтому сценарии кошмаров часто повторяются. Это не баг, это попытка мозга договориться с тобой. Понять, готов ли ты. Или всё ещё прячешься.

Интересно, что в древности к кошмарам относились совсем иначе. Их считали посланиями – предупреждениями, пророчествами, голосами богов или мёртвых. В шумерской культуре существовало специальное жречество, которое расшифровывало сны, особенно кошмары. В Древнем Египте – отдельные главы «Книги Мёртвых» были посвящены ночным видениям. И что если в этом что-то есть? Может, ночной ужас – это не сбой, а способ связи. Не с потусторонним, а с тем, что мы хороним внутри себя. Страх, который не укладывается в слова. Опыты, которые мы вытеснили. Истина, к которой мы не готовы. Возможно, наши кошмары – это история, рассказанная другим языком. Языком ужаса, потому что только он привлекает внимание. И если прислушаться – они не просто пугают. Они объясняют. Только нужно не убегать. А остановиться. И посмотреть в глаза тому, кто стоит в темноте.

Среди всех форм ночных кошмаров именно образы собственной смерти представляют собой наиболее глубокое и физиологически разрушительное переживание, поскольку именно страх смерти объединяют все вышеуказанные формы кошмаров. Это не просто сон – это симуляция прекращения бытия. Исследования в области сомнологии и нейропсихологии показывают, что восприятие собственной гибели во сне активирует те же нейронные цепи, что и переживание реальной угрозы жизни. А это значит, что для мозга человек действительно умирает – пусть на несколько секунд REM-фазы, но с полным спектром реакций выживания: выбросом кортизола, тахикардией, системным напряжением вегетативной нервной системы.

В таких снах отсутствует привычная структура страха: нет врага, нет спасения, нет борьбы. Только финальность. Она может принимать абстрактную форму: исчезновение, провал, растворение в темноте. Или быть предельно конкретной – остановка сердца, падение с высоты, погребение заживо. Во сне смерть редко приходит в лоб. Она размыта, закодирована в образах – ты стоишь на рельсах и не можешь сойти, ты тонешь в лифте, заперт в пылающем доме, ты наблюдаешь, как твоя рука больше не слушается. Это не просто фантазия мозга – это инсценировка конца, смоделированная нейронной системой, чтобы испытать реакцию. По сути это симуляцией предсмертного опыта. В момент кошмарного сна, связанного со смертью, резко возрастает активность миндалины – участка мозга, отвечающего за первичный страх. Это древняя программа. Бессознательный сценарий, запускающийся, когда мозг считывает угрозу как абсолютную. Ключевой момент – в отсутствии контроля. Мозг фиксирует невозможность действовать, и это оставляет след – ощущение безысходности, которое может сохраняться часами или даже днями.

Если кошмар о преследовании активирует центры тревоги, то кошмар о смерти – разрушает базовую модель "Я". Обозначить это можно, как эффект «экзистенциального сбоя»: временное расщепление между сознанием и телесным "я", приводящее к диссоциации, дереализации и длительным изменениям в эмоциональном фоне. Повторяемость таких снов может стать катализатором аффективных расстройств, вплоть до депрессии и панических атак. Особенно высока эта вероятность у пациентов с ПТСР, тревожными расстройствами и пограничными нарушениями.

В конечном итоге, если убрать всю заумь и медицинские термины, а Фрейда представить в роли параноидального шизофреника с половым голодом, суть остаётся прежней: кошмары снятся всем. Иногда они – просто тревожный сон без особого смысла. Но иногда это не просто бред ночью. Иногда это отражение того дерьма, которое ты накопил за день или даже за всю жизнь. Погоня, падение, безнадежность, парализующий страх или страх смерти – всё это мозг пытается сказать тебе: «Эй, ты реально не в порядке». Просто вместо слов он рисует тебе ужастики перед сном. И да, по всей видимости, Фрейд бы приписал половину этих кошмаров подавленному либидо и комплексу неполноценности перед папой – но это уже совсем другая история.

Внезапно смотритель пробудился и, сам того не осознавая, начал панически глотать воздух, словно задыхаясь. От такого неожиданного пробуждения у него даже почернело в глазах, что на некоторое время лишило чёткого зрения. Но как только все пришло в норму и к врачу вернулось зрение, то у него ещё раз перехватило дыхание, так как он оказался в абсолютно неизвестной комнате. Вокруг него царила мертвая тишина, которая до чёртиков пугала.

Помещение было темным, поэтому было трудно разглядеть что-либо конкретное. Однако было ясно, что это не был номер, где изначально находился сторож, а нечто иное, нечто загадочное и неизведанное. И вот, будто зловещий аккорд, внезапно включился свет, ослепив Ивана ярким бликом какой-то лампы на потолке. Он вздрогнул, резко подняв руки, желая укрыть своё лицо от ослепительной вспышки. Когда его глаза привыкли к свету и зрачки уменьшились, врач опустил руки и, щурясь, попытался разглядеть комнату. По всем сторонам были белые стены, словно из ткани, а впереди – железная дверь, зловещая и безмолвная, в центре которой было расположено окно. Через стекло этого окна можно было увидеть, что находится по ту сторону, но эта не сразу заинтересовало потерянного охранника.

Первой же мыслью, которая оказала на Ивана воздействие, был очевидный вопрос: – «Где я?»; после него появился новый: – «Как я сюда попал?». Подобные вопросы долго появлялись в его голове, пока смотритель не обратил внимания на то, в чём он одет. А одет он был в белый тканый костюм, который так сильно напоминал комбинезон психически больных в психушках, что неописуемо встревожило Ивана.

– Хорошо, что я ещё не в смирительной рубашке, – подумал уже практически пленник в лице Ивана.

Нужно было думать, как выбраться отсюда, поэтому врач решил сначала осмотреть дверь. Подойдя к ней, он обнаружил, что ручка отсутствовала, а сама дверь была плотно закрыта, будто замурована. Через маленькое окошко в двери был виден большой коридор и такие же двери с окнами. Повернувшись в противоположную сторону, смотритель детально рассмотрел помещение. Стены были обшиты квадратными кожаными пластинами. Это создавало впечатление, что он находится в камере для психически больных.

Постепенно к нему начало приходить тревожное осознание: он заперт. Это испугало по-настоящему. Иван в панике бросился к двери, забарабанил кулаками и закричал, зовя на помощь – но в ответ лишь тишина.

– Может, это сон? – с надеждой подумал он и, как в дурацких историях, ущипнул себя за руку. – Чёрт… всегда считал это бредом.

Глупые мысли начали понемногу отступать, оставив место растерянности. Иван попытался сосредоточиться, вспомнить хоть что-то, но – пусто. Ни одной зацепки: ни как он здесь оказался, ни что делал до этого. Будто кто-то вычистил его память. В голове – абсолютная пустота и странное чувство потерянности, как после тяжёлого наркоза.

Тем не менее, сидеть без дела было невозможно – нужно было выбираться из этого… места. Осматривая стены, Иван заметил в углу надломленный фрагмент: штукатурка обвалилась, обнажая голый бетон. На нём, почти выцветшая, виднелась стрелка, нарисованная чем-то, что подозрительно напоминало кровь. Она указывала куда-то в сторону трещины, рядом была едва различимая надпись: «SILIRIUM».

– Опять это слово… – пробормотал он вслух, вглядываясь в буквы. – Похоже, это не просто бессмысленный набор букв…

Под стрелкой тянулся кровавый след, ведущий к тому же пролому в стене. А чуть в стороне на полу лежал смятый лист бумаги. Иван поднял его – пальцы чуть дрогнули от ветхой бумаги – и начал читать:

“До того, как Я попал в эту камеру, Я чувствовал себя совсем бесполезным. Всё вокруг казалось никчемным и тленным, а жизнь – лишь бесконечный поток боли и разочарований. Моё сердце было наполнено гневом и унынием. Я не мог понять зачем кому-то нужны выдуманные понятия типа “любовь”, ибо эту химозу я не испытывал ни от кого, а других же ненавидел, “дружба”, ведь вокруг одни предатели и жалкие людишки, желающие обустроить только свой манямирок, “счастье” — вообще отрыжка человечества, не имеющая ничего реального, только временная эйфория и побег от реальности за какой-то бессмысленной бытовой мелочью. Всего этого, да и этому подобно не существует, это романтические выдумки! И моя жизнь, наполненная одиночеством, являлась тому подтверждением. И знаете, одиночество никогда не причиняло мне боль больше, чем бесконечный поток собственных мыслей о разных вещах, своего рода размышлений о смерти, предназначении и рождении. Ведь мужчина обретает смысл, как только находит грандиозную цель, выходящую за рамки его жизни, но такой Я никогда не имел и не буду, поскольку сам мир для меня был эфемерным и не особо серьезным, чтобы там чем-то заниматься. А сам Я в свою очередь был только потребителем, ничего не производил, ничего не создавал и не “творил”, только потреблял… Даже не разрушал, извольте, у меня не было сил на это. Я был обречён лишь на то, чтобы жрать, спать и срать. В этом и заключался мой удел.

В своё время меня это разъедало изнутри, и Я не мог быть, как все. Однако в какой-то момент “потребления” и паразитирования мне пришло осознание того, что именно Я являюсь самым адекватным в этой безумной мясорубке, где люди играют в прислуг системы, плетут жалкие интриги, пытаются манипулировать и обманывать, зачастую самих же себя, находясь в вечной гонке со временем. Поэтому пусть этим лучше займутся другие люди, не я! Я не такой, ни как всё человечество, переполненное тварями и лицемерами. Я нечто большее, Я СИЛА, породившая этот мир и способная уничтожить его… Хтонический ужас!

Однако это всегда была лишь мысль. Время шло, и я все больше погружался в свою собственную тюрьму. Я уже хотел покончить жизнь самоубийством, поскольку в том мире мне не было места и дела. Я был выше и умнее всего того, что там происходило…

Но как только моя жизнь оказалась на краю пропасти, та система, которая была ненавистна мне, по иронии судьбы и спасла меня, заточив здесь, в полной свободе, в бесконечном пространстве белых стен и прочных металлов. У меня появилось время ещё раз подумать о жизни и о своём предназначении. Наконец-то Я понял бессмысленную красоту и безмятежную боль этой черепной коробки, в которой Я оказался. Весь мрак боли и отчаяния иссяк, а моя злоба и ненависть преобразились, так же как и Я сам, как и мое тело.

Теперь Я готов, готов покинуть заточение и показаться всему миру… Я наведу здесь порядок и покажу истинную природу человека.“

Большая часть этих строк была выведена торопливо, будто автор гнал сам себя – стремясь успеть зафиксировать на бумаге мысли, чувства, мучения, которые вот-вот должны были вырваться наружу. Почерк не оставлял простора для осмысленного восприятия: каждая буква сопровождалась резкими, хаотичными знаками, словно писавшего охватило само безумие. И что особенно жутко – чернила, изначально чёрные, под конец становились всё более кровавыми, будто кто-то истекал прямо на лист, сливая боль и текст в одно целое.

– Что это за душевное расстройство? Кто же произнес эту маниакальную прозу? – озадачил себя вопросами Иван. Но больше всего его терзало не это – а то, как он сам оказался в этом месте, среди следов чьего-то безумия, в странном заточении без окон и выхода.

Поколебавшись, он всё же решил не задерживаться здесь надолго. Подойдя к сломанной части стены, Иван посмотрел на трещину и подумал: «Может, её удастся добить?..»

Вскоре мысль реализовалась в действие, и смотритель, схватив спасительный кусок стены, попытался его вытащить. С трудом ему удалось извлечь белую пластину, и перед ним открылся чёрный туннель. “Это уже что-то…” – обнадежил себя потерянный врач. Немного вздрогнув, он переборол страх неизвестности и уже влез в образовавшуюся дыру.

К сожалению, туннель привел его в тупик. Еще одна стена преграждала путь. Поэтому единственное, что пришло в голову смотрителю, это выбить стену ногами. После нескольких ударов стена рухнула, и он оказался в соседней комнате.

На стенах этой комнаты были очередные кровавые надписи “SILIRIUM”, но Иван уже окончательно перестал обращать на эти каракули внимание. Он предпочёл сразу же посмотреть на открытую дверь, к которой сразу и подскочил. Это оказался выход из камеры. Покинув её, врач на секунду облегченно выдохнул, как вдруг увидел перед собой ужасающее пространство. Длинный белый коридор, настолько длинный, что казалось, он простирается на мили, усеянный зловещими решетчатыми окнами, за которыми нет ничего, кроме бесконечной тьмы. Безмолвные психиатрические палаты и карцеры на обеих сторонах коридора. Голый бетонный пол, покрытый пылью и кровавыми следами, которые начинались от комнаты, покинутой Иваном, и шли в бездну темного коридора.

Теперь стало окончательно ясно, что Иван находится в психиатрической больнице. Осознание этого у смотрителя вызвало чувство тревоги и страха. Окружающая пустота и полная тишина, окутавшая больницу, словно зловещая пелена, заставляла его ноги дрожать, а сердцебиение учащаться. Не в силах больше выносить нарастающее напряжение, Иван пересилил себя и двинулся вперёд. Его шаги были медленными, осторожными, ему казалось, что стены сжимались вокруг, не давая вздохнуть.

Однако как исследователь неведомого, он был готов рискнуть и узнать, что таится в глубинах этого мрачного места, да и выбора тут особо не было. А если вернуться в камеру? Эта мысль казалась даже абсурдной. Что бы выбрал любой другой? Вероятно, именно это – отступление. Но Иван выбрал движение.

Погружённый во мрак, без цели и направления, он шагал наугад, стараясь не поддаться нарастающему чувству, что где-то рядом прячется нечто недоброе. Его шаги отдавались эхом, будто само пространство шептало о своих тайнах, затаённых в этих стенах.

Шатаясь по пустынному коридору, Иван и его разум начали подозревать, что они находятся в некоем подобии кошмара. Но каждый шаг, каждый звук, каждый вздох были столь реальными, что доктор не мог поверить в свои подозрения. Все вокруг казалось настолько настоящим, что было чудовищно сложно понять, где заканчивается реальность, а где начинается кошмар. Но и та часть реальности, которая противостояла кошмару, была такая, где ты скорее марионетка, управляемая неведомой силой, нежели владеющий своей судьбой.

Несмотря на все эти жуткие ощущения, врач продолжал двигаться вперед по пустому и безжизненному коридору, не знаю, что еще предстоит ему встретить в этом заброшенном месте.

Чем дальше он шёл, тем темней становился коридор. Свет здесь был неоднородным, прерывистым и неравномерным, он создавал яркие пятна и тени на стенах и полу. Большинство лампочек были вышедшими из строя, оставляя только определенное мерцаний вдоль коридора. Каждый предмет в коридоре, будь то дверь, решетка или камера, казался погруженным в теневую полутьму. Подозрительные звуки и шорохи заполняли пустые паузы между его тяжелыми шагами, заставляя его сердце биться все быстрее и быстрее. Смотритель понимал, что в любой момент может столкнуться с чем-то ужасным, но не мог остановиться и решительно продолжал путь через эти богом забытые коридоры, не зная, что ждет его дальше.

И вот в этом полумраке Иван, шелестя чужими коридорами, неожиданно наткнулся на фигуру человека, которого внезапно осветила тусклая лампа. Человек был одет в длинный белый халат, затасканный за долгие годы использования и выглядевший довольно таки старомодно. Лицо же незнакомца было скрыто за маской, что не давало никакой возможности предположить что за человек предстал перед врачом. Как минимум эта деталь вынудила смотрителя прочувствовать нечто необычное в этой фигуре. Нечто, что не давало ему покоя.

Иван резко остановился на несколько мгновений, не зная, что сказать или сделать. Атмосфера создавалась таинственная и напряженная, словно вот-вот должно произойти что-то необъяснимое, словно Иван попал в неведомую ловушку. В то же время, сам Иван был заинтригован и испытывал своеобразное облегчение, поскольку наконец-то появился первый человек за эти долгие скитания по мрачному и неизвестному месту. Кроме того, смотритель осознавал, что незнакомец мог иметь в своем распоряжении информацию, которая могла бы раскрыть место и причину пребывания врача здесь.

– Вы кто?.. – наконец послышался неуверенный голос Ивана. Его охватило смятение и страх.

Мужчина в халате не отозвался.

– Вы кто?.. Ау! Вы меня слышите? – повторил он, но фигура продолжала стоять неподвижно, не подавая никаких признаков жизни.

И вдруг незнакомец поднял голову, посмотрел прямо на Ивана и медленно достал из кармана скальпель.

Смотритель отшатнулся, его сердце резко забилось. Он уже готов был к бегству, однако замер, увидев, что неизвестный поднес скальпель к собственному горлу и словно ухмыльнулся через маску. Иван, похоже, понял, что происходит, и резко дёрнул голову в сторону от незнакомца. Вслед за этим послышались гортанные стоны, сдавленные, будто человек захлёбывался, и тяжёлый звук падающего тела.

И в ту же секунду где-то завыла сирена – тревожный, надрывающийся сигнал, напоминающий предвестие катастрофы. Коридор залило красным светом. Открылись двери всех пустых камер. Из них начали выходить люди в белых халатах, медленно и безмолвно, с застывшими лицами. В руках они держали скальпели – и двигались прямо к Ивану.

Тело смотрителя покрылось холодным потом, он задрожал всем телом. Потеряв контроль над эмоциями, он застыл, не в силах двинуться. Но когда фигуры в белых халатах подошли слишком близко, Иван словно очнулся – страх прорвал оцепенение. Он резко вскрикнул, оттолкнул одного из приближающихся и, не разбирая дороги, бросился прочь, мчась во весь дух сквозь гул сирены и багровый свет.

В то чудовищно странное и непонятное мгновение в жизни Ивана покоя не было ни на секунду. Вокруг царила непроглядная тьма, а в груди смотрителя колотился первобытный страх. Его тело казалось чужим и неподатливым, суставы атрофировались от долгого бездействия на базе, поэтому сначала бежать было тяжело. Хотя был ли он вообще на базе? Когда это вообще было…? Мысли о прошлом путались, проносясь мимолетными воспоминаниями, словно перед смертью. Но мощный выброс адреналина быстро вернул силы, и охранник понёсся вперёд, куда глаза глядят.

В слепой панике Иван наметил курс побега, это был свет в конце коридора, который будто луч надежды в беспросветной тьме освещал дорогу врачу. Когда свет стал буквально перед носом смотрителя, наш сторож почувствовал, что его кто-то тащит назад, словно неведомая сила затягивала его во тьму. Это были как будто липкие щупальца или червеобразные отростки неведомого существа, существа, которое создано, чтобы потакать в пылу экспериментов безумных ученых.

Сторож с хлестким звуком рухнул на холодную кафельную плитку, и попытка удержаться не удалась, ибо пол оказался слишком скользким. Мерзкие щупальца схватили его и оттащили вдаль коридора, где уже не было ни капли света. Поднявшись, Иван огляделся – вокруг царила кромешная тьма, словно он оказался в другом измерении. Смесь ужаса и непонимания охватывала его сознание, рождая ощущение, что здесь правят силы, выходящие далеко за пределы человеческого понимания.

И тут в момент затишья произошло худшее. Из всех сторон вдруг повылезали люди в халатах. Их лица скрывали маски, но из глаз исходило холодное безумие. У охранника базы не осталось ни единого шанса – он чувствовал это инстинктивно, несмотря на то, что отчаянно пытался брыкаться и отбиваться. Всё было тщетно: крепкие руки схватили его, сдавили плечи и с силой поволокли вглубь этого мрачного лабиринта.

Комната, в которую его привели, была погружена в полумрак, стены исписаны странными символами, а воздух отдавал железным запахом и горечью старых лекарств. В центре стоял зловещий стул – тяжёлый, железный, с кожаными ремнями, похожий на тот, что использовали для смертной казни.

Ивана беспомощно уложили на этот стул и быстро приковали его крепкими ремнями – руки, ноги, грудь. Далее на его голову опустился холодный металлический прибор – тяжёлый, с множеством игл и контактов.

Один из людей в халатах, достал из кармана скальпель – блестящий и острый. Человек в халате медленно поднес лезвие к его лбу, и холод металла пробежал по коже Ивана. Смотритель взвыл, но уже не мог пошевелиться. Другой незнакомец, с таким же безумным блеском в глазах, взял странный прибор – длинную тонкую иглу с округлой шляпкой на конце. Он аккуратно навёл её на правый глаз смотрителя, держа в другой руке маленький молоточек, готовясь нанести удар, который превратит боль и страх в бессознательное забвение.

В этот самый миг, как игла была уже нацелена, а взмах молотка уже достиг своей цели, Иван внезапно проснулся.

Смотритель резко открыл глаза – перед ним в расплывчатой темноте проступали знакомые очертания комнаты. Но холодный пот заливал всё тело, дыхание прерывистое и учащённое, словно он только что вырвался из самой бездны кошмара. Сердце билось в висках, а разум ещё не мог собраться и понять, где он на самом деле.

Попытался сделать вдох – каждый вздох резал грудь, но ему уже казалось, что это спасение после минувшего безумного сна. Он медленно попытался подняться – но тут его снова охватил ужас. Иван не мог пошевелиться: руки и ноги были прочно связаны, прикованы к постели.

В этот момент за окном бушевала метель, и внезапно порыв сильного ветра резко распахнул хлипкую форточку. Ледяной воздух ворвался в комнату, а ветер, сопутствующий холоду, начал заносить белые пылинки в номер, медленно обволакивая всё живое своей морозной хваткой.

Иван, не в силах пошевелиться из-за пут, начал задыхаться – мороз сковывал лёгкие, холод проникал прямо в душу, а его мозг начал проявлять ужасную картину.

В полумраке комнаты сторож уловил тихие, но тревожные шаги за дверью. Сердце сжалось: ручка двери медленно опустилась вниз – зловещий жест, который казался невозможным, ведь он помнил, что запирал дверь на ключ. Но теперь сомнение пробивалось сквозь память – возможно, он и не закрывал её вовсе. Дверь приоткрылась с хрипом, и Иван неожиданно для себя почувствовал странное облегчение. В глубине души он словно перестал бороться – будто ждал этого, будто хотел, чтобы кто-то пришёл и забрал его душу.

И эта мысль – желание уйти, забыться, исчезнуть, стала ещё страшнее, чем сам холод и темнота, что окружали его. В этот миг страх принял другую форму: страх перед собственной слабостью и отчаянием, разрывающим внутренний мир на части.

И вот в комнату вошёл врач в белом халате. Его шаги звучали гулко и тяжело, словно предвестник гибели. Он быстро подошёл к распахнутому окну, а его руки были в свежей, липкой крови, блестящей на холодном лунном свете. Под маской прятался дьявольский шок – глаза, такие же безумные и пустые, как у людей в его сне. Эти глаза будто отражали бездну самого ада.

Внезапно рядом появилась женщина средних лет. Сначала она начала громко кричать, но вскоре её голос превратился в нечто нечеловеческое. Тело женщины начало ужасно деформироваться: кожа вздулась, разорвалась, и из неё повалили мерзкие личинки, извивающиеся и ползающие друг на друга, словно черви. Её рот, из которого вместо слов стали вылезали жуки и пауки, скрежетал и шуршал, вызывая у сторожа невольное содрогание и отвращения.

По полу комнаты начали ползать тени – искажённые силуэты, которые казались одновременно людьми и отвратительными тварями, словно демоны, вышедшие из самых мрачных кошмаров. Из стен медленно выползали руки с изломанными пальцами, тянущиеся к Ивану, словно желая утащить его в глубины этого безумия.

Всё происходящее было залито не обычным лунным светом, а кроваво-красным, насыщенным и жгучим, словно сама ночь проливала на мир свою жажду крови. Этот ужасный свет наполнял комнату зловещим холодом и обещанием неизбежной гибели.

Вся эту пугающая картина была типична для людей, коим доводилось пережить сонный паралич, многим даже доводилось ощущать и видеть нечто подобное, что довелось увидеть смотрителю. Сам феномен сонного паралича выражен в том, что человек, находясь в полусонном или полупробужденном состоянии, испытывает временный паралич мышц, сопровождающийся интенсивными галлюцинациями. Часто такие переживания включают в себя ощущение присутствия чужеродных фигур, подавляющего страха и паранойи. В большинстве случаев сонный паралич возникает вследствие сильного стресса, психологического шока или значительного дефицита сна.

Иван, несмотря на осведомлённость о природе подобных явлений, не мог рационально объяснить свои переживания, так как подобный эпизод произошёл с ним впервые. Ужасные образы оккупировали его мозг, лишив возможности размышлять. Он был в ужасе и не мог пошевелиться.

В разгар приступа он увидел перед собой силуэт девочки. Сначала просто силуэт, но за ним пришёл звук – будто поезд приближался, с каждым мгновением всё громче. Шум стал резким, неприятным. Иван сжался, закрыл глаза – и вновь утонул в бессознательном.

Теперь он брёл по длинному больничному коридору, затянутому тусклым, мерцающим светом. Стены были выкрашены в выцветший бежевый цвет. Воздух – тяжёлый, застоявшийся, наполненный запахом медикаментов и чего-то неуловимо-гнилого – давил на грудь, не давая вдохнуть в полной мере.

Палаты по бокам стояли открытые, и в каждой – молчаливые фигуры больных. Они не говорили, не шевелились, но присутствие их ощущалось каждой клеткой. Странное чувство нарастало – не страх, не ужас, а невыносимое отвращение, разливавшееся по венам густой смолой. Здесь не было монстров, не слышалось криков. Но атмосфера… Она была хуже любого крика.

Ивану становилось всё неуютнее, словно само его сознание пыталось вытолкнуть его отсюда. Как будто он вторгся в место, где ему не следовало быть. И, будто откликнувшись на это внутреннее сопротивление, всё внезапно исчезло. Мир растворился.

Он проснулся. На этот раз – по-настоящему.

– Фуххх! – протянул смотритель, стирая пот со лба. Впервые испытав сонный паралич, он был потрясен. Это было кошмарно, но удивительно одновременно. Помимо эмоционального потрясения, ему довелось до костей замерзнуть. За то время, которое он спал, открытое окно полностью поглотило комнату и погрузило её в холод. Поэтому окутанный одеялом сторож встал с кровати и пошёл закрывать окно.

На полу и подоконнике образовался белый ковёр, который после закрытия окна быстро начал превращаться в лужу.

– Чёрт… Придётся это убирать, – проворчал он раздражённо, словно в забытьи, будто забыв все те ужасы, что терзали его разум ещё минуту назад.

Так закончилась кошмарная ночь. Комната вновь стала обычной. Снег – просто снегом. А Иван – всего лишь смотрителем, которому предстоял новый день.

Глава 6. «Холод и одиночество»

«В одиночестве каждый видит в себе то, что он есть на самом деле».

Артур Шопенгауэр

В мрачной тишине одиночества зияет безжизненная и холодная бездна, в которой замерзают души и тлеют последние искорки надежды. Лишенный своего рода, человек погружается в темноту, в которой ничто не имеет смысла, а все существующее кажется лишь призраком прошлого. Холод сжимает сердце, не давая надежды на оживление, на обновление жизненных сил. В пустоте одиночества остаются лишь мысли, терзающие разум, пока последние капли жизненной силы не иссякнут, а человек не превратится в бездушный обломок льда, брошенный на дно бездны.

–

Когда Иван наконец-то согрелся и пришел в себя после долгой ночи в холодной комнате, он принялся за уборку. Найдя швабру и ведро в уборной комнате рядом с ресепшеном, смотритель отправился в номер 13. Уборка оказалась неожиданно увлекательной занятием, особенно учитывая, что у него было так много свободного времени. Это было и не мудрено. Когда человек остаётся один и к тому же с огромным количеством свободного времени, даже обычная уборка станет занятным делом. А что говорить про врача, который скоро сойдёт с ума от скуки…

После того, как он закончил уборку, охранник снял с себя грязную одежду и собрал её в кучу. Однако, как оказалось, всё чистое бельё закончилось, а в углу комнаты образовался настоящий бардак из грязной одежды. Решение было принято быстро – всю одежду нужно постирать. К несчастью, или, может быть, к счастью, смотритель вспомнил, что в отеле не было стиральной машины, и он должен стирать все вещи вручную. Вместо того чтобы расстраиваться, он решил использовать эту задачу, чтобы снова занять свой ум и руки.

Без многих раздумий горемыка сгреб все свои пожитки в кучу и отнес их в ванную. Он включил воду, но без особых средств для стирки ему пришлось обойтись мылом. Схватив первые попавшиеся штаны, смотритель начал стирку. Через два часа врач закончил свою работу и начал развешивать вещи по комнате. К своему удивлению, он умудрился заполнить весь номер мокрыми вещами, и, почувствовав слабость, решил прилечь. Лежа на кровати, Иван недоумевал, как быстро он умудрился устать. Однако еще большим удивлением стала скорая боль в сердце и легких, заставившая его отправиться в медпункт. Во время прохождения по коридору охранник почувствовал, что у него также заболела голова, и это уже окончательно взволновало его.

– Неужели это так на меня работа подействовала…. Скоро и ходить без помощи не смогу, – подумал охранник, пытаясь найти объяснение своему недугу. Выпив таблетку от головы, смотритель решил сходить позавтракать, а после трапезы пойти в кабинет.

День он провел, дочитывая оставшиеся книжки, так как делать было нечего. В обед толи от безделья, толи от вновь пробудившегося интереса к инциденту с предыдущим смотрителем, Иван позвонил директору.

– Алло, – заговорил директор.

– Здравствуйте!

– Иван, здравствуйте. Чем могу быть полезен? – ровно и спокойно произнес директор, словно работник какой-то телефонной компании.

– Вы не знаете, что здесь было до отеля?

– Вроде бы советский санаторий, а до него вроде в годы войны убежище для беженцев. А что?

– Да просто интересно. А никаких странных событий здесь не происходило или не было никаких лабораторий?

– Лаборатории? Какие тут лаборатории! Только где-то в начале 50-х какой-то иностранец повесился, после этого туда люди перестали приезжать. А где-то в 60-х построили санатории и всё.

– Ясно. Извините, что беспокою, в самом деле, несущественный вопрос, просто я нашел…, а хотя не важно, – проговорил Иван, резко оборвав мысль, почувствовав, что дальнейший разговор мог быть лишним.

– Я так понимаю, вам уже всё-таки стало скучно, – ощущая странность в словах сторожа, предположил Николай.

– Может быть…, возможно…, – тоскливо отозвался смотритель.

– Ну что же, я поручу Степану принести вам несколько книг. Чтобы уж вам точно не было скучно, – предложил директор, стараясь привнести лёгкость в общение.

– Было бы не плохо.

– В таком случае, договорились, – заверил директор.

– Только пусть будут иностранные и желательно детективы. И да… там опять снег дорогу засыпал, – торопливо добавил Иван, словно настаивающий на том, чтобы каждое слово было учтено.

– Как скажете. Будет сделано. Ну, счастливо вам, Иван, – прощально сказал директор, словно открывающий дверь в мир открывающихся страниц книг.

– До свиданья… – прошептал Иван, – И привет вашей семье.

– Да, спасибо, как раз думал сразу к ним поехать после работы.

Смотритель тихо положил трубку.

После разговора обломовец облокотился на руку и задумался: – Вроде ничего странного в этом и нет. Может быть во время войны тут были солдаты, а это они оставили от ненадобности, а почему тогда оставили фотографии. Так единственное, что тут странное это фотографии, все остальное обычное и легко поддается объяснению. Какой-нибудь иностранец или солдат оставил вещи здесь и всё, а фотографии были взяты у какого-то ученого. Ладно…, все равно это ничего не даст. Проехали…

После непродолжительных раздумий Иван пошёл в свой номер, чтобы снять уже сухие вещи с батарей. Завершив это занятие, смотритель почувствовал желание выйти на свежий воздух, и направился в парк для прогулки. Однако, не успел он пройти и нескольких метров, как почувствовал неприятную боль в легких. Немедленно вернувшись обратно на базу, он первым делом направился в медпункт. Там у него уже явно заболело горло, и поднялась температура. Более того, когда Иван капался в ящике и искал антибиотики, его горло стало дико резать, что привило к кашлю. Затем стал появляться озноб с сонливостью сонливость. Смотритель, по всей видимости, заболел.

Быстро обзаведясь необходимыми препаратами в медпункте, врач заварил себе чай. И вскоре укутавшись в теплое одеяло в своем номере, он пытался понять из-за чего он мог заболеть. Может быть, он подхватил простуду, когда открылась форточка, хотя это было несколько дней назад. Или же, возможно, заразился болезнью во время утренней пробежки сегодня утром. Это было не ясно, но было ясно, что Иван, будучи врачом, знал, как и чем себя лечить.

На следующий день врач окончательно раскис… Лицо его было опухшим, щеки красные. Голос практически исчез полностью. Температура была почти 38 градусов. Охранник испытывал боль в легких и горле, возможно, у него было какое-то воспалительное заболевание. С трудом приняв завтрак и осмотрев генератор, сторож принял антибиотики и уснул. Во сне ему снился сон, в котором он в бреду идет по лесу в поисках лекарства от всех болезней, но за ним начинает бежать серый волк, и вот он его почти догнал, но… Дальше он проснулся в беспамятстве. За окном уже было темно. Иван взглянул на свои часы, которые показывали 12:45 ночи.

– Сколько я проспал? – недоумевая, спросил сам у себя Иван. Оказалось, что он проспал почти 13 часов, что, в свою очередь, отразилось на самочувствии охранника. Ему стало немного легче. Поэтому он встал с кровати и, укутавшись в одеяло, отправился по базе. Когда Иван вышел в коридор, он заметил вдали темный силуэт. Подойдя поближе, силуэт исчез. Это была словно маленькая тень.

Поведение охранника было настолько заторможено, что он не придал этому никакого значения. Подойдя к месту, где находился силуэт, сторож повернулся и увидел номер 30.

– А да…, – сонливым голосом заговорил смотритель, – это же тот номер, в котором прятался тот алкаш, гм… умалишённый, упокой его душу.

Почти ничего не соображая, Иван пошел обратно в постель. Не понимая цели всей этой прогулки, он опять заснул.

Утро Иван встретил с болью в голове. Это чувство становилось привычным и никак не портило поздоровевшее лицо смотрителя. Температура немного спала, а боль в теле утихла. Конечно, сторож ещё не выздоровел, но явно чувствовал себя лучше.

После почти суточного голода, охранник отправился в кухню и начал жадно пожирать всё, что попадалось ему под руку. Накормившись до отвала, Иван принялся за выполнение своих повседневных обязанностей. По окончании работы, он побрёл к дивану. И идя по пустому коридору, он впервые почувствовал явную странность, ему стало казаться, что появились какие-то пульсирующие звуки поезда. Возможно, это была боль в голове, однако с каждым шагом звук приближающегося поезда нарастал. Когда звук стал невыносим, врач схватился за голову, однако внезапно включилась резкая сирена и вслед за ней всё моментально утихло. Он мало что понял после случившегося, поэтому просто продолжал свой путь к кабинету, прибывая в каком-то недоумении и ссылаясь на мигрени. Позднее Иван, переживая о непонятном происшествии, прекратил суетливые раздумья и с облегчением лег на диван.

И вот он почти заснул, как услышал чей-то вой, а потом гавканье. Лениво встав с дивана, смотритель подошел к окну. На площади бегала собака и белый заяц. Собака была в ужасном состоянии – с бело-черной окраской и до безумия худой. Ее попытки поймать зайца были жалкими, она еле-еле плелась за ним, пока маленькое животное не скрылось за сугробом. Было очевидно, что собака давно не ела, но как она попала на базу, оставалось загадкой.

Сторож внезапно проснулся от скучной рутины и, не теряя времени, мигом бросился в свою комнату, где захватил пальто. После он пролетел через лестницу, будто бы ничем и не болел. И вот он уже оказался на улице. На его лице проскочило чувство радости. Иван попытался привлечь внимание собаки. Та в свою очередь оглянулась и, заметив незнакомца, залаяла. Это не напугало смотрителя, а наоборот – взбодрило. Иван начал медленно подходить к собаке. Спустя несколько секунд, они оказались рядом друг с другом. Собака перестала лаять и начала всматриваться в лицо временного хозяина базы. И вот, оказавшись перед мордой собаки, а именно пса, что стало понятно вблизи, смотритель протянул руку и погладил его по голове. Пес замахал хвостом и успокоился.

– Хочешь, есть? – хриплым голосом, спросил Иван у пса, – Хочешь…

Худощавая собака с опухшей мордой, мучимая холодом и голодом, молча глядела своими распухшими глазами на смотрителя. Эти слезящиеся щенячьи глаза вызвали у Ивана жалость к беззащитному псу: “Ах, эти чувства голода, они наиболее искренние. Я не буду насмехаться над тобой, пошли со мной, но не ешь меня на пути. Ладно?”.

Иван указал псу на базу и поплёлся к двери. Собака осторожно пошла за ним, махая хвостом. В этот момент у сторожа в душе проснулось чувство ответственности за животное, несмотря на то, что он не был особенно чувствительным человеком, и такое поведение было для него необычным.

Приблизившись к двери, смотритель спокойно пустил собаку в здание и отправился на кухню. Там он нашел большой сырой стейк и положил его на тарелку. После тарелка оказалась на полу. Пес жадно поедал сочное мясо.

– Гхм… – откашлявшись, сторож начал разговаривать с псом, – И как тебя звать? Хм… Тузик? Нет!? Ну ладно…. А может Шарик? Банально? Да тебе не угодишь…. – пес молча смотрел на Ивана, – А как тебе Густав? Не плохо? Да, отличное имя. А меня Ваня, ну ты можешь называть, как хочешь. Ну, пошли, покажу свои роскошные апартаменты.

Если возвращаться к описанию нового питомца, пес был обычной дворнягой с заостренными ушами. Имел вздутые легкие и постоянно буркал, чихал, однако на это Иван не обращал внимание.

Густав проследовал за Иваном в 13 комнату. Собака с заинтересованными, но больными глазами разглядывала новое место. Смотритель понимал, что собака спать с ним не может, поэтому постелил ей возле двери.

Теперь полноценный охранник, именно полноценный, так как у него появилась своя личная сторожевая собака, оживился и с довольным лицом, раздевшись, уложился в кровать. Однако он не мог заснуть, и рассказывал истории из жизни собаке с увлечением, а та без какого-либо недовольства, слушала его. Ибо в этом мире, населённом людьми, часто единственным понимающим собеседником может быть только тот, кто просто тебя молча слушает, и собака на эту роль подходит, как никто другой.

После длительной беседы, Иван со своим новым другом прогулялись к генератору, а после пошли поесть. Иван ел гречку с жареными котлетами, а Густав пшенку с мясом, которую смотритель приготовил в кастрюле. Когда они возвращались в комнату, пес обмочил стенку в коридоре, что у смотрителя вызвало не злобу, а напротив, смех.

– Надо бы тебя завтра выгулять, а то все стенки обгадишь, – рассудил сторож и уже окончательно пошёл спать.

На часах было 9 часов вечера, Иван и его пес уже спали.

Сон смотрителя был спокоен. Теперь его не беспокоило одиночество. Во сне он плыл на деревянном плоту по реке, а рядом падали листья сакуры. Небо было чистое, а легкий ветерок поддувал плот.

Звуки приближающегося трактора разбудили Ивана и его пса. Смотритель медленно приподнялся, зевнул и попятился за одеждой. Собака хотела пойти за ним, но Иван оставил Густава в номере.

Смотритель медленно поднялся, зевнул и попятился за одеждой. Собака хотел пойти за ним, но Иван оставил Густава в номере.

– Здоров. Как жизнь? Демон не докучает? – спросил Алексей, вылезая из трактора.

Смотритель засмеялся: – Ах-ха не, он боится меня. А жизнь… да потихоньку… Может быть, позавтракаем?

– Нет, спасибо. Я сегодня дома поел, да и мне на работу надо ехать, – ответил водитель.

– А ты где-то ещё работаешь? – поинтересовался сторож.

– Ну конечно! Семью чем-то кормить надо. А трактор – это подработка. Я на фабрике работаю, – ответил Алексей.

– Ясно. А далеко эта фабрика? – спросил смотритель.

– Ну отсюда далековато, а от моего дома километров 15… А ты, вижу, повеселел.

– Ага… Я себе друга нашел, – сказал Иван с улыбкой.

– Надеюсь, не невидимого друга? – засмеялся Алексей, но затих, увидев серьезное лицо смотрителя.

– Нет. Я пса нашел… могу показать, – сказал врач.

– Пса? – удивленно спросил Алексей, – Ну покажи. Только быстро!

Услышав одобрительный ответ, смотритель рванул в свой номер за собакой. Алексей в свою очередь посмотрел вслед Ивану настороженно и подумал: «Ох, эти городские…»

Когда смотритель вернулся, его довольное лицо было заметно уже издалека. Рядом с ним ковыляла собака, которую он предъявил водителю.

– Поздоровайся, – обратился Иван к псу, – это Алексей.

Собака медленно приблизилась к гостю и начала нюхать его. Водитель присел на корточки и погладил пса за ухом.

– И как звать этого бедолагу? – спросил Алексей. После этих слов он встал с колен, а собака вернулась к Ивану.

– Густав, – ответил нахмурившийся смотритель, – а почему, собственно говоря, бедолага?

– Потому что выглядит так… Ты его что ли не кормишь? Посмотри, он же почти дохлый.

– Я его только вчера нашел. Он бегал за зайцем. Наверное, долго не ел. Вот теперь буду откармливать.

– Ну, откармливай. Хотя бы не так скучно будет. Однако всё-таки как-то он слишком плохо выглядит для просто голодной собаки. Пёс случаем не болен?

– Да не болен он… вроде. Просто замерз за долгое время скитаний, а так он сильный.

– Ну-ну… как бы твоя слепая привязанность не погубила вас обоих. Да, кстати, я прочёл твою книжку. Эх, как её там…

– 451° по Фа…

– Да, да, – перебивая, произнес водитель, – ты говорил, что в России счастливо живут те, кто ни о чём не думает. Ты, наверное, прав, только, что в этом, собственно говоря, плохо?

– Ничего. Просто такая жизнь пуста. Если честно, то я не был готов к таким разговорам, – ухмыльнулся Иван, – да и в целом, я всё уже рассказал в прошлый раз. Да и книга мне особо не нравится, если быть оторванным, конечно, в ней есть интересные концепции, но это больше подростковая фантастика… И всё же исход, где все будут всё упрощать, сокращать и ускорять ради быстрого получения информации вполне реален. Впрочем, этот процесс уже и так происходит.

– И революция? И борьба за правду?

– А почему нет. Вдруг людям надоест сидеть в своей норе, и они захотят вылезти наружу, узнать правду или сменить верхушку власти, – ответил сторож с явно иронией.

– Ну, как по мне подробная революция или же это стремление к правде, конечно, хорошо, но в реальности идти умирать ради книг, когда у тебя за спиной жена, дети…, дело глупое. Этому Гаю нечего было терять, а именно такие люди и начинают войны, революции и так далее. У него было жена…, да. Но любил ли он её? Нет! Вот и всё. Лично я на баррикады не полез бы, мне есть, что терять.

– Я тоже бы не полез… Даже если бы мне нечего было бы терять. Это просто было бы неразумно, да и впадлу. Нашу феодальную систему уже никак не изменить, это у нас в крови. Максимум ещё один Ленин придет и на денёк другой сделает любимый многими социализм, а потом всё вернётся на круги своя. В этой системе идейные люди или становятся жертвами, или же продаются, ведь идейность заканчивается там, где начинается выгода и личные интересы…

– С этим, как это не было печально, не поспоришь. Как говорится для раба свобода – стать рабовладельцем.

– Да, – со вздохом молвил Иван, – и как я понимаю у вас сила не в правде?

– Семья и любовь – моя сила.

Смотритель ухмыльнулся и посмотрел на пса, который лежал рядом.

– А ваша? – улыбаясь, спросил Алексей.

Иван нахмурился, задумавшись. “Честно говоря, я не знаю,” – промолвил он. “Единственное, что могу сказать на эту тему – я раньше ненавидел приспособленцев, пока сам не стал одним из них. Конечно, приспособленцы это не самые ужасные люди, иначе всё человечество было бы кошмаром, хотя даже такая мысль не лишена оснований. Однако помимо социализации, приспособление – это ярко выраженная черта всей эволюции. Именно благодаря нашей адаптации и лени мы развиваемся, упрощая и ускоряя процессы, чтобы облегчить свою жизнь. Выживает не сильнейшей, а приспосабливающийся…”

– То есть, приспособление – это ваша сила? – переспросил собеседник.

– Нет, здесь нет никакой силы, лишь обреченность. Так как где приспособление, там и лицемерие, что по моим меркам негативный фактор для общества. Да и в целом, приспособление вероятно человечество и погубит. Когда мы сможем утолить все потребности и желания, наступит скука и безделье, а это противоречит нашей природе, что повлечёт к множеству проблем.

– Интересно, хоть и не совсем ясно. А как же вы со всеми этими живёте?

– Обычно, – ответил Иван, грустно улыбнувшись, – например, здесь оказался. И у меня хотя бы за этими мыслями нет конкретного образа жизни. Вот у моих знакомых есть…

– Знакомых? Неужели они у вас есть, – рассмеялся Алексей, – интересно было бы послушать.

– Один мой знакомый так скажем аскет. Он считает, что смысл жизни в самоограничении, через такой образ жизни можно постичь мироздание и прийти к своей цели. Тот ещё философ, в общем. А у другого всё куда проще. Его жизнь заключается в получении удовольствия, гедонист.

– Ничего себе, – заинтересовано ответил водитель и спросил: – И кто они?

– Один профессиональный врач, а другой живёт в Лос-Анджелесе, так как у него богатые родители.

– Даже не буду спрашивать кто из них, как живёт и почему, – шмыгнув носом, сказал Алексей, – А вы какой точки зрения придерживаетесь?

– Я? Я сохраняю нейтралитет.

– А мне вот ближе ваш первый друг, – водитель посмотрел на свои старые часы, которые ранее скрывались под старой курткой, – Ой! Мне надо ехать, а то я с вами заболтался.

– Ладно, рад был встрече, – провожая, сказал Иван.

– Ага. Я тоже.

– И у меня будет одна просьба… Не рассказывай пожалуйста про собаку директору, а то мало ли…

– Я и не собирался, но хорошо, – с улыбкой сказал Алексей, усаживаясь в свой трактор, – Давай, до скорого.

– Пока, – с какой-то легкостью в душе ответил сторож.

Помахав вслед трактору рукой, Иван с псом вернулись в здание. Позавтракав, они пошли на прогулку. Собака медленно шла за смотрителем и, испражняясь, помечала территории. Густав привязался к Ивану, что впрочем, было взаимно.

Смотритель, наконец, оклемался от своей болезни, однако ему было по-прежнему скучно. От безысходности Иван решил включить телевизор, надеясь на то, что он сможет найти что-то, что увлечет его смотрителя. Он достал первый же диск, который попался ему на глаза, и аккуратно вставил его в дискетник, прежде чем улечься на диван. В то время, как на его руках спокойно отдыхал пес по имени Густав, лизавший руки смотрителю. Впрочем, смотритель скептически относился к такому проявлению привязанности, но тайно чувствовал внутреннее умиротворение.

За день врач и его подопечный успели посмотреть несколько фильмов, однако к концу дня смотритель уже не мог вспомнить ни одного из них.

Когда пришло время идти спать, смотритель услышал мерзкий звонок телефона.

– Алло, – это был голос Степана.

– Да, здравствуйте.

– Ты там не забыл, что я завтра к тебе приеду?

– Ах… да! Конечно, конечно.

– Я звоню по поводу вещей, которые завтра тебе привезу. Тебе нужен спирт, хлеб и иностранные книжки? Так?

– Так!

– С тебя 180 рублей. А книжки я возьму из библиотеки.

– Это за хлеб?

– Да. Я тебе несколько упаковок куплю.

– Хорошо. Я ещё хотел спросить…, а за использованные лекарства мне надо платить?

– Конечно надо! – тут работник сделал паузу, – Если только заметят…

Ухмыльнувшись Ивана ответил: – Ясно. Я вас понял.

– Ну, тогда ладно. До завтра.

– До завтра.

На этот раз разговор был приятный, и Иван с улыбкой повесил трубку. Ожившая от разговора с человеком, душа смотрителя направилась со своим псом на прогулку. Иван игрался с собакой, как с ребенком. Кидал Густаву палку, которую хоть и медленно, но приносил пёс. Ему было хорошо, и когда сторож смотрел на темнеющее небо и белоснежные пихты, а воздух очищал голову внутренне измотанного жизнью смотрителя, он ощущал внутреннее умиротворение.

Вдоволь нагулявшись, Иван стал возвращаться в здание. Они далеко отошли от базы, поэтому им пришлось ускорить шаг, чтобы успеть вернуться до темноты. Пёс же не поспевал и всё медленней шел за своим хозяином. Иван это заметил и взял собаку на руки.

Так они добрались до здания, охранник разделся и, почувствовав легкое чувство голода, направился с Густавом трапезничать. Наложив псу и себе среднюю порцию еды, они приступили к пище. Когда смотритель съел свой ужин, он посмотрел в сторону собаки и обнаружил, что тарелка была полная. Густав ничего не съел. Это насторожило врача, поэтому он подошёл к псу.

– Ты аристократом стал или решил характер показать? У меня другой еды нет, – на слова Ивана пёс опустил голову и лег на холодный пол.

Смотритель раздражённо цокнул: – Нет, ну ты индиец… В общем, как хочешь. Недавно кто-то готов был съесть живого зайца…

Собака в ответ лишь заскулила и приняла ещё больше болезненный вид, врач на такие выходки с добродушием выпалил: – Ладно, не урчи. Ты…, по всей видимости, устал, пошли спать.

Иван взял обессиленную собаку на руки и прошёл в свой номер. Уложив пса на подстилку, сам сторож подошёл к окну и налив себе чай, который ранее залил после ужина, смотрел куда-то вглубь леса о чём-то думая. Настоявшись, он как полагается, лег на кровать. Густав чихнул и, перевалившись на бок, быстро заснул. Смотритель тоже лег на бок и с грустью посмотрел в сторону собаки. Спать охраннику пока не хотелось, да и читать особого желания у него также не было, поэтому решилось ему написать что-то в дневнике.

“Итак, дорогой дневник, мне не подобрать слов, чтобы описать боль, и унижения, который я испытал сегодня… Ладно, опусти. (Иван усмехнулся, держа карандаш в руках)

Вот уже около недели, как я прибываю на этой базе. В целом, за исключением происшествия с предыдущим смотрителем, здесь ничего не происходит, что должно меня радовать, поскольку ничто постороннее не имеет возможности влиять на меня и на мой рассудок. Однако мне почему-то скучно и грустно… Но сегодня мне посчастливилось повстречать забавного пса. Теперь я не один, что как-то радует и успокаивает. Назвал я его Густавом.

Недавно, кстати, мне приснился странный сон, если его можно так назвать. Многое я забыл, но помню какую-то замкнутую камеру и больницу что ли… Но запомнился мне он не этим, а пробуждением, которое сопровождалось сонным параличом. Странное зрелище, учитывая, что меня редко беспокоила данная проблема. Содержимое этого паралича я частично забыл, но помню некоторые детали, которые не хотелось бы вспоминать…

Думал заняться чем-то сегодня, убрать снег или что-то в этом роде, но легче написать десять томов философии, чем приложить какое-нибудь одно начало к практике. Вспомнив эту фразу, вспомнил Толстого и его дневники. Странный был, конечно, мужик, особенно часть про его “любовные” предпочтения, но это не суть. Я хотел бы сказать то, что даже Толстой писал свои мотивационные речи, которые получше некоторых нынешних будут, а шутки, связанные с правилами жизни, весьма актуальны…

И тут как раз созревает мысль о том, что творчество по своей сути неисчерпаемо велико, но вот идеи и образы, которое оно может дать уже на иссекаемой грани. У всего есть закат, как и у различных процессов, жизненных явлений, да и в целом самой жизни, так почему кто-то сказал, что искусство бессмертно? Нет, оно, безусловно, сейчас имеет такой статус, мы помним и храним память и произведения искусства из прошлого, но на то они и из прошлого, там они зарождались и создавались, развивая общую культуру, но кто будет сохранять современное искусство? Будет ли нужны однообразные копии картин и фильмом, книг и прочего. Только самому себе и твоим близким, но не обществу в целом? Хотя, наверно, так было всегда, только к созданию такого “творчества” не у всех был доступ.

Однако если подумать и вправду многие идеи были придуманы тысячелетиями ранее, но вот наука… Наука реально находиться в динамике , где всё меняется и находятся новые факты, а концепции с теориями сменяют друг друга, как …, . А глубинные ценности человека и его смыслы уже готовы, на бери, читай, перенимай философию, которая ближе по душе, образ жизни и стиль, за тебя их придумали, а если не нравиться, то есть нигилизм и цинизм. Как там Оскар Уайльд писал… “Циник – человек, знающий цену всему и не ценящий ничего”. Но наука меняется и её концепции, а от этого считать что-то за истину тоже бессмысленно, ведь в любой момент твоё мнение может оказаться заблуждением или каким-то общим стереотипом… Ничто не истинно, в общем, а каждый мир видит субъективно, но чего-то я отошёл от темы. Сумбурно получается, хотя никто это читать всё равно не будет, поэтому всё равно…

Возвращаясь к творчеству… Я часто об этом думаю и неужели нельзя создать нечто-то уникальное, что-то новое, что-то, что станет революцией хотя бы в жанре? Мне почему-то кажется, что нет, однако создать качественное творчество, коммерчески успешное вполне возможно, но нужно ли? На самом деле, да! Каждому надо как-то самовыражаться…

Конечно, не приятна мысль, что каждый уже за тебя всё придумал, написал и сделал. Живя в постмодерне, а теперь уже в метамодерне стоит лишь перерабатывать уже существующие идеи, мысли, технологии и так далее. Но стоит ли об этом так переживать? Думаю, нет, достаточно попытаться сделать лучше, объединив интересные наработки, взяв чью-то идею и раскрутив её, сделав уже нечто уникальное, тот же Тарантино, у которого половина сцен в фильме это чужие кадры, кои ему просто когда-то понравились. К тому же всё это не означает, что привнести что-то новое в мир является практически невозможным, всегда можно стать новатором и первооткрывателем, просто навряд ли тебя примут, но со временем… станешь культовым. Но лично мне всё равно, я не грежу о подобном, а это дело оставлю сумасшедшим…

А если честно, то и всем должно быть плевать, лучше уж что-то создавать, чем потреблять, даже если это и будет второсортно, попытка не пытка, быть может, спустя годы это окажет какое-то влияние или возымеет интерес, а если и нет, то ты хоть пытался, а не растратил впустую свой интеллектуальный потенциал.

Так что… Главенство формы или всё же содержания?)

Какой я вывод из этого СПГС извлекаю? Пока никакой. Ну, возможно, стоит проще относиться к плагиату, копиям, пародиям и деградации… Но что точно ясно, так это то, что в постмодерне не нужно быть слишком серьезным и грузиться о подобном, лучше оставаться искренним и прямым, поскольку фальши и так везде полно. Таково наше время. Хотя зачастую и перед самим собой тяжело быть искренним и прямым…”

Вдоволь написавшись, Иван готов был отправиться в объятья забвенья. Еще не признанный философ, он закрыл глаза и погрузился в сон, который оставался спокойным. Во время сна смотритель плыл по бесконечной реке и размышлял о бытии. Чего больше всего боятся люди? Клоунов или пауков? Однако во сне трудно размышлять о чем-то, поэтому одна мысль сменяла другую и так до бесконечности. Но в его голове всё же вертелся один и тот же вопрос – “какой мой самый сильный страх?”. Он в принципе был не из робкого десятка, да и за годы своей работы повидал немало жути, но это не значило, что нечего бояться, все люди в глубине души чего-то, да бояться… Верно? Может это страх смерти? Однако выпавший нам по воле судьбе герой не сильно боялся умереть, во всяком случае себе он так внушал, а может его страх заключался в нечто ином…, в чём-то необъяснимом, что-то таком, что в нем самом скрыто, но он об этом не знает, а может быть это простой страх неизвестности, непостижимого… Не придя к конкретному ответу, Иван оглянулся и увидел в конце реки водопад. Плот плыл к бесконечной пропасти. И когда страж собственных мечтаний это понял, он тут же проснулся.

За окном уже светало. Через пару часов должен был приехать работник Николая Николаевича. Поэтому сторож не стал расслабляться, а сразу пошел по делам. Поев и осмотрев генератор, врач решил прибраться во всем бардаке, который навел за время проживания. Во время уборки к нему подошел Густав, который жалобно посмотрел на него. Собака словно хотела что-то сказать, но не могла. Ее глаза были полны боли. После долгого взгляда, Густав лег на живот.

Иван наблюдал за псом и сообразил, что его нельзя показывать Степану, поэтому Густава нужно где-то спрятать. Выбор пал на ванную в номере 13. Там собака не сможет ничего испортить. А если что-то случится, то на плитку, а это легко убрать. Главное, чтобы пес не лаял, но к счастью, он был молчаливым и после первой встречи со своим новым хозяином Густав даже ни разу не зарычал, а только скулил. Спрятав пса в ванную, Иван услышал звуки приближающейся машины.

Вышел он на улицу, поглядел в сторону припаркованного внедорожника и узнал водителя. Это был мужчина лет так 30, с темными волосами и забавными усами, которые, признаться, не слишком сидели ему на лице. Нос у него был орлиный, а глаза карие с каким-то зеленным оттенком. Одет он был в кожаную куртку и брюки. В общем, не костюм, конечно, но и не тряпка с блошиного рынка. Что касается его происхождения, ну, похоже, что из восточных земель, а может, с армянскими корнями, хотя, кто их знает, сейчас всякие метисы бывают… Также работник Николая Николаевича был не особо высок, и с небольшим брюшком, видно, что редко заботится о себе.

– Здоров! – с радушием обратился работник к смотрителю, одну руку протягивая Ивану, а другую, запихивая в карман, чтобы достать пачку сигарет.

Иван ответил взаимно и пожал гостю руку.

– Как ты тут? – спросил работник у смотрителя, закуривая сигарету.

– Скучно, а так в целом жить можно.

– Слава Аллаху, что ты тут себе вены не перерезал.

– Слава, слава, – с улыбкой и одновременно со скрытой неприязнью проговорил Иван, – вы книжки привезли?

– Конечно, брат, привёз! Я же не просто так сюда приехал, – ответил Степан, направляясь к багажнику. Он с трудом достал пакет одной рукой, не вынимая сигарету изо рта. – Вот, брат, тут спирт и несколько книг. Так, погоди… – он снова заглянул в багажник. – А вот и хлеб, брат. Свежий, ай свежий!

– Спасибо, – Иван взял в руки спирт и хлеб, – святой комплект.

– Ну да, – работник улыбнулся, – До конца месяца сами тут побудете. Мне, брат, в командировку надо ехать.

– Эх…, жаль. Тут месяц и остался, а потом март… я уеду.

– Мне тоже жаль. Я один уеду, а семья в Москве останется. Эх, брат, мне будет их не хватать. Единственный плюс, что я на юг еду. А то зима эта уже достала.

– Зиму не любите? – с ноткой раздражения спросил Иван из-за постепенного кипения от слова “брат”.

– Люблю, люблю, но в меру! – ответил Степан с ухмылкой.

– Ясно, а как там директор? – резко сменив тему, спросил Иван.

– Как обычно… работает. Но я редко с ним вижусь. Странный человек, постоянно работает. Скрытный… Однако слышал, что он развелся…

Смотритель осекся, вспомнив, что Степан постоянно, что-то говорит про семью, однако и вспомнил след от кольца на его руке в день, как Николай его сюда привёз.

– Хм… А почему?

– Да толком не знаю, брат. Говорю же, не особо любит о личной жизни говорить, но походу что-то серьезное произошло…

– Интересно, – после слов, смотритель задумался.

– Ты тоже, брат, какой-то странный, если честно…, – заметил работник.

– Ещё здесь месяц поживу и не такого увидите, – отозвался сторож, сохраняя какую-то скрытую враждебность.

– Да, это верно. Одному, да и в таком месте легко сойти с ума. Вот, когда я в прошлый раз приезжал к тому…, – лицо Степана скривилось, – ужасное было зрелище. Мне долго это не давало покоя, кошмары снились.

– А собственно, что с ним произошло? У вас были какие-нибудь предположения? – невзначай поинтересовался Иван.

– Убил он себя, брат… Вены вскрыл, но думаю, ты об этом уже слышал. Я его особо и не знал, чтобы делать выводы. Наверное, одиночество свело с ума или как это бывает – просто потерял смысл жизни, – ответил Степан, почмокивая своими пухлыми губами.

– Просто так ничего не происходит. Тут было кое-что ещё…, но если честно, меня это уже не интересует. Да и глупо лишать себя самого ценного в жизни. Вы же не стали себе просто так резать вены? – задал риторический вопрос смотритель.

– Конечно, нет, брат!

– Ну, я вот и об этом. Хуже пустоты нет ничего. Лучше чувствовать боль, чем вовсе ничего, – сказал Иван это скорее больше для себя, чем собеседника, тем самым отгоняя мысли из прошлого. Однако сказанное им вслух слабо вязалось с тем, что он прокрутил в этот момент в голове. Острая бритва, петля, высотка, по своему тоже имели чарующие и манящий образ, они вызывали холодок и легкое возбуждение, пугающую и обволакивающую дрожь по телу…

– А почему же ничего? – резко отреагировал Степан, вытащив смотрителя из начавшегося в его голове потока шизофренических размышлений о природе самоубийства, – По-твоему, что ли, после смерти сразу пустота?

– Мне сложно об этом говорить, так как никто наверняка об этом не знает, как и я…

– Ой…, не строй из себя философа, – оборвал Ивана работник.

– Хорошо. Да, я так предполагаю. И как я понимаю, вы другого мнения, чьё меня не сильно и…

Глаза Степана почему-то загорелись, и с огромным энтузиазмом он заговорил: – Раньше я как-то не придавал этому значения. Но однажды со мной произошел чрезвычайный случай, и после этого я поверил в Аллаха. Ну, а Коран стал для меня ответом на все вопросы, которые меня терзали, – Степан сделал паузу и поднёс руки к своему лицу. Он подул на них, чтобы согреться, и после сказал, – Ох…, холодно, брат, давай в здание зайдем, и вещи заодно занесем.

– Я и сам могу.

– Ой…, пошли.

И так они зашли в базу. Сначала Степан с Иваном зашли в медпункт, а потом направились в кухню. Иван поставил чайник на плиту, и они продолжили разговор.

– Так что ты там спрашивал про смерть? – озадачил Степан Ивана вопросом о вопросе.

– Да, я спрашивал…, хотя, вы уже ответили. Для вас Коран является ответом на все вопросы бытия…" – ухмыльнулся Иван, пытаясь не начинать религиозные споры.

– Разумеется, брат! – твёрдо воскликнул работник, – Я могу тебе поведать эту интересную и весьма историю…

Иван немного раздраженно махнул головой в знак согласия, однако делал он это скорее из вежливости, чем из-за какого-то любопытства.

– У моей жены, – тут Степан приуныл и как не странно ни разу не упомянул “брат”, – были сложные роды. Она могла умереть вместе с ребенком. Врачи хотели избавляться от Алёны, чтобы жена выжила. Я сидел в коридоре и все слышал. В такие моменты люди поневоле обычно обращаются к всевышним силам, поэтому… так поступил и я. Я упал на колени и со слезами на глазах молил Аллаха, чтобы он спас мою жену и ребенка. И именно, когда я молился, жене стало лучше, и она смогла родить. В этот момент я рыдал от счастья. После этого я и поверил…

– Да, я видел подобное. Чудо в плоти или совпадение…

– Где-то я уже слышал. А вы что-ли прям ни в какого не верите? – спросил Степан, взглядом замирая на чашке, словно ища ответы в свежезаваренном чае.

Чайник закипел, да Иван пошел заваривать чай. И по дороге он нехотя отвечал на вопрос: – Ну, так-то да, но я больше просто скептик. Я открыт для религиозных истин, но они меня не сильно убеждают. Мне достаточно знакома история, да и психология человека, чтобы утверждать отсутствие бога, во всяком случае, как какое-то единое существо, но я и не призываю в него не верить, – смотритель заварил чай да пошел к Степану, продолжая свою речь, – Религия – это культура и политика, поэтому глупо что-то отрицать. Это “таблетка” от всех беспокойств и вопросов. К примеру, вы. Вы поверили в Аллаха и освободились от беспокойства, пустоты или бессмыслия жизни. Вы знаете, что все ваши действия и поступки имеют смысл, а после смерти вы попадете куда-нибудь… Религия – это психологическая терапия. Я вас уверяю, что даже в будущем, где люди будут летать на автомобилях, будет религия, так как всегда будут несчастные люди, а зачастую обычные работники – рабы, которым в конце жизни нужно будет вознаграждение за их бессмысленные страдания и мучения.

– Я раньше тоже был таким, брат… Хотел быть особенным и считать себя умным, – говорил Степан, попивая только что принесённый чай.

Иван усмехнулся: “Если вы считаете меня ‘модным атеистом’, то вы глубоко ошибаетесь. Я не пытаюсь доказать бабушке в метро, что бога не существует. Я считаю религию культурой, которая отражает современные интересы людей. Когда люди жили в пещерах, были боги огня и так далее. Когда люди начали заниматься земледелием, жрицы придумали богов плодородия, скота, войны. Затем появился политеизм, где людишки были ничтожеством по сравнению с богами. В конце концов, люди пришли к Аллаху и Иисусу Христу, тоже отдельная тема… И про право сильных, которое забрали в пользу слабых и про влияние Ислама со своими “приколами”… Так или иначе не моего ума дела, так скажу. А в остальном, остались только восточные религии, которые уважают традиции, но стоит отметить, что они тоже удобны в своей постройке. Каждая религия отражает потребность людей в том, чего у них нет. Люди развиваются, как и их потребности, и поэтому религия развивается. Религия капитализма, коммунизма, фашизма тому пример, та же вера, но уже в другое и боги уже не, что раньше”.

– Это умно, но вы согласны, что религия может дать хотя бы ответ на те вопросы, которые не сможет дать ни один ученый.

– Ученые тоже бывают верующими, и есть ещё всякая квантовая механика, теории о матрице, в общем, беспроглядный мрак теорий, концепций, в которые я не хочу лезть. И не поймите не правильно, я не спорю, что религия не даёт какие-то ответы. Просто мне-то какое дело до них, если я вопросы не задавал. А если и задавал, то ответа там точно не находил.

– Мне кажется, что ты рассуждаешь, как обиженный жизнью ребенок, который не может поверить во что-то хорошее.

“Говорит мне верующий в Ислам…” безобидно подумал про себя смотритель и сказал: – Почему “как”… быть может я и есть этот ребенок?

Иван с тонкой иронией двинул бровями в сторону, однако собеседник не увидел этого неловкого действия со стороны сторожа. Смотритель же, наигранно кашлянув, продолжил, – Но в данном случае глупо сводить всё на тяжелое детство. У меня было все хорошо, я жил в полной семье и спокойствии. Просто я так вижу жизнь, и никто не отнимет у меня этот взгляд.

– Я и не пытался отнять, лишь пытался иную другую картину мира, брат…

– Мне знакома эта картина, обе эти картины… Но это мои слова, мои мысли. Не знаю, насколько это уместно, но если обратиться к философии Ницше, зачастую воспринимающейся многими, как подростковая философия с пессимизмом, что отнюдь не так, если углубляться чуть больше, чем на уровень “падающего толкни” или воли к власти, где само слово воля утратила ещё один смысл при переводе… Но что-то меня потянуло, отошел от темы, в общем про религию он считал примерно так: “Слабым Бог нужен для того, чтобы у него что-нибудь попросить и на что-нибудь пожаловаться, сильным – чтобы поделиться с ним радостью собственных побед. Христианство и во все религия слабых, униженных, рабов по итогу, которая противоречит закону борьбы за существование, согласно которому все слабое должно погибнуть, более того, надо помочь ему погибнуть. А общество в каком-то роде заинтересовано в слабых людях, благодаря им и существует христианская религия, благодаря им сильные люди, помогая слабым и сострадая им, могут почувствовать свое благородство”. Грубо говоря, по Ницше, “мораль рабов” – это система ценностей, основанная на слабости, зависти и обиде – “ресентименте”. Христианство проповедует смирение, покорность и сочувствие, а также осуждает силу, власть и эгоизм. Я не со всем этим согласен, но основа нынешнего слюнтяйства, как мне кажется, вполне реальная. И что касается самой веры…, я вообще не понимаю её природу, и не только веры в религию, а вообще, глобально. Я возможно и рад был бы во что-то верить, но жизнь меня приучила не верить ни во что…

– Даже в то, что в Африке живут жирафы или земля круглая?

– Я понимаю к чему вы клоните, но не стоит до мелочей докапываться…, – обрезал смотритель, предсказывая надвигающиеся аргументы против.

– Ну, видите, значит во что-то, да верите! – победно выдал Степан, запивая чаем.

– Я говорил о более высших понятия веры, кои не имеют прямых подтверждений, а не о каких-то аспектах реальности, которые уже давно доказаны, хоть и отражены чужими глазами, книгами и словами. Однако лучше и это перепроверять, доказывая всё самому себе лично. Только тут главное, чтобы не дошло до шизофрении и паранойи с фольгой на голове…, – Иван усмехнулся, – И, говоря всё же дальше про веру в нечто… в нечто иное, по типу веры в доброту, человечество, дружбу, мир во всем мире, веру в то, ради чего стоит жить и бороться. То у меня этого нет…

– А семья? Ради них стоит жить, вера в светлое будущее, в любовь конце-то концов, брат.

– Какое светлое будущее? Я сейчас в одиночестве и в глуши. Изолированный от всех, сбежавший от прошлой жизни… А любовь…, какая к черту любовь? Понапридумывали в романтизме чуши. Живут в этой культурной иллюзии про принцев на белом коне и девушек мечты. Это про химические реакции, размножение, дофамин… – Иван почувствовал, что его обуревают странные эмоции, и он остыл, – Что-то меня заносит. Извините, одиночество, видимо, так действует…

– Тем не менее, люди могут измениться ради Ала…, Бога…, когда другие средства никогда не окажут должного влияния.

– Ради бога? Или ради того, чтобы получить хорошее место под солнцем, а не горячий котел? Если единственное, что удерживает человека в рамках приличия – это ожидание божественной награды, тогда этот человек кусок дерьма. Или хотите перейти к теме контроля населения и политики? – Иван засмеялся, а Степан, не поняв шутки, нахмурил свои густые брови.

– Тем не менее, ни одна тюрьма не сможет изменить преступника, в отличие от веры, брат. Вера в Бога может поставить на путь истинный даже самого отъявленного убийцу.

Буквально несколько минут назад Иван вообще никак не хотел лазить в разговоры с данным посетителем, однако сейчас… – Слушайте, тюрьма не создана для того, чтобы превратить преступника в ангела. Она создана для того, чтобы человек понял, что время не бесконечно и его нужно ценить. И умный человек в тюрьме это обязательно поймет, хотя умные за решеткой не сидят…. Потерять пять, а то и десять лет жизни это невероятно глупо. За это время можно создать семью, создать бизнес, найти работу, а не сидеть в четырёх стенах. Хотя к России это не относится.

– Почему же?

– Тюрьма в России это место, конечно, для всяких негодяев, но, однако, туда часто попадают жертвы статистики или же люди, ставшие маленькой проблемой для государства. Хотя для лишения таких проблемок чаще используют психушки.

– Ну, это да, брат. А вот о времени я и не задумывался. Интересное наблюдение.

– Это не самое интересное наблюдение. Интересней то, что люди по своей воле также живут и на свободе, – Иван усмехнулся.

После смотритель ненадолго задумался, а потом, замявшись, сказал: – Если продолжать говорить о религии, то самое ценное, что может предоставить религия для человечества – это катарсис. Религиозный катарсис поглощает все навязчивые мысли и идеи, а главное, подавляет человеческие страхи. И в этом весь смысл… Пострадай немножко, и на небе все это тебе обязательно воздастся. Это идеальный транквилизатор для людей, переживших какие-то сильные потрясения, например, смерть ребенка, родственника или же какие-то серьезные проблемы с работой, финансами и так далее. Люди сами не способны пережить все эти невзгоды, поэтому им на помощь приходят сказки, где все их мучения и страдания превратятся в билет, который ведет в «рай».

– Ох, тебя послушаешь… Все эти твои слова наполнены какой-то злобой со спесью или же печалью, и я чет не пойму, почему… Брат… В тебе словно какой-то чёрт сидит, – с каким-то отвращением сказал Степан.

– Во всех людях сидит чёрт и это для меня не открытие…

– Во всех, но не во всех он доминирует… Ладно, “Вочинч, бан чка”, – Работник Николая Николаевича отставил чашку и встал, – мне уже надо ехать. Пошли книги в кабинет отнесем, и я поеду.

– Да не стоит. Я сам.

– Ой…, не выдавай себя за добродетеля. Ты абсолютно на него не похож.

И вот они уже поднимались на второй этаж. Зайдя в кабинет, Степан начал разглядывать рабочее место смотрителя. Всё было чисто, лишь старый диван портил вид кабинета.

– Надо бы купить новый диван, – сказал работник.

– Да, я хотел об этом попросить, но подумал, что опять придётся платить из своего кармана.

– Ты же вроде говорил директору, что тебе плевать на зарплату?

– Ну да, но всё же не хотелось бы возвращаться вообще с пустыми руками.

– Ха-ха… я тебя понимаю, брат, – в этот момент Степан посмотрел на руку, где расположились недорогие электронные часы и тревожно поднялся, – Ну, мне пора.

– Хорошо, – радостно вздохнула Ивана.

Когда они выходили из комнаты, перед их взором предстала картина, которая находилась возле дивана. Заинтересованно посмотрев на неё, он остановился и сказал: – Красивая картина.

Иван тоже посмотрела в её сторону и сказала: – Ага, последний день Помпеи. А вы, что ли, интересуетесь искусством?

– Я? Нет. Только с женой хожу в театр, и то только для того, чтобы она перед своими подругами похвасталась. Сейчас мало кого это интересует.

– Удивительно, что вы мне искренне ответили. Мало от кого подобное услышишь, а то сейчас все стали ценителями искусства.

Они вышли из комнаты и пошли к лестнице, продолжая диалог.

– А ты сам-то хоть разбираешься? – спросил заинтересованный Степан.

– Не то чтобы, но что-то понимаю. Во всем этом искусстве, да и в любом виде деятельности, нужен определенный порог входа. Поэтому нужно знать многое, чтобы понимать это. И мало кто хочет это изучать и тратить на это время. Впрочем, как и я…

И тут из 13-й комнаты раздался скрежет. Вероятно, всего звук издавал пёс, который ломился в дверь.

– А что это за звук? – спросил встревоженный Степан.

– Ах, это… – Иван растерялся. Ему нужно было что-то придумать, а иначе Густава могут выкинуть за шкирку на улицу. Поэтому он соврал и сказал первое, что пришло в голову: – это ветер.

– Ветер?

– Да, ветер. Там однажды форточку ветром сдуло, вот теперь и задувает.

– Понятно… Постой! Это же из 13 номера звук шёл?

– Да, а что?

– Брат… В этом же номере и умер тот смотритель…

Тут Иван побледнел и не на шутку испугался. Его охватил непонятный страх, по спине побежали мурашки – именно побежали, почти в прямом смысле, – все внутри перевернулось. Однако даже тогда он категорически не желал верить своим ушам. Он вытер вспотевший лоб и охрипшим голосом спросил: – Как в 13-м? Не может быть! Ну и совпадение…

– Да уж. Плохой номер. Тут и до этого странности происходили. Вот тебе и совпадение! Мир не так уж и прост, как ты описывал.

– Возможно, – заговорил растерянно Иван, – но как же так все совпало? И потом он писал про 29 или 30.

– Ты это о чем? – спросил прищурившийся Степан. Иван выпрямился, ясно осознавая, что его одежда прилипла к телу из-за того, что он был мокрый от пота. Опомнившись, смотритель ответил: “Да ничего. Это мысли вслух. Странное совпадение выходит… Я, конечно, понимаю, что его привлекло красивое число, как и меня, но все равно это как-то странно”.

– Странно, странно…. Как бы с тобой, что не случилось. Обычно за совпадениями может быть что-то больше. Тебе лучше сменить номер, а то мало ли.

– Жутковато. Наверное, да… я перееду в другой номер.

– Это первое, чтобы я сделал на твоём бы месте… Брат.

И как только они пошли дальше, опять раздался скрежет из номера. Но на этот раз Иван был готов и сразу ответил: “Не обращайте внимание. Пойдемте.”

– Надо попросить ремонтника починить окно или же ты сам можешь починить его…, – предложил Степан.

– Не думаю, что я смог бы его починить, – тут Иван скорее оправдал свою лень, поскольку он возможно и мог сам починить это злополучное окно, однако делать это ему было крайне тяжело. “Лучше уж, когда база откроется, тогда и починят ‘профессионалы’.

– Верно. Идём.

Продвигаясь к выходу, Степан вернулся к ранним разглагольствованиям: “Если возвращаться к нашей теме разговора, то в чем же, по-твоему, тогда смысл жизни?”

– Ответ зависит от настроения, определенного времени. Иногда я могу нудить о том, что у жизни нет цели ни высокой, ни низкой. Иногда говорю, что мы пылинки в бесконечном космосе и времени не существует, как это банально не звучало. Где всё циклично умирает. Наверное, смерть с точки зрения биологии и есть смысл жизни. Мы рождаемся с целью умереть. Или с точки зрения вселенной, если говорить о жизни человека, то ей нужен разумный наблюдатель.

– То есть смысл это наблюдать или умереть?

– Скорее преобразоваться в квантовую массу, так любят говорить ученые. Хотя это всего лишь догадки. Вообще, честно говоря, отбросив все эти размышления, смерть – это открытый финал. Концовка, о которой не знает никто из живых существ. Людей это и бесит, нет чувства завершенности или просто страх неизвестности. Поэтому и появилась вся эта лабуда с религией и наукой. Ни один ученый, как и проповедник, не знает наверняка, что там.

– А как же клиническая смерть? Как будто это не доказательство?

– Нет, нет… Этот аргумент давно устарел. Люди перед смертью видят то, что проецирует их мозг. Последний сон или видение, но не что-то потустороннее.

– Глупости! Я видел подобное и это точно не какая-то предсмертная галлюцинация, брат. Год назад умерла моя мать, и перед смертью ей приснился сон о том, как она падала в яму. Она плакала и была очень напуганной, поэтому рассказала мне об этом, но я, как дурак, ей не поверил, а на следующий день мама умерла. Это не клиническая смерть и не предсмертный бред.

– Мда. Рождение сына и смерть матери… Совпадение… Знаете удивительное свойство совпадений? Совпадение создает различные взаимосвязи, реальность которых невозможно определить. Благодаря этому и есть удача, мистика и в конечном итоге невозможные события.

– Ну-ну… Случайности не случайны, брат – с мудрым лицом ответил Степан.

– Где-то я это уже слышал, – улыбаясь, проговорил Иван, уже не замечая пресловутое “брат”.

Степан кивнул головой и рассмеялся: – Тем не менее, я остаюсь при своих убеждениях. Людям необходима вера в чудо, это часть нашей жизни. Вера – это смысл!

– Возможно. Но зачастую вера – это слабость.

– Или же героический подвиг…, – добавил Степан.

Выходя на улицу, водитель повернулся в сторону здания и обратился к Ивану: – Ох… Ну и местечко. Не знаю, как вы тут в одиночестве…

– Да вот, как-то справляюсь.

– Это хорошо, но я на твоём месте следил бы за своей, – Степен ткнул пальцем себе в висок, – головой…

– Учту, и как бы то ни было, спасибо за беседу. Хоть мы и не пришли к конкретному выводу в предыдущих темах, однако неплохо поговорили. Это словно глоток свежего воздуха в запертой будке.

– Да, я тоже рад поболтать. Интересно порой послушать чужое мнение. Вот тебе с моим бы братом поговорить, – засмеялся рабочий. – Ему что не скажешь, сразу в морду бьёт. Никакие аргументы не нужны.

Иван рассмеялся в ответ. В действительности, смотритель, хоть и не был ярким представителем национализма, однако он всё же недолюбливал некоторые восточные народы, особенно те, которые приезжали в Россию и начинали диктовать свои правила и заповеди, мешая русскому социуму и формируя деструктивное этническое смешивание. Несмотря на это, Степан показался ему приятным человеком после разговора, но упоминание о брате его собеседника навело на смотрителя определенную презрительность. – "Я и не удивлён. Наверное, тяжело с таким жить?" – заметил он.

– Да не то слово. Однако, он брат, и я в любой момент рад с ним встретиться и помочь, как впрочем, и он. Не за что не отдал бы те годы детства с ним. Эх…, – Степан по-своему тоскливо улыбнулся. – И да, всё стеснялся сказать. Ты бы побрился, а то скоро тебя легко будет спутать с отшельником.

Иван, который был далёк от разговоров о брате, как можно было понять, рассмеялся, когда речь зашла о его небритой щетине. К тому же он был единственным ребёнком. Погладив бороду рукой, смотритель ответил: – Ладно, ладно. Я как-то забыл про это. Всё равно тут никого нет, а бороду я никогда особенно не отращивал. Пусть будет хоть какое-то разнообразие.

– Если не хочешь, можешь и не сбривать. Тебе это даже с какой-то стороны идёт, брат.

– Да ладно, сбрею. Тут ещё за месяц отрастет, если надо.

– У тебя хоть есть бритва?

– Конечно, не беспокойся.

– Ну, тогда пока. Аджох! – вскрикнул работник.

– До свидания, – ответил Иван.

Степан пожал руку смотрителю и сел в машину. Зазвучал двигатель, и он уехал. Иван смотрел вслед уезжающему внедорожнику, пока тот не скрылся из виду. После чего он пошёл к Густаву.

По возвращении в свой номер 13, Иван распахнул расцарапанную дверь в ванную и встретил там пса, который лежал на животе и скулил. Смотритель взял в руки собаку и попросил по-своему прощение, но пёс ничего не мог ответить.

– Что же делать с дверью и окном? – думал Иван, – Ай, ладно. Ещё время есть, пока не буду об этом беспокоиться. Может вообще ничего не делать, а авось прокатит и никто до моего отъезда не заметит. А вот номер нужно бы сменить.

Смотритель переселился в номер 9, подальше от номера самоубийцы. После того, как они разложили свои вещи, сторож и Густав отправились в кабинет, чтобы рассмотреть новые книги.

– Неплохие книги. Будет что почитать. Да, Густав?

Согласившись, пёс буркнул и покорно лег на пол. После усердного просмотра разных томов, бдительный смотритель отправился выполнять свои первоочередные дела. Исполнив их, он насладился обильной трапезой и устремился в свой номер. Иван постелил Густаву серый коврик возле кровати, а сам пошёл в душ с пеной для бритья и самой бритвой. Затем с гладкой щетиной сторож лег на мягкую кровать и вскоре взял новую книгу, которая сразу же ему не понравилась, так как повествовала о различных символах и знаках, по типу зодиака и так далее. И что самое обидное, в книге даже не было ничего, связанного с акулятами и древней мифологией, что так любил смотритель.

Были лишь рассказы про: важность веры, различных символов и космических знаков. К примеру: «Вера видит за случайными явлениями некую создавшую их силу и пытается на эту силу влиять. Это спасает человека от беспомощности и бессмыслия жизни. Когда все плохо и ничего нельзя изменить, можно помолится Богу или же иной вселенской силе, что в свою очередь способно вас спасти».

– Ага, поверил, ну и бредятина…, – сказал смотритель, убирая от себя книгу и хватая в руки другую.

“Многие люди говорят, что у человека есть какая-то энергетика и про это даже ученные говорят. Суть заключается в том, что любое действие для реализации требует определённые ресурсы, которые тратятся. И чело веский мозг неплохой такой котел в который можно закинуть различное топливо, чтобы выдать тонну энергии, которая тратиться на все подряд. Начиная от просмотра футбола, заканчивая, работай над диссертацией или научным исследованием.

Так вот, тратя энергию, человек постоянно думает о чем-то, он себя программирует на реализацию этой мысли или же косвенное попадание в ситуацию, где эта мысль может осуществиться. Это происходит не осознанно, чаще всего это можно заметить на страхах. Допустим, что человек боится попасть в аварию, у него фобия, каждый раз он прокручивает мысль, как он попадет в аварию. И что вы можете подумать? С большой вероятностью он в нее попадет и не потому, что какие-то сверхумственные силы к этому подталкивают, а потому что сам человек проектирует все так, что эта ситуация приближается.

Это касается и обратной стороны, что наоборот помогает человеку. Вот допустим, Петька верит в то, что он станет миллионером, в голове на это ежедневно затрачивается энергия, и он не лежит на кровати мечтая о чем-то. А в впопыхах делает какие-то действия, которые реализуют его цели. Вероятно всего он станет миллионером и не потому, что он какой-то умный или ему повезло, как большинство другим, нет. Он просто постоянно неосознанно моделировал в своей голове ситуация, тем самым излучая и тратя энергию – неважно физическую, умственную, что в свою очередь привело к тому, что он методом проб и ошибок добился результата.

Многие исследования подтверждают, что человек взаимодействует с окружающей средой и другими людьми не только физически, но и энергетически. Любое действие, мысль или эмоция, связанные с конкретным человеком, создают энергетическое поле, которое может оказывать влияние на окружающих. Некоторые люди могут излучать сильную энергетику, которая ощущается другими и привлекает их внимание. Эти люди могут тратить внутренние силы, в том числе психологические, чтобы поддерживать такую энергетику.

Существует связь между энергетикой и поведением человека. Люди могут программировать свои мысли и поведение на основе своих убеждений и целей. Чем сильнее вера в реализацию какой-то цели, тем больше энергии будет потрачено на ее достижение. Также харизматичные люди могут использовать свою энергетику, чтобы формировать доверие и привязку у других людей.

Наблюдается тенденция к уменьшению энергетики в обществе. Если раньше ученые и интеллигенция были двигателем трендов, то сейчас их роль перешла к знаменитостям шоу-бизнеса и фильмов. Это может свидетельствовать о снижении уровня энергетики в обществе. Кроме того, приход робототехники и искусственного интеллекта может привести к дальнейшему снижению “энергетики” в обществе и усилению безжизненности.