Читать онлайн Таширские рассказы

Каждый год, каждое утро первого июня я просыпалась от глухого, почти убаюкивающего шума за окнами родового дома отца. Первым делом мой взгляд цеплялся за потолок – небесно-голубой, с тёмно-синим орнаментом. Художник, лет двадцать назад, попытался изобразить на нём нечто вроде растительности, перемешанной с геометрическими фигурами, и за это «мастерство» получил полугодовую зарплату моего дедушки. Меня этот факт нисколько не смущал. Наоборот – глядя на узоры, я воображала себя богиней Афродитой, наблюдающей за своим возлюбленным Аресом, который безуспешно пытался выбраться из зарослей нарисованных листьев и в итоге оказывался в ловушке четырёх стен, прячась за псевдогреческими колоннами, нарисованными тем же неумелым художником.

Фантазии заканчивались, когда тяжёлое овечье одеяло начинало душить меня своей неподъемной теплотой, и я решала выбраться наружу. Сделать это было почти подвигом: при моём весе в сорок два килограмма одеяло казалось вдвое тяжелее. Но способ я всё же находила – прятала голову под одеяло, скатывалась с кровати и оказывалась на буро-красном полу, покрытом масляной краской, которую заботливо берегли десятки лет.

Одеваясь, я заводила свою чёрную музыкальную шкатулку, прикрепляла к зеркальцу фигурку балерины и пару секунд смотрела на ее изящный танец. Потом, не выдержав, срывалась с места и бежала в гостиную – к балкону. Но каждый раз меня притормаживал один странный секрет моего детства. Почему дверная ручка на втором этаже была перевёрнута? Неужели дедушка, такой внимательный и неторопливый, мог так ошибиться? Или мастер по дверям оказался бездарем и прикрепил ручку наугад? В конце концов, дедушке хватило же вкуса нанять «художника», который оставил нам этот сюрреалистичный потолок. А может, кто-то из родственников нарочно сделал это, чтобы подшутить над дедушкой и бабушкой – к примеру отомстить за скудный ужин.

Мне так и не удалось узнать правду, но в какой-то момент меня это перестало волновать. Я решила, что эта дверь – особенная. Волшебная. Что за ней начинается опасный, заколдованный параллельный мир. Два золотых ключа, что всегда висели рядом, казались магическими. Их нельзя было терять – и никто не додумался их разделить. Если один пропадал, дверь попросту взламывали тяжелым железным ломом. А потом, как ни в чём не бывало, ключи «сами» находились – как будто играли в прятки.

Когда я наконец поднимала ручку белой двустворчатой двери и выходила на длинный балкон с серыми изогнутыми перилами, местами облезшими от старой краски, мне казалось, что я открываю небо. Я глубоко вдыхала прохладный утренний воздух – густой, насыщенный запахом навоза и сырости, всматривалась в дальние крыши домов, улыбалась птицам и аисту, пролетевшему мимо, слушала звон кастрюль и эмалированных тазов, которые соседка Сирануш натирала до блеска.

Так начинался мой день в параллельном мире от всего мира – в городе Ташире, в городе сказок, хрупкого детства, влюбленного отрочества, страстной молодости и тихой осознанности.

Было солнечное, но прохладное утро, когда моя молодая и пышная бабушка решила взять меня на смотрины новой невесты наших соседей. Бабушка тщательно готовилась: умыв лицо, она выгладила чёрную рубашку в белый горошек и классическую прямую юбку до колен. Потом расчёской провела по своим кудряво-русым волосам, где у корней уже проглядывала густая седина. Закончив с собой, она принялась за меня. Быстрыми, резкими движениями сняла с меня пыльную дворовую одежду и натянула белое платье в мелкий цветочек, которое купила позавчера у торговки Люды из Алаверди. Люда привозила потрясающие товары – турецкие и из Садахлу-грузинской ярмарки.

Хвостики бабушка завязывать не умела, поэтому нашла свою розовую беззубую расчёску и тщательно расчесала мои редкие короткие волосы. Мы были готовы. В обычный турецкий целлофановый пакет, на котором красовалось лицо мексиканского актёра, бабушка положила гюмрийское постельное бельё: две белые наволочки, два пододеяльника и простыню. Мы гордо вышли за калитку нашего дома, и тут к нам присоединились ещё две соседки. С одной из них была моя подруга детства – Ангелина.

Её внешность всегда поражала: длинные жгуче-чёрные волосы, яркие орлиные глаза, высокие заострённые брови, белоснежная улыбка и смуглая кожа. В этот день её вымыли до блеска, нарядили в лучшее платье с воротником и большими розовыми цветами на белом фоне.

Наконец наш маленький караван двинулся в путь. Пять шагов – и мы уже стояли у калитки соседей.

Калитка всегда была закрыта изнутри, и приходилось просовывать руку, чтобы открыть её. Двор был посыпан мелкими камушками. Слева тянулась длинная постройка со входом в хлев, рядом – дверь в чулан, вечно закрытый, а дальше – дверь в помещение, которое через десять лет станет круглогодичной жилой комнатой хозяев. Пока же они жили в полуподвале: слегка покрашенные стены, крошечные окна, зимой – железная печка, квадратный стол, пять стульев и две железные кровати. Остальные комнаты полуподвального этажа были наглухо закрыты.

Но сегодня, впервые за сорок лет существования дома, нас пригласили на верхний этаж. Этот дом всегда казался мне особенным. Во-первых, у него не было перил – непривычно для местных домов. Во-вторых, его стены с улицы были окрашены в нежный голубой цвет. А крыша… Самая прекрасная крыша, которую я когда-либо видела. Серебристая, с резкими изящными изгибами, а на самом её конце извивались два голубя.

На втором этаже нас встретила хозяйка дома – бабушка Нвард. В гостиной сидели её родственницы, рассаженные на стульях и тахтах1. Комната была полупустой: одна маленькая стенка, немного дешёвого хрусталя. На стене висел портрет двух мужчин – мужа и сына Нвард. Наша шумная компания приветствовала всех женщин и замерла, когда взгляд упал на самую молодую среди них. Это была невеста – новая глава голубого дома напротив.

– Смотри, вот она, кого выбрал Самвел. Она теперь его жена, – быстро шепнула мне Ангелина.

Девушка была в длинном чёрном платье с подсолнухами. Волосы собраны в высокий хвост, а спереди едкий гель выделял волнистую прядь, почти закрывающую один глаз. Глаза были злые, подчёркнутые чёрной сурьмой; губы обведены тёмным карандашом и коричневой помадой. На её каждом длинном пальце блестели кольца. Больше всего мне запомнились белые босоножки на высокой платформе. Через месяц я буду часто видеть их мелькающими перед глазами, катаясь на своём тигровом велосипеде.

Мы раздали подарки: румынское постельное бельё, румынское нижнее бельё, ленаканские тапочки, турецкое полотенце, старую чешскую хрустальную вазу, иранские кофейные стаканчики. Подарков оказалось немало. Мы выпили кофе, съели по одной московской конфете и разошлись по домам. Я и Ангелина всё время поглядывали на невесту и её белые босоножки.

Невеста в будущем потеряет два передних зуба и вставит золотые коронки. Она поставит скамейку у стены дома, родит сына и двух дочерей. Заставит мужа после заработков купить первенцу белую машинку на дистанционном управлении. Каждый вечер мальчик будет гонять её по булыжной улице вверх и вниз, а отец, высокий, смуглый и симпатичный мужчина в голубом спортивном костюме, будет молча слушать ворчание своей жены.

Бабушка Нвард…

Женщина несчастная. Мужа любила. Говорят, был красавцем, но рано умер. Пришлось ей самой вырастить двух сыновей – кротких, спокойных, аккуратных. Старший уйдёт из жизни слишком рано. Для всей нашей улицы он станет единственным героем, парнем, погибшим на войне ради утопической идеи – защиты и освобождения Родины.

Бабушка Нвард, распустив длинную косу и лёжа на новом диване, будет вспоминать сына-героя. Вспоминать, как он открыл калитку, неся банку свежей краски для стен. Как вместе с другом они ставили новую крышу. Как он принёс двух голубей и прикрепит сваркой этих птиц мира к вершине дома. Вспомнит день, когда он поцеловал её в лоб и сказал, что скоро привезёт перила для лестниц. Вспомнит его прямую спину, его мускулистую осанку и как он ушёл за калитку – ушёл навсегда.

Ангелина никогда не была из робких. Она всё понимала на лету, умела анализировать, видела и схватывала так, как орёл в полёте. Энергии у неё хватало на двоих. В один прохладный июньский вечер Ангелина явилась ко мне во двор. Она застала меня сидящей на ступенях лестницы, ведущей на второй этаж. В руках у меня, как всегда, было что-то из русской классики – на этот раз роман «Отцы и дети», в котором я пыталась найти себя, свои страдания, объяснение недопонимания с дедушкой и бабушкой.

Они запрещали мне многое: подниматься на гору за домом, купаться в городской речке, гулять вечером в парке, надевать короткую юбку или слушать громко музыку. Я видела себя героиней из книг, у которой всегда есть своя тайна и стремление к свободе.

Ангелина же была решительна и уверена, что сумеет убедить моих строгих дедушку и бабушку разрешить нам вместе пойти на её платный танцевальный кружок. Эта новость меня одновременно взволновала и напугала. Одна, без взрослых, с такой активной подругой я впервые шагну в «настоящую» взрослую жизнь.

Дедушка был вынужден уступить – Ангелина умела быть убедительной, а её решимость подкупала даже его. Мы получили положительный ответ. Всё это время я стояла рядом с Ангелиной, подняв голову, и смотрела на дедушку. Он улыбнулся, почесывая свои густые полуседые усы, потом поднялся со стула, выпрямился и, выпятив большой живот, обернулся к бабушке:

– Ну что, разрешим, татик2? – спросил он с лёгкой насмешкой.

Бабушка, сидевшая на своём маленьком кресле возле входа в гостиную, вздохнула:

– Пусть пару раз пойдёт, но чтобы не задерживались. Ангелина, поняла? Она ведь улицу сама толком переходить не умеет! – забеспокоилась бабушка.

На следующее утро я была готова как никогда. Надела лучшие голубые джинсы с вышивкой на бедре, белую маечку с английской надписью «Peace», распустила волнистые волосы, надела резиновый чокер на шею и, главное, не забыла взять плеер с наушниками – подарок мамы из заграницы.

Мы встретились у нашей калитки. Ангелина, как всегда, выглядела великолепно – в нарядах из Бельгии, которые ей присылала тётя. Мы надели одни наушники на двоих, взялись под руку и зашагали по каменистой, пыльной улице навстречу «взрослой» жизни. В ушах звучала Kylie Minogue3с композицией «Chocolate». Mы чувствовали себя сильными и красивыми в только что начинавшейся юности.

По пути Ангелина всё время отвлекалась – здоровалась с ребятами из школы, отпускала смешки. Если встречала мальчишку, который ей не нравился, она обязательно шутливо поддевала его и хлопала по спине.

Моя уверенность исчезла, как только мы вышли на центральную улицу. Там дорога была уже асфальтированной, а по ней с гулом проносились старые иномарки, оставляя за собой пыльный шлейф. Из каждой машины громко играла музыка – будто водители мерялись силой звука, доказывая, кто главный на дороге.

Когда мы пытались перейти улицу, нам перекрыла путь старая красная Lada, из которой на всю мощь звучала 50 Cent4-«Candy Shop». Дверь распахнулась, и из машины вышел мальчишка лет тринадцати. Я замерла: худой, смуглый, он едва держался на ногах, но уже водил машину – и так уверенно, словно это было его призвание. Он подошёл к Ангелине и долго с ней говорил. Я отошла в сторону – мне эта сцена показалась странной и слишком взрослой, почти неприличной.

Наконец разговор закончился, и мы продолжили путь. Я ожидала увидеть школу танцев в культурном центре, в школе, в доме культуры – но точно не в старом молоканском доме на окраине, по дороге к деревне Сопхоз.

Двор белого дома с красной крышей был заросший травой. Нас уже ждали восемь девочек, каждая со своим характером. Кто-то с любопытством разглядывал меня, кто-то явно не любил Ангелину.

Появилась наша учительница – высокая, статная, черноволосая девушка. Молодая, уверенная, с вытянутым лицом, розовой помадой, подведёнными глазами и ресницами, выкрашенными синей тушью. Она казалась нам взрослой и невероятно красивой. Ангелина представила меня как свою «родственницу из столицы», которой скучно дома, и я пришла поддержать её.

Мы вошли в комнату на первом этаже. Пахло сыростью. Красный масляный пол был грязным, окна без штор. Девочки выстроились по местам. Учительница вставила кассету в магнитофон Sony CFS-775 и нажала кнопку Play.

За час занятий песня Jennifer Lopez6 – «Ain’t It Funny» звучала не меньше двадцати раз. После этого вечера она стала моим хитом юности. Девочки старались, повторяя движения, а учительница то поправляла их, то резко ругала, говоря на армяно-франковском диалекте, что казалось мне ещё более забавным.

Ангелина танцевала хуже всех, но гордилась собой – это читалось в её орлиных глазах. После занятий девочек заставили подмести пол, а на следующий раз велели принести бутылки воды – в доме воды не было уже давно.

Я была голодна и устала, ведь всё это время стояла в стороне, наблюдая за бледными, вспотевшими лицами. Надев наушники, я включила Craig David & Sting 7– «Rise and Fall» и поспешила домой. Там меня ждал дедушка, чистый дом, еда, вода – и никто не ругал.

Ангелина исчезла где-то по пути. Я же знала, что не умею врать дедушке. Он будет ждать, пока я вечером закроюсь в комнате родителей, включу наш большой музцентр и закружусь в своём «танце дервишей», пока не устану. Потом выключу музыку, выйду к нему в гостиную, обниму его, поглажу по животу, поцелую в колючую щёку и сяду рядом смотреть с ним скучный российский боевик.

Налог – обязательный, индивидуальный, безвозмездный платёж физических лиц. Конечно, о таком определении слова «налог» я и Ангелина в свои двенадцать с лишним лет понятия не имели, но нашли в себе веру и настойчивое желание собрать как можно больше финансовых средств, расхаживая и стучась в каждую дверь на нашей длинной улице.

Мы решили заняться этим важным делом ближе к обеду или после него, когда соседи будут сытыми и более добрыми.

Откуда же взялось это настойчивое желание «разбогатеть»?

Если быть предельно честной, мысль принадлежала Ангелине. Ей всегда хотелось иметь в кармане деньги. Она их любила, но деньги – её нет. Уговорить меня на такое раннее детское «рэкетёрство» оказалось делом лёгким: лето, жара, скука.

Ангелина заявилась вечером, ближе к восьми, в солёных руках держа сырые семечки. Я сидела на нашей совершенно белой кухне и ела маргариновое печенье иранского производства.

– Привет, ахчи8. Что едим? Печенье? Молодец, а поделиться? – настойчиво, без всякого стеснения потребовала моя подружка.

Выхода не было, пришлось поделиться. Ангелина прожевала моё вечернее настроение за пару секунд и тут же поделилась своим «добром» – влажными семечками.

– У меня есть идея! – с довольной ухмылкой произнесла она. – У нас нет денег на конфеты и жвачки, но мы заработаем. Просто игрой! Пойдём и соберём налоги, как дядя Ваня. Он ведь приходит каждый месяц, ты его сегодня видела? Тебе-то повезло: твоя бабушка платит вовремя, и вам никто не угрожает. А мы – нет. Теперь ты и я будем брать у всех деньги за свет. Думаю, нам не откажут. Тебя любят, меня боятся. Твоя бабушка нам точно подкинет, моя мама тоже. Вечером утонем во вкусностях!

Ангелина была неповторимым мастером убеждать наивных городских девочек вроде меня, к тому же она уже успела всё спланировать.

– Ты красиво пишешь. Составь список соседей – их имена. Пиши на армянском, а то я твой «русски-мрусски» не понимаю. Кошелёк я возьму, у бабушки есть старый. Будь готова утром. Надо подготовить речь? Всё понятно, ахчи?

Что я могла ответить? Конечно, всё было понятно. За счёт моей персоны Ангелина ловко выставляла наш детский рэкет как игру, а сама собирала деньги.

Утром я была готова. Первым делом мы постучались к бабушке в белую деревянную дверь ванной комнаты, которая была во дворе нашего частного дома.

Бабушка приоткрыла дверь. Лицо её было красным, потливым, бордовый халат насквозь мокрым. На кафельном полу лежали три больших ташта9. В первом она стирала грязное бельё дешёвым порошком Barf в голубой упаковке. Во втором полоскала бельё, а в третьем – окунала его в синюю жидкость (до сих пор я не понимаю, что это было за «синка»).

– Чего вам? – строго спросила бабушка.

– Налог надо заплатить. Денег дай за свет и воду, вон сколько стираешь! – нагло заявила Ангелина.

Я чуть не провалилась сквозь землю. Мне казалось, что я – средневековый европеец, на которого внезапно напали гунны.

– Хорошо, бала10-джан… а что будете делать с налогами? – очень спокойно, даже сдержанно спросила бабушка, продолжая тереть бельё в синей воде.

– Купим всем детям на улице вкусняшек, – без малейшего стыда ответила Ангелина.

Я всё больше дивилась её наглости и в душе молилась, как Римский Папа, лишь бы избежать опасного исхода событий.

Бабушка приподнялась, протёрла ладонью лоб, высушила руки об мокрое бельё и достала из кармана тысячу драм11. Ангелина не ожидала столь стремительного развития событий и неуверенно взяла деньги. Я же встала на носочки, чтобы разглядеть наши первые финансовые «сбережения».

– Спасибо тебе, Варя-тота-джан! – выкрикнула Ангелина, упоённая деньгами, и вылетела из нашего двора. Я побежала за ней.

На улице было жарко. Иногда проезжали машины верхних соседей, дома которых скрывались за горизонтом улицы. Мы обошли несколько дворов. Где-то получили вежливый отказ. Но тем, кто отказал, не пришлось долго ждать возмущения Ангелины: её густые брови сжались, жгучие глаза пронзали взрослых, а алые губы с белыми зубами шептали что-то вроде детского проклятия – и странно, но соседи этого боялись.

Под конец дня мы собрали немалую сумму – целых две тысячи драм. Для меня эта цифра ничего не значила. Я никогда не возилась с деньгами, разве что иногда, по просьбе бабушки, забегала домой, открывала дверцу шкафа на первом этаже и из кармана дедушкиного старого пиджака доставала бумажные купюры. Моё восприятие мира не позволяло даже рассмотреть их толком, не то что понять их ценность.

К вечеру Ангелина проводила меня к калитке и шёпотом сказала, чтобы я никому не говорила, сколько мы собрали. Она пообещала, что на следующий день мы пойдём на центральную улицу и купим чипсы. Эта мысль так вдохновила меня, что я почти не могла уснуть.

Но мечта так и осталась мечтой. Ангелина исчезла на три дня – утром следующего дня она уехала в город Степанаван12 к тёте.

Меня надурили! Дедушка смеялся, бабушка возмущалась, а я плакала.

И всё же, когда Ангелина вернулась, я забыла обиду и побежала к ней во двор. Она встретила меня с набитым ртом, в руках держа большую упаковку чипсов.

– Подходи, я же обещала! Чипсы быстро заканчиваются, – крикнула она, жуя, а я снова почувствовала, что ничего важнее нашей дружбы на тот момент не существует.

Утро с Ангелиной мы начали, бродя по нашей разбитой улице. Она время от времени срывала лопухи, очищала хвостики и протягивала их мне.

– Ешь, здесь много витаминов. Вы же, городские, любите всякие такие штучки.

Она внезапно остановилась, прищурила глаза:

– Стой! У меня идея. Пойдём-ка мы с тобой к нашей соседке Розе. У неё дочка, Грета, вчера приехала из Еревана. Посмотрим, чего там нового, как там одеваются, – предложила Ангелина.

– Я недавно приехала из Еревана. Вот, посмотри, как там все выглядят, – я уверенно продемонстрировала себя, выставив вперёд плоскую грудь с красивой футболкой с английскими надписями.

– Не смеши. У тебя носки как у бабушки, кроссовки и джинсы с прошлого года и странные короткие волосы, – перебила меня Ангелина, осыпая колкими замечаниями.

Мне ничего не оставалось, кроме как уступить и, слегка смущённо опустив голову, поплестись с ней к неизведанной тёте Розе.

Дом тёти Розы был странным и магически красивым, но уже довольно старым. Ворота потеряли былое величие: зелёная краска облупилась, а местами проступала рыжая ржавчина. Белые окна, потерявшие свежий цвет, были обрамлены каменной резьбой – редкость для нашего городка. Двор выглядел неухоженным, заросшим и немного ламинистым, но в воздухе всё ещё чувствовалось прошлое богатство этого дома.

С первого этажа доносилась звонкая дискотечная музыка. Мы, не постучавшись, заползли внутрь. В прихожей были разбросаны старые, потёртые пары обуви, но среди них сразу бросились в глаза одни – чёрные лакированные босоножки на высокой платформе. Такие я видела в городе: их носили только модные и взрослые девушки.

Пройдя дальше, в комнату с низким деревянным потолком, мы наконец встретились взглядом с завораживающей девушкой по имени Грета.

Она была особенной. Густые волосы светло-пепельного оттенка, серо-зелёные глаза, очень белая кожа, усыпанная множеством родинок на руках. Румяные щёки делали её ещё красивее. Грета сидела на ободранном деревянном стуле перед маленьким окном, куда с трудом пробивался тусклый дневной свет. Она казалась звездой американского богемного общества, случайно заехавшей в тёмный переулок нашего городка.

На подоконнике стояло зеркало. По белым пятнам на стекле было видно, что его чаще используют для мужского бритья, чем для красоты. Грета взглянула на нас искоса, уголок её губ слегка приподнялся, и она звонко позвала нас:

– Ох, девчонки! Наконец-то вы нагрянули ко мне, а то я уже жду не дождусь, когда же вы придёте за налогами. Видимо, наш дом вам показался нищим?! Ха-ха, не ошиблись! – рассмеялась Грета, продолжая красить тушью свои редкие ресницы.

Несколько минут мы стояли и заворожённо наблюдали за каждым её движением. Она красила лицо, расчёсывала волосы, а затем быстро собрала их в высокий конский хвост. Всё это казалось мне недопустимо красивым, почти из другого мира.

Грета поднялась, скрипя старым стулом. Она была на несколько голов выше нас. Юбка цвета хаки плотно обтягивала её упругие бёдра, чёрный топ подчёркивал пышную грудь, а длинные пальцы ловко застёгивали чёрный тренч.

– Говорят, сегодня будет дождливо. Мне на концерт. Я ведь в доме культуры выступаю, пою на всех городских мероприятиях. Вот, в городе себе босоножки купила. Модные, лакированные. Сейчас их носят даже с колготками. Ха-ха, девочки, не смотрите на меня так, будто Мать Терезу увидели. Всё, я пошла, целую!

Она ушла, оставив после себя след – запах парфюма от Oriflame13, громко звучащий магнитофон и аккуратки недоеденных яблок на столе.

Неожиданно из соседней комнаты появился мужской силуэт. Когда он подошёл ближе, я прищурилась и наконец разглядела молодого парня – он был настоящим клоном своей сестры Греты. В руках он держал крышку от кастрюли и бесцельно двигал её туда-сюда. Казалось, что он нас не замечает.

Мои мысли прервала Ангелина. Она схватила меня за руку и потащила во двор:

– Чего ты уставилась? Это же Жожо, наш весёлый Жожо. Он странный, но безобидный. Пойдём!

– Кислые. Лучшие кислые яблоки на всей планете! – жуя, заявляла Ангелина, напоминая Фрунза14 из фильма «Мимино».

Мы сидели на скамье под стенами дома Ангелины. По улице изредка проезжали машины верхних соседей. Они нам казались чужаками – ведь их автомобили скрывались за горизонтом неизведанной части улицы.

Через некоторое время меня заинтересовал один вопрос:

– Ангелина, кто живёт в том доме напротив вас? Я слышу, как по утрам какая-то женщина поёт… или кричит.

– А, это Астгик! – важно произнесла Ангелина. – Зловещая женщина. Старая и бессмертная. Она приехала сюда из Кировабада. Или из Кировакана… она вечно путает, чтобы сбить всех со следа. Колдунья она. Влюбила в себя нашего соседа. А он-то вдовец, денег у него было много, дети все разъехались. Так она вцепилась в него! Пожила пару лет – и убила. Его труп нашли через два дня. Полиция ничего не доказала. Она за три дня до смерти уехала в Кировакан… Нет, стой, в Кировабад! Вот так она всё себе заполучила. Теперь живёт припеваючи. Когда начинаются сумерки, надевает костюм колдуньи и расхаживает по улице. Однажды, когда я была поменьше, стояла во дворе совсем одна – Астгик подошла к калитке и подозвала меня. Я подбежала – и передо мной появилась она. Страшная такая…