Читать онлайн Цена знаниям

Впервые я по-настоящему понял, что мир изменился, когда позвонила Наташа Сомова и попросила помочь в подготовке к поступлению в консерваторию её внучке. Да, конечно. По-дружески.

Наташу я знал больше сорока лет – мы учились вместе в музыкальном училище, вместе поступали в консерваторию. Она не поступила, я поступил. Потом были годы переписок, встреч, взаимных поздравлений с праздниками. Обычная история дружбы, которая держится не на регулярном общении, а на общей памяти о молодости – когда мы были другими, когда впереди маячило светлое будущее, когда казалось, что музыка и есть самое главное в жизни.

– Витя, ну ты же знаешь, как это важно, – в голосе Наташи прозвучала та особая интонация, которую я научился распознавать за годы преподавания: смесь просьбы, уверенности в своём праве на эту просьбу и лёгкого упрёка наперёд, на случай отказа. – Девочка талантливая, но совершенно не представляет, как правильно подготовиться к экзаменам. А ты же профессор консерватории! Ты что, не можешь пару часиков с ней позаниматься?

Пару часиков.

Замечательная формулировка. Как будто эти «пару часиков» не включают в себя пятьдесят лет моей жизни – с того момента, как я в семь лет начал заниматься скрипкой, и до сегодняшнего дня, когда мне пятьдесят семь, и я всё ещё каждый день упражняюсь по два часа, чтобы не растерять форму. Как будто за словами «пара часиков» не стоят долгие годы обучения: сначала школа, потом училище, затем пять лет консерватории, после – аспирантура и две диссертации, которые я писал по ночам, потому что днём преподавал за гроши в музыкальной школе на окраине Москвы.

Я сказал Наташе, что занят. Что у меня расписано на два месяца вперёд. Что я беру за частные уроки пять тысяч рублей за академический час, и если её внучка действительно заинтересована, она может записаться в очередь.

Наступила пауза.

Долгая, неловкая пауза, во время которой я почти физически ощущал, как по ту сторону телефонной линии Наташино лицо меняет выражение: с надежды на недоумение, с недоумения на обиду, с обиды на плохо скрытое возмущение.

– Витя, ты серьёзно? – наконец произнесла она. – Мы с тобой столько лет знакомы, а ты с меня деньги просишь?

Я не просил денег. Я объяснил реальность. Но реальность – штука неубедительная, когда сталкивается с советским культурным кодом, который продолжает жить в наших головах, как те доисторические рыбы в подземных пещерах, не подозревающие, что наверху мир давным-давно стал другим.

Бесплатное образование

Дело не в деньгах, конечно. Дело в том, что мы – люди, выросшие в Советском Союзе, – так и не научились оценивать знания в денежном эквиваленте. С одной стороны, образование было бесплатным, государственным. С другой – по окончании обучения тебя могли отправить в любую точку СССР. Система распределения: после консерватории ты мог преподавать в музыкальной школе где-нибудь в Душанбе или Хабаровске, и ты был обязан отработать там три года, получая зарплату, на которую можно было только выживать.

Невозможность выбора.

Отсутствие права сказать «нет».

Но денег за обучение мы не платили. И потому в наших головах не сформировалась простая связь: образование стоит денег, знания стоят денег, время специалиста стоит денег.

Мой отец был инженером на заводе. Обычным инженером, каких в Советском Союзе были сотни тысяч – образованный человек с высшим техническим образованием, получавший сто восемьдесят рублей в месяц. Он закончил МАИ, защитил диплом с отличием и всю жизнь занимался проектированием узлов для ракетных двигателей на оборонном заводе. Двадцать семь лет – и зарплата, на которую наша семья жила средне: не бедно, но и не богато.

Помню, как к нему часто обращались соседи с просьбами. Починить холодильник – отец разбирался в технике. Посмотреть проводку – отец знал электричество. Рассчитать, какой фундамент нужен для дачного дома – отец владел сопроматом и мог за вечер начертить схему.

Он никогда не брал за это денег. Более того, если кто-то пытался предложить – «Пётр Иванович, ну хоть за бутылку» – он отказывался с некоторой даже обидой. Как это – платить? Мы же соседи. Мы же люди.

Помощь не продаётся.

Я вырос в этой системе координат. И когда в девяностые всё рухнуло, когда выяснилось, что за квартиру надо платить настоящие деньги, за продукты – настоящие деньги, а никакого государства, которое обеспечит тебе прожиточный минимум взамен на лояльность и отсутствие выбора, больше нет – я долго не мог перестроиться.

Жена перестроилась быстрее. Она вообще всегда была практичнее меня.

Первые деньги

Помню первый раз, когда я взял деньги за частный урок. Это было в девяносто четвёртом году. Ко мне обратилась женщина – её сын учился в музыкальной школе по классу скрипки, у него были проблемы с постановкой правой руки: кисть зажималась, локоть уходил в сторону, смычок дёргался. Школьная преподавательница не справлялась – просто не хватало квалификации. Женщина попросила меня позаниматься с мальчиком.

Я согласился. Мы договорились о времени. И когда после первого занятия она протянула мне деньги – сто тысяч рублей, тогда это были ещё те купюры с большим количеством нулей – я почувствовал что-то похожее на стыд. Как будто совершаю нечто недостойное. Как будто продаю то, что продавать не следует.

Но я взял эти деньги.

Вечером жена спросила, как прошло занятие. Я показал ей купюры. Она посмотрела на меня долгим взглядом и сказала:

– Наконец-то. Ты же понимаешь, что на твою зарплату мы не протянем и месяца?

Я понимал. На зарплату преподавателя консерватории – тогда она составляла около полумиллиона в месяц – прожить было невозможно. У меня была семья. Мир изменился, и я был вынужден меняться вместе с ним.

– Только не начинай про то, что это неправильно, – добавила жена. – Ты работал. Ты передал свои знания. Ты получил деньги. Всё честно.

Она была права. Но мне было неловко ещё долго.

Тот самый урок

Кстати, о бескорыстной помощи.

Я сам когда-то выжил только благодаря ей.

Было это в восемьдесят четвёртом году. Я только что поступил в консерваторию, приехал из Курска – провинциальный мальчишка с потёртым футляром и скрипкой, которую мне купили родители, отложив деньги с трёх зарплат. В Москве у меня не было ни знакомых, ни жилья, ни денег. Общежитие давали не сразу – надо было ждать до октября.