Читать онлайн Стальной обруч, Ваша милость! Истории полярной мыши

Пролог. Встреча с пушистым

С Балтики дул промозглый ветер. Я уткнулся подбородком в шарф, пытаясь найти кусочек комфорта в колючей шерсти – не получалось. «Наверное, зря выселился из гостиницы. До вылета ещё… – я посмотрел на часы, – больше восьми часов. Что теперь делать?» Я начал перебирать различные варианты своего дальнейшего времяпровождения. Но, увы, ноябрьский Копенгаген не давал большого простора для воображения в поиске вечерних развлечений.

Я надвинул шляпу на глаза – начинался мокрый снег. Большие поля моей шляпы (конечно, такие головные уборы давно вышли из моды, ещё в пятидесятые, но мне нравятся – могу себе позволить лёгкий каприз) собирали тонкий слой липкого холода. Я встряхнул снег со шляпы, тяжёлые хлопья посыпались вниз.

Снизу раздался тонкий голос: «Эй, поаккуратней там!» Я взглянул вниз: на краю бетонной тумбы с землёй и растущим кустом сидела большая мышь.

– Привет! – поздоровался я.

Мышь хмуро посмотрела на меня, одновременно отряхивая со своей шкуры упавшие с моей шляпы снежинки.

– Привет. Если не шутишь.

Мех животного был тёмно-рыжего цвета с белой полосой на спине.

«Полярная», – определил я. Мышь проследила за моим взглядом и хмыкнула.

– Давно с севера? – спросил я, пытаясь завести беседу.

– Сегодня приехал на попутке из Стокгольма, – плоская мордочка поморщилась. – Знал бы ты, как трястись восемь часов в холодном багажнике старого Форда.

Я состроил сочувствующую мину. На животное это не произвело сильного впечатления, оно продолжало стряхивать снежинки со своего меха, болтая в воздухе задними лапками. Но снег шёл и шёл, делая труды мыши напрасными. Наконец, она обратила внимание на свою котомку, лежащую рядом. Мешочек полностью покрылся тонким слоем снежинок. Зверёк начал стряхивать их и со своего багажа.

– Как тебя зовут? – спросил я.

Мышь снова посмотрела на меня, но уже с интересом.

– Витус, – ответил мой новый знакомый, затем, немного помедлив, открыл рот, чтобы что-то добавить, однако порыв ветра заставил его сжаться, ворсинки меха встали дыбом, превратив мышь в меховой шарик.

Наконец, ветер на какое-то время затих и дал возможность Витусу говорить:

– У тебя нет ничего выпить?

Я хлопнул себя по карманам и сделал виноватое лицо.

– Прости!

– Ладно, забудь, – Витус печально посмотрел на пустые карманы моего пальто.

– Собирался купить что-то в беспошлинной торговле. Сегодня улетаю, – как мог, я попытался загладить несуществующую вину.

– Беспошлинная торговля – это хорошо, – Витус мечтательно закатил большие чёрные глаза («Как у лемминга», – подметил я), но затем вздохнул. – Но нашего брата туда не пускают.

– Зачем ты вообще сюда приехал? – спросил я зверька.

– У меня здесь живёт сестра. На кухне королевского дворца. Вот я и приехал в гости. Но пока не нашёл её. Может быть, ночью вернётся, – Витус снова занялся встряхиванием снега со своей котомки.

Я оглянулся – начинало темнеть, зажглись уличные фонари, через дорогу загорелись вывески кафе. Мне стало жаль Витуса.

– Пойдём, выпьем по стаканчику в соседнем кафе, – предложил я.

– А меня пустят? – с сомнением взглянул на меня Витус.

– Почему бы и нет, – прозвучал мой ответ. – В конце концов, я за тебя заплачу.

– И тебе не жалко на меня денег? – седые усы Витуса приподнялись.

– Конечно, – беззаботно произнёс я и кивнул.

Витус потёр кожаный нос, подул на передние лапки и, схватив свой мешок, спрыгнул с тумбы. Затем мы, не спеша, двинулись через дорогу к ближайшему кафе. Мышь старалась не отставать от меня.

Открыв стеклянную дверь, я оглянулся на своего спутника – Витус, держа на плече котомку, карабкался по моему пальто в карман. Подняв на меня глаза, пояснил:

– Лучше так пройду – незаметно.

Мне осталось только пожать плечами и войти внутрь. Осмотрев помещение, я выбрал диванчик с невысоким столиком, в тёмном углу, рядом с окном. Зал был почти пустой – официанта не видно. Пришлось самому подойти к бару и заказать бутылку виски и два стакана.

– Два стакана? – немного удивлённо переспросил меня бармен. По-моему, его кадык тоже удивлённо дёрнулся. Я кивнул. Витус уже сидел на диванчике.

Через пару минут бармен принёс бутылку, стаканы и ведёрко со льдом. Расставив всё на столике, он заметил рядом со мной мышь и уставился на неё – Витус сжался и схватился за свою котомку, готовый броситься наутёк.

– Это мой приятель. Давно не виделись, зашли выпить, – обыденным тоном пояснил я. Витус энергично закивал головой, но котомку из лап не выпустил, прижав её к брюху. Кадык бармена опять удивлённо дёрнулся, но мужчина ничего не сказал, разлил по стаканам ароматную жидкость и направился назад к бару, пару раз оглянувшись на нас.

«Всё-таки европейская толерантность творит чудеса», – подумал я и повернулся к своему спутнику. Тот немного расслабился и отпустил из лап свой мешочек, но продолжал насторожённо смотреть на удаляющегося бармена.

– Не бери в голову, – я придвинул стакан к Витусу, благо низкий столик позволял грызуну дотягиваться до предметов на нём.

Мышь понюхала содержимое стакана и подняла глаза на меня.

– Тебе со льдом? – уточнил я.

– Не надо, – Витус поморщился, потом пояснил: – Вода портит вкус.

Мы сделали по глотку. Мышь закрыла глаза, наслаждаясь вкусом напитка. Её шерсть постепенно стала опадать – меховой шар стал принимать форму северного грызуна. Через несколько секунд Витус отвалился на спинку дивана и, не открывая глаз, прошептал:

– Вот, что значит быть в раю.

Я улыбнулся: крупинка счастья Витуса, как мне показалось, попала и в мою душу.

– Не сочти за наглость, – мышь продолжала держать глаза закрытыми, – но если ты закажешь ещё пару тёплых колбасок и хрустящих булочек, то тогда ты поймёшь…

Что я пойму, Витус так и не объяснил. Но я был не против, поэтому заказал бармену колбаски и булочки.

– Вашему приятелю тоже? – с заметным ехидством в голосе спросил мужчина.

– Да. И если можно порежьте – ему так будет удобнее, – ответил я ему.

Не прошло и десяти минут, как перед нами появились тарелки с колбасками и хрустящими булочками. Колбаска и булочка на тарелке Витуса были порезаны. Чёрные блестящие глаза зверька жадно смотрели на еду, но Витус сдерживал себя – он находился в приличном месте. Мышь ела аккуратно по кусочку, держа еду обеими лапками, не забывая при этом периодически вытираться салфеткой.

Мы выпили ещё по одной порции.

– Я вижу, у тебя нет хвоста, – спросил я своего знакомого.

Витус посмотрел назад – на место, где должен быть хвост.

– Ты так и родился? – уточнил я.

Витус прожевал свой кусочек булки.

– Нет, я его потерял, – его мордочка скривилась. – Пару лет назад в Уппсале на меня напал местный кот. Мне удалось унести лапы, но вот хвост остался… там. Я его любил – он был такой пушистый, – вздохнула мышь. – Давай не будем о грустном.

Витус сделал глоток виски, потом добавил:

– Понимаешь, всё наше существование – борьба за жизнь, а мы в ней мыши!

Я утвердительно кивнул. Витус недоумённо посмотрел на меня, потом, не торопясь, сделал ещё один глоток жгучего напитка.

– Эх, ты не понял, – мышь откинулась на спинку дивана и прикрыла глаза. – Это справедливо для нас. Для вас же – людей – часто бывает по-другому.

Витус открыл глаза и посмотрел на меня. Увидев выражение непонимания на моём лице, грызун добавил:

– Некоторые из людей пренебрегают простыми законами выживания и невольно решают превратить жизнь в искусственную игру воображения.

– Это твои умозаключения? – я с интересом посмотрел на меховую физиономию.

– Не думай – это не схоластические измышления, это жизнь. Не веришь? – Витус почесал круглое ухо и, не получив ответа с моей стороны (а может, он и не ждал его), продолжил: – Тогда слушай одну историю про это. Только предупреждаю: рассказ для эстетов. Надеюсь, ты являешься таковым…

Глава 1. Две Дианы, хотя и не родственницы… почти по Дюма

Курт открыл глаза: в комнате было темно, привычной тяжести от наручных часов на руке не ощутил – наверное, лежали на прикроватном столике или… потерял, но ему не хотелось за ними тянуться, чтобы проверить – мужчина точно знал, что сейчас около шести утра. Голова опять болела – последствия чёртовой контузии. Привыкнуть к этому нельзя, но можно уже не беспокоиться о своем самочувствии – только бессмысленная злость на своё тело: «Не может справиться с этой ерундой, сколько времени уже прошло с тех пор!» Хотя, конечно, это была не ерунда.

Кто-то вздохнул, Курт скосил глаза – рядом лежала девушка. Она спала. «Кто она? – естественная мысль пробежала в его голове, сам себе усмехнулся: Глупый какой-то вопрос: сплю, сам не знаю с кем!» Первым его порывом было разбудить гостью и выпроводить за дверь, Курт уже протянул руку к ней, но остановился – мирно посапывающая фигурка, укутанная в одеяло, внушала чувство жалости: «Ладно, пусть спит – для неё ещё слишком рано». Он ещё раз огляделся вокруг – в темноте можно было различить незатейливую обстановку: кровать, шкаф, тумбочки – значит, это отель.

Всё. Вчерашний вечер всплыл в его памяти – у него были пустые карманы, он вспомнил аккуратные купюры, брошенные его спутницей на гостиничную стойку – нетрудно догадаться: «Значит это её номер!» Курт ухмыльнулся: «Хорош кавалер – чуть не выставил даму из её же комнаты». Он снова лёг на кровать – пустая надежда: «Может быть, головная боль пройдёт?» Закрыл глаза. Попытался заснуть – не получалось. Встал: «Где-то должна валяться моя одежда». В темноте мужчина нащупал на полу свою кожаную куртку, извлёк из внутреннего кармана блистер с таблетками, выдавил одну из них, затем заглотнул её, снова лёг и закрыл глаза.

Через некоторое время Курт начал засыпать. Он заснул? Или это воспоминания? Чёрно-белые сны о прошедшем? Или воспоминания как сон в дремлющем мозгу? Он не мог точно ответить: чёрно-белые слайды, складывающиеся в логически связанную ленту.

Головная боль отходила, но вместо неё виски начинал сжимать обруч памяти. Память… Стереть бы её к дьяволу – но это только глупое пожелание.

Воспоминания… Воспоминания… Они затмевали реальность: тишина аккуратного стокгольмского номера уходила в другое измерение, вместо него врывался шум вертолётной кабины – наушники не спасали от грохота лопастей несущего винта «Сикорского Эйч-34». Внизу колыхалось бескрайнее зелёное море экваториальных джунглей. Второй пилот толкал локтём, указывая другой рукой в сторону: «Бери левее, командир!» Действительно, там была подходящая поляна для высадки десанта – шестнадцати бельгийцев-парашютистов, находившихся на борту. Шасси касаются колыхающейся волны зарослей… и опять этот удар по голове – боль…

Курт открыл глаза почти одновременно с чьим-то касанием к его щеке – она гладила его пальцами. Он повернул лицо в её сторону – на него смотрела девушка лет двадцати трёх. В шведках он придерживался простой теории: все женщины этого края делятся на две категории в соответствии со шведским культом – группой «АББА» – блондинки Агнеты Фельтског и брюнетки Фриды Лингстад. Сейчас на него смотрела Агнета Фельтског (во всяком случае, ему так казалось): светлые волосы, овальное лицо, вздёрнутый носик, широкие скулы, слегка острый подбородок, немного грустная улыбка. Курт уже пожалел, что не ушёл украдкой под утро: сейчас ему придётся что-то говорить, как-то подстраиваться под героиню своего мимолётного (во всяком случае, он так надеялся) приключения. Но к великому его облегчению девушка молча прильнула к нему всем телом. «Хорошо. Разговор откладывается. Заодно вспомню, что было вчера», – с этой мыслью он взглянул широко распахнутыми глазами на девушку и окунулся в неё…

Прошли полчаса, час или вечность, и её счастливая улыбка снова ласкала его лицо.

– Как тебе? – услышал он тихий голос, на него смотрел вопросительный взгляд стыдливо укутавшейся в одеяло незнакомки.

«Незнакомки?..» – наконец, вчерашний вечер начал всплывать перед ним. Это была Миа, дочь Ларса Нордина, основателя какой-то очередной новоиспечённой партии шведской демократии. Курт напряг память: «Экологическо-либеральная? Так она называется, что ли?» Он улыбнулся ей в ответ: «И теперь я с его дочерью?.. Ситуация не из лучших», вслух же произнёс:

– Богинь до этого не знал, но ты божественна, бесспорно, – восхищённый тон был к месту.

«Святой Флорин! Что за чепуху я несу!» – мелькнула более здравая мысль в его голове, но девушка лишь довольно улыбнулась. – «Надо уходить. Давай, соображай. Ищи красивую причину», – крутилось в его мозгу. Но Миа прервала ход его мыслей, зябко поёжившись под одеялом:

– Пока ты спал, я заказала завтрак, – она даже как-то растянула губы в извиняющейся улыбке. – Надеюсь, ты не против?

В душе Курта вспыхнуло раздражение: «Почему я должен быть против? В конце концов, я уже попал в «ситуацию» – терять мне нечего».

– Ну в таком случае я в душ, – он попытался нежно поцеловать Мию, сам над собой подтрунивая: «Если бы не было завтрака, то ушёл бы сразу?», и, не оглядываясь, беззаботно отправился к ванной комнате.

Тёплые струи воды, вырывающиеся из душевой лейки, освобождали от мыслей, от всех мыслей: «Пускай останется только одна: что подают здесь на завтрак?..» Однако в голову назойливо полезли совсем другие вопросы: "В каком баре я подцепил её? И зачем?.. Дьявол!» Курт поспешно вылез из ванной, хватая с полки махровое полотенце, вытерся, взлохматив волосы, и приоткрыл дверь. Внезапно остановившись, как будто о чём-то вспомнив, он опустил глаза вниз и, усмехнувшись, снова взял полотенце, обернув его вокруг бедёр. Пустая полка ехидно поддела его: «А полотенце здесь было только одно». «Ну, что же – зато большим и пушистым», – невозмутимо ответил ей мужчина.

В таком виде, оставляя мокрые следы на полу, Курт и вышел в комнату, где его ждала в кровати Миа. Она перевернулась на живот и, положив подбородок на сложенные перед собой на подушке руки, наблюдала за мужчиной. Она смотрела на него улыбающимися глазами, в них он прочёл удивление охотника, поймавшего желанную добычу.

«Чёрт с ней, – Курт начал подбирать свою одежду. – Может быть, хотя бы в изнасиловании не обвинит – всё-таки завтракали вместе». Нагнулся за носками, опять подтрунивая над собой: «И не придётся ещё один орден получать». Девушка почему-то тихо засмеялась, как будто прочла его мысли, завернулась в простыню и пробежала в ванную комнату.

Мужчина оделся, теперь на нём появились джинсы, футболка и свитер, под кроватью он обнаружил свои армейские ботинки вперемешку с дамскими ботиками. Закончив с туалетом, он переключил своё внимание на тележку рядом с кроватью. «Завтрак уже доставили», – догадался он. Курт провёл осмотр ассортимента: тосты, яйца, джем, масло, банка с мягким сыром, кофе. Приоткрыл крышку кофейника – потянуло терпким ароматом. Ему тут же захотелось сделать пару глотков, чтобы отключиться от всего и сосредоточиться только на напитке. Он взялся за ручку кофейника, как из ванной высунулась голова Мии.

– Ты унёс полотенце! – на него смотрело обескураженное лицо. – А другого здесь нет…

Увидев в руках Курта кофейник, добавила:

– Без меня не начинай. Я сейчас выхожу.

Он поставил кофейник назад и, встав, передал ей полотенце. Получив полотенце, Миа благодарно улыбнулась, но улыбка быстро угасла на её лице, когда она ощутила влажность пушистой ткани в своей руке. Девушка подняла на Курта светлые глаза – разочарование на лице.

– Оно мокрое?..

В ответ мужчина улыбнулся.

– Зато я сухой, – он посмотрел ей в лицо, глупая шутка не удалась, тогда добавил: – Позвонить на стойку обслуживания?

Миа поморщилась:

– Ладно, Ваше… Ваше… Как правильно по этикету? Ах, да, простите, Ваша милость, мы, плебеи, можем и пострадать для блага благородных родов, – она саркастически скривила рот и захлопнула дверь.

– Прощаю тебя, селянка, – крикнул он в закрытую дверь, всё ещё продолжая улыбаться.

«Как хочет, – равнодушно подумал Курт, намазывая сыр на тост. Оглядел ещё раз аскетичный номер отеля. – Всё-таки это лучше, чем моя обшарпанная квартирка, да ещё и с пустым холодильником». Он уже мысленно проверил свои карманы, но, увы, его память не находила в них ничего: бумажника он никогда не носил – жизнь не дала ему привычки носить карманную сумку для денег.

Через минуту девушка вышла из ванной. Миа, как могла, завернулась в полотенце, и рядом с его следами на коврике появились отпечатки и её ног, затем она плюхнулась на кровать.

«Интересно, она будет завтракать в таком виде? Или переоденется?» – мужчина лениво оглядывал её фигуру. Девушка повернула голову в его сторону. Хотя она и улыбалась, в её глазах Курт читал настороженность. Миа нагнулась и начала неловко собирать свои вещи с пола. «Очевидно, не знает с чего начать, – он разглядывал её спину, прикрытую полотенцем. – Её первый запал исчез, теперь собирается с мыслями», – вяло возникали в его мозгу умозаключения.

– Присаживайся, не люблю холодный кофе, – он хлопнул ладонью по кровати рядом с собой.

Она снова повернула к нему голову, улыбнулась, поправила волосы – попыталась заправить их за уши, показались серёжки с большими жемчужинами.

– Отвернись. Я оденусь, – Миа ожидающе смотрела на него, так и не разогнувшись и держа в руках бельё. Его взгляд был прикован к её серёжкам – перламутровые шарики без оправы на мочках её ушей привлекли Курта простотой, придавая Мие шарм девичьей невинности. Но непослушные волосы девушки вернулись в исходное положение, вновь закрыв уши. Он посмотрел ей в глаза и отвернулся.

«Ну что же пока займусь яйцом», – Курт методично принялся за очистку скорлупы. За спиной шуршала одеждой Миа. «Даме положено долго одеваться, – мужчина усмехнулся, – но не в джинсы же?» Очищенное яйцо уже лежало на блюдце, и через мгновение матрас затрясся. Девушка в расклешённых джинсах и вышитой блузке приземлилась рядом с ним. Она по-ребячески заулыбалась ему, схватив тост.

– А вот и я!

«Теперь она бесшабашная сорви-голова», – скучающе заметил он про себя и улыбнулся ей в ответ. Девушка намазывала тост, постоянно поглядывая на мужчину. «О чём с ней говорить? – Курт медленно жевал свой бутерброд. – А стоит ли что-то говорить?» Он налил в её чашку кофе, она благодарно взглянула ему в глаза.

– Ты куда потом? – наконец, спросил Курт.

– В уни-иве-ерси-ите-ет, – откусывая свой тост, протяжно произнесла его собеседница.

– Понятно, – он уставился в чашку.

– Но я, – она сделала торжественную паузу, очевидно, намереваясь его удивить, – но я останусь с тобой и никуда, никуда, – она наклонилась к нему, – не пойду.

– Плохо пропускать лекции, – Курт продолжал смотреть в чашку.

– Плевать – жизнь одна, а я… – девушка, положив недоеденный тост, обхватила обеими руками чашку и сделала медленный глоток, – а я хочу остаться с тобой. Ну, во всяком случае, сегодня. Ну а может быть, и навсегда, – последняя фраза в её устах должна была, по-видимому, сразить его наповал. Она многозначительно посмотрела на него. Курт постарался не заметить её взгляда. Мужчина грустно улыбнулся, обречённо вздохнул.

– Прекрасно, но я должен идти на службу, – на его лице разлилась безмерная печаль.

– Да, я совсем забыла, что ты герой, и тебе необходимо охранять нашу страну, – на этот раз она смотрела на него немного саркастически.

«Ого, она уже перегибает палку. Обижается как на мужа», – поёжился Курт.

– Я гражданский служащий – военный консультант, – он пожал плечами. – Инвалид. Должен как-то жить.

Девушка попыталась загладить бестактность своей шутки:

– Прости меня, я сказала что-то не то, – она снова наклонилась к нему и поцеловала его в щёку.

– Ничего, не принимай это близко к сердцу, – Курт занялся намазыванием джема на тост.

Но Миа как-то с жаром затараторила:

– Я серьёзно говорю, ты всё равно герой, я видела тебя на приёме с орденской лентой, – восхищённые глаза следили за жующим мужчиной. – Отец мне рассказывал, что ты получил орден за миротворческие операции в Конго.

Он поморщился и сделал вид, что его рот слишком занят, чтобы отвечать. Проглотив кусок, Курт уткнулся в чашку с кофе, вспоминая свою квартирку, где из всех богатств можно было найти только смокинг для приёмов и знак офицера ордена Короны.

– И что же он рассказывал? – наконец, спросил он.

– Да почти ничего, – она сделала глоток из своей чашки. – Он говорил, что ты исчез из страны, когда… – она запнулась, но быстро поправилась. – Он сказал, что ты участвовал в миротворческих операциях в Конго. За героизм король Бельгии наградил тебя орденом.

«Давно меня заметила, – подумал Курт, слушая болтовню Мии, – расспрашивала отца обо мне. Хм-м, может быть, и столкнулся я с ней вчера не случайно?» – шевельнулось у него подозрение.

Доедая тост с джемом, он повернул к ней голову: девушка с выражением «Вот так!» серьёзно смотрела на него, рассказывая его же биографию. В её живых глазах читалась даже некая гордость за него.

– Бодуэн Бельгийский тебя знает и ценит, – теперь ее лицо выражало важность, их разговор начинал его забавлять.

– Откуда ты знаешь? – он продолжал рассматривать её лицо: длинные волосы собраны в небрежный пучок, болтавшийся сзади почти у шеи, нахмуренный лоб. Она сморщила носик, показывая серьёзность своих речей.

– Мне об этом рассказывал отец.

– Зачем? – он удивлённо приподнял бровь. На самом деле ему было безразлично: «Какая разница, что ей рассказывал старина Ларс?»

– Зачем? – глаза девушки недоумённо округлились. – Но ведь это для тебя может быть важно. Разве ты не понимаешь?

«Важно? Для меня? Хм-м…» – на самом деле Курт видел бельгийского монарха пару-тройку раз на официальных приёмах во дворце Лакен, когда ещё жил в Бельгии. Он засмеялся, почти не открывая рта, каким-то внутренним смехом.

– Почему ты смеёшься? – на него продолжали смотреть недоумённые девичьи глаза.

– Господин Нордин, я полагаю, делает большие выводы из ничтожных фактов, – он прекратил смеяться, но продолжал улыбаться.

– Ну, знаешь. Знакомство и отношения с королём Бельгии – это огромная возможность для тебя в будущем, – нравоучительно объясняла она ему важные истины.

«Будущее?.. – во рту стало противно. Курт поставил назад чашку на столик. – Ну, и гадость эта скандинавская бурда». Он вспомнил замбийский кофе. Может быть, он и не такой резко пьянящий, как колумбийский в Мадриде или бразильский в Лиссабоне, но вкус свежести плохо прожаренных зерён, пусть даже и не отличающийся изысканностью как латиноамериканский, придавал особое настроение в тех условиях. Теперь, когда уже прошло полтора года после его возвращения из бельгийского Конго, сам вкус африканского варева забылся, но в памяти осталось впечатление наслаждения, которое они получали в полевых палатках или деревенских бунгало, заливая его дешёвым виски. Но это воспоминание промелькнуло быстро – Миа даже не заметила нескольких секунд отчуждения в глазах мужчины.

– Ты ещё очень молода, – он включил философско-умудрённый стиль пожившего на белом свете старика, – будущего уже нет, есть только настоящее и… – Курт откусил кусок тоста и быстро проглотил его, – ненужная никому вечность.

Философская сентенция своего возлюбленного произвела несильное впечатление на Мию, но фраза о своей молодости её задела.

– Я уже видела в своей жизни немало, – в глазах девушки мелькнул вызов, она гордо вздёрнула головку. – После школы я работала официанткой в кафе, была волонтёром в благотворительном фонде, видела страдания и муки стариков.

«Разбавляют водой черти! – с недовольной мыслью Курт допил свой сок. – Пора заканчивать!»

Мужчина, поставив пустой стакан, встал. Он наклонился к Мии и нежно-нежно поцеловал её.

– Мне всё-таки пора, – он поднял куртку с пола.

– Сегодня вечером мы встретимся? – она смотрела на него расширенными глазами, ему показалось, что у неё замерло дыхание.

«Святой Флорин! Зачем я с ней связался? – Курт сжал зубы. – Можно было догадаться, что ни к чему хорошему это не приведёт!»

Он изобразил на лице милую улыбку, на какую только был способен.

– Сегодня не получится. Запланированы учения, я должен находиться на базе ВВС несколько суток.

Мия опустила голову, толкнула указательным пальцем пустую кофейную чашку на столике.

– Когда ты вернёшься? – она не поднимала на него глаза.

– Учения пройдут около недели, но это – он прижал палец к губам. – Это государственная тайна. Я надеюсь, ты будешь держать язык за зубами?

– Конечно! – девушка вскинула на него глаза. – Ты забываешь, отец ещё год назад был министром в правительстве.

На её лице даже появилось возмущённое выражение.

– Я знала такие секреты, в которые и сам король не был посвящён.

Курт ответил ей ироничной улыбкой:

– Я в тебя верю.

Он ещё раз её поцеловал и поднял с пола шарф. Посмотрев на Мию, снова наткнулся на вопросительный взгляд.

– Я обязательно позвоню, когда вернусь, Мия – Курт первый раз назвал девушку по имени, и от этого ему стало неприятно – между ними возникала невидимая связь, чего ему совсем не хотелось бы.

В его голове стучало непреодолимое желание покинуть комнату.

– Ты прекрасна, и я тебя люблю, – Курт махнул рукой сидящей на кровати девушке и вышел из номера, захлопнув дверь.

С какими мыслями он её оставил, можно было только гадать. Размышлять по этому поводу мужчина не собирался, он отгонял все свои думы о произошедшем.

Бесшумно спускаясь по лестнице, Курт повязал шарф, надел куртку и, пройдя мимо гостиничной стойки, вышел на улицу. Его удаляющуюся спину провожал насмешливый взгляд портье. Курт как будто почувствовал это и оглянулся, но через секунду дверь за ним захлопнулась, и он окунулся в промозглый холод октябрьского Стокгольма. Мужчина зябко поёжился и поднял воротник куртки, во внутреннем кармане нащупал вязаную шапку, вынул её и натянул на коротко стриженые волосы. Ситуация с Мией всё больше и больше начинала его раздражать, хотя он и старался об этом не думать, но не получалось.

Сейчас Курт направлялся на свою квартирку, на восточной окраине района Норрмальм. Основную часть старых домов к этому времени здесь уже снесли – на их месте построены современные бетонные коробки, но его жильё располагалось в старинном доме, который пока ещё избежал этой участи, как и вся улочка. Строения продолжали упрямо упираться среди одинаково аккуратных параллелепипедов, как забытые старики на молодёжной вечеринке.

Но сейчас мужчину не волновали метаморфозы архитектуры старого города: в нём клокотало беспричинное раздражение. Беспричинное? Это ему казалось только первые минуты, затем приходило понимание, что вся его жизнь является причиной его злости.

Проходя через небольшой дворик нового дома, он услышал громкую музыку, доносящуюся из-за угла. Курт поморщился, меньше всего сейчас ему хотелось слышать музыку.

Повернув за угол, мужчина обнаружил небольшую группу «отдыхающих» иммигрантов: двое негров сидело на корточках, прижавшись спинами к стене дома, на мостовой стоял магнитофон, из которого доносилась мелодия в стиле рэгги.

Взглянув на них, Курт определил их как сомалийцев. Проходя мимо, он с силой ударил ногой по магнитофону: аппарат подлетел вверх и, приземлившись на булыжники мостовой, издал хруст, кассета вылетела, музыка прекратилась. Курт, не спеша, пошёл дальше.

Пару секунд сидящие негры смотрели на обидчика изумлёнными глазами. Затем один из них, крупный, вскочив, почти бегом направился к медленно удаляющемуся прохожему. Негр что-то выкрикнул в спину Курту на гортанном языке. Мужчина медленно обернулся – этот чернокожий окончательно вывел его из равновесия. В кармане он уже нащупал нож. Здоровяк угрожающе двинулся вперёд, в руках у него появился кусок арматуры. Курт не стал дожидаться нападения, его большой палец уже нажимал рычаг на ручке, когда он резко вытащил нож из кармана. Прикрывая левой рукой голову, мужчина сделал правой выпад вперёд, его рука неслась навстречу противнику, из ручки ножа выпрыгнуло лезвие, чтобы блеснуть на свету и войти в тело жертвы. Всё произошло очень быстро, сначала негр недоумённо смотрел на Курта, но через мгновение металлический прут со звоном выпал из его ладони. Курт выдернул из противника нож и толкнул грузное тело чернокожего мужчины, тот завалился назад. Курт нагнулся к упавшему негру, искоса следя за его другом. Сначала тот стоял, прижавшись к стене, но через несколько секунд бросились наутёк. Тело лежало без движения, широко раскинув руки, глаза закрылись. Курт брезгливо поморщился, вытер нож о штаны негра и, не оглядываясь, быстрым шагом покинул место инцидента.

Шёл он недолго: минут пять, прежде чем достичь своего дома. Войдя в подъезд, поднялся на третий этаж и попал в свою квартирку. В прихожей Курт повесил на вешалку куртку и вошёл в комнату. Обстановку помещения можно было назвать спартанской, если не убогой: стол, шкаф, пустой холодильник, старые жалюзи. Из роскоши – только приёмник «Grundig» на столе и, конечно, кровать. Наверное, у Курта это был некий фетиш – спать на кровати королевских размеров. Откуда появилась у него такая привычка, он и сам не мог бы объяснить. Жизнь никогда не баловала его королевскими ложами: частный пансион, куда он попал в детстве, оставшись сиротой, казармы лётного училища в Бельгии, съёмные квартирки в Брюсселе и Стокгольме и, наконец, бараки и палатки военно-полевых лагерей в южной Африке. Купив эту небольшую квартиру после демобилизации из бельгийских ВВС, он заказал такую кровать. Возможно, это досталось ему по наследству от предков – баронов фон Ротенвальд, почивавших ещё с XIV века на больших кроватях под балдахинами в своём замке. А, может быть, обыкновенная реакция на отсутствие в жизни комфортной постели?

Курт медленно подошёл к кровати, но потом, вспомнив о ноже, прошёл в ванную комнату, открыл кран и подставил лезвие под струю. Вода окрасилась в красный цвет. Он, не мигая, смотрел на водоворот кровавой жидкости в раковине. Мужчина продолжал смотреть вниз, не отрываясь, пока вода не стала снова прозрачной. Он расслабился, чувство спокойствия накрыло его. Постояв так ещё пару минут, Курт вытер нож, выключил воду и вернулся в комнату. Здесь он лёг на кровать, закинув руки за голову.

После уличной драки ему стало значительно лучше: какое ему дело до этого негра? Обыкновенная уличная крыса с бессмысленным и паразитическим существованием, не стоящим и одного эре. Но для того, чтобы выпустить пар он пригодился. Курт улыбнулся, напряжение спало, ситуация с Мией уже не казалась такой безобразной. «Жизнь есть жизнь», – умозаключение, прощающее все прегрешения на твоём пути.

Головная боль, наконец, утихла. Курт наслаждался своим состоянием, когда внезапно зазвонил телефон. Чертыхаясь, он протянул руку к трубке: «Кто бы это мог быть?» В трубке он услышал тихое шуршание.

– Кто это, чёрт возьми? – раздражённо бросил мужчина.

На том конце раздался звонкий женский смех.

– Ты меня не узнал? – удивлённо-протяжный голос.

– Грета, я не экстрасенс, чтобы угадывать по тишине в трубке твоё присутствие, – в его голосе сквозило недовольство.

– А почему бы и нет? – прозвучал томный ответ.

Курт не ответил, ожидая продолжения. Оно не заставило себя ждать.

– Ты должен ждать моего звонка. Разве нет?

– Очевидно, я его уже дождался, – раздражение Курта постепенно испарялось.

– А меня ты ждёшь? – в женском голосе появились требовательные оттенки.

«Сейчас я должен, наверно, выразить безумный восторг!» – пришло ему на ум, но со стороны это выглядело бы фальшиво и глупо. «Ещё бы! Тридцатитрёхлетний мужик играет Ромео!» – фыркнул он про себя.

– Где на этот раз встретимся? – он перевёл разговор в прагматичное русло.

– У тебя… – голос на том конце продолжал звучать немного загадочно.

– Угу, – Курт был удивлён, – ты не боишься, что тебя услышит муж?

– Я говорю из телефона-автомата, – голос отразил оттенок лукавства.

– Но ты не знаешь, где я живу. Где тебя встретить? – прозвучал его резонный вопрос: действительно, Маргарет никогда не была у него в гостях.

– Я оставила машину в паре кварталов и направляюсь к тебе, – наверно, она думала поразить его. Пожалуй, ей это удалось, судя по недоумённому выражению лица Курта.

– Тебе здесь вряд ли понравится, – хмыкнул мужчина.

– Позвольте мне самой в этом убедиться, господин барон, – сейчас в её голосе чувствовалась насмешка. – Через десять минут буду у тебя, – добавила дама и повесила трубку.

Курт посмотрел на телефон как на существо, сошедшее с ума, и, покрутив трубку в руке, положил её на аппарат, будто открыл новые грани таланта говорящей коробки с наборным диском.

Мужчина обвёл взглядом обстановку своей квартирки и улыбнулся: он вспомнил Жоржа Дюруа, героя «Милого друга» Мопассана, перед приёмом светской дамы в своём убогом жилище этот герой-любовник украшал стены бумагой и мишурой в попытке скрыть бедность своего жилья.

«Я тоже превратился в Дюруа?» – возник у него невольный вопрос, но девиз таких героев – «будущее принадлежит пройдохам» заставил Курта громко рассмеяться: «В пройдохи я не гожусь», и отбросить эту мысль в мусорную корзину глупостей, иногда приходящих на ум.

Прозвучавший звонок прекратил его смех. Мужчина повернул голову в сторону двери и громко выкрикнул:

– Входи, открыто!

Через секунду Курт услышал звук открываемой двери. Он лёг на бок, подперев рукой голову и приготовившись к представлению.

В комнату вошла дама лет двадцати восьми – тридцати, среднего роста, светло-каштановые волосы до плеч плавными волнами обрамляли красивое лицо. По нехитрой классификации шведских женщин Курт относил её к типу Фриды Лингстад: овальное лицо, прямой нос, миндалевидные глаза, высокий лоб, брови вразлёт. Но не эти черты её лица заставляли его, не отрываясь, наблюдать за ней – кое-что другое. Это были глаза – зеркало человеческой души. Светло-зелёного цвета они притягивали своей необъяснимой «панорамностью». Откуда возникало это ощущение, Курт объяснить не мог. Ему казалось, что куда бы ни был устремлён её взгляд, она всё равно тебя видит. Маргарета (он звал её Гретой – имя Маргарета для него было слишком официальным и тяжеловесным) редко поворачивала голову – она была гордо поднята, и только глаза медленно переплывали с объекта на объект в окружающем её мире.

Вот и сейчас она стояла в проёме входа в комнату и рассматривала помещение, не поворачивая головы. Только её глаза холодно блуждали по углам жилища, не останавливаясь на главном – лежащем вполоборота на кровати мужчине. Маргарета как будто не замечала его. К этому светскому приёму трудно было привыкнуть. Он заставлял тебя следить за зелёным блеском, надеясь, что когда-нибудь этот взгляд остановится на тебе. Но Курту сейчас эта игра нравилась – он заранее знал о её положительном исходе. Эта разыгрываемая Маргаретой головоломка волновала своей неопределённостью только в первый раз, может быть, во второй, но уже не сейчас.

Курт вспомнил их первую встречу полгода назад на официальном приёме в стокгольмском дворце по случаю дня рождения одной из принцесс. После получасового бесцельного блуждания по приёмному залу между несколькими сотнями гостей он увидел её: свободное вечернее платье, декольте, высокая шея, аристократические черты («Игра природы, – как впоследствии отметил Курт. – Ведь она всего лишь дочь простого стокгольмского бакалейщика») заставили его обратить на неё пристальное внимание. Дама лёгкими движениями глаз успевала оценить каждого проходящего мимо гостя, её взгляд порхал от дамы к кавалеру, от кавалера к кавалеру, не забывая улыбаться и кивать. Однако её глаза упорно перескакивали мимо фигуры молодого мужчины в смокинге с орденской ленточкой. Мужчина не спускал с неё взгляда, иногда кивая знакомым. Эта игра начала забавлять Курта: как долго она сможет его игнорировать? Наконец, взгляд дамы, перепрыгнув через упрямого наблюдателя, неожиданно вернулся к нему. Теперь она смотрела в упор на наглеца. Так они смотрели друг на друга несколько секунд, пока уголок её рта медленно не пополз вверх – на лице дамы появилась насмешливая улыбка с оттенком высокомерности. В ответ Курт вежливо улыбнулся, дама отвернулась. Мужчина поймал за рукав знакомого.

– Кто это? – Курт кивнул на даму с зелёными глазами.

– А-аа, это Маргарета Виклунд, супруга Хальстена Виклунда, министра сельского хозяйства, – его знакомый уже намеревался продолжить свой путь.

– Представь меня ей, – Курт настойчиво задержал мужчину.

– Зачем это тебе? – но, пожав плечами, его знакомый всё-таки подвёл Курта к даме…

Сейчас в комнатке Курта её взгляд остановился на лице мужчины, насмешливая улыбка медленно появлялась на её губах. Он внимательно наблюдал: «Что последует дальше?» Прагматизм взял вверх – она вынула из бумажного пакета бутылку «Моэт Брют Империал» и, повернувшись к нему спиной, поставила шампанское в холодильник.

Затем Маргарета повернулась к мужчине лицом, уронив пакет на пол. Очевидно, там что-то ещё оставалось, поэтому он упал с глухим стуком, заставив Курта оторваться от глаз женщины и невольно посмотреть на серый комок бумаги на полу. Но через мгновение мужчина уже снова смотрел на неё. Маргарета подошла к окну и задёрнула шторы – в комнате воцарился полумрак. Затем дама медленно развязала пояс и расстегнула своё длинное тёмно-синее пальто из кашемира. Под ним скрывалась белая блузка и чёрная шерстяная юбка до колен. Она подошла к кровати. Курт сел, опустив ноги на пол. Она смотрела на него сверху вниз, продолжая насмешливо улыбаться. Курт ответил ей ожидающим взглядом, иногда громко выдыхая воздух через нос. Она слегка приподняла юбку и, раздвинув ноги, села к нему на колени, лицом к лицу, улыбка исчезла, женщина стала серьёзной – как будто ей придётся совершить священное действо. «Она так и не сняла пальто и не сказала ни слова… Забавно», – последняя мысль в его мозгу, перед тем как он перестал думать. Наступила вечность…

Вечность закончилась, и она ушла в душ. Курт проводил её взглядом, почему-то вспомнил Мию: «У меня там всё-таки два полотенца». Надел джинсы, заглянул в пакет, лежащий на полу: там оказалась банка русской чёрной икры, усмехнулся: «Она берёт от жизни всё, даже в мелочах». Внутренний голос ехидно бросил: «И тебя тоже?» Курт отмахнулся от очередной чепухи: «Отставной инвалид. Без гроша за душой. Меньше надо думать – голова опять будет раскалываться. И так приходится эти чёртовы таблетки есть горстями!» Подкатил столик к кровати, на кухне нашлась пара тамблеров вместо фужеров для шампанского и консервный нож.

Когда Маргарета вышла из ванной комнаты, Курт уже вовсю «сервировал» столик для шампанского с икрой. Укутанная в полотенце дама посмотрела на столик, усмехнулась уголком рта.

– Впервые буду пить шампанское из стаканов для виски.

– Может быть, тогда виски? У меня есть бутылка, – предложил мужчина.

Маргарета не удостоила его ответом. Сморщив носик, она посмотрела на свою одежду, разбросанную на кровати. Курт заметил её взгляд. На этот раз была его очередь улыбнуться: он включил светильник и протянул ей ажурные колготки.

Маргарета раздражённо вздохнула, показав всем своим видом: «Ну уж нет, одеваться при тебе я не буду – это слишком!» Дама собрала свою одежду под насмешливым взглядом Курта, подававшему ей детали её туалета, и гордо удалилась в ванную комнату.

Через пять минут дама вернулась одетой, только пальто и сапоги оставались лежать на полу.

Хлопок открываемой бутылки и пенная жидкость разлилась по стаканам. Маргарета пила маленькими глотками, французский напиток становился завершающей точкой в её сегодняшнем приключении. Курт разглядывал женщину поверх стакана – она сидела боком к нему: снова гордый профиль, прямой нос. Маргарета смотрела перед собой, не поворачивая головы в его сторону. Хотя… Хотя он замечал, как её изумрудные глаза («Изумрудные? – он поймал себя на этой мысли и тут же отпустил сам себе колкость: – Они зелёные, просто зелёные! Что это тебя потянуло на романтический слог и юношеские слюни?») иногда искоса посматривали на него. Но неожиданно её внимание сосредоточилось на репродукции картины, висевшей на противоположенной стене. На ней была изображена молодая дама в шляпе с большими полями, в простом белом платье, сливающимся с бледностью лица, заставляя зрителя сосредоточиться на грустных серых глазах. Однако взгляд Маргареты остановился на странной детали туалета дамы, изображённой на картине, – металлическом обруче, надетым на тулью шляпы.

– Кто это? – спросила Маргарета, продолжая рассматривать портрет.

Курт допил шампанское, потом коротко ответил:

– Луиза фон Ротенвальд, моя мать.

С губ женщины быстро слетело:

– Прости! – она, конечно, знала историю гибели родителей Курта в автокатастрофе в швейцарских Альпах двадцать лет назад, но никогда не видела их фотографий.

В ответ мужчина только пожал плечами и разлил ещё по бокалу игристого вина. Тем временем Маргарета повернулась к нему лицом, слизывая с ложечки икру. Она смотрела на Курта немного туманными глазами, думая о чём-то своём. Наконец, она опустила голову, потом, глубоко выдохнув, посмотрела на мужчину.

– Завтра вечером устраиваю небольшой приём на яхте. Хотела бы, чтобы ты пришёл, – она вопросительно смотрела на него.

– На «Миледи»? – он вспомнил из светской болтовни название яхты её отца.

– Да, она сейчас стоит в марине королевского яхт-клуба, – Маргарета ожидающе смотрела на него.

– Ты так этого хочешь? – Курт заглянул в её глаза, ему захотелось признания, что он для неё что-то значит. Зачем? Он об этом не задумывался – сейчас это его просто забавляло: гордая светская дама может сейчас признаться в слабости к нему – убогому военному пенсионеру.

Но его ожидания были напрасны – она только раздражённо фыркнула.

– Если не хочешь, то можешь не приходить!

Но он не оставил надежды хоть как-то её вывести из состояния холодной невозмутимости.

– Это будет вечеринка в клубном стиле?

– Да, конечно, – прозвучал естественный ответ.

– Смокинг у меня есть, но клубного костюма нет, – Курт поставил бутылку на столик.

– Скажи размеры, и я куплю, – Маргарета положила ложечку на стол.

– Ты меня упаковываешь и заворачиваешь? – мужчина поднял бокал.

Женщина последовала его примеру, взяв свой стакан.

– Но если ты не хочешь, я вообще отменю приём, – она смотрела на него в упор.

«Она опять меня переиграла, – подумал Курт, глядя на неё с некоторым восхищением. – Иногда, мне кажется, что она всегда будет на полшага впереди меня, – он сделал пару глотков игристого напитка. В его голове промелькнула смутная мысль: – Хотя… думаю, это продлится недолго». Но что именно: её первенство в игре или сами отношения? Он вряд ли мог сейчас ответить самому себе – просто шальная мысль!

Женщина молча допивала шампанское. Мужчина поставил свой стакан на столик, его глаза с усталым умиротворением пробегали по её лицу.

– Я хочу в декабре уехать в Австрию, – Маргарета снова взяла ложку с икрой. – Не хочешь поехать со мной?

Он не ответил сразу. Тогда дама добавила:

– В австрийские Альпы. Там ведь недалеко твоя родина – Лихтенштейн?

Лихтенштейн… Сказочное княжество в Альпах. Наверное, оно не существует, превратившись в милую рождественскую открытку. Курт не был там больше двадцати лет. Горы, горы, аккуратные домики собрались в маленькие городки, круглобокий замок Вадуц князей Лихтенштейна на зелёном холме. Всё это на мгновение выглянуло из дальних закоулков памяти Курта. Мужчина щёлкнул по пустому стакану.

– А как же твой муж?

– У него заседание правительства, парламентские слушания, затем поездка в Париж на международную конференцию – у Хальстена очень напряжённый рабочий график, – Маргарета улыбнулась, но не ему, а какой-то своей мысли.

Её взгляд был прикован к ложечке с икрой, которую она держала подобно сигарете, зажав между указательным и средним пальцем. Ложечка плавно покачивалась между тонкими пальцами. Заниматься психоанализом её взаимоотношений с супругом у него не было никакого желания – ему хватало иногда подумать о её отношении к нему. По этому вопросу вывод он сделал давно: интрижка скучающей светской дамы, не более того. Его мучил… – нет, это слишком сильное выражение – мучили его головные боли, а здесь скорее возникало естественное любопытство: «Почему она выбрала именно меня?» Ясного ответа Курт не находил – только догадки. Но может быть, это и неважно для такого рода взаимоотношений?

Маргарета подняла на него глаза.

– Что ты решил?

На этот раз наступила его очередь рассматривать чёрные шарики икры в своей ложке. Затем он обвёл взглядом комнату, остановив, наконец, взгляд на зелёных глазах женщины. При тусклом освещении они казались особенно тёмными.

– Ты опять будешь за меня платить? – на её вопрос прозвучал его вопрос.

– Ну и что? Это какой-то твой мужской комплекс? – она продолжала смотреть ему в глаза.

«Мужской комплекс?» – честно говоря, ему было безразлично, платит она за него или нет. Курт старался свести явления окружающего мира к собственным упрощённым понятиям. Так легче давать оценку событиям и встречающимся людям и не подвергать глубокому анализу целые классы явлений, возникающих на жизненном пути. Вот и в этом вопросе он делил всех мужчин на две категории: на Жигало, живущих за счёт женщин, и на тупых мужских шовинистов, испытывающих приступы панического страха и одновременно ненависти к богатым представительницам слабого пола. Себя он не относил ни к тем, ни к другим – его скорее забавляла эта грань их отношений – это было какое-то мальчишество: дразнить светскую львицу, пытаясь по её реакции составить пазл, открывающий потайную дверцу куда-то внутрь мироощущений этой гордой дамы.

Она ждала ответа.

– Я боюсь за твою репутацию, – он продолжал игру.

В глазах Маргареты промелькнуло удивление, потом она искренне рассмеялась, её тихий смех зазвенел, обескуражив его.

– Мою репутацию пытаются испортить уже не первый год, – она криво улыбалась. – Каждая жёлтая газетёнка считает своим долгом приписать мне что-нибудь.

– Как к этому относится муж? – он снова вспомнил о её супруге.

Маргарета холодно блеснула глазами.

– Тебя волнует Хальстен? Он занимает своё место, и этого уже для него достаточно.

Курт понял, что уколол её слишком сильно. Делать ей неприятно ему не хотелось, поэтому развивать эту тему он не стал. Более того, ему наоборот захотелось сделать ей приятное.

– Хорошо, приду на приём и поеду с тобой в Австрию, – он смотрел на неё: на её лице ничего не отразилось. Усмехнувшись, Курт добавил: – В декабре.

Она улыбнулась ему в ответ, слегка приоткрыв рот. Его потянуло к ней, но Курт остановил себя: «Не надо. Всё это будет выглядеть каким-то неестественным и наигранным». Показаться в её глазах приторным мальчиком ему не хотелось.

– Завтра к восьми вечера я пришлю такси, оно доставит тебя на яхту, – ему показалось, что в её глазах промелькнуло удовлетворение.

Она встала, мимолётный поцелуй.

– Провожать не надо, до машины дойду сама, – она натянула сапоги, подняла с пола пальто, укуталась в шарф. Мгновение, и Маргарета исчезла в прихожей, раздался хлопок закрывающейся двери. Курт откинулся на смятую кровать, положив руки под голову. Его глаза бессмысленно блуждали по белому потолку. Думать ни о чём не хотелось. Однако мысли всё равно лезли в голову.

Снова на него нахлынули впечатления от глупого приключения с Мией. Конечно, она не первая и не последняя в такой ситуации, но он чувствовал взвесь в душе, щипавшую его изнутри. Ему не хотелось больше с ней встречаться и даже вспоминать о произошедшем этой ночью. Но память и элементарная логика были неумолимы, предсказывая новые встречи с девушкой и неизбежность объяснения с ней.

На службу идти не хотелось: бурная ночь с Мией, затем продолжение с Гретой – всё это могло отбить у любого трудовой порыв. Хотелось просто отдохнуть, не видя никого. Глаза его закрылись, и через пять минут мужчина заснул. Сон лечит, но не в случае с Куртом: снова и снова повторялись слайды из прошлого. Он уже иногда не понимал, когда это был сон, а когда отключение мозга, или скорее переключения разума на другую реальность – реальность прошлого…

Опять под ним колыхающиеся зелёные волны джунглей. Интуиция больно ударила его – он не осознавал, что делает: ручка на себя, и зелёная туша Сикорского со свистящим рёвом резко взмыла вверх. Ему показалась, что одновременно с этим раздался вопль Жана, второго пилота:

– Курт! Дьявол…

Но его крик утонул в миномётных разрывах, вертолёт подбросило взрывной волной. По бронированным листам под кабиной пилотов ударили осколки. Курт не слышал – он чувствовал, как остальную незащищённую обшивку машины пронзали куски мин. Пытаясь уйти от эпицентра взрывов, пилот бросил вертолёт вправо, краем глаза видя отключившегося Жана – по лицу второго пилота текла кровь.

Курт кричал в лорингафоны на шее, надеясь, что рация не пострадала: «Гент, Гент, я Льеж. В квадрате высадки засада. Назад! Уходим!» С надрывным рёвом вертолёты разворачивались на юг. Удар по голове – боль…

Курт открыл глаза. Немного полежав, встал, распахнул шторы – на улице унылость серых стен старых домов – до этой улицы ещё не дошла реконструкция со сносом старинных построек, взглянул на часы – четыре часа вечера, за окном сумрак и холод. Курт поёжился: Стокгольм – столица сумрака и холода. Наверное, таким должно быть чистилище, чтобы полностью погрузиться в себя, не отвлекаясь на постороннее и обдумывая всю греховность своего прошлого бытия. Голова раскалывалась, но таблеток пить больше было нельзя. «Надо прогуляться», – решил он. Курт оделся и вышел из квартиры.

Мужчина шёл по улицам бесцельно, пытаясь заглушить боль впечатлениями от окружающего мира. «Наивный поступок», – Курт болезненно поморщился, разглядывая знакомые городские пейзажи, пока, наконец, не увидел что-то необычное: огороженное лентой пространство, пару полицейских в форме, равнодушно расхаживающих вдоль этой ленты, высокий сутулый мужчина в светлом длинном плаще и шляпе с маленькими полями, очевидно, старший, давал указания ещё нескольким сотрудникам в штатском.

Курт вспомнил об утреннем инциденте с негром – это было то самое место. Он чертыхнулся про себя. Бросив ещё раз взгляд на огороженную площадку, Курт поспешил ретироваться с места полицейского расследования. К тому же толпа зевак уже разошлась, и около ленты оставалось только несколько любопытных мальчишек и пара что-то обсуждающих пожилых дам. Поэтому он мог привлечь к себе внимание. Но прежде чем завернуть за угол, Курт ещё раз бросил взгляд через плечо на мужчину в светлом плаще – тот, не спеша, раскуривал сигарету, наблюдая, как последние полицейские усаживались в подъехавшие машины…

***

Инспектор Йоран Йенсен смял сигарету и бросил её в урну. «Сколько раз останавливал себя, но стоит только задуматься, как неосознанно тянешься за сигаретой, – сам себя отругал Йенсен, наблюдая, как остальные полицейские начали усаживаться в подъехавшую машину, криминалисты, сделав своё дело, покидали место преступления. – Просто не надо таскать с собой сигареты, не будет и соблазна», – в его голове всплывали благие советы, которым не суждено никогда исполниться.

Резкий порыв октябрьского ветра заставил инспектора инстинктивно сдвинуть на лицо шляпу: «Ну и погода. Хорошо, что ещё нет дождя, – он немного покряхтел, затем его мысли переключились к произошедшему. – Захотелось подраться этим неграм именно сегодня, один пырнул другого ножом. Теперь рассказывает сказки о каком-то незнакомце в кожаной куртке, джинсах и вязаной шапке. Таких полгорода. Вон, кстати, один такой пошёл», – Йенсен заметил поворачивающего за угол мужчину.

Инспектор подошёл к полицейскому Вольво. Один из криминалистов выглянул в окно: «Давай, Йоран, полезай. Хватит мёрзнуть, поехали!»

«Но почему дружок пострадавшего вызвал полицию сам, а не сбежал? Странно для виновника… Хотя, конечно, он прекрасно понимал, что мы быстро выйдем на него, и он станет первым подозреваемым, поэтому лучше сразу свалить вину на кого-то другого».

– Йоран, садись, – повторный возглас из машины прервал его рассуждения.

– Пройдусь пешком, – Йенсен засунул руки в карманы плаща.

– Как хочешь! – прозвучал ответ, и Вольво медленно тронулся с места.

Инспектор не торопясь побрёл вслед уезжающему автомобилю. Идти было недалеко – минут тридцать-сорок прогулочным шагом. Йенсен решил пройтись вдоль набережной и свернул в один из узких переулков, ведущих к морю, но резкие порывы ветра переключили его раздумья на мысли о необходимости заглянуть в какой-нибудь бар поблизости, благо они ещё были открыты.

Так он шёл, высматривая знакомую вывеску, когда увидел идущего навстречу мужчину. Того самого мужчину, которого он видел издалека на месте преступления – в куртке, джинсах, вязаной шапке, натянутой на лоб.

– Таких потенциальных подозреваемых, если судить по описанию, может быть полгорода, – инспектор ещё раз вспомнил показания подозреваемого, – но хотя бы этого можно проверить? – Йенсен из-под полей шляпы пытался рассмотреть приближающегося мужчину: высокий, среднего телосложения, овальное лицо, нос прямой, тёмные брови, прищуренные глаза – особых примет не видно.

Когда прохожий приблизился к полицейскому, Йенсен опустил глаза вниз и засунул руку во внутренний карман плаща за удостоверением, одновременно представляясь:

– Инспектор Йенсен, полиция Стокгольма, отдел расследования…

Договорить он не успел – его голову потряс сильный удар в районе левого глаза, и прежде чем полицейский успел посмотреть вперёд, он получил второе сотрясение в правый висок. Глаза инспектора уже ничего не видели, ему казалось, что эти удары выбили из его мозга все мысли, третья боль уже в левом виске отключила Йенсена окончательно…

Курт приподнял за подмышки тело полицейского и усадил его на лавку, натянув ему на лицо шляпу. «Пусть отдохнёт любопытная свинья. Полицейский, полицейский, картошка, свинья», – усмехнулся мужчина, вспомнив детскую шведскую дразнилку блюстителей порядка. Затем, оглянувшись вокруг – на улице как будто никого, он продолжил быстрым шагом свой путь.

Боль действительно отпустила его, таблетки не понадобились. Курт направился к набережной. Здесь его встретил холодный балтийский ветер, безжалостно бивший в лицо. Но гулять он не собирался. Подойдя к краю мостовой, обрывающейся в море, мужчина вытащил из кармана тот самый злосчастный нож и зашвырнул его подальше в воду. Серая толща залива Сальтшён поглотила опасную улику. Засунув руки в карманы куртки, Курт поспешил вернуться домой, обходя стороной квартал, где он бросил полицейского.

Следующее утро разбудило Курта не светом – шторы были задёрнуты – нетерпеливым звонком в дверь. «Кого могло принести в такой ранний час?» – он нащупал свои часы на тумбочке и посмотрел на циферблат, стрелки показывали одиннадцать часов утра. Мужчина взлохматил голову: не удивительно – этой ночью он не мог заснуть до четырёх ночи.

Звонок повторился. Курт громко выкрикнул:

– Подождите, сейчас открою.

Он встал, натянул джинсы, футболку, туфли и направился открывать дверь. На лестничной площадке его ожидал паренёк невысокого роста с большим пакетом в руках.

– Доставка для Вас. Магазин готового платья H&M, отдел эксклюзивных коллекций. Распишитесь, пожалуйста, – заученной скороговоркой выпалил он.

Курт какое-то время непонимающе смотрел на него, затем произнёс:

– Но я ничего не заказывал…

– Не волнуйтесь, – посыльный посмотрел в свои бумаги. – Всё верно: доставка для господина Ротенвальда, оплачено фру Виклунд.

Парень поднял глаза на Курта.

– Извините, господин Ротенвальд, можно только взглянуть на Ваш паспорт?

Хозяин пожал плечами: «Интересно, какой ему показать?» Курьер ждал его недолго. Не прошло и полминуты, как перед парнем был развёрнут бордовый паспорт подданного королевства Бельгии на имя Леопольда Курта Алоиза Эммануила фон Ротенвальда.

Курт расписался за получение принесённого товара, посыльный вручил ему большой свёрток и быстро удалился. Вернувшись в комнату, Курт развернул на кровати полученный пакет и осмотрел содержимое: клубный пиджак от Армани в мелкую клетку, кожаные серые оксфордские туфли, спортивная рубашка с застёжкой поло и пригласительный билет на коктейль-приём фру Маргареты Виклунд, лежавший сверху одежды.

«Да, у меня совсем вылетела из памяти вечеринка Греты, – мужчина потёр обеими руками виски. – Ладно, посмотрим, как точно она определила мои размеры».

Через пять минут он рассматривал себя в зеркале платяного шкафа. Осмотром Курт остался доволен: костюм сидел на нём неплохо, даже туфли оказались впору.

«Откуда женщины могут так точно угадывать размеры? – лёгкое удивление, смешанное с удовлетворением, пробежало по его лицу. – Наверно, это их врождённые инстинкты – точное определение параметров биологических объектов с целью дальнейшего продолжения рода», – улыбнувшись, Курт попытался с юмором объяснить это явление.

Оставшиеся полдня он решил посвятить работе: поздний завтрак из яичницы, кофе с тостом, и Курт отправился в одно из неприметных зданий на севере Норрмальма, где располагался статистический центр ВВС министерства обороны. Мужчина добрался туда на метро, вышел наружу на Родмансгатане. Жёлтая керамическая плитка стен и колонн станции своей утилитарностью напоминала ему общественный туалет. «Неуместная ассоциация», – морщась, одёргивал он всегда себя, но ничего с собой не мог поделать. Прошагал несколько кварталов и, пройдя контроль на входе, попал в лабиринт бесконечных коридоров, где и отыскал на третьем этаже кабинет или, точнее сказать, маленькую комнатку: небольшой стол, стул, тумбочка и больше ничего, но при таких размерах кабинета здесь вряд ли можно было что-то ещё разместить.

Он бросил куртку и шапку на стол и плюхнулся на стул. Определённой работы в конторе он не имел, только консультации по вопросам пилотирования вертолётной техники, что случалось не часто.

Курт вытянулся на стуле и, подняв руки вверх, потянулся что есть силы. Голова начинала болеть. «Надо пройтись», – подумал он и вскоре покинул комнату, направившись по коридору вдоль одинаковых дверей, отличавшихся друг от друга только номерами. Перед номером триста пять Курт остановился и заглянул внутрь. В тусклом свете, падавшем из маленького прямоугольного окна под потолком, он увидел неясную фигуру мужчины, сидящего за столом. Казалось, что полутьма комнаты придаёт элемент нереалистичности происходящему.

– Привет, Жан! Как дела? – Курт говорил по-французски. Сам звук собственного голоса, произносящего фразы на языке юности, придавал ему чувство спокойствия.

Но, очевидно, его бывший второй пилот сегодня был не в духе, просто кивнув и махнув рукой. Курт не стал развивать беседу, подозрительно взглянув на решётку вентиляционного отверстия под потолком: он практически не сомневался, что где-то там установлена прослушка. Поэтому Курт только коротко бросил:

– Встретимся как обычно, – и не дождавшись ответа, захлопнул дверь.

Далее он поднялся на четвёртый этаж, где зашёл к начальнику своего отдела – Стигу Бьёрну. Тот был на месте. Стоя около стола, он разбирал какие-то бумаги. Шум открываемой двери заставил его поднять голову. На лице Стига появилась улыбка, он двинулся навстречу Курту, протягивая руку.

«Стиг неплохой парень», – всегда полагал Его милость. Пожав руку вошедшему, хозяин кабинета продолжил возню с папками, иногда посматривая на гостя, усевшегося на стул.

Курт знал Стига по Конго – майор Бьёрн служил в шведском контингенте ООН. Они познакомились на геликоптерной площадке – швед отвечал за координацию операций миротворцев с участием вертолётных подразделений. Тяжело им пришлось во время неожиданного миномётного обстрела повстанцами вертолётной стоянки – Стиг получил серьёзное ранение в голову. Врачи полевого госпиталя вытащили тогда майора с того света, но память об этом навсегда осталась у него на лице в виде шрамов на лбу и левой щеке.

Взгляд Курта блуждал по тёмно-синему кителю Стига – непривычно, в Африке его глаза привыкли к цвету бежевого хаки шведской униформы. Поэтому, глядя на Бьёрна в необычной синей форме, он ожидал чего-то нового, неожиданного. Но ничего не происходило – Курт по-прежнему оставался демобилизованным инвалидом с небольшой пенсией от бельгийского правительства. Однако причин роптать у него не было: благодаря протекции князя Лихтенштейна и помощи майора Бьёрна Курт получил эту работу в министерстве обороны в Швеции. Это давало ему возможность сводить концы с концами: на его счёт в Шведском сберегательном банке регулярно поступало ежемесячное жалование. Правда, не это было главным сейчас в его жизни.

– Получен ответ на твой рапорт о прохождении медицинской комиссии, – Стиг продолжал перебирать бумаги, лежащие перед ним, стараясь не смотреть на собеседника. Курт напрягся – уже прошёл месяц, как он подал рапорт о прохождении комиссии по восстановлению на лётной должности. Курт молчал, какое-то время ему хотелось быть в неведении – закрадывалось нехорошее предчувствие. Казалось, что Стиг тоже не хочет говорить на эту тему, внимательно рассматривая попавшую в руку тонкую папку. Наконец, он её отложил в сторону и взглянул на Курта. Тот смотрел в окно, делая безразличный вид, но одна его ладонь гладила тыльную сторону другой: он ждал, хотя уже всё понял.

– Тебе отказано в прохождении комиссии… – Стиг попытался придать голосу мягкость сочувствия, – пока, – добавил он обнадёживающим тоном.

Курт продолжал смотреть в окно – на его лице ничего не изменилось, могло показаться, что он не слышит майора. Серая бетонная стена противоположенного дома своим унылым видом как будто подтверждала безысходность положения.

– Ничего, – Курт, наконец, повернулся к Стигу. Майор пристально смотрел на собеседника, ожидая его реакции. Курт видел его лицо словно в лёгком тумане, голова начала пульсировать. – Ничего. Я подам рапорт в следующем месяце, – он деланно улыбнулся, затем встал и направился к выходу. На полпути обернулся.

– Встретимся как обычно?

Бьёрн молча кивнул, и Курт покинул кабинет начальника. Сегодня работа не заладилось. Курту больше не хотелось оставаться здесь, начала болеть голова, хотелось выйти на свежий воздух. Мужчина направился по тëмным коридорам к выходу из здания. «Главное – не потерять ориентиры», – настраивал себя Курт, пытаясь сфокусировать зрение в мутном тумане, медленно наплывающем на окружающую обстановку. «Скорее к выходу, – подгонял себя Курт, плутая по коридорам, – на солнце это должно пройти…»

***

«К дьяволу этих придурков!» – чертыхнулся инспектор Йенсен, услышав очередную шутку коллег о стокгольмском полицейском, прилёгшем отдохнуть на лавке среди дня – огромная благодарность местным жителям: не дали бедняге проспать окончание рабочей смены. Йенсен отказался от медицинского освидетельствования и составления протокола. «Я его из-под земли достану!» – инспектор невольно прикоснулся к уже лиловому кровоподтёку под левым глазом. Воспоминания о вчерашнем инциденте заставляли полицейского зло сжимать кулаки. Но достать обидчика пока оказалось делом непростым – никаких улик, никаких свидетелей, никаких зацепок. Да и был ли этот уличный хулиган и убийца негра одним и тем же лицом? Может быть, просто совпадение?

Начальник отдела расследований интендант Ульсон выглянул из кабинета, его взгляд пару раз прокатился по залу, но подобно баскетбольному мячу, направленному рукой опытного спортсмена, пробежав по ободу кольца, под действием непреодолимой силы скатился в сетку – взгляд начальника вернулся к желчному лицу Йенсена.

«Пожалуй, ему надо прогуляться!» – для интенданта это показалось здравой идеей. Ульсон выкрикнул имя инспектора, и когда тот повернул к нему голову, призывно махнул рукой.

– Йоран, зайди ко мне!..

После короткой беседы с начальником, Йенсен даже с неким удовольствием покинул отдел. Ему следовало с сержантом Линдгреном отправиться в район северного Норрмальма – один из жителей вызвал полицию, заметив подозрительного субъекта, лазящего по заброшенному промышленному зданию. Конечно, какая-то ерунда, но полиция обязана реагировать на обращения граждан – неукоснительное правило правоохранительных служб. С этим посылом полицейские прибыли на место.

Когда-то в этом большом доме располагалась текстильная фабрика, но конъюнктура рынка изменилась – владельцы вынуждены были её закрыть. Наверное, планировалось пустить участок под застройку жилыми домами. Но уже прошло несколько лет, а работы так и не начались – возможно, инвесторов пока не нашлось.

Полицейские пролезли через огромные дыры в грубо сколоченной ограде и проникли на территорию фабрики.

– Явно мальчишки играют, – предположил сержант Линдгрен, – а соседям могло привидеться всё, что угодно.

– Может быть, может быть, – инспектор неопределённо пожал плечами и осмотрел здание снаружи: зияющие дыры окон, полуоткрытые двери, отошедшие кое-где от железного каркаса панели стен – ничего подозрительного!

Полицейские вошли в здание: просторный тамбур, облупленные металлические лестницы, ведущие на верхние этажи, впереди большая дверь в бывшие цеха и кругом пыль. Йенсен пару раз чихнул, схватившись за левый глаз – сотрясения от чихания болезненно отдавались в гематоме. Инспектор махнул сержанту на дверь, а сам направился к лестнице. Поднимаясь по металлическим ступеням, он прислушивался к посторонним звукам, но кроме собственных шагов ничего не слышал. «Действительно, подростки шалили», – усмехнулся полицейский. Раздался стук и хруст мусора. Йенсен взглянул вниз: наверное, Линдгрен зашёл в цеха и хлопнул за собой дверью. Инспектор ещё раз медленно обвёл сверху взглядом тамбур – ничего. «Пустой вызов, но хоть немного развеялся!» – сам себе улыбнулся инспектор, всё ещё оглядываясь вниз. Ступив на последние ступеньки лестничного пролёта, Йенсен повернул голову вперёд, в сторону длинного коридора второго этажа. Однако пыльного и захламлённого коридора он не увидел, его глаза столкнулись с нечто другим, а именно, кожаной курткой, или, точнее говоря, мужчиной в кожаной куртке. Йенсен удивлённо поднял взгляд на лицо стоящего перед ним человека. Полицейскому хватило двух секунд, чтобы идентифицировать незнакомца – это был тот самый его обидчик с улицы, те же прищуренные глаза из-под натянутой на лоб вязаной шапки, та же усталая улыбка над шерстяным шарфом, скрывающим подбородок.

Инспектор не успел даже почувствовать эмоции по поводу неожиданно попавшегося на его пути злоумышленника, как почувствовал оглушительную боль в правой стороне головы. Йенсен начал очень быстро заваливаться на левую сторону – это его спасло: второй удар в лицо («Ногой или кулаком?» – он не успел понять) получил, уже падая на пол коридора, в этом была его удача – иначе полицейский мог скатиться по лестнице вниз и сломать себе шею. Свет в глазах оглушённого инспектора померк, его сознание накрыла темнота…

Через какое-то время Йенсен пришёл в себя. Он лежал на полу, привалившись спиной к перилам лестницы. Почувствовал острую боль в районе переносицы, дышать было тяжело. «Он сломал мне нос?» – промелькнула неприятная догадка в голове инспектора. Йенсен прикоснулся к лицу – почувствовал что-то липкое. Взглянул на свою ладонь: «Кровь?». Йенсен с трудом повертел головой: вокруг никого. «Линдгрен ещё не вернулся – значит лежу недолго», – сделал вывод полицейский. Инспектор с силой, на которую только были способны его голосовые связки, начал звать сержанта. Его голос раскатистым эхом разносился по пустому коридору. Наконец, он услышал снизу быстро приближающиеся шаги. Йенсен полез во внутренний карман плаща, чтобы вытащить пистолет, но, увы, его ждало разочарование: SIG Sauer P220 с запасной обоймой, как, впрочем, и полицейское удостоверение исчезли. «Деньги он забрал ещё в прошлый раз», – попытался саркастически ухмыльнуться инспектор, но боль в носу заставила его мысли вернуться к физиологическим ощущениям своего раненого тела.

– Инспектор, ты где? – раздался громкий голос Линдгрена.

– Да, здесь я! Наверху! – раздражённо выдохнул Йенсен, напрягая легкие.

По металлическим ступеням застучали тяжёлые ботинки. Через несколько секунд рядом с лежащим полицейским появился напарник. Увидев раненого на полу, он немного оторопел.

– Инспектор, что случилось? – наверное, глупый вопрос, но в первые секунды только это пришло на ум Линдгрену.

Йенсен поморщился, говорить не хотелось.

– Неожиданное нападение, – наконец, вымолвил он, пока сержант оглядывался вокруг.

– Кто? – второй глупый вопрос.

Инспектор понимал весь идиотизм ситуации, поэтому ничего объяснять ему не хотелось.

– Откуда я знаю! – всё, что мог выдавить из себя Йенсен.

– Я бегу за аптечкой и вызываю медпомощь, – уже на бегу бросил сержант, опять застучали его шаги по лестнице. Уже снизу раненый полицейский услышал очередной вопрос: – Куда он побежал?

– Не знаю, – зло выкрикнул Йенсен.

– Держи наготове ствол. Вдруг он вернётся, – эхом разнёся по вестибюлю совет Линдгрена.

Инспектор чертыхнулся про себя: «Да, вернётся, конечно! Дьявол его забери! У меня ведь ещё остались штаны и плащ!»

Через пять минут внизу раздался топот вбегающего человека, и вскоре рядом с Йенсеном снова возник сержант. На этот раз в руках у него были чемоданчик-аптечка и бутылка минеральной воды. Быстрыми движениями Линдгрен смыл водой кровь и грязь с лица инспектора, затем продезинфицировал спиртом место ранения – Йенсен морщился.

– Потерпи, инспектор, – с минуты на минуту прибудет дежурный патруль и с ними медик, – успокаивал сержант пострадавшего. – Позволь, я вколю тебе обезболивающее, – Линдгрен хмыкнул. – Я умею только в мышцу.

Инспектор поморщился, но уже не от боли. «Что я ему беспомощный ребёнок, чтобы так нянчиться со мной? – раздражённо подумал он. – Да ещё оголять перед ним свой зад!» Йенсен энергично замахал рукой, отгоняя помощника. К тому же мысль о пропавших документах и оружии ни на секунду не давала ему покоя, исчезая только при приступах боли в переносице.

Но мучения любого существа на земле когда-нибудь приходят к концу, инспектор Йенсен не был исключением. Сквозь бормотание и причитания Линдгрена он, наконец, услышал приближающийся звук сирены, и через мгновение сержант к облегчению инспектора исчез – побежал на улицу встречать прибывающих полицейских. Вскоре снизу раздался топот мужских ног, сопровождаемый громкими объяснениями Линдгрена о случившемся. Поднявшиеся наверх мужчины обнаружили Йенсена в том же беспомощном положении, в котором его оставил сержант. Только теперь на лице инспектора отчётливо читались злость и гнев, разве что ноздри не раздувались, и то, только потому, что теперь полицейский дышал ртом. Но мужчине в белом халате на бурю чувств, бушующих в груди пострадавшего, было наплевать. Он присел на корточки и молча осмотрел инспектора, слегка прикасаясь к лицевым тканям и следя за реакцией Йенсена, посветил фонариком в глаза Йорана. Затем кивнул сопровождающим его полицейским.

– Кладите его на носилки и несите в машину.

Один из мужчин держал в руках носилки, на которые и поместили Йенсена, чтобы затем аккуратно спустить вниз по лестнице. Через минуту его поместили в фургон, вслед запрыгнул врач, и дверь захлопнулась. Линдгрен и оставшиеся с ним полицейские отправились на осмотр территории заброшенной фабрики и опрос возможных свидетелей из соседних домов.

Инспектор же всё-таки получил в машине экстренной помощи свой укол и, закрыв глаза, попытался забыться, но это было не так просто. Медик, пожилой мужчина, молчал всю дорогу, оставляя Йенсена во власти воспалённых эмоциями мыслей, дёргающихся в его голове.

«Цепочка бредовых событий, между которыми только одна связь – неизвестный мужчина в кожаной куртке и… я, – полицейский схватился за голову, пытаясь утихомирить боль в гудящем мозгу. – Я буду посмешищем всего отдела, да что там отдела, всего департамента полиции!» Но постепенно обезболивающее начинало действовать, а с его действием приходило и состояние безразличия…

***

В восемь вечера около подъезда Курта ждал бордовый Вольво со светящимся плафоном «Такси» на крыше. Мужчина плюхнулся на заднее сидение автомобиля. Водитель зевнул и, не поворачивая головы к пассажиру, лениво уточнил:

– Королевский яхт-клуб?

– Яхт-клуб, – механически повторил пассажир и захлопнул дверь авто.

На Курте красовался новый костюм – он даже не стал одевать сверху плащ или куртку: зачем, если передвигаться по городу на такси? Мужчина закрыл глаза и даже немного задремал – полчаса плавной езды в тёплом салоне машины располагали к этому. Когда такси прибыло на место, он ощутил внутри себя проснувшееся недовольство: так не хотелось никуда идти, оставалось только одно желание – куда-то ехать и ехать, находясь в состоянии бесконечного полусна. Но путешествие закончилось – Курт покинул такси и направился к домику дежурного по марине. Тот уже стоял на пороге, внимательно наблюдая за приближающимся гостем. Подойдя к хмурому пузатому служителю, Курт махнул пригласительным билетом и, кивнув на причалы, спросил:

– Подскажите, где пришвартована «Миледи» Якобсона?

Дежурный недоброжелательно взглянул из-под мохнатых бровей на очередного светского прожигателя жизни. Прежде, чем ответить, мужчина на крыльце выдержал небольшую паузу, ещё раз оглядев щёголя. Выразив таким образом своё неодобрение, пузатый сторож марины махнул рукой в сторону дальнего причала:

– Пятый. Там стоит «Миледи».

Грива седых волос шевельнулась от легкого порыва ветра, поддержав своего хозяина в его негативном отношении к таким разгульным развлечениям: морское дело – это нелёгкая сторона жизни человека, издревле дававшая людям возможность прокормиться в суровых условиях севера, а не очередная забава для праздношатающихся богатеньких бездельников.

Курт оглянулся по направлению, на которое указывал дежурный: по ярким отблескам света и доносящейся издалека музыке догадаться о местонахождении яхты было несложно. Благодарно кивнув дежурному, мужчина не спеша направился по променаду вдоль моря к дальнему пирсу, чтобы через пять минут оказаться перед яхтой «Миледи». Залитое светом судно плавно покачивалось из стороны в сторону. Сквозь прозрачные раздвижные двери в главный салон корабля светская вечеринка просматривалась вся как на ладони: дамы в коктейльных платьях, мужчины в светлых костюмах, подносы с шампанским и мартини.

Осторожно балансируя, Курт прошёл по узкому трапу и попал на открытую палубу яхты, где стояли плетеные столики и стулья, на которых развалилось несколько гостей мужского пола. Эта группа уже была окутана сигаретным дымом, еле уловимым ароматом виски и расслабленным бормотанием. Кто-то из сидящих махнул появившемуся гостю – в ответ Курт кивнул и улыбнулся. В отблесках света, вырывающегося из салона яхты, он узнал мужчину: «Полковник Мартен Ахельсон из генерального штаба», но останавливаться не стал: «Зачем он вообще приветствует меня на публике? Конечно, наше знакомство ещё по службе в Конго не секрет, но лишний раз подчёркивать это? Кругом могут рыскать ищейки национальной безопасности». Поэтому Курт, не останавливаясь, сразу направился в салон яхты. Войдя в полуоткрытую дверь, он попал в залитое светом помещение. Мужчина не успел ничего толком рассмотреть, как закашлялся: будучи некурящим, ему было трудно сразу привыкнуть к атмосфере, где витал табачный дым, пусть и в основном дамских сигарет.

Протерев заслезившиеся глаза, Курт заметил рядом с барной стойкой хозяйку. Маргарета выглядела великолепно: чёрное платье-карандаш с длинными рукавами, закрытое шёлковым красным шарфом декольте – всё это почему-то ассоциировалось у него с образом её тёзки – Греты, Греты Гарбо из чёрно-белых фильмов начала века. «Не хватает только длинного дамского мундштука с сигаретой», – криво улыбнулся Курт. Она его тоже увидела и плавной походкой направилась в сторону своего мужчины, вместо сигареты – фужер с игристым вином. Женщина заметила его саркастическую усмешку до того, как он успел стереть её со своего лица.

– Чему ты улыбаешься? – зелёные глаза Маргареты внимательно рассматривали Курта. Ему пришлось напрягать слух – в помещении играли плавные джазовые мелодии, маскировавшие их разговор.

– Тебе, конечно, – ничего лучшего он придумать не мог.

– Польщена, – в ответ он получил ту же саркастическую усмешку. Пригубив бокал, красавица добавила: – Как тебе мой подарок? – её взгляд сейчас был прикован к небольшой вышитой эмблеме на кармане пиджака.

Опустив голову, Курт пробежался глазами по своему костюму и, улыбнувшись, ответил:

– А как тебе мой?

Она непонимающе приподняла брови и наклонилась к нему, как будто что-то пропустила из-за шума музыки.

– Ну я сам. Здесь, – пояснил мужчина, продолжая держать на лице широкую улыбку.

Хозяйка деланно рассмеялась беззвучным смехом. Потом, придерживая свободной ладонью локоть руки с бокалом, кивнула на бар.

– Там ты найдёшь всё, что нужно, – и величественно направилась к другим гостям.

Курт ещё раз полюбовался дамой теперь уже со спины и, не торопясь, отправился к стойке бара в глубине салона. Бармен приготовил ему двойной скотч со льдом, и Курт основательно занял высокий стул около конца стойки.

Мужчина изредка делал маленькие глотки из своего тамблера, играя со стаканом: медленно вращая его и рассматривая кубики льда. Иногда он бросал взгляд назад, на гостей вечеринки.

«Кто они, эти люди? Удачливые бизнесмены средней руки, политики второго плана, их жёны, дети», – вся эта человеческая шелуха, витающая в воздухе при порывах ветра, внушала чувство скуки и желание исчезнуть. Но близко из гостей он никого не знал, поэтому ему никто особенно и не досаждал, позволяя сидеть в углу с несменяемой порцией виски. «Ну что же, будем расценивать это как некое дежурство при ней – такие светские повинности», – Курт поискал глазами фигуру Маргареты, бросая через плечо взгляд в зал, но хозяйка постоянно с кем-то мило беседовала, переходя от гостя к гостю. Курт перестал обращать на неё внимание, переключив расслабленный взгляд на строй бутылок с напитками за спиной бармена.

«Интересно, оставит ли она меня на яхте после окончания вечеринки? – появилась ленивая мысль в голове Курта. – Можно делать ставки», – он улыбнулся сам себе. Однако ставку он не успел сделать, даже мысленно, как почувствовал сильную вибрацию корпуса судна. Подняв руку, Курт подозвал бармена и, перекрикивая громкую музыку, спросил наклонившегося к нему служителя:

– В чём дело? Почему запустили двигатели?

Молодой человек за стойкой кивнул и ответил, пробиваясь голосом сквозь звуки музыки:

– Минут через десять отходим от пристани – яхта будет дрейфовать около входа в залив, – посмотрев на стакан в руке гостя, добавил: – Вам ещё что-нибудь налить?

Курт отрицательно покачал головой. «Выйти в море? Зачем ей это только надо? – подумал он и покрутил стакан в руке. – Очередной каприз, не более того», – объяснил себе мужчина, вернувшись к созерцанию бутылок на полках бара. Однако он не успел надолго погрузиться в «медитацию», как почувствовал прикосновение прохладной ладони, прикрывшей ему глаза. От неожиданности он сначала вздрогнул, но затем улыбнулся над своей реакцией, успокоив сам себя: «Не бойся, это не смерть с холодными руками!» Курт накрыл ладошку незнакомки – нежная кожа и цветочный парфюм – повернув голову назад, медленно освободил глаза, чтобы взглянуть на бесцеремонную гостью.

«Лучше бы это была смерть!» – его пробило на чёрный юмор, сердце подпрыгнуло, потом разочаровано упало. Перед ним стояла Миа, на её лице играла счастливая улыбка. Курту хватило секунды, чтобы рассмотреть милое создание: белое приталенное платье без декольте, широкий пояс такого же цвета, белые туфли-лодочки, и дополняло туалет жемчужное ожерелье – явно из одного комплекта с серёжками, которые он приметил ещё вчера. В его голове опять возникла шутка из раздела чёрного юмора: «Хорошо, если бы моя смерть была такой!» Ещё раз окинув её взглядом, ему пришлось с грустью признать: «Боюсь, что мне хватило бы и половины вчерашней дозы, чтобы оказаться с ней в одной постели – так что у меня не было никаких шансов!» – нашёл он себе оправдание.

– Но ты же говорил, что будешь на выезде по делам службы, – вместо приветствия она задала ему вопрос удивлённым тоном.

– Да, я был на нашей базе ещё сегодня, – не моргнув глазом, соврал Курт. – Готовились. Рассчитывал вернуться через неделю. Но всё отменилось – пришёл приказ. Такое бывает, – мужчина пожал плечами. Предвосхищая её следующий вопрос, добавил: – Сюда попал случайно – сослуживец пригласил, хозяйка не возражала.

Курт, конечно, понимал, что со стороны это объяснение, возможно, выглядит довольно жалким, но ничего другого ему сейчас в голову не приходило. Но девушка, казалось, не вникала в смысл его слов, она неотрывно смотрела на него и счастливо улыбалась. Наконец, Миа заговорила:

– Я так рада, что у тебя всё отменилось, – её рука продолжала оставаться в его ладони.

– Ну да… конечно, удачное расположение звёзд. Действительно, нам повезло, – мужчина мямлил что-то неопределённое, пытаясь придумать выход из неожиданной ситуации, в которой он очутился.

– Мы должны убежать, – она смотрела ему в глаза.

«У неё обыкновенные карие глаза, – отстранённо констатировал Курт, – но почему-то мне кажется, что они у неё вспыхивают сейчас серебристыми прожилками».

– В смысле? – он изобразил на лице непонимание.

– Мы должны послать к дьяволу это собрание и удрать отсюда, – искорки в её глазах стали озорными.

– Бросить и удрать? – Курт пытался сохранять на лице маску непонимания.

– Конечно. А что здесь делать? – она разочарованно пожала плечами.

– Но это как-то неудобно, – мужчина лихорадочно искал аргументы, чтобы успокоить её порыв.

– Неудобно? – девушка откинула голову назад в лёгком смехе. – Неудобно нам будет только перебегать через этот идиотский трап – можно оказаться в воде!

– Хозяйка может обидеться, – привёл ещё один довод Курт, краем глаза ища фигуру Маргареты в зале – к его облегчению её нигде не было видно.

– Хозяйка? – на какое-то мгновение на лице Мии отразилось непонимание: «О ком это он говорит?», но потом, быстро сообразив, с ехидной усмешкой пространно добавила: – Об этой напыщенной гусыне фру Виклунд можешь не волноваться, она занята своими делами, мы для неё не представляем какого-либо интереса. Она даже не заметит нашего исчезновения, поверь мне. Ну уж особенно твоего.

Для Курта это звучало как издевательство: «Но что ему оставалось делать?»

– Может быть, – прозвучал короткий ответ Курта, хотя он был уверен как раз в обратном, и его, действительно, сейчас накрыло непреодолимое желание сбежать отсюда, но только в одиночку.

– Давай поедем к тебе. Мне так хочется увидеть, как ты живёшь, – Миа с наивным выражением лица наносила ему удар за ударом. Мерцающие огоньки в её глазах вспыхивали с завидной регулярностью.

«Пора валить отсюда, пока яхта не отчалила, – выругался Курт про себя. – К чёрту всё это мероприятие, к чёрту всех этих баб!» Но вместо этого он улыбнулся ей.

– Подожди меня, я только попрощаюсь со своим сослуживцем, и мы уйдём отсюда.

– Сослуживцем? – она вопросительно взглянула на собеседника.

– Да, с полковником Ахельсоном, – Курт оставил свой стакан на стойке и торопливо слез с барного стула.

– Хм-м, конечно, знаю полковника – этот вояка состоял в службе охраны королевских дворцов. Правда, в последнее время вообще куда-то исчез, я думала он умер… – Миа нахмурила лоб, – но здесь я не видела его точно.

– Он на палубе, я быстро попрощаюсь, и мы уедем. Подожди меня здесь, – мужчина уже направился к выходу из салона, ловко лавируя между гостями.

Выйдя на открытую палубу, он устремился к корме, но его ждало неприятное открытие: трап убран, и судно медленно отходит от пирса. «Если сейчас разбежаться, я преодолею эту пару метров, а там меня ждёт свобода!». Но он не успел – его остановил возглас:

– Господин барон!

Конечно, он узнал голос Греты.

– Нижайше прошу уделить бедной горожанке минуту Вашего драгоценного времени.

Не поворачивая головы в её сторону, он с тоской наблюдал, как сантиметр за сантиметром удаляется спасительный причал. Курт повернулся на голос: в проходе к носу яхты стояла Маргарета с неизменным бокалом и смотрела в его сторону. Зло хмыкнув, мужчина двинулся к ней.

«Как же мне надоели все эти крестьяне!» – Курт вспомнил сакраментальную фразу отца, которую тот, топорща усы, всегда бросал в порыве раздражения на кого-нибудь. Хотя никаких крестьян у Ротенвальдов никогда не было: только маленький сторожевой замок, затерявшийся в австрийских Альпах, а из всех ценностей – большая резная деревянная кровать под балдахином с вышитыми гербами.

Хозяйка ждала его, облокотившись одной рукой на невысокое стальное ограждение вдоль борта. На её губах блуждала холодная усмешка. Курт вплотную подошёл к даме. Её зелёные глаза буравили его в упор.

– Ты не теряешь время. Я вижу, у тебя уже вспыхнули жаркие отношения с этой дурочкой фрекен Нордин.

Что-то объяснять Курту не хотелось, поэтому он просто схватил Грету за затылок и прижался своими губами к её. От неожиданности Маргарета выронила бокал на палубу, звуки музыки заглушили звон разбитого стекла. Женщина попыталась вырваться из его объятий, но он был явно сильнее, и её трепыхание вызвало у него только злорадную улыбку. Маргарета мотала головой из стороны в сторону, отворачиваясь от мужчины. В результате шёлковый шарф начал сползать с дамской шеи. Курт уже со смехом ловил её лицо, но через секунду его смех стих: боковым зрением он заметил в иллюминаторе салона Мию. Оглядываясь по сторонам, девушка направлялась к выходу из зала. Курт повернул сопротивляющуюся женщину спиной к иллюминатору, прикрывшись Гретой от случайного взгляда Мии. Шарф сполз с дамы окончательно, но упасть на палубу не успел, легкий порыв ветра подхватил его, перенеся через леер. Кусок шёлка медленно парил в воздухе, опускаясь к воде. Маргарета на миг замерла, провожая взглядом потерянный аксессуар. Мужчина, воспользовавшись моментом, всё же успел на мгновение прикоснуться губами к её – но они ему не ответили: сухие, плотно сжатые, а дальше… Дальше произошло то, что иногда с ним происходило: синтез моментальной обработки всех деталей ситуации и безумия, замешанного на необъяснимой интуиции. А может просто неизбывное желание любого индивидуума стать Александром Македонским и одним ударом разрубить гордиев узел проблем. Курт взмахнул «мечом» – он прыгнул. Прыгнул назад, спиной, через стальные трубы ограждения яхты, и его тело понеслось вниз.

На какую-то долю секунды ему удалось увидеть неподдельное выражение удивления на лице Греты – и оно того стоило: круглые глаза, полуоткрытый рот, светло-каштановые пряди, разбросанные по лицу – даже лак для волос не помог. Но доля секунды прошла, и Грета вместе с яхтой исчезли, осталось только небо, чёрное небо, подсвеченное мутным светом Луны. Этот полёт напомнил ему его последний рывок из-под обстрела на «старике» Сикорском – резкий взлёт, бреющий полёт над верхушками пальм, потом жёсткое приземление.

«Святой Флорин помогает!» – перед самым приводнением Курт успел схватить шарф Маргареты. Затем, инстинктивно вытянувшись, он вошёл в воду. Открытую кожу обожгла двенадцатиградусная сталь Балтики. Звёзды исчезли, Луна превратилась в размытое пятно, свет от яхты – в мутную подсветку, толща моря изменила окружающий его мир. Однако, думать о метаморфозах природных стихий у него сейчас не было ни времени, ни желания. Курт развернул тело из положения на спине в позицию на животе и вынырнул на поверхность. «Миледи» медленно удалялась от места его падения. Он заметил фигуру Греты, перегнувшуюся через леер и машущую руками, но намокшая одежда тянула его вниз, не позволяя долго постигать необычность ситуации, в которой он оказался. Курт быстро завязал вокруг шеи пойманный шарф на узел и ринулся к ближайшей пришвартованной яхте. Холод, начинавший сковывать члены, подталкивал мужчину как можно быстрее покинуть ледяную воду. Окунув лицо в воду, он получил ожидаемый ожог щёк, вызвавший непроизвольное подёргивание мышц лица. Курт перешёл на классический кроль и заскользил по направлению к спасительному судну у причала. Он уже определил расстояние до пришвартованной соседней яхты – метров семьдесят, не более – и только считал количество гребков, расслабленно выбрасывая руки вперёд, одну за другой: «Один, два, три… двадцать…». Одежда, конечно, мешала ему, но времени избавиться от неё у него не было, более того он поджал пальцы ног, чтобы не слетели туфли: «Жаль терять их, хорошая кожа, ещё пригодятся!» Если бы не холод, парализовавший мускулы лица, то, наверное бы, он улыбнулся бы.

«Сорок четыре, сорок пять, сорок шесть…» – сквозь стекающие с глаз струи солёной воды он увидел нависающую тень – очевидно, пришвартованная яхта. Курт поднял голову – да, так и есть, он у цели. Мужчина отыскал глазами надувной кранец, свисающий с борта судна. Дело нескольких секунд, и Курт вскарабкался по отбойнику на борт яхты, и вот он, хлюпая водой, выливающейся из туфель: «Хорошо, что они на шнурках, не слетели!» – стоял в луче прожектора с застопорившей ход «Миледи». Прищурившись, он помахал рукой и направился по причалу к домику дежурного по марине. Мозг начал постепенно оттаивать от сжимающего его голову ледяного обруча.

Курт был неплохим пловцом – результат юношеских тренировок в бассейне частного пансиона под Брюсселем, где он воспитывался после гибели родителей, да и к холодной воде ему тоже было не привыкать – стихия Атлантики в Остенде, куда он уезжал отдыхать с другими курсантами во время обучения в лётном училище, приучили его к ощущениям обжигающего морского сплава – водой этот жидкий лёд ему было трудно назвать. Но всё же между открытой стихией, что встречала Курта на бесконечных пляжах Бельгии, и стальной толщей Балтики, заключённой в каменном котле Скандинавии, ему чудилась огромная разница: океан обладал шипящей голубой энергией, проникающей в тебя и заставляющей вибрировать всё тело в унисон с живой стихией, в сплаве же Балтики холод проникал внутрь как смертельная анестезия, вызывая внутри тела сначала судорожные спазмы, а затем одервенение всех внутренних органов.

«Если не согреться сейчас, то мне обеспечено воспаление лёгких или что-нибудь в этом роде!» – более насущные мысли перебили его сравнительный анализ на тему купания в ледяной воде.

На пороге домика в рамке освещённого проёма его уже ожидал служитель марины.

– Привет, старина. Это опять я! – Курт снял пиджак и принялся его выжимать.

Хозяин домика скептически осматривал нежданного посетителя. Наконец, пузатый мужчина произнёс:

– С «Миледи» уже сообщили о человеке за бортом. Я вызвал службу спасения.

Курт как будто не слышал его.

– Выпить есть?

Служитель убрал с лица спутанные волосы и кивнул на дверь в домик. Гость развязал туфли и, вытряхнув из них остатки воды, прошёл внутрь.

Дежурный закрыл дверь, и протопав через маленькую прихожую, вошёл в помещение дежурной службы: стойка, радиостанции, телефонный коммутатор, стопка журналов учёта, карты на стенах, но гостя здесь не было. Мужчина удивлённо покрутил головой: куда он исчез? Шорох из комнаты отдыха прояснил ситуацию: конечно, он там – этот резвый гуляка. Хозяин прошёл дальше: Курт, действительно, находился в смежной комнате. Несостоявшийся гость вечеринки уже практически разделся – на нём остались только трусы, на полу валялась мокрая одежда. Усмехнувшись, дежурный подошёл к шкафу и достал из него рабочую робу и полотенце. Всё это он бросил на старый диван, стоявший в углу комнаты. Курт снял с себя последнюю деталь туалета, быстро схватил полотенце и начал энергично растираться. Взглянув на хозяина, попросил:

– Старина, сообщи на «Миледи», что всё в порядке – я еду домой, и отмени к чёрту эту службу спасения, если только они не везут нам канистру виски.

Пузатый «боцман» (так мысленно его уже прозвал Курт; наверное, из-за тельняшки, обтягивающей могучий торс) вернулся в дежурную комнату. Вскоре оттуда уже раздавался бас самого дежурного: телефонный звонок в службу экстренной помощи об отмене вызова, короткие переговоры с яхтой по рации: с выпавшим за борт всё в порядке, он уезжает, и ответ капитана судна сквозь шуршание и треск эфира – «Миледи» не вернётся назад, пришвартуется в марине Лёкхолмен.

Через несколько минут «боцман» снова возник в дверном проёме, на этот раз он держал полную бутылку с синей надписью «Absolut Vodka». Курт остановился и уставился на пузатую бутылку, своей формой под стать хозяину. Тот торжественно поставил спиртное на покрытый царапинами и выбоинами стол. Голый мужчина перевёл взгляд на ожидающую физиономию молчаливого служителя марины. На губах Курта заиграла довольная улыбка, он поднял большой палец вверх.

– Уважаю. Тебя как зовут, старина?

– Альф, – хмуро ответил дежурный.

– Как? – переспросил Курт, но не дождавшись ответа, громко рассмеялся. – Ты, действительно, похож на сказочного эльфа. Никогда бы не подумал.

– У нас в Норвегии не смеются над Альфами, – нахмурил хозяин и без того мохнатые брови.

Гость взял бутылку и налил на ладонь немного прозрачной жидкости, комната наполнилась резким запахом спирта.

– Извини, старина Альф, – примирительным тоном произнёс Курт. – Иногда мне кажется, что я попал в северный мир троллей и эльфов, – он начал растирать кожу водкой, посмотрел на Альфа и добавил: – Думаю, нам понадобится к этому, – Курт кивнул на бутылку, – ещё пара стаканов. Иначе я, наверно, скоро сам смогу выплёвывать лёд.

Дежурный не шевельнулся, после небольшой паузы спросил:

– А как твоё имя?

Гость продолжал натираться водкой, кожа начинала краснеть.

– Курт, – прозвучал короткий ответ.

«Боцман» хмыкнул.

– У тебя странный акцент. Ты случаем не немец?

В карих глазах Курта мелькнуло удивление, но потом как будто о чём-то вспомнив, понимающе улыбнулся.

– Нет, я бельгиец, точнее валлонец. А тебе не нравятся немцы?

– Да. Акцент у тебя, действительно, не немецкий – скорее французский, – Альф полез в тумбочку и вытащил два стакана. Дунув в них (это, наверное, была санитарная обработка посуды), он с громким стуком поставил их рядом с бутылкой.

Как трактовать «боцмановское» «да» Курт не понял – как подтверждение неприязни хозяина к немцам или как согласие с отсутствием немецкого акцента в его речи, но вдаваться в эту тему пока не хотелось, тем более объяснять свою принадлежность к мифическому для норвежца Лихтенштейну.

Гость, наконец, закончил растираться, его кожа горела большими красными пятнами по всему телу. Курт быстро натянул робу и предстал перед Альфом в новом обличие. Дежурный равнодушно окинул взглядом фигуру, или точнее сказать бесформенный серый мешок, в котором поместился бывший пассажир «Миледи», и разлил водку по стаканам.

Курт схватил ещё неоттаявшими пальцами стакан, и пробормотав:

– За тебя, Альф, – опрокинул на вдохе жгучий напиток в себя.

После этого довольный Курт крякнул и плюхнулся на старый продавленный диван, бывший частью небогатой обстановки комнаты: стол, шкаф, тумбочка, пара стульев, на один из которых уселся и сам Альф, выпивший большими глотками свою порцию. Мужчины молчали. Курт чувствовал, как тёплая энергия начала разливаться внутри тела. Он предчувствовал, что скоро произойдёт приступ болей, а блистер с таблетками остался дома. Напиться до беспамятства мужчина считал спасением для себя сейчас: в отключившееся тело боль не приходит.

Альф вышел в дежурную комнату, налил из жестяного бака воды в графин и вернулся в комнату отдыха. Они выпили по полстакана воды. Так у них и пошло – тридцать грамм водки, полстакана воды – традиция севера. Как долго это могло продолжаться? Курту это было известно: пока оба не упадут замертво. Но главный нордический напиток быстро развязывает язык. Уже после второй порции Альф узнал о приступах странного поведения своего гостя: не захотел оставаться на вечеринке и выпрыгнул за борт яхты.

– Но, может, это и правильно? – пожал плечами «боцман». – Живи по правде своего духа, не насилуй себя.

Курт осмотрелся вокруг:

– Что-то не очень ты живёшь по правде духа, Альф!

Норвежец нахмурился, на лбу появились вертикальные складки. Он посмотрел на босые ноги Курта, встал и включил электрический нагреватель. В углу комнаты гость заметил стопку старой периодики. Встав с дивана, он взял мокрые туфли и пару газет, посмотрел на первую полосу – портрет короля и принцесс.

– Ну что же, – Курт усмехнулся, – для этого они годятся!

Хозяин взглянул на газеты в руках мужчины, но ничего не сказал. Курт скомкал бумагу и набил ею обувь. Теперь около радиатора грелись ступни сидящего на диване гостя и его оксфорды.

– Обстоятельства всегда выше твоего духа, – Альф допил воду из стакана, посмотрел на туфли Курта. – Даже сильнее королей!

– Может не те короли, а ты не тот рыбак? – молодой мужчина привстал с дивана и разлил по стаканам ещё водки.

Хозяин посмотрел в окно, но кроме неизменного вида гравиевой дорожки, ведущей к причалам, в мутном свете лампы, висевшей на домике, он ничего не увидел.

– Наш траулер остался ржаветь в Тронхейме, – не поворачивая головы к собеседнику, как-то равнодушно произнёс Альф. – Если, конечно, его уже не сдали на металлолом. Заводам наша рыба стала не нужна, кооператив умер.

Норвежец поднял стакан, они опять выпили. Хозяин, прищурившись, смотрел на гостя. «Прищурился? Или просто опухшие веки?» – Курт не мог понять, ворочая замедлившимся мозгом.

– А где ржавеет твой «траулер»? – прозвучал вопрос Альфа.

– Траулер? – мужчина на диване непонимающе смотрел на старого рыбака.

– Траулер, – норвежец пожал плечами. – У каждого пожившего на свете человека за плечами остаётся где-то ржаветь «старый траулер».

У Курта невольно из памяти всплыл образ горящей туши «старика Сикорского» – последний полёт винтокрылой машины.

– На краю джунглей южного Конго, – молодой мужчина налил себе воды.

Альф понимающе кивнул.

– И как только тебя занесло на «Миледи»? – «боцман» расслабленно вытянулся на стуле, его большие ноги заполнили всё пространство под столом, вылезая даже с противоположенной стороны. Затем он налил собеседнику и себе очередную порцию «традиционного» шведского напитка. Альф явно не ожидал ответа.

– Ты прав, обстоятельства оказались выше меня, – пьяно рассмеялся Курт, показав белые зубы, – но иногда я пытаюсь разорвать эту сеть!

– И попадаешь в ледяную воду! – саркастически закончил хозяин.

– Но ведь потом выплываешь? – с некоторым вызовом произнёс Курт.

– Нет, не выплываешь, – Альф выдохнул и выпил содержимое стакана. Его примеру последовал и гость. Норвежец продолжил: – Тебе только кажется, что выплыл, на самом деле, ты всё потерял, и жизнь стала бессмысленной.

Курт уже с трудом фокусировал взгляд на собеседнике, стараясь резко не поворачивать голову, иначе картинка перед глазами размазывалась в пространстве.

– Как же ты живёшь в своей семье с таким пессимизмом утопленника? – дикция молодого мужчины изменилась: он стал шепелявить и похрюкивать.

Но и боль начала сжимать голову. «На этот раз у неё ничего не получится, я успею отключиться раньше!» – злорадная мысль всплыла в его мозгу – он смотрел на вторую бутылку, появившуюся на столе.

– У меня нет семьи, – Альф снова отвернулся в окно, как будто надеясь увидеть там что-то новое.

Курт пьяно засмеялся.

– Но почему? Норвежские женщины очень красивы. У тебя уже давно должна быть куча внуков.

Хозяин продолжал смотреть в мутный квадрат окна.

– Келда вместе с ещё неродившимся ребёнком погибла во время бомбёжки Нарвика в апреле сорокового, а я, тогда ещё совсем зелёный новобранец, попал в плен.

– Прости, старина. Опять я что-то невпопад говорю, – Курт потянулся к стакану. – Налей.

Был это последний стакан, или за ним последовали ещё, Курт никогда не узнает, он даже не сможет вспомнить…

На громкий стук ранним утром в дверь домика никто не ответил: кругом царила тишина. Миа осторожно открыла тугую дверь и вошла внутрь. «Надо было сначала заглянуть в окно», – подумала девушка, но эта мысль пришла к ней слишком поздно – она уже находилась в комнате дежурного по марине – никого. Ранняя гостья робко позвала:

– Есть здесь кто-нибудь?

Ответа не последовало. Мия повторила свой вопрос уже громким голосом – опять тишина. Увидев полуоткрытую дверь в смежную комнату, она направилась туда. Картина, представшая перед глазами девушки, заставила её испугаться: наполовину сползший с дивана на пол лежал Курт; на стуле, уткнувшись лицом в стол, неподвижно сидел крупный мужчина в тельняшке, пряди седых волос покрывали его щёки.

Однако следующие несколько секунд осмотра окружающей обстановки сменили испуг на её лице на выражение брезгливости: косматый мужчина в руках ещё сжимал пустой стакан, рядом с Куртом на полу валялись две пустые бутылки из-под водки, третья – наполовину опустошённая – стояла на столе. Спёртый воздух в помещении законсервировал запах водки или, точнее сказать, тяжёлую смесь неприятных запахов, в которые переродились спиртовые пары. Сморщив вздёрнутый носик, Миа подошла к Курту – мужчина, задрав лицо вверх, мирно посапывал, приоткрыв рот. Девушка толкнула его за плечо – со стороны лежащего реакции не последовало. Тогда она начала трясти его обеими руками.

– Курт! Просыпайся! Просыпайся! Чёрт бы тебя побрал! – в её голосе начала уже звучать безнадёжность.

Результатом её действий было только невнятное бурчание со стороны мужчины и полное сползание его тела на пол. Поняв бесполезность своих попыток разбудить спящего, она застегнула пальто и вышла быстрым шагом наружу.

Отсутствовала она недолго, через пять минут девушка вернулась в домик в сопровождении коренастого усатого мужчины в толстом свитере и кепке. Осмотрев комнату, тот присвистнул:

– Неплохо ребята вчера отдохнули!

Миа, не обратив внимания на слова своего спутника, указала на тело около дивана.

– Помогите оттащить его в машину.

Усатый мужчина ухмыльнулся.

– Что ж, попробуем, мадам.

Приподняв Курта со спины за подмышки, он потащил бесчувственное тело к выходу. Босые ступни спящего мягко ползли по деревянному полу.

– Остановись, – воскликнула девушка.

Схватив туфли, сохнувшие около электронагревателя, она выбросила из них комки из газетных листов и надела их на ноги Курта. Махнув рукой своему спутнику, она собрала в охапку влажную одежду и последовала за ним к выходу. Из кармана пиджака торчал шёлковый шарф Маргареты Виклунд. Мужчина, пятясь задом, тащил свою ношу по дорожке, ведущей к автостоянке. Рядом семенила Мия, подсказывая ему направление. В предрассветной темноте, разрываемой тусклым светом уличных фонарей, они медленно продвигались к автостоянке. Наконец, они вышли на пустынную площадку, где стоял одинокий «Сааб» тёмного цвета с надписью «Такси» и соответствующим плафоном на крыше. Перехватив тело за талию, мужчина потащил его уже как мешок к автомобилю. Вскоре они уже запихивали Курта на заднее сидение. Затем водитель и девушка заняли передние места, и машина умчалась по направлению к Стокгольму…

Курт начал приходить в себя: сначала чувства осязания – мягкая подушка под головой, сверху тёплое одеяло, затем просыпается обоняние – запах кофе и еле уловимый аромат женских духов и, наконец, слух – тихое шуршание и лёгкие шаги. Видеть окружающую обстановку не хотелось – любопытства в нём не было ни капли: «Тебе хорошо и приятно. Откроешь глаза, и всё разрушится!» Но и лежать так до бесконечности тоже невозможно – надо вставать. Курт всё же медленно открыл глаза. Тут же захотелось разочарованно их закрыть – на него смотрела Миа. Она стояла рядом с кроватью, её взгляд блуждал по его лицу.

– Ты проснулся? – на губах девушки появилась лёгкая улыбка.

Ему захотелось, чтобы это был сон: «Он сейчас закроет глаза, перевернётся на другой бок и всё исчезнет». Мужчина, действительно, закрыл глаза на несколько секунд, но, открыв их, снова увидел перед собой ту же Мию, в джинсах и тонком шерстяном свитере. Она всё так же улыбалась, глядя на лежащего мужчину. Головная боль и сухость во рту заставляли окончательно поверить в реальность происходящего. Курт сел, опустив ноги с кровати. Он заглянул под одеяло, его ждало открытие – он был совершенно голым. Мужчина осмотрелся вокруг: уютная комната небольших размеров, скромная старинная мебель, телевизор, магнитофон – финансы её отца позволяли девушке снимать такое жилище. Но сейчас Курта интересовала не обстановка квартиры – он искал глазами свою одежду. Наконец, блуждающий взгляд снова остановился на самой хозяйке.

– А где моя одежда? – прозвучал его хриплый голос.

В ответ она издала тихий смешок.

– Твой костюм я уже отдала в прачечную.

На её лице светилась яркая улыбка первой ученицы класса, ожидающей похвалы учителя. На щёчках появились небольшие ямки, вздёрнутый вверх острый подбородок – могло показаться, что полураспущенный пучок волос на её затылке перевешивал её голову назад.

«Идиотка! Чёрт бы её побрал! – первая реакция Курта. – Как я теперь пойду домой?» Ему хотелось наорать на неё, но, взглянув ещё раз на девушку, он сдержался: «Дело сделано, и молодая домохозяйка гордится своей расторопностью, а в результате я сижу в её квартире совершенно голый!» Он опять заглянул под одеяло, потом поднял глаза на неё.

– Что мне теперь делать, позволь тебя спросить?

Конечно, она почувствовала нотки недовольства в его голосе. Миа фыркнула.

– Не беспокойся! Ты можешь пока остаться у меня!

Глаза Курта невольно округлились – этого он точно не желал.

– Мне нужны мои лекарства, – мужчина прикрыл глаза и потёр виски.

– Но в карманах не было никаких лекарств, – улыбка слетела с лица Мии. Она беспомощно смотрела на него. – Я всё проверила.

– Понятно, они утонули, – соврал Курт.

Вздох в голосе и сам вид обречённости, казалось, вводят девушку в состояние ступора, что не мог не заметить с долей злорадства мужчина. Но это продолжалось недолго, девушка быстро взяла себя в руки, сжала губки, слегка нахмурилась и приступила к решению вопроса.

– Рецепта, конечно, у нас нет?

В ответ Курт только мотнул головой.

– Тогда у тебя должны быть дома какие-то запасы, – её пытливый взгляд смотрел на него.

– М-да, есть, – вздохнул он.

– Отлично. Тогда проблема решена – я еду сейчас к тебе и привожу лекарства, – её глаза уже искали дамскую сумочку, девушка собиралась уходить.

Сумка найдена, Миа повернулась к сидящему мужчине.

– Тебе осталось только рассказать, где ты живешь. Благо ключи от твоей квартиры не утонули, – в доказательство она продемонстрировала ключи на кольце с тяжёлым брелоком в виде медальона с изображением биплана.

Сказать по правде, он не ожидал такого поворота, лихорадочно пытаясь сообразить.

– В таком случае привези мою одежду.

– Зачем? – прозвучал в его понимании глупейший вопрос. Она серьёзно смотрела ему в глаза. – Завтра ты получишь из прачечной свой костюм.

– Завтра? – ему хотелось взорваться. – Я не могу ходить до завтра в таком виде.

– А почему бы и нет? Я не возражаю!

Наконец, он заметил в её глазах насмешливые искорки. «Издевается!» – понял Курт.

– Ну, ладно, Ваша милость, Ваш туалет доставлен будет в срок. Простите за нерасторопность Ваших слуг, – она сделала книксен и непринуждённо засмеялась, показывая белые зубки.

Мужчина махнул рукой и продиктовал адрес:

– Метро Остермальмсторг, Кунгсгатан, один, третий этаж, два. Серебряные блистеры с красными полосками из верхнего ящика комода.

Девушка послала ему воздушный поцелуй и покинула комнату. Вскоре он услышал звук захлопнувшейся двери. Курт снова упал на кровать, думать о подступающей боли не хотелось, вместо этого он попытался переключить все свои думы на Мию.

«Зачем я с ней только связался? – перед его глазами белое поле потолка. – Связался? – тут же вспыхнула возмущённая мысль. – Я уже второй раз попал к ней в плен, и далеко не по своей воле – она меня не спрашивала!» Боль начинала постепенно сдавливать голову Курта, он готовился к неизбежному. Ему оставалось только уткнуться в одну подушку, второй закрыться сверху, пытаясь хоть как-то смягчить мучения. Но это был скорее жест отчаяния, спасти его от боли могло только скорейшее возвращение Мии. Резкая пульсирующая боль раскалывала правую часть головы. «Сколько ещё можно терпеть?» – Курт зло сжал зубы и терпел. Как долго это продолжалось? Он не мог сказать, но через какое-то время ему вдруг показалось, что он исчез – просто перестал себя чувствовать. Вокруг темнота, красные всполохи, смешанные с подлетающими вверх комьями земли…

«Сикорский» всё-таки дотянул до края джунглей, дальше начиналась саванна. Машина уже не слушалась его – прерывистые звуки двигателя, вибрация корпуса, Курт не мог набрать высоту. Правда, это сейчас было опасно – они могли стать лёгкой мишенью для стрелков из джунглей. Земля приближалась, ещё несколько секунд, и вертолёт коснётся поверхности. Ему показалось, что сейчас не в «брюхо» Сикорского воткнутся прутья высохших кустов, а непосредственно в его собственное тело. Курт скосил взгляд – рядом стонал Жан, кровь заливала его лицо.

– Потерпи, старик. Сейчас всё закончится, – как можно более успокаивающим голосом произнёс Курт. Дальше удар, его затрясло…

Миа трясла Курта за плечи, потом перевернула его на спину. Мужчина почувствовал холодную воду на лице: «Я опять в море? Но я же выплыл!» В ответ – голос «боцмана» Альфа: «Тебе только кажется, что выплыл. На самом деле, ты всё потерял, и жизнь стала бессмысленной!» Курт резко открыл глаза: вместо Альфа – склонившаяся над ним Миа поливала его водой из кастрюли.

– Святой Мартин! Ты очнулся! – круглые глаза, трясущиеся от волнения губы.

Мужчина с некоторым удивлением уставился на неё, затем попытался встать. Она остановила его.

– Лежи, я привезла твои таблетки.

Он продолжал непонимающе смотреть на девушку. Она выдавила одну таблетку из блистера и положила ему в рот, почти тут же в её руке появился стакан с водой. Мужчина жадно припал к нему губами. Выпив всё до дна, он откинулся на подушки. Сглотнув, Курт невнятно что-то произнёс. Миа склонилась над ним.

– Что ты говоришь, Курт?

– Мне надо идти, – повторил он.

– Ты не в состоянии куда-то идти, – категорично ответила девушка.

– Ты не понимаешь. У меня сегодня вечером важная встреча, – он смотрел в потолок, затем закрыл глаза…

***

Инспектор Йенсен раздражённо потёр голову – она ещё иногда болезненно гудела: «Дьявол! Надо бежать из этой клиники. Чем больше я здесь лежу, тем мне хуже». Белые стены, белые потолки, белые простыни, белые халаты – ему казалось, что скоро он сам станет бесцветным и исчезнет, слившись с этим белым антуражем.

Фру Йенсен его ещё больше раздражала: женские причитания («Но я ещё не умер!"), пирожки с брусникой («Но я здесь не голодаю!»), забота о немощном муже («Отстаньте, я просто хочу спать!»). Фру Йенсен всё понимала и принимала поведение мужа как данность обстоятельствам, с которыми надо примириться.

Но больше всего инспектора раздражала мысль об этом «как бы его ещё назвать?» (Йенсен уже применил к напавшему на него два раза человеку весь арсенал ругательств шведского языка – правда, легче ему от этого не стало). «Я найду его, и он пожалеет о том, что родился на этот свет», – в его мозгу возникала куча версий и планов по поимке злоумышленника: «Ничего! Недолго ему осталось гулять на свободе! Он ещё не знает, с кем связался!» – полицейский злорадно потирал руки.

Но прежде всего инспектору необходимо было самому вырваться на свободу, и он приступил к осуществлению хитроумного плана по своему освобождению.

Йенсен знал, что в клинике обычно выписывают утром, поэтому уже в десять утра он прогулочным шагом подошёл к регистрационной стойке отделения и с беззаботным видом попросил принести ему одежду:

– Всё. Выписывают. Хватит мне Вам надоедать, фрекен Ребекка.

Молоденькая медсестра недоумённо взглянула на пациента.

– Но Ваш лечащий врач, доктор Улафсон, ничего мне об этом не говорил.

– Вы же знаете, как он занят. Конечно, доктор Улафсон скажет, а пока я не буду терять время и переоденусь. Выдайте, пожалуйста, мою одежду.

– Да, конечно, – Ребекка с некоторым сомнением взглянула на пациента, потом посмотрела на стол перед собой. – Он даже Вашу карту не спрашивал и не давал указаний по Вашей выписке. Странно…

Увидев проходящую мимо стойки другую медсестру, Ребекка тут же её окликнула:

– Элизабет, ты не видела случайно, где сейчас доктор Улафсон?

Медсестра Элизабет, пожилая женщина со строгим лицом, только пожала плечами, но через секунду кивнула:

– Вон он идёт.

Ребекка выбежала из-за стойки. Действительно, по коридору к ним направлялся мужчина в белом халате. Ребекка замахала ему рукой.

– Доктор Улафсон. Здесь… – девушка оглянулась назад, ожидая увидеть Йенсена, но рядом никого не было: «Куда он подевался?»

Первая попытка не удалась, но инспектор не падал духом. Он слишком долго прослужил в полиции, чтобы так просто сдаться, поэтому хладнокровно воспринял неудачу: «Настойчивость – один из тайных инструментов шведских правоохранительных органов, о котором не подозревают не только преступные сообщества, но даже простые налогоплательщики».

Дождавшись, когда за стойкой дежурной медсестры никого не будет, он прошёл за барьер и, сев на корточки, чтобы его не заметили снаружи, начал рыться по полкам стойки, ища ключ от шкафа, где хранилась одежда пациентов. Розыск столь нужного сейчас инспектору предмета продлился недолго: сверху, над ухом, он услышал негромкий кашель – он поднял голову – над ним возвышалась (хотя трудно было применить этот определение по отношению к хрупкой медсестре) Ребекка. Но сейчас она, действительно, возвышалась: руки на бёдрах, грозно сдвинутые брови.

– Господин Йенсен! Если бы я не знала, что Вы служите в нашей доблестной полиции, то с Вами сейчас бы уже разбирались Ваши коллеги.

Инспектор встал, быстро пробежав глазами по девушке, стоявшей перед ним, потом уставился в открытый журнал регистраций на столике. Йенсен почему-то попытался напустить на себя глубокомысленный вид.

– Мне показалось, что я уронил пуговицу, – произнесённая оправдательная фраза явно не соответствовала его солидному виду.

Но Ребекка не собиралась вникать в смысл сказанного.

– Вон отсюда, – она вытянула руку по направлению к выходу из-за стойки, от еë указательного пальца веяло непреклонностью.

Йенсен недоумённо пожал плечами и обиженно отправился в указанном направлении: «Что же, придётся переходить к плану С». Но план С был сопряжён с дополнительными усилиями, а именно, с объяснениями фру Йенсен необходимости принести мужу одежду из дома: «И почему же она должна это делать?»

При следующем посещении инспектор попросил у огорчённой всем произошедшим жены принести ему уличную одежду. Вопросов она не задавала – только смотрела на любимого Йорана расширенными от удивления глазами: «Зачем?» Он понимал её не с полуслова – с полумысли: они прожили друг с другом более четверти века и вырастили прекрасную дочь.

– Зачем?! Зачем?! Просто я уже устал здесь лежать. Могу же хоть немного пройтись по скверу, чтобы подышать воздухом? – попытался объяснить своё желание Йенсен.

– Ну, хорошо, Йоран, – быстро сдалась сердобольная фру Йенсен, потом добавила: – Всё-таки надо спросить доктора по поводу возможности твоих прогулок.

– Вот принесёшь и спросишь, – проворчал инспектор, – и лучше это сделать уже завтра, – поморщился Йенсен.

– Завтра я не смогу, – фру Йенсен задумалась.

– Почему? – удивлённо вскинул голову полицейский.

– Завтра я веду своих школьников на экскурсию в Скансен, – пояснила фру Йенсен.

– В Скансен? – инспектор вспомнил своё детство, когда и его класс учительница водила в старинный этнографический музей на острове Юргорден, где они устраивали беготню, иногда с детским любопытством глазея на аккуратные образцы домиков и усадеб со всех концов страны. Прошли десятки лет, и теперь уже строгая фру Йенсен легко приподнимала за шиворот наиболее непоседливых мальчишек, чтобы посмотреть им в лицо страшными глазами. Наверное, поэтому ему льстило, что его супруга – серьёзная учительница – так нежна и внимательна с ним.

– Ну, не волнуйся, Йоран. Я всё соберу, а тебя навестит Анит, – успокаивающе улыбнулась мужу фру Йенсен.

На следующий день в палату к пациенту Йенсену вошла молодая женщина, на вид примерно двадцати восьми-тридцати лет. Высокий рост, развитая фигура, светлые волосы, круглое лицо – симпатичная дама производила приятное впечатление. В тоже время сквозь линзы очков на отца смотрел строгий взгляд голубых глаз.

Йенсен сразу как-то засуетился – в последние несколько месяцев он всегда чувствовал себя неловко в присутствии дочери. Полицейский вскочил с кровати, схватил её сумку и тут же бросил на кровать, потом принялся тащить из угла палаты стул для посетительницы. Женщина улыбнулась, её взгляд потеплел.

– Папа, не беспокойся ты так, тебе надо лежать.

– Лежать? Мне надо больше двигаться. Эти проклятые доктора… – он прикусил язык: «Неловко как-то получилось. И что я так раскудахтался? В конце концов, я суровый немногословный полицейский, и должен соответствовать своему статусу даже перед дочерью».

– Не волнуйся, папа, я не принимаю это на свой счёт, – успокоила его женщина.

– Анит! Я прекрасно знаю, что ты один из самых лучших… – инспектор замялся, вспоминая сложное слово, – невропатологов не только в своей клинике, но и во всём Стокгольме.

– А в Норвегии я была бы самым лучшим, – она улыбнулась, – и… наверное, единственным.

– Твоя ирония не уместна. Ты была лучшей на курсе, – серьёзно заметил Йенсен. – Медицинский факультет университета Уппсалы не так просто закончить с такими оценками как у тебя.

Анит оставила без ответа пространную похвалу отца, подняла сумку и достала из неё бумажный пакет.

– Здесь мамины пирожки и джем, – она положила пакет на столик рядом с кроватью. – А здесь одежда, как ты просил, – Анит с сомнением взглянула на сумку. – Только не знаю, зачем она тебе.

– Отлично! Хотя бы по парку погуляю, – воодушевлённо ответил ей инспектор, – хочу переодеться и проводить тебя.

– Я тогда выйду. Заодно и с доктором… – Анит взглянула на табличку с данными пациента, прикреплённую к кровати отца, чтобы прочесть фамилию лечащего врача, – Улафсоном поговорю о твоём состоянии.

– Сейчас это невозможно, – тут же выпалил инспектор.

Увидев удивлённые глаза дочери, быстро нашёлся.

– У него сейчас срочная операция. Ты посиди здесь, я переоденусь и провожу тебя. Ты же не спешишь?

Она посмотрела на свои серебряные часики – подарок родителей на окончание университета.

– У меня ещё сорок минут до приёма последнего пациента на сегодня.

Пока Йенсен переодевался, женщина подошла к окну и разглядывала окружающий пейзаж: серые дорожки, паутину корявых деревьев, зелёную траву, ещё стойко сопротивляющуюся наступающим холодам.

– Что за пациент? – вообще-то инспектору было совершенно безразличен к очередному пациенту Анит, но, по его мнению, отвлекать дочь от самой себя разговорами на темы о её работе – прекрасное средство притупить болезненные воспоминания о недавнем прошлом.

Завязывая ботинки, он поднял взгляд на стоящую к нему спиной женщину.

«Эх, такая красавица и умница! А в жизни так не повезло!» – огорчённо подумал он, но, вернувшись на оптимистические рельсы, мысленно добавил: – Пока не повезло!»

– …фон Ротенвальд, головные боли после контузии, – донеслось до инспектора: он прослушал начало речи Анит.

– Какой-то немец из аристократов? – перебил Йенсен театрально заинтересованным тоном, пытаясь скрыть своё равнодушие к её ответу.

Она неопределенно дёрнула головой в сторону.

– По паспорту бельгиец, но это не мешает ему быть немцем по рождению.

Йенсен достал из сумки свою куртку.

– Старый пруссак с орлиным носом и моноклем в глазу, – наигранно пошутил полицейский. – Презрительно смотрит на тебя и окружающий мир.

Анит отвернулась от окна, вежливо улыбнулась словам отца, глаза её слегка прищурились.

– Нет, не пруссак с моноклем, – она завела руки за спину и опёрлась о подоконник. – Высокий интересный брюнет, говорит с сильным французским акцентом, тридцать три года. Болтают, что даже в какой-то степени в родстве с королём.

– Интересный брюнет? – Йенсен попытался подразнить дочь. – Уж не влюбилась ли ты в него?

Но его шутки возымели обратный эффект.

– Нет, уж хватит с меня влюблённости. От одного еле избавилась, – тон женщины стал резким, – больше мне такого счастья не надо.

– Ну, извини, дорогая Анит, – инспектор одел куртку. – Я не хотел тебя обидеть. Твой бывший оказался мерзавцем. Но это не означает, что все такие.

– Конечно, нет, – Анит быстро остыла, – и ты, папа, прекрасный пример этому!

– Тогда пойдём и прогуляемся по парку, – примирительно произнёс Йенсен.

Анит снова посмотрела на часы.

– Хорошо. Но не больше десяти минут, и ты возвращаешься в палату, – она строго посмотрела на отца, – иначе я сама займусь тобой. Не забывай, что у тебя сотрясение мозга и трещина в ребре.

– Клянусь гулять не больше десяти минут, – бодро обещал Йенсен, прихватив пакет с пирожками и джемом.

– Зачем ты это берёшь с собой? – недоумённый взгляд дочери проследил за отцом.

– А вдруг я захочу перекусить на лавочке? – инспектор простодушно захлопал глазами.

Анит только пожала плечами. Они вышли в коридор, где Анит сняла с вешалки пальто и, надев его, направилась с отцом к выходу.

Прогулка по небольшому парку перед клиникой, действительно, заняла у них не больше десяти минут. После чего Анит, поцеловав отца в щёку, направилась к трамваю, а Йенсен медленно побрёл ко входу в здание.

Дождавшись, когда дочь исчезнет из поля зрения, он, решительно развернувшись, зашагал к метро, чтобы меньше, чем через час сидеть за своим рабочим столом в полицейском управлении…

Интендант Ульсон выразил удивление, разглядывая появившегося инспектора.

– Да, Йоран, вид у тебя неважный, а эти врачи-изуверы тебя уже выписали. Куда только уходят наши налоги? – начальник задал бессмысленный вопрос, продолжая оглядывать бледное лицо Йенсена.

Медицинский корсет неприятно жал грудь – инспектор поморщился, Ульсон воспринял это как одобрение его словам.

– Ничего, Йоран мы разыщем этого негодяя, он за всё заплатит, – ободряюще добавил интендант.

– Да, шеф, – согласился с ним Йенсен, но почему-то подумал: «А почему вообще полицейские платят налоги? Ведь мы сами живём только за счёт налогов? Глупость какая-то государственного масштаба, – но тут же оборвал себя: – Так можно до чего угодно додуматься. Зачем нам нужен король и его семейство, ведь они всё равно ничего не делают и так далее? – потом сам себе ответил: – Это традиции, на которых зиждется наше демократическое общество, в противном случае – без этих традиций – мы скатимся в пучину анархии и беззакония, в которой может пострадать любой добропорядочный гражданин». В голове зашумело, и инспектор откинулся на спинку стула. Его мысли переключились на настоящего подрывателя устоев государства, ставшего теперь уже и его личным врагом.

Интендант встревожено посмотрел на подчинённого.

– Йоран, ты, действительно, выглядишь неважно. Ступай, пожалуй, домой. Завтра продолжишь дела.

– Шеф, дайте указание криминалистам на составление фоторобота по моим показаниям и разрешите посмотреть материалы по осмотру места происшествич… – инспектор запнулся, – х-мм, на заброшенной фабрике.

– Криминалисты сегодня заняты, но как только освободятся – ты будешь первый у них. Все материалы у сержанта Линдгрена. Но только потом домой! – Ульсон направился к своему кабинету, на полпути обернулся и добавил:

– Кстати, не забудь сдать в бухгалтерию документы из клиники по нетрудоспособности.

«Чёрт! Не миновать скандала!» – неприятная мысль заставила Йенсена поморщиться. Но к нему уже спешил сержант с тонкой папкой подмышкой. Не прошло и минуты, как инспектор уже рылся в принесённых Линдгреном бумагах: протокол осмотра места, несколько фотографий, записи свидетельских показаний. «Ничего стоящего!» – Йенсен перекладывал бумаги, пытаясь что-то найти.

Сержант только сочувственно вздыхал.

– Никто его с близкого расстояния не видел. Высокий мужчина в кожаной куртке, джинсах и вязаной шапке – всё, что видел вызвавший нас житель дома напротив. Ещё несколько человек из соседних зданий видели только тёмный силуэт. Никто не обращает особого внимания на таких бродяг с заброшенной фабрики: там часто кто-то лазит. Как объяснил вызвавший нас мужчина, он был просто в плохом настроении – вот и позвонил нам.

– Собака след взяла? – спросил Йенсен, не отрывая взгляда от бумаг.

– Метров пятьдесят по направлению к метро. Потом быстро потеряла, – пожал плечами сержант.

– А это что? – инспектор вертел в руке фотографию тёмного отпечатка.

– Это след ботинка, обнаруженный недалеко от места… – Линдгрен запнулся, – где было совершено нападение. На полу коридора лежала кучка мокрого – накануне прошёл дождь – песчаного мусора, вероятно осыпавшегося со стен и потолка. Возможно, это след преступника.

Инспектор внимательно рассматривал фотографию.

– Записано, что длина ботинка около сорока пяти сантиметров. Мужчина высокого роста?

Сержант пожал плечами:

– Необязательно. У крупных и коренастых размер ступни часто бывает большим.

– Выразительный протектор, – задумчиво протянул Йенсен. Он поднял глаза на Линдгрена. – В обувные магазины не обращались?

– Пока не успели, – сержант отрицательно покачал головой.

– Протектор характерный, – инспектор продолжал рассматривать фотографию, – похож на походные ботинки или… – Йенсен задумался, – армейские.

Затем что-то привлекло его внимание на снимке.

– В середине следа, недалеко от каблука пятно. Возможно, какая-то маркировка? – он снова посмотрел на Линдгрена.

– Может быть, это производитель обуви? – предположил сержант.

– Может быть, может быть… – инспектор усмехнулся…

Конечно, вечером был скандал: и дочь, и жена с возмущёнными лицами прочли Йенсену воспитательные лекции о губительных последствиях его ужасного поступка – побега из клиники.

Полицейский с сокрушённым видом жевал фрикадельки с фасолью. Он не поднимал глаз на женщин, стараясь всем своим видом показать раскаяние и подавленность. На все их обвинения Йенсен, соглашаясь, молча, кивал. На самом деле его мысли сейчас крутились вокруг других вопросов: «Что за ботинки носил преступник и… как славно, что вокруг тебя заботливо бегают две взрослые женщины, пытаясь тебе угодить. Хотя, конечно, причина, по которой Анит снова оказалась в родительском доме – развод – не назовёшь счастливыми стечениями обстоятельств».

В результате на импровизированном семейном совете, где инспектор на требования вернуться в клинику и продолжить лечение только отрицательно мотал головой, постановили: фру Йенсен завтра сходит в клинику и договорится о выписке мужа.

Супруга молча подвергла Йенсена жестокому наказанию – уничижительному взгляду строгой учительницы – и поставила тарелку с блинчиками и джемом. Аппетитное блюдо показалось Йорану неким эквивалентом усыпляющей инъекции перед казнью. Поэтому он безропотно принял это лекарство, заставляющее забыть собственную обречённость приговорённого – горячие блинчики и брусничный джем. После уничтожения основной массы «лекарства» он уже мог рассуждать на отвлечённые темы.

– Ну как твой немецкий аристократ, Анит? – Йенсен попытался завести разговор с дочерью, как ему казалось, на отвлечённую тему.

– Кто? – женщина непонимающе взглянула на него поверх очков.

– Ну тот, твой контуженный пациент, – напомнил инспектор, лёгкая улыбка невольно мелькнула на его лице, ему показался забавным всплывший в его воображении образ контуженного немецкого аристократа с моноклем.

Анит, как будто вспомнив («А может, это игра?» – внимательно посмотрев на дочь, машинально отметил про себя инспектор), пожала плечами.

– Вероятно, по Стокгольму распространяется эпидемия отказа от медицинских услуг. Он не явился на приём.

– Возможно, он тоже устал лечиться, – сочувственно вздохнув, инспектор вновь обратил своё внимание на последний блинчик.

Анит села на стул напротив отца, руки сложила на столе и положила голову на ладони. На её круглом лице читалось усталое разочарование. Что было его причиной: поведение отца или сама неустроенность в жизни, Йенсен не понимал, но прояснять ситуацию ему не хотелось: он прекрасно понимал, что возвращаться к теме её развода – только лишний раз бередить внутреннюю травму дочери.

Он подвинул к себе кружку с горячим какао. Кондитерский аромат напитка заставил Йенсена почувствовать себя ребёнком – детские воспоминания о школьных походах в шоколатерии Старого города, в этом столичном раю для детей-сладкоежек. Наверное, эти ассоциации придавали ему, как впрочем, и любому достойному полицейскому Стокгольма (а другие в их рядах и не состояли), волю к защите устоев тысячелетнего (во всяком случае так рассказывают в школе) королевства.

Но это было несколько только секунд, затем его мысли снова вернулись к Анит – девушка продолжала молча смотреть на него.

– Анит, дорогая, ты готовишь великолепное какао, – на лице Йенсена появилась умиротворённая улыбка.

– Ты всё опять перепутал, папа. Это кофе я прекрасно готовлю, а мама – какао, – прозвучал её ответ.

Инспектор ожидал ответную улыбку на лице девушки. Однако привычных ямочек на щёчках любимой дочери он не увидел: последние пару месяцев – время её семейных неурядиц и последующего развода – она улыбалась нечасто.

«Да, действительно, перепутал… или хотел перепутать?» – отстранённо размышлял Йенсен.

– Йоран… – она называла отца по имени в моменты, когда пыталась найти поддержку.

Это началось ещё в раннем детстве, детстве падающего на лыжах или коньках ребёнка: фру Йенсен кричала, подзывая мужа: «Йоран, Йоран…», плачущая девочка повторяла за ней: «Йоран, Йоран…»

– Я не знаю, как у меня всё дальше будет, – вздохнула Анит.

Йенсен изобразил ободряющую улыбку.

– Не волнуйся, Анит, ты переживёшь эти невзгоды, – он сделал глоток какао. – Конечно, развод с этим бабником – событие не из приятных, – поморщился инспектор, – а потом твой отъезд из Уппсалы…

Молодая женщина как будто смотрела сквозь него.

– Семь лет в университетской клинике, – механически произнесла она.

– Да, Анит, но сейчас ты получила место в частной клинике в Стокгольме… – Йенсен запнулся, припоминая, – святой Екатерины. Может, это новая ступень в твоей жизни, а всё плохое осталось внизу? – Йенсен пытался поймать её взгляд, но дочь продолжала смотреть сквозь него, не реагируя на окружающие раздражители.

«Может быть, ей и не нужны мои слова, – он мысленно пожал плечами, потом к нему пришла догадка. – Пожалуй, ей нужна тёплая семейная обстановка вокруг. Очень удачно, что она избавилась в одночасье и от никчёмного мужа, и от всего, что её окружало, только напоминая о личной драме. Состоятельная клиентура, солидные врачи – возможно, это хороший шанс для её личной жизни».

– Новая ступень… – она говорила немного протяжно, как во сне, – или хождение по прошлому?

– Прошлого больше нет, – твёрдо ответил ей отец. – У тебя остаётся только будущее, – как мог, он пытался внушить ей уверенность.

Анит встряхнула головой, будто сбрасывая неприятные мысли, и встала.

– Надо позвонить этому пациенту. Возможно, что-то случилось? – она нахмурила тонкие брови, переключаясь с эмоционального уровня на деловой.

– Он, наверное, важный пациент? – инспектор опять сделал заинтересованное лицо.

– Нет, – Анит неопределённо передёрнула плечами, – за него платит какой-то благотворительный фонд из Бельгии. Он военный ветеран.

– Да, понятно, – Йенсен думал о своём, провожая взглядом, выходящую из гостиной дочь.

Через минуту он несколько раз слышал звуки набора телефона, но разговора не состоялось. «Никто не отвечает», – автоматически констатировал инспектор, одновременно раздумывая о планах на завтра: поход по обувным отделам с фотографией оставленного подозреваемым следа, составление фоторобота и очередной допрос свидетеля – приятеля пострадавшего негра.

Глава 2. Понаехали тролли нешведские… почти по графу Рошфору

Курт всё же заболел: уже к полудню у него поднялась температура, жар охватил всё тело. Несмотря на слабость, мужчина пытался покинуть постель Мии и уйти, но сейчас девушка была сильнее – он вновь оказался под одеялом. Через час его уже осматривал вызванный Мией врач из частной клиники. Для него не составляло труда поставить диагноз: простуда. Доктор дал пояснения, выписал рецепт и оставил больного на попечение хозяйки. Девушка достала из шкафа аптечку и, покопавшись в ворохе таблеток, нашла какие-то порошки. Растворив их в тёплой воде, она напоила больного получившимся раствором. Он выпил, не открывая глаз, затем откинулся на подушку. Слышал ли Курт звук захлопнувшейся за Мией входной двери? Ответить он не смог бы даже под присягой. В его голове раздавалась целая череда хлопков. Окружающая его обстановка исчезла…

Лихорадочно отстегнув Жана от кресла, Курт вытаскивал бесчувственное тело через разбитое боковое стекло, снизу ему помогали покинувшие вертолёт парашютисты, среди них было несколько легко раненных.

Фельдшер оставил их и подбежал к лётчикам. Посмотрев на залитое кровью лицо второго пилота, состроил кривую гримасу.

– Задет череп в височной части…

Курт оглянулся вокруг.

– Док, надо отходить, – он кивнул на фюзеляж геликоптера. – Машина слишком приметная цель для обстрела.

Фельдшер махнул рукой остальным, и парашютисты, подхватив Жана, направились в сторону от вертолёта.

Выжженная саванна не давала укрытия – парашютисты передвигались, пригнувшись. Отойдя на безопасное расстояние, солдаты положили раненного на колючую траву. Фельдшер, как мог, обработал рану на голове Жана, пилот в сознание не приходил. К ним подошёл командир отделения – Бертран Блие, молчаливый гигант – колючие глазки смотрели на раненного с высоты своего немалого роста.

– Нужны носилки, – поднял на него взгляд фельдшер. Тот молча кивнул и подозвал одного из парашютистов.

– Палки для носилок, – лаконично объяснил немногословный великан подошедшему бойцу, указывая на растущее неподалёку низкорослое одинокое дерево.

Через пять минут парашютисты уже вязали импровизированные носилки из ветвей, ремней и курток.

Курт услышал треск со стороны покинутого вертолёта – над машиной начал подниматься дым, на борту что-то воспламенилось. Но времени глазеть по сторонам не было – бойцы уложили раненного на носилки и направились в глубь саванны.

– Километров десять на юго-восток, – выкрикнул Бертран, ещё раз взглянув на карту. Немного подумав, добавил зычным голосом: – Смотреть в оба, увидите вертолёты, запускайте сигнальную ракету – нас должны искать.

Вереница бойцов: кто в выгоревшей песочной форме, кто в майках, не торопясь, двигались по ровной плоскости африканского пейзажа.

Курт потерянно стоял, глядя на погибающую машину: «Прощай, старик Сикорский!» Что он ещё мог сказать на прощание верному «мотору»? Столб дыма становился всё больше. «Скоро рванут топливные баки!» – обречённо подумал пилот. Смотреть на это он не собирался и уже развернулся, чтобы присоединиться к парашютистам, когда услышал свистящие звуки. Ошибки быть не могло – из джунглей начался миномётный обстрел. Курт на мгновение обернулся к горящему вертолёту: вокруг Сикорского поднимались столбы земли, разбрасывая по округе комья сухого грунта.

Свистящего звука пролетающего осколка он не услышал, перед его глазами не пробегала короткая жизнь, он не увидел отца и мать, Вадуц и Ниццу, пансион и лётное училище – просто темнота…

Курт слегка приоткрыл глаза – над ним высился белый потолок, ему показалось, что побеленная плоскость уходила куда-то в вечность. Он прикрыл веки – надо привыкнуть к вернувшемуся сознанию, в ладонях постепенно появилось чувство осязания. Мужчина медленно погладил поверхность, на которой лежали пальцы – хлопковая ткань, простыня. Через пару секунд он ощутил всем телом мягкую кровать.

Курт собрался с силами и снова открыл глаза. Только на этот раз он, как смог, повернул голову на бок и замер: рядом на стуле, облокотившись на столик, спала молодая женщина в белом халате и чепчике. Мужчина пробежал взглядом по её лицу, потом фигуре – что-то волной пробежало у него внутри: она напомнила ему «Спящую молодую женщину» Вермеера. Вермеер… Вермеер… В его сознании начали путаться образы из разных слоёв прошлого. Он закрыл глаза: «Медсестра Виллемина». Курт почувствовал приятный аромат. «Это, наверное, из приоткрытого окна. Жакаранда зацвела… Жакаранда? Что это?» Захотелось встать и подойти к окну – увидеть сиреневые водопады цветков-колокольчиков на ветвях деревьев южного полушария. Приподнял голову – боль, откинулся назад – почувствовал удар…

Курт снова пришёл в сознание. Осталось чувство лёгкого медового аромата. «Он снова в воспоминаниях, снова в Претории?» Открыл глаза – над ним склонилось лицо Мии – запах парфюма исходил от неё… Ян Вермеер… Жемчужная серёжка… Шедевр Вермеера «Девушка с жемчужной сережкой»… Внутри остро прошило как от разряда током. Он вдруг понял, почему так болезненно воспринимал свои отношения с этой девушкой – его упрощённый взгляд на шведских женщин отошёл на задний план. Из дальних закоулков подсознания всплывали ассоциации с медсестрами «Военного госпиталя Один»: работящие и аккуратные девушки бурского происхождения с характерными крутыми лбами. Даже когда они отдыхали или развлекались, ему казалось, что на их губах мелькала извиняющаяся улыбка за праздное времяпровождение – героический в своём хрупком равновесии остров на окраине земли, сжатый со всех сторон стальным обручем блокады ненависти.

Вот и сейчас, в Стокгольме, перед ним стояло лицо девушки с жемчужной серёжкой, девушки из воображаемой страны, ставшей вдруг реальностью – раздавить сказку армейским ботинком было выше его сил. Он никогда не посмел бы этого сделать – сказка должна жить вечно, но развитие событий сейчас играло против его желания.

– Как ты себя чувствуешь? – в её глазах он читал испуг.

«Паршиво», – крутилось на языке, но расстраивать Мию не хотелось, поэтому он ответил, наклеив натянутую улыбку:

– Всё отлично, я готов к новому заплыву.

Девушка сердито сжала губки, потом, нахмурив тонкие брови, выпалила:

– Ты идиот – здесь нет причин для глупых шуток.

Поняв ошибочность своей манеры поведения, он обречённо вздохнул и горьким тоном согласился:

– Конечно, ты как всегда права.

– Так-то лучше, – сурово взглянула на Курта хозяйка.

– Лучше скажи, какое сегодня число? – он как-то очень заинтересовано смотрел на неё.

– Пятое октября тысяча девятьсот… – начала декламировать девушка с кривой усмешкой, но, увидев разочарованную чем-то физиономию Курта, прервалась и сердито хмыкнула: – По Вашей милости, Ваша милость, – здесь она не смогла сдержать улыбку, – я пропустила два дня лекций!

– Что же ты изучаешь? – спросил Курт, хотя по отсутствующему взгляду нетрудно было догадаться, что его мысли сосредоточены на чём-то другом.

– Ты что забыл? Я же тебе рассказывала… – Миа удивлённо наклонила голову на бок.

«Когда она могла мне это рассказывать?» – его мозг переключился на её вопрос и быстро перелистал все немногочисленные встречи с девушкой: «чёрной дырой» оказалась встреча в баре накануне ночи, проведённой с девушкой в гостинице.

– Да, конечно. Тогда в баре. Извини, я немного расслабился, – попытался как-то оправдаться Курт.

– Да, конечно, – передразнила его Миа, – ты, наверное, алкоголик. И у тебя всегда расслабленный мозг, – она постучала указательным пальцем по лбу. – Это было на приёме в честь дня рождения королевы. Я сопровождала отца, ты тогда подошёл к нам.

Курт виновато стушевался, опустив глаза (ему показалось, что сыграл он это неплохо).

– Да, конечно, помню, – соврал он, про ту встречу мужчина совершенно забыл.

Но Мии явно был приятен его интерес к её жизни, пусть даже и наигранный, поэтому она не обратила особого внимания на его дешёвое лицедейство.

– Сейчас я на последнем курсе Стокгольмского университета, – начала она.

– Да, метро «Университет», – задумчиво перебил её лежащий мужчина.

– Твои познания впечатляют, – Ми усмехнулась, затем продолжила: – Факультет социальной работы.

Он смерил её взглядом.

– Для последнего курса ты слишком молода, – прозвучало его замечание.

Девушка пытливо взглянула на него: «Он насмехается над ней или, действительно, интересуется?», но на его лице прочесть ответ на свой немой вопрос не смогла, поэтому ответила как есть:

– Я не стала делать перерыв между гимназией и поступлением в университет, как это обычно все делают.

Тем временем его взгляд пробежал по стопкам книг, разложенным на столе – в основном монографии по социологии. «Изучаешь то, что и слону понятно, – хотелось сказать ему, глядя на эту макулатуру, но он промолчал, сохраняя на лице маску заинтересованности: – Зачем обижать слона?»

Но девушку захватила тема профессии, которую она постигала. Мия с жаром начала «просветительскую» лекцию отсталому члену цивилизованного общества:

– Социальная работа стала в современном обществе основным фундаментальным принципом стабильности взаимоотношений на разных уровнях…

Кивая головой подобно китайскому болванчику, Курт медленно качал головой из стороны в сторону, хотя сейчас его мучил единственный вопрос: «Интересно, она вернула мою одежду из прачечной?»

Обстановка комнаты отличалась скромностью и простотой: съёмная квартирка прилежной студентки. Даже бунтарские черты, свойственные её возрасту, находились в рамках дозволенного: небольшие плакаты с Че Геварой и Манделой криво («Дерзкий вызов геометрически правильному обществу», – саркастически поморщился про себя Курт) висели на стене рядом с небольшим телевизором. Однако главного – своей одежды – мужчина всё же не увидел.

Ему пришлось дожидаться окончания экскурса в основы социальной работы: «Повышение защищённости матерей-одиночек в условиях стагнации экономического положения страны должно быть доминантным трендом социальной политики государственных структур», чтобы задать девушке важный для себя вопрос:

– А где моя одежда? – он простодушно смотрел на Мию. Столь утилитарный вопрос немного привёл её в секундное недоумение: «Причём тут одежда?» – переход был очень странным.

Но через мгновение смысл его вопроса дошёл до неё, на её губах появилась насмешливая улыбка.

– Зачем тебе одежда? Тебе необходимо лежать, а лежать тебе можно и без одежды.

Курт состроил серьёзное лицо.

– Миа, ты очень добра, но я не могу пользоваться твоим великодушием, я и так украл у тебя два дня на себя.

– Глупый! – она рассмеялась: сверкнули её маленькие белые зубки. – Ты можешь украсть всю мою жизнь без остатка. Я готова ухаживать за тобой вечно, – несмотря на пафос в её речи, некие нотки простодушной искренности в голосе девушки подавляли желание улыбнуться её наивности в их взаимоотношениях, пусть даже мысленно. «Она постоянно заставляет меня чувствовать себя неловко», – мелькнула в его голове ворчливая мысль.

Миа подошла к кровати и коснулась его плеча. В ответ мужчина приподнялся на локте и вскинул голову. Курт смотрел в её глаза, как будто пытаясь понять, что она в нём нашла.

– Надеюсь, это не понадобится, – добавила она и поцеловала его.

Поцелуй длился долго. Наконец, оторвавшись от его губ, она пробормотала:

– Твоя одежда лежит в душе.

Он медленно встал с постели и, слегка покачиваясь, направился в ванную комнату.

– Кстати, там два полотенца, Ваша милость, – услышал он её ироничную реплику.

– Я одарю тебя, селянка, за твою доброту, – попытался отшутиться Курт и, не оглядываясь, скрылся в ванной комнате…

Он остался ещё на одну ночь. Но в этот раз Курт не совершил прошлой ошибки, во всяком случае, ему казалось, что в прошлый раз это была ошибка с его стороны: мужчина проснулся по обыкновению в шесть утра и осторожно встал с кровати, чтобы уйти. Миа продолжала мирно спать рядом с опустевшим местом. Курт взглянул на неё: рот полуоткрыт, еле слышное посапывание, растрёпанные волосы.

Он оглянулся по сторонам. «Где она спала, когда я занимал всю постель?» – невольно появилась мысль: второй кровати видно не было. Тут же опять перед ним всплыл образ медсестры Виллемины из южно-африканского госпиталя, заснувшей рядом с его больничной койкой. Его накрыло какое-то животное чувство стыда: «Но почему?» Думать об этом не хотелось, и мужчина поспешил к стулу, где была сложена его одежда. Быстро подхватив её, он сгрёб свои лекарства со стола и вышел в крошечную прихожую, оделся там и, стараясь не произвести ни малейшего шума, покинул квартирку Мии, аккуратно прикрыв за собой дверь. Курт поднял воротник пиджака и завернул лацканы, прикрывая грудь.

Наверное, со стороны это картина выглядела странной: в тишине тёмной узкой улицы Гамла Стана раздавался стук каблуков по мостовой, затем появлялся быстро шагающий высокий мужчина, одетый явно не по погоде. Он зябко ёжился, то и дело вытаскивая руки из карманов и заворачивая лацканы на грудь, пока, наконец, это ему не надоело – он оставил одну ладонь сверху отворотов пиджака и продолжил свой путь. Редкие фонари провожали тусклым светом его гротескно вытянутую тень, пробегавшую по стенам старинных домов Старого города. Он чувствовал себя персонажем легенд этого «Города между мостами»: одинокий путник, потерявшийся в мрачном холодном лабиринте северного сказочного города. Его тень скользила по кирпичным стенам, заглядывая в чёрные окна. Что ищет она здесь? Точного ответа он и сам не знал: любовь, славу или богатство? А может быть самого себя? Только вот в чём? В любви, славе или богатстве?

Резкие порывы солёного ветра напомнили Курту о том, что он приближается к морю. Где-то скрипнула старая ставня. Мужчина обернулся, продолжая шагать вперёд. Холодный кирпич, готические двери – могло показаться, что сейчас одна из них с грохотом отворится, и стражники Эрика Безумного выволокут очередного сторонника мятежной знати. Курт улыбнулся бы этой невольной фантазии, но приступ кашля заставил его ускорить шаг к станции подземки, пытаясь по пути сосредоточиться, чтобы не заблудиться. Но знак метро он сразу не заметил: так и не привык к стокгольмской букве «Т» вместо брюссельского «М».

Войдя в прозрачный входной павильон «Гамла Стан» и пройдя по переходу к станции, он хлопнул себя по карманам: ни одной монеты! «Дьявол!» – выругался про себя Курт, но, заметив спящего дежурного, перепрыгнул через турникет и быстро направился к путям.

Открытая платформа продувалась сквозь решётку ограды со стороны плескающегося недалеко моря. Курт, инстинктивно сжавшись в продрогший комок, примостился на одной из скамеек с молитвой: «Быстрей бы поезд!» Наконец, состав появился.

В вагоне он ехал один, теперь в его голове пробегала только одна мысль: «Не проехать бы свою остановку!» Всего две остановки, но так долго! Наконец, машинист объявил: «Остермальмсторг!»

Как Курт оказался в своей кровати, он не помнил. Перед тем, как провалиться в сон… или, может быть, в беспамятство?.. у него мелькнула мысль: «Теперь она знает, где я живу», – и его окутал сиреневый снег – он лежал на сиреневом покрывале. Разве такое возможно?

Его разбудил телефонный звонок: сначала в голове прозвучал резкий звенящий грохот – Курт открыл глаза, не понимая причину своего пробуждения. Звонок повторился. Мужчина перекатился на другой бок и поднял трубку.

– Говорите! – сглатывая першение в горле, произнёс он.

– Значит, ты дома… – прозвучал не вопрос – это была констатация факта, в трубке он услышал уверенный грудной голос Маргареты Виклунд.

Он облизал пересохшие губы.

– Да, дома, – был его ответ.

– Жди, я сейчас буду! – и тут же зазвучали гудки.

Курт посмотрел на часы: он спал не более получаса. Мужчина встал с кровати, почти на ощупь добрался до входной двери, открыл замок и вернулся в постель… Раскинув руки в стороны, он вновь упал в сиреневый сугроб. В воздух взмыли снежинки в виде сиреневых колокольчиков. Небо стало светло-бирюзовым от бархатных лепестков, витающих вокруг. Бирюзовое небо? Или густые бирюзовые ветви? Сиреневый купол, нависающий над ним, прикоснулся к его лицу, Курт улыбнулся, закрыл глаза: жакаранда цветёт в Претории. Бархат продолжал касаться его лица, но что-то изменилось: нереальность стала слишком реальной. Он открыл глаза: действительно, перед ним мягкая сиреневая стена – невероятно. Пару секунд Курт недоумённо смотрел на этот фон, пока не понял – это пальто сиреневого цвета, поднял глаза – на него смотрела Грета.

Она смотрела на него и молчала, тыльная сторона ладони гладила его лицо. Не часто он видел её такой: в зелёных глазах светилась нежность, но, увидев, что он проснулся, её губы сжались, взгляд стал серьёзным, на лице Греты он прочёл упрёк. Но что он мог сейчас сделать?

«Да, я уже наломал дров, остаётся только устроить костёр!» – Курт закрыл глаза.

Маргарета молчала. «Умная женщина – скандалы не устраивает как постфактум в воспитательных целях. Слишком сильная!» – резюмировал про себя мужчина.

– А где мой шарф? – наконец, спросила она.

Он сначала не понял: «Какой шарф?» Но память услужливо напомнила ему о шёлковом куске материи, с которого и началась вся эта безумная история с купанием в ледяной воде.

– Я не верну его тебе, оставлю как память, – Курт продолжал держать глаза закрытыми. Он не видел реакции на его слова – только услышал тихий шорох движения её руки: она взяла его ладонь в свою.

– Сейчас мы поедим в клинику святой Екатерины, – ожидая бурных протестов с его стороны, она сделала паузу, но к её удивлению их не последовало. Тогда Маргарета продолжила довольным голосом: – Там сделают всё, что нужно.

Курт, действительно, не возражал. Он прекрасно понимал, что вскоре сюда может явиться Миа, чего ему хотелось бы в последнюю очередь. К тому же запланированная сходка его товарищей, которую он пропустил из-за болезни, должна была пройти два дня назад. Следующая – только через две недели, но необходимо было сообщить заговорщикам, что с ним всё в порядке.

Ход его мыслей перебила Маргарета:

– Я соберу твои вещи, – она начала собирать разбросанную по полу одежду, потом неожиданно подняла на него глаза и, глядя в упор, спросила:

– Я тебя искала. Где ты был эти два дня?

Он ответил, не задумываясь:

– У друзей. Надо, кстати, позвонить, – он потянулся к телефону.

– У друзей? – зеленоглазая красавица недоверчиво взглянула на пиджак. – Заботливые они у тебя – почистили костюм.

Она выдвинула ящик комода, что стоял в углу комнаты.

– Ты номер помнишь? – не скрывая сарказма, спросила Маргарета.

Он непонимающе взглянул на женщину. Та держала в руке серый блокнот. Курта передёрнуло: «Откуда он там мог взяться?»

– Здесь в белье почему-то лежит твоя записная книжка, – она открыла её, – с телефонами, именами.

Маргарета подняла глаза на лежащего мужчину.

– А про меня в нём… – она осеклась, увидев неприятно прищуренные глаза Курта.

Она не ожидала такой прыти от больного в постели: он пружиной взвился с кровати и в один прыжок оказался рядом с ней; мгновение, и книжка в его руках.

– Где ты его взяла? – он требовательно смотрел на свою даму. Безумные искорки вспыхивали в его взгляде.

Несколько секунд оторопевшая Маргарета не могла вымолвить ни слова. Её округлившиеся глаза испуганно смотрели на него. Первый приступ злости у Курта прошёл, взглянув на её застывшее лицо, он взял себя в руки и медленно направился к кровати.

– Больше так не делай! – прозвучал глухой голос Маргареты – женщина, наконец, пришла в себя. Её красивые глаза ожили и снова привычно заиграли зелёными переливами уверенной в себе дамы.

– Прости. Не хотел. Я не в порядке, – произнёс он, не оборачиваясь к ней, и швырнул блокнот на постель.

Маргарета молчала, глядя ему в спину. Курт как будто почувствовал её взгляд. Поняв, что этого мало, он развернулся к ней лицом. Шаг, и мужчина крепко обнял свою Грету, впившись в неё губами – она ответила ему. Но продолжалось это недолго – его ноги начали подкашиваться. Маргарете пришлось поддержать его, чтобы он не упал. Она даже улыбнулась.

– Давайте, Ваша милость, в кроватку, иначе я тебя не дотащу, – её испуг окончательно прошёл.

Женщина, придерживая Курта за талию, помогла ему лечь в постель. Но прежде, чем уложить его, она захотела убрать мешавший блокнот, Курт опередил её, схватив первым злосчастную книжку.

Маргарета устало вздохнула.

– Ты смешон со своей игрушкой.

Лежащий мужчина, зажав в руке блокнот, молчал, немигающий взгляд упирался в потолок. Пожав плечами, женщина вернулась к сбору вещей, благо, что их было не так уж много.

Курт повернул голову в сторону Греты: стройная фигура, затянутая в шерстяное облегающее платье, перетянутое в поясе лакированным чёрным ремнём, высокие кожаные сапоги (сиреневое пальто она уже сняла и бросила на стул). Его взгляд изучал её с новой стороны: по деталям одежды, движению тела, причёске он пытался найти ответ на волнующий сейчас его вопрос: «Как в комоде оказалась записная книжка? Или она лежала на комоде?» Конечно, логика говорила, что серое платье или светло-каштановые пряди вряд ли подскажут ему ответ на мучивший вопрос. Но отсутствие здравых объяснений произошедшему заставляло Курта нервно оглядывать даму в поисках хотя бы каких-нибудь подсказок: «Этого не может быть, ведь блокнот был притянут приклеенной верёвкой к обратной стороне портрета матери. Выпасть он никак не мог. Да к тому же картина висит далеко от комода!»

Ход его мыслей перебил звонок в дверь. Маргарета направилась в прихожую. Воспользовавшись её отсутствием, он набрал номер начальника своего отдела – Стига Бьёрна. Здесь его ждала удача – в шуршании и треске помех раздался глухой голос: майор был на месте. Курт попытался максимально кратко сообщить ему причину своего отсутствия – болезнь и подтвердить неизменность всех планов, не выдавая деталей. Он не успел договорить, как в комнату вошли Маргарета и мужчина в медицинском халате. Курт быстро попрощался и положил трубку. Женщина положила собранную одежду в холщёвую сумку, найденную шкафу, и повернулась к больному.

– Одевайся, Курт, надо ехать. Машина ждёт, – она взглянула на медика, тот молча кивнул, Маргарета начала одевать пальто.

Курт последовал её примеру, натягивая брюки. Через пару минут он был готов, не забыв положить записную книжку в карман. Женщина улыбнулась: он надел клубный костюм. Курт не заметил её мимолётной улыбки, как, впрочем, и то, что надел подарок Греты – костюм просто лежал рядом с кроватью. Поддерживаемый санитаром больной спустился вниз к машине, позади шла Маргарета…

Не прошло и часа, как больничная койка клиники святой Екатерины заполучила очередного пациента – гражданина королевства Бельгии Курта фон Ротенвальда, который со стоическим спокойствием воспринял свою участь. Во всяком случае, такое впечатление сложилось у молоденькой медсестры, проводившей его в одиночную палату: «Кстати, высокий статный мужчина, к тому же, говорят, барон!»

Переодевшись в больничную пижаму, Курт упал на кровать и, закрыв глаза, попытался уснуть, что ему вскоре без труда удалось…

Невропатолог Анит Йоран проходила по коридору клиники – она спешила к заведующей терапевтическим отделением, когда увидела в окне палаты знакомое лицо, безмятежно дремлющее на белой наволочке. Она остановилась: сомнений не могло быть – это её пациент, господин Ротенвальд. Анит остановилась и присмотрелась к лежащему человеку: «Выглядит он очень хорошо для нашей клиники, этот Курт Ротенвальд!» – она мстительно поджала губы. Он как будто почувствовал её взгляд и открыл глаза. Увидев своего врача, мужчина улыбнулся. Доктор Йенсен вынуждена была улыбнуться в ответ и толкнуть дверь, чтобы войти в палату…

***

Экскурсии по районам Сити и Сёдермальм, походы по улицам Дротнингатан и Хамнгатан, магазинам и торговым галереям Аленс Сити основательно наскучили Йенсену, тем более, что результата никакого не было. Продавцы смотрели на снимок, пожимали плечами, показывали подошвы стоящей на полках обуви. Ничего похожего не наблюдалось. Поэтому в управлении инспектор появился не в лучшем настроении. Бросив шляпу на стол, Йенсен отправился разыскивать Линдгрена. Искать его долго не пришлось – тот находился в буфете.

«Действительно, чашка кофе сейчас мне не помешает», – Йенсен понимал, что раздражение надо чем-то запить.

Взяв кофе и булочку с корицей, он подсел за столик к сержанту. Тот был слишком увлечён, чтобы обращать внимание на других, поэтому подняв глаза и увидев перед собой инспектора, даже вздрогнул.

– Инспектор, ты уже вернулся? – и, вспомнив о чём-то, спросил: – Как снимки следов преступника?

– Да, вернулся, – пожал плечами инспектор, – но ничего не вышло. Никто ничего не знает. С отпечатками ботинок пока глухо.

– Понятно, инспектор, – сержант флегматично принялся за свой пирожок с клюквой.

– Да, глухо, – задумчиво повторил Йоран, делая глоток терпкого напитка.

Каждый из них думал об одном и том же, но по-своему. Пока, наконец, Линдгрен, доев свой пирожок, не поделился блестящей идеей:

– Инспектор, я вспомнил одного старика на Хамнгатане, он держит магазинчик одежды в стиле Military. Работает там тысячу лет – в детстве мы часто забегали к нему поглазеть на военную форму разных стран. Думаю, нет ни одной детали одежды, которой он бы не знал. Записывайте, господин Йенсен.

Инспектор без особой надежды, скорее в силу служебного долга записал в свой блокнот координаты лавки старика Якова Розенблатта, торговца армейской амуницией.

Мозг инспектора методично прорабатывал варианты расследования для поиска деталей и зацепок, но пока тщетно. Однако, посмотрев на часы, он вспомнил о необходимости составления фоторобота и отправился в отдел криминалистов…

Прозвенел звонок, подвешенный к потолку магазинчика «Звезда шерифа», и в полутёмную лавку вошёл инспектор Йенсен. Из-за прилавка на него смотрел благообразный старик непонятного возраста – такое случается после преодоления определённого возрастного рубежа (у каждого человека он свой), когда становится непонятным: то ли пятьдесят пять, то ли семьдесят. Безволосое лицо улыбалось очередному посетителю магазинчика. Улыбка делала его лицо ещё более морщинистым, но придавала его физиономии какое-то рождественское настроение, вынуждая даже серьёзного полицейского вспомнить военные игры из детства – ведь вокруг и под потолком висело столько разных мундиров, фуражек, сапог, кокард и прочей военной дребедени: от шведской (в силу профессиональной привычки инспектору нельзя было не отметить: «Продажа запрещена на территории королевства») до русской. Подсветка тусклыми лампами вырывала из темноты блестящие аксельбанты и погоны, придавая некую сказочную загадочность окружающему антуражу.

– Добрый день! Чем могу быть Вам полезен? – услышал Йенсен. Инспектор мысленно смахнул несерьёзные воспоминания давно прошедшего детства и вытащил фото со следом подозреваемого с заброшенной фабрики.

– Помогите мне в одном деле, – полицейский положил на прилавок фотографию.

Продавец даже не взглянул на снимок – он пристально смотрел на посетителя.

– Извините, но Вы кто? – задал вопрос хозяин лавки.

Йенсен продемонстрировал своё новенькое удостоверение – это заставило старика Якова, внимательно изучившего документ, обратить взгляд к фото.

– И что же Вы хотите узнать? – после нескольких секунд разглядывания отпечатка ботинка хитрый прищуренный глаз смотрел на инспектора снизу вверх.

– Хотелось бы узнать Ваше мнение: что это за обувь, след от которой заснят? – полицейский посмотрел на висящие вдоль стены грубые армейские и туристические ботинки. – Полагаю, Вы специалист в этом и сможете помочь нам.

Старик Яков пригладил седые волосы и ещё раз взглянул на запечатлённый на снимке протектор ботинка.

– А что здесь смотреть? Странно, что Вы сами не видите, – хозяин отодвинул от себя фотографию.

– И что же я должен увидеть? – Йенсен смотрел в прищуренный глаз хозяина лавки. Ему казалось, что благодушный еврей играет с ним как Санта Клаус с ребёнком. Йенсен взял фото и нетерпеливо постучал его ребром по столу, но Розенблатт только продолжал улыбаться, чем вызвал у полицейского приступ раздражения.

– Ну так что же я должен увидеть? – повторил вопрос инспектор.

– Может быть, хотите приобрести пару таких же отличных ботинок? – в глазах старика плясали лукавые искорки.

«Торговец остаётся торговцем, даже в преисподней, – иронический взгляд на забавного продавца начал смягчать возникшее у Йенсена раздражение. – Почему у евреев нет ада – их не пускают туда: боятся, что они продадут все котлы». Инспектор улыбнулся собственному анекдоту, но старик расценил это как согласие – он был неисправим.

– Вы какой размер носите?

«Ладно, пускай несёт, посмотрим», – пожал плечами инспектор.

– Сорок третий!

Йенсен не успел и глазом моргнуть, как хозяин лавки исчез из поля зрения.

– Хороший выбор, – глухо раздался голос уже из подсобки, дверь в которую находилась позади прилавка. – Сорок третьего нет, но есть сорок четвёртый. Вам всё равно необходимо будет надевать шерстяные носки. Стокгольм, я Вам скажу, это Вам не Леопольдвиль.

Не прошло и минуты, как перед инспектором стояли высокие армейские сапоги чёрного цвета, а рядом лежала пара ярко полосатых шерстяных носок.

– Что это? – полицейский провёл рукой по мягкой зернистой коже одного из ботинок.

– Как «что это?» – старик Яков перевернул другой ботинок, показывая Йенсену знакомый по фотографии протектор.

– Великолепная обувь бельгийских парашютистов. То, что Вы и хотели!

Йенсен ещё раз внимательно взглянул на подошву: «Сомнений не оставалось – те самые двойные Y-образные грунтозацепы». Даже размытый бугорок в середине следа на фото оказался надписью из трёх букв: «ABL».

– Значит, это обувь бельгийских парашютистов? – тоном вопроса задумчиво сделал вывод полицейский.

– Лучшие армейские ботинки, которые видел свет!

Инспектор давно не видел Санта Клауса, рекламирующего свои небесплатные подарки. Хозяин лавки продолжал заливаться соловьём:

– Любой уважающий себя солдат, а тем более такой бравый инспектор как Вы, мечтает о такой обуви. Увидев Вас в таких ботинках преступность нашего славной столицы упадёт на пять процентов, – старик сделал паузу и, как будто подумав, добавил: – Да что там пять процентов – минимум восемь!

«Этих евреев не поймёшь – он смеётся над тобой или, действительно, так думает: у них всегда добродушно-хитрое лицо. Наверное, Гитлер так и не смог разрешить эту головоломку и, не пережив этого, сошёл с ума!» – опять улыбнулся про себя Йенсен.

– Посмотрите, господин полицейский, на прошивку по бокам, настоящая кожа. Непромокаемые. Кожа толстая. Каблук на гвоздях. Семейное дело Geska-Rugak из Тестельта до сих пор создаёт по своим секретам этот шедевр. Даже, если не хотите этими ботинками снижать уровень преступности, то где-нибудь на горных тропах Емтланда Вы вспомните меня добрым словом.

– А что такое «ABL»? – инспектор указал пальцем на надпись.

– О! Это означает Armee Belge – не спутаешь с ботинками других армий, – с таинственным видом открыл «великий секрет» продавец и ехидно улыбнулся.

– И кто же в последнее время покупал такую обувь у Вас? – Йенсен повернул беседу на прагматичные для себя рельсы.

Старик печально вздохнул.

– Истинных ценителей, знающих толк в одежде для настоящих мужчин, сейчас всё меньше и меньше, – он посмотрел на посетителя взглядом, требующим сочувствия. И он его получил от собеседника: полицейский понимающе кивнул несколько раз.

– А ведь армия это первооснова нашей безопасности. Каждый мужчина в глубине души должен быть солдатом, – он печально расправил шнурки на ботинках, – и обязательно в таких берцах.

– Ну так кто же он? – попытался вернуть старика к своему вопросу Йенсен.

– Кто он? – удивлённо посмотрел на полицейского хозяин магазинчика.

«По-моему, старик валяет дурака», – уже как-то равнодушно заметил про себя инспектор и повторил свой вопрос:

– Кто-нибудь покупал в последнее время такую обувь?

– Покупал ли кто-нибудь такие прекрасные ботинки? – старик Розенблатт, задумавшись, нахмурил брови, как будто вспоминая что-то.

Наконец, он покачал головой. «Вспомнил или нет?» – Йенсен не очень надеялся на удачу. Но…

– Да, такие вещи не забудешь, – удача улыбнулась инспектору. – Месяц назад у меня купил такие ботинки, только сорок пятого размера, молодой человек…

– Молодой человек? – на лице Йенсена появилось заинтересованное выражение. – Можете его описать?

Старик опустил глаза к ботинкам и потёр лоб, сосредотачиваясь.

– М-да-а, высокий молодой человек в кожаной куртке, вязаной шапке, надвинутой на лоб, и джинсах, – описывал покупателя хозяин лавки.

– Особые приметы? Усы? Борода? Более точный возраст? – нетерпеливо уточнил полицейский.

– Не было никаких примет, усов и бороды. На вид лет тридцать, – пожал плечами Розенблатт. Потом, припомнив что-то, добавил: – Вот только…

– Что только? – Йенсен, предвкушая чудо, указательным пальцем сдвинул шляпу назад.

– Этот молодой человек говорил с явным французским акцентом, а ещё… – старик Яков откашлялся и продолжил: – он завязал сложную шнуровку привычными движениями – этот парень явно не в первый раз примеряет такую обувь. Вот и всё, – развёл руками Розенблатт.

– То есть это был француз примерно тридцати лет, служивший в парашютных войсках? – Йенсен настойчиво попытался подвести итог.

– Я паспорт у него не проверял, – проворчал хозяин. – Но он мог быть и швейцарцем, и бельгийцем, и даже алжирцем или тунисцем.

– Так у него была арабская внешность? – искренне удивился сбитый с толку инспектор и приподнял брови: «Значит, это был всё-таки не он?»

В глазах старика читалось: «Наша полиция либо обладает слабым чувством юмора, либо…», но вслух он ничего не сказал, а только хмыкнул, затем всё же ответил с усталым вздохом:

– Нет, у него была совершенно европейская внешность: прямой нос, ярко выраженные скулы, брюнет. Такие обычно нравятся женщинам. Часто прищуривает глаза.

– Близорукий? – тут же попытался уточнить Йенсен.

– Нет, просто оценивающий взгляд – он прекрасно всё видит издали, – ответил Розенблатт.

– Как Вы это заметили? – не унимался полицейский.

– Как, как… – проворчал старик. – Я сразу вынес несколько берцев: американские, бельгийские и немецкие. Он издали сразу показал на бельгийские.

– А французские? – новый вопрос инспектора.