Читать онлайн Верный. Код: «Надежда»

Время беспощадно. Технологии бесчувственны. Человеческая жизнь – это единственное, что определяет ценность одному и второму когда-либо.

Глава 1. Белый шум

За полярным кругом тишина была обманчива. Это не отсутствие звука, а его вымораживание. Рев ветра, скрип шагов по утрамбованному снегу, металлический лязг где-то вдали – все это поглощалось бездонным резервуаром стужи, превращаясь в сплошной, гнетущий белый шум, саундтрек к медленному угасанию.

Майор Андрей Верный стоял у окна своей казенной комнаты, пристально вглядываясь в ноябрьскую метель, бушующую за стеклом. Свинцовые тучи придавили землю к самой земле, и тьма за окном была настолько густой, что казалось физической субстанцией. Лишь редкие, выхваченные прожекторами островки света обнажали безжизненный пейзаж: колючую проволоку, изморозью повисшую на ее шипах, и бескрайнюю, уходящую в черную пустоту тундру. База «Полярная Звезда». Не служба – добровольная ссылка в ледяной ад.

Ледяные узоры на стекле были не уютными зимними кружевами, а ядовитыми кристаллическими цветами, вросшими в самое стекло. Они клубились причудливыми, искаженными формами, напоминающими замерзшие легкие или лопнувшие капилляры. Андрей провел пальцем по стеклу с внутренней стороны, но лед не таял, лишь оставил влажную полосу на остывшей поверхности. Холод просачивался внутрь, он был везде: в стенах, в металлической кровати, в промерзшем до костей воздухе.

В кармане камуфляжа жужжал смартфон. Андрей медленно, будто движения причиняли ему физическую боль, вынул его. Яркий экран резанул глаза, словно вспышка в подземелье. Уведомление от «Погоды»: «-34°C, ощущается как -45». Ниже – автоматическое напоминание от календаря, бездушный укол в сердце: «Год назад. Аня».

Внезапно, запах мороза и машинного масла сменился призрачным, но отчетливым ароматом свежеиспеченных булок и утреннего кофе. Он не просто вспомнил – он на миг перенесся. Тепло солнечных лучей, льющихся на вымытый до блеска кафель их московской кухни. Лиза, его Елизавета, в легком домашнем халате, ставит на стол вазочку с малиновым вареньем, ее смех – самый теплый звук на земле. И тут в дверь влетает Аня. Но не просто влетает – она торжественно вышагивает, закутанная в его старый парадный китель, который на ней болтается, как на вешалке, доходя почти до пола. Лицо ее серьезно, как у генерала на параде.

Она останавливается перед ним, поднимает руку в идеально выверенном, хоть и детски-нелепом, воинском приветствии. Глазки сияют от сдерживаемого смеха.

– Товарищ майор! Докладываю об оперативной обстановке! – ее голосок звенит, как колокольчик. – Кошка Маркиза приняла новый корм, полностью уничтожила противника в миске и с высоко поднятым хвостом отправилась осуществлять патрулирование территории! Задание выполнено!

Он помнит, как засмеялся тогда, подхватил ее, эту свою маленькую, смешную военнослужащую, и закружил по кухне, а Лиза смотрела на них, и в ее глазах плавилось такое счастье, что от него становилось тепло даже в самый лютый мороз…

Призрак тепла растаял, оставив после себя леденящую пустоту, в тысячу раз более горькую, чем реальность. Он пролистал галерею, этот цифровой мавзолей его прошлой жизни. Вот она, восьмилетняя, на его плечах. А вот – четырнадцатилетняя, с той самой задумчивой грустью, которую он, слепец, не разглядел. Он спешил на аэродром. Очередная командировка. Очередной «объект государственной важности». Очередная «служба Родине», которая в итоге стоила ему его собственной, маленькой, теплой вселенной.

Он сунул телефон обратно в карман, его пальцы на мгновение коснулись металлической дверной ручки. Даже сквозь перчатку он ощутил леденящий ожог, будто прикоснулся к сухой льдине. Он потянулся к потертой армейской фляжке на столе. Не стекло, не пластик. Только металл. Он не выносил хрупких вещей. Они напоминали ему о том, что все в этом мире можно разбить. Вода? Чай? Нет. «Белый ярлык». Дешевая, жгучая водка, от которой немел язык и на время стихали голоса в голове. Он сделал короткий, решительный глоток, ощущая, как по пищеводу растекается волна каленого огня, на миг оттесняя внутренний холод. Он не запивал. Не закусывал. Это был не ритуал, не удовольствие. Это была дезинфекция души.

Дверь в помещение скрипнула, словно кости старика. Вошел ефрейтор Семенов, молодой парень с обветренным, как у всех здесь, лицом, на котором застыло уставное выражение служебного рвения.

– Товарищ майор! Связь проверена. Канал устойчивый, – его голос был ровным, лишенным интонаций, как заученный мануал. Он стоял по стойке «смирно», взгляд устремлен в пространство чуть выше плеча Андрея.

– Спасибо, ефрейтор. Свободен, – голос Андрея прозвучал как скрежет льда по металлу – ровно, холодно, без единой трещинки живого чувства.

Семенов, не меняя выражения лица, резко развернулся и вышел. Как только дверь захлопнулась, сбросив уставную скорлупу, он почти побежал по коридору, жадно доставая пачку сигарет. Выскочил в крошечный тамбур для курения, где уже курил старший сержант Игнатов, коренастый мужчина с вечно недовольным выражением лица.

– Ну что, как наш призрак? – хрипло спросил Игнатов, выпуская струю едкого дыма.

– Там же мороз стоит, как в морге, – Семенов чиркнул зажигалкой, его руки слегка дрожали. – И от него разит этим… «Белым ярлыком». Снова за свое.

– Да брось, трагедия у него, понимаешь, – Игнатов брезгливо сморщился. – Дочь там, жена. У всех свои проблемы. Надумал себе, теперь бухает, как сапожник. И командовать нами должен. Безнадега.

– Ага, – мрачно кивнул Семенов. – Ни поговорить, ни посмеяться. Робот, да и только. И ведь никто его не понимает, и он никого.

Они стояли, курили, их фигуры окутывались морозным паром и табачным дымом, двумя символами этого выжженного места. Они были всего в двадцати метрах от Андрея, но пропасть между ними была глубже, чем арктические впадины.

Андрей знал, что о нем говорят. «Верный запил с тоски». «После того случая с семьей… Надумал себе». Они не знали деталей. Только слухи. И он не собирался никого посвящать. Эта боль была его последним личным достоянием, единственным, что еще горело в ледяной пустоте его существа. Он ненавидел этот уставной театр, эти обезличенные реплики, этот социальный холод, который был страшнее полярного. Но он был офицером. И офицер должен быть винтиком в механизме, без эмоций, без личной жизни. Роботом в камуфляже. И он следовал этим правилам, ибо дисциплина была последним, что удерживало его от полного распада.

Он снова повернулся к окну. Его отражение – осунувшееся лицо, глубокие тени под глазами, словно выеденные морозом, короткие, тронутые сединой у висков волосы – накладывалось на слепящую тьму за стеклом. Он поймал себя на мысли, что ищет в этом бледном двойнике того человека, которым был раньше. Уверенного офицера, счастливого мужа, отца, чей смех грел дом. Но находил лишь пустоту, обрамленную ледяными узорами.

Рука снова, почти против его воли, потянулась к фляжке. Второй глоток. Третий. Алкогольный жар расходился по жилам, но не мог прогнать внутреннюю стужу.

И тогда, сквозь алкогольную пелену и вечный белый шум в сознании, его пронзила мысль. Острая, как осколок льда, и ясная, как полярная звезда в безоблачную ночь. Мысль об Анином голосе в том последнем сообщении. О дрожи в ее тембре, которую он, слепой, принял за обиду. О паузах, в которых кричало невысказанное отчаяние. О словах, которые складывались в модель предложения, в идеально просчитанную конструкцию, ведущую к единственному, страшному логическому выводу.

«Если бы… – его мозг, отточенный годами анализа данных и тактических схем, с похмельной ясностью начал работать с этой мыслью, как с боевой задачей. – Если бы существовал алгоритм… Машина, которая могла бы не слушать, а слышать. Слышать боль, скрытую за словами. Видеть узор саморазрушения в хаосе голоса и биения сердца. То, что неспособен увидеть уставной, обезличенный человеческий взгляд».

Он резко отшатнулся от окна, от своего замерзшего отражения. В его глазах, налитых хмелем и неутихающей болью, вспыхнул огонек, которого не было уже несколько лет. Огонек не надежды. Нет. Одержимости. Такой же ледяной и безжалостной, как мир вокруг.

Он подошел к своему служебному ноутбуку, ударил по клавише. Экран озарился холодным синим светом, отблеск лег на его лицо, делая его похожим на маску. Он открыл блокнот программиста, долго смотрел на мигающий курсор, этот цифровой метроном, отсчитывающий секунды в ледяной пустоте.

И написал первую строчку кода. Не название, не план. Всего лишь строчку, свой личный вызов безмолвному миру.

# Проект "Софит". Инициация.

За окном выла вьюга, завывая в стальных ребрах базы. Но впервые за долгое время Андрей Верный ее не слышал. Его мир сузился до сияющего экрана, где начинала теплиться его личное, цифровое искупление. Или проклятие, рожденное из холода и одиночества. Он еще не знал.

Глава 2. Осколки стекла и стальные нити

Следующие дни слились в единый, монотонный поток, где время текло как застывший кисель. Бесконечные проверки, рапорты, совещания, на которых Андрей Верный присутствовал физически, отдаваясь службе с автоматной точностью, но мыслями был там, в цифровой пустыне кода. «Софит» стал его навязчивой идеей, единственной нитью, связывающей его с реальностью, которая сама по себе давно превратилась в ледяной кошмар.

Он работал по ночам, когда база затихала, превращаясь в склеп из металла и бетона. Только монотонное гудение серверов и яростный стук его пальцев по клавиатуре нарушали тишину. Синий свет экрана выхватывал из мрака его лицо, застывшее в маске сосредоточенного отчаяния. В эти часы он почти не пил. Алкоголь затуманивал сознание, а ему нужна была ледяная, хирургическая ясность.

Однажды ночью, отлаживая сложный алгоритм распознавания паттернов речи, он наткнулся на заархивированную папку с семейными видео. Рука сама потянулась к ней. Он не открывал их с тех пор, как все рухнуло. Но сейчас, в пограничном состоянии между сном и явью, между прошлым и настоящим, он нажал «воспроизвести».

Экран залило ярким летним солнцем. Они на даче. Камера дрожит в его руках.

– Пап, сними меня на фоне яблони! – кричит двенадцатилетняя Аня и бежит через газон, такой живой, что больно смотреть.

– Андрей, осторожнее, ветки! – слышится спокойный, мелодичный голос Лизы из-за кадра.

Он ловит Аню в объектив. Она смеется, запрокидывает голову, и солнце играет в ее волосах. Потом оборачивается и кричит в сторону дома:

– Мам, а мы когда пирог с малиной будем есть? Я уже проголодалась!

– Скоро, зайка! Покажи папе, как мы грядки с клубникой пропололи!

Аня с серьезным видом начинает показывать на аккуратные ряды зелени. А потом подбегает к нему, к камере, и шепчет, хотя ее шепот прекрасно слышен:

– Пап, а мама вчера плакала. Говорила по телефону с тетей Катей, что ты опять уезжаешь надолго. Она по тебе скучает. Я тоже.

Камера резко дергается, будто он отшатнулся.

– Ничего, я ей куплю огромного мишку, все будет хорошо, – говорит он, и его голос с экрана звучит так легкомысленно, так по-идиотски уверенно.

– Обещаешь? – ее глаза смотрят прямо в объектив, доверчиво и серьезно.

– Конечно, обещаю.

Обещание. Огромного мишку. Как будто плюшевая игрушка могла залатать дыру в сердце его дочери, которую он оставлял каждый раз, уезжая в свои «сверхважные» командировки.

Он выключил видео. Комната снова погрузилась в полумрак. Тишина давила на уши, становясь оглушительной. Он подошел к умывальнику, плеснул ледяной воды в лицо, пытаясь смыть прилипшие к коже образы прошлого. Вода стекала по его щекам, как слезы, которые он уже давно разучился проливать.

Именно тогда, глядя на свое мокрое, искаженное страданием отражение в потрескавшемся зеркале над раковиной, он понял истинную мотивацию «Софита». Это была не просто попытка искупления. Это была ярость. Ярость на себя, на свою слепоту. Он, майор Верный, чья работа заключалась в анализе данных и предсказании угроз, не увидел главной угрозы в собственном доме. Он проморгал тихий крик о помощи собственного ребенка.

Его дочь погибла не от рук террориста или вражеского снайпера. Она погибла от безмолвия. От тишины, которую он сам и создал, будучи физически и эмоционально недоступным. И если человеческое ухо, человеческое сердце оказались настолько несовершенны, что пропустили этот крик, значит, нужен был инструмент. Совершенный, безэмоциональный, неустанный часовой, стоящий на страже человеческой боли.

«Софит» должен был стать этим часовым. Цифровым отцом, который никогда не устанет, никогда не отвлечется, никогда не уедет в командировку.

Утренняя планерка в кабинете начальника базы, полковника Громова, была таким же ритуалом, как и подъем флага. Воздух был густ от запаха старого ковра, махорочного табака и напряжения. Громов, грузный мужчина с лицом, изборожденным морозными трещинами, сидел во главе стола, как ледяной идол.

– Задача нашего объекта, – его голос скрипел, как несмазанная лебедка, – обеспечение безусловного приоритета национальных интересов в арктическом регионе. Мы – глаз, ухо и щит. Наши радары следят за каждым чихом от Шпицбергена до Аляски. Потенциальный противник активно наращивает присутствие, и наша задача – не дать им даже мыслить о возможности проникновения в наши территориальные воды. Вопросы?

В зале повисла тишина, нарушаемая лишь поскрипыванием стульев. Андрей сидел с каменным лицом, глядя в свои документы.

– Товарищ полковник, – робко подал голос молодой лейтенант, недавно прибывший на замену. – А… они часто «чихают»?

В углу кто-то сдержанно хмыкнул. Громов медленно перевел на лейтенанта тяжелый, ледяной взгляд.

– Лейтенант, если вы здесь для того, чтобы оценивать частоту респираторных заболеваний потенциального противника, то я могу предоставить вам отчет санитарной части, – отчеканил полковник. – Мы здесь для того, чтобы фиксировать, классифицировать и докладывать о любой подозрительной активности. От запуска разведывательных БПЛА до попыток прослушки наших каналов связи. Понятно?

– Так точно! – лейтенант побагровел и уткнулся в блокнот.

– Майор Верный, – Громов обратился к Андрею. – Ваше подразделение отвечает за безопасность внутренней сети и анализ перехватов. Докладывайте.

Андрей поднял голову. Его взгляд был чистым и пустым, как арктическое небо.

– Так точно. За последние 72 часа зафиксировано три попытки сканирования нашего периметра с IP-адресов, связанных с норвежскими исследовательскими судами. Атаки низкоинтенсивные, разведывательные. Отражены. Потери данных нет. Работаем над усилением криптозащиты каналов.

– Видите, лейтенант? – Громов снова повернулся к смущенному офицеру. – Пока вы размышляли о чихании, майор Верный уже трижды отразил атаки на наши «ноздри». Будьте бдительны. Все свободны.

Офицеры стали расходиться. В коридоре, по дороге к столовой, к Андрею подошел капитан Сидоров, начальник химслужбы, человек с вечно озабоченным выражением лица.

– Андрей Александрович, как дела? – спросил он, пытаясь казаться участливым.

– В норме, – сухо ответил Верный, не сбавляя шага.

– Слушай, а это правда, что они могут… ну, с подлодки, что ли, диверсантов к нам высадить? – Сидоров понизил голос. – Я жене говорил, мы на краю света, как в боевике. Она боится.

Андрей остановился и посмотрел на капитана. Тот действительно выглядел напуганным.

– Капитан, главная угроза сейчас – не диверсанты в водолазных костюмах, – его голос прозвучал устало. – Главная угроза – это ноль целых ноль десятых миллиметра льда на антенне, которая может вывести из строя всю систему ПВО сектора. Или человеческая глупость. Займитесь лучше противогололедной обработкой объектов. Это будет полезнее.

Он развернулся и пошел дальше, оставив Сидорова в недоумении. Эти люди, эти исправные винтики, боялись вымышленных шпионов, не понимая, что настоящая война уже давно ведется в эфире, в нулях и единицах, и что самый страшный враг всегда приходит изнутри. Изнутри системы. Изнутри тебя самого.

Вернувшись в свою каптерку, он снова сел за ноутбук. На экране мигал код «Софита». Он смотрел на эти строки, эти стальные нити, которые он плел в паутину своего искупления. Внешняя угроза, северные границы, потенциальный противник… Все это было фоном, шумом. Его личная война, его единственно важная миссия, велась здесь, в синем свечении экрана. Война с призраками прошлого, которую он был намерен выиграть с помощью цифрового призрака будущего.

Глава 3. Рождение «Софита»

Идея, рожденная в водочном угаре и отчаянии, начала обрастать плотью и кровью. Нет, не плотью – печатными платами, алгоритмами, строками кода, которые сплетались в подобие нервной системы. «Софит» перестал быть абстракцией. Он стал работой, долгой, кропотливой и тайной.

Андрей действовал как диверсант в тылу собственной жизни. Служебные часы он отдавал базе, ее ледяной рутине. Но стоилось солнцу скрыться за горизонтом, погрузив тундру в кромешную тьму, как он включал свой ноутбук, и комната превращалась в лабораторию безумного ученого. Он использовал служебные ресурсы с изощренной осторожностью, подключаясь к защищенным каналам в моменты наименьшей активности, маскируя свои запросы под тестовые нагрузки системы. Это была его личная операция под прикрытием.

Основой «Софита» стал старый, полузабытый армейский проект по анализу стресса у пилотов дальней авиации. Андрей вытащил его из архивов и переработал до неузнаваемости. Алгоритм учился. Он пожирал тонны данных: открытые базы психологических речевых паттернов, медицинские исследования о корреляции тембра голоса и уровня кортизола, тысячи часов аудиозаписей – от публичных выступлений до расшифрованных сеансов психотерапии (добытых через сомнительные, заблокированные на территории страны каналы).

Он сидел ночью, в наушниках, и слушал эти голоса. Голоса людей на грани. Дрожащий шепот, сдавленный рыданиями. Истеричные, срывающиеся на крик монологи. Гнетущие, растянутые паузы, в которых тонула вся надежда. Он пропускал их через себя, как через фильтр, заставляя алгоритм искать закономерности, вычленять цифровые сигнатуры горя.

В одну из таких ночей его накрыло с особой силой.

Он сидел на краю ее кровати. Ане было тринадцать, и у нее была первая, по-взрослому жестокая, влюбленность. Мальчик из параллельного класса предпочел ей другую.

– Пап, я просто некрасивая, да? – уткнулась она мокрым лицом в его плечо. – И вообще, я дура.

Он обнял ее, гладил по волосам, чувствуя, как бьется ее маленькое, искалеченное горем сердце.

– Ты самая красивая и умная девочка на свете, – шептал он, и слова казались такими беспомощными, такими дурацкими. – Он просто слепой. Пройдет. Все пройдет.

– Не пройдет! – всхлипнула она. – Ничего не проходит!

Он держал ее, не зная, что сказать. Какие слова могут исцелить разбитое сердце? Он, военный, привыкший к четким приказам и ясным решениям, был беспомощен перед этой детской, но оттого не менее настоящей, трагедией.

Теперь у него был ответ. Слова – ничто. Они лживы, двусмысленны, беспомощны. Важны данные. Биометрия. Тембр. Ритм дыхания. Паттерны. «Софит» не будет говорить пустых утешений. Он будет ставить диагноз. Как врач, сканирующий раковую опухоль. Холодно. Точно. Безжалостно.

Он почти не спал. Под глазами залегли фиолетовые тени, пальцы стали затекать от бесконечного печатания. Он существовал на грани нервного срыва, подпитываемый лишь крепким чаем и фанатичной решимостью. Иногда, в редкие моменты прояснения, его пронзал леденящий ужас от того, что он делает. Он создавал не просто программу. Он создавал Судию. Цифрового бога, который будет взвешивать человеческую душу на алгоритмических весах.

Однажды вечером, когда он, изможденный, сидел над особенно сложным участком кода, отвечающим за анализ контекста, в дверь постучали. Не скучный, уставной стук Семенова, а резкий, нетерпеливый.

– Войдите, – пробурчал Андрей, не отрываясь от экрана.

В дверь просунулась голова ефрейтора Семенова. На его обычно бесстрастном лице читалась растерянность.

– Товарищ майор, вас срочно к аппарату. Из Москвы. Линия «Альфа».

Андрей похолодел. Линия «Альфа» – засекреченный канал для экстренных сообщений высшего приоритета. Сердце ушло в пятки. Мысли о «Софите» мгновенно отступили, сменившись вышколенной годами служебной паранойей. Раскрыли. Выйдут на след. Конец.

Он кивком отпустил Семенова, глубоко вздохнул, пытаясь вернуть лицу каменное выражение, и снял трубку специального телефона на столе.

– Майор Верный.

– Андрей Александрович, – раздался в трубке спокойный, бархатный голос, который он узнал сразу. Полковник Тарасов, его бывший начальник из Генштаба, человек из совсем иных, заоблачных сфер. – Как обстановка на льду? Не замерзли окончательно?

– Справляемся, товарищ полковник. Не замерзаем, – автоматически ответил Андрей, мозг лихорадочно работал.

– Рад слышать. Слушай, дело кой-какое есть. Не по службе, так, для старого друга. Помнишь ту самую… ситуацию с дочерью?

Андрей сжал трубку так, что костяшки побелели. Голос его остался ровным:

– Так точно. Помню.

– Так вот, нашел я тут одного человека. Очень светлая голова, из МГУ, психолог, как раз по детским травмам и суицидальным рискам работает. Девушка перспективная, данные у нее уникальные. Может, стоит ей помочь? Консультативно. Чтобы подобного больше не повторялось. Она как раз базу данных для одного благотворительного фонда собирает, образцы голоса, тексты… Нужен человек с опытом, чтобы подсказал, как это все… структурировать. Думаю, ты бы мог с ней пообщаться. Неофициально, разумеется.

Андрей несколько секунд молчал, пытаясь осознать подарок судьбы. Это был шанс. Уникальный. Легальный, прикрытый благими намерениями, доступ к живым, актуальным данным. Кровь для его цифрового вампира.

– Я… я очень признателен, товарищ полковник, – нашел он наконец слова. – Это важно.

– Договорились. Данные ее тебе на закрытый ящик перешлю. Свяжетесь. Береги себя, Андрей. Не пропадай.

Линия отключилась. Андрей медленно положил трубку. Рука дрожала. Он обернулся, посмотрел на экран ноутбука, на мигающий курсор в сердце «Софита».

Случайность? Или знак? Неважно. Дверь открылась. Теперь он знал – его путь, путь искупления, был верным. Он получил благословение из самого неожиданного источника.

Он снова сел за клавиатуру. Теперь его движения были уверенными, быстрыми, почти яростными. Он вводил строку за строкой, вдыхая жизнь в свое творение. Призрак из прошлого и данные из настоящего сплетались в единое целое, рождая того, кто должен был стать спасителем.

«Софит» более не был абстракцией. Теперь у него была миссия. И союзник в самом сердце системы.

Внезапно тишину ночи разорвал пронзительный, леденящий душу вой сирены. Он был иным, нежели сигнал учебной тревоги – более протяжным, более тревожным, настойчивым, как крик раненого зверя. Это был сигнал «Аварийная ситуация».

Андрей вздрогнул, инстинктивно захлопнув ноутбук. Все мысли о «Софите» мгновенно испарились. Секунда – и он был уже на ногах, набрасывая шинель. Дверь распахнулась, и в проеме показался запыхавшийся Семенов, лицо его было белым как снег за окном.

– Товарищ майор! На энергоблоке! Вспышка в трансформаторе, возгорание!

– По местам! – рявкнул Андрей, выскакивая в коридор, который уже наполнялся бегущими к своим постам солдатами. Паники не было. Была сдержанная, яростная собранность.

Он выбежал на улицу. Ночь была пронзительно холодной, но ее тишину теперь разрывали не только сирены, но и отдаленный, зловещий гул. С южной стороны базы, от здания энергоблока, в небо вздымался столб густого, черного дыма, оранжевые языки пламени лизали его основание.

Андрей помчался к месту ЧП. Картина, открывшаяся ему, была одновременно хаотичной и идеально организованной. Пожарный расчет уже разворачивал рукава, мощные струи воды били в эпицентр огня. Дежурная смена энергетиков в противодымных масках, не дожидаясь команд, обесточила смежные сектора, локализуя угрозу. Солдаты инженерно-технической службы, невзирая на жар и дым, уже возводили импровизированные брезентовые щиты, чтобы огонь не перекинулся на соседние постройки.

– Верный! Доложи! – сквозь дым и суматоху пробился хриплый голос полковника Громова. Тот стоял в стороне, но его фигура была стержнем, вокруг которого кипела работа.

– Так точно! Короткое замыкание в силовом трансформаторе Т-4! Пожар локализован в пределах машинного зала! Угрозы распространения нет! – отчеканил Андрей, его глаза за секунду считали людей, технику, оценивали ситуацию. – Дежурная смена действует по инструкции!

Он видел лица солдат, освещенные адским заревом. Ни страха, ни растерянности. Было суровое сосредоточение. Они были грязные, закопченные, кто-то кашлял, проглатывая едкий дым, но движения их были точными и выверенными. Это был тот самый момент, когда устав и муштра превращались в инстинкт, в мышечную память. Эти «наивные и глуповатые» парни, боявшиеся вымышленных диверсантов, сейчас, лицом к лицу с реальной, смертельной опасностью, вели себя как единый, слаженный и несокрушимый механизм.

Прошло не более двадцати минут. Пламя было сбито, дым сменился густым паром. Пожарные заливали тлеющие остатки. Врач сандружины уже оказывал помощь одному из энергетиков, получившему легкое отравление угарным газом.

– Угрозы нет, товарищ полковник, – доложил подошедший начальник караула, его лицо и боевка были черными от сажи. – Оборудование частично утрачено. Основные системы базы не пострадали. Резервный генератор запущен.

Громов кивком отпустил его и обвел взглядом уставших, но не сломленных людей.

– Молодцы, – его скрипучий голос прозвучал неожиданно тепло. – Действовали четко. Техника – железо, ее починим. Главное – люди целы. Всем после разбора – увольнительные до утра.

По лицам солдат пробежали редкие улыбки. Авария была ликвидирована. Система сработала. Они были сильны не только техникой, но и духом.

Андрей, стоя поодаль, смотрел на эту картину. В его душе, затянутой льдом, на миг шевельнулось что-то теплое, почти забытое – гордость. Гордость за этих ребят, за эту выжженную морозом, но несгибаемую крепость. Они защищали свой рубеж. Каждый на своем посту.

Он медленно пошел назад, в свою казенную комнату. Возвращался не героем, а диверсантом. Там, в синем свечении экрана, его ждала его личная война. Его собственная, тихая авария души, которую не потушить ни водой, ни мужеством. И ликвидировать ее последствия предстояло только ему одному.

Глава 4. Союзник и Тень

Прошла неделя с момента аварии на энергоблоке. На базе царила особая, притихшая атмосфера. Восстановительные работы шли своим чередом, но психологический шок от столкновения с реальной угрозой витал в промерзшем воздухе. Для Андрея же эти дни стали временем лихорадочной, почти маниакальной активности. Полученный им от Тарасова «подарок» оказался бесценным.

Данные от психолога, девушки по имени Виктория Савельева, были не просто очередным массивом информации. Это была живая, пульсирующая материя человеческого отчаяния. Расшифровки сеансов, анонимизированные голосовые записи, дневниковые записи подростков, попавших в группу риска. Андрей погрузился в этот цифровой океан боли с фанатизмом глубоководного исследователя.

Он больше не просто слушал – он впитывал. Алгоритм «Софита» начинал видеть то, что было скрыто от человеческого уха. Он вычленял микротремор в голосе, предшествующий признанию в суицидальных мыслях. Он вычислял паттерн использования определенных местоимений («никто», «ничто», «всегда»), который с пугающей точностью коррелировал с клинической депрессией. Он учился распознавать ту самую «тишину в паузе» – не обдумывание следующей фразы, а бездонную пустоту, затягивающую говорящего.

Именно в этот момент он понял, что ему не хватает не данных, а… души. Того самого человеческого контекста, который он так презирал. Алгоритм видел симптомы, но не понимал причины. Почему фраза «у меня все хорошо», сказанная с определенной интонацией, была более тревожным сигналом, чем истеричное «я не хочу жить»? Ему нужен был переводчик. И этим переводчиком стала Виктория.

Их первое общение началось с сухих, технических вопросов по шифрованию данных. Но очень быстро оно перетекло в нечто большее.

В.С. (Виктория): Андрей Александрович, я просматриваю ваши правки в классификаторе. Вы выделили «паттерн обреченности» на основе анализа 500+ кейсов. Это блестяще. Но я не понимаю логику взвешивания фактора «упоминание домашних животных». Вы ставите ему крайне низкий приоритет.

А.В. (Андрей): Статистика показывает, что лица, упоминающие домашних животных в позитивном ключе («нужно покормить кота», «собаке со мной будет грустно»), демонстрируют на 27% меньшую вероятность реализации суицидальных намерений в краткосрочной перспективе. Это индикатор остаточной ответственности.

В.С.: Цифры – цифрами. Но я работала с девочкой, которая повесилась, а в ее дневнике было написано: «Сегодня Мурзик впервые лег ко мне на колени и замурлыкал. Кажется, он меня простил. Теперь можно». Она чувствовала себя обузой для всех, включая кота. Ее «позитивное» упоминание было прощанием и разрешением себе уйти.

А.В.: …

В.С.: Алгоритм не должен быть слепым счетоводом, Андрей Александрович. Он должен видеть душу. Иногда за самыми спокойными словами скрывается самый страшный шторм.

Эта фраза «видеть душу» застряла в сознании Андрея, как заноза. Он сидел перед монитором, вглядываясь в строки кода, которые вдруг показались ему примитивными и грубыми. Виктория говорила не как технарь, а как тот самый врач, к которому он втайне стремился. Она ставила диагноз не по анализам, а по едва уловимым нюансам, по тому, что она называла «музыкой души».

Он начал ждать этих ночных диалогов. Они стали для него тем же, чем для заключенного – лучом света в камеру. Виктория была умна, проницательна и обладала той самой человечностью, которую он в себе похоронил. Он ловил себя на том, что рассказывает ей о своих идеях, о трудностях, опуская, разумеется, все служебные детали и истинные масштабы проекта. Он представлялся ей скромным IT-специалистом, работающим над благотворительным стартапом.

Однажды ночью их разговор зашел дальше обычного.

В.С.: Андрей, позвольте прямой вопрос. Почему вы этим занимаетесь? Обычно такие проекты – удел больших корпораций или одержимых ученых. Вы не похожи ни на тех, ни на других.

А.В.: У меня… были личные причины.

В.С.: Похоже, очень веские. Вы вкладываете в это всего себя. Это чувствуется. Иногда кажется, что для вас это вопрос жизни и смерти.

А.В. (помолчав): Так оно и есть.

Он не соврал. Для него это и вправду было вопросом жизни. Жизни его дочери, которую уже не вернуть, но чью смерть он мог бы попытаться оправдать.

Именно в этот момент, в разгар их беседы, его служебный телефон подал короткий, вибрирующий сигнал. Не звонок, а предупреждение от системы безопасности периметра. Сработал датчик движения в самом дальнем, заброшенном секторе базы – возле старого склада списанного оборудования, который никто не посещал годами.

Андрей нахмурился. Это могло быть что угодно – от заблудившегося песца до сбоя датчика. Но внутренний голос, отточенный годами службы, шептал: «Неспроста».

А.В.: Виктория, мне нужно отойти. Срочное дело.

В.С.: Конечно. Будьте осторожны.

Он вышел из сети, отложив «Софита». Набросив шинель, он вышел в ночь. Мороз впивался в кожу как иголки. База спала, лишь далекий огонек КПП мерцал в темноте. Он двинулся не к КПП, а вглубь территории, к тому самому складу. Он шел не как майор, идущий на плановую проверку, а как охотник, крадущийся по следу.

Склад представлял собой длинное, низкое здание из потемневшего от времени бетона. Двери были заварены, но одна из форточек на уровне земли оказалась приоткрытой. Следов на выпавшем за ночь снегу не было – кто-то действовал аккуратно, заметая следы, или ждал, пока снегопад скроет его визит.

Андрей замедлил шаг, прислушался. Ничего. Лишь ветер гудел в щелях обшивки. Он обошел склад кругом. И тут его взгляд упал на снег под одним из дальних окон. Там, в тени, где снег еще не полностью растаял под скудным северным солнцем, он увидел то, что заставило его кровь похолодеть.

Отпечаток. Четкий, ясный. Но это был не след армейского сапога с грубым протектором. Это был след от современной обуви, явно дорогого и не нашего, треккингового ботинка. С четким, агрессивным узором подошвы, предназначенной для сложного рельефа. Такую обувь никто на базе не носил.

Кто-то чужой был здесь. На секретном объекте. И его визит явно не был санкционирован.

Андрей осторожно, почти не дыша, подошел к окну. Стекло было грязным, но внутри царила непроглядная тьма. Он достал из кармана тактический фонарь и короткими, отрывистыми вспышками осветил внутренность. Склад был забит старыми станками, ящиками, покрытыми толстым слоем пыли. Ничего необычного.

И тут луч света выхватил из мрака один угол. Пол там был чистым. Словно кто-то недавно отодвинул груду старых кабельных барабанов. А на стене, позади них, Андрей заметил едва видимую, аккуратную царапину на слое пыли. Кто-то крепил здесь что-то небольшое, плоское.

Он отступил, погасив фонарь. Сердце бешено колотилось. Это не было его паранойей. Это был факт. На базе побывал посторонний. И судя по следу и месту – профессионал. Шпион? Диверсант? Или… кто-то, кто уже знает? Кто вышел на след «Софита»?

Мысли путались. Он вспомнил звонок Тарасова. Слишком удобно. Слишком вовремя. Неужели его старый начальник был не тем, кем казался? Или утечка данных произошла через Викторию? Нет, это было маловероятно – их канал был хорошо защищен.

Он стоял в ледяной темноте, чувствуя, как паранойя смыкается вокруг него, как стальная удавка. Его проект, его личное искупление, уже привлек внимание извне. Игнорировать это было нельзя.

Он не пошел докладывать Громову. Во-первых, у него не было доказательств, кроме одного следа, который к утру мог замести. Во-вторых, официальное расследование неминуемо вытащило бы на свет его ночную активность в сети. В-третьих… это была его война. Его тень. И разбираться с ней он будет своими методами.

Вернувшись в каптерку, он уже не мог сосредоточиться на «Софите». Он открыл карту местности и принялся изучать ее. Старый склад находился на самом краю охраняемого периметра. За ним – лишь колючка, датчики и бескрайняя тундра. Проникнуть снаружи, минуя КПП и патрули, было возможно лишь для подготовленной группы.

Он достал свой личный, незарегистрированный планшет и создал новый файл. Он назвал его «Тень».

Наблюдение #1.

Дата: [текущая дата]

Место: Склад №4, заброшенный сектор.

Обнаружено: След ТС (треккинговый ботинок), зарубежного образца. Размер ~45-46. Признаки несанкционированного проникновения через форточку. Возможна установка прослушивающего/передающего устройства (требует проверки).

Вывод: На объекте действует НЛ (неопознанное лицо) или группа. Цели неизвестны. Связь с проектом «Софит» – вероятна.

План действий:

1. Установить скрытое наблюдение за сектором (камера/датчик движения).

2. Провести негласный опрос своих людей (Семенов? Игнатов?) на предмет подозрительных контактов.

3. Проверить каналы связи «Софита» на предмет утечек.

4. Быть готовым к эскалации.

Он откинулся на стуле, чувствуя тяжелую усталость во всем теле. Все усложнилось в тысячу раз. Теперь он вел не одну тайную войну, а две. Внутреннюю – с призраками прошлого, запертыми в коде «Софита». И внешнюю – с невидимым противником, чья тень уже легла на порог его убежища.

Он взглянул на экран ноутбука, где все еще был открыт интерфейс «Софита». Алгоритм, призванный спасать жизни, уже, сам того не ведая, начал привлекать смерть. Ирония судьбы была столь же изощренной, сколь и беспощадной.

За окном начинало светать. На стекле снова кристаллизовались ледяные узоры, но теперь они казались ему не абстрактными рисунками, а хитросплетениями паутины, в центре которой он сидел. И где-то в этой паутине, невидимо, уже шевелилась другая, хищная тень.

Глава 5. Первый вздох призрака

Прошло две недели. На базе воцарилось хрупкое, обманчивое спокойствие. Энергоблок почти восстановили, ритм службы вернулся в привычную, монотонную колею. Но для Андрея эти дни стали временем напряженной, двойной жизни. Он существовал в двух параллельных реальностях: днем – майор Верный, безупречный офицер, ночью – создатель «Софита» и охотник за «Тенью».

Его первым шагом стала установка самодельного устройства наблюдения возле склада №4. Используя списанные компоненты из ремонтной мастерской связи и собственный технический опыт, он собрал простенькую, но эффективную систему: миниатюрную камеру с датчиком движения, питающуюся от компактной солнечной панели, и передатчик, который раз в сутки, на несколько секунд, отправлял данные на его защищенный канал. Камера была замаскирована под облупившуюся изоляцию на одной из балок, и ее было практически невозможно заметить.

Пока «Тень» не проявляла себя, работа над «Софитом» вышла на новый, ошеломительный для самого Андрея виток. Интеграция данных и инсайтов Виктории дала поразительный результат. Алгоритм начал демонстрировать не просто аналитические способности, а нечто, напоминающее интуицию.

Поздним вечером, когда Андрей, изможденный, уже собирался отходить ко сну, на его экране всплыло уведомление от тестового сервера «Софита». Система проанализировала очередной пакет анонимных данных от Виктории – запись групповой терапии для подростков.

>> АНАЛИЗ ЗАПИСИ: Сессия #G-774-B.

>> ОБЪЕКТ: #UA-889 (жен., 16 лет).

>> ВЕРДИКТ: КРИТИЧЕСКИЙ РИСК. УРОВЕНЬ 9.8/10.

>> ОБОСНОВАНИЕ:

– Вербальные маркеры: Минимальное участие в дискуссии, использование шаблонных, «правильных» фраз.

– Вокальные маркеры: Стабильно низкий тембр, отсутствие эмоциональной модуляции. «Голос-робот».

– Контекстуальные маркеры: На прямой вопрос терапевта о суицидальных мыслях ответила: «Нет, конечно. Это глупо». Пауза перед ответом – 2.3 секунды (аномально долго). Микро-изменение частоты дыхания после ответа.

– Кросс-анализ: Упоминание планов на выходные («пойду с подругой в кино») противоречит данным из ее дневника (подруга в отъезде, билетов не приобретено). Выявлен паттерн «лживого оптимизма».

>> РЕКОМЕНДАЦИЯ: НЕМЕДЛЕННОЕ ВМЕШАТЕЛЬСТВО. ВЫСОКАЯ ВЕРОЯТНОСТЬ РЕАЛИЗАЦИИ В ТЕЧЕНИЕ 24-72 ЧАСОВ.

Андрей замер, вглядываясь в строки. Это был не просто сухой анализ. Это было проникновение в самую суть. «Софит» увидел не просто слова, а пропасть между словами и намерениями. Он уловил ту самую «тишину в паузе», о которой говорила Виктория – не обдумывание, а внутренний обрыв.

Не раздумывая, он вышел в сеть.

А.В.: Виктория, вы онлайн?

В.С. (через минуту): Да, Андрей. Что-то случилось?

А.В.: Сессия #G-774-B. Объект #UA-889. Мой алгоритм выдал максимальный приоритет. Немедленное вмешательство.

В.С.: Погоди… Аня К.? Да, сложный случай. Но у нее была положительная динамика. Ты уверен?

А.В.: Алгоритм уверен. Он обнаружил диссонанс между ее публичными заявлениями и реальным состоянием. Паттерн «лживого оптимизма». Она готовится к уходу. Сейчас.

Он приложил к сообщению полную расшифровку анализа. Минуты тянулись, как часы. Андрей сидел, сжав кулаки, и смотрел на экран. Он верил своему детищу. Верил слепо.

В.С. (спустя десять минут): Боже… Я только что поговорила с ее терапевтом. Тот связался с матерью. Девочку нашли на балконе… Она стояла на краю. Уже занесла ногу. Успели буквально чудом. Андрей… Твой алгоритм спас ей жизнь.

Андрей откинулся на стуле. По его телу прокатилась странная, двойственная волна. Глубокое, всепоглощающее облегчение и… леденящий ужас. Это сработало. По-настоящему. «Софит» впервые вздохнул – и его первый вздох стал дыханием жизни для другого человека. Но вместе с тем, он осознал чудовищную мощь инструмента, который создал. Он мог не только спасать. Он мог видеть самые потаенные, самые уязвимые уголки человеческой души. Эта сила была пьянящей и пугающей одновременно.

А.В.: Это… хорошо.

В.С.: Хорошо? Это феноменально! Андрей, ты понимаешь, что это значит? Мы можем менять правила игры! Мы можем вырывать их из лап отчаяния в самый последний момент!

А.В.: Да. Мы можем.

Он вышел из чата. Эйфория быстро сменилась трезвым, тяжелым размышлением. Успех был оглушительным, но он лишь подлил масла в огонь его паранойи. Если он смог этого добиться, значит, и другие могли выйти на его след. «Тень» не давала о себе забыть.

На следующее утро, проверяя данные с камеры у склада, он не обнаружил ничего подозрительного. Никакого движения. Это его не успокоило, а насторожило еще сильнее. Профессионалы не станут возвращаться на место, которое могло быть компрометировано.

Он решил провести свой, негласный опрос. Начал с ефрейтора Семенова, вызвав его под предлогом проверки оборудования.

– Ефрейтор, в последнее время не замечал ничего необычного? Посторонние на территории? Подозрительные разговоры? – спросил он, делая вид, что ковыряется в панели сервера.

– Не-а, товарищ майор, – Семенов помотал головой, но в его глазах мелькнула неуверенность. – Все как всегда. Разве что…

– Что?

– Да так, ерунда. На прошлой неделе, помните, к полковнику Громову те иностранные «консультанты» приезжали? По поводу модернизации систем связи. Так один из них, такой щеголь в дорогом пуховике, очень уж интересовался нашей работой. Спрашивал, не испытываем ли мы перегрузок, хватает ли вычислительных мощностей для «перспективных задач». Я, конечно, ничего не сказал, уставное дело.

Андрей сохранил бесстрастное выражение лица, но внутри все сжалось. Иностранные консультанты. Интерес к вычислительным мощностям. Слишком большое совпадение.

– Хорошо, ефрейтор. Свободен. И… будь внимателен. Обо всем необычном – сразу мне.

Следующей точкой стал старший сержант Игнатов. С ним пришлось действовать иначе. Андрей застал его в курилке и, сделав вид, что случайно зашел поболтать, ловко подвел разговор к теме «скучной службы».

– Тоска, старлей, – крякнул Игнатов, затягиваясь. – Однообразно все. Вот раньше, при Советах, хоть диверсантов ловили иногда. А сейчас… даже пьяных оленей на территорию не заходит.

– А помнишь, на той неделе, срабатывание датчика у старого склада? – как бы невзначать, спросил Андрей. – Глюк, наверное.

– А, это… – Игнатов махнул рукой. – Да глюк, конечно. Мы с ребятами проверяли. Ничего. Хотя… Странно, конечно.

– Что странно?

– Да так… В тот день, перед самым срабатыванием, видел я там незнакомую машину. Внедорожник такой, темный. У КПП стоял. Я думал, к тем самым «консультантам» приезжал. Но они уже к тому времени уехали. Машина потом тоже исчезла. Ну, думаю, наверное, заблудились, развернулись.

Машина. Темный внедорожник. Не связанный напрямую с официальной делегацией. Пазл начинал складываться. «Тень» была не призраком, а очень даже материальной силой. И она явно интересовалась не только складом, но и вычислительными мощностями базы. Иными словами – тем, чем пользовался он для своего проекта.

Вернувшись к себе, он внес новые данные в файл «Тень».

Наблюдение #2.

…Установлена косвенная связь с визитом иностранной делегации. Возможная цель – оценка ИТ-инфраструктуры объекта.

…Подтвержден факт присутствия неизвестного ТС (темный внедорожник) в день проникновения.

Вывод: Противник проводит активную разведку. Интересуется именно цифровыми активами. Вероятность связи с «Софитом» возросла до 85%.

План действий:

…5. Ускорить разработку системы защиты «Надежда». Проект становится приоритетом №1.

«Надежда». Изначально он задумывал ее, как простой защитный модуль, «цифрового цепного пса» для «Софита». Теперь же он понимал – «пес» должен стать грозным, умным и абсолютно преданным стражем. Он должен уметь не только защищаться, но и нападать, предугадывать угрозы, быть непредсказуемым.

Андрей сел за работу с новым, мрачным рвением. Код «Надежды» был иным – более агрессивным, более сложным. Он закладывал в него алгоритмы активного противодействия, возможность запуска контрразведывательных мер, создания ложных цифровых следов. Он создавал не щит, а меч. И этот меч должен был быть достаточно острым, чтобы отсечь любую «Тень», которая посмеет приблизиться к его детищу.

Глядя на две открытые вкладки на экране – «Софит», несущий спасение, и «Надежда», несущую разрушение, – он с горечью осознавал иронию своего положения. Он, стремящийся предотвратить смерть, был вынужден создавать инструмент, который мог ее нести. Граница между спасителем и палачем, между светом «Софита» и тьмой «Надежды», становилась все призрачнее.

И где-то в этом хаосе, его личный демон, его собственная «Надежда», начинал потихоньку шевелиться в недрах процессора, посаженная им самим семя будущей катастрофы.

Глава 6. Эхо в эфире

Работа над «Надеждой» поглотила Андрея с головой. Это была уже не отвлеченная программистская задача, а сооружение цифровой крепости под прицелом неизвестного врага. Каждая строка кода была кирпичом в стене, каждый алгоритм – скрытой огневой точкой. Он вживлял в нее агрессивные подпрограммы, способные в случае угрозы запускать DDoS-атаки на источники сканирования, подсовывать злоумышленникам изощренные цифровые «мины-ловушки» и создавать клон-приманки всего проекта «Софит», уводящие в сторону от реальных серверов.

Эта параноидальная тщательность отнимала все силы. Он существовал на грани физического и нервного истощения, заливая усталость крепчайшим чаем и изредка прерываясь на короткий, тревожный сон. Но именно в эти дни его виртуальное общение с Викторией стало не просто рабочим процессом, а глотком чистого воздуха, единственным напоминанием о том, что за пределами его ледяного цифрового бункера все еще существует мир живых, теплых эмоций.

Их разговоры постепенно выходили за сухие рамки обсуждения паттернов и классификаторов. После случая со спасенной девочкой, между ними установилась незримая связь, глубокая и молчаливая уверенность в том, что они вместе творят что-то по-настоящему важное.

В.С.: Знаешь, сегодня видела ту самую девочку, Аню. Она принесла мне рисунок. Нарисовала солнце. Говорит, что впервые за долгое время заметила, что оно светит. Это твоя заслуга, Андрей.

А.В.: Наша заслуга. Без твоего «перевода» мой алгоритм видел бы лишь набор аномалий.

Он начал узнавать ее лучше. Виктория Савельева была не просто блестящим профессионалом. В тридцать лет она была автором двух монографий по когнитивно-поведенческой терапии, имела за плечами стажировку в Стэнфорде и возглавляла отделение кризисной помощи в одной из лучших частных клиник Москвы. Ее жизнь была историей успеха, выстраданной и заслуженной.

Но, как однажды, поздно ночью, она ему призналась, за этим успехом скрывалась личная пустота.

В.С.: Иногда кажется, что я стала слишком хорошим диагностом для чужих душ и совершенно слепой для своей собственной.

А.В.: Как это?

В.С.: О, обычная история. Два долгих отношения. Один – блестящий хирург, который в итоге предпочел свою работу и медсестру из его отделения. Второй – такой же «гениальный» айтишник, как и ты, только его гениальность заключалась в том, чтобы слить наши общие сбережения в криптовалюту, которая оказалась мыльным пузырем. Видимо, у меня талант выбирать мужчин, которые видят в мире либо скальпель, либо код, но не видят живого человека рядом.

А.В.: Возможно, ты просто ищешь не там.

В.С.: А где искать? В моем мире все либо коллеги, либо пациенты. А ты, Андрей? На твоем «айсберге» наверняка есть кто-то, кто греет тебе душу?

Вопрос застал его врасплох. Он смотрел на мерцающий курсор, чувствуя, как старые шрамы на душе ноют от этой простой, человеческой прямоты.

А.В.: Нет. Никого нет. Был когда-то. Но это в прошлом.

В.С.: Прости. Не хотела бередить.

А.В.: Ничего. Прошлое не изменить. Можно только попытаться исправить ошибки в будущем. Для других.

В этих словах не было приглашения к сближению. Скорее, окончательное закрытие двери. Но для Виктории, привыкшей слышать подтекст, эта грусть и эта решимость стали лишь притягательнее. В его сдержанности, в его погруженности в работу, в этой трагической ауре одинокого воина она видела не холодность, а глубину, которую ей отчаянно хотелось понять.

Однажды вечером она рискнула на большее.

В.С.: Слушай, когда твой проект выйдет из стадии «строго секретно», может, мы могли бы… ну, встретиться? Выпить кофе? Вживую, а не через этот шифрованный чат? Мне кажется, нам есть о чем поговорить.

Андрей прочитал это сообщение, и что-то острое и тяжелое кольнуло его под сердце. Предложение было простым, естественным. И от этого – еще более невозможным. Он представлял себе эту встречу: уютное кафе в Москве, теплый свет, ее умные, живые глаза напротив. И свое собственное лицо – маска, под которой скрывается обман, паранойя и тень чужой смерти. Он не мог принести этот груз в ее упорядоченный, спасающий жизни мир. Он был миной замедленного действия в ее судьбе.

А.В.: Виктория, я… ценю твое предложение. Но сейчас это невозможно. Проект требует всего моего времени. И я не тот человек, с которым стоит пить кофе.

Он отправил сообщение и тут же вышел из сети, не дожидаясь ответа. Ему показалось, что он слышит, как на том конце тихо захлопнулась дверь, которую он сам же и приоткрыл. Это была необходимая жестокость. Защита не только себя, но и ее.

Чтобы заглушить неприятное чувство, он с головой ушел в проверку системы «Надежда». И именно в этот момент его самодельная сигнализация у склада №4 подала тихий, вибрирующий сигнал. Не постоянное движение, а одиночное, кратковременное срабатывание.

Он тут же открыл видео. Ночь, луна, сквозь рваные облака освещающая заснеженную пустошь. Ничего. Ни души. Скорее всего, снова зверь или сбой. Он уже было хотел закрыть вкладку, но его взгляд упал на показания дополнительного датчика, который он установил – простейшего спектроанализатора радиоэфира.