Читать онлайн Душа возмездия

Глава 1

Я сидела на поляне под старым, могучим дубом, который, казалось, был единственным настоящим немым свидетелем всех моих бед в этой проклятой Академии. Сентябрь только начался, но воздух еще лениво держал остатки удушающего летнего тепла, которое ощущалось здесь как ловушка. Прошло всего два дня – гребаных сорок восемь часов, – а мне уже казалось, что я выжала из себя все соки, все, что можно было выжать, и теперь я просто пустая оболочка, которая еле двигается. Мне нужно было убежище, чтобы не начать кричать от этого вечного напряжения, от этой необходимости держать спину прямо и делать вид, что все отлично, когда внутри все горит и вот-вот взорвется от несправедливости.

Два дня, и я уже ищу, где бы мне затаиться.

– Если ты сейчас же не очнешься, ты просто не доживешь до зимней сессии, – прошептала я себе под нос, сжимая в ладони горсть сухой травы.

Моя главная задача сейчас – не думать о том, как я буду ползти до июня, потому что при одной мысли об этом месяце, который казался такой же недостижимой фантастикой, как единороги, мои внутренние резервы мгновенно объявляли забастовку и отказывались работать. Я закрыла глаза, пытаясь насладиться тишиной, пока до моего уединения не добрались отпрыски самых важных людей страны, эти 'золотые' детишки, для которых я всегда была просто фоновым шумом, или, что еще хуже, забавным, но абсолютно ненужным экспонатом в их идеальном, стерильном мире.

Каждый их косой взгляд – это игла.

Они даже не пытались скрыть, насколько им противно само мое существование здесь, среди их эксклюзивных сумок и дизайнерских кроссовок, которые стоили больше, чем моя мать зарабатывает за полгода. Они же, эти богатые и избалованные, привыкшие к абсолютному комфорту и полному отсутствию необходимости хотя бы попытаться понять, что такое настоящие проблемы, считали меня, наверное, каким-то запущенным сорняком, который каким-то чудом пролез через идеально ухоженный газон, которым для них была эта Академия. Каждый раз, когда их глаза, полные надменного равнодушия, скользили по моей немного поношенной одежде, купленной в прошлом сезоне, или по моему старому, но все еще рабочему планшету, я чувствовала, как меня начинает резать на части. Это было хуже прямой агрессии.

О, это постоянное, липкое презрение, которое следовало за мной как мой персональный призрак!

Они не знали моей истории, не знали, что я здесь оказалась благодаря очень специфической юридической сделке, когда отец, чтобы избежать раздела имущества с матерью во время развода, предложил 'компенсацию': оплату моего обучения в этом чертовом интернате, плюс небольшие алименты до выпуска, и все. Это был его щедрый жест, и мать согласилась, потому что боялась его юристов и понимала, что сама не потянет мое образование. Но эти дети… они видели только бедность, а для них это был самый страшный грех.

Мой единственный, непоколебимый план на этот последний год – провести его, стараясь быть максимально незаметной, раствориться в воздухе, чтобы никто не смог меня заметить, никто не смог ко мне прицепиться, никто не смог меня задеть. Я просто мечтала закончить учебу без новых происшествий, без скандалов, без необходимости объяснять, почему я не такая, как они, почему у меня нет последней модели 'телефончика' и почему я не летаю на каникулы на частном джете в Куршевель. Мне нужно было выполнить условия отца: диплом, и точка. Иначе ни я, ни мама не получим ни цента.

Я просто обязана получить эту бумажку, чтобы иметь возможность жить нормально, чтобы матери не пришлось тащить меня на себе. Я должна была стать человеком, способным заработать, а этот диплом был единственным билетом на свободу. Я часто повторяла себе, что тишина и анонимность – мои лучшие союзники в этом году, но тут же вспоминала события прошлого года, и эта мысль, как мыльный пузырь, тут же лопалась, оставляя противный мокрый след на лице.

Прошлый год.

Мое лицо мгновенно вспыхнуло от унижения, когда я вспомнила Его. О, этот милый, обходительный парень, с которым я встречалась почти полгода, а потом, когда дело дошло до 'самого главного', он просто исчез, как утренний туман. А потом выяснилось: это был спор. Просто тупой, отвратительный, унизительный спор, и я была призом. Я помню, как он потом, пытаясь повысить свой социальный статус в глазах золотой молодежи, стал распускать обо мне такие грязные сплетни, что даже самые прожженные циники Академии тогда поморщились. Он рассказывал гадости о моей 'доступности' и 'отчаянной нужде во внимании', и это было просто невыносимо, это было публичное, показательное избиение. Это унижение было моим персональным доказательством того, что тихо и незаметно закончить этот год – миссия невыполнима, фантастика, утопия.

– Если ты пытаешься пробиться сюда, ты должна знать, что здесь ты – никто, – эти слова до сих пор отдавались эхом, хотя их сказал мне не он, а его дружок, в коридоре, после того, как все стало ясно.

Слушай, Кира, пора признать очевидное, да? Остаться незаметной в этом зоопарке невозможно. Я – неправильный элемент, я – системная ошибка в их матрице роскоши, и они будут устранять меня или по крайней мере будут мне постоянно об этом напоминать, тыкая носом в мою 'второсортность'. У меня не было новой одежды, я не летала на Мальдивы, и моя финансовая ситуация была известна всем, кто хоть немного интересовался сплетнями в Академии. Моя сумка не была последней модели, а мои ботинки не были обклеены логотипами. Этого было достаточно, чтобы Академия, этот огромный, жирный организм, отторгала меня на уровне иммунной системы, как чужеродное тело. Я была слишком простой, слишком обычной, слишком настоящей, что ли, для их пластиковой реальности. Они же жили в мире, где даже их равнодушие было тщательно отполировано и выставлено напоказ.

Я чужая в этом месте.

Я медленно, тяжело выдохнула, чувствуя, как этот выдох выносит из меня последние остатки злости и самобичевания, оставляя лишь холодную, пустую решимость. Мне нужно терпеть, потому что другого выхода нет, потому что диплом – это не только деньги отца, это моя гарантия будущего и, что самое важное, это безопасность моей матери, которая, наконец-то, сможет вздохнуть свободнее. Плевать на их взгляды, плевать на их сплетни, плевать на унижение, я выдержу. Всего лишь один год, сто восемьдесят учебных дней или что-то около того, и я уеду отсюда навсегда, забуду эту позолоченную клетку как страшный сон. Меня не сломали сплетни прошлого года, не сломают и косые взгляды нынешнего. Мой план прост: дышать, учиться, не вступать в конфликты и ждать финального звонка, который прозвенит только для меня, как сигнал к бегству. Я пообещала себе, пообещала маме, и я это сделаю.

– Я выстою, несмотря ни на что, – повторила я уже громче, поднимаясь на ноги. – Этот год станет моим личным подвигом. И я его совершу.

Я так и сидела, сжимая кулаки, после своего громкого, хотя и внутреннего, заявления о «подвиге». Я уже представляла себя героиней античной трагедии, готовой к битве с легионом этих холеных бездельников, которые привыкли, что мир вращается исключительно вокруг их капризов и банковских счетов. В ушах еще звучало эхо моей решимости: «Я выстою, несмотря ни на что». И тут, совершенно неожиданно, тишину, которая была моим единственным утешением, взорвал звук, который был громче выстрела из пушки и пронзительнее крика ужаса, нарушивший мой тщательно выстроенный ментальный барьер.

– Бу!

Это была Вики. Моя единственная, ненормальная, но любимая подруга, которую, видимо, кто-то специально тренировал на появление из ниоткуда. Она, как обычно, появилась из-за толстого ствола дуба, словно ниндзя, но с воплем, достойным оперной дивы, полностью игнорируя тот факт, что я находилась в состоянии глубокой, почти кататонической сосредоточенности на своем нелегком будущем.

Я чуть не подпрыгнула на метр, мгновенно уронив остатки своей героической позы и горсти сухой травы, которую я до этого сжимала, как талисман. Мой пульс немедленно ушел в галоп.

– Ты что, сумасшедшая? – прохрипела я, хватаясь за сердце, которое, казалось, решило совершить побег через горло, так сильно оно колотилось от внезапного испуга.

Она не обратила абсолютно никакого внимания на мой внезапно начавшийся сердечный приступ. Вики, сияющая и загорелая, только что вернулась с личного курорта на Бали, где она нежилась в лучах славы, сунула мне в руку запотевший стаканчик. Он был ледяным и влажным, а его запах был мгновенно узнаваем.

[Кофе. Холодный. Спасение.]

Это был ‘Флёр Нуар’, наш местный напиток для страдающих интеллектуалов и богатых бездельников, который здесь стоил как почка среднестатистического человека, но Вики всегда знала, где достать его бесплатно или хотя бы со скидкой, используя свое невероятное обаяние и связи. Аромат горького шоколада и крепкой арабики мгновенно прервал мой поток мрачных, самобичующих размышлений о невыполнимости миссии «быть серой мышью» и о том, как я ненавижу весь этот позолоченный цирк. Ее появление всегда было таким: резким, шокирующим и неизбежно несущим какую-то беду или, наоборот, спасение от самой себя, от моих вечных сомнений и страхов.

– Я знаю, ты медитируешь под этим древним древом скорби, Кира, пытаясь обрести дзен и слиться с окружающим пейзажем, но, дорогая, ты пропустишь все веселье! – заявила она, театрально всплеснув руками, и оглядываясь, чтобы убедиться, что никто из «золотых» нас не видит, или, что еще важнее, что они нас не услышали.

Она обняла меня так крепко, что я почувствовала себя плюшевым медведем, которого давно забыли на чердаке. Потом она плюхнулась рядом, не особо заботясь о белых шортах, которые наверняка стоили целое состояние, и сразу же вытянула ноги, выставив их на обозрение.

– Оцени! – потребовала она, демонстрируя свои конечности, покрытые идеальным бронзовым загаром, словно с обложки самого дорогого и недоступного журнала мод, предназначенного для жен миллиардеров.

Ноги были идеальны.

Вики, которая еще на первом курсе была «гадким утенком» с неуклюжими брекетами и совершенно безвкусными свитерами, теперь превратилась в совершенно потрясающую, длинноногую богиню, которая знала, как использовать каждую свою черту в качестве оружия массового поражения мужских сердец, и, надо признать, ей это чертовски нравилось. Она стала желанной везде, куда я не могла попасть по определению – из-за своего прошлого, из-за одежды. Она была лебедем, я – все той же мышью.

– А теперь к делу, – она подперла голову рукой, взглянув на меня с такой заговорщицкой улыбкой, что я почувствовала неладное, и мой внутренний сигнал тревоги заорал во всю мощь. – Сегодня же вечеринка у причала. Начало года, все дела, алкоголь, музыка, лодки. Ты готова?

– Готова к чему? – спросила я, делая осторожный глоток ‘Флёр Нуар’, чтобы успокоить нервы и попытаться выиграть немного времени для отступления. – Я готова лечь спать пораньше, если честно.

– Как к чему? Готова стать королевой! Ты выглядишь невероятно, Кира, я купила тебе шикарное платье, пора показать этим павлинам, кто здесь на самом деле бриллиант, а кто – просто кусок отполированного, но совершенно бездушного стекла!

Я почувствовала, как неприятный, липкий холод пробегает по моей спине, несмотря на ласковое сентябрьское тепло. Слово «королева» мгновенно вернуло меня на год назад, прямо в тот момент, когда мой бывший, этот милый, обходительный манипулятор, бросил меня, чтобы собрать дивиденды со своего дурацкого спора и распустить обо мне самые гнусные, унизительные сплетни, которые только можно было придумать. Я не хотела быть ни «королевой», ни «призом». Я хотела быть никем.

Я видела его лицо, полное превосходства, когда он рассказывал, как я «отчаянно искала внимания». Мое желание «слиться с пейзажем» было не прихотью, а единственной разумной защитной реакцией на публичное избиение, от которого я до сих пор не могла полностью оправиться.

– Нет, Вики, абсолютно нет. Я не готова, – отрезала я, сжимая стаканчик так, что могла бы раздавить его, если бы он не был таким прочным. – Мой план – быть невидимкой, как привидение.

– Невидимкой? Ты серьезно? Ты и в прошлом году хотела быть невидимкой, и чем это закончилось? – Вики подняла бровь, и в ее тоне проскользнула доля раздражения, которое она даже не пыталась скрыть.

Закончилось тем, что я получила диплом, почти, но ценой моего достоинства. И тем, что меня унизили на глазах у всей Академии, и эти сплетни все еще витают в воздухе, как ядовитый газ. Я не хочу повторения! Понимаешь? Мне нужно просто продержаться этот год. Тишина, анонимность – это мои лучшие союзники. Если я покажусь на этой вечеринке, они снова найдут способ меня раздавить или использовать. Я – неправильный элемент, я – сорняк, и они не дадут мне покоя, если я выйду из своей норы и заставлю их обратить на себя внимание. Я слишком хорошо знаю эту публику.

– Я хочу закончить год, получить диплом и свалить отсюда навсегда. Мне не нужны их косые взгляды, их липкое презрение или, что еще хуже, их фальшивое «внимание», – заключила я, глядя в свои колени, пытаясь избежать ее прямого, пронзительного взгляда.

Вики нахмурилась, и ее лицо, обычно такое легкое и беззаботное, стало жестким, как камень. Она скрестила руки на груди, и я поняла, что сейчас будет серьезный разговор, от которого мне не отвертеться, даже если я попытаюсь уползти под дуб, как под камень.

– Кира, мы с тобой давали друг другу клятву еще на первом курсе, когда над нами смеялись из-за брекетов, из-за дешевых ботинок и из-за того, помнишь? Мы обещали, что выстоим вместе, что мы не позволим им нас сломать, – начала она, ее голос был низким и властным, заставляя меня поднять глаза.

Она напомнила мне, как мы сидели в прачечной, где никто из «золотых» не осмеливался появляться, рыдая над разбитыми мечтами и унизительными комментариями, и как она тогда, еще гадкий утенок, сказала: «Однажды мы войдем туда и заставим их заткнуться или хотя бы обратить на нас внимание, но уже из уважения». Она выполнила свою часть сделки, превратившись в желанного «лебедя». Теперь, похоже, настала моя очередь соответствовать ее высоким стандартам.

– Сливаться с пейзажем – это предательство. Предательство нашего плана, Кира, и предательство себя, – сказала Вики, наклоняясь ко мне. – Они привыкли к тебе относиться с презрением, потому что ты им позволяешь это делать. Ты прячешься! Но ты не просто «юр. сделка» твоего отца! Ты умная, ты красивая, и ты, черт побери, лучше них всех, и пора это показать!

Ее глаза горели яростью, направленной на моих невидимых врагов.

– Ты думаешь, они успокоятся, если ты будешь тихой и незаметной? Нет! Они будут тыкать тебя носом в твою ‘второсортность’ еще сильнее, потому что ты будешь для них легкой мишенью. Ты должна выйти и показать силу. Силу человека, который не сломался, несмотря на их подлые игры и их грязные сплетни.

– Я не знаю, как, Вики. Я просто устала от этого постоянного давления и от необходимости вечно соответствовать их ожиданиям, – прошептала я, чувствуя, как на глаза наворачиваются непрошеные слезы, которые я тут же постаралась сдержать.

– Знаешь! Ты просто делаешь вид, что не знаешь, – Вики резко схватила меня за плечо, ее пальцы больно впились в ткань моей водолазки. – Мы пойдем. Сегодня мы показываем, что ты здесь не по милости отца, а потому что ты это заслужила. И плевать на их дизайнерские шмотки, плевать на их дорогие игрушки. Главное – это твой внутренний стержень.

Вики внезапно вскочила на ноги. Это было впечатляющее зрелище – резкое, грациозное движение, демонстрирующее ту самую уверенность, которую она приобрела за последние два года, и за которую она так цеплялась, как за спасательный круг. Теперь она была не просто Вики, она была эталоном «золотой молодежи», которую они так презирали, когда она была в брекетах и в дешевой одежде. Ее длинные, точеные ноги, идеальная осанка – она воплощала собой все, чего я старалась избегать в своем стремлении к анонимности.

– Вставай, Кира! Мы теряем драгоценное время! У нас всего пара часов, чтобы сделать из тебя богиню, которая заставит их всех обзавидоваться! – ее тон не терпел никаких, даже малейших возражений.

Она схватила меня за локоть – сильная, решительная хватка, которая не оставляла мне шансов на отступление. Она была как локомотив, который не остановишь, а я – маленькая тележка на буксире. Сопротивление было бессмысленным и, что греха таить, немного пугающим, потому что я знала, что она меня не отпустит.

Моя воля была окончательно сломлена.

– Вики, а как же моя стратегия анонимности, которую я так тщательно выстраивала целых два дня, как карточный домик? – попыталась я слабо запротестовать, но уже поднималась с земли, подталкиваемая ее импульсом, чувствуя, как земля уходит из-под ног, а мой план растворяется в воздухе.

– Твоя стратегия анонимности – это просто трусость, дорогая. А трусость не ведет к диплому и свободе, она ведет к нервному срыву и сбеганию из Академии. Ты должна их переиграть, а не прятаться в тени. А чтобы переиграть, нужно выглядеть на миллион, чтобы у них отвисла челюсть. Пошли. Я знаю, что тебе нужно платье цвета полуночи, которое сведет их с ума, и каблуки, которые заставят тебя ходить, как будто тебе принадлежит этот мир, даже если тебе принадлежит только старый планшет и кофе «Флёр Нуар», – закончила она, ускоряя шаг.

Я почувствовала обреченность, но одновременно и странное, почти электрическое возбуждение, которое обычно предшествует катастрофе. Вики тащила меня через идеально подстриженный газон, не обращая внимания на возможное внимание прохожих или на то, что я почти волочилась за ней, пытаясь не расплескать свой кофе.

Противостоять ей было невозможно, она была слишком заряжена этой энергией «прекрасного лебедя».

Я смотрела на мелькающие мимо кусты, на величественные, немного зловещие стены общежития для девушек, и понимала, что только что подписала приговор своей тихой, незаметной жизни. Мой план умереть в безвестности и воскреснуть с дипломом провалился, едва начавшись. Спасибо, Вики, за то, что не дала мне покоя.

– Хорошо, – сдалась я, тяжело вздохнув, осознавая, что отступать уже поздно. – Но если меня снова попытаются использовать в каком-нибудь идиотском споре, я придушу тебя, обещаю.

– Это будет стоить того! Ты увидишь! Ты будешь сиять! – рассмеялась она, дергая меня быстрее, заставляя почти бежать. – Сегодня ты объявляешь им войну, Кира. И ты не можешь объявить войну, сидя под дубом, верно?

Да, она была права, как это часто бывало в самых неприятных для меня ситуациях. Чтобы начать свою академическую войну, о которой я только что думала в одиночестве, нужно было выйти из окопа и показаться врагу. И этот выход в свет, на эту чертову вечеринку у причала, где соберется весь цвет «золотой» молодежи, станет неизбежным и, возможно, ужасным началом моего противостояния. Я больше не буду прятаться. Я буду сражаться, пусть и на поле битвы, где единственное оружие – это платье, каблуки и гордо поднятая голова, которую они так мечтали увидеть склоненной. Я должна была это сделать ради себя, ради мамы, ради всего того унижения, которое я пережила в прошлом году. Я выдержу, потому что выбора у меня нет, а уходить в тень больше нельзя.

Битва начинается сейчас, и пусть они готовятся.

Вики закончила. Мое преображение длилось почти два часа, и результат, по ее мнению, превосходил все ожидания, а по моему – предвещал скорую и публичную казнь. Платье, которое она привезла с Бали, было цвета "полуночный туман" – струящийся шелк, невероятно сложного кроя, который, казалось, держался на честном слове и минимальном уважении к законам гравитации, максимально облегающий и совершенно не предусматривающий какого-либо нижнего белья, что само по себе уже было для меня стрессом. Я чувствовала себя так, словно меня обернули в мокрую сигаретную бумагу, и любое неосторожное движение грозило полным фиаско, а моя стратегия анонимности испарилась, как дым от сигареты. Туфли, одолженные у Вики (размер, к счастью, совпал, хотя это был единственный совпавший элемент наших жизней), были невероятными – тонкая, как стилет, шпилька, которая обещала убить мои ноги к полуночи, но зато делала их просто бесконечными и идеальными. Я все время поправляла невидимые бретельки, пытаясь натянуть ворот до ключиц, хотя там не было никакого воротника, а вырез был настолько смелым, что нарушал все мыслимые правила приличия, даже если учесть стандарты этой Академии.

Это было слишком открыто.

Вики, прищурившись, одобрительно кивнула своему отражению в зеркале, затем моему, сделав контрольный снимок на свой телефон, который, кажется, был умнее меня. Она казалась абсолютно довольной, словно только что завершила особенно сложный научный проект, и теперь ждала Нобелевскую премию, а я была ее экспонатом, выставленным на всеобщее обозрение.

– Всё, Кира. Двадцать ноль-ноль. Ты готова, – заявила она, хлопая в ладоши, как дрессировщик, довольный своим львом. – Ты просто потрясающая!

– Я готова? Я готова прикрыть хотя бы половину бедра, – пробормотала я, дергая подол, который мгновенно возвращался на свое место. – Я чувствую себя так, словно потеряла половину платья в такси. Мне неудобно, Вики.

– А кому сейчас удобно, дорогая? – театрально вздохнула она, вытаскивая из ящика небольшой клатч. – Мы не здесь, чтобы чувствовать себя удобно. Мы здесь, чтобы произвести впечатление. Удобство – это для тех, кто сидит дома в растянутых спортивках и смотрит сериалы, а не для будущих королев.

Мои попытки защитить свое достоинство и спрятать декольте были тщетны, как попытки остановить цунами при помощи чайной ложки, но я продолжала хвататься за ткань, словно это могло меня спасти от всеобщего осуждения. Когда я увидела свое отражение полностью, то поняла, что моя внутренняя тревога нашла идеальное внешнее выражение в этом неприлично дорогом и откровенном наряде, который кричал о том, что я отчаянно ищу внимания, хотя на самом деле я отчаянно пыталась его избежать. Именно в этот момент я сформулировала свое главное опасение, которое немедленно вылилось в саркастичное замечание, адресованное своей единственной спасительнице и, по совместительству, палачу.

– Вики, послушай, – сказала я, хмурясь и сжимая край платья. – Я выгляжу как манекен из секс-шопа. Меня сейчас перепутают с рекламой чего-нибудь очень сомнительного и запрещенного, и я не переживу этого позора.

Вики громко рассмеялась. Этот звук был чистым, заливистым и, казалось, отскакивал от стен, игнорируя мои страхи, будто это были пустые слова. Она явно не видела в моем сравнении ничего оскорбительного или настораживающего. Наоборот, ей, похоже, понравилось это определение, и она восприняла его как комплимент, который нужно было немедленно усилить, а не опровергнуть.

– Ну, наконец-то ты оценила силу образа! – воскликнула она, поправляя мне локон. – Да, дорогая, ты выглядишь как дорогая, эксклюзивная игрушка, которую все хотят заполучить. Это именно тот эффект, который нам нужен. И, к твоему сведению, Кира, мы живем не в девятнадцатом веке, где ценится скромность и невинность.

– Я предпочитаю, чтобы меня ценили за интеллект, – пробормотала я, хотя знала, что в этом месте интеллект ценился меньше, чем марка часов на запястье.

– Интеллект – это прекрасно, его мы покажем на экзаменах, – отрезала Вики, схватив меня за руку и поворачивая к двери. – Но в первый день года ты должна создать о себе миф, а миф о «серой мышке» не продается. Если ты будешь скромной, они будут тебя игнорировать или, что еще хуже, снова начнут тобой пользоваться. Помни, что здесь ценится только демонстрация силы и статуса. И статус – это умение выглядеть так, будто тебе плевать на их мнение. А это платье говорит: "Мне плевать".

Ее логика, как всегда, была убийственно проста и, к сожалению, абсолютно верна в условиях этой Академии, где скромность воспринималась как слабость, а слабость – как приглашение к травле. Мы вышли из общежития, и прохладный сентябрьский воздух, наполненный ароматом влажной травы и приближающейся вечеринки, слегка освежил мое горячее от напряжения лицо. Впереди, в отдалении, уже была видна пристань, где сквозь деревья пробивались яркие, пульсирующие лучи цветного света, а низко над водой висел гул басов и смех, обещавший безудержное веселье, к которому я не принадлежала, но куда меня безжалостно тащили.

Я почувствовала, как сердце сжалось в груди, словно ледяной рукой. Это было не просто нервное возбуждение, а глубокое, неприятное предчувствие, которое эхом отзывалось в моей памяти о прошлом годе, о той предательской улыбке и об унизительном споре, сделавшем меня объектом насмешек. Каждый шаг по этой идеально уложенной дорожке давался мне с трудом, словно я шла по минному полю, которое в любой момент могло взорваться волной ядовитых сплетен.

– Не начинай дрожать, – сказала Вики, заметив, как я напряглась. – Мы почти на месте, ты же не хочешь испортить макияж из-за панической атаки?

– Я просто чувствую, что это плохая идея, Вики, – прошептала я, но меня почти не было слышно из-за нарастающей громкости электронной музыки, которая теперь вибрировала в самой земле, обещая хаос. – Очень, очень плохая идея.

– Лучшая идея! – провозгласила она, сияя, как неоновая вывеска. – Расслабься! Это всего лишь вечеринка, а не судилище!

Мои ноги внезапно отказались двигаться дальше, когда мы подошли к той точке, откуда уже был виден сам шатер и толпа, собравшаяся у входа. Я не могла пошевелить ни одним мускулом, словно наткнулась на невидимую стену. Страх, давно загнанный в самый темный угол души, вырвался наружу и парализовал меня. Я замерла, как статуя, в десяти метрах от праздника жизни "золотой молодежи", понимая, что пересечение этой невидимой границы равносильно подписанию контракта на публичные унижения.

– Нет. Стоп. Я не могу, – сказала я, резко останавливаясь. Голос мой был на удивление тверд, хотя внутренне я уже сжималась в комок. – Я возвращаюсь. Мой план «невидимки» выглядит гораздо привлекательнее, чем их презрение.

Вики даже не замедлила шаг. Она была слишком увлечена своим собственным предвкушением. Она просто обернулась, и ее глаза, обычно полные веселья, стали жесткими и решительными. Она не собиралась принимать отказ, который она, вероятно, считала слабостью и предательством их общего, давно выработанного, плана мести.

– Ах, нет, ты можешь. Ты давала мне клятву, Кира, – ее голос был низким и властным, не оставляя пространства для возражений.

Она не стала тратить время на уговоры или слезы. Вики крепко схватила меня за запястье – ее хватка была сильной, на удивление стальной – и решительно потянула за собой, преодолевая мое внезапное сопротивление. Я споткнулась, но ее импульс был настолько мощным, что я не могла устоять. Я была вынуждена следовать за ней, словно тележка, прицепленная к скоростному локомотиву, который несся прямо в центр катастрофы.

– Сейчас или никогда, – прошептала она, не оглядываясь. – Не прячься, Кира. Покажи им.

Мы ворвались в зону видимости, словно два кометы, вылетающие на орбиту. Мое эффектное, слишком открытое платье, мои длинные ноги, подчеркнутые убийственными каблуками, и идеальная, хотя и вынужденная, осанка Вики – все это сразу же привлекло внимание. Первое, что я почувствовала, это не тепло или шум, а десятки пар глаз. В один миг, словно по команде, головы повернулись в нашу сторону. Это были не просто взгляды, это были рентгеновские лучи, проникающие сквозь ткань, оценивающие и измеряющие каждый мой сантиметр, взвешивающие мою ценность, определяющие, заслуживаю ли я их презрения или, что еще хуже, их фальшивого внимания.

Я услышала первые шепотки.

– Смотри, кто пришел! – донеслось откуда-то справа.

Я сжалась, чувствуя себя голой, выставленной на аукцион. Это были те самые глаза, полные высокомерия и скуки, которые я так хотела избежать. Глаза людей, которые знали мою историю, и теперь судили, имею ли я право быть здесь в таком наряде, который явно не соответствовал моему скромному бюджету и статусу.

Шум и яркий свет вечеринки, отражающийся от воды причала, накрыли меня с головой, как волна. Музыка стала оглушительной. Я больше не могла слышать ни себя, ни Вики, только грохот басов и ликующие крики. В этот момент, когда мы пересекли невидимый порог шатра, я поняла, что достигла цели Вики, но полностью провалила свою. Я больше не была невидимкой. Я была центром внимания.

Это не было свободой.

Это было начало войны. Я чувствовала, как Вики, торжествующая и сияющая, крепко сжимает мою руку, как талисман или трофей. Я вошла в этот шатер, в этот блестящий, громкий ад, готовясь к столкновению с неизбежным презрением, сплетнями и, возможно, новой проблемой, которая могла стать роковой для моего последнего года обучения. Я сделала вдох, пытаясь найти тот самый «внутренний стержень», о котором говорила Вики.

– Идём, Кира. Ты будешь сражаться, – прошептала Вики прямо мне в ухо, перекрикивая музыку.

Сражаться я умела, особенно когда меня загнали в угол. Я отпустила сжатую ткань платья и сделала свой первый шаг по мягкому, дорогому ковру этого шатра, чувствуя, как взгляды прожигают мне спину, но теперь я смотрела только вперед.

Глава 2

Вики, словно танк, тащила меня сквозь эту орущую, сияющую толпу старшекурсников, пахнущую дорогим одеколоном и тройной дозой беззаботности. Мое сердце колотилось где-то в горле, потому что каждый шаг в этих одолженных туфлях и в этом, с позволения сказать, 'платье' (которое Вики упорно называла 'убийственным'), казался мне публичным позором, и я мечтала просто испариться, раствориться в этом наэлектризованном воздухе, чтобы никто не заметил ни меня, ни, о Господи, эти мои голые ноги.

– Просто веди себя нормально, Кира! – прошипела Вики, не сбавляя скорости, ее хватка на моем запястье была железной. – И никаких, слышишь, никаких лишних вопросов. Просто улыбайся, как будто тебе тут чертовски весело.

– Легко тебе говорить, ты похожа на богиню, а я на сбежавший экспонат, – попыталась я вырвать руку, но это было бесполезно. Мой внутренний крик 'Спасите меня от этой вечеринки!' остался не услышан среди грохота басов и смеха элитного студенчества.

Моя единственная цель, с тех пор как мы вошли, – это стать невидимой, но, кажется, мое новое, слишком открытое платье работало ровно наоборот, привлекая именно то внимание, которого я так боялась, ведь здесь внимание всегда означало насмешку, как это уже бывало раньше, и я до сих пор помнила вкус того унижения, когда бывший парень использовал меня ради дурацкого спора.

Мы пробирались к шатру, где было эпицентром веселья, и я чувствовала себя чужеродным телом в этой среде, где каждый знал свою цену, и эта цена, очевидно, была неизмеримо выше моей, что подчеркивалось каждой брошенной в мою сторону оценивающей усмешкой.

Они же не знали моей истории. Не знали о разводе, юристах и унизительных условиях отца. Для них я была просто дешевкой, которая каким-то чудом просочилась в их закрытый клуб, и они не упускали случая мне об этом напомнить.

Вики внезапно замерла, и ее глаза загорелись тем самым, хищным блеском, который я знала слишком хорошо.

– О, вот и он, – прошептала она, ее голос стал на полтона ниже, чем обычно, и прозвучал как бархатная угроза.

Впереди, немного в стороне от основного потока, стояла группа старшекурсников, центр которой занимал объект Викиного обожания – Артём, высокий парень с идеальной челюстью и аурой неприступного альфы, способного разбить сто сердец, просто поправив воротник рубашки. Он стоял, закинув руку на плечо приятелю, и что-то бурно объяснял, жестикулируя так, будто решал судьбы мира, а не обсуждал, вероятно, новый тюнинг своего автомобиля.

Они все выглядели так, как будто только что сошли со страниц глянцевого журнала, все эти эталонные представители золотой молодежи, которые даже не пытались скрыть своего презрения к тем, кто не вписывался в их идеальную картину мира, и я почувствовала, как моя решимость окончательно улетучивается.

Вики снова схватила меня, и на этот раз это было настоящее ускорение, почти бег.

– Мы идем прямо туда. Сейчас. Просто держись и кивай. Если скажешь хоть слово о своей нищете или учебе, я тебя придушу, – ее наставления были на редкость воодушевляющими.

Я попыталась возразить, что, возможно, им не очень-то нужно наше общество, но она уже не слушала, ее взгляд был прикован к Артёму, и она неслась к нему с такой целеустремленностью, что могла бы снести танк, не то что группу самодовольных студентов.

– Это самоубийство! – прошипела я, спотыкаясь за ней.

Она повернулась ко мне, явно намереваясь еще раз прочесть мне лекцию о важности производимого впечатления, но тут ее нога предательски наткнулась на неровный стык ковра, наспех брошенного на траву, который, кажется, был специально установлен там для таких драматических моментов.

Ее глаза расширились от шока, когда гравитация взяла свое.

И Вики полетела.

Я не успела даже охнуть, как она сделала то, что я могла бы назвать идеальным падением в слоу-мо, направляясь прямо на ничего не подозревающего Артёма, ее руки беспомощно разлетелись в стороны, и ее роскошное платье взметнулось вверх.

О нет, только не это!

Мое лицо мгновенно вспыхнуло, словно меня внезапно заставили читать эссе о моих самых постыдных моментах перед всей академией, и рефлекторное желание закрыть глаза и убежать, сбежать отсюда подальше, было почти нестерпимым, ведь в моей жизни любая неловкость Вики автоматически становилась и моей неловкостью.

Это был не просто стыд за нее, это был жгучий, всепоглощающий стыд за то, что я стою рядом, за то, что являюсь частью этого цирка, который, без сомнения, станет главной сплетней вечера, и я уже чувствовала, как на нас устремлены десятки любопытных взглядов.

Я замерла, едва сдержавшись, чтобы не прикрыть лицо ладонями, и в этот момент тотального ступора, когда я внутренне молилась, чтобы пол разверзся подо мной, мое личное пространство было бесцеремонно нарушено.

– Если бы это не было настолько неуклюже, можно было бы подумать, что она сделала это специально, – произнес низкий, бархатный, почти шелестящий голос прямо у моего правого уха, и я физически ощутила теплое дыхание на своей коже.

Я подпрыгнула от испуга, будто меня ударило током, или, по крайней мере, я только что встретила призрака, и резко обернулась, чтобы увидеть, кто посмел нарушить мою зону отчуждения в самый разгар апокалипсиса Вики.

Говорящий, однако, уже отстранился, будто мгновенно почуяв мою панику или, может быть, просто не желая быть замеченным рядом с моей нелепой персоной, и прошел вперед, сливаясь с ближайшей группой людей.

Я не успела, не смогла увидеть его лица.

Все, что я успела уловить, это вид его удаляющейся спины, и этого было достаточно, чтобы я на мгновение забыла о падении Вики: высокий силуэт, заметно выше меня, который уже сам по себе требовал внимания, широкая, прямо-таки монументальная спина, которая казалась непроницаемой стеной, и в меру накаченные руки, очерченные под дорогой, идеально сидящей на нем рубашкой.

Блин, ну почему я его раньше не видела?!

Это же невозможно, такой силуэт сложно было бы пропустить в нашей маленькой академии, где каждый более-менее привлекательный парень давно внесен в список наблюдения всех студенток, а этот, кажется, просто внезапно материализовался из воздуха, чтобы отпустить едкое замечание и исчезнуть.

Я попыталась сосредоточиться, понять, что это за незнакомец, но его движение было слишком быстрым, слишком уверенным, а мой мозг, перегруженный стыдом за Вики, просто не хотел обрабатывать новую информацию. Почему я вдруг начинаю зацикливаться на его бицепсах, когда моя подруга, возможно, только что заработала сотрясение мозга в попытке флирта?

Блин, о чем я только думаю? Моя жизнь – это постоянный цикл неловкости и самокопания, и даже потенциальная катастрофа с Вики не смогла вывести меня из ступора, зато какой-то загадочный низкий голос смог.

Отбросив эти совершенно неуместные и сбивающие с толку мысли о частях тела незнакомца, я быстро взяла себя в руки, сфокусировалась на задаче 'Миссия: спасти Вики от публичной казни' и поспешила вперед, проталкиваясь через заинтригованных зевак.

К счастью или к несчастью, мое вмешательство не понадобилось, потому что Артём оказался достаточно ловок, чтобы успеть подхватить Вики буквально в сантиметре от пола, его сильные руки обхватили ее талию, и вместо унизительного падения получилась какая-то нелепая, но впечатляющая танцевальная поддержка.

Вики, которая всегда умела превращать катастрофу в возможность, уже вовсю сияла, ее глаза блестели, и она смотрела на объект своего обожания с таким невинным восхищением, что можно было поверить в ее полную неожиданность произошедшего.

– Ох, я такая неуклюжая, прости, я просто… просто споткнулась, – ее голос был сладким, как патока, и я была уверена, что ей не стыдно ни на секунду, ведь она получила тактильный контакт с Артёмом, что и являлось ее главной целью этого вечера.

Артём, кажется, был немного ошарашен, но быстро взял себя в руки, его глаза скользнули по моей подруге, задерживаясь на ее декольте и длинных ногах, которые она так эффектно демонстрировала, и в его взгляде я уловила смесь удивления и заинтересованности, которая для Вики была лучше любого комплимента.

– Ничего, осторожнее, – Артём поставил ее на ноги, но его руки задержались на ее талии дольше, чем того требовала вежливость, и он улыбнулся, слегка криво, но очень обаятельно. – Не каждый день на тебя буквально сваливаются такие красотки.

Это был флирт, чистейший флирт.

Вики тут же отреагировала, залившись смехом, который звучал, как звон колокольчиков, совершенно не похожий на тот голос, которым она только что приказывала мне вести себя прилично.

– О, Артём, ты такой милый, – она похлопала его по руке, и я стояла рядом, чувствуя себя лишней декорацией, занавеской, которую забыли убрать после спектакля. – А это моя лучшая, но очень стеснительная подруга, Кира. Мы только что пришли.

Я выдавила из себя слабую улыбку, надеясь, что мое лицо не выглядит таким же красным, как платье Вики, и изо всех сил стараясь, чтобы мой взгляд не наткнулся на ту сторону, куда только что направился таинственный незнакомец с бархатным голосом, потому что я знала: если я его увижу, я снова забуду, зачем мы здесь, и Вики меня убьёт.

Мы стояли там, в самом центре этого гудящего улья, еще, кажется, целую вечность, хотя на самом деле прошло, наверное, всего пятнадцать минут, но для меня это растянулось в кошмарный сеанс публичного самоуничижения, где я выступала в роли молчаливого, наряженного истукана.

Вики блистала. Она была в своей стихии: отпускала звонкие шутки, слегка наклонялась к Артёму, чтобы подчеркнуть свое декольте, и непринужденно вплетала меня в свою историю успеха, при этом, естественно, полностью ее переиначивая, чтобы я выглядела достойным фоном для ее королевского выхода, и, кажется, я даже слышала, как она упомянула наше «спонтанное летнее путешествие на яхте», хотя я провела все лето, поедая чипсы в общежитии и смотря старые сериалы, пока она путешествовала на яхтах и летала по курортам.

– Кира, скажи им! Ты же говорила, что этот новый соус просто божественный! – Вики повернулась ко мне, ее глаза требовали подтверждения, и я выдавила из себя кивок, который, надеюсь, выглядел достаточно убедительно, чтобы сойти за восторг гурмана, а не за нервный тик. – Она у меня такая, очень избирательная во всем, даже в кетчупе, не то что в парнях.

С этим последним комментарием, который должен был звучать как комплимент, но прозвучал как слегка агрессивное предостережение для Артёма, я почувствовала, как по мне прошелся еще один ледяной, оценивающий взгляд одного из его приятелей, высокий блондин с лицом, которому место на обложке журнала, а не в академическом кампусе, и в этом взгляде не было ничего, кроме скучающего презрения, которое они все так хорошо научились демонстрировать.

Я просто хочу слиться с ковром.

Кивок, еще один, потом еще, и моя голова начала ритмично двигаться, словно я была манекеном, реагирующим на движения публики, и я даже не пыталась вникнуть в суть их разговора о какой-то горнолыжной трассе в Швейцарии, или о чем-то настолько же недоступном для моего бюджета, что вызывало лишь желание истерически смеяться от абсурдности ситуации.

Но это было не самое страшное.

Ужасными были эти чертовы туфли.

Одолженные Викины туфли-копыта, которые она называла «умопомрачительными», превратили мои ступни в пылающее месиво, где каждый шаг, каждое движение весом тела становилось пыткой, похожей на медленное протыкание раскаленными иглами, и я чувствовала, как на пятках уже начинают наливаться предательские водянки, которые сделают остаток вечера, да и следующую неделю, абсолютно невыносимыми.

Я перенесла вес с одной ноги на другую, пытаясь облегчить страдания, но это не помогало, только привлекало к моим движениям внимание Артёма, который вдруг прервал рассказ о своем новом сноуборде и вопросительно поднял бровь хоть и с дружелюбным выражением лица, и мне пришлось усилием воли заставить себя выпрямиться и стоять, как солдат на параде, чтобы не выдать себя.

– Ой, Кира, ты вся в напряжении, расслабься! – прошептала Вики мне в ухо, не отрывая взгляда от Артёма, и я чуть не застонала от досады. – Улыбнись! Мы же веселимся!

Веселимся, ага. Моему мозгу казалось, что он участвует в марафоне на выживание, а ноги, вероятно, уже подписали акт о капитуляции.

Мне срочно нужно было сбежать, хотя бы на пять минут, чтобы снять эту орудийно-пыточную обувь и дать своим ногам немного кислорода, иначе я рисковала свалиться в обморок прямо на глазах у этих акул, которые только и ждали повода, чтобы посмеяться над моим новым платьем или моей неуклюжестью.

Я сделала глубокий, почти незаметный вдох, собрала остатки своей воли и наклонилась к Вики, которая как раз заливалась смехом над какой-то шуткой Артёма.

– Вики, мне… мне нужно отойти. На минутку, – прошипела я как можно тише, стараясь не привлекать внимания группы. – Туалет. Срочно. Я сейчас вернусь, ладно?

Вики едва взглянула на меня, ее глаза были прикованы к Артёму, но, к моему удивлению, она быстро кивнула, махнув рукой в сторону темноты.

– Ага, иди, только не задерживайся! Артём хочет научить тебя кататься на вейкборде, – бросила она, уже повернувшись обратно к парням. – Говорит, что у тебя идеальная фигура для этого.

Я не стала комментировать это сомнительное утверждение (идеальная фигура? или просто объект для очередного спора?), просто поспешно отступила назад, используя громкую музыку и плотный круг зевак как прикрытие, чтобы исчезнуть, раствориться, не привлекая лишнего внимания к моему спасению.

Выход из шатра был как переход в другую реальность. Грохот музыки сменился приглушенным фоном, и хотя воздух вокруг все еще был наэлектризован запахом алкоголя, дорогих сигарет и парфюма, здесь было достаточно тихо, чтобы снова услышать собственные мысли, что было и облегчением, и ужасом.

Я чувствовала на себе взгляды.

Они провожали меня, эти взгляды, словно рентген, просвечивая насквозь мое нарядное, но такое чужое тело, и я знала, что за моей спиной уже шепчутся, обсуждают, кто я, откуда взялась и почему посмела появиться в таком виде, явно не соответствуя их представлениям о 'своей'.

Может, они думают, что я просто официантка в слишком дорогом платье, которую перепутали со студенткой.

Я ускорила шаг, почти бежала, хотя каждый шаг в этих чертовых туфлях вызывал стон боли в моем нутре, и мое единственное желание было уйти как можно дальше от этого центра презрения, подальше от всех этих идеальных людей, которые не знали, что такое настоящие проблемы.

Пристань. Я увидела ее силуэт в темноте, деревянный настил, ведущий прямо к воде, и это стало моей точкой спасения, моим оазисом в этой пустыне социального давления. Я шла к ней, как паломник к святыне.

Слава богу, она была пуста.

Никаких парочек, никаких пьяных студентов, просто темная, спокойная вода и чистый, ночной, сентябрьский воздух, пахнущий свежестью и немного – речной тиной.

Я добралась до края, не доходя до воды пару метров, и, не заботясь о том, насколько это может выглядеть неприлично, опустилась на мостик, вытянув ноющие ноги перед собой, и осторожно, почти с религиозным трепетом, освободила их из оков убийственной обуви.

Ах, это было чистое, ничем не омраченное счастье!

Туфли, брошенные на доски, казались теперь орудиями средневековой пытки, а не модным аксессуаром, но я была свободна от них, и это было самое важное, самое реальное чувство за весь этот нелепый вечер.

Затем, преодолев страх испачкать платье, я опустила ноги в прохладную, темную воду, и мгновенное, шокирующее облегчение разлилось по моим венам, смывая напряжение и боль, заставляя меня глубоко выдохнуть, словно я только что закончила заплыв на длинную дистанцию.

Вода была ледяная, но это было идеально.

Я сидела там, слушая тишину, прерываемую лишь далеким грохотом басов, доносившихся от шатра, и слабым плеском воды о сваи, и позволила своим мыслям наконец-то опуститься на дно, как якорь, который долго метался в шторме.

Зачем я здесь? Могла бы просто сбежать.

Эта мысль, старая, избитая мысль о побеге, снова всплыла в моей голове, как спасательный круг. Бросить все, забрать документы, найти какую-нибудь подработку и исчезнуть из этого позолоченного ада, где каждый день чувствуешь себя недостойной внимания, недостойной воздуха, которым дышишь, потому что ты 'не своя'.

Но потом я подумала о Вики.

Вики, которая, несмотря на всю свою новую популярность и перевоплощение, всегда оставалась моим якорем, моей единственной защитой в этой змеиной яме, и я не могла ее бросить, не могла предать ту единственную дружбу, которую мне удалось здесь создать, потому что без нее я бы не выжила.

Она меня спасла, когда я была на самом дне, когда тот придурок использовал меня и оставил одну, и теперь, когда она, кажется, наконец-то добилась внимания Артёма, я не могла просто исчезнуть, оставив ее одну отбиваться от его идеальных, но, скорее всего, таких же циничных друзей.

Нет, это не обсуждается.

Я должна вернуться. Ради Вики, ради нашего общего будущего, ради того, чтобы этот учебный год закончился без катастроф, даже если мои ноги к утру превратятся в два больших пузыря.

Именно в этот момент, когда я принимала свое горестное решение, меня пронзило это чувство – острое, холодное, как внезапный порыв ветра, который заставил меня вздрогнуть. Ощущение, что я не одна. Что за моей спиной, в темноте, кто-то есть.

Меня парализовало.

Это ощущение оставалось, острое, холодное, и я не могла его стряхнуть, словно кто-то приклеил ко мне свой взгляд липкой, невидимой лентой. Сердце, которое только что успокоилось благодаря ледяной воде, снова начало колотиться где-то в горле, напоминая тревожный барабанный бой, и я медленно, с ужасом, подняла голову, глядя не на шатер, а в чернильную темноту позади себя, откуда, казалось, исходила эта угроза, это безмолвное осуждение, усиленное моим паническим воображением.

Пронзило холодом.

В полумраке, всего в паре метров от меня, у самого края света, который давала тусклая лампа на углу причала, вырисовался высокий мужской силуэт, двигавшийся с неторопливой, хищной грацией. Он не крался и не бежал, он просто *был* здесь, и это пугало меня до дрожи, потому что в моей голове сразу же всплыли самые отвратительные сценарии, которые так любила разыгрывать эта золотая молодежь, вроде «А давай искупаем золушку без туфелек». Моя первая реакция была животной, инстинктивной: я должна встать, прямо сейчас, немедленно, чтобы не дать им повода для унизительной шутки.

– Черт побери, только не это, – прошептала я в ночную мглу.

Я резко дернула ногами, вынимая их из обжигающе-холодной воды, и попыталась встать, но мои ступни, истерзанные туфлями и внезапно охлажденные речной влагой, взбунтовались. Они были мокрые, скользкие, с уже налившимися, пульсирующими пузырями, и я почувствовала, как меня повело, словно я пьяна, а вовсе не измучена модой, и я зашаталась, не успев даже опереться на шаткий настил пристани.

Это было бы эпичное падение, если бы не было так стыдно.

Я сцепила зубы от боли, пытаясь удержать равновесие, пока силуэт приближался, становясь все более четким и пугающе знакомым. И тут я увидела его лицо, вернее, тот его силуэт, который я уже видела, и меня накрыло новой волной смущения, но уже не от страха, а от осознания того, кто это: это был тот самый «умник» с вечеринки, который ехидно прокомментировал неуклюжий полет Вики в сторону ее объекта обожания Артёма, тот самый, чей высокий рост и широкая спина заставили меня на секунду забыть о приличиях и залипнуть на его фигуре.

Теперь он стоял прямо передо мной, и его лицо было серьезным, абсолютно не выражающим того скучающего презрения, которое я ожидала увидеть у всех этих «идеальных» людей, но губы, пухлые и четко очерченные, слегка растягивала та самая легкая, едва заметная улыбка, которую я уже мысленно назвала саркастической, и которая теперь заставляла меня чувствовать себя еще более нелепой, пойманной на месте преступления, босой и с ногами в речной воде.

Он смотрел, как я корчусь, пытаясь поймать ртом воздух.

Я же, игнорируя его присутствие, сосредоточилась на своей миссии: спастись, надев орудия пытки. Я нагнулась, схватила одну туфлю и с болезненным стоном впихнула в нее искореженную ногу, но вторую надеть не удавалось – мокрая кожа никак не хотела скользить по атласной подкладке, и я снова потеряла равновесие, почувствовав, как меня ведет в сторону, ближе к черной воде.

– Вот теперь я точно упаду, – подумала я, закрывая глаза.

Но падения не произошло. Внезапно, крепкая, теплая рука обхватила мою ладонь, не давая поскользнуться на скользком дереве, а вторая, сильная и уверенная, протянулась прямо к моему плечу, чтобы я могла опереться и удержать вертикальное положение, пока я совершала этот неловкий танец с обувью, и все это было сделано так быстро и естественно, что я даже не успела возмутиться или отказаться от помощи, которая была мне жизненно необходима в этот момент.

Я уставилась на его руку, которая держала меня. Она была сильной, с длинными, тонкими пальцами, и на ней блеснули два массивных, но стильных кольца из темного металла, выглядящих чертовски дорого и не совсем стандартно для студента – в них чувствовался какой-то восточный, почти варварский шик, который резко контрастировал с его отточенным, почти модельным лицом, и я зависла на этой детали, пытаясь понять, кто же он такой.

Наконец, вырвавшись из своего ступора, я одернула себя.

– Спасибо, – выдавила я из себя, стараясь, чтобы мой голос не дрожал от напряжения, и вцепилась в его протянутую руку, как утопающий. Его хватка была надежной и не ослабевала, пока я изо всех сил пыталась впихнуть многострадальную вторую ногу в туфлю-копыто, и когда мне это наконец удалось, я почувствовала, как моя пятка, уже успевшая немного зажить в воде, снова взвыла от возобновленной пытки, но теперь я хотя бы стояла, в полной боевой готовности.

Я медленно подняла взгляд, переводя его с его руки на его лицо, и не смогла отвести глаз. Вблизи он оказался еще красивее, чем я могла себе представить в темноте шатра: резкие скулы, светлые, пронзительные глаза, в которых не было ни грамма насмешки, только какая-то изучающая, почти настороженная серьезность, и эти глаза в сочетании с едва заметной ухмылкой на губах, смотрели прямо в мои, и я почувствовала, как от этого долгого, напряженного контакта у меня перехватило дыхание, и все мои мысли о побеге, Вики и туфлях испарились, оставив только ошеломляющую пустоту и внезапное, сбивающее с толку влечение к этому странному незнакомцу.

Он продолжал держать мою руку, даже когда моя нога уже была обута, и эта пауза, этот беззвучный диалог, растянулся на целую вечность, в которой, казалось, грохот музыки из шатра полностью утих, а воздух стал густым и электрическим. Моя рука, все еще сжимавшая его предплечье, слегка дрожала, и я поняла, что нужно что-то сказать, что угодно, чтобы разрушить это невыносимое напряжение, которое было таким же острым, как боль в моих ногах.

– Меня зовут Кира, – сказала я, задыхаясь, совершенно бессмысленно представляясь человеку, который только что видел меня в самом унизительном виде.

Он опустил взгляд на наши соприкасающиеся руки, и я почувствовала, как его пальцы слегка сжали мою ладонь, прежде чем он медленно отпустил меня. Я почувствовала, как по мне пробежала волна разочарования от потери этого неожиданного контакта, а он, наконец, поднял голову и ответил, и его голос был низким, глубоким, точно таким, каким я его услышала в шатре, когда он комментировал падение Вики, но теперь в нем не было ни капли насмешки, лишь сухая констатация факта.

– Я знаю, – коротко произнес он.

Я моргнула, пытаясь переварить эту информацию. Откуда? Я была уверена, что мы никогда не общались, и тем более, что я никогда не давала ему повода запоминать мое имя. Не успела я задать следующий вопрос, как он, не говоря больше ни слова, внезапно развернулся. Без прощания, без кивка, без объяснения своего присутствия или своей внезапной помощи, он просто начал быстро уходить, направляясь обратно к свету и грохоту шатра, его высокая фигура мгновенно растворялась в полумраке, и я осталась стоять посреди мостика, совершенно ошеломленная и сбитая с толку.

Ну и очень странный парень.

Я смотрела ему вслед, пытаясь осознать, что это вообще было. Он явно не был похож на остальных; ни презрения, ни заносчивости, только эта странная серьезность и знание моего имени. Может, он один из тех, кто посещает какие-то курсы или вообще здесь живет, и я просто никогда его не замечала? И, если он знает меня, почему он не подошел раньше? Я переставила ногу, и пронзительная боль тут же вернула меня к реальности, прервав мою глубокую, но бесплодную рефлексию о загадочном красавчике, когда вдруг из темноты выскочил вихрь.

– КИРА! – завопила Вики, и ее голос прорезал шум вечеринки, как сирена скорой помощи.

Она приближалась, не глядя под ноги, и налетела на меня так, что мне пришлось снова схватиться за перила, чтобы не свалиться с мостика, и ее паника была настолько заразительной, что я на секунду подумала, что действительно чуть не умерла. Она была совершенно взъерошена, ее волосы немного растрепались, а глаза горели от искреннего беспокойства, что было удивительно, учитывая ее обычную сосредоточенность на собственной персоне и Артёме.

– Ты куда пропала?! Я тебя потеряла! Я думала, тебя нужно спасать от кого-то или, хуже того, от тебя самой, – затараторила она, хватая меня за руку и осматривая мое платье, как будто проверяя, нет ли на нем следов борьбы или речной тины.

Ее драматизм всегда зашкаливал.

– Я просто… ноги болели. Снимала туфли, – объяснила я, стараясь говорить как можно спокойнее, но все еще не отводя взгляд от того места, где только что исчез незнакомец.

Вики тут же переключилась, ее лицо приняло вид сочувствия, хотя и слегка преувеличенного.

– О, мои бедные, дорогие туфли! Я же говорила, они идеальны, но требуют жертв.