Читать онлайн Вернись, Сэмка!

Однажды в феврале

Что за погода в последние годы зимой? То потепление, то похолодание. Причем похолодания давно уже стали редкими и долгожданными, а отсутствие снега и лужи – зачастили. Нам приходится отказываться от зимних привычек – забывать про лыжи, коньки использовать на катках лишь с искусственным льдом. И если раньше ребятня, да и некоторые взрослые с удовольствием на протяжении всей зимы надевали теплые, удобные и ставшие частью нашей культуры валенки, то теперь такая обувка потеряла свою актуальность. Впору носить утепленные резиновые сапоги!

Мысль о валенках и сапогах мне пришла за две недели до описываемых здесь событий. Тогда мы гуляли с Сэмкой в окрестностях подмосковной станции Луговая, и погода была беспокойная, пасмурная: потепление неуверенно, но настойчиво оттеснялось наступающими морозами. Денек выдался холодным и мрачным. Резкий порывистый ветер безжалостно хлестал своими невидимыми, беспощадными плетьми по моему незащищенному лицу и задувал за шиворот колючие снежинки. Но меня хоть как-то спасал пуховик, перчатки, ботинки и прочие полезные вещи, а вот Сэмка, хотя и был от рождения наделен теплой и пушистой шубой, явно испытывал дискомфорт. Бедолага прижимал уши к голове, защищая их от мощных порывов, да и глаза ему приходилось плотно зажмуривать: шутка ли, на улице негодовал самый настоящий буран, правда, в легкой подмосковной форме. Но самую большую неприятность причинял Сэмке снег. Он назойливо прилипал к лапам, образуя твердые, увеличивающиеся на глазах комья, отчего походка моего друга становилась похожей на поступь человека, начинающего осваивать технику хождения по гвоздям. Приходилось то и дело останавливаться и аккуратно отдирать прилипшие к шерсти плотные комки снега, больше уже походившие на льдинки.

– Валенки надеть бы на тебя! – пыхтел я, сидя возле Сэмки на корточках. – Ну, на худой конец, сапоги!..

Сэмка понимающе поочередно подставлял моим рукам свои заснеженные конечности и не возражал против «очистительной» процедуры, но все же иногда ворчал и кряхтел, показывая, что она отнюдь не безболезненна и мне следует действовать чуть деликатнее.

А вот в тот день, с которого и началась эта история, погода была совсем другой. Подморозило, и от выпавшего за прошедшие дни мокрого снега, можно сказать, ничего не осталось. Мы с Сэмкой гуляли там же, на Луговой, и неторопливо вышагивали по замерзшему снежному панцирю. Именно таким словом хотелось назвать то, что покрывало землю. Даже след здесь оставить было не на чем!

Я умерил шаг – Сэмкин поводок в руках натянулся – и огляделся. Пора было подыскать укромное местечко, чтобы достать из рюкзака термос с чаем и пакет с бутербродами, дабы устроить небольшой пикничок. Не буду скрывать, что во внутреннем кармане, согретый теплом тела, покоился небольшой флакончик с избербашским коньяком, или бренди, как принято теперь выражаться. Мало ли что может случиться в лесу: вдруг похолодает или неожиданно станет грустно? К тому же количество веселящей жидкости, бултыхающейся в сосуде, не могло бы принести сильного вреда «в меру упитанному мужчине средних лет»!

На февральские праздники выпало три выходных, и первый день я решил посвятить оздоровительной прогулке на свежем воздухе подальше от города. Сэмке это шло на пользу: после подобных марш-бросков он спал как убитый и не возился в своем углу среди ночи, мешая спокойному отдыху человека. А остальные два выходных подходили для расслабления уже в мегаполисе: ведь оставалось время и посидеть за праздничным столом, выслушивая поздравления и прочие теплые слова, объедаясь чем-нибудь вкусным и высококалорийным, и сходить куда-нибудь: в гости, в кино.

Я обратил внимание на два приметных дерева неподалеку от нас. Рядом со стройным молодым ясенем рос другой, постарше. Видимо, в молодости жизнь его поломала в прямом смысле этого слова, и нижняя часть ствола тянулась практически параллельно земле, а уже дальше ствол разрастался посткризисными позитивными ветками, стремящимися к небу, солнцу, звездам и, конечно же, неизведанным галактикам.

«Вот и удобное местечко, здесь можно присесть и животное привязать!» – мелькнула мысль.

– Всё, Сэмка, привал.

Я привязал его поводок к молодому ясеню, а сам сел на причудливый изгиб соседнего дерева. Достав из рюкзака термос и разложив на стволе бутерброды, я почувствовал некоторого рода блаженство от осознания уникальности момента. Шутка ли, торчишь целыми днями в загазованном мегаполисе; между циклами «работа-дом» – короткие выходные, которые обязательно заполнены всякими там «важными» делами. И только каким-то неимоверным усилием, наплевав на дела и отказавшись от всяческих приглашений зайти-посидеть, оказываешься вот здесь, на такой родной, кажущейся незатейливой и простоватой, но любящей тебя, дурака, природе. И сразу становится хорошо, даже без бренди!

Расчувствовавшись, пребывая в грезах и жуя бутерброд, я мельком посмотрел на Сэмку и оторопел от увиденного. Мой пушистый друг, привязанный к дереву, «включил заднюю передачу» (так я называл этот его хитрый прием) и довольно успешно, как великий Гудини, которого ассистенты крепко-накрепко замотали веревками и затянули их хитрыми морскими узлами, выпутывался из стягивающей и надежно удерживающей его тело шлейки. Вытянув и прижав длинные узкие лапы к морде, он окончательно выскользнул, словно изворотливая рыба из рук зазевавшегося рыбака, из своей ненавистной сбруи, посмотрел на неё с недоверием и сделал несколько неуверенных шагов. А потом, словно осознав, что ничто больше его не удерживает и не стесняет в движениях, прибавляя ходу, побежал в чистое, белое, манящее поле.

Придя в себя, я вскочил с ясеня и, держа в руках недоеденный бутерброд, каким-то чужим голосом стал орать: «Сэма, Сэма!», услужливо размахивая остатком бутерброда, пытаясь им приманить беглеца. Тот остановился, замер на миг, коротко посмотрел на меня и, издевательски улыбнувшись, пронесся мимо, словно выпущенная из тугого лука стрела, будто бы пытаясь продемонстрировать, что бегает он быстро и грациозно и в угощении моем не нуждается, ведь есть в мире вещи куда более приятные – свобода, к примеру. Потом снова притормозил, постоял немного, как бы прощаясь, но без особого, правда, сожаления, повернул на 90 градусов и стал довольно проворно от меня отдаляться к чернеющему вдали лесу. Почему он устремился именно туда, было неясно, видимо, какие-то вековые инстинкты или просто любопытство… Окажись здесь рядом какая-нибудь старушка, ну, из тех, которые сидят у подъезда и наделены многими тайными знаниями из личной жизни соседей по дому и вообще часто смотрят телевизор и нередко попадают на интересные программы про животных, она непременно сказала бы:

– Правильно, зверь должен жить в лесу, он же дикий! Что ж вы мучили животинку, держали её в квартире-то? Конечно, ему домой в лес захотелось! Нет у вас ни стыда, ни совести! Беги, беги, милок!

Конечно, отчасти она была бы права, но я прекрасно понимал, что Сэмка, может, и захмелел слегка от свежего воздуха и чарующих перспектив свободы, но навыков и способностей долго и счастливо прожить на этой самой свободе явно не имел. Ведь два раза в день он получал питание, был обеспечен теплом и заботой и, вообще, имел крышу над головой. Да и врагов у него не было. Разве только пылесос с метелкой, на которые он всегда смело и решительно бросался, лишь только тем стоило нарушить границы его владений, и гнал их до самого порога комнаты. А здесь тебе, брат, никто не поднесет полную миску всяких деликатесов, которые я раз в две недели покупал у ставшей уже знакомой и ценящей во мне постоянного клиента продавщицы на рынке, игрушку не подарит и по головке не погладит, а наоборот, может по ней врезать хорошенько в корыстных целях.

Попробовав хоть сколько-нибудь пробежать в направлении уменьшающегося в размерах Сэмки, я быстро понял, что моя скорость и способность передвигаться раз в десять уступают его способности. Да и наст оказался не таким прочным, как казалось, и я то и дело проваливался.

Стало понятно, что гнаться за беглецом нет никакого смысла, нужно остановиться, перевести дыхание и подумать хорошенько, что делать дальше. В голову пришел пусть не отличающийся гениальностью, но показавшийся мне довольно эффективным план. Так как снега не наблюдалось и увидеть следы беглеца не представлялось возможным, то на месте, где мы устроили привал, я решил разбросать колбасу от бутербродов, оставить свои перчатки и шлейку с поводком. Еда, запах хозяина и знакомые предметы должны навести животное на мысль вернуться (хозяин все же друг и брат, как ни крути!). Или, по крайней мере, вызвать у него желание набить желудок запретным вкусным и свободно лежащим на снегу продуктом. Поди сейчас излови мышь или какую-нибудь там перепелку, которая и не водится здесь, наверное, а тут тебе провиант, уже готовый к употреблению!

Часы показывали ровно полдень или, как говорят англичане, afternoon. Обычно дома, по старой испанской традиции, в это время мой друг спал, беззаботно растянувшись за креслом (siesta, ничего не поделаешь!). Наверняка, так он поступит и сейчас. Пристроится где-нибудь под елкой, попробуй отыщи его. А вот когда выспится и осознает, что влип (я считал, что трех-четырех часов свободной жизни для него будет достаточно), вернется сюда и оставит следы своего пребывания: что-то съест, что-то возьмет, как-то даст о себе знать, а может, и спрячется где-то рядом. А я пока что поеду домой, благо это займет каких-то полчаса на пригородной электричке. Отдохну. А часам к четырем дня вернусь, позову его, тот выскочит из кустов, и мы снова встретимся. Я потреплю его по холке, а Сэмка с благодарностью будет лизать мои руки и пытаться поцеловать в губы.

Вернувшись домой, я присел на диван, и в голове сразу закружились мысли о Сэме: как он там сейчас один, что делает, не случилась ли беда? Конечно же, на душе было паршиво, особенно когда на глаза попадались его вещи и игрушки, а миска на кухне вообще подгоняла комок к горлу… Вот он был с утра, просил поесть, бегал за мячиком и повизгивал от счастья, когда я чесал его за ушком. А теперь я здесь… а он не пойми где! А ведь уже девять месяцев продолжалась наша необычная дружба. Всякое случалось: и смешное, и не очень… Были съеденные тапки и испорченная обувь, покусанные кошельки, футляры, чехлы и другие всякие дорогие сердцу предметы, которые Сэм систематически пробовал на зубок и которые потом приходилось выкидывать, включая и мои любимые наушники. Были ветеринары, были бессонные ночи, были лужи и кучи, в которые неожиданно вляпывался в темноте. Но все равно, я успел свыкнуться и сблизиться с этим существом, пусть не совсем идеальным, как хотелось бы, но главное – любимым…

Клонило в сон, воспоминания затухали, а будильник через час приготовился поднять меня на чрезвычайно важную вечернюю спасательную операцию.

Немного о том, как все начиналось

Да, забыл сказать, Сэмка – это лис. Да-да, серебристо-черный лис! Таких ещё ошибочно называют чернобурками. Почему ошибочно? Ну, если вслушаться в название, оно ясно говорит: животные имеют черный и бурый мех. А бурый окрас – это рыжий. Получается, что они – черные с рыжими подпалинами в разных местах, у кого как. А мой Сэмка – монохромный. Правда, не совсем. Мех у него черный, но слегка посеребренный, будто мороз, играя, слегка припорошил сказочным инеем его ворсинки. Из серебристо-черных лисиц, помнится, ещё во времена СССР было модно носить шапки. Помните, такие пушистые женские колпаки? А также воротники на пальто, реже – шубы. Одним словом, судьба этих милых зверьков незавидна: родился, посадили в клетку, к зиме набрал вес и пушистость, очень приятно, пожалуйте на забой!.. Только не нервничайте, а то мех попортите!.. Перспектива прожить еще хоть один сезон – это только если имеешь выдающийся экстерьер и отличные репродуктивные показатели. Но все равно свобода ограничена клеткой. Отсюда – сломанные и изуродованные пальцы на лапах и печаль в глазах. Но в последнее время у них появился ещё один шанс выжить – попасть в дома к людям в качестве домашнего животного. Не буду рассказывать о масштабах этого движения и научном подходе к нему ученых из Новосибирска, которые вывели абсолютно ручных и одомашненных лис. Скажу лишь, что на эту авантюру – покупку лисенка – меня подтолкнула дочка, выдавшая однажды:

– Пап, а ты знаешь, что лис держат дома, они очень милые и умные и могут стать ручными, как собаки?! Ну, почти?..

Я озадачился этой темой. Долго искал в сети информацию, смотрел ролики и фото. Сначала в собираемых материалах превалировал позитив – в виде оптимистических статей и примеров, и все казалось легким и безоблачным. Потом стал намного чаще попадаться негатив и даже очень нелицеприятные факты содержания дома этих пушистых бестий. Я решил не совершать ошибки и забыть все, как плохой сон. Но, как обычно бывает, если я от чего-нибудь отгораживаюсь, то оно потом ко мне обязательно приходит (думаю, что это не только моя проблема!). Однажды в голове произошло нечто подобное атомному взрыву, лишившее меня рассудка, тогда я залез на «Авито», нашел необходимого человека, списался с ним и заплатил две тысячи задатка. Так как лисы рождаются весной, а рассудок я потерял осенью, то успокаивал себя потом, когда последствия взрыва прошли, что ждать оставалось полгода, а за полгода всякое бывает. В какое-то время я даже позабыл, что ввязался в это сомнительное предприятие, и, вообще, тешил себя надеждой на то, что все само собой как-то рассосется и забудется, и бог с ними, с этими двумя тысячами!..

Но весной на электронную почту пришло письмо с фотографией, на которой я увидел трех маленьких пушистых дурачков. Один из них, по заверениям Александра, – так звали человека, занимающегося разведением лис, – был моим будущим питомцем. Точнее, лис сам он не разводил, а выкупал подходящих под заказ на звероферме, социализировал, даже приучал делать свои дела на пеленку, подкармливал и отправлял владельцам. Да, забыл сказать, что меня угораздило связаться с лисьим заводчиком из Петербурга, хоть и обитаю я в Москве. А так как современная наука вопросы о телепортации озвучивает только на уровне дискуссии и никто из маститых производителей ещё не предложил гаджета, способного за мгновения переносить тело на многие сотни километров, то пушистое тельце, интересующее меня, предстояло доставить в столицу одним из привычных человечеству способов. Щекотливый вопрос решался ещё двумя тысячами. Я выслал деньги, а потом письма от Александра перестали поступать. «Ну, все, меня кинули!» – подумалось однажды теплым весенним вечером. Но страх перед неопределенным будущим поборол и эту потерю. И только моя душа успокоилась и все позабылось, как вскоре пришло сообщение. В нем говорилось, что тот лисенок, о котором шла речь, мне не подойдет, по каким-то веским причинам, и встречи со мной ждет другой. К письму прилагалось фото: на фоне какой-то синей клеенки с корабликами поднятая к потолку рука человека держала беспомощного щенка с огромными ушами и тонким, немного желтоватым на кончике хвостом (чувствовалось отсутствие памперсов). Видимо, находиться в таком положении малышу не нравилось, поэтому выражение его мордочки казалось страдальческим, а в мутных, ещё детских, глазках читалась печаль…

Присланный портрет напрочь разбил моё немного окаменевшее на тот момент сердце, и я поймал себя на том, что уже с нетерпением жду встречи с плутишкой. Не стану приводить всей переписки. Были моменты, когда я снова и снова сомневался в Александре и даже начал составлять гневное письмо с текстом о разрыве всех наших договоренностей и об отказе от каких-либо материальных претензий к нему. Но вскоре меня, как говорится, отпустило, и в итоге в июне, после непродолжительной корректировки позиций и уплаты всей оговоренной суммы мой будущий питомец оказался полностью подготовленным для того, чтобы совершить волнительное и долгожданное для всех путешествие в свой новый дом на поезде Санкт-Петербург – Москва.

Незабываемая встреча

В целом мнение о вокзалах у меня было невысокое. Они давным-давно потеряли тот лоск, что имели при царском режиме, когда их строили. В последнее время, правда, их отреставрировали и облагородили… но запах, к примеру, на Казанском, все равно меня немного коробил. Может, направление такое? Мне и моему сыну Степану, ребенку 11 лет, находящемуся на тот момент ещё в таком приятном, но уже безвозвратно уходящем возрасте, когда его можно было взять с собой и даже держать за руку, пусть только и при переходе дороги, предстояло побывать на Ленинградском. Точнее, не на самом вокзале, а на его задворках. Там, где разгружаются почтовые вагоны. А как раз в таком вагоне 7 июня в шесть вечера из Колыбели трех революций, как называют порой Санкт-Петербург, выехал мой тогда ещё безымянный зверь, а поздно ночью он уже прибыл в Москву. Но забрать его мы могли только сегодня, после девяти утра, у проводника по имени Дима. Получается, что лисенок просидел в переноске, среди вещей, кулей, мешков, коробок и прочих ужасных предметов целых 15 часов! Хотелось побыстрее получить свою посылку: во-первых, не терпелось взглянуть на это создание, а во-вторых, я представлял, как там ему туго приходится!..

Чтобы добраться до пункта выдачи почтовых отправлений, около которого мы договорились встретиться с Димой, пришлось обогнуть слева здание вокзала и идти вдоль путей. Сначала все казалось вполне цивилизованным, но где-то минут через пять, когда закончились стоянки с иномарками и мордатыми охранниками, мы будто бы начали перемещаться во временном портале: здания стали ниже и дряхлей, дорога сузилась и лишилась асфальтового покрытия. Вот пройдено отделение полиции, вот какие-то рабочие в засаленных робах. Вот стая собак подозрительно смотрит в нашу сторону… А потом и вовсе – ни единой живой души: справа – пути и составы, слева – какие-то незатейливые хибары… Одним словом, идею прогуляться здесь как-нибудь вечерочком в компании приятной дамы я бы назвал сомнительной, если она, конечно, не Мила Йовович в образе Элис из «Обители зла» с сохранением всех сверхспособностей своей героини – тех, что та легко демонстрировала перед нами на экране.

Радовало, что погода не подвела и баловала город теплыми солнечными лучами, хоть какой-то яркий мазок в этом унылом пейзаже. Вскоре показался неказистый стенд с нужной надписью, на это первым обратил внимание Степан, показывая на нее пальцем. Мы прошли чуть дальше, и перед нами предстала короткая крытая платформа, на которой умещалось небольшое здание, похожее на складское. На путях стоял отцепленный почтовый вагон без окон, а рядом в ожидании толпились люди. Там были и заграничные китайцы, и наши таджики; и какие-то рязанские братки, а может, и владимирские, кто их разберет; и женщины, и мужчины, и интеллигенты, и люди попроще. Ровно в девять к вагону подошел опрятного вида молодой человек в железнодорожной форме. Он открыл дверь, и люди из толпы, словно это происходило каждый день и было для всех обычным рутинным делом, стали что-то спокойно и организованно выгружать, забирать, относить, класть на тележки и в багажники автомобилей и куда-то вывозить. Я подошел к парню в форме и спросил:

– Здравствуйте, это вы Дима?

– Да.

– А мы за лисенком.

Тот улыбнулся и ответил:

– Ваш лисенок всю ночь как собака лаял, спать нам не давал, забирайте!

Он скрылся в глубинах вагона и тут же появился, торжественно держа в руках желтую переноску, в которой ютилось что-то маленькое и черное. От предложенных мною от чистой души денег проводник отказался и ответил вполне уверенно, что за все уже заплатили в Питере при отправке, получите, мол, товар и проверьте, все ли на месте.

Мы отошли в сторону и стали проверять. Открыв металлическую дверцу переноски, я увидел пару полных отчаяния темно-коричневых глазенок, принадлежащих черному неказистому существу. Они внимательно смотрели на меня. Зверек забился в самый дальний угол. Кроме перевернутой и скомканной сухой пеленки, в переноске ничего не было. Видимо, последний раз лисенка кормили и поили ещё в Питере! Захотелось достать его, погладить и прижать к себе. Но стоило мне только попытаться просунуть руку в клетку, как настороженный малыш издал резкий недружественный возглас, похожий на отрывистый кашель, и всем своим видом показал, что сейчас вцепится в нарушителя своего спокойствия! Мой сын Степан, полный оптимизма от того, что у него появилось собственное домашнее животное, недоуменно посмотрел на меня, а я на него. Мы оба пожали плечами. Я понял, что беспокоить сейчас лисичку не стоит, во избежание неприятностей. Видимо, стресс от дороги, жара и смена обстановки нелегко дались крохе, а тут ещё всякие незнакомцы руки суют! Я решил, что лучше дома попробовать наладить с ним какой-либо контакт. Если получится, конечно…

Теперь нам предстояло идти обратно мимо всех вышеперечисленных достопримечательностей, включая стаю собак. Те, еще издали завидев необычного пришельца в моих руках, стали принюхиваться и присматриваться, недвусмысленно заинтересовавшись содержимым переноски. Они обступили нас и, казалось, не знали, что делать. Так и не решив, начать ли выяснять с нами отношения или пуститься наутек, собаки, чтобы не потерять лицо или что там у них… морду, проводили нас до границ своих владений, держась на некотором расстоянии, при этом не проявляя признаков агрессии. А наш новый питомец, наоборот, пару раз тявкнул. Действительно тявкнул, по-собачьи! Это было лишним, мало ли, как могли расценить это псы? Кстати, после этого я ни разу не слышал от него ничего подобного! Порой, очень редко, он выдавал вой, довольно громкий и резкий… но, точно, не ярко выраженный лай. Да и собаки, даже грозные на вид, никогда не проявляли к нему агрессии: их при виде Сэмки одолевали какие-то сомнения.

Оставив позади королевство привокзальных дворняг, мы снова оказались возле отделения полиции. Эта часть квеста меня беспокоила не меньше «собачьей»: бумаг мне никаких не передали, хотя Александр обещал выслать какое-то свидетельство, подтверждающее, что зверь рожден в условиях, предусмотренных санитарными нормами. Так что если доблестные стражи порядка заинтересовались бы моей ношей, а люди они порой весьма любознательные, неизвестно, чем могла закончиться такая проверка. Неосознанно мы со Степаном прибавили ходу. Видимо, все полицейские уже разошлись по рабочим местам на вокзале, а возвращаться с пойманными преступниками было ещё рано. Нас никто не остановил.

И вот снова мы добрались до цивилизации: в глаза бросилась суета отъезжающих и приезжающих, слышались эти особенные вокзальные звуки и веяло этим особенным запахом, который, честно говоря, был немного приятнее того, что витал на Казанском. Видимо, направление такое. Около турникетов, ведущих к электричкам, мы слегка замешкались: кошельки, билеты, занятые руки, волнение… Охранник, явно обладавший способностью видеть сквозь препятствия, до того находящийся в некотором состоянии трудового анабиоза, вдруг встрепенулся, бодро подошел и задал вопрос, поражающий точностью формулировки:

– Что это у вас там, лиса, что ли?

Я ответил, что лиса. Он очень обрадовался моему ответу, видимо, у них, охранников, было особое указание сверху: к людям с лисицами относиться максимально вежливо и приветливо. Поэтому, пытаясь как можно более рьяно исполнить это распоряжение, он одним нажатием тайной волшебной кнопки раскрыл передо мной и Степаном безответные по отношению к «зайцам» створки турникета и пожелал удачи. Нам даже не пришлось прикладывать к автомату билеты.

Кстати, хотелось бы заметить, что охранники и другие железнодорожные работники всегда тепло относились к Сэмке и проявляли живой интерес к его персоне, и было это, как я понимаю, не случайно. Видимо, на работу в РЖД берут людей добрых, с открытыми и не успевшими зачерстветь сердцами. Помню, как один из них на Киевском вокзале, узнав, что на моих руках лиса и мы едем отдыхать на дачу, широко улыбнулся и сказал:

– Ну все, теперь на деревне курям пи…ц!

А один контролер в электричке Киевского направления долго, перегона два, с добрым выражением лица гладил Сэмку по голове своей богатырской рукой, и, надо сказать, тот не укусил чужака в ответ, что обычно случалось при общении с другими незнакомыми людьми, не железнодорожными. И этот добрый контролер даже не стал спрашивать билета на провоз животного. Хороший человек, сразу видно… Мне кажется, что путешествие из Петербурга в Москву в почтовом вагоне с проводником Димой навсегда оставило в душе Сэма любовь если не к этому транспорту – шум поезда все-таки пугал его, – то любовь ко всем работникам железных дорог, это уж точно!

Да, ещё стоит отметить, что Сэм уважал всех без исключения ветеринаров, которые попадались нам на жизненном пути! Видимо, это были те люди, которые выбрали такую сложную и ответственную, но вместе с тем и необходимую, специальность по призванию и по зову сердца. Хорошо, что нам не попадались какие-нибудь оборотни в халатах, купившие диплом в переходе, а то бы цапнул кого-нибудь из них мой Сэмка и упекли бы они его за это в живодерку для бешеных псов, пользуясь своим служебным положением!..

Ну, и совсем напоследок, для закрытия вопроса о лояльности моего пушистого брата к чужим людям, отмечу, что Сэм неожиданно для меня проникся уважением… к кому бы вы подумали? К одному священнику! И я считаю вполне справедливым это его решение. Несмотря на то, что я воспитывался в духе атеизма и с верой в светлое будущее социалистического общества, с годами стал замечать, что многие священнослужители – люди хорошо образованные, развитые и интересные. А некоторые из них чисты сердцем и обладают величайшей душевной силой. А животные, как известно, видят и чувствуют окружающий мир намного тоньше и глубже, нежели многие из нас. И разглядеть человека с чистой и светлой аурой для них так же естественно, как для нас отличить «Шато Марго» урожая 1998 года от «Шато Петрюс» 1991 года, которое, кстати, вовсе не «Шато», и в 91-ом вообще был плохой урожай, и вино тогда делать не стали!.. Ну, с вином – это шутка, конечно… но маму от чужой тети отличит даже ребенок. Вот и для умных зверушек совсем несложно отличить обладателя грязной, зловонной душонки от человека с высокими жизненными стремлениями.

А дело было так. Батюшку мы встретили поздним зимним вечером у пешеходного перехода. На своей машине он немного протаранил бордюр и как добропорядочный гражданин ждал прибытия ДПС для оформления происшествия. Завидев нас, святой отец вылез из авто, причем, будучи человеком дородным, довольно проворно, поздоровался и начал расспрашивать о необычном животном у меня на поводке. Я же, остановившись и взяв Сэмку на руки, стал отвечать. Мне пришлось запретить батюшке гладить лисенка (вдруг Сэмка укусил бы, не хватало мне ещё обидеть представителя церкви, ему и так досталось, вон машина исцарапана!), но потом, наблюдая за поведением моего друга, понял, что зря: тот был не против ласки священника. Он не ворчал и не рычал, поджав уши; не ерзал в попытке высвободиться из моих объятий, наоборот – пушистый спокойно смотрел куда-то вдаль с благодушным выражением морды.