Читать онлайн Машка больше не грубиянка

I. Утро бурного настроения

Солнце едва заглянуло в окошко, растянулось по занавеске полосками – золотыми, как мед. Комната Машки дышала теплом: на полу лежал мягкий коврик с кружочками, у кровати сидела Мурка – полосатая кошка, терпеливо ожидавшая, когда маленькая хозяйка проснётся. На подоконнике щёлкала клювом синица, а рядом с кроватью дремала собачка Плюша – верная плюшевая подружка, которую Машка всюду таскала с собой.

Утро началось не просто шумно – оно словно гремело на все этажи, так как сегодня Машка проснулась не такой уж доброй феей. Сегодня она, кажется, превратилась в маленькое грозовое облачко. Машка, только открыв глаза, уже почувствовала, что сегодня мир против неё. Солнце светит слишком ярко, мама зовёт слишком громко, брат смеётся – ну прямо издёвка! Даже кошка, Мурка, вместо того чтобы лежать рядом и мурчать, решила куда-то уйти. Косичка не хотела заплетаться, резинка ускакала под кровать, а мама почему-то снова сказала:

– Маша, ты снова без настроения, – посмотри какой день за окном.

– Мурка, стой! – крикнула Машка, натягивая одеяло на голову. – Не уходи! Мне скучно!

Кошка, конечно, не послушала. Она гордо прошла к миске, а хвостом – хлысть! – и только мелькнул в дверях. Машка вздохнула.

– Все ушли. Все вредные, – пробормотала она.

Мама за дверью, как будто почувствовав, что буря назревает, позвала ласково:

– Машуня, доброе утро! Пора вставать, завтрак стынет.

Но Машка вовсе не собиралась вставать. Она натянула одеяло до самого носа и буркнула:

– Не хочу завтрак!

Брат Ваня уже был на ногах. Он влетел в комнату, весь сияющий, с самолётиком в руках:

– Машка, смотри, он летает! – и пустил игрушку прямо над её подушкой.

– Не летает, а мешает! – рявкнула она, махнув рукой. Самолётик упал на пол.

Ваня остановился, ошеломлённо моргнул, потом тихо поднял игрушку и выдохнул:

– Ну и ладно. Сам с собой поиграю.

А Машка вдруг ощутила, как внутри всё закипает – словно чайник на плите. Слова застряли в горле, кулачки сжались, ноги упёрлись в кровать.

– Почему он всё время такой радостный?! – прошипела она сквозь зубы. – А я вот не хочу радоваться!

И тут же, чтобы доказать самой себе, что ей правда не весело, Машка с размаху хлопнула дверцей шкафа. Потом ещё раз. Потом уронила подушку. Потом наступила на неё.

– Вот! – сказала она. – Пусть никто ко мне не подходит.

Мама тихо вошла. Она не злилась, только посмотрела с мягкой улыбкой, в которой было и понимание, и лёгкая усталость.

– У нас что, буря с утра пораньше?

– Не буря! Просто я сердитая! – отрезала Машка.

– А с чего это? – спокойно спросила мама, садясь на край кровати. – Солнце светит, каша ждёт, Ваня самолётик сделал.

– Именно! Всё как всегда! А я… я хочу, чтобы всё было по-другому! – взорвалась Машка. – Чтобы я была главная!

Мама прищурилась:

– Главная? Это как?

– Чтобы я решала, что делать, что кушать, куда идти. И чтобы никто мне не говорил: «Пора умываться, пора завтракать, не толкай брата!».

Мама кивнула.

– Хм. А звучит заманчиво. Ну давай попробуем, – сказала она и вдруг поднялась. – Сегодня ты – главная.

Машка моргнула.

– Правда?

– Абсолютно. – Мама улыбнулась. – Скажи, Главная Машка, с чего начнём день?

Машка на миг растерялась. Потом важно сложила руки на груди:

– Сначала… я не буду умываться.

– Хорошо, – спокойно ответила мама. – Но знай, когда зубы не чищены, улыбка липнет к щекам.

– Пусть липнет! – буркнула Машка.

– И ещё, – добавила мама, – если ты не умоешься, кошка подумает, что ты новая соседка и начнёт шипеть.

Машка фыркнула.

– Неправда! Мурка меня любит!

Но всё же соскочила с кровати и пошла в ванную. Там долго плескалась, брызгалась водой, бормоча себе под нос:

– Вот тебе, Мурка, шипеть… вот тебе… липкая улыбка…

Через несколько минут она вернулась, вся мокрая, но уже чуть-чуть спокойнее.

– Теперь что? – спросила мама. – Приказывай, Главная Машка.

– Завтракать не буду, – сказала она после паузы.

– А Ваня? – поинтересовалась мама. – Он под твоим управлением тоже не ест?

Ваня сидел за столом и ел кашу. Услышав, что сестра «главная», он тут же выпрямился и сказал:

– Если Машка сказала – значит, не едим!

– Хм, – протянула мама. – Значит, вся семья сегодня на диете?

Машка глянула на Ваню, потом на миску, потом на маму, и вдруг поняла, что в животе урчит.

– Ну… только немного, – сказала она. – Чуть-чуть каши, чтобы не обиделась.

Мама улыбнулась:

– Правильно рассудила главная Машка. Умная.

Каша оказалась вкусной. Тёплая, с маслом, пахнущая детством. И вдруг буря начала стихать. Солнце за окном стало не таким раздражающим, мама – не такой строгой, а брат – вовсе не врагом. Но тут Мурка опять появилась и села прямо на Машкину тарелку.

– Ах ты, хвостатая бестия! – воскликнула Машка, вскочив. – Убирайся! Это моя тарелка!

Кошка недовольно мяукнула и пошла прочь, задрав хвост.

– Всё, снова день испорчен! – заявила Машка.

Мама тихо рассмеялась:

– Может, просто день учится быть весёлым, а ты ему мешаешь?

– А может, он вредный! – обиделась Машка. – Все вредные! И кошка, и Ваня, и солнце, и ложка, и даже каша!

Ваня прыснул со смеху:

– Каша вредная – вот это новость! Надо предупредить всех кашеделов!

Машка покраснела, но потом не выдержала и тоже хихикнула. Смех словно открыл в ней какой-то потайной клапан: изнутри вышло всё напряжение, и стало легко, как после грозы. Мама погладила её по плечу:

– Видишь, как просто – день не против тебя. Просто он ждёт, когда ты с ним подружишься.

После завтрака Машка долго сидела у окна, уткнувшись подбородком в ладони. На стекле от дыхания появлялись мутные круги, и она водила по ним пальцем, рисуя сердечки и смешные рожицы. На улице шёл обычный день – воробьи копошились в пыли, соседский мальчик катался на самокате, а ветер ерошил клёны, будто щекотал их подмышки. Но Машке казалось, что у всех есть настроение, кроме неё.

– Почему у всех всё просто? – вздохнула она, глядя на улицу. – А я всё время как будто с грозой внутри.

Из кухни доносился звон посуды. Мама пела что-то вполголоса – старую детскую песенку, которую Машка помнила с тех времён, когда была совсем крошкой и боялась засыпать одна. Песня звучала, как волшебное заклинание: мягко, кругло, будто тёплый плед, в который можно укутаться.

Машка прислушалась и вдруг заметила, что в груди стало спокойнее. Но тут за окном пролетела пёстрая бабочка – и, как это часто бывает, спокойствие улетучилось вместе с ней.

– Вот ей хорошо, – пробормотала Машка, – летает себе куда хочет. Никто не говорит: «Садись, ешь кашу, не кричи на брата!»

И в этот момент дверь тихонько приоткрылась. Ваня, осторожный как разведчик, сунул голову в комнату.

– Маш… хочешь поиграем?

– Не хочу, – коротко ответила она, не отрывая взгляда от окна.

– У меня новый конструктор! – не сдавался брат. – Можно построить башню до потолка!

– Построй сам. И пусть на тебя кирпичи упадут, – буркнула она.

Ваня обиделся, но не сильно. Он уже знал: сестра утром – как погода в апреле. То дождик, то радуга, то снова град. Он пожал плечами и ушёл, тихо прикрыв за собой дверь. А Машка осталась. Её сердце, словно маленькая лодочка, качалось между «хочу» и «не хочу». Она знала, что Ваня не виноват, что просто хотел веселиться, но слова уже сказаны, и теперь ей стыдно, а признаться в этом – ещё труднее. Она встала, подошла к зеркалу и посмотрела на своё отражение. Взъерошенные волосы, щёки пылают, губы поджаты.

– Фу, – сказала она. – Похожа на злую фею.

И тут воображение, как всегда, выручило. Ей показалось, будто отражение моргнуло чуть по-своему – и вдруг из зеркала вышла тоненькая фигурка в мятом платьице, с взлохмаченными кудряшками и нахмуренным лбом.

– Я – Твоя Буря, – сказала девочка из зеркала. – Я живу у тебя внутри.

– Ещё чего, – фыркнула Машка. – У меня в животе живёт только завтрак.

– Ошибаешься, – сказала Буря, подбоченившись. – Когда ты злишься, это я шепчу тебе: «Хлопни дверью! Крикни громче!»

– Неправда! – возмутилась Машка. – Это я сама!

– Ха! – засмеялась Буря. – Тогда почему ты потом грустишь? Разве настоящая злость грустит?

Машка замолчала. Она не знала, что ответить.

– Хочешь, я уйду? – спросила Буря, наклоняя голову. – Но тогда тебе придётся самой учиться управлять громом.

– Громом?

– Тем, что внутри тебя гремит, когда не получается, – пояснила она. – Он может пугать, а может танцевать. Зависит от того, кто за пультом.

– А как стать за пульт? – спросила Машка.

– Очень просто, – сказала Буря и мигом растаяла, словно пар на стекле. – Нужно научиться говорить не «все вредные», а «я устала». Или «мне обидно». Или «помогите».

Машка моргнула. Комната снова была обычной. Только солнце упало на зеркало, и на стекле поблёскивали крошечные радуги.

– Странно, – сказала она тихо. – Может, я всё придумала?

Из коридора донёсся мамин голос:

– Машуня, мы идём гулять! Возьмёшь свой рюкзак?

– Возьму! – ответила Машка.

И вдруг почувствовала, как в груди что-то потеплело. Не потому, что всё стало идеально, а потому что она впервые за день захотела что-то сама, а не «вопреки». На улице пахло мокрым асфальтом и яблоками. Ветер путался в волосах, щекотал уши. Машка шла рядом с мамой и Ваней, ковыряя носком кроссовка песок на тротуаре. Ваня прыгал по лужам, мама держала пакет с хлебом, а Машка задумчиво наблюдала за отражением облаков в витрине магазина.

– Мам, – вдруг сказала она, – а почему я иногда злюсь, даже если никто ничего плохого не сделал?

Мама посмотрела на неё и улыбнулась.

– Потому что внутри тебя живут эмоции. Они, как зверята: иногда тихие, а иногда шкодят. Им нужно внимание, Маш.

– А если я не хочу им внимания?

– Тогда они начнут стучать громче, – сказала мама. – Но если ты скажешь: «Я вас вижу», – они успокоятся.

– Как будто внутри зоопарк, – задумчиво сказала Машка.

– Да, только звери там добрые. Просто иногда проголодавшиеся, – добавила мама, поглаживая дочь по плечу.

После прогулки Машка села на ковер. В руках у неё оказалась старая коробка с бусинами, ленточками и пуговицами. Она вытряхнула всё на пол и решила сделать браслет «для хорошего дня». Каждую бусинку она выбирала с особым смыслом: зелёная – «чтобы не злиться», голубая – «чтобы говорить спокойно», жёлтая – «чтобы чаще смеяться». Ваня подошёл, сел рядом.

– И мне сделай.

– Сам делай, – буркнула она по привычке, а потом посмотрела на брата и добавила мягче: – Хочешь, я покажу, как узелок завязать?

– Хочу!

И они сидели вдвоём, переплетая нитки, с серьёзными лицами, как два мастера. Ваня спросил:

– А почему твой браслет – «для хорошего дня»?

– Чтобы день не ругался со мной, – ответила Машка.

– А он умеет ругаться?

– Конечно! – уверенно кивнула она. – Если я ворчу, он тоже ворчит. Если я смеюсь – он улыбается.

– Значит, день – как зеркало, – сказал Ваня.

Машка удивлённо посмотрела на него.

– Откуда ты знаешь?

– Просто понял, – пожал плечами брат.

И Машка вдруг рассмеялась. Сначала тихо, потом громче, пока слёзы не выступили на глазах. Мама выглянула из кухни:

– Что случилось?

– У нас день зеркальный! – ответила Машка, всё ещё смеясь. – Он отражает, кто мы!

Мама засмеялась тоже, и на миг в доме стало так светло, будто зажгли все лампы разом. Вечером, когда уже темнело, Машка легла в постель, но не спешила закрывать глаза. Она достала браслет, посмотрела на него и прошептала:

– Завтра я попробую быть солнцем первой.

И вдруг показалось, что бусинки чуть дрогнули, как будто действительно слушали её.

Вечером, лёжа в кровати, Машка вспомнила утро. Как толкнула Ваню. Как сердито кричала на Мурку. Как хлопала дверцами. И как потом смеялась, ела кашу, гуляла с братом и мамой, собирала браслет и убирала игрушки.

И Машка улыбнулась. Не потому, что надо – просто, потому что теперь умела. Сон пришёл тихо, как кошка, и лёг рядом. Машке снилось, будто она идёт по небу босиком, а под ногами небо мягкое, как ватная вата. И каждая звёздочка шепчет: «Ты молодец, Машка. Даже буря может быть доброй, если её научить.»

Так началось утро бурного настроения – с хлопков дверей, упрямства и взъерошенных косичек. И, может быть, именно с этого утра Машка впервые узнала, как трудно остановиться, когда внутри бушует гроза. Она ещё не знала, что даже маленькие тучи умеют рассеиваться – стоит лишь дунуть чуть теплее.

Новое утро снова началось с солнца. Но теперь, когда мама позвала её, Машка не бурчала, а только зевнула и улыбнулась.

– Доброе утро, день, – сказала она, спрыгивая с кровати. – Давай попробуем без грома, ладно?

И день, кажется, согласился.

II. Осознание боли

Следующее утро началось как будто спокойно, но внутри Машки оставался тихий шорох – то ли остаток вчерашней грозы, то ли эхо того, что она не успела сказать.

Она проснулась раньше всех. Комната была наполовину в тени, наполовину в утреннем золоте. Сквозь занавеску просачивались тонкие полоски света, и на стене плясали солнечные «зайцы», похожие на маленьких добрых духов. Машка потянулась, зевнула и увидела, что на соседней кровати Ваня ещё спит, уткнувшись носом в подушку. Его мягкий мишка Топик лежал у самого края кровати, будто собирался упасть. Она подошла и поправила его лапку.

– Смотри, Ваня, твой друг чуть не улетел, – шепнула она.

Брат не ответил – спал. Щёки у него были розовые, как яблоки, а ресницы – длинные-длинные, как у котёнка, который вот-вот проснётся.

Машка вдруг почувствовала, что где-то под сердцем защемило. Вчера ведь она его толкнула. Не сильно, конечно. А потому что он сказал не то слово, не вовремя засмеялся, не уступил ей машинку. Но она помнила, как он тогда моргнул, прикусил губу, и в его глазах блеснула обида – такая настоящая, что даже захотелось всё перемотать назад. Она тихо села на край кровати. Вспомнила, как позже они гуляли с братом и мамой. А потом, после прогулки, обирали браслетики, всё вроде было хорошо и брат общался с ней, и она с ним, но он всё равно был даже вечером еще обижен на неё.

– Ванюш, – прошептала она, – я, наверное, зря вчера кричала. Я… не хотела. Просто…

Слова запутались в горле, потому что говорить «прости» оказалось труднее, чем крикнуть «отстань». Она вспомнила, как мама говорила:

– Когда тебе больно, Маш, попробуй представить, что у другого тоже может болеть.

Тогда Машка не очень поняла, что мама имела в виду. Но сейчас она смотрела на Ваню и чувствовала: да, боль бывает разная. Бывает, когда падаешь и коленку разбиваешь. А бывает – тихая, будто кто-то внутри тебя прижался к стенке и не хочет больше выходить.

Снаружи чирикнула птица. Где-то на кухне мяукнула кошка – их полосатая любимица Мурка. Она зевнула, запрыгнула на подоконник и потянулась к солнечному пятну, как будто знала: там уютнее всего. Машка подошла к ней и погладила за ушком.

– Мурка, а у тебя бывает, что ты сердишься, а потом стыдно? – спросила она.

Кошка посмотрела на девочку с ленивым видом, как будто сказала: «Конечно, бывает. Только мы, кошки, быстро прощаем.». Машка улыбнулась, но внутри всё равно жгло. Ей хотелось что-то сделать, чтобы Ваня, когда проснётся, снова смотрел на неё своими обычными глазами – не обиженными, не настороженными, а теми самыми, в которых всегда прятался смех. Она пошла на кухню. Мама уже там хлопотала – ставила чайник, нарезала хлеб. Запах был такой уютный, что хотелось сразу завернуться в него, как в одеяло.