Читать онлайн Секреты цветов

Глава 1

Эмма

Шоколадная космея

Больше всего Эмма любит время перед открытием садового центра. От растений, которые поливает Лес, хозяин этого центра, исходит густой запах сырой земли. Лес всегда приходит раньше ее, и она угадывает, где он сейчас находится, по движению желтого шланга вдоль дорожки. Эмма никогда не следует за желтой змеей, предпочитая просто идти и вдыхать утренний воздух, иногда неподвижный, обещающий жару, иногда прохладный, колышущий листву и предвещающий ливни, а иногда случаются очень ясные дни, совсем как в доме после прихода мойщика окон. В такие дни Эмма садится на скамью возле космеи, пахнущей шоколадом, и смотрит на меловые холмы за садовым центром. Она наблюдает за облаками, плывущими чередой над холмами, и старается ни о чем не думать. В перерыв на ланч она часто идет к этой скамье, предпочитая есть в одиночестве, а не в кафе вместе с остальным персоналом.

Эмма работает в садовом центре чуть больше двух месяцев и до сих пор не перестает удивляться, что Лес и его жена Бетти взяли ее на работу. Во время собеседования она не стала распространяться о своей университетской деятельности, считая это несколько неуместным, а потому говорила о «времени перемен», «неизменном интересе к цветам» и о своем «желании учиться». Уже после она со стыдом вспоминала эти клише и неловкие паузы, когда теряла самообладание или ход мыслей. Но в конце концов Лес с Бетти ее взяли: три дня в неделю в цветочном павильоне плюс по нечетным субботам. Порой у нее возникает вопрос: а были ли другие претенденты на эту вакансию?

Именно Бетти в надежде на дополнительный доход решила предложить клиентам услуги флориста по составлению букетов, аранжировке цветов и даже по изготовлению похоронных венков. Лес соорудил симпатичный павильончик возле секции товаров для водного дизайна и поилок для птиц, и в первые недели продажи выглядели вполне многообещающими, но затем открылась новая кольцевая дорога, и теперь все меньше и меньше машин въезжает в ворота центра. Эмма слышала, как на прошлой неделе Лес говорил о том, что собирается осенью переделать цветочный павильон в Гроте Санты.

Бетти научила Эмму сохранять цветы в свежем состоянии, а также составлять композиции и букеты. Эмма хотела бы использовать душистые травы и злаки, которые они выращивают, но Бетти – традиционалистка: она любит большие официальные букеты с долгоживущими эффектными хризантемами и гвоздиками. А Эмма слишком благодарна за предоставленную работу, чтобы проявлять ненужную инициативу; она даже научилась завязывать яркую ленточку большим бантом – именно так, как нравится Бетти.

Однако в деле изготовления похоронных венков Эмме, похоже, удалось ввести кое-какие новшества, и теперь директор местного агентства ритуальных услуг все чаще рекомендует их фирму. Что, естественно, не могло пройти мимо внимания хозяев садового центра, и, хотя некоторые венки приводят их в немалое изумление, они предпочитают не вмешиваться. Интересно, знают ли они о Уилле? У Эммы необычная фамилия по мужу, а некролог о нем был в местной газете. Впрочем, судя по тому, как Лес с Бетти иногда озабоченно переглядываются у нее за спиной, они наверняка в курсе.

Сегодня Эмма трудится над большим похоронным венком, состоящим исключительно из овощей.

Проходившая мимо Бетти останавливается и смотрит на Эмму поверх очков:

– Пара веточек хризантемы или гипсофилы будет выглядеть очень даже мило. Бедная женщина определенно захочет увидеть в венке несколько цветочков.

Эмма вспоминает седую женщину, которая пришла в цветочный павильон после целой серии звонков в похоронное бюро, викарию, поставщику провизии и в типографию. Убитая горем вдова наверняка согласилась бы на все предложения, но Эмме хотелось выбрать именно те цветы, которые предпочитал муж этой женщины, чтобы венок напоминал вдове о мужчине, которого она любила при жизни.

– Я спрашивала ее, а она ответила, что муж не был особым фанатом цветов, но обожал свой огород. – Вставив в каркас венка рядом с молодой морковью пухлый стручок гороха, Эмма поднимает глаза, замечает тень сомнения на лице Бетти и спрашивает: – Вы ведь не против?

– Нет, дорогая. О вкусах не спорят.

Одна из поговорок Леса. Бетти постоянно приправляет ими беседу, и Эмма ловит себя на том, что тоже начинает их использовать. Лес – крупный, спокойный мужчина с неторопливой манерой речи. Эмма живо представляет, как он роется в уме в поисках уместной пословицы или поговорки. Иногда Эмма пытается отвечать ему аналогичным клише, но всегда проигрывает.

Лес. Кажется, дождь собирается.

Эмма (глядя в небо). Хм… Ну да. Думаю, это затишье перед бурей.

Лес. Что ж, садам это определенно не повредит.

Эмма. Недаром говорят: без дождя и трава не растет.

Лес. Ну да. Нет худа без добра.

Эмма. Хм…

Лес (сдержанно улыбаясь, словно слегка торжествуя). Пожалуй, я займусь космеей. Цветы сами себя не пересадят.

Бетти ведет беседу в режиме «включено» или «выключено». Когда она в разговорчивом настроении, ее болтовня похожа на журчание ручейка по камешкам, даже если рядом нет ни единого слушателя. Эмму это успокаивает, совсем как радио, работающее в фоновом режиме.

Порой Эмма гадает: что из себя представляет их семейная жизнь? Лес – крупный, бородатый, занимающий собой все пространство их одноэтажного коттеджа за садовым центром. Бетти – миниатюрная и очень деловая, крутится вокруг него юлой. Все это чем-то напоминает клип, который Эмма видела на YouTube. Там было показано, как сенбернар живет в полной гармонии с маленькой черепаховой кошечкой. Они делили одну подстилку, и сенбернар даже позволял подруге ходить по нему – в буквальном смысле слова. Пес выглядел вполне счастливым, хотя, как заметила Эмма, ни на секунду не спускал с кошечки глаз. И все-таки система, похоже, работала. Недавно Бетти сказала, что они собираются отметить сороковую годовщину своей свадьбы. Именно тогда Эмма c содроганием вспомнила, что в этом месяце у них с Уиллом была бы десятая годовщина свадьбы.

Слегка нахмурившись, Бетти продолжает изучать венок из овощей. Разглаживает на маленьком круглом животике джемпер со шмелем и складывает на груди руки. Бетти обожает джемперы с изображением представителей фауны, особенно лесной. Ей нравится, чтобы рисунок соответствовал сезону, и сейчас, несмотря на прохладную, унылую погоду, на дворе июль – время шмелей и бабочек.

Пока Эмма ждет, когда Бетти скажет что-нибудь еще, дверь внезапно распахивается и в цветочный павильон входит крупный мужчина лет сорока в светоотражающей куртке с тремя большими коробками на плече.

– А-а-а… Тамас, входи, – говорит Бетти, ведя мужчину в глубину павильона, где за пустыми ведрами есть свободное пространство, а затем поворачивается к Эмме: – Эмма, ты ведь еще не знакома с Тамасом? – (Мужчина натренированным движением ставит коробки на пустое место.) – Тамас – наш поставщик цветов. Он покупает для нас цветы на местном рынке и у голландского оптовика. Я изменила дни доставки, чтобы ты тоже могла поприсутствовать. Вдвоем нам с тобой будет легче все разобрать.

Повернувшись всем своим мощным телом к Эмме, Тамас протягивает ей руку:

– Значит, ты Эмма. Слышал, слышал о тебе.

Тамас говорит с сильным акцентом, который Эмма, владеющая несколькими языками, определяет как нидерландский.

Он обменивается с Эммой крепким рукопожатием, глядя на нее сверху вниз, что несколько меняет дело, хотя ей не терпится поскорее освободиться из тисков его мощной ладони.

– Ха! Бетти говорила, что ты высокая девушка. Ну и ну! Только посмотри на себя!

– А ты – на себя! – парирует Эмма, удивляясь своей мгновенной реакции.

– Ну а ноги! – ухмыляется Тамас. – Вот это да! У тебя вообще нет щиколоток.

Эмма совершенно теряется, толком не понимая, как реагировать. Она знает, что у нее жуткие щиколотки – мать обожала напоминать дочери, что та не унаследовала ее изящные ноги, – но со стороны совершенно незнакомого человека это недопустимая грубость.

В результате самое умное, что ей удается сказать, это:

– А у тебя нет волос.

Что, по крайней мере, заставляет Тамаса отпустить ее руку. Он проводит широкими ладонями по своей огромной лысой голове:

– Что есть, то есть, – и поворачивается к Бетти. – Ведь так? Лысый, как селезень?

– Как лысуха, – тихо говорит Бетти, переводя взгляд с одного на другую.

– И у тебя вообще нет шеи, – для ровного счета добавляет Эмма, полагая, что начинает брать верх над Тамасом.

Он с громким смехом хлопает себя по внушительному животу:

– Тоже верно!

А потом Эмма замечает выражение лица Бетти: изумленное, растерянное. Похоже, Эмма слишком далеко зашла. Она все неправильно поняла. Опять. Ей ужасно не хочется, чтобы Бетти плохо думала о ней, но в голову не приходит ни одной толковой мысли, как исправить ситуацию.

Эмму спасает Тамас, который начинает рассказывать Бетти, какие цветы ему не удалось купить на рынке и чем он сумел их заменить.

Облегченно вздохнув, Эмма дрожащими руками вплетает в похоронный венок томаты черри.

После ухода Тамаса Эмма, не решаясь поднять глаза, принимается распаковывать коробки с цветами. Она чувствует на себе взгляд Бетти и очень удивляется, когда та говорит:

– Мы с Лесом хотели бы узнать, не согласишься ли ты сегодня вечером присоединиться к нам в нашем кафе? Совсем небольшая компания. Собрание местного исторического общества, в котором Лес является казначеем. Он готовит небольшой доклад и, строго между нами, немного нервничает, а потому ему явно не помешает поддержка. Тема сегодняшнего собрания – «Секреты „Титаника“». Дорогая, никогда не знаешь заранее, а вдруг тебе понравится?

На что Эмма, к собственному удивлению, отвечает:

– Да, было бы здорово.

Хотя на самом деле она собиралась сказать: «Прости, Бетти. Я сегодня занята».

Глава 2

Вайолет

Полевые цветы

Если бы ей пришлось рассказывать историю своей жизни, она бы начала с полевых цветов. Ведь именно на пожухлых лугах аргентинских пампасов, где она рвала цветы, и находятся истоки ее воспоминаний.

Возможно, это отнюдь не тот рассказ, который все жаждут услышать. Но в один прекрасный вечер люди, пытаясь представить себе скрежет льда по металлу, потребуют подробностей. Она давно поняла, что слушатели хотят подплыть поближе к месту катастрофы, почувствовать на лице брызги ледяной воды и, скользнув по волнам, умчаться прочь, целыми и невредимыми.

Те, кто там находился, понимают, что все было иначе. Они знают, что ужас поднимется на поверхность и утащит вас под воду. Ее мать наверняка посоветовала бы тем, кто пытается подплыть поближе, держаться подальше от глубокой воды.

Она очень рано научилась следовать совету матери, а потому по возможности старается не заглядывать в холодные черные глубины, предпочитая помнить прожитые годы и покоренные океаны.

Ей хотелось бы рассказать о коротенькой ниточке своей жизни. И хотя ниточка эта кажется совсем тоненькой – даже на свету трудно разобрать, какого она цвета, – сплетенная с другими нитями, она образует ткань, простирающуюся сквозь время.

Где-то в переплетении этих нитей будет и ее рассказ о «Титанике», но ей хочется думать, что ткань, частью которой она была, можно расстелить на столе или разложить посреди комнаты, чтобы надолго, а вовсе не на одну ночь приковать ваше внимание.

Узор должен быть затейливым, сотканным из цветов. Там непременно будет жимолость – мать наверняка настояла бы на этом, – а еще розы, ландыши и, конечно, фиалки. И как приятно было бы, сделав шаг назад, полюбоваться игрой красок и подсвеченной солнцем текстурой ткани, а затем гордо сказать:

– Я была частицей этого.

Глава 3

Эмма

Наперстянка

Почему она сказала «да»?

Эмму никогда особо не интересовала история «Титаника». Когда ей было лет восемь или девять, она делала школьный проект на данную тему, ну и, конечно, видела фильм. «Титаник» – это то, что скорее заинтересовало бы Уилла: документалистика, история, телеканал «Нэшнл джиографик». Однажды он показывал ей трехмерное изображение крушения «Титаника», что, если оглянуться назад, было весьма увлекательно.

Может, все дело в этом? Неужели она на долю секунды подумала, будто Уилл захотел бы пойти на лекцию о «Титанике» и в другом мире, в другой жизни это стало бы чем-то таким, что они могли бы сделать вместе?

Как бы то ни было, прямо сейчас она при полном параде, с макияжем, в элегантном темно-синем пиджаке в тон джинсов – интересно, а что положено надевать на собрание исторического общества? – направляется с парковки к садовому центру. Эмма останавливается у самого входа, откуда хорошо видно большое окно кафе, и тут же инстинктивно делает шаг влево, прячась от собравшихся в кафе людей за столб, украшенный кашпо с цветами.

Лес уже там, одетый в более приличную толстовку, чем обычно (для июля вечер довольно прохладный); на Бетти джинсовая рубашка, на которой вышито нечто с крылышками. Эмма прищуривается. Неужели летучая рыба? Определенно нет. Может, экзотическая птица?

Подобное отклонение в выборе Бетти нарядов с представителями дикой природы несколько успокаивает Эмму, хотя не настолько, чтобы заставить ее покинуть свое убежище.

Похоже, большинство членов исторического общества уже собрались, но страх заставляет Эмму медлить. Она видит, как Бетти приглашает собравшихся рассаживаться на поставленные рядами стулья. Здесь в основном люди среднего и пожилого возраста. Женщины в жакетах или кардиганах поверх летних платьев. Мужчины в чиносах, один или двое в шортах. Внешне они вполне могли бы сойти за членов Национального фонда.

Эмма заставляет себя выйти из-за столба, с которого свисают кашпо с бальзамином и петуньей. Она входит в кафе. В холле никого нет; видимо, все уже заняли свои места. Через стеклянную панель двери в зал она видит затылки сидящих людей. Никто на нее не смотрит; все головы повернуты в сторону Леса, который стоит, нервно потирая ладони, перед большим белым экраном. Эмма уже берется за дверную ручку, но тут ее посещает новая мысль.

Сейчас все на меня уставятся.

Она представляет, как входит в зал. Представляет, как все на нее смотрят. Она знает, что ее не спасет безликий темно-синий наряд. Ее рост. Эти волосы. А потом наверняка будет неформальное общение, когда все разобьются на небольшие группки. Эмма тяжело сглатывает, дыхание учащается. В груди будто возникает огромный ком. Ладонь прилипает к дверной ручке, одновременно накатывает тошнота. Тело обдает жаром, оно становится непослушным. Эмме хочется опуститься на колени, но их словно заклинивает, и ей не остается ничего другого, как тупо смотреть на ряд голов перед собой.

На экране за спиной Леса возникает черно-белое фото «Титаника». Изображение выводит Эмму из ступора. Еще не поздно. Ее никто не видел.

Сгорбившись, пригнув голову, она с колотящимся сердцем разворачивается и, спотыкаясь, мчится на парковку. Ей безумно стыдно – какой позор, так подвести Леса и Бетти! – но рядом никого нет, никто ничего не увидит, никто ничего не узнает. Унылая, мертвая сущность будет по-прежнему спрятана в темных глубинах души.

Эмма рефлекторно бежит к автомобилю. Пока она заводит мотор, в голове возникает образ «Титаника», медленно кренящегося набок, а затем разламывающегося и уходящего под воду.

Эмма стоит посреди кухни, пиджак брошен на спинку стула, на столе полупустой бокал с вином. Уже совсем темно, но она замечает, что в доме становится жарче. Июльский ночной воздух, просачивающийся в открытое окно, словно струя теплой воды на лице. Тошнота и паника отступили, остается лишь стыд.

Она подходит к окну и видит, как по лужайке, оставляя в траве темную колею, пробирается барсук. Эмма провожает глазами животное, которое издалека кажется просто бело-серебристой рябью, до тех пор, пока барсук не исчезает в клумбе, где когда-то росла наперстянка.

Наперстянка так и не вернулась в сад. Эмма постоянно пытается ее отыскать, хотя точно не знает, является ли этот цветок многолетним растением. Садоводство было тем, чем она собиралась заняться когда-нибудь потом. В свое время она представляла, как будет трудиться вместе с Уиллом в своем саду, но сейчас ей остается просто смотреть на вязкую черноту клумб, где некогда цвела наперстянка.

Они с Уиллом прожили в этом коттедже чуть больше года, а потом Уилл умер. Они переехали сюда из крошечного домика в самом сердце Оксфорда. Настало время, шутили они, обзавестись настоящим, взрослым домом, достаточно удаленным от города, чтобы считаться деревенским, но при всем при том расположенным близко к университету и станции, откуда Уиллу было бы удобно добираться до своей юридической фирмы в Лондоне. Ни один из них тогда не осознавал горькой иронии ситуации: они смогли позволить себе дом для большой семьи именно тогда, когда смирились с тем, что у них никогда не будет такой семьи.

Впервые увидев этот коттедж, Эмма с Уиллом сразу влюбились в сад, переходивший за домом в небольшое кочковатое поле. И вот теперь Эмма каждое утро пьет кофе, стоя на краю поля и глядя, как оседающий в низинах туман превращает просторы Оксфордшира в чередующиеся полосы поля и леса, точно сцены из некоего спектакля.

Иногда по утрам, когда все кругом омыто золотистым светом и долина затянута серой дымкой, Эмме кажется, будто она видит острова в океане, а черные деревья на горизонте – это корабли. А в те дни, когда в голове темно из-за нехватки сна, когда мысли о Уилле подавляют все остальные чувства, она представляет себе, как садится на один из этих кораблей и уплывает прочь.

Перед входом в коттедж сразу за цветником находится маленький фруктовый сад, с одной стороны огороженный стеной, с другой – отделенный мелким ручьем. Лужайка вокруг дома выглядит клочковатой, словно голова после самопальной стрижки, поскольку участки с высокой травой чередуются с коротко подстриженными там, где Эмма проложила себе дорожку с помощью газонокосилки. За зарослями сорняков виднеются хаотичные, заросшие сорняками клумбы. Возле выходящих в переулок ворот находится сарай, на который Уилл сразу предъявил права, и старинный парник, где Эмма собиралась выращивать свои любимые цветы: розовые мальвы, пурпурные маки и люпины цвета сливочного мороженого.

Некоторые цветы, оставшиеся от прежних хозяев, по-прежнему стойко цепляются за заросшие клумбы. В прошлом месяце пастельные плетистые июньские розы уступили место алому пенстемону и пушистой белой эуфорбии, цветущим в разгар лета. Кустики лаванды наполнены пчелиным жужжанием, золотистые рудбекии греют свои головки на солнце. Глядя, как распускаются и увядают цветы, Эмма часто думает о скоротечности жизни, о бренности всего земного.

Эмма сама не понимает, откуда ей известны названия растений. Иногда в цветочном павильоне она не в состоянии с ходу вспомнить название какого-то цветка, но потом оно словно само собой всплывает в уме. Должно быть, она усвоила все это от отца, часами работавшего в саду. Возможно, она подсознательно выучила названия цветов, как и испанский язык, на котором отец разговаривал со своими родителями. Иногда у нее в голове возникают одновременно английские и испанские названия.

Она отворачивается от окна, садится за кухонный стол и тянется за блокнотом. Порой, когда у нее нет сил привести в порядок хаотичные мысли, она начинает писать. Выпущенный наружу поток слов вскрывает нарыв, уменьшая невыносимое давление боли.

Она пишет письмо на испанском.

Дорогой папа, я только что видела, как барсук скрылся в норе, вырытой в клумбе, где обычно росла наперстянка. Я хочу спросить, является ли наперстянка многолетним растением. Я хочу спросить тебя об очень многих вещах. Быть может, я напишу тебе письмо и зарою его в саду в надежде, что ты каким-то чудом его получишь.

Я не знаю, с кем еще могу поговорить. Бабуля Мария была хорошей слушательницей. Я часто о ней думаю. А еще я думаю о тебе и о том, как мы с тобой проводили время в саду. Да, мы не слишком много разговаривали, и, как я теперь начинаю понимать, я не слишком внимательно слушала, что нужно делать в саду. Но я действительно запомнила названия цветов.

Папа, мне жаль, что я не могу с тобой повидаться. Я хотела бы сесть на пенек возле твоего сарайчика и рассказать тебе, как тяжело мне в последнее время даются самые простые вещи. Сегодня вечером я попыталась сходить послушать доклад, но не смогла заставить себя это сделать. Реально совсем простую вещь.

Я ушла с работы. Ты знал об этом? Теперь я начинаю спрашивать себя: почему? Папа, я считала себя хорошим специалистом. Наши исследования были направлены на установление новых связей. И я постоянно к этому возвращаюсь: я думала, работа в садовом центре станет для меня способом найти новые связи. Но теперь я уже не уверена.

Я думала, мне станет легче. Казалось, что время лечит. Разве это не прописная истина?

Нет, папа, я не могу говорить о Уилле. Даже и не проси.

Что я реально хочу делать?

Вот в чем вопрос.

Я хочу сидеть с тобой в саду и пить кофе. Я хочу, чтобы мои ноги утопали по щиколотку в фиолетовых и желтых крокусах, которые ты в этом году собирался добавить в бордюр.

Я знаю: вместо того чтобы ныть, я могу работать в своем саду. Я не спускаю с него глаз, но ничего не делаю. Похоже, я просто не знаю, с чего начать.

Следовать за цветами?

Но что вообще это значит?

Эмма смотрит на свой убористый почерк. Чем она занимается? Ведет воображаемый письменный разговор с человеком, умершим десять лет назад?

Она вырывает страницу из блокнота, комкает ее и бросает на соседний стул. Поход к мусорному ведру, подобно всему остальному в ее жизни, требует слишком большого усилия.

Глава 4

Вайолет

Гайлардии

Аргентина, 1983 год

Ей шесть лет.

Отец стоит на холме и машет ей; отцовская старая коричневая шляпа описывает круги в небе. Вайолет бежит к нему, распугивая небольшое стадо овец. Одно животное спотыкается и падает на колени. Вайолет пугается, что оно могло пораниться. С каждым годом отара становится все меньше, но отец не может позволить себе потерять ни одного животного. Девочка останавливается, застыв на цыпочках, страх помогает ей удержать равновесие. Овца поднимается на ноги и вот уже снова бежит вместе с остальными. Вайолет тоже бежит, сердце громко колотится от облегчения. Приближаясь к отцу, она озабоченно вглядывается в его лицо, чтобы проверить, видел ли он, как споткнулось животное, и ждет ли ее выволочка.

Однако отец улыбается ей и описывает шляпой огромную дугу, приглашая дочь посмотреть с вершины холма вниз.

– Гайлардии вернулись. Ты когда-нибудь видела нечто подобное?

Перед глазами расстилается открытая местность: коллаж из зеленой травы и серой пыли с синим пятном где-то далеко впереди, похожим на мазок яркой краской. А справа, у подножия холма, кто-то словно уронил банку с желтыми пуговицами: крошечные точки отмечают россыпь цветочных головок. И хотя монашки научили Вайолет устному счету и даже сказали ее родителям, что она способная ученица, Вайолет не надеется сосчитать все эти цветы.

Она тянется к отцовской руке. Рука большая и мозолистая, в ней легко может спрятаться детская ладошка. На секунду отец сжимает маленькие пальчики дочери, после чего торопливо спускается с холма, прокладывая себе дорогу через россыпь желтых пуговок. Его мысли вновь заняты овцами. Он напряженно вглядывается в даль в поисках отбившихся животных. И Вайолет понимает, что он уже забыл о ней.

Иногда ей хочется стать овцой.

Глава 5

Эмма

Садовые гвоздики

Время на экране телефона 2:49. Несколько минут Эмма лежит, прислушиваясь: никакого рассветного хора насекомых и птиц, никаких проезжающих мимо автомобилей. Вместо этого звенящая тишина, настолько пронзительная, что кажется, будто этот звон слышит лишь она, Эмма, и собаки. Может, ее разбудило чувство вины? Нужно было пойти послушать доклад и поддержать Леса. Не такое уж большое одолжение. Перед тем как лечь в постель, Эмма специально испекла торт в качестве оливковой ветви для Бетти и Леса, но забыла положить сахар, и в результате подарок оказался в мусорном ведре.

Она протягивает руку к пустому месту рядом с собой, ощутив кончиками пальцев прохладный хлопок. Сколько одеял скрывают простыни, смятые с одной стороны, но нетронутые и гладкие с другой? Проходят месяцы. Для некоторых – годы. И все же это твоя сторона кровати. И все же это их сторона кровати.

Эмма тяжело ворочается и наконец садится, подложив под спину подушки. Кажется, сегодня ей уже не уснуть. Она тянется за ноутбуком, лежащим возле кровати, и начинает искать что-нибудь, что можно было бы посмотреть в формате отложенного по времени ТВ-просмотра. Когда она проглядывает раздел программ Би-би-си о науке и природе, в глаза бросается один заголовок: «Исчезающий „Титаник“. Рассказ о том, как океан разрушает обломки „Титаника“».

Ну ладно. По крайней мере, будет о чем поговорить с Лесом.

Спустя сорок минут Эмма уже смотрит, как в воды Атлантики кидают венок из живых цветов в память о крушении «Титаника». История эрозии обломков кораблекрушения пронзительная до мурашек: оказывается, океан мало-помалу утилизирует остов некогда огромного судна. Металлический корпус, капитанская ванна, блестящая сине-зеленая плитка парового отделения постепенно исчезают. Разбросанные по океанскому дну личные вещи – туфли, щетки для волос, театральные бинокли, скрипки – были или подняты, или обречены сгинуть в своей песчаной могиле.

Эмма смотрит, как венок из лилий, скособочившись, покачивается на свинцовых волнах, и ей в голову приходит новая мысль: а как насчет цветов на «Титанике»? Кто ими занимался? Там наверняка были цветы. Композиции для украшения столов в ресторане, гвоздики для бутоньерок, букетики для корсажей крепдешиновых и шелковых платьев.

Когда поверх кадров с разрушенным мраморным камином бегущей строкой появляются титры, Эмма представляет себе каминную полку, на которой стоит хрустальная фаза с красными розами; хрусталь сверкает в лучах отраженного в многочисленных зеркалах света. А по лабиринтам под палубой бегают упитанные стюарды в белой униформе. Они разносят цветы по каютам первого класса.

И где-то в недрах «Титаника» наверняка должен был быть человек, ответственный за эти букеты.

Эмма откидывается на подушки и выключает ноутбук. Она закрывает глаза, балансируя между дремотой и пробуждением.

В документальном фильме говорилось, что «Титаник» отплыл из Саутгемптона в апреле; рассветный воздух во время финальных приготовлений, вероятно, был сырым и холодным. Прибыл ли флорист в гавань с первыми лучами солнца, когда на пристань доставили цветы? Наверняка это была женщина. Петляла ли она между фургонами в поисках повозки садовника из питомника растений? Быть может, она задержалась в тени подводы, наблюдая, как сгружались в трюм ящики с коньяком и шампанским? Пересчитала ли она деревянные ящики с цветами перед доставкой на судно? Быть может, она взяла одну розу, чтобы проверить, нет ли на ней повреждений, и, не удержавшись, понюхала ее.

Эмма ворочается и снова открывает ноутбук. Начинает искать в Интернете информацию об экипаже «Титаника». И тут же находит огромное количество сайтов, иногда со списками людей, работавших на борту лайнера. Эмма не сможет подарить Бетти и Лесу торт, но, вероятно, ей удастся отыскать интересную для них информацию, чтобы доказать им, что она вовсе не так плохо воспитана и у нее широкий круг интересов. Что станет подношением от их ученицы, которое она принесет вместе с извинениями.

К 5:25 Эмма установила всех членов экипажа «Титаника», но так и не смогла обнаружить флориста, и вместе с разочарованием в душу закрадывается чувство неловкости. Она трет указательным пальцем правой руки шершавую подушечку большого пальца. На «Титанике» наверняка имелся хотя бы один флорист! Ведь на судне была представлена самая широкая номенклатура позиций. Информация об экипаже на редкость детальная: стюарды, помощники официантов, бельевые стюарды, то есть все виды стюардов, включая ответственных за теннисные ракетки, турецкую баню и глорихол[1]. Там были электрики, мороженщики, сантехники, механики, кочегары, пожарные, кондитеры и даже повара, специализирующиеся на венской выпечке. Короче, буквально все, кто мог бы понадобиться на самом большом судне в мире: начиная с инструкторов спортзала и кончая гладильщиками одежды, печатниками, парикмахерами, мойщиками окон, переводчиками и даже горнистами.

И тем не менее Эмме при всем желании не удается найти ни единого упоминания о флористе.

За несколько часов поисков в Интернете она обнаружила много нового о тех, кто был на борту судна, и об их судьбе. Как она и предполагала, женщинам повезло намного больше, чем мужчинам (как-никак «сначала женщины и дети»): выжили три четверти пассажиров женского пола и только пятая часть пассажиров-мужчин. Эмма также знала о наличии диспропорции в доле выживших между социальными классами – как и миллионы людей, она видела историю Кейт и Лео в фильме «Титаник», – но ей до сих пор страшно читать о том, что во время крушения судна утонуло шестьдесят детей, в основном пассажиры третьего класса. Похоже, не всегда «сначала дети».

Однако Эмма не может и дальше заниматься самообманом. После долгих часов поисков ей так и не удалось найти флористку. И кто скажет, что она не утонула среди цветов? Эмме хочется надеяться на благополучный исход, однако она больше не верит в сказки со счастливым концом. А кроме того, расклад явно не в ее пользу. Одна из первых записей, которые она сделала: экипаж – 908 человек, спаслись – 212.

К 6:45 Эмма переключается на не слишком убедительный форум на тему бутоньерок, которыми каждый вечер то ли снабжали, то ли не снабжали пассажиров-мужчин первого класса. Она закрывает страницу, отмахнувшись от всех сомневающихся. Все, что она успела прочесть, свидетельствовало о том, что судоходная компания «Уайт стар лайн» не жалела денег на прихоти своих пассажиров, а значит, наверняка снабжала их бутоньерками. Эмма представляет гвоздики – роскошные садовые гвоздики, красные лепестки прижаты к черному шелковому лацкану, острый аромат цветов смешивается с запахом сигарного дыма.

Омытая водянистым светом экрана ноутбука, Эмма пытается разобраться в своих эмоциях. Она чувствует усталость? Определенно. Разочарование? Да. И тем не менее она заинтригована. Оказывается, все это время ей не хватало ощущения азарта, сопровождавшего ее научные исследования.

Устремив взгляд в никуда, Эмма снова трет пальцами подушечку большого пальца, загрубевшую от обрезки шипов со стеблей роз. Сейчас ее ум занимает совсем другой вопрос. И все-таки, был ли на «Титанике» флорист?

Глава 6

Вайолет

Шалфей

Кем бы ты хотела стать, когда вырастешь?

Она даже не подозревала о существовании подобного вопроса. Ее совершенно точно никто и никогда об этом не спрашивал. Однако недавно она случайно услышала, как этот вопрос задают мальчику, живущему на другой улице – на улице, вымощенной брусчаткой, которую мыли каждое утро.

Позаимствованный вопрос поглощает ее мысли, пока она занимается своими делами. Она не думает, что будет фермером-овцеводом, как отец. Да и вообще, можно ли называть его овцеводом теперь, когда отара стала такой маленькой, что овцы похожи на крапинки, разбросанные по пастбищу? Вайолет мысленно перебирает то, чем занимаются знакомые женщины. Она девушка, а девушки становятся горничными, матерями, портнихами, монахинями. Вайолет не сомневается, что не хочет быть монахиней. Она не знает, откуда такая уверенность, но уверенность эта очень твердая, совсем как красивая брусчатка, по которой ей не разрешено ходить.

Ее мать, у которой обычно есть ответы на большинство вопросов, только смеется над дочерью и говорит, что та вырастет никчемной, если будет витать в облаках. Поэтому Вайолет больше ни о чем не спрашивает, а когда все домашние дела сделаны, просто лежит в саду и разговаривает со своей куклой; постелью ей служит горка земли под кустом шалфея, а одеялом – мешковина и листья шалфея. Когда распускаются фиолетовые цветы, она присыпает ими куклу.

Кукла говорит, что Вайолет может стать принцессой. И тогда у нее будет большой сад с самыми красивыми цветами, и она тоже сможет спать на постели из лепестков.

Представлять себя принцессой очень приятно, но Вайолет понимает, что это отнюдь не то, о чем следует рассказывать матери.

Глава 7

Эмма

Сломанные клематисы

Дорогая, у тебя все в порядке? Мы с Лесом начали волноваться, когда ты не пришла вчера вечером.

Бетти с Лесом поджидают Эмму в цветочном павильоне. Лес смотрит на нее поверх головы жены: два яруса обеспокоенных лиц.

Эмма надеялась проскользнуть на свое рабочее место незамеченной. Она чувствует себя слегка одурманенной из-за недосыпа, а потому не в состоянии сформулировать извинение или рассказать о своих попытках провести расследование; безжалостный утренний свет лишь подчеркивает несостоятельность всех объяснений. А еще она видит светоотражающую куртку.

Крупное лицо Тамаса выглядывает из-за двери.

– Лес говорит, ты обещала прийти послушать его доклад. Не сомневаюсь, доклад очень хороший. Ты, наверное, захворала. Я именно так и говорю Бетти.

– Вероятно, ты решила пораньше лечь спать, – выдвигает предположение Бетти. – Должно быть, тебе нездоровилось.

– Когда речь идет о здоровье, лучше перебдеть, чем потом сожалеть, – кивает Лес, его борода щекочет кудряшки Бетти.

– Иногда сон – лучшее лекарство, – добавляет Бетти.

У Эммы возникает вопрос: их снова ждет обмен штампами или ей бросают спасательный трос? Она пытается прочесть выражение лица Бетти. Озабоченность, но вроде бы и сочувствие тоже?

– Ты не выглядишь больной. – Тамас выходит из-за двери и останавливается, склонив голову набок. – Ты выглядишь здоровой и сильной. Совсем как моя корова.

Эмма и чувствует себя совсем как корова, призовой экспонат: застывшая в дверной раме под прицелом глаз троих человек. Они ждут, когда она заговорит. Но что она может сказать? Что испугалась оказаться в помещении, полном незнакомых людей? Что боится людей и этот страх усиливается? Что рассчитывала найти здесь, среди цветов, тихую гавань, надеялась завязать новые знакомства, но, похоже, ошиблась? Что чувствует себя бесполезной и пристыженной?

Они все еще ждут. А у нее все еще нет слов.

Тамас делает глубокий вдох, явно собираясь что-то сказать, и, чтобы не оказаться под огнем его беспощадных комментариев, Эмма поспешно произносит:

– Я просто не могла этого вынести.

Что, конечно, чистая правда, но правда достаточно горькая, и Эмма пытается смягчить ее веселыми интонациями, словно все это шутка. Она хочет извиниться, но ее останавливает растерянное выражение лица Бетти. Но еще хуже то, что Лес выглядит обиженным.

– Ничего страшного, – заполняет Лес неловкую паузу. – В следующий раз, да?

А потом Бетти, Лес и Тамас с головой уходят в работу, однако Эмма не в состоянии ничего сделать, ничего сказать. Идея рассказать им о своих осторожных изысканиях кажется абсурдной. Поэтому она входит в цветочный павильон, снимает пиджак и присоединяется к ним. Ей больше нечего предложить, даже кофейный торт, поскольку без сахара у него не было ни единого шанса.

Через несколько минут Лес покидает павильон, чтобы заняться другими работами в садовом центре. Бетти предлагает принести кофе из кафе, при этом добавив:

– А как насчет пирога? Вчера вечером после доклада Леса я испекла дорсетский яблочный пирог.

Эмма бормочет «спасибо» и остается наедине со своим стыдом… и с Тамасом. Несколько минут он сосредоточенно разгружает и сортирует коробки, после чего, попросив ее подписать накладную, нарушает молчание:

– Думаю, Лес реально расстроился, что ты не пришла. Он был грустным. Ты, наверное, не считаешь «Титаник» увлекательной темой для доклада, да? Лично мне она кажется чрезвычайно интересной. Или тебе просто не нравятся Лес с Бетти?

Чтобы хоть как-то отвлечь Тамаса и направить разговор в другое русло, Эмма спрашивает:

– Тамас, а что у тебя за акцент? Никак не могу определить.

Он стоит подбоченившись, выпрямившись во весь рост.

– Догадайся с трех раз.

– Нидерланды?

– Нет!

– Финляндия?

– Нет!

Она по-прежнему считает, что он из Скандинавии.

– Норвегия?

– Ха! Совсем холодно! Впрочем, в Норвегии полно снега. – Тамас от души смеется.

Эмма собирается что-то сказать, но в этот момент Бетти возвращается с кофе и пирогом. Эмма, чувствуя, как у нее пылает лицо, с трудом выдавливает из себя:

– Бетти, я реально сожалею по поводу вчерашнего вечера.

Ей хочется добавить, что когда она говорила: «Я просто не могла этого вынести», то имела в виду не доклад Леса, а перспективу оказаться выставленной на всеобщее обозрение. Похоже, она не в состоянии правильно составлять предложения, и последнее слово в любом случае осталось за Тамасом.

– Послушай, теперь я понимаю, почему у тебя такие большие ноги! У тебя туфли, как лыжи! Это хорошо. Такие большие ноги не позволят тебе упасть.

В конце дня, когда Эмма уносит внутрь цветы, выставленные у входа в цветочный павильон, Бетти деликатно замечает:

– Дорогая, совершенно необязательно есть пирог, если тебе не хочется. Ты могла отдать свою порцию Тамасу. Он с удовольствием съел бы второй кусок в своем грузовичке.

Вероятно, Бетти обнаружила нетронутый кусок пирога, который Эмма втихаря выбросила в мусорный бак.

– Нет… это вовсе не потому… – лепечет Эмма и замолкает.

Ведь она выкинула пирог, поскольку считала, что не заслужила его, и боялась подавиться. Но как объяснить это Бетти?

Эмма молча поворачивается, чтобы взять очередную корзину с цветами, и опрокидывает своей «лыжей» десятого размера ведро с розовыми клематисами.

Достойное завершение дня.

Глава 8

Вайолет

Потрепанные розы

Лепестки розы слегка потрепаны, но Вайолет считает, что все поправимо.

Она не может поцеловать розы, как когда-то целовала своих младших братьев. В любом случае сейчас они считают себя слишком взрослыми для этих телячьих нежностей, хотя и сохранили детскую пухлость и кипучую энергию детенышей животных.

Розы нужно разгладить нежной рукой, а засохшие лепестки оборвать. Когда розы будут в порядке, она украсит ими мамину лучшую соломенную шляпку. Мать говорит, что Вайолет умеет обращаться с цветами.

Солнце пригревает, дует ласковый ветерок. Родители собираются пойти в уличное кафе. Им наконец улыбнулась удача: впервые в жизни рыночные цены на овец оказались благоприятными для отца. И они хотят это отметить. Услышав непривычный смех и беззаботные голоса родителей, Вайолет улыбается. Она сидит на ступеньках крыльца и проворными движениями плетет венок из головок роз вокруг тульи маминой шляпки. В воздухе пахнет мыльной водой, землей и розами. Она уже прикрепила к шляпке желтый бант, оставив концы ленты свободно свисать с полей.

На крыльце появляется мать. Она с улыбкой берет шляпку из рук дочери и бросает несколько предостерегающих слов. Ей, девятилетней девочке, надлежит покормить братьев и проследить, чтобы они не шалили. Первая из этих задач, думает Вайолет, будет легче второй. Отец кладет руку на плечо дочери и шепчет:

– Почтальон уже приходил.

Она машет родителям на прощание и мчится в дом.

Отец завел эту традицию давным-давно, когда рано утром уезжал в пампасы и отсутствовал несколько дней подряд. Спрятанная под подушкой дочери записка из нескольких слов, начирканных его неуклюжим жирным почерком. Отец называет это подушечной почтой. Одна из тех редких вещей, что действительно принадлежит лишь ей одной – его старшенькой. Все остальное приходится делить с братьями или отвоевывать силой.

Иногда отец оставлял цветок между двумя шершавыми листами бумаги. Отец знал, что братья, которые спали рядом с ней, не станут заглядывать под подушку. Мальчишки слишком торопятся, выскочив из дома, поскорее отправиться на поиски спрятанных сокровищ и не догадываются, что драгоценный секрет может лежать прямо у них под носом.

Глава 9

Эмма

Белые пионы

Эмма закрывает дверь автомобиля и относит в дом свои скромные покупки. Оставив пакеты на заднем крыльце, она возвращается к подъездной дорожке, чтобы выставить мусорные контейнеры. Уилл всегда настаивал на сортировке отходов – он относился к этому крайне придирчиво. А также к тому, в каком порядке загружать посудомоечную машину. Эмма берет пустую винную бутылку из контейнера для переработки стекла, бросает в бак для бытового мусора. И ждет.

Тишина.

Однажды отец признался ей, что после смерти матери снова закурил, поскольку знал, что это ее здорово разозлит. Ему казалось, это был единственный шанс заставить маму дать о себе знать. Эмма охотно верила, что бабуля Мария наверняка выдала бы отцу по первое число. Бабушка умерла, когда Эмме было девятнадцать, но раньше она с удовольствием ощущала присутствие бабули в своей жизни. Ну да, бабуля Мария наверняка нашла бы что сказать по поводу того, что сын снова закурил.

Вернувшись в дом, Эмма разбирает покупки, затем находит кувшин для пионов, которые принесла из цветочного павильона. По словам Тамаса, последние пионы в этом сезоне.

Она расправляет мягкие, пышные лепестки, вдыхая нежный шербетный аромат. Сегодня она почему-то думает о похоронах Уилла. Неужели она именно поэтому купила пионы?

Эмма ставит кувшин на кухонный стол, предварительно переложив на стул джемпер и несколько журналов. В глубине души она понимает: их с Уиллом дом стал похож на гаражную распродажу. Но разобраться с этим хаосом ее может заставить разве что визит матери или агента по продаже недвижимости. Впрочем, мать не собирается приезжать в гости, а Эмма не собирается продавать дом. Она сидит за столом, поглаживает пушистые лепестки и смотрит на свои ноги в темно-синих «лыжах». Бока туфель поцарапаны и потерты.

Несмотря на разделяющее их с матерью расстояние, Эмма остро чувствует ее неодобрение. Она даже слышит голос матери. У той всегда припасены подходящие фразы, так сказать домашние заготовки. И они в любом случае ей понадобятся.

«Если бы ты приложила чуть больше усилий» – эта фраза, включающая в себя массу вещей, начиная с состояния туфель дочери и кончая ее манерой общаться с друзьями матери, прошла красной нитью через всю жизнь Эммы.

«Не можешь выбрать правильно – выбирай то, что проще», – любит говорить мать.

И в результате этой критики, в основном касающейся манеры дочери одеваться, Эмма чаще всего выбирает темно-синий цвет. Ей бы и хотелось одеваться по-другому, но, когда ее взгляд останавливается на чем-то более ярком, в голове тотчас же возникают слова матери, и нахлынувшие, слово дождь, сомнения сразу решают вопрос.

«Есть академические мозги, а есть еще и здравый смысл, от которого можно получить хоть какую-то пользу».

Неужели мать в самом деле так считает? И может ли она действительно быть настолько бессердечной? Или это именно тот случай, когда яблоко от яблони недалеко падает и мать просто не умеет выражать свои мысли? Ведь Эмма, сколько себя помнит, всегда боролась с неумением владеть своей речью.

Она тяжело вздыхает и снова смотрит на свои туфли. На память приходит еще одна сентенция матери: «Обувь человека может многое о нем рассказать».

Эмма переводит взгляд на пионы, размышляя о том, что цветы, которые человек посылает на похороны, также могут многое о нем рассказать.

Фирма Уилла заказала официальный плоский букет из пионов и лизиантуса. Эмма представляет, как административный директор говорит: «Остановимся на букете в фиолетовых и белых тонах от компании, клиентов и конкурентов. Он был одним из наших партнеров, а значит, букет должен быть большим».

Цветочная композиция, говорившая сама за себя точно выверенными размерами, должна была затмить все другие цветы, за исключением букетов от родственников. Цветы от юристов. От фирмы Уилла на похоронах присутствовала большая делегация, все как один в монохромных, хорошо сшитых костюмах – подходящая одежда для офиса, суда и, как оказалось, для похорон. Единственной диссонирующей нотой было неприкрытое горе, которое демонстрировала одна из его коллег.

Университет прислал траурный венок от имени исследовательской группы: композицию из одинаковых желтых роз, прекрасных в их простой симметрии, – кольцо из соединенных между собой цветов. Цветы в духе ученых. Присутствовали несколько коллег Эммы – мужчины и женщины, с которыми она любила выпить чашечку кофе. Они отчаянно пытались понять, что нужно сказать, а Эмма отчаянно пыталась понять, что нужно им ответить.

Вдовая мать Уилла отдала дань памяти сыну по-своему: витым траурным венком с вплетенной в него турецкой гвоздикой[2]. Материнские цветы. Через пять месяцев после кончины сына она тоже умерла, тихо отошла в мир иной. Кроткая женщина, слишком измученная горем, чтобы бороться.

Эмме было приятно, что на похоронах ее брат Гай присматривал за ней. Гай не принес цветов, но зато присутствовал лично, чего для Эммы было вполне достаточно. Он прилетел утром из Сингапура, и она бросилась в его объятия с ощущением, что теперь может снять с себя часть невыносимого бремени.

Такое же чувство возникло у нее, когда она увидела Славных Девчонок. Она уже толком не помнит, каким образом она и две ее ближайшие университетские подруги стали называться Славными Девчонками. Впрочем, в свое время по телевизору шла программа о Славных Девчонках с Пикадилли. Уже потом, когда они создали группу в WhatsApp, такое название показалось вполне очевидным, хотя и несколько ироничным решением. Гораздо лучше их первоначальной идеи назваться Отчаянными Девчонками.

В общем-то, подруги Эммы действительно в своем роде Славные Девчонки. Обе приобрели известность в конкретной области науки, работая по обе стороны земного шара: в Гарварде и Новом Южном Уэльсе. Эмма не могла за ними угнаться, поскольку так и не решила, хочет она заниматься наукой или просто изучать языки, и в результате стала младшим научным сотрудником, которого могли запросто отправить на конференцию в Парагвай, куда никто не хотел ехать.

Славные Девчонки пришли на похороны Уилла с белыми пионами, так как знали, что это ее любимые цветы.

Знакомые из деревни принесли букет из колокольчиков и калужницы – деликатных цветов, так много говоривших об английской глубинке, которую любили не только они, но и Уилл. Мать Эммы прислала редкие лилии Мадонны, что свидетельствовало об изысканном вкусе и страсти к парижским вещам. Она приехала бы на похороны, «ну конечно», но в компании «Евростар» возникли какие-то проблемы, а самолетом она не летала. Мать переселилась во Францию десять лет назад сразу после смерти мужа, который умер от рака в возрасте шестидесяти пяти лет. Эмма помнит, как вдыхала пьянящий аромат лилий, словно измученный жаждой ребенок, и цеплялась за руку брата, пытаясь не задохнуться от знакомого горького послевкусия разочарования.

На похоронах Уилла Эмме больше всего не хватало отца. Он не стал бы говорить лишних слов, но непременно находился бы рядом с дочерью, не отходя от нее ни на шаг. Его костюм, его рубашка, выбранная женой, наверняка источали бы едва заметный аромат дорогого парфюма, тоже купленного женой, но Эмма знала, что шершавая кожа папиной руки пахла бы костром и цветками жасмина из его теплицы.

Думая о своем отце, она не в состоянии вспомнить аромат дорогого парфюма, который он носил по настоянию жены. Изысканный аромат, способный, как, вероятно, надеялась мать Эммы, замаскировать простую правду этого спокойного, скромного человека. Аромат дорогого парфюма быстро испарился из памяти Эммы. Но даже спустя десять лет запах сожженных листьев и аромат жасмина неизменно возвращает к ней отца, и Эмме начинает казаться, будто он стоит рядом с ней в фруктовом саду. Она точно не знает, какие цветы отец принес бы на похороны Уилла, но ни секунды не сомневается, что он вырастил бы их своими руками.

Но больше всего ее удивил собственный выбор цветов, лежавших на крышке гроба. Белые цветы: розы, лилии и все остальное, что предложил ей флорист. Эмма остановилась на первой же фотографии ритуальных букетов на странице, пестревшей композициями для гроба и траурными венками, так как на остальные фото просто была не в силах смотреть.

Следуя за гробом в церковь, Эмма смотрела только на цветы в надежде, что они увлекут ее за собой и помогут переставлять ноги. Она задавала себе вопрос: почему, ради всего святого, выбрала белые цветы, если Уилл любил яркие?

Ноги не слушались ее. Может, она попала на чужие похороны? Искра надежды заставила ее остановиться. Может, Уилл не умер? А потом она увидела между белоснежными лилиями белую наперстянку и заметила в лепестках проблеск багрянца. Красное пятнышко посреди стерильно-белых цветов. И тогда она поняла, что хоронит своего мужа.