Читать онлайн Талый снег

Талый снег

Глава 1

Пролог, сентябрь 1943.

– Нельзя нам, понимаешь, нельзя!

Горячий шёпот, пурга за дощатой хлипкой дверью и терпкий запах сена. Настя всем своим хрупким телом, прижималась к холодному кителю, вдыхала аромат неизвестного

французского одеколона, чувствовала своей разгорячённой щекой колючую жёсткую щетину.

– Моя маленькая mon amour … Я люблю тебя. Люблю! – шептал Стив.

Он дышать боялся, думать, чувствовать рядом с ней. Когда на войну уходил, даже не думал, что такую сильную любовь испытает к деревенской русской девушке. Испытает страсть не к плоти, а всем своим существом полюбит её душу! Все его предки по национальности французы, но когда-то давно

перебрались в Германию.

Проклятая война … Теперь и он её ненавидел, теперь и он её не принимал.

-Уходи! Уходи быстрее! – зашептала Настя, прислушиваясь.

Она боялась, что кто-нибудь их увидит. Мысль, что она

предательница, мучила её и не давала покоя. Но Стив совсем другой! Он думает по-другому, чувствует … Он не хочет этой войны и не хочет воевать против русских. Она безумно любит его и эта любовь вопреки всему здравому смыслу.

-Настья, я подам рапорт. Уеду к себе. Я буду ждать тебя во Франции – горячо зашептал Стив. Он сунул в руки Насти бумажку – вот адрес … Не потеряй, прошу.

-Стив, я не смогу добраться к тебе. Это просто невозможно. Немцы оккупировали всё. Наша деревня … Из неё не выбраться.

Настя продолжала прислушиваться. Где-то раздался выстрел. Она толкнула Стива в потайную дверь в сарайке.

-Настя, не потеряй адрес. Эта война когда-нибудь закончится … Я буду ждать!

Последнее, что запомнила Настя, это глаза Стива. Светлые, добрые. Она резко повернулась и выбежала. Ливень стоял стеной. Девушка бежала до своего дома в полной темноте.

Грязь чавкала под её ногами, одежда промокла насквозь. На тоненькой цепочке висело кольцо, которое ей сегодня вечером подарил Стив. Кольцо его прабабушки. Тонкой ювелирной работы, с таинственно мерцающим изумрудом.

Стив хранил это кольцо в кармане камзола, как оберег, который в последний момент сунула ему мать. Настя сдёрнула цепочку с шеи. Увидят и отберут. Куда же его спрятать? Добежав до своего двора, Настя опустилась коленками в грязь. Руками сделала выемку возле будки своего любимого пса Пирата, которого застрелил один из фрицев, разорвала подкладку у своей фуфайки и завернула кольцо.

Теперь никто не найдёт. Никто. Сверху придавила камнем. Завтра или после, перепрячет при свете дня. А пока так. Крадучись, Настя направилась в дом.

-Заяц! – в полумраке сенцев девушку сграбастали в охапку. Пахнуло табаком и чем-то крепким – не ждала меня? Где ходишь так поздно?

-Сашка! – не поверила поначалу Настя – ты ли это?

-Тише! Тс-с … – парень прижал девушку к бревенчатой стене – нас тут целый отряд. Начнём утром. Всех немцев разобьём. Я огородами пробрался до вас. Всё тебя мечтал увидеть и

обнять. Настюшка, как я скучал по тебе! Разобьём эту шайку, никто нас больше не разлучит. Веришь?

Настя боялась даже дышать. А как же Стив? Ведь если он не скроется, то погибнет вместе со всеми или попадёт в плен. Кто его защитит? Ведь он не виноват! Его рука ни разу не выстрелила в русского солдата! Но кто будет разбираться?

Сашка друг её брата. Лучший. Старше Насти на пять лет. Незадолго до войны, они стали встречаться. Девушке как раз исполнилось восемнадцать. Когда по деревне прокатилось эхом

сообщение о наступлении фашистов, Сашка первым собрался на фронт. Взял с Насти слово, что ждать его будет.

Настя это слово дала. Не понимая тогда зачем. Ведь Сашку она особо не любила. Интересно просто с ним было. Он

взрослый, весёлый. На гармошке задорно играет, да вприсядку резво отплясывает. Сашка из многодетной семьи. Мать его фуфайки начала шить для фронтовиков первое время. За это получала керосин, да дефицитные куски соли. Делилась со всей деревней, пока их не оккупировал фашистский батальон.

Штаб разбили в сельском совете. По-хозяйски расхаживали по домам, выбирая где и кому удобнее будет жить. Молоденьких девушек к себе насильно уводили. И заступиться за них было некому. Молодые, отцы и братья – все на фронт ушли. В деревне осталась лишь горстка пожилых стариков, да

староста, Прошка Фролов.

Со Стивом, Настя познакомилась случайно. Немцы и её хотели забрать для своих утех. Даже в штаб притащили. Настя мужественно терпела их насмешки, сжав зубы от злости и мысленно читала все молитвы. Её им научила в детстве верующая бабка, которую большевики вместе с остальными православными согнали в ссылку.

И вот, когда один из этих фашистов, вплотную приблизился к Насте и собрался содрать с неё одежду, за его спиной

послышался окрик Стива. Солдаты расступились, ухмыляясь и отпуская каверзные шуточки на своём языке. Стив был не кое-кто. И ему противоречить не посмели. Он увёл девушку к себе и продержал всю ночь. С того дня, Настя стала считаться его подопечной и её больше не трогали.

В деревне девушку возненавидели. Особенно собственная мать и старшая сестра, которая прошла через мучительное

изнасилование и чуть не наложила на себя руки. Как обстоят дела на самом деле, Настя побоялась признаться. Оказаться на месте сестры, она не хотела. Тогда уж сразу смерть. Стив не трогал её и пальцем. Они много разговаривали. Он хорошо знал русский язык, правда говорил с заметным акцентом.

Стив много рассказывал о своей семье, о том, что он на самом деле всё это не поддерживает и что в страшном ужасе от того, что приходиться видеть и на что приходиться

закрывать глаза. Настя и Стив искренне полюбили друг друга.

Но эта любовь была противоестественна и обоим принесёт только несчастье.

На сеновале они встретились в последний раз, тайно. Стив собирался подать рапорт и покинуть немецкую армию.

Придумал уважительную причину и знал точно, что его отпустят. Под шум разразившегося ливня и вспышек молнии, Настя решилась подарить Стиву свою невинность.

И вдруг, партизаны …

В другое время радости Насти не было бы границ, но не сейчас, когда Стив ещё не уехал. Вот если бы они чуть позже пришли бы!

-Сашка! А как же вы немцев разобьёте? Их тут знаешь сколько? – шёпотом спросила Настя.

-Утром увидишь. Нас тоже не мало – хмыкнул Сашка и быстро поцеловав девушку в губы, исчез.

От волнения, у Насти закружилась голова. Как ей Стива предупредить? Как? К нему теперь не пробраться. Она сделала шаг и не рассчитала. В темноте налетела на железный таз, стоящий на лавке. Он с грохотом упал.

-Кто здесь? – распахнулась дверь. Мать, подслеповато щурясь, держала перед собой керосиновую лампу. Увидев дочь, поджала губы – натешилась со своим фрицем? Быстро в дом. Глаза б мои на тебя не смотрели. Чего ж у него насовсем не остаёшься? Ух-х …Подстилка фашистская!

Евдокия Петровна замахнулась на дочь.

-Мать, да отстань от неё – впервые заступилась за младшую сестру, старшая, Аня. Она спустила босые ноги с печки и уставилась в одну точку.

-Ты, Нюрка, не лезь. Тебя насилком затащили, а эта сама, каждый вечер к этому фрицу таскается. Из-за неё мы в

деревне, как изгои. Вот узнает брат ваш, Антошка, он с сестры непутёвой три шкуры сдерёт. Будет перед нашими партизанами ответ держать. Не жалко мне тебя будет, поняла? – обратилась к младшей дочери, Евдокия Петровна.

Настя смотрела в пол. Что она могла ответить? Ничего. Она предатель. Но от осознания этого, любить Стива не

перестанет.

-Зато Сашка, наконец, на меня внимание обратит – оживилась вдруг Нюра. Она спрыгнула с печки и подошла к сестре – что? Отдашь мне своего жениха-то? Или, как собака на сене, ни себе ни людям? Я Сашку первой полюбила, да не смотрел он в мою сторону. Теперь посмотрит, как о тебе всю правду узнает.

-Пусть смотрит – вызывающе подняла подбородок Настя. Никому не смела она о своих чувствах признаться. Никому.

Мать хлестнула дочь по щеке.

-Зараза. Она ещё и со старшей сестрой пререкается!

Настя выскочила на улицу. В дождь. Что ей делать, а?

Дрожащими руками достала грязный лоскут, в котором была завёрнута её драгоценность. Почему-то решила, что у неё на шее, кольцу будет надёжнее. Сполоснула руки холодной водой из бочки и вернувшись в дом, прошла за занавески, где стоял её топчан. А утром начались обстрелы, взрывы и грохот.

Глава 2

Лето, 1961

-Шестнадцать лет прошло после войны – вздохнул дед Прохор не спеша натягивая поводья – тпру-у! Оснавись, окаянная!

Он покрикивал на свою старенькую лошадку для острастки. А сам любил её и лелеял. Бурушка его лошадка работящая, сколько лет уже с ним. Круглые большие колёса телеги противно заскрипели.

–Дед Прохор! Смазать что ли тебе их! – поморщился белобрысый и бойкий паренёк, Павлик. Его ярко-голубые глаза смешливо смотрели на дедку Прохора. В белых крепких зубах травинка, в руках губная гармошка. Очень Павлик любил наигрывать на ней.

-Цыц! Мелочь. Я тебя подвёз? Подвёз. Вот иди и стереги коров. А я далее поехал.

–Да просто помощь хотел предложить тебе, дедка Прохор!

–Ну-у! Пошла! – ласково прикрикнул дед Прохор на свою Бурушку, подмигнув пареньку. Славный вырос, хоть и без отца.

Батя его, Василий Макаров, погиб ещё тогда, в конце сорок второго. Жена его, Маруся, на сносях была. В сорок третьем родила Павлика. В тоже время и похоронку получила.

Подорвался муж её вместе с другими бойцами на мосту, который немцы заминировали.

С тех самых пор, как надела чёрную косынку, так и не снимает. Трудится дояркой в колхозе, да Пашку воспитывает. Строгая Маруся. Поблажек сыну не даёт. Твердит, что имеет право. За отца ему и за матерь. В городе братка у неё родной, Антип. Не последнюю должность вроде занимает и при чине. Медали да награды имеет.

Племянник Павлик у него единственный. Своих-то нет детей.

Жена его интеллигентная, да болезная. Не смогла ребёночка выносить. Поговаривали, что из еврейских мигрантов она. Да то, всего лишь слухи.

Павлик потрусил на пастбище. На лето подвязался от колхоза коров пасти. К нему бывало ещё Верка прибегала, соседская девчонка. Да сегодня что-то не видать её. Воспитывала её в

основном строгая бабка Евдокия, да тётка Нюра. Мать, как уехала в 48-ом на торфболота на заработки, да так и не вернулась.

Кто отец Верки – неизвестно. Но в деревне почему-то не любили её. Павлик сколько раз у своей мамки пытался допытаться, что с Веркой не так, да только мать его мокрым полотенцем шлёпала по руке и грозила, что если с Веркой будет общаться, то она его к дяде Антипу в город оправит.

Зная строгий норов дядьки, Павлик замолкал. Ему в деревне хорошо было, в колхозе часто ошивался и в город он вовсе не хотел пока. Восемнадцать лет … Вся жизнь впереди.

–Павлик! – тихонько произнесла Вера. Девушка скромно присела рядом, на поваленное бревно и уставилась на огонь, который

успел разжечь Павка. Внизу раскинулась широкая речка, над которой устилался молочный густой туман. В камышах квакали лягушки, а на душе у Веры было так тяжело, что захотелось хоть кому-то высказаться.

–Бабушка опять наругала. Как с девчонками пришла с поля, да присела на завалинку. Ноги, руки гудят. Весь день на жаре серпом поработай. А она давай на меня кричать, да обзывать всяко. Тяжко мне с ней. Тётка Нюра только масла в огонь подливает. Дядька Саня у неё запил по-чёрному опять, вот и срывает зло на всех.

Павлик не смело приобнял Верочку за худенькие плечики.

–Потерпи немного. Восьмилетку окончишь, в город поедем.

–Да кто меня отпустит? Да и мамка вдруг вернётся? А меня нет …

–А мы сбежим. Мамка твоя вернётся, с собой заберём. Эх, Верка! Нам ли унывать! Вся жизнь впереди у нас. Вот поженимся с тобой и заживём. В деревню только в гости приезжать будем.

Вера смущённо отстранилась от Пашки,

–А мы разве поженимся? – затаив дыхание, спросила она. В отблесках пламени костра, в глазах Пашки плясали задорные огоньки.

–Так мы с тобой разве это уже не решили?

Пашка попытался снова приобнять девушку, но она испуганно вскочила с бревна.

–Да ты что, Пашка! Увидит кто! Пойду я. А то бабка Евдокия заругает меня опять. Я ж ей соврала, что сполоснуться с девчонками на речку пошла. А сама к тебе.

–Ты, Верка мне зубы не заговаривай – нахмурился Павлик – я к тебе со всей серьёзностью и душой. Бабка мне твоя с тёткой не указ. Сказал женюсь, значит женюсь. И точка.

–Побежала я Павлушка, пока!

Вера подобрала подол длинной юбки, и побежала по влажной от росы траве. Сердце гулко колотилось где-то в горле и было

трудно глотать от накатившего волнения. Пашку любит она. Так любит, что жизни без него представить не может просто. А как?

Как без него? То пошутит, то за косу дёрнет. К себе прижмёт тайком ото всех. А один раз поцеловал. Так она этот поцелуй до сих пор помнит и в памяти всю жизнь будет хранить. Потому что это самый первый поцелуй. Самый дорогой.

Нюра ходила по двору и стонала.

–Зачем я только Саньку у Настьки отбила. Достался бы эта

пьяница ей. Посмотрела бы я тогда! Как бы ей удалось так

пожить, как я! А то девчонку безродную скинула на нас и хвостом вильнула. Вот где она мать, скажи, где?

Евдокия принесла железное ведро с водой и бахнула на скамейку. Колодец прям возле их дома был.

–Санька пришёл? А то слыхала я у Платоновых опять самогон рекой и в карты режутся.

–Опять у Платоновых? – Нюра собралась бежать на конец улицы, разгонять всю шайку.

–Да погодь ты – Евдокия тяжело присела на край скамейки – успеешь поорать ещё. Ты вот скажи мне, не замечала ли ты за Веркой, что она с Пашкой Макаровым шуры муры крутит?

Нюра фыркнула. Делать ей нечего, как за племянницей следить. Тут за Санькой уследить бы.

–А то я в наш сельповский магазин захожу, а там как раз Савельев Макар Силантьевич. Помнишь его? В войну его жена у нас жила какое-то время. Семья верующая, достаток имеется. Потому как одет Макар Силантьевич добротно и что не менее важно, из города они родом. Значит образованные, интеллигентные. Сын Макара Силантьевича жениться надумал. Девушку ищет

скромную, работящую и честную. Вот я об Верке нашей и

подумала. Даже с ходу предложила наведаться к нам, поглядеть на неё.

Нюра так и встала, как вкопанная. Это что же получается, Верка в город может уехать? И жить там? Не слишком ли её хорошая участь ждёт? Нюра племянницу свою не любила. Догадывалась от

кого сестрица её Настька, родила. От своего Стива теперь. От фрица поганого. Ведь тогда Сашке так и сказала. Он после войны пришёл инвалидом. Задумал на Насте жениться, никого кроме неё не замечал. А она вся такая худенькая, тоненькая.

Да только ребёнок у неё уже в колыбели покрикивал. Сашка так и встал, как вкопанный. Настя молчит, глаз поднять не может. От горя, что тогда Стив её вместе со всеми погиб, почернела вся.

Нюрка сестру выгораживать не стала. Всё, как на духу выложила.

Санька лишь побледнел тогда, да взглянул горько на свою любимую. Ни слова не сказал. За порог вышел и долго его не видели. А потом он вдруг к Нюре посватался, да расписались в сельсовете вскоре. Мать померла у него, изба совсем в упадок пришла. Поселился он зятем у Евдокии Петровны.

Так и жили все вместе. Нюра всё за сестрой, как коршун следила.

Что б к Саньке даже не смела приближаться. А она взяла да и поехала на заработки в 48-ом, оставила четырёхлетнюю Верочку и с тех пор нет её. Уж сколько лет прошло. Сгинула что ли там на своих торфяных болотах?

Санька только вот пить стал по-чёрному. Месяцами в загул уходил. Потом вроде оклемается, снова работает. Да только работник из него так себе. Пол ноги оторвало зимой 45-ого, одна культя осталась.

–И когда же сватов ждать? – почему-то насмешливо и громко спросила Нюра. Не приглянётся им племянница её. Верка же, как мышка забитая. Ни красоты в ней, ни ума, ни интересу.

–Опосля обеда обещались, в субботу.

Евдокия Петровна подняла голову и встретилась с испуганным взглядом внучки, которая слышала последние слова своей тётки.

Глава 3

Павлик поругался с матерью и теперь переживал. Зашёл за дом и свернув самокрутку, закурил. Давно курить стал. Ещё пятнадцати не было. Сначала не интересно было, закашливался то и дело, а потом ничего, втянулся.

А поругались из-за того, что дядька Антип в город вызывает. Письмецо прислал, в котором приказным тоном наказывал племяннику явиться к нему немедля.

–Да не хочу я пока в город! – заартачился Павлик. Он рано утром пришёл с пастбища и хотел часок-другой поспать, пока мать на работе. Дояркой трудилась в колхозе. За трудодни.

–Хочешь не хочешь, а раз Антип вызывает, то надо ехать -

поджала губы Маруся. Мария Арсентьевна, как её уважительно звал председатель колхоза. Мужик он был вдовый. На Маруську посматривал давно, ещё когда Павлик в школе учился. Да не решался окромя взглядов ни на что. По деревне сразу сплетни пойдут. А жениться … вроде как уж не молодые. У обоих сыновья взрослые. Тем более не ладят почему-то друг с другом.

Маруська знала почему Павлик в город не торопится. Всё Верку Морозову стережёт. Верка в снохах ей точно не нужна.

Фашистское отродье. За своего мужа погибшего, немцев до конца жизни ненавидеть будет девчонку эту. Любила она Васечку своего, любила. Только памятью о нём и жива до сих пор.

Поэтому сына хотела пристроить, как можно выгоднее. А как это сделать? Только через брата Антипа.

–Я тебе сказала – поедешь. Значит, поедешь – отрезала Мария Арсентьевна и ушла на работу.

Сон, как рукой сняло у Павлика. Метался по дому, метался, да и побежал до Морозовых. Ему надо с Верой повидаться. Ждать нечего, пора в город подаваться. Вдвоём. Без неё он и шагу не ступит.

–Эй! Павка! Куда побёг? – окликнул его дед Прохор – а ну живо на покос!

–Да я только с пастбища, дедка!

–Ничего не знаю. Молодой, нечего без дел ошиваться.

Павлик вздохнул. Делать нечего. Разговор с Верой придётся отложить. Когда покос в деревне начинался, выходили все. От мала до велика. Мужики косили, женщины разбивали граблями

и рогатинами траву для просушки. Все работали весело и слажено, собираясь потом целой ватагой на обед.

Павлик понадеялся, что удастся хоть на поле Веру поймать и где-нибудь погутарить. Медлить в этом вопросе нельзя. Если дядька Антип за ним послал, то мать непременно соберёт ему кулёк с деревенским гостинцами и поездом со станции отправит до дядьки в город.

–Всяк, кто дорос – спеши на сенокос – поучительным тоном произнёс дед Прохор, стегнув свою лошадку. Животина лёгкой трусцой направилась к колхозным угодьям.

***

–Мам, может зря Верку в подполе заперла? – вполголоса спросила Нюра, отмахиваясь от надоедливых слепней и вытирая

проступивший пот со лба. Жара-то какая … Как бы грозы не было. А то потом всё скошенное сено дружно в стога нужно успеть собрать и укрыть.

–Не зря. Пусть подумает над своим поведением. Замуж она не хочет. Кто её вообще спрашивать должОн! Мать её бросила на нас, мы её воспитали. Хорошо аль плохо, не бросили, как Настька непутёвая. Всё по фрицу своему она тосковала да страдала. Ведь, как чуяло моё сердце, уедет на заработки и сгинет. Такая любовь у ней, что и дитё ей не в радость. А он живой, окаянный пёс!

Евдокия Петровна произнесла последнюю фразу в сердцах, да и прикусила язык. Нюрка так и встала с граблями, как вкопанная. Другие бабы уж давно вперёд ушли. А они с матерью всё на месте топчутся.

–Как живой! Ты что такое говоришь? Ведь наши пришли их тут всех до одного перебили, а штаб взорвали.

–Своими глазами видела, как увозили потом его на носилках. Живой он был, живой. Вот те крест!

Евдокия Петровна оглянулась и быстро перекрестилась.

–Чего ж ты тогда об этом Насте не сказала? Ведь чернее ночи ходила она потом – вдруг пожалела сестру Нюра. Сама Сашку своего такой же любовью любила, да он чёрт окаянный ни разу

даже ласковым взглядом не посмотрел на неё. И запил после того, как сестра её не вернулась домой. Вот она любовь какая проклятущая. Не счастье от неё, а беда одна.

–Нечего Насте было о том знать. И так хорошо, никто её не судил за связь с фашистом. Скрыли всё, пожалели дуру беременную.

Евдокия Петровна поджав губы, ворошила сено. Верка её внучка и она сама её судьбу решит. Савельев уже со свахой местной сговорился. Решили сразу сватов засылать. Верка не красавица лицом, да фигурой неказиста. Её издалЯ сын Макара

Силантьевича увидал, да добро дал. Хороша ему в жёны Вера Морозова будет. А красавицу зачем брать? Одни проблемы потом, да баловство. Таких к вере Христовой не приучишь.

–Как бы хуже не сделать. Поди узнай, что у Верки на уме. А вдруг этого Павлика Макарова любит она?

–Нюрка, ты работай давай лучше и всяку чушь мне не мели.

Павка шалопай беспутный, а Андрею Макаровичу, что в мужья нашей Верке пророчат, уже годков тридцать. Умён, образован.

Окончил Духовную семинарию, глядишь в иереи рукоположат.

Жениться только надобно. Матерь моя, бабка Пелагея ваша верующей была. За веру Христову в ссылку отправили, когда гонения начались. Церкви сжигали, на иконах с образами святых чуть ли не танцы устраивали. А уж как батюшки страдали,

одному Богу известно. Я не шибко верующая, нет во мне того духа христианства. Потому как и сейчас время не спокойное.

Нюра без энтузиазма граблями ворочала. Хмуро зыркнула на мать.

–Если время не спокойное, зачем тогда Верку за Савельевского сына хочешь отдать? Пусть за колхозника обычного выйдет замуж, да живёт спокойно.

Евдокия Петровна поправила платок и промолчала. Дело уже сделано. Уговор есть уговор. За грех матери с фрицем проклятым, Верке судьба за будущего священника замуж пойти. Пусть грехи отмаливает.

***

Вера сидела на холодном земляном полу в кромешной темноте. Бабушка Евдокия по характеру жёсткая, даже жестокая порой. Раз надумала её замуж за Андрея Савельева выдать, то выдаст.

Павлик, Павлик … прав ты был. В город нужно было бежать. Затерялись бы там и никто бы не нашёл. Деньги нашли бы! Вера сунула руку за пазуху и сжала в холодных ладошках кольцо на серебряной цепочке. Мамка ей в детстве как надела на шею, так Вера не снимала. Только когда купаться шла, в карман прятала или в тайник, за домом.

Нужда прижмёт и это колечко можно продать. Не жалко. Ни холодно, ни жарко от этого кольца. Всё равно мамка сказала, что папка погиб и кольцо это всего лишь память. А от памяти сыт не будешь.

Не хочет она замуж за Андрея. Видела его! Высокий, с чопорным лицом. Взгляд голубых глаз холодный и надменный. Тонкими красивыми пальцами постоянно чётки перебирал. Он думал, что Вера его не заметила. Ещё как заметила! Мурашки по телу даже поползли от страха.

Павлик по сравнению с этим истуканом, живой и шустрый. Всё в руках у него горит. А весёлый какой, добрый! Как улыбнётся своей белозубой улыбкой, да как на губной гармошке заиграет, аж душа в пятки уходит. Руки дрожат, ноги еле держат. От его касаний случайных, чуть ли сознание Вера не теряет.

Любит его так, что готова на всё. Лишь бы судьба их не разлучила. Вдруг сверху послышался топот и дверка погреба распахнулась.

–Верка? Ты тут? – раздался мужской голос.

–Дядя Саня! – обрадовалась девушка – тут я, тут!

–Слыхал я от чего бабка тебя заперла. На поле вовсю уже слух идёт. Давай манатки собирай, да беги отсюдова. Павлик уже за околицей ждёт. Лесом бегите и до станции. Там товарные составы ходят, запрыгните и айда во взрослую жизнь!

Вера трясущимися руками собирала котомку. Дядька Саня ей туда яиц варёных положил, лук в огороде нарвал, краюху хлеба

нашёл. По карманам пошарил и достал свою заначку. Верке прямо в руки сунул. Глаза его горели огнём, когда он ей вполголоса произнёс:

–Я всю жизнь мамку твою люблю. Любил и буду всегда любить.

Верю, что жива она где-нибудь и объявится. Тебе, как родной дочери помочь хочу. И наплевать я хотел, что твой отец фриц поганый. Ты за отца своего не в ответе, как думают Нюрка моя и бабка твоя Евдокия. Жизнь твою, за грехи папашки хотят

погубить. Я этого Савельева насквозь чувствую. Беда с ним будет, коли замуж за него пойдёшь. Уж лучше в шалаше, да с любимым. Павлик мне слово дал, что никогда тебя не обидит.

Вера лишь беззвучно плакала, не зная, как выразить всю свою благодарность дядьке Сане.

–Беги! Беги и будь счастлива!

Дядя Саня проводил девушку окольными путями, через огороды до околицы. Обнял крепко и перекрестил. Он был уверен, что благое дело делает и спас от неминуемой погибели жизнь дочери своей любимой Настасьюшки.

Глава 4

Мария Арсентьевна рвала и метала, когда, вернувшись домой, не застала сына. На столе только записка лежала, написанная корявым почерком Пашки.

"Мать, зла не держи. Веру Морозову люблю и с ней только жить буду. Как устроимся, дам знать. Не переживай за меня.

Так надо."

Обозлённая на сына, Маруська хотела порвать на мелкие кусочки записку от него. Но, подумав немного, припрятала. Нет уж, Павлик. Мал ты ещё и молоко на губах не обсохло, чтоб матери перечить.

Переодевшись в чистую одёжу, Мария Арсентьевна пошла до Морозовых. Что там Евдокия Петровна думает? Надо бы узнать, да покумекать, как вернуть беглецов. Не любила она это

семейство. В основном из-за Насти. Но делать нечего. Павлик

должен поехать к её брату, и иной судьбы для него, Мария Арсентьевна не видала.

А в доме Морозовых меж тем скандал набирал обороты. Евдокия Петровна за сердце хваталась, Нюрка колошматила своего непутёвого мужа. Санька напиться успел, чтоб выдержать гнев обеих баб.

–Тебя кто просил девчонку из погреба выпускать? – вне себя от злости, орала Нюра. А вдруг мать с расстройства сейчас концы отдаст и останется Нюрка с алкашом мужем одна? Да и Макар Силантьевич встретился им. Телега с лошадкой у него добротные, по деревне разъезжает с каким-то рабочим визитом из городской управы. В костюме да шляпе.

Предупредил, что сразу с сыном придёт. Ни к чему молодых друг от друга скрывать. Пускай сразу обзнакомятся, а к осени свадебку сыграют. Ближе к концу уборочной на полях. Обещал все

расходы на себя взять. Гулять неделю будут, потому как потом вскоре пост и молодые уедут из деревни. Андрей Макарович пока дьяконом при Церкви трудится, но в Епархии о нём словечко уже замолвлено. К весне авось рукоположат в священники.

–А нечего чужой судьбой распоряжаться – взревел вдруг Санька, отталкивая от себя Нюрку. Не рассчитал силы. Жена отлетела к сундуку и ещё немного, стукнулась бы о его край виском. Евдокия Петровна от ужаса даже причитать перестала и за сердце

хвататься.

–Ты что ж, ирод, такой творишь? – тихим голосом произнесла она.

Санька ответить не успел. В сенях раздался негромкий стук и шаги.

–Петровна? Дома? – в приоткрывшуюся дверь заглянула Мария Арсентьевна Макарова.

"Принесла нелёгкая … Сейчас права начнёт качать" -

безучастно подумала Евдокия Петровна, приглаживая

растрепавшиеся волосы. Она зыркнула на Нюрку, которая кое-как поднялась с пола, поморщившись от прострела в пояснице.

-Вечер добрый, соседка – сдержанно поприветствовала Евдокия Петровна – догадываюсь зачем пришла.

–Ещё бы ты не догадывалась. Сманила всё-таки Верка, твоя вертихвостка, сынка моего – вроде и не с угрозой, но близко к этому произнесла Мария Арсентьевна.

–Это ещё надо поглядеть. Кто кого сманил – в голосе Евдокии Петровны появился гонор – не твой ли сынок всё возле моей внучки вертелся? Проходу не давал? А? Прибежала! Вы

посмотрите на неё! К нам, с обвинениями! Моя Верка, между прочим, считай, уже сосватана. За хорошего городского парня. А твой Пашка теперь её так опозорит, что её замуж никто не

возьмёт!

Евдокия Петровна упёрла руки в бока и с вызовом смотрела на Маруську. Она ей в дочери годится. Ровесница Насти. А

разговаривает на равных! Подружку нашла!

–Так и держали бы её возле своей юбки, раз сосватана -

язвительно произнесла Маруся и вдруг, опустившись на табурет, заплакала, утирая бегущие по морщинистым щекам слёзы концами платка – братка мой, Антип, ждёт Пашку у себя.

Поначалу на побегушках побегает, потом до хорошего чина дорастёт. Уж Антипка ему поможет. А я хоть на старости лет вздохнула бы спокойно, за нашего с Васькой сына. У образов с иконами помолилась бы и поблагодарила бы Господа, что вырастить смогла. Сама. И помереть не страшно. А теперь что?

–А пёс его знает что – раздражённо произнесла Евдокия Петровна и, усевшись напротив Маруси, кивнула в сторону зятя – вон этот, шалопай. Зять мой беспутный, выпустил Верку из погреба, ещё и денег им дал.

–Санька, чего ж ты натворил-то! – запричитала Маруся.

–Да идите вы, бабы! – Санька дёрнул ворот рубахи – как беленов объелись. Любят они друг друга, любят! А вы хотите их жизни порушить. Через такой ужас прошли, забыли? Только из руин стало восстанавливаться всё, люди зажили весело и с надеждой в будущее. А вы двух людей решили несчастными сделать?

-Да не любовь это, Санька! Не любовь! – стукнула кулаком по деревянному кухонному столу, Маруська.

–А чего ж тогда? Да Пашка твой ради Верки жизнь готов свою отдать, так же, как и она за него. Эх!… – Санька с горя рукой махнул и вышел из горницы. Вёдрами железными загремел.

–За водой пошёл, в колодец – подала голос Нюра. В словах Саньки было зерно истины. Ну кто будет счастлив? Пашка от своих будущих чинов? Или Верка возле будущего священника? Любви-то у них в жизни уже такой не будет.

–Пусть идёт – успокоилась Маруська. Слёзы её высохли. Она затянула концы платка под подбородком и прямо посмотрела на Евдокию Петровну – вернуть их надо. Любым способом.

–Да я разве против? – взмахнула руками женщина – только как? И где их искать?

Маруська оглянулась на дверь и подсев поближе к Евдокии, понизив голос, произнесла:

–Прошка Фролов, старостой в нашей деревне при немцах был. Помнишь? К нему обратиться нужно. Он всё знает и всех.

Выспросит, найдёт наших беглецов. Ты свою внучку тогда замуж поскорей отдавай, а я Пашку прямиком к Антипу отправлю. Он у меня жёсткий по характеру, мальцу моему быстро пресечёт вольные думки. А там уже пути назад у них не будет. Я никогда не одобрю в снохи твою Верку. Никогда. Так и знай. Немцы моего мужа любимого пытали и измывались над ним перед смертью, прежде чем он подорвался. А твоя внучка от фрица рождена. Не приму. Так и знай.

Евдокия Петровна понимала Маруську. Саму происхождение внучки коробило, да что поделать. Потому и хотела её сбагрить Савельевым. Пускай у них грехи отмаливает.

–Хорошо. Прошка Фролов так Прошка. Сама к нему сходишь, аль мне добечь?

–Лучше ты. Я женщина вдовая, увидит кто, ещё поймёт не так. А ты старая уже, мало ли зачем к нему пришла. С тебя взятки гладки.

На том и порешили. Тёмным вечером, когда Нюрка стерегла уснувшего ещё больше напившегося Саньку, Евдокия Петровна пошла до Прошки Фролова.

***

Павлик и Вера остановились в городе, на квартире у какой-то старушки. Она на станции пирожками торговала, заприметила юную парочку. Расспросила, что да как. Павлик подробностей рассказывать не стал. Наврал, что Верка сестра его. Едут они в Ленинград, к тётке. Отец в войну погиб, а мамка недавно померла. Болела сильно.

Старушка, представившаяся, Раисой Поликарповной,

внимательно выслушала юнца. Осмотрела с ног до головы и предложила остановиться пока у неё, на постой.

–Сестра твоя со мной поспит в комнате, а ты в кухне. Там у меня топчан стоит. Авось в тесноте, да не в обиде.

Вера со страхом посмотрела на Павлика, да только он ей

ободряюще подмигнул. Старушка у него подозрений никаких не вызвала. Божий одуванчик, что с неё взять! А то бы им на вокзале ночевать пришлось, вот тут их милиция и схватила бы.

Документов при них никаких нету. Уж лучше перекантоваться у Раисы Поликарповны, рассудил Павлик.

Покормив новых знакомых и поговорив с ними о том, о сём, Раиса Поликарповна, уложила их спать по разным углам. Сама собралась тихонько и ушла куда-то, думая, что парнишка с девицей спят и её ухода не заметят.

–Страшно мне что-то – зашептала Вера. Она пришла к Павлику и прижалась к нему.

–Что ты, лапушка моя – Павлик в полумраке гладил шелковистые волосы девушки – всего одну ночь у Поликарповной переночуем, а завтра прямиком в Ленинград поедем. В большом городе легче затеряться. Тем более мать рассказывала, что сестра отца там живёт. Мы ни разу не виделись, но если её найти, разве откажет приютить? Я на завод пойду, поступлю в вечерку. Всё у нас

хорошо будет. Главное, что мы вместе.

Вера молчала. Предчувствие у неё нехорошее было. Не верила она, что вот так легко им удалось бежать.

–Павлик … слышишь? Павлик … – горячо зашептала она.

–Что, милая?

–Я хочу чтобы ты … чтобы ты … – сгорая от стыда, девушка не могла внятно выразить своё желание. Зато тогда точно её никакой Андрей Савельев замуж не возьмёт.

Павлик приподнялся на локте, пытаясь всмотреться в лицо Веры. Он, конечно, был уверен в своих чувствах к ней, уже чуть ли не женой своей считал. Да и природа, что ни говори, рисовала в мыслях юноши соблазны.

–Ты уверена? – прошептал он с бьющимся от охватившего волнения сердцем.

–Уверена – ответила Вера. В своём решении, она уже не

сомневалась, подавив в себе всякий стыд. Не чужому отдаст своё сокровище и чистоту. Родному и любимому человеку.

И не знали они, забывшись в объятиях друг друга, что наутро их ждёт беда.

Глава 5

Раиса Поликарповна вернулась домой, едва рассвет окрасил алой зарёй, просыпающийся потихоньку город. Квартира её

находилась в одном из бараков, в спальном районе.

Интеллигентные и брезгливые горожане обходили это место стороной, с презрением отворачивая носы.

Здесь жили освободившиеся из тюрем заключённые, женщины лёгкого поведения и один человек, который держал этот район под собой. Точнее, он лишь изредка здесь обитал, на блатхате, где происходили периодически важные сходки.

Звали этого человека Емельянов Захар Борисович. Емеля. Для тех, кто входил в его так называемую банду. А насчитывала она ни много, ни мало – одиннадцать человек. От шестнадцати до двадцати семи лет. Самому Емеле было около тридцати. Ярый комсомолец, активист и спортсмен. Имел даже орден Трудового

Красного знамени и возглавлял смену на оборонном заводе, где трудился в обычное время.

Никто бы не подумал на него, что он может иметь обратную сторону своего существования на этой земле. Вежливый, скромно улыбается. Выдавали только глаза. И то, если приглядеться и прицепиться. Цепкие, жёсткие.

Банда Емели орудовала в городе не один год. Налёты, разбой.

Милиция не могла вычислить их и поймать хотя бы одного. Работали по наводке, под прикрытием, через подставных лиц. Чисто, не оставляя следов и меток.

Раиса Поликарповна имела прямое отношение к Емеле. Она была его родной матерью и ещё до войны была осуждена по серьёзной статье. А в сорок втором, её отправили в штрафбат, искупать долг перед Родиной, своей кровью. Её сыну тогда было шестнадцать, а ей сорок шесть, и она просто хотела жить.

Прошла все тяготы, ужасы и несправедливость решения

трибунала. Много раз была на волосок от смерти. Кто ей пожалел бы? Она же из штрафбата. Отработанный кусок мяса. Её не жалко. Когда в сорок пятом пришла победа, Раиса не поверила своему счастью. Она искупала свой долг перед Родиной, как могла. Но в последний момент перед тем, как советская армия окончательно разбила немецкие войска, попала в плен.

Когда её освободили, она не чаяла, как вернуться домой, к сыну. Но снова суд. Разбирательство и приговор – изменница Родины. Раису отправили в спецлагерь НКВД. Она пробыла в нём десять лет. Попала под амнистию. Домой вернулась уже больной старухой.

Молодые голубки спали в объятиях друг друга, когда Раиса Поликарповна стукнула входной дверью.

–Ой! – девушка испуганно накрылась с головой, сгорая от стыда. Пашка тоже проснулся и вытаращил глаза, не сразу вспомнив, где они находятся с Верой.

–Спите, спите. Рано ещё – притворно ласково произнесла Раиса Поликарповна – это мне на станцию уже пора. Пирожочков сейчас только соберу.

Женщина спрятала своё ухмыляющееся лицо, отвернувшись к кухонному шкафчику. Она сразу поняла, что никакие это ни брат и сестра. Беглецы. От кого и от чего сбежали, её не волнует. Кому надо, она про них уже сказала. Так что ей поскорее надо скрыться из дома, чтоб не мешать серьёзному разговору.

Пашка смущённо одевался, пока Раиса Поликарповна стояла спиной к ним.

–Холодно у вас по ночам. Замёрзли мы – попытался хоть что-то сказать он в своё оправдание.

–Так, конечно, холодно. Стены у барака тонкие, окна худые. А на улице похолодало, дождь – степенно говорила Раиса

Поликарповна, собирая свою сумку.

"Эх … Сено хоть успели собрать наши аль нет?" – обеспокоенно подумал Пашка, выглядывая в окно. И вправду дождь. А они с Веркой одеты кое-как и тёплых вещей совсем нет у них.

–А расписание поездов не знаете? До Ленинграда? – с тоской спросил Павлик. Сбежал с Веркой и тут же сомневаться начал.

Правильно ли? Удастся ли им сестру отца найти в далёком Ленинграде? Примет ли она их? Возьмут ли его на завод? Много вопросов и сомнений появилось в голове у юноши. Да и Верка …

В ответе он за неё теперь ещё больше. После того, что между ними произошло.

–Да переждите ещё малость. Говорят бандиты пока орудуют поблизости. Со дня на день выловят их и спокойно поедете. Хоть в Ленинград, хоть в Москву. Пошла я. На станцию. Двери не запирайте, потом не отопрёшь. Дверь села от влаги, а починить некому.

–Так давайте я починю! – обрадовался Пашка. Хоть чем-то руки займёт. Раиса Поликарповна подозрений у него не вызывала, а тащиться на перекладных до Ленинграда в такую погодину мерзкую, не очень хотелось.

–Инструменты в кладовке найдёшь, в конце коридора.

Входная дверь хлопнула опять и наступила тишина, лишь старые ходики монотонно тикали в комнате Раисы Поликарповны.

-Давай уедем, Павлик! Не спокойно мне – Вера высунулась из под шерстяного покрывала.

–Не накручивай себя, Верка. Доверься мне. Ну куда мы сейчас? А заболеет кто из нас? Где лечиться, чем? До Ленинграда путь не близкий. Несколько суток добираться нам придётся. А погода, видишь, испортилась как.

–Всё же лучше в такую погоду добираться, чем здесь оставаться.

–Да чем тебе тут не нравится! – вспылил Пашка – тепло, сухо. Не знает нас никто и не найдёт здесь. От своей деревни далеко мы уже уехали. Раиса Поликарповна нас не гонит. Почему бы не воспользоваться её гостеприимством?

–А куда она ночью уходила? Тебя не волнует это вопрос?

Вера натянула кое-как под одеялом свою одежду, то и дело краснея под взглядами Пашки. Нашло на неё что-то ночью. Грех взяла на душу, не сберегла честь до свадьбы. Почему-то решила, что если Пашка первым будет, то значит и по жизни ей с ним идти дальше, рука об руку. А сейчас, глядя на него, стала

сомневаться. Беспечный он какой-то, опасности не чувствует и с ней спорит.

Понятно, что главного включил. Но всё же … Испокон веков мужик – голова, а женщина шея. Значит, прислушиваться должен и к ней тоже.

–Мало ли куда. Может сторожит где-нибудь. Жить-то надо на что-то. Она одна по всей видимости. Ни детей, ни внуков не видать.

Пашка осмотрелся. Квартира только сейчас ему странной

показалась. Ни личных вещей, ни мебели лишней. Конура какая-то и вид совсем не жилой.

Пашка полез по шкафам. Ни посуды какой, ни кружки. Даже из еды ничего нет!

–Давай, Вера, собирайся. Теперь и мне тут что-то не хочется оставаться.

Вера обрадованно соскочила с топчана. Наконец-то Пашка прозрел и начал здраво мыслить! Только не удалось им и шагу

ступить. Входная дверь со скрежетом распахнулась и в квартиру по-хозяйски вошёл какой-то мужик, а с ним ещё двое.

–Ну, здорово. Голубки – процедил самый главный из них. Вера сразу его определила. Весь его вид был вызывающим и властным.

Он окинул пристальным взглядом Пашку, потом переместился на Веру. Незаметно кивнул одному из своих сопровождающих. Тот двинулся в сторону девушки.

–Вы кто? – голос Пашки был испуганным. Шутка ли! Навряд ли это мирные соседи. Больно на бандитов смахивают.

–Сейчас объясню – тот, что с самокруткой в зубах, резко выхватил стул и оседлал его. Кивнул в сторону Веры – в соседнюю комнату уведите её. Мы с мальцом пока побазарим. И чтоб без шуток там. Иначе ухи надеру.

–Емель, чего ты с ними церемонишься? Популярно в двух словах объясни и всё.

–Валет, я смотрю, ты главный у нас? – тоном не предвещавшим ничего хорошего, произнёс Емеля.

–Да я что? Так … – пожал плечами струсивший враз, Валет. Он обратился ко второму напарнику – давай, Штырь, тащи девку в комнату.

–Оставьте её! – хотел броситься на помощь Вере, Павлик. Но Емеля подставил парню подножку, и он с грохотом растянулся на грязном дощатом полу.

–Здесь я решаю, кого оставить, а кого нет – Емеля приблизил своё страшное лицо к Павлику и цепко обхватил его за горло – никуда твоя девчонка не денется. За ней просто пока присмотрят, а мы поговорим. И от твоего дальнейшего решения, будет зависеть её судьба.

Глава 6

Евдокия Петровна не находила себе места. Визит сватов

пришлось пока отставить. Соврала, что внучку её после поля скрутило, да так что пришлось везти на телеге до райцентра. В больницу положили её.

Савельев Макар Силантьевич расстроился. Спросил, не надо ли чего передать? Может, гостинец какой? Его рабочий визит в деревне Макеевка окончен, он сам в город возвратиться должен.

Дела ждать не будут. А должность у него добротная, не до праздного отдыха. Евдокия Петровна замахала руками, все поджилки внутри затряслись, а ну как обман раскроется?

–Что ты, Макар Силантьевич! Премного вам благодарны, но уж как-нибудь своими силами справимся. Верка у нас девка крепкая, выдюжит любую напасть. Ты не беспокойся зря. Как выпишут её, так дам знать вам.

Повздыхал Макар Силантьевич, посетовал. Да делать нечего.

–Видно, пока Господь не допускает моего Андрея к женитьбе. Что ж … До осени подождём, а там разом свадебку и сыграем.

На том и порешили. Евдокия Петровна смогла наконец

выдохнуть. Савельев упрямо желал женить своего сына именно на её внучке, это уже хорошо. Значит, новую кандидатуру искать не будут. А пока суд да дело, Прохор отыщет беглецов. Обещал из-под земли достать. Обоих.

Если у Морозовых всё разрешилось более-менее спокойно, то у Марии Арсентьевны Макаровой назревал скандал. Её брат Антип сам решил наведаться к сестре в деревню. Окинул грозным взглядом пустую избу и басовитым гласом спросил:

–Где сей паршивец? Твой сынок непутёвый? Где он?

Маруся глазами по углам забегала. Сразу-то и не сообразишь, что сказать. А то брат разозлится да знать их не будет. С него

станется. Обидчивый больно и злопамятный.

–Дык председатель колхоза моего Павлика послал с разведкой в другие колхозные угодья. Доверяет мальчонке. Токмо на него и надеется. Ты же знаешь, надо, чтобы мы от других-то не

отставали по показателям урожайности. Проверка нонче вот и так была. Из городу – подняла указательный палец вверх

Маруська. Вралось вроде бы складно, сама даже поверила.

Вот только Антипку не так просто обмануть. Сдвинул он свои кустистые брови да уселся за стол. Ростом высокий,

телосложением крупный. Еле жилет на пузе застегнул. Того и гляди пуговка оторвётся.

–Ладно. Председатель лицо уважаемое, с ним спорить не буду. Тогда ночку у тебя заночую, сестра. А завтра спозаранку обратно к себе. Но глядай у меня – легонько стукнул Антип своим крепким кулаком – чтоб Павлик к осени у меня был. Хотел пораньше его в курс ввести и представить кому надо. Но да ладно. Пущай пока труду научится. Успеет в конторе штаны протереть свои.

Вот уже и Мария Арсентьевна с облегчением вздохнула.

Мысленно ругала Прохора Фролова последними словами. Месяц как уехал, и ни слуху ни духу от него. Нашёл аль нет беглецов-то?

***

Вера вынуждена была ходить каждое утро с Раисой

Поликарповной на станцию. Потому что Пашка согласился войти в банду Емели.

–Из-за тебя согласился, иначе хана тебе будет. Я один. Что я могу против целой банды? – шептал по ночам Пашка, крепко обнимая Веру.

–А разве сбежать нельзя?

–Куда там … Думал я уже об этом. Да только люди Емели везде промышляют. Нас быстро найдут, и ещё хуже тогда будет.

Сбежали от одних оков, чтоб другими себя сковать. Эх, права ты была. Да я, дурак, не послушал. Не нужно было этой Раисе

доверять. Она на станции не случайно ошивается. Работа у неё такая. Молодых отлавливать да к себе зазывать. Емеля этот город к своим рукам прибрать хочет. А для этого набирает людей и пихает их повсюду. На завод, в больничку, в конторы. В милиции свои подвязки есть. Тяжело нам от него отвязаться будет, но мы попробуем.

–Опасно это всё, Пашка. Боюсь я – Вера еле сдерживала слёзы. Ещё одна проблема у неё появилась. Да как Пашке сказать, не знала. Не вовремя всё это, ох как не вовремя.

–Этот Емельянов уже года три как в городе орудует. Мне просто нужно выйти на того, кто наверняка его никак отследить не

может. Они же весь город в страхе держат! Глядишь, и я похвалу, да награду заработаю за содействие в поимке опасной банды.

–Тс-с-с … – Вера прислушалась. Ей показалось, что Раиса

Поликарповна еле слышно приблизилась к двери, подслушивает.

Ночевала она теперь с ними, в этом бараке. Чтоб не вздумали бежать.

–А мне нравится такая жизнь, Верка! Чем плохо? Денег можно заработать, да и Емеля мужик неплохой, справедливый. Ему бы в горком пробиться или обком. Вот где бы он порядок навёл, – громко произнёс Пашка. За дверью раздались тихие

удаляющиеся шаги.

–Подслушивала – прошептала Вера и покрыла лицо Пашки быстрыми поцелуями – миленький мой, будь осторожен только, прошу! Не лезь как зря на рожон. Вспомни поговорку: чем тише едешь, тем дальше будешь. Не торопись и выжди момент. Он обязательно наступит!

Емеля вскоре затеял одно крупное дельце. Давно в сторону

сберкассы посматривал. Денег там должно быть немерено. Людей своих поставил следить. И наконец, в один прекрасный день понял: пора.

–Главным поставлю тебя, – "обрадовал" он Пашку – заодно и посмотрим на что ты способен. Пройдёшь испытание – своей правой рукой сделаю. Парень ты башковитый, далеко пойдёшь.

Емеля и вправду видел в Пашке большой потенциал. Нравился он ему своим решительным взглядом. Не ёрничал, не пытался угодить. Говорил всё чётко и по существу. Давно он себе такого мальца искал. Те, что рядом с ним сейчас – это шестёрки. Мать родную продадут и не вздрогнут.

–Когда? – только и спросил Пашка. Внутри всё оборвалось. Ему вручили пистолет. Значит, придётся стрелять по живым людям, чтобы доказать Емеле, что он окончательно вошёл в банду.

–Завтра днём. За пятнадцать минут до закрытия на обед, – отрывисто ответил Емеля – иди пока домой. Девчонку свою потискай. А то вдруг не скоро придётся ещё или вообще не придётся.

Раздался противный хохот собравшихся. Пашка опустил глаза, в которых промелькнула такая жгучая ненависть ко всем. Грязные людишки … Без чести и без совести. Разве за них воевали деды и отцы? Чтобы они оскверняли землю своими преступными

делами и решали судьбы измученных войной людей? Ведь только голову подняли, вздохнули свободной грудью!

Юноша летел по пустынным тёмным улицам к баракам. Он сунул руки в карманы брюк и ничего перед собой не видел. Как бы ему хотелось собственноручно расстрелять эту банду! Уничтожить их, чтобы они не несли зло мирным жителям.

–Эй, парень! – прозвучало откуда-то из-за кустов.

Пашка даже в сторону отпрыгнул от неожиданности.

–Кто здесь? – хрипло спросил он. Вспотевшая ладонь схватилась за рукоятку пистолета. Этот проулок был тёмным и никогда не освещался. Пашка даже не почувствовал, как к нему подошли сзади. Крепкие руки схватили его с обеих сторон и потащили в заброшенное здание ткацкой фабрики. Емеля, что ли, так шутит! Проверяет всё его на вшивость.

–Макаров Павел Васильевич?

В лицо Пашке посветили ярким фонариком. Он зажмурил глаза и отвернулся. Как его настоящее имя узнали? Ведь даже

Емельяну он представился Стёпкой Волковым.

–Парень, лучше отвечай по-хорошему. Иначе будем

разговаривать с тобой под протокол и совершенно в другом месте …

–Так вы из милиции? – обрадованно перебил Пашка.

–Особый отдел по борьбе с преступными группировками. О нас практически никто не знает. Мы работаем не напоказ.

Пашка мысленно так был рад. Он уже и сам хотел в милицию сдаваться, да боялся, что за ним Емеля следит или кто-то из его банды.

–Нам нужна вся информация по Емельянову Захару Борисовичу.

-Я расскажу. Всё расскажу, только руки отпустите! – оживился Пашка. Когда его отпустили, он быстро осмотрелся – а тут безопасно? Никто не подслушает?

–Меня зовут Петров Игнат Алексеевич – протянул руку

незнакомец. Он кивнул двум сопровождавшим – прошерстите здесь всё. А мы пока с юношей поговорим. Один на один.

–Игнат Алексеевич. Я всё расскажу о Емельянове. Только

пообещайте мне свою защиту и то, что я потом со своей сестрой смогу беспрепятственно покинуть ваш город.

Пашка решил, что неплохо бы себя обезопасить. Версия, что Вера – его сестра, должна быть до последнего.

Петров внимательно смотрел юноше в глаза.

–Я вам гарантирую полную конфиденциальность и безопасность. За сотрудничество с нами вы не пострадаете. Обещаю.

Глава 7

-Их банду прям там и накроют – вполголоса произнёс Павлик. Он расхаживал по комнате и нервничал. Раиса Поликарповна ушла, оставив их вдруг одних. Даже дверь запирать не стала. Это

настораживало Пашку. То ли Емеля доверять ему стал, то ли проверяет.

Ну, теперь уже проверяй, не проверяй, а дело сделано. Назад не повернёшь. Сожаления внутри не было. Только желание, чтобы поскорее это всё закончилось. Да, скорее всего, придётся им с Веркой домой вернуться. Но, как говорится, набегались. Хватит.

Лучше пойдёт к бабке Евдокии Петровне и напрямую скажет, что хочет жениться на Верке, и точка. Потом к дядьке Антипу поедет с повинной головой. А там как Бог даст.

Вера наблюдала за Пашкой тихонько, боясь его побеспокоить. Она была рада, что Пашка решился и стал сотрудничать с милицией. Где это видано, в мирное время такой беспредел творится? Только-только от войны оправились.

-А мне что делать, Пашка? – спросила Вера. Её в последние дни так сильно мутило, что она еле-еле выходила с Раисой

Поликарповной на станцию.

–Ты дома завтра сиди. Скажи, плохо тебе. Ляг и не вставай.

Волоком же не потащит же тебя Раиса? А я потом, как всё закончится, мигом за тобой. Вер … домой, видимо, придётся вернуться.

Девушка вздохнула. Придётся так придётся. Слишком неопытны и юны они с Пашкой для взрослой жизни. Без связей, знакомых и без денег. До Ленинграда им ни в жисть не добраться

самостоятельно. Отделались от одной банды, могут ещё на одну нарваться. Боязно, страшно, и бабка Евдокия уже не кажется ей такой зловещей, как вот эта вот неизвестность.

–Вернёмся. Только ты завтра там аккуратней, Паш! Береги себя и на рожон не лезь.

Вера представления не имела даже, как банду Емели будут

накрывать. Но то, что Пашка будет под прикрытием людей из милиции, успокаивало девушку, и не было предчувствия, что что-то может пойти не так.

***

Емеля стукнул кулаком в стену, обитую тонкой фанерой. Остался внушительный отпечаток.

–Сдал, гад! – чуть ли не взвыл он. В его окружении не было таких крысёнышей. Обычно все с первого раза понимали и работали на него. Деньги и сытая жизнь всем нужны. Особенно молодым юнцам, которые военные годы не познали, только родившись у своих мамок, и представления не имеют, что тогда было.

По-другому живут они, и отголоски войны их не коснулись. Спорт, танцы под "Битлз", походы в горы, кино. Кому что. Емеля презирал их и завидовал их чистым и светлым мыслям. Поэтому выискивал тех, кто попал в трудную ситуацию, и забивал им голову совершенно другой политикой.

Пашка ему понравился. Хороший парень, цельный. Таких мало. И вдруг такое разочарование. Значит, он тоже из "этих"?

Идейных? В огонь и в воду за любимую родину? Не зря он

приказал проследить за ним Штырю. Тот шёл за Пашкой до того момента, как парня схватили.

Штырь по голосам их узнал. Сам когда-то попадал, да удалось сбежать.

–Кончать надо этого Пашку. Шестёрка он, – Штырь сплюнул на грязный пол, сунув руки в карманы брюк. Выглядел он

устрашающе. Встретишь такого поздно вечером, удар хватит. Ломанный-переломанный нос, обожжённое лицо, половина выбитых зубов. Росточка маленького, щуплый. Глубоко

посаженные глазки непонятного цвета постоянно бегают, не задерживая свой взгляд ни на чём и ни на ком.

–На месте будем решать завтра. Главное, что предупреждён – значит, вооружён.

Емеля закрыл дверь за Штырём и, достав припасённую бутылку водки, зло отвинтил крышку. Два гранёных стакана горячей лавиной осели где-то в желудке. Стало так тепло, хорошо. Эх …

Пашка, Пашка. Хотел человека из тебя сделать. Такие дела вместе бы проворачивали!

В дверь постучали. Емеля открывать не хотел, но мать глухим голосом произнесла:

–Сынок, это я. Открой!

–Чего тебе? – грубо спросил Емеля, впустив мать внутрь своего жилища.

–Давай отменишь назавтра всё? У меня предчувствие плохое! Сынок, не губи себя, – Раиса Поликарповна прошла вслед за сыном на кухню. Смрад сигаретного дыма ударил в нос. Женщина закашлялась и хотела форточку распахнуть, чтоб выветрить всё. Но Емеля больно стукнул мать по руке.

–Не трожь. Без тебя знаю, что делать.

–Не ходи, Богом прошу …

–Про Бога вспомнила? – взревел уже порядком захмелевший Емеля – а где был твой Бог и почему ты не вспомнила про него,

когда тебя посадили? Я остался один, никому не нужный.

Униженный и обиженный судьбой мальчишка! Мне зубами пришлось выгрызать себе всё, что я сейчас имею. Но этого мало!

Мало за тот случай, когда я, спортсмен, подающий большие надежды, комсомолец, и трудолюбивый ответственный пацан на заводе, оказался избитым до полусмерти возле помойной ямы, в которую меня ткнули носом, и не один раз. Эта система меня сломала! Напомнила, кто такая моя мать и кто я сам!

–Тише … Тише … Сынок! – Раиса Поликарповна чуть ли не плакала – соседи услышат через стенку – тише!

–А мне плевать. Пусть слушают и знают, что никакой я не Захар Борисович, а Емеля! Тот самый, который весь город в страхе держит! Вот они где все у меня! Вот! – Емеля поднёс к носу матери свой здоровенный крепкий кулак. Его глаза налились кровью, лицо побагровело. Сама Раиса Поликарповна испугалась даже.

Она тихонечко стала пятиться назад, к двери. Её сын редко пил, а тут как с цепи сорвался. Значит, вправду что-то случилось, и завтрашний день казался самым страшным днём в её жизни.

–Захарушка, об одном прошу, помни, что у тебя сынок есть, Женька. Есть тебе ради кого жить. Ведь только родился кровинушка твоя, не губи себя. Ради него не губи!

–Иди, мать, иди! – Емеля чуть ли не вытолкал мать за дверь. Он заперся на замок и, прислонившись спиной к стене, сполз на пол. Женька … Да, у него недавно родился сын. От случайной связи с одной телефонисткой на телеграфе. Он её не любил, она его тоже.

Просто физически потянуло друг к другу. Всего один раз это было. А через пару месяцев она его нашла и сообщила, что беременна.

Емеля испытал радость. Ещё бы! В том, что родится сын, он не сомневался. Поэтому стал "работать" ещё энергичнее. Собирал запасы на случай бегства из страны. С собой хотел прихватить ребёнка и его мать. А что? Его здесь уже ничто не держит. За границей их ждёт другая жизнь, и сын его будет расти в

совершенно другом менталитете.

До самого обеда Емеля так и уснул на полу, склонив опущенную голову на грудь. Ему снилось голубое безоблачное небо и

цветущие зелёные горы, распростёртые на много километров под жарким палящим солнцем. Разбудил его громкий стук в дверь.

–К полудню уже скоро – на пороге квартиры стоял Штырь – пора?

Емеля прошёл к раковине и, зачерпнув из железного бочонка холодной колодезной воды, вылил на свою голову целый ковш.

Много он сегодняшней ночью выпил, зря. Голова теперь как чугун.

–Пошли, – пробурчал он, переодевшись наскоро в сухую одежду.

Глава 8

Утро выдалось мрачным и холодным. Пашка ещё утром куда-то ушёл. Вера поначалу не переживала за него. Беды не чувствовала. Была уверена, что у Пашки всё получится, как задумал. Девушка соврала Раисе, что совсем встать не может. Живот прихватило и температура, кажется, поэтому не пойдёт она с ней на станцию.

Раиса губы недовольно поджала, но настаивать не стала. Просто спросила, может, в больничку ей? Вера отрицательно покачала головой и, закутавшись в шерстяное одеяло, притворилась, что спит.

–Ладно, отдыхай. Я и одна справлюсь. Дело нехитрое -

пробурчала Раиса Поликарповна и вышла из барака. Она

шаркала тяжёлой походкой до станции и смотрела себе под ноги, не поднимая головы. Переживала за сына своего и всю ночь до утра глаз не сомкнула.

Зря он затеялся именно сегодня. Что-то нехорошее должно произойти. Вон даже погода хмурится. На станции было очень многолюдно. Поезда с грохотом тормозили возле платформы. Вагоны выпускали из себя толпы спешащих куда-то суетливых людей.

У Раисы прямо отбоя с самого утра не было. Пирожки просто разлетались, и к обеду у неё уже ничего не осталось. Взглянув на большие часы, висевшие над входом в здание вокзала, Раиса переполошилась. Хотела до сберкассы бежать. Хоть одним

глазком посмотреть из-за кустов, как её за руку тронул Штырь. Он шмыгнул носом и выдавил из себя:

–Всё. Я еле успел сбежать. Емеля как чувствовал. Приказал мне тебя найти и зазнобу его, с Женькой. Сваливать надо из города. Я знаю как и кого напрячь. Собирай манатки. Меня искать будут, так что поторопись, Поликарповна. Торопись.

У Раисы потемнело в глазах и она стала оседать на землю, как Штырь её подхватил и оглядываясь всё время по сторонам, повёл за угол. А там и по направлению к кладбищу.

–Чего внимание к себе привлекаешь? – зашипел он ей в ухо.

–Ты сказал, что "всё". Чего это значит? Управились уже? А Захарка мой где? Сбёг? Ждать нас где будет?

–Да убили его! Говорю тебе! – снова зашипел Штырь. Страх быть пойманным спецотрядом, который их накрыл, был сильнее. Емеля знал, что Пашка сдал его и всё равно не отменил налёт. Только решил пораньше начать, думая время выиграть. Пашку всё время из виду не выпускал.

–Как … Убили? Ты чего такое мелешь? Чтоб Захарку моего убили?

– закричала Раиса. Она кулаками начала бить Штырю прямо в грудь. Слёзы сами собой текли по морщинистому лицу. Она не верила, не верила, что такое может быть. Её сын из любой ситуации мог выкрутиться. Его около трёх лет поймать не могли и даже не знали, кто за всеми разбоями стоит!

–Да вот так. И мальца этого тоже … Того … Но этому предателю так и надо. А вот, Емеля …

Штырь снял свою шерстяную кепку и сжал в ладонях. Без Емели худо всем будет. Он справедливый был, никого из своих людей не обижал и честно делил награбленное. Да и грабил он только зажиточных. Простых не трогал.

Раиса, опустившись в жухлую листву возле кладбищенской ограды, беззвучно плакала. От вокзала они далеко успели уйти. Куда ей теперь бежать-то? А сына по-человечески схоронить? На могилке его распластаться безвольной птицей, аки горлица, и всю боль свою излить.

-Емеля приказал. Ты последнюю волю сына исполнить не

хочешь? Бабу его забрать надо и Женьку. Общак разделить между оставшимися людьми и распустить их. БОльшую часть завещал он сыну своему. Я вас увезти должен отсюда и как можно дальше.

Документы уже заранее все были сделаны. Говорю же, как чуял Емеля, что конец его скоро. Эх … – Штырь смахнул набежавшую слезу и рывком подняв Поликарповну, повёл к баракам. Именно там Емеля тайник обустроил. Предаваться страданиям некогда, бежать надо. Бежать.

В бараке, словно птица запертая в клетке, металась Вера. Ровно в полдень, как стукнулся голубь в стекло. Напугал до мурашек. Вот тогда-то и забилось сердце девушки. Да так, что в глазах

потемнело и стало трудно дышать. Пашка! Неужели с ним что?

Входная дверь распахнулась и вошла Раиса Поликарповна.

–Ты всё ещё здесь? – каким-то зловещим тоном спросила она. Штырь суетливо пробежал в соседнюю комнату. Не до бабских разборок. Эта девица им теперь без надобности. Пусть топает восвояси.

–А где же мне быть? – Вера вытаращила на женщину глаза. Точно что-то случилось! На Поликарповне лица нет. Девушка бросилась ей в ноги, схватила за подол юбки.

–Говорите же! Что произошло?– закричала она. Лишь бы не с Пашкой! Лишь бы не с ним!

–Убили сына моего. И твоего Пашку тоже. Как дать бы тебе сейчас, чтоб голова твоя отлетела, да руки марать не хочется … – Раиса заглянула в комнату, оттолкнув от себя Веру – что там, Штырь?

–Нашёл! Уходим.

–Подождите! Подождите же – Вера еле сдерживала рвущиеся из груди рыдания. Может Раиса специально? Или перепутала что?

–Убили их всех. Что непонятного!

Теперь уже Штырь толкнул девушку. Сильно толкнул. Вера споткнулась и упала на спину, едва не задев виском угол

кухонного стола. Входная дверь хлопнула и воцарилась тяжёлая

гнетущая тишина. Лишь капли дождя отчаянно забарабанили по стеклу, как Вера вдруг вскочила и понеслась сломя голову на то место, где должен был состояться налёт.

Её тут же подхватили цепкие руки.

–Попалась, птаха! – раздался довольный голос Прошки Фролова – давно по вашему с Павкой следу иду, да всё мимо.

–А Павлика убили-и-и … – дала наконец волю слезам Вера. Не догадывалась она для чего её Прошка так усердно искал. Не до того ей было. Хотелось хоть с кем-то болью своей поделиться.

–Убили? – озадаченно почесал макушку Прохор. Во дела … И как он об том Марусе скажет?

–Убили. Он с компанией одной не хорошей связался и их

милиция накрыла. Павлика, видимо, случайно зацепили или кто из этой банды специально убил – тараторила Вера – а может со мной добежишь туда? Может, ошиблась Поликарповна и Пашка жив? Ранили его просто?

Прохор бечь никуда не хотел. И так проваландался цельный месяц в поисках беглецов. Все деньги, что Маруся с Евдокией ему ссудили, спустил на информаторов. А они нынче дорогие пошли.

–Поезд у нас скоро. Опоздаем – он потянул Веру в сторону станции.

–Не хочу без Пашки никуда – упёрлась девушка – выяснить надо. Не верю, что он так нелепо погиб!

Прошка осмотрелся по сторонам да и нажал на шее Верки одну точку, с помощью которой человека усыпить можно. Это ему во время войны один немец подсказал, когда Прохор в деревне старостой был избран.

Девчонка вмиг обмякла.

"Помогло" – радостно промелькнуло в голове у Прохора.

Подхватив Веру на руки, он поспешил к станции. Она не тяжёлая была. Лёгкая, как пушинка. В этом Прошке повезло. Не

откормила её Евдокия, всё хлеба на внучку жалеет. Ничего. Замуж за Андрея Макаровича Савельева выйдет, отъестся.

***

Все сроки уже выходили. Евдокия Петровна от нервного напряжения всё на дочь покрикивала, да на зятя.

–Глаза б мои вас не видали. Обоих! – в сердцах крикнула она.

Макар Савельев со дня на день приедет, а Верки всё нет. Придётся правду сказать. Ничего не поделаешь. Хорошую партию потеряют они.

"Ну, Верка … Когда ни когда объявишься, я тебе тогда покажу где раки зимуют" – зло думала Евдокия Петровна. Дела

закружили её. Нюрку не допускала. Пущай за своим алкашом смотрит лучше, боле ничего от неё не надобно.

–Евдокия Петровна! Гостей не ждёшь? – раздался от калитки радостный голос Прошки Фролова.

Женщина вытерла мокрые руки об нижнюю юбку и повернулась.

–Батюшки! Нашёл! – всплеснула она руками.

Верка стояла перед бабушкой бледная, измученная и с пустым взглядом.

–Я беременна, ба … А Павлика убили … – тихо произнесла она.

Прошка смущённо откашлялся.

–Пойду я. Ты, Петровна … Ты это … Помягче с внучкой-то. Вишь беда какая у ней. Стресс, понимаешь ли … – поднял он вверх указательный палец и направился до Марии Арсентьевной. Про сына оповестить. Вот где тяжёлая миссия у него была.

–Чего ты сказала? – переспросила Евдокия Петровна, подумав, не послышалось ли ей?

–Беременная я. От Пашки. А его убили! – крикнула Вера и

побежала в дом. Только сейчас до неё дошло, что она его больше никогда никогда не увидит. Не услышит. Не поцелует! Только сейчас! Как ей дальше жить?

Глава 9

Вера, склонив голову сидела за кухонным столом. Погода за окном была под стать её серому и унылому настроению. Бабушка морально изводила её все эти дни. Даже мысли страшные в голову лезли. Утопиться или повеситься на первом же суку. Всё равно жизни ей в деревне не будет. Не дадут спокойно жить.

Эх, мама … Где ты? Почему бросила? Ведь ты так нужна сейчас!

–Выйдешь замуж за Андрея Макаровича. Вот мой сказ – отрезала Евдокия Петровна под конец своей речи.

–Да каким же образом, мама? – удивлённо спросила Нюра, вошедшая в дом. Она теперь каждое утро провожала Саньку на работу и возвращалась обратно.

–А таким. Ты, Нюрка, тоже не без греха. Объясни, как и что нужно сделать в первую ночь молодых, чтоб муж не догадался ни о чём.

–Мама! Что ты такое говоришь? – вспыхнула Нюра.

–У всех моих дочерей рыльце в пушку. Не пошли вы в меня, не пошли. Я вас как от отца родила, так и не было боле у меня никого. И до встречи с вашим отцом честная была. А вы в кого такие уродились? Что ты, что сестрица твоя?

Нюра молча разулась, повесила свой плащ и прошла к печке, руки погреть. Прям осень наступила и сразу похолодало. Хоть и середина августа только. Неужели лето прошло? Да, Нюра тоже оказалась не честной, как и Настя. Но тогда была война. Разве можно было честь сберечь? Мать ей только душу разбередила, да на больное надавила.

–Допустим в этом, Вера обманет Савельева. А как с

беременностью быть? – не оборачиваясь на мать, спросила Нюра. Она смотрела на огонь в печи и словно замерла. Время как-будто остановилось. Не счастлива она с Санькой. Может, если не увела бы его от Насти, то и жизнь бы по-другому сложилась?

У Веры был бы отец. Сама Настя не пропала бы где-то далеко, на торфянке. И Нюра, глядишь, судьбу свою нашла бы. Ведь порой люди сами рушат свою жизнь необдуманными поступками и действиями. А потом жалеют, да только поздно уж.

-Срок маленький у неё. Месяцем раньше родит, ничего

страшного. На своём пусть стоит и всё. Андрей будущий поп. Разве разбираться будет? Примет, как миленький. Воспитает, как своего, ещё и награду себе заслужит там – Евдокия Петровна подняла указательный палец вверх – а нашей Верке будет наукой.

За такого мужа пусть держится и Бога благодарит. Заодно

бабушку, что судьбу её как положено устроила. Пашка помер. Всё! Нет его. А позорить меня потом по всей деревне своим пузом нечего. Опозоренная уже Настькой.

–Я не пойду за Андрея Макаровича замуж – упрямо поджала губы Вера. Ей терять теперь нечего. Выгонит бабушка из дома, поедет к тётке Пашкиной в Ленинград. Он про неё много хорошего рассказывал. Неужели прогонит её?

–Пойдёшь – с нажимом произнесла Евдокия Петровна – попробуй только мне поперёк сделать. Для тебя же стараюсь.

–Не пойду! Вдруг это ошибка и Пашка жив! Хочу дождаться вестей от Марии Арсентьевны. Она поехала в тот город и всё узнает. К тому же с ней дядька Антип. Может жив Пашка и лежит где-нибудь в больнице! А ты меня насильно собралась за

Савельева замуж отдать!

Звонкая пощёчина прилетела Вере от бабушки.

–Помалкивай сиди. Маруську она ждать собралась. Не тешь себя напрасными надеждами, как мать твоя. Ещё неизвестно когда Маруська вернётся, путь не близкий. А живот тем временем у тебя будет расти. Сплетни по деревне поползут, слухи. Не

докажешь, что от Пашки ты понесла. Мало ли от кого могла? Начнут судачить о том, почему тебя Андрей Савельев замуж не взял …

–Кого не взял? Верочку? – раздался весёлый бас от двери Макара Силантьевича. Он вошёл в дом вместе со свахой, Архиповной.

Евдокия Петровна от неожиданности руками всплеснула,

покраснела враз. Неужто весь разговор слыхал? Да как же это он? Без предупреждения заявился, да ещё с этой сплетницей свахой!

Да нет вроде … Судя по весёлому выражению лица не успел он всего услышать. Последнюю фразу только. Аж от сердца у Евдокии отлегло.

–Проходите гости дорогие, проходите – пролепетала Евдокия Петровна и зыркнув на дочь, приказала – Нюрка, стол накрывай, быстро!

Макар Силантьевич широко улыбаясь смотрел на Веру.

–Пускай невестушка будущая на стол накроет. Посмотрим какая из неё хозяюшка будет – произнёс он, довольно поглаживая себя по густой рыжей бороде. Архиповна завела свою обычную речь про купца и товар. Евдокия Петровна вполуха слушала, а сама всё с тревогой наблюдала за внучкой.

Тётка Нюра помогала племяннице незаметно от глаз Савельева. Стол накрыли быстро. Благо своё всё было. И яички, и хлебушек с пылу с жару. Молочко, сметанка. Вера сбегала на огород,

помидорчики набрала, укропчику, лучок нашла. В холодном и тёмном погребке квасок припасён был, девушка быстро окрошку приготовила, пока за столом шёл жаркий разговор о том, когда свадебку сыграть.

А когда уж Макар Силантьевич выпил самогона Евдокии Петровны, то и вовсе размяк. Руки на огромном пузе сложил, а потом вдруг как стукнет по столу кулаком. Все замерли. Голоса женщин стихли.

–Свадьбу сыграем через неделю. Больше тянуть нечего. Андрей у меня собирается в Тульскую епархию попроситься. Ждёт от архиерея ответ. Со свадьбой тянуть уже нельзя. Точка.

Сердце Веры ушло в пятки. Господи, ну почему? Зачем ей этот Андрей, когда она Пашку любит! Не хочет она попадьёй

становится. В Бога верит, молитвам научена. Но быть женой священника никогда не хотела. Тем более в глубине души верила, что Пашка жив. Сердце ей подсказывало и интуиция.

Поздно вечером, когда Нюра укладывала спать опять напившегося Сашку, Вера молча вышла из дома.

-Куда? – громко крикнула Евдокия Петровна, приготовившаяся уже лечь спать.

–Воздухом подышать. Не сбегу. Не переживай – коротко ответила Вера и хлопнула дверью. Не могла она уже ничего сделать.

Придётся свыкнуться со своей участью и стать женой Савельева.На улице было хорошо. Дождь прекратился и даже как-то душно было. Тихо-тихо вокруг. Девушка присела на завалинку и сжала в руке кольцо матери. Не приносит оно счастья, как мечтала в детстве маленькая Верочка. Надеялась, что это по жизни её талисман и он будет её защищать от всех невзгод.

С расстройства появилось отчаянное желание его выбросить, как вдруг от изгороди раздался негромкий женский голос:

-Доченька …

Вера вскинула голову, всмотрелась. Сердце заколотилось, как сумасшедшее.

–Мама? Это ты? – не верила она своему счастью.

–Я, Верочка, я – женщина широко распахнула свои объятия, не решаясь войти за калитку – иди, обниму тебя моя хорошая.

***

Мария Арсентьевна с тревогой ожидала в коридоре местного госпиталя. Антип всё выяснил. Незнакомого раненого парня без документов привезли именно сюда.

–Хоть бы это Пашка был, хоть бы он – шептала измученная от горя женщина. Если это он, то она ему всё простит. Всё! Пусть хоть на ком хочет женится. Слова поперёк ему не скажет.

Брат её, Антип, размашистым шагом топал к ней. Лицо его было хмурым и серьёзным. Маруська обречённо присела на край скамейки. Неужто это не Павлик? Тогда что же? Погиб её сынок? Всё?

Защемило так в груди, дышать трудно стало.

-Ну, ну. Будя – Антип похлопал сестру по плечу – Пашка это наш, Пашка. Живой. Ещё и станцевать обещал врачу. Сейчас после операции пока спит.

–Ой! – вскрикнула от радости Мария Арсентьевна и вскочив, бросилась брата обнимать – слава тебе Господи! Жив! Павлушка мой, сыночек! Родненький! Живой!

–Ну, хватит, хватит – сдержанно произнёс Антип. Хотя в душе был рад не меньше сестры. Павлик для него, что сын. Своих-то детей нет у него и не будет уж – ты вот что, сестричка. Павлик пусть лечится пока. Долго ему по словам врача ещё восстанавливаться.

Я тебе тут комнатку у кого-нибудь сниму. Деньжат дам. Живи, сына навещай. А как выпишут его, так сразу ко мне. Оба. Нечего вам в глухомань эту возвращаться. В город вас забираю, к себе. Жизнь мимо проходит, года идут. Мы друг у друга одни. Вместе держаться надо, рядышком.

Мария Арсентьевна даже выговорить ничего не смогла. Такого великодушного жеста никак от брата не ожидала. Ладно, Пашку в город забрать хотел. Но чтоб и её тоже?

–Спасибо тебе, братка – только и смогла она выдавить из себя, позабыв и про Веру, и про мысли свои. Павлик жив, остальное уже не так важно.

Как и обещал, Антип снял комнату у одной бабульки, недалеко от госпиталя. Дал денег на житьё-бытьё. Сам уехал. Служба.

–Телеграмму отбей, как Пашка выздоровеет. Поняла? Служебную машину за вами пришлю – Антип прощался с сестрой на вокзале.

Было заметно, что ещё он что-то сказать хочет или спросить.

Решился – домишко твой может продать? Всё, копеечка будет.

Мария Арсентьевна жила в доме мужа. Их с Антипом

родительский дом ещё в войну разбомбили. Одни обгоревшие руины остались, поросшие за столько лет бурьяном. Дом продать? Да кому!

–Никто его не возьмёт даже даром. У нас деревня вымрет скоро. Всего дворов тридцать и осталось.

-Тридцать не пять. Возьмут. Знаю семью одну. Хотят из города куда подальше перебраться, да жилья нет. Попросили меня помочь им.

"Вот оно что …" – промелькнуло в голове Марии Арсентьевны. Стал бы Антип её без выгоды в город брать. Но делать нечего.

Откажешь – обидеться может. А ей Пашку, нужно к нему пристроить, и женщина дала добро.

Глава 10

Пашка с трудом разлепил глаза. В горле пересохло, шум в ушах стоял. Негромко простонав, он повернул голову. Его койка была у стены, напротив – две пустых кровати.

–Вас отдельно положили. Эта палата только для важных персон, – раздался чей-то мелодичный женский голос.

–М-да? Значит, я важная персона? – попытался пошутить парень, поморщившись от боли. В плече была ноющая боль, в левом боку тоже.

–Не знаю. Мне просто известно, что ваш родственник за вас перед главврачом похлопотал, чтоб вас отдельно ото всех положили. Меня Марина зовут, и меня приставили к вам сиделкой.

Пашка хмыкнул. Отрапортовала. Чётко. Как будто текст заготовленный выучила.

–Раз сиделка, то попить дай. Пересохло во рту, как в пустыне, – он наконец сфокусировал взгляд на сидевшей перед ним девушке. Симпатичная. Халатик только коротковат, да пуговки не до конца застёгнуты, либо слишком пышные формы. Пашка даже

отвернулся. Специально, что ли? Он же не робот.

–Вам плохо? Врача позвать? – Марина привстала и наклонилась ниже. От неё пахнуло ароматом сладковатых духов. У Пашки ещё сильнее воображение разыгралось. Молодой, горячий. А тут соблазн такой.

Вдруг в мыслях промелькнуло лицо Веры … Совсем он что ли с ума сходит? У него девушка есть, любимая. И когда стреляли в него, он о ней только и думал, уже распрощавшись с жизнью.

-Нормально всё со мной – грубо ответил Пашка. Он приподнялся на локте и, выхватив стакан с водой, жадно отпил.

–Ваша мама просила передать, что придёт ближе к обходу. Сама хочет с врачом переговорить.

Марина покраснела от чего-то. Девушка настолько понравилась матери Пашки, что та к ней прицепилась, как банный лист, постоянно повторяя: "Вот бы мне такую сноху в дом". Марине и самой Пашка сразу по сердцу пришёлся. Да какой толк от этого?

Сам парень всё имя Веры повторял в горячечном бреду. Видно, девушка его.

–Придёт, хорошо. Завтрак скоро? – Пашка был грубоват с Мариной, хоть и почувствовал влечение к ней.

–Скоро. Вам пока лучше? Я пойду тогда. У меня других дел полно, кроме как за вами сидеть смотреть.

–Отчего же? Сами же сказали, что сиделкой ко мне приставлены.

–Приставлена. Но и свою работу должна успевать делать. За меня её никто не сделает.

Марина вышла, оставив после себя какое-то напряжение. Пашка отвернулся к стене. Обиделась, что ли? Ну и пусть. У него Верка есть. А эта свои прелести тут ему показывать вздумала. Надо бы у матери спросить, куда Вера делась? Ведь должна у Раисы быть. Банду Емели накрыли, почти всех замели, кроме Штыря.

Может, Верка домой догадается уехать? Хоть бы уехала. Здесь ей небезопасно оставаться, вдруг оставшиеся из банды мстить начнут. Дверь в палату распахнулась, и вошла мать. Мария Арсентьевна выглядела уставшей и заплаканной.

–Сынок! – она села на табурет возле кровати Пашки и поставила на коленки авоську – яблочек вот тут тебе купила на рынке, да кефирчику. Доктор ещё не был?

–Мам, скажи мне, где Вера?

Мария Арсентьевна замялась. Ей так местная сестричка

понравилась. Вот бы Пашке её сосватать. Что он к этой Верке всё домотался?

-Вера дома. У своих. Ты знаешь, Пашка … Евдокия Петровна её просватать собралась за городского парня. Он будущий

священник, жену себе ищет. Хорошая партия для Веры

Морозовой. Будет жить с ним как у Христа за пазухой. Ты за ней больше не гонись. Антип нас в город забрать хочет. Другая жизнь у тебя начнётся. Карьера хорошая светит. Ты подумай. Что для тебя лучше?

–Я Веру люблю, – упрямо произнёс Пашка, – выпишусь и поеду за ней.

–Так пока ты выпишешься, её уже замуж возьмут!

–А я прям сегодня и выпишусь, – Пашка хотел встать с кровати, да охнул от боли.

–Куда ты? Швы разойдутся! – вскричала Мария Арсентьевна, пытаясь уложить сына обратно на подушки. Авоська с яблоками упала на пол.

–Кто тут у нас буянить вздумал? – доктор размашистой походкой вошёл в палату и нахмурил кустистые брови – Павел Васильевич?

Что это вы? Предписания врача не выполняете. Мариночка – обратился доктор к молодой сестричке – я вас для чего приставил к Макарову? Почему вас нет на месте?

–Но Геннадий Алексеевич … – хотела возразить что-то Марина, избегая смотреть в сторону Пашки. У них было не принято на свои трудности жаловаться. Каждый выполнял свою работу и ещё сверх того молча.

–Так – крякнул Геннадий Алексеевич – ну-с … Посмотрим, что там у нас, как шов поживает после операции?

После обхода Мария Арсентьевна дождалась врача возле его кабинета. Геннадий Алексеевич, казалось, обрадовался ей. Пригласил внутрь. Чаю предложил, конфет. Оказался очень обходительным, чем смутил деревенскую женщину, не привыкшую к такому вниманию.

–Ваш сын хорошо идёт на поправку. Дней десять полежит, и можно домой – Геннадий Алексеевич сложил руки на столе в замок. Его пристальный взгляд взволновал Марию Арсентьевну.

Давно на неё никто так не смотрел, окромя мужа покойного. В деревне-то кто? Колхозники, рабочий класс. Старики да мужики, которых от своих жён не оторвать. А тут представительный такой, внушительный.

–Спасибо! Спасибо вам! Пойду я тогда. Брату телеграммку

отпишу, когда ему нас забирать – стул вдруг опрокинулся от того, как резко встала Маруся. Сумка выпала из рук, и вообще от растерянности даже плакать захотелось.

–Маша … Мария Арсентьевна! Не переживайте вы так. С вашим Павликом всё хорошо! Угроза миновала. Крепкий парень

оказался, несмотря на то, что пуля задела важные органы, он много крови потерял. Вы только объясните ему, что пока вставать ему пару дней нельзя. Не будет слушаться – себе же хуже сделает.

Геннадий Алексеевич присел на корточки рядом с Марусей и крепко схватил её за руки. Эта женщина словно солнце, озарила его беспросветность и тьму. После смерти его Глашеньки, прошло уже пять лет. Дети разъехались кто куда. А он вот всё один.

Тосковал, выпивал иногда, когда возможность позволяла. Всё фотокарточки пересматривал, да письма молодости

перечитывал. И вдруг такая вот судьбоносная встреча с матерью его пациента.

–Ещё раз спасибо вам. Я сыну всё передам – Мария Арсентьевна мягко высвободила руки. Позволить себе влюбиться она не могла. Ещё на могилке у мужа поклялась, что до самой смерти только ему верна останется. Она вышла из кабинета врача и чуть ли не бегом побежала по длинному коридору. Ну почему?

Почему? Она была уверена, что у неё внутри всё замерло и

покрылось толстой коркой льда. Что ни один мужчина больше ей никогда не понравится, потому что он не сможет заменить ей Васечку.

Успокоившись только на улице, Мария Арсентьевна перешла дорогу и направилась к почтамту. Телеграммку отбить брату.

Пускай забирает их к концу той недели. А с Геннадием

Алексеевичем она просто постарается больше не пересекаться. Ничего хорошего из энтого не будет.

***

Настю ни о чём не расспрашивали. Нюрка смотрела косо, мать лишь поджимала губы и вела себя так, будто младшей дочери не существует.

–Где же ты была, мама? – шёпотом спрашивала Вера, когда они помидоры собирали в большой железный таз. Погода наконец наладилась, и август стал похож на август, а не на конец сентября.

–Долгая история, дочка. Болела сильно. Тиф подхватила на болотах этих. Думала, уже и смерть моя пришла. Домой не вернёшься. Вас опасности подвергать? Под свою опеку взяла меня одна травница. Долго меня лечила, выхаживала. Рискуя собой. Поставила меня на ноги. На болота я уже не вернулась. Здоровье подорвано было всё равно. Уехала на стройку работать.

Раствор замесить, стены оштукатурить. Это не сложно. Зато комната в общежитии и в перспективе своё жильё можно было получить. Да только и тут мне не повезло. Где-то у кого-то что-то украли, свалили на меня. Суд, срок, и десять лет по этапу. Год назад освободилась, домой сразу не стала возвращаться. Мать с сестрой вон, видишь, волком смотрят, как.

Вера обняла мать. Слёзы душили её от жалости к ней. Что ж за судьба-то такая несчастливая? Ради матери выйдет она за Андрея Савельева и заберёт её с собой. В далёкую Тульскую епархию. Иначе бабушка с тёткой житья ей тут совсем не дадут.

Глава 11

Прошло три месяца …

Пашка прихорашивался перед зеркалом. Они с Мариной решили расписаться. Безо всякой церемонии, торжества. Даже колец не было.

–Для меня вся эта атрибутика не важна. Я тебя люблю, и это главное, – просто произнесла девушка в день, когда Пашка впервые ей предложение сделал.

Пашка лишь молча её обнял и с тоской в глазах посмотрел на голубое безоблачное небо. Воздух был морозным. Середина ноября как – никак. Они сидели с Мариной на скамеечке, в парке. Несмотря на выходной день, в нём было безлюдно. Три месяца со

дня знакомства и два месяца, как Марина переехала в незнакомый ей город, в незнакомую семью.

Антип Арсентьевич похлопотал в ведомственной больничке, и Марину взяли на должность младшей медицинской сестры. Опыт у девушки имелся уже внушительный, несмотря на молодой возраст. Она была ровесницей Пашки.

Так кардинально поменять свой устоявшийся уклад попросил Павел. После поездки в свою деревню, где он родился и вырос, парень вернулся к дяде Антипу другим. Резко повзрослевшим и решительным. Что там произошло? Никому не рассказал. Даже матери. Но после этого, спустя месяц, поехал к Марине и забрал её. Ни дядька, ни мать – против не были. Немного повозмущалась супруга Антипа Арсентьевича, но грозный взгляд мужа пресёк все её возмущения.

Квартира у дядьки была просторной. Поэтому Пашка знал куда везёт Марину. Ей выделили отдельную комнату. Пусть и

небольшую. В ней помещались кровать, стол и шкаф – зато своя. Так решил дядя Антип. Он заявил, что до свадьбы никакие шуры-муры не потерпит и что раз Пашка привёз девушку, то пусть и берёт её замуж.

Возражать парень не стал. Хотя и радости особой не испытал. Жениться ему непременно надо. Может, хоть так Веру забудет и её предательство. Когда он приехал в деревню, то попал

прямиком на свадьбу своей любимой. Толпу празднично одетых людей он ещё из окна автобуса приметил. Возле сельсовета настоящие гуляния развернулись. Весело, задорно.

Пашка растерянно вышел из автобуса, пока не понимая, чья это свадьба. Как вдруг увидел жениха. Высокий, с чопорным и строгим выражением на лице, он как-то даже мало вписывался в атмосферу весёлого свадебного торжества. Одет был по

последней моде. Чёрный костюм-двойка и длинный узкий галстук с узорами. Глаза пронзительно-голубые, орлиный

профиль. Высокомерие так и сквозило во всём его облике.

Пашке жених был незнаком. Не видал он его раньше и не

понимал, каким ветром его занесло в их глухомань? Пока взгляд не переместился на …Веру. Девушка заприметила Пашку сразу

же. По лицу было видно, как она взволнована и что вот-вот потеряет сознание. Пашка невольно засмотрелся.

Хороша. Приталенное белое платье до колен, туфли на

невысоком каблучке и короткая фата с широким венком,

напоминавшим шляпу. Волосы волнами спадают до плеч, в руках букет гладиолусов.

Защемило что-то в груди, зажгло. Как же так? Пашка горько отвернулся, пошёл, куда глаза глядят. Из-за подступивших слёз дороги не видел. Немая сцена длиною в три минуты оказалась очень красноречивой. Всё понятно стало без слов. Никто даже внимания не обратил. Но Вера и Павел поняли друг друга. Она поняла, что он теперь всю жизнь будет считать её

предательницей, он понял, что Вера, скорее всего, его уже

похоронила и поспешила выскочить замуж за другого, вместо того чтобы ждать его, Пашку. Надеяться и верить в то, что он жив и вернётся.

Ноги сами привели Пашку в поле. Он уселся за небольшим стогом сена и дал волю скупым мужским слезам. Внутри были пустота и разочарование. Он, когда ехал сюда, был уверен, что Вера его ждёт и ни за кого замуж не собирается. Увы…

Отведя душу вдали от чужих глаз, Пашка прямиком с поля

направился до госдороги. Там поймал какую-то грузовую машину и попросил до города подкинуть. Ни дядька Антип, ни мать так и не узнали подробностей его поездки в деревню и о том, как на душе у него скверно и темно стало вдруг. Внутри стали

происходить изменения. В лучшую или худшую сторону, Пашка пока не понял.

Первым делом, чуть оправившись, он перевёз к себе Марину. Подружились они тогда. Нашли общий язык. Поэтому после слов дядьки сделал ей предложение и теперь они готовились к

росписи в городском дворце бракосочетания.

–Всё как-то скомкано и не по-людски, – бурчала Мария

Силантьевна – куда спешите? Антип всё как надо организовал бы. Застолье в ресторане, гостей нужных пригласил бы.

–Мама, это лишнее. Мы не хотим к себе внимания привлекать.

Марина согласно кивнула, подтверждая слова Паши. Уже

сегодня, буквально через час, она станет его законной женой. Что ещё нужно? Они обязательно когда-нибудь отпразднуют с

большим размахом этот день. Но это потом. В далёком будущем, когда будут дети и внуки уже пойдут. Марина мечтала прожить с Пашкой до глубокой старости и желательно умереть в один день, иначе она без него просто не сможет.

–И всё же мы пока с Агатой праздничный ужин хотя бы

приготовим. Посидим в узком семейном кругу, так сказать. Чтобы начало семейной жизни началось легко и пошло как по маслу.

Супруга дяди Антипа была не в восторге от свалившихся родственничков.

–Совет вам да любовь, – вставила она.

–Да обожди пока. Не расписались ещё – махнула на неё рукой Мария Арсентьевна и обняв обоих своих детей, перекрестила – идите, с Богом.

Так, Павел и Марина морозным ноябрьским солнечным днём стали мужем и женой.

***

Вера обживалась в приходском домике, который выделили её супругу. Андрей был рукоположен в иереи тайно и сразу же назначен настоятелем небольшой сельской церквушки близ города Тулы.

–Тяжёлые времена для священнослужителей. И тогда тоже были нелёгкими и сейчас ничего не изменилось, – вздохнула Настя. Ей было жалко дочь. Вышла за нелюбимого, ребёнка ждёт. Тошнит ото всего, исхудала.

–Ничего. Приживёмся здесь. Андрей вроде спокойный,

неэмоциональный. На рожон лезть не будет. А кто поперёк политики не лезет, тех и не трогают – рассудительно произнесла Вера. Она посмотрела в маленькое окошко. Стёкла покрылись лёгким морозцем. Привыкнет ли она здесь? Всё чужое и все чужие. Хорошо хоть мама рядом.

Свёкры Веры были против того, чтобы Настя отправилась вместе с молодыми. Особенно свекровь, Пелагея Ильинична. Она и Веру невзлюбила, и её мать. О чём неустанно твердила своему мужу.

Да только Макар Силантьевич её слушал вполуха, от души радуясь за супружескую пару. Но в то же время напирал, что детишек им нужно поскорее завести, да побольше. Чтоб род Савельевых рос и продолжался дальше.

Вера краснела за столом и опускала глаза, боясь встретиться взглядом со своей бабушкой. Евдокия Петровна опасалась, как бы девка не вздумала дурить и правду не рассказала своему муженьку. Тётка Нюра не спускала ястребиного взгляда с Сашки, который был очень рад, что вернулась Настя, и мгновенно

огорчён, что она жить с ними не останется, а уедет с дочерью.

С самим Андреем у Веры общение как-то не заладилось.

Супружеская ночь получилась холодной, скомканной. Вера от страха думала, что всё сделала совсем не так, как учила тётка. Но Андрей вроде как ничего и не заметил. Отвернувшись на другой бок, мгновенно захрапел.

А Вера до самого раннего утра беззвучно проревела, лишь

изредка всхлипывая. В глазах стоял Пашка. Её любимый и

растерянный Пашка. Живой! Такой родной и желанный! Какая боль была в его глазах. Какое разочарование. Сколько будет жить, не забудет Вера взгляд, которым смотрел на неё Павлик.

А рано утром, грубовато разбудив утомившуюся от ночных рыданий молодую жену, Андрей приказал собираться. Им уже пора выезжать. Путь неблизкий и займёт несколько дней.

–Не догадался Андрей ни о чём? – осторожно спросила Настя. Её дочь выглядела такой потерянной, такой беззащитной. Лишь бы теперь ребёночка выносила здоровенького, благополучно

разродилась. А уж она ей чем сможет поможет. Всю себя отдаст. Сколько Господь ей теперь отвёл жизни, столько и будет Верочку свою поддерживать до последнего вздоха.

–Я не понимаю, что у него на уме, мама. Чужой он мне и вряд ли мы станем когда-нибудь ближе душой и сердцем. Я всю жизнь буду Пашку любить, Андрей – служить Богу. Пока идёт

Рождественский пост, он до меня даже не дотрагивается. Но и

разговоров никаких не ведёт. Ничего не рассказывает, ничего со мной не обсуждает. Я даже не знаю, как я на службе буду стоять в Церкви и что делать. Местные прихожанки его в оборот взяли, а меня как будто не замечают. Матушка я вроде как.

–Потерпи, дочка. Поженили вас безо всякого знакомства. Андрею твоему привыкнуть к тебе надо. Сложный он, хоть и поп. И взгляд у него холодный, когда должен любовью и добром светиться.

Вера молчала. Ей самой было невдомёк, почему Андрей Савельев выбрал путь служения Богу, если душа его была пуста и сердце заперто на замок. А пока она смирилась со своей участью,

положением. Назад ничего уже не воротишь. Время излечит душевные раны и покажет, к лучшему или к худшему она сделала свой выбор. Точнее не она, а бабушка её, Евдокия Петровна.

Глава 12

Прошло двадцать лет

– Благословен Бог наш всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь, – нараспев начал Андрей Макарович.

Вера, вдруг почувствовав себя очень плохо, вышла из зала. Муж наверняка заметит её уход и отчитает потом. Но с каждым днём ей всё хуже и хуже становилось. Непонятная слабость во всём теле, упадок сил. Да такой, что по утрам еле вставала.

Грешила на усталость с детьми. Их у неё было шестеро. Самая старшая – красавица дочка Катерина. Двойняшки Алексей и Антошка. Две погодки, Аннушка и Полина и самый младшенький Макар, названный в честь деда.

Катерина уже училась. В институте. Жить переехала в

общежитие, чтобы поскорее влиться во взрослую

самостоятельную жизнь. Девушка выбрала профессию

переводчика. Вопреки воле отца, который хотел её замуж выдать за сына своего хорошего знакомого. Он ей с детства внушал, что удел женщины – это рожать детей, воспитывать их, заниматься домашними делами и уважительно относиться к своему мужу, в рот ему заглядывать и поперёк ни слова не сметь говорить.

Катя лишь усмехалась на слова отца. Выросла она своевольной и самостоятельной девушкой. А уж красавица какая была, глаз не отвести. Только вот с самого детства чувствовала Катя, что отец её недолюбливает и выделяет среди остальных своих детей. Да и внешне она ни с кем из своих не похожа. Как будто и не

Савельева вовсе. Мать всё твердила, что пошла она генами в прабабушку Евдокию Петровну. У той в роду были все

светловолосые и голубоглазые.

В школе училась Катя на отлично. А вот в комсомол вступать ей отец запретил категорически. Бдительно следил за тем, чтобы крест не снимала и всегда вовремя приходила домой. Всех подруг знал наперечёт, и не дай Бог какой-нибудь парнишка увяжется портфель до дома донести.