Читать онлайн 50 грамм справедливости

Рождение героя

1

Олави Виртанен появился на свет в январе 1893 под хриплый гудок фабричной сирены. Тампере был городом двух звуков: шума порогов Таммеркоски и дробного тиканья прядильных машин на «Финлейсоне». Именно там работал его отец— Антти Виртанен.

Антти не был трезвенником – частенько после смены он заходил в рабочий «Кулма-баари», заказывал несколько рюмок водки или пару стаканов пива, но никогда больше. Ему было важно общение, а не спирт. Он и сыну своему постоянно повторял, какзаклинание: «Пьянка ещё никого до добра не довела».

– А ты зачем тогда пьёшь, папа? – спрашивал маленький Олави

– Капелька водки в кофе – не выпивка, а лекарство, сынок. Знай меру, и бутылка не будет командовать тобой.

Антти знал меру – и благодаря этому дослужился до бригадира: без прогулов, без дебошей, всегда чисто выбритый и без махрового перегара, с твердой рукой, которая никогда не тряслась. Начальство ему доверяло, коллеги – уважали: да, скучный, но все равно и рюмку пропустит, и анекдот смешной расскажет. Книжки только читать любил, в этом вот он отличался от большинства рабочих.

Каждое первое число месяца Антти подходил к кассе почтового отделения и аккуратно выкладывал несколько марок за Aamulehti и толстый иллюстрированный Suomen Kuvalehti. Когда кассир однажды пошутила: «Можно бы и бутылку взять за такие деньги», – он за словом в карман не полез, а сразу пошутил в ответ:

– А мне бутылка – много. Я только чтобы печень пощекотать!

Газеты дома читали вслух. По вечерам Антти надевал очки-половинки, и в кухне загорался ещё один огонёк: коптилка над столом и мерцающая новость над страницей. Олави сидел рядом, ловя редкие слова про политику, афиши столичных театров, объявления пароходных линий. Он запоминал названия океанов так же легко, как марки спиртного. Понимая, что ткань и станки дают хлеб, но не дают выхода из цеха, Антти поставил цель: сын уйдёт к бумагам, а не к приводным ремням, поэтому в восемь лет Олави уже считал на счётной доске усерднее, чем некоторые учили таблицу умножения, а в десять – решал дроби, выписывая результаты мелом на двери сарая. Антти радовался, хоть и не подавал виду.

Так и вышло: когда в августе 1914 года Европа загрохотала, как пустая бочка, полная пороха, Олави, молодой и практически непьющий мужчина 21 года от роду, встретил это событие за пыльными документами текстильной лавки на Кауппакату, торгуя тем, что производила фабрика, на которой работал его отец. Ему ничего не угрожало – жизнь текла своим чередом: подданных Великого княжества финляндского мобилизация в царской России не коснулась.

Ну как не коснулась? Олави не носил форму, не стрелял, был сам себе хозяин (в гражданском смысле), но война все равно присутствовала даже в скучном фабричном Тампере: даже невидимая, даже далекая, она все равно просачивалась в повседневность – как холодный осенний ветер сквозь щели в старых деревянных домах, она приходила в газетных заголовках, в тревожных взглядах покупателей, в том, как цены на товары медленно, но неумолимо ползли вверх. Иногда, сидя за конторкой, Олави вдруг замирал, представляя, где сейчас его ровесники – может, замерзают в Карпатах или гниют в сырых траншеях под Верденом.

По вечерам Олави подолгу смотрел в окно. Город жил прежней жизнью: фабричные гудки, смешанный говор финского и шведского, запах дыма из труб. Но что-то изменилось. В кафе теперь чаще говорили о войне, газеты продавались быстрее, а в церквях молились не только за своих, но и за чужих. Даже воздух, казалось, стал тяжелее – будто наполненный незримым ожиданием, тревогой, вопросом: дотянется ли сюда пламя? Олави не был героем – Виртанен старший приучил его твердо держаться земли (и не бухать, а только чтобы печень пощекотать), не рвался на фронт, не мечтал о подвигах. Он просто вел счета, изредка позволяя себе мечтать о тихом будущем – может быть, о собственной лавке, о семье. Но война, даже не коснувшись его напрямую, уже изменила что-то внутри. Она напоминала ему, что мир – хрупок, что где-то там, за морем, за границей, люди убивают друг друга, а он сидит здесь, в безопасности, и считает чужие деньги. И от этого было немного стыдно. Совсем чуть-чуть. Потому что потом уже стало совсем тревожно: к началу 1916 года война уже не просто «где-то шла» – она ползла к Финляндии, как сырая зима по чердакам. Гудки пароходов стали звучать реже, а в газетах – чаще статьи о «патриотической ответственности малых народов».

«Если не в шинель, то к лопате», – так говорили в цеху.

«Если не на фронт, то в обоз», – добавляли в очереди за керосином.

«Если не в обоз, то в сортировочный лагерь на границе.», – шептали самые информированные.

Антти Виртанен, у которого душа была тонка, как шов на фуфайке, почуял беду сразу. Слухи о мобилизации финнов в инженерные батальоны и на принудительные работы не могли быть просто дымом. Да, сына не призовут с ружьём, но могут потянуть к шпалам, копать траншеи для «русской армии, которой всё мало». А мальчик у него – умный, но к лопате не приучен. И главное – не должен быть приучен.