© Рамиль Латыпов, 2025
ISBN 978-5-0068-3886-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Глава 1. Хронос выбирает плоть
Мне восемнадцать. Сегодня я перестаю быть мальчишкой.
В Элвенхейме это не празднуют. Здесь восемнадцать – возраст, когда Хронос решает, чьим телом ты станешь.
Не душой. Не судьбой. Телом.
Потому что после Коллапса Света душа – роскошь. А тело – единственный инструмент, который ещё работает.
Я проснулся до зари. В приюте пахло дымом, потом и старой кровью – так всегда, даже в самые тихие дни. Сестра Лина (та, что не Лина из Вердена – другая, суровая, с шрамом через губу) уже топила печь. Она не смотрела на меня. Никто не смотрел. Восемнадцатилетние – уже не дети. Они – материал.
Я встал. Потянулся. Мышцы ныли – вчера тренировался с ножом у южной стены. Не для славы. Для выживания. В этом мире даже Посланники должны уметь резать.
Подошёл к зеркалу. Оно было треснутое, в ржавой раме. В отражении – лицо взрослого. Скулы острые, глаза – тёмные, как пепел после дождя. На шее – шрам от зомби, что напал два года назад. Я выжил. Большинство – нет.
Но самое странное – головная боль.
Она началась неделю назад. Не как обычно – от голода или холода. А глубже. Как будто в черепе что-то царапает изнутри. Иногда, когда я смотрю на стены, они пульсируют. Не визуально. В ощущении. Как будто за камнем – другая реальность, и она дышит.
Я не говорил об этом никому. В Элвенхейме таких отправляют в «тихую комнату». А оттуда не возвращаются.
Сегодня я надел белую рубаху – её выдают всем в день судьбы. Ткань грубая, но чистая. Последняя чистота перед тем, как тебя впишут в систему.
Храм Хранителей Покоя стоял посреди крепости, как чёрный зуб в гнилой челюсти. Стены – из камня, привезённого с Мёртвых Земель. Говорят, он помнит крики тех, кто умирал на нём.
Внутри – тишина. Не благоговейная. Голодная.
В центре зала стоял Хронос.
Не артефакт. Не божество. Просто песочные часы из чёрного стекла, высотой по грудь. Песок – не жёлтый, а серый, как пепел сожжённых книг. Говорят, это пепел тех, кто попытался обмануть Хронос. Я не верю. Но сегодня, глядя на него, я впервые почувствовал: он смотрит на меня.
Первым подошёл Орвин – мой сосед по приюту. Он мечтал стать Истребителем всю жизнь. Положил ладонь на стекло.
Песок закрутился. Покраснел – тёмно-бордовым, как засохшая кровь.
– Истребитель, – произнёс Верховный Хранитель. Голос – сухой, как кора мёртвого дерева.
Орвин улыбнулся. Не от радости. От облегчения. Он прошёл. Он – герой.
За ним – другие. Кто-то стал кузнецом. Кто-то – целителем. Девушка по имени Сильва – хранительницей архивов. Её глаза – серые, как утренний туман. Она посмотрела на меня. И отвела взгляд.
Потом – я.
Я подошёл. Сердце колотилось. Не от страха. От ожидания.
Положил ладонь на стекло.
Оно было холодным. Ледяным. Но под кожей – пульс. Как будто Хронос – живой.
Песок не закрутился. Не покраснел. Он просто пошёл вниз, медленно, как будто я – пустое место.
– Посланник, – сказал Хранитель.
В зале стало тише.
Посланник. Не герой. Не мастер. Просто… гонец. Тот, кто носит письма между крепостями. Тот, кого все забывают, как только он уходит за ворота.
Я кивнул. Не сказал ни слова.
Хранитель протянул мне посох – из ясеня, с медной бляхой. На бляхе – символ Хроноса: песочные часы без песка.
– Твой первый маршрут – в южные руины. Через три дня.
– Почему туда? – спросил я. – Там нет крепостей.
– Там есть то, что должно быть забыто. Твоя задача – доставить письмо. И ничего не видеть.
Я взял посох. Он был лёгким. Слишком лёгким для защиты.
В приюте мне выделили новую комнату – без окна. Для Посланников. Как будто нас уже считают наполовину мёртвыми.
Я сел на койку. Достал нож. Проверил лезвие. Острое. Хорошо.
И тут – головная боль.
Резкая. Как будто в череп вонзили иглу. Я схватился за виски. Перед глазами – мерцание. Стена… дышит. Не визуально. В ощущении. Как будто за ней – пустота, что смотрит.
Я упал на колени. Задыхался.
И вдруг – голос.
Не в ушах. В голове.
«Она ждёт…»
Я вскочил. Боль прошла. Остался только холод в животе и вкус крови во рту.
Я не сошёл с ума. Я чувствую трещины.
На следующий день я пошёл в архив.
Сильва не удивилась.
– Ты не должен быть здесь, – сказала она, но не выгнала.
– Я хочу знать, что такое южные руины.
– Там был Торговый Храм. До Коллапса. Теперь – запретная зона.
– Почему?
– Потому что там… реальность тоньше.
Она посмотрела на меня. Долго.
– Ты чувствуешь это, да?
– Что?
– Как будто мир… царапает изнутри.
Я не ответил.
– Не говори Хранителям, – прошептала она. – Они убьют тебя. Или хуже – сделают тихим.
Она дала мне карту. На ней – пометка: «Здесь – трещина. Не подходить».
– Спасибо, – сказал я.
– Не благодари. Просто… вернись.
Вечером я вышел на стену.
С верхней галереи видно всё: поля, дороги, лес вдали. И серость за ними. Иногда в этой серости мелькает движение. Не зомби. Что-то другое. Быстрое. Осторожное.
Говорят, это эльфы. Те, кто живёт в лесах и убивает любого, кто заходит слишком глубоко. Но я видел однажды, как Истребитель вернулся с патруля с серебряной стрелой в плече. Он сказал, что это ловушка. Но я видел его глаза. Он боялся.
Эльфы – не миф. Они реальны. И они не на нашей стороне.
– Ты не должен быть здесь, – сказал страж.
– Я Посланник. У меня есть право.
Он пожал плечами и ушёл. Для стражей мы – как ветер. Нет лица. Нет имени. Просто проходящий шум.
Я остался один.
И вдруг понял: я свободен.
Не потому что могу ходить между крепостями. А потому что никто не ждёт от меня ничего. Ни славы. Ни подвигов. Ни даже возвращения.
И в этой свободе – возможность увидеть правду.
На третий день мне выдали снаряжение.
Мешок с сухарями, флягу с водой, нож (на этот раз – острый, для боя), зелье маны («чтобы не сойти с ума от дороги»), и печать Посланника – медальон с теми же пустыми часами.
Старший Посланник – Тео – проводил меня к воротам.
Он был стар. Не как дед. А как камень – выветренный, но крепкий.
– Первое правило, – сказал он, – не верь Истребителям. Они не защищают. Они чистят.
– Чистят что?
– Всё. Правду. Людей. Воспоминания. Если увидишь что-то странное – запомни. Но не говори. Особенно – Хранителям.
– Почему?
– Потому что они боятся, что кто-то поймёт: Хронос не выбирает судьбу. Он отбраковывает тех, кто может чувствовать трещины.
Я посмотрел на него.
– Ты… тоже чувствуешь?
Он усмехнулся.
– Я чувствовал так долго, что стал невидимым. Как все мы.
Он положил руку мне на плечо.
– Ты не герой, Лиам. И это твоя сила.
Ворота открылись.
Скрип железа, запах пепла и сырой земли. За воротами – дорога. Пустая. Бесконечная.
Я сделал шаг.
Потом второй.
И не оглянулся.
За спиной – стены, храм, Хронос. Впереди – ничто. Но в этом ничто – всё, что я искал.
К вечеру я добрался до первого ночлега – полуразрушенной часовни у дороги. Крыша обвалилась, но стены держались. Я развёл костёр из сухих досок и сел у огня.
В мешке – сухари. В фляге – вода. В голове – тысяча вопросов.
И тут я услышал крик.
Не зомби. Женский.
Я схватил нож. Побежал.
За холмом – поляна. В центре – Истребитель. В чёрном плаще. С ножом в руке. Перед ним – женщина. В рваной одежде. С кровью на лице.
– Ты не уйдёшь, – рычал Истребитель.
– Я уже ушла, – ответила она. Голос – хриплый, но твёрдый.
Она рванулась. Он ударил её рукоятью ножа. Она упала.
Я не думал. Бросился вперёд.
– Эй! – крикнул я.
Истребитель обернулся. Глаза – пустые, как у зомби.
– Уходи, Посланник. Это не твоё дело.
– Она не зомби.
– Она еретичка. Бежала из Дарроу. Знает слишком много.
Женщина подняла на меня глаза. В них – боль, но не страх. Вызов.
– Убей его, – сказала она. – Или умри со мной.
Я не колебался.
Бросился на Истребителя.
Он был быстр. Но я – отчаян. Нож вонзился ему в бок. Он закричал. Упал.
Я вырвал нож. Кровь брызнула мне в лицо.
Женщина встала. Подошла. Взяла нож из моей руки.
– Ты глуп, – сказала она. – Но живой. Этого достаточно.
Она разделась.
Не медленно. Не соблазнительно. Практично. Сняла рваную рубаху. Под ней – тело, покрытое шрамами. От плеча до бедра – следы кнута. На груди – татуировка: «37».
– Что это? – спросил я.
– Номер. В отряде Истребителей. Я была тридцать седьмой.
Она подошла ближе. Взяла мою руку. Прижала к своему шраму.
– Чувствуешь? Это правда. Не слова Хранителей. Не ложь Хроноса. Боль.
– Зачем ты это делаешь?
– Потому что ты тёплый. А я давно не чувствовала тепла.
Она поцеловала меня.
Не нежно. Жадно. Как будто пьёт моё дыхание.
Я не сопротивлялся. Я горел.
Она повалила меня на землю. Раздела. Её пальцы – грубые, но уверенные. Она знала, что делает.
– Ты девственник? – спросила она.
– Да.
– Хорошо. Значит, это моё.
Она села на меня.
Больно. Тесно. Правильно.
Она двигалась медленно. Смотрела в глаза. Не как любовница. Как воин.
– Дыши, – сказала она. – Не бойся боли. Боль – это жизнь.
Я кончил быстро. От стыда. От страха. От переполнявшего меня чувства.
Она улыбнулась.
– Не стыдись. Ты хороший.
– Кто ты?
– Мира. Бывшая Истребительница. Теперь – беглянка.
– Почему сбежала?
– Потому что начала слышать голоса. Из трещин. И поняла: мы не чистим дороги. Мы стираем правду.
Она легла рядом. Прижала меня к себе.
– Ты идёшь в южные руины?
– Да.
– Там тебя ждёт она.
– Кто?
– Та, что старше мира. Та, что помнит До.
– Эльфийка?
– Да. Её зовут Элия. И она будет использовать тебя. Но ты… ты позволишь. Потому что она даст тебе то, чего нет у меня.
– Что?
– Вечность.
Утром она ушла.
Не попрощалась. Просто исчезла в тумане.
Я остался один. С болью в теле. С теплом в груди. С первым шрамом на душе.
Я знал: это не конец. Это начало.
Потому что в этом мире любовь – тоже форма войны.
А я… я только что вступил в бой.
Глава 2. Лина и её слёзы
Я шёл три дня.
Не по дороге – по шраму мира.
После ночи с Мирой моё тело ныло, но не от боли. От нового знания: плоть – не слабость. Плоть – язык, на котором говорят, когда слова лгут.
Каждый шаг отзывался в бёдрах, в груди, в шее – там, где её пальцы впивались в мою кожу, как будто хотели оставить метку. И оставили. Не видимую. Но настоящую.
К вечеру третьего дня я увидел дым.
Не пожара. Лазарета.
Верден стоял на холме, как раненый зверь – стены ниже, чем в Элвенхейме, ворота чаще открыты, а на улицах – дети, торговцы, даже зомби в цепях, что таскали воду. Здесь не боялись. Или забыли, как бояться.
Меня встретили у ворот.
– Ты Посланник? – спросил страж.
– Да. Письмо для Хранителя.
– Иди в лазарет. Там тебя ждут.
Лазарет Вердена не походил на храм. Это было здание из стекла и ржавого металла, с обвалившейся крышей, но с целыми окнами. Внутри – запах трав, крови и чего-то сладкого, как будто здесь когда-то варили мёд.
Меня встретила она.
Высокая, стройная, в простом платье цвета пепла. Волосы – тёмные, собраны в узел. Глаза – серые, но не холодные. Уставшие.
– Ты Лиам, – сказала она. Не вопрос. Утверждение.
– Да.
– Я Лина. Целительница.
Она протянула руку. Я пожал. Её ладонь – мягкая, но с мозолями. Руки работника, а не аристократки.
– Ты ранен?
– Нет.
– Ты лжёшь. У тебя головная боль. И ты чувствует трещины.
Я замер.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что я тоже чувствую. Только у меня это проявляется… иначе.
Она повела меня в комнату. Маленькую. С кроватью, столом и полкой с травами. На стене – надпись мелом:
«Боль – это молитва тела»
– Сядь, – сказала она.
Я сел. Она подошла ближе. Взяла моё лицо в ладони. Её пальцы – тёплые. Уверенные.
– Ты был с женщиной, – сказала она.
– Да.
– Она оставила в тебе шрам.
– Не физический.
– Самый опасный – духовный. Потому что он делает тебя уязвимым.
Она отошла. Достала пузырёк с зельем.
– Выпей. Это не мана. Это слёзы лунной травы. Успокоит трещину в голове.
Я выпил. Зелье было горьким, с привкусом железа. Через минуту боль отступила.
– Спасибо, – сказал я.
– Не благодари. Просто… останься на ночь.
Ужин был простым: хлеб, сыр, травяной чай. Мы ели молча. Но не неловко. Как будто молчание – тоже разговор.
– Почему ты стала целительницей? – спросил я.
– Потому что не умею убивать. Только заживлять.
– А если боль – не в ране, а в душе?
– Тогда я не помогаю. Потому что душа – не моя.
Она посмотрела на меня. В её глазах – тень.
– Ты не такой, как другие Посланники.
– Почему?
– Потому что ты не боишься быть слабым.
Ночью я не спал.
Сидел у окна. Смотрел на улицу. Внизу – Истребители вели зомби. Не в цепях. За руку. Как будто это – пациент, а не монстр.
И тут вошла Лина.
Без рубахи.
Только платье. Расстёгнутое на груди. На коже – тонкие шрамы. Не от кнута. От игл. От ножей. От чего-то, что наносилось с любовью.
– Ты хочешь знать правду? – спросила она.
– Да.
– Правда в том, что я не могу чувствовать радость. Только боль. И в боли – облегчение.
Она подошла. Взяла мою руку. Прижала к своему плечу.
– Ударь меня.
– Что?
– Ударь. Пожалуйста. Не сильно. Просто… сделай так, чтобы я почувствовала себя живой.
Я не двинулся.
– Я не могу.
– Почему? Ты же был с Мирой. Она тебя использовала. А я… я прошу.
– Это не то же самое.
– Нет. Это лучше. Потому что это – доверие.
Она взяла мою ладонь. Провела по своему лицу. По шее. По груди.
– Я не хочу, чтобы ты взял. Я хочу, чтобы ты дал.
Я посмотрел в её глаза. В них – не страх. Мольба.
Я поднял руку. Лёгко ударил по щеке.
Она закрыла глаза. Вздохнула.
– Сильнее.
Я ударил снова. Сильнее.
На её щеке – красный след. Из глаз – слёзы.
– Спасибо, – прошептала она.
Она прижалась ко мне. Её тело дрожало. Не от страха. От освобождения.
– Я дочь Верховного Хранителя, – сказала она вдруг.
Я отстранился.
– Что?
– Он послал меня сюда, чтобы я следила за Посланниками. Чтобы я докладывала, кто чувствует трещины.
– И ты докладываешь?
– Нет. Потому что… я люблю тебя.
– Мы видимся первый день.
– Любовь не считает дни. Она считает шрамы.
Она поцеловала меня. Не страстно. Нежно. Как будто боится сломать.
– Ты не должен идти в южные руины, – сказала она. – Там тебя ждёт не спасение, а жертва.
– Кто ждёт?
– Элия. Она не просто эльфийка. Она – хранительница Арки. И она ищет резонатора – того, чьё тело может стабилизировать Врата. Ты – он.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что мой отец боится её. А он боится только того, что может уничтожить его власть.
Мы легли на кровать.
Не как влюблённые. Как союзники в тьме.