Читать онлайн Трагический эксперимент. Книга 12

© Канявский Яков, 2025

© Издательство «Четыре», 2025

Глава 1

Новая эпоха

Когда дураки поумнеют, к власти придут новые дураки.

Аркадий Давидович

– Итак, Леонид Ильич Брежнев в 45 лет стал секретарём ЦК КПСС. Генеральным секретарём Коммунистической партии Советского Союза, – подвёл итог Семён.

– Да, в 1952 году товарищ Сталин обратил внимание на хорошо одетого партийца Леонида Брежнева и сказал: «Какой красивый молдаванин», – вспомнил Аркадий. – А много лет спустя этому же партийцу английская королева с восхищением заметила: «Мистер Брежнев, вы такой представительный мужчина».

– И вот что можно найти в интернете о том периоде.

Леонид Брежнев был настоящим денди, щеголял в элегантных костюмах и ввёл моду на пижонские солнцезащитные очки.

Стильный вождь возглавлял страну, где в магазинах, кроме пустых прилавков, не было ничего… Народу он запомнился не стильным покроем пиджака, а количеством орденов на лацкане. Чтобы не портить гигантский гардероб вождя бесконечным перекалыванием орденов, специально для него изготовили 44 золотые звёздочки: на каждый костюм по комплекту.

Однако не только золотые звёзды на груди генсека стали символом брежневской эпохи. Застой, дефицит, ширпотреб, блат, железный занавес – вот кодовые понятия, которыми можно безошибочно описать тогдашнюю жизнь. Мода – иллюстрированная история времени со всеми его недугами и победами. Мы выросли из сиротского ширпотреба брежневской эпохи, но стали ли мы индивидуальнее и свободнее в нашем новом обличье?

Пьер Карден посетил советскую столицу в апреле 1965 года. Показ его коллекции можно было приравнять к демонстрации Джоконды в Пушкинском музее. Диковинные наряды воспринимались исключительно как высокое искусство бедно и немодно одетыми зрителями. Молодой модельер Вячеслав Зайцев не мог упустить такой шанс и отправился на встречу с великим модельером.

После рукопожатия с Пьером Карденом работники органов долго расспрашивали Вячеслава Зайцева, о чём они говорили. Зайцев не мог понять, что тайного он мог рассказать Пьеру Кардеру о советской швейной промышленности.

На самом деле было что скрывать. За 9 лет до Кардена посещение Москвы другим великим французом, Ивом Монтаном, закончилось скандалом. В ГУМе шансонье приобрёл распространённое тогда среди советских женщин бельё – панталоны с начёсом, и по возвращении на родину на первой же пресс-конференции продемонстрировал это чудо ширпотреба французским журналистам.

Работники органов прекрасно отдавали себе отчёт, какую тайну нельзя было выносить за «железный занавес»: помимо военных секретов, иностранцам не следовало знать всей правды о более чем скромном уровне жизни в передовой стране.

На экспорт производились фильмы о невиданном изобилии, в то время как люди по ночам на руках писали номер в очереди, чтобы купить рулон обоев, синтетический прикроватный ковёр или пару туфель. В нашей стране среди всего прочего не было колбасы, нарядных платьев, туалетной бумаги, растворимого кофе. Это и называется дефицит.

На протяжении долгой советской истории правительство сделало нищету и неброскость назидательной частью своего внешнего вида. По словам Вячеслава Зайцева, «в то время красивая женщина была подобна проститутке, а элегантно одетый мужчина – обязательно не той ориентации».

В юности Ленин предпочитал дорогой швейцарский материал люстрин, однако пролетариям всего мира он запомнился демократичной кепкой и плащом объединения «Центрошвей». Сталин посылал Черчиллю изысканные армянские коньяки, однако носил не английский твид, а военный френч и шинель грубого сукна. Хрущёв ходил в запоминающейся украинской рубахе.

С приходом к власти Леонида Ильича обноскам и ширпотребу в одежде генсеков пришёл конец. Советские руководители поняли: по одежде вождей и немногочисленных граждан, выезжающих за рубеж, мир судит о состоянии дел в стране победившего социализма. В брежневские времена приодеть человека для выезда за рубеж, чтобы он не выглядел посмешищем, было настоящими искусством.

Удивительное дело, в стране существовал уникальный Дом моделей, а самые известные люди, выезжая за рубеж, носили по очереди галстучки и пиджачные пары. Если у будущего загранкомандировочного не было знакомых с наследством из дворянского гардероба или доступа к прокату эксклюзивных моделей, то модные вещи можно было достать в главном советском магазине – ГУМе.

В 200‐й секции ГУМа одежда выдавалась как униформа советского человека для заграницы. Простых граждан туда не пускали. Для внутреннего пользования гражданам предлагался неброский ассортимент советских магазинов.

Если бы не необходимость показываться на людях, семья Брежнева сильно сэкономила бы на его гардеробе. Леонид Ильич, как и большинство советских мужчин, дома любил одеваться по-простому. Перед поездкой во Францию он вызвал к себе своего личного фотографа и попросил найти какую-нибудь «раскрепощённую» его фотографию.

«Я привёз ему 20 фотографий, из которых он отобрал 10, – вспоминает Владимир Мусаэльян, – причём я сомневался, что он выберет эти снимки». – На этих фотографиях Леонид Ильич был в майке и подтяжках. Мусаэльян попросил генсека поставить свою подпись, что он действительно разрешил отправить фото в Париж.

Перед официальным визитом Брежнева фотографии напечатали в газетах, и, по словам Мусаэльяна, французы были очень потрясены тем, что увидели генерального секретаря в таком виде.

Одежду для парадных выходов генсеку шили индивидуально. Однажды в обстановке строжайшей секретности во Всесоюзный дом моделей на чёрной «Чайке» приехали чиновники и заказали эскизы мужского костюма большого размера двум молодым модельерам: Вячеславу Зайцеву и Александру Игманду.

Сотрудники Дома моделей не сомневались: заказ достанется Зайцеву, ведь к тому времени он был единственным русским кутюрье, которым восторгалась французская пресса.

Вячеслав Зайцев также прославился своей эпатажной коллекцией телогреек из весёленького ситчика. Цветные валенки были расписаны гуашью, а брюки и рубашки были сделаны из мужского хлопчатобумажного белья, которое Зайцев купил в Военторге и покрасил в мастерских Большого театра.

К тому времени Зайцева уже однажды приглашали сотрудничать с Кремлём, однако его свидание с политической элитой чуть не стоило ему карьеры. Увидев жён Брежнева и Громыко, Зайцев подумал: «Боже мой, неужели мне придётся с ними работать, избави бог!» По словам модельера, эти женщины внешне были «совершено неприличны».

Он сказал: «Запишите мой телефон», – и «смылся», таким образом, бестактно проявив себя по отношению к жене Брежнева. В итоге личным модельером Леонида Брежнева стал Александр Игманд. Фотограф Владимир Мусаэльян уверен, что выбор пал на Игманда, потому что он был более покладист.

Александр Игманд родился в семье провинциального партработника. Сын партийной «шишки» несколько лет работал подмастерьем у пьяницы-портного, а потом с блеском окончил столичный текстильный институт, распределился в престижный Всесоюзный дом моделей и стал специалистом по классическому мужскому костюму.

По воспоминаниям Вячеслава Зайцева, Игманд «был замечательным закройщиком, чувствовал форму, изысканные вещи его не интересовали», поэтому он был «достоин шить костюмы для Брежнева».

У Игманда одевались самые стильные мужчины: знаменитый кинорежиссёр Андрей Тарковский, режиссёр легендарной «Таганки» Юрий Любимов, актёр и певец Владимир Высоцкий, любимец публики Вениамин Смехов. По воспоминаниям бывшей модели Общесоюзного дома моделей «Кузнецкий мост» Татьяны Михалковой, «иногда за Игмандом приезжали шикарные чёрные машины и куда-то его увозили – он никогда об этом не хвастался».

На первую примерку в Кремль Игманд направился с эскизом, лекалами, набором тканей для костюма и подкладки, а также с портновским ножом, чтобы отпарывать намётку. При виде ножа охрана генсека пришла в сильное волнение, но вождь позволил пронести рабочий инвентарь. С тех пор Игманд был чуть ли не единственным гражданским, которому разрешалось ходить с холодным оружием в присутствии генсека.

В свою поездку в Индию Брежнев отправился в куртке, которую придумал Александр Игманд. Позже модельер показывал своему приятелю Вениамину Смехову фотографии Брежнева в этой куртке и говорил: «Смотри, почти как человек». «Брежнев, выглядящий как человек, – это большой комплимент художнику мужских костюмов», – считает Смехов. Генсек наконец обрёл своего мастера.

К сожалению, большинству советских граждан до имиджа «настоящего человека» было далеко. Вся огромная страна СССР была покрыта швейными фабриками, которые должны были бы изготавливать одежду широкого спроса для населения – ширпотреб.

Самой большой тайной советской лёгкой промышленности было то, что модных изделий по нормативам нужно было выпускать всего лишь 7 %, всё остальное – это были вещи, которые выпускались в одних и тех же вариантах по 10 лет.

На дизайнерский факультет Института лёгкой промышленности был огромный конкурс. Лучшие выпускники распределялись в Общесоюзный дом моделей, именно они разрабатывали эскизы модной одежды для народа, которую не постеснялись бы надеть модницы француженки.

«Чтобы утвердить тот или иной дизайн, собирался целый худсовет, – рассказывает историк моды Александр Васильев, – в который входили директора фабрик и обязательно представитель райкома или парткома, какой-нибудь партийный деятель, который ни черта в этом не соображал, был обычно старой закваски, над ним все смеялись, но он имел решающее слово».

«Это всегда было позорище, – вспоминает Вячеслав Зайцев, – какие-то бабы из министерства и непонятные дядьки решали судьбу художников, талантливых людей, от этого зависела зарплата».

По мнению главного редактора советского «Журнала мод» Лидии Орловой, «это была массовая казнь того, что придумали наши модельеры: например, не брали мужские рубашки с двумя карманами, потому что трудно пришить второй карман симметрично». Пуговиц пришивали вместо восьми четыре, хлястик кроился так, чтобы его можно было сделать из остатка материала.

Когда главный редактор «Журнала мод» брала интервью у министра торговли СССР, в его кабинете постоянно раздавались звонки. «Сначала благодарила Терешкова, – вспоминает Орлова, – за то, что он ей достал шубу, потом хирург Вишневский благодарил за то, что ему достали машину, потом ему позвонил министр путей сообщения и сообщил, что достал билеты на путешествие по железной дороге. Кончился наш анекдотичный разговор тем, что министр спросил: а вам-то что-нибудь нужно?»

Игманд был чуть ли не единственным вхожим к вождю представителем простого народа – помимо его штатных сотрудников. И хотя Брежнев иногда называл его Зигмундом или Зигфридом, потому что память его была слаба, портному всё равно строго-настрого запрещалось сообщать вождю подробности жизни за пределами Кремля. На все вопросы Брежнева он должен был отвечать: «Всё в порядке». А на вопрос «чего ему в жизни не хватает?» отвечать: «Всего хватает».

Чтобы у вождя и его семьи всего хватало, была даже введена специальная должность «комендант семьи Брежневых». Её занимал Олег Стронов. Он выполнял просьбы самого Леонида Ильича или его жены. Выполняемые комендантом просьбы могли создать у вождя впечатление, что страна живёт при коммунизме. Молниеносно доставлялось всё: будь то билеты в Большой театр, деликатесы или редкие книги и украшения.

Для облечённых властью существовали спецраспределители и магазины системы Внешторга. Там можно было купить себе дублёнку, югославские сапоги, немецкие туфли «Саламандер», французские духи Vichy, ондатровую шапку, рубашку или смену нижнего белья. Работники МИДа получали зарплату в специальных чеках, на которые они могли отовариваться в валютных магазинах «Берёзка».

Чиновники, которые отоваривались в «Берёзке» ультрамодными вещами, а также их дети, в народе назывались мажорами – именно они были законодателями моды.

«Я привёз жене костюм, – вспоминает руководитель театра “Ленком” Марк Захаров. – А дочь была тогда ещё маленькая и сказала: “Папа привёз маме такой костюм, ну как у проститутки, такой красивый!”»

Советский человек, даже если он представитель творческой элиты, был сметлив и рационален: вещи на гастролях покупались в промышленных масштабах. Например, артисты Большого театра покупали за границей вьетнамки по 90 центов и «загоняли» по приезде в СССР по 20 рублей.

За границу выезжали единицы и не могли обеспечить новинками всех оставшихся за железным занавесом. Приезжавшие в советскую страну иностранцы, независимо от своей профессии, невольно становились участниками модного бизнеса.

Дизайнер Денис Симачёв учился в школе, которая находилась рядом с гостиницей «Космос». Там всегда было много иностранцев, и школьники занимались фарцовкой прямо у школы: меняли советские значки на заграничные джинсы. «То, что мы предлагали: офицерский ремень с медной бляхой, русские народные матрёшки, ушанки – настолько было актуально у иностранцев, что они отдавали за это свои вещи», – вспоминает Симачёв.

По свидетельству историка моды Александра Васильева, «фарцовщики впервые появились во время Фестиваля молодёжи и студентов в 1957 году и получили своё название от того, что они говорили «for sale», продавая советские значки и матрёшки.

В те времена не было торговых палаток, ещё не пришло время челноков с клетчатыми сумками, перепродажа товаров не называлась ещё «индивидуальным предпринимательством», а была уголовным преступлением. Нарушители назывались «спекулянтами». В Москве было две точки, где располагались известные спекулянты: одна – в общественном туалете в ГУМе, а вторая – на Неглинной улице, тоже в туалете.

Торговля из-под полы была школой высокой моды и иностранного языка. По словам Оксаны Робски, «южковые» вещи – это югославские, «алора, алюрцовые» – итальянские, «бритишовые» – английские, «панские» – это польские. Самыми модными были «алюрцовые» вещи.

«Часто страна-производитель считалась залогом успеха или модности, – рассказывает историк моды Васильев. – Девушки, описывая свой наряд, говорили: «У меня сапоги югославские, кофточка румынская, а юбка чешская». Это значило, что она суперфирменная. Тогда говорили: «упакованная в фирму».

Импортный ширпотреб отличался от отечественного не только современностью, качеством материала и строчки, нашим гражданам диковинные заклёпки и зипперы казались не функциональной фурнитурой, а немыслимым украшением и признаком фирменности.

«Джинсы в СССР имели всегда три жизни, – утверждает Васильев. – Первый раз – как джинсы, второй раз – как «бермуды» (то есть шорты до колен) и третий раз – как коротенькие шорты для пляжа. А вот когда они были протёрты до дыр и штопать было уже нечего, тогда у них выпарывали молнию, заклёпки и старались перенести на самострочные изделия».

Тлетворное влияние Запада просачивалось и за крепостные стены Кремля, даже престарелый вождь не устоял перед обаянием фирмы. Однажды посол СССР в США подарил генсеку джинсовую куртку, но куртка оказалась не по размеру. Модельер Игманд получил сверхсекретное задание – изготовить точно такую же, и выполнил это задание в рекордно короткие сроки.

Но сдача срочного объекта модельного конструирования сорвалась из-за отсутствия фурнитуры: в нашей стране не было ни одного производства, устанавливающего на джинсовую одежду клёпки, как, впрочем, не было ни одного государственного предприятия, производящего эту носкую одежду американских пастухов.

Ночью срочно было собрано совещание представителей министерств лёгкой промышленности, металлургии и лучших умов научно-технической революции, и к утру на одном из оборонных предприятий было изготовлено первое устройство для установки клёпок. Оно было успешно опробовано на куртке вождя.

«Люди уже слышали, что джинсы с заклёпочками – это круто, но никто не видел, как должны выглядеть эти заклёпки, – рассказывает Оксана Робски. – И мы занимались мошенничеством. Мы покупали джинсы «Райфал», которые стоили 40 рублей, что тоже было непросто сделать, на дороге они не валялись. Кто-то из моих знакомых спекулянтов дал нам набор заклёпочек, и мы дома молотком эти заклёпки забивали. Заклёпки делаются на каких-то станках, но мы не знали этого, потому что настоящих заклёпок никогда в жизни не видели, так же, как наши потенциальные покупатели. Мы продали эти джинсы в ЦУМе по 150 рублей».

Самой доступной маркой джинсов в брежневские времена была «Монтана». Тайна принадлежности этой фирмы до сих пор не раскрыта. Российский художник-модельер Александр Петлюра пытался разобраться, кому принадлежат права на марку «Монтана», но партнёры в Италии убеждали его, что такой марки нет и никогда не было. «Придумали эту марку где-то в Абхазии и штамповали, грамотно наладив производство», – предполагает Петлюра.

Те, кому была не по карману «фирма», и кто не мог достать палёные джинсы, исхитрялись самостоятельно шить себе модную одежду «под джинсу». И тут изобретательности советского народа не было предела. Например, чтобы добиться нужного цвета, джинсы варили в хлорке.

Человек, шьющий одежду, пользовался непререкаемым авторитетом. Лишь избранные могли позволить личных мастеров, для остальных существовала популярная в те времена система индивидуального пошива при Домах быта. Но всё же повальное большинство модников в нашей стране надеялось только на себя.

Журналы «Работница» и «Крестьянка», которые публиковали выкройки, пользовались большой популярностью. В те времена курсы кройки и шитья в школе или в Доме культуры были гарантией достойного имиджа.

Зрительницы в кино следили не только за волнующим развитием сюжета – они запоминали фасончики платьев знаменитых актрис. Советские женщины подражали Майе Кристалинской, Эдите Пьехе. Невероятно, но источники парижского шика и для простых людей, и для их кумиров были одинаковы: лоскуты, вещи с барахолок, перекроенное старьё плюс искромётная фантазия.

Главный редактор журнала мод Лидия Орлова вспоминает, что у неё было платье-матроска, которое она сшила из чехлов на мебель. Модельер Виктория Андриянова, чтобы хоть как-то разнообразить красный шёлк, купленный на фабрике «Красная роза», покрасила его в «Фантазии» – моющем средстве с оттеночным эффектом. Она шила себе сарафаны наизнанку, чтобы хоть отличаться от других.

Леонид Ильич переносил или откладывал встречи, терпеливо простаивая перед Александром Игмандом в костюме, наживлённом на портновские булавки. Единственным вмешательством вождя в творчество личного кутюрье было скромное напоминание, что он любит пиджаки на трёх или четырёх пуговицах.

Но когда Игманд, следуя модной тенденции сезона, изготовил генсеку пиджак на двух пуговицах, Леонид Ильич смиренно принял заказ, чтобы не обидеть мага пошива. Однако в пиджаке с недостаточным количеством пуговиц его никто так ни разу и не видел.

В эпоху Брежнева магазины были полны одинаковым, немодным и некрасивым товаром, всех призывали не выделяться. Сейчас магазины забиты ширпотребом, пошитым в странах третьего мира, все по доброй воле ходят в некачественном, но зато модном и заграничном тряпье. А результат тот же – одинаково одетое большинство.

«Я представлял, – говорит Вячеслав Зайцев, – что, когда мы будем жить при коммунизме, люди смогут себе позволить носить одежду самых разных времён и народов, улицы бы превратились в большой театр. А ведь улицы остались прежними. Люди просто хотят носить обычную одежду».

Но что изменилось в жизни страны после того, как 14 октября 1964 года в СССР сменилась власть? Впервые после 1917 года приближённые свергли своего начальника бескровно – отправили на пенсию. О причинах отставки Хрущёва говорили по-разному, в основном упирали на то, что он стал «опасен» для страны. Вызревало это ощущение «опасности» постепенно, по мере того как затеваемые Первым перемены задевали разные группы интересов в близком окружении Хрущёва, в партийно-хозяйственной и «силовой» номенклатуре. Хотя имелись и очевидные просчёты, которые легли в строку. О достижениях Хрущёва при этом не вспоминали, а ведь их было немало, они очевидны и теперь, спустя годы. О том, что в итоге «предъявили» Первому и о чём умолчали при сведении счетов, Леонид Млечин опубликовал в своё время в журнале «Огонёк»:

«Летом 1964 года первый секретарь ЦК КПСС и председатель Совета Министров СССР Хрущёв вдруг позвонил опальному маршалу Жукову, которого в октябре 1957 года убрал с поста министра обороны. По политическим соображениям: не желая видеть рядом популярного, решительного и амбициозного маршала. Теперь Хрущёв фактически извинился перед ним:

– Знаешь, мне тогда трудно было разобраться, что у тебя в голове. Но ко мне приходили и говорили: Жуков – опасный человек, он игнорирует тебя, в любой момент он может сделать всё, что захочет. Слишком велик его авторитет в армии.

Жуков укорил Никиту Сергеевича:

– Как же можно было решать судьбу человека на основании таких домыслов?

Хрущёв даже не стал оправдываться:

– Вернусь с отдыха – встретимся и по-дружески поговорим.

Помощник первого секретаря записал распоряжение Хрущёва: после отпуска в Пицунде запланировать встречу с маршалом. Никита Сергеевич, чувствуя, что теряет поддержку в стране, решил опереться на национального героя. Хотел вернуть маршала в политику, а точнее, призвать его себе на помощь. Не успел…

Почему мы вообще вспоминаем Хрущёва? Что он сделал для страны?

Первая заслуга Никиты Сергеевича – создание ракетно-ядерного потенциала, который защищает страну и по сей день. Хрущёв первым поверил в ракеты и дал возможность работать выдающимся конструкторам Сергею Королёву и Валентину Глушко, которых при Сталине чуть не сгноили в лагерях. Хрущёв отправил Юрия Гагарина в космос. И ничего более славного наша страна в ХХ веке не сделала.

Второе. Он накормил страну. Британскому премьер-министру Уинстону Черчиллю приписывают фразу о Сталине: “Он принял Россию с сохой, а оставил с атомной бомбой”. Черчилль никогда этого не говорил. Сталин принял страну не с сохой, а в период расцвета НЭПа, когда Россия не только сама себя кормила, но и экспортировала хлеб. А вот Хрущёв принял у Сталина страну полуголодной. При Сталине каждый год тот или иной регион голодал. Статистика свидетельствует: десять лет, когда страной управлял Хрущёв, лучшие в советской истории. Вторая половина пятидесятых – время феноменальных достижений советской экономики. А дальше началось затухание экономического роста.

Третье. Он начал строить жильё. При Сталине не было массового гражданского строительства. Хрущёв выводил людей из землянок, из бараков, из общежитий, из огромных коммуналок и переселял в квартиры. Строились детские сады, поликлиники, школы.

Четвёртое. Он создал в стране атмосферу, которая способствовала невероятному духовному подъёму. Хрущёвские годы – время расцвета литературы, искусства, кинематографа, живописи, театра.

И, наконец, есть ключевой, я бы сказал, интегральный показатель. При Хрущёве средняя продолжительность жизни в нашей стране приблизилась к американскому уровню. А при Брежневе началось снижение продолжительности жизни у мужчин, и разрыв стал быстро нарастать.

Хрущёв был, пожалуй, единственным человеком в советском руководстве, кто сохранил толику юношеского идеализма и веры в лучшее будущее. Пребывание на высоком посту не сделало его равнодушным:

– Я беседовал с рабочими. Они говорят: лука нет, цингой болеем. Ну как это может быть, чтобы лука не было? Шпинат. Вот, говорят, стоил 10 копеек по старым ценам, и теперь тоже 10 копеек. Или там сельдерей. Что это? Мелочь. Я же помню: в Донбассе болгары снабжали. Бывало, у болгарина мать или жена покупают картошку, так он сельдерея пучок бесплатно даёт, потому что это мелочь. Так что мы будем теперь приучать людей, что коммунизм, и вы кушайте суп без сельдерея, без петрушки, без укропа?! Социализм есть, а укропа нет, картошки нет и прочего нет…

В его устах свойственная немолодым людям ностальгия по ушедшей юности приобретала политический характер. Он, наверное, и сам не замечал, что из его слов неоспоримо следовало: раньше было лучше, в царские времена рабочему человеку жилось легче, чем при социализме.

Побывав за границей, Хрущёв всякий раз возвращался поражённый увиденным. Не понимал: почему в Советском Союзе нет того, что в изобилии в других странах?

Хрущёв попытался упростить жёсткую систему управления народным хозяйством, предоставив производственникам больше прав. Он распустил многие министерства и передал управление предприятиями на места – региональным совнархозам. Исчезли лишние бюрократические звенья, и во второй половине пятидесятых это принесло весомый экономический эффект.

Никита Сергеевич хотел, чтобы чиновники, оставив столицу, отправились работать непосредственно на предприятия, в шахты, в деревню:

– У нас огромное количество лишних людей в обкомах, в сельскохозяйственных управлениях, в облисполкомах. А райкомы партии – всё ли у нас там в порядке? Нет.

Министерская бюрократия отчаянно сопротивлялась! Недоволен был и партийный аппарат. Совнархозы обрели самостоятельность и фактически вышли из подчинения обкомам. Иначе говоря, партработники теряли контроль над производством. Если бы хрущёвские реформы продолжились, партаппарат вообще остался бы без дела.

Николай Луньков, посол в Норвегии, вспоминал визит Хрущёва в Осло. Во время прогулки Хрущёв, его зять, главный редактор «Известий» Алексей Аджубей, и главный редактор «Правды» Павел Сатюков ушли вперёд. Когда Луньков их догнал, Хрущёв оживлённо говорил входившим в его ближний круг Аджубею и Сатюкову:

– А что, если у нас создать две партии: рабочую и крестьянскую?

Луньков понял, что надо отойти. Он на ухо пересказал Громыко услышанное. Министр иностранных дел осторожно заметил:

– Да, это интересно. Но ты об этом никому не говори.

25 апреля 1962 года на сессии Верховного совета Хрущёв сказал, что Конституция 1936 года, сталинская, устарела. Он предполагал предоставить большие права союзным республикам, ввести в практику референдумы (общесоюзные, республиканские и местные), ограничить срок пребывания чиновников на высших постах, чаще собирать сессии Верховного совета, сделать его комиссии постоянно действующими, а членов комиссий освободить от иной работы, то есть превратить в настоящих парламентариев.

Обсуждались идеи суда присяжных, отмены паспортной системы. Хотели ввести положение о том, что арестовать можно только с санкции суда, и закрепить пункт о судебном обжаловании незаконных действий органов государственной власти и чиновников. После отставки Хрущёва все эти идеи похоронили.

Репутация Хрущёва была подорвана денежной реформой 1961 года, повышением цен. Забастовка рабочих Новочеркасского электровозостроительного завода в июне 1962 года переросла в настоящий рабочий бунт. Он был спровоцирован постановлением ЦК и Совета Министров о повышении цен на мясомолочные продукты. Рабочих разогнали войска Северо-Кавказского военного округа под командованием дважды Героя Советского Союза генерала Иссы Плиева. Солдаты стреляли в мирных людей. Двадцать три человека были убиты. Четырнадцать судили, половину расстреляли, половину приговорили к длительным срокам заключения. А Хрущёв утратил ореол «народного заступника» от бюрократов и чиновников.

Никита Сергеевич выжал максимум из авторитарной системы, управляемой вручную. Но он же и продемонстрировал пределы роста: нет демократии, нет свободной экономики – нет и перспективы.

Огромный партийно-государственный аппарат не в силах был обеспечить страну даже хлебом. Он лишь мешал нормальной организации жизни.

Между тем на серьёзные политические реформы Хрущёв не решился. Не мог себе представить реальную демократизацию и рыночную экономику. Если бы он дал стране экономическую свободу, то мог бы осуществить то, что позже удастся в Китае Дэн Сяопину, поклоннику советского НЭПа. В деревне ещё оставался крестьянин, умеющий и желающий трудиться. А в городах – искренне верящие в социализм молодые люди.

Но Хрущёв не переступил через социалистические догмы. И шанс был утрачен, а потом почти два брежневских десятилетия напрочь отбили желание двигаться вперёд.

У высшего эшелона были личные причины не любить Хрущёва. Чиновники, достигшие вершины власти, жаждали покоя и комфорта, а Хрущёв проводил перманентную кадровую революцию. Он членов ЦК шпынял и гонял как мальчишек. Обращаясь к товарищам по президиуму ЦК, в выражениях не стеснялся:

– Дурак, бездельник, лентяй, грязная муха, мокрая курица, дерьмо…

Хрущёв на президиуме ЦК рассказывал о большой поездке по стране:

– На Украине перед моим приездом испортился водопровод, перебои были с водой. Так киевляне говорят: «Почему, вы думаете, не было воды? Руководителям республики клизму ставили!»

В зале опять засмеялись, хотя там сидели и руководители Украины.

– То есть едет Хрущёв, и уже клизму ставят! – довольно разъяснил первый секретарь. – И ведь сами не отрицают, что у них плохо.

Хрущёв продолжал разносить начальников:

– Вот тамбовский секретарь Золотухин всё хотел, чтобы его пороли, чтобы сняли штаны и пороли. Какое удовольствие! Всё виноватым себя признавал и приговаривал: да, товарищ Хрущёв, надо штаны снять и меня выпороть. Он это три раза повторил. Я уже не вытерпел и сказал ему: “Что это вы всё штаны хотите снять и зад нам показать? Вы думаете доставить нам удовольствие?” Какой это секретарь?

Характерная деталь: Хрущёв высмеял тамбовского секретаря, но снимать не стал. Золотухин позже возглавил более крупный Краснодарский край, а потом и вовсе стал министром заготовок СССР.

Хрущёв умудрился настроить против себя партийный аппарат (разрушая привычную систему управления), армию (сокращая офицерский корпус), КГБ (хотел снять с чекистов погоны, превратить комитет в гражданское ведомство). Добился принятия на ХХII съезде в октябре 1961 года нового устава партии, который требовал постоянного обновления руководящих партийных органов.

– Буржуазные конституции, – произнёс Хрущёв крамольную мысль, – пожалуй, более демократично построены, чем наша: больше двух созывов президент не может быть. Если буржуа и капиталисты не боятся, что эти их устои будут подорваны, когда после двух сроков выбранный президент меняется, так почему мы должны бояться? Что же мы, не уверены в своей системе или меньше уверены, чем эти буржуа и капиталисты, помещики? Нас выбрали, и мы самые гениальные? А за нами люди совершенно незаслуженные?..

Кому из тех, кто сидел в зале и слушал первого секретаря, могли понравиться эти слова? Неужели им придётся расставаться с должностями просто потому, что больше двух сроков нельзя занимать высокое кресло?

– Если каждый будет знать, что он будет выбран только на один срок, максимум два, – продолжал фантазировать Хрущёв, – тогда у нас не будет бюрократического аппарата, у нас не будет кастовости. А это значит, что смелее люди будут выдвигаться, а это значит, демократизация будет в партии, в народе, в стране.

Наверное, Никита Сергеевич рассчитывал на поддержку молодых кадров, которым омоложение аппарата открыло бы дорогу наверх. Но логика молодых аппаратчиков была иной: они, как и старшие товарищи, больше дорожили стабильностью. Вот почему чиновники ненавидели Хрущёва и поддерживали Брежнева, который позволял им занимать свои кресла по пятнадцать лет.

Кто был движущей пружиной заговора?

Против Хрущёва выступили две группы.

Одна – влиятельные члены президиума ЦК, прежде всего секретари ЦК Леонид Брежнев и Николай Подгорный, которые руководили партаппаратом. Они смертельно устали от постоянного напряжения, в котором он их держал.

Вторая группа – молодые выходцы из комсомола, объединившиеся вокруг председателя Комитета партийно-государственного контроля Александра Шелепина и председателя КГБ Владимира Семичастного. Без Семичастного выступление против первого секретаря ЦК в принципе было невозможно.

В составе оперативно-технического управления КГБ существовал второй отдел, занимавшийся прослушиванием телефонов и помещений. Самым опасным было дурно отзываться о первом секретаре.

Такие записи приносили председателю комитета госбезопасности, и он либо самостоятельно принимал решение относительно судьбы неосторожного критика, либо, если речь шла о высокопоставленной персоне, ехал в Кремль.

Но сводок от второго отдела не поступало.

Вероятно, Никита Сергеевич, обладавший недюжинным политическим чутьём (иначе бы не выжил), всё-таки что-то неладное чувствовал. Перед отъездом в отпуск прямо спросил Подгорного:

– Идут разговоры, что существует какая-то группа, которая хочет меня убрать, и вы к этой группе причастны.

Подгорный с деланым удивлением переспросил:

– Откуда вы, Никита Сергеевич, это взяли?

Хрущёв рассказал, что о заговоре его сыну Сергею поведал бывший начальник охраны Николая Игнатова, из секретарей ЦК передвинутого на безвластный пост председателя президиума Верховного совета РСФСР (обиженный на Хрущёва Игнатов действительно активно участвовал в подготовке заговора). Никита Сергеевич показал Подгорному письмо, переданное сотрудником КГБ Сергею Хрущёву:

– Вам что-нибудь по этому поводу известно?

Подгорный, не моргнув глазом, ответил, что ничего не знает.

Перед самым отъездом в Пицунду Хрущёв вдруг появился на обеде в честь президента Индонезии. Вошёл в зал со словами, не сулившими ничего хорошего:

– Ну что, мне места уже нет?

И произнёс неожиданно откровенную речь:

– Я недавно приехал из отпуска, а все меня уговаривают, что я нездоров, что мне надо поехать подлечиться. Врачи говорят, эти говорят… Ну ладно, я поеду. А когда вернусь, я всю эту «центр-пробку» выбью.

И он показал на сидевших тут же членов президиума ЦК:

– Они думают, что всё могут решить без меня.

Откровенные обещания Хрущёва разогнать президиум ЦК сплотили его противников. Самоуверенность подвела Никиту Сергеевича».

После Октябрьского Пленума ЦК КПСС 1964 года председателем Совета министров стал Алексей Косыгин. Алексей Николаевич Косыгин появился на свет 21‐го, а по старому стилю 8 февраля 1904 года в Санкт-Петербурге. В 15 лет Алексей, на тот момент ученик Петровского реального училища, отправляется добровольцем в Красную армию. Юноша строил оборонительные сооружения. А через 3 года вернулся в Петроград и окончил обучение. Получив диплом кооперативного техникума, молодой специалист уехал в Сибирь развивать промкооперацию.

При существовавшей в тот период плановой экономике промкооперация была неким оазисом, в границах которого предпринимательство поощрялось. И свои первые представления как экономиста Алексей Косыгин формировал именно в этом «оазисе экономических свобод». Он сумел хорошо себя зарекомендовать и продемонстрировать задатки перспективного управленца. Поэтому был направлен для дальнейшего обучения. Парня вернули обратно в Ленинград, где он получил высшее образование в текстильном институте.

В 1935 году карьера молодого специалиста начала стремительное движение вверх. За 2 года Алексей сумел «вырасти» от мастера текстильной фабрики «Октябрьская» до её директора. Но управлял предприятием он чуть больше года: успехи Косыгина на этой должности оказались настолько разительными, что в 1938 году он назначен председателем исполкома Ленинградского Совета рабочих и крестьян.

Стремительность, с которой этот человек двигался по карьерной лестнице, невероятна: спустя год его назначили на пост наркома текстильной промышленности Советского Союза.

Некоторые скептики утверждают, что стремительное карьерное продвижение молодого «кадра» объяснялось «пустой скамейкой запасных». Якобы ленинско-сталинский террор «выкосил» всех амбициозных специалистов, поэтому приходилось двигать молодых хозяйственников, которые были лишены политических амбиций.

В некоторой степени это действительно так: отличительной чертой всей деятельности Алексея Косыгина было полное нежелание участвовать в интригах и подковёрной борьбе за власть. Но правда и то, что он был профессионалом высочайшего класса.

Сталин, не доверявший многим соратникам и боявшийся повернуться к ним спиной, оценил названные качества Косыгина высоко. Этот молодой специалист полностью отвечал критериям, которыми, по мнению Иосифа Виссарионовича, должен обладать идеальный советский хозяйственник.

Грянувшая Великая Отечественная война оказалась для 37‐летнего управленца тем «экзаменационным периодом», где сплоховать значило загубить сотни, если не многие тысячи жизней. Алексей Косыгин в июне 1941‐го был назначен Сталиным заместителем председателя Совета по эвакуации промышленных предприятий. Чиновник возглавил группу инспекторов, которая управляла отправкой в эвакуацию на Восток более 1500 стратегически важных заводов и фабрик страны. И не подвёл.

Поэтому стоит ли удивляться, что зимой 1942‐го именно на его плечи легла тяжелейшая задача: снабжать блокадный Ленинград продовольствием и создать «Дорогу жизни» по Ладожскому озеру. Историки, анализируя действия молодого Косыгина, сходятся во мнении, что он сделал всё, что мог. А в 1943‐м Алексей Николаевич уже возглавлял Совет Народных комиссаров РСФСР. Это назначение было свидетельством высочайшего доверия руководства.

Сталин, чьей похвалы некоторые дожидались тщетно, открыто благоволил Косыгину. Наверное, высокое доверие генералиссимуса оказалось той причиной, по которой топор репрессий лишь просвистел возле головы Алексея Николаевича.

Когда грянуло «ленинградское дело», в результате расследования которого «полетели головы» целой группы заподозренных в сепаратизме и прочих грехах партийных руководителей, Косыгин вполне мог попасть в число репрессированных. Ведь главный «кадровик» ВКП(б) и секретарь ЦК Алексей Кузнецов состоял в родстве с Алексеем Косыгиным. Он был женат на двоюродной сестре его жены.

Весной 1946‐го политическая биография Алексея Косыгина продолжает развиваться. Теперь он заместитель председателя Совета Министров СССР. Вскоре его назначают кандидатом в члены Политбюро ЦК ВКП (б).

О феноменальной памяти и невероятной способности Алексея Косыгина быстро умножать в уме многозначные числа ходили легенды. Сталин его за это называл «арифмометром». Он был нетипичным чиновником. Не любил лести и избегал застолий. Его заседания всегда были короткими и «сухими»: он быстро выделял суть и «не растекался мыслию по древу», не позволяя это делать подчинённым.

Когда Иосиф Виссарионович умер, так и не успев свершить задуманную смену элит, Косыгину удалось удержаться у власти. «Старая гвардия» после кончины генералиссимуса начала спешно «выкорчёвывать» молодые кадры, расставленные Сталиным.

Алексея Николаевича тоже «подвинули»: его хотя и сместили с поста заместителя председателя Совмина и отобрали министерство лёгкой промышленности, но совсем от власти не отлучили – дали министерское кресло поскромней. Теперь Косыгин отвечал за производство товаров широкого потребления.

Он и здесь отличился, продемонстрировав вдумчивый подход к порученному делу. Поэтому уже летом 1953 года Алексей Николаевич возглавил реорганизованное Министерство промышленности продовольственных товаров, созданное слитием нескольких прежних министерств. А в декабре этого же года снова вернулся на пост заместителя председателя Совета министров.

О том, как подходил к своим обязанностям министр, ходили легенды. Например, после окончания войны Алексей Косыгин бросил курить. Но однажды он отправился принимать новую табачную фабрику в Грузию. Во время разговора с её директором попросил у него закурить. Тот предложил ему сигареты, которые курил сам – протянул пачку американского производства. Министр развернулся и уехал. Директора фабрики сменили.

Во времена правления Хрущёва Косыгина повышают снова. В 1960‐м он становится первым заместителем председателя Совмина СССР. А после «дворцового переворота» в 1964 году Леонид Брежнев повышает Косыгина до главы правительства. При этом Брежнев недолюбливает слишком опытного управленца. И лишь его неамбициозность и отсутствие стремления подсиживать и интриговать становятся причиной дальнейшего карьерного роста.

Он был блестящим дипломатом, умевшим быстро решать различные международные проблемы. При его непосредственном участии разрешились арабо-израильские конфликты 1967 и 1973 годов. Он помог добиться прекращения бомбардировок американцами Индокитая в начале 1970‐х. Но главной его победой на дипломатическом поприще считается разрешение острейшего советско-китайского конфликта. Говорят, именно благодаря блестяще проведённым 4‐часовым переговорам Алексея Николаевича в Пекинском аэропорту была предотвращена советско-китайская война.

Более чем успешными называют его экономические реформы в промышленности. Ещё их называют «косыгинскими». Глава Совмина ратовал за расширение самостоятельности предприятий и за децентрализацию народного хозяйства. Благодаря ему отошло в прошлое такое понятие, как валовое производство, на смену которому пришёл показатель реализованной продукции.

Алексею Косыгину приходилось трудно. Ведь его видение экономического развития существенно расходилось с «ленинскими принципами» и даже попахивало «буржуазным подходом». Наверное, поэтому реформы главы Совмина встречали немалое сопротивление чиновников старой закалки и не были доведены до логического завершения. Но главное, чего из-за ухудшения здоровья не удалось свершить Алексею Николаевичу, это сделать основной строкой бюджета не экспорт сырой нефти и газа, а продукты их переработки.

Этот человек был удивительно неприхотлив и скромен. А ещё – глубоко порядочен.

Не нажил он и несметных богатств, хотя мог бы. Например, во время визитов в разные страны ему часто подносили подарки. Если он соглашался их брать, то сразу же передавал в Госхранилище или подшефной школе. Например, в арабских странах видному советскому чиновнику не раз подносили мечи и сабли, украшенные бриллиантами и другими драгоценными камнями. Но ни разу Косыгин не оставил подарок себе.

Председателем Президиума Верховного совета СССР стал Николай Викторович Подгорный.

Родился он в посёлке Карловка Полтавской губернии в крестьянской семье. С 1917 года ученик слесаря, затем рабочий механических мастерских. В 1921–1923 гг. секретарь райкома комсомола в Полтавской губернии. С 1923 года студент рабфака при политехническом институте в Киеве. С 1926 г. студент Киевского технологического института пищевой промышленности. С 1931 года инженер, заместитель главного инженера, главный инженер ряда заводов и областных трестов сахарной промышленности на Украине. С 1939 года заместитель наркома пищевой промышленности Украинской ССР. В 1940–1942 гг. заместитель наркома пищевой промышленности СССР. С 1942 года директор Московского технологического института пищевой промышленности. С 1944 года заместитель наркома пищевой промышленности Украинской ССР. С 1946 года постоянный представитель Совета Министров Украинской ССР при Совете Министров СССР. С 1950 года первый секретарь Харьковского обкома партии. С 1953 года второй секретарь ЦК КП Украины. С 1957 года первый секретарь ЦК КП Украины. В июне 1963 – декабре 1965 г. секретарь ЦК КПСС. В декабре 1965 – июне 1977 г. Председатель Президиума Верховного Совета СССР.

Член Президиума (Политбюро) ЦК КПСС с мая 1960 года.

Подгорный принял самое активное участие в подготовке смещения Н. С. Хрущёва. Так, Микоян писал, что именно Подгорный убедил Хрущёва, что никакого заговора нет и что дорогой Никита Сергеевич может спокойно лететь на отдых в Пицунду. После смещения Хрущёва в 1964 году он был членом правящего триумвирата Брежнев – Косыгин – Подгорный.

Главным идеологом при Брежневе был Михаил Суслов.

Родился он 21 ноября 1902 г. (8 ноября по старому стилю) в селе Шаховском Хвалынского уезда Саратовской губернии (ныне в Павловском районе Ульяновской обл.) в крестьянской семье. Его отец в годы Гражданской войны был членом Хвалынского уездного комитета коммунистической партии.

В 1924 г. Михаил Суслов окончил Пречистенский рабочий факультет в Москве, в 1928 г. – Московский институт народного хозяйства (ныне Российский экономический университет) им. Г. В. Плеханова, в 1929 г. – Экономический институт красной профессуры (Москва).

В 1918–1920 гг. был членом местного комбеда (комитета бедноты), участвовал в реквизициях продовольствия у крестьян в Хвалынском уезде.

В феврале 1920 г. вступил в комсомол, в 1921 г. – в Российскую (с 1925 г. – Всесоюзную) коммунистическую партию (большевиков), РКП(б), затем – ВКП(б).

В годы учёбы в Московском институте народного хозяйства преподавал в столичных текстильном институте и химическом техникуме им. Карпова.

С 1929 г. был преподавателем политэкономии в Московском университете (ныне Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова) и Всесоюзной промышленной академии им. Сталина (Москва).

Во второй половине 1920‐х – начале 1930‐х гг. Михаил Суслов активно участвовал во внутрипартийной борьбе с троцкистско-зиновьевской (левой) оппозицией и т. н. правым уклоном (так называли противников насильственной коллективизации, сторонников членов политбюро ЦК ВКП(б) Николая Бухарина, Алексея Рыкова и др.).

В 1931 г. был переведён партийным руководством на работу инспектором в Центральную контрольную комиссию ЦК ВКП(б) и Наркомат рабоче-крестьянской инспекции СССР. В 1933 г. выезжал в составе комиссий для проведения чисток (проверок лояльности коммунистов партийному руководству) Уральской и Черниговской организаций ВКП(б).

В 1934–1936 гг. работал в Комиссии советского контроля при Совете народных комиссаров СССР.

С 1937 г. был заведующим отделом руководящих партийных кадров, с 1938 г. – вторым секретарём Ростовского областного комитета ВКП(б).

В 1938 г. был избран депутатом Верховного Совета СССР I созыва. В 1946–1979 гг. избирался депутатом ВС СССР II–X созывов.

В 1939–1941 гг. входил в состав Центральной ревизионной комиссии ВКП(б).

С 1939 по 1944 г. занимал пост первого секретаря (руководителя) Орджоникидзевского (с 1943 г. – Ставропольского) крайкома ВКП(б). В годы Великой Отечественной войны был членом Военного совета Северной группы войск Закавказского фронта (1942–1943), начальником краевого штаба партизанского движения. В 1943 г. участвовал в проведении депортации карачаевцев в Среднюю Азию.

В 1941–1982 гг. – член ЦК ВКП(б), с 1952 г. – Коммунистической партии Советского Союза, КПСС.

В 1944–1946 гг. Михаил Суслов возглавлял бюро ЦК ВКП(б) по Литовской ССР с чрезвычайными полномочиями, руководил борьбой с местным антисоветским подпольем.

В 1946–1949 гг. – заведующий отделом внешней политики (с 1948 г. – внешних сношений) ЦК ВКП(б). Отвечал за подбор кадров во внешнеполитическом и внешнеторговом ведомствах, осуществлял мониторинг деятельности иностранных компартий.

С 24 мая 1947 г. – секретарь ЦК ВКП(б) – КПСС, курировал вопросы международного коммунистического движения, пропаганды, идеологии и др. Одновременно с сентября 1947 г. по октябрь 1952 г. возглавлял управление (с 1949 г. – отдел) пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) – КПСС. Кроме того, в 1949–1950 гг. был главным редактором центральной партийной газеты «Правда».

В 1950–1954 гг. – член президиума Верховного Совета СССР.

С 16 октября 1952 г. по 5 марта 1953 г. и с 12 июля 1955 г. по 25 января 1982 г. – член высшего коллегиального органа власти в СССР – Президиума (с 1966 г. – Политбюро) ЦК КПСС. В 1953–1954 гг. возглавлял отдел ЦК КПСС по связям с зарубежными коммунистическими партиями.

После смерти Сталина в 1953 г. Суслов поддержал политику десталинизации, был в числе авторов проекта новой программы КПСС, принятой в 1961 г. В 1956 г. вместе с Анастасом Микояном был направлен президиумом ЦК КПСС в Венгрию, где часть местных коммунистов и представители национально-либеральной оппозиции выступили с требованием введения многопартийности и вывода советских войск. В октябре 1956 г. венгерские оппозиционеры подняли антикоммунистическое восстание. Первоначально Суслов вместе с Микояном считал возможным разрешение кризиса путём переговоров, однако затем поддержал курс большинства советского руководства на силовое подавление восстания.

В июне 1957 г. Михаил Суслов занял сторону первого секретаря ЦК КПСС Никиты Хрущёва во время неудачной попытки части членов президиума ЦК КПСС (Георгий Маленков, Вячеслав Молотов и др., т. н. антипартийная группа) сместить его с высших постов в стране. В октябре 1957 г. выступил с критическим докладом на пленуме ЦК КПСС, где с должностей министра обороны СССР и члена Президиума ЦК был смещён Георгий Жуков. В октябре 1964 г. поддержал отстранение от власти Никиты Хрущёва.

Во второй половине 1960‐х – начале 1980‐х гг. мнение Михаила Суслова по вопросам марксистско-ленинской идеологии, культурной политики, науки, СМИ, цензуры и т. п. было ключевым для членов политбюро и генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Брежнева. В своей деятельности на посту главного партийного идеолога Суслов стремился избегать любых резких изменений в партийном курсе, сохраняя статус-кво и занимая умеренно консервативные позиции.

Одной из ключевых фигур заговора был земляк Брежнева Николай Миронов, наиболее вероятный кандидат на пост главы КГБ.

С 1956 года Миронов возглавлял ленинградское управление КГБ. Ему удалось сблизиться с Хрущёвым на почве реформирования спецслужб. После развенчания культа личности чекисты оказались под огнём партийной критики, и методы их работы решено было существенно подкорректировать.

Органы предполагалось переориентировать не столько на раскрытие, сколько на профилактику преступлений, ну и добавить немного гуманности. Миронов хрущёвские предложения активно поддержал и после смещения Серова и его замены Шелепиным был назначен заведующим административным отделом ЦК, в чьи функции входило кураторство над силовиками.

По факту должности Миронов оказался одной из ключевых номенклатурных фигур. Явно благоволил он и своему давнему знакомому и земляку – Брежневу.

Как только в рядах высшей номенклатуры назрело недовольство Хрущёвым, Миронов моментально всё просчитал и влился в ряды недовольных. И не просто влился, а наряду с Шелепиным, Косыгиным и Подгорным играл ведущую роль в вербовке заговорщиков. В команде существовало распределение ролей.

Например, Шелепин через выдвиженца Семичастного брал на себя КГБ, Косыгин – аппарат Совмина, а Миронов – аппарат ЦК.

После свержения Хрущёва было очевидно, что Миронов уйдёт на очень значительное повышение. Особенно учитывая его давнее знакомство с Брежневым, который стремился окружать себя лично знакомыми по работе людьми. Кроме того, Брежнев с очень большим уважением относился к Миронову и всегда прислушивался к его словам.

Шеф КГБ Семичастный в своих мемуарах писал, что со дня на день ждал своей отставки, полагая, что его заменят Мироновым. Также существуют предположения, что в действительности Миронов должен был стать секретарём ЦК, т. е. войти в высшее руководство партии.

Однако через 5 дней после свержения Хрущёва Миронов в составе советской делегации вместе с начальником Генштаба маршалом Бирюзовым отправился в Белград на празднование 20‐летия освобождения Югославии от немцев.

19 октября самолёт потерпел крушение при заходе на посадку…

На похоронах Миронова Брежнев не скрывал слёз. Он погиб в возрасте 50 лет накануне самого значительного взлёта в своей карьере. Брежневу, оставшемуся без важного соратника, предстояла борьба за укрепление своих позиций с кланом Шелепина, в которой он в конечном счёте всё же стал победителем.

Глава 2

Очищение

Ребята, если уж мы по горло в дерьме, возьмёмся за руки.

Михаил Жванецкий

А Леонид Брежнев не забыл тех, кто помог ему взять власть. Интересно сложилась судьба одного из главных зачинщиков переворота – Александра Шелепина.

Шелепин родился 18 августа 1918 года в Воронеже, в семье железнодорожного служащего. В 1934 году Шелепин вступил в комсомол и вскоре возглавил школьную комсомольскую организацию. Школу он окончил с отличием, получил в награду карманные часы «Павел Буре» и право поступления в любой вуз без экзаменов.

В те дни Воронеж был крупным промышленным и культурным центром, столицей Центрально-Чернозёмной области (Воронежской, Тамбовской, Курской, Липецкой, Белгородской и Орловской областей). Там работали заводы синтетического каучука, самолётный и радиотехнический, а также моторный заводы.

У Шелепина была возможность остаться дома, пойдя в Воронежский университет или один из институтов – например, педагогический. Но он был амбициозен и воспользовался своим правом поступления в любой вуз, чтобы перебраться в Москву.

В 1936 году Шелепин стал студентом исторического факультета Института философии, литературы и истории им. Н. Г. Чернышевского – знаменитого ИФЛИ, на тот момент едва ли не лучшего гуманитарного вуза страны.

Отличник, спортсмен и комсомолец быстро стал секретарём институтского комитета комсомола и внештатным инструктором Сокольнического райкома ВЛКСМ.

Через три года началась советско-финская война, и Александр записался добровольцем в Рабоче-Крестьянскую Красную армию. Как комсомольского секретаря его назначили заместителем политрука эскадрона 24‐й Московской кавалерийской дивизии и отправили на фронт. Там недавний студент получил обморожение ног.

После войны Шелепин вернулся в институт и стал секретарём Московского горкома ВЛКСМ, где возглавил военно-физкультурный отдел. Под прикрытием этого отдела шёл набор молодых кадров в разведку и НКВД.

Институт Шелепин закончил перед самым началом Великой Отечественной войны, защитив диплом при кафедре основ марксизма-ленинизма.

Во время Великой Отечественной войны занимался вербовкой молодёжи в партизаны. Именно он привлёк к партизанской деятельности Зою Космодемьянскую. Нашумевшая казнь Зои немцами привлекла к Шелепину внимание Сталина – что и предопределило его быструю карьеру.

В начале 1943 года пленум горкома комсомола избирает Шелепина секретарём МГК ВЛКСМ по пропаганде. Не прошло и полгода, как он стал секретарём ЦК ВЛКСМ по военной работе – на тот момент уже будучи женатым и имея дочь.

В ЦК комсомола Шелепин отвечал за организационные дела и руководил отделом комсомольских органов. На пленумах его иногда критиковали за резкость и требовательность, но всегда признавали организаторский талант. Он с неприятием относился к партийной бюрократии и часто выступал против её проявлений.

В 1949 году Шелепина назначили вторым секретарём ЦК ВЛКСМ.

Летом 1952 года Шелепин как заместитель главы Всесоюзного комитета по делам физической культуры и спорта вошёл в состав советской делегации на летней Олимпиаде в Хельсинки. Сборная СССР выступала очень хорошо, но американцы дышали ей в затылок, а Москва требовала безоговорочной победы.

Катастрофой стал проигрыш советских футболистов югославам, с которыми СССР тогда был «на ножах», поэтому матч имел мощный политический подтекст. Сталин направил в Хельсинки телеграмму, недвусмысленно намекнув игрокам, что от них ждут победы. За этот провал впоследствии разогнали команду ЦДКА.

Друг и коллега Шелепина Владимир Семичастный – комсомольский лидер, приближённый Хрущёва ещё с киевских времён, – тоже был на Олимпиаде. Поскольку даже после фиаско футболистов и проигрыша в конном спорте СССР лидировал по очкам, они с Шелепиным отправили в Кремль шифровку о победе.

Однако США в последний момент опротестовали итоги соревнований по пулевой стрельбе, их протест был удовлетворён, результаты по очкам сравнялись, и Советскому Союзу пришлось потесниться на верхней ступеньке пьедестала.

Семичастный потом вспоминал: «Когда вернулись, нас сразу повезли в Кремль. Там сидят хмурые Маленков, Берия, Каганович и Суслов. И прорабатывали они нас с десяти вечера до шести утра. Нам это в упрёк: “Как вы могли обмануть товарища Сталина!” И Берия так зловеще говорит: “Вас, наверное, не туда доставили… ” Потом Маленков сходил к Сталину, вернулся успокоенный: “Товарищ Сталин сказал, что неплохо выступили, но некоторые виды спорта надо подтянуть ”. Тогда нас отпустили…»

В октябре 1952 года состоялся последний съезд партии, на котором присутствовал Сталин, и первый, в котором принимал участие Шелепин. Его избрали членом Центрального комитета партии – беспрецедентный случай: прежде такой чести удостаивались лишь первые секретари ЦК ВЛКСМ, а он занимал пост второго.

После съезда по традиции состоялся пленум – на нём обычно решались конкретные вопросы, в том числе кадровые. Сталин выступил с речью, провозгласив курс на «омоложение» партии, и неожиданно для многих объявил о перестановках в партийной верхушке. Перемены коснулись главы комсомола Николая Михайлова: он стал членом президиума и секретарём ЦК «по работе в области пропаганды и агитации».

Освободившееся место во главе ЦК ВЛКСМ Сталин прочил своему бывшему зятю Юрию Жданову, но тот отказался, предпочитая менее ответственную кабинетную работу в аппарате ЦК партии. Тогда вождю рекомендовали назначить Шелепина.

После этого состоялась их первая и единственная личная встреча тет-а-тет. Она длилась 20 минут. Сталин велел Шелепину сесть, а сам расхаживал по кабинету, задавая разные вопросы и периодически склоняясь над ним, чтобы заглянуть в глаза. У вождя было стойкое убеждение, что под его взглядом люди не способны лгать. Шелепин (хотя потом он расскажет друзьям об испытанном страхе) выдержал испытание. Это был фурор: учитывая карьерный взлёт предыдущего главы комсомола, преемника сочли восходящей звездой советской политики.

Он сопровождал Н. Хрущёва в его поездке в КНР (1954), а в 1957 руководил подготовкой и проведением в Москве VI Всемирного фестиваля молодёжи и студентов.

60‐летний Хрущёв по понятным причинам не доверял недавним соратникам и зачищал политическую арену, одновременно вытягивая на неё новых людей – преимущественно молодых. Среди них оказался и Шелепин.