Читать онлайн Последние невесты Романовых

Глава 1

Визит русских кузенов

Новый дворец, Дармштадт, октябрь 1882 года

В России, далекой-далекой стране, почти всегда царит зима. Там нет ни королевы, ни кайзера – в России правит царь. Он состоит в родстве с домом герцога Гессенского и даже, как рассказывали, бывал в Дармштадте, хотя Аликс этого не помнит. Папа говорил ей о царе. Его зовут Александр, но в семье его зовут просто – Саша. Он человек крупного сложения, широкоплечий, и, по словам Папы, телосложением напоминает большого медведя. Что ж, это весьма подходит к суровому климату его обширной державы.

Папа был очень рад, когда два младших брата императора Александра приехали в Дармштадт погостить. Он пообещал Аликс, что на этот раз она будет обедать вместе со взрослыми, ведь ей уже исполнилось десять лет. Однако в день их прибытия после полудня неуступчивая мисс Джексон наотрез отказалась отпустить Аликс с уроков пораньше, и потому та не смогла спуститься ко времени начала обеда.

Когда Аликс наконец вышла из детской и приблизилась к гостиной, откуда доносились веселые голоса и смех, она замешкалась на пороге. На диване бок о бок сидели двое молодых людей: один с темными волосами, другой – темно-русый, с узкой бородкой. Несмотря на то что они были ее родственниками, Аликс вдруг почувствовала стеснение.

– Посмотрите-ка, кто к нам пришел! – воскликнул Папа с радостью.

Оба юноши тут же поднялись, чтобы поприветствовать ее. Они были очень высоки – казались ей просто великанами.

– Какая ты стала красавица, малышка Аликс! – сказал темноволосый кузен и шагнул вперед. Ей сначала показалось, что он сейчас потреплет ее по подбородку, как делают со своими маленькими племянницами, но вместо этого он с достоинством склонился, взял ее руку и поднял ее к губам – как если бы она была взрослой, как Элла или Виктория. Это было приятно.

Тут заговорил другой кузен:

– А я видел, как тебя купали!

Щеки Аликс вспыхнули от смущения. Она нахмурилась и уставилась в пол, не зная, что ответить.

– Не дразни ее, Серж, – спокойно, но твердо сказала Виктория.

– Аликс, komm[7], – поманил ее к себе Папа, и, когда Аликс оказалась рядом с ним, обнял ее и прошептал ей на ухо: «Кузен Серж жил здесь у нас несколько недель, когда ты была совсем маленькая».

– Аликс, пожалуйста, не сердись! – сказал Серж. – Уверяю тебя, ты была просто прелестной!

– Да уж, – холодно ответила Аликс. – Могу себе вообразить.

Все рассмеялись, словно она произнесла что-то забавное, хотя Аликс вовсе не стремилась вызвать смех. Она лишь хотела дать понять, насколько неделикатно распространяться о внешности человека в младенческом возрасте – даже если речь идет о родной кузине.

За обедом темноволосый кузен, Павел, сидел рядом с Аликс. Он с живостью рассказывал о своем родном городе – Петербурге, городе рек и каналов. Павел и Серж только что вернулись из Венеции и теперь сравнивали два столь разных, но в чем-то схожих города.

– Но каналы в Венеции гораздо грязнее, чем у нас, – подчеркнул Павел. – И, представьте себе, они никогда не замерзают. А в Петербурге почти полгода вода скована льдом – и каналы, и наша Нева, которая течет, извиваясь, через весь город.

Он провел рукой в воздухе, показывая, как змеей изгибается река.

Серж, сидевший напротив, тут же подхватил:

– И вот в один ясный апрельский день лед вдруг начинает подниматься, трескаться, ломаться и медленно плыть вниз по течению, к морю. Тогда официально открывается навигация.

Аликс вообразила себе радостные толпы: женщины в платках, мужчины в меховых шапках – все наблюдают, как трескается лед. Ей стало понятно: если чего-то долго нет – например, весны, – то ее приход ощущается особенно ярко.

Серж продолжал:

– Это всегда праздник. Гремят пушечные залпы, звонят колокола, люди выходят на улицы, танцуют, поют…

Разговор перешел на другие темы, и вскоре старшие девочки, как это нередко бывало, увлеклись воспоминаниями о недавнем путешествии в Италию. Аликс слушала рассеянно: ей быстро наскучили разговоры о музеях и виллах. Но все изменилось, когда Серж заговорил о том, как он сам выучил итальянский язык. В подтверждение своих слов он начал нараспев читать длинное стихотворение – в оригинале, на итальянском, – о странствии в царство мертвых.

У Аликс были свои представления о встрече с умершими. Наверху, в маминой спальне, которую сохраняли в том виде, как было при ее жизни, находился витраж. Раньше это было обычное окно, из которого ее маленький брат Фритти когда-то слишком сильно высунулся и упал вниз на каменную террасу. Он скончался от внутреннего кровотечения. Большой квадрат прозрачного стекла после этого заменили маленькими квадратиками из цветного стекла в форме ангела с лучиками света вокруг него и словами внизу: «Не потерян навсегда, просто ушел раньше других». Аликс любила стоять перед этим окном и, закрыв глаза, шептать: «Не потерян навсегда, просто ушел раньше других». Затем она обращалась к самой сокровенной части себя (должно быть, своей душе) с просьбой, став легче пушинки, воспарить ввысь, к Маме, Фритти и малышке Мэй. Аликс чувствовала себя при этом похожей на ангела, живущего в этом мире и в то же время переносящегося в другой. Она представляла себе, что оказалась в заоблачном серо-голубом царстве, где нет ни крыш, ни земли, но рядом находилась Мама. Она не могла точно вспомнить, как звучал голос ее матери, но тем не менее слышала ее нежные слова: «Ты мое Солнышко, ты моя дорогая девочка!»

Когда все это происходило, у Аликс было ощущение чего-то волшебного, и она всегда испытывала настоящее счастье.

– Я бы хотела сама прочитать это стихотворение, – сказала она Сержу, перебивая его.

Ее кузен улыбнулся в ответ:

– Тогда, чтобы прочитать его в оригинале, надо будет сначала выучить итальянский.

Аликс строго посмотрела на него:

– Я уже знаю английский, немецкий и немного французский. Мне больше ничего не нужно.

Все снова засмеялись, хотя Аликс добивалась вовсе не этого!

– Я очень надеюсь, что в будущем ты станешь более амбициозной, Аликс. И я уверен, что ты также освоишь и итальянский, – сказал Серж, насмешливо улыбаясь.

Павел и Серж собирались пробыть в гостях всего два дня, поэтому на следующий день после обеда им очень хотелось навестить бабушку Гессе на Вильгельминенштрассе. Она была уже слишком стара и слаба, чтобы выходить из дома, поэтому они решили все вместе (кроме Папы, который должен был уладить некоторые дела) пойти к ней на чай.

В темно-синем пальто и шерстяной шапочке Аликс нетерпеливо ждала у двери, наблюдая за тем, как Эрни дурачился с Павлом в углу, Ирен искала свои перчатки, а Виктория обсуждала с гофмаршалом[8] бароном Вестервеллером меню на ужин.

Аликс никак не могла понять, куда подевалась Элла. Неожиданно она заметила, как та легкими шагами спускалась по лестнице в шляпке с развевавшимся пером и новом сером пальто с рукавами, ниспадавшими длинными складками и отороченными бобром. Чтобы показать портнихе фрау Хойер, какое именно пальто ей хотелось, Элла даже вырвала страницы из французского журнала.

Элла с улыбкой взглянула на Сержа, он тоже, не отрываясь, смотрел на нее снизу вверх. Было совершенно очевидно, что он восхищался ею, как и многие другие молодые люди. Серж все время крутил – все быстрее и быстрее! – золотое кольцо на своем мизинце. Элла была какой-то особенно румяной в эти минуты. Затем Серж что-то сказал ей, однако Аликс не смогла расслышать, что именно, поскольку находилась в некотором отдалении от них. Улыбка пропала с лица Эллы, оно стало напряженным, сама Элла стала выглядеть несчастной и, дойдя до подножия лестницы, принялась нервно озираться по сторонам.

– О, Аликс, умница, ты уже готова! Тогда пойдем, согласна? – сказала Элла, быстро подходя к ней. Взяв младшую сестру за правую руку, она повела ее к выходу, и лакей Гюнтер услужливо придерживал для них дверь. Оглянувшись, Аликс увидела, что Серж наблюдал за ними с веселым выражением лица.

Направляясь к воротам, Аликс дернула свою правую руку, чтобы обратить на себя внимание Эллы, и спросила ее, когда они свернули на дорогу:

– Серж тебе что-то сказал?

– Когда? – уточнила Элла.

– Только что.

Элла задумалась на какое-то время.

– Когда ты спускалась по лестнице, я видела, как Серж что-то тебе сказал, – настаивала Аликс.

– Ах да, он сказал… – начала было Элла, но потом замолкла.

Аликс ждала завершения ее фразы.

– …Он сделал замечание по поводу моей шляпы, – договорила наконец Элла.

– У тебя очень милая шляпка, – уверила ее Аликс, улыбаясь. – Как замечательно, что ты прикрепила к ней страусиное перо! И я надеюсь, ему понравилось твое пальто? Разве фрау Хойер доводилось когда-нибудь шить хоть что-нибудь столь же изысканное?

Элла улыбнулась в ответ:

– Я боялась, что все получится не так, как я себе это представляла, но в конечном итоге я довольна.

– Рукава вышли красивые, они не обтягивают руку.

– Такие рукава называют «доломан».

И Элла сильно сжала руку Аликс. Что с ней происходило? Аликс так этого и не поняла.

За чаем Аликс наблюдала за тем, как Элла ухаживала за бабушкой, следила за тем, чтобы ее чашка не пустовала, и постоянно передавала ей кусочки торта. При этом Элла не обращала на Сержа никакого внимания, а он, в свою очередь, неотрывно смотрел на Эллу в течение целого часа.

За чаем разговаривали в основном о многочисленных родственниках, которых Аликс никогда не видела, поэтому ей эти разговоры было совершенно не интересны. Она развлекала себя тем, что рассматривала чудесные напольные часы бабушки, которыми можно было любоваться бесконечно. В качестве фона за цифрами и тонкими стрелками на циферблате был изображен большой парусный корабль, который плыл по зеленому морю, а волны были украшены изящными белыми гребешками и золотыми точками брызг. Куда же направлялся этот корабль? В Америку? На Мадагаскар? В Перу?

Пока остальные болтали без умолку, Аликс, чтобы развеяться, подалась вперед на жестком стуле из конского волоса, а затем откинулась на спинку, которая показалась ей приятной на ощупь. Заметив это, Виктория резко сказала:

– Аликс, прекрати баловаться!

Когда пришло время возвращаться домой, Аликс была этому только рада.

На Вильгельминенштрассе Эрни предложил Павлу посоревноваться в беге. Кузен ответил, что, пожалуй, не сможет бежать так же быстро, как Эрни, но, если они оба будут прыгать на одной ноге то состязание будет куда честнее. В итоге победил Павел – Эрни споткнулся и упал в нескольких шагах от дорожки. Усмехнувшись, Павел, однако, признался, что и сам вряд ли смог бы продержаться дольше.

Тогда Виктория предложила новую забаву: бежать спиной вперед. Ко всеобщему удивлению, лучше всех с этим справилась Ирен. Павел же с трудом совладал со своим высоким, нескладным телом – он то и дело спотыкался, падал, но каждый раз хохотал, совершенно не смущаясь.

Русские кузены явно происходили из весьма состоятельной семьи: их одежда отличалась модным покроем, на пальцах поблескивали кольца с драгоценными камнями. Как родные братья императора, они носили титул великих князей, и все же Павел поражал Аликс своей непринужденной, почти мальчишеской игривостью, что лишь усиливало ее восхищение.

Во время всех этих игр Аликс то и дело оглядывалась на Эллу, которая шла позади с кузеном Сержем. Они нарочно замедлили шаг и были, по-видимому, глубоко увлечены беседой. О чем они говорили? Вряд ли о дамских шляпках – лица обоих были сосредоточенны и серьезны. Постепенно их фигуры все дальше отставали от группы, и к тому времени, когда остальные достигли ворот дворца, Эллу и Сержа уже не было видно.

Они вернулись только спустя добрых десять минут, когда все остальные уже удобно устроились в библиотеке и делились с Папой впечатлениями от прогулки. При появлении Эллы Аликс сразу заметила, как порозовели ее щеки. Она радостно улыбнулась сестре – легко и немного застенчиво.

Аликс оставалось лишь порадоваться за нее. Скорее всего, Серж осыпал Эллу комплиментами во время их беседы. Впрочем, иного от него и не следовало ожидать.

Глава 2

Сообщение из Виндзора

Новый дворец, Дармштадт, декабрь 1882 года

Как-то одним теплым летним вечером в июне прошлого года в саду Букингемского дворца Элла стала свидетелем, как ее сестра Виктория влюбилась в принца Луи Баттенбергского.

Луи был темноволосым, симпатичным, энергичным юношей, который везде следовал за Викторией. В качестве старшего сына дяди Александра, принца Баттенбергского, он являлся племянником Папы, но, поскольку еще в четырнадцать лет уехал из Дармштадта, чтобы поступить на службу в Королевский военно-морской флот Великобритании, Элла и Виктория его почти не помнили, поскольку были тогда еще маленькими. Девушки вновь встретились с ним прошлым летом, когда по просьбе Бабушки, королевы Виктории, Луи стал повсюду сопровождать их: на балах, различных праздниках, званых обедах.

Как-то раз на одном скучном дворцовом приеме Луи уговорил их украдкой сбежать оттуда, пообещав взамен покатать на лодке по озеру. Когда они оказались в лодке, Луи принялся во все горло распевать моряцкие песенки и травить скабрезные анекдоты. Виктория отвечала на это заливистым хохотом, в восторге раскачивая утлое суденышко. Элла вздрагивала от ужаса при этих взрывах смеха, ожидая, что лодка вот-вот опрокинется и они все пойдут ко дну. Вместе с тем она с удивлением подмечала, какой счастливой выглядела ее сестра. Стоило только Луи отбыть обратно на службу на крейсер «Инконстант» («Непостоянный»), головной корабль флота Ее Величества, как Виктория заявила, что в Лондоне – просто скука и что можно смело возвращаться домой.

Хотя Луи и был близким другом старшего брата Мамы, дяди Берти, принца Уэльского, вся его родня из числа правящих семей, особенно берлинская, его откровенно презирала. Она считала, что наследнице великого герцогства Гессенского и Рейнского не подобает выходить замуж за человека, который службой на военно-морском флоте вынужден зарабатывать себе на жизнь. Более того, мать Луи, тетя Юлия, принцесса Баттенбергская, была просто графиней, поэтому принцем Луи являлся лишь наполовину, и к нему обращались Ваша Светлость, а не Ваше Королевское Высочество.

В своих письмах Бабушка, королева Виктория, переживала из-за ощутимой разницы в положении Луи и Виктории и подозревала, что Луи на самом деле стремится лишь получить приданое своей невесты. Однако сама Виктория, которая отличалась в своей семье передовыми взглядами, не придавала значения этой разнице в положении. Как казалось Элле, это даже усиливало ее интерес к Луи. Папа тоже не имеет ничего против Луи, хотя и он признавал, что отсутствие у того денежных средств – это серьезный минус.

Когда девушки путешествовали по Италии вместе с мисс Джексон, Виктория в течение всех трех недель, что длилась их поездка, каждый день отправляла Луи письма. Теперь она с нетерпением ждала Рождества, потому что ее возлюбленный должен был приехать домой на побывку.

Элла, с одной стороны, испытывала радость за свою сестру, с другой – испытывала некое беспокойство. Она тревожилась за судьбу Виктории, но вместе с тем ее смущала и собственная. Раньше, когда Мама была еще жива, предполагалось, что Элла выйдет замуж за своего кузена Вильгельма. Вилли, старший сын маминой сестры, тети Виктории, являлся наследником прусского (и германского) трона. Однако вскоре после маминой смерти было объявлено о помолвке Вилли и Доны, герцогини Голштинской. Бабушка была неприятно удивлена, Папа – оскорблен, но сама Элла не переживала из-за этого. В целом Вилли был ей симпатичен: он всегда пристально следил восхищенным взглядом именно за Эллой, а не за Викторией, однако отличался хвастовством и задиристостью, далеко не самыми подходящими чертами характера для идеального спутника жизни. Вскоре и Папа признал, что был даже рад, что его дочь никогда не станет королевой Пруссии. Проиграв в войне с Пруссий еще в те времена, когда Элла была совсем малышкой, герцогство Гессенское вошло в состав Германской империи, которой тогда правили кайзер Вильгельм, дедушка Вилли, и одиозный канцлер Бисмарк.

На публике Папе приходилось проявлять по отношению к пруссакам вежливость и учтивость, но в кругу семьи и ближайших друзей он часто ругал их за высокомерие и грубые манеры.

Вскоре Папа сообщил, что Бабушка присмотрела для Эллы другую партию – наследника шведской короны принца Карла. В свою очередь, императрица Германии предлагала Элле стать супругой двоюродного брата Вильгельма, принца Баденского, которого в кругу семьи называли Фрицем. Элле было неспокойно: неужели эти две царственные особы полагали, что они могут по своему собственному желанию назначить ей кого-либо в мужья? Ей оставалось только радоваться тому, что Папа так и не дал согласия на прибытие в Дармштадт ни одного из намеченного ей в мужья кандидатов.

Элле только в прошлом месяце исполнилось восемнадцать лет, и Папа говорил всем, что он совершенно не торопится отпускать своих старших дочерей из семьи, поскольку ему была необходима их помощь. Со смертью его супруги герцогство Гессенское осталось без Landesmutter[9], поэтому Элла и Виктория представляли правящее семейство на официальных торжествах, принимали высоких гостей, а также управляли благотворительной организацией Alice Frauenvereine[10], которую основала их мать для подготовки медсестер и обучения девочек.

Единственные два молодых человека, которых с радостью принимал в своем доме Папа, были русские великие князья Серж и Павел. Элле и Виктории они оба запомнились по прежним приездам как угрюмые, длинноногие бездельники, с выражением скуки на лицах сидевшие на диване и что-то бормотавшие друг другу по-русски. Однако в этот приезд они оказались приятной компанией. Молодые люди без конца делились историями из своей поездки по Италии, откуда они только что вернулись.

Павел был стройным юношей с веселыми карими глазами, его старший брат Серж – высоким молодым человеком с суровым выражением на узком лице, зелеными глазами, остроконечной бородкой и непринужденной манерой общения. Когда Серж с Эллой обсуждали различные картины, которые им довелось увидеть в галерее Уффици, русский гость пренебрежительно отозвался о ее любимом художнике, Рафаэле: «Меня не трогают его идеальные пропорции фигур и совершенные лица». Вместе с тем они сошлись во мнении, что виды, открывавшиеся во Фьезоле[11], просто замечательны. Серж прочитал хозяевам отрывок из «Божественной комедии», продемонстрировав свои знания итальянского, который он изучал самостоятельно.

Серж также превосходно говорил по-немецки и немного по-английски, но предпочитал французский, язык русского двора. Он поинтересовался у Эллы, почему та не совершенствует свой французский, а на второй день их визита на Вильгельминенштрассе, куда они направились все вместе выпить чаю с бабушкой, Серж заметил Элле:

– Дитя мое, твоя шляпка – это сплошное разочарование.

Элла почувствовала себя униженной: потратившись на зимнее пальто, отороченное бобром, Элла не могла позволить себе новую шляпку, поэтому она обновила старую фетровую, которую носила прошлой зимой, прикрепив к тулье страусиное перо. Ей самой результат нравился – но ровно до того момента, пока Серж не отпустил это язвительное замечание.

И все же после чая, когда они оказались на улице, Серж аккуратно придержал Эллу за локоть и предложил ей:

– Пусть Виктория и Павел присмотрят за младшими детьми, а я провожу тебя.

Пока они возвращались домой, он рассказал ей о своем опыте участия в Русско-турецкой войне и о своей новой должности командира лейб-гвардии Преображенского полка[12], на которую он был назначен своим старшим братом Александром, русским царем. Элла, в свою очередь, призналась ему в том, о чем редко кому рассказывала: что четыре года спустя после смерти Мамы она все еще тоскует по ней и не может понять, как долго это будет продолжаться.

Серж тоже признался ей, что, потеряв родителей, он все еще чувствует в душе пустоту, которую ничто не может заполнить. Он потерял их в одночасье. Его мать, русская императрица Мария Александровна, которая приходилась тетей отцу Эллы и двоюродной бабушкой Элле, умерла от туберкулеза два года назад, а в прошлом году его отец, царь Александр II, был смертельно ранен бомбой, брошенной в него возле Зимнего дворца[13].

Элла, конечно, знала о покушении – Папа ездил в Санкт-Петербург, чтобы присутствовать на похоронах императора Александра II. Но, слушая рассказ Сержа, она вновь ощутила острое сострадание к нему. Отец Сержа чудом уцелел при пяти прежних покушениях, но на этот раз убийцы достигли своей цели. Взрыв оторвал нижнюю часть правой ноги императора, раздробил левую, изуродовал живот и искромсал лицо осколками. Его донесли до дворцового кабинета, где, на глазах у близких, он истек кровью.

– Как Бог мог допустить такое? – с волнением в голосе воскликнул Серж. – Отец отдавал всего себя служению народу, а народ – воздал ему такой жестокостью!

Элла с трудом смогла подобрать нужные слова для утешения:

– Отец Зелл, наш настоятель, постоянно упоминает в своих проповедях, что для верующих страдание о своих родных и близких может быть искупительным и приносить им мудрость.

Серж кивнул ей в ответ:

– Я молюсь об этом. Я знаю, что мой брат Александр тоже об этом молится. Ему было тяжелее всего из всех нас, поскольку он был вынужден внезапно занять трон. И он, и все мы осознаем, что порыв зла еще не угас, что злодеи продолжают строить козни, надеясь пролить еще больше крови Романовых.

Элла вздрогнула от этих слов и подумала: «Как это, должно быть, ужасно: жить в постоянном ожидании нового ужасного покушения на своих родных!

На следующий день на вокзале под пронзительные выкрики проводника «Alles einsteigen!»[14] Серж и Павел поднялись по ступенькам в вагон, и Элла, глядя им вслед, почувствовала прилив острой жалости и нежности к этим двум осиротевшим сыновьям человека, принявшего мученическую смерть.

Холодным вечером, спустя две недели после отъезда русских великих князей, Элла и Виктория сидели у камина в библиотеке. Их отца не было дома. Они не знали, где именно он находился, хотя у них и были определенные подозрения по этому поводу.

После ужина трое младших детей поднялись наверх, а Элла и Виктория остались внизу, надеясь, что Папа успеет вернуться домой, чтобы пожелать им спокойной ночи. Как и всегда в предрождественские недели, дворец наполнял нежный аромат свежей хвои: сосновые ветви были искусно вплетены в золоченую балюстраду главной лестницы, украшали оконные карнизы и кованые решетки каминов.

В то время как Элла была занята поисками белых ниток в своей швейной шкатулке, чтобы заштопать нижнюю юбку Аликс, Виктория достала из кармана письмо от Бабушки и сказала:

– Я могла бы прочитать его вслух целиком, но в нем все сводится к одной короткой фразе: «Элла не должна выходить замуж за русского!»

– Там так и написано: «За русского»? Без всякого имени?

– Да, без имени, но она, конечно же, имеет в виду Сержа.

– Боже мой! Наши кузены остановились у нас погостить всего на два дня, и она сразу же стала представлять меня женой одного из них? Откуда у нее взялась эта идея?

– А разве ты не помнишь: в Берлине Серж и Павел должны были обедать с тетей Вики и дядей Фрицем.

– Так, значит, это тетя Вики…

– Да, можешь себе это вообразить, – ответила Виктория. – Серж произвел на нее сильное впечатление, ведь он такой утонченный, артистичный, полная противоположность тем отвратительным юнкерам, которыми окружена наша дорогая тетя. И, скорее всего, он сообщил ей, что ему понравилось твое общество. Тетя Вики, в свою очередь, сообщила об этом Бабушке, и – вуаля!

Виктория помахала в воздухе письмом, прежде чем положить его обратно в конверт.

– Неужели у Бабушки нет дел поважнее, чем раздавать нам инструкции? Я не могу понять, как у нее только остается время на государственные дела, связанные с управлением королевством? Например, на совещания со своими министрами.

Виктория лишь рассмеялась в ответ:

– Государственные дела так мало значат по сравнению с делами сердечными! Особенно когда эти сердечные дела касаются твоих родственников, а их сердца, таким образом, целиком и полностью принадлежат тебе!

– Однако зачем же делать поспешные выводы?

– Но ведь тебе же действительно нравится Серж? – решила уточнить Виктория.

– Да, он мне симпатичен.

Виктория понимающе улыбнулась:

– И?..

– Вместе с тем у него суровый вид. И к тому же он довольно старый.

– Двадцать пять лет – это еще не старость. Луи сейчас двадцать семь.

– Однако Серж выглядит гораздо старше.

– Думаю, он скоро вернется, чтобы повидаться с тобой.

– Послушай, он не ищет себе жену, если ты это имеешь в виду. Он занят своими армейскими делами, командованием в своем полку, своей коллекцией произведений искусства, изучением итальянского языка. И если он женится, то выберет кого-нибудь…

Элла остановилась, подыскивая слова.

– Кого же?

– Кого-то умного, элегантного, изящного, свободно говорящего по-французски.

– Ты считаешь, что ты – недостаточно умная? Недостаточно элегантная и изящная? Это просто нелепо! Элла, у тебя прекрасный вкус! И не забывай, что в журнале The Ladies Pictorial[15] тебя назвали, возможно, самой красивой принцессой Европы.

– Возможно, но не наверняка! – воскликнула Элла с легкой улыбкой.

В сонном Дармштадте приезды и отъезды членов семьи великого герцога Гессенского не привлекали особого внимания. Однако в Лондоне принцессы Гессенские Виктория и Элла, внучки Ее Величества королевы Великобритании, регулярно упоминались в придворных циркулярах, а прошлым летом их появления на чаепитиях и балах (и даже походы за покупками в «Либерти»[16] и визиты к парикмахеру Карлу на Риджентс-стрит) освещались прессой постоянно.

– Ты знаешь, что говорит мадам де Кольмин? – спросила Виктория.

– Мадам де Кольмин? Разве ты теперь не зовешь ее Дриной?[17] Это – по ее просьбе? – удивилась Элла.

– Я не готова к такой фамильярности, – с сожалением произнесла ее сестра.

Статная блондинка Александрин де Кольмин впервые появилась в Дармштадте в качестве жены временного поверенного в делах России. Сейчас она находилась в разводе с мужем и, как полагали, стала любовницей Папы. Высказывалось предположение, что он никогда не признается в этом никому, поскольку их связь не могла быть официально признана. Однако для негласного признания этой связи было достаточно уже того, что Папа сместил мужа Александрин с его поста, отправив его обратно в Санкт-Петербург под тем предлогом, что тот якобы был пьяницей и дебоширом, который плохо обращался со своей женой. Теперь эта дама регулярно появлялась в Новом дворце. Это была всегда красиво одетая, жизнерадостная, общительная женщина с густыми волосами пшеничного цвета, спадавшими на лоб, и большими, широко расставленными карими глазами. Элле она напоминала очень красивую кошку, которая всегда держала свои острые когти наготове и одновременно умела осыпать Папу всяческими похвалами и уделять ему должное внимание. Дети были вынуждены признать, что Папа стал выглядеть лучше, чем когда-либо с тех пор, как умерла Мама.

Виктория подчеркивала, что не стоит завидовать счастью Папы, и все же Элле было больно даже представить себе, что могла бы подумать Мама о сложившейся ситуации.

– Мадам де Кольмин сказала мне, что Серж – редкий представитель семьи Романовых, с артистическим темпераментом и поразительной проницательностью, – заявила Виктория, возвращаясь к обсуждаемой теме.

– Это были ее собственные слова? Скольких Романовых она знает лично?

– Она встречала некоторых из правящей семьи, хотя, вероятно, не так много, как мы.

Элла вздохнула:

– А ты помнишь, как сильно Мама жалела бедную двоюродную бабушку Марию?

– Я помню, как она брала нас с собой в Хайлигенберг, чтобы встретиться с императрицей, когда та приезжала туда с визитом, и как та была похожа на привидение и почти не произнесла ни слова, а только кашляла. В ней не было ничего царственного!

– Бедняжка, она стала совсем инвалидом!

– И это при таком-то муже! – вздохнула Виктория. В последние годы жизни прежний царь, отец Сергея и Павла, женился на женщине помоложе, и у них родилось трое детей[18].

Для их Бабушки в Англии это было еще одним доказательством того, что русским никогда нельзя доверять.

– Почему Бабушка так ненавидит Россию? Дело же не может быть только в прежнем царе и его позорных поступках? – поинтересовалась Элла у своей сестры.

– Все дело в событиях Крымской войны.

– Но это было много лет назад!

– Русские продвигались из Афганистана в Индию, и, поскольку они победили турок, они бряцали мечами на Балканах и заявляли, что Константинополь должен принадлежать им.

– Не думаю, что Сержа это сильно волнует. Он сказал мне, что его тошнит от сражений, и, хотя он любит своих людей, он каждый день молится, чтобы ему больше никогда не пришлось воевать.

– Он просто излил тебе то, что у него было на душе, – сказала Виктория с понимающей улыбкой.

– Вряд ли! Если бы я была мужчиной, я чувствовала бы себя точно так же.

– Я не могу представить тебя мужчиной, моя дорогая и, возможно, самая красивая принцесса в Европе. Ты – образец грациозной женственности, и целый континент, затаив дыхание, ждет твоих брачных планов!

– Не насмехайся надо мной! – сказала Элла, хмурясь.

– А ты действительно не думала о браке с Сержем? По дороге домой вы оба выглядели увлеченными друг другом.

Элла лишь вздохнула в ответ. Ее смущали излишне резкие, по ее мнению, суждения Сержа. Вместе с тем, когда они беседовали вдвоем, возвращаясь домой практически отдельно от всех остальных, у нее возникло ощущение, что он тянулся к ней, как цветок тянется к свету. Неужели ей это только показалось?

– Не имеет никакого значения, что я думаю, – сказала Элла, внезапно раздражаясь. – В любом случае мне совершенно не нравится, что Бабушка позволяет себе огульно критиковать всех русских, расценивая Сержа в качестве моего будущего мужа. Лучше всего было бы, чтобы все шло своим чередом.

– Если только это тебя утешит, в своем письме она добавила постскриптум, – уточнила Виктория.

– Какой же именно?

Виктория вновь достала письмо и зачитала: «Помни, дорогое мое дитя, что семья не может безбедно жить на жалованье морского офицера».

Посмеявшись над этим, обе сестры отправились спать, поскольку слишком устали, чтобы продолжать ждать Папу.

Бабушка не оставляла Эллу в покое. Она решила, что императрица Германии была права, когда предложила в качестве ее жениха Фрица, принца Баденского. Под ее давлением Папа уступил, и в январе Фриц приехал повидаться с Эллой.

«О нет! Вот он мне точно не подойдет!» – подумала Элла уже в первые же минуты встречи.

У Фрица были водянистые голубые глаза, выпуклый лоб и маленькие каштановые усики. Когда он гладил папину собаку – боксера по кличке Тайрус, – Элла обратила внимание на его крупные, неуклюжие руки с выпирающими костяшками пальцев. Тайрус с явным удовольствием прижимался к коленям принца, пока тот сидел на диване, но Элла ощущала: натура ее потенциального жениха столь же пресная, как хлебный пудинг без изюма.

Папа предложил прогуляться с Фрицем по зимнему саду, но Элла с трудом подбирала слова, пытаясь поддержать разговор во время этой бессмысленной прогулки.

Искусство? Фрицу были чужды и живопись, и архитектура.

Книги? Он с искренним удивлением спросил, как можно тратить время на чтение вымышленных историй.

Доводилось ли ему бывать в Италии? Нет, его туда не тянуло. Но ему нравятся походы в Шварцвальде[19] и плавание под парусом по Оберзее[20].

Его отношение к другим членам семьи? Кузен Вилли, его товарищ по прусскому пехотному полку, – его лучший друг, он просто замечательный парень. Дядя Фрица – это великий воин, а вот в тете Вики слишком много английского.

– Я тоже англичанка до мозга костей, – ответила Элла, переходя на английский язык в надежде, что это оттолкнет от нее Фрица.

– О нет, я в это не верю! – воскликнул в ответ Фриц по-немецки.

Пока они прогуливались по зимнему саду, он без конца превозносил Бисмарка и восхищался растущей мощью Германской империи. Элла сочла за лучшее позволить Фрицу болтать без умолку, нежели признаться ему, что разговоры на политические темы ей скучны.

Когда они вернулись в дом, они застали Викторию, которая вместе с другими детьми ждала, чтобы их представили Фрицу. Тот двинулся вперед, чтобы приветствовать их, Элла же, напротив, отступила на шаг назад, чтобы ее старшая сестра заметила, как она закатывает глаза.

– Я даже не могу решить, что во Фрице мне нравится меньше всего, – призналась она Виктории на следующий вечер, уже после того, как принц откланялся и уехал. – То, какой он скучный, или же то, как в редкие моменты оживления он повторяет банальные вещи.

Виктория улыбнулась:

– А я заметила, что Тайрус ему пришелся по душе. И он Тайрусу – тоже.

– Собаку легко полюбить. Равно как и понравиться собаке.

– Я также заметила, что он все время смотрел на тебя. Он явно не остался к тебе равнодушен.

– Ах да, именно об этом я всегда и мечтала – чтобы мой будущий муж отличался хотя бы отсутствием безразличия.

Виктория рассмеялась. В последние дни она все чаще пребывала в хорошем настроении: Папа наконец дал согласие объявить ландтагу о ее намерении выйти замуж за Луи и обсудить ее приданое.

– Я говорю совершенно серьезно, – продолжила Элла. – Разве можно жить, довольствуясь одними лишь второстепенными вещами: едой, охотой и ленивыми заплывами по Оберзее?

– Нет, конечно, – ответила Виктория, все еще улыбаясь.

– И разве не странно, что у принца так ни разу и не возникло желания остановиться, оглядеться, задуматься – как он может внести свой вклад в устройство мира? А не только проводить дни в полном благодушии и пользоваться своими привилегиями, воспринимая их как должное.

– Да, все именно так! «Не титулы делают честь людям, а люди чтут титулы», – ответила Виктория. – Ты помнишь? Это цитата из Макиавелли, которую всегда цитирует дядя Лео.

Она упомянула младшего брата Мамы, которого все они очень любили и который часто приезжал в Дармштадт.

Виктория решилась спросить, в конце концов:

– Ты обсуждала Фрица с папой?

– Я поговорю с ним об этом завтра, – ответила Элла.

Элла нашла своего отца в его личном кабинете, маленькой комнатке в дальнем конце коридора, где всегда пахло трубочным табаком, виски и кожей.

– Я ждал тебя, моя любимая Элла! Что ты скажешь о юном Фрице? – Папа жестом указал Элле на стул, и она села.

– Он, совершенно очевидно, вполне приятный человек, – осторожно начала разговор Элла.

Папа улыбнулся:

– Приятный?

– Ну, скажем так: не неприятный.

Папа удивленно поднял брови и потянулся за трубкой.

– Я имею в виду, что Фриц кажется милым и добродушным, – поспешила продолжить Элла.

– И что же из этого следует? – Папа чиркнул спичкой, раскуривая трубку.

– Но я не могу представить, что проведу с ним всю свою жизнь, – завершила свое признание Элла с легкой дрожью в голосе. Она невольно подумала при этом: «Не сочтет ли Папа, что она проявила бестактность, заявив об этом после первого же, достаточно короткого знакомства?»

Однако ее отец выглядел невозмутимым. После короткой паузы он заявил:

– Я никогда не заставлю вас, мои дорогие девочки, выходить замуж против вашего желания. Я пообещал это вашей матери перед ее смертью…

Элла с облегчением кивнула.

– …Но юный Фриц показался мне таким замечательным парнем, – продолжил Папа.

– Он тебе нравится?

– Конечно! – заявил Папа, покачивая головой. – Это очень достойный кандидат в твои женихи.

– Ты считаешь, что он – подходящий муж для меня?

– Так считает твоя английская бабушка. Вчера мне как раз пришло письмо от нее по этому поводу, в котором она особо подчеркивала, что Фриц Баденский очень хороший человек с высоким положением, который обеспечит надежное и счастливое будущее своей избраннице.

Папа улыбнулся: они оба понимали, что королева пишет о том же, о чем же она постоянно говорит.

– Но откуда ей это знать? – поинтересовалась Элла. – Она встречалась с ним, может быть, дважды в своей жизни. Причем много лет назад.

– Я навел собственные справки. Фриц, судя по всему, очень популярен среди своих Kameraden[21].

– И я должна рассчитывать на симпатию его коллег из числа армейских офицеров? – удивилась Элла.

Папа улыбнулся:

– Стать однажды великой герцогиней Баденской – это просто прекрасно. Ты бы жила совсем рядом со мной, ведь герцогство Баден граничит на юге с герцогством Гессен-Дармштадт. Я не думаю, что ты захочешь далеко уезжать от своего брата и сестер, которые очень привязаны к тебе.

Элла вздохнула. Эрни, которому сейчас было четырнадцать, и десятилетняя Аликс в общении с ней получали ту любовь, которую они должны были бы получить от умершей матери. То же самое относилось и к Ирен, которой исполнилось шестнадцать. Она любила всех их. Но при этом она понимала, что скоро они должны были повзрослеть.

После всех этих раздумий Элла покачала головой:

– В конце концов, я бы предпочла выйти замуж за Вильгельма. По крайней мере, он веселый.

Папа рассмеялся:

– Веселый? Да он просто наглый негодяй. Кстати, я узнал от твоей тети Вики, что Дона снова ждет ребенка.

– Уже? А их сыну исполнился хотя бы годик?

Папа пожал плечами:

– Не помню. Держу пари, твой кузен намерен нарожать во славу Пруссии детей на целый полк. Так что можешь поздравить Вилли, когда увидишь его.

– А он хочет приехать сюда?

– Нет. Просто нас – тебя, меня и Викторию – пригласили на бал в Берлин, который организуется в марте, чтобы отпраздновать серебряную годовщину свадьбы твоих дяди и тети.

Элла рассеянно кивнула, наблюдая за тем, как Папа попыхивает трубкой, и размышляя: если бы она не познакомилась с Сержем, понравился бы ей в таком случае Фриц? С тех пор как Серж уехал, она не получала от него никаких известий. Кроме того, сейчас, в ходе разговора с Папой, она осознала, что он бы не хотел, чтобы она уезжала в такую даль, как Россия. И нельзя отрицать, что Фриц считался действительно выгодной партией: он был немецким принцем, перспективным, респектабельным, проживал неподалеку от Дармштадта. Но разве ей не следовало учитывать свои собственные чувства в отношении будущего мужа?

– Hor mal zu[22], Элла, – неожиданно произнес Папа напряженным голосом. – Не мне решать, кого тебе стоит любить, поскольку я сам по уши влюблен в женщину, которую все считают совершенно неподходящей мне парой.

Элла посмотрела на своего отца, удивленная тем, что он решился на такую откровенность.

– Вам с Викторией, должно быть, известно, как обстоят мои дела с Дриной? – спросил Папа.

Элла покраснела и опустила взгляд на свои руки, лежавшие на коленях. Ей было сложно обсуждать с отцом его личную жизнь, это было выше ее сил.

Папа прочистил горло и продолжил, делая паузы:

– Вы с Викторией были так любезны, что приняли мой… Мой выбор… И не критиковали меня… Однако ты, как девушка с высоким положением, должна очень тщательно обдумать твой собственный брачный союз, который тебе предстоит заключить.

– Поскольку мой выбор ограничен? – спросила Элла, поднимая глаза, чтобы встретиться с ним взглядом.

– Поскольку ты молода и неопытна, а твоя бабушка сильно переживает по поводу твоей судьбы.

– А Фриц тебе тоже нравится, как и бабушке?

– Я бы сказал, что он, как мне кажется, добродушный юноша, который вполне может стать преданным супругом.

– И что бы ты посоветовал мне?

– Я бы предпочел, чтобы ты не выходила замуж именно сейчас, поскольку Виктория, скорее всего, скоро будет помолвлена. Однако Фриц изо всех сил добивается этого. Он сказал мне, что все время думает о тебе. Он не может выполнять свои обязанности. Мы не должны этого допустить!

Папа неожиданно хихикнул, что совершенно не понравилось Элле. Она поинтересовалась:

– Ты хочешь пригласить Фрица в гости еще раз?

– Да. У него сейчас двухнедельный отпуск. Он уехал в Гейдельберг погостить у своих друзей по университету и думает вернуться сюда несколько позже.

– Значит, вы уже обо всем договорились? – Элле это тоже не понравилось, она даже почувствовала вспышку раздражения.

– А почему бы и нет? Это даст тебе шанс узнать его получше.

Когда Фриц приехал вновь, Элла предприняла вторую попытку. Она постаралась разговорить его, ища доказательств того, что это – самый подходящий из принцев, который мог бы стать ее любящим и достойным мужем. Она предполагала, что в любом браке с любым мужчиной от нее потребуется какая-то жертва. Она помнила слова Мамы о том, что никто не совершенен. Только сейчас Элла стала задаваться вопросом: а была ли Мама по-настоящему счастлива с Папой? Она была набожным человеком, заботившимся о благополучии других, в то время как Папа не отличался ни особым умом, ни целеустремленностью. Он наслаждался общением со своей семьей, друзьями, ему нравилось заниматься спортом и ухаживать за своим садом.

Но, по крайней мере, Папа испытывал сильные чувства по отношению к Маме. Элла не была уверена, что Фриц был способен относиться к ней точно так же. Ни одна из ее попыток завязать серьезный разговор и в этот раз тоже не увенчалась успехом. И хотя она видела, что Фриц восхищался ею (смотрел на нее с открытым ртом, хвалил ее туалеты), он никогда не выспрашивал ее о ней самой. Он пространно рассуждал на темы, которые нравились только ему самому, не интересуясь, насколько это ее занимает. Он, похоже, понятия не имел, насколько она была обескуражена отсутствием у них общих интересов. Он попрощался с ними, раскланявшись с Папой и бросив ей напоследок радостно:

– До встречи в Берлине!

Три недели спустя ранним серым утром они сели в поезд, направлявшийся в столицу Пруссии.

Элла сидела в углу купе, наблюдая, как мимо проносятся каменные стены, узкие дорожки, обсаженные деревьями, и дома с выкрашенными в зеленый цвет ставнями. Туман медленно поднимался над голыми коричневыми полями. Фермер, ссутулившись, правил телегой, запряженной медленно тащившейся лошадью. Элла размышляла, какой будет ее роль в этом огромном мире, в котором – многие тысячи жизней, и каждый человек – главный персонаж в истории своей собственной жизни. Ей была невыносима мысль о том, что эта роль могла оказаться тривиальной. Элла осознавала, что вне зависимости от того, было ли это справедливо или нет, но она отличалась от многих других: она была принцессой, признанной красавицей, дочерью добродетельной женщины, которая умерла слишком молодой. Элла чувствовала необходимость в отпущенное ей время с учетом открывавшихся перед ней возможностей стремиться к праведным целям. Но как именно? И в союзе с кем?