Читать онлайн Время перемен

Глава 1

Аэропорт дышал равномерно, как живое существо из стекла и металла. Шум голосов, шаги по плитке, гул тележек – всё сливалось в одно непрерывное, утомляющее дыхание. Люди вокруг спешат: кто-то смеётся, кто-то ругается в телефон, кто-то тащит чемодан, который больше него самого. Лондон ждёт. Серый, промозглый, терпеливый, как отец. Я не помню, когда в последний раз думал о нём без раздражения. Кажется, никогда.

Он не кричал, когда отправил меня в Штаты. Не сказал ни слова – просто подписал бумаги и отвернулся. Казалось, ему всё равно, где будет его единственный сын. Виктория тогда стояла рядом. Сложив руки, с безупречной улыбкой, как будто наблюдала за чем-то неизбежным. Она знала, что победила. Она умела шептать тихо, но ядовито – и отец всегда слушал её. «Так будет лучше для всех», – сказала она. И он поверил.

Теперь я почти слышу, как он произнесёт, с тем же бесстрастием, как в тот день: «Ты вернулся. Хорошо».

Я замедляю шаг у панорамного окна. На мгновение мне кажется, будто смотрю на чужого человека. Тёмные, чуть взъерошенные волосы падают на лоб, глаза – холодные, серо-голубые, будто вымытые временем. Кожа бледная, недосып сделал свое дело, как у тех, кто давно не видел солнца. Белая рубашка расстёгнута на вороте, костюм сидит идеально, но всё равно кажется чужим.

Что же мне сказать отцу? «Привет, отец. Я разочаровал тебя дважды – сначала, когда ушёл, потом, когда вернулся». Звучит честно. И глупо.

Я касаюсь билета в кармане – холодная бумага, будто напоминание, что назад дороги нет. Из динамиков объявляют мой рейс. Голос женский, безэмоциональный. Я поднимаю взгляд, втягиваю жадно воздух. Пора. Нью-Йорк остаётся за спиной – быстрый, резкий, с едкой перчинкой суеты.

А впереди ждет Лондон. Город, где всегда пахнет дождём и сожалением. Город, в котором меня ждёт человек, к которому я лечу не за прощением, а за ответом, которого, возможно, не существует.

Я приближаюсь к стойке регистрации. Очередь движется медленно, но мне это даже нравится – время будто тянется, давая шанс привыкнуть к мысли, что я действительно возвращаюсь. Передо мной девушка в пиджаке перелистывает паспорт, печатает что-то на клавиатуре, кивает кому-то из соседей. Когда подходит моя очередь, я протягиваю документы.

Она поднимает на меня глаза – светлые, внимательные, без тени раздражения, как будто ей и вправду интересно, кто я и куда лечу.

– Лондон? – спрашивает, улыбаясь.

Я киваю.

– Возвращаетесь домой?

Домой. Слово звучит неожиданно мягко. Я не слышал его давно – по крайней мере, не с таким оттенком.

– Да, – отвечаю после короткой паузы. – Домой.

Она улыбается чуть шире, ставит штамп, протягивает мне билет и паспорт.

– Приятного полёта, мистер Хартман.

Я беру документы, и вдруг – почти физически – чувствую, как что-то внутри откликается. Нечто лёгкое, будто вспышка под рёбрами. Не восторг, нет. Скорее – тихое, забытое чувство принадлежности. Как будто, несмотря на всё, где-то там, под слоем боли, сомнений и чужих ошибок, слово «дом» всё ещё имеет для меня смысл. Пальцы машинально сжимают билет. Я благодарю девушку и иду прочь от стойки, чувствуя, как с каждым шагом Нью-Йорк и моя уже привычная жизнь отдаляется.

После регистрации я прохожу досмотр – привычная рутина, запах металла, холодный голос охранника, короткий звуковой сигнал сканера. Я двигаюсь почти автоматически, как будто тело помнит, что делать, а сознание блуждает где-то в стороне.

Когда всё позади, я останавливаюсь у огромного окна. Самолёты выстраились вдоль полос, как белые птицы перед перелётом. За стеклом туман, солнце бледное, расплывчатое – будто не решается пробиться сквозь серость утра. На миг мне кажется, что этот момент самый прекрасный за последние пару лет. Так тихо не было давно, что я почти слышу собственные мысли – неровные, спутанные, похожие на дыхание. И в этот момент звонит телефон. Экран вспыхивает – Лео.

Я принимаю звонок, не успев даже вздохнуть.

– Наконец-то! – голос Лео, как всегда, громкий, живой, с тем самым беззаботным восторгом, которого мне хронически не хватает. – Ты уже в аэропорту?

– Да, – смотрю на самолёт, который вот-вот вырулит на взлётную полосу. – Прошёл досмотр.

– Отлично. Слушай, погода сегодня просто чудо! Солнце, голубое небо – даже чайки кажутся дружелюбными.

Он смеётся, и я невольно улыбаюсь. Это странно – слышать радость, когда внутри тебя тихо, как в вымершем доме.

– Я приеду в аэропорт заранее, – продолжает он. – Не вздумай искать такси, я сам тебя заберу. У меня даже кофе готов – твой любимый, с корицей.

– Лео… – начинаю я, но он перебивает:

– Без «но», Дэн. Я не позволю тебе вернуться в этот город в одиночестве.

Связь чуть трещит, и в этот момент мне кажется, что его голос звучит ближе, чем расстояние между нами. Я смотрю на своё отражение в стекле, лёгкая улыбка касается губ.

– Ладно, – говорю тихо. – Жди меня.

– Всегда, – отвечает он, и в его словах нет ни шутки, ни пафоса.

Звонок обрывается. Я опускаю телефон в карман и ещё немного смотрю на небо за стеклом. Самолёт поднимается в воздух, оставляя за собой белую линию, будто чью-то поспешную подпись на сером фоне. Мой рейс будет следующим.

Когда объявляют посадку, я поднимаюсь один из последних. Не спешу – привычка человека, который знает: всё равно придётся ждать.

Салон встречает запахом кофе и пластика, приглушёнными голосами, шелестом одежды. Я нахожу своё место у окна. Чемодан убран в багаж. Всё, что остаётся, – смотреть в иллюминатор и делать вид, что это просто перелёт, а не шаг обратно в прошлое.

Рядом садится женщина с ребёнком. Мальчик лет пяти, с растрёпанными волосами и слишком хорошим любопытством. Он всё время крутит головой, задаёт вопросы, а она отвечает терпеливо, мягко, с той улыбкой, в которой есть всё: и усталость, и любовь, и даже счастье. Она поправляет ему ремень, приглаживает волосы – движение простое, но почему-то болезненно знакомое.

Я отворачиваюсь к окну, но поздно – в памяти уже всплывают обрывки воспоминаний. Где-то в глубине вспыхивает запах – едва ощутимый аромат жасмина и кофе. Так пахли руки матери, когда она обнимала меня перед школой.

«Не забудь шарф, Даниэль. Сегодня сильный ветер, боюсь ты можешь простудиться.»

Голос возвращается, как отголосок из другой жизни. Я закрываю глаза. Всё внутри сжимается – не от боли, а от той странной пустоты, которая остаётся после неё.

Самолёт начинает движение. Женщина наклоняется к сыну, шепчет что-то ему на ухо, и он смеётся – звонко, искренне, будто небо уже принадлежит ему. Я смотрю на их отражение в стекле и думаю, как легко люди умеют любить – если им это позволили.

Моя мать умерла, когда мне было десять лет. Я помню тот вечер словно это было вчера. Тогда в доме было слишком тихо. Телефон зазвонил не сразу. Отец поднял трубку, выслушал, молча поставил его обратно и вышел из комнаты. Я не сразу понял, что случилось. Только потом – по его глазам, по тому, как он опустил голову, по тому, как на мгновение перестал дышать.

Она погибла в автокатастрофе, возвращаясь домой с работы. Дождь, мокрая дорога, вечерний поток машин. Какой-то идиот – пьяный, уверенный в собственной бессмертности – выехал на встречную полосу и врезался в её машину. Смерть мгновенная. Без шансов. Без боли, как говорят. Хотя я не уверен, что в такие мгновения боль исчезает. Она просто передаётся тем, кто остаётся жить дальше.

Отец тогда не плакал. Он вообще больше никогда не плакал. А я… я просто сидел в своей комнате и ждал, что она войдёт, как всегда, пахнущая жасмином и кофе, уставшая, но живая. Что скажет: «Извини сынок, я немного задержалась. Расскажи, как прошёл твой день.»

А я, тогда еще мальчишка, ответил бы с озорством: «Мама! Ты снова опоздала, и наверняка сильно устала, пойдем покушаем и я все тебе расскажу.»

Но дверь так и не открылась. И, может быть, с того вечера я тоже перестал быть живым – просто научился двигаться, говорить, дышать, как будто всё в порядке.

Самолёт отрывается от земли. Тело чуть отбрасывает назад, ремень врезается в живот, а где-то под этим давлением вдруг прорывается тихое, непрошеное чувство: Я лечу домой. Не к отцу и даже не к семье. А чтобы снова увидеться с матерью.

Я открываю глаза. За окном – облака, плотные и ровные, как холодный снег под солнцем. Белый свет заливает салон, но в нём нет тепла. Мне всегда казалось, что небо – это просто иллюзия покоя.

Когда матери не стало, отец долго жил в тени. А потом появилась она. Виктория.

Он женился, когда мне было пятнадцать. Слишком рано, чтобы понимать происходящее, но достаточно, чтобы ненавидеть. Она вошла в дом, как будто всегда принадлежала ему – с идеальной улыбкой, ровной спиной, мягким голосом, который всегда звучал чуть громче, чем нужно. У неё есть двое детей: старший сын, вычурно вежливый, и младшая дочь – хрупкая, платиновая, похожая на фарфоровую куклу, которая никогда не моргает. Мы должны были стать семьёй. Так она сказала.

Продлилось это меньше года. Она быстро нашла способ поставить всё на свои места – улыбкой, намёком, взглядом. Отец стал говорить тише, слушать ее все чаще, и однажды просто произнёс: «Тебе будет полезно сменить обстановку. Америка – прекрасная возможность для роста».

Полезно. Прекрасная возможность. Так он оправдывал то, что на самом деле было желанием Виктории. Она настояла, хотела, чтобы я исчез. Так и произошло. Пятнадцать лет – возраст, когда тебе нужен дом и внимание родителей, а не билет в один конец. Но кому какое дело?

Я провёл ладонью по лицу, чувствуя, как кожа чуть натягивается от усталости. Иногда мне кажется, что я улетел не тогда – а именно сейчас. Тогда я просто сбежал. А теперь возвращаюсь – туда, где меня уже давно заменили.

━━━━━━ ･❪ ☪ ❫ ･━━━━━━

Полет занял семь часов, но они пролетели, как одно мгновение. Я почти не заметил, как за окном сменились страны – как день растворился в стальном мареве облаков. Время будто свернулось в клубок.

Самолёт слегка дрогнул, напоминая, что всё это – не сон. Металлический корпус глухо заскрипел, двигатели сменили тон, и где-то за моим плечом ребёнок спросил мать, скоро ли посадка. Я поднял шторку иллюминатора – и на мгновение пожалел: слишком реальным показалось всё, что ждёт меня внизу.

Но любопытство взяло верх. Старый добрый Лондон, казалось я не видел его целую вечность. Он лежал подо мной, как огромное, выцветшее полотно: серо-синий, местами затянутый туманом, будто время и дождь сплелись в одну живую ткань. Дома казались игрушечными, улицы – нитями, огни – бледными россыпями янтаря. И всё же, даже с этой высоты, город был чертовски знаком. Этот холодный ритм, это дыхание под облаками – его ни с чем нельзя спутать.

Я прислонился лбом к стеклу. Внизу тянулась Темза – тусклая, вязкая, похожая на расплавленное олово. Где-то далеко мелькнул купол собора, силуэт знакомого моста, тонкая линия набережной, по которой я когда-то бежал под дождём, опаздывая на уроки. Дом. Слово всплыло само – но не отозвалось ни теплом, ни болью. Просто – констатацией факта.

Из динамиков раздался голос стюардессы, мягкий и нейтральный, как всегда: «Мы начинаем снижение. Пожалуйста, пристегните ремни. Добро пожаловать в Лондон».

Я усмехнулся. Добро пожаловать… туда, откуда меня когда-то вычеркнули.

Самолёт мягко качнулся, город приближался. Сквозь облака проступали крыши, затем – взлетная полоса, огни пробежали под крылом. Сердце глухо стукнуло – то ли от турбулентности, то ли от осознания: пути назад больше нет. Я глубоко вдохнул. Воздух в салоне был сухим, пах пластиком и кофе, но мне вдруг почудился другой запах – мокрого асфальта и холодного ветра. Так пахнет Лондон. Так пахнет прошлое.

Самолёт вздрогнул и начал медленно катиться по полосе. Шум двигателей стихал, и над салоном повисло напряжённое, почти неловкое молчание. Только шелест ремней, негромкие зевки, звон застёгивающихся сумок – и приглушённые слова стюардессы, пожелавшей «приятного пребывания в Лондоне».

Я почувствовал, как сердце ударилось о рёбра, будто пыталось вырваться наружу. Вот и всё.

Мы остановились. Металл жалобно застонал под весом самолёта, колёса заскрипели, и за иллюминатором скользнули тени машин. Где-то щёлкнула защёлка – первая, потом ещё одна, и сразу после этого весь салон ожил. Люди заговорили громче, зашуршали тканевые куртки, зазвенели телефоны. Они спешили. Торопились выйти, будто каждый боялся снова застрять между небом и землёй.

Я не двигался. Просто сидел, глядя, как впереди тянут сумки, кто-то ругается, кто-то смеётся. Столько лиц – усталых, нетерпеливых, чужих. А я будто смотрел на них сквозь стекло. Пока не щёлкнул мой ремень. Пора.

Лениво поднялся, потянулся за ручной кладью, и кожа пальцев задела прохладный металл полки. Ладонь дрожала. Не от страха – от того странного чувства, когда ты возвращаешься туда, где тебя больше не ждут. Лондон за окном был всё тем же – серым, бесстрастным. И всё же в глубине груди шевельнулось что-то тёплое. Может быть, просто память, а может предвкушение встречи с давним другом.

Шаг. Ещё шаг. Коридор, воздух стал плотнее, теплее. Запахи аэропорта ударили сразу – кофе, духи, металл, влажный холод кондиционеров. Я снова на земле. На своей земле.

Поток людей вынес меня в длинный коридор, залитый холодным светом. Огромные стеклянные стены отражали спешку, чемоданы катились по плитке, кто-то громко вызывал такси, кто-то обнимал близких, кто-то просто шёл, не оглядываясь. Всё это казалось чуть нереальным – как будто я попал в чью-то чужую жизнь.

Достал телефон, взглянул на экран: сообщение от Лео – «Я у выхода. Не проспи встречу века, мистер изгнанник». Я невольно улыбнулся. Только он мог так сказать.

И правда – стоило выйти в общий зал, как я его сразу увидел. Лео нельзя было не заметить. Он стоял у стойки с кофе, облокотившись на чемодан, и махнул рукой, когда наши взгляды встретились. Высокий, поджарый, с вечно растрёпанными каштановыми волосами, словно ветер и время не могли договориться, в какую сторону их зачёсывать. На нём был длинный бежевый плащ поверх белой рубашки, небрежно расстёгнутой у воротника, и узкие чёрные брюки. На запястье – браслет из потёртой кожи, подарок, кажется, ещё из тех времён, когда мы учились вместе. И, конечно, неизменная улыбка – дерзкая, усталая, тёплая.

– Даниэль Хартман собственной персоной! – сказал он, театрально раскрыв руки. – Семь лет молчания, и вот ты снова здесь.

– Веселишься, как всегда, – ответил я, подходя ближе.

Лео рассмеялся, хлопнул меня по плечу и протянул стакан.

– Кофе. Твой любимый.

Я взял стакан, вдохнул знакомый запах – горький, обжигающий, как всё, что осталось от старых времён.

– Как погода? – спросил я, кивнув на окно, где дождь тонкими линиями стекал по стеклу.

– Типичный Лондон. – Лео пожал плечами. – Влажно, мрачно, и все делают вид, что им это нравится.

Он подхватил мой чемодан и направился к выходу, как будто ничего не изменилось. А я шёл рядом – и чувствовал, как город медленно втягивает меня обратно, шаг за шагом.

Мы вышли на улицу, меня сразу окутал влажный холод. Лондон встретил нас привычным запахом дождя и бензина, гулом шин по мокрому асфальту и сиреневым светом фонарей, отражающимся в лужах. Воздух был плотный, насыщенный, как будто город не просто дышал – выдыхал воспоминания.

– Добро пожаловать обратно, – сказал Лео, придерживая дверь.

Я хотел ответить, но внимание привлек звук – низкий, сиплый, будто кто-то с трудом прокашливается. Из-за угла выглядывал седан – BMW E34, в которой ещё угадывалась былая гордость, но время уже оставило на нём свои автографы. Кузов – глубокого винного оттенка, потускневший и местами усыпанный крошечными пятнами ржавчины по краям дверей и аркам. Под вечерним светом краска казалась живой: то густо-бордовой, то почти чёрной. Характерные прямые линии кузова – строгие, немецки сдержанные, без намёка на округлость. Фирменные двойные «глаза» фар – одно стекло чуть мутное, другое ясное, но усталое, будто пережило сотни километров пыльных дорог. Между ними – классическая решётка «ноздри», чёрная и слегка облупленная по краям.

Хромированные элементы уже не блестели: окантовка стёкол матовая, бамперы местами потемнели. Колёса – старые литые диски с характерным узором «сеткой», в щелях которых застряла дорожная пыль. На капоте – пара тонких вмятин, едва заметных под углом. Задняя часть – строгая, с ровными прямоугольными фонарями, у которых правая секция чуть тусклее. Стекло багажника покрыто тонкой плёнкой грязи, через которую едва читается отражение серого неба. И всё же в этой машине чувствовалось что-то живое – не просто старое железо, а след эпохи, когда BMW делали с душой и с характером. На стекле заднего вида наклейка с выцветшей надписью “Медленно ехать будешь на миникупере”.

– Только не говори, что это… – начал я.

– Она самая, – с гордостью перебил Лео, погладив крышу машины. – Моя «Беатрис». 1989 год. Настоящая королева дорог.

– Королева свалки, – хмыкнул я, осматривая трещину на лобовом стекле и скрипучие дворники, которые казались живыми.

– Эй, – сказал Лео, обиженно прищурившись, – она старше нас обоих, пережила два штрафа, одно ограбление на парковке и мою бывшую девушку. А это между прочим заслуживает уважения.

Я покачал головой, но не смог сдержать улыбку. «Беатрис» выглядела так, будто готова развалиться прямо здесь, но в её перекошенных линиях было что-то очаровательное – словно этот седан, как и её хозяин, просто отказывался сдаваться.

Лео бросил мой чемодан в багажник, который закрылся только после третьей попытки, хлопнул по крышке и обернулся ко мне:

– Ну что, блудный сын, поехали домой?

Я кивнул. Дверца скрипнула, как старый дом, когда я сел внутрь. Пахло кожей, пылью и чем-то неуловимо родным – смесью кофе, бензина и летающих по салону воспоминаний.

Лео с трудом включил джаз на магнитоле – динамики заскрипели, и казалось, что эта развалюха сопротивляется даже этому. Но в конце концов тихий саксофон наполнил салон, и мы тронулись с парковочного места.

Улицы Лондона медленно проплывали за стеклом. Дождь уже закончился, но асфальт оставался влажным, отражая тусклые огни фонарей. Я чувствовал, как город снова втягивает меня в свои ритмы – шум машин, отдалённые голоса, запах мокрого бетона и бензина. Всё это казалось одновременно чужим и странно родным.

– Я почти забыл, какого это, – пробормотал я, глядя на отражения огней в лужах.

– Да ладно тебе, – сказал Лео, слегка усмехнувшись, – Лондон всегда такой: серый, мокрый, но ты не можешь от него отказаться.

«Беатрис» медленно катилась по улицам, скрипя, как старый аккордеон. Казалось, машина сама помнит наши прошлые поездки – пробки, дождливые ночи, наш смех и споры. И я вдруг понял, что в этом скрипе, в этом сопротивлении, есть что-то живое. Как и в Лео, как и во мне.

Мы ехали молча, и в тишине между звуками джаза, скрипом шин я понял, что с каждым километром ощущение дома ускользает. Лондон вокруг был таким же привычным и чужим одновременно, а мысли о семье тянули тяжёлым грузом. И вдруг осознание пронзило меня ясно: лучше будет пожить у Лео, чем возвращаться в дом, где меня давно заменили, где каждый уголок хранит чужое присутствие.

Лео говорил что-то, но я почти не слушал, погружённый в собственные размышления. Этот город, эти улицы, казалось, говорили со мной своим тихим языком, и чем больше я вникал, тем отчётливее понимал: иногда дом – это не стены, а люди, рядом с которыми можно быть самим собой.

Я посмотрел на Лео, его лёгкая улыбка и уверенность за рулём казались опорой, которую я давно искал. И на мгновение подумал, что возвращение домой может немного подождать.

Мы подъехали к дому Лео. Точнее, к его кофейне – старенькому зданию с большими окнами, из которых свет мягко рассыпался на мокрый тротуар. Вывеска слегка выцвела от солнца, а краска на дверях местами облупилась, придавая фасаду особый, чуть ностальгический шарм. На втором этаже, Лео обустроил себе квартиру – просторная, но хаотичная, с высокими окнами, через которые видна часть улицы, и с запахом старых книг, кофе и немного бензина, который просачивался с улицы.

Мы вышли на улицу. Вечерний воздух был свежим после дождя, прохладный и чуть колючий на щеках, с едва уловимым ароматом мокрого асфальта и пряного кофе. Лео достал мой чемодан и с трудом закрыл багажник «Беатрис». Он стонал, как старый кот, который не хочет вставать с места, а Лео ругался, одновременно смеясь, и я невольно улыбнулся, наблюдая за этим старым, живым механизмом дружбы и привычек.

На тротуаре стояла редкая прохожая тень – человек с зонтом спешил по своим делам, а воздух был чистый, пропитанный холодной влажностью, после дождя улица казалась иной, более осязаемой. Я вдохнул полной грудью и почувствовал, как долгие годы, проведённые вдали от Лондона, будто стекают с меня, растворяясь в этой влажной свежести.

– Как тебе? Выглядит круто, согласись? – спросил Лео, улыбаясь и подталкивая мой чемодан к двери кофейни.

Я кивнул, ощущая странное облегчение. Этот вечер, этот воздух, эта старая «Беатрис», которую мы с трудом оставили за спиной, и этот город – всё казалось знакомым, но новым одновременно. На мгновение мне показалось, что здесь я могу просто быть собой, без ожиданий, без чужих взглядов, без прошлого, которое тянуло за собой цепями.

Глава 2

«Хартман Групп». Лондон, район Гринвич.

Коридоры офиса напоминали улей – строгий, сверкающий, до абсурда организованный. Воздух гудел от голосов, щёлканья клавиш и телефонных разговоров. Менеджеры с планшетами спешили по стеклянным переходам, ассистенты балансировали с кипами чертежей, а где-то за перегородками мерцали синие экраны, отбрасывая на стены холодный свет.

Виктория Хартман шла по коридору размеренным, почти хищным шагом. Её каблуки отбивали чёткий ритм по плиточному полу – тук, тук, тук – звук, от которого у сотрудников невольно выпрямлялись спины. Она была из тех женщин, которую никто не смел игнорировать – не из-за красоты, а из-за силы, исходящей от каждого движения. Высокая, статная, с безупречной осанкой и той холодной уверенностью, что не требует доказательств. Узкое серое платье сидело на ней идеально, словно было выкроено по архитектурному чертежу. На запястье – тонкие платиновые часы, без камней, без блеска: демонстрация вкуса, но не роскоши.

Её лицо – олицетворение контроля: скулы подчеркнуты мягкой тенью, губы – ровные, сдержанные. Волосы – черные, словно ночь, гладко уложенные в низкий пучок, ни одной выбившейся пряди. В глазах – серо-зелёный стальной оттенок, взгляд, которым можно было измерить температуру комнаты и заставить её понизиться.

Она не просто шла по офису – она владела этим пространством. Виктория была как зеркало здания: из стекла, металла и расчёта. Всё в ней – от голоса до поворота головы – напоминало, что красота без власти для неё не имеет смысла. Она не любила шум, но любила власть: стоило ей появиться, как воздух вокруг будто густел, сотрудники начинали говорить тише, внимательнее, словно боялись случайно задеть невидимую грань.

Она остановилась у стеклянной стены комнаты совещаний. Внутри – совещание проектного отдела: макеты, схемы, споры. Лилиан Росс, новая стажёрка, говорила что-то, увлечённо жестикулируя – молодая, с глазами, полными наивного блеска. Виктория задержала взгляд – и на секунду угол её губ дрогнул.

Лилиан Росс, ее полная противоположность, молодая девушка с сияющими глазами, лёгкой наивностью и любопытством, как у человека, который только начинает понимать мир. Её длинные каштановые волосы струились волнами, придавая образу лёгкость и естественность. Кожа светлая, с едва заметной румяностью и несколькими веснушками, добавляющими этому некий шарм. Черты лица аккуратные, гармоничные: чуть приподнятые брови, мягко очерченные скулы, полные губы с лёгкой улыбкой. На ней свободная светлая рубашка, расстёгнутая на вороте, поверх тёмного топа, что создаёт впечатление одновременно профессионального и непринуждённого человека. Прямой взгляд и лёгкая осанка выдавали уверенность, но не надменность – скорее естественное обаяние.

В целом Лилиан производила впечатление свежей, энергичной и увлеченной своим делом девушки, которой только предстоит сделать первые шаги в большом мире. Но, как правило, наивность всегда пахла свежестью и недолговечностью.

– Миссис Хартман, – помощница возникла рядом, тонкая, собранная, с планшетом в руках. – Совет директоров перенесён на шестнадцать ноль-ноль. Господин Элсворт уточнил, что опоздает.

– Конечно, – ответила Виктория, не глядя. – Он всегда опаздывает.

Они свернули в сторону главного холла. Под стеклянным потолком свет был почти ослепительным, и в этом белом сиянии Виктория выглядела так, словно сама принадлежала архитектуре этого здания: идеальная, отточенная, безупречно холодная.

Она остановилась у огромной модели нового небоскрёба – гордости «Хартман Групп». Высокая башня из стекла и стали, проект, который должен был закрепить имя компании на международной арене.

– Красиво, – тихо произнесла она. – Но красота – лишь половина дела.

Её взгляд на секунду потемнел – будто в этом блеске отражалась не гордость, а тень.

– Сообщите пиар-отделу, – добавила она, не меняя интонации, – что я хочу обсудить пресс-релиз по поводу будущего наследника корпорации.

Помощница чуть заметно вздрогнула.

– Разумеется, миссис Хартман.

Виктория отвернулась от макета, медленно направляясь к лифту. За её спиной офис снова ожил, как будто кто-то нажал «воспроизвести» после короткой паузы. Всё шло по плану. Почти всё.

Лифт поднялся на последний этаж, где тишина стоила дороже любого дизайна. Здесь не звучали клавиши, не раздавались звонки – только ровное дыхание кондиционеров и приглушённый гул города за панорамными окнами.

Виктория вошла без стука. Андреас Хартман сидел за массивным столом из орехового дерева, уткнувшись в бумаги, словно пытаясь утонуть в них. Его волосы поседели ещё больше с тех пор, как Даниэль уехал, а плечи, некогда широкие и уверенные, стали тяжелее, опущенные, будто под грузом собственного имени.

– Тебя не было утром на планерке, – произнесла она тихо, не вопросом.

– Я работаю, Виктория, – ответил он, не поднимая глаз. – Уверен с планеркой ты справилась, как всегда безупречно.

Она подошла ближе, положив папку на стол, аккуратно, почти заботливо.

– Конечно. У нас как раз есть что обсудить. Если ты хочешь, чтобы компания осталась в руках семьи, пора принять решение.

Андреас поднял взгляд – и в этот миг всё в нём словно застыло, будто время сгустилось вокруг его фигуры. Его серо-голубые глаза, холодные и пронзительные, как сталь, отражали не просто усталость, а тяжесть прожитых лет – но в них не было слабости. Наоборот, они оставались острыми, будто лезвие, готовое рассечь любую ложь или сомнение. Взгляд его был спокоен, почти ледяной.

Волосы его – чёрные, густые, аккуратно уложенные, но с лёгким взъерошенным пробором, будто он только что провёл рукой по голове, пытаясь отогнать мысли. Лицо – правильное, с резко очерченными скулами и чуть заострённым подбородком, придававшее ему вид человека, привыкшего командовать, а не просить.

Одет он был безупречно: строгий чёрный костюм с едва заметным узором, белая рубашка с расстёгнутым верхним воротником – намёк на усталость, но не на небрежность. Белый платок в нагрудном кармане был сложен с математической точностью.

– Я уже принял решение, – произнёс он медленно. – Когда Даниэль вернётся, он возглавит «Хартман Групп».

– Если вернётся, – отозвалась она мягко, почти с жалостью. – Три года, Андреас. Ни звонка, ни письма. Компания не может ждать капризов твоего сына.

Он нахмурился, но не возразил. Виктория обошла стол и остановилась у окна. Лондон внизу был сер и бесконечен – шлейф машин, река, башни, где-то далеко блестели шпили.

– Зейн готов взять на себя ключевую роль, – продолжила она. – Он импульсивен, да. Но он здесь. Он знает людей, чувствует рынок. Пресса его любит. Если мы хотим привлечь инвесторов для проекта «Аврора», фамилия Элсворт на первых страницах сделает своё дело, ты ведь знаешь кто его отец.

– Элсворт, – тихо повторил Андреас, словно пробуя слово на вкус. – А не Хартман.

– Боже дорогой! Не цепляйся к словам, – ответила она, не оборачиваясь. – Всё меняется. Даже наследники.

Наступила пауза – плотная, как затянувшееся облако.

– Ты хочешь сказать, – заговорил Андреас наконец, – что компания, которую я строил сорок лет, должна перейти к моему пасынку, потому что мой сын… в штатах?

– Я хочу сказать, – Виктория повернулась, встретив его взгляд, – что «Хартман Групп» должна принадлежать тому, кто не сбежит от неё.

Он сжал челюсть. На секунду в воздухе что-то дрогнуло – как тень старого гнева.

– Даниэль не сбежал, – сказал он глухо. – Это была твоя идея отправить его в Америку.

Виктория улыбнулась – едва заметно, почти нежно.

– Я верила, что так будет лучше, но он оборвал с нами все связи! Даже Шарлотта перестала отвечать на твои звонки, разве я не права?

Она взяла папку и направилась к двери.

– Я подготовлю заявление для прессы, – сказала уже на ходу. – Проект «Аврора» возглавит Зейн Элсворт. Если твой сын решит вернуться… тогда и решим, кто из них более достоин управлять семейным делом.

Дверь за ней закрылась бесшумно, оставив Андреаса одного среди стекла, стали и тишины. Он долго сидел, глядя в окно, где небо над Темзой темнело к дождю. И впервые за много лет ему стало по-настоящему страшно – не за компанию, а за то, что осталось от семьи.

Виктория вышла в пустой коридор, по которому всё ещё тянулся запах кофе и бумаги. Лицо её оставалось безупречным, но пальцы, сжимавшие телефон, дрожали. Она шла быстро, почти на автомате, не глядя по сторонам – и, как только лифт закрылся за ней, нажала вызов.

– Зейн, – произнесла она сквозь зубы, глядя на экран. – Возьми трубку.

Гудок. Второй. Третий. Тишина.

Она перешагнула через границу терпения, нажала вызов снова – ещё и ещё. Без ответа.

– Прекрасно, – выдохнула Виктория, сжав телефон. – Просто великолепно.

Губы дрогнули. В голосе, наконец, прорвалась злость – тихая, ядовитая, почти сдержанная.

– Чёрт бы тебя побрал, маленький ублюдок.

Её отражение в зеркальной стене выглядело так, будто стекло вот-вот треснет от напряжения. И только когда двери лифта снова открылись, а её помощница робко произнесла:

– Миссис Хартман, к вам журналист.

Виктория уже улыбалась – идеально, холодно, как будто ничего не случилось.

━━━━━━ ･❪ ☪ ❫ ･━━━━━━

Тем временем, Ист-Энд, старое промышленное здание.

Телефон вибрировал на потрескавшемся бетонном полу, освещённом полосой блеклого света из выбитого окна. На экране мигало имя: Мама. Он сидел на ржавом железном ящике, закуривая сигарету. Зейн был высоким парнем с холодной, но завораживающей внешностью – тёмные, густые волосы падали на лоб небрежными волнами, будто он прятал за ними мысли. Острые черты лица, чёткая линия скул и тонкие губы придавали ему хищное, уверенное выражение. На шее и плече тянулись чёрные татуировки, исчезающие под воротником чёрной водолазки. В ухе поблёскивало кольцо, а в другом – скромный гвоздь. Его взгляд был пронзительным, усталым, словно он давно разучился удивляться боли.

– Опять она, – хмыкнул Зейн, не двигаясь. – Упрямая.

– Может, ответишь? – спросила Кира, облокотившись на стену. На её волосах лежала пыль, а под глазами – тени бессонницы. – Если она звонит тебе, значит, что-то горит.

– Пусть горит, – лениво бросил Зейн, стряхивая пепел. – Мне плевать на ее игры.

Вокруг него сидела его «банда»:

Кира стояла, прижавшись плечом к стене, будто ища опору не только для тела, но и для раздражённого настроения. Её крашенные розовые волосы, длинные и гладкие, как шелковая нить, падали по плечам, обрамляя лицо с утончёнными чертами – высокие скулы, прямой носик и пухлые губы, слегка сжатые в недовольной линии. Глаза зелёные, словно лесная глушь в полдень, и в них горел огонёк нетерпения, почти вызова, будто она ждала, когда кто-нибудь осмелится нарушить её молчание.

На ней была чёрная укороченная футболка, подчёркивающая стройную талию, и широкие брюки тёмно-синего цвета, заправленные в потрёпанные коричневые ботинки – практичные, надёжные, как и сама она. Но этот вздох, вырвавшийся из груди, был слишком громким, чтобы быть правдой – он говорил о том, что внутри всё кипит, и каждый её жест, каждое движение – лишь попытка сохранить внешнее спокойствие перед лицом того, что её раздражает.

Роуэн возился с рюкзаком, проверяя инструменты. На первый взгляд – просто милый парень с тёплой улыбкой и растрепанными рыжими кудрями, которые казались всегда чуть небрежными, будто он только что вылез из постели. Голубые глаза сияли какой-то упрямой решимостью. Он был одет в свободное худи, протёртые джинсы и кеды – простая, почти детская одежда, контрастировавшая с его манерой двигаться уверенно, резковато, как у человека, привыкшего открывать дверь с ноги. В нём странно сочетались мягкость и дерзость – как у щенка, который уже умеет кусаться.

Люк крутил в руках старую монету, задумчиво следя, как свет скользит по потёртому металлу. Высокий, с расслабленной осанкой и ленивой уверенностью в каждом движении, он казался человеком, которому редко бывает по-настоящему интересно. Светлые волосы с тёмными корнями были собраны небрежно, несколько прядей падали на лоб, подчёркивая острые черты лица. Холодные зелёные глаза смотрели исподлобья, будто он всё время прикидывал, стоит ли ему тратить силы на происходящее. Широкая хаки-куртка поверх чёрного худи, узкие джинсы и потёртые кеды делали его похожим на того, кто может затеряться в толпе – если только сам этого захочет.

Маркус стоял у стены, погружённый в своё занятие, будто весь мир вокруг него растворился в пыли и тишине. Его длинные тёмные волосы, слегка вьющиеся и небрежно падающие на плечи, обрамляли лицо с резкими, но гармоничными чертами – высокие скулы, чётко очерченный подбородок и прямой нос, будто выточенный из дерева опытным резчиком. Глаза карие, почти чёрными, и в их глубине читалась сосредоточенность, смешанная с лёгкой усталостью; взгляд, направленный не столько на стену, сколько внутрь себя.

На ушах поблёскивали тонкие серёжки – одна у самой мочки, другая чуть выше, на хряще, – придавая его облику лёгкую дерзость, контрастирующую с задумчивой сдержанностью движений. Он был одет просто, но со вкусом: серая бомбер-куртка с матовой текстурой накинута на светлое худи с капюшоном, чьи мягкие складки придавали фигуре расслабленность. Чёрные джинсы и бело-серые кроссовки завершали образ – практичный, немного уличный, но не лишённый эстетики.

В руке он держал кусок угля, и на побелённой стене уже проступали линии – не каракули, а нечто более осмысленное: схема, план, карта… или, может быть, очертания мира, который он пытался собрать заново. Комната пахла дымом, пылью и металлом – смесью свободы и безысходности.

– Ладно, – заговорил Роуэн, хлопнув ладонями. – Значит, склад у Темзы, старый ангар. Говорят, внутри – коллекция из частного проекта «Аврора». Прототипы, макеты, ноуты с планами. Если мы провернём это, то…

Он поднял взгляд.

– То мы не сорвем крупную международную сделку.

Зейн усмехнулся.

– Слишком пафосно, брат. Мы просто берём своё.

Он поднялся, подошёл к окну. С улицы доносился шум – дальний рев поездов и лай собак. Внизу под окнами – мусор, разбитое стекло, дождь начал моросить.

Телефон снова завибрировал. Он посмотрел на экран, затянулся и выдохнул дым прямо в сторону устройства.

– Мамочка нервничает, – сказал он, небрежно ткнув сигаретой в воздух. – Наверное, старик опять бредит своим золотым мальчиком.

– Про того, что уехал? – спросил Люк, усмехнувшись. – Слышал, он вернулся

– Сплетни, – отрезал Зейн. – Этот сладкий пирожок ни за что не покинет свою тетю и штаты.

Он поднял телефон, посмотрел на экран – и нажал отклонить вызов. Мелодия оборвалась. На секунду в помещении стало почти тихо.

– Ну что, – Зейн повернулся к остальным, – время проверить, как хорошо город спит по ночам.

И, затушив сигарету о подоконник, он направился к двери.

Старая промышленная башня на окраине Ист-Энда дрожала от ветра. Где-то внизу скрипели металлические листы, ветер выл в разбитых окнах, заставляя стены вздрагивать. На третьем этаже, где когда-то стояли станки, теперь горел лишь один источник света – старый прожектор, прикрытый металлической решёткой. Его тусклое сияние разливало по комнате мутно-жёлтые тени.

В центре стоял длинный деревянный стол, покрытый картами, чертежами и листами с размытой типографской печатью. Возле него – четверо. Зейн, как всегда, стоял у окна, опершись ладонями о подоконник, наблюдая, как под ними бледный свет реклам отражается в мокром асфальте.

– Камеры здесь, здесь и здесь, – говорил Роуэн, водя пальцем по схеме старого ангара у Темзы. – Патруль охраны делает круг каждые двенадцать минут. Если войдём с юга, у нас максимум шесть минут, чтобы попасть внутрь и вынести всё.

– А выйти? – спросила Кира, не поднимая глаз. Она курила, стряхивая пепел прямо на пол. – Или по плану «импровизация»?

Роуэн усмехнулся, не отрываясь от планшета.

– У нас будет фургон. Маркус его подготовил. Всё просто.

– Всё просто, – повторила Кира тихо, но в голосе её звенел сарказм. – Ты говоришь так перед каждой катастрофой.

Зейн обернулся к ним.

– Мы обсуждаем план, сосредоточьтесь.

Он говорил спокойно, но в его голосе чувствовалось напряжение, будто каждая фраза была гранью между сдержанностью и яростью.

– У нас есть цель. Проект «Аврора». Ни один файл не должен остаться там.

Маркус, сидевший в тени, поднял голову:

– И ты всё ещё уверен, что оно там?

Зейн посмотрел на него холодно.

– Я видел документы. И знаю, кто их подписывал.

Имя не прозвучало, но в комнате повисло молчание. Каждый знал, что речь идет о биологическом отце Зейна. Роуэн разрядил напряжение коротким кашлем:

– Я восстановлю каналы связи. Без дронов, без GPS. Мы пойдём вслепую, но я подстрахую.

Кира затушила сигарету о край стола.

– Повеселимся?

Зейн подошёл ближе. Его тень легла на карту, закрыв все линии и метки.

– Именно этого я и добиваюсь.

Он выпрямился. В полумраке лицо его казалось высеченным из камня.

– В полночь выходим.

– А если всё пойдёт не по плану? – тихо спросил Маркус.

– Тогда мы создадим новый план, – ответил Зейн. – Будем импровизировать.

Ветер ударил в окна, сорвав старую ткань, что заменяла шторы. Комната наполнилась холодом и запахом дождя. Зейн снова подошёл к окну. Город под ними дышал влажным светом и гулом машин. Где-то далеко, за дымом и рекой, сияли башни «Хартман Групп» – стеклянные, идеально ровные, чужие.

Он смотрел на них долго, молча. И в этот миг в его взгляде вспыхнуло не просто раздражение – ненависть. Глубокая, выстраданная, выверенная.

– На этот раз, – произнёс он негромко, – всё будет иначе.

Они разошлись по залу, каждый – к своему уголку, к своему молчанию. Пространство старой фабрики напоминало скелет – бетонные рёбра, ржавые балки, запах пыли и металла. Где-то капала вода, создавая мерный ритм.

Роуэн сидел у разбитого окна, подключая провода к старому ноутбуку. Экран мигал, словно сопротивлялся.

– Упрямая штука, – пробормотал он, рассматривая поток цифр. Его лицо освещал тусклый свет монитора: рыжие кудри казались золотыми, глаза – слишком светлыми для этой темноты. Он всегда шутил, всегда держался легко – но теперь на лице не было улыбки. Только усталость и сосредоточенность. Он знал: стоит ошибиться – и к ним придут не через сутки, а через пять минут.

Кира молча чистила нож – длинный, с чёрным лезвием, отполированным до блеска. Она делала это почти механически, будто пыталась стереть из памяти всё, что было до этого вечера. Сигарета дымилась в пепельнице рядом, и в свете лампы дым складывался в спирали, похожие на кольца змея. Иногда она бросала короткий взгляд на Зейна – с какой-то горькой преданностью. Он был для неё и причиной участвовать во всем этом.

Маркус сидел в углу, где бетонная стена переходила в старую лестницу. На коленях у него лежала схема – грубо нарисованная, вся в карандашных штрихах. Он водил по ней пальцем, изучая ее.

– Здесь много слабых мест, – тихо сказал он, когда Роуэн что-то спросил.

Он когда-то был студентом архитектурного факультета, до того как всё пошло прахом. Теперь он рисовал только на стенах.

Люк вертел монету между пальцев. Ему, казалось, было всё равно. Он слушал джаз с телефона – тихо, почти неслышно, чтобы не мешать другим. Всё в его позе было равнодушием: вытянутые ноги, полуприкрытые глаза. Но пальцы не останавливались – монета вращалась, звеня металлическим ритмом, будто это был единственный способ удержать себя от мыслей.

Зейн стоял у стены, где висела доска с планом операции. Он смотрел на схему, как на врага. В его взгляде не было сомнений, только решимость, холодная и плотная, как сталь под кожей.

– Ты всё ещё можешь передумать, – сказала Кира, не поднимая глаз.

– Нет, – ответил он коротко. – Поздно.

– Для чего?

Он повернулся к ней, в его взгляде мелькнуло что-то похожее на боль.

– Для сомнений, нужно сделать это сегодня или никогда.

Он отошёл, поднял с ящика старую куртку и натянул её поверх водолазки.

– Через сорок минут выходим, – сказал он. – Проверить оборудование, связь, батареи. Всё должно быть готово.

Роуэн кивнул. Маркус убрал чертёж. Люк спрятал монету в карман. Кира встала.

Мир вокруг будто замер, сжался в точку. Город за окном шумел, не зная, что в одной из его забытых трещин пять человек готовятся бросить вызов тем, кто правит им сверху.

Зейн снова посмотрел в окно. Дождь пошёл сильнее, тонкие струи стекали по стеклу, искажая неон. Он выдохнул дым, глядя на башни вдалеке.

– Черт… – тихо выругался он.

Глава 3

Ночь. Доклендс, район старых складов у Темзы.

Дождь усилился, тонкие струи стекали по ржавым металлическим стенам, забиваясь в трещины, оставляя потёки, похожие на следы времени. Вода стекала в лужи, отражая тусклый свет фонарей и красные огни далёких кранов. Ветер гнал клочья тумана, и всё вокруг казалось декорацией к чему-то забытому – к фильму, который никто так и не доснял.

Машина остановилась в тени старого ангара. «Форд» времен, когда бензин стоил дешевле совести, вздрогнул и замер. Зейн вышел первым, запахнув куртку, вдохнул влажный воздух – с привкусом ржавчины, соли и сигаретного дыма.

– Тихо, – произнёс он негромко. – Камеры?

Роуэн проверил планшет, подключая самодельный приёмник. Слабое жужжание наполнило воздух, словно где-то за стенами проснулся улей.

– Пять работают, одна закоротила из-за дождя, – прошептал он. – Минуты три, максимум четыре, пока я не вырублю весь периметр.

Кира выдохнула дым, глядя на тёмные окна ангара.

– А если там охрана?

– Тогда они просто не успеют понять, кто их обчистил, – ответил Зейн, улыбнувшись краем губ.

Он говорил спокойно, почти лениво, но за этим пряталось что-то другое – напряжение, что рождается, когда человек слишком долго живёт на грани. Маркус шагнул вперёд, вытащил из рюкзака инструмент, похожий на чёрную змею – тонкий резак для замков.

– Двадцать секунд.

Спустя ровно четыре минуты они проникли в помещение. Внутри стоял запах пыли, мокрого металла и старого масла. Пол был усыпан стружкой, паутина тянулась между балками, а где-то в темноте капала вода – равномерно, как метроном.

– Роуэн, свет.

Тусклые лучи фонарей скользнули по ящикам, по обёрткам с логотипом «Хартман Групп». На одной из коробок – эмблема проекта «Аврора».

– Смотрите, – прошептала Кира. – Господи, неужели оно и правда существует?

Зейн подошёл ближе, провёл пальцем по пыльной поверхности. Под его прикосновением выступил тонкий слой инея, словно материал реагировал на тепло. Он сжал губы.

– Похоже, здесь что-то ценное.

Люк присвистнул:

– Сможем много срубить деньжат?

Зейн не ответил. Его взгляд задержался на стальных контейнерах в дальнем углу. Что-то в них было неправильное – слишком чистые, слишком новые.

– Маркус, проверь вон те.

Маркус подошёл, включил резак. Металл запел тихо, с протяжным звуком. Кира настороженно оглянулась – где-то снаружи хлопнула дверь, глухо, как выстрел.

– Быстрее.

Зейн выпрямился, прислушался – и на мгновение всё стихло. Лишь гул города вдалеке, редкие капли дождя по крыше и приглушённый треск электричества от приборов Роуэна.

Что-то щёлкнуло. Свет мигнул.

– Чёрт, – прошипел Роуэн. – Камеры снова онлайн. Кто-то включил систему.

– Уходим? – Кира сжала зубы.

Зейн усмехнулся.

– Нет. Сначала нужно забрать наш улов.

Он сорвал крышку контейнера, и внутри, под серебристым покрывалом, лежал предмет, напоминающий зеркало, соединённый с металлической рамой.

– Что это, мать его, такое… – выдохнул Люк.

Зейн смотрел молча. В его взгляде мелькнуло что-то большее, чем любопытство – он определенно уже видел похожие солнечные панели, но текущая игрушка явно была новейшей разработкой.

Он наклонился ближе, провёл рукой над поверхностью. Ничего не изменилось, и рука его отражалась словно в комнате смеха.

– Так вот что они задумали… – глухо произнёс Зейн, отступая на шаг. – Это стоит уйму денег, нам нужно вынести всё.

Тишина в ангаре стала густой, вязкой, нарушаемой лишь мерным стуком капель по прохудившейся крыше. Свет фонарей, преломляясь в пыли, висел в воздухе неподвижными конусами.

– Давайте быстрее, – голос Зейна прозвучал тихо, но с той стальной нотой, что не терпела возражений. – Роуэн, глуши всё, что шевелится. Кира, на вход. Люк, Маркус – со мной.

Они двигались как отлаженный механизм. Роуэн, присев на корточки у своей сумки с инструментами, снова уткнулся в планшет, его пальцы летали по экрану. Гул от приёмника сменился настойчивым писком.

– Даю три минуты эфирной тишины. Дальше – кто знает.

Зейн кивнул, уже срывая с контейнеров защитную плёнку. Под ней лежали аккуратные прямоугольные модули, похожие на зеркальные плиты. Их поверхность была тёмной, почти чёрной, но в тусклом свете отливала глубоким фиолетовым. С обратной стороны – сложная паутина медных проводков и теплоотводящая подложка.

Маркус и Люк, не тратя слов, начали переносить панели к открытому проёму, где их принимала Кира и укладывала в подготовленные мягкие контейнеры в кузове «Форда». Движения их были выверенными, экономичными. Ни единого лишнего звука, ни резкого жеста. Только шелест одежды, приглушённое сопение от напряжения да лёгкий скрежет металла о металл.

Зейн стоял над вскрытым контейнером, один из модулей в руках. Он был на удивление лёгким и холодным. Проведя пальцем по гладкой поверхности, он ощутил лёгкую вибрацию.

«Фотоэлектрический композит с квантовыми точками… Гибридная архитектура…» – обрывки технических терминов, когда-то мельком увиденные в документах матери, всплыли в памяти. Это было не просто улучшение старых технологий. Это был скачок. Энергоэффективность под 50%, работа в рассеянном свете, интеграция прямо в структурные элементы зданий. Такое могло перевернуть весь рынок. И «Хартман Групп» держала это под замком.

– Зейн, – голос Киры, прозвучавший прямо у его уха, заставил его вздрогнуть. – Всё. Машина забита. Пора.

Он вынырнул из раздумий, положил панель на место и кивнул. Последний ящик захлопнулся с глухим стуком.

– Чисто. Уходим.

Роуэн уже сворачивал оборудование, его лицо в свете экрана было бледным и сосредоточенным.

– Система пытается перезагрузиться. У нас меньше минуты.

Один за другим они выскользнули из ангара в промозглую ночь. Дождь уже стихал, превращаясь в мелкую морось. «Форд» ждал, неприметный и безмолвный. Маркус бесшумно закрыл дверь, оставив за собой лишь следы на пыльном полу, которые скоро должны были скрыться под новым слоем.

Машина тронулась с места без фар, скользя по мокрому асфальту как тень. Только отъехав на пару кварталов, Зейн позволил себе выдохнуть и посмотреть в боковое зеркало. Тёмный силуэт ангара медленно растворялся в ночи и тумане. В кузове лежало не просто украденное имущество. Лежало доказательство того, что «Хартман Групп» работала над технологией, способной изменить всё. И теперь эта технология была в его руках. Вопрос был лишь в том, что он будет с ней делать.

Машина мягко покачивалась на кочках, увозя их от Темзы в глубь спящего города. Давление, висевшее в ангаре свинцовой пеленой, наконец рассеялось, уступив место нервному, взвинченному подъёму.

– Чёрт возьми, это же просто золотое дно! – Люк первым нарушил тишину, его обычно равнодушное лицо расплылось в широкой ухмылке. Он обернулся на сиденье, глядя на забитый добычей кузов. – Такие штуки на чёрном рынке разойдутся как горячие пирожки. Устроим аукцион, поднимем ставки… Китайцы, арабы – все захотят заполучить эту технологию.

– Не просто технологию, – поправил его Роуэн, не отрывая взгляда от планшета, где он стирал цифровые следы. – Один звонок нужному человеку, и нам даже никуда ехать не придётся. Приедут сами и выложат столько, что хватит на десять таких «Фордов». Только новых, – он с отвращением постучал костяшками пальцев по потрёпанной обшивке двери.

Кира, привалившись к окну, выпустила струйку дыма в приоткрытую щель.

– Главное – найти правильного покупателя. Не того, кто сдаст нас через пять минут после сделки. Нужны брокеры, те, кто понимают молча. – Она посмотрела на Зейна, сидевшего неподвижно, как изваяние. – Ты же знаешь таких, да?

Зейн медленно перевёл на неё взгляд. В его глазах не было ни всеобщей эйфории, ни алчности. Был холодный, выверенный расчёт.

– Не торопитесь делить шкуру неубитого медведя, – его голос прозвучал резко, разрезая праздную атмосферу. – Сначала надо понять, что мы вообще украли. Полные тех характеристики, кто разработчик, на какой стадии проект. Без этого мы просто продаём кота в мешке. И получим за него сущие гроши.

– Да ладно тебе, Зейн, – Люк отмахнулся. – Смотри на вещи проще! Это же «Хартман». Всё, что они делают, стоит бешеных денег. Мы уже в шоколаде!

– Именно потому, что это «Хартман», – парировал Зейн, – с этим нельзя торопиться. Они не оставят кражу такой величины просто так. Будут искать. Очень активно.

В салоне на мгновение повисла неловкая тишина. Их восторг немного подостыл, столкнувшись с суровой реальностью.

– Он прав, – тихо произнёс Маркус, всё это время молча наблюдавший за улицей. – Это не просто кража.

«Форд» свернул в тёмный переулок, скрываясь от многочисленных ночных огней. Атмосфера в салоне снова стала напряженной, но теперь это было другое напряжение – не перед прыжком в неизвестность, а перед долгой, опасной игрой, которая только началась. Удача была на их стороне, но все они понимали – удача, как и терпение корпорации, имеет свойство заканчиваться.

Автомобиль с потухшими фарами прополз последние метры по разбитой грунтовке и замер в тени, которую отбрасывало их убежище. Бывшая фабрика вставала из темноты, как скелет исполинского зверя. Колоссальное здание из почерневшего кирпича, с выбитыми окнами, подобно пустым глазницам. По стенам сползали подтеки ржавчины, а острые зубцы разбитой крыши пронзали низкое, затянутое дымкой небо. Вокруг – полуразрушенный забор из профнастила, кое-где сорванный и смятый, словно какой-то великан провёл рукой по нему. Воздух густо пах остывшим металлом, влажным камнем и сладковатым душком гниющей где-то внутри изоляции.

Мотор заглох. На секунду воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием остывающего металла и далёким воем сирены. Потом хлопнули двери. Без лишних слов они принялись за работу. Люк и Маркус молча открыли заднюю дверцу «Форда». В тусклом свете, пробивавшемся с улицы, блеснула зеркальная поверхность украденных панелей. Они выгружали их осторожно, почти благоговейно, передавая из рук в руки по цепочке. Груз был лёгким, но ценность его делала каждое движение осознанным и точным.

Кира, прислонившись к косяку огромного дверного проёма, закурила новую сигарету, её глаза, узкие щёлочки, бдительно сканировали окружающую тьму. Роуэн тем временем уже возился с ржавой калиткой, ведущей в главный цех, пытаясь бесшумно отворить её скрипящие петли.

Зейн стоял в стороне, наблюдая, как тени его команды перемещаются между машиной и чёрным провалом входа. Его лицо в полумраке было непроницаемым. Лишь легшее на плечи напряжение выдавало, что для него эта ночь была не просто удачной кражей. Это был первый ход в новой, куда более опасной игре. И ставки в этой игре только что взлетели до небес.

Последняя панель скрылась в чёрном зеве проёма. Роуэн задвинул ржавую задвижку, и цех поглотил добычу, словно древнее божество, принявшее жертву.

В наступившей тишине Зейнпочувствовал вибрацию в кармане. Это был его второй, «чистый» телефон. Он отошёл в сторону, в тень огромного, застывшего станка, и достал аппарат. Экран осветил его напряжённое лицо холодным синим цветом, несколько глупых сообщений от матери. Пальцы быстро набрали номер из памяти. Гудки прозвучали всего дважды.

– Говори, – раздался в трубке низкий, спокойный мужской голос. В нём не было ни удивления, ни нетерпения.

– Завтра. Нам нужно встретиться, – отчеканил Зейн, не представляясь. В этом не было нужды.

На другом конце короткая пауза, будто собеседник сверялся с расписанием.

– «Очаг». Буду ждать.

Связь прервалась. Зейн опустил телефон, глядя на тёмный силуэт фабрики. Встреча в «Очаге»… нейтральной территории. Лео держал своё заведение вне преступных игр, но его кофейня всегда была местом, где пересекались нити. Возможно, это был правильный ход. Или смертельная ошибка. Он обернулся к своей команде, уже начавшей обсуждать укрытие панелей внутри.

– Всё, – коротко бросил он, возвращаясь к ним. – Молодцы, увидимся завтра.

Глава 4

Проснулся от того, что солнце било прямо в глаза. Не слепящий, скупой свет Нью-Йоркского неба сквозь жалюзи, а наглый, золотой луч, растянувшийся по потолку пыльной дорожкой. Он мягко ложился на веки, настойчивый, как назойливая муха. Я застонал, натянул одеяло на голову, пытаясь укрыться в остатках сна, но было поздно. Сознание, ленивое и тягучее, уже возвращалось, принося с собой обрывки вчерашнего: гул самолета, скрип «Беатрис», запах кофе и старой кожи, и голос Лео, говорившего что-то утешительное, чего я уже не мог вспомнить.

Пахло пылью, древесиной и чем-то ещё – густым тёмным ароматом свежеобжаренных зёрен, который просачивался сквозь щели в полу. Я лежал с закрытыми глазами, притворяясь, что ещё сплю, что всё ещё где-то там, за океаном. Но нет. Жёсткий матрац под спиной, шершавая простыня и этот проклятый солнечный луч, который, казалось, знал правду и нарочно её выставлял напоказ.

Я сбросил одеяло. Воздух в комнате был прохладным. Гостевая комната в квартире Лео над «Очагом». Высокие потолки, голые кирпичные стены, заваленные книгами и старыми виниловыми пластинками. Напротив – мой чемодан, чёрный и молчаливый, как обвинительный приговор. Всё моё прошлое уместилось в него, и теперь оно сидело тут, в углу, и смотрело на меня.

Снизу, сквозь доски пола, доносился приглушённый утренний гул кофейни – шипение кофемашины, сдержанные голоса, звон чашек. Это был не резкий, рвущийся с небоскрёбов гул Нью-Йорка, а ровный, басовитый гул Лондона. Тот самый город, куда я боялся вернуться.

Я потер лицо ладонями. В горле пересохло. Сон отступил, оставив после себя лишь тягучую, липкую усталость. Я сбросил одеяло и встал с низкой кровати, чувствуя, как холодные половицы отдают легкой дрожью в босые ступни. Солнечный луч, настойчивый и неумолимый, поймал пылинки, танцующие в воздухе.

Я потянулся к стулу, где лежали вчерашние джинсы, еще пахнущие дорогой, и простая серая футболка. Одежда сидела на мне чуть мешковато, напоминая, что за последние годы я скинул пару килограммов. На ноги натянул старые растоптанные тапочки – первое, что нашлось у двери.

В крошечной ванной, облицованной потрескавшимся кафелем, я, щурясь включил свет. В зеркале на меня смотрел незнакомец – бледный, с всклокоченными темными волосами и синевой под глазами. Холодная вода из крана ударила по коже, заставив вздрогнуть. Я плеснул ее в лицо, смывая остатки сна, и провел мокрыми ладонями по затылку, пытаясь пригладить непослушные пряди. Результат был так себе, но сойдет. Полотенце пахло свежестью и чужим стиральным порошком – чистый, простой запах Лео.

Обсохнув, я вышел из ванной и, не задерживаясь, направился к лестнице, что вела вниз, в кофейню. В воздухе уже витал густой хлебный аромат выпечки и горьковатый, такой знакомый запах свежего кофе. Атмосфера в «Очаге» была насыщенной, словно само помещение дышало.

Лео стоял за стойкой, сияя своей фирменной улыбкой, которая, казалось, могла разогнать лондонские тучи. В его взгляде читалось понимание и легкая ирония.

– Ну что, соня, добро пожаловать в новый день, – провозгласил он, с хрустом взбивая молоко в питчере. – Выглядишь… свежо. Если, конечно, не считать этих благородных синяков под глазами.

Я невольно хмыкнул, сгорбившись на одном из барных стульев. Столешница из старого дерева была прохладной на ощупь.

– Как у тебя сил хватает шутить с утра, – пробормотал я. – Кофе. Просто чёрный. Двойной.

– Уже в процессе, – Лео ловко управлялся с фильтр-стаканом. – Хотя, по-моему, тебе нужен не просто кофе, а полноценный сеанс реабилитации. Но начнём с малого.

Он поставил передо мной кружку с дымящимся эспрессо, тёмным и густым, как ночь над Темзой. Аромат ударил в нос, прогоняя остатки сна. Я обхватил чашку ладонями, чувствуя её тепло.

– Ну как? – Лео облокотился на стойку, изучая меня. – Первое утро на родине. Какие ощущения?

Я сделал первый глоток. Горький, крепкий, именно такой, как надо.

– Пока не решил, – честно ответил я, глядя на тёмную поверхность кофе. – Но твой кофе… он как всегда на высоте.

В углу зашипела кофемашина, и где-то тихо зазвонил колокольчик на двери. Жизнь в «Очаге» шла своим чередом, и почему-то именно в этой простой утренней рутине я почувствовал первый проблеск чего-то похожего на покой.

Я сделал ещё один глоток кофе, чувствуя, как его горьковатая теплота разливается внутри, прогоняя последние остатки оцепенения. Повернулся на барном стуле, обводя взглядом зал. «Очаг» в это утреннее время был тихим, почти медитативным. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь высокие окна, ложились на столы из тёмного дерева и выцветший кирпич стен. В воздухе стоял густой запах свежемолотых зёрен и сладковатый дух только что испечённых круассанов.

Народу было немного. Пара студентов с ноутбуками, углубившихся в учёбу. Пожилой мужчина в углу, неспешно читающий газету. Девушка с рыжими волосами, что-то сосредоточенно писавшая в блокноте, изредка покусывая кончик карандаша.

Тишину нарушало лишь шипение кофемашины, тихая музыка из колонки, приглушенный перезвон чашек за стойкой и лёгкий, едва уловимый гул за окном – Лондон, который только просыпался. И в этой спокойной, уютной атмосфере, среди мягкого утреннего света и размеренных ритмов кофейни, я на секунду поймал себя на мысли, что всё может быть… нормально. Просто. Нормально.

– Ну и каков план, капитан? – Лео, вытирая бокал, прервал мои наблюдения. – Штурмовать башни из слоновой кости «Хартман Групп» сходу? Или для начала просто прогуляешься по городу, вспомнишь старые маршруты?

Я замер, сжимая в пальцах уже остывающую кружку. План? У меня не было плана. Была лишь смутная тревога и тяжёлое, как свинец, осознание того, что я здесь.

– Не знаю, Лео, – признался я, глядя на тёмную гущу на дне чашки. – Честно? Понятия не имею.

Он кивнул, без тени удивления, будто ждал именно этого ответа. Отставив бокал, он облокотился о стойку, его взгляд стал мягким, но решительным.

– Слушай, а пока ты решаешь… Останься здесь. Помоги мне. Стойка, кофе, клиенты – работа не пыльная, но руки заняты. И голова тоже. – Он махнул рукой в сторону зала. – Здесь тебя никто не знает. Ты будешь просто Дэн. Парень, который варит кофе. Как тебе идея?

Идея повисла в воздухе между нами. Простая, даже примитивная. Но в её простоте была гениальность. Спрятаться на виду. Искать себя, притворяясь кем-то другим. Или, может, наоборот – наконец-то стать собой. Я медленно кивнул, чувствуя, как камень на душе сдвигается с места, уступая место странному, непривычному чувству – возможность поменять свою жизнь.

– Ладно, – выдохнул я. – Просто Дэн. Это… звучит неплохо.

Уголок рта Лео дрогнул в одобрительной полуулыбке.

– Отлично. В подсобке, за мешками с зёрнами, висит запасной фартук. Должен тебе подойти.

Я допил остатки кофе, поставил кружку на стойку и направился вглубь кофейни, за тяжелую занавеску, отделяющую зал от хозяйственных помещений. В подсобке пахло ещё сильнее – сладковатой пылью от мешков с зёрнами, моющими средствами и старой древесиной. Луч света из-под двери выхватывал из полумрака груду ящиков и, действительно, несколько темных фартуков, висящих на крючке.

Я снял первый попавшийся. Грубая ткань, простая завязка на шее и длинные ленты сзади. Чистый, но видавший виды. Пахло стиркой и кофе.

Вернувшись к стойке, я молча натянул его через голову. Ткань легла на футболку незнакомым, но удобным грузом. Лео, тем временем, уже ставил перед свободным местом у кофемашины два пустых керамических кувшина.

– Начинаем с малого, – сказал он деловито. – Это – молоко. Холодное. А это – питчер. Твои новые лучшие друзья. Покажешь мне, что помнишь, как с ними обращаться, мистер «я-три-месяца-работал-бариста-в-Бруклине»?

Я взял в руки металлический питчер. Он был неожиданно тяжёлым. Взгляд скользнул по спокойному, погружённому в свои дела залу. Возможно, это было именно то, что мне было нужно прямо сейчас. Память тела сработала быстрее мыслей – пальцы сами нашли нужный хват, запястье привычным движением наклонило ёмкость под струю пара.

– Помню, – тихо сказал я в ответ на шутку Лео.

Шипение пара заглушило всё остальное. Я сфокусировался на звуке и тактильных ощущениях – молоко должно было не гореть, а растягиваться, насыщаясь мельчайшими пузырьками воздуха. Левой рукой тем временем установил чашку под группу кофемашины. Тёмная, густая струя с кремовой «шапкой» медленно наполнила дно.

Лео молча наблюдал, скрестив руки на груди, но я чувствовал его одобрительный взгляд. Когда молоко достигло нужной температуры и консистенции – гладкой, как шёлк, – я отставил питчер и быстрым, точным движением влил пену в эспрессо.

Из холодильника я достал бутылочку с ореховым сиропом. Несколько капель – и на поверхности коричневой пены проступил контур. Держа питчер почти у самой поверхности, тонкой струйкой я вывел изогнутые лепестки, затем – сердцевину. Это был не сложный латте-арт, но элегантный и безупречный цветок миндаля.

Поставив готовый капучино на стойку перед Лео, я отступил на шаг, вытирая руки о грубую ткань фартука.

– Серьезно? – спросил Лео, поднимая бровь и изучая работу. – «Три месяца в Бруклине», говоришь? Сомневаюсь. Так учат только в самых упёртых кофейнях Милана или… – он сделал театральную паузу, – у старых мастеров в Барселоне.

Я лишь пожал плечами, смотря на пар, поднимающийся от чашки. В этой маленькой победе, в этом знакомом ритуале, было что-то невероятно умиротворяющее. Может, это и есть то, чего мне не хватало – не грандиозных планов, а простого, идеально сделанного дела.

Лео поднял чашку, повертел её в руках, изучая идеальный контраст между тёмной основой и светлым, чётким рисунком. В его глазах читалось профессиональное любопытство, граничащее с уважением.

– Неплохо, – протянул он, но по лёгкой улыбке было ясно, что это высшая степень одобрения. – Очень неплохо.

Он поднёс чашку к губам и сделал небольшой глоток. Не просто отпил, а именно попробовал на вкус – позволил напитку растечься по нёбу, оценивая баланс и текстуру. Его брови поползли вверх.

– Чёрт возьми, Дэн, – выдохнул он, ставя чашку на стойку с таким видом, будто только что совершил маленькое открытие. – Это не просто хорошо. Это… безумно вкусно. Идеальный баланс. Крепость эспрессо не перебивает ореховый сироп, а молоко… оно как сладкая вата. Буквально тает во рту.

Он покачал головой, смотря на меня с новым, оценивающим интересом.

– Ладно, признавайся. Ты не просто подрабатывал в Бруклине. Тебя там кого-то обучал. Или у тебя есть диплом бариста, о котором ты скромно умолчал?

В его тоне не было допроса, лишь искреннее восхищение и лёгкое подтрунивание. Из-за этого момента, я почувствовал не тягостную пустоту, а слабый, тёплый проблеск гордости. Не за Даниэля Хартмана, наследника корпорации. А за Дэна, который умеет варить чертовски хороший кофе. И в этот момент дверь кофейни с лёгким звонком открылась, внутрь впорхнула девушка.

Солнечный луч, игравший на стенах, будто бы специально выхватил её из утренней полутьмы. Длинные каштановые волосы струились по её плечам живыми, блестящими волнами. На переносице и щеках рассыпались едва заметные веснушки, придавая её лицу очаровательное, слегка озорное выражение. Она уверенно направилась к стойке, и воздух будто сдвинулся вслед за ней.

– Лилиан! – расплылся в улыбке Лео, и в его голосе появились тёплые, почти отеческие нотки. – Прекрасное утро для свершений. Что сегодня желает наша главная офисная захватчица? Уже готовишь почву для архитектурной революции в «Хартман Групп»?

– Лилиан! – расплылся в улыбке Лео, и в его голосе появились тёплые, почти отеческие нотки. – Прекрасное утро для свершений. Что сегодня желает наша главная офисная захватчица? Уже готовишь почву для архитектурной революции в «Хартман Групп»?

Словно от удара током всё моё тело на мгновение застыло. Питчер, который я как раз протирал, чуть не выскользнул из пальцев. «Хартман Групп»? Это прозвучало так неожиданно, так оглушительно громко в уютной тишине кофейни, что кровь отхлынула от лица. Я машинально сглотнул, чувствуя, как мышцы спины напряглись до боли. Взгляд сам собой потянулся к девушке, стоящей у стойки, с новым, леденящим интересом. Она… она работает там?

Девушка по имени Лилиан рассмеялась. Звонкий, искренний смех, от которого на её щеках проступил лёгкий румянец. Она даже не подозревала, что её обычный утренний заказ только что обрушил на меня целый мир.

– Революцию пока отложим, Лео, нужно начать хотя бы с пары эскизов, – парировала она, игриво подмигнув. – Но без топлива никак. Сделай мне, пожалуйста, раф, только с двойной порцией корицы.

– Слышал, Дэн? – Лео повернулся ко мне, и его взгляд говорил куда больше слов. – Для нашей Лили – раф с двойной корицей. Кажется, это теперь твоя зона ответственности.

Я кивнул, чувствуя, как под фартуком учащенно забилось сердце. Отвернулся к кофемашине, стараясь скрыть внезапно вспыхнувшее на лице волнение. Предстояло приготовить самый важный раф в моей жизни.

Лилиан перевела взгляд с Лео на меня, и её любопытные карие глаза мягко остановились на моём затылке, беспощадно прожигая его. В них не было ни настороженности, лишь лёгкий, дружелюбный интерес.

– А у тебя, я смотрю, пополнение, – с лёгкой улыбкой заметила она, кивая в мою сторону. – Не представишь нас?

Лео хитро подмигнул ей, а затем и мне.

– Ах да, прости за мою невежливость! Лили, это Дэн. Мой старый добрый друг, который решил спасти меня от кофейного рабства и на время встать за стойку. Дэн, знакомься, Лилиан – наш самый очаровательный и постоянный клиент, чей вкус в кофе так же безупречен, как и её архитектурные эскизы.

Я почувствовал, как под фартуком ладони стали влажными. Кивнул, стараясь, чтобы улыбка выглядела естественно.

– Приятно познакомиться, – выдавил я, и голос прозвучал чуть хриплее, чем я ожидал.

Она рассмеялась – лёгкий, словно перезвон колокольчиков, смех.

– Ну надо же, какой ты у нас застенчивый, – заметила Лилиан, и в её глазах плеснулась безобидная насмешка. – Ладно, не буду смущать.

И, грациозно развернувшись, она направилась к своему привычному столику, оставив за собой лёгкий шлейф нежного цветочного аромата. Я смотрел ей вслед, чувствуя, как жар медленно спадает, оставляя после себя лишь странную пустоту и осознание простого факта: для неё я был никем. Просто новым, немного скованным парнем за стойкой. И в этой мысли была одновременно и свобода, и щемящая, необъяснимая горечь.

Я перевел дух, стараясь выбросить из головы всё, кроме предстоящей задачи. Раф с корицей для Лилиан. Доставая керамическую чашку для рафа, я мысленно поблагодарил Лео за его педантичность – всё было разложено по местам, чисто и профессионально. В питчер я налил нужное количество холодных сливок, следя за тем, чтобы они были идеальной жирности – так пенка получится шелковистой.

Подставив чашку под группу, я запустил эспрессо. Тёмно-коричневая струя с густой кремовой «шапкой» медленно наполняла дно, распространяя насыщенный, горьковатый аромат. Пока он готовился, левой рукой я добавил в питчер со сливками хорошую порцию ванильного сиропа – он должен был стать сладкой основой, не перебивая главную ноту.

Затем настал самый ответственный момент. Я включил пар и начал взбивать сливки. Звук был ровным, без резких шипений – верный признак, что воздух насыщает равномерно, создавая ту самую, идеальную микро пену. Я следил за температурой, ощущая ладонью, как металл постепенно нагревается. Как только питчер стал обжигающе горячим, выключил пар.

Теперь – соединение. Я влил взбитые сливки в эспрессо тонкой, но уверенной струйкой. Пена легла ровным слоем, сливаясь с кофейной основой в идеальном градиенте от светло-бежевого к тёмно-карамельному.

Осталось главное – корица. Я взял специальную мельницу, где были цельные палочки корицы, и над чашкой, мелко перетёр её прямо в напиток. Тёплый, пряный аромат мгновенно поднялся в воздух, смешавшись с запахом кофе, создавая тот самый волшебный коктейль, как она просила. Сверху я легкой рукой посыпал ещё щепотку уже молотой корицы для фиксации аромата.

Готово. На стойке стояла чашка с дымящимся, нежным рафом, от которого исходил согревающий, пряный запах. Я поймал взгляд Лео, который следил за мной с одобрительным кивком. Я подошёл к её столику, стараясь, чтобы шаги были бесшумными. Она уже достала ноутбук, и её взгляд был сосредоточен на экране.

– Ваш раф с корицей, – произнёс я, ставя чашку перед ней так, чтобы ручка была удобно развёрнута к ней. Пряный, тёплый аромат мягко поднялся между нами.

Лилиан подняла глаза, и на её губах промелькнула лёгкая, благодарная улыбка.

– Спасибо, – сказала она, уже возвращаясь к экрану, но её пальцы тут же потянулись к чашке, чтобы ощутить исходящее от неё тепло.

Затем она, не глядя, достала из кармана пальто сложенную купюру и протянула мне.

– Сдачи не нужно.

Я взял деньги, кивнул и так же тихо отступил к стойке. Бумага была тёплой от её руки. Положив купюру в кассу, на мгновение задержал взгляд на её склонённой над ноутбуком фигуре, на тонких пальцах, пробегавших по клавиатуре. Она была здесь, в нескольких метрах, погружённая в мир, который когда-то был и моим миром. Машинально начал протирать уже чистую поверхность тряпкой, пытаясь упорядочить нахлынувшие мысли. Внезапно на моё плечо легла твёрдая ладонь Лео.

– Эй, – он понизил голос до доверительного полушепота, чтобы не мешать другим. – Это была отличная работа. Не только с кофе, – он кивнул в сторону её столика, – но и тут, – он легонько ткнул пальцем мне в грудь, прямо над фартуком. – Держался молодцом. Принял удар судьбы в виде очаровательной девушки и не дрогнул.

В его голосе сквозила не только профессиональная оценка, но и искренняя поддержка. Он понимал, какой вихрь эмоций только что пронёсся во мне при упоминании «Хартман Групп», и видел, как я собрался. Этот простой, мужской знак одобрения – похлопывание по плечу – значил в тот момент больше, чем любые слова. Я глубоко вздохнул, и часть напряжения наконец отпустила. Уголки губ сами собой дрогнули в лёгкой, ответной улыбке.

– Спасибо, – сказал я тихо, и на этот раз голос не подвёл.

К обеду «Очаг» наполнился гулом голосов и звоном посуды. Спокойная утренняя атмосфера сменилась оживлённой суетой. Лилиан давно собрала свои вещи и ушла, помахав на прощание рукой, и её столик у окна уже заняла шумная компания студентов.

Время сжалось, превратившись в череду заказов: эспрессо, американо, капучино, рафы. Руки сами помнили движения, а голова была занята лишь тем, чтобы не перепутать стаканчики и не забыть, в какой напиток сколько сиропа. Эта монотонная, но требующая сосредоточенности работа была как бальзам – она не оставляла места для тяжёлых размышлений.

Когда основной поток наконец схлынул, Лео с облегчением вздохнул и развязал тесёмки своего фартука.

– Ну, я поеду, – сказал он, снимая запачканный молоком и корицей фартук и вешая его на крючок. – Сиропы на исходе, особенно тот ванильный, что ты так лихо расходуешь. И кое-что по мелочи для кофемолки нужно. – Он бросил на меня оценивающий взгляд. – Один справишься? Сейчас должно быть затишье. Если что, звони. Если придет Мэй, не подпускай ее к кассе, она всех обложит налогом на сарказм.

Он подмигнул, схватил ключи от «Беатрис» и выскользнул за дверь, оставив меня одного в наполовину пустой кофейне. Тишина, наступившая после его ухода, была иной – более звенящей. Я остался за стойкой, единственный хозяин этого внезапно укромного царства, пахнущего кофе и свежей выпечкой.

Время текло медленно, почти ощутимо, как густой мёд. Заказов не было совсем. Наведя идеальный порядок – протерев до блеска стойку, расставив все чашки по полочкам и перебрав ложки, – я упёрся ладонями в столешницу и задумался. Тишина в кофейне была теперь гулкой, нарушаемая лишь мерным тиканьем часов на стене и отдалённым городским гулом. И в этой тишине в голове всплыло имя, брошенное Лео на прощание: Мэй.

«…Не подпускай Мэй к кассе, она всех обложит налогом на сарказм».

Кто она? Другая бариста, с которой мне ещё не довелось познакомиться? Вероятно, да. Лео говорил о ней так, словно она была постоянной и неотъемлемой частью жизнедеятельности «Очага». Я представил её себе – наверное, колоритная, с острым языком, возможно, с татуировками или яркими волосами. Та, что запросто может поставить на место зарвавшегося клиента, но при этом варит божественный кофе.

Мысль о том, что скоро появится ещё один человек, который будет знать меня только как «Дэна», нового бариста, вызывала странную смесь любопытства и лёгкой тревоги. Каждый новый человек – это новый шанс выдать себя, сделать какую-нибудь ошибку. Но с другой стороны… это была часть новой жизни. Настоящей, а не выдуманной. И Мэй, казалось, была её таким же неотъемлемым элементом, как и старый, ворчащий агрегат кофемашины.

Глава 5

Вечер наступил быстро, почти коварно. Золотистое послеполуденное солнце сменилось сизыми сумерками, а огни города за окном «Очага» зажглись, превращая стёкла в зеркала, отражающие уютный интерьер кофейни. Дверь с привычным перезвоном открылась, и внутрь вошёл Лео как ни в чём не бывало, с большим картонным ящиком в руках. Он был слегка запыхавшимся, но на лице играла всё та же беззаботная улыбка.

– Вот и я, – провозгласил он, с лёгким стуком поставив ящик на свободный угол стойки. Изнутри послышался соблазнительный стеклянный перезвон. – Привет, затворник. Как выживал в моё отсутствие? Не распугал ли всех клиентов своим аристократическим видом?

Он заглянул за стойку, окинув критическим взглядом полки и кофемашину, удовлетворённо кивнул, не найдя ни соринки.

– Ящик полон сокровищ, – продолжил он, вскрывая картон ножом. – Новая партия сиропов – фисташка, маракуйя, тот самый карамельный. И немного обновлённых бобов из Эфиопии, просто попробуй, это нечто. – Он достал одну из банок с сиропом и протянул её мне. – Держи. Считай это своим боевым крещением. С завтрашнего дня будем удивлять народ.

Я взял бутылку с сиропом, ощущая её прохладную гладкость. Вопрос, который крутился в голове всё это время, наконец сорвался с губ, прозвучав тише, чем я ожидал:

– А что тебя так задержало?

Лео, вытаскивая очередную бутылку, на мгновение замер. Его плечи слегка напряглись, и в глазах мелькнула тень чего-то неуловимого – усталости? Или раздражения?

– А, это… – он отмахнулся, но жест вышел каким-то скомканным. – «Беатрис» сегодня капризничала, как королева на параде. Потом пробки. А потом ещё пришлось заехать в одно место. – Он посмотрел на меня, и его улыбка вернулась, но теперь в ней читалась лёгкая натянутость. – Не скучал, надеюсь?

– Всё прошло нормально, – ответил я, пожимая плечами. – Клиенты были. То густо, то пусто. Но как-то… незаметно. Я даже не устал.

Пока я говорил, Лео ловко расставлял бутылочки с сиропами на полках холодильника, выстраивая их в ровные цветные ряды. Закончив, он захлопнул дверцу и облокотился на неё, его лицо озарила тёплая, одобрительная улыбка.

– Видишь? А ты боялся. Прирождённый бариста, чего уж. – Он выпрямился и взглянул на часы. – Так. Значит, так. Предлагаю сегодня сделать исключение и закрыться пораньше. Нечего тут киснуть. Пойдём куда-нибудь поужинаем. Я знаю одно место недалеко, где готовят приличные бургеры и наливают портер*, от которого твои американские стауты** плакать будут. Как тебе идея?

*Портер – это старинный английский стиль тёмного пива, получивший своё название в XVIII веке благодаря популярности среди портовых грузчиков («porters»). Он характеризуется глубоким солодовым вкусом с нотками шоколада, кофе и карамели, насыщенным цветом (от темно-коричневого до чёрного) и горьковато-сладким послевкусием. Крепость напитка варьируется от 4,5% до 10% и более.

**Американский стаут – это тёмный крафтовый сорт пива, который сохраняет классические черты стаута (насыщенный вкус, ноты кофе и шоколада, тёмный цвет), но отличается более выраженной хмелевой горечью и более агрессивным охмелением, характерным для американского пивоварения. Его крепость обычно составляет от 5% до 7%.

Я уже собрался кивнуть, как дверь кофейни снова открылась с привычным перезвоном. Вошли двое. Первый – мужчина лет сорока, с пышной, тщательно ухоженной бородой, в очках с тонкой металлической оправой. Он был в аккуратном твидовом пиджаке и выглядел так, будто только что вышел из читального зала библиотеки.

А вот его спутник заставил меня замереть. Парень, лет двадцати, в тёмно-сером худи с натянутым на голову капюшоном. Он стоял в полушаге позади, и тень от козырька скрывала его лицо. Но в тот миг, когда он переступил порог, его взгляд на секунду встретился с моим. И он застыл. Совсем. Казалось, даже дыхание его прервалось. Я успел заметить лишь острый подбородок и бледную кожу, да пару тёмных прядей волос, выбившихся из-под капюшона. Что-то в этой фигуре, этой мгновенной, леденящей реакции, было тревожно знакомым, но мысль не успела сформироваться – парень резко опустил голову и отошёл в самый тёмный угол зала, уставившись в пол.

Мужчина в очках уверенно подошёл к стойке, в то время как его спутник бесшумно растворился в одном из затемнённых уголков зала.

– Два американо, пожалуйста, – произнёс мужчина приятным бархатным баритоном. Его взгляд скользнул по мне с большим любопытством.

Лео, ни на секунду не теряя своего фирменного дружелюбия, кивнул.

– Конечно, два американо. Здесь или с собой?

– Пока будем здесь, – ответил мужчина, бросив короткий взгляд в сторону своего таинственного компаньона.

– Принято, – Лео уже поворачивался к кофемашине, но затем метнул на меня быстрый взгляд, полный скрытого смысла. Вечер, который только что обещал быть тихим, внезапно обрёл новое, тревожное изменение.

Мужчина направился к столику в углу, где его спутник уже сидел, сгорбившись и практически слившись с тенью. Лео вздохнул, и мы молча принялись за работу. Процесс был отлажен до автоматизма. Двойной шот эспрессо в каждую чашку, ровная струя горячей воды, легкий пар, поднимающийся от тёмной поверхности. Я поставил две простые белые кружки на поднос, а Лео, проверив температуру, кивнул.

– Отнесешь гостям? – тихо спросил он, и в его голосе я уловил ту же настороженность, что витала в воздухе.

Я взял поднос и направился вглубь зала. С каждым шагом чувствовал на себе тяжёлый взгляд парня в капюшоне. Он сидел неподвижно, уставившись в стол, но всё его существо было напряжено, будто сжатая пружина. Мужчина в очках, напротив, выглядел спокойным и рассеянно смотрел в окно.

Поставив чашки перед ними, я пробормотал стандартную фразу. Мужчина вежливо кивнул. Парень не пошевелился. Я развернулся и пошёл назад к стойке, ощущая спиной его сверлящий взгляд, в котором читалось что-то среднее между отвращением и страхом.

Мы с Лео молча принялись за вечернюю уборку. Я протирал кофемашину, а он, сделав вид, что проверяет поддон, резко наклонился ко мне так низко, что его голова почти скрылась за стойкой.

– Слушай сюда, – его шёпот был резким и безжизненным, словно исходил из-под земли. – Этот бородач… криминальный авторитет. Не мелкая сошка.

Он мельком, буквально краем глаза, глянул в сторону углового столика.

– Брось всё. Тихо поднимайся наверх в квартиру. Запрись и не выходи, пока они не уйдут. Я их позже как-нибудь… спроважу.

Лео выпрямился, и на его лицо вернулась обычная безмятежная улыбка, но в глазах стоял лёд. Он легонько толкнул меня в сторону занавески, скрывающей вход в подсобку. Сердце заколотилось где-то в горле. Кивнув, я отступил от стойки и, стараясь не смотреть в ту сторону, бесшумно скользнул за занавеску, оставив Лео одного разбираться с нежданными гостями, от которых теперь веяло настоящей опасностью.

Я медленно, стараясь не наступить громко ни на одну скрипящую ступеньку, поднялся по лестнице. Сердце отдавалось глухими ударами в висках, в такт напряжённой тишине, что царила внизу. Дверь в квартиру Лео была тяжёлой, деревянной. Я вошел внутрь, развернулся и, приложив ладонь к прохладной поверхности, бесшумно, но уверенно толкнул её, пока замок не щёлкнул.

Повернув ключ и задвинув внутреннюю задвижку, я прислонился спиной к дереву, закрыв глаза. Гул из кофейни почти не доносился сюда, но я чувствовал их присутствие – этих двоих, чья беседа за столиком внезапно обрела зловещий оттенок. Я был в безопасности, запертый в четырёх стенах, но мысль о Лео, оставшемся внизу один на один с криминальным авторитетом, заставляла кровь стынуть в жилах. Оставалось только ждать, прислушиваясь к каждому шороху за дверью.

Я отошёл от двери и подошёл к большому окну, выходящему на улицу. Внизу проплывали огни редких машин, а тротуар был пустынен. В голове, словно на повторе, прокручивалась только что произошедшая сцена.

Откуда Лео, весёлый и беззаботный владелец кофейни, знает криминального авторитета в лицо? И не просто знает, а узнал его мгновенно, без колебаний. Это не было случайным «видел по телевизору». И самое тревожное – почему такие люди заходят спокойно в такое обычное кафе, как «Очаг»?

Но больше всего меня преследовал образ парня в капюшоне. Эта застывшая фигура, этот резко опущенный взгляд. Я закрыл глаза, пытаясь поймать ускользающее ощущение. И вдруг оно пришло – не визуальный образ, а скорее, мышечное воспоминание. Острая линия подбородка, бледная кожа, тёмные пряди… и эта мгновенная, животная реакция – застыть, замереть, исчезнуть.

Словно мы уже виделись. Не при каких-то мирных обстоятельствах. Это была встреча, окрашенная адреналином, опасностью. Возможно, давно. Возможно, в той жизни, которую я пытался оставить позади. И теперь его появление здесь, в этом тихом убежище, ощущалось не случайностью, а зловещим знаком – прошлое не просто нагоняло, оно уже было здесь, пило американо в двух метрах подо мной.

Спустя примерно четверть часа, проведённых в напряжённом ожидании, в поле зрения из окна попали две выходящие фигуры. Бородач шёл уверенно, его твидовый пиджак сливался с сумерками. А следом за ним, как тень, двигался тот самый парень в капюшоне. И тут, прежде чем свернуть за угол, парень резко поднял голову. Его взгляд, тёмный и пристальный, устремился прямо в моё окно. Он не просто смотрел в темноту – он смотрел прямо на меня, словно знал, что я здесь, словно ждал этого момента.

Сердце ёкнуло, и я инстинктивно, почти неосознанно, сделал шаг назад, в глубь комнаты, уходя из поля его зрения. Но ощущение, будто этот взгляд пронзил стекло и дотронулся до меня ледяным пальцем, не проходило. Он не просто показался знакомым. Он точно узнал меня. И в его взгляде читалось не удивление, а нечто иное – стремительная, безмолвная оценка и открытая ненависть.

Я всё ещё стоял, прижавшись спиной к стене, пытаясь отдышаться, когда в дверь раздался сдержанный стук.

– Дэн, это я. Открывай, они ушли.

Голос Лео звучал устало, но обнадёживающе. Я повернул ключ и отодвинул задвижку. На пороге стоял Лео, его обычно беззаботное лицо было серьёзным, а вокруг глаз залегли напряжённые морщинки.

– Всё чисто, – сказал он, переступая порог и снимая куртку. – Гостей сегодня больше не будет, можем быть спокойны. Так что… – он глубоко вздохнул и с некоторым усилием вернул на лицо подобие привычной улыбки, – насчёт тех бургеров и портера? По-моему, сейчас самое время. А заодно… кое-что расскажу. Решил, что тебе уже пора знать немного больше о том, в чьём ты доме гостишь.

Я молча кивнул, понимая, что вопросов пока что будет больше, чем ответов. Мы спустились вниз, в пустую и притихшую кофейню. Воздух всё ещё пах кофе, но теперь в нём витала и тяжёлая, невысказанная тайна.

Лео щёлкнул замком на входной двери, погрузив «Очаг» в ночное одиночество, и повернулся ко мне, побрякивая ключами от «Беатрис».

– Что ж, – сказал он, и в его голосе снова зазвучали знакомые нотки лёгкой авантюры, – пешком идти – только ноги топтать. Поедем на красавице. Она, конечно, не лимузин, но зато душа у неё есть. Да и поговорить в дороге… будет проще.

Он жестом указал на тротуар, где терпеливо ждала старая BMW. Предстоящая поездка и разговор вдруг показались куда более важными, чем просто ужин.

Мы сели в машину, Лео вставил ключ в замок зажигания с привычным, почти ритуальным движением. Мотор отозвался не сразу – прокашлялся, вздрогнул и наконец завёлся с низким, хриплым урчанием, которое, казалось, было голосом самой ночи. Свет фар выхватил из темноты кусок асфальта, и Лео щёлкнул правым поворотником. Его мерцающий оранжевый свет отражался от поверхностей, словно мигающий сигнал, отмечающий наш отъезд из одного мира в другой.

Он бросил взгляд в зеркало заднего вида и плавно тронулся с места. «Беатрис» медленно, почти нехотя, отплыла от тёплого света «Очага», оставляя за спиной уютное убежище и увозя нас навстречу ночи, которая внезапно наполнилась новыми, тревожными вопросами.

Лео плавно повернул руль, выводя «Беатрис» на ночную магистраль. Свет фонарей мелькал за окном, заливая салон желтыми пятнами и линиями. Он тяжело вздохнул, и этот звук заглушил на мгновение даже ворчание мотора.

– Слушай, Дэн… – начал он, глядя прямо на дорогу. – «Очаг»… он не совсем то, чем кажется. Да, я варю кофе, и он чертовски хорош. Но это ещё и… нейтральная территория. Место, где определённые люди могут встречаться. Обсуждать свои дела. Без лишних глаз и ушей.

Он на секунду замолчал, давая словам повиснуть в воздухе.

– Да, среди моих вечерних клиентов бывают уголовники. Иногда – довольно серьёзные ребята. Вроде того бородача. Но тебе не стоит этого бояться. У них свои правила. В стенах «Очага» – перемирие. Никаких разборок, никакого насилия. Просто бизнес. А я… – он усмехнулся, – я просто скромный поставщик кофеина и атмосферы. И пока они платят за эспрессо и соблюдают правила, у нас всё в порядке.

Лео бросил на меня быстрый взгляд, пытаясь оценить мою реакцию.

– Я понимаю, что это шокирует. Но это часть реальности этого места. И часть моей жизни. Решил, что тебе лучше узнать это от меня, чем гадать или, что хуже, наткнуться на что-то самому.

Он ненадолго замолчал, пропуская вперед такси, прежде чем продолжить.

– Поэтому по вечерам за стойкой всегда только я. А днем ты. Но есть ещё Мэй… – он произнёс это имя с лёгкой, едва уловимой напряжённостью. – Она будет подменять тебя по выходным. Отличный бариста, руки золотые, но… – Лео покрутил ладонью в воздухе, подбирая слова. – С ней, дружище, тебе тоже лучше держать дистанцию. Не заводить лишних разговоров. Не рассказывать о себе.

Он метнул на меня быстрый, серьёзный взгляд.

– Она не опасна. Совсем нет. Но она как… открытая книга, в которой некоторые страницы лучше не перелистывать. Слишком наблюдательная. Слишком умная для своего же блага. И если ты не хочешь, чтобы твои секреты стали достоянием общественности, просто вари с ней кофе и ограничься парой ничего не значащих фраз о погоде. Доверься мне в этом.

Я медленно кивнул, всё ещё переваривая услышанное. В голове будто гулко переставляли части пазла, складывая новую, куда более сложную картину мира Лео и его «Очага».

– Да, я… согласен, – наконец выдавил я. – Просто… я в шоке. Мы столько лет дружим, а ты ни разу не обмолвился ни словом.

Лео громко рассмеялся, и этот звук был таким же тёплым и естественным, как всегда, несмотря на мрачный тон нашего разговора. В это время «Беатрис» с тихим ворчанием подкатила к тротуару и остановилась у красивого, уютно освещённого ресторана с большими витринами.

– Такие вещи, мой друг, – Лео выключил зажигание, и в салоне воцарилась тишина, – не обсуждают по телефону. Даже зашифрованному. Слишком много любопытных ушей в эфире. – Он открыл свою дверь и шагнул на улицу. – А теперь хватит о тёмных делах. Идём есть. Мне нужен тот бургер, а тебе – портер, после которого ты перестанешь выглядеть как привидение.

Я согласно кивнул, отстегнул ремень безопасности и вышел из машины, захлопнув за собой тяжёлую дверь «Беатрис». Ночной воздух был прохладен и свеж после напряжённой атмосферы в салоне. Я сделал глубокий вдох, пытаясь очистить лёгкие от запаха старой кожи и бензина, а голову – от тревожных мыслей.

Лео уже ждал меня на тротуаре, закинув ключи в карман и смотря на освещённый вход в ресторан с видом человека, предвкушающего долгожданную трапезу.

– Ну что, – сказал он, – пошли разберёмся с тем, что по-настоящему важно – с говядиной и пивом.

Мы охотно направились к двери, оставляя за спиной и старую машину, и тёмные тайны, и кофейню, которая оказалась куда более сложным и опасным местом, чем я мог предположить.

Дверь ресторана закрылась за нами, отсекая уличный шум. Внутри пахло поджаренным мясом, травами и древесиной. Почти сразу к нам подошла хостес – молодая девушка с тёплой улыбкой и меню в руках.

– Добрый вечер, на двоих? – весело спросила она.

– Именно так, – улыбнулся ей Лео, его настроение мгновенно подстроилось под уютную атмосферу заведения.

– Отлично, пожалуйста, за мной.

Зал ресторана был погружён в мягкий полумрак. Основной свет исходил от тяжёлых кованых светильников, свисавших с высоких потолков на цепях, и от небольших ламп с тёплыми, янтарными абажурами на каждом столике. Их свет отражался в деревянных стенах, покрытых старыми чёрно-белыми фотографиями и зеркалами в потёртых рамах, создавая ощущение уютной, немного богемной идилии.

Столы, также из тёмного дерева, были расставлены не слишком тесно, давая гостям ощущение уединения. Где-то вдалеке, за стойкой бара, выстроились в ряд бутылки с виски, их содержимое искрилось в подсветке как драгоценные камни. Воздух был густым и насыщенным – в нём смешались ароматы подрумяненного на гриле мяса, чеснока, свежего тимьяна и чего-то сладкого, возможно, яблочного пирога.

Со стороны открытой кухни доносились приглушённые звуки – шипение чего-то на сковороде, сдержанный стук ножей и ровный гул спокойных голосов. Общая атмосфера была расслабляющей, почти гипнотической, словно это место существовало вне времени, где можно было спрятаться от любых бурь, будь они на улице или в собственной жизни.

Мы последовали за ней вглубь зала, к уединённому столику в тёплом свете настенной лампы. Она положила перед нами меню.

– Официант подойдёт к вам через минутку. Приятного вечера!

Оставшись одни, мы погрузились в изучение меню. Обыденность происходящего – выбор блюд, звон посуды, приглушённые голоса – создавала резкий, почти сюрреалистический контраст с тем, о чём мы только что говорили в машине. Казалось, мы пересекли не просто порог ресторана, а невидимую границу между двумя мирами.

Примерно через минуту к нашему столику подошла официантка – молодая девушка с застенчивой, но милой улыбкой и блокнотом в руках. Её волосы, цвета спелой пшеницы, были аккуратно подстрижены до плеч, обрамляя нежное лицо с лёгким румянцем на щеках. Пряди мягко покачивались при каждом её движении, словно отзываясь на лёгкое смущение, которое читалось в её больших голубых глазах.

– Готовы сделать заказ? – спросила она, переводя взгляд с Лео на меня.

– Конечно, – я кивнул. – Для меня бургер с мраморной говядиной, сырные палочки на закуску и стейк средней прожарки, пожалуйста.

– Отличный выбор, – девушка быстро записала, затем посмотрела на Лео.

– А для меня, дорогая, – он одарил её своей самой обаятельной улыбкой, – салат из свежих овощей, стейк, только чтоб с кровью, и порцию вашей знаменитой картошки фри. Ну и, конечно, – он подмигнул ей, – два стакана вашего лучшего портера. Чтобы душа расслабилась тоже.

Официантка заметно залилась румянцем, её пальцы слегка дрогнули, перелистывая страницу блокнота.

– Так… так… бургер с мраморной говядиной, сы-сырные палочки, стейк… с-средней прожарки, – она заикаясь повторила мой заказ, затем перевела взгляд на Лео, и её щёки стали ещё алее. – И… салат, стейк с кровью, картошка фри и д-ва стакана портера. П-правильно?

– Идеально, – Лео мягко улыбнулся, и девушка, бормоча «с-скоро будет», поспешно ретировалась в сторону кухни.

Я покачал головой, смотря на него с лёгким укором.

– И за что ей такие мучения.

– Что я такого сделал? – развёл он руками с притворной невинностью. – Просто заказал ужин и создал приятную атмосферу.

Лео откинулся на спинку стула, закрыв глаза на секунду, прислушиваясь к музыке. Из динамиков, почти незаметно, лилась мелодия – негромкий, меланхоличный джаз, саксофон вплетался в переливы фортепиано, создавая уютную, почти интимную атмосферу.

– Обожаю это место, – начал он, открыв глаза, и в них горел искренний восторг. – Понимаешь, тут всё не просто так. Смотри. – Он жестом очертил пространство вокруг. – Музыку подбирают не для фона, а для души. Негромко, чтобы не мешать разговору, но достаточно слышно, чтобы оценить. И кухня… – он с наслаждением потянул носом воздух, – здесь не пытаются удивить молекулярной гастрономией. Здесь готовят отличную еду. Мясо, которое пахнет мясом, а не жидким дымом. Соусы, в которых слышны настоящие травы, а не порошок из пакетика.

Он обвёл взглядом зал, кивая в сторону барной стойки.

– И посмотри на бар. Там нет двадцати сортов джина с розовым перцем, но зато есть пять – но каких! – сортов ирландского стаута, которые тебе нальют с правильной пеной и в правильном бокале. Здесь уважают продукт. И клиента. Никакого пафоса, никакой показухи. Просто… качество. И тишина. Наконец-то можно поесть, а не участвовать в перформансе.

Он снова повернулся ко мне, и на его лице играла тёплая, довольная улыбка.

– В общем, это одно из немногих мест в городе, где я могу по-настоящему расслабиться. Чувствуешь разницу после… ну, после всего этого? – Он имел в виду и кофейню, и наш нелёгкий разговор.

Я окинул взглядом уютный зал, впитывая ту самую атмосферу, о которой только что с таким жаром говорил Лео. Тёплый свет, неторопливые джазовые пассажи, запах еды – всё это и правда было лекарством для нервов.

– Да, я понимаю, о чём ты, – сказал я задумчиво. – Здесь и правда есть особые ощущения от интерьера. – Я сделал паузу, и в памяти вдруг чётко всплыл давний разговор. – Кажется, ты как-то упоминал это место… Год назад, кажется? По телефону. Ты тогда сказал, что именно здесь познакомился с Дженнет.

Лео замер на секунду, его взгляд смягчился, уносясь в воспоминания. Лёгкая, но совсем не горькая улыбка тронула его губы.

– Точно, – кивнул он тихо. – Она сидела за тем столиком у витрины. – Он кивнул в угол зала. – Читала какую-то книгу в потрёпанном переплёте и пила ирландский кофе. А я… я тогда только открыл «Очаг» и пришёл сюда выпить, чтобы отметить это. Увидел её и… всё. Пропал. Подошёл, спросил, не помешаю ли, и предложил оплатить её кофе в обмен на пятнадцать минут разговора. Самое выгодное вложение в моей жизни, – он тихо рассмеялся, но в глазах осталась лёгкая, знакомая грусть.

Я помолчал, глядя на его смягчённое воспоминаниями лицо, и решился задать неизбежный вопрос.

– А что… что пошло не так? Почему вы расстались?

Лео усмехнулся. Но это был не весёлый, а короткий, сухой и горький звук, больше похожий на выдох.

– А, это… Классика жанра, друг мой. Однажды я взял её планшет, чтобы посмотреть фильм, а он был подключен к её мессенджеру. И тут как раз пришло сообщение от какого-то Майка. – Он отхлебнул воды. – Очень… откровенное. Я не удержался, прочёл всю переписку. Оказалось, она изменяла мне почти с самого начала. И даже не особо старалась это скрыть. Просто я… я не хотел это видеть.

Он пожал плечами, делая вид, что ему всё равно, но напряжение в уголках его глаз выдавало другую историю.

– Самое смешное, что этот Майк оказался её бывшим парнем. Не каким-то незнакомцем, а именно тем, с кем у неё не сложилось до меня. Видимо, я был просто… временной передышкой. Так что да, – он снова горько усмехнулся, – иногда самые тёплые воспоминания оказываются просто красивой упаковкой для полного дерьма. Выкинул её вещи на следующий же день и больше никогда не отвечал на её звонки.

В самый разгар нашей беседы к столику вернулась официантка. На её подносе красовались два бокала с тёмным, почти чёрным портером, под густой шапкой пены. Она ловко расставила их перед нами, а затем принялась за главное – разместила на столе наши заказы.

Передо мной оказался внушительных размеров бургер, источающий аромат поджаренного мяса и расплавленного сыра, с аккуратной горкой золотистого лука и хрустящим беконом. Рядом, на отдельной тарелке, лежали румяные сырные палочки, а чуть поодаль – стейк с аппетитной решёткой прожарки и лёгким паром.

Перед Лео возникла яркая тарелка с овощным салатом, щедро сдобренным зеленью, огромный стейк с кровавым срезом и высокая пирамида картошки фри, хрустящей и золотистой.

– Приятного аппетита! – снова слегка залившись румянцем, произнесла официантка и поспешила удалиться.

Я молча протянул ему свою пивную кружку. Мы чокнулись без лишних слов. Иногда это лучшая поддержка – просто быть рядом.

– Жаль, что так вышло, – тихо сказал я. – Она не заслуживала тебя.

Лео тяжко вздохнул, поставив кружку на стол.

– Да всё в порядке. Уже давно все обиды прошли. Просто… я сделал выводы. Серьёзные отношения – это слишком рискованно. Слишком много доверия, слишком много шансов получить нож в спину. – Он отхлебнул портера и снова улыбнулся, но на этот раз улыбка была лёгкой, циничной и по-своему свободной. – Так что теперь мой девиз: никаких чувств, только интрижки. Встретились, получили удовольствие, разошлись без взаимных претензий. Никаких обязательств, никаких разбитых сердец. Идеальная схема, проверено.

Он поднял бокал, как бы провозглашая тост за свою новую философию.

– А любовь… пусть остаётся в кино и глупых романах. В реальной жизни она слишком часто оказывается обманом.

Я покачал головой, глядя на него с лёгкой, понимающей улыбкой.

– Сердцеед, – произнёс я, поднимая свой бокал с портером в его сторону. – Настоящий байбэк-король*** Ист-Энда. Кого ты только не покорил своей аурой загадочного бариста с грустными глазами.

Лео фыркнул, но в его взгляде блеснуло удовольствие от моих слов.

– Не «байбэк-король», а «свободный художник», – с пафосом поправил он, отламывая кусок стейка. – И моя аура – это не грусть, а здоровая доза реализма, приправленная шармом. Но спасибо за комплимент, я его принимаю. – Он снова подмигнул. – А теперь ешь свой бургер, пока он не остыл. Мясо остывает, а философские дискуссии о любви могут и подождать.

***«Байбэк-король» – это неформальное, но часто используемое определение для компании, которая проводит обратные выкупы собственных акций (байбэки) в очень больших объемах. Само понятие «байбэк» (buyback) означает, что компания выкупает свои ценные бумаги у текущих владельцев на фондовом рынке. Это делается по нескольким причинам, например, для поддержки цены акций или для распределения свободных средств.

Глава 6

Кофейня «Очаг», часом ранее.

Вечер окончательно вступил в свои права, когда дверь «Очага» с тихим перезвоном открылась, выпуская на прохладный, продуваемый ветром тротуар двух мужчин. Воздух пах дождём, выхлопами и далёким дымом.

Зейн вышел первым, его движения были резкими, отточенными. Он посильнее натянул капюшон, но не против сырости, а будто пытаясь отгородиться от только что состоявшегося разговора. Его лицо, освещённое неоновым светом вывесок, было напряжённым и непроницаемым.

Следом за ним, неспешно и весомо, появился бородатый мужчина в твидовом пиджаке. Он казался полной противоположностью Зейну – спокойный, почти флегматичный. Он поправил очки на переносице и окинул улицу беглым, привычно оценивающим взглядом, будто сканируя территорию на предмет угроз.

– Итак, договоренность ясна, – произнёс мужчина низким, бархатным голосом, обращаясь к спине Зейна. – У тебя есть три дня. Не больше.

Зейн не обернулся, лишь слегка кивнул, глядя на отражение уличных фонарей в луже у своих ног.

– Я понял.

– Надеюсь, что так, – в голосе бородача прозвучала лёгкая, но недвусмысленная угроза. – Потом начнутся вопросы. И отвечать на них будешь не только ты.

Не добавляя больше ничего, мужчина развернулся и твёрдым шагом зашагал в сторону от кофейни, его силуэт быстро растворился в вечерней толпе.

Зейн достал сигарету, чиркнул зажигалкой, и при слабом свете пламени его лицо исказила гримаса холодной ярости. Он сделал глубокую затяжку, выпуская дым в сырой воздух, и посмотрел в сторону окна второго этажа кофейни. В его глазах горел не просто гнев, а решимость загнанного в угол зверя, который уже готовится к прыжку. Три дня. Срок поджимал.

Они пошли вместе по тротуару, их шаги отдавались эхом в вечерней тишине. Бородач шёл неторопливо, его руки были засунуты в карманы пиджака.

– Заметил того парня за стойкой? – негромко спросил мужчина, нарушая молчание. – Черты… уж очень на тебя похож. Прямо поразительно. – Он хмыкнул, и в его голосе зазвучала плохо скрываемая ирония. – Уж не братья ли вы там, забытые друг другу? Или это у вас в роду такая… отчуждённая эстетика?

Зейн, шагавший чуть позади, резко остановился. Его плечи напряглись. Затем он медленно, с преувеличенным спокойствием, покачал головой.

– Нет, – его голос прозвучал плоским, безжизненным тоном, отсекая любые дальнейшие расспросы. – У меня нет семьи. Ни братьев, ни сестёр. Никого.

Он снова тронулся с места, ускорив шаг, словно пытаясь физически отдалиться от этого разговора. Но слова бородача, как ядовитые семена, уже упали в почву. Мысль о том, что его брат вернулся, теперь жгла изнутри, смешиваясь с привычной, едкой горечью одиночества.

Они дошли до тротуара, где в тени высокого здания стоял чёрный Mercedes G-класс. Лак на его кузове отсвечивал матовой гладью, поглощая блики уличных фонарей, а мощный силуэт машины дышал скрытой угрозой.

Бородач, не говоря ни слова, подошёл к задней двери. Она бесшумно открылась, и он ловко, несмотря на внушительные габариты, устроился на просторном кожаном сиденье. Дверь так же тихо захлопнулась, отсекая его от внешнего мира за тонированным стеклом.

Зейн остался стоять на тротуаре, в нескольких шагах от машины. Он засунул руки в карманы, его поза была неестественно прямой. Холодный ветер трепал его тёмные волосы, но он, казалось, не замечал этого. Свет фонаря падал на него, отбрасывая длинную, искажённую тень на асфальт – одинокую фигуру на фоне ночного города, который никогда не станет домом.

Окно «Мерседеса» с тихим гулом опустилось, и из темноты салона донёсся спокойный голос бородача:

– Мои ребята будут в условленном месте с деньгами. Не подведи.

Зейн, не меняя позы, коротко кивнул, его взгляд был устремлён куда-то в сторону, будто он уже просчитывал следующие ходы.

– Будет сделано, мы не один день сотрудничаем, можете на меня положиться.

Стекло так же бесшумно поднялось, снова скрыв пассажира за тёмным стеклом. Мощный двигатель «Мерседеса» едва слышно вздохнул, и внушительный джип плавно, почти призрачно, тронулся с места. Шины мягко прокатились по мокрому асфальту, и машина растворилась в потоке ночного транспорта, оставив Зейна одного в зыбком свете фонаря, с тяжёлым грузом предстоящей сделки на плечах.

Зейн снова достал сигарету, ловко вставил её между губами и чиркнул зажигалкой. Оранжевый огонёк на мгновение осветил его напряжённое лицо. Сделав глубокую затяжку, он поднял голову и уставился на уличный фонарь прямо над собой.

Свет был слепящим, он резал глаза, заставляя щуриться. Но в этом была своя, странная притягательность – безразличная ясность. Он стоял так несколько секунд, вдыхая дым и впитывая этот неодушевлённый свет, будто пытаясь выжечь им остатки неприятного разговора.

Потом, резко выдохнув струйку дыма, он шагнул вперёд, вглубь улицы. Его тень, сначала короткая, вытянулась за ним, сливаясь с другими тенями ночного города, пока он не скрылся за углом, оставив после себя лишь медленно рассеивающийся в воздухе табачный дым.

Спустя несколько минут блужданий по пустынным переулкам, его взгляд наконец зацепился за знакомый силуэт. Их «Форд», грязный и неприметный, одиноко стоял в глубокой тени у глухой стены какого-то склада. Он был припаркован идеально – так, чтобы его не было видно ни с главной улицы, ни из окон соседних зданий.

Зейн замедлил шаг, его глаза сузились, оценивая обстановку. Всё было спокойно. Ни души вокруг. Он подошёл ближе, обходя машину. Ни новых вмятин, ни следов взлома. Потянулся к карману, доставая ключи. Металл холодно блеснул в слабом свете, пробивавшемся из далекого фонаря. Щёлкнул замок. Зейн сел за руль, захлопнул дверь, и старый салон поглотил его, став очередным временным убежищем в этом бесконечном беге по ночному городу.

Двигатель «Форда» завёлся с глухим, недовольным ворчанием, заполнив салон вибрацией. Зейн откинулся на сиденье, но вместо того, чтобы трогаться, с силой положил обе руки на прохладный винил руля и опустил на них голову. Лоб упёрся в верхнюю часть обода, глаза закрылись.

Тишина в салоне была обманчивой. Внутри у него бушевал ураган. Перед мысленным взором снова и снова вставало лицо того парня за стойкой – бледное, с тёмными, чуть взъерошенными волосами, с его же собственными, только что увиденными в отражении витрины, чертами. Тот же разрез глаз, та же линия скул, тот же упрямый подбородок. Разница в несколько лет, чуть более ухоженный вид, но сходство было пугающим, почти зеркальным. Брат.

Слово отозвалось в нем глухой, ноющей болью, как старый, плохо заживший перелом. Даниэль Хартман. Золотой мальчик, сбежавший в Штаты, когда дела пошли под откос. Тот, кого он ненавидел за его привилегии, за его законное место, за то, что тот даже не боролся за него, а просто ушёл.

И теперь он здесь. Вероятно прячется? Работает бариста в кофейне его сообщника. Почему? Но главный вопрос, который жёг изнутри яростнее всего: почему никто не сказал ему?

Мать. Она-то уж точно должна была знать. Каждый её шаг, каждое движение в компании отслеживалось. Появление законного наследника не могло остаться незамеченным. Значит, она знает и молчит. Зачем? Чтобы не дать Зейну лишнего повода? Чтобы он продолжал быть её послушным орудием, не отвлекаясь на старые счёты? И Лео. Этот старый хитрый лис. Он что, тоже решил устроить ему сюрприз?

Гнев, горький и едкий, поднимался по пищеводу, заставляя сжимать челюсти до хруста. Его использовали. Снова. Держали в неведении, как дурачка, в то время как главный приз, главный противник, уже был в городе. Он сидел здесь, в вонючей развалюхе, в то время как его брат, принц, вернувшийся из изгнания, мыл кружки в уютной кофейне.

Зейн с силой выдохнул, поднимая голову. В глазах, приспособившихся к темноте, горел холодный, решительный огонь. Хорошо. Если они не сказали, значит, им было выгодно его неведение. Что ж, теперь преимущество будет на его стороне.

Он резко включил передачу и с силой нажал на газ. «Форд» рванулся с места, шины с визгом зацепились за асфальт. У него было три дня, чтобы разобраться со сделкой. А потом… потом он собирается выяснить, какую игру ведёт его дорогая семья. И на этот раз он не собирался играть по чужим правилам.

Дорога до их базы была недолгой. Ночной город, казалось, вымер – машин было на удивление мало, и Зейн мчался по почти пустым улицам, давя на газ, будто пытаясь оставить позади не только дорогу, но и собственные мысли.

Именно поэтому он особенно яростно выругался, когда из соседнего ряда его резко подрезал низкий, рычащий спорткар. Зейн инстинктивно рванул руль в сторону, «Форд» вильнул, шины чуть не сорвались в занос.

– Ах ты, ублюдок! – прошипел он, вжимаясь в сиденье и с силой давя на тормоз, чтобы избежать столкновения. Его пальцы вцепились в руль так, что костяшки побелели. – Прешь, как будто твоя дорога!

Он продолжил путь, скрежеща зубами, ярость от этого мелкого инцидента наслаиваясь на общий фон его бешенства. И словно в насмешку, на следующем же перекрёстке мимо него, плавно и почти бесшумно, проплыл знакомый потрёпанный BMW – «Беатрис» Лео. Он ехал в противоположном направлении, и Зейн на долю секунды встретился взглядом с фигурой за рулём.

Это стало последней каплей. Вся накопленная за вечер ярость – от разговора с бородачом, от шокирующего открытия, от ощущения, что им манипулируют, – вырвалась наружу. Он с силой ударил ладонью по рулю.

– Чёрт! – его крик оглушительно прозвучал в салоне. – Идиотский вечер! Идиотская машина! Идиотский… брат!

Он рванул с места на зелёный свет, заставляя «Форд» реветь и дёргаться, пытаясь физически уйти от этого встречного автомобиля, который был таким же напоминанием о предательстве, как и лицо того парня в кофейне. Каждый километр до базы казался ему пыткой, и он дал себе слово, что завтра же начнёт раскладывать этот пазл по полочкам, как бы болезненно это ни было.

«Форд» с глухим стуком подпрыгнул на колдобине и замер в привычном месте, в тени гигантского, мрачного каркаса фабрики. Зейн выключил зажигание, и в наступившей тишине его накрыла внезапная, тотальная пустота. Ярость, что кипела в нем всего минуту назад, иссякла, словно её вычерпали до дна, оставив после себя лишь тяжёлую, свинцовую усталость.

Он сидел неподвижно несколько секунд, глядя в темноту лобового стекла на уродливый силуэт их убежища. Затем медленно, будто каждое движение требовало невероятных усилий, открыл дверь и вышел на улицу. Ночной воздух, холодный и влажный, обжёг лёгкие, но не принёс ожидаемого облегчения. Он потянулся к карману за сигаретой, но передумал. Руки опустились вдоль тела. Сил даже на это уже не было. Оставалось только одно – идти внутрь и делать то, что нужно. Рассказать своим товарищам о сделке, о деньгах, о трёх днях, которые висели над ними дамокловым мечом*.

*«Дамоклов меч» – это выражение, означающее постоянную и нависшую угрозу при кажущемся благополучии. Это образное выражение произошло из древнегреческого предания о тиране Дионисии, который, чтобы показать своему придворному Дамоклу, что значит быть правителем, посадил его на трон во время пира. Над головой Дамокла в это время висел меч, прикреплённый к потолку всего лишь конским волосом, как символ постоянной опасности, которую несет власть.

Он сделал глубокий вдох, расправил плечи, пытаясь вернуть себе хоть тень былой собранности, и тяжёлым шагом направился к тёмному проёму в стене, за которым ждала его команда и новые, ещё более опасные игры.

Зейн бесшумно поднялся по грубо сколоченной лестнице на второй этаж, его шаги не оставляли следов на пыльном бетоне. Освещение здесь было скудным, почти призрачным. Несколько светильников, прикрученных к оголённым балкам, бросали на пол и стены жёлтые, неровные круги света, между которыми лежали густые, почти осязаемые клинья тени. Воздух был неподвижным и густым, пахнущим старой пылью, влажным камнем и едва уловимым – страхом.

Пространство второго этажа было похоже на логово, подсвеченное драматичными всполохами от самодельных светильников. Команда замерла в своих привычных позах, словно ожидая его возвращения.

Роуэн сидел, скрестив ноги, прямо на бетонном полу, окружённый хаотичным гнездом из проводов, планшетов и паяльного оборудования. Свет от одного из экранов выхватывал его сосредоточенное лицо и рыжие кудри, пока его пальцы быстро и точно припаивали какой-то микрочип к плате. Рядом лежала разобранная рация, которую он, судя по всему, модифицировал.

Кира стояла у огромного, ржавого станка, прислонившись к нему плечом. В её руках был разобранный пистолет, который она с методичной, почти медитативной точностью чистила и смазывала. Её розовые волосы казались неестественно яркими в тусклом свете, а лицо было маской холодного спокойствия. Рядом на верстаке лежали ещё две обоймы и коробка с патронами.

Люк, как всегда, казался самым расслабленным. Он полулежал на груде старых мешков в углу, но его расслабленность была обманчивой. В руках он вертел свой складной нож, и лезвие с отточенным щелчком то появлялось, то исчезало, ловя блики. Его глаза, холодные и зелёные, были прикрыты, но он вовсе не спал.

Маркус медленно прохаживался вдоль дальней стены, на которой углём был нанесён сложный, почти инженерный чертёж – план какого-то здания. Он водил пальцем по линиям, что-то беззвучно шепча, его тёмные глаза были полны напряжённой концентрации. Он был погружён в свой внутренний мир, вычисляя слабые места и точки входа.

Все они делали своё дело, но в воздухе висело общее напряжение – они ждали его. Ждали новостей. И когда тень Зейна упала на пол, все действия прекратились. Роуэн поднял взгляд от платы, Кира перестала водить щёткой по стволу, лезвие ножа Люка замерло, а Маркус остановился и обернулся. Тишина стала абсолютной, готовая быть разорванной его словами.

Зейн медленно подошёл к старому стулу с облупившейся краской и опустился на него. Дерево жалобно скрипнуло под его весом. Он провёл рукой по лицу, собираясь с мыслями, а затем поднял взгляд на свою команду, застывшую в ожидании.

– Встреча состоялась, – его голос прозвучал низко и устало, без обычной едкой энергии. – Заказчик подтвердил сделку. За товар, который мы забрали, он готов заплатить. Один миллион долларов, наличными.

Он сделал паузу, давая цифре повиснуть в воздухе.

– Но есть условие. У нас есть ровно три дня, чтобы передать ему всё. До последнего модуля. – Зейн посмотрел на ящики с солнечными панелями, стоявшие в тени. – Его люди будут ждать нас в полночь. На старых доках, у склада номер семь. Знакомое место, верно?

Он перевёл взгляд с одного лица на другое, оценивая их реакцию.

– Это не предложение, а ультиматум. Если мы провалимся… – он коротко усмехнулся, но в звуке не было веселья, – ну, вы понимаете. Вопросы не ко мне, а ко всем нам.

В наступившей тишине был слышен лишь отдалённый вой ветра в разбитых окнах. Зейн откинулся на спинку стула, его поза говорила об окончании официальной части, но напряжение в его фигуре выдавало, что самое сложное – обсуждение деталей и неизбежные риски – было ещё впереди.

Маркус, до этого молча скользивший пальцем по чертежу на стене, медленно повернул голову. Его карие глаза, казалось, поглощали скудный свет, делая взгляд особенно тяжёлым и проницательным.

– Миллион – это серьёзно, – его голос прозвучал тихо, но отчётливо, без намёка на неуверенность. – Но «его люди» и «старые доки»… это пахнет засадой. – Он сделал паузу, изучая лицо Зейна. – Сколько стволов будем брать? На всякий случай.

Зейн, не отводя взгляда, мрачно усмехнулся.

– На «всякий случай» с бородачом не бывает. Если он решит нас подставить, никакое оружие не спасёт. Но… – он посмотрел на Киру, – для самоуспокоения. И чтобы дать отпор случайным патрулям или другим «охотникам за сокровищами».

Кира, не поднимая глаз от разобранного пистолета, щёлкнула затвором, проверяя ход.

– Два автомата. Четыре пистолета. Дробовик для устрашения. И гранаты, если дело запахнет жареным. – Она сказала это ровно, как будто перечисляла продукты из магазина.

– Четыре пистолета, – поправил её Зейн. – Один остаётся здесь, на базе. Нам не нужны лишние следы на месте.

Маркус кивнул, его взгляд снова вернулся к чертежу, но теперь он явно видел на нём не архитектурные линии, а схему перестрелки.

– Я просчитаю пути отхода. И отмечу точки, где нас могут взять в клещи.

Диалог был быстрым, деловым, без лишних эмоций. Каждый понимал степень риска, и каждый готовился к нему по-своему: Кира – обеспечивая огневую мощь, Маркус – стратегию, а Зейн – сохраняя холодную голову и контроль над ситуацией, которая с каждым часом становилась всё более взрывоопасной.

Зейн понял, что больше никто не хочет высказаться. Воздух в цеху загустел от невысказанных мыслей и сомнений, но слова закончились. Дело было решено. Он медленно поднялся со скрипучего стула. Движения его были тягучими, будто он преодолевал сопротивление невидимой среды. Не глядя на остальных, пересек полутемное пространство, его силуэт растворялся и вновь появлялся в пятнах тусклого света от светильников.

Подошел к дальнему, огромному окну, из которого когда-то выгружали готовую продукцию. Теперь оно зияло пустотой, лишь несколько осколков стекла, словно слезы, торчали в раме. Ночной ветер свободно гулял по цеху, но здесь, у проема, он был особенно ощутим – влажный, пронизывающий.

Зейн остановился в полуметре от края, глядя в черную бездну ночи, в которой угадывались лишь смутные очертания крыш и дальний отсвет городского свечения. Он достал из пачки смятую сигарету, движения его были отточенными, почти ритуальными. Чиркнул зажигалкой. Огонёк вспыхнул, на мгновение осветив его лицо – запавшие глаза, резкую линию скул, напряженные губы. Он сделал первую, глубокую затяжку, и дым, густой и едкий, медленно выплыл в прохладный ночной воздух, тут же подхваченный и разорванный ветром.

Он стоял неподвижно, опираясь плечом о холодную бетонную колонну, и курил, глядя в никуда. Каждая затяжка была медленной и осознанной, будто вместе с дымом он пытался вытянуть из себя всю горечь, всю усталость и тяжесть предстоящего. Сигарета была не удовольствием, а якорем, единственной точкой опоры в этом море неопределенности. А за его спиной, в жёлтом свете ламп, его команда молча готовилась, и тишина между ними была громче любого крика.

Спустя несколько минут покоя, нарушаемого лишь завыванием ветра и мерным щелчком ножа Люка, Кира бесшумно отделилась от тени станка и медленно подошла к Зейну. Она остановилась в полушаге, не нарушая его уединения, но и не давая ему полностью отгородиться.

– Сегодня тебя будто подменили, – её голос прозвучал тихо, без обычной стальной хрипотцы. – Напряженность так и прет. Что случилось? Бородач сказал что-то помимо условий сделки?

Зейн не повернулся, продолжая смотреть в ночь. Он сделал последнюю, долгую затяжку и швырнул окурок в чёрную пустоту за окном. Тот упал вниз, оставив короткую красную дугу.

– Нет, – его ответ прозвучал так тихо, что это было скорее похоже на выдох. – Не в бородаче дело.

Он помолчал, сжимая и разжимая пальцы свободной руки.

– В «Очаге»… – он произнёс название кофейны с каким-то горьким оттенком, – я видел его. Моего… брата.

Кира замерла. Её глаза, обычно такие холодные и оценивающие, расширились от неподдельного изумления. Тихий, сдавленный вздох вырвался из её губ, больше похожий на ах!

– Даниэль? – прошептала она, не веря своим ушам. – Тот самый, который… в Штатах? Ты уверен?

Зейн наконец повернул к ней голову. В тусклом свете, падающем из цеха, его лицо было искажено целой бурей эмоций – яростью, болью и жгучим недоумением.

– Уверен? – он горько усмехнулся. – Он был как моё собственное отражение в кривом зеркале, Кира. Только… чище. И явно напуганнее. Работает там за стойкой, прикидывается каким-то Дэном, так было написано на его бейдже.

Он снова посмотрел в окно, его голос снова упал до шёпота, полного ядовитой горечи.

– И самое забавное… Похоже, наша дорогая матушка даже не соизволила сообщить мне, что мой ненаглядный братец вернулся в город.

Кира медленно прислонилась к бетонной колонне рядом с ним, скрестив руки на груди. Её взгляд стал пристальным и анализирующим.

– Думаешь твоя мать скрывает его возвращение? – она произнесла это скорее как утверждение, чем вопрос. – Это… многого стоит. Значит, она либо его боится, либо готовит его для чего-то, чего ты не должен знать.

– Или и то, и другое, – мрачно бросил Зейн. – Она всегда умела держать козыри в рукаве. А Даниэль… – он с силой выдохнул, – он всегда был её главным козырем. Законный наследник вернулся, чтобы занять трон.

– Но он не «Хартман Групп», – парировала Кира, её ум уже работал, выстраивая логическую цепь. – Может он прячется в кофейне не просто так? Это не похоже на триумфальное возвращение наследника. Больше похоже на бегство.

Зейн резко повернулся к ней, в его глазах вспыхнула новая искра – уже не просто ярость, а азарт охотника, учуявшего слабость добычи.

– Я тоже так думаю. Он чего-то боится. Или от кого-то прячется. Возможно, даже… от неё самой.

– Тогда почему он здесь? Почему у Лео? – Кира нахмурилась. – Лео знает? Он что, в курсе этой семейной драмы?

– Должен быть, – Зейн снова посмотрел в темноту, и его голос стал тише и опаснее. – Лео всегда всё знает. И если он приютил Даниэля, значит, у него на то есть причина. Возможно, он играет в свою собственную игру.

Кира помолчала, обдумывая.

– Что будешь делать?

Зейн снова достал сигарету, на этот раз закуривая медленно, почти театрально.

– Сначала – сделка. Бородач и его деньги. Это наш приоритет. А потом… – он выпустил струйку дыма в сторону города, – потом я собираюсь выяснить, в какую именно игру играет моя семья. И мой брат… – он повернулся и посмотрел прямо на Киру, и в его взгляде читалась холодная решимость, – неожиданно стал ключевой фигурой на этой шахматной доске. И я намерен выяснить, какую роль ему отвели.

Глава 7

«Хартман Групп».

Лилиан пришла в офис «Хартман Групп» затемно, когда в огромном стеклянном здании горел лишь дежурный свет. Т