Читать онлайн Успех ребенка – предопределенность или воспитание? Истории семей и их талантливых детей

Published by arrangement with Elyse Cheney Literary Associates LLC and The Van Lear Agency LLC

Перевод с английского Ольги Мозгуновой

Copyright © 2025 by Susan Dominus: “Published by arrangement with Elyse Cheney Literary Associates LLC and The Van Lear Agency LLC”

© ООО Издательство «АСТ», 2025

Моим мальчикам

Предисловие

Можно сказать, что написанием этой книги я начала заниматься еще с тех пор, как училась в четвертом классе. Именно тогда мои родители отправились в одну из многочисленных двухнедельных поездок по работе отца, оставив меня с близкими друзьями семьи в их просторном трехэтажном доме в викторианском стиле. Дом был расположен всего в нескольких кварталах от нашего, но обычаи и распорядок там были совсем другими. В нашей семье после ужина было принято вместе смотреть ситкомы эпохи 80-х. Точно не помню, чем именно перед сном занимались трое сыновей наших друзей, но телевизор, который стоял в комнате рядом с кухней, всегда был выключен. По ночам их мама, тетя Гейл, как я ее называла, часто сидела в этой комнате и читала до глубокой ночи. Она все время сидела неподвижно, лампа ярко освещала тяжелую книгу, лежавшую у нее на коленях.

Разница в семейных привычках становилась еще более заметной за ужином. Как правило, мои родители обсуждали работу отца, пока мы с братом и сестрой жевали свою еду, дурачились или в очередной раз дискутировали о том, почему сестре всегда достается место в углу. В доме, где я гостила, после изысканной трапезы отец семьи откладывал вилку, поднимал глаза на одного из сыновей и либо расспрашивал его о каком-нибудь недавнем событии, либо задавал придуманную на ходу математическую задачку, например, такую: из города А в 7:00 вылетает самолет со скоростью столько-то миль в час, а в другое время из города В вылетает другой самолет, который летит с такой-то скоростью, – в какой точке самолеты встретятся? Сыновья должны были самостоятельно найти решение в уме. Такие математические разминки доставляли мне массу удовольствия до того вечера, пока хозяин дома не задал подобный вопрос мне. После мучительно долгого молчания, когда в голове у меня было совершенно пусто, я просто разрыдалась.

Как единственной девочке в доме, мне потакали и даже немного баловали меня, но я все равно выдохнула с облегчением, когда наконец вернулись мои родители. В мою жизнь вернулись более понятные правила, которые они просили соблюдать за столом: помыть за собой тарелку или жевать с закрытым ртом. В то же время я стала задумываться и о других домашних традициях, которые теперь были мне известны, о том, насколько разнообразной может быть семейная культура с точки зрения родительских ожиданий и развития навыков. Математика давалась мне нелегко – но что было бы, если бы я решала математические задачи за ужином каждый вечер? Что, если бы я привыкла высказывать свое мнение о событиях прошедшего дня, отстаивать свою позицию? Куда бы это меня привело? Были ли подобные требования родителей благословением и удачей или же бременем, которое постоянно давило бы на меня?

Став взрослой, я превратилась в кого-то вроде «исследователя семьи», уделяя пристальное внимание деталям воспитания в семьях моих друзей и особенно интересуясь тем, как они подходят к обогащению своей семейной культуры.

Еще до того, как я встретила свою дорогую подругу Аню Эпштейн на втором курсе колледжа, я знала от общих друзей о ее семейной родословной. Ее семья была богата жемчужинами кинематографа, ее отец, Лесли Эпштейн, был уважаемым романистом, а дед, Филипп Эпштейн, в соавторстве со своим братом-близнецом Джулиусом написал сценарий к фильму «Касабланка». После того как мы с Аней стали соседками по комнате в колледже, я с восторгом заслушивалась ее рассказами о семье, где высокие надежды возлагались не только на детей, но и на создаваемые ими произведения искусства. На одном из спектаклей, который она посетила недалеко от своего дома в Бруклине, штат Массачусетс, Аня, которой тогда было 9 лет, вскочила на ноги, чтобы присоединиться к остальным зрителям, аплодировавшим стоя. «Бостонская публика…» – прошипел Лесли, потянув ее за юбку, чтобы усадить обратно на место. Отец читал ей Диккенса перед сном, а на праздничных семейных мероприятиях к ним присоединялись такие известные писатели, как Джон Апдайк и Дорис Лессинг. Среди ее наиболее ранних и приятных воспоминаний об отце она выделяет совместное обсуждение идеи для детской сказки о морских и небесных звездах, которую Эпштейн собирался опубликовать.

Мне было любопытно узнать о других элементах их семейной культуры, которые, казалось, были связаны с их многочисленными достижениями, с их уверенностью или даже дерзостью. В этой семье превозносили непочтительность, провокационность и умение делать осторожные, но меткие и колкие замечания во имя справедливости. Семья гордилась тем, как близнецы отреагировали, когда комиссия по расследованию антиамериканской деятельности вызвала их в суд после того, как их начальник, Джек Уорнер, один из основателей кинокомпании Warner Bros., включил их имена в список писателей, которых он подозревал в лояльности к коммунистам. Как пишет Лесли Эпштейн в журнале Tablet, отправленная братьям официальная анкета содержала вопрос о том, состояли ли они когда-либо в диверсионном сообществе, и если да, то в каком именно. «На первый вопрос мы ответили: “Да”, а на второй ответ был следующим: “Warner Bros.” Больше комиссия нас не беспокоила», – писал Лесли Эпштейн.

Эпштейны гордились своим семейным остроумием и красноречием, а также, за исключением Ани, все они очень любили спорт. Одни из самых теплых воспоминаний Лесли о дяде и его отце, трагически погибшем молодым, связаны с футбольными матчами, которые они посещали вместе. Отец Ани не позволял ей себя беспокоить только в двух случаях: когда писал и когда следил за игрой «Бостон Ред Сокс» с ее младшими братьями-близнецами.

Нарратив лежал даже в основе успеха матери Ани, Илен Эпштейн, доброй и чуткой женщины, которая на протяжении примерно 40 лет вместе со своим близнецом и близкой подругой владела магазином одежды The Studio в Бруклине. Постоянные клиенты заглядывали туда не только за покупками, но и чтобы просто посидеть и рассказать свои истории, многие из которых потом пересказывались Ане за ужином.

В течение долгого времени я наблюдала за тем, как складывается жизнь детей семьи Эпштейн, в которой, казалось, так четко отразилось их воспитание – не только их многочисленные привилегии, но и семейные ценности, влияние и ожидания. Аня сделала успешную карьеру сценариста на телевидении и выступила шоураннером таких сериалов, как «Любовники» и «Пациенты». Один из ее младших братьев, Пол, стал основателем благотворительной организации и любимым социальным работником в системе государственных школ Бруклина. В 2002 году его близнец Тео Эпштейн в возрасте 28 лет стал самым молодым генеральным менеджером бейсбольной команды «Ред Сокс» и на этой позиции начал одну из самых блестящих карьер в истории современного бейсбола. Он привел «Ред Сокс», а затем и «Чикаго Кабс» к историческим триумфам, попал на обложку журнала Fortune и занял первое место в рейтинге мировых лидеров 2017 года. Тео, который в данный момент является частичным владельцем «Ред Сокс» и старшим советником Fenway Sports Group, и Пол, управляющий фондом, который они основали вместе, собрали более 16 000 000 долларов на оплату обучения в колледже для студентов из малообеспеченных семей и поддержку некоммерческих организаций в Бостоне и Чикаго.

«Если честно, это меня слегка ошеломило… – сказал Лесли Эпштейн в интервью газете Boston Globe, когда Тео в 28 лет занял пост генерального менеджера “Ред Сокс”. – Хотя Александр Македонский в 28 уже был генеральным менеджером мира».

Еще до встречи с Аней я с особым вниманием относилась к встречавшимся мне историям о формах культурного и интеллектуального развития детей в различных знаменитых успешных семьях, таких как семья Кеннеди, которая столь явно ценила и образование, и дух конкуренции. В своих мемуарах «Мои двенадцать лет с Джоном Кеннеди» (My Twelve Years with John F. Kennedy) Эвелин Линкольн, личный секретарь Кеннеди, писала: «Пытливый ум Кеннеди и стремление к изучению всего вокруг отражали всю ту подготовку, которую он получил за семейным столом еще в детстве». Его отец, Джозеф Кеннеди-старший, определял тему разговора за столом – в своей книге Линкольн привела в пример «Алжир», – которую один из детей должен был представить и осветить за ужином, дав определенную экспертную оценку. Но остальные дети тоже должны были подготовиться к участию в обсуждении по выбранной теме, чтобы, как писала Линкольн, они могли задать вопросы рассказчику, когда он закончит свой доклад, и узнать, как много он на самом деле знает.

Мне было так любопытно узнать о подобных ритуалах в некоторых высокопоставленных семьях, что в 2012 году я написала статью, для которой взяла интервью у Франклина Фоера, одного из трех братьев, ставших авторами бестселлеров. В разговоре с ним я вспомнила статью в New York Observer, где Франклина, сейчас штатного писателя в The Atlantic, спросили, выступали ли они с братьями с докладами на разные темы за обеденным столом. «Это касалось только меня, потому что я был застенчивым», – пояснил Франклин Фоер. Но в беседе со мной он также уточнил, что эти обеденные беседы в его семье были необычайно разнообразными и открытыми. Как я писала в статье, отец вовлекал братьев в дебаты об экономической политике и гражданских правах, внимательно слушая их рассуждения. Разговор о политике «Звездных войн» Рейгана мог привести к дискуссии о том, почему невозможно построить гигантский щит над Соединенными Штатами из конструктора «Лего». Туалетный юмор приветствовался: культура этой семьи была многогранной и всеобъемлющей, задеть кого-то было непросто. В одном из последующих интервью Франклин добавил, что большой оптимизм – некоторые назвали бы это амбициями – явно поощрялся. Мать Фоеров, которая хотела воспитать в своих детях уверенность в себе, создавала для них на дни рождения альбомы с фотографиями, на которых их головы были приклеены к телам великих людей или выдуманных персонажей, которыми они восхищались: Хана Соло, футболиста Сида Лакмана и Томаса Джефферсона.

Хотя мой постоянный интерес к историям семей был вызван тем ранним детским знакомством с домом наших друзей, меня также заинтересовала семья, с членами которой я никогда не встречалась, но благодаря часам чтения и перечитывания книг я чувствовала, что хорошо их знаю. Речь о трио сестер Бронте, чьи романы XIX века и сейчас остаются объектом анализа и восхищения любителей литературы.

Даже когда я плакала над унижениями, выпавшими на долю главной героини романа Шарлотты Бронте «Джейн Эйр», или восторгалась жестокой природой страсти, описанной Эмили Бронте в «Грозовом перевале», во мне уже зарождались размышления о том, какие обстоятельства привели к тому, что две сестры стали писать подобные книги. В будущем эти размышления станут для меня привычным делом. Прошло еще немного времени, прежде чем я добралась до творчества их младшей сестры Энн, и мое любопытство только возросло. Романы Энн Бронте – «Агнес Грей» и «Незнакомка из Уайлдфелл-Холла» – никогда не были культурными ориентирами, как «Джейн Эйр» и «Грозовой перевал», однако Энн тоже писала оригинальные книги, непоколебимые в своей философии, феминистские и новаторские. Так что же произошло в семье Бронте и какой климат в ней сложился, что «молния три раза ударила в одно место»?

В 1857 году, через 2 года после смерти Шарлотты в возрасте 38 лет, ее подруга и романистка Элизабет Гаскелл опубликовала биографию «Жизнь Шарлотты Бронте». В своей книге Гаскелл по-своему попыталась ответить на тот же вопрос, что лежит и в основе каждой из глав этой книги: в чем секрет этой удивительной, выдающейся семьи? Ответы Гаскелл (которые также воспринимались как оправдание романисток, писавших столь «грубые» произведения) были достаточно интригующими, чтобы книга сразу же получила признание критиков, принесла автору финансовый успех и стала вдохновением для бесчисленных биографий, фильмов и телесериалов, каждый из которых создавался, чтобы удовлетворить любопытство следующих поколений читателей и зрителей. Биография Эмили, опубликованная в 1883 году, представляла собой трепетную критическую переоценку ее творчества, упор в которой был сделан на тему ее воспитания, что свидетельствует о том, насколько сильно именно история семьи способствовала признанию творчества сестер.

В какой-то момент я поняла, что выдающиеся семьи интересуют меня настолько, что я хочу прочитать книгу, в которой бы раскрывались общие для многих из них темы, а поскольку ни одной такой работы я не знала, то решила провести исследование и написать такую книгу сама. Собирая подробности и отмечая повторяющиеся явления, я продолжала размышлять о различных аспектах истории семьи Бронте, которая была достаточно богатой, сложной и обширной, чтобы заинтересовать увлеченных «бронтологов». Однако я включила в книгу и многие другие важные темы, которые в конечном итоге появились в моих собственных репортажах о нескольких современных семьях. Я бы сказала, что семья Бронте обращает на себя внимание не только благодаря своей яркости и неординарности, но и благодаря резонирующим элементам своей истории и аспектам воспитания, которые стали для меня ориентирами. Благодаря этим ориентирам я смогла выделить ключевые детали в историях других семей, которые иначе, возможно, не сочла бы важными.

Во многих семьях, чьи истории я изучала, я наблюдала примеры отцов, напоминающих Патрика Бронте – отца сестер Бронте, овдовевшего священника, наделенного – к лучшему или к худшему – такой силой духа, что он смог пережить не только жену, но и всех шестерых детей. Я стала думать о Патрике Бронте как о борце и победителе, который идет наперекор обстоятельствам, как о человеке, который стал основой идентичности и истории целой семьи. Такие родители становятся легендами в своих семьях, даже если они никогда не достигали особой известности за ее пределами. Они служат живым доказательством того, что никакие внешние ограничения и барьеры не должны распространяться на семью и мешать ее членам строить свое будущее.

Такие родители могут громко заявлять о своих амбициях по отношению к детям, как и по отношению к себе в свое время, или, не говоря ничего определенного, могут создать культуру достижения, просто установив достаточно высокую планку. Они выпускают стрелу амбиций и часто с удивлением обнаруживают, что не могут контролировать направление этой стрелы. Патрик Бронте любил поэзию и художественную литературу, как и его покойные дочери, но он был человеком своего времени и не мог мечтать о том, чтобы кто-то из дочерей реализовал мечты о литературном величии. Во всяком случае, как писала Шарлотта, отец советовал ей сосредоточиться на «обязанностях, которые должна выполнять женщина», – на шитье или преподавании, а не на чтении и сочинительстве. Однако, когда Шарлотта стала известной писательницей, он послал экземпляр «Джейн Эйр» своим родственникам в Ирландию, снабдив его запиской, полной слов гордости за дочь (хотя книга была опубликована под псевдонимом, ее настоящее имя, как он убедился, «было известно повсюду»).

На примере семьи Бронте я поняла, что зачастую именно братья и сестры помогают друг другу найти путь в будущее. Шарлотта была движущей силой профессионального успеха своих сестер. Именно она разглядела в них талант и активно помогала его развить. Осенью 1845 года, в возрасте 29 лет, Шарлотта, как она позже писала в эссе, наткнулась на целую стопку листов со стихами, написанными почерком Эмили. Они несли в себе «особую музыку – дикую, меланхоличную и возвышенную». Поначалу Эмили была раздражена тем, что Шарлотта сует нос не в свое дело, она считала такой интерес «неоправданной вольностью», которую старшая сестра позволяла себе, роясь в ее бумагах. «Потребовались часы, чтобы примирить ее с открытием, которое я сделала, и дни, чтобы убедить ее, что такие стихи заслуживают публикации», – пишет Шарлотта в эссе, которое послужит предисловием к изданию «Грозового перевала» в 1850 году. В какой-то момент Энн предложила Шарлотте оценить ее собственные стихи. Каков был ее вердикт? В них был «свой милый искренний пафос», – написала Шарлотта, не слишком скупясь на похвалу. Шарлотта убедила сестер, что они должны вместе представить редактору томик своих стихов. Эта затея не имела успеха, но дала толчок их писательской карьере.

Поодиночке любая из сестер Бронте могла бы потерять веру в свое творчество или сохранить свои работы в тайне, но в процессе создания романов они составляли свое небольшое творческое объединение из трех человек, куда входили исключительно женщины, которые поддерживали друг друга.

Благодаря Бронте я поняла, что моя собственная книга будет не просто рассказывать о влиянии братьев и сестер друг на друга или о родительском вдохновении – она должна быть посвящена семейной динамике, сложному взаимодействию различных сил и влияний внутри семьи. Можно увлеченно анализировать факторы, которые привели к выдающимся достижениям Бронте, не ожидая, что они когда-либо будут воспроизведены в полном объеме. Как семья они представляют собой одну из прекраснейших статистических аномалий, и я буду неоднократно возвращаться к этим удивительным людям в главах книги.

Когда я начала писать эту книгу, я была матерью маленьких мальчиков-близнецов, которые сейчас уже поступили в колледж. На протяжении всего этого времени мы с мужем старались вдумчиво относиться к нашей собственной семейной культуре, ожиданиям и влиянию. Я не стремилась раздувать свои амбиции, но меня волновало, как выбор, который мы делали, может повлиять на будущее наших сыновей, на их способность в полной мере реализовать свой потенциал. В юности я была безмерно благодарна родителям за то, что они помогали мне держать дистанцию между моими высокими академическими устремлениями. Но теперь, когда я сама стала матерью и мои дети переходили из одного класса в другой, я обнаружила, что внутри меня растет родительская тревога, характерная для определенной демографической группы нашего времени. Достаточно ли мы раскрываем потенциал детей, достаточно ли их поощряем и обогащаем? Прививаем ли достаточно трудолюбия?

Большинство родителей скажут, что главная их забота – настоящее и будущее счастье детей. Я отношусь к их числу, но все же почему-то большинство родителей не считают своей обязанностью сделать достаточно счастливого ребенка еще счастливее. Они не покупают книги с названиями по типу: «Как превратить вашего счастливого ребенка в самого счастливого». Большинство родителей не пытаются определить, входит ли их ребенок в 10 % счастливых детей в классе, и не задумываются: «Возможно, я что-то сделал не так – не предоставил достаточно возможностей для счастья. Если я не сделаю своего ребенка еще счастливее, он не будет успешно расти и развиваться».

С другой стороны, стремление к достижениям может стать соревновательным видом спорта для родителей, который сопровождается удобными и конкретными показателями – оценками, баллами, золотыми звездами, стипендиями, рейтингами. Родителям с определенным складом ума может казаться, что им никогда не будет достаточно. Если дочь преуспевает на уроках математики, такие родители могут задаться вопросом: «Может, математика недостаточно сложная?» Если сын не хочет регулярно заниматься игрой на гобое, родители могут задуматься: «А не попробовать ли мне поощрять его? (Специалисты по психологии поведения говорят: «Да, поощрения могут помочь».) Но если начать поощрять определенное поведение, не подорвет ли это внутреннюю мотивацию ребенка?» (Специалисты по психологии развития говорят: «Да, это может подорвать мотивацию».)

Более того, родители должны чувствовать ответственность и понимать, что если ребенок не обладает некоторыми качествами, которые ценятся в обществе, – например сознательностью, – то, возможно, они не сумели уделить должного внимания чему-то важному. Они не поощрили детей в нужный момент и не предупредили о последствиях. Если бы они лучше воспитывали детей, то, несомненно, их дети добивались бы более заметных успехов в учебе и на работе.

Возможно, вы, как и я, наблюдали за семьями, в которых есть не один ребенок с высокими достижениями, и вам тоже казалось, что дома у них происходит что-то особенное. Наверняка вы задавались вопросом – как им это удалось? Что происходило за обеденным столом в их доме? Можно ли что-то почерпнуть из того, как они вдохновляли своих детей? И не обязательно дело в амбициях ради амбиций. Цель для многих родителей, которых беспокоят вопросы воспитания, состоит в том, чтобы дать своим детям возможность действовать самостоятельно или почувствовать себя способными достичь большего – связать их достижения не с собственным успехом, а с чем-то, имеющим больший смысл. Они не хотят, чтобы их дети относились к своему воспитанию, как мой друг, который однажды с сожалением отметил, что его родители никогда не ждали от него многого и что он всегда оставался один на один со своими мечтами, из-за чего воплотить их было труднее.

Что касается моих сыновей, то, когда я думаю, что просто хочу, чтобы они были счастливы, возможно, на самом деле я хочу, чтобы они были счастливы и сейчас, и в будущем. Все начинается с безусловной любви, с осознания того, что она у вас есть и что вы способны ей делиться. Но еще один источник счастья кроется в ощущении собственной субъектности, поэтому я надеюсь, что мне удалось воспитать их любознательными и находчивыми, способными в будущем внести свой вклад в дело, которое они выберут.

Возможно, в силу того, что мои близнецы – разнояйцевые, меня особенно интересует, как несколько детей в одной семье добиваются схожих результатов. Я подозреваю, что родители близнецов, в частности разнояйцевых, тратят больше времени, чем многие другие, на размышления о справедливости и равенстве в надежде, что не только один, а оба их ребенка проживут социально насыщенную, интересную и успешную жизнь. В воспитании они особенно стремятся к балансу – без сомнения, трудно находимому.

Прогнозируя вероятность достижения людьми успеха, социологи обычно учитывают социально-экономический статус, или СЭС. СЭС – самый мощный фактор того, какое образование получит ребенок. Однако социологи отмечают, что между братьями и сестрами из одной семьи, особенно в условиях нехватки ресурсов, по-прежнему существуют значительные образовательные и экономические различия. «При объяснении экономического неравенства в Америке различия между братьями и сестрами составляют примерно три четверти всех различий между людьми», – написал социолог Далтон Конли в своей книге «Порядок рождения» (The Pecking Order) в 2004 году.

Отчасти это несоответствие можно объяснить неравномерным распределением удачи, отчасти – удачи с точки зрения генетики. Хотя в среднем у родных братьев и сестер больше общего, чем у двоюродных, а у двоюродных в свою очередь больше, чем у троюродных, гены могут перемешиваться самым неожиданным образом, что приводит к значительным различиям между детьми в одной нуклеарной семье. От того, как эти гены проявят себя, может зависеть разница между ребенком с СДВГ, для которого школа является испытанием, и ребенком, которому нравятся атмосфера и порядок учебного класса. Гены могут подтолкнуть одного ребенка к чтению книг, а другого – к постоянной социальной коммуникации. И эти небольшие различия даже в раннем возрасте в зависимости от окружающей среды могут активировать целый ряд эффектов, которые приведут к разным результатам в будущем.

Причина, по которой жизненные пути братьев и сестер могут быть очень разными, также кроется в экономической ситуации семьи. Исследование Конли показало, что в семьях со средним и низким уровнем дохода родители, как правило, вкладывают больше средств в развитие ребенка, который, как им кажется, больше других готов к успеху. Они оплачивают его репетиторов, устраивают в частную школу или колледж, оставляя при этом своих менее талантливых детей с меньшими ресурсами для старта. (Более состоятельные семьи, напротив, склонны вкладывать ресурсы в ребенка, который меньше успевает по учебе, чтобы помочь ему преуспеть.) Финансовые взлеты и падения семьи также влияют на жизненные результаты братьев и сестер, которые зависят от времени, подобно игре «Музыкальные стулья». На каком этапе учебного процесса находился ребенок, когда музыка прекратилась? Поступила ли старшая сестра в колледж до того, как развод ее родителей лишил ее возможности скопить сбережения на будущее? Успели ли родители, владеющие семейным бизнесом, вовремя отдать младшего ребенка в частную школу, пока дела шли в гору? Не слишком ли поздно это случилось для старших детей, которые даже не заинтересовались поступлением в колледж?

Разница в финансовых условиях, столь распространенная среди братьев и сестер, делает еще более примечательными те случаи, когда в семьях, особенно в семьях рабочего или среднего классов, рождается более одного ребенка, добившегося выдающихся результатов. Поэтому я решила выяснить, какие семейные факторы, если таковые имеются, способствуют этой череде успехов.

Оказалось, непросто найти семьи, в которых все братья и сестры согласились бы участвовать в исследовании. В некоторых случаях другие братья и сестры накладывали вето даже на намерение одного из них участвовать. Даже в семьях, где у братьев и сестер были общие высокие достижения, часто их взгляды на собственную жизнь или семью не совпадали. Я была свидетелем ссор и легких оскорблений среди именитых общественных деятелей, когда они решали между собой, стоит ли им участвовать (как только это начиналось, ответ неизбежно оказывался отрицательным). Я наблюдала, как желание одного из братьев поговорить пресекалось более старшим. Иногда кто-то из братьев и сестер нервничал, не желая раскрывать семейные тайны, и я оказывалась объектом подозрений, даже если меня не интересовал именно этот аспект их совместной истории. Интимность семейной жизни, глубоко укоренившаяся преданность и обиды между братьями и сестрами, о которых никогда нельзя было говорить вслух, – со всем этим оказалось непросто работать. Но в конце концов благодаря мягкой настойчивости мне посчастливилось найти шесть замечательных семей, братья и сестры в которых, даже если и не горели желанием сотрудничать, все же пошли мне навстречу. Эти семьи были готовы открыться мне, поделиться своими историями, пересказать свои уникальные пути, которые я попыталась соединить в некое подобие карты, иногда замечая интересные пересечения тех маршрутов, которые они сами упускали из виду.

Семьи, которые чем-то меня поразили, объединяло то, что я называю культурой храбрости, то есть верой в собственную способность изменить мир к лучшему, создать великие произведения искусства или побить мировой рекорд. Например, приехать в Соединенные Штаты без знания английского языка, но с верой в умение найти способ привести своих детей к большому успеху, несмотря на финансовые трудности, – несомненно, требует большой храбрости.

Когда я искала современные семьи для этой книги, меня привлекли те, члены которых стремятся к целям, требующим яростной самоотдачи и глубокой, непоколебимой уверенности в себе и своих стремлениях. Это борцы за гражданские права, художники, писатели и музыканты, предприниматели, судьи, олимпийские спортсмены, признанные режиссеры-новаторы. Вначале мне казалось, что я пишу книгу о семьях, добивающихся больших успехов. В итоге я написала книгу о семьях с большими мечтами, члены которых обладают навыками, позволяющими успешно их реализовывать. В книге также представлены истории нескольких ученых, чьи исследования имеют отношение к некоторым вопросам, которые я задаю о природе и воспитании[1], ожиданиях и мотивации. Чаще всего семейное прошлое этих ученых позволяет понять, почему они тоже задавались этими вопросами.

Знакомство с семьями, чьи истории я рассказываю в этой книге, стало одной из величайших радостей моей профессиональной жизни. Никто из них не претендует на то, чтобы поделиться неким секретом успеха, – большинство из них слишком скромны. В любом случае трудно взглянуть на свое семейное происхождение объективно, поскольку это буквально воздух, которым мы дышим, наша естественная среда обитания. Замечу, что, хотя я и обнаружила некоторые общие черты среди этих семей (многие из них пересекаются с Бронте), главное – это захватывающие истории необычных семей, которые поделились рассказами о том, какие трудности им пришлось преодолеть, о своей борьбе, о провалах и триумфах своих родителей, а также динамикой отношений между родными братьями и сестрами, которая могла причинять боль, одновременно заставляя двигаться вперед. Можно с уверенностью сказать, что если это книга о семьях, добившихся больших успехов, то часто она также рассказывает и о реальных издержках этих успехов, о жертвах и даже о боли, которые они порой влекут за собой. Люди, о которых здесь идет речь, не пытались скрыть от меня свои личные недостатки или недостатки своей семьи. С одной стороны, их истории могут утешить тех, кто вырос в иной среде. С другой стороны, их истории могут вдохновить.

Я писала эту книгу на протяжении многих лет. Это значит, что она также посвящена природе славы и успеха. Возможно, если бы я начала на год или два раньше, то попыталась бы понять, почему творчество братьев Вайнштейн оказало столь грандиозное влияние на мир независимого кино. Люди, с которыми я познакомилась на определенном этапе их карьеры, оказались – к лучшему или худшему – в совершенно других местах к тому времени, когда я закончила свой репортаж много лет спустя, или подверглись на этом пути пристальному вниманию общественности. Вместо того чтобы превозносить семьи с высокими достижениями, эта книга, скорее, очеловечивает их.

Если бы кто-то из родителей спросил меня, как повысить шансы на воспитание успешных детей, я бы в первую очередь сочла своим долгом указать на выводы огромного количества авторитетных исследований, которые могут быть обнадеживающими или обескураживающими в зависимости от вашей точки зрения. Согласно этим исследованиям, влияние родительского воспитания на успехи детей, скорее всего, не столь значительно, как нас заставляют полагать. «Несмотря на все наши усилия, очень трудно найти какую-либо надежную эмпирическую связь между небольшими изменениями в поступках родителей – теми изменениями, которые находятся в центре внимания родителей, – и вытекающими из этого чертами характера их взрослых детей», – пишет выдающийся детский психолог Элисон Гопник в своей книге «Садовник и плотник» (The Gardener and the Carpenter).

Так зачем вообще изучать эти семьи? Начнем с того, что их истории привлекают внимание, поскольку отличаются определенной экстремальностью. Это может касаться семейной философии или других обстоятельств. И, да, временами их пример вдохновляет. Если в данных о семейных исследованиях есть исключения, то эти семьи – наиболее интригующие. С точки зрения статистики воспитание детей, вероятно, имеет наибольшее значение в экстремальных ситуациях, в «хвосте распределения», как сказал мне Конли. «Если вы хотите, чтобы ваш ребенок стал гением в своем деле, спортсменом уровня All-America[2] или шахматным гроссмейстером, вам совершенно необходимо развивать в нем талант».

Некоторые исследования указывают на то, что родители с менее грандиозными устремлениями способны внести существенный вклад в сохранение определенных путей, которые могут помочь их детям добиться успеха. Эти идеи основаны как на научных данных, так и на уникальных историях семей, которые я изучала. Установите для ребенка высокие, но реалистичные ожидания и обеспечьте необходимой поддержкой. Постарайтесь объяснить детям практическую ценность занятий, которые открывают профессиональные возможности (например, занятия математикой и естественными науками). По возможности ищите окружение, в котором ваши дети смогут видеть авторитетные примеры для подражания. Подумайте о том, чтобы переехать в университетский городок или в район, где живут или работают новаторы и изобретатели. А затем не мешайте своим детям. Как сказала мне одна мать, воспитавшая невероятно успешного предпринимателя и двух врачей, занимающих руководящие должности в крупных медицинских учреждениях, когда я спросила ее, что, по ее мнению, она сделала правильно: «Я не сломала их».

Я начала писать эту книгу в эпоху другой американской традиции воспитания, то есть задолго до начала пандемии ковида. Тогда страну впервые возглавил темнокожий президент. Казалось, мы находились в состоянии непрерывного прогресса и совершенствования и у нас были все шансы полностью реализовать свой потенциал. Экономика была сильна, возможности, которые раньше были закрыты, оказались доступны, а широко разрекламированные исследования интерпретировались так, что все, что нам нужно сделать для того, чтобы наши дети преуспевали и процветали, – это дать им правильную установку на рост и выяснить, как сделать их более стойкими, более упорными и трудолюбивыми.

Пандемия стала катастрофой для многих учреждений. Больницы были перегружены зараженными вирусом, от которого первое время не было вакцины. Правительственные учреждения пытались последовательно и внятно информировать население о ситуации. Пресса терялась среди противоречивых и быстро меняющихся результатов исследований. Я бы даже сказала, что эпидемия также определила границы родительского влияния. Школы закрывались, дети страдали, показатели депрессии, тревожности и суицидальных наклонностей, которые и без того шли вверх, продемонстрировали настоящий национальный кризис. Невозможно было игнорировать более масштабные общественные силы, которые действовали на детей, пока любящие, заботливые родители играли роль в лучшем случае едва заметного света маяка в ужасный шторм: видимые, присутствующие, направляющие, но явно неспособные остановить бурю. Даже после окончания пандемии мы с мужем пытались понять, как найти баланс, чтобы продолжать идти вперед. Мы пытались отстраниться от нездорового академического давления, которое делает несчастными стольких подростков, и в то же время вытолкнуть их из безопасных убежищ, в которые превратил наши дома COVID-19. Так много молодых людей были вынуждены занять оборонительную позицию в то время, когда им больше всего нужно исследовать мир, рисковать, раздвигать границы и смотреть, как далеко они могут зайти.

Будучи родителем, я со смирением осознаю, как мало имею рычагов контроля над мотивацией своих собственных детей и их отношением к достижению целей, несмотря на все те знания, которые я пыталась извлечь из изучаемых мной семей. Например, когда Лео, одному из моих мальчиков-близнецов, было около 8 лет, мы начали давать ему уроки игры на фортепиано. Как и многие дети, он играл неуверенно, может быть, по 10 или 15 минут за раз. Иногда мы уговаривали его заниматься больше. Я знаю, что мы неоднократно пытались поощрять его за то, что он уделяет больше времени занятиям, в надежде, что сможем довести его до уровня, на котором его мастерство позволит получить больше удовольствия от игры. Когда через несколько лет это не сработало – теперь мне кажется смешным, что мы когда-либо могли надеяться на другой результат, – мы решили, что, возможно, вообще не стоило на него давить. «Давай просто остановимся», – предложили мы сыну. Мы давали понять, что не наказываем его – просто не видим смысла в уроках, если они ему неинтересны. Но он и этого не хотел. И мы продолжали платить за уроки, поглядывая на одиноко стоящее фортепиано, когда проходили мимо. Порой мы подталкивали сына к занятиям – иногда успешно, чаще нет. Мы чувствовали, что обязаны продолжать вкладывать средства и не лишать сына возможности культурного обогащения, даже если он ясно давал понять, что не хочет тратить столько сил, сколько действительно потребовалось бы для ощутимого эффекта.

Лео исполнилось 14 лет в июле 2020 года, когда COVID-19 все еще мешал привычной социализации. Его дружба за пределами школы перешла в онлайн-видеоигры. Оказалось, он не мог прокачаться в одной игре, которую, похоже, предпочитали его друзья. По мере того как ему становилось все скучнее и скучнее играть в World of Warcraft и это занятие начало его раздражать, он все чаще возвращался к фортепиано. Инструмент находился всего в нескольких футах от его стола и компьютера, с которыми он начал ассоциировать свое разочарование.

В то лето сын даже не брал уроки. И вдруг он взял в руки ноты, лежавшие на фортепиано, – этюд Шопена, который я пыталась исполнить (вдохновившись его описанием в разговоре с Гонг Ченом, членом одной из семей, о которых идет речь в этой книге). Учитель моего сына, скорее всего, сказал бы, что на тот момент это произведение было слишком сложным для мальчика, но тот начал работать над этюдом каждый день. В течение нескольких недель мы не обращали внимания на повторяющиеся, отрывистые звуки, раздававшиеся из комнаты сына. Он постоянно спотыкался, продираясь сквозь заросли нот. И вот однажды, когда я готовила ужин, я вдруг заметила: из всего этого шума наконец-то возникла мелодия – выразительная, четкая и элегантная. Мы с мужем были потрясены. Лео был удивлен не меньше нас, обнаружив, что чем больше он играет, тем лучше звучит музыка. Он играл ее снова и снова, пока его не осенило, что есть и другие, столь же прекрасные произведения, которые он может освоить, и он перешел к следующему, а затем к следующему, иногда играя по 3 или 4 часа в день.

Именно этого результата мы с мужем ждали от Лео все эти годы. Поначалу мы были горды и взволнованы: наш сын играет на фортепиано по несколько часов в день. Но удивительно скоро это уступило место другим впечатлениям. Мы с мужем оба работали дома, а он у нас совсем не большой. Звучные аккорды, многочасовые напряженные тренировки, стремительный темп исполнения излюбленного Лео рондо, мелодия которого засела так глубоко, что иногда не давала мне спать по ночам, – все это стало казаться какой-то притчей со скрытым предупреждением для родителей. Мы с мужем вели тайные беседы о том, можно ли быть родителями, которые поддерживают увлечение сына и в то же время просят его играть немного… реже. Мы осторожно предложили электрическое фортепиано с наушниками (только для ранних утренних часов!), но Лео вежливо отказался. Тогда для себя мы купили отличные наушники с шумоподавлением. Мы утешались мыслью о том, что Лео мог бы увлечься не фортепиано, а барабанами.

Чего мы действительно хотим для наших детей? И почему мы этого хотим? Какие наши ожидания и на что мы надеемся? Мы хотим, чтобы они были счастливы. Мы хотим, чтобы у них был выбор. Мы хотим, чтобы они почувствовали восторг от своего мастерства.

Мы предлагаем Лео фортепиано. Но только он может решить, как на нем играть.

Глава I. Семья Грофф

В Куперстауне, городке на севере штата Нью-Йорк, в День поминовения[3], знаменующий начало лета, еще бывает прохладно, и даже в первую неделю мая на тенистых лужайках можно увидеть остатки снега. Разрыв между ожиданиями тепла наступающего лета и реальностью погодных условий в этом городе в 80-е годы представлял определенный интерес для детей Гроффов. В семье их было трое: старший, Адам, врач и серийный предприниматель, средняя, Лорен, ставшая одной из самых успешных писательниц своего поколения, и младшая, Сара, теперь уже студентка, получающая степень доктора философии на факультете клинической психологии, а также олимпийская триатлонистка, завоевавшая на Ironman[4] титул спортсменки мирового класса.

Лорен вспоминала: в праздничные выходные, всего через пару недель после того, как растает последний снег, их отец, уважаемый доктор Джерри Грофф, убирал с бассейна брезентовое покрытие. Это была семейная традиция. Его дети – сын и две дочери, обе довольно высокие для своего возраста, – одевшись в купальники, тихонько наблюдали, как на поверхности воды показывался мусор, скопившийся в бассейне за прошедшие месяцы: какие-то водоросли, дохлая лягушка, земляные черви и прочая гадость. Бывали годы, когда все, что находилось под водой, скрывал слой льда. Джерри Грофф уверяет, что вода уже была очищена к моменту, когда кто-нибудь из детей забирался в бассейн, но он отлично помнит, как дети визжали и смеялись, стуча зубами, пока он засекал время для их игры – нужно было продержаться в воде целую минуту, победитель получал доллар. Лорен воспринимала это скорее как соревнование. Она вспоминает, как все трое, посиневшие от холода, неподвижно стояли в воде со стоическим терпением и ждали, пока кто-то все-таки сдастся. Каждый надеялся превзойти в своей выносливости других. Кто выдержит этот холод, кто продержится дольше всех?

Это была настоящая проверка на прочность, пусть и с невысокими ставками. Позже Сара и Лорен в полушутку называли подобные игры «подвигами», которые оставались характерными для их семейного досуга, даже когда они уже выросли. Для них это упражнение на выносливость было не таким уж сложным испытанием. В детстве их отец испытывал нужду, но теперь был достаточно обеспечен, чтобы позволить семье большой исторический дом у озера с бассейном в придачу. В бассейне можно было отдыхать на мягких надувных матрасах, у него устраивали вечеринки по случаю дня рождения, летом в воде спасались от жары. Но еще бассейн мог стать поводом для испытания характера. Соревноваться было весело. Упорство и решительность, иногда смешанные с грубой силой – в семье это сочетание качеств называли «гроффовостью», – считались забавными.

Много лет спустя Сара стала зарабатывать на жизнь профессиональным спортом, требующим высокой физической выносливости. Дважды она участвовала в Олимпийских играх, соревнуясь с самыми одаренными триатлонистами мира. В 2023 году, будучи матерью двухлетнего ребенка, она выиграла женский чемпионат Европы Ironman во Франкфурте, на котором проплыла 2,4 мили[5], проехала на велосипеде 112 миль, пробежала марафон – и все это за 8 часов 54 минуты и 53 секунды.

Лорен по жизни тоже полагается на выносливость. Как писательница и автор коротких рассказов, она работает, уединяясь в переделанной под офис спальне, куда двое ее детей не могут зайти просто так, когда им вздумается. По 5–6 часов в день она без перерыва создает воображаемых людей из воображаемых костей, плоти и чувств, населяет персонажами миры и целые вселенные, движущиеся во времени и пространстве. Она создает собственную реальность, чтобы отразить что-то, пока еще невидимое в той, где живет сама. В процессе работы над самым успешным своим романом «Судьбы и Фурии» (Fates and Furies) Лорен пишет черновик от руки, выбрасывает, пишет еще один, снова выбрасывает – и так больше 10 раз. «Судьбы и Фурии» – одна из трех книг, благодаря которым она становилась финалистом Национальной книжной премии.

Адам тоже проявляет выносливость по-своему: он одновременно получил степень доктора медицины и магистра делового администрирования, а затем стал серийным предпринимателем в сфере здравоохранения. Адам часто шутит, что он наименее талантливый из детей, хотя Лорен считает старшего брата, самого непубличного из них, именно тем человеком, который установил планку для остальных. «Это просто смешно, – сказала мне Лорен во время нашей первой беседы, – он всегда был звездой». Она до сих пор считает, что его слово действительно имеет наибольший вес в семье.

Джерри и его жена Жаннин воспитывали своих детей в атмосфере, где ценились стремление к достижениям, активность, старание. У родителей были бесконечные проекты и амбиции, но дети никогда не были главными. Гроффы ожидали от своих детей прежде всего трудолюбия – работы с любовью и не только.

Однако то, что братья и сестры Грофф так разносторонне развивались, возможно, является отражением общей насыщенности их семейной жизни. Дифференциация может служить своего рода убежищем, чтобы спрятаться от трудностей, связанных с взрослением, в семье, где так много талантливых, трудолюбивых и психологически стойких людей.

В июне 2016 года, в День отца, Гроффы собрались в Орфорде, штат Нью-Гэмпшир, в новом доме Джерри и Жаннин, расположенном примерно в 25 минутах езды от медицинского центра Дартмута Хичкока, где Джерри, ревматолог, десятилетиями ранее проходил двухлетнюю стажировку. Там же теперь работает Адам. Как и дом в Куперстауне, где росли дети, это был просторный дом с прилегающий территорией, который скорее напоминал загородное имение: лужайка, сарай, окруженный ивами пруд с мутной, но пригодной для купания водой. Жаннин, кажется, бесконечно выкрашивает комнаты дома в исторически соответствующие цвета, на что с гордостью указывает гостям. Гроффы могут позволить себе нанять помощников, но они все равно предпочитают выполнять работу по дому самостоятельно. У одной из хозяйственных построек обычно припаркован пикап, на котором Джерри разъезжает по городу.

Джерри и Жаннин недавно переехали из Куперстауна, чтобы быть поближе к семьям двух из трех своих детей. Сара, младшая, живет неподалеку со своим мужем Беном Тру, профессиональным бегуном на длинные дистанции. Адам, старший, тоже поселился в этом районе с женой Тришей, педиатром, и их четырьмя детьми. Лорен вместе с супругом Клэем Каллманом, застройщиком, и их двумя сыновьями часто проводила там лето. В конце концов они тоже переехали из-за карантина, случившегося в пандемию ковида, в новый дом в Орфорде, где она занималась писательством, пока ее дети посещали онлайн-занятия.

Сара и Бен приехали на встречу с небольшим опозданием. Они были на велосипедах и в спортивной экипировке. Хотя в многочисленных подкаст-интервью Сара может держаться кокетливо и оживленно, в тот день они с мужем были спокойны и излучали ощутимое напряжение, которое почувствовала даже я, гостья дома. Предстоящие недели обещали быть судьбоносными для них обоих, и их мысли были заняты физической и психологической подготовкой к соревнованиям. Бен, которому до сих пор принадлежит американский рекорд в шоссейной гонке на 5 километров, пытался пройти квалификацию на Олимпийские игры 2016 года в беге на ту же дистанцию, едва не упустив эту возможность 4 годами ранее из-за приступа болезни Лайма. Сара уже прошла квалификацию, но это только усилило ее стресс, поскольку в возрасте 34 лет у нее остался последний шанс получить медаль. Последние 4 года она провела в тренировках, которые ее семья называет «пузырем» – зоной, из которой она редко выходила, пропуская свадьбы друзей или дни рождения племянников, заставляя себя проходить через тренировки, настолько изнурительные, что они доводили ее до безумия. Она бегала в условиях стоградусной жары[6] в Мексике и плавала в водах Тихого океана температурой 50°[7]. Несколько раз она просыпалась в машине скорой помощи после потери сознания, а однажды в течение 2 месяцев тренировалась, испытывая мучительную боль из-за перелома крестца.

Сара познакомилась с Беном вскоре после переезда в Нью-Гэмпшир, где она пыталась обрести стабильность и быть ближе к Адаму и его семье. Адам не такой сильный спортсмен, как его сестры, и все же он тоже серьезный бегун, марафонец, который время от времени присоединяется к Саре в длительных забегах. Недавно он снова сделал это, упомянула Триша, когда семья сидела за обеденным столом.

«Да? Как все прошло?» – спросила Лорен, которую этот факт позабавил. В ее вопросе читался свой подтекст. Похоже, ей нравилась мысль о том, что ее старший брат пытается угнаться за младшей сестрой.

Четырехлетняя дочь Адама Хайди – румяная белокурая девочка в розовом платьице. На одной ноге у нее красовался розовый гипс, полученный несколькими днями ранее в результате инцидента с разбрызгивателем. На гипсе Жаннин написала: «Крепкий орешек!» Семья сидела за столом на веранде, вдали виднелись Белые горы. Хайди прямо без костылей направилась на кухню, где, как она слышала, были живые лобстеры. Гроффы по очереди наблюдали за девочкой, ковыляющей по внутреннему дворику к ступеням заднего входа. Эта сцена напоминала нечто среднее между движением ползком и детской игрой, для которой она была уже слишком взрослой. Хайди наконец добралась до ступенек и грозно посмотрела вверх. В воздухе повис беззвучный вопрос: собирается ли она идти дальше? Я наблюдала за происходящим, прекрасно понимая, что нахожусь среди квалифицированных медиков. Тем не менее я волновалась и представляла, как она падает, гипс разбивается, а ее хрупкие косточки снова ломаются. «Пусть попробует. Пусть узнает, как далеко она сможет зайти», – сказала Триша.

Когда девочка добралась наконец до вершины, оваций не случилось, но ее бабушка повторила главный комплимент Гроффов: «Крепкий орешек!»

Гроффы почти никогда не говорят о талантах. Зато много говорят о стойкости – семейной ценности, которая больше связана с находчивостью и самодостаточностью, чем со способностью побеждать конкурента.

Вскоре после обеда несколько членов семьи отправились купаться в небольшом пруду на территории дома, причем Ингрид, старшая дочь Адама, которой тогда было 6 лет, цеплялась за спину Сары, словно каталась на очень осторожном и медленном дельфине. Перед ними расступались листья кувшинок. Все, кроме Лорен, которая была одета во все черное, забрались в воду. В этой семье и дети, и родители любили порезвиться, да и, кроме того, было жарко. Наконец все выбрались на берег, чтобы совершить пятиминутную прогулку в прохладный дом. Ингрид была уже на полпути, когда столкнулась с их собакой и внезапно расплакалась. «С тобой все в порядке, милая», – успокаивала ее Триша. С тех пор как Ингрид наложили гипс, она жаловалась на разные недомогания. Когда Адам в какой-то момент пошутил: «Здесь больше никому не позволено ломать ногу», девочка разрыдалась. «Мне что, даже нельзя сломать ногу?» – жалобно всхлипывала она. Я подумала, а не стремится ли она на самом деле проявить свою храбрость, пусть даже ценой серьезной травмы?

Прошло несколько минут, прежде чем Триша – она сама была ультрамарафонцем – поняла, что на ногу Ингрид обрушился весь вес собаки и она начала кровоточить. Она утешила шмыгающую дочь, обработала и перевязала ее ногу. Триша чувствовала себя ужасно, но в конечном итоге Ингрид очень скоро пришла в себя. Она нашла способ проявить свою храбрость.

В доме Гроффов в Куперстауне, штат Нью-Йорк, имелись некоторые из тех изящных деталей, которые обычно можно было увидеть в домах колониалистов конца XVIII века. Однако задолго до покупки дома Джерри и Жаннин обзавелись дополнительным крылом с интерьером в стиле 70-х годов, из-за чего, несмотря на значительные размеры, все здание казалось не таким уж грандиозным. Это не был дом щепетильных ценителей дизайна, но было ясно, что хозяева имеют на него большие планы.

Джерри Грофф вкладывал в этот дом труд – свой собственный труд – и добивался результатов, которые были источником гордости для человека, который по жизни был победителем. Возможно, карьера Гроффов не была столь публичной, как у их детей, но жизнь, которую они устроили для своей семьи, является триумфом сама по себе, учитывая непростые судьбы семей, в которых воспитывался каждый из родителей.

Джерри вырос в сельской местности Пенсильвании. Семья испытывала финансовые и личные трудности. Обстоятельства были настолько тяжелыми, что Джерри и трем его братьям какое-то время пришлось провели в сиротском приюте для мальчиков, пока их родители пытались уладить свои разногласия. В конце концов они развелись, когда Джерри было 7 лет, и основным источником дохода семьи стала работа его матери в ночную смену в закусочной. Мать была измотана, отец – почти не присутствовал в их жизни. Можно сказать, братья воспитывали сами себя. Джерри, третий по старшинству, каким-то образом держался на плаву, не испытывая бремени, которое мог бы испытывать старший брат, или уязвимости, которая выпадает на долю младшего. Он был солнечным оптимистом, а еще прирожденным спортсменом. Благодаря щедрости бабушки и дедушки он с седьмого класса посещал хорошую школу – одну из первых вальдорфских школ[8] в стране, – которая направила его на академический путь, позволивший получить стипендию в колледже Франклина и Маршалла.

В колледже Джерри встретил родственную душу – привлекательную девушку, которая училась с ним в первой сборной группе, где студентов не разделяли по половому признаку. Как и Джерри, она избавлялась от тяжелого прошлого и начинала новую жизнь в кампусе колледжа. Этой девушкой была Жаннин. Оглядываясь назад, она признает, что не просто ушла из дома, а сбежала оттуда, спасая свою жизнь, за которую беспокоилась на протяжении всего детства. У ее отца были проблемы с алкоголем, что делало его непредсказуемым, а порой даже жестоким. В порывах гнева он был груб и не сдержан. В такие моменты Жаннин, старшая из четырех детей, спешила отправить братьев и сестер на чердак сарая – укромное помещение без электричества и отопления. Иногда они оставались там, пережидая ярость отца, дрожа от холода в полной темноте, пока Жаннин не решала, что можно вернуться в дом.

Жаннин была единственной из детей, кого отец никогда не бил, – ее считали «особенной», и это бремя приносило свои тревоги, которые она компенсировала упорной работой над тем, что могла контролировать. В юности она начала заниматься твирлингом[9], который был для нее не просто способом скоротать время. Она занималась им часами – самозабвенно, полностью погружаясь в развитие новых навыков. Эти часы окупились, и она смогла вырваться из хаоса своего дома, превратившись в сильную участницу конкурсов, талантливую исполнительницу в блестках и сапожках. Летом в старших классах она работала в биохимической лаборатории, но одновременно руководила постановкой сотен выступлений танцоров и танцовщиц на футбольных шоу штата в перерыве между таймами. Жаннин умела жонглировать тремя горящими жезлами, что пригодилось ей, когда она приняла участие в конкурсе «Юная мисс США». Жаннин тогда вышла в финал.

Если Джерри был приветливым и стойким работягой, то Жаннин – ослепительной главной мажореткой колледжа, которая получила стипендию на первом курсе. В то время девушки-атлетки, занимающиеся традиционными видами спорта, были не слишком популярны, но твирлинг был исключением. Жаннин стала чемпионкой, обладательницей «25 трофеев, 15 медалей и нескольких национальных и государственных титулов в твирлинге», как отмечала местная газета в 1969 году.

В старших классах Жаннин получила стипендию за научные достижения и после колледжа собиралась получить медицинское образование, хотя в то время доля женщин составляла менее 10 % студентов медицинских вузов. На подготовительных курсах в колледже Франклина и Маршалла она получила несколько плохих оценок и, обескураженная, позвонила домой сообщить новости. «Я сообщила родителям, что подумываю бросить учебу, на что получила ответ: “Да, это хорошая идея”», – рассказала она в нашей беседе. В итоге она бросила курсы и сосредоточилась на биологии. Вместо поступления в медицинскую школу Жаннин продолжала работать в лаборатории, чтобы Джерри, который уже был ее мужем, смог получить медицинскую степень. В конечном итоге это решение привело к приобретению роскошного белого дома на берегу озера в Куперстауне. Однако решение Жаннин умерить свои амбиции на долгие годы стало причиной для беспокойного сожаления, превратившись в мягкую силу, которая стала частью философии семьи.

Вскоре у пары родилось трое детей. Адам был активным, любопытным, уверенным в себе и постоянно находился в движении. Лорен, родившаяся через 18 месяцев после Адама, была тихой и спокойной. Она так сильно отличалась от своего брата, что родители забеспокоились, нормально ли идет ее развитие. Они привели ее к педиатру для обследования, и только тогда услышали вердикт, которому бывает трудно поверить. Они узнали, что два ребенка, родившиеся у одних и тех же родителей, действительно могут кардинально отличаться по темпераменту (причем различия проявляются даже в младенчестве), и одинаковое семейное окружение не обязательно разовьет у обоих одинаковое поведение. «Все родители называют себя экологами, пока у них не рождается второй ребенок», – писал социальный психолог Марвин Цукерман. (Под «экологом» он подразумевает человека, который считает, что окружение и воспитание ребенка оказывает большее влияние на его развитие, чем врожденные или генетически обусловленные черты.)

Лорен превратилась в энергичную девушку, любимицу родителей, мечтательницу и, к досаде своего весьма рационального брата, фантазерку. Их ссоры, как она писала в своих воспоминаниях, заканчивались слезами и синяками, причем Адам безжалостно дразнил Лорен. Когда Лорен было 3 года, родилась Сара – девочка, которая любила птиц и искусство. Ее отношения с Адамом и Лорен были более мягкими, она вела себя с ними скорее уважительно, чем провокационно.

Все трое детей занимались спортом. По тому, какое значение спорт имел в семье Гроффов, гости дома могли понять, как они относились к соревнованиям. «Вы никогда не услышите от Гроффов “Этого достаточно”», – говорит Пэт Мюррей, старый друг Адама, постоянный гость в их доме и увлеченный наблюдатель. Теперь, когда я думаю об этой фразе, я понимаю, что это не было просто придиркой. Если кто-то из их детей чего-то добивался, на это отвечали: «Хорошо, отлично – что дальше?»

В интервью, которое Лорен дала своей сестре в преддверии Олимпийских игр, она использовала те же слова, чтобы описать отношение ее родителей к успеху. Они всегда спрашивали: «Что дальше?» «У нас всегда было ощущение, что мы старались недостаточно. Нам оставляли потенциал сделать лучше», – вспоминает Лорен. Такая ориентация на будущее, по ее словам, позволяла постоянно совершенствоваться. Она одновременно была и кнутом, и пряником. Она была напоминанием о том, что никогда нельзя довольствоваться тем, что есть. Она давала уверенность в том, что все, что произошло сегодня, можно превзойти завтра, приложив немного усилий. «Делай все, что в твоих силах, и не думай ни о чем другом», – говаривал Джерри Грофф, если кто-то из детей давал слабый пас на футбольном поле или терял концентрацию во время забега. Этот совет Лорен находила утешительным, но в то же время он сводил ее с ума своей обманчивой простотой. Что, если ты не сделала все, что могла? («Сокрушительный стыд», – говорит Лорен.)

Гроффы возлагали на детей большие надежды, но они были не из тех, кто следит за своими детьми, пока те занимаются на инструменте, читают сочинения перед сдачей в школу или нудят по поводу поступления в колледж. Они не приходили на тренировки, не нависали над детьми и не наставляли их.

«Родители всегда были рядом, когда нам нужна была помощь, – говорит Лорен, – но в остальном нам позволяли делать то, что мы хотели». Адам добавляет: «Бо́льшую часть времени они понятия не имели, чем мы занимаемся».

Единственным принципиальным требованием родителей было старание – встать с дивана, пойти на игру или тренировку, выложиться на полную. Отец даже отчитывал Адама, когда тот был подростком, за то, что он слишком много времени проводил за медленным компьютером, который приобрела семья. «Гораздо приятнее жить в реальном мире, чем в виртуальном», – говорил Адам слова отца. К тому времени, в начале 90-х, молодежь, которая раньше проводила часы за экраном, разбираясь в языках программирования, уже зарабатывала миллионы на буме доткомов. Джерри Гроффу это казалось бессмысленной, слегка нездоровой тратой времени – не «гроффовым занятием».

«Знаете, как иногда хочется просто поваляться на диване, посмотреть телевизор и поболтать? – рассуждает Лиза Тревер, подруга Лорен, профессор истории искусств и археологии в Колумбийском университете. – В доме Гроффов это было немыслимо». По ее словам, в их семье даже отдых был пропитан духом достижения. «Яркая, жгучая энергия пронизывала весь дом, – вспоминает Лиза. – Они очень старались, очень».

По большей части Джерри и Жаннин позволяли своим детям действовать самостоятельно, потому что были слишком заняты – у них просто не было другого выхода. Преподавательница естественных наук Жаннин также вкладывала много сил в их большой дом, вечно оттирая акры стеклянных окон или перекрашивая элементы интерьера. Одновременно она занялась бегом, участвовала и побеждала в дорожных гонках (в своей возрастной группе). Джерри часами занимался бегом на длинные дистанции, тренируясь для участия в марафонах. По выходным он работал над строительством второй лестницы в доме – на этот проект у него ушло 5 лет, так как он учился на ходу.

«Работа была для нас священна», – подчеркивает Лорен.

«Если родители – это неподвижные звезды во вселенной ребенка, смутно осознаваемые, далекие, но неизменные небесные сферы, то братья и сестры – это ослепительные, огненно-яркие кометы, проносящиеся рядом», – написала однажды специалист по психологии развития Элисон Гопник. Все дети семьи Грофф с благоговением отзываются о трудолюбии и достижениях своих родителей. Но каждый из них утверждает, что братья и сестры формировали друг друга так же, как и их родители, заостряя одни грани, сглаживая другие, заставляя принимать форму, соответствующую пространству их семьи.

Лорен Грофф помнит, как они с братом и сестрой играли в снегу. Сначала дети лепили снеговиков просто так, а потом стали делать это, чтобы узнать, у кого снеговик получится самым большим. Дети яростно катали снежные шары и с замиранием сердца устанавливали один громадный белый шар на другой, боясь, что конструкция рухнет. «Все было очень мило, пока вдруг все не перевернулось, – говорит Лорен. – И тогда я заплакала – я всегда плакала больше всех». Она вспоминала, как ощущала постоянное стремление к самоутверждению: «Это было похоже на вечную толкотню или гонку». Теперь она смотрит на Адама глазами матери двух мальчиков: возможно, он мучил свою маленькую сестру, потому что она была не такой уж маленькой. Своим ростом она нарушала естественный порядок вещей. В подростковом возрасте Адам был занят собственными заботами, в значительной степени забыв о том, какой утонченно чувствительной была его сестра и как серьезно она относилась к тому, что, по ее мнению, он недооценивал ее. Что касается Адама, то он почти не помнил, чтобы между ними вспыхивали бурные эмоции, если не считать периодических ссор, которые случаются между двумя детьми, близкими по возрасту.

«Я была совершенным интровертом со старшим братом, который не позволял мне говорить, – сказала однажды Лорен корреспонденту The Guardian, – поэтому я постоянно читала». Обычно она уединялась в своей комнате с книгами, которые составляли ей компанию и служили эмоциональным убежищем. «Без этого, – сказала она мне, подразумевая подтрунивания старшего брата, – я бы никогда не прочитала все эти миллионы книг». В «Чудовищах Темплтона» (The Monsters of Templeton), своем самом автобиографичном произведении, действие которого происходит в городке, очень похожем на Куперстаун, Лорен пишет: «Для меня, маленькой и ранимой девочки, книги стали своего рода панцирем. Если я вспоминала о своих обидах в середине книги, они почему-то не имели значения. Моя материальная жизнь меня не волновала. По-настоящему важным было то, что было в моей голове. Возвращение к книгам означало возвращение домой».

Сейчас Адам – взрослый мужчина, которым она восхищается: заботливый отец и брат, чья работа связана с разработкой более гуманных видов медицинской помощи. Но когда Лорен была ребенком, чем больше Адам дразнил ее, тем сильнее в ней разгоралась ярость, тем менее воспитанной и послушной она становилась. «Сам факт того, что он был старше и умнее, особенно повлиял на меня. Поэтому, будучи молодой женщиной, я просто старалась не отставать. Я пыталась показать ему, что являюсь не только достойным существом, но и равным ему. Это были 70-е и 80-е годы, когда идеи феминизма распространялись все активнее», – вспоминает Лорен. Однажды, когда им было по 14 и 12 лет, Адам позволил себе слишком много шуток в адрес сестры, и Лорен, мощная футболистка, что было сил ударила его ногой в пах («Я это очень хорошо помню», – добавляет Адам). Этот удар стал символом особого сопротивления, которое будет питать творчество и стремления Лорен, даже повлияет на содержание некоторых ее книг. По ее словам, 80 % того, что заставляло ее на протяжении многих лет добиваться успеха, – это Адам.

Между братьями и сестрами существовал дух соперничества, который накапливался и усиливался, словно проходя через фильтр. Сара с самого начала была конкурентоспособной, но только с Лорен, а не с Адамом. По ее мнению, первый интерес Сары к соревновательному плаванию был вызван не столько любовью к этому виду спорта, сколько желанием превзойти сестру после того, как Лорен в возрасте 8 лет присоединилась к местной команде. «Она объявила, что мне ни за что не разрешат присоединиться к команде по плаванию, – рассказала Сара в видео NBC в преддверии Олимпийских игр 2016 года. – У меня был минимальный интерес к плаванию, но, конечно, в тот момент моей целью было превзойти сестру. Не просто попасть в команду, а победить ее». (Лорен по сей день настаивает на том, что она всего лишь передала ей информацию: согласно правилам, Сара была слишком юной.) Если желание Лорен показать Адаму, на что она способна, было продиктовано кипящим чувством справедливости, то желание Сары исходило из восхищения: «Я хотела победить Лорен, – сказала она, – но в то же время я хотела быть как она». Для Сары Лорен была образцом для подражания, тем, кто научил ее быть девушкой, любить книги, завязывать шнурки – верить, что она может завязать шнурки. В 1986 году, в возрасте 8 лет, Лорен, случайно запомнив слова песни Джимми Клиффа «У тебя все получится, если действительно захочешь», напевала их Саре на заднем сиденье машины во время семейной поездки, снова и снова терпеливо показывая ей, как сделать петлю на шнурке кроссовка.

Если вы собираетесь стать олимпийским триатлонистом, очень полезно расти рядом с сестрой, которая станет вашим главным болельщиком. Также помогает, хотя, возможно, и вредит, иметь старшего брата и сестру, которые оставили свой след в школе маленького городка еще до того, как вы стали достаточно взрослой, чтобы оставить собственный. «У меня не было ощущения, что я пытаюсь сравняться с братом и сестрой, чтобы угодить родителям, – говорит Сара. – Это было вездесущим. Я никогда не буду достаточно хороша, и в этом мой провал. Ведь мы получили одинаковое воспитание. Не думаю, что стала бы профессиональной спортсменкой, если бы не брат с сестрой. Без них я бы не пыталась выстроить свой маленький мир таким, каким я его выстроила».

Опыт Сары как младшей сестры может быть типичным для серьезных спортсменов. К 2014 году 257 футболисток, каждая из которых тренировалась в женской сборной США в своей возрастной категории (от 14 до 23 лет), заполнили анкету с общими вопросами об их жизни. Как выяснили исследователи, почти 3/4 девушек и молодых женщин, спортсменок высокого уровня, были младшими в семье. Исследование проводили Эйприл Хайнрикс, директор по развитию женского футбола США (и бывшая футболистка), и Мэтт Робинсон, руководитель программы спортивного менеджмента в Университете Делавэра. По мнению исследователей, младшие сестры были вынуждены играть на более высоком уровне, чем старшие дети в семье, если не хотели им уступать. Возможно, постоянная конкуренция улучшила их мастерство по сравнению со сверстниками, но также их родители могли лучше ориентироваться в системе, пройдя через нее хотя бы раз и зная больше о спорте. Кроме того, младший ребенок, скорее всего, начинал заниматься спортом раньше, чем старшие дети. Родителям может и в голову не прийти дать двухлетнему ребенку футбольный мяч, но, если его пятилетняя сестра станет играть с таким мячом, младший, возможно, тоже потянется за ним.

У Джона Бергера, профессора маркетинга в Уортоне, есть другая интерпретация, и она вполне соответствует мнению Сары: младшие братья и сестры уделяют больше внимания спорту, чем старшие, потому что это доступная для них ниша – область, где они могут выделиться. Постоянные исследования показывают, что старшие дети, как правило, лучше успевают в учебе, чем младшие, потому что в свои ранние детские годы они были единственными детьми в семье и родители уделяли им все свое внимание. Конечно, в семье Гроффов Адам был звездой в учебе. Лорен тоже была прирожденной студенткой, увлеченной чтением.

А еще Лорен показала себя прекрасной пловчихой, настолько хорошей, что участвовала в юношеских Олимпийских играх. Тем не менее бег и плавание были для Сары, как она выразилась, «безопасными видами деятельности, которые не входили в зону интересов Лорен и Адама». «Я видела, что Лорен не была заинтересована в том, чтобы стать спортсменкой, как я. У нее не было такого желания». Сара подумала, что сможет победить Лорен, если приложит достаточно усилий. Озеро за их домом давало ей такую возможность.

Озеро Отсего было практически частью их дома, и плавание вдоль него стало для Сары вечным вызовом и испытанием. Для Гроффов озеро, наряду с бассейном, было одним из факторов, которые могли бы обеспечить им преимущество в плавании. Уэйн Гретцки вырос на хоккейном катке, который его отец залил на заднем дворе. У Джимми Коннорса на заднем дворе рабочего квартала Восточного Сент-Луиса располагался теннисный корт. Страстный лыжник Микки Кокран построил действующий склон на своем заднем дворе с четырехсотфутовым бугельным подъемником, где тренировал четверых своих детей, каждый из которых стал участником Олимпийских игр. Доступность места тренировок сама по себе не сделает человека чемпионом, но наличие на заднем дворе теннисного корта, лыжной трассы или бассейна может усилить врожденную связь со спортом, устранив множество препятствий. Помимо бассейна и озера, Гроффы жили в пешей доступности от спортивного комплекса, гордости Куперстауна, с отличным оборудованием, квалифицированными специалистами и спортивными программами для школьников.

В 1996 году, когда Саре было 14 лет, она сказала семье, что хочет переплыть девятимильное озеро, что у большинства любителей плавания обычно занимает 5 часов. Родители были уверены, что она сможет это сделать, но запланировать такое мероприятие следовало на довольно далекое будущее. «Дорогая, это очень далеко», – сказал ей Джерри. Однако Сара почему-то верила, что у нее получится. «Возможно, я недостаточно тренировалась, – рассуждает Сара сейчас. – Я знала, что у других получалось. Я умела плавать».

Всего через 2 недели после своего заявления Сара сказала, что поплывет в воскресенье утром.

Ее отец на мгновение опешил. «Во-первых, у нас были планы на утро», – сказал он. Но его удержала более тревожная мысль. Он пытался предотвратить ее неудачу – не было никакого разумного признака, что Сара сможет это сделать. Они с Жаннин не хотели, чтобы она сдалась и испытала разочарование.

По решительному выражению лица дочери Джерри понял, что ему придется уступить. «Это будет катастрофа», – сказал он своему брату, приехавшему тогда в гости. Затем Джерри попросил брата и невестку проехать с Жаннин вдоль озера на случай, если Саре придется прервать заплыв.

В день заплыва Адам присоединился к Джерри в семейной алюминиевой лодке, чтобы сопровождать Сару и следить за временем. К Саре, которая была младше его на 5 лет, Адам не чувствовал той неприязни, которую они с Лорен испытывали друг к другу в детстве. Более того, он чувствовал себя ее покровителем.

Через 3 часа и 49 минут после того, как они начали заплыв, Сара стояла, слегка пошатываясь, на грязном песке у берега Спрингфилда. Руки Адама покрылись кровавыми волдырями. Сара не только проплыла все 9 миль, но и побила городской рекорд среди всех женщин-пловчих.

«Это был способ проявить себя, – сказала Лорен Грофф. – Но это был и способ завоевать место победителя. Она была третьим ребенком в семье – это имело огромное психологическое значение в ее жизни. Это сделало ее такой, какая она есть, и не только как спортсменку. Это показало ей, кто она такая».

Для Джерри и Жаннин успех младшей дочери имел большое значение еще и потому, что он оказался полезен ее брату и сестре не меньше, чем самой Саре. «Это помогло нам узнать о возможностях наших детей», – Джерри подтвердил их единое мнение о том, что, не позволив детям рискнуть, никогда не узнаешь, как далеко они могут зайти.

Примерно через год после того, как Сара совершила заплыв по всей длине озера, Лорен решила, что тоже хочет это сделать. Когда до финиша оставалось около мили, ее отец, плывший рядом на каноэ, посмотрел на часы и понял, что стоит Лорен хоть немного ускорить темп, как она побьет рекорд Сары. Он на мгновение задумался. Стоит ли говорить ей об этом? Мысль о победе Лорен оказалась болезненной для него. Но зачем ему сдерживать Лорен?

Для многих родителей конкуренция между детьми является постоянной мучительной проблемой. Любовь, возможно, и не пирог, если перефразировать название рассказа Эми Блум[10], но в спорте за первое место полагается только один кусочек. Родители однояйцевых близнецов – Майка и Боба Брайанов, которых многие считают самой успешной командой в истории тенниса в парном разряде, – с самого начала решили эту проблему экстремальным способом.

Их мать Кэти в молодости занимала одиннадцатое место в национальной женской лиге, а их отец Уэйн играл в команде колледжа. Вместе они были совладельцами теннисного клуба, где одновременно преподавали в течение многих лет. Так случилось, что родители Брайанов были экспертами в парном виде спорта, который идеально подходил для близнецов. В футбольной команде один мальчик всегда рискует забивать больше голов, чем другой, в легкой атлетике один может двигаться быстрее, но в команде их интересы идеально совпадают.

Как рассказал Уэйн в интервью The New York Times в 2020 году, у Брайанов с самого начала был «генеральный план», согласно которому их близнецы должны были стать чемпионами по теннису. Никакого телевизора и видеоигр. Вместо этого – раннее знакомство с творческими детскими играми с ракеткой и мячом без прямого соперничества. Когда один из братьев во время игры перебросил мяч через высокое дерево во дворе, Уэйн три дня следил за тем, чтобы второй смог совершить такой же подвиг. Он стремился, чтобы каждый из сыновей обладал уверенностью в себе: как может спортсмен победить на корте, если даже дома он чувствует себя вторым? По его мнению, между мальчиками и так было достаточно естественного соперничества, чтобы не разжигать его еще больше.