Читать онлайн Горизонт событий. Тёмное средневековье.

Глава 1. Тот, кто слышал лес

Вечер в Уэльсе опускался густым туманом. Казалось, сам воздух становился вязким, тянулся, словно паутина сна.

Лес дышал – шёпотом ветвей, треском старых сучьев, стоном корней в глубине.

Мальчик брёл один, насвистывая старую мелодию. Она была простой, но в её звуках слышалась древность – будто её знали ещё камни и реки. Его босые ноги мягко ступали по земле, напитанной дождём. Истлевшая накидка висела на плечах, и в её складки он складывал ягоды и грибы, дары леса.

Первые капли упали на его лицо – холодные, как дыхание горных источников. Но мальчик не замечал: он привык к сырости и ветру. Однако небо нахмурилось, и вскоре ливень обрушился, будто кто-то сверху мыл мир заново.

И именно тогда это случилось.

Голоса.

Сначала тихие, как далёкая река, потом многоголосые, громкие, чужие. Они звучали на непонятных языках – как звон колоколов и стук молний.

Боль пронзила виски. Мальчик вскрикнул и схватился за голову. Ягоды и грибы рассыпались в грязь, оставив красные брызги, похожие на кровь.

Он хотел бежать, но не смог. Что-то холодное схватило его за спину – сначала рывками, потом всё сильнее. В одно мгновение он оторвался от земли и взмыл в воздух.

Глаза его закатились и засияли мертвенным светом. Крик вырвался из груди, но лес молчал. Ни зверь, ни человек не услышал его.

Только дождь видел, как мальчика уносит вглубь чащи – туда, где скрывался круг каменных великанов.

Поляна открылась внезапно, будто вырезанная из мира.

Там стояли они – валуны, исполинские, с трещинами, как морщины на лицах старцев. Они образовывали круг, и воздух внутри звенел, будто был напитан невидимой силой.

Сила вознесла мальчика в центр. Самый большой камень, высокий и чёрный, светился изнутри. Эта мощь удерживала его, неподвижного, словно жертву перед древним богом.

И в ту же минуту время сломалось.

Сначала день сменил ночь. Потом ночь – день. Потом времена года закружились вихрем. Лес зеленел и умирал, рождался и снова умирал. Но тело мальчика не старело. Оно висело в сиянии, словно в колыбели, и невидимая река вливалась в него, наполняя магией.

Он начал видеть надписи, проступающие на камнях. Они текли, как огонь. Он начал понимать: внутри него просыпается сила.

Сначала пришёл сон.

Не тот, что закрывает глаза и уводит в забвение, а иной – странный, тягучий, где тело спит, но душа остаётся бодрствовать.

Мальчик увидел: его грудь больше не движется – дыхание застыло. Но он не умер. Он чувствовал себя.

Его голос сорвался в крик – и в то же мгновение он оторвался от тела.

Он парил рядом. Видел себя: хрупкое, неподвижное тело висело в каменном круге, залитое серебристым сиянием. А сам он был лёгким, прозрачным, сотканным из воздуха.

Сначала пришёл страх. Но затем он услышал лес.

Да, лес дышал.

Листва шумела – и он понимал её шёпот. Корни отзывались гулом из глубин. Птицы в кронах щебетали, и он знал каждую их мысль. Всё вокруг оказалось единым телом, и он стал его частью.

Из чащи вышел олень – высокий, с рогами, словно древо. Он подошёл к каменному кругу и взглянул прямо в мальчика. И мальчик понял: зверь видит его дух.

Он протянулся к нему – и очутился внутри.

Мир вспыхнул иначе.

Он видел каждой жилкой, каждой мышцей. Слышал сердце оленя, чувствовал запах травы и сырой земли, тепло капель дождя на шерсти. Сделал шаг – и копыта мягко ударили по земле.

Это было невообразимо: он шёл телом зверя, но сохранял разум человека. И слышал самого оленя – его осторожность, мудрость, трепет.

Когда связь оборвалась, мальчик вернулся в себя. Сердце билось громко, радостно, как барабан.

И вместе с восторгом пришло осознание: он может быть всем и каждым, но никогда больше не будет просто мальчиком.

«Я слышу лес. Я вижу зверей. Но слышит ли кто-нибудь меня?»

Лес ответил треском ветвей, журчанием воды, дыханием земли.

Он понял: не одинок. Его другом станет сама природа.

Годы текли, но мальчик не был пленником.

Он научился выходить из тела и скользить по миру. Люди его ещё не видели, но звери узнавали.

Он утешал волчонка, умирающего в капкане, погружая его в спокойный сон.

Он оборачивался совой и выводил путников из чащи.

Он становился медведем и разгонял разбойников.

Вороном или крысой крал награбленное и возвращал беднякам.

Он находил потерянных детей глазами сокола.

Он входил в китов и дельфинов, спасая отчаявшихся, бросившихся в море.

Люди не знали, кто помогает им. Но чудеса множились. И слухи шли от деревни к деревне.

В лесу есть хранитель.

Невидимый, но сильный.

Он стал дыханием дождя, тенью ветра, тёплым отблеском на камне.

Никто не видел его, но каждый, кто слушал тишину, слышал в ней отголосок его сердца.

Так мир обрёл своего первого мага —

не властелина,

а свидетеля жизни.

Глава 2. Владычица озера

Озеро спало под тяжестью ночи.

Туман скользил над гладью, словно дыхание мира, уставшего от боли.

Луна отражалась в воде и дрожала – будто сердце женщины, стоящей на берегу.

Её звали Вивиан.

Мир был к ней жесток. Муж отвернулся, когда дитя родилось мёртвым; мать умерла, отец спился.

Друзей и родных больше не осталось – будто жизнь сама отвернулась от неё.

С детства её дразнили ведьмой из-за рыжих волос – цвета огня, цвета проклятия.

Теперь она стояла у воды – бледная, почти прозрачная – и шептала самой себе:

– Пусть всё закончится…

Она ступила в ледяную воду.

Холод пронзил тело, как нож.

Но когда Вивиан сделала ещё шаг, над гладью прошёл лёгкий ветер – и в нём прозвучал голос.

– Не стоит, дитя. Вода утащит тело, но не боль.

Она замерла. Голос был тих, но в нём звучала древняя сила – не властная и не пугающая, а вечная, как сама ночь.

– Кто здесь? – прошептала она.

На противоположном берегу появился силуэт – высокий, в плаще, сотканном будто из серебряного дыма. Сквозь него просвечивала луна.

Он не касался земли – и всё же трава под ним тихо колыхалась, словно приветствовала.

– Я – Эмрис, – произнёс он. – Просто тот, кто остался между мирами, чтобы слушать.

– Призрак? – горько усмехнулась Вивиан. – Или плод моего безумия?

– Пусть будет так, – мягко ответил он. – Безумие, если оно удерживает тебя от смерти, – самый добрый из даров.

Она опустилась на колени, глядя на него.

Он не приближался – расстояние между ними оставалось непереходимым, как между сном и явью.

Но воздух вокруг стал теплее, и в груди у неё впервые за долгое время отпустило.

– Почему вы говорите со мной? – спросила она. – Я – ничто.

– Потому что даже ничто жаждет быть услышанным, – ответил он. – А я – тот, кто слушает.

Тишина. Только плеск воды и дыхание ветра над камышами.

Её голос дрогнул:

– Я устала жить.

– Нет, – сказал Эмрис. – Ты устала умирать каждый день.

Эти слова врезались в её душу.

Она опустила голову, и слёзы, наконец, потекли.

С тех пор он приходил каждую ночь.

Она не звала – он просто появлялся: то на берегу, то в отражении воды, то в шорохе ветра, что трепал её волосы.

Иногда он молчал, и этого было достаточно. Иногда говорил – и его слова лечили лучше молитв.

Прошли годы.

С каждым вечером боль Вивиан становилась тише.

Она начала слышать то, что раньше не замечала: шелест камышей, дыхание леса, трепет рыб под водой.

Иногда ей казалось, что озеро шепчет – и его голос похож на голос Эмриса.

И вот в одну из ночей, когда туман был особенно густ, она спросила:

– Почему ты всё ещё здесь, Эмрис? Ты ведь не из этого мира.

Он долго молчал. Потом рассказал ей о своей судьбе: о силе, что связала его; о каменных валунах, чьи символы складываются в пророчество; о вратах в иной мир, что однажды откроются; о чужаках, которые придут, чтобы уничтожить людей.

Когда Вивиан захотела увидеть его тело, он повёл её к тайному месту.

Величественные монолиты окружали круг; их надписи сияли, словно пламя.

В центре, связанный светом, висел мальчик – он сам, тот ребёнок, в котором остановилось время.

Вивиан не сдержала слёз. Он тихо сказал:

– Я прятал круг иллюзиями и отгонял зверями. Всё живое, войдя внутрь, погибает.

– Но… что будет, когда придут захватчики? – её голос дрожал.

– Мир уже не будет прежним, – ответил он. – А я погибну от их рук.

Сейчас я связан, но когда врата откроются, я обрету могущество богов. Для них я стану слишком опасен.

– Нет! – вскрикнула она. – Должен быть другой путь.

– Путь всегда есть, – тихо ответил он, – но не всегда мы имеем право его выбрать.

Она закрыла лицо руками.

– Я не хочу принимать это будущее.

– И не нужно, – произнёс он. – Я постараюсь что-нибудь придумать.

Молчание длилось долго.

Потом он заговорил вновь:

– Сегодня я показал тебе то, что скрывал века. Ты – первая, кто видел правду.

И, быть может, последняя, кто поймёт её.

Её голос был мягким, как вечерний дождь:

– Я благодарна тебе, Эмрис. Не за тайну… а за доверие. За то, что ты позволил мне увидеть твою боль.

Он словно улыбнулся. Его фигура начала растворяться в дымке, свет стал тускнеть.

– Я рад, что рассказал тебе то, что тревожило моё сердце, – произнёс он. – Теперь я спокоен.

Когда Вивиан подняла взгляд, перед ней уже не было призрака – только три животных, стоявших у кромки воды: рыжая лисица, белый ворон и чёрный олень.

Они молча смотрели на неё.

Лисица сделала шаг вперёд, будто приглашая следовать.

Она пошла за ними – через туман, по влажной земле, пока не увидела свой дом, укрытый под кроной старого дуба.

Когда она обернулась, зверей уже не было. Над озером стоял лёгкий пар, в котором на миг проступил силуэт Эмриса – прозрачный, светящийся, как рассвет.

Он кивнул, словно прощаясь.

И Вивиан поняла: он проводил её домой.

Через несколько дней он снова пришёл к озеру.

Вивиан ждала его. На её щеках блестели слёзы.

– Теперь я знаю, – сказал Эмрис с улыбкой, – это озеро появилось из твоих слёз.

– Скажи, удалось ли найти выход?

– Я не пророк, но многое могу предвидеть. И думаю, я нашёл решение. Но без твоей помощи мне не справиться. Я наделю тебя силой. И когда врата откроются, когда мне суждено будет пасть, я создам и передам тебе меч.

– Меч?

– Да. Калибурн. В нём будет сила богов. Я вложу в него две тайны – два слова, состояния души. Ты должна будешь передать его избранному…

– Я согласна, – твёрдо ответила Вивиан. – Но как я узнаю избранного?

– Он сам проявит себя. Сначала я создам иной меч, и лишь достойный сможет извлечь его из камня.

Эмрис медленно коснулся груди.

Его ладонь прошла сквозь плоть – без боли, как сквозь воду.

Свет начал струиться изнутри, словно дыхание сердца стало видимым.

На миг его глаза осветились изнутри – так светятся звёзды перед смертью.

Он вынул осколок – прозрачный, как капля, но внутри горел огонь, рубиновый и живой.

Свет дрожал, словно сам не хотел покидать его тело.

– Это часть меня, – сказал он. – Сердце, что помнит боль и прощение. Возьми его.

Вивиан не сразу осмелилась протянуть руки.

Воздух вокруг стал плотным, влажным, будто озеро поднялось из берегов.

Когда она коснулась осколка, мир вокруг замер.

Тишина стала слышна.

Даже дождь перестал падать.

Огненный свет перетёк из его пальцев в её ладони, а затем – в грудь.

Её волосы вспыхнули медным пламенем, как солнце под водой.

Вены наполнились светом – не жаром, а холодным, текучим сиянием.

Она чувствовала, как каждая капля крови становится волной,

как сердце бьётся в унисон с дыханием озера.

Она задыхалась, но не от боли – от полноты.

Земля под её ногами вздрогнула, и по глади воды пошли круги,

каждый – как кольцо вечности, расходящееся в бездну.

Голос Эмриса звучал откуда-то издалека, словно из самого сердца глубины:

– Теперь ты слышишь то, что я слышу. Видишь то, что я вижу.

Береги этот свет – в нём начало и конец.

Вивиан подняла взгляд.

Слёзы стекали по её щекам, смешиваясь с дождём,

и казалось, будто само небо плачет вместе с ней.

В каменном круге тело мальчика, связанное светом,

дрогнуло, словно вздохнуло после долгого сна.

Каменное сердце на миг осветилось —

и стало чуть темнее, будто утратило часть своей души.

– Ты забрал боль, – прошептала она, – и отдал мне силу.

– Нет, – ответил он, – я просто поделился тишиной.

В этот миг озеро засияло.

Вода поднялась лёгкими волнами,

и в них отражались два лица – его и её,

сливающиеся в одном мерцании света.

Так Вивиан обрела власть над водой.

Но вместе с силой – знание.

А вместе со знанием – печать судьбы.

Сначала она скрывала свой дар. Но вскоре люди догадались.

Её отец, сломленный смертью жены и утопший в пьянстве, стал использовать дочь: заставлял её предсказывать исход игр в кости и напёрстки.

Он любил её по-своему, но вино разъедало душу.

Вивиан понимала: жизнь несправедлива. Она не сердилась на отца. Но в сердце её крепло нежелание быть игрушкой в чужих руках.

Она ушла.

Озеро стало её домом. Её тело могло жить под водой, её душа сливалась с волнами. Так родилась легенда о Владычице озера.

Люди шептались о рыжеволосой ведьме, что слышит волю воды и знает будущее.

Те, кто взывал к ней в полнолуние, получали пророчества. Но помогала она лишь тем, кого сердце её считало достойным.

С Эмрисом же она говорила всегда. Он приходил к озеру, и только с ним она делилась своим одиночеством и надеждами.

И над водой рождался союз – союз, скреплённый судьбой, магией и предвестием грядущих бед.

Глава 3. Испытание камня

В ту ночь замковый город Камланн спал тревожным сном.

Но сон этот был неестественным – его навёл Эмрис.

Подняв руку, он прошептал древние слова, и по земле прошла невидимая волна.

Она коснулась домов и дворов, башен и стен.

Люди, звери и птицы погрузились в сон без сновидений: стражи уронили головы на копья, собаки замолкли, даже крысы стихли в подвалах.

Лишь один Эмрис шёл в этой тишине,

и казалось, что весь город дышит только его шагами.

Его облик был медвежьим – огромная тень с глазами, горящими нездешним светом.

Лапы, тяжёлые, как молоты кузнеца, оставляли следы в каменных плитах двора.

На плечах он нёс чёрный валун, гладкий и тяжёлый, словно кусок самой горы.

У главного фонтана он опустил ношу.

Камень глухо ударился о землю, и дрожь прошла по площади, будто сердце города изменило свой ритм.

Но никто не проснулся: колдовской сон крепко держал Камланн.

На следующую ночь Эмрис вернулся.

И снова волна сна легла на город: жители спали так же глубоко, как камень, а улицы были безмолвны.

Теперь он явился не в зверином облике, а как сияющая тень.

В руках его пылал осколок сердца – красный, словно необработанный рубин.

Свет от него был столь силён, что каменные стены дрожали, а в воздухе трещали искры.

Эмрис подошёл к валуну и ударил осколком в землю.

Воздух задрожал, словно колокол,

и из земли поднялась наковальня – тяжёлая, незыблемая, как сама скала.

В её середине вспыхнуло сияние,

и из камня, словно росток, медленно поднялся меч.

Клинок сверкал холодным лунным светом.

Эмрис смотрел долго, и в его глазах не было ни гордости, ни торжества – лишь тихая скорбь.

Он коснулся ладонью валуна.

Свет из осколка потёк по каменной плоти,

и на гладкой поверхности начали проступать буквы – будто сама скала заговорила.

Они горели рубиновым светом, пока воздух дрожал от силы заклинания:

«Кто коснётся меча не от веры, а от жажды – обратится в камень.

Лишь отчаянное сердце, не ищущее награды,

обретёт силу меча.»

С последним словом свет стих.

Надпись застыла, вплавленная в вечность.

Эмрис провёл по ней пальцами —

не проклиная, а благословляя тех, кто однажды поймёт смысл написанного.

– Пусть судьба изберёт достойного, – произнёс он. —

Остальные станут частью камня…

чтобы другие помнили цену желания.

Он положил осколок у подножия валуна и растворился в ночи.

А город спал, не зная, что на его площади родилась легенда.

С первыми лучами солнца чары сна рассеялись.

Камланн ожил: петухи закричали, собаки залаяли, женщины вышли к колодцам, дети побежали на улицы.

Но вскоре все шаги и голоса устремились к одной точке – к площади у фонтана.

Там стоял валун, на нём – наковальня, а в ней – меч.

Его клинок сиял так, что даже солнечный свет казался тусклым рядом.

На камне горела надпись, словно выжженная самой судьбой.

Толпа окружила его. Наступила тишина, будто весь город задержал дыхание.

– Чудо… – прошептала женщина, крестясь.

– Колдовство, – сказал старик.

– Это знак! – выкрикнул воин и шагнул вперёд.

Он схватился за клинок.

Раздался его крик.

Кровь, упав на землю, тут же каменела.

Руки почернели, трещины поползли по телу,

и вскоре воин застыл – обращённый в камень.

Толпа в ужасе отступила, но смельчаки всё же находились.

Один за другим они подходили к мечу,

и один за другим обращались в безмолвные статуи.

К вечеру вокруг меча стоял круг каменных фигур.

Их лица были искажены мукой и гордыней,

а глаза застыло в вечном крике.

Весь день площадь не пустела.

Люди толпились, спорили, молились, проклинали.

– Это проклятие, – говорили одни.

– Это испытание, – отвечали другие.

– Кто вытащит меч, станет владыкой Британии, – шептали третьи.

А ночью, когда город уснул вновь,

луна скользила по застывшим лицам,

и казалось – камни шепчут:

«Лишь отчаянное сердце найдёт путь сквозь камень.»

Так рождалась легенда.

Глава 4. Дева с глазами звезды

На окраине Камланна стоял дом, известный всем.

Там жила семья, что приютила сирот, от которых отказались родители – по бедности или по жестокости.

Иногда детей подбрасывали к порогу, иногда приносили со слезами и стыдом.

Но хозяева никого не отвергали.

Ферма их была невелика: несколько овец, пара коз и коров.

Но дом был полон голосов и смеха.

Шестнадцать приёмных детей звали их матерью и отцом.

Старший из братьев, Джулиан, был сильным и упрямым.

Его мечтой было стать рыцарем, и он часами тренировался с деревянным мечом.

– Когда я вырасту, – говорил он, – я вытащу этот клинок. И о подвигах моих будут петь.

А рядом с ним рос другой мальчик – тихий и незаметный. Его звали Уильям.

Он был хрупким, с кожей бледной, как молоко, и волосами белёсыми, словно лучи зимнего солнца.

Его глаза сияли небесно-голубым, будто отражали небо даже в пасмурный день.

Уильям был альбиносом.

Эта особенность делала его чужим.

Люди смотрели на него с тревогой, словно на предзнаменование; дети дразнили его «Мышонком», иные шептали – «проклятый».

Его белизна пугала, но он сам видел в ней иной знак: дар, а не проклятие.

Иногда он смотрел в зеркало воды и думал:

«Я другой… Но, может быть, именно поэтому судьба хранит для меня особую тропу?»

Он не любил крови и не участвовал в забое животных.

Вид боли и страдания заставлял его уходить прочь.

– Ты слишком мягкий, Уильям, – говорил Джулиан. – С таким сердцем не проживёшь и дня среди рыцарей.

Но младшие дети тянулись к нему.

Для них он был светом: всегда находил слова утешения, всегда делился последним куском хлеба.

Он не мечтал о славе и не думал о будущем.

Жил сегодняшним днём – тихо, будто боялся потревожить мир.

Но в глубине души он чувствовал: белизна его кожи и сияние глаз – это знак.

И однажды судьба потребует от него ответа.

Для Уильяма всё изменилось в тот день, когда он впервые увидел её.

Он гнал овец вдоль прибрежных холмов.

Морской ветер бил в лицо, принося запах соли и водорослей, а туман стлался по травам, словно скрывал древние тайны.

И среди этой белой мглы он заметил её.

У самого берега стояла девушка.

Она была неподвижна, как статуя, и лишь ветер колыхал её лёгкое платье из пурпура и белого шёлка.

Золотые нити переливались в лучах солнца, и казалось, будто сама утренняя звезда сошла с небес на землю.

Её глаза были закрыты, руки воздеты к небу, и всё вокруг – море, ветер, даже крик чаек – казалось частью её молитвы.

К ней поспешила свита в пёстрых плащах, и стало ясно: это дитя королевского рода.

Позже он узнал её имя – Изабелла, дочь короля Леодегранса из Камелиарда.

Юная, прекрасная, как звезда на рассвете.

Многие рыцари и князья добивались её руки, но все были отвергнуты.

Для Уильяма в тот миг не осталось ни земли, ни моря, ни солнца. Была лишь она.

«Я – тень, а она – свет. Но разве тень может существовать без света?»

Ни уговоры родных, ни горячие слова Джулиана не смогли отговорить его.

– Уильям, оставь эту безумную мечту, – говорил брат. – Она сияет, как солнце, и ослепит тебя. Даже я пленён её красотой. Но разве осмелюсь приблизиться?

Но Уильям не слушал. Его сердце уже сделало выбор.

Он отправился в Камелиард и устроился садовником во дворце Леодегранса.

Дни его были полны труда: он подрезал кусты роз, поливал цветы, ухаживал за клумбами.

На голове всегда была огромная соломенная шляпа, скрывавшая лицо.

Для всех он был лишь безымянным юношей.

Но его сердце знало только одно имя – Изабелла.

Прошло несколько недель, и наконец он увидел её снова.

Изабелла прогуливалась по саду, склоняясь к цветам.

Когда она приблизилась к кусту пышных роз, пыльца осела на её лице и золотила кончик носа.

Уильям тихо сказал это служанке, и та, смеясь, осторожно убрала пыльцу.

– Как ты внимательна! – заметила Изабелла.

– Это не я, госпожа, – ответила служанка. – Это садовник заметил. Вон тот, в большой шляпе.

– Стой, юноша! Подойди ко мне.

– Вы мне, госпожа?

– А ты видишь здесь другого?

– Нет, госпожа.

– Почему ты не сказал мне сам?

– Я не знал, дозволено ли мне.

– Сними шляпу. Я хочу видеть твои глаза.

Он подчинился.

И она замерла. Перед ней стоял юноша бледный, как снег, с глазами небесно-голубыми, прозрачными, как весенние воды.

Его волосы сияли на солнце так, что казалось – перед ней стоит существо из иного мира.

Изабелла впервые видела подобного человека.

В её памяти не было ничего похожего, и первое, что пришло на ум, – болезнь.

– Как тебя зовут? – спросила она.

– Уильям.

– Ты болен чем-то?

– Возможно.

– И что за недуг?

Он улыбнулся, и его слова прозвучали как клятва:

– Любовь.

С тех пор они встречались чаще.

Она приносила ему сладости со стола, он играл ей на флейте, ловил редких бабочек, рассказывал легенды о звёздах – о людях, превратившихся в светила.

Однажды, остановившись у кустов роз, Уильям сказал:

– Госпожа, вам нравятся розы?

– А тебе?

– Это мои любимые цветы.

– Почему?

Он улыбнулся и ответил:

– Хочу рассказать вам притчу.

Когда-то все человеческие чувства собрались у костра души: Страх, Ложь, Зависть, Лень, Вера… и Любовь.

Им стало скучно, и Сумасшествие предложило сыграть в прятки.

Любовь спряталась в кустах роз.

Сумасшествие нашло всех и, раздвигая розы, ослепило Любовь шипами.

С тех пор Любовь слепа, и Сумасшествие всегда рядом с ней.

Он замолчал.

В саду звенела тишина, наполненная пением птиц и ароматом роз.

Изабелла опустила глаза. Её сердце дрогнуло, будто лепесток от дыхания ветра.

«Слепа ли и моя любовь?.. И неужели рядом с ней всегда идёт безумие?»

С тех пор она знала: её сердце уже не принадлежит ей самой.

Но разум её сопротивлялся.

«Я дочь короля, – говорила она себе. – Мне суждено быть связанной узами ради власти, а не ради сердца».

Но когда он брал в руки флейту, вечерняя тишина расплеталась, и разум смолкал.

Их тайна не могла длиться вечно.

Король Леодегранс узнал. Его сердце воспылало яростью.

– Моя дочь – с простолюдином? – прогремел он. – Нет! Уберите его с её пути навеки.

И ночью стража схватила Уильяма. Его повели к морскому обрыву.

Он не сопротивлялся. Лишь тихо сказал:

«Если любовь слепа – пусть ослепну вместе с ней.

Пусть море хранит мою клятву.»

И пал в пучину, столкнутый чужими руками.

Вода встретила его ледяным ударом.

Тело сковала тяжесть, и сознание угасло.

Но ворон Эмриса кружил над морем.

А вскоре из глубины поднялся кит и унёс юношу прочь, к родным берегам.

Уильям очнулся на песке. Мокрый, дрожащий, но живой.

Родные обняли его, радуясь возвращению.

А через несколько дней Изабелла узнает, что он исчез.

Она ждала его в саду.

Ждала на следующий день – и снова напрасно.

– Найдите его! – приказала она. – Он где-то рядом.

Слуги переглянулись.

В зал вошёл старший из людей её отца.

– Вам запрещено искать его. Таков приказ короля.

Слуги опустили головы:

– Мы искали, госпожа, но не нашли. Следов нет.

Она поняла – они лгут. Лгут из страха.

Изабелла сжала пальцы, и ногти впились в ладони.

В её душе бушевал шторм.

Ночами он приходил к ней во сне.

Иногда стоял среди роз, глаза его сияли, как небо после дождя.

Иногда протягивал руки – и она просыпалась, прежде чем могла коснуться.

Иногда он тонул в волнах, и она бежала по берегу, крича его имя, а море глушило её голос.

Она просыпалась в слезах и шептала:

«Если он жив – пусть судьба вернёт его ко мне.

Если он мёртв – я сохраню его в сердце, пока сама не уйду из этого мира.»

И в тот миг, сама того не осознавая, Изабелла дала первую клятву своей любви.

С тех пор её взгляд изменился.

В нём поселилась тоска, смешанная со светом, который не мог принадлежать лишь человеку.

Люди стали называть её Девой с глазами звезды – потому что, глядя в эти глаза, каждый чувствовал: в них живёт тайна, которую не объяснить словами.

Глава 5. Суд чести

С самого детства Джулиан мечтал о турнирах.

Он видел в них не бойню, а песнь доблести, где каждый удар меча звучал как нота в гимне славы.

Его глаза светились, когда он говорил о рыцарских состязаниях, о копьях, сверкающих в солнечных лучах, о конях, что мчатся по арене, будто несут само дыхание ветра.

А рядом всегда был Уильям – тихий, сдержанный, не любивший ни насилия, ни громких триумфов.

Он не разделял восторга брата, но неизменно стоял за его спиной – в холоде и жаре, в дни поражений и редких побед.

Он был тем, кто перевязывал рассечённые ладони, прикладывал травы к сбитым плечам и приносил воду, когда у Джулиана дрожали руки.

Тем, кто первым вставал на рассвете, чтобы точить его клинки, кто знал каждое движение брата лучше, чем сам Джулиан.

Иногда, наблюдая, как тот снова и снова взмахивает мечом, Уильям ловил себя на мысли:

«Для него это жизнь. Для меня – мука».

Он не мог понять этой страсти к опасности, к крови, к бликующему на солнце железу.

Но когда Джулиан улыбался – усталый, потный, с огнём в глазах – Уильям чувствовал, как весь его страх растворяется.

Он не мог не помогать.

И годы шли.

Они выросли: один – рыцарь мечты, другой – тень, стоящая позади.

И каждый раз, когда наступал день состязаний, сердце Уильяма сжималось.

Он стоял у подножия арены, вдыхая запах пыли, пота и крови, и шептал молитву, чтобы брат вернулся живым.

Ему не нужны были лавры, титулы и слава.

Он мечтал только о том, чтобы вечер закончился тихо – без стона, без последнего взгляда, без крови на траве.

Но Джулиан никогда не знал покоя.

В его жилах кипел вызов судьбе.

И вот теперь, за день до великого турнира, они снова стояли вместе – как в детстве.

Джулиан точил оружие с той же сосредоточенностью, что и мальчиком, когда правил деревянным мечом.

А Уильям, присев у стены, молчал. Его пальцы были в ранах от постоянной работы, но в глазах теплилось нечто большее, чем усталость – тревога.

– Ты опять не спишь, – тихо сказал он. – Завтра ведь главное состязание.

Джулиан улыбнулся:

– А разве я когда-нибудь спал перед боем?

– Ты хоть раз думал, что можешь не вернуться? – спросил Уильям.

– Если бояться смерти, – ответил тот, поднимая взгляд, – не увидеть жизни. Я жив только там, где меч поёт.

Уильям опустил голову.

«Ты жив там, где другие умирают…»

Но вслух произнёс:

– Хорошо. Если уж ты решил, я буду рядом. Как всегда.

Джулиан протянул руку и сжал его ладонь – крепко, по-братски.

– Спасибо, брат. Без тебя я бы не стал тем, кто я есть.

Уильям не ответил. Он лишь кивнул.

Потому что знал: завтра он снова будет стоять у кромки арены, замирая при каждом ударе.

И если судьба решит забрать Джулиана, он пойдёт следом.

Не как рыцарь.

Как брат.

В тот год турнир в Камланне стал не просто зрелищем – он превратился в испытание мира, венец эпохи, когда честь и меч ещё имели цену.

Толпы стекались со всех сторон.

Рога звенели, реяли знамёна, воздух был густ от запаха железа, вина и мокрой травы.

На помостах блистали дамы в шёлках и бархате, а под их взглядами рыцари обретали смелость, достойную безумцев.

Но за всей этой красотой стояло нечто большее – невидимое дыхание судьбы, которая выбирала себе жертву.

Для Джулиана это был день, о котором он мечтал с детства – возможность доказать, что слава не даётся по рождению, а выковывается руками.

Ворота Камланна распахнулись настежь. Люди стекались со всех дорог – крестьяне, торговцы, барды, рыцари. Толпа дышала тысячами грудей, ревела сотнями глоток, и этот рев катился по улицам, как море в бурю.

Для Уильяма всё это было пыткой.

Толпа давила, лишала воздуха. Но он шёл рядом с братом.

– Не дрожи, Уильям, – сказал Джулиан, поправляя плащ. – Сегодня ты увидишь, как сбываются мечты.

Уильям кивнул, но сердце его сжималось.

«Для него – слава. Для меня – страх.»

Арена сияла, как солнце.

На возвышении сидели знатные дамы и вельможи, и среди них – король Леодегранс.

Рядом – его дочь, Изабелла.

Когда Уильям увидел её, всё вокруг исчезло.

Она сидела прямо, словно сотканная из света.

Холод её взгляда обжигал, но вдруг он задержался на арене – и в груди Уильяма вспыхнул огонь.

«Если бы ты только знала, Изабелла… Моё сердце принадлежит тебе. Но для тебя я – лишь тень.»

Глашатай вознёс руку.

Зазвучали трубы – и турнир начался.

Один за другим выходили рыцари.

Копья ломались, щиты трещали, звон мечей сливался с ревом толпы.

Джулиан был бурей. Его удары были стремительны, как молнии. Конь нёс его вперёд, и казалось, что сама судьба вложила меч в его руки.

– Джулиан! Джулиан! – скандировала толпа, как хор стихий.

Уильям стоял в стороне, сжимая запасное оружие. Его руки дрожали.

«А вдруг копьё пробьёт щит? А вдруг он упадёт?»

Но Джулиан оставался непобедим. Один противник рухнул, затем другой. Толпа взревела так, что земля задрожала. Джулиан поднял меч к небу, и рев арены слился с громом небес.

– Видишь? – бросил он, проходя мимо. – Я рождён для этого!

Уильям кивнул.

Но для него шум толпы был лишь гулом.

Он мечтал о тишине леса, о журчании реки.

И о ней. Об Изабелле.

Турнир завершился.

Джулиан стоял в сиянии славы.

Его приветствовали дамы, его благословил сам король.

А Изабелла… взглянула на него дольше других.

Уильям заметил это. Её глаза были мягче, чем обычно.

И в груди его что-то оборвалось.

«Она видит его. Его силу. Его славу. А я – лишь тень рядом с ним.»

Толпа кричала.

Толпа звала его.

Толпа боготворила его.

Но никто не знал имени того, кто держал его оружие.

Никто не видел того, кто стоял в стороне.

Никто не помнил тень.

«Я – тень, – думал Уильям. – Но тень всегда рядом со светом.»

Он стоял, сжимая оружие брата, и понимал:

его путь будет иным. Не в реве толпы. Не в блеске стали.

Его путь ждёт в тишине – там, где дышит лес, где шепчут камни, где скрыты силы, которых не видит никто.

Но сердце не знало тишины. Оно горело её именем.

Изабелла. Светлая, как звезда. Холодная, как луна. Недосягаемая.

И Уильям понял:

его судьба связана с ней, даже если эта связь станет проклятием.

Когда арена стихла, Джулиан шагнул вперёд.

Его голос прозвучал твёрдо и громко:

– Мой король! Моё сердце принадлежит вашей дочери. Позвольте мне просить руки прекрасной Изабеллы!

Толпа ахнула, затем разразилась криками. Всё казалось решённым.

Но в этот миг взгляд Изабеллы метнулся в сторону.

Она увидела его – Уильяма.

И время остановилось.

Толпа смолкла, шум исчез, остался только шорох ветра.

– …Уильям? – прошептала она.

Сердце её вспыхнуло радостью: он жив. Он здесь. Но вместе с радостью поднялся гнев. Джулиан, зная правду, осмелился просить её руки. Она вспомнила как Уильям говорил о нём и что она нравилась ему. Изабелла впервые видела Джулиана, но поняв, что его оруженосцем был Уильям сомнений не было что это именно тот Джулиан. Она знала как Уильям ненавидит подобные состязания и как ради брата был готов быть его опорой в этой жестокой игре. Толпа славила Джулиана как героя, но для неё он был вором, укравшим чужое чувство.

Она поднялась. Её голос прозвучал, как звон меча:

– Уильям, почему?

Толпа замерла. Все взгляды обратились к оруженосцу – бледному, словно сотканному из лунного света.

– Простите, госпожа, – тихо сказал Уильям. – Мне нужно было уйти. Судьба позвала раньше, чем я успел проститься.

Её дыхание сбилось.

– Он ведь твой брат?

– Мой, госпожа.

– И он знал?

– Знал.

Тишина упала на арену, тяжёлая, как свинец. Даже король застыл.

Джулиан опустил взгляд.

«Она смотрит на меня так, как будто видит во мне преступника… А ведь я хотел лишь доказать, что достоин хоть чего-то.»

Он шагнул вперёд, лицо его побледнело, словно сталь клинка.

Он вытащил меч и бросил его к ногам Уильяма.

– Я обидел брата, – сказал он громко, так, что весь Камланн замер. – Брата, что всегда любил и заботился обо мне. Нет мне прощения.

Он опустился на колени.

– Возьми меч, Уильям. Забери мою жизнь. Я запятнал честь.

Толпа ахнула. Даже ветер стих.

Но Уильям не сказал ни слова. Он поднял меч, воткнул его в землю рядом с братом – и ушёл.

И в тот миг над ареной пролетел ворон – чёрное перо скользнуло в пыль и исчезло.

Земля дрогнула, будто сама Британия приняла этот выбор.

В тот вечер Изабелла умоляла отца:

– Позволь мне увидеть его! Я должна говорить с Уильямом.

Но король Леодегранс был холоден, как камень.

– Ты – дочь короля. Не посрами род. Забудь его.

Слова его стали цепями.

Стены Камланна обернулись клеткой.

Снаружи шумела толпа, гремели трубы, а внутри – стояла тишина.

Изабелла прижала ладони к груди, чувствуя, как сердце бьётся в темноте, словно птица, бьющаяся о железо.

«Он был моим светом. А теперь в мире стало темнее…»

Глава 6. День отчаяния

Над Британией сгущались тучи.

Небо стало тяжёлым, словно камень, и даже птицы исчезли, предчувствуя беду.

Ветер нёс запах гари и сырой земли – будто сама земля готовилась к вскрытию.

И тогда портал открылся.

Сначала – трещина в воздухе, узкая, как порез на коже. Но она росла, ширилась, и из неё разливался холод – такой, что деревья покрывались инеем, а реки бурлили чёрной пеной.

Эмрис почувствовал это первым. Его сердце, древнее и юное одновременно, отозвалось болью. Он понял: время пришло.

Он собрал остатки своей силы.

Через рыб в реке, через чаек, через волков он передал весть Вивиан:

– Спеши. Всё рушится.

Но она была слишком далеко, и её шаги не могли поспеть за бедой.

Тогда Эмрис в астральном облике подошёл к своему юному телу, что висело в круге камней.

Он вынул из груди светящийся красный рубиновый камень как сердце, в котором был иной камень как жемчужина.

Кинув его в воздух, тот вспыхнул – и Эмрис обратил его в перстень.

Соколом он подхватил его когтями и бросил в море, туда, где вода хранит тайны.

А сам вернулся в тело мальчика.

И умер.

В тот миг, когда его дыхание покинуло грудь, портал раскрылся окончательно. Он и сам хотел бы дать бой, но древняя магия, связанная с ним, заключалась в том, что едва откроются врата – он умрёт.

Они пришли.

Высокие, худощавые, с длинными, как нити судьбы, седыми волосами.

Их уши были остры, словно клинки, клыки сверкали, а глаза – бездонно чёрные.

Чёрные доспехи скрывали их тела, а лица прятались за масками из меди, золота и серебра.

Маски были вылеплены в подобии человеческих лиц – мёртвых, безжизненных.

Другие – бледные, с кожей голубоватого свечения – поднимали мёртвых, и их глаза сияли, как у призраков.

Третьи – с красной кожей и золотыми глазами – выходили с рогами и хвостами, словно демоны из древних кошмаров.

А были и чудовища – с телами зверей, с пастями, полными железных зубов, с когтями длиннее сабель.

И всё оружие их сверкало иной силой.

Это не была сталь людей – это были кости, свет, огонь и тьма, собранные в клинки.

Они прошли мимо тела Эмриса, как мимо поваленного дерева.

Для них он был уже не врагом, а прахом.

И начался поход.

Дома пылали, люди кричали, и крики поднимались к небесам.

Детей и стариков убивали сразу, молодых и сильных сковывали цепями, превращая в рабов.

Небо горело, земля стонала, реки краснели от крови.

Уильям шёл прочь из Камланна.

Но вдруг услышал крики. Не людские – крики самого мира, рвущегося на части.

Он сбросил котомку и побежал обратно.

Пламя полыхало всюду. Животные визжали, люди метались, дома рушились.

Запах дыма, крови и гари обжигал лёгкие. Ужас бился в его груди, но он шёл в самое пекло.

У родного дома он увидел то, что навсегда выжгло его сердце: мёртвых родителей и младших братьев и сестёр.

Их тела были разбросаны, как куклы, лица искажены страхом.

Гнев, ярость, отчаяние захлестнули его. Он кричал, пока не осип, но ответа не было.

Среди мёртвых, в доме, он не нашёл брата Джулиана.

Надежда толкнула его вперёд.

Он шёл сквозь дым, спотыкаясь о трупы людей и скотины.

Слёзы жгли глаза, горло резал запах гнили и пепла.

Но он не останавливался.

И вот он вышел к площади.

Фонтан, вокруг которого ещё недавно играли дети, был теперь окружён статуями.

Это были те, кто пытался вытащить меч из камня и был проклят: их каменные лица застыли в муке.

А рядом – существа из иного мира. Их глаза светились холодным голодом.

В груди Уильяма боролись голоса.

Голос страха кричал:

– Ты умрёшь напрасно.

Но тихий голос надежды говорил:

– Хоть один твой удар, не ради мира, а ради себя, ради мести.

Он шагнул к мечу, который не имел рукояти.

Пальцы схватили за лезвие.

Сталь резала ладони, кровь капала на камень.

Боль была невыносимой, но он не отпускал.

И вдруг клинок дрогнул, засиял – и вышел.

Крик вырвался из его груди.

Он поднял меч и бросился в бой.

Первый удар был подобен молнии: ударная волна разметала статуи, сбила с ног одно из чудовищ.

Его тело вспыхнуло и обратилось в прах.

Но в ту же секунду меч разлетелся на осколки.

Сила, вложенная в него, оказалась не для человеческих рук.

Волна отбросила Уильяма, и он упал на колени.

Он попытался подняться.

Хотел кричать, биться, жить.

Но его кожа уже твердела. Камень медленно полз по рукам, груди, лицу.

– Нет… ещё… ещё один удар… – прошептал он.

Он бил кулаками по земле, но пальцы уже были каменными.

Сердце билось громко, как барабан.

И когда глаза его застыли, в них всё ещё горел свет – огонёк надежды, который даже камень не смог задушить.

Ветер стих.

Огонь замер.

Птицы упали с неба.

Мир замолчал, склоняясь над его жертвой.

Толпа тварей прошла мимо, не заметив.

Но над каменной площадью осталась тишина.

А море в ту же ночь вынесло к Владычице озера перстень Эмриса – перстень, в котором билось сердце.

Сердце, что ещё скажет своё слово.

Сквозь дым и пепел, что застилали развалины Камланна, к окаменевшему Уильяму приблизилась женщина.

То была Владычица озера.

Её шаги не касались земли, а волосы, рыжие, как закат, сияли в тумане.

В её руках был перстень, созданный из самого сердца Эмриса.

Она коснулась холодного пальца статуи, и перстень сам лёг на руку Уильяма.

Её глаза задержались на нём – в них светились прощание и надежда.

А потом она исчезла в водах, словно растворилась в зеркале судьбы.

Земля содрогнулась.

Гул землетрясения прошёл по горам, и казалось – сам мир, как колокол, возвестил рождение нового героя.

На каменной коже Уильяма побежали трещины.

В его голове раздались голоса – десятки, сотни, и все они повторяли одно слово:

– Отчаяние… Отчаяние…

И вдруг сквозь этот хор он увидел чужую жизнь – жизнь Эмриса.

Его боль. Его битвы. Его знания. Его пророчества.

Всё это вливалось в душу Уильяма, как огненная река.

И с ними приходила сила.

Сила, от которой дрожал воздух.

Сила богов.

Существа из иного мира шествовали вперёд, не зная усталости.

Их было бесчисленное множество.

В рядах пленников шёл Джулиан. Руки его были связаны, но глаза горели – он ещё искал момент для борьбы.

А рядом с ним, среди крови и праха, шла Изабелла.

Её платье было изорвано, на нём ещё не высохла кровь её отца.

Позади шли пленники нелюдские, но такие же несчастные: