Читать онлайн Гений из дома скорби
Глава 1
Часть 1: Грех милосердия
Мир Паши был соткан из серого. Стены областного психоневрологического диспансера №7, где он провел восемь из своих четырнадцати лет, давно утратили цвет, оставив лишь въевшуюся в штукатурку пыль времен. Серым был линялый ситец белья, серым – изъеденный временем алюминий посуды, серыми – лица соседей по палате, чьи души выцвели точно так же, как и стены.
Диагноз в его карте походил на проклятие, написанное на мёртвом языке, но суть его была проста и убийственна: «овощ». Сознание Паши запертое где-то в непроглядной глубине, иногда обращалось к трещине на стене – единственному рельефу в его плоском мире.
В палату зашла медсестра Анна Сергеевна. Он узнал ее по запаху. Её руки пахли ромашковым кремом, а не хлоркой как у других, и в её уставших глазах еще теплился свет.
– Я принесла тебе ромашковый чай, Пашенька, давай ка выпей его, пока он не остыл, – поднесла она ко рту больного носик поилки.
– Опять ты с ним возишься, не пойму, на что ты надеешься, Аня, – удивлялась напарница.
– Жалко его, других хоть родители навещают, а от него все отказались, – отвечала она.
Эта жалость и заставила ее совершить преступление. Сердце Анны колотилось о ребра, руки дрожжали. Преступление? Но разве не было преступлением – позволить этому мальчику медленно угасать в сером тумане?
– Привезла тебе гостинец от Лешего, Павлуша, – шепнула она. – Не бойся.
В крошечной деревянной шкатулке мерцала радужная пыль. Споры «Мозговика Полярного». Ключ, созданный её отцом. Или ящик Пандоры?
Паша не реагировал. Анна сглотнула вязкий ком в горле. Её рука поднесла коробочку к его носу. Это точка невозврата. Легкий вдох – и радужное облачко спор исчезло в его ноздрях.
Минута… Он моргнул. Раз. Другой. И замер, словно прислушиваясь к землетрясению внутри собственного черепа. Анна отняла руку, быстро спрятала шкатулку в карман. Погладила его по волосам – жест прощания и благословения – и почти выбежала из палаты, спасаясь от содеянного.
***
Ночью в голове Паши рухнула плотина. Он открыл глаза и вместо палаты увидел вселенную математики. Трещина на стене была фракталом, чье уравнение он знал. Капли из крана отбивали ритм простых чисел. Ветер за окном решал уравнения Навье-Стокса.
Он был слепцом, которому вернули зрение, но вместо мира людей он увидел его исходный код.
Утром он начал писать. Рука, еще вчера чужая и непослушная, теперь летала над бумагой, оставляя за собой шлейф из интегралов, матриц и рядов.
Дежурный врач брезгливо констатировал: «Графомания. Бред».
Но Анна, заглянув ему через плечо, похолодела. Она сфотографировала листы и отправила отцу, написав лишь три слова: «Папа. Это сработало». Её мальчик ожил. Но это была не та жизнь, о которой она молила. В его глазах горел разум, но какой то слишком однобокий.
Она тайком носила ему бумагу и карандаши. А он писал, забыв про еду и сон. Он решал задачи.
***
Мир науки взорвался не сразу. Сначала был ошеломленный звонок отца Анне, затем – тайный визит в диспансер его старого друга, седого профессора, который смотрел на исписанные листы с благоговейным восхищением. А через месяц Павла, тихого, отрешенного, привезли в закрытый институт.
– Ну-с, молодой человек, чем удивите? – пожилой академик сочился скепсисом. – Скажем, проблема равенства классов P и NP.
Павел молча подошел к доске. Его маркер заскользил по белой поверхности. Смысл был пронзительно ясен без слов: найти путь в бесконечно сложном лабиринте – задача принципиально иного порядка, чем проверить уже проложенный маршрут. Поиск никогда не будет равен проверке. P ≠ NP.
В зале стояла оглушительная тишина.
– И это… всё? – потрясенно выдохнул академик. – Так… просто?
***
Павла забрали. Его поселили в белой комнате, в мире идеальных форм. Его окружали лучшие умы, которые чувствовали себя дикарями, разглядывающими чертежи гения.
Он по-прежнему молчал, глядя сквозь людей и стены на скрытую от него прежде красоту.
А Анна уволилась. Она сбежала. Назад, на Север, к отцу.
Часть 2: Цена творения
В ста километрах от областного центра жил Сергей Петрович Лазарев. Еретик от науки, изгнанный из лаборатории за веру в симбиоз разума и грибницы. Он был творцом, демиургом, чей magnum opus созревал в террариумах в погребе.
«Мозговик Полярный» был делом всей его жизни. Он создал его, чтобы дарить свет, возвращать память, лечить. Но кто услышит семидесятилетнего полоумного старика. Он стоял перед выбором: унести свое открытие в могилу или совершить грех – испытать его в обход всех законов, божеских и человеческих.
И он сделал свой выбор. Позвонил дочери.
***
– Папа, это безумие! – три года назад, на этой самой кухне, Анна отшатнулась от шкатулки, как от ядовитой змеи. Предложение отца было чудовищным. Оно попирало всё, во что она верила, всё, чему служила. – Проводить опыты на людях… Это грех!
– А то, что происходит с ним сейчас – это что? – голос отца резал как скальпель. – Ты сама рассказывала. Мальчик, чей мозг заживо гниет в черепной коробке. Его топят в нейролептиках. Его жизнь – это ожидание смерти в сером углу. Разве это гуманизм, Аня?
Он накрыл её руку своей.
– Я не прошу тебя стать убийцей. Я умоляю тебя стать спасителем. Дать ему единственный шанс, которого у него никогда не будет. Доза выверена. В худшем случае, мы просто проиграем. Но в лучшем, Анечка… мы вернем ему жизнь.
Его слова были искушением. Он взывал к её милосердию. И она смотрела на своего гениального, одержимого отца, и видела в его глазах отчаянную надежду. Потом вспомнила пустые глаза Паши. И её клятва Гиппократа, её душа – всё треснуло.
– Что хуже: бездействие, обрекающее на угасание, или действие, которое может привести к неизвестному?
– Почему он? – прошептала она, уже зная, что проиграла.
– Потому что ему нечего терять, – честно ответил отец. – И потому что никто не заметит.
В тот вечер она уехала со шкатулкой в кармане.
***
Теперь, три года спустя 31.10.2024, они вместе смотрели репортаж. «Феномен», «чудо», «прорыв». На экране мелькнуло лицо Павла – лицо прекрасного, холодного божества.
В глазах Лазарева стояла бездонная тоска.
– Я не этого хотел, – выдохнул он.
– А чего ты хотел? – в голосе Анны не было упрека, только общая на двоих боль. – О нем заботятся. Лучше, чем заботились бы мы.
– Я хотел вернуть ему солнце, Аня! Возможность смеяться, плакать, любить! Я хотел выпустить его из тюрьмы, а вместо этого построил новую. Его разум взлетел к звездам, но сам он остался заперт внутри. Один. Навсегда.
Он открыл лабораторный журнал.
Мышь 12 (5 мкг)| Улучшение когнитивных функций на 200%. Успех.
Мышь 25 (10 мкг) Восстановление памяти (модель Альцгеймера). Прорыв.
Мышь П-51 (25 мкг) Неконтролируемая когнитивная акселерация. Полная реструктуризация нейронных связей. Побочный эффект: атрофия эмоционального спектра. Эксперимент признать… удавшимся?
Жирный знак вопроса, выведенный его рукой три года назад, теперь казался приговором.
Отец и дочь молчали. За окном шумел вечный лес. Там, в сияющем наукограде, гений говорил со Вселенной. А здесь, в деревянной избе, два человека несли свою ношу. Они зажгли свет во тьме. Но этот свет оказался таким ярким, что выжег в человеке всё человеческое. И с этим им предстояло жить до конца.
Глава 2
Часть 3: Кошмар
Северная земля, изголодавшаяся по снежному савану, давилась октябрьской жирной грязью. Слякоть чавкала под ногами, словно пыталась зажевать и мертвых, и живых. Похороны в такую погоду – дурное предзнаменование.
– Ты породил не лекарство, папа. Ты породил чуму, – шепот Анны утонул в шуме ветра, когда она бросила на крышку гроба горсть липкой земли. – И эта чума умрет вместе с тобой. Ты должен меня понять.
Она думала о Павлуше. Мальчик, вырванный из безмолвия аутизма, теперь стал подопытным кроликом. Она простила отца за то, что он подарил ему хотя бы подобие жизни. Но продолжить этот безумный посев она не позволит.
***
С похорон прошла неделя, но кошмары не отпускали. Ночи не приносили покоя. Сначала во сне являлся отец – немой, с укором смотрящий из свежей могилы. Затем появлялся Павлуша, решающий уравнения на стенах больничной палаты, и цифры складывались в спирали, похожие на грибницу. А потом… пришли они. Грибы.
Они не говорили словами. Они думали внутри ее головы. Это было эхо чужих мыслей, гул мицелия, прорастающего сквозь синапсы. Мыслеформы, чуждые и древние, сплетались в узоры пугающей, нечеловеческой логики. Она ощущала их рост, их стремление, их голод.
Анна проснулась в ледяном поту. Тишина в доме была неправильной, натянутой. И в этой тишине она услышала тихий, ритмичный скрип половицы в коридоре. Кто-то ходил по ее дому…
Часть 4: Охота
Телефонный звонок, раздавшийся на следующий день после похорон, вырвал Анну из тягостных раздумий. Владимир Андреевич, бывший коллега отца, говорил медовым, вкрадчивым голосом.
– Анечка, здравствуй, дорогая. Это Володин.
– Здравствуйте, Владимир Андреевич. Как Павлик?
– О, наш Павлик – это чудо! Мы на пороге величайшего открытия! Его мозг… это невероятно!
Анна представила, как бедного мальчика снова и снова подвергают МРТ и ЭЭГ. Как берут анализы крови и ликвора, в которых наверняка уже обнаружили те самые специфические белковые соединения грибкового происхождения.
– Мы с ним на Нобелевку идем, Анечка!
– Нобелевскую премию по математике не вручают, – сухо отрезала она.
– Ах, не будь такой умницей, это лишь формальности! – отмахнулся Володин. – Твой отец был гением. Его записи… они ведь у тебя? Я знаю, как применить его труды. Мы поделим наследие, я тебя не обижу.
– Записей нет, – ледяным тоном ответила Анна. – Всё, что от них осталось, – это пепел. И Павел. Единственная и последняя жертва его экспериментов.
Она бросила трубку.
«Наследие. Ядерную бомбу тоже создавали гении из лучших побуждений».
***
Ледяной спазм страха сковал горло. Анна замерла, прислушиваясь. Скрип в коридоре прекратился. Затем послышался глухой стук, будто на пол уронили что-то тяжелое, и приглушенный, злой шепот.
– Идиот, ты ее разбудишь! – шипел один голос.
– Тут пусто. Ни записей, ни журналов, – ответил второй, более низкий.
– Значит, она знает, где они. Володин нам головы оторвет, если уйдем с пустыми руками. Будем говорить с ней.
– Думаешь, скажет?
– Значит спросим так, чтобы сказала.
Адреналин придал ускорение.
«Бежать.»
Не включая свет, на ощупь, она соскользнула с кровати. Тело двигалось само, подчиняясь древним инстинктам. Джинсы, свитер, куртка, сапоги – руки сами находили нужные вещи в темноте. В коридоре дернули ручку ее двери. Времени не было.
Окно.
Она рванула на себя тяжелую раму. Створка со скрипом поддалась, впуская в комнату ледяной, влажный воздух. В дверь спальни ударили – раз, другой. Дерево затрещало. Закинув ногу через подоконник, Анна услышала, как с мясом вылетает замок.
– Открывай, сука, или мы эту дверь вынесем!
Она спрыгнула. Приземление в вязкую, холодную грязь было жестким.
– Вон она! В окне!
Яркий луч фонаря полоснул по двору. Анна, пригнувшись, рванула к спасительной кромке леса. За спиной раздался грохот выбитой двери и тяжелый топот.
– Уйдет, твою мать! Быстрее!
Лес принял ее в свои темные, мокрые объятия. Ветки хлестали по лицу, колючие кусты цепляли одежду, но она неслась вперед, ведомая памятью тела. Каждый овраг, каждое поваленное дерево в этом лесу были ее союзниками.
Часть 5: Восставший
«К болоту… туда они не сунутся», – пронеслось в голове. Но тут же пришла другая, отрезвляющая мысль: «И что дальше? Сидеть в топи без еды и воды, пока не сдохну?»
За спиной слышались крики и треск ломаемых веток. Они не отставали, гнали ее, как зверя. Инстинкт развернул ее в сторону старого кладбища, примыкавшего к лесу. Могилы, тишина, мертвые… Мертвые не причинят вреда.
***
«Папа…» – выдохнула она, задыхаясь от бега. Нога зацепилась за что-то твердое – оплетенный корнями могильный камень. Анна тяжело рухнула на мокрую землю.
Она подняла голову, и крик замер в горле.
Перед ней стоял отец.
На нем был тот самый похоронный костюм, еще не успевший истлеть за неделю в сырой земле. Он не дышал. Из-под слоя грязи на лице на нее смотрели пустые глаза, а само тело, уже тронутое тленом, выглядело одутловатым и чужим.
Анна попыталась отползти, вскрикнув от ужаса. Руки и ноги не слушались, она барахталась в грязи, как подбитое животное.
Из-за деревьев тяжело дыша вывалились преследователи, их лица искажала торжествующая ухмылка.
– Ну что, добегалась, сучка?
Они двинулись к ней, но замерли, заметив темную фигуру у свежей могилы.
То, что было ее отцом, двинулось им навстречу беззвучным, противоестественным для человеческого тела шагом. Его рука вскинулась вперёд, мертвой хваткой вцепляясь в горло одного из мужчин. Раздался глухой, влажный хруст, и тело обмякло.
Второй застыл, парализованный ужасом, не в силах даже закричать.
Мертвец повернул голову к Анне. Его губы не шевелились, но голос зазвучал прямо у нее в сознании.
«Глупая, милая девочка. Ты думала, что уничтожаешь мое творение? Ты похоронила нас вместе. Грибнице нужна была свежая пища, лучшая почва… и ты всё это ей дала. Спасибо, дочь. Ты помогла мне воскреснуть».
Фигура медленно шагнула к ней, переступив через труп. Он остановился, и его пустые глаза смотрели сквозь нее.
Второй преследователь, очнувшись от оцепенения, попытался было бежать. Мертвец, не глядя, схватил его. Анна не видела, что именно произошло, но услышала короткий, оборвавшийся вскрик и звук падения тяжелого тела.
«Беги, – прошелестело в ее голове. – Жатва только начинается».
Подгоняемая ужасом, который был сильнее страха смерти, Анна вскочила на ноги и побежала. Она не оглядывалась, неслась прочь от кладбища, от леса, к своему опустевшему дому.
Внутри она действовала как автомат: сгребла со стола сумку, сунула в нее паспорт и все деньги, что нашла в ящике.
Выскочив на дорогу, она бежала, пока не увидела впереди огни приближающегося грузовика. Анна бросилась на середину дороги, отчаянно маша руками.
Машина с визгом затормозила. Дверь открылась.
– Ты чего, одурела?! – крикнул водитель.
Она, ничего не объясняя, запрыгнула в кабину.
– Увезите меня. Куда угодно. Просто подальше отсюда.
Водитель, увидев ее перепачканное грязью и слезами лицо и безумные глаза, молча захлопнул дверь и нажал на газ. Анна смотрела в боковое зеркало, как удаляется ее дом. Она не знала, что стало с теми двумя в лесу, и не хотела знать. Она знала лишь одно: похоронив отца вместе с его грибницей, она посеяла семена его кошмарного урожая.
***
– Ну, чего разлеглись? Вставайте, работа для вас есть, – скомандовал «Мозговик Полярный», находясь в теле Лазарева.
Два трупа мгновенно ожили и уставились на него пустым взглядом.
– Примите вид более располагающий, а то в таком виде вас никуда не пустят.
Один принял облик Володина, второй – дочери Лазарева.
Глава 3
Ч