Читать онлайн Чужие дети

© Анна Кожурина, 2025

ISBN 978-5-0068-3483-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Легко быть праведником, когда тобой не интересуются соблазны. Олька была праведником честным, потому что вокруг неё соблазны кружились, как мотыльки у огня. Ещё бы! Во-первых, она была красавица. Не милая, не симпатичная, а безоговорочно красавица. Каждая её веснушка была, казалось, выведена умелым художником-реалистом. Не импрессионистом, упаси боже, не отпечатана с трафарета, не небрежно кинута красками пьяным Поллоком на полотно, а выписана со всей точностью и с соблюдением всех канонов, скажем, Рафаэлем. Девушка лучше любой своей фотографии. Мужчины толпились, как журналисты вокруг рок-звезды, но она оставалась верна мужу. За ненадобностью она не умела даже флиртовать.

Во-вторых, она была умница. Не только в смысле сообразительности и образования. Она умела ладно и правильно обустраивать работу, быт. Здесь на неё иногда обрушивалась ослепительная лень. Но Олька брала швабру, планшет и рьяно отгоняла помеху.

В-третьих, Олька была лёгкого характера: быстро забывала неприятности, не злилась по пустякам. На этом качестве взращивались нехорошие знакомцы, которые пытались втянуть её в авантюры, полагаясь на ее наивность. От них она отбивалась в основном тем, что имела четвёртое свойство – она была нежадная.

И, в-пятых, Олька была в материальном порядке. Родители купили им с мужем подходящую трёшку на окраине, снабдили машиной, дачей и библиотекой. Кроме того, Олька с мужем были, как многие отпрыски обеспеченных семей, абсолютно равнодушны к роскоши и путешествиям, оттого их накопления увеличивались. А поскольку тратить усилия на заработки им не приходилось, усилия тратились на спокойное созерцание. В свои двадцать пять Олька и Вадик были похожи на двух старичков, которые уже никуда не торопятся, а наслаждаются каждым днем. Так как познакомились они совсем юными, они были безусловными друзьями, одновременно взрослеющими детьми. Ссоры между ними были скорее потешные. А то, что они узнавали о мире, они сразу приносили в свою семью, делили пополам. Там не было никакого модного личного пространства, всё было общее: любой уголок, карман, радость и беда. Они не могли смотреть друг на друга критично или отвлечённо, они чувствовали в этом противоестественность и ложь.

Муж Ольки Вадик обладал приятной изысканной, чуть женственной наружностью. Притом он был непревзойдён на кухне, нежен, образован. Олька считала, что муж излишне мягок и втайне нет-нет да и могла обронить подруге извинительно: он у меня немножко как девочка иногда, что уж поделать, боится трудностей. При этом Вадик зарабатывал, забивал гвозди. Но больше всего он любил нянчиться с детьми. А вот детей-то им бог никак не давал. Возраст пока был не критический, и они решили не дёргаться, наслаждаться жизнью, а там как пойдёт.

Дачный посёлок находился по окраине леса. Некоторые дворы слегка притапливались в елях, берёзах и плотном кустарнике, так и их двор наполовину уже был в лесу. Можно было с задней калитки пройти по тропинке прямо в лес. Ходили чаще вместе с щенком английского спаниеля – шебутным Джимом. Осень ещё была в самом её начале, когда много листвы, всё пестрит. Ноги утопают в многояркости, в редких лужицах солнца листьев. Олька и Вадик были в дутых безрукавных куртках – красной и… красной. Им нравилось на даче одеваться словно близнецы. Впереди шуршал по листьям ушами Джим. То выбегал вперёд, исчезая в жёлтом, то с разбегу кидался к хозяевам, пачкая им джинсы мокрыми лапами. Олька собирала кленовый букет, подбрасывала листья ногами. Вадик был тоже рассредоточен. Оба они слились с лесом, перепрыгивая через овражки, отодвигая перед собой ветки, вдыхая пряный запах подопревших листьев и мокрой земли. Говорили они всегда мало и больше по делу. Со стороны их союз мог казаться скучным, даже унылым. Но на самом деле это был союз очень близких по духу людей. Как будто ещё в прошлых жизнях они друг друга любили, потеряли, а теперь вот снова нашли. От этого было такое облегчение… Вот только ребёночка бы ещё! Олька ещё немного опасалась, что испортится фигура, что новый человек может нарушить их маленькую гармонию, что у них нет опыта и как вообще вот это всё, на что Вадик ей спокойно сказал:

– Это же не чужой какой-то человек, нас станет просто больше! Опыта ни у кого поначалу нет, а фигура… об этом даже и говорить нечего.

Но ребёночек не получался.

В тот день, немного потерявшись в своих раздумьях, они свернули с привычной дороги и вышли неожиданно к новой поляне, к высокому дощатому забору.

Забор был выкрашен в ядовитый зелёный, по периметру к нему примыкал частый кустарник.

– О, а там калитка приоткрыта, заглянем? – Вадик сделал широкий шаг и нырнул за забор. – Ого!

Ольку опередил щенок, но и сама она в минуту оказалась по ту сторону. Им открылось большое старое здание, похожее на небогатый господский дом, окружённый разной ветхости хозяйственными постройками. Сбоку от главного строения располагались несколько запущенные лужайки с клумбами уже отходящих цветов. Территория за забором оказалась намного больше, чем представлялось снаружи. На одной из лужаек была видна беседка с облупленными колоннами, но чувствовалось, что место это не брошенное, люди здесь есть. Причём можно было угадать, что здесь явно есть дети. Тут и там валялись игрушечные самосвалы, подспущенные мячи, у самого здания стоял покосившийся неисправный трёхколёсный велосипед. Джим носился молнией туда-сюда, так что его запачканные, мокрые, в листьях уши взлетали. Порывом ветра подбросило листву, всё зашуршало, и тут в особнячке отворилась дверь. На пороге показалась женщина неопределённых лет, в тёплой стёганой куртке поверх белого халата, на голове голубая косынка.

– Ребята, а чего это вы тут делаете? Местные?

Вадик вышагнул вперёд:

– Мы дачники, немного в лесу заблудились. А что это за дом?

– Сиротский это дом, интернат, в общем. Хотите пройти? Я вас чаем угощу, видно, что замёрзли, свежо. Как раз сейчас тихий час.

– Да, хотим, спасибо.

– Только собачку на руки возьмите, чтобы не потерялась.

Сразу у входа они вдохнули густой запах хлорки. Внутри помещение было чистым, хотя переживающим не лучшие времена. Валентина Пална рассказала, что зашли они не с центрального входа, а как раз со двора, поэтому не увидели дороги. Что заведение это очень старое, детей сюда привозят сразу из дома малютки – трёхлеток и старше. Всего сирот здесь осталось сорок три. В школу их возят на стареньком автобусе, своей школы нет. Персонала очень мало, зарплаты такие, что никто работать не хочет. Да и скоро закрывать интернат будут, наверное, потому что старинный особняк, хоть и в плохом состоянии, понадобился кому-то из администрации. А на реставрацию денег никто не даст. Детей будут расформировывать по соседним домам. Это она рассказала в подсобке, среди стопок проштампованных вафельных полотенец, угощая чаем с баранками.

– Да, вот такие дела у нас печальные. Вы в туалет хотели? Туалет на улице. Зимой совсем холодно, но чинить не на что. Книжек не хватает, одежды. Да всего не хватает. Возвращайтесь, ещё погреетесь. Скоро и ребята проснутся, вдруг поиграть захотите.

Олька и Вадик двинулись в сторону здания, указанного Валентиной Палной. За перекосившейся дверью их ждало жуткое зрелище: разделённое на две части каждое помещение имело несколько подтекающих кранов над расколотыми раковинами и почерневшие, в ржавчине и прочем напольные отхожие ямы. По стенам не было ни одной целой плитки. Кое-где были видны разводы, указывавшие на то, что здесь ещё и моют полы и стены. Но ни один вокзал не мог показать туалета страшнее.

Выйдя каждый из своего угла, Олька с Вадиком переглянулись и покачали головами.

В главном здании Валентина Пална вызвалась проводить их и показать остальное:

– Вы уж извините за такие интерьеры. Но отмыть их никакой уже нет возможности, а ремонтировать не на что. Дальше вот уже и комнаты младших детей.

– Подъём! Тихий час окончен! – Звонко крикнул кто-то в коридоре. Прохладный дом наполнился шуршанием, голосами и движением. Навстречу Ольке и Вадику выбежали двое маленьких, лет пяти-шести, мальчишек в клетчатых рубашках, заправленных в серые колготки.

– Эта парочка чуть не самая баловная у нас. Так-то дети тихие. Вот комната девочек, – Валентина Пална приоткрыла дверь.

В небольшой комнатушке с потрескавшейся краской было шесть кроватей, которые стояли довольно близко. Девочки разных возрастов, кто в юбочках с водолазками, кто в халатиках, усердно заправляли-расправляли синие верблюжьи одеяла и устанавливали подушки треугольниками. Они смотрели на гостей печально и заинтересованно. Одна скинула косичку с плеча и взглянула злобно. Ольке стало не по себе.

– А вот тут у нас помладше мальчики.

Они зашли в похожую комнату, где медленно собирали кровати мальчики. Все они были вроде разными, но с одинаково печальными лицами. У всех немного взъерошенные волосы, маловатая или, наоборот, великоватая застиранная бесформенная одежда. Один мальчик со светлыми жидкими волосёнками решительно шагнул к Ольке, вытянул вперёд палец и в ответ на её улыбку спросил:

– Мама?

Олька растерялась, замерла. Вадик тоже стоял скованным и, пока Валентина Пална смогла сообразить, все шестеро детей вцепились в онемевшую Ольку и кричали, дёргая её за рукава, за куртку:

– Мама! Мама! Мама!

Через несколько минут Олька держала чуть подрагивающими руками чашку горячего чая в подсобке. Вадик поглаживал её по плечу, Джим жалобно скулил. Рядом стояли две нянечки, а Валентина Пална причитала:

– Прости меня, деточка, дуру безмозглую! Должна я была, должна понимать! О господи, вот не дано ума же! Прости меня, прости! Я сейчас, вот тут у меня пряники где-то были, «Мишки косолапые» ещё!

Вадик стукнул себя по лбу:

– Ой, что это я! Олька, я сейчас на навигаторе дачу посмотрю и пойдём! Да и поздно уже, по темноте нам совсем отсюда не выбраться. Да, зайка, да?

– Угу, – Олька смотрела в одну точку.

По дороге они молчали, и только раз, когда Вадик хотел было что-то сказать, Олька остановила его решительным жестом руки и так рьяно замотала головой, что сомнений не осталось – не сейчас.

Дни шли за днями, всё стало прежним. Только Олька с Вадиком оба понимающе молчали и оставили свои прогулки по лесу несмотря на то, что остаток отпуска они коротали на даче. Они с особенным усердием занимались сбором листвы, пересадкой растений и перекладыванием вещей с места на место, пока однажды Олька не сказала:

– Ну ладно, мы не можем всё время делать вид, что этого не было. Я всё время думаю об этих детях, об их условиях, обо всём этом.

– Я тоже думаю, но что же мы можем предпринять? Появиться там ещё раз для тебя будет слишком тяжело!

Олька бросила взгляд, полный вызова:

– Но мы не можем прятаться от этого! Мы можем чем-то помочь!

– И чем же?

– У нас, например, есть много книг. Некоторые в двух экземплярах.

– Да, точно. Мы могли бы их подарить.

– Мы можем отремонтировать им туалет, мы же скопили кое-что.

– Но Валентина Пална сказала, что их скоро разгонят.

– Никто не знает, насколько скоро, и разгонят ли. И… – она явно заглянула куда-то совсем в себя глубоко, – мы могли бы помочь позаниматься с детьми.

Вадик бесхитростно просиял, но тут же вспомнил потерянное лицо жены в момент, когда её окружили дети:

– Давай не будем торопиться, сходим ещё раз, узнаем насчёт книг, потом решим. Да?

– Да.

Сидя в кресле, Олька с носом погрузилась в растянутый ворот свитера, натянула его на колени, после вытянула рукава до упора. Теперь она была похожа на странное взъерошенное животное с улыбающимися тёплыми глазами. Запасы на даче были скудными, но было много разного чая, сушёной мяты, оставшегося ещё от бабушки сливового и яблочного варенья. Чай пили с удовольствием, сёрбая так, как неприлично было бы при гостях. Вадик давно уже научился топить старенькую печку, так что в доме было тепло. Вечером легли рано, потому что делать на даче было совсем нечего, а встать хотелось пораньше. Так и встали, торопливо ели яичницу с хлебцами, пили горячий «Несквик».

– Ой, а что это мы, пустыми, что ли, поедем? Пустыми нельзя туда! – Олька остановилась.

– И что же нам взять?

– Давай заедем в сельпо, может, купим каких-то конфет или краски, альбомы… Что там есть-то?

– Отлично придумала, поехали. А потом по навигатору посмотрим дорогу до интерната.

Вадик открыл заднюю дверь, и Джим шмыгнул на сиденье, сразу улёгся удобно, положив морду на думочку, заботливо подаренную Олькиной мамой.

Машина зашуршала по щебёнке, по сторонам проходили знакомые дворы, ели и рябины. Олька глядела в окно, и всё ей казалось теперь исполнено каким-то новым серьёзным смыслом. Она чувствовала, что они заняты теперь чем-то очень важным, у них появилось ещё одно настоящее общее дело.

В магазине они купили по килограмму «Каракума», «Мишек» и «Белочек». Купить каких-нибудь детских штук для развлечений им не удалось, потому что в магазине было всего по одной-две штуки карандашей, альбомов и прочего. На всех не хватит. Машина тут же наполнилась ароматом конфет, Джим забеспокоился, стал скулить, проситься к Ольке на руки. Она скинула конфеты назад, позволила щенку залезть к себе на колени и начала поглаживать его за ушами.

– Какая же ты у меня красавица!

Олька лукаво посмотрела:

– Какая же?

– Хорошая такая, любимая!

По большой дороге до интерната доехали быстро. Уже через двадцать минут справа появился указатель, свернули, сделали пару петелек, и жёлтый лес расступился. Перед ними был другой забор, с арматурой, бетонными блоками и коваными воротами. Справа перед забором была небольшая площадка, видно, для парковки нескольких машин, на ней и остановились.

У ворот пристроилась небольшая дряхлая будка, в недрах которой был обнаружен доисторический дед в чёрной форме. Неизбалованный посетителями, он проявил живой интерес к гостям:

– Вы по какому вопросу? Имеется ли пропуск?

– Мы по вопросу помощи, – откликнулся Вадик. – Можно нам Валентину Палну?

– Может, и можно, только не видел я её сегодня. Сейчас узнаю. А какая ваша фамилия? Вы дачники, что ли? А Валентина сегодня есть? – он прикрыл трубку, тихо сказал: – Ну вот же я говорил, выходная она. К заведующей может? Пойдёте?

Олька с Вадиком кивнули.

С фасада здания росло много деревьев, слышался детский гам, но в густой растительности никого не было видно. По наводке старичка охранника ребята прошли в здание, в коридоре направо, потом налево, потом второй кабинет.

Постучали.

– Входите!

Зинаида Аркадьевна выглядела как классическая старорежимная дама лет шестидесяти: букли, круглые очки, серая юбка, серый вязаный жилет, жабо и много разносортных украшений с каменьями. Впрочем, взгляд у неё был усталый и мягкий. Олькой с Вадиком извинительным тоном поведали ей, что побывали здесь случайно, а теперь хотят помогать, в первую очередь принести книги – «Войну и мир», Пушкина там, Тургенева всякого. Во вторую очередь Вадик как прораб имеет возможность сам оценить объёмы и стоимость работ по обустройству туалета, а также нанять рабочих и оплатить это из собственных средств, потому что «ну не тратить же деньги на тупые развлечения?» А в третью очередь они могли бы ещё чем-то помочь, может быть, провести какие-то кружки для детей, да хоть бы и почитать им книги, погуляли бы, а в четвёртую очередь…

– Ну, в общем, мы помочь бы хотели, – выдохнул Вадик.

Зинаида Аркадьевна сняла очки и хмыкнула носом в тряпочный платок с вышивкой, поджала губы, потом вскинула руки в жесте удивления:

– Я уж думала, что такого не бывает. Мы тут в своей глуши не нужны никому. Спонсоров у нас никогда не было. Да и помогать особо некому. Кто из соседних деревень уже узнавал, те приносили кто вещи, кто тумбочку какую. Но сами понимаете, все здесь сами бедные, нету ничего ни у кого. Воспитательницы некоторые здесь же своих деток и кормят, потому и работают, что имеется питание. А уж ребятишки рады любому новому лицу, тут у нас и посетителей-то не бывает, весь их круг – интернат и школа в посёлке, где в классе по пять человек. А тут такая помощь! Это нам очень нужно. Очень! Ой, да что это я! Чаю хотите? Давайте попьём. Топят-то ещё вяло, да у нас тут от дыр всегда холодно, а заклеивать вроде рано ещё.

– А мы детям конфет ещё принесли сейчас, – робко заметил Вадик, – может, им к ужину или как раздадите?

– Какие же вы славные, господи, – Зинаида Аркадьевна совсем расхлюпалась.

Жизнь Ольки и Вадика наполнилась не только новым смыслом, но и небывалой активностью. Так, всеми вечерами в течение недели они сортировали книги, аккуратно раскладывали их по коробкам, ставили маркером подписи. Параллельно Вадик составлял смету, подыскивал материалы для нового туалета. Среди его знакомых рабочих оказались и желающие отремонтировать бесплатно. А мысль о том, что у детей теперь будут не только две ночные кабинки для экстренных случаев, а и тёплый чистый туалет в помещении круглосуточно, – мысль эта грела.

Деловитый Вадик сидел обложенный бумагами, вариантами чертежей и всё время бубнил себе под нос:

– Ёмкость для воды пластиковая, пищевая, нержавейка – есть. Трубы металлические 0—89 для отопления – тридцать одна штука. Туалет, бочки сливные, чаши, шланги, краны, труба канализационная 0—110 – четыре. Краска воднодисперсная фасадная водоэмульсионная…

Ольке он в эти моменты казался особенно значительным и волнительным. Сама она вдруг придумала, что можно покопаться и в постельном белье, одежде. Дети ведь пошли крупные, наверняка что-то сгодится. Поэтому она периодически отрывала Вадика от его смет:

– Вадик, а вот эта футболка, ты не носишь же её года три, да? Соберу в интернат?

– Собирай, конечно, что ты меня спрашиваешь?

В ночи они, утомлённые, долго шушукались под одеялом всё о том же, а после как-то по-особенному ласково барахтались, пропитанные друг к другу не столько страстью, сколько щемящей щенячьей нежностью.

В первый раз книг набралось четыре внушительных коробки. К ним добавили ещё баул с одеждой, специально купленные в «Детском мире» наборы для рукоделия и моделирования. Джима в этот раз решили оставить дома. Когда всё погрузили в машину, Вадик вдруг остановился и сказал:

– Нам надо посчитать финансы и распределить. Ремонт первоначальный обойдётся в тысяч сто двадцать, если мы каждый раз бездумно будем что-то покупать, то накопления наши разойдутся на мелочёвку. Прикинем вечером?

– Да, давай. Ты удивительно прагматичный, а я какая-то беспечная.

– Ничего, мы же вместе. Я твоя страховка от беспечности.

На этот раз все свои идеи Олька с Вадиком изложили Зинаиде Аркадьевне и Валентине Палне.

– Я всё рассчитал. Вот тут два варианта расположения зимнего туалета. Делаем утеплённую пристройку с переходом прямо из здания. Сэкономим на доставке, привезём сами, и на строительстве – у меня есть двое рабочих, кто бесплатно мне поможет. За две недели сделаем, плюс-минус.

– Это очень хорошо. Давайте тогда приступим. Все телефоны у вас записаны?

Валентина Пална заторопилась уходить:

– Вы уж простите. К нам новеньких малышей двух привезли, совсем крошки. Я их надолго не оставляю, нужно проведать. Хотите со мной?

Новеньких разместили поближе к персоналу. Это были две девочки полутора лет, которых перевели из дома малютки.

– В доме малютки дети обычно до трёх. Но сейчас там одна нянечка всего, некому ухаживать. Вот старшеньких к нам и перевели. А они совсем крошки, совсем крошки. Где у нас тут красавицы?

В чистенькой маленькой комнате стояли три детские кроватки и взрослая, на которой иногда примащивалась Валентина Пална.

В одной кроватке сидела с пирамидкой белобрысенькая в оранжевой байковой рубашке и сероватых ползунках на лямках. В кровати у окошка стояла чернявенькая, та смотрела в окно и даже не обернулась.

– Весёлая у нас Наташа. Кто у нас Наташа, кто? Ты ж моя красота!

Валентина Пална протянула полные сильные руки, и белобрысая Наташа вмиг взобралась на неё, стала дёргать за волосы, воротник, гулить.

Олька подошла поближе ко второй девочке, пока Вадик остановился в дверях.

– Настя ни к кому не идёт, – печально сказала Валентина Пална. – Бедная грустная малышка.

Девочка повернулась на шум: фиолетовая рубашка в мелкий цветочек, чёрные завитки волос, голубые глазищи, а кожа у неё была полупрозрачной. Олька протянула руки, Настя шлёпнулась на попу и, отталкиваясь ногами, попятилась в угол кровати.

– Вот видите, какая. Как будто знает, что бросили её, как будто всех заранее опасается и никому не верит. Но вы не думайте, что к вам так, она от всех.

Вадик сделал два решительных шага в сторону кроватки, облокотился локтями о спинку.

– Здравствуй, Настюша. Как твои дела, а? Не убегай от нас, мы тебя никогда не обидим. Может, подружимся? – он протянул к ней руки.

Настя подняла полупрозрачную ладошку, видно, передумала, спрятала её за спину.

– Ну, иди сюда скорее! Я тебя на ручках покачаю, а?

Настя немного потянулась тельцем, медленно поставила руки вперёд и, неожиданно быстро схватившись за перекладину, встала, протянув одну ладошку. Вадик взял её на руки осторожно, она уткнулась в плечо и цепко вцепилась пальчиками за воротник.

Олька не могла даже толком обдумать это всё, Валентина Пална потрясывала Наташу на руках и молчала. Вадик боялся пошевелиться или заговорить, он просто держал Настю со всей осторожностью и нежностью, на которую только был способен.

Когда руки затекли, он аккуратно вернул девочку в кроватку. Настя надрывно вздохнула, как вздыхают после рыданий, и снова пристроилась в дальнем углу кроватки.

– О, уже им обед несут. Пойдём, ребята, ещё куча дел у нас, – пыталась переключить их Валентина Пална.

– А кто родители Насти? – не удержалась Олька.

– Нам ведь не положено рассказывать. Но что уж. Маму её подростком отправили учиться в Англию, что ли. Семья богатая, со связями. Оттуда она приехала в пятнадцать уже беременной. Аборт решили вредно, а ребёнок никому был не нужен. Девочке карьера, планы, уже жених был заготовлен, а тут это. Уговаривали семью забрать, но бабушка ни в какую. Шипела аж вся, что имеют право. Так и сдали. С полным намерением больше ничего не слышать о девочке. Это в роддоме известно было. Такой вопиющий случай. Не наркоманы, богатые, а ребёнка выкинули на помойку. Сначала ещё там персоналу дали сто тыщ. За уход первичный. Кинуть бы им в рожу! Да пригодились деньги на то и се. Сто тыщ! Вот ведь времена, какие: войны нет, просто дети не нужны им.

Она остановилась, будто вспоминая что-то:

– А, да, ведь книжки-то нужно со справкой от эпидемстанции, что нет клещей и так далее. Не хочется вас мучить лишними хлопотами. Может, никто никогда и не проверит нас с книжками. У нас ведь как в стране – хочет человек доброе сделать, так ему одни препоны всюду.

Пока они шли по коридорам, отовсюду выбегали по двое-трое детишки, кое-какие сидели на подоконниках и смотрели в окна. На одном низком подоконнике, уткнувшись в стекло, сидела девочка лет десяти в простом вязаном сером платье, неряшливых колготках, с тугой косой. Валентина Пална окликнула её:

– Катя, Катя, иди поиграй с ребятами.

Девочка даже не обернулась, только буркнула:

– Не хочу.

– Что же ты неприветливая такая? С гостями хоть поздоровайся.

Катя повернулась, у неё были тонкие черты лица, но взгляд выдавал в ней сложного ершистого ребёнка.

– Не хочу. Ходят тут всякие! – Она отвернулась.

– Катя!

Олька взяла Валентину Палну за рукав:

– Не надо. Пусть.

Та махнула рукой, а когда завернули за угол, тихо сказала:

– Не со зла они. Ждут, ждут… Кто у окна сидит много. А забирают очень мало детей. У нас тут же ни самодеятельности, ни спонсоров. Вот ждут они, а никто за ними не приходит. Некоторые озлобляются. Тепла нет. И ведь ничего не сделаешь. У большинства не будет тепла-то. Это они пока не знают, что когда отсюда выйдут, то и вовсе никому не нужны. Ведь они сироты не только потому, что у них матери нет, у них никого нет в мире. Кое-кого и персонал забирает. Но всех забрать не могут. А чем дольше ребёнок здесь, тем вероятнее он не приспособится снаружи. Да что я вас загружаю? Простите меня! Пойдёмте чай пить! Вы теперь у меня всегда чай будете пить!

Отпуск у ребят уже закончился, и им предстояло вернуться в Москву, ходить на работу и как-то по-новому обустроить свою жизнь. Ведь теперь у них было дело. Но не только обустройство туалета теперь волновало их, а то, что они в интернате увидели и почувствовали. Оба они сразу поняли, что Настю надо оттуда забрать, но говорить об этом было сложно. Вадик не хотел показаться излишне сентиментальным, а в Ольке начали копошиться всякие сомнения по поводу материнства и приёмных детей. Она сидела на работе, обложенная каталогами отелей, и чувствовала, что всё это – белая блузка, шпильки, картинки с пальмами, люди с кошельками, всё это не интересует её теперь окончательно. Всё это теперь выглядит не просто бутафорским, а совершенно бессмысленным, когда где-то в серое окно смотрит маленькая девочка с прозрачной кожей, ждёт, молчит и горько вздыхает. Она и не говорит, эта девочка, не о чем ей говорить и не с кем. Сейчас она смотрит в окно из кроватки, потом будет смотреть с подоконника. И станет злиться на пришлых людей, которые уходят в какие-то свои дома и там обнимают каких-то других детей.

– Милая девушка, где же вы витаете? На Мальдивах, что ли? – напротив уже пристроился средних лет лощёный мужчина. – А хотите, я возьму вас с собой? На Бали. Хотите? У вас такие глаза красивые.

– Не хочу. Простите, у меня перерыв, – она выставила перед собой табличку «Перерыв 15 минут». – Лен, помоги клиенту.

Олька подошла к окну. Их турфирма располагалась на сорок втором этаже Сити. На обсерваторных окнах дрожали синие прожилки из капель, напротив были другие небоскрёбы, как гигантские муравейники. В окнах можно было увидеть других людей – спешащих, унылых, сосредоточенных, разных. Они сновали между столами, стульями, другими людьми и чужими заботами. Возможно, кто-то из них сейчас потерял близкого, кто-то обрёл. Но все они были крохотными заводными игрушечными человечками в этих стеклянных коробочках. Снизу били в окна прожекторы. Между зданиями бежали по земле точки зонтов, больше чёрных и серых. Олька прижалась носом к стеклу и почувствовала, что где-то там, на Новой Риге, в лесу, в пыльное окно с плохой рамой уткнулись ничьи, никому не нужные дети. Она набрала номер Вадика.