Читать онлайн Антонимы любви

Так красота от скверны и обмана

Как сгнивший цвет – зловеннее бурьяна…

Шекспир

1 глава

Разлепив глаза, я думаю, что по-прежнему сплю – просто сменился сон. На часах четыре утра. Солнце ещё не встало, но в соседней комнате закрываются и открываются створки шкафа, выдвигаются ящики, звучит голос матери. Она разговаривает с кем-то по телефону на повышенных тонах. В четыре, черт возьми, утра. Сердце бешено колотится, норовя вырваться из груди. Что-то произошло. Обычно эту женщину не вытащить из постели раньше десяти. Я лежу, уставившись в темный потолок, и пытаюсь расслышать, о чем ведется разговор.

Первая мысль, пришедшая в голову: она хочет меня бросить. Прям как однажды это сделал отец – уехал в командировку в Волгоград и не вернулся. Командировку в кавычках. На самом деле там его давно ждала любовница – молодая девчушка, с которой он когда-то познакомился в самолете. Я её даже видела пару раз в его машине. Говорил, подвозил до дома «приятельницу». Мне и в голову не могло прийти, кто она такая на самом деле. «Так не бывает», – думала я. «Ты даже и представить себе не можешь, как бывает», – выплюнула мне реальность в лицо.

Сбрасываю одеяло и выскакиваю в коридор босиком. Пол холодный, отчего по спине пробегает дрожь.

– Мам, что случилось?

Я застаю её в прихожей в твидовом плаще. В руках ключи от машины, а на голове – взрыв на макаронной фабрике. Так она не выходила из дома, даже когда за ней однажды приехала скорая и хотела забрать в больницу с подозрением на воспаленный аппендицит.

– Да… – дальше следует нелитературное выражение. – Какие-то суки нам разбили витрину. Охрана позвонила. Надо ехать разбираться.

Поджимаю губы, пытаясь быстро сообразить, могу ли я чем-то помочь. Времени терять нельзя.

– Я с тобой.

– Варь, тебе в университет, – мама продолжает копаться в сумке, проверяя документы.

– Нам всё равно первую пару отменили. Препод по философии заболел.

Не обращая на меня внимания, она поворачивается к входной двери и отодвигает щеколду. В этот момент чувствую себя призраком из фильма с Деми Мур.

– Ну мам. Я всё равно не усну.

Она смеряет меня взглядом и хлопает глазами, будто до неё только дошло, что я не шутила всё это время. Минутная заминка. Мы потерянно смотрим друг на друга. Кажется, обе ещё не пришли в себя после пробуждения.

– Давай только быстрее.

– Я пулей.

Забегаю в комнату, стягиваю пижамные шорты и надеваю висящие на спинке стула джинсы. Футболку с «Хеллоу Китти» решаю не менять, чтобы не тратить время. Под худи её не будет видно. Хватаю сумку и спускаюсь во двор, где мама уже завела мотор «хонды». Мы обе выглядим, как городские сумасшедшие, которые пытаются угнать чужую машину среди пустынной улицы. Где-то вдалеке уже занимается рассвет. Сентябрь. Последние отголоски теплых летних ночей.

– Кто разбил-то хоть? Тебе уже сказали? – спрашиваю, зевая, и пристегиваю ремень.

Мама выруливает со двора так резко, что меня прижимает к сиденью.

– Разбежались, конечно. Они даже ещё туда не приехали! Нет, ты представляешь? Звонят мне и сообщают, что сработала сигнализация, по камерам видно, что в стекле дырка. Кто хочет, пусть заходит. А они и не чешутся!

Её голос становится всё выше с каждым словом. Я вижу, как напрягаются руки на руле. Стараюсь не комментировать её вождение – сейчас точно не время.

Когда-то этот бизнес был для моей матери лишь блажью, способом занять свободное время. Сколько себя помню, всё моё детство она исполняла роль порядочной домохозяйки. Но когда я пошла в среднюю школу и стала более независимой, мама поняла, что заскучала. Так у неё появилась идея – открыть магазин премиальной уходовой косметики. У нас в городе нигде больше такая не продавалась, приходилось заказывать с зарубежных сайтов и ждать доставку по несколько недель.

Поначалу магазин приносил только убытки, но мама не сильно беспокоилась. Нас всё равно кормил отец, который уже много лет занимал ведущую должность в строительной компании. Помню, как она радовалась каждой проданной баночке крема, как выкладывала фотографии довольных клиенток. Это было её маленькое королевство, где она правила безраздельно. Но когда отец ушел, «Лаборатория сияния» стала нашим единственным источником дохода. Алименты ему платить не пришлось, мне тогда как раз только-только исполнилось восемнадцать.

Чуть не забыла, есть ещё моя стипендия. Но её обычно хватает, чтобы максимум выпить пару раз матчу с круассаном в окно между парами. Именно поэтому меня сейчас жутко потряхивает. Я уже достаточно взрослая, чтобы понимать, что даже временная приостановка работы магазина – это офигеть какая серьезная проблема. Но всё еще слишком ребенок, чтобы начать обеспечивать себя самостоятельно. А на носу поездка в Москву на музыкальный фестиваль… Если что-то пойдет не так с магазином, придется все планы отменять.

Мы на месте. Мама вынимает ключ из зажигания и расчесывается пятерней. На удивление она выглядит спокойной. Будто дело её жизни не висит на волосок от смерти. Хотя, возможно, я преувеличиваю. Не похоже на то, что придется с кем-то драться за банки с увлажняющим кремом, а именно так я себе по пути представляла, что нас здесь ждет.

– Схожу узнаю, сколько уже успели вынести товаров, пока они ехали полночи.

Мы припарковались поодаль, но с моего ракурса всё равно видно дыру размером с футбольный мяч и трещины на стекле, расползающиеся паутиной во все стороны. Осколки разбросаны по всему полу, блестят в свете уличного фонаря. Да, клиентов принимать сегодня не придется. Мама, сложа руки на груди, разговаривает с какими-то мужчинами в форме. Наверное, они из охранной организации. Полиция ехать не торопится.

Поворачиваю зеркало заднего вида и достаю из сумки косметичку. Протираю лицо специальными салфетками, наношу блеск на губы, забираю русые волосы в хвост. Мама приучила меня выглядеть хорошо при любых обстоятельствах. «Никогда не знаешь, кого встретишь», – любит она повторять. А также: «Кто станет покупать косметику у семьи замарашек?». Хотя в четыре утра это правило кажется особенно абсурдным. Хорошо бы ещё почистить зубы, чтобы не пугать одногруппниц своим зловонным дыханием. Хотя, честно говоря, у меня совершенно нет желания идти сегодня в универ. Уж точно не после такой беспокойной ночи.

На телефон прилетает сообщение. Я аж вздрагиваю, чуть не роняя косметичку. Но это всего лишь мама переслала мне в мессенджере какое-то видео. Нажимаю на воспроизведение. Там запись с камеры на нашем магазине. Время: 3.15. Двое парней и одна девушка, все явно поддатые, идут мимо «Лаборатории сияния». Очень медленно. Смеются о чем-то и громко спорят. До меня доносятся обрывки слов. Что-то про некую Лику, выходящую из туалета «Белуги» вместе с их знакомым. «Белуга» – это местный бар-рыгаловка, возле которого неподалеку всегда на всякий случай стоит полиция. Там драки бывают примерно через день. Даже по будням. Наверное, эти трое направлялись как раз оттуда.

Один из парней – брюнет в олимпийке-Адидас и с татуировкой на шее – с размаху пинает кусок плитки, отвалившейся от тротуара. Будто в замедленной съемке я вижу, как плитка летит по дуге. Раздается оглушительный звон. Девушка кричит, прикрывая рот руками. Брюнет подходит поближе к витрине и смотрит внутрь с округлившимися глазами, явно не веря в то, что натворил, а затем замечает камеру, висящую прямо перед носом.

– Твою ж мать!

Звучит стена нецензурных выражений и короткое: «Валим». Троица разбегается в разные стороны, девушка на каблуках спотыкается и чуть не падает. Это произошло где-то два часа назад. «Живут же люди, гуляют по ночами в будни», – думаю я не то с завистью, не то с осуждением. А ведь они примерно мои ровесники. Я всегда старалась держаться от таких ребят подальше, чтобы не расстраивать маму, да и самой не хотелось никуда вляпаться. Но иногда размышляла: а каково это? Просто забить на всё. Вот как они. Перематываю видео назад и вглядываюсь в размытые лица.

– Варь? – зовёт меня мама, открывая дверцу машины. Холодный воздух врывается в салон.

– А?

– Они мне посоветовали не идти пока в полицию, а лучше самим найти этого идиота.

После её слов хочется почистить уши. Может, послышалось? Очень странный совет, честно говоря.

– Как ты себе это представляешь? У тебя есть среди знакомых Эркюль Пуаро?

– И она ещё называет меня бумером, – мама закатывает глаза. – Сними какой-нибудь ролик. У нас же несколько тысяч подписчиков, может, кто-то его и знает. Ну. Соображаешь?

Я моргаю, пытаясь уловить, всерьёз ли она сейчас всё это произносит. Её лицо остаётся непроницаемым, но пальцы, крепко сжимающие связку ключей, выдают решимость сильнее любых слов. Черт. Походу и правда придется выкладывать видео. Вот уж не знаю, какой в этом толк. В основном наши подписчики – это боты и подруги маминых подруг. А тут явно контингент иной. Может, попросим местные бары сделать репост с их аккаунтов? Но для начала нужно смонтировать ролик.

Делаю скриншот записи и приближаю зернистое лицо главного преступника. У меня возникает смутное ощущение, что где-то я его уже видела.

2 глава

Просим, пожалуйста, подписчиков помочь нам в поиске виновника. Сегодня ночью разбили витрину в «Лаборатории сияния».

Крупным планом осколки на полу. Следующий кадр – запись с камеры видеонаблюдения.

К сожалению, мы не сможем возобновить работу, пока не сделаем ремонт. Если вы знаете этих молодых людей, просим написать нам в личные сообщения их контакты. Мы бы хотели попробовать мирно уладить этот инцидент. Берегите себя.

В полдень мой телефон разрывается от оповещений. Захожу на страницу магазина и вижу, что в директе полно входящих запросов. Люди, которые никогда не были нашими покупателями, выражают соболезнования. Голова что-то плохо соображает. На секунду в сознании закрадывается идиотская мысль – не умер ли кто, пока я спала. Но потом вспоминаю про дурацкую витрину, в которую ночью бросили кусок плитки. А я уж надеялась, что всё это мне лишь приснилось. Но увы. Реальность оказалась куда страшнее кошмаров.

В мессенджере тоже накопилась куча непрочитанных. Девочки пишут, приду ли я на пары. Кажется, я проспала факультатив по лингводидактике, к которому готовилась все выходные. Чертовски обидно – столько времени потратила на реферат, и всё впустую. Марк отправил мне десять сообщений о том, как сильно волнуется. Не пострадала ли я. Хорошо ли обращаются со мной похитители. Боже. Даже отец сказал, что обо всем слышал и готов покрыть расходы. Наверное, Олечка, которая тайно следит за нашими соцсетями, показала ему видео. Кажется, так зовут его новую пассию. Или Леночка? Не помню уже.

Вернувшись из магазина, я решила, что вздремну часок перед универом. Голова раскалывалась от усталости и стресса, веки слипались сами собой. Но будильник не сработал. Или сработал, а я его не услышала – не знаю. Во рту отвратительный привкус чего-то кислого, а на желудке – пусто. Крошки во рту не было со вчерашнего ужина. Придя немного в себя и съев ложку йогурта из банки, стоя у холодильника, я открываю директ.

«С ним раньше дружил мой сын. А я всегда ему говорила, что ты связался не с той компанией. Это просто уму непостижимо. Что с нашей молодежью стало?!!! Страшно из дома выйти».

«Звоните в полицию!! Это нельзя так оставлять. Жесть полная. Мне очень жаль».

«Добрый день! Можем вам заменить окно со скидкой, если упомяните нашу компанию в видео-благодарности».

Предприимчивые. Не прошло и суток, а они уже тут как тут, словно стервятники над падалью.

«Мой бывший одногруппник Антон. Вот его профиль».

«Андрей, кажется. Видела его на сайте знакомств».

«Я его знаю, мы учились вместе в школе. Его зовут Антон Вицин».

«Антон Вицин».

«Саша Спицын».

«Вицин».

«Вицин».

За несколько часов видео набрало тридцать тысяч просмотров. Для нашего аккаунта это огромная цифра. Прежде, чем позвонить маме, я захожу на страничку Антона-Андрея-Саши. Фотки из подвальных баров, с сигаретой в зубах напротив неоновой вывески «Только для взрослых», видео с концертов. Типичная эстетика потерянного поколения, думаю я, листая его профиль. Татуировкой на шее оказался лев, играющий на скрипке, из средневековой миниатюры. Странный выбор. Листаю-листаю-листаю и вижу знакомую аудиторию из соседнего корпуса моего университета. Там находится факультет информационных технологий. Так вот оно что. Теперь понятно, где я его видела. Наверное, он учится вместе с Марком. Или учился. Честно говоря, человек, который в будний день бьет витрины, не похож на прилежного студента.

Звоню, чтобы поделиться с матерью своей находкой. Становится немножко стыдно за то, что этим утром я не сразу поддержала её идею. Прежде видео набирали не больше пятисот просмотров. Причем часть зрителей приходилась на Индию. Но в этот раз алгоритмы нам соблаговолили. Или просто криминал людям гораздо интересней нового поступления лосьонов.

– Алло. Мы его нашли, – хриплю в трубку. – И что мне теперь делать?

Когда у вас маленький бизнес, один человек чаще всего выполняет обязанности и маркетолога, и менеджера, и уборщика. Чтобы маме было чуть полегче, я взяла часть работы на себя. В основном всё, что связано с медиа.

– Как что? Напиши ему: либо возмещаешь ущерб, либо мы обращаемся в полицию, и там на тебя заводят административку. Выбирай.

Я слышу, как она отдает кому-то указания на заднем фоне, видимо, уже на месте с мастерами.

– Может, лучше сделать как-то помягче? Я, вообще, не уверена, что можно было так выкладывать чье-то лицо в Интернет…

Меня грызет сомнение. Вдруг мы нарушили какие-то законы о персональных данных? Или о клевете? Я не юрист, понятия не имею.

– Варвара Александровна, – мама использует мое полное имя, что всегда означает конец дискуссии, – у твоей матери из-за каких-то пьяных идиотов простаивает магазин. Аренду платить никто не отменял. А мы сейчас будем тут расшаркиваться перед ними. Я договорилась со стекольщиками, чтобы они сегодня пришли. Посмотрим, какой нам счет выставят.

По её голосу кажется, что она на грани нервного срыва, спорить бесполезно. Я представляю, как она стоит посреди разгромленного магазина, и чувствую то же самое.

– Подожди, там кто-то скидку предлагал.

– Да-да, мне уже несколько таких маркитантов звонили. Прям как похоронные службы в больницах. Сидят и сторожат, пока какой-нибудь клиент откинется, – на заднем фоне звучит чья-то неразборчивая речь. – Я отключаюсь.

Гудки в трубке. Меня всё ещё немного потряхивает. Не то от голода и усталости, не то от ответственности. Начинаю накручивать себе, чем всё это может закончиться. Ответным иском Антона в суд за то, что мы его опозорили на весь Интернет? Или он выберет решить вопрос чести самостоятельно, и следующий камень полетит мне в голову. Живот крутит от тревоги. Еще ничего не произошло, а в моей фантазии меня уже убили в подворотне.

– Антон Вицин, ну что же ты наделал? – шепчу, как заклинание.

Я рассматриваю его фотографию, на ней он чем-то смахивает на солиста группы «Джой Дивижн». Бледный, с взъерошенными волосами и каким-то пустым взглядом. В голове так и начинает играть: When routine bites hard and ambitions are low… Вроде не похож на агрессивного типа, хотя кто его знает. Внешность обманчива. Ладно, пишу: «Добрый день, мы бы хотели решить вопрос с порчей имущества мирно. Могли бы вы подойти по этому адресу сегодня?». Перечитываю сообщение три раза, исправляя опечатки. Стараюсь звучать официально, но не угрожающе. Как только я его отправляю, на экране появляется значок входящего звонка. Стоит ли говорить, что сердце у меня ушло в пятки? Это он? Так быстро?

– Варя, блин, – звенит в ухе громкий возглас Марка, и я выдыхаю с облегчением.

– Прости, я только проснулась. Не успела ещё никому ответить.

– Как ты там? Как мама? Если вам нужна помощь с заявлением, я могу попросить отца, чтобы он поговорил со знакомыми…

На заднем фоне шумит улица. Сигналят машины, и трамвай дребезжит, приближаясь к остановке. Наверное, Марк специально вышел из корпуса, чтобы мне позвонить. Воображаю, как он стоит на крыльце, прикрывая рукой второе ухо от шума.

– Подожди, мы в порядке, – выдавливаю ибупрофен из блистера и наливаю стакан воды. – Завтра уже всё будет чики-пуки. Только с этим парнем надо договориться о компенсации.

– С Антоном? – фыркает он, и в его голосе звучит что-то вроде презрения.

– Ты его знаешь? – уточняю я и запиваю таблетку водой, поморщившись от горького привкуса.

– Ну, не лично, но видел, он с моего факультета. Только на курс старше. В том году его отчислили. Он какой-то вообще придурошный, даже на пересдачу с комиссией не явился.

Это объясняет многое. От тех, кто бьет по ночам витрины, докторской степени ждать не приходится.

– Можно было и не снимать никакого видео, а у тебя спросить, – хмыкаю я, чувствуя легкое раздражение.

– Да вообще лучше с ним не связывайся. Я не знаю, что он там употребляет. Пусть полиция разбирается.

Выпускаю из легких воздух в глубоком выдохе. Голова уже кружится от всех этих советов. Еще полтора года назад, когда мы жили с папой, жизнь была гораздо проще. Не помню, чтобы я что-то решала, кроме пробников по ЕГЭ. Но детство кончилось. Теперь я стою посреди кухни и думаю, подавать ли в суд на неизвестного мне человека.

– А у тебя как дела? – спрашиваю у Марка, пытаясь сменить тему.

– Хреново.

– Чего? – в моем голосе звучит испуг.

– Не видел самую красивую девушку на свете уже целых два дня, все краски вокруг померкли.

– Ма-а-арк, прекрати, – мои щеки пылают, как у школьницы. Даже сейчас, в такой момент, он умудряется меня смутить. – Давай сегодня вечером встретимся. Может, я смогу чуть разбавить твою будничную серость. Конечно, если вдруг самая красивая девушка на свете уже тебя куда-нибудь не пригласила.

– Пригласила только что. Ладно, прогульщица, мне пора бежать. Целую, – последнее слово он произносит шепотом, видимо вокруг столпились люди.

На душе становится легко и приятно. Словно тревога растворилась, соприкоснувшись с его словами, как сладкая вата, которую кинули в чай. Отнимая телефон от уха, я улыбаюсь. Во рту застряло несказанное «я тебя люблю» на прощание. Ничего, скоро мы увидимся вживую, и я наверстаю. На экране открыт диалог с Антоном Вициным. От него пришло новое сообщение: «Ок. Смогу подойти к 17:00». Ни извинений, ни приветствия, ни малейшей вежливости. Даже вопросительного знака в конце. И правда идиот какой-то, думаю я, и улыбка стирается с моих губ.

3 глава

На пары я так и не пошла. Девочки выгородили перед преподами и сообщили всем, что у меня случились непредвиденные семейные обстоятельства. Пришлю реферат в письменном виде, и всё будет путем. За первый курс я успела себе приобрести хорошую репутацию, и, как говорится, потом зачетка работает на тебя. Вместо университета я поехала помогать матери в магазине: подмести немного стекло, проследить, чтобы рабочие ничего не натворили и не унесли. Будто они разбираются в бальзамах для волос, но мама у меня параноик.

Выгляжу я со стороны наверняка престранно. На мне свитер с открытыми плечами, красная помада и огромные винтажные серьги. И в таком виде я орудую метлой, собирая осколки в совок. Мы договорились с Марком пойти в новый независимый кинотеатр смотреть Линча на английском. Для меня это будет языковой практикой. А для Марка хорошим поводом оставить меня без помады на губах. Линча он не особо любит.

– Привет, – раздается за спиной шершавый голос.

Я оборачиваюсь. В метре от меня стоит Антон Вицин. Просто стоит, не пытаясь наброситься или вновь разбить уже новенькое стекло. С виду самый обычный парень, не алкоголик и не маргинал. Даже и не скажешь, что он способен причинить по дурости кому-то столько хлопот. Однако дружелюбием от него не пахнет. Руки в карманах куртки, взгляд недовольный. Будто это мы во всём виноваты и доставляем ему неудобства.

– Мне кто-то написал. Типа договориться можно. Ну, по поводу ущерба. Я и пришел. Кто у вас главный? – устало спрашивает Антон.

Внутри меня поднимается негодование. Можно подумать, он делает нам одолжение, а не мы ему. Я откладываю совок и молча направляюсь к тумбочке под кассовым аппаратом. Туда мы сложили договор на замену стекла и смету от нашего бухгалтера с примерной дневной выручкой.

– Это че?

Антон выгибает бровь и смотрит так, будто я протянула ему распечатку с мемами, а не документы. Мне приходится запрокинуть голову, чтобы твердо ответить ему, глядя прямо в глаза:

– Сумма ущерба.

– Тридцать пять тысяч? Вы там совсем сдурели? – восклицает он и трясет бумагами.

Числа быстро складывает. Но я решаю не язвить, а то вдруг всё-таки накинется. Мы остались наедине, и этот Антон больше не производит впечатление уравновешенного человека. В рукопашном бою я точно ему проиграю. Он выше меня на целую голову, и вид у него такой мрачный, будто только вернулся со скотобойни.

– Да, столько мы заплатили рабочим. И плюс плата за неустойку, – блею я, словно передо мной не пацан на год-два старше, а черт знает кто.

– Красная цена этого стекла тысячи две-три. Оно было не противоударное, как мы уже выяснили, – произносит он язвительно и сует мне обратно в руки документы. – Сказали бы чуть раньше, я быстро б поставил. Ещё до открытия. Там делов-то.

Антон вновь засовывает ладони в карманы и нагло пялится на меня. В горле застревает комок. Какого черта он тут исполняет? Но вместо злости я испытываю бессилие. Боюсь, если на меня продолжат давить, я заплачу.

– Сейчас это не имеет никакого смысла. Я могу только поговорить с хозяйкой насчет рассрочки.

– Ну, поговорите.

Я натужно улыбаюсь и предлагаю ему присесть на розовый пуфик для клиентов. Отвернувшись, сжимаю кулаки так, что белеют костяшки. Самой от себя противно. Как говорит мама, расшаркиваюсь перед маргиналом с пустыми карманами. Оказавшись на месте Антона, я бы ползала на коленях, моля о прощении, а с него спесь так и не сошла.

Набираю матери и пытаюсь сделать вид, что мы с ней всего лишь коллеги, а не живем в одной квартире девятнадцать лет и почти столько же воруем друг у друга йогурты. Она сообщает, что подойдет через семь минут и всё решит. Тем временем Антон, ради которого я разыгрывала это представление, даже ухом не повел. Листает новости в «Телеграме» как ни в чем не бывало. Зато мне выдается шанс повнимательнее его разглядеть. Взъерошенные темные волосы, острый нос, длинные пальцы, как у пианиста. На нем брендовые шмотки, но меня не проведешь: они ему чуть велики, явно из секонд-хенда. Будь у него деньги, давно бы сунул нам в руки, а не разыгрывал этот цирк. Словно почувствовав мой пристальный взгляд на себе, Антон поднимает голову. Улыбка пробегает по тонким губам.

– Классные сережки. У моей бабушки есть похожие, надевает их только в театр. Это мельхиор?

На секунду мне кажется, что я проглотила язык. Что это было? Комплимент? Не каждой девушке понравится такое сравнение. Если, конечно, его бабушка не Дита фон Тиз, в чем я сомневаюсь. Собрав мысли в кучу, серьезно изрекаю:

– На твоем месте я бы сейчас думала не о сережках, – в сердцах забываю, что до этого мы обращались на «вы». – Родители, вообще, в курсе, что ты натворил?

Моя дерзость его только забавляет. Он ухмыляется, словно происходящее – лишь забавный спектакль, а не повод отправиться одному из нас в тюрьму.

– Я давно совершеннолетний. Даже по меркам Сингапура. Так что их это не касается.

Начинает казаться, что у этого парня либо слабоумие, либо он хочет попасть за решетку. Я слышала, что иногда так делают мигранты – намеренно совершают преступления, чтобы их депортировали на родину. Вот только на мигранта Антон не похож, а на придурка – на все сто.

– Герой явился. Варь, ты ему уже дала листочек с ручкой? – громкий голос заполняет пространство.

– Зачем?

Мы оба смотрим на мать, которая вихрем влетает в магазин. Двое мужчин уже почти закончили работу, новое стекло выглядит таким чистым, что кажется, будто мы сидим на улице.

– Ну, как зачем? Писать извинения.

– Это вместо компенсации? Согласен. У меня даже ручка есть, – Антон щелкает в воздухе колпачком, и я замечаю на его кисти надпись на каком-то инопланетном языке.

– Размечтался. Это в дополнение.

Повисает напряженная пауза.

– Подождите, мы же хотели это как раз обсудить.

Впервые я замечаю растерянность на его лице. Ещё при мне он держал надменную маску, но теперь она спала. А за ней – трусливый мальчик, у которого нет ни копейки за душой. Хочется позлорадствовать, но мне почему-то становится его жалко.

– Рассрочку? – мама издает смешок. – Мне за тобой бегать каждый месяц?

– Я-я могу взять какую-нибудь работу.

Антон горбится и смотрит на мою мать грустными карими глазами. Словно пёс, которого только что пнули под ребра.

– Варь, сходи спроси у стекольщиков, всё ли готово. А то они стоят, курят бамбук.

Я чуть не начинаю по привычке ныть: «Ну ма-а-ам», – а потом вспоминаю, что вообще-то ещё десять минут назад я разговаривала с ней, как со своей начальницей. Когда за мной закрывается входная дверь, я лишаюсь возможности подслушать, о чем они договариваются. Через новую прозрачную витрину видно, что и мама, и Антон сохраняют спокойное выражение. Она что-то ему объясняет, а затем выдает листок А4, на котором он под диктовку записывает некий текст. Неужели они так быстро пришли к консенсусу? Или Антон всё это время разыгрывал нас, и тридцать пять тысяч лежали у него в кармане.

– Мы закончили, – обращается ко мне один из мужчин (сама я напрочь забыла, зачем меня сюда послали). – Владелица должна поставить подпись, что претензий к проделанной работе не имеет. Она там долго ещё?

У меня появляется повод зайти внутрь и узнать, что же у них там творится. Весь город ждёт, чем эта история закончится. И я не исключение. Передаю матери, что мне сказал рабочий, и медленно подхожу к прилавку. Ручка чиркает по неровной поверхности. Чтобы разобрать каракули Антона, мне приходится напрячься. Удивительно, как с таким почерком он сдавал выпускные экзамены. «…и обязуюсь в течение пяти недель отработать причиненный ущерб. А. В.»

– В смысле? И что ты будешь делать? – спрашиваю я нечаянно вслух, состроив такую рожу, будто хлебнула морской воды.

– Заказы отвозить. Вместо Яндекса.

– Как ты её на такое уговорил вообще? – прочитываю последнюю строчку несколько раз, ожидая, что волшебным образом её смысл может поменяться.

– Я никого не уговаривал.

От щенка с жалобными мокрыми глазками не осталось и следа. Его взгляд снова становится холодным и безразличным. Он поднимается с пуфика и, подойдя ко мне вплотную, передает в руки листок. Антон смотрит на меня сверху вниз почти что с презрением.

– Вот, можешь выложить. А то мне в личку уже посыпались пожелания смерти.

Хочется снова что-нибудь съязвить, но я не решаюсь. Я часто бываю в магазине, иногда подменяю консультантов, иногда снимаю контент для социальных сетей. Нам теперь придется видеться с ним регулярно на протяжении пяти недель. Это больше месяца, черт возьми. И хорошо бы не портить отношения раньше времени, а то кто знает, что мне прилетит в голову.

– Спасибо, – чуть тише добавляю: – что не пришлось за тобой бегать по всему городу.

– Мой адвокат настойчиво рекомендовал решить дело на месте и не доводить до суда. Сберегу всем время, деньги и нервы.

Нахмурившись, пытаюсь переварить информацию.

– У тебя есть адвокат?

Антон издает нервный смешок и вскидывает брови. Конечно, никого у него нет. Просто несет всякую чушь, а я принимаю за чистую монету.

– До скорого, – бросает он с порога.

Чувствую, как скрипят зубы от раздражения. Если бы не запланированное свидание в кинотеатре через полчаса, устроила бы матери скандал. Какая же она мягкотелая, дала этому придурку так легко отделаться. По закону у него была бы уже судимость, но мать… только на словах она смелая, а на деле готова простить каждого, кто посмотрит на неё грустными глазами.

Прям как я.

Иду быстрым шагом на остановку, накрапывает небольшой дождь. Холодные капли падают на голые плечи. Челка, которую я укладывала полчаса, уже превратилась в одуванчик, а табло показывает, что нужный мне автобус подойдет только через десять минут. Всё сегодня не к черту.

– Эй, тебя куда подвезти?

Оборачиваюсь по сторонам и понимаю, что вопрос может быть адресован только мне. На остановке больше никого нет. Из опущенного окна «лады» с помятым крылом высовывается уже знакомая голова. Вместо ответа хлопаю глазами. Ну, конечно, у него есть машина, он же устроился к нам работать доставщиком. Хотя в первую очередь я подумала про велосипед.

– Нет, спасибо. Не нужно.

Антон пожимает плечами и молча уезжает. Не хватало мне только ездить на машине с без пяти минут зеком. Все мы слушали эти тру-крайм подкасты. Да и Марк бы точно такой жест не оценил. Уже представляю шок в его глазах, если бы я приехала на встречу в машине Антона. Отчего остается ёжиться на промозглой осенней улице и ждать автобус целых восемь минут.

4 глава

– Господи, ну почему этот старый пень не ставит зачеты без посещаемости? – шепчет Аня и кладет голову на стол, её темные волосы рассыпаются по конспекту. – На кой мне информация о том, что уличный туалет должен быть не ближе пяти метров от дома. Я что совсем дура, чтобы покупать дом без туалета?

Я издаю смешок, прикрывая рот рукой. Многих девочек на курсе Анина прямолинейность пугает. Они считают её грубоватой. А мне, наоборот, это нравится в ней. Я бы сто раз подумала и промолчала, чтобы никого не обидеть, а она скажет, как есть. Так год назад я пришла к выводу, что мы отлично дополняем друг друга. Как подлежащее и сказуемое.

– Ну, не зарекайся, – говорю я, еле сдерживая смех. – А то ещё влюбишься в нищеброда, который увезет тебя в деревню, и пригодится.

– Сплюнь, дура, – Аня приподнимает голову и смотрит на меня с притворным ужасом.

– Соловьева и компания, – на всю аудиторию раздается громкий голос преподавателя по БЖД, заставляя нас обеих вздрогнуть. – У вашей подруги уже три пропуска. Вы хотите последовать её примеру и тоже отказаться от автомата?

– Вы говорили, что можно четыре пропуска! – возмущается Аня.

Сорок голов второкурсников оборачивается на нас. Я съеживаюсь на стуле, делая вид, что сосредоточенно изучаю свои записи, хотя в них один сплошной беспорядок.

– Семестр только начался, а у вас уже три. И я очень сомневаюсь, что по уважительной причине, – преподаватель смотрит на нас поверх очков с едва заметной усмешкой. – На чем мы остановились? На негативном воздействии вибраций.

Он поворачивается к доске, и аудитория постепенно возвращается к своим делам.

– Всё этот пень помнит, – бурчит Аня под нос, снова опуская голову. Её пальцы нервно теребят край пуловера. – Я бы лучше послушала про негативное воздействие на организм пятой пары по пятницам.

Закусываю губу, чтобы вновь не рассмеяться. Остается вытерпеть ещё двадцать минут. Я наклоняюсь ближе к Ане, делая вид, что смотрю в её конспект. От Аниных волос приятно пахнет мускусом. Вместо обычной толстовки на ней кашемировый пуловер медового цвета, который открывает её длинную белую шею с золотой цепочкой.

Боковым зрением замечаю, как парень из другого потока, чьего имени я не знаю, всю пару рассматривает Аню с верхнего ряда. Он сидит, подперев кулаком подбородок, и его взгляд то и дело скользит к нашему столу. Винить его в этом не могу. Выглядит Аня сегодня потрясно. Макияж безупречный: тонкие стрелки подчеркивают глаза, губы в ярко-красной помаде. Даже джинсы она надела не мешковатые студенческие, а темно-синие, облегающие, с аккуратным ремнем. И на то есть причина.

– Нервничаешь? – шепчу я ей на ухо.

– Жутко, – признается она, не поднимая головы. – А если он окажется полным придурком? Или, хуже того, скучным?

– Тогда быстро свалим. Мы же вместе будем, – успокаиваю я её, сжимая руку под столом.

Ей предстоит пойти на двойное свидание вслепую. Я вижу, как она то и дело поглядывает на телефон, лежащий рядом с конспектом, проверяя время. Когда лекция про вибрации и туалеты заканчивается, мы выбегаем из университета и заскакиваем в трамвай, который должен нас привезти к «Лаборатории сияния». Девушка, которая там работает, просила её подменить, чтобы она успела на концерт сына в музыкальной школе. А по дороге Аня сводит меня с ума расспросами:

– Ты расскажи мне, как его зовут хотя бы, Варя, блин! – она хватает меня за рукав, глядя умоляющими глазами.

– Ничего не знаю, – пожимаю плечами, стараясь сохранить невинное выражение лица.

– Как ничего не знаешь? – Аня возмущенно вскидывает руки. – Ты же организуешь это свидание!

– Марк организует. Я просто посредник.

– А рост какой? Выше меня? – продолжает она допрос, сжимая ремешок сумки так, что костяшки пальцев белеют.

Аня мечтательно смотрит в окно, где клены теряют подхваченные ветром листья. Трамвай скрипит на повороте, и мы хватаемся за поручни.

– Надеюсь, что да. На крайний случай сможете на Хэллоуин одеться Фионой и лордом Фаркуадом, – ухмыляюсь я, наслаждаясь её реакцией.

– Тьфу, пусть лучше уж будет Шрек, – Аня морщит нос и толкает меня в плечо. – Серьезно, Варька, хоть что-нибудь. Чем он занимается? Сколько ему лет? У него есть все зубы?

– Все зубы точно есть, – смеюсь я. – Марк с беззубыми не дружит, это противоречит его эстетическим принципам.

– Ты издеваешься, – Аня закатывает глаза.

Мы обе смеемся, и атмосфера немного разряжается. Трамвай подъезжает к нашей остановке, и мы готовимся выходить, протискиваясь сквозь толпу пассажиров.

Консультантка Светлана подпрыгивает от счастья, когда видит нас на пороге. Мы пришли вовремя. Через секунду она уже натягивает пальто, раздает указания и докладывает обстановку, завершая свою речь грустным тоном:

– Вот только мальчик до сих пор не пришел.

– Какой мальчик?

– Который доставку забирает.

– Ну и Антон, – сквозь зубы цежу я, хотя в действительности мне хочется сказать другое слово, но в рифму к его имени.

Светлана выпархивает наружу, звеня дверным колокольчиком. Её силуэт быстро растворяется в сумерках за витриной. А Аня тащит пуфик, чтобы подсесть ко мне поближе за прилавок. Она устраивается рядом, поправляя свой пуловер и разглядывая магазин с нескрываемым любопытством.

В углу скопилась целая куча крафтовых пакетов, штук семь, наверное. Взглянув на них, я глубоко вздыхаю. Чувствую, как у меня дергается глаз от раздражения. Кажется, если я сейчас увижу этого Антона, оторву ему голову голыми руками. Пытаюсь в уме подсчитать, сколько будет стоить доставка по старинке через специальную службу. Нет, это сильно ударит по моему карману. Придется ждать безответственного придурка, о существовании которого я уже забыла. С той ночи, когда он разбил стекло, прошла где-то неделя. Я не слышала от матери жалоб на его работу. Более того последние дни она ходит необычайно радостная: выручка после скандала в соцсетях увеличилась, как и число подписчиков на странице. Всем городом следили за судьбой хулигана и его раскаянием. Развлечение покруче сериала на «России 1».

– Не верится, что это всё принадлежит тебе.

С широко распахнутыми глазами Аня озирается по сторонам, разглядывая разноцветные баночки на полках. Не так давно мы делали здесь ремонт: покрыли скучные белые стены фактурной розовой штукатуркой. Теперь магазин напоминает кукольный домик, где вместо пластиковых туфелек повсюду – кремы и шампуни.

– Ты как маленькая прям. Моего здесь ничего нет. Это товар.

– Но если вы решите магазин закрыть, то ты заберешь всю косметику себе домой.

При мысли об этом я бледнею. Представляю свою комнату, заваленную коробками с тониками, скрабами и масками. Кошмар.

– Не дай бог. Лучше раздать всё бесплатно, чем хранить дома тонну просроченных кремов.

Дверь открывается, и в помещение влетает прохладный осенний воздух с примесью запаха дождя и земли. Сделав два шага, Антон встает напротив меня. Он проводит рукой по темным волосам, взъерошив челку, и здоровается в своей небрежной манере. На нем старая олимпийка, из-под которой виднеется выцветшая футболка какой-то группы.

– Привет, – пищит ему в ответ Аня и ныряет под прилавок, закрыв рот рукой. Мне поначалу кажется, что её сейчас вырвет.

– Екатерина Андреевна просила тебя забирать заказы до шести вечера. Время шесть пятнадцать.

Мой голос звучит холодно и официально. Антон смотрит на меня с тенью усмешки в уголках губ, будто моя попытка выглядеть строго его забавляет.

– Больше это не повторится, босс.

Поднимаю по очереди пакеты с приклеенными к ним адресами и кладу на стол. Аня по-прежнему сидит согнувшись пополам. Делает вид, что завязывает шнурки на кроссовках.

– А почему ты называешь свою мать Екатериной Андреевной?

Его вопрос ставит меня в ступор. Неужели они так сблизились, что мама рассказала ему, кем я ей прихожусь? Хотя на самом деле мы похожи внешне, догадаться несложно. Однажды мне даже продали энергетики по её водительским правам – первое и последнее преступление, которое я совершала в своей жизни. И до сих пор за него стыдно.

– Ну, она же тебе не мать, а чужой человек, известный, как Екатерина Андреевна.

Антон выгибает бровь. Я чувствую, как краснею, и злюсь на себя за эту реакцию. Что за чушь я сейчас ляпнула?

– Фактишь.

На прощание он одаривает меня загадочной улыбкой. Его взгляд задерживается на мне секунду дольше, чем нужно, прежде чем он поворачивается и подхватывает пакеты. Когда дверь хлопает вновь, Аня наконец вылезает из-под прилавка вся красная, как рак. Больше ей не приходится сдерживать смех. Она хватается за край стола, задыхаясь от подавленного хохота, и я смотрю на неё с полным недоумением.

– Какого хрена? – Её глаза становятся размером с юбилейные монеты. – Какого хрена ты мне не сказала, что он такой красавчик? Может, ну нафиг этого Маркова дружка? Зови обратно футболиста. I can fix him.

Таращусь на неё, как на обезумевшую. Конечно, я не могу отрицать, что в Антоне есть некоторая привлекательность. Роковая, как говорят в романах. Но обстоятельства нашей встречи не давали мне назвать его «красавчиком». А подобный комплимент от Ани кажется вдвойне странным, будто она пытается играть на моих нервах. Знает же моё отношений к его персоне.

– Ты в своем уме?

– Не, ну а что? Мне такие нравятся. Он же вылитый Киану Ривз в молодости. Загадочный. Небось еще стихи пишет. Спроси в следующий раз, есть ли у него девушка, спросишь?

Поджимаю губы, всё силясь распознать, разыгрывает ли меня подруга. Надеюсь, что мы обойдемся без мыльной оперы в декорациях «Лаборатории сияния».

– Только учти, с ним тебе пригодится выучить, где строится уличный туалет.

Встав с пуфика, Аня нарезает круги по торговому залу. О чем-то думает. Наверное, как завоевать сердце, так называемого, футболиста.

– Всё настолько плохо? – её голос звучит расстроенно, почти умоляюще. Аня останавливается у полки с масками для лица и смотрит на меня через зеркало.

– Ему ещё месяц отрабатывать долг за разбитую витрину. Как ты думаешь?

Аня глубоко вздыхает. Кажется, она всё же не шутила. Хотя не сказать, что я удивлена. Аня любит коллекционировать поклонников, и если на планете существует парень, который в ней не заинтересован и не лайкает её истории, считает это личным оскорблением.

– Ну ты всё равно спроси. На всякий случай.

5 глава

– На улицу Спартака? – спрашивает нас водитель «Датсуна».

– Ага, – отвечаю неуверенно, потому что еду по этому адресу впервые.

Когда я познакомилась с Марком Онегиным, наш город перестал состоять для меня из трех точек: дома, университета и библиотеки. Марк вырвал меня из этого бермудского треугольника. На карте появились новые места, о которых я никогда не подозревала. А в моих контактах – новые люди.

Я росла отшельником. Не специально. Так вышло, что в старших классах коллектив у нас собрался недружный. В итоге я ни с кем толком не сблизилась. Вместо того, чтобы тусить, жила в режиме «учеба-спорт». «Занимаешься спортом – отдыхает голова. Занимаешься учебой – отдыхает тело», – говорила мне мама, собирая на тренировку по теннису, когда я жаловалась, что устала в школе. А ещё она страшно боялась, что по неопытности я свяжусь не с тем парнем. Влюблюсь в какого-нибудь одноклассника Васю и залечу. Чтобы прокормить семью, брошу учебу и устроюсь работать официанткой, а он будет играть дома в стрелялки, потому что у мальчиков в таком возрасте ответственность ещё не выросла.

После встречи с Марком всё изменилось.

Маме он понравился сразу, когда с первого свидания я принесла не шоколадку из «Пятерочки», а большую охапку кустовых роз. «С таким женихом работать официанткой тебе точно не придется», – воскликнула она и побежала обрезать кончики, чтобы букет простоял как можно дольше. Увидев в Марке благополучного и порядочного парня, мама ослабила свой контроль. Я ещё не успела тогда понять, нравится он мне или нет, но одно было ясно: Марк Онегин – мой ключ к тому, чтобы вырваться из домашней клетки и увидеть мир.

Марк хотел каждому представить свою новую девушку. За всю жизнь я не встречала столько людей, как в первые месяцы наших отношений. Каждый день был как день рождения. Я купалась в океане внимания и совершенно не понимала, чем я его заслуживаю. Некоторые подшучивали: «Трамп нашел свою Меланью». Ведь так в сущности и есть: он обеспеченный и болтливый, а я, по его словам, была самой красивой первокурсницей во всём университете. С мягкими русыми волосами и подтянутой фигурой после многолетних занятий теннисом. Мама постаралась: с ранних лет она приучила меня тщательно ухаживать за собой. И не только потому, что у владелиц косметического магазина не может быть по-другому. Благодаря милому личику, мама когда-то нашла папу, который на девятнадцать лет превратил её жизнь в рай. А потом в одночасье разрушил. Но у меня же будет по-другому, да?

– Приехали.

Мы выходим из машины и ныряем в арку. Откуда-то из глубины здания доносятся гитарные риффы. Я их слышу так громко, будто динамик располагается над моим ухом. Не представляю, каково тем, кто находится внутри. Наверное, лопаются барабанные перепонки.

– Нам сюда?

Аня показывает на черную дверь.

– Надеюсь, нет. Там вроде было другое название.

Мы продолжаем бродить по сумеречному двору и, наконец, находим неоновую вывеску бара «Кабинет», спрятанного за раскидистым каштаном. Первое впечатление от этого места жутковатое. Взяв Аню за руку, я спускаюсь в подвальное помещение, которое, надеюсь, не принадлежит Синей Бороде. Но, открыв дверь каморки, я не нахожу ни трупы бывших жен, ни лужу крови, как это было в сказке. Приглушенный свет, винтажная мебель, в старом музыкальном автомате играет пластинка с джазом. Никто не шумит и не обливает полы пивом, как это бывает в «Белуге». Такая атмосфера мне по душе. Ищу глазами Марка и нерешительно подхожу к столу.

– Мне, пожалуйста, что-нибудь с бурбоном и апельсиновым биттером, если можно, – говорит он, делая вид, что принял меня за официантку.

– Очень смешно, – фыркаю я, – меня зовут Варвара. А это Аня.

Марк подлетает ко мне и целует в щеку. От него разит перегаром. На столе уже скопилось несколько опустошенных коктейльных бокалов, и я делаю вывод, что веселье началось задолго до нашего прихода.

– Фил, – говорит молодой человек и протягивает мне ладонь для рукопожатия.

– А полное – Филипп?

– Хочешь, могу и отчество сказать: Артемович.

Если разделить всех мужчин на двадцать категорий, Фил будет в одной с Гариком Сукачевым. Такой же опухший и с крысиными глазками. На его фоне Марк выглядит просто Аполлоном. Я уже заранее знаю, что Аня строго-настрого запретит мне давать ему свой номер.

– Вы вместе учитесь? – натянув обворожительную улыбку, спрашивает она.

– Теперь да, – отвечает ей нареченный. – Я поступал раньше, но потом взял академ.

– Фил целый год пропадал на Байкале. Что ты там, говоришь, делал?

– Участвовал в волонтерской программе. Экологической.

– Видишь, человек ездит за тысячу километров, чтобы бесплатно собирать мусор, – Марк поворачивается ко мне, чтобы снискать одобрение своим подтруниваниям.

– Вообще-то не бесплатно, все волонтеры должны платить вступительный взнос.

– Значит ты еще и деньги за это платил? С ума сойти, – говорит Марк и опрокидывает уже третью стопку с текилой.

Видела бы эту сцену моя мама, в жизни больше с ним никуда не отпустила. Но я берегу её нервы, не рассказываю, что иногда мой бойфренд из порядочного джентльмена превращается в такого же маргинала, от которых она просила меня держаться подальше.

– Получается, ты тоже изучаешь программирование? – спрашивает Аня.

Фил открывает рот, чтобы ответить, но сосед его перебивает:

– Ты смотри, она себе уже карьеру строит. Карьеру жены айтишника. Их там, наверное, на инязе этому прям на парах учат, да, Варь?

Под градусом Марк бывает просто невыносим. Мне не вывезти этот вечер на трезвую голову. Я заказываю самый крепкий коктейль из барной карты. После обеда прошло часов пять, я моментально должна опьянеть и отключить голову. К сожалению, без вреда для здоровья это сделать не получится.

Когда приносят напитки, окружающий мир растекается, как часы на картине Дали, и растворяется в бокале. Я еще могу фокусироваться, но скоро потеряю эту способность. Внутри тепло. Они болтают о чем-то своем, я особо не вникаю. Думаю о завтрашнем дне: чтобы скопить немного денег на поездку в Москву, я предложила маме выходить на смену в магазин по субботам. И завтра будет мой первый полноценный рабочий день. Не хотелось бы её подвести.

– Фил, ты же учился вместе с Андреем Вициным? – внезапно спрашивает Марк, чем выводит меня из полудремы.

– Антоном? Ну да.

– Ты слышал, чего он натворил? Варь, покажи видео. Он им окно разбил. И отказался платить компенсацию.

– Не отказался, просто сказал, что отработает эти деньги, – спокойно поправляю я.

– Сколько там было, ты говорила? Тридцать пять штук? Представляешь, из-за тридцати пяти штук он будет месяц бесплатно работать. Прям как ты на Ямале, ой, Байкале. Мы, наверное, только сейчас здесь тысяч десять выложим. Жесть, конечно. Чем он только занимался целый год после отчисления, если у него бабок нет. Это же он не пришел на комиссию? Каким же надо быть…

– У него там вроде мама раком болела, – перебивает его Фил.

Повисает неловкая пауза. Тем временем судорожно пытаюсь вспомнить, не язвила ли я когда-нибудь насчет родителей в разговоре с Антоном.

– Вот почему он такой грустный, – произносит Аня, и парни перевод на неё взгляд. – Мы видели его сегодня.

К счастью, они быстро меняют тему. Болтают о даче Марка в Черногории, о лыжах и бейсджампинге в Сочи. Бар всё больше заполняется людьми. Постоянно хлопает входная дверь, а я пялюсь в меню, где буквы всё сильнее расплываются с каждым глотком. Я будто сижу под стеклянным куполом, голоса моих спутников доносятся лишь издалека. Незаметно к нашему столу подходит трое человек, их лица кажутся знакомыми. Конечно, это друзья Марка, одни из многих. Оказывается, их целая компания, они заняли столик в другом конце зала. Когда я спускалась в подвал, это место не казалось мне таким популярным.

– А сделайте-ка нам фотокарточку, – просит пьяным голосом раскрасневшаяся Аня.

Парень в рубашке-поло протягивает руку, и Марк передает ему свой айфон со сколом на задней панели – он принципиально не носит защитные чехлы. Мы пытаемся сгруппироваться, чтобы влезть в кадр. Вдруг Марк вскакивает и встает сзади меня, обнимая за плечи. Парень делает несколько снимков и показывает палец вверх.

– Ты тут офигенно получилась, надо выложить.

Мне приходит уведомление о том, что меня отметили на фотографии. И я делаю репост, даже не смотря, как я в действительности выгляжу. Стыдно мне будет завтра.

– Пойду поздороваюсь. Я молниею, – говорит Марк так четко, что слышны зигзаги, и отправляется вместе с Филом к столу в другом конце зала.

«Мол-ни-е-ю», – повторяю про себя. Не уверена, что в таком состоянии я смогла бы выговорить это слово вслух.

– Его «поздороваться» обычно затягивается на полчаса.

Телефон снова вибрирует: «Антон Вицин отправил(-а) запрос на подписку». Раскатом грома на меня накатывает тошнота.

– Я подышать, – произношу в пустоту и встаю так резко, что чуть не опрокидываю стул.

Пока мы сидели в баре без окон, наступила ночь. Черная, как экран потухшего телефона. Неоновая вывеска тускло освещает окружающее пространство розоватым. Музыка из соседнего клуба по-прежнему не утихает. В «Кабинете» её совсем не было слышно. Прислоняюсь к холодной кирпичной стене, делаю глубокий вдох. Пахнет осенью, сыростью и чьими-то сигаретами. Достаю телефон снова, смотрю на запрос. Что, если я приму? Что, если не приму? Какая вообще разница?

Внизу хлопает железная дверь, и в темноте я разглядываю Анин силуэт. Она подходит ближе, и свет вывески отражается в её глазах.

– Как настроение?

Холод пробирается под кофту, и я пытаюсь обнять себе покрепче.

– Настроение разбить пару витрин.

– Да чего ты? Всё не так уж и плохо, – Аня встаёт рядом, плечом к плечу, делясь теплом.

От удивления отшатываюсь назад, смотрю на неё как на сумасшедшую.

– Неужели тебе понравился этот Фил?

– Кажется, он добрый. Мусор убирает.

Эта новость, как контрастный душ, внезапно отрезвляет.

– Мать, ты меня поражаешь, – зеваю и открываю на телефоне приложение такси. – Мне завтра рано вставать. Остаешься или поедем?

– Да куда я без тебя.

Машина подъезжает так быстро, что мы не успеваем попрощаться с парнями. Просто исчезаем в ночи, как Золушки после полуночи. Некрасиво получилось. Пишу эсэмэску: «Стало дурно и вызвала такси. До завтра. Целую». В голове рой мыслей. Стоит ли принимать заявку Антона?

С одной стороны будет грубо, если я его проигнорирую, но с другой – вдруг он себе что-то надумает. Или Марк заревнует. На него это очень похоже.

Хотя нет. Если приму, Антон увидит мои фотки с парнем и точно поймёт, что ему нечего здесь ловить. Будто это могло быть иначе после всех проблем, что он нам причинил. Но я давно поняла, что самодовольства ему не занимать.

Что же делать? Что же делать?

Спрашивать совета у Ани смысла нет, она, конечно, скажет, что внимания от парней много не бывает. Даже от тех, что занимаются уличным разбоем. Что он, вообще, о себе возомнил? В следующий раз в гости напросится?

– До конца поездки осталось триста метров.

Захожу в диалог с Марком. Сообщение осталось непрочитанными. Уму непостижимо, он до сих пор не заметил моего отсутствия. Не то от досады, не от из вредности я открываю страницу Вицина, принимаю заявку и подписываюсь в ответ.

6 глава

«Зачем же любишь то, что так печально, встречаешь муку радостью такой?», – писал Шекспир, а мне теперь приходится это учить наизусть. Ко Дню английской поэзии нам дали задание продекламировать какой-нибудь сонет или стихотворение. Победителям в зрительском голосовании дают автоматы, но мне этого не светит. Я с выступлениями на публику не в ладах. Мой план – не опозориться перед одногруппницами до такой степени, что придется расплакаться. Но с каждой попыткой выучить сонет он кажется всё недостижимее.

Как оказалось, суббота – очень загруженный день. Или так повелось с тех пор, как наш магазин прославился на весь город. Периодически сквозь панорамное окно я замечаю прохожих, тыкающих пальцами и о чем-то перешептывающихся. Некоторые из них заходят и стараются между делом высказать невзначай: «С новой витриной стало даже лучше». А потом помедлят недолго и добавляют: «А суд-то будет?». Всем хочется новых сплетен. Кроме меня. После вчерашнего свидания в «Кабинете» от меня несёт перегаром, челюсть уже устала жевать десятую жвачку, призванную замаскировать мое спиртовое дыхание. В голове расстилается туман. Кажется, я легла всё-таки слишком поздно. А мама даже и не заметила.

– Встречаешь муку радостью такой, – в десятый раз повторяю одну и ту же строчку, пока в магазине нет покупателей.

Но моей репетиции мешает ворвавшийся на сцену Ричард Третий. На удивление у него сегодня приподнятое настроение. Он насвистывает под нос какую-то мелодию и расплывается в улыбке.

– Я пришел за заказами.

Прячу тетрадки в тумбочку и вопросительно взираю на Антона.

– Конечно, хорошо, что ты прислушался к моему совету и пришел заранее, но не в час же дня, – показываю ему время на экране телефона.

– Раньше приду, раньше освобожусь.

С завистью смотрю на Антона. Он приоделся, напялил отглаженную рубашку. Наверняка у него куча планов на этот выходной. Может, даже пойдет на свидание или очередную попойку. Мне же торчать здесь до самой ночи.

– Я даже не начинала собирать пакеты на доставку. Еще слишком рано.

– Значит, бездельничаешь на рабочем месте, – говорит Антон с ехидной улыбкой. – Похмелье замучило?

Его замечание сбивает меня с толку. Неужели жвачка нисколько не помогает скрыть последствия моего вчерашнего рандеву? Но я вовремя вспоминаю, что Антон на меня подписался и наверняка увидел репост фотографии из бара.

– Мы всегда оформляли заказы ближе к четырем. У нас даже на странице так написано.

К счастью, посетителей сейчас нет, и наблюдать нашу перепалку некому. Я церемонно встаю со стула, чтобы разложить по пакетам товары и побыстрее отделаться от своего гостя. Заказов всего два: на крем для лица и сыворотку с витамином C. Антон облокачивается на колонну посередине зала и внимательно за мной наблюдает. Его взгляд ощущается так же явственно, как физическое прикосновение.

– Ты не боишься здесь вот так?

– Как? – переспрашиваю я, не поднимая глаз с крафтовых пакетов.

– Оставаться одной. А то вдруг вломятся какие-нибудь хулиганы и захотят ограбить.

– Ты про себя?

Он закатывает глаза, будто моё замечание совершенно беспочвенно.

– Разное, бывает, случается. У тебя есть кнопка быстрого реагирования?

– А к чему ты спрашиваешь?

На секунду я замираю с банкой крема в руке и пытаюсь по максимуму применить свои знания психологии, чтобы понять, не хотят ли меня сейчас убить. Поза расслабленная, одна рука прикрывает зевок, а вторая тянется к телефону, чтобы проверить уведомления. По-видимому, Антон просто пухнет от скуки. Заметив мой испуганный взгляд, он меняет тему:

– Да просто интересно, как это у вас тут всё работает. А на обед как ходить? Раз ты тут совсем одна.

Черт. Я ведь совсем забыла про перерыв. При мысли о еде в желудке что-то переворачивается.

– Ты задаешь слишком много вопросов. Хочешь остаться на постоянку? Даже после окончания исправительных работ? – внезапно вспомнив Анину просьбу, я решаю ненавязчиво увести разговор в другое русло: – Как твоя подружка, кстати, отреагировала на весь этот инцидент?

– Которая из них? – Антон выгибает бровь и расплывается в коварной ухмылке.

Стараюсь сохранять самообладание, чтобы не подавать вида, что меня шокировал его ответ. Но щеки предательски загораются.

– Та, что попала на видео.

– Она не моя подружка. И по камерам это было понятно.

Я неловко хмыкаю, понимая, что уже заранее проиграла в нашей словесной битве.

– Извини, не всматривалась.

– Ну, конечно, – Антон издает смешок, качая головой. – Не ты же монтировала и озвучивала.

Степлер щелкает последний раз. Я передаю упакованные заказы Антону, стараясь сохранить непроницаемое выражение. Уж больно умный он для маргинала. Мы обмениваемся колкими взглядами, и Антон молча направляется к выходу. Даже не попрощается? Вот же наглец.

– Нет, правда, ты так заковыристо хотела узнать, есть ли у меня кто-то? – спрашивает он, держа в одной руке пакеты, а другой открывая дверь.

Моё лицо вмиг заливается пунцом от стыда, а в комнате заканчивается воздух. Мысленно проклинаю Аню за её просьбу.

– Иди уже.

Утыкаюсь носом в телефон, чтобы ненароком не проследить за его путем до машины. Я и так достаточно опозорилась, выказав слишком много внимания к его персоне. С какой, вообще, стати он решил, что мы можем подружиться и вот так болтать на рабочем месте, как старые приятели? Мы всё ещё по разные стороны баррикад. Антон – Монтекки, а я Капулетти. Надеюсь, он не полагает снискать поблажки таким образом. Через меня ему их точно не получить.

Тем временем Марк моё сообщение так и не прочитал. Со вчерашнего вечера.

Это внезапное осознание бьет под дых. Мои губы дрожат, как будто температура вокруг понизилась до минус двадцати. Нормальное объяснение. Найди нормальное объяснение. Да, да. Он просто всё ещё спит. С ним такое бывает, сейчас только час дня, выходной. В баре у него разрядился телефон, и Марк попросил кого-то вызвать такси. А не написал он мне, потому что был вусмерть пьян. Похоже на правду? Если смотреть на происходящее объективно, то да. А если быть мной, то вскоре должно прийти приглашение на похороны.

Набираю его номер. Вместо гудков – абонент недоступен. Механический женский голос режет слух. Даже не знаю, чего я боюсь больше: смерти или того, что он обиделся на меня за то, что я ушла не попрощавшись. Ладно, немного преувеличиваю. Но при мысли о втором варианте земля уходит из-под ног. Не знаю, что вчера на меня нашло. Выбежала, как ошпаренная, при виде этого дурацкого уведомления. Надо было тут же его отклонить и не раздумывать ни о чем. Но я почему-то испугалась, что кто-то увидит и подумает невесть что. Вот же дура. Алкоголь и правда разжижает мозги.

Кладу телефон на прилавок экраном вниз. В магазине снова тихо. Только тикают часы и гудит кондиционер. За окном проходят люди, смеются и о чем-то болтают, наслаждаясь беззаботной субботой. А я сижу здесь одна, с похмельем и паникой в груди, не зная, что делать дальше.

7 глава

Мама звонит и спрашивает, как я справляюсь. «Может, я эти деньги просто так дам? Чего тебе мучиться, потом ещё к парам готовиться ночь напролет, ну?». Этот разговор мы заводим не первый раз, но я стойко стою на своем. Особенно сейчас, когда из-за пьяного идиота пришлось выложить лишние тридцать тысяч, деньги лишними не будут. Но мать всё равно проверяет, не сдалась ли я. Пока нет. Хотя зад, честно говоря, устал от сидения на жестоком стуле. В идеале надо бы и вовсе стоять, но я чередую.

Во второй половине дня в магазин забредают сразу несколько посетителей. Приходится разрываться. И Шекспира не порепетировать. Когда-то здесь работали несколько консультантов, утром и вечером приходила уборщица, постоянно устраивались бесплатные мероприятия: макияжи от визажистов, семинары о влиянии сна на состояние кожи. Но расходы приходилось урезать и урезать, чтобы выйти хотя бы в ноль. В зимние месяцы с выручками бывает совсем плохо. Именно поэтому я здесь одна, даже без кнопки быстрого реагирования. Отдавая покупки девушке с персиковыми волосами, я проваливаюсь в мечты о том, как приму вечером ванну с пеной, а затем забудусь глубоким сном. Но мои грезы прерывает колокольчик над дверью.

Я с удивлением разглядываю Антона на фоне нашего кукольного домика. В татуировках, в чёрной тканевой куртке он выглядит так, будто случайно перепутал дверь с входом в какой-нибудь брутальный паб. В целом видеть мужчину в нашем розовом царстве непривычно. Другие заходят сюда редко: обычно остаются снаружи, пока их жёны совершают покупки. Будто шаг в магазин косметики равен удару по их мужественности.

– Ты вернулся с веревкой, тесаком и пластиковыми пакетами?

– Чего? – он снимает рюкзак с плеч. – Я с обедом. Ну или уже полдником.

На стол плюхается коробка ментолового цвета из кофейни с соседней улицы. Через пленку на крышке проглядывает круассан с ягодными наполнением. Недавно такой же я выкладывала в фото-дамп. Значит, он специально изучил мои социальные сети, чтобы выбрать, что именно купить. Это не случайность. Поднимаю глаза и серьезно спрашиваю:

– Антон, зачем?

– Просто. А то сидишь здесь голодная весь день, мне тебя аж жалко стало.

В этом есть доля правды. Я так и не пообедала. Но его жест мне всё же не по нраву. Чувствую, что он неправильно меня понял после сегодняшнего разговора, и мне хочется расставить все точки над «i»:

– Слушай, я не свободна, не нужно производить на меня впечатление и преподносить вдовью лепту. Я же знаю, что это очень дорогая кофейня.

Антон вскидывает брови и делает шаг назад, словно я его ударила.

– Хотел сделать доброе дело, а меня унизили и обозвали вдовой.

– Это просто выражение такое, прости.

Между нами повисает неловкая пауза. Я кусаю губу, чувствуя себя полной идиоткой. Антон не торопясь достает колу из рюкзака и отворачивает голову, выставляя напоказ причудливого льва на своей шее.

– Двести рублей всего. И мне сегодня дали чаевые, – он делает глоток, по-прежнему смотря куда-то в сторону. – Да и что мне твой парень? Я, может, просто хорошему человеку решил помочь.

– Хорошему? Мы едва знакомы, – возражаю я, но голос звучит неуверенно. В глубине души понимаю, что веду себя как стерва.

– Человека по умолчанию считают хорошим, пока он не сделал плохое.

– Значит, у меня ещё всё впереди, – шучу невпопад, переминаясь с ноги на ногу, – Ладно, спасибо. Я правда забыла что-нибудь взять.

Стоит признать, что выпечка даже через пленку выглядит чертовски аппетитно, а в животе давно гуляет сквозняк.

– Могу подождать с заказами, пока ты ешь. Там что-нибудь приходило?

– Да, но я не думала, что ты заедешь во второй раз и ничего не собирала.

Антон щелкает выключателем. Резкий белый свет гаснет, только стеклянные полки продолжают приглушенно мерцать в сумраке.

– Что ты делаешь?

– Перерыв на обед. Или хочешь, чтобы с улицы пялились на тебя, как в аквариуме?

Надеюсь, мама не увидит, как я уединилась в её магазине с уличным хулиганом вместо того, чтобы работать.

– Хорошо, а ты пока доставай пластиковые пакеты.

Уже во второй раз Антон игнорирует мою издевку про маньяка. То ли у нас разное чувство юмора, то ли он не хочет себя выдавать. Я открываю коробку с круассаном и облизываю губы. Всеми силами держусь, чтобы не накинуться на него и не запихать в рот целиком. Антон тем временем отворачивается от меня и, скрестив руки на груди, подходит к стенду с корейской косметикой. Делает вид, что ему жутко любопытно её рассматривать.

– Откуда у тебя столько свободного времени? – спрашиваю я с некультурно набитым ртом.

– Меня отчислили. Завалил тервер, – спокойно говорит Антон, беря в руки лосьон с полки, а затем бормочет себе под нос: – За что здесь четыре тысячи?

– И чем ты теперь занимаешься?

На мой вопрос он долго не отвечает, словно ему приходится придумать биографию с нуля. Стоит истуканом с руками в задних карманах. Уже собираюсь задать его вновь, но Антон вовремя изрекает, повернувшись:

– Да так, то туда, то сюда, – в переводе с мужского: «ничем». – А ты на кого учишься?

– На учителя английского.

Молюсь, чтобы он не начал задавать глупые вопросы о том, почему именно я выбрала свой факультет. Не хочется говорить ему дежурную ложь о том, как я мечтала с детства преподавать. Антон задерживает на мне задумчивый взгляд, и я на всякий случай слизываю крем с губ.

– А почему тогда здесь торчишь? Репетиторам, наверное, больше платят, чем консультантам по косметике.

Шутка про то, что скоро за меня будет работать муж-программист, кажется в этом контексте неуместной. Немного помедлив, решаю поделиться настоящей причиной:

– Я… я, кажется, поняла, что боюсь детей. Поздновато как-то, но уж что есть, то есть. В том году девочки со старших курсов ездили в лагерь на практику и рассказывали, как мелкие над ними издевались. Однажды подбросили даже дохлую змею в чемодан.

– Один на один они не такие борзые. Уж поверь мне, – его голос впервые приобретает особую мягкость, с которой обычно разговаривают только с самыми близкими.

– Дети – это не самое страшное. А вот их родители. У них столько требований. Да и всерьез меня никто не воспринимает. Выгляжу как соплячка, – выпаливаю я, а затем осекаюсь. – Не знаю, зачем я тебе это всё рассказываю. Как будто оправдываюсь.

В полумраке раздаётся приглушённый смешок, но лицо Антона скрыто в тени, эмоций не разглядеть. Свет падает ему в спину. Я промокаю губы салфеткой и щёлкаю выключателем. Мы оба щуримся от вспыхнувшей лампы. Странное чувство оседает на душе: мой парень пропал без вести, и вот я уже сижу в интимной атмосфере с другим. Мне одновременно гадко и приятно. Благодаря Антону и его дорогущему круассану мне удалось на пять минут отвлечься от снедающих мыслей. Об учебе, о Марке, о жизни, в целом. Не такой уж он и мрачный, как мне показалось при первой встрече…

Усиленно моргаю, чтобы согнать пелену с глаз. Этот парень всё ещё из рода Монтекки.

– Можешь потренироваться на моем брате, если хочешь, – нарушает воцарившуюся тишину Антон.

– Потренировать что? – растерянно переспрашиваю я.

– Ну, репетиторство. Я попробую стрясти с отца деньги. И если мелкий подсунет тебе змею, устрою ему Эдем наоборот.

Его внезапное участие обезоруживает меня. Разве мы не должны ненавидеть друг друга? Будто главному злодею в фильме по ошибке подсунули чужой сценарий, и теперь ему приходится играть доброго волшебника. Или злодея и вовсе никогда не существовало?

– А в каком классе учится твой брат?

– В пятый перешел, – без колебаний отвечает Антон. Не всякий родитель так уверенно может рассуждать о своих детях. Отец до сих пор не запомнил название моей специальности. Для него это просто «что-то для девочек».

Надо подумать. Предложение звучит заманчиво, но я колеблюсь. С одной стороны, мне действительно нужна практика. С другой – принимать помощь от него кажется неправильным.

– Антон… мне будет неудобно брать с твоей семьи деньги. Ты и так у нас…– пытаюсь подобрать слово помягче.

– В трудовом рабстве?

– Вроде того.

– Так я ж не за просто так.

Пока руки работают, упаковывая заказы, я напрягаю мозг, чтобы родить какую-нибудь блестящую идею. Не хочу отказываться от такого шанса. Заодно пытаюсь представить брата Антона. Каким он может быть? Мелким хулиганом, задирой или типичным Айпад-кид? Но если у меня будет поддержка, то справиться с ним не составит труда.

– Давай я лучше бесплатно позанимаюсь? Вам не нужно будет платить, а мне – отвечать за его оценки.

– Может, ещё сама нам деньги предложишь? – лицо Антона стремительно темнеет. – Чтобы мы позволили тебе работать.

– Модели для макияжей никогда не платят мастерам. Пускай твой брат будет моей моделью для репетиторства, идет?

Я остаюсь довольна своим сравнением, но моему собеседнику оно приходится не по душе.

– Да ну тебя, – с горечью в голосе произносит Антон.

Даже и не думала, что мои слова его так заденут. Набираю побольше воздуха в лёгкие, чтобы громко возразить, но меня отвлекает уведомление на телефоне. Махнув рукой и не дав шанса оправдаться, Антон выныривает на улицу.

На экране светится сообщение: «Детка, ты не представляешь, у меня сперли вчера в баре айф, сегодня ездил за новым». Открыв диалог, лицезрею селфи в зеркало, сделанное на телефон, который по цене в три раза превышает долг Антона моей маме. Печатаю: «Какой ужас! Как так вышло? П.С. Зато теперь сможем поделать классные фотки».

8 глава

Кухня наполняется ароматом горелого хлеба, который становится всё резче с каждой секундой, но мама и не чешется, продолжая сидеть за столом и печатать что-то в телефоне с загадочной улыбкой, которая играет в уголках её губ.

– Ты хочешь, чтобы меня переселили в общежитие? – спрашиваю я, морщась от запаха гари.

– А? – мама поднимает глаза от экрана, моргает, будто возвращаясь из какого-то другого мира.

– Как погорельца, – отвечаю я, вытаскивая из розетки шнур от тостера, который вот-вот задымится.

– Я люблю порумяней.

Открыв холодильник, обнаруживаю, что яйца закончились, как и молоко с маслом, и полки зияют пустотой, если не считать полузасохшего тюбика горчицы и баночки огурцов. Придется пересаживаться на веганскую диету и есть на завтрак черные тосты с вареньем.

– Ты вчера так быстро уснула, что я не успела расспросить, как прошел первый рабочий день, – говорит мама, наконец откладывая телефон и поворачиваясь ко мне всем телом. – Никто не обижал?

– Всё супер, – сухо отвечаю я, решив промолчать насчет обидевшегося на меня Антона и нашей неловкой перепалки, которая до сих пор прокручивается в голове на повторе.

Она протягивает руку и гладит меня по голове, как собаку, ерошит челку. Посмотрев на неё исподлобья, я кусаю подгоревший бутерброд. Настроение у меня с утра не задалось. Сама не понимаю, почему. Вроде выспалась, но накопившаяся усталость никуда не исчезла.

– Нам на курсах сказали, что бизнесу нужна точка притяжения. И привели в пример «Найк». Они делали спортивные площадки со своими логотипами. Вроде благотворительность, а вроде и реклама. Нам такая же нужна.

Пережевываю хрустящий хлеб и удивленно смотрю на мать. Внутренний голос давно мне подсказывает, что её курсы и марафоны до добра не доведут. Хотя бы потому, что с ними она напрочь забывает о реальности, в которой у нас нет денег даже нанять второго продавца-консультанта.

– Зачем мелочиться. Давай сразу стадион построим, – говорю я, проглотив кусок и запивая его водой из стакана.

– Я на полном серьезе. Думаю, может, нам поставить уличное зеркало с названием магазина? Место проходное. Девочки будут селфи делать и выкладывать в сторис. Им фотки, а нам реклама.

– Нужно больше, больше бьющихся предметов, – беру тарелку со стола и направляюсь к раковине. – Витрины недостаточно.

– Что за бука? – мама толкает меня в плечо. – Кто не с той ноги встал, а?

Мне хочется её подбодрить, рассказать какую-нибудь глупую историю или, наоборот, поделиться тяжестью на душе. Но язык не поворачивается. Сил нет вести с кем-либо беседы, а мне ещё ехать на свидание с Марком, «фоткаться на новый айф». Придется делать прическу, краситься, одеваться поприличней. Если обычно эти девичьи радости доставляют мне удовольствие, то сейчас они вызывают тоску. «Взрослая» работа высосала из меня весь дофамин. Даже и представить себе не могла, что я такая принцесса-белоручка, или дело всё же в чем-то другом.

Марк заезжает за мной на папином «рендже». Иногда он дает ему покататься, повозить девчонок на прогулки, как говорит Онегин-старший. Очень надеюсь, что множественное число – это всего лишь шутка в его устах.

– Обалденные духи, – говорит Марк, вытягиваясь через приборную панель для поцелуя.

– Это новый кондиционер.

Мы смотрим друг на друга, и в его глазах проскальзывает мальчишеское смущение. Прямо как при первой встрече. В трезвом виде он мне куда больше нравится.

– Куда хочешь?

– Не знаю, туда, где золотая осень.

– Будешь делать фото с охапкой листьев? – спрашивает он с усмешкой.

– Просто хочу подышать воздухом.

За бортом не больше пятнадцати градусов, а я, как дура, нарядилась в тонкий плащик и блузку. Но идти в ресторан мне не хочется, а домой к Марку… раз ему одолжили поездить машину, значит, все семейство в сборе. И мне не сильно хочется лишний раз видеть его родителей. Несмотря на их радушие, иногда мне бывает с ними неуютно. Будто я подсознательно ощущаю, что они не воспринимают меня всерьез. Пусть Марк и любит шутить про будущую «жену айтишника», но они меня своей невесткой не видят. То ли считают, что их сын ещё слишком молод, то ли рожей не вышла. А впрочем, неважно.

Из-под колес машины вылетают пожелтевшие сухие листья. Место, куда мы направляемся, находится на окраине города, там, где кончаются многоэтажки и начинается лес. Но асфальт к нему проложили на протяжении всей дороги. Я любуюсь смыкающимися над головой желтыми кронами деревьев и стараюсь ни о чем не думать. В голову всё равно лезут строчки Шекспира, которые я тщетно пыталась вчера зубрить: «Нам говорит согласье струн в концерте, что одинокий путь подобен смерти». Когда убегающая вдаль черная полоска заканчивается, Марк выжимает тормоз. Мы приехали.

Вокруг озера собралось, наверное, полгорода. Работают лотки с кофе и глинтвейном, бегает ребятня по жухлому газону. Издалека доносится запах жареных каштанов. Марк берет меня за руку и тащит поближе к воде. Мы вместе уже почти год, но в такие моменты я ощущаю себя вновь на первом свидании: его глаза говорят, что он до сих пор влюблен. Когда Марк не накачан текилой, с таким бойфрендом мне завидуют все девчонки.

– Ты так и не рассказал мне, что произошло в пятницу.

– Да… – он виновато улыбается, отводя взгляд на рябь воды, – не сказать, что я хорошо помню. Перебрал немного.

– Немного? – я приподнимаю бровь и, остановившись, поправляю шарф.

– Ладно, когда ты ушла, ситуация действительно вышла из-под контроля. Мы с ребятами из айтишной тусовки заобщались, – Марк говорит быстро, нервно потирая затылок. – Домой я собрался, было уже три часа, наверное. Шарю по карманам, а телефон найти не могу, чтобы заплатить и такси вызвать. Пришлось просить кого-то, я, честно говоря, не знаю даже кого. Когда у меня его вытащили, ума не приложу.

Мы медленно идем вдоль набережной. Марк сжимает мою руку чуть крепче, будто ищет поддержки. Я чувствую легкое раздражение – если бы не его пьянки, всего этого бы не случилось.

– А с виду приличное заведение.

– Думаю, что это не там произошло. Мы выходили пару раз покурить, – Марк ловит на себе мой осуждающий взгляд. – Ты знаешь, что я так делаю, только когда выпью. Так вот. Мы несколько раз выходили, и во дворе вокруг нас постоянно терлись какие-то угашенные ребята из соседнего бара. Думаю, это кто-то из них.

Мы останавливаемся у лотка с глинтвейном. Марк отпускает мою руку, чтобы достать карту, и я замечаю, как он избегает смотреть мне в глаза. Продавщица наливает в бумажные стаканы дымящийся напиток с пряным ароматом корицы и гвоздики.

– Что в полиции сказали? – спрашиваю я, принимая теплый стакан и делая осторожный глоток.

– Да какая полиция? Его выключили сразу и разобрали на запчасти. Кого они там будут искать? Камер во дворе нет. Я тем более давно новый телефон хотел, а то с трещиной ходить не комильфо.

Мы продолжаем прогулку, огибая группу детей с воздушными шарами. Я молчу, прокручивая в голове его слова. Что-то в этой легкости, с которой он отмахивается от происшествия, царапает меня изнутри. Марк, почувствовав мое напряжение, обнимает меня за плечи.

– А что тебе Фил сказал про Анюту? – заискивающе спрашиваю я, чтобы сменить тему.

– Что она милая, – Марк отвечает без особого энтузиазма, глядя куда-то в сторону.

– Милая? – я хмурюсь, чувствуя укол разочарования. – Так обычно говорят, чтобы не обидеть.

– Фил не такой, чтобы рассуждать про чьи-то первоклассные сиськи, – усмехается Марк, покачивая головой. – Он скромник.

По правде я говорила не об этом. Помимо женственной фигуры у Ани есть ещё множество положительных качеств. Искренняя улыбка, чувство юмора и «легкое дыхание», как писал Бунин. И вот последнего мне самой всегда не хватало.

Мы подходим к озеру, в котором отражается серое осеннее небо. Неподалеку плавает семейство уточек – мама-утка и четыре пушистых утенка выстроились в аккуратную цепочку. Жаль, не взяла ничего, чтобы их покормить. Я останавливаюсь у самой кромки воды, наблюдая за их неспешным плаванием, и чувствую, как Марк встает рядом.

– А про меня ты как рассуждал? – поворачиваюсь к нему, прищурившись с игривым вызовом.

– Я сразу всем сказал, что отстрелю яйца любому, кто приблизится к тебе ближе, чем на пять метров, – Марк произносит это с показной серьезностью, но в уголках его губ играет улыбка.

– Значит, те два деда-шахматиста уже должны быть евнухами, – машу головой в сторону лавки позади нас.

– Не беспокойся, будут, если начнут приставать.

Марк достает новенький телефон и открывает камеру. Я принимаю позу и натягиваю улыбку. Делаю вид, что не смотрю в объектив, а просто наслаждаюсь моментом. Воскресным днём в парке с любимым человеком. Марк строит из себя настоящего фотографа: присаживается, приближает, отдаляет, щелкает сверху, снизу. От его титанических усилий мне становится забавно.

Те самые деды-шахматисты предлагают нам сделать совместное фото. И мы соглашаемся. Марк выглядит потрясно. Как мужчина с рекламы «Ральф Лорен». Светлые волосы уложены назад. На нём темно-синий лонгслив и распахнутое пальто. Вместе мы смотримся, как чета Маунтбеттен-Виндзоров. Или хотя бы их друзья.

Когда Марк, дурачась, пытается поцеловать меня прямо на камеру перед дедами, я хихикаю и выпархиваю из его объятий. Он благодарит фотографов, и мы садимся на пустую скамейку поодаль.

– Я в пятницу забыл тебе рассказать одну новость.

– Какую?

Марк достает телефон и показывает напечатанную страницу с заголовком: «Можно ли предсказать пробки: алгоритмы анализа транспортных потоков».

– Мою статью опубликовали в научном журнале нашей кафедры.

Мои глаза округляются.

– Это же потрясающе. Когда ты всё успеваешь?

– Ну мне там приятель помог. Я так накоплю работ для портфолио и смогу поступить в какую-нибудь крутую магу. Не в нашем Задрищенске. Может, даже в МИТ.

Внутри у меня всё сжимается от неприятного предчувствия. Сердце начинает биться чаще, а в горле встает ком. Я понимаю, к чему он ведет, но не желаю об этом думать. Не сейчас, когда мы так хорошо проводим время.

– Ты хочешь уехать?

– А ты нет? – он поворачивается ко мне, и в его глазах читается искренне удивление. – Варь, я тебя не брошу. Мы что-нибудь придумаем. Больше двух лет для этого есть.

– Тебе в любом случае придется целый год здесь торчать и ждать, пока я не получу степень бакалавра.

– Ну ничего, подожду. Нахер мне сдался МИТ без тебя.

Он целует меня в лоб и растирает плечи через тонкую ткань плаща.

– Нос красный. Ты, наверное, замёрзла. Может, ещё глинтвейн?

– Лучше поедем.

От разговоров о магистратуре настроение у меня подпортилось. Даже небо кажется серее и ниже, будто давит на голову. Хорошо бы обсудить это с Марком, но я не хочу быть тревожной занудой. Пусть даже если мы и расстанемся, в своем крутом американском университете он будет вспоминать, как со мной было хорошо и весело, и кусать локти.

Мы садимся в машину, и я листаю фотографии, выбираю, которую выложить. С Марком или без? В голове проносится мысль-молния: «Антон Вицин это увидит», – но я отмахиваюсь от неё, как от назойливой мухи. Увидит и увидит. А ещё триста других моих подписчиков. Но почему-то именно его имя всплывает в памяти.

Мама присылает какую-то ссылку в мессенджере со словами: «Надо срочно брать». Я перехожу по ней, и мне открывается чье-то объявление о продаже большого зеркала в металлической рамке. Закатываю глаза. Эта женщина не угомонится. В следующий раз ей на курсах расскажут, как крупные бренды помогают детям в Африке, она тоже туда полезет? Хотя ладно, зеркало за полторы тысячи не такая уж плохая затея.

Приходит новое сообщение: «Марк же на машине, может, вы заедете?». Дальше следует миллион жалостливых смайликов.

– У тебя есть планы на ближайшее время? – осторожно интересуюсь я.

– Куда-то ещё хочешь?

Я называю ему адрес с объявления и объясняю, в чем дело. Марк хмурится. Он цепляется за руль так, будто едет по треку на Формуле-1. А затем, недолго поразмыслив, спокойно произносит:

– Это же частный сектор? – Марк потирает лоб. – Там дорога такая раздолбанная. Поцарапаю днище, отец мне голову оторвет. Может, лучше доставку закажем?

Внутри меня закипает злость. Конечно, куда такому франту в дорогом пальто ехать зеркала таскать. Хочется сказать, что, вообще-то, внедорожники и созданы для того, чтобы ездить по пересечённой местности, а не красоваться на идеальном асфальте. Но я сдерживаюсь и, стискивая зубы, бурчу:

– Его по-любому надо будет ещё посмотреть. Вдруг битое.

– Это точно. У вас с битыми стеклами токсичные отношения.

Его слова больно бьют по самолюбию. У нас с матерью из-за этой долбанной витрины чуть инфаркт не случился, разве это повод для насмешек? Я чувствую, как внутри всё сжимается от обиды. Молча отворачиваюсь к окну, делая вид, что любуюсь пейзажем.

Иногда мне кажется, что наши отношения ограничиваются тем, что я исполняю для него роль трофея, «самой красивой первокурсницы», которую он заполучил. И как только я хочу выйти за эти рамки, он меня останавливает. Трофеи не просят таскать зеркала, они просто красуются на стене. Ими гордятся, восхищаются, любуются. И больше ничего. Но поднимать эту тему сейчас мне не хочется: я всегда выхожу проигравшей в наших словесных перепалках.

Зайдя в подъезд, я останавливаюсь возле лифта и медлю нажимать кнопку. Достаю телефон, набираю дрожащими пальцами: «Привет», и, кажется, целую вечность пялюсь на пустой диалог. Отправить или нет? Если не попробовать, тогда точно придется рассказывать маме о том, как мой бойфренд придумал глупую отговорку, чтобы лишний раз не напрягаться. Переломится ещё. Черт. А если рискнуть… может, даже получится уговорить взять оплату уроками английского.

Отправить?

Отправить?

Отправить?

Отправить?

Отправить.

9 глава

– Вчера обзывала меня маньяком, а сегодня сама зовешь в какую-то глушь, где нет ни одной камеры?

Антон крутит в руке мой телефон с открытым на нём навигатором, а затем бросает любопытный взгляд: на мне по-прежнему голливудская укладка, макияж и бежевый тренч. Самый подходящий образ, чтобы ехать в сомнительный район на окраине города. Но заходить домой переодеваться я не захотела и всё это время проторчала в подъезде, прислонившись к холодной стене и вдыхая запах сырости, пока ждала его.

– Мать попросила. Это для магазина.

– Да я уж понял, – кивает он, запуская двигатель.

В салоне пахнет освежителем-ёлочкой. Антон включает радио на магнитоле и заводит мотор. Никаких вопросов не задаёт. Например, почему я попросила его, а не своего парня меня отвезти. Слава богу. Решаю осторожно начать разговор сама, чтобы заполнить повисшую между нами тишину:

– Давно водишь?

– Ну так. Достаточно, – пожимает он плечами, перестраиваясь в левый ряд. – Мне батек её на совершеннолетие подогнал, сказал, чтоб я возил их везде с матерью, раз такой уже взрослый. Ему самому не дают права по зрению. А там его друг свою продавал, вот он и решил такой подарок мне сделать. А что, боишься?

– После езды с Екатериной Андреевной мне ничего не страшно, она любит полихачить.

Антон издает глухой смешок.

– По ней и не скажешь.

Играет задорная песня про муа-муа и джага-джага. Она совершенно не сочетается с угрюмым водителем в странных татуировках. Пытаюсь рассмотреть, что же всё-таки изображено на его руке: какие-то черточки, точки, палочки. Черт знает что. Как будто случайно ручкой себя исписал. В душе поднимается волна смятения, зыбкое, гложущее чувство. А если Марк узнает, где я и с кем? Он же обещал отстреливать яйца всем, кто приближается ко мне ближе, чем на пять метров. А между мной и Антоном нет и одного. Я утыкаюсь в телефон, чтобы хоть чем-то себя занять и отвлечься от навязчивых мыслей. Читаю конспекты из заметок, но буквы перед глазами расплываются, сливаясь в бессмысленные строчки. Я волнуюсь, чертовски волнуюсь, сама не зная почему, и это раздражает ещё больше.

Мы съезжаем с заасфальтированной трассы на просёлок. Машину шатает в разные стороны. Дорога тут и правда не очень. Как бы только довезти зеркало и не разбить? По указанному в объявлении адресу стоит кирпичный дом с железными орлами на высоченном заборе. Это место идеально подходит для логова какой-нибудь закрытой секты. Что творится внутри, не видно и не слышно. Представляю, как бы я поехала сюда одна, точно от страху упала бы в обморок ещё на подъезде.

Я набираю хозяину, и перед нами разъезжаются ворота, ведущие к участку. Внутри встречает коренастый мужичок со сверкающей лысиной. Он взирает на меня с некоторым удивлением, увидев Голливудскую прическу.

– Ну пойдемте, не стесняйтесь, – машет он рукой.

Следуя за ним, мы огибаем дом и заходим в темную пристройку. На стене поблескивают инструменты: молотки, пилы, отвертки, аккуратно развешанные на крючках. Прямо как в фильме ужасов про тихого соседа. Оттуда – по лестнице вниз, в другое помещение, из которого тянет могильным холодом.

– Не беспокойтесь, пожалуйста, насчет плесени или ржавчины, мы отнесли его сюда только вчера. Жена мозг изъела, что в гараже оно обязательно на кого-нибудь грохнется.

Меня, честно говоря, сейчас больше волнует моя жизнь и то, что мы спускаемся в какой-то подвал с незнакомым мужиком, чем состояние зеркала. Будь рядом Марк, я бы обязательно схватила его за руку, чтобы чувствовать себя в безопасности. Но поблизости только Антон, настолько спокойный и невозмутимый, что мне начинает казаться, будто он с сектантами заодно.

Мы оказываемся в чем-то наподобие погреба с низким потолком и бетонным полом. Включается лампочка, тусклая, качающаяся на проводе, и я замечаю на полу нечто, накрытое белой тканью, что немедленно рождает в голове самые жуткие картины. «Хватит, блин, фантазировать!», – кричу себе мысленно. Со мной же Антон, конечно, он меня, если что, защитит, правда ведь? Так? Уже через пару секунд я узнаю, что под простыней лежат банки с консервацией. Хозяин показывает нам их сам, явно гордясь своими запасами, и протягивает одну банку мне в руки.

– Возьми, это варенье с грецкими орехами. А то у нас его хоть жопой жуй. Ой, пардон, мадемуазель, хотел сказать: очень много.

Я с благодарностью принимаю в дар банку с черными шариками внутри. А мужчина указывает Антону на полутораметровые зеркало, прислоненное к стене.

– Без сколов, без трещин. Тертое мягкой тряпочкой. Ну, что, взяли, понесли? – потирает он руки.

– Помочь? – пищу я неуверенно, глядя на внушительные размеры зеркала.

– Подержи-ка лучше нам дверь, – командует Антон, закатывая рукава.

Смотря на то, как они пыжатся на лестнице, я диву даюсь своей идее. Звать человека, который разбил тебе окно, чтобы донести зеркало? Верх разумности. Но иначе мне бы пришлось забирать его вместе с матерью. Не заказывать же ради такого грузчиков? Очень быстро мы выбираемся во двор, где в сгущающихся сумерках стоит припаркованная «лада», которая выглядит особенно маленькой на фоне огромного участка. Взглянув на неё, а затем на громадное зеркало, хозяин произносит с сомнением в голосе:

– Вы бы ещё на велосипеде приехали.

– Чем богаты, тем и рады, – бурчит Антон.

Они вдвоем какое-то время трудятся в поте лица, словно пытаются впихнуть айсберг в консервную банку. Наконец находят верный угол, и стеклянная махина уходит внутрь салона по диагонали: от багажника до передней панели. Я сую купюры в руку мужчины, и мы выезжаем на безлюдную улицу, где сумерки не освещает ни один фонарь.

Пытаюсь прочитать эмоции на лице Антона, не возненавидел ли он меня за причиненные неудобства? Сложно разобрать. Его профиль в полутьме салона остается непроницаемым, сосредоточенным на дороге.

– Как ты смотришь на то, чтобы я позанималась с твоим братом в качестве оплаты за доставку зеркала?

Не отрывая глаз от дороги, он отвечает:

– Я думал, это пойдет в счет отработки за хулиганство.

– Можно и так, и так. Если Екатерина Андреевна согласится.

Повисает тишина, только шуршат колёса по разбитому асфальту. Антон тянется рукой к магнитоле и вновь включает радио, из которого льётся какая-то медленная мелодия. Будто вовсе не собирается отвечать на мой вопрос.

– Ладно, приходи в четверг. В любое удобное тебе время. Скажу Саньку, чтобы сидел дома. Пойдет?

– Угу.

На душе становится легче. Мне гораздо проще воспринимать его помощь как оказанную услугу, чем широкий жест. Так наши отношения держатся в рамках исключительно деловых, под строгим контролем. Из динамиков доносится песня Луны:

Ты совсем близко со мной

Всю ночь стоял за моей спиной

Но ты хулиган, я не гуляю с тобой

Ты хулиган, мне пора домой

Антон хмыкает, и на секунду мы встречаемся глазами. Этой секунды мне хватает, чтобы захотеть провалиться под землю. В ушах шумит так, что я не услышу приближение реактивного самолета. Неужели мы подумали об одном и том же? Черт, лишь бы меня спасла пудра, которая должна перекрыть алеющий румянец на щеках. Становится всё хуже и хуже, меня засасывает в водоворот стыда. Я молюсь, лишь бы все светофоры на нашем пути загорались зеленым.

Вечно убитый, вечно живой

Ты научил меня быть собой

Возле магазина нас уже ждёт мама. При виде меня на пассажирском сиденье Антоновой машины, она вскидывает брови и, по-видимому, проглатывает язык. Я же ей так и не сказала, с кем именно поехала забирать зеркало. А она в свою очередь не оповестила, что будет стоять, как часовой, в ожидании меня.

– Куда? – спрашивает Антон, хлопая дверцей.

– Добрый вечер, в подсобку. Я помогу.

– Почему не сразу на улицу? – удивляюсь я.

– Ага, мне прямо дали в воскресенье разрешение сверлить фасад.

Снова болтаюсь из угла в угол, как неприкаянная, с вареньем под мышкой, пока все вокруг возятся с зеркалом. Чудом оно осталось в целости и сохранности. Наблюдая за Антоном, гадаю, почему он не был ничем занят сегодня вечером и приехал ко мне всего за двадцать минут. Будто сидел и ждал отмашки. Странно, может, он просто ведет ночную жизнь? Мы машем друг другу на прощание, словно старые приятели. И я вижу, как с мамы вмиг слетает маска радушия:

– Варь, я думала, ты приедешь с Марком.

Мама смотрит на меня, как на малолетнюю преступницу, которую поймали за воровством жвачки. Наверное, она думает, что я специально всё подстроила. Решила таким образом привлечь внимание Антона и покататься с ним по частному сектору в сумерках. Становится противно.

– Он не смог, – мрачно бурчу я, не имея ни малейшего желания вдаваться в подробности.

Она поджимает губы, наклоняется и полушепотом произносит:

– Делай, конечно, что хочешь. Но чтобы ты знала: я не в восторге от того, что ты так близко общаешься с этим парнем.

Многозначительно хмыкаю. Даже и не буду с ней спорить.

10 глава

После пар Аня тащит меня в ближайший торговый центр, потому что нам пришла стипендия, которую мы традиционно спускаем в первый же день. Мы часто так делаем – ходим часами по магазинам, примеряем разные шмотки под энергичную музыку из динамиков, фотографируемся в примерочных, а потом всё равно заказываем их на маркетплейсах, чтобы сэкономить. Но в реальном шопинге с подругой всё равно есть какая-то магия, которую не заменит никакая онлайн-корзина. Особенно потому, что Аня разбирается в моде гораздо больше меня и щедро делится своими знаниями. Так я бесплатно получила личного стилиста.

Среди вешалок и манекенов она чувствует себя как рыба в воде и трещит без умолку, перебегая от одной стойки к другой: «Фу, прошлый сезон», «Классный принт, в моде снова животные мотивы, особенно олень и корова», «Это же точная копия древней коллекции "Боттега Венеты"», «К твоему цветотипу очень пойдет воздушный образ, и не вздумай спорить». Она сует мне в руки целую охапку вещей, и я покорно плетусь в примерочную.

Я надеваю деревенскую юбку-миди, замшевые казаки и огромную кожаную куртку, будто снятую с плеча американского байкера. Как по мне, в таком образе можно идти только на Хэллоуин или на тематическую вечеринку в стиле вестерн. Аня видит мою кислую мину в зеркале и визжит на весь торговый зал, хлопая в ладоши:

– Ты ничего не понимаешь! Это последний писк. Сюда бы ещё шляпу необычную…

– И можно идти снимать продолжение «Маленького домика в прериях», не переодеваясь? – усмехаюсь я, разглядывая своё отражение с разных сторон.

– Да ну тебя, – машет она рукой, но улыбка не сходит с её лица. – В чем ты будешь фоткаться в Москве? В школьной блузке?

Моё настроение вмиг скатывается куда-то на дно.

– Варь, я не хотела, – Аня замирает, понимая, что сказала что-то не то. – Нормальные у тебя блузки.

– Да дело не в них, – бормочу я, снимая куртку и вешая её обратно на плечики. – Просто не хочется напрягать маму. У неё и так непредвиденные издержки в связи с магазином. А эти сапоги стоят, как две полноценные рабочие смены в качестве консультанта.

Вспоминаю, что при этом всём я отказалась брать деньги у Антона за занятия с Сашей. Но я ни о чем не жалею. Думаю, его финансовые проблемы гораздо масштабнее, чем «не хватает на сапоги-казаки».

– Уверена, ты там всех затмишь хоть в бабушкиной ночнушке, – Аня обнимает меня за плечи, прижимается щекой. – Не расстраивайся, пожалуйста. Мы пойдем сейчас смотреть ромком, и ты сможешь расслабиться, да?

Она чмокает меня в щеку, пачкая её помадой цвета спелой вишни. Я немного оттаиваю. Аня вталкивает меня обратно в примерочную, но продолжает болтать из-за шторы, пока я переодеваюсь:

– Как, кстати, продвигаются сборы? Вы уже всё купили?

– Билеты на фестиваль – да, – отвечаю я, натягивая джинсы. – А вот на самолет ещё нет. Я решила, что подкоплю немного.

Собственно, для этого я и торчу в «Лаборатории сияния» каждую субботу, жертвуя выходными.

– А как же Марк?

– Он и так оплатит нам жилье, не хочу наглеть, – выхожу из примерочной, поправляя волосы.

Аня заглядывает мне в глаза, наклоняется ближе и переходит на шепот, хотя вокруг никого нет:

– Спросила у футболиста, есть ли у него девушка?

– Ты не поверишь. Я спросила, а он ушел от ответа!

– Вот гад, – качает головой Аня, скрещивая руки на груди. – Наверное, ищет себе кого-то на стороне. Тебе он глазки не строил?

В памяти всплывают наши разговоры в магазине при приглушенном свете, сумеречная поездка за зеркалом, его внезапное угощение. Можно ли всё это подогнать под определение «строил глазки»?