 
			В дремучем осеннем лесу, усыпанном пожелтевшими деревьями, в глубине стоял дом. Он был с виду неприметным – полуразвалившиеся доски уже понемногу рассыпались от старости, подпирали их не менее старые деревянные балки. Ставни окон закрывались с трудом, а дверь не закрывалась вовсе. Дом снаружи был завален старыми, нет, даже старинными предметами. Разбитые корыта, поломанные доски, железяки непонятного происхождения – казалось, во дворе нет места, чтобы прорасти траве. Однако крыша этого дома была способна привлечь внимание любого человека или зверя. Хоть в основе крыши и лежали те же самые доски, но сверху она была плотно укрыта мхом. Мох блестел, отражая свет, пробивающийся сквозь макушки деревьев. Все звери – жители леса – каждый раз останавливались около этого домика, чтобы вновь взглянуть на крышу, густо покрытую мхом.
Хозяйкой этого дома, как ни странно, была старая женщина – ворчливая и злая. Каждое утро она выходила с пустым железным ведром, пробиралась сквозь мусор к старому колодцу. Ее путь сопровождался стуками и звонами, мусор стучал и звенел. Звери, живущие неподалеку, называли эти звуки песнью старого осеннего дома, сигнализирующей о том, что старушка проснулась.
Вернувшись в дом, старушка сильно хлопала дверью так, что столб пыли вздымался от двери и распространялся на весь двор, но никогда не выходил за его пределы. До вечера старушка не выходила из дому. Она занималась чем-то внутри дома, да с таким усердием, что вспышки света, грохоты и ее ворчания можно было наблюдать и слушать далеко от дома. Лишь к вечеру старушка выходила из дому, садилась на старый пенек, громко и тоскливо вздыхала, на некоторое время закрывала глаза, затем осматривалась и под ночное стрекотание сверчков возвращалась в дом. И без того тусклый свет угасал на всю ночь, а на следующее утро все повторялось вновь.