© Сергей Павлович Степанов-Прошельцев, 2025
ISBN 978-5-0068-4097-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Сергей СТЕПАНОВ-ПРОШЕЛЬЦЕВ
ЮНОШЕСКИЕ СТИХИ
***
ПРОЩАНИЕ С ФУТБОЛОМ
***
ПОСЛЕДНИЙ ГОД ДЕТСТВА
Сердилась мать: «Скорей за стол!
Остынет. Ужинать пора»,
но миром управлял Футбол —
самозабвенная Игра.
И мы – гонять хватало с кем,
пиная мяч, входили в раж.
И приходил я весь в песке
(я был ворот бессменный страж).
А Любка, стоя у окна,
на нас глазела день-деньской,
и грызла бублики она
с какой-то взрослою тоской.
И ночью старенький диван
заснуть никак мне не давал,
вертелся я и так, и сяк.
Я думал, что пройдет, пустяк.
Что в ней? Девчонка. Егоза.
Но снились мне её глаза.
Никто не в силах был помочь.
Глаза её – водоворот.
Они синели, будто ночь,
когда в садах сирень цветёт.
От крыш пружинили дожди,
ворчал водопроводный кран.
И то, что будет впереди —
сплошной туман, сплошной туман.
…нет еще и 17-ти…
В мире как будто весна,
если синичья буза,
это, наверное, март
снова в аферу втравил,
чтоб я увидел опять,
как проступают глаза,
как прозревают глаза
нежной апрельской травы.
Жизнь не бывает прямой,
может свернуться кольцом
и заглотить, как удав,
что не случится уже,
ведь умирает зима,
кажется, дело с концом,
и продолжается жизнь,
пусть на крутом вираже.
Я, вероятно, попал
в самый отчаянный плен
этой тревожной поры,
и вызволения нет:
лучшая наша мечта —
это мечта о тепле,
это – мечта о мечте,
ясной, как солнечный свет.
* * *
– Как имя твое, скажи мне? – Но тут ни при чём слова —
тут голос задиры-грома, апрельская синева,
капель, что дырявит вёдра, оживший от спячки дом
и радостная собака, виляющая хвостом.
И ночь. И вздыхают клёны, друг друга нежно обвив…
Наречье лесов и ветра, горячий язык любви.
* * *
Растворился туман, тёплым ветром тесним,
поубавилось в нём загустевшей тоски,
– словно зябкий цветок, первоцветом лесным
к солнцу тянет апрель все свои лепестки.
Значит, есть ещё радости тихой резерв,
коль тепло повсеместно зачислено в штат.
Тот нежданный гостинец, случайный презент
мне награда за то, что я этого ждал.
И такое веселье в природе пошло,
что во мне оно солнечной трелью звучит,
и излечит меня кареглазый паслён
от того, что не лечат другие врачи.
Я давно этот воздух целебный не пил,
эти слёзы цветов, эту сладость, росу,
и не слышится мне разнобой бензопил,
что стрекочут опять в заповедном лесу.
И малиновка гимн посвящает весне,
и курчавится вычурно облачный дым,
и не верится мне, что спасения нет,
что мы рубим тот сук, на котором сидим.
* * *
Рты этих тощих улиц,
дней зажевавших ком,
медленно захлебнулись
шалой весны глотком.
Улицы вновь при деле,
и не впадают в криз.
Словно помолодели
ровно на коммунизм.
Офисы, банки… Втрое
подорожал наш быт.
Что же теперь мы строим?
Кто это объяснит?
Но наступает утро.
Надо решать дела.
Всё изменилось круто:
в город весна пришла.
* * *
Прощай, снежный край! Уеду.
По робкому лисьему следу.
В четверг или даже в среду.
Прости меня, непоседу.
Уеду туда, где тесно
среди многорукой рощи.
Разбухшая, словно тесто,
земля там тепла на ощупь.
Там сушат на белых срубах
зелёные косы вёсны.
Луна – серебряный рубль,
и горстка монеток – звёзды.
Истратит их ночь к рассвету,
рассыплет дождём в криницы.
За блеск серебристый этот
вовек мне не расплатиться.
* * *
Предвечерний туман занавесит померкшие дали.
От дождя и от ветра темнеет гранит балюстрад.
Это осень как будто. Её мы с тобою не ждали.
Птичьей вспугнутой стаей багряные листья летят.
Их потом соберут для гербария школьного дети.
И засохнут они среди пыльных бумажных листов.
И забудется всё. Но останется вечный свидетель,
громыхая прибоем о гальку своих берегов.
* * *
Конус часовни. Слева —
спутанных веток гривы.
Кладбище. Запах тлена.
Склепы. Кресты. Могилы.
В этом покое вечном
девочка в платье белом
весело и беспечно
«классики» чертит мелом.
Ржавчина в прутьях сквера.
Глупых синиц усердье…
Как ты наивна, вера
в собственное бессмертье!
Нам никуда не деться:
обречены с рожденья.
Боже, продли нам детства
сладкое наважденье!
Мир, когда в плеске ночи,
необъяснимо светел,
счастье тебе пророчит
звёздный зелёный ветер.
* * *
Когда-то тебя будил
ворчливый бакланий ор.
Когда человек один,
он видит во сне простор.
Там воздух горяч и сух,
настоянный на меду.
Там лето варит свой суп
из водорослей и медуз.
Ты был не один тогда,
и мир был совсем не прост.
И вздрагивала вода
у ног, как послушный пёс.
И, рушась на валуны,
ракушки на них дробя,
улыбкой каждой волны
одаривала тебя.
* * *
Огней и бликов чехарда,
стоянка – пять минут.
Но есть такие поезда,
которые не ждут.
Они идут все дни в году,
их график напряжён.
Чуть зазевался – на ходу
уже не сесть в вагон.
Большой привет! Гремит состав,
и остаёшься ты,
ещё совсем не осознав
своей большой беды.
Пусть дни заботами полны,
ты проигрался в дым:
в тебе засел синдром вины
перед собой самим.
Но эту жизнь ты выбрал сам,
себе назначив суд.
Как будто жил ты по часам,
что вечно отстают.
* * *
В нашей жизни много спорного,
не понять порой всего,
не достиг я, видно, полного