Читать онлайн Сердце с каплей крови

ПРОЛОГ: ЧУМНОЙ

Любить – это помнить тех, кто ушёл,

и не переставать ждать тех, кто не вернётся.

Когда-то, в эпоху, о которой теперь помнят лишь осколки звёздного неба, в Великом Королевстве царил мир. Но королевство рухнуло – пламя и железо прокатились по землям. Победители, одержимые страхом, объявили охоту на магию. Так был создан указ Магильды: всякое колдовство отныне подлежало учёту и контролю. Волшебство стало бюрократией, а неподконтрольные маги – преступниками. Среди беглецов была Эльфийская ведьма Элина Ар-Телран. Она несла в себе не только память о былой славе, но и угасающую магию предков, и двое детей, чьё будущее было окутано туманом изгнания. Ее жизнь обрела спокойный и тихий оттенок одиночества. Но тишину нам всегда дают перед смертью, или перед испытанием.В изгнании она встретила человека – простого, но дерзкого,в чьих глазах сверкала не магия, а жажда к жизни. Элина не должна была влюбляться: её клятвы рода запрещали такую любовь .Но одиночество ломает даже самых сильных.Она полюбила его – вора и беглеца. Она поверила его рассказам, его смыслам и идеям. Сильная ведьма пала перед простым жуликом.

Магия почти покинула её, и лекари говорили, что детей она иметь не может. Да и какой ребенок в такое время, время без будущего. И сам Раули, был не против простого существования без обязательств.Но судьба преподнесла невозможное: в её теле зародилась новая жизнь. Феи леса не могли распознать, что с ней. Они не видели ребёнка; это было больше похоже на болезнь. Но со временем живот стал расти, и все увидели в нём дитя. Тогда Элина вновь обратилась к лекарям леса.

Когда ведьма пришла к друидам с просьбой избавить её от бремени,

те ответили:

«Если прикоснёмся – умрёшь ты и дитя.

Но если оставишь – возможно, родится нечто, что изменит мир».

Двое старших детей уговорили её сохранить ребёнка боясь за мать.Так ведьма осталась— с бьющимся сердцем под грудью и страхом, что оно принесёт не спасение, а беду. Ребёнок родился в ночь Великого праздника,когда звёзды складывались в знак древнего древа —символ начала и конца. Все говорили, что это – Дар Вселенной. Но Вселенная редко даёт дары без цены. Увидев дитя, Элин сначала испугалась.Но стоило ей заглянуть в его глаза – она поняла, что любит его.Старые ведьмы шептались у очага, пророча младенцу великое будущее,но судьба, как водится, решила повернуть всё куда интереснее.Так на свет появился Арин – дитя света и тьмы,в чьих жилах текла кровь эльфов, ведьм и людей.С ним пришёл дар… и проклятие. В ту ночь все решилось, как будто пером подписали указ. И вселенная как будто затаилась.

Лиродан, средний сын, белобрысый и статный эльф от него так и веяло породой. стоял у порога, мрачно наблюдая, как мать прижимает новорождённого к груди.

– Она смотрит на него так, будто больше никого не видит, – прошипел он, не отводя взгляда.

Мираж, старшая сестра, строгая по виду, но смешная по вкусу, «кудрявый белый кролик» как назвала ее мать, усмехнулась:

– Не будь таким ревнивым, брат. Видишь? Он ещё и глазами в неё пошёл – серыми, как дождь.

– Дождь смывает память, – ответил Лиродан, отворачиваясь. – Скоро она забудет, что у неё есть мы.

Арин рос, годы шли, и с ним непонимания.

– Человек, ведьмак, эльф… – ворчал Лиродан. —

Это какая-то странная палитра. Теперь мать его любит больше нас.

– Не нас, а тебя, – поправила старшая сестра Мираж, глядя на брата и на сына матери.

Она вечно шутливым тоном подкалывала маленького Аринa, вытаскивала его в лес на приключения и заставляла смеяться даже в самые серые дни. Брат и сестра были полными противоположностями. Мираж же была весёлой и отчаянной, обожала шутки и приключения, вечно втягивала младшего брата в новые авантюры, обучая смелости через игру и смех.Лиродан ревновал мать к Арину, постоянно ставил его в неловкие положения, но внутри заботился о нём по-своему. Арин смотрел на них и пытался понять – с одной стороны любовь и тепло, с другой – ревность и шутки,и постепенно учился ориентироваться в этих сложных отношениях.

Но все это, конечно, было интересно,но сейчас его больше волновало другое —кот по кличке Колтер категорически отказывался пользоваться транспортом.Арин отчаянно пытался посадить кота в детскую тележку,но тот с тем же отчаянием вырывался. После пятой попытки мальчик сдался, решив, что воспитание – дело неблагодарное.А спустя пару дней кот уже сам прыгал в тележку,но теперь Арин не хотел его катать.

– Вот уж глупые законы этой Вселенной, – вздыхал он, глядя на упрямого зверя.

Арин всегда тянулся к животным.В их деревушке, где жила семья, живности хватало —от котов и ворон до дворовых духов.Их язык он выучил раньше, чем язык людей.Особенно он любил пса Дорона, своего первого и верного спутника.Именно с ним он пошёл на первое “дело”.Его кроватка, сколоченная из дуба,казалась неприступной клеткой —выйти из которой было почти невозможно.Значит, нужен был сообщник.Он делился с Дороном кусками еды, завоёвывая доверие.И вот однажды, на рассвете, началась операция «Побег» Мальчик и пёс выбрались из дома на встречу свободе.Правда, длилась она недолго. Арин и Дорон скрылись ранним утром, когда небо ещё было розовым от зари.Они бежали через высокую траву,и только по виляющему хвосту Дорона, торчащему из зелени,позже можно было бы понять, куда направился мальчишка.Они шли к бурной реке,что ревела за холмами, манила и пугала одновременно.Для Арина это была граница —там, где кончались слова взрослых и начиналось настоящее приключение.Но у самого берега Дорон вдруг остановился,зарычал и перегородил путь мальчику.

– Ну что ты, Дор, – рассмеялся Арин. —

Ты же сам хотел свободы. Смотри, вон она, за этой водой!Пёс посмотрел на него снизу вверх.И в тот миг Арину показалось,что он услышал не лай, а мысль, мягкую, как ветер:

– Свобода не там, где нет стен, маленький.

Она там, где тебя ждут.

Арин замер.Ветер прошелся по траве, и река шумела, будто подтверждая слова пса.Он вдруг почувствовал – идти дальше нельзя.

Пёс осторожно толкнул его мордой,и мальчик, опустив голову, послушно повернул обратно.Позже, когда их нашли, пёс сидел рядом с Арином, как страж. И даже когда мать ругала сына за побег, он всё время смотрел на пса и думал:

«Он не дал мне утонуть. Ни в реке, ни в себе».

Дни в деревне шли размеренно, но каждый был наполнен маленькими чудесами.Арин рано вставал вместе с первыми лучами солнца.Дорона можно было найти у ворот, где он ждал мальчика,а Колтер наблюдал с крыши сарая, время от времени фыркая.Арин учился понимать их язык:каждый поворот уха, движение хвоста, вздох – это были слова,и мальчик слышал их так, как взрослые слышат речь друг друга.Он чувствовал их страхи, радость и любопытство,и часто сам решал, когда стоит вмешаться, а когда – отпустить.Мать, Элин, занималась магией и ремеслами.Она учила Арина колдовать: маленькие огоньки на листьях,слегка подталкивать воду или шевелить камушки.Мальчик делал ошибки, иногда разочаровывал мать,но она никогда не оставляла его без наставления. Она внушала ему добро с самого детства , ее рассказы и истории про животных и добрых существ, доводили его до слез , она воспитывала в нем сострадание и любовь к этому миру.Иногда Арин уходил исследовать лес.Он лазил по деревьям, разговаривал с птицами,а Дорон всегда шёл рядом, как верный спутник.Пес иногда останавливал его, словно предупреждая о невидимой опасности,и тогда Арин учился осторожности.Жизнь текла тихо, словно медленная река.Арин рос под заботой матери, играя с животными и слушая истории старых ведьм.Каждое утро начиналось с кормления Дорона и Колтера, помощи матери на огороде,днём он исследовал окрестности, а вечером наблюдал закат над холмами, где воздух пах лесом и солью моря.

После рождения Арина отец стал появляться редко.Он приезжал из своих дел, задерживался ненадолго, осматривал сына, давал короткие советы,и снова уходил, словно ветер, оставляя за собой запах парома и надежды .Эти редкие визиты были для Арина радостью,а для матери – источником тревоги и лёгкой обиды. Однажды утром, когда мать мыла сына на крыльце,Арин вдруг произнёс слово, которое эхом отозвалось в её сердце:

– Папа…

Элин остановилась, слегка покачавшись на месте.Не удивление, а тихая усталость – вот что она почувствовала.Слово звучало точно и чисто, как будто подтверждало: ребёнок всё же чувствует связь с отцом.И именно в этот момент во двор, вошел он.Отец Арина – усталый, загорелый, с улыбкой, в которой смешались радость и тревога.Элин тяжело вздохнула. Она знала: он снова останется ненадолго.Но Арин, не понимая всей сложной игры взрослых, радостно протянул руки к отцу.Дорон ощутил напряжение воздуха, словно сама деревня задержала дыхание,наблюдая за мгновением, в котором радость и усталость переплелись вместе.

– Привет, Арин. Я вернулся, – сказал отец, наклоняясь к сыну.

Но дни прошли, и снова отец исчез, оставив после себя пустоту и запах моря. Арин снова оставался с воспоминанием о том кратком счастье.

В деревне Арина ждали и маленькие приключения:он прятался от соседских детей, искал спрятанные сундуки с остатками еды,а потом делился находками с животными.Каждое такое событие оставляла в сердце мальчика чувство свободы,но одновременно – понимание, что мир больше и сложнее, чем кажется.Когда отец появлялся ненадолго, жизнь менялась:он приносил, рассказы о дальних странах и краткие советы,и Арин с радостью ловил каждое слово.Но уход отца оставлял пустоту, и мальчик вновь учился справляться с одиночеством,находя утешение в животных, в магии и маленьких радостях повседневности. Каждый раз, когда отец появлялся, сердце Арина прыгало от радости.Он бежал навстречу, смех звенел в груди, глаза блестели —но потом отец снова уходил.Сначала мальчик не понимал, почему, и его маленькое сердце сжималось от боли.Он пытался просить объяснений, искать слова,но мать лишь тяжело вздыхала и тихо шептала:

– Он не делает это, чтобы тебя обидеть…

А внутри Арина росло противоречие.Он любил отца, хотел быть с ним,но каждый уход оставлял пустоту, которая казалась бесконечной.С каждым разом мальчик всё меньше радовался новым приездам,и всё сильнее учился держать боль внутри,словно закалял сердце, чтобы оно не ломалось снова.Дорону это было видно. Пес иногда останавливался у парома, смотрел на мальчика,и в его взгляде было предупреждение:

– Ты должен быть осторожен. Не всякая любовь приходит навсегда.Именно эта смесь любви и боли постепенно формировала Арина.

Мираж и Лиродан сидели на крыльце, глядя на заходящее солнце, которое окрашивало небо в цвета угасающего мира.

– Говорят, в столице уже вовсю печатают новые указы, – сказала Мираж, и в её голосе слышалось не тревога, а странное возбуждение. – Магильда не шутит. Теперь всё будет по-новому. Учёт, контроль, разрешения на каждое заклинание. Война кончилась, начинается эпоха порядка.

– Порядка? – Лиродан фыркнул, сжимая в кулаке горсть земли. – Ты называешь это порядком? Скоро нам, эльфам, будут выдавать справки, чтобы дышать в лесу. Они перемешают всех в одном котле – эльфов, людей, гномов, орков – и назовут это «единством». А на деле просто приструнят. Сотрут всё, что делает нас теми, кто мы есть. Мы станем просто… населением. Удобным и послушным.

– А в старом «порядке» было лучше? – парировала Мираж . – Когда сильные маги выжигали целые долины в своих разборках? Когда люди молились на случай ? Теперь у мира есть структура. Да, жёсткая. Да, неудобная. Но в ней есть возможности! Можно будет учиться, работать, не оглядываясь на каждого стражника. Сила будет не кулаком, а инструментом.

– Инструментом в чьих руках? – Лиродан зло посмотрел на сестру. – В руках уставших от страха победителей. Они не доверяют магии, а значит, не доверяют и нам. Твои «возможности» обернутся ярмом. Ты ещё пожалеешь, что жаждала этих цепей.

– А ты, брат, так и останешься упрямым ослом, который ноет о прошлом, вместо того чтобы учиться жить в будущем, – огрызнулась Мираж.

Она встала и ушла, оставив его в одиночестве. Он сидел и смотрел, как последний луч солнца умирает на горизонте, словно догорал последний костёр старого, свободного мира. Мира, который для него уже кончился. А в колыбели тихо посапывал тот, кому предстояло в этом новом мире выжить.

Отец появился , как всегда, внезапно.На этот раз он не просто зашёл в деревню – он пришёл за всей семьёй.– Собирайтесь, – сказал он строго, но с теплом в голосе. —Мир ждёт нас.Арин, мать Элин, брат и сестра спешно собирались.На пристани стоял корабль, старый, но крепкий, с парусами, как белые крылья.

Дорону и Колтеру пришлось остаться, но за ними пообещали присмотреть соседи. Когда отец объявил, что они уезжают на корабле,

Дорон словно чувствовал, что идёт разлука.

Он не вилял хвостом, не прыгал от радости, просто стоял, глядя на Арина своими спокойными, человеческими глазами.

Когда отец окликнул с пристани, мальчик прижался к его тёплой шерсти.

– Я не смогу поехать с тобой, – сказал пёс.

Голос прозвучал не ушами, а сердцем.

– Но я всегда буду рядом.

– А как это – рядом? – спросил Арин, глотая слёзы.

Дорон тихо вдохнул ветер и ответил:

– Когда будешь бояться – я стану твоей тенью.

Когда забудешь, как дышать – я стану ветром у лица.

Когда захочешь сдаться – вспомни, как я бежал впереди.

Мы не исчезаем, Арин. Мы просто уходим немного дальше.

Мальчик обнял его за шею, и земля под ногами будто дрогнула.Элин звала с пристани, но он не сразу смог отпустить. И только когда корабль отошёл от берега, Арин почувствовал, как сердце сжимается от боли – и откуда-то издалека донёсся знакомый лай, растаявший в шуме моря.

Счастье, как оказалось, пахло свежей краской, морской рыбой и горячим хлебом из пекарни через улицу. Новый город, имени которого Арин сначала не запомнил, встретил их не руинами и страхом, а шумным, суетливым оживлением. Они сняли небольшой, но крепкий дом с синими ставнями. Для Арина это была совершенно новая реальность Всё здесь работало как отлаженный механизм, лишенный привычной ему души. Даже животные попадались реже, и большинство из них сидели по домам, словно в золотых клетках. Не слышно было ни щебетания диких птиц, ни стрекотания цикад. Шумные повозки с усталыми лошадьми мчались в разные стороны, не успевая поведать свою историю.

– Систематизированно! Правильный ответ, Норд!

Именно это слово идеально подходило для описания всего окружающего. Арин сидел на второй парте и с любопытством разглядывал пестрое разнообразие рас в классе, поражаясь тому, насколько все они были одинаково равнодушны. Он ожидал насмешек или проблем с адаптацией, но в школе всем было плевать друг на друга – точь-в-точь как в его новом мире.Первая его компания состояла из четырёх отчаянных сорванцов, которые только и делали, что искали приключений на свою голову и вечно ввязывались в драки. Арин не боялся потасовок, но и особого восторга они у него не вызывали. Вскоре он откололся от этой команды «мамкиных бойцов» и нашёл куда более интересных персонажей.

– Я читала одну историю! Однажды на свет появился мальчик, который был могуществен, как наш учитель физкультуры! И он…

– И он так же мог поднять твою мамку, Клина? – перебил её пухлый орк по имени Дрейк, хитро щурясь.

– Боже, Дрейк, в такие моменты ты просто неподражаем! – фыркнула вислоухая эльфийка.

Дружный хохот ребятни прокатился по поляне. Вот они, новые друзья Арина: эльфийка-полукровка Клина – девочка необычной красоты и недюжинного ума, и пухлый орк Дрейк, чей острый язык был отточен не хуже, чем его собственный нож для масла.

– И что же он? – спросил Арин, поддаваясь общему настроению.

– Не помню. Мой дед остальными страницами этой книги в туалете подтирался, – невозмутимо ответила Клина. – Она у нас в уличном сортире валялась. А ты, Арин, за сколько золотых спустился бы на дно такого туалета, чтобы узнать развязку?

– Наверное, за тысячу…

– А ты, Дрейк?

– Да за минуту! Из спортивного интереса!

Смех, походы по заброшенным местам, жуткие истории у костра и строительство немыслимых конструкций – вот что составляло суть их дружбы. И, конечно, примерная учёба. Только так после выпуска можно было получить заветную карточку, дающую официальное право на магию, а не влачить жалкое существование, как прочие маги и ведьмы, трясясь от страха и не надеясь получить свои серебряные гроши после каторжного трудового дня.

Отец, Раули, теперь был не мимолётным гостем, а постоянным присутствием. Он уходил на работу рано утром и возвращался затемно, пахнущий не морем, а потом, металлом и чем-то чужим, чужим. Но для Арина это был запах отца, который дома, который за ужином смеётся его шуткам и спрашивает, как дела. Мать, Элин, словно расцвела. Её магия, прежде угасавшая, теперь копилась в тишине домашнего очага, превращаясь в защитные обереги на дверях и в шепот заклинаний, от которых поутру в доме пахло свежестью. Отец возносил Арина и покупал ему все что то хотел, и рассказывал о том что тот станет великим. Казалось, чаша их жизни, так долго бывшая пустой, наконец переполнилась.

Лиродан , брат, гордо вышагивал рядом с отцом, перенимая его манеры. Он стал серьёзнее, важнее, и в его глазах читалось обожание к человеку, который вернул им семью. Мираж уехала в столичный эльфийский анклав – учиться управлять магией и, как писала в редких письмах, «найти свою мелодию». В одном из писем она упомянула о встрече с молодым эльфийским учёным, между строк можно было прочитать лёгкое, счастливое волнение.

Арин ловил каждый день, как бабочку, боясь, что он улетит. Он впервые за долгое время перестал слушать ветер в поисках знакомого лая. Он был просто ребёнком. И это было прекрасно.

Но у всего есть изнанка. Счастье, как оказалось, было тонкой плёнкой, натянутой над пропастью.Первой трещиной стал разговор, который Арин случайно подслушал, возвращаясь с рынка. Он застыл за углом, услышав за знакомым сараем голос отца и брата и еще кого-то. Говорили гномы, низенькие, могучие, с честными глазами цвета стали.

– Ты клялся, человек! – рычал один, с рыжей, как медь, бородой. – Где наш металл? Где золото?

– Всё в пути, друг мой, – голос Раули был сладок, как испорченный мёд. – Морские пути опасны. Задержка. Нужно ещё немного золота на… на страховку.

– Страховку? – второй гном сжал кулаки. – Это уже третья «страховка»! Ты обмываешь нас, как последних подмастерьев!

Лиродан стоял рядом, отведя взгляд. Его лицо было каменным.В тот вечер за ужином Арин не мог есть. Он смотрел на отца, который смеялся и рассказывал забавную историю, и видел другого человека – того, что был за сараем. Он посмотрел на мать. Она улыбалась, но в её глазах, ведьмовских, зрячих, мелькнула тень. Она что-то чувствовала. Но любовь и желание верить оказались сильнее зова крови.Потом отца стали искать другие люди. Не гномы. Люди с плоскими, безразличными лицами и тяжёлыми взглядами. В доме запахло страхом. Элин молчала, но по ночам Арин слышал их ссоры – приглушённые, полные слёз и шипящих обвинений.

– Ты обещал! Ты клялся нам всем!

– Я всё исправлю! Им просто нужно время! Ещё одна сделка…

Однажды ночью мать разбудила Арина. В её глазах не было ни паники, ни слёз. Только холодная, отточенная решимость.

– Собирайся. Только самое необходимое. Мы уезжаем. Сейчас.

Они бежали, как когда-то бежала она сама, спасая детей. Только теперь бежали от человека, который должен был быть их опорой. Арин не успел проститься с друзьями , все было прервано резко и быстро , это был тяжелый удар для него . Новым пристанищем стала хижина на отшибе другого города, где жила мать Элин – старая, высохшая, как осенний лист, ведьма с глазами, видевшими слишком много. Мир Арина снова перевернулся. Из уютного дома с синими ставнями – в ветхую избушку, где пахло травами и старой печалью.Отец пришёл через неделю. Он был жалок. Его одежда была в пыли, глаза молили о прощении. Он стоял на коленях перед Элин на пороге и клялся, что всё изменит, что найдёт честную работу, что он понял.И Элин, уставшая, измученная его и своей верой, снова дрогнула.Он устроился грузчиком в порт. Две недели всё было спокойно. Арин снова позволил себе надеяться. Может, конец сказки всё-таки будет счастливым?Иллюзия длилась ровно до тех пор, пока Раули, исхудавший и с лихорадочным блеском в глазах, не принёс мешок с золота.

Он швырнул его к ногам Элин со словами: «Видишь? Я смог! Я всё исправил!»

Элин смотрела на него, а потом её взгляд упал на Арина. Мальчик стоял в дверях, и в его широких, серых глазах, таких похожих на её собственные, она увидела то, чего не видела уже много лет – чистую, нетронутую надежду. Тот самый осколок веры, который она в себе похоронила. Он смотрел на отца не с подозрением, а с обожанием, и в его напряжённой позе читался один-единственный вопрос: «Неужели теперь всё будет хорошо?» И ради этого света в его глазах, ради призрачного шанса дать сыну ту самую семью, которую она когда-то потеряла, Элин сделала свой выбор. Она зажмурилась, словно ныряя в тёмную воду, и позволила себе снова поверить в сказку. На этот раз её вера была другой – не светлой, а отчаянной, вымученной, купленной ценой последнего сомнения. Но она была.

Она взяла штурвал семьи в свои руки, холодно и методично. Устроилась на работу в городской Институт Магии – скромной переписчицей древних свитков. Её магия, хоть и ослабленная, всё ещё была ценным знанием.Жизнь вошла в новое, напряжённое русло. Они больше не были семьёй – они стали соседями по дому, где каждый заливал свою боль кто молчанием, кто работой.

Лиродан, не вынеся этого гнетущего фарса, одним утром просто собрал вещи.

– Уезжаю к Мираж, – сказал он, не глядя в глаза матери. – В эльфийском городе хоть дышать можно. Здесь… здесь пахнет ложью.

Он ушёл, хлопнув дверью, и оставил после себя пустоту, которую никто не решался заполнить.Арин остался один на один с отцом, который, отдав долги, снова расправил плечи. Но это была уже не уверенность, а наглая бравада. Он вновь пропадал днями, возвращаясь с запахом дешёвого вина и чужих духов. Мать, возвращаясь с Института, падала без сил. Иногда, очень редко, Арин слышал, как ночью она плакала в подушку. А однажды утром он нашёл её спящей за столом, а перед ней стояла пустая бутылка из-под крепкого эльфийского вина. Она пила редко, но метко – чтобы отключиться, чтобы забыть. И каждый раз после этого её глаза наутро были пустыми, как выгоревшее поле.

А потом случилось то, что переломило Арина окончательно.

Отец привёл в дом девушку. Юную, глуповатую ученицу из Института, смотрящую на него с обожанием. Он представил её как «помощницу по астрологическим картам». Элин, с лицом маски, кивнула и ушла в свою комнату.Арин, притаившись на чердаке, видел, как они сидят за столом, как отец наливает ей вина, как его рука ложится на её бедро. Мальчишка почуял неладное, животный страх и стыд заставили его спуститься и спрятаться в чулане под лестницей, откуда был виден коридор и дверь в кабинет.Он сидел там, поджав колени, когда они вышли из-за стола. Девушка смеялась пьяным, визгливым смехом. Отец, грубый и торжествующий, прижал её к стене прямо в коридоре, в двух шагах от Арина.

– Тише, глупышка… – прохрипел Раули, его дыхание было тяжёлым и хрипящим.

– А вдруг… твоя жена?.. – девушка издавала короткие, влажные всхлипы.

– Она… она уже спит. Ничего не услышит.

Арин замер, вжавшись в стену. Он не видел их лиц, только тени на стене, сливающиеся в одно безобразное, пульсирующее пятно. Он слышал звуки – причмокивания, тяжёлое дыхание отца, стон девушки, который казался не столько наслаждением, сколько болью. Пахло потом, вином и чем-то чужим, резким, животным.Его тошнило. В горле стоял ком. Он видел, как рука отца задирает подол платья девушки, как его пальцы впиваются в её обнажённую кожу. Он слышал, как отец шептал ей слова – те самые, что когда-то говорил его матери.

Арин не плакал. Он не кричал. Он просто сидел и смотрел, как рушится последний оплот его мира. Внутри него что-то ломалось, гасло и каменело. Он чувствовал, как радость, доверие, сама способность чувствовать что-то хорошее – уползают в тёмный угол его сознания и запираются там на тяжёлый, ржавый замок.

Дверь в кабинет захлопнулась. Из-за неё ещё долго доносились приглушённые звуки. Арин сидел в чулане, не двигаясь, пока не начало светать.Тёмная, сладкая волна ненавиствия подкатила к горлу. Он почувствовал странное давление в висках, будто его череп хочет разорваться изнутри. Взгляд упал на глиняный кувшин в углу чулана. И Арин, сам того не осознавая, пожелал его уничтожить. Не мыслью, а всем своим существом, всей накопившейся болью.И кувшин – схлопнулся. Не разбился, а именно схлопнулся в себя, превратившись в горстку пылящегося песка с тихим, жутким хрустом.Облегчения не наступило. Боль требовала выхода. Его взгляд скользнул по полузасохшему цветку в горшке на подоконнике. Жалкому, умирающему. И в нём зашевелилось что-то другое – жалость, тоска по чему-то чистому. Он захотел, чтобы тот жил.

Стебель выпрямился. Сухие листья налились соком и позеленели. Из него проклюнулся новый, нежный росток, а затем он расцвел – яростным, алым, почти неестественным цветком.

Арин смотрел то на песок, то на цветок, не в силах осознать происходящее. Его дар, о котором твердили старые ведьмы, проснулся. Но это не было чем-то одним. Это была двуликая сущность, зеркало его души, разрывающейся между светом и тьмой. Он мог губить и возносить. И всё зависело от одного мига, от одной мысли, от того, какая боль в нём пересилит.

В памяти всплыли слова древней карги, сказанные матери, когда та была ещё беременна:

«Он несёт в себе Зарю и Полночь, Эли́н. Силу Абсолюта. Он сможет одним взглядом испепелить лес или заставить пустыню цвести. Это самый светлый дар, ибо он – сама жизнь. И самый тёмный, ибо он – сама смерть. И всё решит выбор мальчика. Куда он направит своё сердце».

Сердце. Сейчас оно было разбито и отравлено.

Дверь в кабинет захлопнулась. Арин сидел в чулане, не двигаясь, сжимая в кулаках горсть песка от кувшина и глядя на тот, неестественно яркий цветок. Две стороны одной силы. Два исхода одной боли.Он мог уничтожить этот дом, этих людей, весь этот грязный мир. Или мог попытаться исцелить свою израненную душу. Но исцеление казалось сейчас слабостью, а ярость – силой.На следующее утро отец вышел к завтраку бодрый и улыбающийся. Он потрепал Арина по голове.

– Что такой сонный, сынок?

Арин посмотрел на него. Он посмотрел на его руку и на мгновение почувствовал, как кости в ней могут превратиться в прах. Сладкий ужас от этой возможности шевельнулся в нём. Затем он посмотрел на мать, уставшую и постаревшую, и почувствовал, как мог бы наполнить её силой и покоем, выжечь из неё всю боль.Но он не сделал ни того, ни другого. Он сжал свой дар внутри, как сжал все эмоции. Эта сила была слишком страшной, слишком всеобъемлющей. Она требовала выбора. А он не хотел выбирать. Он просто хотел, чтобы всё прекратилось.Формирование нормального развития Арина остановилось. Вместе с ним в ледяной кокон ушёл и его дар – неукрощённый, двойственный, ждущий своего часа. Он начал строить внутри себя крепость. Без окон. Без дверь. Где в самой глубокой темнице томилось нечто, способное на всё – и на самое великое творение, и на абсолютное уничтожение.

…Прошло несколько недель после ночи измены. Жизнь в доме бабки-ведьмы замерла в тягучем, зыбком ожидании. Однажды, вернувшись с болот, где он теперь проводил дни, прогуливая новую школу, бродя в одиночестве, Арин застал дома необычную тишину.В главной комнате, на лавке у очага, сидели мать и отец. Они не ссорились. Они сидели напротив друг друга, как два изможденных призрака, и в воздухе висело незнакомое Арину слово – «раздел».Отец поднял на него взгляд. В его глазах не было ни злобы, ни любви. Только усталая отстраненность.

– Арин, – голос его был хриплым. – Подойди. Нам нужно решить. Я ухожу. Окончательно. С кем ты хочешь остаться?

Мир сузился до точки. До этой лавки, до бледного лица матери, до ожидающего взгляда отца. Внутри всё сжалось в ледяной ком. Он не думал. Ответ вырвался сам, рождённый той самой пустотой, что поселилась в нём после чулана.

– С мамой.

Отец медленно кивнул, будто этого и ожидал. Он встал, взял свой потрёпанный вещмешок, который уже стоял у двери, и, не оглядываясь, вышел. Дверь закрылась с тихим щелчком, поставив точку. Не в ссоре, не в ярости, а в тихом, бытовом конце.

Они остались одни. Мать и сын. Два осколка разбитой семьи.Они потихоньку начали жить. Вернее, существовать. Элин продолжала ходить в Институт, но её плечи с каждым днём сгибались всё ниже. По вечерам, стараясь, чтобы Арин не видел, она доставала бутылку. Сначала по праздникам. Потом – просто в пятницу. Потом – когда особенно тяжело.

Арин ненавидел это. Он выучил её пьяные слезы, её глупый смех, её пустой, остекленевший взгляд. Он рос, как сорная трава, – дикий и колючий, и главным его правилом было никогда не попадаться на глаза матери в эти моменты. Вид её слабости, этого добровольного падения, вызывал в нём ярость, по сравнению с которой ненависть к отцу казалась почти невинной.И тогда, в один из таких вечеров, когда он снова услышал из её комнаты пьяные всхлипы, что-то в нём перемкнуло. Он ворвался в комнату. Бутылка валялась на полу, мать сидела на кровати, беззащитная и жалкая.

– Хватит! – закричал он, и голос его сорвался на визг. – Я ненавижу это! Ненавижу! Лучше бы ты умерла, чем так позориться!

Слова, отравленные годами накопленной боли, вырвались и повисли в воздухе, ядовитые и тяжёлые.

И в тот же миг что-то щёлкнуло.

Тот самый дар, что уснул в нём после случая с кувшином и цветком, проснулся. Не просьбой, не желанием, а яростным, искажённым приказом. Он не просто пожелал ей смерти. Он, сам того не ведая, направил на неё всю свою чёрную, неконтролируемую силу.Элин ахнула и схватилась за грудь, как от удара. Её глаза, на мгновение протрезвев, расширились от ужаса и непонимания. Она смотрела на сына, а он смотрел на неё, и оба чувствовали, как что-то тёмное и необратимое перешло от него к ней.

На следующий день мать слегла. Лекари разводили руками.

– Странный недуг. Сердце бьётся ровно, кровь чиста, но сила уходит, словно её кто-то высасывает. Ярой, необъяснимой болезни в ней не было. Было лишь медленное, неуклонное угасание.Арин стоял у порога её комнаты, глядя на бледное лицо матери, и впервые за долгое время его ледяная крепость дала трещину. Сквозь неё пробился ужасающий, оглушительный вопрос: «Что я наделал?»

Он не просто проклял её. Он своей силой, своим даром, рождённым от света и тьмы, сделал это проклятие реальным.Мать угасала на его глазах, словно свеча, к которой он сам поджег фитиль. Те дни слились в одно сплошное, серое полотно боли. Арин сидел у её постели, сжимал её холодную руку и беззвучно шептал мольбы всем богам, о которых когда-либо слышал. Он вымаливал прощение. Он предлагал взамен всё: свой дар, свою жизнь, своё будущее. «Заберите всё, но оставьте её».

Но дар, единственное, что могло бы спасти, был заперт наглухо. Он боялся к нему прикоснуться, словно к взведённому курку. Однажды, в отчаянии, он попытался «пожелать» ей здоровья, как когда-то пожелал жизни цветку. Но внутри была лишь выжженная пустота и оглушительный страх совершить новую, непоправимую ошибку. Сила молчала, будто её и не было.

Вернулась Мираж. Она появилась на пороге без предупреждения, пахнущая дождём и дальними дорогами. Увидев брата – осунувшегося, с пустыми глазами, – она не стала плакать. Она просто сняла плащ, закатала рукава и взяла на себя всё: готовку, уход за матерью, переговоры с лекарями. Она стала якорем, который не давал Арину полностью утонуть. Но даже её силы и практичность не могли остановить неумолимое.

Лиродана не было. Доходили слухи, что он променивал фамильное серебро на эльфийские вина и утешался в объятиях случайных любовниц, пытаясь забыть само существование семьи, которая напоминала ему о его собственном бегстве.

Арин ушёл в себя. Мир вокруг потерял краски, запахи, объём. Он двигался в каком-то густом тумане, где все звуки доносились приглушённо, а лица не имели выражения. Его восприятие перекосилось. Доброта сестры казалась ему долгом, а не любовью. Шепот матери – не прощением, а упрёком. Он стал другим. Не просто грустным, а вывернутым наизнанку, где все внешние стимулы отражались в искажённом, параноидальном свете.

Мать почти не говорила. Она лежала, глядя в потолок, и лишь её глаза, ещё живые и глубокие, следили за Арином. Но в момент, когда тени в углу комнаты сгустились и дыхание её стало прерывистым, она внезапно собрала последние силы. Её пальцы сжали его руку с неожиданной крепостью.

Она посмотрела на него с такой остротой, будто впервые действительно видит.

– Сын мой… – её голос был шелестом сухих листьев. – Я… я должна была рассказать тебе… —

Но слова застряли в горле. Её взгляд помутнел, рука разжалась и безвольно упала на одеяло. Тайна, которую она хранила всю его жизнь, так и осталась нераскрытой. Умерла вместе с ней.

Лиродан приехал на похороны. Он стоял у свежей могилы, пряный и дорогой, но пустой внутри. Он не смотрел на Арина. Они обменялись парой формальных фраз, и он уехал обратно в свой эльфийский город-убежище, оставив Арина и Мираж один на один с их общим горем.Когда всё было кончено, Арин стоял на пороге пустого дома. Мираж, вымотанная, но непокорённая, разжигала огонь в очаге. Арин смотрел на свои руки. Руки, что могли творить и разрушать. Руки, которые не удержали мать.Его мир больше не был вывернутым. Он был простым. И от этой простоты становилось страшно. Теперь не было ни отца, ни матери, ни иллюзий. Была только нераскрытая тайна, сестра, которую он, возможно, обрекал своей силой, и дар, который был не благословением, а проклятием, ждущим своего часа.Он понял, что детство кончилось. Началось что-то другое. И первым шагом в этом «другом» было найти ответ. Ответ на вопрос, который задала ему мать своей смертью.

Тишина после похорон матери была густой и липкой, как смола. Мираж продержалась ещё неделю, пытаясь наладить жизнь в опустевшем доме. Но её собственный мир – учёба, магия, надежды на будущее в эльфийском городе – звал её обратно.

– Я не могу здесь оставаться, Арин, – сказала она однажды утром, укладывая в дорожный мешок последние свитки. – В этих стенах слишком много призраков. А тебе… тебе нужна своя дорога.

Он ничего не ответил. Просто смотрел, как она уходи по пыльной тропинке, унося с собой последние отголоски чего-то, что когда-то было семьёй. Дверь закрылась. На этот раз окончательно. Он остался в полном одиночестве, в гнетущей тишине, которую нарушала лишь поступь его бабки.

Марета не терпела слабости. Для неё скорбь была роскошью, которую не мог позволить себе настоящий мужчина. «Мёртвые ушли, – бубнила она, впиваясь в него взглядом, острым, как шило.

– Твоя очередь жить. И выжить».

Она взялась за его «воспитание» с жестокостью кузнеца, перековывающего бракованный металл. Подъём затемно. Часы за черчением рун на промёрзлой земле, пока пальцы не синели и не теряли чувствительности. Ношение воды из колодца на краю болота, где топились отчаявшиеся. Сбор ядовитых трав с ювелирной точностью – один неверный срез, и зелье стало бы ядом.

– Чувствуй энергию, мальчик! – её голос скрипел, как ветка по стеклу. – Не беги от неё. Она – часть тебя. Приручи её, сожги ею свой страх!

Но Арин не мог приручить. Он мог лишь подавлять. Каждое её требование, каждый взгляд, полный презрения к его «соплям» и «слюням», заставляли его сжиматься внутрь, запечатывая свой дар в саркофаг, склёпанный из страха и ненависти. Вместо стального стержня Марета выковывала лезвие, обращённое внутрь. Он не стал мужчиной. Он стал затравленным зверем на цепи.

Когда поплз слух о новом королевском указе, а на дорогах запестрели ржавые доспехи вербовщиков, Арин понял – здесь ему не выжить. Идти убивать за бред сумасшедшего короля, когда внутри и так бушевала война? Нет.

Война, спавшая неподалёку все эти годы, наконец очнулась, потянулась и показала клыки. Сперва это были лишь разрозненные слухи, будто бы чья-то баржа с зерном была сожжена на реке. Потом в небе над лесом увидели дым – не от печей, а чёрный, жирный, пахнущий горелым деревом и плотью. Появились мятежники. Одни говорили, что это бывшие солдаты, объявившие дезертирство. Другие – что это сектанты, поклоняющиеся какому-то забытому богу хаоса. Третьи шептались, что это просто бандиты, мародёрствующие под удобным предлогом.