Читать онлайн Тринадцатый. Мой любимый номер

Глава 1 Джеки

Переехать с Камчатки, чтобы сидеть на камчатке, на последней парте – ирония судьбы или я проклята? Радует только, что сижу одна и это мой последний класс. Мой отец военный и мы часто мотыляемся по стране. Новый город, новая школа и новые враги – восемнадцать в юбках и шестнадцать в брюках.

Еще классная так нелепо меня представила перед всеми, как дочь полка, будто я единственный ребенок на весь гарнизон, притом, что половина школы – дети военных. И в глазах новых одноклассников я явно не герой, а повод для насмешек. Всего месяц, как началась учеба, а мне охота сбежать. Сменить город, страну и планету.

Отличников никто не любит, считают заучками, тихонями. Хотя по Тихоновой так не скажешь. Даже её фамилия и высокий белобрысый хвост с разноцветными прядями не делают из неё милого пони и не смягчают наглый характер. Мисс Единорог слишком уверена в своей неотразимости. Не думаю, что с ней дружат из-за оценок или фальшивой доброжелательности.

У Тихоновой отец – бизнесмен, мотается по заграницам и только начался учебный год, она уже подкупила одноклассников заморскими жвачками, заколками, магнитами на холодильник.

Тоже мне валюта любви!

Я еще не запомнила всех по именам, но многим дала звучные смешные прозвища. Так проще.

– Псс! Передай в первый ряд, – Иванов, который сидит справа и параллельно, бросает на мою парту скомканный тетрадный лист. Но мне фиолетово, поэтому кидаю ему записку обратно.

Параллельные линии не пересекаются и, как сказал бы мой дед на это: «Слава комсомолу!».

«Иванов, не стоит отрываться от коллектива», – так всегда одергивает его классная, когда нужно проявить инициативу.

«Да, Иванов, не стоит», – в уме соглашаюсь с Анастасией Леонидовной, что непорядок, у всех есть прозвища, а ему не придумала. – «Будешь тринадцатым!».

Глянув на взъерошенные светлые волосы Иванова, я издаю непроизвольный смешок. В ответ получаю осуждающий взгляд.

Тринадцатый!

Нет, не потому что он в журнале под этим номером. Он просто похож на лохматого черта из старого мульта – «Любить всех, ненавидеть себя!». Не знаю, как насчет ненависти, но то, что он всем девчонкам в классе строит свои коричневые, как понос, глазки – это невозможно не заметить.

– Вы же сами сказали, не отрываться от коллектива! Вот я и не отрываюсь! – неделю назад он возразил Анастасии Леонидовне, когда был застукан на перемене в обнимку с Тихоновой у дверей женского туалета.

Столкнулась с ними, выходя.

У нашей классной тоже есть прозвище – Анасасия.

Не знаю, правда ли, но оно – заслуга соседа Тринадцатого по парте, Батона. На самом деле его зовут Глеб и прозвище «Батон» ему придумали до меня. Сперва я предположила, это из-за того, что он немного пухлый, всегда румяный, мягкий по характеру, поэтому Батон. Но, оказалось, всё очень банально – Глеб тире хлеб. Хлеб тире Батон. Но я дам ему своё – Мякушка.

По слухам, когда в прошлом году он пришел первого сентября после каникул с брекетами, вместо Анастасии, назвал классную Анасасией. Сейчас к его зубам ничего не прилипает, зато к нашему руководителю прозвище прилипло как родное.

До окончания уроков ещё бесконечных пять минут.

– Женя. Мирошина, – учитель истории отвлекает меня от наручных часов.

Под пристальные взгляды врагов я встаю с места и жду вопрос.

– Напомни, пожалуйста, какие страны накануне Первой мировой войны входили в Антанту?

– Россия, Франция и…

Специально запинаюсь, чтобы проверить, кто входит в мой союз из этого класса. Но все они молчат с застывшими насмешками на лицах, ждут моего провала.

– Бельгия… – справа раздается шепот Тринадцатого.

И без него знаю…

– Беларусь, – не нужна мне его помощь.

– Ну какая Беларусь, Женя! Валерия, Тихонова!

– Бельгия, Валентина Семёновна! – вскакивает с места мисс Единорог.

– Молодец, Лерочка! – историчка дарит ей улыбку, а при взгляде на меня её улыбка сползает. – Стыдно, Женя. Садись.

«Молодец, Лерочка, скушай разноцветную морковку!»

Равнодушно посмотрев на Тринадцатого, я плюхаюсь за парту.

Звенит звонок и тишину в классе сменяют вопли, крики и блеяние Тихоновой. Вот бы их всех к папе на перевоспитание.

Я складываю рюкзак, а Тринадцатый тулит свой зад на мою парту и внимательно следит за тем, что я делаю. За ним внимательно наблюдает Тихонова.

– У тебя проблемы со слухом? Я же тебе подсказывал, – он берёт ручку со стола и кидает мне в рюкзак. – Ты в военной общаге живешь или у вас своя квартира?

Игнорирую вопрос и, вынув обратно ручку, я кладу её в пенал.

– Зато с дисциплиной у меня – всё ок. Слезь со стола.

Искусственно ему улыбнувшись, я демонстративно застегиваю рюкзак и, закинув лямку на плечо, прощаюсь:

– Пока, Тринадцатый!

– Чего? – слышу его недовольное в спину.

Хихикнув себе под нос, я выхожу из класса под пристальные взгляды свиты мисс Единорога. Спешу домой. Надо успеть прибраться, помыть полы, приготовить ужин и сделать уроки.

«Дисциплина делает из обезьяны человека!» – любимая поговорка отца и не дай Бог не успеешь….

В коридоре тоже хаос, а в параллельных классах своя чертовщина. Уже не первый день меня сносит один тип, видела его много раз на нашем этаже в общаге.

– Смотри, куда идёшь, новинка!

– Смотри, куда гадишь, придурок!

– Чё?

– Через плечо! Увижу, что бросаешь бычки с нашего балкона, я тебя сдам.

– Стукачки долго не живут, – он напирает на ме меня и пристально смотрит в глаза.

– Курильщики дохнут быстрее, – не на ту напал.

– Барсук, отвали от неё, – Тринадцатый кричит за моей спиной.

Закатив на мгновение глаза, я оборачиваюсь и упираюсь взглядом в серую клетку его жилета.

– А то что? – нахал из параллельного сдвигает меня в сторону и они, как два барана, таращатся друг на друга, упираются невидимыми рогами.

– Вечером узнаешь, на ринге.

Какое счастье привалило! Из-за меня будет драка. Сейчас вырвет радугой на зависть мисс Единорожке. Нет времени слушать их препирания, поэтому сбегаю по лестнице и, пробравшись сквозь толпу бесящих младшеклассников, я, наконец, выхожу из школы.

Осень в этом городе тёплая. Утром прохладно, но в полдень почти лето. Перекинув джемпер через руку, я перехожу дорогу и прямиком через парк, спешу домой.

***

Многие мои одногодки мечтают о новых гаджетах, а я об отдельной собственной комнате. Наведя порядок, спешу по коридору на общую кухню с кастрюлей, в которой растительное масло, пачка макарон и фарш в пакете. С маминой моя стряпня, конечно, не сравнится, но мамуля сегодня на дежурстве в больнице, а папу кормить надо. Через пару часов он вернётся с наряда, и макароны по-флотски – самое быстрое в приготовлении блюдо.

Дурацкая плита! Никак не приноровлюсь зажигать газ. То ли неправильно что-то делаю, то ли снова у кого-то выкипел суп и залил единственную нормальную конфорку. Уже пол коробка спичек перевела.

Услышав в коридоре шаги, я выглядываю в надежде на спасение. Это наверняка кто-то из соседей, потому бегу на звук.

– Опять ты! – резко торможу, обнаружив знакомую фигуру.

Парень из параллельного, как шахматный конь, наклоняя голову, пробирается под веревками с бельем к общему балкону.

– А ты что, за мной следишь? – он облокачивается локтями об ограждение и смотрит оценивающим взглядом, задерживаясь на моих пушистых тапках в виде мультяшной морды собаки.

– Конечно! Нефиг здесь коптить! Тут вообще-то бельё сохнет.

– Бельё сохнет или ты по мне? – он выпрямляется, растянув на лице придурковатую улыбку и прячет руку в карман.

– Чего?

– Я спортсмен, и я не курю. Я делаю вид, что курю.

– Зачем?

– Тебе не понять.

– А ты объясни.

– Ладно. Иди сюда.

– Зачем?

– Ты другие слова знаешь? Просто подойди.

Пожимаю плечами и неуверенно шагаю к нему:

– Ты же не решил меня выкинуть с балкона?

– Нет. Об этом я думал минут пять назад. Что ты видишь?

Он поворачивается спиной, когда подхожу. Но я встаю не очень близко, боюсь высоты. Очерчиваю взглядом горизонт и вид с балкона:

– Ничего. Ничего особенного: гаражи, деревья, люди, осень. А ты что, их не видишь?

– Вот именно, ни-че-го. И каждый раз, когда я здесь стою, то вижу только это. Ничего не меняется. Я только убеждаюсь, что надо отсюда валить. Это моя мотивация не застрять здесь навечно, а двигаться вперёд. Вот зачем я здесь стою.

– «От себя не убежишь» – так говорит мой папа. Я столько сменила городов, и поверь мне – везде всё одинаково.

Помедлив, он поворачивается и смотрит на коробок в моих руках:

– Спички жжёшь?

– Людей пытаю!

Наши взгляды встречаются минуты на три. Не уверена, что именно настолько, но то, что надолго – это точно. Я даже разглядела цвет его глаз – они зеленые со всполохами цвета чая. Как будто смотришь на болотную жижу, из которой торчат камыши.

Я не выдерживаю поединок лиц кирпичом, и поэтому наигранно улыбаюсь:

– Раз ты не такой урод, как я о тебе подумала, можешь тогда помочь мне разжечь газ? По-соседски?

Насупившись, он делает мне одолжение:

– Ну, раз я не урод, то идём… посмотрим в чём там дело.

Парень забирает спички и направляется на общую кухню. Я поспеваю за ним.

– Эта? – он указывает на плиту, единственную не заставленную чужими кастрюлями и сковородками.

– Да. Тут работает одна конфорка, большая, но она не зажигается. Мне надо к пяти успеть сварить отцу, а эта зараза…

Пока он тщетно пытается разжечь газ, я качаю помпу с привозной питьевой водой, наливаю в кастрюлю воду.

– Нет, это бесполезно. Что-то не так. Может газ закончился? – наклонившись к конфорке, парень принюхивается. – Странно. Газ есть, – он распрямляется и, хмыкнув, кидает пустой коробок в мусорку. – Дошик ему завари.

– Если б можно было, я бы так и сделала, умник, – выливаю половину воды в общий чайник, а оставшуюся часть в раковину.

– Че, батя строгий?

Киваю и разочарованно вздыхаю:

– Ладно… спасибо тебе за помощь. Придётся потратить карманные, купить что-то в местной столовке и выдать за своё, – улыбаясь, обнимаю кастрюлю, как родную. – Барсук, да?

– Макс.

– Безумный Макс? – хихикнув, всё складываю обратно в кастрюлю. – Спасибо, Макс!

Он в немом вопросе вскидывает брови.

– Что? – пожимаю плечами. – Про безумного – это была шутка. Я же сказала, спасибо!

– Имя-то у тебя есть?

– А! Женя или Джеки. Но Джеки – это уже для друзей.

– Почему?

– Говорю же, для друзей.

Он снова вскидывает брови. Напрашивается в друзья?

– Ладно. Просто однажды отбила подругу от такой, как мисс Единорог.

Понятнее ему не становится.

– Ходила в детстве на каратэ – вот и применила пару дурацких приёмов, разбила одной заносчивой заднице нос, а подруга меня прозвала Джеки Чан. Будут проблемы, обращайся.

– Задница с носом, – сдержав улыбку, Макс издает одиночный хрюк.

Он делает серьезное лицо, будто является сотрудником научной лаборатории, и вывел неизвестный вид:

– Прямо мутант какой-то!

– Да, в каждой школе страны есть своя разновидность.

– А в нашей какая?

– Задница с радужным хвостом.

Макс качает головой, дает понять, что знает, о ком речь.

– О! Жопапони – это исчезающий вид, к ним нужен особый подход.

Прыскаю смехом:

– А мы могли бы подружиться, – оставляю улыбку на губах и барабаню пальцами по кастрюле. – Ладно, сосед. С тобой весело, но мне надо поторопиться.

Кивнув Максу на прощанье, я выхожу в общий коридор и семеню почти в самое начало, к двери своей комнаты.

– Подожди, Жень! – Макс обгоняет и преграждает путь. – Так и быть, выручу тебя.

– Сам сбегаешь в столовку?

– Нет. Предоставлю свою кухню.

С каких таких бумажных пакетов общая кухня на этаже стала его личной? Он указывает в сторону общей лестничной площадки.

– С чего это вдруг?

– Взамен ты придёшь меня поддержать. Вечером, в семь.

Он забирает из моих рук кастрюлю и решительно чешет по коридору. С трудом поспеваю за его размашистым шагом:

– А что, кроме меня поддержать больше некому?

Макс игнорирует вопрос и, открыв дверь, пропускает меня вперёд на лестничную площадку.

– Какие мы джентльмены, – наигранно хлопаю ресницами, как мисс Единорожка, а он в ответ закатывает свои. – И я – не стукачка.

– Верю. Нам на первый.

Я только успела спуститься на три ступеньки, а он уже стоит этажом ниже, альбатрос.

– А где будет бой?

– В нашей школе, в спортзале. У нас есть секция кик-боксинга, ты не знала?

– Директриса что-то про это говорила, – спешу за ним.

– Ты есть в школьном чате?

– Нет. У меня кнопочный телефон. Только для звонков.

Макс цокает:

– Ты ничего не теряешь. Разве что новости, а в остальном – там мусор.

Глава 2. Барсук

Эта девчонка забавная, как её тапки на ногах, но в остальном… Приходится постоянно отвлекаться, чтобы не пялиться на её зад в обтягивающих джинсах, когда она стоит спиной у плиты и, как маленькая ведьма, что-то бормочет над кастрюлей.

Наконец, она меня заметила. Хвала старой газовой плите, которые давно пора меня. Четыре месяца кручусь у Женьки под ногами, сшибаю в коридорах школы, мозолю ей глаза на этаже. Эту чушь про мотивацию на ходу придумал. Просто торчу тут, чтоб лишний раз на неё поглазеть. Сразу приметил, как только она заселилась в нашу общагу в начале лета. Красивая, хоть и скромная – не выпячивает свои прелести глубоким декольте. Хотя воображение у меня развито на пятерку. И то, что Женя её звать, узнал в первый же день у нашего соседа с пятого этажа. Дядь Витька – ходячая энциклопедия и сплетник высшего разряда: кто, как зовут, чей брат-сват – за бесплатной информацией все идут к нему.

Эх… Если бы не режим перед соревнованиями, уже давно присел бы ей на мозг. Тренер говорит, что тренировки, пробежка помогают бороться с бушующими гормонами, отвлекают от пошлых мыслей.

Отвлекают? В восемнадцать? Серьёзно?

Как по мне, то против природы не попрёшь. Я ведь нормальный и, как сказала Женя, не урод. И сегодня решающий бой. Выберут нескольких от нашей школы, кто поедет после Нового года на соревнования в Москву, а это – отличный шанс вырваться отсюда. Себя показать. Ей, в том числе. Хочу стать известным бойцом ММА. Слава, деньги. Куплю мамульке квартиру, а Женьке что захочет, если будет со мной.

– Можешь попробовать? – Женя выглядывает из нашей импровизированной кухни.

Встаю с дивана и вальяжно, на правах хозяина комнат, подхожу.

Мучное она не ест – заигрывает, что ли?

Уже третий раз заставляет пробовать свои макароны и смотрит огромными голубыми глазами, как щенок в предвкушении награды.

– Нормально, – бурчу, прожевав макарошку. – Давай, я воду солью́, а ты зажаривай фарш. Только про лук не забудь.

Забыла и лук, и соль. Повариха!

Странно, что она всему удивляется, вроде не дурочка и, говорит, отличница. Сначала её удивили цифры на двери, что наша комната под номером тринадцать, а когда зашла внутрь, так вообще дар речи потеряла, будто попала в сказку. Говорит, что это её мечта.

Странная мечта.

Да, комнат у нас три и есть импровизированная кухня. Лишние двери мы замуровали, а внутри сделали проёмы.

Но лучше бы квартира!

Когда отец погиб пять лет назад в командировке в Сирии, вместо положенной квартиры, нам разрешили занять пару соседних комнат. Типа на нас очередь внезапно закончилась. Хотя тем, кто в них жил – дали в новостройке. Нет тела – нет дела, то есть квартиры. Суки они все, всё батино руководство – мама так говорила, когда пыталась справиться с потерей отца, утешаясь за бутылкой.

Родоки Иванова были в числе тех, кто получил. Так что у него и батя есть, и квартира – полный боекомплект. Везучий, гад! Но ничего, сегодня я его башку встряхну, как следует, чтоб снова не зарился на моё.

Глянув на довольную Женьку, я беру полотенце и кипящую кастрюлю, несусь с макаронами на общую кухню.

– Все, фарш готов! Можно мешать, – восклицает причина моих эротических фантазий, когда возвращаюсь и ставлю кастрюлю на доску.

Наблюдаю за ней, пока перекладывает ароматную мясную кашу и размешивает. Я бы с ней замутил по-серьезному. Встречался раньше с разными, но все не то. Не знаю, вроде нормальные были, но как видели, что живу в общаге, сливались. А я и не настаивал. Часто прерывал контакты первым. Никогда не привязывался. Мне для опыта, расслабиться на пару раз – да, а им – фиг знает зачем. Спортсменов все любят. Может, из-за тела – сейчас я в отличной форме, не то, что в двенадцать – тогда был толстяком. А потом не стало бати, мамулька с горя запила, Иванов предал, мудак. Нервы, то сё, и решил! А если я в башку себе что-то втемячу – то в сторону меня не уведёшь. Теперь в ней ещё одна цель: Женька, и щипцами никто её не вытянет.

Она мне нравится. Возможно влюбился. Серьезно. И с ней, кажется, у нас найдутся точки соприкосновения. Буду рад, если вечером придёт. Честно! Представляю морду Иванова, когда вместо его имени, она будет кричать моё. И хотелось бы услышать свое имя не только на ринге.

Думай о бое, Барсук! О бое!

– Давай я тебя угощу, в знак благодарности, – закончив перемешивать свой кулинарный шедевр, Женя отрывает меня от раздумий.

– Не! Я уже перекусил, – вру. Пахнет, конечно… сожрал бы полкастрюли. – Неси домой, Джеки.

– Как хочешь! Значит, дружба? – она протягивает руку для рукопожатия.

Смотрю на её ладонь, а потом в глаза:

– Если ты придёшь.

– Я постараюсь, – она несмело улыбается.

Интересно, я вообще в её вкусе, или она как все, под чарами Иванова?

Киваю в знак согласия и жму руку, большим пальцем неосознанно провожу по коже. Гладкая. Женя опускает взгляд и, улыбнувшись, осторожно вытягивает кисть. Чёрт! Кажется, я спалился.

– Тогда до вечера, Макс.

Я киваю и снимаю с крючка кухонное полотенце. Женя накрывает кастрюлю и берется за ручки, а я открываю ей дверь и провожаю взглядом по коридору.

Да-а…. За эту медаль придётся побороться.

Ладно, пятнадцать минут поваляюсь и начну готовиться. Никогда не ем в день боя. Нравится быть голодным и злым.

***

Тридцать подтягиваний на перекладине в проеме, сорок отжиманий, и я прыгаю на месте, чтобы взбодриться.

Чистая форма уже в сумке, шлем и перчатки, вода тоже. Застегиваю.

Мамулька тоже обещала прийти со своим новым, но может и забыть. Она уже полгода у него живёт. Ходит только на школьные собрания. Сюда, в общагу, очень редко. Не любит она это место. Говорит, напоминает об отце. Её новый чел вроде норм. Но я его предупредил – обидит, сразу купол снесу. Я заходил к ним несколько раз с проверками: мама, вроде счастлива, видел по глазам – в них снова блеск. Значит, точно норм.

Надеваю кроссы, беру с вешалки косуху, сумку с пола и выхожу, и тут же охреневаю от счастья, а через мгновение уже нет.

Женька идёт по коридору, но в своих смешных тапочках, и с кислым выражением лица. Закрываю дверь на замок, убираю ключи в карман и, закинув сумку на плечо, иду навстречу.

– Макс, у меня не получится прийти, – она грустно вздыхает, как только подхожу.

– Почему?

– Папа не отпускает меня одну, а мне не с кем. Ещё ни с кем не подружилась.

– А как же я?

Она смотрит непонимающе:

– Что ты?

– Ну я же, теперь, типа друг?

– Да, но… он тебя не знает.

Глянув на часы, решаю, что успею. Начало в семь, но сперва будут драться самые маленькие, потом постарше и мы, старшаки на десерт.

– Значит, пошли, знакомиться!

Женя, как золотая рыбка, шлепает губами:

– Плохая идея.

– А по-моему – отличная! Идём быстрее, а то могу опоздать.

Разворачиваю Женю к выходу и мы спешим по лестнице на третий этаж.

– Отца как зовут?

– Александр.

– А полное? – запыхавшись, останавливаемся на лестничной площадке. Вытаскиваю из неё каждое слово.

– Мирошин Александр Евгеньевич.

Усмехаюсь, глянув на неё:

– Тебя в честь деда что ли назвали?

– Это секретная информация, – она хихикает в ответ.

Наконец, стоим у её двери.

– Он в хорошем настроении? – спрашиваю шепотом, на всякий случай.

– Вроде, да.

– Ну макароны-то понравились? – уточняю, чтобы понять в хорошем насколько.

– Сказал, я молодец – значит, да.

– Тогда зови.

Она не решается открыть дверь, зависнув взглядом на моём лице.

– Давай, – шепчу, подбадривая.

Провернув ручку, Женя толкает дверь. Её батя сидит за столом прямо напротив входа с кружкой в одной руке и планшетом в другой и смотрит на нас исподлобья, даже сердито.

– Пап, я не одна пойду, а с Максом.

– Здрасьте! Я – Макс, – киваю и вытягиваю руку, чтобы пожать, но тот сидит неподвижно.

Взгляд Женькиного отца – тяжёлый, с радиоактивным излучением. Он, как рентген – невидимым лучом просвечивает меня с головы до ног, останавливаясь на отдельных частях тела. От этого чувствую каким-то дефективным.

– Макс учится в параллельном, мы недавно дружим и это у него сегодня бой, – Женька прикрывает меня словесным щитом. – Можно я пойду его поддержать? Я обещала, а ты сам всегда говоришь, что слово надо держать.

– Друг? Не парень? – её отец еще проходится по мне взглядом и встаёт. Он подходит ко мне, но руку не жмёт, бросает на неё надменный взгляд.

Ладно…. Опускаю.

– Так точно, – зачем-то отвечаю, как своему, по привычке. – Пока нет, но…

Женька внезапно пихает меня в бок.

– То есть нет, не парень. Просто друг.

Её отец, кажется, размяк от такой прекрасной новости.

– Спортсмен, значит. Сколько отжимаешься?

– В среднем или как?

– Минимум.

– Сорок. Так вы её отпустите со мной? – наглею, потому что могу опоздать. – Обратно приведу, в целости и сохранности.

Женя стоит, прижавшись к стенке и, кажется, не дышит. Смотрит куда-то в одну точку.

– До скольки? – её отец ещё сомневается.

– В десять точно вернемся.

Уже сам начинаю нервничать от его взгляда и прячу руки в карманы куртки.

Глянув на испуганную Женю, он максимально приближается и шепчет:

– Попробуешь затащить её в койку, я тебя кастрирую.

Александр Евгеньевич явно хотел сказать по-другому, но, видимо, при дочери не стал. Чёрт! Ещё и его придется очаровывать. А эта крепость прочнее Женькиной.

– Понял, не дурак! – рапортую как салага.

– Пошли покурим, – он кивает в сторону двери и, открыв, обращается к Женьке. – А ты собирайся.

Мы выходим в тусклый коридор.

– Вообще-то я не курю, – сжав лямку на плече, семеню за ним и поглядываю на часы.

– Значит, посмотришь.

Александр Евгеньевич достает из кармана трико пачку дешевых сигарет и на ходу закуривает, выпуская кольца дыма в сторону.

Надеюсь, Женька там не будет долго стоять у шкафа и думать, что надеть. Хотя… шкаф у них небольшой, а значит выбора немного. Иначе точно опоздаем.

– Ну, рассказывай, – выйдя на балкон, Женькин батя дует в мою сторону. – Кто такой, откуда?

– Отсюда, с первого этажа. Живу с матерью, отец погиб в Сирии.

Он будто зауважал меня, выпрямляется, смотрит так, словно на плечах моей косухи выросли генеральские звезды.

– А фамилия?

– Барсуков.

– А! – он многозначительно вскидывает бровь, еще чуть-чуть и честь отдаст. – Видел на доске почета.

– Угу… герой посмертно.

– А почему здесь? Квартиру не дают?

Усмехаясь, хочу съязвить, но влетает запыхавшаяся Женька:

– Все, я готова! Скоро семь.

Она почти не смотрит на отца, а зря. Выглядит это очень подозрительно.

Я подаю ему руку и крепко жму.

– В десять, без опозданий, – напоминает он мне и Женьке.

– Так точно! – снова по старой привычке рапортую и мы с моей «подругой» спешим на выход.

Женя в тех же джинсах, в худи с капюшоном, который свисает на спине косухи, как у меня. Почти фэмили-лук.

Мысленно хихикнув, отвожу от неё взгляд. Бежим с Женькой по лестнице.

– Опаздываешь, да? – переживает.

Незаметно растягиваю улыбку.

– Нет, не думаю. Тренер бы уже названивал.

Мы выходим на улицу и напрямик несёмся через парк в сторону школы.

Глава 3. Иванов

Барсук влетает в раздевалку, как ураган, но при этом с очень довольным фэйсом. Он будто уже всё выиграл и пришёл просто размяться.

– Чё такой довольный? – не могу не задеть, так и хочется стереть его счастливую рожу. – Кто-то дал и ты кайфанул? А ей хватило? На ринге-то твой максимум – всего две минуты?!

Да, я провокатор!

– Мне хватит, чтобы начистить твою морду, – он равнодушно отвечает, кинув сумку возле локера.

– Ты спишь, Барсук, если так думаешь, – выплюнув жвачку в фольгу от упаковки, сворачиваю в мелкий шарик и бросаю в него.

Барсук кидается ко мне, а я вскакиваю с лавочки. Он щерится, сжав кулаки, и если бы не тренер, вошедший в раздевалку, то мы бы начали прямо здесь.

Злой какой-то!

Опять не ел перед боем? Думает, так у него больше шансов. Так у него меньше сил, и мозги хуже работают, а значит, допустит ошибку и в Москву поеду я. Пара-пара-па! Тиранув по подбородку, показываю Барсуку, что ждет его борода, а не поездка.

– Иванов! – тренер влезает в наш поединок самонадеянных взглядов, – на ринге будете письками меряться, а тут вы команда. – А ты Барсуков, живо переодеваться! У вас на все про все полчаса.

Натянув довольную улыбку, что смог задеть соперника, я беру воду и выхожу в зал, посмотреть кто пришел.

Народу собралось!

Одноклассники, школьники из параллельных и помладше классов, родители школьников. Ближе к рингу, по другую сторону от жюри, на лавочке сидит моя группа поддержки девчонок с Тихоновой во главе. Позади Батон со своими дружками со двора. В другом ряду батя с маман и Кирюхой, моим младшим братом. И… Ого! Морошка тоже здесь, то есть Мирошина.

Не то, что она мне нравится, просто интересная. Новенькие всегда интересны. Они для меня как неопознанный летающий объект. Сперва пугают, потом присматриваюсь, типа всё ли у них как у всех: грудь там, задница чтобы были норм. Ну и лицо, чтобы не тупое.

Вообще мне нравятся такие, как Тихонова, которые знают себе цену. Правда, она слишком выпячивает свою красоту. А Морошка нет. Она красивая, но, походу, даже не в курсе этого. Потому что одевается скромно, почти не красится. Но взгляд и улыбка… точнее оскал с её фирменным взглядом. Ух! Будто мажет лицо горчицей – пробирает до мозга костей. И шевелится от этого не только мозг.

На ринге прыгают те, кто младше на несколько лет. Люди болеют за них. Женька держится как-то стороной от наших одноклассников. Получается, не я один отрываюсь от коллектива. Ну ничего, скоро я выйду. Увидит меня в майке, как начищаю морду Барсуку из параллельного, поплывет и прямо в мой фан-клуб. Ещё не одна девчонка не оставалась равнодушной. Барсуку тоже иногда перепадает, не все любят блондинов, но почему-то его редко кто приходит поддержать. Даже мама его была от силы раз пять за те пять лет, что он ходит. И сейчас её не вижу. И нет тех девчонок, кто раньше за него болел.

Бедняга! Может дать ему как-нибудь несколько уроков эффектного обольщения? Хотя нет, не дам. Это моя персональная тактика, он сам пусть допетривает.

Тренер хлопает меня по плечу, отвлекает:

– Ты готов? Сейчас Карамян и Алиханов.

Понятно, сперва «Восточный экспресс».

– А потом, ты с Барсуком, то есть с Барсуковым. Иди разминайся! У вас десять минут.

Но лучше бы нас, конечно, разбили на пары по-другому. Смотрю в спины вышедшим парням из параллельного и мысленно желаю им удачи.

Нет, я не боюсь Барсука, хоть соперник он очень достойный, круче этой парочки вместе взятой. Но выиграть у него здесь – так себе победа, а вот если там, в Москве! Обойти его по очкам, взять первенство и вместо него привезти кубок – тогда это была бы победа, так победа! Достойная чемпиона.

Захожу в раздевалку, оставляю бутылку на лавочке.

Барсук растягивает свою рогатку в шпагате на полу. Глянув на меня, он встает и надевает шлем и перчатки. Я тоже. Застегивая, мы оба молчим и пристально смотрим друг другу в глаза, будто предстоящий бой будет насмерть.

– Готовы? – в раздевалку заходит тренер, а следом за ним «восточный экспресс». Алиханову будто двояк влепили – смотрит в пол и слишком дергано снимает перчатки, бросает их на лавочку – значит, продул, и мне придется ехать с Карамяном. Нет, реально, я лучше бы с Барсуком! Я толерантен, вообще пофиг у кого какой цвет кожи и тд, просто Барсук как-то роднее, что ли. Ладно, поздно переигрывать, пора выигрывать.

Мы, будто звезды мирового масштаба, вернее я. Выходим в зал и раздается свист, скандируют мое имя. В основном девчонки, и новенькая даже рот открывает. Надо же, пришла тоже за меня поболеть?

Но каково же мое удивление, когда мы залезли на ринг, и все притихли в ожидании боя.

– Давай, безумный Макс! Порви черта! – женский голос, но из-за надрыва не понимаю чей.

Стоп! Безумный Макс – понятно, Барсук! А я – черт?! Что за… Глянув на довольное лицо Барсука, пока рефери объясняет правила, которые знаем наизусть, я бросаю быстрый взгляд по залу. Тихонова зачем-то докапывается до Морошки и та, оттолкнув ее, сквозь гул кричит с надрывом в нашу сторону:

– Макс, ты лучший, порви его!

Связки порвешь, Морошка!

Теперь понятно, почему его рожа довольная! Значит, нашел к ней рельсы. Ну ничего, быстро с них сойдешь. Вызов принят, Барсук!

Мы расходимся, звучит гонг.

Погнали!

Барсук атакует, наносит апперкот, но я блокирую удар. Атакую сперва ногами: круговой голенью в бедро, прямой, крюк, подсечка. Бью: боковой правой, левой в грудь, в голову. Барсук ловко блокирует, уворачивается, но раз пропустил. Отвечает ногами, атакует: удар сверху, прямой. Блокирую. Он руками – ближний, дальний в грудь, в голову. Отвечаю. Шустрый гад.

Гонг. Расходимся.

Тренер бегает от меня к Барсуку, даëт указания, он говорит я пропускаю. Мы оба пропускаем, но в то же время пока идём на равных. Ещё два раунда по две минуты.

Смотрю на Барсука. Он будто бы не напрягается, сидит с довольным лицом, посматривает в зал. Я тоже. Мирошина вылавливает взгляд Барсука, и по её собственному видно, что переживает. За него, не за меня. А мы ведь должны быть в одной команде. Взгляд на Тихонову. Машет, улыбается. Вскидываю руку, мол, норм.

Время. Встаём.

Гонг.

Ещё два раунда танцев с Барсуком.

Красиво, сука, бьёт. Старается! Но я не пропускаю, наступаю, отвечаю. Две минуты тянутся как десять. Барсук – выносливый засранец, но я тоже не из говна сделан.

В зале гул, свист, моё имя! Морошку даже не слышно. Она лишь во втором перерыве привлекает к себе внимание Тихоновой, что-то выкрикивает.

Третий раунд, решающий.

Удары: руками, ногами, в голову, грудь, по бедрам, голенью. Барсука, мои! Эти две минуты летят, как мгновение.

Ни единой секунды я не теряю зрительный контакт с Барсуком.

Гонг.

И ни секунды после.

Пока судьи считают очки, принимают решение, Морошка пробирается в первый ряд, подбадривает Барсука, что-то ему выкрикивает, не могу разобрать.

Нет! Мы точно бьёмся не за поездку. Мы бьëмся за нее, её внимание. Усмехаюсь от собственных мыслей. Закусило!

Стоим с Барсуком возле рефери, ждём результат, и смотрим на Морошку. Оба, не отрываясь.

Она показывает «класс», но не пойму кому: ему или мне, а может обоим. Тихонова подходит к ней и что-то втирает Морошке на ухо. И судя по лицу, понятно, что это угрозы. Дура. Нахрена?

Судья подзывает рефери, чтобы объявить результат, а я готовлюсь вскидывать в победе руку. Барсук нервничает. Все нервничают. Из-за гула не слышу, что происходит внизу. Тихонова отходит от Морошки и группа поддержки, скандируют моё имя. Лерка орет, как не в себя. Моя девочка! Но Женька тоже не отстаёт. В противовес она болеет за Барсука, и это ужасно бесит!

Наконец, рефери подходит и на моём лице всплывает довольная улыбка, но ненадолго. Судья объявляет дополнительный раунд. Зал ликует, ждёт крови. Вот теперь я точно буду драться насмерть. Выложусь по полной.

Расходимся.

Гонг!

Ну, держись, Барсук!

Атакую. Удар! Удар! Барсук отвечает. Блокирую. Ногой: нижний, боковой, прямой. Барсук точно взбесился: бьёт без передыха, прицельно, точно, не даёт мне шанс ответить и в глазах такая ярость, будто вспомнил все мои косяки. Каждый его наш удар сопровождается криком, ликованием зала.

А вот хрен тебе!

Отвечаю с тем же рвением. Секунды как мгновения. Удары в голову, в грудь, по ногам. Бью! Не пропускаю! А вот Барсук… Последние секунды. Не вижу что, но что-то в зале его отвлекает. Морошка или что? Не вижу, но не воспользоваться этим не могу. Бью с ноги со всей дури Барсуку в башку.

Бам!

Готовченко!

Пошатнулся.

Нормально так пошатнулся! Но добивать его стал, потому что тот сам, нанося ответный удар, внезапно падает плашмя.

Хех! Мой первый нокаут, епт!

Гонг!

Зал раздаётся ликованием, но через секунды замолкает. Ждёт, когда встанет Барсук. А тот не встаёт, засранец!

Рефери, тренер несутся к Барсуку, а после кричат медику. А я не знаю, радоваться мне или нет. А вдруг я отключил его навечно?

Черт!

Смотрю в зал: Морошка мечется у ринга, сверлит меня презирающим взглядом. Не смотри так, это спорт, детка! Здесь, как в любви – все средства хороши!

Медик ватой тыкает Максу в нос, расстегивают ему шлем.

Фух! Он очухался!

Честно, я нормально так за него очканул. Он встаёт с их помощью и меня подзывает рефери, берёт нас обоих за руки. Барсук не смотрит в глаза, и в зал не смотрит. Скольжу взглядом по залу: смотрю на Морошку, на родителей, на Тихонову, Батона и его дружков, пытаюсь улыбнуться, но внезапно нет сил.

Внезапно и неожиданно!

Рефери вскидывает мою руку.

Я победил, но радости почему-то не чувствую. Только дикая усталость ноет в мышцах.

Барсук шатается, но держится. Сделав всего лишь шаг, чтобы уйти, он снова падает плашмя. Придурок!

Его забирают медики, увозят на скорой. Сотряс у Барсука знатный! Месяц точно проваляется в больничке, я так думаю. А значит, у меня есть возможность переманить Морошку в свой фан-клуб.

Тренер хвалит за бой, говорит про ошибки, но я какого-то чёрта не слушаю, а думаю о Барсуке. А вдруг я сломал ему жизнь? Вдруг ему запретят вообще тренироваться. Этого он точно мне никогда не простит.

Мы были друзьями, когда я жил в общаге. Да, он был пухляш, и всё над ним смеялись, не упускали возможность побуллить. Но Макс парень с характером, отвечал и я помогал. А потом… Сука, он до сих пор считает, что я струсил! А что я мог против кучки старшеклассников? Только сбегать за помощью.

Сбегал, привёл!

Отмудохали его конечно, знатно, но больничку не поехал, дома отлеживался. А сдавать старшеклассников не стал. Но дружба наша – тоже всё!

Смешно! Драться с ними вместе с ним, говорит, я должен был до смерти. Дурак!

А потом он ещё больше закусился, когда батя его погиб, но вместо квартиры им дали нашу комнату и комнату соседей, а мы переехали в новостройку.

Как там у Булгакова… квартирный вопрос испортил людей? В нашем случае – окончательно разрушил дружбу.

Глава 4 Джеки

Из-за мисс Единорога я пропускаю удар Тринадцатого, в прямом и переносном смысле. Жопапони встает передо мной и трясёт своим радужным хвостом, хлещет мне им по лицу, орёт, как дура, болея за Иванова!

И свита её туда же. Закрыли весь обзор и не пускают к рингу. Итог этого флэшмоба – Макс без сознания, а у меня потрясение и шок!

Переживаю за него, как за родного. Будто мы знакомы не несколько часов, а половину моей короткой жизни.

В машину скорой помощи меня не пустили. Макса увезли во вторую городскую, поэтому пришлось звонить маме и она обещала разузнать, что к чему. Уверена, Тринадцатый счастлив, что выиграл.

Я их обоих плохо знаю, и это всего лишь соревнования, но, если честно, мне было страшно за двоих. Они так рьяно вбивали в друг друга кулаки, и вмазывали ногами с такой силой, как будто в раздевалке у них есть запасные.

Да, я поддерживала Макса, потому что обещала, и я – за справедливость! За Иванова, вон, полшколы болеет! А за Макса кто… только я? Ну, может быть, еще тот мужик, который похож на тренера.

Где все?

Где родители, друзья, одноклассники, в конце концов?! Странно и дико для меня!

Мама сказала, что молодой организм способен сделать невозможное, а у Макса обычный сотряс, поэтому быстро поправится. У меня у самой таких парочку было. Нет, конечно, меня не били с вертушки, как Макса, всë было банально: один раз я неудачно упала с велосипеда, а в другой раз – пьяный подзатыльник от отца, попала под горячую руку. И сейчас попасть совсем не хочется: не под руку отца, не к бесноватой толпе одноклассников, которые шумно вываливаются из раздевалки вместе с Ивановым, поэтому спешу домой.

Страшновато, конечно, одной по парку в это время и по темноте. Но деваться некуда. Натягиваю капюшон толстовки и, засунув руки в карманы куртки, я быстрым шагом, пока меня не заметили, выхожу за забор и прямиком через дорогу в парк. В тёмное время наша общага тоже не самое безопасное место на планете, особенно в районе гаражей. Там и выпившие подростки, не только подростки, и не только выпившие.

Знал бы Макс, чем я рискую из-за него! И жизнью и репутацией. Только совсем не охота скреплять нашу дружбу кровью, даже малой. Я не боец. Могу отвесить оплеуху, на крайний случай кинуть всем, что под руку попадется. Знаем, проходили, но… драться, как он, точно не смогу.

Оглядываюсь, слыша смех за спиной, и ускоряю шаг, пристраиваюсь позади какой-то пары взрослых.

Голоса и смех расползаются в стороны, и я немного расслабляюсь. Провожаю парочку до развилки, а сама сворачиваю в сторону общаги. Гаражи, как джунгли с дикими зверями. Если повезёт, то не сожрут. И эти звери уже стоят, озвучивают присутствие неприятным ржачем. Замираю в кустах. Пока меня не заметили, продумываю тактику поведения в случае чего, издалека всматриваюсь в наш общий балкон на третьем этаже – отца не видно.

Хреново!

– Женя, подожди!

Тринадцатый, блин! Сейчас он нас обоих потопит! Мысленно обреченно вздыхаю и оборачиваюсь. Он стоит от меня в нескольких шагах.

– Если ты решил мне отомстить и тоже вырубить с вертушки, то сейчас не самый подходящий момент.

Оглядываюсь на звуки голосов за гаражами и громким шёпотом пытаюсь выяснить, зачем он пошёл за мной. Но Иванов почему-то улыбается:

– Вырубить нет, а вот вопросики имеются. Какого хрена ты была не в моей команде? А как же дружный класс и всё такое?

Голоса за спиной заставляют напрячься и встать к нему ближе.

– Ты прямо тут хочешь об этом поговорить? Нас сейчас обоих вырубят. А мне домой надо проскочить. Желательно незаметно.

Из-за угла выруливают парни с бутылками в руках, а я встаю немного за спину Тринадцатому, выглядываю из-за плеча. Эти трое и днём здесь часто отшиваются, будто заняться нечем. Иногда отпускают пошлые шутки.

– Тогда пошли! Я Барсуку обещал доставить тебя в целости и сохранности, вместо него.

Он неожиданно берёт меня за руку и тянет за собой по тропинке. Троица проходит мимо нас, кинув Иванову: «Здоров!». После коротких быстрых рукопожатий с ними, Иванов тянет меня дальше.

– Теперь тебе никто даже слова не скажет. Меня здесь все знают.

– Ты им тоже когда-то навалял?

Я всё ещё держусь за него и, постоянно оглядываясь в спины парней, семеню за ним к общаге.

– Нет. Просто я раньше тоже здесь жил.

Он, как собственник, сжимает мою ладонь и мне это не нравится, поэтому вытягиваю, не вижу смысла держаться. Мы почти у подъезда и я чувствую себя в бóльшей безопасности.

– Я думала, вы с Максом враги.

– Я тоже думал, что вы враги.

Улыбаюсь, вспомнив, как Макс меня выручил:

– Нет, мы с ним сегодня подружились.

– Я заметил, – он всматривается мне в лицо и, неожиданно, протянув руку, стягивает капюшон с моей головы.

– Эй, руки! – не могу сдержать недовольство.

– Глаз твоих не вижу, а я привык смотреть в глаза, – он улыбается своей наглой самонадеянной улыбкой.

– Мне пора! До завтра!

Обхожу Иванова и, открыв скрипучую дверь, ныряю в тёмный подъезд. Черт! Опять кто-то лампочку выкрутил. Просто, капец!

– Вообще-то, я обещал ему до двери. До двери комнаты, и передать тебя лично в руки.

Голос Тринадцатого эхом рассеивает страх, а свет от фонарика указывает мне путь к лестнице. И почему я сама не догадалась включить его на телефоне? Это единственная суперспособность моего кнопочного кирпичика.

– Это плохая идея. Я сама добегу. Но спасибо!

Тоже включаю фонарик и спешу к лестнице. На втором этаже уже есть освещение, а значит, мне нечего бояться. Но Иванов от меня не отстаёт!

– Нет, так не канает, Морошка!

– Кто?

Я резко торможу на середине пролëта и оборачиваюсь. Стоя на ступеньку выше его, буравлю взглядом тусклое лицо.

– Мирошка-Морошка, – он растягивает улыбку до ушей, но тут же оно становится угрюмым. – Приятнее, чем чëрт! Тебе не нравится? А ты, вообще, в курсе, что для пацана кликуха «чёрт» – очень стрëмная?

– В курсе! – довольная, что смогла его задеть, складываю руки на груди. – Просто так было проще донести мотивирующий посыл.

– Поздравляю. Донесла. Всем!

Усмехнувшись в его недовольное лицо, я пожимаю плечами и, пикнув «сорри», я разворачиваюсь и взбегаю по лестнице.

Тринадцатый не отстает:

– А ты отличница, потому что нравится учиться, или потому что нравится быть хорошей девочкой?

Остается последний пролет на мой этаж, и я снова торможу на площадке:

– А ты что, психолог, специалист по женским душам?

– Не психолог, но спец по их растоморшению.

Он выключает фонарик и убирает телефон в задний карман спортивных штанов. Я тоже. Убираю, и уже неторопливо поднимаюсь по последнему пролету:

– Значит, Тихонова – это твоя заслуга?

– Ну, да! Приложил свою руку.

– Только руку? – глянув из-за плеча, неторопливо поднимаюсь.

Тринадцатый обгоняет меня и преграждает путь, стоит на одну ступеньку выше. Его взгляд становится хитрым и хищным. Он хватается одной рукой за обшарпанные перила, а другой упирается в стену, и, нависнув надо мной, не даёт пройти:

– Ты хочешь прям тут об этом поговорить?

Тринадцатый мурлыкает, ищет что-то в моих глазах, изображает обольстителя. Ещё минута и, как в мультах, в радужках его глаз закрутятся гипнотические спирали.

– А ты хочешь прям тут расстаться с жизнью? – внезапный низкий голос отца парализует моё тело.

Папа стоит в дверях общего коридора и, посмотрев на часы, сверлит нас обоих недовольным взглядом:

– Десять. Ноль. Семь.

– Пап….

– Здрасьте! – убрав руки, Иванов поворачивает голову в его сторону и, сглотнув, вытягивается по струнке.

А я, как тревожная лань, не глядя на Тринадцатого, перепрыгиваю ступень через одну и оказываюсь на площадке.

Заикаясь, прощаюсь:

– Пока, Макс… то есть Тринадцатый! Чëрт… – пытаюсь справится с разрушающим чувством тревоги в груди. – То есть не чëрт в смысле Чëрт, а,… – блин, зачем я вообще оправдываюсь?! – Короче, Иванов, пока!

Подойдя к отцу, я на мгновение зажмуриваюсь в ожидании подзатыльника. Но папа, как милостивый государь, не стал меня позорить при однокласснике. Или себя.

– Ну, пока, – слышу неуверенный голос Тринадцатого.

– Ты – стоять! – командует ему отец и поворачивается ко мне: – А ты – марш домой! Чтоб я пришёл, и ты была уже в кровати.

Глянув на Иванова с сочувствием, будто вижу в последний раз, я семеню по тусклому коридору до нашей комнаты. За чужими дверьми голоса соседей, но я вслушиваюсь в другие:

– Упал-отжался! – грозный голос отца на лестничной площадке.

– Чё?… Здесь грязно, и я на это вообще-то не подписывался! – недовольное возмущение Тринадцатого, а потом: – Ладно, ладно, понял! Отжаться, так отжаться… блин.

Я прячусь в нашей комнате и, быстро переодевшись в пижаму, убавляю звук на телевизоре. Расправив постель, ложусь на узкую кровать, укрываюсь одеялом по самый подбородок и, отвернувшись к стенке, мучаю краешек пододеяльника, жду появление отца. Лучше притвориться мёртвой, но сейчас может и не прокатить. И тогда все соседи узнают, что я малолетняя шлюха, раз опоздала на семь минут.

Отец заходит, а я почти не дышу. Он выключает свет, и слышу скрип разложенного их с мамой дивана.

– Спокойной ночи, пап! – говорю тихим-тихим голосом, чтобы проверить, насколько сильно он злится.

Тишина.

Молчание отца – худшее наказание для меня. И для мамы тоже. В маленькой комнате, где живут бок о бок несколько человек, но делают вид, что ты в ней один – всегда мучительно сложно. Когда у меня будет своя комната?

– Макс победил? – отец спрашивает, будто больше не сердится.

– Проиграл. Иванову.

– И ты поэтому пришла с ним? С тем, кто выиграл?

– Нет, не поэтому. Он сам за мной увязался. Вернее, Макс попал в больницу с сотрясением, и поэтому попросил Иванова меня проводить, до самой двери.

– Хороший парень.

– Кто, Иванов?

– Макс.

– Да. Наверное. Не знаю.

– А белобрысый?

– Пап… – не люблю отвечать на такие вопросы. – Они просто мои одноклассники. Оба. Но, если ты продолжишь в том же духе, то я останусь старой девой.

– Женька, я просто фильтр. Отсеиваю слабаков.

– Ясно. Спасибо, пап!

– Угу. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Я повторяю за ним тихим шёпотом и закрываю глаза. Хорошо, что папа не злится. Он у меня строгий, но всё равно – я его принцесса. И мне это нравится, когда так, без перегибов.

***

Уверена, англичане любят овсянку, потому что не живут в общаге. Овсянка-пятиминутка – самый быстрый завтрак в полевых условиях, который мы едим почти каждый день. С клубникой, с абрикосами, с черникой. С молоком или без.

Не надо толпиться на общей кухне. Залил кипятком, и готово!

А ещё можно приготовить омлет в микроволновке. Он не такой по вкусу, как в школьной столовой, но тоже вполне.

– Ты будешь овсянку или омлет? – умывшись, спрашиваю отца, который до сих пор лежит в постели и смотрит «Доброе утро на первом».

– Я не буду, дождусь мать. А ты ешь.

– Ладно, я тогда в столовке булкой перебьюсь.

– Опять сухомятка?

– Нет, с чаем.

Папа отвлекается от телевизора и бросает на меня скептический взгляд, не верит моим словам. Мама приходит ближе к десяти и почти сразу ложится спать. Звонить и спрашивать про Макса придется уже в школе.

– Пап, можно я сегодня после школы съезжу к Максу, проведаю? – спрашиваю, набравшись смелости.

Отец теперь смотрит на меня с подозрением.

– Просто вчера, кроме меня, за него никто не болел. А вдруг, и в больницу к нему никто не приедет? Какой я тогда друг, если не поддерживаю в трудную минуту.

Отец сдерживает улыбку и, качнув головой в знак согласия , снова залипает в телевизор.

– Спасибо! И вам с мамой не буду мешать…

– Да, продано! В школу опоздаешь…

Отец бурчит, но на меня не смотрит и краснеет. Мысленно улыбаюсь. Знаю, что родителям тоже охота побыть одним, а со взрослым ребенком, как я, надо быть тем ещё конспиратором. Поэтому, иногда, я сама сливаюсь, гуляю по парку или брожу по магазинам.

Взяв с вешалки куртку, я обуваюсь и, глянув перед выходом в зеркало, ухожу в школу.

***

В классе как всегда шумно, но стоит мне зайти, наступает молчание. Одноклассники, как одичавшие волчата, с презрением смотрят исподлобья.

Удивительно?

Нет!

Страшно?

Еще чего!

Знаем, проходили!

Просто надо быть начеку в плане обидных прозвищ на спине, залитого стула, или еще каких пакостей. Но. Я сижу на камчатке, а значит, в спину и в волосы мне точно ничего не прилетит.

– Ты классом не ошиблась, Мирошина? – Мисс единорожка натягивает на лицо свою искусственную улыбку, когда прохожу мимо ее парты. – Бэшки в соседнем кабинете.

– А ты школу не перепутала с конюшней? Конским навозом несет.

Намекая на то, что она слишком духарится, я морщусь и машу рукой перед носом, не торопясь иду к своей парте.

Девчонки сдерживают улыбки, а парни так не умеют. Или просто на нейтральной стороне.

– Я превращу твой последний год в школе в ад, – она смотрит на меня такой недовольной рожей, совсем не по-единорожьи!

Демонстративно в ответ снова машу рукой перед носом, намекаю, что навозом воняет еще изо рта. Проверяю свое место. Стул чистый, стол тоже не измазан, значит, травля будет другая.

– Можешь начинать бояться, овца! – выпучив глаза с нарощенными ресницами, Мисс единорог шипит сквозь смешки остального класса.

– Ууу! – изображаю страх. – А ты кексиками какаешь или облачками?

Смешки больше не сдерживаются. В классе раздается громкий смех, но быстро сменяется ликованием – в кабинете появляется Тринадцатый и походкой доктора Ливси, под одобрительные восклицания одноклассников, чешет к своей парте. Он садится за свою парту и победно мне улыбается.

Показушник!

Улыбнись, лучше своей Тихоновой, а то её вот-вот разорвёт от злости, а конфетти с пола собирать непросто.

– Вижу, папе не удалось из тебя выбить самовлюбленность, – наклонившись к его парте, шепчу.

– Это у меня в ДНК, Морошка! Могу поделиться путем слюнообмена.

Он по-идиотски играет бровями и выпячивает губы, в ожидании поцелуя.

– Нет уж, спасибо! А то стану, как Тихонова, и заблюю тут все радугой. А ты, кажется, сегодня дежурный?

Наигранно улыбнувшись Иванову, я выпрямляю спину и поправляю принадлежности на парте. Тихонова смотрит на него, не отрываясь, на щеках не румянец, а пятна.

Первые три урока проходят спокойно. Меня никто не трогает, даже на перемене. В столовой тоже на удивление никто не пристает. Только Тринадцатый пялится постоянно, будто я ему денег должна. Может, Мисс единорог пожаловалась и Принц Чарминг* снизошел до меня и самолично разрабатывает план мести? Видно мало вчера отжимался.

Но я тоже не первый год живу и все это уже проходила. А в каждой школе травля одинакова, только лица разные.

*прим. (Принц Чарминг (англ. Prince Charming) – главный злодей третьей части мультфильма Шрек. Сын Феи-крёстной. Согласно её плану, именно он должен был вызволить Фиону из заточения, но его опередил Шрек).

Глава 5. Барсук

Мне хреново! Во всех смыслах.

Башка будто не моя, тяжёлая. Больно дышать и думать. Больно даже моргать. Просто факт, я не ною. Уже не тошнит, но кочерыжка кружится при резких движениях.

Я продул.

Там внизу, у ринга, толпа обезумевших фанаток Иванова не давали моей единственной… хм… единственной моей фанатке смотреть на решающий бой, как я выигрываю.

Честно, готов был сам всё бросить и кинуться вниз, спасать её от этого стада единорогов.

Короче, походу проиграл бы при любых обстоятельствах!

Улыбаюсь, как дурак, и, глядя в окно, вспоминаю Женькин взгляд: искренний такой, настоящий. Она кричала моё имя и это было приятно! Даже приятнее, чем недовольная морда Иванова.

Жаль, что номерами с ней не обменялись, так бы написал, спросил, как дошла.

Да… неудобно как-то получилось. Обещал сам, а пришлось просить тренера.

Чет никто не звонит, не спрашивает, как дела! Вдруг, я тут уже копыта откинул? Или рано еще? Завтрак уже был, значит, нормально.

Хавка тут, конечно! У меня и так аппетита нет оттого, что мутит, а глядя на овсянку – нет даже желания попробовать. Зато в палате я один. Спокойно.

За дверью слышатся хохочущие женские голоса и шаркающие шаги. В палату заходит медсестра. Симпатичная, приятная женщина отвлекает меня от вида за окном. Она тянет за собой бандуру на колесах.

– Ну, где тут наш герой? – рассматривая меня, она подкатывает капельницу к койке. – Как себя чувствуешь, рыцарь?

– Пойдёт! Торможу немного…

– Ну, ничего, – расчехляя иглу, она втыкает её в одну из двух перевёрнутых прозрачные бутылок и шутит. – Эта вода – почти живая, воскрешает мëртвых. Поспишь, и после обеда станет лучше. Очухаешься! Как раз ко времени приёма, а то неравнодушные названивают с раннего утра, спрашивают, когда же можно прийти к Барсукову на аудиенцию?

– А кто спрашивал?

Если честно, жду только одно имя, а медсестра перечисляет между делом:

– Мама твоя, тренер звонил, директор школы, – она вставляет иглу мне в катетер на сгибе локтя, настраивает капéль в трубке на неспешную весеннюю. – И одна очень милая, симпатичная, умная девушка.

Она опускает на меня загадочный взгляд и улыбается щемящей моё сердце знакомой улыбкой… Женя. Точно! А я, когда привезли думал, на кого эта медсестра похожа.

– А вы её мама? Здрасьте! – хочу привстать, но игла больно кольнула, аж зашипел, и вбок повело.

– Нет, нет, нет…. Лежи, красавчик! Подвиги свои оставь для Женьки, – она указывает на выпирающую черную горошину в стене на кроватью. – Если станет плохо, там кнопка. Дотянешься?

Зажмуриваюсь, и еле заметно киваю, типа соглашаюсь.

– Вот и хорошо. И если не уснёшь и капать закончит, то нажмешь – придут и переставят.

– А… – смотрю на неё, торможу, стесняюсь спросить про Женю, придёт или нет. – А как к вам обращаться?

– Анна Сергеевна.

Почему-то так стало хорошо.

– Очень приятно… – простонав, смотрю на её улыбку сквозь прикрытые веки.

– Вот и водичка подействовала…. Спи, герой.

***

Я проснулся к обеду, даже не заметил, как сняли капельницу. На тумбе уже стоял рассольник из воды, огурцов и пары кубиков картошки; какая-то мазня на тарелке и котлета, куски ржаного и белого хлеба прикрывают стакан с компотом, будто на поминках. Не хватает моего портрета с черным уголком.

Поел только белый хлеб, пожевал корочку и запил тем самым компотом. Аппетит так и не воскрес, а вот я себя чувствую намного лучше. Фокус, правда, плывёт, приходится настраивать.

***

Нетронутую еду уносят, а я достаю из тумбы телефон: от мамы пропущенные не только звонки. В сообщениях она спрашивает, что привезти.

Отвечаю: трикошки, бельё, зарядку для телефона, рыльно-мыльное и воду. Побольше воды! Пить хочется постоянно.

Приёмные часы в шестнадцать, но в дверь кто-то стучит.

– Укольчики, в попку! – озвучивая противным голосом своё появление в дверях, входит медсестра.

В попку?! Разве так говорят?

Черт! Фокусирую взгляд. Плывёт все немного, щурюсь.

Походу молодая. Из-за намордника не видно – симпатичная или нет, натянула по самые глаза. Совсем не хочется светить перед ней своим задом.

Ладно, я же не в пятизвездочном отеле.

Она идёт к моей кровати, а я медленно поворачиваюсь к ней спиной и на бок, чтоб не унесло, задираю покрывало, приспускаю трико и боксёры на ягодице.

– А попка у тебя зачетная!

Твою ж мать!

Женька? Фак!

Резко поворачиваюсь, опускаясь на зад, чтоб его спрятать.

И уносят меня, мля, три белых, мать его, коня!

Жмурюсь, пытаюсь сосредоточиться на уплывающем в сторону образе недоюмористки.

– Блин! Макс… Прости, прости, прости! Я хотела пошутить, просто поднять тебе настроение!

Она верещит, суетится, гремит металлической фигнёй в руках, не знает, куда её пристроить. Опускает на тумбу.

Может мёртвым притвориться, проучить засранку?

– Тебя не в честь деда назвали, в честь Петросяна, да?

– Ну, правда, прости! Я думала, ты меня сразу узнаешь.

Она стягивает маску с лица, а я фокусируюсь на её офигенской улыбке.

– С тебя макароны по-флотски!

Не могу не улыбнуться в ответ.

– Принято! Только сегодня, прости, я без ничего. Сразу после уроков к тебе рванула.

– Так приёмные же после четырёх. А… точно, у тебя же мама тут работает.

– Уже познакомились?

Киваю, если это можно назвать кивком. А сам не могу оправиться от позора. Да уж…. эффектное появление и знакомство с моим задом. Парни из секции долго бы ржали, узнай они. Позор.

Тем временем Женя, без капли стеснения от проделанной выходки, придвигает стул и садится у кровати:

– Мне пришлось построить глазки медбрату-практиканту, и выпросить у него спецодежду. А уточку я стырила с тележки, надо не забыть вернуть.

– Ты прям спецагент, – улыбаюсь я, а она довольная в ответ.

– Ну рассказывай! Как ты тут?

– Пойдёт. Сказали пару дней подержат, и если будет всё ок – отпустят домой обрастать жиром, потому что постельный режим нарушать нельзя.

– Выспишься! – с завистью в голосе подмечает Женя.

– За всю жизнь вперед, – как-то взгрустнулось от этого факта.

Форму мне терять нельзя, ни при каких обстоятельствах – ни физически, ни психически. Второй волны насмешек над собой я точно не потерплю.

– Ты расстроился, что проиграл? – она смотрит с такой жалостью, будто я умираю.

– Нет. Ни капли. Ну поедет он, ну продует он там. А я, наоборот, оклемаюсь, приду в форму и после армии рвану покорять мир.

– Ну, папу ты уже покорил. Больше, чем Иванов.

Приятно звучит, но не понял.

– Он не злился, что я слово не сдержал?

– Ты же по уважительной причине. Плюс Иванов успешно выполнил твою задачу.

Вот теперь точно не понял!

– То есть?

– Он проводил меня, как ты просил, почти до двери, – Женя почему-то хихикает, и мне совсем не нравится этот блеск в её глазах. – Папа, конечно, над ним поиздевался немного, заставил отжиматься в подъезде. Но задачу он выполнил. Спасибо!

– Вот урод, – невольно вырывается из моего рта.

– Мой папа? – улыбка сползает с Женькиных губ.

– Нет, конечно. Иванов. Я не его просил проводить, а тренера.

– И, правда, урод, – она растерянным взглядом скользит по моему недовольному фейсу и замолкает.

Иванов будто снова двинул по моей башке.

– Ладно, проехали. Как дела у тебя в классе, не морщат?

– Там, как обычно… намекнули, что я ошиблась кабинетом.

– Вот суки! Ты потерпи, я выйду и разберусь.

– Спасибо друг, но терпеть – не в моём характере. Не переживай, у меня опыт большой, сама как-нибудь справлюсь.

– Не. Сама не надо. Я чего-нибудь придумаю. Номер дай.

– Зачем?

– Писать тебе буду. Нельзя?

Что-то я завелся после новости про Иванова.

– СМСки? – Женя смеется. – Ты на них разоришься.

– Тогда звонить. Можно?

Она смотрит так растерянно, будто я предложил что-то непристойное.

– Ладно. Давай свой, и я сделаю дозвон.

Диктую номер. Она тыкает тонкими пальцами по кнопкам, а потом звонит, слышно гудки. Сбрасываю и записываю «Джеки».

– Завтра приедешь?

– Если ты хочешь? – она смущается, краснеет.

– Хочу, – хотелось сказать уверенно, но как-то стрёмно промямлил и повторил уже громче: – Очень хочу. Тебя. В смысле видеть. Завтра.

Она долго смотрит в глаза. Смотрит таким мягким, почти ласкающим взглядом. Запросто можно поплыть, и сотряс тут ни при чем.

– Тогда до завтра. Макс, – Женька неохотно встаёт, всë ещё смотрит и светит улыбкой на моё внезапное урчание в животе. – Завтра приеду с макаронами.

Да пофиг на макароны! Просто приедь. Соглашаясь, на секунду прикрываю глаза, тяну идиотскую улыбку, а Женька направляется к двери и постоянно оглядывается.

– Макс, – остановившись, она оборачивается, смотрит загадочно в глаза и улыбается. – Ты мне нравишься, Макс. И папе тоже. Пока!

Как только за ней закрывается дверь, я с облегчением выдыхаю в потолок и сползаю с высокой подушки. Распластанный, но довольный, лежу на кровати.

***

Мама приезжает к пяти вечера. Она привозит всё, что просил, и зачем-то рыдает, хотя врач при мне ей объясняет, что со мной всë в порядке.

– Мам, ты чего разрыдалась-то? Я же не умер, – спрашиваю, когда врач уходит.

– Представила, что вдруг ты бы умер, а я дура не пришла за тебя поболеть. Прости, пожалуйста! Я больше не пропущу ни одного твоего боя. Обещаю!

Дурная. Я никогда не обижаюсь на неё. Ну забыла и забыла.

– Ма. Я, кажется, влюбился.

Меняю тему, может успокоится.

– Правда? – она вытирает слезы, и на лице сияет улыбка.

– Правда.

– И что за девочка? Это же девочка?

Чего?

– Мам! Конечно, девочка! Я что когда-то давал повод думать по-другому?!

Охренеть вопросы….

– Нет, но… сейчас такая молодежь. Просто хочу, чтобы ты знал, что я за любой твой выбор.

– Девочка, мам! Красивая, умная девочка!

Теперь обидно впервые.

– Красивая, говоришь?

– Мам, всё, закрыли тему.

Капец! Поделился, блин.

Она берёт меня за руку, просит прощения, а я не могу долго на неё сердиться.

– Может к нам переедешь, пока не поправишься? Будешь в зале спать, место есть. Ты же знаешь, мне трудно находиться в этих комнатах.

– Нет, мам. Не беспокойся. Я сам как-нибудь, – улыбаюсь и в ответ сжимаю её руку. – Если так не хочешь заходить, то можешь оставлять мне вкусняшки под дверью.

Смеюсь сквозь головную боль. Она тоже, но только сквозь вновь проступившие слëзы.

– Ты опять, мам! Вот увидишь, я быстро поправлюсь. Если, конечно, ты не будешь меня больше смешить.

Она кладёт голову мне на грудь:

– Максик… Ты самый лучший мужчина на свете. Как твой отец.

Вот зачем? Черт!

Тяжело вздыхаю. Помедлив, касаюсь её головы, провожу ладонью по мягким волосам и, заметив севшего на подоконник воробья, смотрю в окно.

– Ладно, мам. Чеши домой. Там твой Семён, наверное, заждался.

Она приподнимает голову, заглядывая мне в глаза и, обречённо выдохнув, кивает.

– А ты поправляйся, – она поднимается и целует меня, как маленького, в щëку. Ну хоть не в лоб.

– Давай, мам. Темнеет.

– Я завтра позвоню, а послезавтра заеду. Только не вздумай отсюда сбегáть, а то накажу, как взрослого.

– Это как, интересно?

– Буду сюсюкать с тобой при твоих друзьях.

– У меня нет друзей, мам. Твои методы не рабочие.

Смеюсь, хоть и больно.

Мамулька уходит, и её сменяет медсестра. С капельницей и уколами. Она колет, а я улыбаюсь, вспоминаю выходку Женьки.

Актриса, мля!

Глава 6. Иванов

Ненавижу дежурство.

А тут сама судьба соизволила мне помочь. Подружка Тихоновой, Майка Борисова, она же её соседка по парте, неожиданно залипла на Батона. После вчерашнего боя они с Глебом каким-то чудесным образом законнектились по дороге домой. И на радость мне сегодня она через Лерона попросилась поменяться дежурством.

Слава Батону!

Начало учебного года, а в нашем классе кого-то да тянет к своей противоположности. Лерона магнитит ко мне, а меня со вчерашнего вечера не отпускает Морошка – химией между нами сквозит не по-детски. Типа спутала моё имя с именем Барсука.

Не спутала, а поплыла!

А вот с кликухой, которую она мне прилепила, ни черта не понял. Тринадцатый – что это значит?

Чë к чему, и сбоку бантик!

Явно подкатывает.

Смотрела на меня в подъезде, как на пломбир зимой: когда очень хочется, но боишься заболеть. Да, детка, со мной простуда неизбежна!

Леру, правда, наши смехуечки совсем не возбуждают, но я запретил ей на Женьку кидаться. Дал совет, что-то типа: «Не обращай внимания, Лерон! Ты всё равно самая лучшая!». А то всë мне испортит своими закидонами.

Морошка нужна мне исключительно для дела – Барсука позлить. Поиграю немного с ней в любовь, заодно за чёрта отомщу.

Только не учёл, что у этой крепости есть стража – еë батя, а к нему с конфетами не подкатишь.

Да… тут схемки нужны посложнее!

***

– Ты вообще меня слушаешь?

Толкнув в плечо, Лерка выдергивает меня из мыслей. Сосредоточенно смотрю на нее, пытаюсь вникнуть в ее недовольство.

– Да, да… Мирошина сучка, а ты Единорог.

– Ты офигел? Какой я тебе Единорог!

– А ты разве не так сейчас говорила?

Походу мимо…

– Она меня за глаза так называет. Сам подумай: радуга, кексики, – чуешь намеки?

– Не чую, но, если честно, знать как пахнут твои кексики мне совсем неохота, прости! – не могу не подколоть еë.

У Лерона всегда смешное выражение лица, когда говорит про Морошку.

– Да пошел ты, идиот!

Тихонова забирает из моих рук ключ и прикладывает к магнитному замку. Оттолкнув меня, она заходит в подъезд первой и, ускорив шаг, идёт вызывать лифт.

– Я же пошутил, Лерон! – касаюсь еë плеча – Ну, у тебя понятно, почему такое прозвище.

– По-твоему, я похожа на лошадь?

– Нет. Я думаю, что это из-за разноцветных прядей в волосах, Рэйнбоу Дэш! А вот, с какого перепуга я Тринадцатый – я не догоняю. Тринадцатый, не знаешь, что может значить?

– Что ты – чëрт! Разве не так она орала? – похоже, Лерка сильно разозлилась. – Ассоциативный ряд: тринадцать – чертова дюжина – чёрт! Что сложного? Ну или потому, что ты ходишь лохматый, как чëрт.

– Не лохматый, а модный!

– Это для меня ты модный, а она с Камчатки перебралась, Гулаг и все такое. Там все, походу, бритые, а ты лохматый!

Двери лифта открываются, и мы заходим. Задумавшись, жму на свой этаж, девятый.

– Разве Гулаг был на Камчатке? Я думал, на Колыме.

– На Колыме, на Камчатке, один фиг – в жопе мира.

– Не скажи, там красиво! Я смотрел, лазил в сети.

– Господи, ты залип на неё что ли? – Тихонова резко разворачивается ко мне лицом. – Может, мне домой уйти, а ты посмотришь на виды Камчатки и как-нибудь без меня справишься со своим напряжением?

– Победителей не судят! Ты чего так вскипятилась?

– Бесите вы меня. Оба!

– Мой бешеный единорог!

Наигранно имитируя страсть, рычу, изображаю кошку-льва-тигра, но её не впечатляет. Демонстративно отворачивается.

Лифт останавливается, и как только открываются двери, сразу тяну Лерона в сторону своей квартиры. Прижимаю спиной и касаюсь еë губ большим пальцем, обвожу их контур. От неё пахнет клубнично-банановой жвачкой. Наклоняю голову и почти касаюсь её губ своими, как за соседской дверью что-то падает, слышны шорохи. Опять соседка шпионит.

Наш с Лероном сериал, походу, намного интереснее. Нам есть по восемнадцать, и по идее должно быть пофиг, кто и что подумает, но подъездный ценз в лице семидесятилетней старухи такого не допускает, и считает обязательным выносить чужую личную жизнь на повестку дня. Зависть – коварная штука, особенно, когда своей личной жизни больше нет.

Отстраняюсь и тут же лезу в карман за ключом, а Лерка отскакивает от двери, приглаживая волосы. Хотя, как по мне, они у неё и так слишком прилизаны.

– Ещё раз назовешь меня Единорогом, и останешься без сладкого на месяц, – Лерка цедит мне сквозь зубы, когда пускаю в квартиру.

– Не беспокойся, я не пропаду. Утешусь в объятиях Мирошиной.

– Тупая шутка.

– Это была не шутка! – пусть знает, что на шантаж я не ведусь.

Сама ко мне приклеилась, а я в таких вопросах не могу сопротивляться. Но официально о помолвке мы не объявляли, в любви друг другу не клялись, так что просто гоняем вместе, тремся у всех на виду. И очень близко, когда хата свободна, примерно раз в неделю. Хотелось бы чаще, но дарёному коню…

Блин! Зачем она вообще про коней заговорила?

Сегодня хата свободна, тренировок нет, поэтому у меня джекпот.

– Долго будешь дуться или помочь раздеться? – имею в виду куртку, а у неё в глазах огоньки.

***

– Лерон, харе валяться! Давай, всё, сваливай. Мне за малым надо в сад. Сегодня я ночная няня.

Надеваю штаны и футболку, глядя на довольную Лерку, её растрепанные волосы на подушке.

– Хочешь, я отпрошусь, типа к Майе, а сама останусь с тобой на ночное дежурство?

Предложение, конечно, заманчивое, но у меня другие планы.

– А что я родокам потом скажу? Заставят ещё жениться, а это, извини, в мои планы не входит.

Бросаю ей ее одежду, чтобы время не тянула. Мне реально надо за малым, хочу забрать пораньше.

– А я вообще в твои планы вхожу, Леш, или ты меня просто используешь?

Лера надувает губы и неохотно вылезает из-под одеяла, одевается. Наблюдаю, как наи её теле нарастают слои одежды и хищно улыбаюсь в ответ:

– Смотря, с какой стороны посмотреть!

– Пошёл ты, Иванов! Это был последний раз, понял?!

– Да-да-да! Последний десятый раз… или пятнадцатый. Или двадцатый? Какой, напомни?

– Тринадцатый!

– Видишь?

– Ты – Тринадцатый! То есть Черт! И я ухожу!

Началось….

– Лера, ты сама предложила, я тебя не принуждал, поэтому давай без драмы, а? Чтобы не обидно было, могу проводить, все равно по пути.

– Сама дойду.

Она застёгивает молнию на юбке и выходит из комнаты, а я семеню за ней, подаю куртку.

– Мирошину не трогать, ты обещала, – напоминаю, вдруг забыла.

Лерка уже просунула руки в рукава и с вызовом мне в глаза:

– А если трону, то что?

– Сказал, не трогать! – скалюсь в ответ и Лерон сдаёт позиции.

– Ладно. Буду пай-девочкой. И это, правда, был последний раз.

– Угу. Пока.

Отдаю в руки ей рюкзак. На выход. Закрываю дверь. Последний, так последний.

***

У малого, как всегда – путь домой через местный магазин, недалеко от остановки. Пять лет, а хитрющий, засранец! Манипулятор со стажем. Я в его возрасте, кажется, был скромнее: что дают, то и ем. А этот нет, вечно выбирает, что-то выпрашивает. Попробовал бы я выбирать, сразу стал бы бездомным.

Стоим уже минуты три в отделе с молочкой напротив холодильника с йогуртами. Выбрать не может, бедняга, с малиной ему хочется или банан с клубникой. Глядя на второй, сразу вспоминаю Лерона. Нет, ссориться с ней нельзя. Мало ли что.

– Кир, короче, берем оба, хорошо?

– Да! – довольно отвечает мелкий, аж подпрыгивает от радости.

– Только маме не проболтайся, – лезу в холодильник. – Если что, ты ел кашу, понял?

– Если для ребенка, то, бери те, что в самом конце – там самые свежие. А если себе – то и просрочка сгодится.

Опа! Замираю с упаковкой в руке, узнав голос Морошки. На ловца и зверь бежит. Кивнув ей, не глядя, мол, спасибо за подсказку, отодвигаю передние баночки и тянусь за самыми дальними, но тут срабатывает ассоциативный ряд: йогурт – просрочка – тебе сгодится. Это типа, чтоб я обосра…

Оборачиваюсь, и с фэйсом немого возмущения, опускаю йогурты в тележку. Морошка стоит без неё и даже без корзины: в ее руках фарш и пачка макарон.

– Фарш из барсука? – усмехнувшись, беру Кира за руку.

– Смешно! – на удивление она искренне улыбается.

Как-то не догоняю. А где ответная реакция, колкие фразочки, оскал с томным взглядом?

– Хочешь, клади ко мне , – придвигаю к ней ближе свою тележку.

– Нет, спасибо. Это всё, что я хотела взять. Твой?

Она кивает в сторону мелкого.

– Мой. В смысле брательник, а не…

Не успеваю договорить, как Морошка опускается на корточки перед Кирюхой . Да, братан, ты явно помазан, раз уже в твоем возрасте красотки у твоих ног. Я чего-то такого отношения к себе не припомню.

– Как тебя зовут, красавчик?

Красавчик. Красавчик этажом выше, детка.

– Килил! – отвечает братец, сверкая десятью кривыми зубами, или сколько там в его возрасте.

Килил! Хоть бы не позорился….

– Кирилл, – реабилитирую малого.

Глянув на меня, как на дурака, Морошка снова клеит брата:

– А я Женя!

Малой поплыл! Прячется за меня и лыбу давит.

– Ладно, Килил, нам пора!

Тяну его за руку, а Морошка встает.

– Я от Макса только что. Он в порядке. Вот, попросил завтра макароны по-флотски привезти… Это я так, вдруг тебе интересно.

– Вообще-то не очень.

– Ну, ладно.

Зачем мне эта инфа? Что-то я пока не догоняю ее тактику.

– Червей ему накопай, на десерт. Барсуки любят, – усмехаюсь её энтузиазму и берусь за тележку, другой рукой сжимаю Кирюхину ладонь.

– Очень смешно!

А вот теперь отвечает совсем неискренне. Серьезная как прокурор. Тэк-с, пора включать тепло.

– Хочешь, мы тебя проводим? Все равно по пути.

Женька пожимает плечами.

– Кир, проводим Женю?

– Да! – радостно восклицает мелкий, чем вызывает теплую улыбку на её лице.

Теперь поплыл я.

Даже залип ненадолго.

Расплатившись на кассе самообслуживания, неспешно идем втроем через парк. Естественно, пройти мимо детской площадки у нас не получается. Все карусели Кира. Предлагаю Женьке её крутануть, но она отказывается, говорит, вестибулярный слабый. Окей, записываем.

– Слушай, если я там, вдруг, чё ляпнул когда-то, то я это…

– Любя?

Зависаю. Усмехаюсь:

– Типа того, но не совсем.

Кир решает домой сегодня не идти, и провожать Морошку отказывается напрочь, закатывает истерику, а поджопник дать при Женьке как-то стесняюсь. Не по-пацански это. Потом вырастет и будет до старости припоминать мне свой позор. Дома отхватит: останется без мультов перед сном.

– Ничего страшного. Я сама добегу.

Морошка пожимает плечами и мило улыбается, глядя на Кирюхину истерику.

– Точно?

Она кивает, берёт с лавочки свой пакет с покупками, а потом стоит и смотрит, будто не хочет уходить.

– Мы могли бы дружить, – озвучиваю свои мысли.

Женька почему-то смеется, будто чушь ляпнул.

– Дружить телами?

Опа!

– Пока просто, а там…

– Чтобы меня твоя горгулья сожрала?

– Это ты про Лерку что ли?

– Угу.

– У нас с ней ничего серьезного. Это так, если тебе интересно, – подмигиваю, намекая на ее же слова.

– Вообще-то не очень.

Подловила…

– Ладно… как там Барсук поживает?

Всё-таки интересно. Переживал вчера чутка, а то он так быстро отъехал…. Кажется, мой вопрос ее обрадовал.

– Сказал, пару дней подержат, а потом домой. Постельный режим.

– Мм! Будешь ему макароны стряпать?

– Не знаю.

– А вы…?

– Немного друзья.

– Это как?

Так интересно стало, что даже про Кира забыл, который остановился и пинает песок, пытаясь раскрутить карусель.

Крутанул.

Заинтриговала прям.

– Пока, Тринадцатый!

Загадочно улыбнувшись, она оставляет меня без ответа и сворачивает на дорожку в сторону общаги.

– А что это значит? Тринадцатый…? Женя? Морошка?!

– До завтра, Иванов!

Не оборачиваясь, Женька вскидывает руку на прощание, а я, как идиот, застывший, смотрю ей вслед.

Но вопль Кира заставляет очнуться. Упал мелкий. Зашибись! Теперь до дома тащить не только пакет, но и брата, слушать стоны и дуть на ладошки.

Супернянь!

Глава 7 Джеки

Мама спит, а я делаю письменные уроки. Устную программу я частично прошла летом, когда выдали учебники. Тогда заняться было нечем, поэтому читала в парке на свежем воздухе.

Папа и ещё несколько соседей, его сослуживцев, на общей кухне разбираются с газовой плитой. Если починить не удастся, то многих на ужин ждет лапша быстрого приготовления. А я и не прочь. Но лучше сухой паек. Папа привёз его с учений и тот лежит в шкафу на экстренный случай. Каши там обалденные! Только вот обещанные макароны не смогу приготовить. Хотя, думаю, соседи с других этажей разрешат воспользоваться кухней.

Макс бы точно разрешил. Он сегодня будто ждал, когда приеду, так смотрел на меня, что я немного растерялась. На первый взгляд этот парень кажется мрачным, высокомерным. Но за этой маской скрывается одиночество, а за симпатичной внешностью – дисциплина и решительность, которые покоряют. Когда он направился к отцу, я, честно говоря, впервые почувствовала себя слабой. Но не в смысле уязвимости, а будто могу расслабиться, не воевать, не драться за право быть, почувствовала себя в броне, и никакая сила, ничто, не сможет её пробить, потому что рядом со мной Макс.

Не то, что Тринадцатый. Вся его решимость и поведение кажутся позерством. Хотя, сегодня он меня удивил. Его небрежная забота о своём брате в какой-то момент защекотала моё сердце и заставила улыбаться от умиления. Может, за его маской «солнечного Бога на Земле» тоже что-то скрывается?

Интересно, что?

Мои размышления об этих разных парнях оставляют следы зубов на колпачке ручки. Глянув на спящую маму, невольно улыбаюсь. Сейчас бы как в детстве, в наглую залезть под одеяло и утонуть в её объятиях. Но мне не пять.

Маме Макс тоже понравился. Говорит, интересный и воспитанный молодой человек. Сложив учебники и тетради в рюкзак, я осторожно открываю дверь и выхожу из комнаты. Хочу проверить, как дела у папы, а то урчит в животе, есть охота.

С печкой какая-то беда. Скорее всего пришло время менять, тем более две другие – давно не рабочие. Как я и думала, нам разрешили пользоваться соседскими с других этажей, пока коллегиальное заявление жителей не дойдёт до руководства. Папа быстро организовал ответственного. Горжусь своим отцом, он умеет чётко ставить задачи. И, чувствуя себя лидером лапшичного восстания, папа решает устроить нам праздник живота, поэтому уходит в ближайший фаст-фуд. Провожаю его за дверь, а сама сбиваю голодное урчание в животе маленькой корочкой хлеба.

Решаю маму не будить до папиного прихода. Поэтому беру игровой планшет с прикроватной тумбочки и разваливаюсь на своей кровати, чтобы поиграть в «три в ряд» – единственное развлечение для меня в общаге. Вибрация телефона на столе отвлекает от сложного уровня. Подхожу. Звонят с неизвестного номера и, оказывается, с него уже есть несколько пропущенных.

– Алло? – спрашиваю полушёпотом.

– Привет, Морошка! Дошла без происшествий?

Глянув на маму, я выхожу за дверь.

– Откуда у тебя мой номер?

– Знаешь ли, мой язык не только до оргазма доводит.

Тринадцатый хихикает в трубку.

– Фу!

– А есть те, кому нравится.

– Уверена, ты себе льстишь, Иванов! Зачем звонишь?

– Говорю же, узнать, как дошла.

– Дошла ногами. А ты как-то по-другому ходишь?

Он смеется.

– Тут Кирюха приглашает тебя завтра погулять в парке, часа в четыре. Типа свидание. Я ему сказал, что он не в твоём вкусе, и тебе нравятся постарше, такие, как я, но он настаивает. Что ему передать?

Улыбаюсь в сторону. Это нечестно – использовать младшего брата.

– Передай ему, что завтра в это время я не свободна. Завтра у меня свидание с другим.

– А послезавтра?

– А что будет послезавтра, я смогу узнать только завтра.

– А нельзя послезавтра перенести на завтра, а завтра на послезавтра?

Вот упрямый!

– Нет, нельзя. Но ты можешь попросить об этом Мисс единорог. Уверена, она для вас свободна 24/7.

– Как? Мисс единорог?

Он снова смеётся в трубку, причём весьма заразительно, будто слышит такое впервые.

– Ладно, откуда это прозвище, я понимаю. Но откуда моё? Почему Тринадцатый?

– Есть такой старый мультик про чëртика… Любить всех, ненавидеть себя… и ты на него похож.

– Вообще-то себя я люблю больше.

– Ты только внешне на него похож. Такой же лохматый.

– Не лохматый, а модный.

– Странная мода, ходить с гнездом на голове. Ты там поройся, может, кого-то найдешь.

Теперь я смеюсь, а он уже нет.

– Там только безграничная харизма и сексуальность. И ты, очевидно, не разбираешься в трендах. В телефоне поройся….

Уделал, так и быть. Знает, что у меня кнопочный и нет выхода в соцсети.

– Ладно, мистер харизма, могу называть тебя по-другому. Как тебе принц Чарминг? Ты такой же, как он – люблю себя любимого.

– А как насчёт обычных имён? Женя плюс Лёша равно…

– Равно никогда!

– Никогда не говори никогда, дет…

Он произносит эти слова с придыханием в голосе, а я не дослушиваю, отключаюсь, потому что в коридоре появляется папа с пакетом в руках.

– Почему тут стоишь? Мама проснулась?

– Нет. Я вышла, чтобы её не будить. По телефону говорила.

– С кем? С Максом?

– Нет. Одноклассник звонил.

– А… Белобрысый.

– Пап, его Лёша зовут.

– Да хоть Аристарх. Мне он не нравится.

Мне тоже. Наверное.

Папа вручает пакет, а сам идёт на общую кухню вымыть руки.

***

После вкусного ужина, развалившись на родительском диване, мы втроем смотрим сериал. Как всегда про военных или полицейских, папино любимое. Папа обнимает маму, мама меня, а я сжимаю в ладони свой кнопочный кирпичик. Сытые и счастливые следим за сюжетом. Но я скорее – нет. Жду звонка.

На телефон приходит смс. Выбираюсь из маминых объятий и отвожу руку в сторону, чтобы прочесть.

Макс:

«Привет. Я могу позвонить или уже поздно?»

С улыбкой на лице озираюсь на родителей, они увлеченно смотрят кино.

– Пойду умоюсь перед сном, – отвлекая их от просмотра, я встаю с дивана и лезу в шкаф за чистым полотенцем. Захватив с собой щётку и зубную пасту, выхожу из комнаты.

По тусклому коридору я шаркаю в любимых тапочках до душевой, и на ходу набираю Макса, но он сбрасывает и тут же перезванивает. Не знаю почему, но как только слышу его голос, моя улыбка неконтролируемо тянется до ушей.

– Привет, Джеки.

– Привет, Безумный Макс! Как самочувствие?

– Прямо сейчас – намного лучше.

Слышу, как он улыбается, а я и не переставала. Душевая занята, поэтому разворачиваюсь и, стараясь не выходить за границы деревянной доски обшарпанного пола, неторопливо шагаю обратно.

– Может, помимо макарон тебе ещë что-то привезти: щётку, пасту, книги? Могу привезти свою футболку и смешные тапки.

– Спасибо, мама уже всё привезла. Всë, кроме макарон.

– А я всё для них купила, и знаешь кого встретила в магазине?

– Кого?

Голос Макса внезапно меняется, становится тихим.

– Иванова. Он спрашивал про тебя. Я сказала, что тебе намного лучше.

– А что потом?

– Ничего особенного. Немного прогулялись по парку. Он был с младшим братом. Такой милаха!

– Иванов?

Макс так спрашивает, как будто ревнует.

– Нет, конечно. Но и он показал себя с неожиданной стороны. Почему ты так его не любишь?

– А должен?

– Нет. Просто хочу понять. Что-то было в прошлом? Иванов говорил, что раньше жил в нашей общаге.

– Жил, – Макс отвечает неохотно, будто я заставляю его перебирать грязное бельё. – В одной из комнат, которые теперь наши. Мы даже с ним дружили. А потом им дали квартиру, а нам нет.

– Ну, это же странно прекращать дружбу из-за квартиры.

– По-твоему, я завидую?

– Не знаю. Надеюсь, что нет.

– Нет. Это просто одно из стечений обстоятельств. Причина совсем другая.

– Не расскажешь?

– Нет. Не хочу портить себе настроение.

– Ой! – услышав за спиной шорохи, оборачиваюсь. – Макс, мне пора, душевая освободилась.

– Если бы я был Ивановым, то я бы обязательно спросил: «Детка, душ и без меня?»

Макс смешно пародирует одноклассника. Он прав – Иванов вообще не следит за своим языком. Во всех смыслах.

– А ты бы что сказал? – не знаю, зачем я это спрашиваю.

– Хм. Я бы сказал: «Спокойной ночи, Джеки!»

Пропустив выходящих из душевой соседей, я свечусь ярче коридорной лампочки и захожу внутрь.

– И тебе, Макс.

– Ты точно приедешь?

– А ты точно будешь ждать?

– Точно, – Макс отвечает так уверенно. – Спокойной ночи, Джеки!

– Поправляйся, безумный Макс!

***

Опаздываю в школу. Бегу через парк, перепрыгивая лужи. Ночью был ливень, размыло тропинки вдоль гаражей. Осень надела серость на небо, и на лицах людей стёрла радость.

Влетаю в класс за секунду до звонка, и, совершенно забыв проверить стул, плюхаюсь за парту, а на ней лежит шоколадный кексик с запиской «съешь меня».

Перевожу взгляд на Тихонову, которая, озираясь, ехидно улыбается и перешептывается с соседкой по парте.

Это что – что-то вроде чёрной метки? Она действительно думает, что я его съем?

Глянув на Батона, который дрыхнет за партой, перекладываю кекс на место Иванова.

Тихонова заметно напрягается. С её лица сползает улыбка. Она вскакивает с места, но вошедшая в кабинет учительница литературы, говорит всем садиться.

Вслед за ней в класс вбегает запыхавшийся Тринадцатый.

– Иванов, опять опаздываешь! – скучающим тоном, чуть ли не зевая, произносит Маргарита Андреевна.

– Пробки, Маргарита Андреевна!

– Какие пробки, Иванов! Тебе пять минут пешком до школы. Садись.

Растянув улыбку до ушей, Тринадцатый проносится между рядами парт под смешки одноклассников, и паркуется рядом с сонным Батоном. Иванов поднимает кексик, читает записку и, повернувшись ко мне произносит томное «спасибо».

Да, не за что, Иванов! Уверена, тебе понравится. Если он от Тихоновой, то явно волшебный, с каким-нибудь побочным эффектом: слабительной пыльцой, сонным порошком, а, может, со странной начинкой, что-то вроде пластилина.

Скоро узнаем!

Тихонова сама не своя, не сводит взгляд с Иванова, показывает ему пантомимы, скрещивает запястья, намекая, чтоб не ел. Но он почему-то не слушает и, будто специально, ей назло и глядя в глаза, демонстративно смачно откусывает кекс и жуёт с таким наслаждением, словно в жизни ничего вкуснее не ел.

Я еле сдерживаю улыбку, глядя на этот спектакль.

– Лера, – обратив на неё внимание, учительница кладёт мел на место, и отходит от доски. – Вижу ты готова первой выступить перед классом. Прошу!

Маргарита Андреевна садится за свой стол, а Тихонова, тяжело выдохнув, выходит к доске. Повернувшись к нам лицом, и прежде, чем рассказывать, Мисс единорог смотрит на Иванова, как на дурака, а потом крутит пальцем у виска.

Значит точно, волшебные!

По классу проносятся смешки, но учительница тут же пресекает их. Иванов в свою очередь, закинув в рот последние крошки и не моргая, глядя на Тихонову, ей в ответ демонстративно выдвигает средний палец и чешет им межбровье.

М-да… странная парочка!

Тихонова закатывает на мгновение глаза и начинает рассказывать стихотворение.

Иванов, делая вид, что внимательно слушает, наклоняется в мою сторону со своей фирменной довольной улыбкой:

– Твой кекс бесподобен также, как кекс со мной.

Господи, дай мне сил не засмеяться громко на весь класс.

– Специально для тебя по рецепту Мисс единорога…

Всё также улыбаясь, Тринадцатый задумчиво сдвигает брови, переваривает не кексик, а мои слова.

– Они волшебные! – добавляю шёпотом, будто произношу тайное заклинание.

– На последней парте, прекратили разговоры! Иванов, ты следующий, – учительница просит Иванова выйти к доске.

Тринадцатый рассказывает стих, улыбаясь и не сводя с меня глаз, а я всё жду, когда же наступит возможный побочный эффект, и не менее интересно – какой?

На перемене Тихонова выталкивает Иванова в коридор и, после звонка, он с растерянным и слегка задумчивым выражением лица садится за парту. На меня вообще не смотрит, и больше не улыбается. Лишь иногда косится, при этом как-то странно кривится, будто его что-то беспокоит.

Стоит учителю химии, нашей классной, зайти в кабинет, как Иванов, хватает учебники, кидает их в рюкзак и спешит к её столу. Он отпрашивается и, краснея, выходит из класса.

На оставшихся уроках Тринадцатый не появляется, а Тихонова больше не активна. Она сидит тихо и прячет лицо за ладонью, будто вообще не готова ни по одному предмету.

М-да! В тактике ведения боя ей явно не хватает практики.

После уроков наша классная просит остаться ненадолго. Она предлагает каждому поддержать Макса, записать для него видео с пожеланием скорее поправиться, и отправить их в общую группу, созданную в телеграмме специально для него.

Мои слова о том, что у меня кнопочный телефон и я лично сегодня поеду к Максу в четыре часа дня, провоцируют у одноклассников неприкрытые пошлые намеки. Анастасия Леонидовна делает попытку их пресечь, но всё бесполезно.

Ну и ладно!

Пусть думают, что хотят.

Мне параллельно!

***

Папа сегодня на службе, а мама на втором этаже – пока я делаю уроки, по моей просьбе она готовит макароны по-флотски, специально для Макса. Ей сегодня к девяти вечера идти на ночное дежурство в больницу, а мне к шестнадцати, в часы приёма.

Мама обматывает контейнер с макаронами фольгой и ставит их на стол рядом с сумкой. Оценивающе взглянув на мой внешний вид, мама заставляет нарядиться.

– Мам, я вся учухаюсь пока дойду до остановки. После дождя везде слякоть.

– А ты обходными путями.

– Летать я не умею.

– Научишься. Надень, говорю, колготки и платье с сапогами, и моё пальто, а не свою бесформенную куртку.

– Во-первых, зачем мне наряжаться? Он – мой друг, а не парень, и это свидание в больнице, а не в ресторане. Во-вторых, в пальто он всё равно меня не увидит, и в платье – тоже, потому что я буду в халате.

– В халате и в платье – он заметит.

– Мам, я просто хочу Макса морально поддержать, а не зацепить его физически.

– Просто. Надень. Платье, – мама снисходительно улыбается, настаивает в своей добровольно-принудительной манере.

Проще сдаться, что я неохотно и делаю.

Рычу. Демонстративно стягиваю с себя джинсы и худи, и снимаю с вешалки платье с цветочным принтом. Мама подарила его на мой день рождения. Шифоновое, оно больше для лета, чем для дождливой осени, но что не сделаешь, лишь бы мама улыбалась.

***

Довольная, красивая, в мамином пальто верблюжьего цвета, и в ботильонах на высоком каблуке, я спешу мимо гаражей в сторону остановки, стараюсь избегать луж и грязи. И не успеваю выйти за пределы нашего двора, как вижу перед собой мальчишек, человек пять. На вид им лет по пятнадцать, может старше. Громко болтая, матерясь, они идут мне навстречу. Тело почему-то напрягается, будто чувствует опасность, потому что они смотрят на меня так, словно неожиданно узнают. А вот я их – впервые вижу. Они явно не из нашей общаги. Преграждая путь, трое из них меня окружают, а двое отходят в стороны, стоят начеку.

– Дайте пройти, – наглею и отталкиваю от себя, но это их только раззадоривает. Один из них хватается за лямку и тянет.

– И куда мы спешим? А в сумке что?

– Не твое дело, дайте пройти!

Пытаюсь протиснуться между ними, дергаю сумку к себе, но парни плотно прижимаются к друг другу. Моё сердце колошматит о ребра, кровь пульсирует в висках. Оглядываюсь по сторонам, ищу пути отступления, но кроме как в высокую траву, что торчит из луж и грязи, бежать особо некуда. И, как назло, люди, если и есть, то очень далеко, и вряд ли оттуда они что-то поймут и услышат.

– Дай, сказал, сумку!

Тот, что схватился за ремешок, срывает сумку с плеча и выдергивает из моих рук. Кричу: «Помогите!», но тут же получаю по губам, бьет второй и толкает к третьему, тому что стоит позади меня. Они мотыляют, толкают друг к другу. Сопротивляюсь, отбиваюсь от них, но заметив, как в грязь и лужи сыпятся из сумки мои вещи: телефон, документы, ключи и контейнер с едой – теряю равновесие и падаю на колени, в самую грязь.

А эти придурки топчут мамино пальто!

Топчут и смеются.

– Вам капец, идиоты! – рычу сквозь слезы, пытаюсь вытянуть подол из-под их грязных ботинок, встать, но не могу.

Во мне даже не страх, а злость, что будь я один на один, то точно бы отбилась, а так.... Не получается! Против девчонок я дралась, и не раз. Но против парней оказываюсь бессильна. Мама очень расстроится, это ее любимое выходное пальто.

– Фу, тут кто-то хрюкает?!

Они мерзко ржут надо мной, пинают грязь. Холодные брызги, ударяясь о кожу, сползают по щекам. А потом, тот, что забрал мою сумку, швыряет мне её в лицо и нагло щерится:

– Это радужный привет, Морошка!

Конопатый такой, курносый, с маленькими, глубоко посаженными глазками.

– Я тебя запомнила! – скалюсь на него, как волчица.

– Глаза лишние?

– Валим, кто-то идёт, – свистит один из тех, кто стоит позади.

Они сбегают, а я рыдаю, глядя в сторону, где тонут мои вещи.

Глава 8. Барсук

Сегодня мне намного лучше. Голова почти не кружится, только если сильно трясти. Но я не болванчик и не болван, чтобы специально ухудшать ситуацию. Хочу домой.

Весь день сдаю анализы, кровь. Томография, капельницы, таблетки, уколы – круговорот белых халатов в моей палате. Врач говорит, что динамика хорошая и, возможно, завтра меня отпустят, чему я очень рад. Вчера вечером ко мне подселили мужика. Кто-то треснул ему по башке, когда он возвращался домой, и сегодня этот контуженный мучает меня то расспросами, то жалобами на свою несчастную жизнь.

Вообще неинтересно.

Зачем ныть, если сам ничего не меняешь?

Директриса устроила флешмоб. В поддержку меня она создала группу в телеге и теперь с обеда в неё пишут все, кому не лень. Показуха! Но пару сообщений от одноклассников я всë-таки глянул. Забавно, что те, кто ещё в пятом классе надо мной издевался, теперь лебезят на камеру и шлют чуть ли не признания в любви.

Женька до сих пор не пришла. Отправил ей смс час назад, но оно не доставлено. Звонил – недоступна. Не знаю, что думать. Ненавижу чувство неопределенности. Когда рёбра, словно капкан, сдавливают грудину, лишают возможности дышать, а я – дикий зверь, попавший в эту ловушку. Чую опасность и скорую смерть. Часы на стене показывают семь вечера. Еще час и всё. Я умру, если Женька не придёт.

Нет, конечно не в прямом смысле, но буду мучиться в агонии неведения.

Может, её мама сегодня на дежурстве? Как раз к соседу по палате приехала жена и слушать их разговоры совсем не хочется. Пойду спрошу.

Стараясь не делать резких движений, я встаю с кровати и выхожу в коридор. В соседних палатах шум, голоса. Неторопливо шаркаю до поста, где сидит медсестра и что-то пишет за столом.

– Здравствуйте!

– Плохо себя чувствуешь? – Женщина отвлекается от письма и внимательно на меня смотрит.

– Нет, всё хорошо. Просто хотел спросить… Медсестра… Ее зовут Анна Сергеевна Мирошина – скажите, она сегодня будет?

– Анна Сергеевна? Должна. Часам к девяти. Что-то передать?

– Нет, спасибо.

Почему, когда что-то или кого-то очень ждёшь, то время тянется бесконечно, а когда хочется растянуть мгновение, посмаковать каждую секунду – оно проносится мимо со скоростью болида?

Сосед со своими разговорами достал. Не отвлекает, а, наоборот, раздражает. Почти девять, и я весь на взводе. Сообщение так и не доставлено, телефон недоступен.

– Так, рыцари, готовьте попки! – постучав, мама Жени заходит в палату с металлическим разносом.

Наконец! Я улыбаюсь: теперь понятно, почему Женька так сказала в прошлый раз.

– Здравствуйте! – сажусь на кровати, выше поднимаю подушку. – Я вас ждал.

На самом деле очень.

– Меня? – она удивляется, ставит разнос на тумбу соседа, и не глядя на меня, готовит шприц к уколу. – Или Женю?

Анна Сергеевна поворачивается в мою сторону, выпуская из шприца лишний воздух и бросает на меня взгляд, полный загадки.

– Просто она говорила, что придет. С ней всё в порядке?

Анна Сергеевна напряженно вздыхает и, протерев спиртовой салфеткой кожу соседа, всаживает иглу ему в задницу, вливает в него лекарство.

– Уже да.

Не понял! Что значит уже?

Моя очередь. Жду, когда подойдёт, и ещё больше жду пояснений.

– Поворачивайся, – мягким тоном командует она и готовит лекарство.

Послушно выполняю приказ и приспускаю резинку трико. Чувствую резкий запах спирта, холодок касается кожи.

– Что значит уже? – смелею, но тут же стискиваю зубы, когда игла протыкает кожу и лекарство вместе с тянущей болью заполняет мышцу.

Женина мама прижимает к коже салфетку, убирает руку. Я поправляю штаны и переворачиваюсь на спину, волнуясь, жду ответ.

Она смотрит на меня внимательно и совсем не улыбается:

– Напали на неё, когда шла на остановку. Какие-то хулиганы, пять человек.

Она кладет шприц на разнос, а капкан в моей груди с каждым её словом сдавливает сильнее. Так сильно, что приходится сжать кулаки, чтобы сбить напряжение.

– Её изна… – резко выдыхаю, не в силах произнести это слово. – Избили?

Гадаю и, кажется, что мои же слова избивают меня самого, пинают под дых. А глаза Анны Сергеевны округляются, выдают ужас:

– Тьфу на тебя, дурачок! – приложив ладонь к области сердца, она восклицает. – Не дай бог!

Не будь у меня сотряс, она бы точно влепила подзатыльник.

– Только напугали и измазали грязью, представляете?

Анна Сергеевна почему-то ищет сочувствие не у меня, а у мужика. Тот сочувствует, но слишком театрально. Он кивает, и медсестра переводит взгляд снова на меня.

– Так долго собиралась, макарон тебе наготовила. Красивая вышла из дома, а эти… утопили в луже документы, ключи и телефон, подонки, – она задумчиво качает головой. – Поэтому к тебе и не приехала, а предупредить не смогла.

– Я их найду, – говорю твёрдо и злюсь на себя: нахрен мне нужны были те макароны. – Они подписали себе смертный приговор!

Цежу сквозь зубы, пытаясь справиться с гневом.

– Так, герой! Я вижу, что моя дочь тебе нравится, но я не хочу, чтобы следующее её посещение оказалось посещением твоей могилы! Поэтому – давай-ка без резких движений! Договорились? Тебе противопоказано, – она сердится, вскидывает бровь и буравит меня взглядом. – Мы сами как-нибудь разберёмся.

Стиснув зубы, я делаю вид, что соглашаюсь, киваю, а у самого внутри всё кипит.

– С Женей всё хорошо, просто испугалась немного. Документы мы восстановим, телефон купим. Поэтому, твоя единственная задача – поскорее поправиться. Ты нужен ей. Живой и здоровый.

– У меня так не много друзей, чтобы закрывать глаза на такие вещи, – я делаю над собой усилие и говорю спокойно.

– Друзей? Ну да…. – она вздыхает с улыбкой. – Поправляйся, друг.

Анна Сергеевна берёт с тумбы разнос, а я невольно улыбаюсь, прокручивая в голове её слова.

Я ей нужен….

От этой мысли капкан ослабляет хватку, дарит тепло, щекочет сердце.

– Поправляйтесь, мальчики, – открывая дверь, Женькина мама, оборачивается, улыбается и выходит.

Как только закрывается дверь, я снимаю телефон с зарядки.

– Симпатичная сестричка, не то, что утром! Да…

Сосед мечтательно улыбается, глядя на дверь.

– Она замужем, а у вас есть жена, – обрубаю его фантазии.

– Одно другому не мешает.

– А вам, видно, мало дали по башке.

– Да, что ты понимаешь? – он достаёт из ящика тумбы потрепанную книгу и, раскрыв на середине, изображает умника. – Доживёшь до моего возраста, будешь петь по-другому.

Дебил!

Закрываюсь с телефоном в ванной.

Нахожу в контактах номер Иванова. Не помню, когда и по какой причине записал, но видно настал повод позвонить.

Иванов отвечает на вызов со второго раза.

– Если я узнаю, что это твоих рук дело – я тебя размотаю, понял?! – сходу запугиваю, чтобы знал, что я не шучу.

– И тебе доброй ночи, Барсук! Ты там совсем отъехал? Че за предъявы?

– Ты подослал к Женьке пятерых?! Зачем? Она ни при чём! Это я попросил её прийти и поддержать. Мне предъявить слабо или опять струсил? Наезжайте на меня, а Женьку не трогать, понял?!

Ору на него в трубку, но Иванов будто не всекает, о чём это я, и тоже заводится:

– Тебе там озверин колят? Ты можешь нормально изъясняться?! Подослал, Женька, струсил, пятерых… Ты о чём, Барсук? Я не догоняю твой ассоциативный ряд.

Ух ты, мля, новые словечки.

– Ладно. Даю последний шанс признаться. На Женю сегодня напали пятеро идиотов, изваляли в грязи, утопили вещи. Избили. Ты подослал?

– Ты больной, Барсук?! Нахрена мне это надо? Я девчонок шпилю, а не бью! И вообще, я сегодня с горшка с утра не слезаю, кстати, благодаря твоей Жене!

– Вот именно, Иванов! Моей Жéне! Узнаю, размотаю тебя и весь ваш класс!

– Ты точно не в себе! Во-первых, я не в курсе за эту ситуацию и узнаю только что от тебя, но я выясню кто, что и почему. А во-вторых, с какого хрена она стала твоей? Напомни-ка этот момент.

– Тебя это не касается.

– Ещё как касается, Макс!

– Я тебя предупредил!

– А я тебя услышал, – он усмехается, – но слушать не буду. Поправляйся там, а то достойных соперников нет.

– Пошёл ты!

– И тебе того же!

Отключаюсь. Если завтра не выпишут – сбегу!

Ворочаюсь, не могу уснуть. Как представлю, что Женька одна против пятерых ублюдков, как над ней издеваются, так зубы сводит от злости.

Иванов, вроде, не врёт. Тогда кому хватило наглости? Может, не из-за меня? Может, «залётные» из другого района, а Женька просто попалась на пути?

Я давно такого не чувствовал: страх потери близкого мне человека.

Когда отец уезжал, у меня было предчувствие, что он не вернётся. Нет, не так. Я знал. Хотел было броситься, кричать «останься», но нельзя. Долг. И я, вроде как, мелкий, но мужчина. Поэтому всё, что я мог – засунуть предчувствие в свой зад, и, стиснув зубы, стойко смотреть на него, провожать на тот свет. Невозмутимо запоминать его лицо: строгий взгляд и сдержанную улыбку. А теперь он смотрит на других там, в части, с доски почета.

Сосед храпит, как застрявший перфоратор в бетонной стене. Вставляю наушники, врубаю The chemical brothers, трек Escape 700 – идеально, чтобы выпустить пар на тренировках. Мне пока нельзя, поэтому, взяв из упаковки две полторашки воды, лёжа жму их как гантели. Сметаю надоедливые мысли.

Не выспался совсем. В шесть утра пришла другая медсестра с уколами. Потом завтрак и обход главврача.

Я валяюсь, как овощ на грядке, не могу выбросить мысли о Женьке из головы, когда мужчина лет пятидесяти кавказской внешности заходит в палату и становится рядом с кроватью:

– Ну что, Барсуков? Как себя чувствуешь? Голова ещё кружится, тошнота?

– Нет. Чувствую себя отлично. Меня выпишут?

– Я бы подержал тебя до понедельника, – он задумчиво вглядывается в моё лицо. – Уколы есть кому ставить?

– Да, – без сомнений отвечаю. – Ваша медсестра – моя соседка.

– Это которая?

– Анна Сергеевна.

– А, ну, тогда… ближе к обеду придёт невролог и, если он даст добро, в четыре зайдешь в мой кабинет за выпиской.

– Спасибо!

– Пока не за что.

Главврач переходит к соседу с вопросами, а я, довольный, беру телефон и пишу мамульке.

Мама обещает забрать на машине, но я говорю, что справлюсь сам, вызову такси.

Невролог даёт добро. Правда, приходится как преступнику, севшему за руль в нетрезвом виде, с закрытыми глазами пройти испытания. Пройтись по линии и указательным пальцем найти кончик носа. Не идеально, не с первой попытки, но всё же сдаю.

Такси тормозит у подъезда нашей старой общаги. Помыть бы еë. Грязный серый фасад, обшарпанные доски ограждений балконов. Будь у меня деньги, разукрасил бы все дома в городе. Осенью и так тоскливо, а глядя на человейники, вообще можно впасть в депрессию. Неудивительно, что столько психопатов вокруг. Забираю из багажника сумку и, закинув на плечо, оглядываюсь. У гаражей как всегда: мужики и малолетки. Странно, что никто не заметил, как Женьку прессуют.

Кивнув знакомому мужику с пятого этажа в ответ на приветственный взмах его руки, я поднимаюсь по ступенькам и захожу в подъезд. Женька, наверное, уже дома. Надеюсь, обрадуется. Хотя… хрен его знает.

Поднимаюсь на свой первый этаж и, встав на лестничной площадке словно на распутье, смотрю вверх, вслушиваясь в голоса. Женькин не слышно.

Голова от долгого напряжения начинает кружиться. Позже поднимусь, устрою сюрприз.

Глава 9. Иванов

Стою у общаги, жду Морошку. Я ради неё совершил настоящий подвиг – проснулся на час раньше, даже потренировался с утра, а не вечером. Жду, мëрзну. Заходить за ней как-то не хочется… видеться с её батей – вообще не доброе утро! Купил Женьке капучино по дороге, решил проводить в школу, а то мало ли, вдруг опять нападут.

Тихонова клянëтся, что она ни при чём. Верю. Потому что знает, ещё одна её выходка и всё, расход навечно! Вчера ей такую взбучку устроил, наорал, когда узнал, что кексик был не для меня, и то, что он с секретом. Эффект почувствовал уже на втором уроке.

Морошка, конечно, юмористка! Нет бы его выкинуть – подсунула мне бомбу замедленного действия. Чуть ноги не оторвало. Пипец! Давно такого не испытывал.

Но, браво! Шутку оценил.

Проклинал обеих.

Она вообще в школу собирается? Может, я здесь зря стою?

Беспредел, конечно, пятеро на одну! Да, даже один на одну. Явно «залётные», с промышленного района или с другого. У нас так не положено. Обматерить могут, если девчонка сама нарывается, но бить… не по-пацански!

А если её сильно избили?

Фак! От осознания корёжит всё внутри.

Ладно, поднимусь. Если что, вручу кофе отцу. Шумно на этажах с утра, где-то даже кричат. Так непривычно. Хотя, в нашей панельке с шумкой тоже не лучше.

Стучу. Сперва осторожно, а после сильнее.

Открывает Морошка. Скольжу по ней взглядом: она в коротких шортах и футболке, стоит босая. Почти присвистнул от восторга, но вовремя беру себя в руки. Глаза её сонные и припухшие, как будто ревела. Но синяков не вижу.

– Иванов? Ты что тут делаешь?

Она спрашивает сиплым голосом, а я протягиваю ей стаканчик кофе:

– Доставка хорошего настроения.

Говорю тихо, опасаясь, что дверь распахнется и еë батя спустит меня с лестницы. Но улыбаюсь во все тридцать два. Если помирать, то с улыбкой на лице.

– Ты адресом ошибся, – она ворчит и с подозрением смотрит на стаканчик.

– Родоки спят? – шепчу, а сам прислушиваюсь к шорохам.

– Они ещё на работе. А ты, наверное, к папе? За звездюлями, да? Совесть замучила?

Она сильно переигрывает, изображая на лице сострадание. Актриса, мля! Всовываю в руку ей стаканчик и заталкиваю внутрь, раз предков нет и сама меня не приглашает. Захлопываю дверь и спрашиваю:

– Вы что с Барсуком, сговорились?

– А вы с Тихоновой нет? За кексик отомстил? – она смеётся надо мной. – Браво, Иванов! Ты – настоящий мужчина. Как он, кстати, на вкус? С каким был эффектом?

– С очистительным! – шиплю. Злит её недоверие. – Я вообще не при делах, понятно?! Сам вчера от Барсука узнал.

Сверлю еë недовольным взглядом. Морошка свой опускает на секунду, а потом ставит стаканчик на стол и складывает руки на груди, смотрит в глаза внимательно, будто не верит моим словам.

– Жень, я правда ни при чем! Поцеловать тебя могу, а бить – никогда. И тем более засылать других это сделать.

С трудом держу оборону. Её прокурорский взгляд: обезоруживает и плавит одновременно. Ещё чуть-чуть и начну исповедоваться в грехах, которые не совершал.

– Я в глаза говорю, Мирошина, если что-то мне не нравится. Так понятнее? – мой последний аргумент. – И тебе сейчас говорю – мне не нравятся твои обвинения.

Чего я вообще перед ней оправдываюсь? В школу пора.

– Ты завтракал? Омлет будешь?

– Чего? Нет, – теряюсь ненадолго от такой смены настроения.

Вообще не понимаю её тактику. Будто кипятком в лицо плеснула. Горит. ПМС что ли, или Венера в Плутоне? Морошка молчит.

– Тебя ждать, алë?! Ты в школу собираешься?

Ещё чуть-чуть и точно опоздаю.

– Нет. Я сегодня прогуливаю, – она несмело улыбается. – Впервые. Прикинь!

– Отличницы ведь никогда не прогуливают! – невольно улыбаюсь в ответ, но она вдруг перестаёт.

– Можешь передать своей отличнице Тихоновой, что я еë не боюсь. Я дома остаюсь по другой причине.

– А Лерка-то тут причём?

Ревнует что ли? Хм.

– Иванов, ты совсем дурак?! Ничего не понимаешь?

Нормально!

Я к ней со всей душой, распинаюсь тут, а она – дурак?

Точно, Венера в Плутоне. Или как там звезды на девчонок влияют….

– И тебе доброе утро, Мирошина! А теперь, пока!

Фыркнув на неë, разворачиваюсь, открываю дверь.

Тоже мне, королевна!

– Кофе пей! Остывает, – грубо бросаю на прощание и, поправив на плече лямку рюкзака, спешу по коридору к лестнице.

– Лëш!

Морошка кричит вслед и слышу за спиной скрип досок. Надо же! Не Тринадцатый, не чëрт, а Лёш? Магия холода? Ещё немного – и стану любимым.

Хм!

Делаю вид, что не хочу, но останавливаюсь почти у лестничной площадки. Не оборачиваясь, жду, что скажет. Она встаëт передо мной, ëжится от сквозняка и заглядывает в глаза, как тот котяра в сапогах. Сëрфю по телу взглядом. Думал, может босиком, тогда вообще был бы романти́к! По лицу роса, а к тебе босая… но на ногах у неё смешные тапки с мордами собак.

– Прости за кексик, ладно? Я не знала, с чем он. Просто хотела проверить реакцию Тихоновой. Не думала, что ты его съешь.

Она виновато улыбается. Почти растрогался, Морошка. Почти…

– Ладно, – пожимаю плечами. – Проехали. Подумаешь,… зато карму почистил, – усмехаюсь, а она смеётся.

Мне, вот, вчера было не до смеха, но ок, прощаю.

– Хочешь, я зайду вечером? Сходишь со мной на тренировку. Покажу тебе пару приёмчиков самообороны.

– Я к Максу поеду. Не знаю, во сколько вернусь. Если хочешь, поехали со мной.

– Нет, спасибо! – усмехнувшись, морщусь. – Он вряд ли мне обрадуется. Так он во френдзоне или как…?

– Иди на уроки, Иванов! Опаздываешь!

Она отходит в сторону, уступает дорогу.

– А может, я сразу после уроков зайду? Сгоняем в центр, погуляем. Подожду тебя, пока ты будешь радовать потерпевшего, а потом обратно вместе домой, и на треню? А то Барсук мне не простит, если с тобой опять что-то случится. Наорал вчера по телефону. Переживает.

– А ты?

Опа! Вот это вопросики.

– Что я? – пожимаю плечами.

Делаю вид, что туплю. Не собираюсь я перед ней откровенничать. Но Женька смотрит на меня гипнотическим взглядом. Покрасневшие, еë глаза какого-то нереального голубого цвета. Она стоит рядом и ëжится. Скидываю рюкзак, расстегиваю куртку, распахиваю.

– Ныряй, а то посинела, – предлагаю согреть, но она не соглашается, мотает головой.

– Чего улыбаешься? – улыбаюсь в ответ.

– Иди в школу, Иванов, ты уже опоздал.

Морошка хихикает, разворачивается и, постоянно оглядываясь, скрипит по деревянным доскам в сторону комнаты.

– Так я зайду? – кричу ей в спину.

– Увидимся!

Не понимаю, это да или нет?

Лан, пофиг.

***

На первый урок опаздываю. За этот проступок биологичка вызывает меня к доске, просит рассказать о качественных отличиях человека от животных. Тихонова на меня не смотрит, дуется со вчерашнего дня. Я тоже не в настроении.

– А можно я на примере Тихоновой покажу?

– Уу! – класс ликует.

– Тишина! – обрубает Анна Пална. – На картинке покажи, Алексей! Твои познания Тихоновой никому не интересны.

Озираясь по сторонам, Лерон краснеет, как томат.

Улыбаюсь ей, и подмигиваю, но она продолжает корчить из себя «нетакусю».

– Мне очень интересны, Анна Павловна! – усмехаясь, с последней парты кричит Батон, за что Лерка кидает в него ластик, но попадает в голову Алфёровой. А та в отместку кидает в Лерку ручкой, но попадает в Майку.

И пошло, и поехало.

Люблю девчонок! Они умеют из ничего закатить истерику. Начинается перекрёстный канцелярский огонь, вопли, маты. К перестрелке присоединяются парни по приколу.

И вот биологичке теперь не до меня. Она пытается всех успокоить, но писклявый голосок никто не слышит. Был бы у неё травмат, уверен, сделала бы предупреждающий в воздух.

А я у доски с улыбкой полного блаженства смотрю на этот балаган. И настроение само поднимается.

– Тихо! – не желая мириться с подорванным авторитетом, неожиданно визжит Анна Пална. – Тихонова, Алферова, сели на место!

Все замирают и садятся за свои парты.

– Иванов, ты тоже! Провокатор…. – часто дыша, она резко вскидывает руку в сторону моей парты и пальцем тычет в Батона. – Вы, своим поведением, ничем не отличаетесь от животных! Чтобы быть человеком – ходить на двух ногах недостаточно!

М-да, разозлили хомячка.

– Вам это понятно? – биологичка издаёт контрольный писк.

– Да…

Мычим всем классом.

Взглядом я делаю Лерон трепанацию черепа. Она чувствует, оборачивается и таращится долго, внимательно, пока не получает замечание от биологички.

На перемене Лерон подкатывает ко мне. Разворачиваюсь к ней, а она садится на место Мирошиной.

– А где твоя соседка, заболела? – её голос наигранно милый. – Какое счастье, правда?!

– А чего ты радуешься? Или это все-таки твоя заслуга? Давай, колись, Лерон.

Она пожимает плечами. Я не понимаю этих инопланетянок. Это да или нет? Прямо сказать нельзя? Чего все такие загадочные, с полунамеками?

– А ты типа за неё впрягаешься?

– Типа да. А что?

– Леш, зачем она тебе?

– А тебе?

– Мне? Мне параллельно. Но мне не нравится, как она на тебя смотрит, и как смотришь на неё ты. Чего тебе не хватает?

Она демонстративно расстегивает верхние пуговицы рубашки. Сглатываю. Смотрю долго и внимательно в глаза, потом опускаю взгляд ниже: на грудь, еë колени. И правда, чего? Анатомия идеальная.

Загрузила.

Тема дня: качественное отличие Лерона от Женьки? Садись, Иванов, ты не готов. Нет достоверных сведений о втором объекте наблюдения.

Лера соблазнительно облизывает губы и вызывающе вскидывает причесанную бровь, отодвигает ткань рубашки.

– Хочешь ко мне сегодня пойдём? Моих днём не будет.

– Не сегодня.

Отстраняюсь и разваливаюсь на стуле. Она провокаторша похлеще меня.

Звенит звонок на урок.

Без Морошки как-то скучно на уроках. Она нет-нет да глянет дерзко, от этого настрой боевой. А так… Даже в столовке поглазеть не на кого. Какая-то стадия пресыщения что ли, не только едой.

Тихонова со своей компашкой косятся на наш столик, о чём-то хихикают. Я отстранённо тыкаю вилкой в макароны, задумчиво пялясь на неё.

Интересно, когда Барсука выпишут, Морошка с кем в столовке будет сидеть: со мной или с ним? Думаю, с ним. Утром даже не скрывала, что его общество важнее. Ну ничего, покидаю пару раз её на мат, поваляемся, побесимся и сразу определится.

А если я на неё залипну? Если у неё найдётся какое-нибудь явное преимущество перед Лероном?

Подмигиваю, когда та оборачивается.

– Чего с тобой? – Батон кидает в меня макарошку.

– Отвали Батон, я не тебе.

– Да, понял, что не мне. Чего вялый, как мой рукав. Лерка бортанула?

Он на мгновение оглядывается на их столик.

– Майка, ты видел? Прям расцвела. Роза-мимоза.

– Удобряешь? – усмехаюсь.

– Ну да, как ты советовал. Холодно-горячо-холодно. Реально работает.

– Это, если зацепить. А дальше не проворонь вспышку.

– А с Мирошиной что? Майка говорит, Лерка вчера лютовала. Грозилась её закопать, – он ржёт с полным ртом. – Может закопала, раз та не пришла?

– Да всё с ней в порядке. Утром заходил.

– Опа! А чего это ты к ней заходил?

– Да так…

– Она с Барсуковым мутит, ты в курсе? Сама на весь класс вчера призналась.

– В курсе.

– А-а! Понял. Ну ты стратег!

***

Избавляюсь от Тихоновой, проводив её до подъезда, а сам закидываю рюкзак домой, переодеваюсь в повседневку.

У родителей сегодня выходной, малой в саду.

Подкатываю к бате. Падаю на диван рядом с ним, и усердно пытаюсь уловить сюжет боевика.

– Че смотришь?

Изображаю полную включенность. Он недовольно вздыхает и лениво поворачивает голову:

– Сколько?

– Тыщи три, две.. Пять. Короче, сколько не жалко, – пожимаю плечами.

– Умом надо их покорять и харизмой, а не деньгами.

– Пап, ты цены видел?

– Видел, и в твоём возрасте подрабатывал. Машины мыл…

– Не по статусу, бать… так дашь или к маме подкатывать?

– Не по статусу… Тоже мне, мажор.

– Я бой выиграл? Выиграл. С малым посидел? Посидел. Там просто девчонка непростая, и батя у неё – тираннозавр. С пустыми руками нельзя.

– Я думал, ты с Леркой.

– И с Леркой.

Отец усмехается:

– Предохраняться не забывай, Ромео! Учись на моих ошибках… ошибка молодости!

– Да, не… там другое.

– Ну-ну… – отец переводит внимание на экран. – В куртке трëшку возьми. И давай, поэкономнее!

– Принято! – довольный вскакиваю с дивана.

– Стой!

Торможу, оборачиваюсь.

– На завтрашний вечер ничего не планируй. Гости придут.

Подумав, соглашаюсь.

***

Несусь на этаж Морошки с двумя букетами: для неё большой, для матери поменьше. Хз, что за цветы, но всё по красоте. Путь к сердцу строгого отца девушки лежит через сердце её матери. Теорема Иванова.

Стою у Женькиной двери. Пригладив волосы, с улыбкой на лице настраиваюсь на успех. Замираю с кулаком в нескольких сантиметров от дверного полотна, готовлюсь стучать.

– По башке себе постучи!

Фак! Голос Женькиного бати вглубь по коридору. Поворачиваюсь. Он стоит в проёме прачечной, по деловому сложив руки на груди.

Оттолкнувшись от косяка, Женькин отец направляется в мою сторону.

– Здрасьте!

– Здрасьте. Это мне? – он, подойдя, усмехается и смотрит на цветы.

– Нет. Жéне и женé. В смысле, вашей женé, то есть женькиной маме. Так… символически.

– У! Ну, хоть символически.

Он мерит меня взглядом и забирает букет, что побольше.

– А… Ладно… – пожимаю плечами, от волнения сглатывая подступивший ком.

– Давай, стучи. Только тихо, – он разворачивается и добавляет: – Своей женé я сам подарю.

Отец Женьки скрывается в комнате прачечной.

Пипец, подстава!

Стучу тихо, оглядываясь в его сторону. Открывает Морошка, совсем не при параде. Удивляется, глянув на цветы и выглядывает в коридор, а потом, обернувшись назад, выходит и плотно закрывает дверь.

– Иванов, тебе чего?

Вручаю ей цветы:

– Мы же договорились, что зайду после уроков и погуляем.

– Мы не договаривались, – она шепчет, постоянно озираясь в сторону прачечной комнаты. – Макса сегодня выписывают, поэтому я никуда не поеду. Извини.

– Тогда тем более. Пошли в кафешку или в кино. Куда хочешь?

– Никуда, Иванов. Хочу устроить Максу сюрприз к приезду. Шарики там, торт, раз вчера приехать не получилось.

Ауч! Апперкот под дых.

– Короче, всё ясно! Свидание? – качаю головой, как болванчик, пытаюсь принять облом. – Пока, Мирошина.

Разворачиваюсь и быстрым шагом направляюсь к выходу.

– Леш! – кричит мне в спину Морошка.

Пошла ты…. Не торможу и сбегаю по ступенькам, на ходу достаю телефон, набираю Лерона.

Ответ на вопрос дня: для Лерки я всегда в приоритете.

Глава 10. Джеки

Стою у двери Макса, смотрю на приклеенный к ней металлический номер. Тринадцать.

Невольно вспоминаю Иванова, его лицо, колючий взгляд, когда сказала, что никуда с ним не пойду. Похоже, с сегодняшнего дня мы враги. Не думаю, что Тринадцатый, не привыкший слышать отказы, простит мне мой. Тем более в пользу Макса.

Глянув на красный шарик с белой надписью: «Привет, друг!», я крепче сжимаю золотистую ленту.

Волнуюсь.

Я никогда не дружила с парнями.

Были друзья – парни подруг, но своего собственного парня-друга, никогда не было. Да и просто парня – тоже. И если честно, я не верю в подобную дружбу. Кому-то из нас обязательно захочется большего. Либо обоим, но страх перехода на новый уровень, заставит нас молчать и ждать подходящего момента. А если это я, вдруг, захочу первая?

Зачем я вообще об этом думаю?

Тяжело вздохнув, касаюсь костяшками, стучу в дверь. Слышу отдаленные шаги и, чем они чётче, тем сердце сжимается сильнее. Макс открывает. У него взлохмаченные тëмные волосы, сонный взгляд и заломы от подушки на левой щеке. Он без футболки, только в темно-синем трико, которое слегка приспущено и обнажает не только резинку трусов, но и сужение косых мышц живота, которые не заметить невозможно. Неосознанно залипаю на кубиках пресса и чувствую, как шарик в моей руке вот-вот выскользнет из ладони, поэтому, опомнившись, крепко сжимаю ленту.

– С возвращением, – я хотела воскликнуть громко и радостно, но получается промямлить.

Скользя взглядом вверх, я задерживаюсь на глазах – зеленых, как болото, и чтобы окончательно не засосало в трясину неловкости, почти впихиваю Максу ленту с шариком в руку. Резко выдохнув, выпрямляю спину и растягиваю самую лучезарную улыбку, которую только могу изобразить. Надеюсь, она не похожа на улыбку сумасшедшей. Держусь весело и непринужденно. Только щёки словно окунули в фондю – горят невыносимо и выдают моё волнение.

А на губах Макса всплывает смущенная улыбка:

– С-с-пасибо. Заходи.

Он отступает в сторону, запуская внутрь, и закрывает дверь. Встав передо мной, Макс поглядывает на шарик.

– Привет, друг, – он читает по слогам и улыбается шире, распахивает свои объятия. – Ну, привет.

Макс ждёт, что кинусь обниматься, но всё, что я могу – смотреть на него, как той-терьер во время запора, и просто выставить перед ним пятерню. На обнимашки с голым парнем я пока не готова.

Прочистив горло, Макс краснеет сильнее шарика. Недолго думая, он рикошетит пятернёй о мою и ослабляет другую ладонь. Шарик мгновенно взлетает к потолку. Ударяясь, он будто слишком высокий человек, случайно оказавшийся в тесной комнате, наклоняет пустую резиновую голову, и белыми буквами смотрит на нас, а мы на него. Очень задумчиво.

– Ты как? – Макс опускает озадаченный взгляд и, насупившись, всматривается в моё лицо, выискивает что-то новое. – Мне твоя мама всё рассказала.

Похоже, ищет синяки. Знаю, мама могла слегка преувеличить.

– Ты их запомнила? Если встретишь случайно, узнаешь?

– Узнаю. Особенно конопатого.

– Хорошо, – он кивает.

– Да я тоже им пару раз звезданула… – и я слегка преувеличиваю. – Пальто мамино жалко, испачкали, а так ерунда. Сам-то как? Голова больше не кружится?

Он застенчиво сует руки в карманы, а лучше бы надел футболку.

– Только, когда ты рядом.

От этих слов мурашки проносятся по спине к затылку так быстро, что я вздрагиваю, и будто снова окунаюсь лицом в кипящее масло.

– Твои родители на работе?

Резко меняю тему и, как тревожная лань, переминаясь с ноги на ногу, рассматриваю стены, рисунки на обоях. В первый раз, когда здесь была, вообще не обратила внимания, какие они.… А они – никакие. Да. Просто рельеф на бежевых обоях, даже зацепиться взглядом не за что.

– Нет. Мама живет у друга, нового нашла. А отец… он там. – Макс на мгновение поднимает взгляд к потолку, – на том свете.

– Блин, прости. Я не знала.

Вышло как-то бестактно.

– Норм. Это давно было. Проходи. Чай, кофе – будешь? Правда, к ним ничего нет, но я быстро сгоняю в магаз.

– Нет, не надо. Тем более бегать. Разве у тебя не постельный режим?

– Постельный, но я не инвалид.

– Вот, кстати. Не инвалид… Я пришла пригласить тебя к нам на ужин.

Макс вопросительно вскидывает брови и проводит ладонью по волосам.

– Да-да. Поэтому пошли. Мама там наготовила, – опускаю взгляд на кубики и шутливо, по-дружески, добавляю. – Можешь прямо так.

Улыбаюсь во весь рот, чем снова вгоняю Макса в краску.

– Обычно я ужинаю исключительно во фраке, – Макс делает наигранно серьезное лицо. – Но ради тебя могу сделать исключение.

– Я вообще-то пошутила.

У нас соревнование, кто сильнее покраснеет?

– Я вообще-то понял, – усмехнувшись, он уходит в смежную комнату.

Со спины Макс такой же залипательный.

– Тебя подождать? Или ты помнишь номер моей комнаты?

Макс выглядывает.

– Амнезию мне не ставили.… Но лучше подожди.

Он снова прячется, а через несколько минут появляется в темно-синих джинсах, в тонком бежевом пуловере, и напрочь сбивает мои внутренние настройки.

До сегодняшнего дня я совсем не замечала, какой Макс симпатичный парень.

Иванов, подвинься!

– Я готов. Готов есть. – Макс улыбается, а я встаю с дивана.

***

– Ну, здорóво, чемпион!

Папа и Макс жмут друг другу руки, словно давние друзья. Когда это они, интересно, так спелись?

– До чемпиона мне, как до Луны, – хмыкает Макс и переводит взгляд на разложенный стол, в центре которого мама зачем-то поставила вазу с моими цветами. – У кого-то день рождения?

– Нет, – папа мельком смотрит на цветы. – Это Женькин парень приходил.

– Он мне не парень, пап! Иванов – просто мой одноклассник. Мы даже не дружим.

– Тогда чего он тут круги наматывает?

Откуда я знаю.

Пожимаю плечами и поглядываю на Макса, которому, видно, тоже неприятен этот разговор.

– Давайте к столу, а то всë остывает, – вмешивается мама.

Я убираю вазу на подоконник, и вместо них мама ставит отварной картофель, а рядом блюдо с жареной курицей. Овощной салат, нарезка уже стоят на столе. Мы садимся.

– Никаких изысков, но должно быть вкусно, – мама окидывает нас всех смущённым взглядом. – Налетай!

За столом Макс держится уверенно, а я чувствую себя невестой на выданье. Родители нахваливают меня: какая я хорошая хозяйка, мою дотошность в мелочах, которая граничит с маниакальным стремлением к чистоте и порядку. И, как по мне – это совсем не плюс, а психическое расстройство. Так я отвлекаюсь от проблем в школах, которых было в моей жизни аж шесть штук, и все в разных городах. Мой персональный способ успокоить нервы. Учеба – тоже один из них.

Просто не люблю расстраивать родителей, у которых своих проблем предостаточно. Они даже не знают, в какие переделки я попадала, а синяки, разбитые губы – списывали на несвойственную мне неуклюжесть.

Грызу куриную ножку и слушаю, какая я хорошая девочка. Макс, бедняга, развесил уши.

После того, как тарелки опустели, отец уходит на перекур, а мама, собрав в стопку грязную посуду – на общую кухню. Я хочу ей помочь, но мама просит остаться, развлекать Макса.

– Значит, Иванов теперь тут частый гость?

Как только закрывается за мамой дверь, Макс меня спрашивает с равнодушным выражением лица, но в голосе его прослеживаются странные нотки. Ревнует, что ли?

– Да он, как проводил, так теперь дорогу забыть не может. Но больше не придëт.

– Почему?

– Иванов звал меня прогуляться, а я сказала, что буду ждать тебя и он психанул.

Уголки его губ дрожат в несмелой улыбке.

– Он тебе нравится? Я так… как друг спрашиваю.

Краснея от собственного вопроса, Макс оправдывается.

– С чего ты так решил?

– Он всем девчонкам нравится.

– Он сам себе нравится, – усмехаюсь.

Не хочу, чтобы Макс понял, что я тоже в фан-клубе Тринадцатого, но только наблюдаю за ним с самого дальнего ряда.

– Ты родителей не слушай, ладно? – перевожу тему. – Они сильно преувеличивают мою святость, – хихикаю.