Читать онлайн Развод. Когда рушится мир

ГЛАВА 1.

Раннее утро ничем не отличалось от всех предыдущих. Подъём, душ, завтрак для Кирилла, затем подъём детей и привычная борьба с их нелюбовью к геркулесовой каше. Всё шло своим чередом, как в отлаженном механизме семейной жизни. Ничего не предвещало беды, как пишут в книгах. Кирилл, чмокнув двойняшек в щёчки и коснувшись моих губ лёгким поцелуем, уехал на свою любимую работу. Я, проводив мужа, готовилась к утреннему ритуалу кормления детей. Сегодня был последний учебный день перед долгими летними каникулами, а вечером должна была приехать моя мама, чтобы забрать Машу и Максима на дачу. В голове я уже составляла список вещей, которые нужно собрать детям в первую очередь.

Внезапный звонок телефона разорвал тишину, настойчивый и оттого тревожный. Взглянув на экран, я с облегчением увидела имя «Лида» – моя лучшая подруга. Мы с ней неразлучны с первого класса: с того самого первого сентября, когда сели за одну парту, и все школьные годы расставались только на ночь или каникулы.

– Привет, Лид. Что-то срочное? – ответила я, пытаясь уловить причину её звонка.

– Казанцева, я, конечно, всё понимаю, личная жизнь – дело святое, – в голосе Лиды сквозило возмущение, – но мне, лучшей подруге, ты могла бы рассказать!

– Лида, о чём ты? – я искренне не понимала, к чему она клонит.

– Светка, хватит притворяться! – почти кричала она. – Вы с Кириллом решили развестись? После одиннадцати лет брака? У вас же всегда всё было идеально!

Её слова ударили, как гром среди ясного неба. Я замерла, чувствуя, как кровь отхлынула от лица.

– Лида, ты несёшь чушь, – выдавила я, стараясь сохранить спокойствие. – Если бы я не знала, что ты не пьёшь, подумала бы, что ты с утра напилась. У нас с Кириллом всё хорошо, живём душа в душу.

– Так ты ничего не знаешь? – голос Лиды стал тише, но в нём появилась тревога. – Я была вчера в районном суде, по работе. Краем глаза, на столе у помощника судьи увидела исковое заявление о расторжении брака. Истец – Кирилл Алексеевич Казанцев. Свет, в нашем городе вряд ли есть его полный тёзка. Как думаешь?

Я стояла, вцепившись в телефон, а слова Лиды доходили до меня, будто сквозь густой туман. «Кирилл подал на развод». Эта фраза эхом отдавалась в голове, заглушая всё остальное. Пол под ногами словно поплыл, в глазах потемнело, а сердце сжалось от внезапной, острой боли, как от удара. Я схватилась за край стола, чтобы не упасть, но мир вокруг продолжал рушиться. Лида что-то ещё говорила, но её голос тонул в звенящей пустоте. Внезапно сквозь этот хаос пробился другой звук – громкий детский плач. Он становился всё настойчивее, пока не вернул меня к реальности.

– Лида, я перезвоню позже, хорошо? – не дожидаясь ответа, я сбросила вызов.

Бросив телефон на стол, я кинулась в коридор. Маша стояла посреди коридора, заливаясь слезами, размазывая их по щекам. Максим, пытаясь её успокоить, сам выглядел растерянным, его губы дрожали.

– Мамочка, ты упала? Ты заболела? – всхлипывала Маша, бросаясь ко мне.

Я опустилась на колени и крепко обняла обоих. От них пахло детским шампунем и чем-то неуловимо родным, тёплым, домашним. Сердце сжалось ещё сильнее – неужели Кирилл готов разрушить всё это? Нашу семью, наш маленький мир?

– Всё хорошо, мои хорошие, – голос дрожал, но я старалась говорить спокойно. – У мамы просто голова немного закружилась. Уже всё прошло, видите?

– А почему ты держалась за стол? И глаза закрыла? – Максим, мой маленький следователь, смотрел с подозрением, его глаза блестели от слёз.

– Просто устала немножко, – я выдавила улыбку, но она вышла кривой, почти болезненной. – Давайте быстро завтракать, а то в школу опоздаете. Последний день же!

Упоминание школы отвлекло их. Дети побежали на кухню, а я медленно поднялась, держась за стену. В голове крутилась фраза Лиды: «Заявление на развод. Истец – Кирилл Алексеевич Казанцев». Ошибка? Однофамилец? Лида права – в нашем маленьком городке это маловероятно. Но я, не получала исковое заявление от Кирилла, он обязан был направить его мне. Может оно придёт со дня на день, зная, как работает наша почта, я не удивлюсь, если получу его перед самым заседанием.

Я механически накрывала на стол, руки дрожали, и я чуть не уронила тарелку с геркулесом.

– Мам, можно сегодня не геркулес? – жалобно протянул Максим. – Ну, последний день же!

Я посмотрела на их умоляющие лица, и вдруг в голове мелькнула мысль: какая теперь разница? Если Кирилл уходит, если наша семья рушится, то что значат эти полезные завтраки?

– Хорошо. Сегодня будут блинчики, – тихо сказала я.

– Ура! – дети запрыгали от радости, а я отвернулась к плите, чтобы скрыть слёзы, которые уже катились по щекам.

Замешивая тесто, я пыталась вспомнить: были ли какие-то признаки? Вчера Кирилл вернулся с работы, как обычно. Поужинал, помог Максиму с математикой, обнял меня перед сном, пока мы смотрели сериал. Всё было так привычно, так… нормально. Как он мог, подав заявление на развод, вести себя так, будто ничего не изменилось?

Стоп. Лида сказала, что была в суде вчера. Вчера днём. Значит, пока я готовила ужин, пока мы смеялись над сериалом, он уже знал? Я схватила телефон и набрала Лиду.

– Свет, ты как? Я так переживаю! – она ответила с первого гудка.

– Лид, ты обратила внимания, на дату заявления?

– Вроде недельной давности, точную дату не помню. Я не знала, как у тебя спросить, почему вы решили развестись, вопрос щекотливый, личный. Всю ночь не спала, думала, не моё дело, даже немного обиделась на тебя. Но утром решила позвонить…

Мой муж подал на развод, как минимум неделю назад, а вечером спокойно ужинал с нами, помогал сыну с уроками, обнимал меня. Как он мог? Гнев и боль смешались в груди, мешая дышать.

– Свет? Ты там? Может, мне приехать?

– Нет, – я с трудом взяла себя в руки. – Мне нужно детей в школу отвезти. Потом… потом подумаю, что делать. Спасибо, что сказала.

– Светка, может, это ошибка? Поговори с Кириллом!

– Обязательно поговорю, – ответила я мрачно и отключилась.

Блинчики подгорели. Дети морщились, но ели – видимо, моё состояние пугало их больше, чем горелый завтрак.

– Мам, а папа когда приедет? Он обещал перед дачей сводить нас в зоопарк, – спросила Маша, глядя на меня с надеждой.

Зоопарк. Ещё одно обещание, которое он, вероятно, не сдержит.

– Вряд ли папа успеет солнышко. У папы много работы, – ответила я, стараясь не выдать дрожь в голосе.

Отвозя детей в школу, я действовала на автопилоте. Улыбалась учительнице, желала всем хороших каникул, обнимала Машу и Максима на прощание. Но в голове билась одна мысль: что теперь? Как жить дальше, если всё, во что я верила, оказалось ложью?

ГЛАВА 2.

Я вернулась домой, и привычный уют кухни, ещё час назад тёплый и родной, теперь казался чужим, словно дом принадлежал кому-то другому. Взгляд цеплялся за мелочи: любимая кружка Кирилла с дурацкой надписью «Лучший папа», его тапочки у дивана, потрёпанный журнал о рыбалке на журнальном столике. Каждая вещь кричала о нём, о нашей жизни, которая, как оказалось, была построена на зыбком песке. Я рухнула на стул, уткнувшись лицом в ладони, и слёзы хлынули сами собой – горькие, неудержимые, смывающие остатки иллюзий. Одиннадцать лет. Одиннадцать лет любви, доверия, общих планов на будущее – всё рассыпалось за одно утро. Или не за утро? Может, всё рушилось давно, а я, ослеплённая рутиной, просто не замечала?

Нужно взять себя в руки. Вечером приедет мама, чтобы забрать Машу и Максима на дачу. Нельзя, чтобы она что-то заподозрила – её сердце не выдержит лишних волнений. И дети… Они не должны ничего знать. Пока не должны. Я умылась ледяной водой, пытаясь смыть следы слёз. В зеркале отразилось бледное лицо с покрасневшими глазами, тёмные круги под которыми выдавали бессонные ночи за последние месяцы. Когда я в последний раз высыпалась? Когда смотрела на себя не как на мать и жену, а как на женщину? Я отмахнулась от этих мыслей и заставила себя двигаться. Нужно собрать вещи детям. Нужно держаться.

Я заварила крепкий чай, свернулась калачиком на диване и попыталась собрать мысли в кучу. Когда всё пошло не так? Я закрыла глаза, перебирая в памяти последние месяцы, словно пытаясь найти трещину, с которой начался разлом.

Новый год. Мы встречали его дома, все вместе. Кирилл был весёлым, наряжался Дедом Морозом для детей, смеялся, разливал шампанское. Я тогда растаяла от его улыбки, от того, как он обнял меня на кухне, когда дети уснули. Но что он сказал? «Спасибо за ещё один год». Тогда это показалось мне тёплым, почти поэтичным. А теперь эти слова звучали как прощание, как точка в конце главы. Почему я не заметила?

Февраль. День святого Валентина. Он подарил мне духи – дорогие, в изящной коробке, с тонким ароматом, который я бы никогда не выбрала сама. Я была тронута, пока не увидела в его телефоне переписку с секретаршей Ниной: «Купите что-нибудь хорошее для жены, тысяч за десять». Тогда я отмахнулась – ну не романтик он, зато заботится. А теперь эта переписка казалась предательством. Он даже не потрудился выбрать подарок сам.

Март. Мой день рождения. Ужин в ресторане, дорогом, с белыми скатертями и хрустальными бокалами. Я надела платье, которое давно не доставала из шкафа, сделала причёску, впервые за долгое время почувствовав себя красивой. Но Кирилл весь вечер отводил взгляд к телефону, извинялся – «работа, важный проект». А когда мы вернулись домой, он тут же ушёл в кабинет. Я легла спать одна, глядя в потолок и убеждая себя, что это нормально. Работа. Проект. Всё объяснимо. Какой же я была наивной.

Я сделала глоток остывшего чая, и в горле встал ком. Когда мы последний раз были близки? Я напряглась, пытаясь вспомнить, и ужаснулась. Больше месяца назад. И даже тогда это было… отстранённо. Без той искры, без той нежности, что была раньше. Словно он выполнял обязанность, а не хотел меня. А ведь когда-то он не мог от меня оторваться. Даже после рождения двойняшек, когда я была вечно уставшей, с растрёпанными волосами и в старой футболке, он смотрел на меня так, будто я была центром его мира. Когда это прекратилось?

Я вскочила и начала ходить по гостиной, словно движение могло заглушить боль. Воспоминания накатывали волнами, каждая из них била всё сильнее. Корпоратив в декабре. Кирилл вернулся поздно, слегка пьяный, смеялся, рассказывал о новой сотруднице – молодой, амбициозной, с красным дипломом. Я тогда пошутила: «Смотри, не увлекись». Он странно посмотрел на меня и ответил: «Не волнуйся, я своё отгулял». Эта фраза тогда резанула, но я прогнала сомнения. А теперь она звучала как признание.

Его раздражение, когда Маша разлила сок на его документы. Раньше он бы просто улыбнулся, а теперь накричал так, что она расплакалась. Отказ от отпуска – «слишком много работы». Мы с детьми уехали к моим родителям, а он остался в городе. Один. Новый костюм, который он купил без меня. Дорогой парфюм, которого раньше не было. Абонемент в спортзал – «надо следить за собой». Господи, это же так очевидно! Как в дешёвом сериале, где все улики кричат об измене. Как я могла быть такой слепой?

Или не слепой, а трусливой? Я ведь видела, как он отдаляется, но молчала. Боялась разрушить наш уютный мирок, где всё было предсказуемо: дом, дети, ужины, сериалы по вечерам. Я растворилась в роли жены и матери, забыла, кем была до этого. Когда-то я мечтала вернуться к дизайну интерьеров, строила планы, рисовала эскизы. А потом? Декрет, быт, дети – и я сдалась. Кирилл говорил: «Я достаточно зарабатываю, занимайся семьёй». И я занялась. Стала идеальной женой. Но для кого?

Телефонный звонок вырвал меня из пучины мыслей. Мама.

– Светочка, я через два часа выезжаю. Дети собраны?

Я совсем забыла про их вещи. Сердце сжалось – дети. Они не должны ничего заподозрить.

– Да, мам, почти всё готово. Скоро поеду за ними в школу.

– Хорошо. А как Кирилл? Не против, что я забираю их на всё лето?

Кирилл. Он, наверное, даже не заметит, что детей нет. Ему теперь всё равно.

– Нет, мам, он не против. Он… занят на работе.

– Работа работой, а семья важнее, – строго сказала она. – Следи, чтобы не перерабатывал.

Я сжала телефон, чтобы не разрыдаться. Семья важнее. Для неё – да. Для меня – да. А для него? Я выдавила:

– Хорошо, мам. Жду.

Я посмотрела на часы. Половина двенадцатого. Время есть. Нужно собрать вещи детям, привести себя в порядок. А потом… Потом я узнаю правду. Ждать вечера? Позвонить ему сейчас? Поехать в его офис и устроить сцену? Нет, при детях ничего выяснять нельзя. Пусть уедут к бабушке, а потом я посмотрю ему в глаза. И пусть попробует солгать.

ГЛАВА 3.

Я ехала в школу, цепляясь за руль, будто он мог удержать не только машину, но и мою разваливающуюся жизнь. В голове крутился список вещей для детей – пижамы, зубные щётки, любимая Машина кукла, без которой она не засыпает. Обыденность этих мыслей казалась насмешкой над тем, что творилось внутри. Как можно думать о куклах, когда твой мир рушится? Лида, её звонок, слова о заявлении на развод – всё это всё ещё казалось каким-то нелепым недоразумением. Может, ошибка? Может, другой Кирилл Казанцев? Но в глубине души я уже знала правду, и она жгла, как раскалённый уголь.

На перекрёстке у торгового центра «Атриум» загорелся красный свет. Я остановилась, глядя прямо перед собой, но взгляд невольно скользнул в сторону. Летняя веранда кафе, где мы с Кириллом когда-то пили кофе по утрам, держась за руки. Тогда он смотрел на меня так, будто я была единственной в мире. Одиннадцать лет назад. Воспоминание кольнуло, но то, что я увидела дальше, разорвало сердце на куски.

Это был он. Кирилл. Мой муж. Сидел за столиком с девушкой – молодой, лет двадцати пяти, с длинными рыжими волосами, струящимися по плечам, как в рекламе шампуня. Она смеялась, запрокидывая голову, а он смотрел на неё. О, как он смотрел! Этот взгляд я узнала бы из тысячи – тот самый, полный тепла и обожания, которым он когда-то одаривал меня. В груди что-то лопнуло, будто кто-то с силой выдернул из меня всё, что держало меня в этом мире. Я не могла дышать. Машина сзади загудела – зелёный свет. Я вдавила педаль газа, но вместо поворота к школе рванула прямо, припарковалась через квартал, не понимая, что делаю. Руки тряслись, сердце колотилось так, что казалось, оно разорвёт рёбра.

Деловая встреча? Коллега? Я цеплялась за эти объяснения, как утопающий за соломинку. Вернулась пешком, прячась за деревьями, словно в каком-то дешёвом детективе. Спряталась за рекламным щитом, откуда их было видно. Девушка что-то говорила, оживлённо жестикулируя, её глаза блестели. А Кирилл… он не отрывал от неё взгляда, будто она была солнцем, а он – планетой на её орбите. Потом она потянулась через стол и взяла его за руку. Он не отстранился. Наоборот, переплёл их пальцы, поднёс её руку к губам и поцеловал – медленно, нежно, будто смакуя каждый миг. Я почувствовала, как земля уходит из-под ног. Мир завертелся, словно я падала в бездонную пропасть.

Это не деловая встреча. Это свидание. У моего мужа, который утром целовал меня перед уходом, который вчера помогал Максиму с математикой, который обещал детям зоопарк, – свидание. В час дня, вместо работы. Тошнота подкатила к горлу, горькая, едкая, как желчь. Я вцепилась в край щита, чтобы не упасть, но ноги подкашивались, а в глазах темнело. Я заставляла себя дышать, но каждый вдох резал лёгкие, как осколки стекла.

Они встали. Она – стройная, в облегающем платье цвета морской волны, на высоких каблуках, с лёгким макияжем, подчёркивающим её молодость. Всё то, чем я перестала быть после рождения двойняшек. Кирилл достал кошелёк, но она, смеясь, покачала головой, и сама пошла оплачивать счёт. Независимая. Уверенная. Не то что я уставшая домохозяйка, растворившаяся в детях и быте. Когда она вернулась, Кирилл обнял её. Не просто обнял – прижал к себе так, будто боялся, что она исчезнет. Его руки бережно обхватили её талию, он поцеловал её в макушку, а потом… потом они поцеловались. По-настоящему. Долго, страстно, не замечая мира вокруг. Его ладони нежно держали её лицо – так, как он когда-то держал моё, когда я была для него всем.

Я почувствовала, как во мне что-то умирает. Не с треском, не с болью даже – тихо, медленно, как гаснет свеча, оставляя лишь холодный воск. Одиннадцать лет любви, доверия, нашего маленького мира с Машей и Максимом – всё рассыпалось в этот момент. Я стояла, замерев, а слёзы текли по щекам, горячие, неудержимые, смывая остатки надежды. Я не могла пошевелиться, не могла отвести взгляд. Это было как смотреть на собственную смерть – смерть той Светы, которая верила в «жили долго и счастливо».

Мой телефон пискнул. Сообщение. От Кирилла. «Привет. Сегодня задержусь. Не жди с ужином. Целую.» Я перечитала его трижды, не веря. Целую? Он только что целовал другую, а мне пишет «целую»? Лицемерие этих слов ударило, как пощёчина. Я смотрела на экран, а перед глазами стояло, как он держит её лицо, как улыбается ей – открыто, счастливо, молодо. Когда он последний раз так улыбался мне? Я пыталась вспомнить, но в памяти всплывали только его отстранённые взгляды, короткие «устал на работе», равнодушные поцелуи перед сном.

Они разомкнули объятия. Девушка погладила его по щеке, что-то сказала, и Кирилл улыбнулся – той самой улыбкой, от которой когда-то таяло моё сердце. Она пошла к парковке, а он смотрел ей вслед, будто не хотел отпускать. Потом он достал телефон – тот самый, с которого только что написал мне, – и начал что-то печатать. Может, ей? А я стояла, как призрак, невидимая, ненужная, раздавленная.

Я побрела к машине, ноги были ватными, будто принадлежали кому-то другому. Села за руль и уставилась в одну точку. В зеркале заднего вида отразилось моё лицо – размазанная тушь, опухшие глаза, покрасневший нос, пятно от утреннего кофе на футболке. Рядом с той девушкой я выглядела жалко. Уставшая мать двоих детей, забывшая, что значит быть женщиной. Я провела пальцами по щекам, размазывая слёзы, и вдруг вспомнила, как Кирилл когда-то называл меня своей королевой. «Ты всегда будешь моей королевой», – говорил он, целуя мои пальцы. Ложь. Всё ложь.

Телефон зазвонил. Лида. Я не хотела отвечать, но палец сам нажал на кнопку.

– Свет, ты как? Я волнуюсь! – её голос был полон тревоги.

Я открыла рот, чтобы ответить, но вместо слов вырвался сдавленный всхлип. А потом я разрыдалась – так, как не плакала никогда. Рыдания рвали грудь, я задыхалась, сжимая телефон, будто он мог удержать меня от падения в бездну.

– Светка! Что случилось? Где ты? – Лида почти кричала.

– Я… я видела… – слова вырывались с трудом, перемежаясь рыданиями. – Кирилл… с другой… они целовались…

– Сволочь! Где ты? – её голос дрожал от гнева.

– Еду в школу… за детьми…

– Тебе нельзя за руль в таком состоянии! Назови адрес, я сейчас приеду, заберу тебя и детей.

Я пробормотала адрес, и Лида отключилась, пообещав быть через час. Я сидела, обхватив себя руками, дрожа, как в лихорадке. Холодно. Май, солнце, а мне холодно, будто я провалилась в ледяную реку. Одиннадцать лет я любила этого человека. Родила ему Машу и Максима. Ждала его с работы, готовила ужины, создавала дом, где нам всем было тепло. А он… он нашёл другую. Помоложе, покрасивее, посвободнее. И даже не сказал мне. Просто подал на развод, продолжая жить с нами, обнимать меня, целовать детей. Как он мог?

Меня затошнило. Я еле успела открыть дверь и выскочить из машины. Рвало прямо на асфальт – остатки чая, желчь. Прохожие обходили меня, бросая брезгливые взгляды. Пьяная, наверное, думали они. Если бы. Лучше бы я была пьяной – тогда можно было бы проспаться, забыть. Но это… это останется со мной навсегда. Эта картина – Кирилл, целующий другую, его рука на её талии, его улыбка.

Я вытерла рот салфеткой и забралась обратно в машину. В голове было пусто, только боль – тупая, всепоглощающая, как яд, растекающийся по венам. Что теперь? Как жить дальше? Как смотреть в глаза Маше и Максиму, зная, что их папа, их герой, предал нас всех? Как встретить маму, которая приедет через пару часов, и сделать вид, что всё в порядке? И как, чёрт возьми, посмотреть в глаза Кириллу, когда он вернётся домой и снова солжёт мне в лицо?

Ответов не было. Только боль. И тишина, в которой тонул мой разрушенный мир.

ГЛАВА 4.

Лида приехала через сорок минут, её машина с визгом затормозила у обочины. Я вздрогнула, когда она постучала в стекло, выдернув меня из оцепенения. Дверь открылась, и Лида, не говоря ни слова, крепко обняла меня. Её объятия были такими же тёплыми, как в детстве, когда мы прятались под одеялом от грозы, но сейчас они не могли унять дрожь, которая била меня, словно лихорадка.

– Светка, держись, – прошептала она, гладя меня по спине. – Мы со всем разберёмся. Ты не одна.

Я хотела поверить ей, но слова растворялись в пустоте, что заполнила мою грудь. Как можно держаться, когда всё, что ты любила, рушится, как карточный домик? Кирилл, его улыбка другой женщине, его рука на её талии – эти образы выжигали меня изнутри, оставляя лишь пепел.

– Давай поедем на моей машине, твою я подгоню позже – мягко, но решительно Лида забрала у меня ключи. – Сначала заберём детей, потом домой. Ты не в том состоянии, чтобы быть за рулём.

Я кивнула, не в силах возразить. Лида достала из сумки влажные салфетки и бутылку воды.

– Умойся. Детям не нужно видеть тебя такой.

Я послушно вытерла лицо, смывая размазанную тушь и следы слёз. В зеркале заднего вида отразилась чужая женщина – с потухшими глазами, бледная, с пятном от утреннего кофе на футболке. Это была не я. Не та Света, которая смеялась с Кириллом над дурацкими сериалами, которая строила планы на будущее, где мы стареем вместе, окружённые внуками. Где она, та Света? И когда я её потеряла?

В школе дети выбежали навстречу, сияя от радости. Последний учебный день, впереди каникулы. Маша размахивала грамотой за успехи в учёбе, Максим гордо показывал пластилинового дракона.

– Мам, смотри, это для папы! – его глаза светились гордостью. – Думаешь, ему понравится?

Для папы. Сердце сжалось так, что я едва сдержала стон. Я выдавила улыбку, чувствуя, как она трескается, словно глиняная маска.

– Конечно, солнышко. Очень красивый.

– Тётя Лида! – Маша бросилась к подруге. – Ты с нами на дачу поедешь?

– Нет, милая, – Лида погладила её по голове. – Я только довезу вас до дома. Бабушка уже ждёт.

Всю дорогу дети болтали о каникулах, о том, как будут ловить лягушек у пруда и строить шалаш. Я смотрела в окно, но видела только Кирилла – его улыбку, обращённую к той, другой. Его пальцы, переплетённые с её. Его губы, касающиеся её макушки. Каждое воспоминание было как удар ножом, и я не знала, сколько ещё смогу выдержать.

Дома нас ждала мама. Она посмотрела на меня, и её брови сдвинулись.

– Светочка, что с тобой? Ты бледная, как полотно. Заболела?

– Просто устала, мам, – я попыталась улыбнуться, но губы не слушались. – Конец учебного года, суета.

Она покачала головой, но при детях не стала расспрашивать. Пока мы собирали их вещи, я двигалась, как робот: пижамы – в сумку, зубные щётки – в косметичку, Машина кукла – обязательно, без неё она не заснёт. Лида помогала, то и дело касаясь моего плеча, напоминая, что она рядом. Но даже её поддержка не могла заполнить пустоту внутри.

– Мам, а папа точно приедет на выходных? – Маша аккуратно укладывала в рюкзак свои сокровища – браслеты, блестящие наклейки, маленькую записную книжку.

– Конечно, солнышко, – соврала я, и ложь обожгла горло, как кислота. – Папа обязательно приедет.

Когда мама с детьми уехала, я почувствовала странное облегчение. Теперь не нужно притворяться. Лида усадила меня на кухне, поставила передо мной кружку с горячим чаем.

– Рассказывай всё. Подробно.

Я рассказала – сбивчиво, путано, перескакивая с одного на другое. Про звонок утром, про Лидины слова о заявлении на развод, про кафе, где я увидела Кирилла с той девушкой. Про его улыбку, его поцелуй, его руки на её талии. Слова вырывались, как рвота, – горькие, болезненные, но я не могла остановиться.

– Сволочь, – выдохнула Лида, когда я замолчала. Её кулаки сжались. – Прости, Свет, но он сволочь. Подать на развод и молчать? Целовать другую, а тебе писать «целую»? Это… это просто подло.

Я смотрела в кружку, где чай медленно остывал. Её слова были правдой, но я всё ещё цеплялась за соломинку надежды.

– Может, это ошибка? – прошептала я. – Может, это не он подал? Или… или она просто коллега? Друг? Ведь я не получала от него копию искового заявления. А он обязан был отправить и в суд и мне.

Лида посмотрела на меня с жалостью, и её взгляд был красноречивее любых слов.

– Светка, друзей так не целуют. Ты сама это знаешь, не обманывай себя. Чем быстрее, ты это осознаешь, тем быстрее придёшь в себя. А то что ты не получила…, могут быть разные варианты. Например, как всегда наша почта «на высоте» или он получил за тебя почтовое уведомление и скрыл от тебя, чтобы ты до последнего была в неведении.

Я знала, что Лида права, но признавать это было всё равно что резать себя ножом по живому.

– Что ты собираешься делать? – тихо спросила Лида.

Я молчала. Что я могла сделать? Ворваться в его офис? Устроить скандал? Позвонить ему и потребовать объяснений? Или просто ждать, пока он сам не объявит, что наш брак кончен? Мысли путались, каждая из них вела в тупик.

– Я не знаю, Лид, – наконец выдавила я. – Я… я просто не знаю.

– Тебе нужно с ним поговорить. Прямо. Без намёков. Пусть скажет всё, как есть.

– А если он скажет, что не любит меня? Что всё кончено? – мой голос дрожал, выдавая страх, который я пыталась спрятать.

– Тогда ты будешь знать правду. И сможешь решить, как жить дальше.

Жить дальше. Как будто это так просто. Как будто можно взять и начать заново, когда всё, во что ты верила, оказалось ложью.

– Хочешь, я останусь? – Лида сжала мою руку.

– Нет, – я покачала головой. – Спасибо, но… мне нужно самой. Подумать.

Она обняла меня на прощание, и я осталась одна. Дом, ещё утром такой родной, теперь казался чужим. Я бродила по комнатам, касаясь вещей, которые ещё вчера были частью нашей жизни. Его кружка с надписью «Лучший папа». Его тапочки у дивана. Фотография со свадьбы на тумбочке – мы молодые, смеющиеся, полные надежд. Я взяла рамку, вгляделась в его лицо. Неужели этот мужчина, который смотрел на меня с такой любовью, способен предать? Разрушить всё, что мы строили?

Телефон пискнул. Сообщение от Кирилла: «Встреча затянулась. Буду поздно. Не жди». Я перечитала его дважды, и каждый раз слово «целую» резало, как лезвие. Встреча. Какая, к чёрту, встреча? С ней? С той, что заняла моё место? Злость вспыхнула, обжигающая, яростная. Я швырнула телефон на диван, но он отскочил и упал на пол. Я не подняла. Какая разница? Всё уже разбито.

Я сидела в темноте, обхватив себя руками, и ждала. Ждала, когда он вернётся. Ждала ответов, которых боялась услышать. Ждала, когда эта боль, раздирающая меня изнутри, либо убьёт меня, либо сделает сильнее.

ГЛАВА 5.

Я не спала. Сидела в гостиной, в темноте, вслушиваясь в каждый шорох за окном. В голове крутились сотни сценариев разговора, но ни один не казался правильным. Что я скажу? Как посмотрю ему в глаза, зная, что он целовал другую? Что он подал на развод, не сказав мне ни слова? Время тянулось мучительно медленно, каждая минута была как вечность.

Щёлкнул замок. Я вздрогнула, хотя ждала этого звука. Кирилл вошёл тихо, осторожно, явно думая, что я сплю. В прихожей зажегся свет, и его полоска легла на пол гостиной. Я сидела неподвижно, сжимая кружку с давно остывшим чаем, чувствуя, как пальцы немеют от напряжения.

– Света? – его голос был удивлённым, почти встревоженным. Он замер в дверном проёме, глядя на меня. – Ты не спишь? Уже первый час…

Я медленно подняла голову. В полумраке его лицо казалось чужим – знакомые черты, но будто стёртые, искажённые. От него пахло духами – сладкими, чужими. Этот запах ударил в нос, как пощёчина, и я почувствовала, как во мне закипает ярость.

– Как прошла встреча? – мой голос прозвучал холодно, почти чуждо, но внутри всё дрожало.

– Нормально. Затянулась, – он прошёл в комнату, включил торшер, и мягкий свет осветил его лицо. Усталое, но спокойное. Слишком спокойное. Он снял пиджак, повесил на спинку стула, ослабил галстук. Каждое его движение было как удар молотком по моему сердцу. Как он может быть таким… обычным? Как может стоять здесь, в нашем доме, после всего?

– Кирилл, – я сжала кружку сильнее, чувствуя, как она нагревается в моих ладонях. – Скажи мне одно. Ты собирался вообще говорить со мной? Или хотел просто поставить перед фактом?

Он замер, галстук повис в его руках. Его глаза встретились с моими, и я увидела в них что-то – тень вины? Страха? Но тут же он отвёл взгляд.

– О чём ты? – голос был ровным, но я уловила лёгкую дрожь.

– О разводе, Кирилл, – я встала, и кружка выскользнула из рук, разбившись об пол. Осколки разлетелись, как мои надежды, но я даже не посмотрела на них. – О заявлении, которое ты подал в суд. Или ты думал, что я не узнаю?

Он побледнел, и это было как признание. Его губы шевельнулись, но он молчал, словно слова застряли в горле.

– Откуда ты… – наконец выдавил он.

– Неважно откуда! – я шагнула к нему, чувствуя, как ярость захлёстывает меня, как волна. – Важно, что ты, мой муж, отец моих детей, подал на развод, не сказав мне ни слова! Ты врал мне! Приходил домой, целовал меня, играл с Машей и Максимом, а сам уже подписал нашему браку приговор!

– Света, я хотел поговорить… – он поднял руки, будто защищаясь.

– Поговорить? – я почти кричала, и голос срывался от боли. – Когда? Когда повестка из суда пришла бы? «Дорогая, кстати, мы разводимся»? Или ты ждал, пока твоя новая пассия не скажет, что пора?

Он вздрогнул, и я поняла, что попала в цель. Его глаза забегали, как у загнанного зверя.

– Какая пассия? – его голос был слабым, почти жалким. – О чём ты?

– Не смей врать! – я шагнула ближе, и он невольно отступил. – Я видела тебя, Кирилл! Сегодня, в кафе у «Атриума»! С этой… с этой рыжей! Видела, как ты целовал её, как смотрел на неё, как будто… как будто она – всё, что тебе нужно!

Краска окончательно сбежала с его лица. Он открыл рот, но слова не шли. Я видела, как он борется с собой, и это разрывало меня ещё сильнее. Он даже не пытался отрицать.

– Что, нечего сказать? – мой голос дрожал, но я не могла остановиться. – Думал, я не узнаю? Думал, будешь дальше жить двойной жизнью, пока не решишь, что пора меня бросить?

– Света, послушай… – он шагнул ко мне, но я отшатнулась.

– Нет, это ты послушай! – я кричала, и слёзы жгли глаза, но я не вытирала их. – Одиннадцать лет, Кирилл! Я отдала тебе одиннадцать лет! Любила тебя, верила тебе, родила тебе Машу и Максима! А ты… ты просто взял и предал нас! Предал меня! Предал наших детей!

– Я не хотел… – он опустился на диван, спрятав лицо в ладонях. – Я не хотел, чтобы так вышло.

– Не хотел? – я рассмеялась, и смех был горьким, истерическим. – Ты подал на развод за моей спиной! Ты целовал другую женщину, пока я готовила тебе ужин! От тебя её духами несёт, Кирилл! И ты говоришь «не хотел»?

Он поднял голову, и в его глазах была такая усталость, что я на миг замерла. Но потом он заговорил, и каждое слово было как удар.

– Да. Её зовут Анна. И… да, я с ней. Уже три месяца.

Мир рухнул. Я знала это, видела это, но услышать из его уст – это было как нож в сердце. Я медленно опустилась на пол, среди осколков кружки, чувствуя, как боль раздирает меня изнутри.

– Три месяца, – повторила я, и мой голос был пустым, как эхо. – Три месяца ты спал со мной, обнимал меня, смотрел в глаза нашим детям… и изменял.

– Я пытался прекратить, – он смотрел в сторону, избегая моего взгляда. – Пытался, Света. Но… не смог.

– Не смог? – я вскочила, и ярость снова захлестнула меня. – Или не хотел? Тебе было удобно, да? Жить с нами, пока ты развлекался с ней? Приходить домой, делать вид, что всё нормально?

– Это не так! – он тоже встал, и его голос стал громче. – Я не знал, как тебе сказать! Я боялся твоей реакции, боялся всё разрушить!

– Разрушить? – я швырнула в него подушку, но она бессильно упала у его ног. – Ты уже всё разрушил! Ты предал нас! Ты подал на развод, даже не попытавшись поговорить со мной! А сегодня… сегодня ты целовал её!

– Света, я… – он замялся, и я видела, как он подбирает слова. – Я больше не люблю тебя. Не так, как раньше.

Эти слова были как удар под дых. Я пошатнулась, схватившись за спинку стула, чтобы не упасть. Не любит. Одиннадцать лет – и он просто… разлюбил.

– Не так, как раньше, – повторила я, и мой голос дрожал от боли. – А как же я? Как же Маша и Максим? Мы для тебя ничего не значим?

– Вы значите для меня очень много! – он шагнул ко мне, но я отшатнулась. – Ты мать моих детей, Света. Ты всегда будешь важна. Но… я не могу больше жить так. Я задыхаюсь.

– Задыхаешься? – я почти кричала. – А я? Я, которая бросила всё ради тебя? Ради нашей семьи? Я отказалась от своей карьеры, от своих амбиций, чтобы быть с тобой, чтобы создать этот дом! А ты говоришь, что задыхаешься?

– Ты растворилась в семье! – он вдруг повысил голос, и я замерла. – В детях, в быте, в кастрюлях! Где та Света, которая мечтала о дизайне интерьеров? Которая смеялась, горела идеями? Ты стала… тенью самой себя!

Его слова резали, как бритва. Потому что в них была правда. Я знала это. Но это не оправдывало его предательства.

– И ты решил, что вместо разговора со мной проще найти другую? – мой голос дрожал, но я не сдавалась. – Помоложе, посвежее, без детей и кастрюль? Ту, которая «горит идеями»?

– Дело не в возрасте! – он почти крикнул. – Анна… она другая. Она живая, она хочет чего-то большего. А ты… ты просто перестала быть собой.

– А ты не думал, что это ты сделал меня такой? – я шагнула к нему, чувствуя, как слёзы текут по щекам. – Ты просил меня заниматься семьёй, говорил, что твоей зарплаты хватит! Я отказалась от всего ради тебя, ради нас! А ты просто сбежал к той, что «живая»!

Мы стояли друг напротив друга, разделённые пропастью, которую уже не перешагнуть. Его глаза блестели – от слёз? От злости? Я не знала. Да и не хотела знать.

– Уходи, – тихо сказала я, чувствуя, как силы покидают меня.

– Света, нам нужно поговорить о детях…

– Не сегодня, – я отвернулась, чтобы он не видел моих слёз. – Просто уйди.

Он помедлил, глядя на меня, будто хотел что-то сказать. Но потом молча взял пиджак и пошёл к двери. На пороге обернулся:

– Я правда не хотел, чтобы так вышло. Прости.

– Уйди, – повторила я, и голос мой был пустым, как я сама.

Дверь закрылась. Я услышала, как завёлся мотор его машины. Он уехал. К ней. К новой жизни. А я осталась одна – среди осколков кружки, среди обломков нашей семьи, среди боли, которая, казалось, никогда не утихнет.

ГЛАВА 6.

Я сидела на полу, среди осколков разбитой кружки, и чувствовала, как время застыло. Тишина в доме была оглушающей – не привычный уютный покой, а пустота, которая давила на грудь, словно тяжёлый камень. Одиннадцать лет. Одиннадцать лет я строила этот дом, эту семью, эту жизнь, думая, что мы с Кириллом – одно целое, что мы вместе против всего мира. А теперь я сидела среди обломков, и каждый из них – от кружки, от нашей свадьбы, от детских улыбок – резал сердце, как стекло.

Слёзы текли неудержимо, горячие, обжигающие щёки. Я не пыталась их остановить. Зачем? Кому теперь нужна моя сила? Детей нет дома, Лида, у неё своих проблем выше крыши, а Кирилл… Кирилл ушёл к другой. К той, что «живая», как он сказал. К той, что не растворялась в кастрюлях и детских тетрадках. Его слова эхом звучали в голове: «Ты перестала быть собой». Они жгли, потому что в них была правда. Но эта правда, не оправдывает его предательство! Измену! Тайное заявление на развод, поданное за моей спиной? Нет. Никогда.

Я подняла взгляд и посмотрела на фотографию на тумбочке. Мы с Кириллом на свадьбе – молодые, сияющие, полные надежд. Я в белом платье, с фатой, которую он так нежно поправлял, пока фотограф суетился вокруг. Он тогда смотрел на меня так, будто я была его вселенной. Где тот Кирилл? Когда он исчез? Или это я исчезла, растворившись в роли жены и матери, забыв, кем была? Света, которая мечтала о дизайне интерьеров, которая ночи напролёт рисовала эскизы, вдохновляясь журналами и старыми зданиями. Света, которая смеялась до слёз над дурацкими шутками, которая танцевала с Кириллом под дождём, не заботясь о том, что подумают прохожие. Где она? И если она исчезла, то почему он не помог мне её найти? Почему вместо этого нашёл другую?

Я медленно поднялась, опираясь на спинку дивана. Ноги дрожали, но я заставила себя двигаться. Осколки кружки хрустели под ногами, и я вдруг подумала, что они – как моя жизнь. Разбита вдребезги, но, может, из этих кусков ещё можно что-то собрать? Или это всё – просто мусор, который нужно вымести и забыть?

Взяв веник, я начала собирать осколки, но руки дрожали, и я уронила совок. Осколки снова рассыпались, и я вдруг рассмеялась – горько, истерически. Вот она, моя жизнь: пытаюсь собрать, а всё рассыпается снова. Я опустилась на колени, собирая кусочки руками, и один из них впился в ладонь. Кровь выступила тут же, ярко-алая, и я смотрела на неё, как заворожённая. Боль была настоящей, осязаемой, в отличие от той, что раздирала меня изнутри. Эта боль была простой, понятной. Её можно было остановить, залепить пластырем. А что делать с той, другой?

Я сидела на полу, сжимая порезанную ладонь, и пыталась понять: кто я теперь? Не жена Кирилла – он ясно дал понять, что я больше не его «королева». Не та Света, которая мечтала и горела идеями. Мать Маши и Максима – да, но этого ли достаточно? Я вспомнила их лица утром, их радостные крики про блинчики, их веру в то, что папа – герой, который поведёт их в зоопарк. Как я скажу им, что папа больше не будет жить с нами? Как объясню, что их мир, такой же уютный и безопасный, как этот дом, тоже рухнул? Эта мысль была невыносимой, и я зажмурилась, словно это могло отгородить меня от реальности.

Но реальность не отпускала. Она была в запахе чужих духов, который всё ещё витал в воздухе после ухода Кирилла. В его сообщении «целую», отправленном после того, как он целовал другую. В его словах: «Я больше не люблю тебя». Реальность была жестокой, и я не могла от неё спрятаться. Но часть меня – та, что всё ещё цеплялась за надежду, – шептала: а вдруг это не конец? Вдруг он одумается? Вернётся? Скажет, что ошибся? Эта надежда была как яд – сладкая, но смертельная. Я знала, что верить в неё нельзя. Но как от неё отказаться?

Зазвонил телефон. Лида. Я не хотела отвечать, но её настойчивость пробивала мою броню. На четвёртый звонок я всё же взяла трубку, чувствуя, как голос дрожит, выдавая мою слабость.

– Жива? – голос Лиды был полон тревоги, но в нём была и твёрдость, которая всегда заставляла меня держаться.

– Вроде того, – выдохнула я, и мой голос был хриплым, чужим.

– Он приходил?

– Да.

– И? – она затаила дыхание, и я почувствовала её напряжение даже через телефон.

– Всё кончено, Лид. Он ушёл к ней. Сказал, что не любит меня. Что я… перестала быть собой.

– Сволочь, – Лида выдохнула это слово с такой яростью, что я почти увидела, как сжимаются её кулаки. – Прости, Свет, но он сволочь. И не смей верить в этот бред! Ты не перестала быть собой, ты просто жила для него, для детей, для семьи! А он… он просто сбежал, потому что так проще!

Я молчала, сжимая телефон. Её слова были правдой, но они не гасили боль. Они лишь подливали масла в огонь моей внутренней борьбы. Я хотела кричать, что она права, что Кирилл – предатель, что он разрушил всё. Но другая часть меня – та, что любила его одиннадцать лет, – шептала: а что, если он прав? Что, если я правда стала тенью? Что, если я сама виновата?

– Светка, ты не виновата, – Лида словно прочитала мои мысли. – Что бы он там ни говорил, это его выбор. Его предательство. Мужики всегда сваливают вину на жён, когда сами трусят. Не ведись. Он предатель, и точка.

Я слабо улыбнулась сквозь слёзы. Лида всегда была моим якорем, тем, кто не давал мне утонуть. Но сейчас даже её слова казались далёкими, словно доносились из другого мира.

– Спасибо, Лид, – прошептала я.

– Я завтра приеду. Нравится тебе или нет. И мы разберёмся, что делать дальше. Вместе.

– Хорошо, – я кивнула, хотя она не могла этого видеть.

Повесив трубку, я посмотрела на свои руки. Порез на ладони всё ещё кровоточил, но я даже не пыталась его остановить. Кровь стекала по пальцам, капала на пол, смешиваясь с осколками. Это было почти символично – моя боль, моя жизнь, всё текло, ускользало, и я не могла это остановить.

Я медленно поднялась, чувствуя, как всё тело ноет, словно после долгой болезни. Нужно убрать осколки. Нужно привести себя в порядок. Завтра Лида приедет, и мне придётся думать о практических вещах – о разводе, о разделе имущества, об алиментах, о том, как объяснить детям, что их папа теперь не будет жить с нами. Но это завтра. А сегодня… сегодня я позволю себе погоревать. О той Свете, которая верила в вечную любовь. О той семье, которую я строила с такой верой. О том Кирилле, которого я любила больше жизни.