Читать онлайн Поворотная точка. Магический роман

Пролог. Шесть лет назад

Солнце пробивалось сквозь малахитового цвета шторы. Луч лёг на стол тёмного дерева, на лежащие на нём бумаги. У стола были двое – взрослый, зрелых лет мужчина и молодая медноволосая женщина. Женщина сидела, мужчина же стоял за её спиной…

– Значит, вот как? – желчно усмехнулся Хелиус, покачав головой и отходя в сторону.

– Неожиданно, – Эстия положила на стол объёмное дело, которое они вместе читали. – Дрейк… Это уму непостижимо. Так вот, в чём дело…

– Этот многое объясняет, – кивнул маг. – Что ж… Я ожидал другого… Но правосудию виднее. В конце концов, судьбы этих людей меня не волнуют. Любая мера пресечения, которая поможет нам с вами быть в безопасности, меня устроит.

– Я согласна с вами, мистер Морель. Это самое главное. Надеюсь, свои проклятия они придержат при себе.

Хелиус усмехнулся.

– Леди Эстия, им придётся постараться – иначе защитные амулеты особняка выдадут их с головой. И Арьени это понимает. Ну а Блэру теперь, думаю, не до нас.

– Агния, наверное, уже знает…

– Думаю, да. И ей должны предложить оформление развода.

– Вряд ли она согласится.

– Подтолкнёте её к этому решению?

Эстия покачала головой.

– Она молилась за него всё это время. Думаю, она посчитает это наилучшим исходом. И даже будет рада.

– Хм, Светлые маги – очень странные люди…

– В них есть вера.

– И изрядная доля идеализма, – он подошёл к окну.

– Это их изюминка. Так же, как ваша изощрённость ума, мистер Морель, – улыбнулась Эстия, наблюдая за ним.

– Вероятно, – маг склонил голову. – И всё же мне это чуждо. Светлые маги верят в то, чего нет.

– Но оно каким-то образом сбывается… – Эстия продолжала улыбаться, глядя на мужа с теплотой.

– У меня всё прекрасно сбывается и без Светлого идеалистического фанатизма, – он фыркнул. – Хватает разумного расчёта и целеустремлённости.

– Мистер Морель, вы сравниваете себя с кем-то? – рассмеялась девушка. – Светлых магов мало, но всё же проще стать им, чем вами. Вами стать невозможно. Позвольте им воплощать свои надежды хотя бы так – раз уж иное им не под силу…

Маг усмехнулся.

– Хорошо, что вы общаетесь с Агнией Блэр. Хотелось бы, чтобы хоть кто-то разумный сообщил идеалистичной Светлой волшебнице, какие надежды стоит взять в работу.

Эстия рассмеялась.

– Мистер Морель, всё не так уж запущенно. Она лишь хочет, чтобы у Фебоса и у её мужа всё было хорошо.

– То, что хорошо для её мужа, может оказаться смертельным для всех остальных.

– Я думаю, она видит это иначе, – улыбнулась ведьма. – Агния понимает, что злорадство и радость – это разное. Никто не счастлив, причиняя другому боль. Это иллюзия. Дрейк так же, как и другие люди, в глубине себя хотел любви, тепла, кого-то близкого рядом. И, думаю, она желает ему именно этого душевного покоя, а не реализации мести.

– Покоя ему теперь будет предостаточно, – усмехнулся Хелиус.

– Как и моему отцу.

– Сомневаюсь, леди Эстия, – он вернулся к ней. – Арьени унижен и растоптан. Лишён всего, к чему привык. И его место жительства… И подчинённое положение… Не думаю, что чёрные колдуны – последователи матриархата. А ему предстоит именно это.

– Вы считаете?

– Уверен. Ваша мать вошла в роль воинствующей валькирии. Защитницы справедливости. Такая мелочь, как самолюбие Арьени, её не остановит. Она будет защищать его даже от этого…

– Тогда у меня плохой прогноз…

– Да, в Норвегии ожидается очень плохая погода… – хмыкнул Хелиус.

Эстия, соглашаясь, кивнула. Она вновь перечитывала юридические и медицинские отчёты, а он наблюдал за ней. Людское правосудие часто несовершенно, и он об этом знал. Но госпожа Фортуна кокетливо прикрыла лицо изящным веером, а, значит, всё будет сделано наилучшим образом. Виновные понесут наказание, даже если им и удалось убедить людей в своей безвинности.

Всё будет сделано изящно. Без крови, без насилия. Это раньше он, Хелиус Морель, не умел работать так. Он знал мало – тогда, в юные годы. Сейчас же он твёрдо усвоил одно.

Всё будет, как надо. Как ему надо.

Виновные погубят себя сами. Как захотят. А он понаблюдает за этим. Он будет зрителем в этом прекрасном – а, может, напротив – плоском и карикатурном спектакле.

Актёры всё сделают сами. Как диктуем им их самоубийственная роль.

Роль, которую они выбрали по собственной воле.

Сад был пустым. Ветер колыхал разросшиеся сорные травы, трепал желтеющую листву двух персиковых деревьев. Чёрный колдун мрачно смотрел на это.

Когда-то сад был роскошен: кусты обильно цветущих роз, фонтаны, изящные скамейки. Когда-то. Когда магия самого колдуна питала созданную им иллюзию. Но, увы, остров Херс отнимает не только свободу – он ставит крест и на том, что осталось в миру. Преступник должен быть обезврежен. Целиком и полностью. Мало ли, какие злобные чары он оставил среди мирных, законопослушных магов? Поэтому тяжёлое, как свинец, поле острова гасило всё. Даже сам шанс навредить тем, кто остался на свободе.

Поэтому прекрасный сад превратился в то, чем и был всегда – в заброшенное, заросшее чем попало место.

Колдун криво усмехнулся. Он выглядел постаревшим, уставшим, осунувшимся. Чернота глаз не напоминала больше раскалённый уголь. Это была чернота безжизненной пещеры…

Он присел около стены своего дома. Он был один – как и много десятков лет назад, когда ему пришлось спрятаться здесь. Сад был такой же, пустой. И он, Эстен, был такой же – уставший и разочарованный. Это потом он взял себя в руки. Это потом он попытался жить. Это потом к нему пришёл таинственный визитёр…

Это потом он перешёл дорогу Морелю.

Так же, как и в конце этой зимы. И снова – сокрушительное поражение. Вот только на этот раз кара была более суровой – остров Херс.

Да, он снова на свободе – суд признал его вину не столь уж серьёзной. Но «на свободе» – не значит «свободен». «Отпущен» – не значит «оправдан» Магические ограничения – это тюрьма на свежем воздухе. Он не взаперти, но он отныне – магический кастрат, способный едва ли на половину того, что было ему подвластно раньше. А в случае первых же подозрений он вернётся на чёртов остров.

Злая усмешка кривила красивое лицо художника. Свобода далась высокой ценой. Да и свобода ли это. Впрочем, ему повезло куда больше, чем его сыну.

На душе стало ещё тяжелее. Догадавшийся обо всём Дрейк не слишком обрадовался новости. Это было неприятно. Очень неприятно. Тот, кого сам Эстен несколько раз спасал, вытаскивал с того света – ответил чёрной неблагодарностью. За что и поплатился. Будь всё иначе, Эстен, возможно, и не нашёл бы в себе сил свидетельствовать против сына ради собственного спасения. Но если он – враг… Что поделаешь…

Увы, Эстену не повезло ни с дочерью, ни с сыном. Оба отвернулись от него. Оба предали.

Щедрое, хоть и уже осеннее флорентийское солнце мягко согревало стену дома и привалившегося к ней колдуна.

– Пошли в дом? Или тут обед накрыть? – негромкий голос раздался за спиной. – Напоследок…

Сиггрид. Она осталась. Единственная, кто не отвернулся. Остальные вычеркнули его из своей жизни. Он для них – преступник. Никто не подаст руки убийце. Никому не интересно, что толкнуло его на преступление. Никто не хочет слышать, что он отказался от мысли об убийстве, что он не сделал бы ничего. Для других это не довод. Они мыслят иначе. А ему лучше не думать о них. Особенно о так называемой дочери – чтобы вновь не было беды, чтобы охранные чары её мужа не распознали угрозу.

Впрочем, сил на ненависть уже не было. Их вообще не было.

Был только заросший сад, погибшая возлюбленная и заточённый в тюрьме неблагодарный сын. И валькирия.

Валькирия, которая уверена, что его подставил Хелиус Морель. Которая не поверила, что Эстен сам задумал убийство зятя и дочери. Сиггрид верит в свою правду, а он, Эстен, не спешит её переубеждать. Зачем? Чтобы ещё и она отвернулась?

Нет уж. Он слишком долго был один. Да и связь с внешним миром ему нужна. И жить где-то нужно… И как-то – ведь с его-то крохами магии это не так просто. Нужны вторые руки. Нужна чужая магия. Нужно…

Много чего нужно. Поэтому в глазах Сиггрид Арьени он чист.

…Да-да, Сиггрид Арьени. Официальный брак. Чтобы не повторилось скандалов. Чтобы никто никого ниоткуда не выгнал.

– Эстееееен… Ты спишь? – она подошла поближе.

– Если бы, – криво усмехнулся колдун. – Я не хочу есть. Не здесь – это точно. Вещи собраны – пора уходить.

Он встал с земли.

– Да и правильно. Я тебе всегда говорила, Норвегия – лучше. Там прохладно, свежо. А дом, хоть и небольшой, но настоящий.

Она тоже изменилась. Стала мрачнее. Под стать ему. Тяжкая обида на дочь, несколько месяцев борьбы за его свободу – она делала, что могла. Вот и стала – такой же, как и он. Мрачной, закрытой, ворчливой.

Они больше не ругались. Незачем. Мир одинаково отрёкся от них обоих. От него – за преступление, от неё – за то, что осталась с преступником.

…Ветер сорвал ещё несколько листьев с персиковых деревьев. Персики с них собирать теперь не ему. Ему – униженно собирать личные вещи. Ему – уходить. С ним останется только эта валькирия и краски с холстами.

И странное жгучее чувство в груди.

И крохи магии в венах. И сожаления.

И острое желание повернуть всё вспять. Но это не по силам никому. Жизнь идёт вперёд, отбрасывая тех, кто старается задержаться в прошлом. Жизни они не нужны.

Они и себе самим – не нужны…

Отказ за отказом. Они все – против неё. Перед ней закрываются двери. Ей смеются в лицо. Её унижают, кидая на пол её дипломы…

Никто не хочет связываться с Виолой Гринфор.

Нортон молчит – да она и не напишет ему. К Кортэрам она не пойдёт. Все они – на стороне её врагов.

Она. Одна.

Виола Гринфор тяжело опустилась на маленький скрипучий диван в этой маленькой никчёмной квартирке. Уехать в Мексику, к родным? К тем, кого она презирала? Они примут, наверняка примут. Но возвращаться, как побитая собачка?..

Впрочем, не уедет она в Мексику. На счетах остались копейки, найти работу она не может – по профессии её не берут, её даже в библиотеку не взяли. И секретарём – тоже. А наниматься в какую-нибудь лавку, стать продавцом или ещё кем-то второсортным?! Нееет. Так она не унизится…

Весь мир против неё. Чёрствый и жестокий мир. Несправедливо жестокий.

Виола тяжело вздохнула и бросила взгляд на люстру. На крепко висящую люстру…

Пожалуй, выдержит.

Потому что жить в этом дурацком, бессовестном, холодном мире она не видит ни малейшего смысла.

Солёный ветер, простор и холод. Маленькая рыбацкая деревня на архипелаге за Полярным кругом. Место, где нет лишних. Место, где так непросто жить.

Сиггрид улыбнулась. Она победила. Она добилась своего. Она отвоевала своего избранника у другого холодного и безжизненного острова.

Да, избранника.

Она поняла это, когда лишилась его. Поняла многое. Поняла, что порвёт весь мир, но вернёт себе его.

Того, из-за кого она столько наворотила в жизни.

Он – только её.

…Черноглазый колдун обернулся к ней.

– Выбрось дурные мысли из головы. Всё будет лучше, чем ты можешь себе представить.

Он криво усмехнулся. Усмехалась и она.

– Ты, Арьени, и не жил-то никогда по нормальному. Тебе понравится здесь, вот увидишь.

Он не ответил. Валькирия фыркнула. Хандра – хандрой, но жить-то надо. А ещё лодки втащить на берег. Лучшее лекарство от тоски – работа.

И здесь, на Лофотенах, Эстену Арьени будет, чем заняться. Сильные мужчины в суровых северных широтах всегда в чести.

А магия – чёрт с ней, с магией. Слишком много от неё бед. Без магии он себя поймёт – а пока она была в крови, он лишь её и разглядывал. А разглядывать надо было себя.

И без магии можно жить. Главное, быть на свободе.

– Я не стану таким, как он… Тварь… Падла…

Он мерил шагами камеру. День за днём, неделю за неделей. Как тигр в клетке. Он безжалостно вспоминал. И думал, думал, думал…

– Арьени – падаль. Трус, правильно отец… хм, Хелиус тогда сказал. Только трус так мог… Хотя, – кривая усмешка исказила его лицо, – я не лучше. Весь в папочку. Задумал убить женщину. Видите ли, бросила она меня, – он хрипло рассмеялся. – Вина так вина. Арьени тоже бросила женщина. Он на убийство не решился, нет. Он решился на ещё более мерзкое дело… Но я не лучше, я такой же, – Дрейк в ярости ударил кулаком по каменной стене и скривился от боли – рука окрасилась кровью. – Я тоже попытался насолить тому же человеку – Морелю. И тоже – через женщину. И тоже – безуспешно. Чччёрт, – новый удар, и новая брызнувшая кровь. – Я похож на него, на этого подонка! – его лицо кривилось яростью. – Нет, – он вдруг выдохнул. – Нет. Стоп. Он тоже любит злиться в пустоту. На безопасном расстоянии от врагов, – Дрейк зло усмехнулся. – И злобу затаивать. И упиваться собой. Стоп. Достаточно. Я вытравлю из себя всё, что хоть как-то напоминает мне его. Я уповал на магию – как и он. Он великолепен в ней, как и я. А мой приёмный отец великолепен в деле отношений. И потому он всегда в выигрыше, а мы с папашей всегда терпим поражение. Понятно. К чертям собачьим эту магию. Нет её на Херсе, и слава богам. Не на то я ставил. Не на то…

Он устало опустился на узкую металлическую койку.

– Чччёрт, пожизненное. Я здесь навсегда. Наверное, правильно. Моменты душевного просветления были в моей жизни слишком редко. Я опасен. Я псих. Меня бы в психбольницу, но нет, здесь надёжнее. Отсюда я точно никому не наврежу…

Он откинулся на тонкое подобие подушки.

– Агния с младенцем будут в безопасности. Надеюсь, она справится с делами. Хотя, скорее всего, подаст на развод. Зачем ей мои проблемы. Диграны примут её обратно. Открестятся от меня и сменят фамилию ребёнку. Что ж, правильно. Незачем портить репутацию родством с преступником. Это лишнее. Я для них чужой. Пусть живут. И Эстия, – он против воли скривился. – Дьявол, моя сестра… Вот что тянуло-то. Родная кровь. А я хотел её убить. Убить за нежелание продолжать инцест. Тьфу, гадость какая… Это меня надо было убивать, а не её. Это у меня прицел сбит, что я решил, что влюблён в сестру. Дьявол, Арьени, как же ты мне дорог… Хотя… Я сам хорош. Сам глупости натворил, – он тяжело вздохнул. – Зато теперь все в безопасности. Я никому не наврежу. Никогда в жизни…

Он, ухмыляясь с ноткой безумия, поднял голову. Под потолком было маленькое окошко. И свинцовое небо за ним. На Херсе не бывает хорошей погоды. Этот остров – аномалия. Жуткое, мрачное место. Лучший дом для таких, как он, убийц.

– Зато теперь у меня есть время на размышления… Тем более, что с моей сломанной магией я тут долго не протяну. Хотя я на удивление бодр. Странно. Ну ничего. В любом случае, ничего другого мне уже не светит. Я на месте. Я должен был оказаться здесь давным-давно, после войны. Что ж, остров, я слегка задержался. Прими меня. Я с тобой надолго…

Страшная улыбка искажала красивое лицо Дрейка. Улыбка приговорённого. Улыбка безумца, осознавшего своё безумие…

А над Херсом кружили стаи птиц, оглашая окрестности гортанными криками, да бились волны о скалистый берег. Затерянный в океане остров спрятал в себе ещё одного человека. Того, кто посмел думать, что он имеет право распоряжаться чужими жизнями. Теперь его жизнью распорядились другие…

Ноябрьская ночь была тихой. Морось за окном превращалась в мелкие снежинки. И всё же земля была ещё слишком тёплой – снег падал и таял.

Анна стояла у окна. Эрик подошёл к ней.

– Твоей вины в этом нет, – негромко проговорил он.

– Я понимаю… – грустно ответила Анна. – И всё же это так страшно… – она прикоснулась головой к плечу мужа. – Лишить себя жизни… Уничтожить себя… Я думаю об этом. О том, почему люди решаются на самоубийство. Почему они не видят будущего, почему отчаиваются… Почему отдают бесценное… Почему становятся врагами самим себе…

– Ты очень правильно сказала… – он приобнял её. – Врагами… Сначала, как враги, заводят себя в тупик, заставляют терпеть нестерпимое, обрекают себя на страдания, а потом ещё и убивают… Грустно это всё…

– У вас на работе много таких? – Анна взглянула ему в глаза. – Кто в шаге от…

Эрик покачал головой.

– К нам идут те, кто пересилил врага внутри себя. Идут за подмогой. А те, в ком враг победил, уже никуда не приходят…

Анна уютно прижалась к Эрику.

– У нас всё будет хорошо, – как заклинание, произнесла она.

– Непременно, – он погладил золотистые волосы жены.

Их жизнь изменилась. Дом, второй сын, новая работа… Та самая, которая вызвала в покойной Виоле столько гнева и обиды, столько злых слов. Нет, она не сказала их в лицо – не хватило смелости. Она написала их в письме, обвиняя в предательстве и лицемерии. Она говорила их на людях, распуская сплетни. Вот только зачем, Эрик понять не мог. Её ложь и оскорбления не могли принести ему вреда – те, кто знал его, не поверили бы, а кто не знал – забыли бы эти рассказы через час. Виола думала, похоже, иначе. Разнося сплетни и клевету, надеялась навредить, опорочить. «Открыть всем глаза на истинное лицо Кортэра», – как она говорила.

А, по сути, открыла глаза на своё лицо. Лицо, искажённое злобой.

Эрик глубоко вздохнул. Виолы больше нет. Она не увидит этот снег. Не встретит Рождество. Не напишет ни строчки и не скажет ни слова. Её душа лишилась возможности быть в этом прекрасном мире. Она может лишь смотреть…

Маг крепче обнял Анну. Она подняла на него глаза.

– Как хорошо, что мы с тобой встретились в этом удивительном мире…

Анна нежно прижалась к нему.

– Это самое главное волшебство, – продолжил Эрик. – Найти на огромной планете своего человека…

– И других своих людей, – она повернулась к нему лицом, обняла его за шею. – Эрик, я так счастлива… Жить… Встречать каждый день. Быть окружённой прекрасными людьми. Общаться. Любоваться небом, травой, всем этим чудом жизни. Мы ведь здесь ненадолго – жизнь коротка… Мне кажется, это похоже на то, как люди уезжают в отпуск. Вот мы здесь, на Земле – в отпуске. Нам отмерено лет 120 пребывания в удивительном месте. Здесь есть тела, здесь есть ощущения, вкусы, запахи… То, чего нет в тонком, духовном мире. Мы здесь, мне кажется, чтобы насытиться этими ощущениями. Налюбоваться…

– А кто-то весь отпуск сидит в номере отеля, отвернувшись к стене… – добавил с горечью Кортэр. – И потом ворчит и злится, что всё плохо, скучно и неприятно. А всего-то надо было выйти из отеля.

Анна вздохнула и приникла к нему.

– Тебе не скучно здесь? – спросил её Эрик.

– Здесь? У нас? – удивилась Анна.

Маг кивнул.

– Мы с тобой живём в достатке, но всё же скромно. Не бываем в ресторанах и на светских мероприятиях…

Анна заливисто рассмеялась.

– Эрик, я счастлива, что мы можем там не бывать. Мне хорошо здесь. Кому-то – там. Мне не нужно богатство, мне нужна душевность. Она у нас есть.

– А изобилие, которого многие хотят?

– Оно есть у нас, – совершенно спокойно кивнула волшебница. – Изобилие – это ведь не избыток. Многие избытка хотят. А потом не знают, что с ним делать. Гонятся за деньгами, за славой, признанием, статусом, красивыми званиями, пропуская всю жизнь. Несутся, не глядя. Обменивают своё время на эти миражи. Но время закончится у всех… А деньги и имущество переживут владельца. Слава же и признание могут рухнуть в один миг… Так стоит ли отдавать на заклание свою жизнь, чтобы создать то, что не понадобится или что рассеется как мираж? Мне нравится моя жизнь, Эрик. У нас есть всё, что нужно. Нам хорошо. Душевно. У нас растут дети. Ты занимаешься интересным делом. Я тоже, хоть оно и не приносит монет и купюр… Мне кажется, Эрик, мы с тобой намного счастливее многих других.

Маг внимательно слушал её.

– Я тоже наблюдаю, как люди живут безоглядно, как будто эта жизнь – понарошку. Как будто будет ещё одна – в это же время, в этом же теле, в той же личности. Тратят время и силы, как будто они бессмертные. Платят собой. Безумие… – Эрик вздохнул.

Анна вдруг погрустнела.

– Я про Дрейка подумала… Это так страшно…

– Как и то, что едва не случилось. Я смотрю на Эстию и мне не верится, что её могло не стать. Она, как и ты, умеет жить. Любить жизнь, любить мир… Окружать себя особенными людьми. Мир многое потерял бы с её уходом.

– Она очень сильная… Когда я думаю о ней, я чувствую огромную мощь. Как у горы. Она верная. И не поступится честью. И не предаст своих… Интересно, у неё будет мальчик или девочка, – вдруг разулыбалась Анна. – Мне кажется, мальчик…

– Она же валькирия…

– А разве в нашем мире не бывает чудес? – улыбка Анны стала лукавой.

Маг рассмеялся.

– В таком случае, мне тоже кажется, что в семье Морель родится сын. Я видел, как Эстия смотрит на мистера Мореля. Это тоже, наверное, чудо.

– То, каким он стал?

– И это тоже.

– Одиночество и чужое безразличие ранит, разрушает. Потому раненные становятся жестокими. Мне кажется, Эстия и мистер Морель вылечили свои Души друг об друга. Потому и стали такими.

– А Виола свою Душу вылечить не смогла…

– Виола свою Душу ранила сама… И чужие Души ранила. Вот и кончились силы. Как кровь, которая истекала из жил, – Анна опустила глаза.

– Значит, самоубийцы – это те, кто истёк кровью? Кровью Души?

– Наверное…

– Кто не смог перевязать свои раны, – продолжил Эрик, прищурившись. – Кто оказался для себя врагом-мучителем. Кто не оказал себе помощь…

– И не принял помощь другого.

– Теодор пытался вылечить Виолу.

– Но она вместо этого стала ранить уже его.

– А он оказался себе другом, и закончил отношения, которые вредили ему. Не стал терпеть и резаться об неё.

Анна кивнула.

– Жаль её, конечно. Но я ловлю странное ощущение облегчения…

– Отмучилась.

– Да.

– Как человек, больной неизлечимой болезнью, причиняющей огромные физические страдания.

– У неё так же сильно болела Душа. Болела смертельно. А от лекарств она отказалась. Отвернулась…

– Что ж… Покойся с миром, Виола… – Эрик взглянул в сумрачное небо.

– Прощай…

…Пара, обнявшись, смотрела в редкие снежинки. Часы тихо тикали на стене, отсчитывая мгновения. Время шло – для живых. И замерло – для мёртвых. Эрик пронзительно-остро ощущал это сейчас. Каждую секунду. Каждый вдох. Прикосновение мягких волос Анны, тепло рук, рассеянный свет настольной лампы. Он – жил. Жил настолько полно, как никто бы не смог догадаться. Снаружи он казался спокойным, безэмоциональным, уравновешенным человеком, твёрдо стоящим на ногах. Да, он был таким. Но внутри него было куда большее. Он умел чувствовать. И благодаря этому и становился таким устойчивым. Он жил в этом мире, чувствовал мир, был его частью. Его Душа не противопоставляла себя материи планеты. Она дружила. Любила. Ценила.

И мир ценил его в ответ.

Пленник угрюмо смотрел в стену. Он знал каждую щербинку на ней, каждую трещинку. Он жил здесь.

Ярость улеглась. На смену ей пришла апатия. Он жив. Увы, жив. Он понял не сразу всю тяжесть отведённой ему кары. Через полтора года дошло. Всё дошло. Ужас объял осуждённого. Холодящий, парализующий ужас. Хотелось выть на луну, видимую иногда сквозь тучи в маленьком окошке под потолком.

Он. Здесь. Навечно.

Вся короткая человеческая жизнь пройдёт здесь – в угрюмости и мрачности острова Херс, в одиночной камере, в полной бессмысленности бытия, без магии, без смысла, без дела. Ужас сковывал когда-то сильного мага. То, что он мнил внутренним стержнем, хрустело, расходилось паутиной трещин и крошилось минуту за минутой этого страшного понимания.

Он. Здесь. Навечно.

Страх захлестнул. Панический, животный страх. Хотелось вскочить, броситься куда-то, вырваться… Но это бесполезно. Он уже пытался. И самоубиться тоже. Не дали.

– Что я наделал… – прошептал пленник, качая головой. – Ради чего я поставил свою свободу на кон… Ради какой-то глупой мести?! Всего-то женщина! Всего-то вечно-успешный Хелиус! Чччёрт, да подумаешь!!! Это мелочи! Какое мне до них дело?! Ушла эта – найду другую. А этот дьявол доволен жизнью – так и я не хуже могу. Чччёрт, зачем я это сделал?! – в отчаянии взвыл он. – Зачеееем?!

В камере снова стало тихо. Осуждённый сидел, уронив голову на руки.

– Они все на свободе. Эстия варит свой вечный кофе. Хелиус упражняется в изящной словесности… Кадини развлекаются… У всех дети, семьи. Жизнь продолжается. А я… Меня нет. Я – здесь. Херс – филиал Преисподней. Я жив, но я труп. Меня похоронили досрочно. Запаковали в каменный мешок. Я в гробу, чччёрт! – его лоб покрылся испариной. – Я уже в гробу… – Дрейк в ужасе огляделся по сторонам, сердце гулко билось где-то в горле, пот тёк по всему телу. – Дьявол, да я – мертвец. И убил себя я сам. Я – самоубийца. Я хотел убить их – да нет же! – в ужасе воскликнул он. – Я хотел убиться об них! Хелиуса не обыграть, я знал, – неестественно-светлые глаза были безумны. – Я нарывался. Я ждал пулю в лоб или оборотня в подворотне. Я хотел, чтобы он убил меня… Чччёрт…

Он прерывисто вдохнул. Воздух казался плотным, приходилось делать усилие, чтобы дышать. Сердце исступлённо билось, как будто на разрыв.

– А Арьени… Ха, я знаю, зачем я втянул его в это дело! Чтобы и он заплатил. За всё заплатил. Но он выкрутился, тварь такая. Ничего, я тоже выкручивался. А потом попал сюда. Папаша не отвертится. Заплатит за своё, – жуткая гримаса исказила лицо Дрейка. – Но чёрт с ним. Мне от этого легче не станет. Я уже в гробу!!!

Дыхание стало запредельно-тяжким. Он упал на колени. Лёгкие свистели, пот стекал рекой, кровь шумела в ушах.

– Скорее бы. Скорее на тот свет…

– Теодор, вам нездоровится? – Селена внимательно посмотрела в лицо молодого мага.

Тот глубоко вздохнул.

– Мне, к сожалению, куда лучше, чем некоторым, мадам.

– Теодор, вы меня пугаете.

Маг взглянул в глаза чародейке.

– Моя бывшая жена повесилась.

Селена нахмурилась.

– Виола… – она покачала головой, протянув имя девушки с болью.

Теодор механически кивнул.

– Оставила предсмертную записку, где написала, что в этом чёрством и лживом мире ей не оставили места, а она не оставит миру права смеяться над ней…

– Да уж, смешного здесь мало, – снова вздохнула Селена.

– Как вы думаете, мадам, какова степень моего влияния на это событие? – маг пытливо посмотрел на неё.

– Иными словами, Теодор, виноваты ли вы в её самоубийстве.

Маг кивнул.

– А как вы думаете?

– Если бы она осталась моей женой, этого бы не произошло.

– Вы так считаете?

Маг недоверчиво посмотрел на Селену.

– Это могло бы произойти с таким же успехом, причём ещё и быстрее. Увы, Виола так и сохранила радикальные взгляды на жизнь, не смогла освоить нормальную взрослую гибкость, широту восприятия, – Селена говорила с состраданием. – А с такими чёрно-белыми взглядами, как у неё, жить в мире сложно.

Теодор механически кивнул.

– И всё же… Если бы я оставил ей больше средств, обеспечил бы источником дохода… Она… Её ведь не брали на работу, мадам. И она… Отчаялась…

– Теодор, это ужасное событие, но делать себя ответственным за жизнь другого человека – несколько смело. Виола оказалась за гранью отчаяния… Как и множество других людей на Земле. Но не каждый из них повесился. Многие смогли преодолеть это, не имея ни состояния, ни дохода. Дело не в этом.

– Разве, мадам?

– Теодор, если бы она пришла к вам со словами, что умирает от голода, вы бы выгнали её? – устало спросила Селена.

– Нет!

– Вы бы помогли ей?

– Разумеется.

– А Кортэры помогли бы?

– Они давно не общались, – он задумался. – Но, думаю, узнай они о критическом состоянии Виолы, они бы помогли. К чему вы клоните, мадам? Что она не пришла ни ко мне, ни к ним?

Селена молча и выразительно кивнула.

– Виола сама отказалась от поиска решения. Либо ни одно из них не показалось ей подходящим.

– Почему, мадам? Почему люди отказываются… Гордыня? – он болезненно скривился.

– Да.

Теодор вдруг выдохнул, его лицо просветлело.

– Значит, я всё правильно понял, – грустно улыбнулся молодой маг. – И это нормально, что я не испытываю стыда по этому поводу.

– Вы были так бледны…

– Я был в ужасе от своей чёрствости, мадам. От того, что не испытываю жалости к бывшей жене. Я узнал эту новость, – он как будто смотрел вдаль, – и уже понимал, что скажет мистер Морель в ответ. И я понимал, что он будет прав. Что она отмучилась сама и перестала истязать мир собою. Я ведь жестоко ошибся в ней, мадам, – Нортон сфокусировал взгляд на собеседнице. – Я пренебрёг её упрямством и полярным мышлением. Я видел только то, что хотел видеть… Да и, что греха таить, просто был уверен, что большее для меня недоступно. И горько пожалел об этом. И её смерть… Это звучит ужасно, мадам, но…

– Вы испытали облегчение? – понимающе улыбнулась Селена.

Теодор кивнул.

– Она так и не научилась жить. Точнее, она жила в выдуманном мире. В её бумагах, которые мне передали, я обнаружил проекты законов и постановлений. Виола, оказывается, собиралась стать частью Правления. И знаете, чем она была намерена заняться? Изъятием собственности у так называемой «бывшей знати» – так она называла древние семейства. Мой особняк предлагалось отдать под центр культуры, а особняк Морелей – под научный институт, – слабо рассмеялся Нортон. – Вот так вот. Всё, о чём она мечтала – это отнять. Это помимо того, что за последние месяцы в адрес моих компаний ею были написаны сотни исков. Собственно, на эти иски она, похоже, и истратила все полученные при разводе деньги, – с горечью добавил маг. – Естественно, штат моих юристов все эти суды смог выиграть. Хотя она рассчитывала на иное – она била в слабые места, которые знала. К счастью, я успел эти дыры заткнуть, как только мы начали бракоразводный процесс – не посвящая её, разумеется. Мне посоветовал это мистер Морель. Мне не хотелось думать, что этот ход мне пригодится, но, увы… Мистер Морель оказался прав… – Теодор покачал головой. – Как же это досадно, мадам, когда человек, которому я столько пытался дать, ответил мне местью… Собственно, за что?!

– За доброту, Теодор. Не все способны её принять. Некоторые видят в ней снисхождение и подтверждение своей ничтожности – если они её себе вообразили, – голос Селены был печален.

– Я стараюсь держать свою доброту под контролем, – кивнул Теодор. – Не хочу вновь… Вот так.

– Эстия уже проводила её Душу? – осторожно спросила Селена.

Маг покачал головой.

– Я не стану обращаться к миссис Морель. Она не в том положении, чтобы заниматься такими делами. А моя бывшая жена – не тот клиент, которого я бы отправил жене патрона. Может, я и мелочен, но нет. Мне тоже больно было все эти месяцы регулярно оплачивать услуги юристов в судах, осознавая, что козни мне строит женщина, с которой я был намерен прожить всю жизнь, – в голосе Теодора слышалась горечь. – А эти проекты… – он покачал головой. – Какая-то странная у неё справедливость. Отнять у меня всё – справедливость? Отдать мои компании и производства – государству? А кто ими там будет управлять?! Они ведь работают потому, что ими руковожу я – а не потому, что они просто существуют. Разве мало пользы от моего бизнеса людям?! Зачем отбирать?! – его лицо исказилось гримасой боли.

Селена с состраданием смотрела на мага.

– Незачем, Теодор. Справедливость точно заключается не в этом. Немудрено, что Виолу не хотели принимать на работу. Такой человек опасен. И многие это хорошо понимали.

– Мадам, – Теодор вдруг пытливо посмотрел в глаза Селена, – как не разочароваться в людях после таких событий?!

Волшебница изящно пожала плечами.

– Может, это лишнее? Может, как раз и стоит разочароваться? – слегка улыбнулась она. – И смотреть на людей без попыток видеть их хорошими. Видеть их обычными. Естественными.

– Мадам, я всё ещё надеюсь на любовь, – рассмеялся маг.

– А ваш патрон, Теодор? – хитро склонила голову к плечу Селена. – Он разве идеализирует кого-то? И вместе с тем, в его жизни любовь есть. Просто она – редкость.

– Я… понимаю… – он склонил голову. – Похоже, мне и правда придётся прожить ещё лет 15 одному, чтобы окончательно понять людей и быть готовым к отношениям.

– Теодор, – Селена мягко улыбнулась, – не зарекайтесь. И не рисуйте будущее в мрачных тонах. Вы – маг, вам нельзя. Ваша бывшая жена – не показатель, что все женщины – такие. Помните, мы обсуждали, что она была выбрана вами как реализация потребности быть формально успешным, состоявшимся мужчиной? Как доказательство вашей дееспособности. Женитьба как необходимый пункт для статуса. И, вместе с тем, внутреннее обесценивание, из-за которого вы выбирали девушку не вашего уровня. Если эти уроки освоены, вы будете распознавать неподходящих вам девушек, и они не будут вызывать в вас тяги. К тому же, если вы будете ощущать свои успехи и победы, вам не придётся создавать мнимую победу, как в случае с Виолой.

Теодор вздохнул.

– Да, я чувствовал себя победителем, когда постепенно менял её восприятие себя. Я думал, что сумел изменить её. Что с моей помощью она пересмотрела свои взгляды. Она – столь ярая противница знати – вышла за меня замуж, – он горько покачал головой. – Я считал это успехом. Никто не мог усмирить Виолу, а мне – удалось. Смешно…

– Грустно, Теодор. Грустно. Вы в тот период не видели или не считали значимыми другие свои победы, поэтому пытались найти другое поприще, на котором вы бы смогли показать себя. Показать свои исключительные черты и способности.

– Благодаря вам и мистеру Морелю я вижу их в результатах, отчётах и доходах, – он слегка поклонился. – И всё же, мадам, я чувствую себя утомительно-скучным человеком, – он опустил взгляд. – Мне нечем будет удивить женщину… Быть интересным собеседником…

– Вот как? – усмехнулась Селена. – Как ловко вы себя обесцениваете, Теодор. А что, если вы уже интересный человек? Что будет, если для кого-то вы окажетесь таковым? Что с вами будет? Что потеряете?

Маг шокированно посмотрел на неё.

– А вот теперь успокаиваем сознанием, закрываем глаза и начинаем размышлять… – негромко рассмеялась волшебница. – Пора разбираться с этим принижением себя. Что-то вы с этого имеете, Теодор.

– Свободу. Уединение – его не будет… А ещё…

Селена внимательно слушала молодого мага, отвечала, диалог шёл необычно и витиевато, находя ошибки и создавая новые стратегии, исцеляя боль и открывая новые горизонты…

Откачали. Они его откачали. Дают какое-то зелье. Ему всё равно. Он – опасный псих. И он мертвец. Он в гробу. А все они – черти из Преисподней. Он – грешник. Не хватает только котлов с кипящим маслом. Наверное, это на другом круге ада. Или просто надо подождать.

Сны путаются с явью. Точнее, явь со снами. Или это не точно? Какая разница? Он – псих. Он сумасшедший. Чёртовы зелья делают из него овоща.

Да и ладно. Свихнуться или сдохнуть – пойдёт и то, и другое. Он всё равно в гробу. И он отсюда не выйдет…

Ужас снова захлестнул. Ужас осознания конца. Его конец – вот он. Мучительный, растянутый во времени. У него нет шанса. Он приговорён.

А они – те, кто остался на свободе – они живут.

И чёртов Арьени живёт. Его выпустили. И Хелиус с Эстией. И Ирвин. И Кортэры.

И Агния с Фебосом.

Все живы. А он – нет. Он заживо похоронен.

А, ещё Гринфор мертва. Он узнал об этом из письма Агнии. Повесилась. Что ж, закономерно. Хотя бы быстро. Он бы тоже с удовольствием повесился, но не на чем. Он будет разлагаться заживо. Медленно…

Паника вновь наполнила всё его существо. Каменный потолок медленно опускался на него… Одно из двух – или махина раздавит его, или придёт ворчащий маго-медик и вколет зелье. И он опять будет ничего не соображающим овощем.

Так проще. Проще, чем понимать, что ты тут навечно.

…Он унижался, правда недолго. Писал прошения. Просил отправить его в любой ад пушечным мясом. Просил Адское Пламя. Просил что угодно кроме этого кошмара. Но нет. Ему отказали. Бешеных собак не берут на службу.

Он сгниёт на этом острове заживо…

Как же это странно… Впрочем, в моей жизни странно абсолютно всё.

И то, что я сейчас беременна – странно вдвойне. Я, которая была уверена, что такое развитие событий точно не про меня – скоро стану матерью.

Жизнь выкинула ещё один кульбит. Покушение на убийство, суды, семейный скандал… Отрёкшаяся мать, вбившая себе в голову, что мы с Хелиусом оболгали Эстена Арьени… Растворяющийся дом, в котором я провела всё детство…

Я – отрезанный ломоть. Чужая в своей семье. Впрочем, это взаимно. Особенно с матерью. Я её почти не помню, в детской памяти осталось очень мало картин. А во взрослой и вспоминать нечего. Нас связывает только кровь. Увы. Потому что придётся тщательно контролировать то, что в этой крови.

Мне не привыкать. Когда этот большой тёплый Дух волка был не снаружи, грея мне ноги, а внутри – сдерживать такую мощь было куда сложнее, чем сдержать всего-то импульсивность и поверхностность моей матери. Я сильнее. Я справлюсь.

Я смогу то, чего не смогла моя родня – что по одной, что по другой линии.

Я буду счастлива.

И я буду счастлива в своей семье. Собственноручно созданной. А это то, что для вас, дорогие родственники, запредельно и невозможно. Что ж, может, мой опыт вас чему-то научит.

Правда, я в этом сомневаюсь. Чтобы измениться, нужно приложить усилия. Нужно понимать смысл этих усилий. А вы этого смысла не видите. Вам хорошо и так – в ваших бедах, несправедливости мира к вам, в презрении к окружающим. Всё то, что вы вменяли всю жизнь моему мужу – ваше, дорогие родственники.

А каков он – вам не узнать никогда. И я даже рада этому. Не люблю зависть. А мне непременно позавидуют, если узнают, какой мужчина является моим спутником жизни…

И отцом моих детей.

Уже скоро. Скоро мы встретимся. И – нет – я не боюсь. Моя судьба создана мной. Злоба, которой захлёбываются мои враги, поглотит лишь их самих…

А я по гнилым болотам не гуляю.

– Вот так вот… – маго-медик поставил укол. – Так-то лучше. Это зелье полегче. В первый год-два всем колем. Чтоб не свихнулись.

– Лучше б я свихнулся…

– Ну, это ваше мнение, Блэр, – светловолосый доктор убирал медицинские приспособления. – А вот по мнению работников этого учреждения, психопаты – страшнее. А нам с вами работать. Вы нам нужны в своём уме. Так что свихнуться не выйдет. Самоубийство совершить – тоже. Сказано – сидеть, значит, сидеть. И думать о своём поведении. И поблагодарить тех, кто сейчас с вами возится, заботясь о вашем умственном порядке. Тогда как вы бы на нашем месте вряд ли были бы так внимательны.

– Испытывать благодарность к надзирателям? – фыркнул Дрейк.

– Лично я, Блэр, не надзиратель, – маго-медик закрыл чемоданчик. – Я – доктор. Увы, я помогаю не самым добрым людям. Скажем даже, я помогаю отъявленным подонкам. И в эти моменты напоминаю себе, что в этом – моё отличие от вас и вам подобным. Что я отношусь по-человечески к тем, кто был бесчеловечен к другим.

– Лучше б яду дали.

– Э, нет, – рассмеялся маго-медик. – Нет, Блэр, яда вы не дождётесь. Вам знакомо понятие эвтаназия? Конечно, вы же из знатных, вы образованы. Вы знаете об одной из причин, почему её отменили? Многие пациенты, подписав весь пакет документов об эвтаназии, ознакомившись подробно с сутью процедуры, с тем, что они будут ощущать и тому подобное, в момент, когда убивающее вещество уже было введено им в кровь, начинали паниковать и требовать антидот. Они кричали, что хотят жить. Пару раз родственники таких пациентов даже подавали в суды на тех врачей, которые эту эвтаназию осуществили. Так что ваши требования о яде беспочвенны.

– Я так не думаю… – процедил Дрейк.

– Знаете, Блэр, – усмехнулся доктор, уже стоя около двери камеры, – я расскажу вам ещё одну забавную историю. Когда люди скидываются с мостов, чтобы утонуть, они очень часто выживают. Знаете, почему? Их тело начинает барахтаться. Само. Автоматически. Тело перестаёт слушать дурной разум, толкнувший человека в воду, тело начинает бить руками и ногами по воде. Поднимать переполох. Сопротивляться решению о смерти, принятому глупым сознанием. И очень часто спасается. Или его спасают, приходя на шум. Подводит, порой, только холод, – заметил с сожалением он. – Мышцы коченеют. Или судорогой их стягивает. И тогда всё – утопленник. Но, повторюсь, сопротивлялся он до последнего – любой утопленник. Так что это ваше нежелание жить, Блэр – это просто запоздало очнувшееся сознание бьётся в истерике. А тело ваше очень хочет жить. Это нормально. Ненормально совершать глупости, которые этой жизни мешают. Ненормально покушаться на чужую жизнь. Так что будьте здоровы, Блэр. Даже в тюрьме здоровье – это не лишнее. Страдать болячками, сидя на Херсе – это куда хуже. Берите себя в руки, Блэр. Зарядкой занимайтесь. Пишите дневники. Молитесь, в конце концов. Помнится, в бреду вы повторяли, что не будете, как некий «он» и вытравите из себя всё, что похоже на этого «него». Полагаю, это какой-то ваш знакомый. Вам явно есть, чем заняться.

– Вы издеваетесь, да? – зло усмехнулся Дрейк. – Над беззащитным легко потешаться, да?

– Так же легко, как и вам – готовить убийство бывшей жены. И оставлять без ухода и без соответствующей медицинской помощи новорождённого ребёнка, угрожая тем самым его жизни. А ещё доводить до магического и психического истощения собственную жену. И, кстати, обстоятельства смерти вашей матери тоже есть в вашем деле. Неквалифицированно разрушать наложенные серьёзные чары, убивая наложившего, вместо того, чтобы обратиться к специалистам и провести процедуру с сохранением двух жизней – это, думаю, тоже было для вас нормально, Блэр?

– Ещё и это пришили? – он скривился. – Хелиус показания дал?

– Мне неизвестны подробности. Знаю только, что из-за этого дело и шло долго. Вскрывались новые и новые преступления и отягчающие обстоятельства. Включая вашу службу в ОСО с применением различного вида негуманной магии. Подразделение получило выговор, а руководство снято. Так что не вам говорить мне о потехе над беззащитными. Вы – сильный взрослый маг, почему-то так своими жертвами выбирали женщин и детей. Не ждите сострадания к своей персоне и облегчения участи. Вы – не тот человек, который это заслужил. Перестаньте уже жаловаться на тяготы жизни в заключении – подумайте о тех, кто теперь всю жизнь будет просыпаться в кошмарах, вспоминая вас. Подумайте, каково тем людям, на жизнь которых вы покушались. И выработайте хотя бы подобие совести. Пригодится, поверьте моему опыту… Будьте здоровы, Блэр.

Дверь камеры бесшумно закрылась и вновь, как и раньше, как будто стала частью стены. Дрейк мрачно смотрел вслед ушедшему.

– А я и не задумывался… И правда. Женщины и дети. Один ребёнок – мой собственный, если уж начистоту… Слабые. Все они – слабые. А я ведь презирал слабых… Ещё в Академии. Эти святоши слабых берегут, а я считал, что слабые не имеют права на жизнь… И вот теперь я, сильный, сижу взаперти. А они, слабые, свободны. Мать так окончательно свободна… Забавное правосудие, – криво улыбнулся он, – я виноват в смерти матери, а то, что она виновата, прокляв меня жизнью, уже виной не считается?! Впрочем, они бы сказали, что это уже другой вопрос, что надо было аккуратно снимать проклятие, и уже тогда решать, кто кому и что должен… Так что, по их меркам, я кругом виновен. Черти… Хорошо устроились… Ещё Агния всё пишет и пишет свои дурацкие письма. Когда уже угомонится?!

Он завалился на койку. Апатия и опустошённость растекались по жилам вместе в вколотым зельем. Дрейку становилось всё равно. Кто он, где он, зачем… И зачем Агния рассказывает всё новые и новые гадкие истории про то, как у них всё хорошо, какие слова научился говорить Фебос, и что у Кадини родилась уже вторая дочка… Какое ему до этого дело? Он – смертник. Он – мертвец.

Осталось только подождать лет 70…

Увы, маги живут долго. Куда дольше обычных людей.

Хорошо, что на мерзком острове есть это мерзкое зелье. Под ним – легче…

Хелиус Морель с усмешкой смотрел на Гобелен. Гобелен усмехался в ответ. За полсотни лет общения он проникся к этому человеку – первому, кто уделял ему столько внимания. Первому, кто пытался прочитать послания в переплетениях ветвей и листьев. Первому, кто дал ему так много. Первому, кто освободил его от паразитов, отбирающих его силу, и полил свежей энергией, которой ему так не хватало. Полил, приведя в дом новую силу – мощную, страстную. Любящую…

…И потому Гобелен перестал быть просто изображением на стене. Странным образом в лучах проникающего в окна света солнца – и ещё больше – в неверном свете луны – он проецировался в зал, становясь огромным, чуть мерцающим Древом… А его собеседник с уважением и интересом рассматривал его, обходя по кругу.

Потому что то, что было на изнанке Гобелена, доселе не видел никто.

Отгадка достаётся тому, кто её добился. И потому мерцающие ветви и листья Древа чуть колыхались, как будто живые. Чуть дрожал и плющ, обвивший эти ветви. А лица магов… Они, казалось, выражали эмоции. Кто-то хмурился, кто-то усмехался, кто-то был печален…

Хелиус Морель приблизился к портрету своей первой жены. Черноволосая красавица с глазами цвета синего стекла – которые когда-то казались ему драгоценными сапфирами – смотрела в сторону, стыдливо опустив взгляд. Туда, где когда-то был ещё один портрет – портрет её сына.

Её сына. Но не его.

Её сына от другого мужчины. От Эстена Арьени.

Этого портрета здесь больше не было – с тех пор, как вмешавшийся в жизнь семьи Морель человек переехал жить на один угрюмый остров. Остров Херс… Пусть и не так надолго, как заслуживал. И всё же, этого хватило.

Как и того ценного, что тот потерял, а Морель – приобрёл. Взгляд Хелиуса потеплел. Сероглазая осень лукаво улыбалась с одной из ветвей ожившего Гобелена. Тёплая, щедрая осень… И её плоды уже отражались на родовом Древе – два бутона наливались соком. Скоро, скоро время сбора урожая. Скоро он увидит плоды их союза.

Своих детей. Своих.

Гобелен насмешливо шевельнул ветвями. Не зря он, Хелиус, так много времени проводил перед ним. Он ощущал. Ощущал ошибку. Вторжение. Намёк. Подсказку. И нашёл её. Нашёл чужаков. И освободил Древо от тех, кто отбирал не предназначенные для них силы. Поэтому, двое детей – это самое малое, что могло дать родовое Древо, высвободившее питательные соки.

Хелиус прикоснулся к мерцающему, несуществующему стволу. Рука ощутила приятное тепло и вибрацию. Древо было живым. Сила мощно струилась внутри, питая тех, кто был жив…

Взгляд Мореля коснулся ещё одного портрета. Неприятная усмешка на сухих губах – так похожих на его собственные. Михаэль Морель. Его отец. Человек, который недооценил его. Человек, который проиграл ему. Хелиус усмехнулся ему в ответ.

– Дурная традиция нашей семьи – межпоколенческая ненависть. Увы, придётся с ней распрощаться. Род Морель ожидает блестящее будущее. А для этого придётся выкинуть ещё пару-тройку замшелых догм.

Портрет, казалось, презрительно усмехнулся в ответ. Хелиус же отвернулся от него, вновь глядя на девушку с медными локонами и тёплыми серыми глазами. Листва родового древа беззвучно шелестела в незримом магическом ветерке.

– Хм…

Взгляд мага зацепился за фамилию его жены. Буквы казались странно-размытыми. Новый взгляд – на портрет Летиции Блэр… На чёткие, ровно прочерченные буквы.

– Любопытно… – Хелиус вновь прищурился. – Валькирии наследуют по женской линии – неужто скоро на Гобелене появится фамилия Бьёрк? Это лучше, чем Арьени, безусловно, но… Но что-то здесь нечисто…

Листва зашелестела сильнее. Хелиус внимательно посмотрел на магическое Древо. Губы мага сжались.

– Кажется, у меня намечается новая игра? Хм, любопытно.

…Уже около двери он обернулся. Надпись на портрете жены была прекрасно видна. Особенно имя. Из фамилии же в глаза бросались лишь пара букв.

– Случайность? Сомневаюсь… Что ж, понаблюдаем…

Глава 1. Линии жизни

– Мама, смотри!

В детской было солнечно и просторно. Комната находилась в южной башне – необычная, шестигранная, с огромными окнами, она как нельзя лучше подходила для подрастающего поколения семейства Морель.

– Лаура, как красиво, – Эстия погладила по голове светловолосую малышку с вьющимися волосами.

– Я тоже нарисовал! – раздался ещё один голос.

– Мне очень нравится, Аарон! – она улыбнулась мальчику, который смотрел на Эстию несколько напряжённо.

– Правда, мам?

– Конечно!

– А мой рисунок нравится? – подала голос Лаура.

– Мне нравятся оба ваших рисунка. У тебя такие яркие цвета, Лаура, такая радостная картинка. А у тебя, Аарон, такой большой город, его очень интересно рассматривать. Можно я возьму эти рисунки себе? Или оставить вам в коллекцию?

Дети, казалось, задумались. Эстия с улыбкой смотрела на детей. А потом окинула взглядом комнату. Здесь было уютно. На полу лежал мягкий ковёр, на котором были раскиданы игрушки. У стены стояли два невысоких столика. Там лежали листы бумаги и стояли карандаши. Впрочем, стояли они на одном – на другом же они были высыпаны.

Счастливое детство желанных детей было совсем не таким, как детство их матери.

Закрытый тыл, уверенность, лёгкость общения.

И никаких скандалов. И никаких зелий.

– Я подарю папе, – уверенно заявила девочка.

– А я тебе, мама, – мальчик пристально посмотрел в глаза Эстии.

– Спасибо, дорогой, – улыбнулась валькирия. – Папа скоро придёт, – она взглянула на дочь. – Уверена, ему тоже очень понравится твоё творение.

Маленькая Лаура разулыбалась. Казалось, она нисколько не сомневается в сказанном. Аарон же подошёл поближе к Эстии. Ведьма обняла мальчика, и он как будто расслабился, хотя и бросал на сестру недовольные взгляды. Но она этого не видела, уже переключившись на огромного волка, щурящегося на яркое солнце.

– Гаааарм, – протянула Лаура, зарываясь в тёплую шерсть.

Эстия слегка усмехнулась. А потом повернулась к двери.

– Папаааа!!!

– Леди Эстия… – вошедший маг церемонно поклонился, и лишь затем взглянул на подбежавшую к нему девочку. – Лаура, Аарон…

Мгновение, и он подхватил девочку на руки. Та смотрела на отца сияющими глазами.

– Папа, я рисунок для тебя нарисовала! Очень красивый!

– О, это очень приятно. Ты позволишь взглянуть на него? – Хелиус серьёзно посмотрел в глаза дочери.

– Да!

Он опустил её на пол, и девочка кинулась к своему столу с рассыпанными карандашами. Хелиус же подошёл к жене и сыну.

– Аарон, – он протянул ему руку для пожатия.

Мальчик с серьёзным видом пожал руку отца, насколько это было возможно в его 5 лет.

– Мистер Морель, посмотрите, что Аарон нарисовал для меня, – Эстия показала Хелиусу детский рисунок.

– Хм, масштабно! – маг внимательно смотрел на изображение, как будто этот был финансовый отчёт его предприятия. – Расскажи, пожалуйста, что это за здание?

– Это завод. А тут банк. А здесь дорога.

Хелиус серьёзно кивал, рассматривая рисунок.

– Папа, а вот мой рисунок! – Лаура уже стояла рядом.

– Ммм, какая прекрасная погода изображена. Лето, море, цветы.

– Это как у тёти Селены около дома! – девочка гордо улыбалась.

– Я так и подумал, милая. Очень напоминает Испанию.

– Мам, а мы поедем к тёте?

– Возможно…

– Я очень хочу. Если тётя Селена разрешит… – девочка посмотрела на мать чуть более покладисто и с просьбой во взгляде.

– Я узнаю у неё, – улыбнулась Эстия. – Аарон, ты тоже хочешь к Селене?

Мальчик выглядел задумчивым.

– Тебе не обязательно давать ответ сразу, – негромко заметил Хелиус. – Оставляй себе время на размышления. Торопиться нет смысла.

– А Лаура сразу всё решила.

– Лаура решила это давно. Это её желание. У тебя могут быть другие желания, отличные от сестры. Ты свободен в выборе. Тебе нет необходимости выбирать то же, что и Лаура.

– Тогда я не хочу, – как будто с облегчением сказал Аарон. – Я дома буду. Или у мамы в Малаге.

– Это несложно устроить, – улыбнулся Хелиус. – Что ж, дорогие мои, пока у вас есть свободное время на игры и занятия. А мы удалимся – у нас дела, – он подал руку всё ещё сидящей на ковре Эстии.

Ведьма приобняла сына, а дочь уже стояла около стола и, закусив губу, сосредоточенно рисовала что-то новое. Аарон остался в задумчивости посреди комнаты, а потом отошёл к шкафу с детскими книгами.

Около двери Эстия обернулась. Сын уже сидел на ковре, погружённый в книгу.

– Я тоже рано начал читать, – негромко заметил Хелиус. – Пожалуй, надо добавить книг. Его интересы растут.

– Интересно, Лаура присоединится к этому книжному увлечению? – слегка обеспокоенно спросила Эстия.

– Безусловно. Дайте ей немного времени, леди Эстия. Дайте ей напитаться этой детской свободой и лёгкостью.

– Не стала бы она очаровательной дурочкой…

– Леди Эстия, что вы! Наша дочь не станет дурочкой. Лаура наблюдательна, она много замечает, умеет вести себя на людях. Она смелая, безусловно. И она уверена, что за ней стоит серьёзная сила. Она знает, что любима и защищена. Поверьте, очень скоро она пойдёт дальше. Она – умная девочка. И прелестная. К тому же, её невероятная тяга к Селене не может не оказать благотворного влияния на её разум. В прошлый раз, вернувшись от вашей тёти, он поделилась со мной открытием, что у неё Луна во Льве. И пообещала выяснить, где Луна в моей карте, и об этом мне рассказать, – он улыбнулся. – Думаю, это одна из причин, почему она так рвётся в Севилью. Ей очень интересно то, чем занимается ваша тётя.

Эстия мягко улыбалась.

– Ради вас, мистер Морель, Лаура изучит всю астрологию, химию и физику – если решит, что вас это обрадует.

Маг усмехнулся.

– Признаться, это приятно. Меня окружают очень преданные и любящие женщины, – он поднёс к губам её руку.

– Меня волнует Аарон, мистер Морель, – Эстия взглянула ему в глаза. – Он такой серьёзный… И, мне кажется, ранимый. Он не выдерживает конкуренции с Лаурой. И, мне кажется, стесняется вас.

– Возможно… – Хелиус был задумчив. – Я стараюсь аккуратно общаться с ним, чтобы не повторить прошлых ошибок. С дочерью мне легче – этот опыт впервые, с чистого листа. Сын же для меня непрост. А что до строгости и ранимости… Я вижу в нём вас, леди Эстия. У него ваш взгляд. Он погружён внутрь. Это будет очень разумный мужчина, уверенный и серьёзный. Я надеюсь, что со временем мы с ним станем ближе. Думаю, если мадам Селена заберёт Лауру на день, я могу провести этот день с Аароном.

– Это было бы прекрасно, мистер Морель! Ему было бы приятно, я уверена. Не прошу вас взять его с собой в поездки по каким-то рабочим вопросам – это, скорее всего, будет неудобно, но понимаю, что рано или поздно он начнёт интересоваться этим. Ему очень нравится бывать у вас в кабинете – он буквально замирает от восторга…

Хелиус задумчиво слушал её.

– Что ж, думаю, я буду забирать его к себе пару-тройку раз в неделю. Заниматься арифметикой в моём кабинете будет весьма комфортно. И, пожалуй, пора учить его игре в шахматы. Я вижу, вы рады, леди Эстия?

– Очень, мистер Морель!

– Мне ценны ваши волнения за судьбу и за отношения наши и наших детей. Я сделаю всё необходимое.

– Спасибо вам, мистер Морель…

– И всё же вас что-то тревожит, леди Эстия…

– От вас ничего не скроешь, – рассмеялась она. – Я задумалась… Задумалась о своём отце… Не передался ли его странный дар кому-то из наших детей. И Лаура… Не ждёт ли её судьба валькирии… Увы, моё наследие может сослужить плохую службу нашим детям… – она опустила взгляд.

– Леди Эстия, наследие – это лишь задатки. К тому же, у перечисленных вами людей каким-то удивительным образом получились вы. А это говорит о том, что не всё даёт кровь…

– Вы правы, мистер Морель. К тому же, я знаю так мало представителей моей семьи, что судить обо всём родовом древе было бы некорректно, – улыбнулась она через силу.

Хелиус слегка усмехнулся.

– О, так дело лишь в этом, леди Эстия? Хм, мне нравится эта мысль…

– Какая, мистер Морель? – заинтересовалась ведьма.

– Идея моего подарка для вас.

– Вы меня интригуете…

– Что бы вы сказали, леди Эстия, если бы я помог вам воссоздать генеалогическое древо вашей семьи? Чтобы вы были спокойны и не ассоциировали свой род всего лишь с личностями вашей матери и отца? Вы хотели бы заглянуть глубже?

Глаза Эстии расширились.

– А это… Возможно?

Хелиус рассмеялся.

– Леди Эстия, имея ум, связи и деньги – возможно практически всё. Да, наше законодательство и документооборот несовершенны – за магическим обществом сложно уследить. Отсюда и утерянные данные, и фальшивые документы или просто их отсутствие… Маги хитры, и умеют скрывать тайны. И раскрывать их – тоже… Что ж, леди Эстия, вы примете от меня такой подарок?

– Да! Мистер Морель, я о таком даже и не мечтала! Я пыталась забыть всё, что связано с моим прошлым, моим детством… А сейчас, глядя уже на своих детей, понимаю, что не убежишь… Я боюсь одного – узнать что-то ещё более постыдное, чем мне известно сейчас…

– Леди Эстия, любой древний род насыщен всякого рода грязными тайнами. Пусть вас это не тревожит. Я сегодня же отдам все необходимые распоряжения на этот счёт. Нас с вами ждёт увлекательное изучение старых архивов…

– Это лучший подарок, мистер Морель, – рассмеялась Эстия. – Давно я не сидела за книгами и не искала ответы на свои нескромные вопросы…

– Пора это исправить… А сейчас, леди Эстия, я приглашаю вас на небольшую прогулку…

– Рада принять это приглашение…

Тёплая осень улыбалась серыми глазами, а Хелиус Морель слегка усмехался. Эта необычная женщина радовалась необычным вещам. Украшения и путешествия её не прельщали. А вот древние тайны – другое дело.

Весьма полезное. Потому что и ему самому было интересно узнать, что за крови текут в жилах его наследников – и какую пользу для семьи это может дать. И почему на портрете его жены фамилия Арьени выглядит смазанной и тусклой, и лишь буквы «А» и «Е» видны ярко… А для этого придётся изрядно распотрошить несколько старых архивов в разных странах и городах.

Сущие мелочи для такого, как он.

Привычный день. Всё, как обычно. И вся эта чехарда рабочих моментов, способная свести с ума кого угодно, кроме, пожалуй, лишь его самого – такая же привычная.

Руководить семейным делом Нортоном было задачей ответственной. Но привычной.

Теодор отложил подписанный документ. Всё шло, как полагается. Он справлялся. Дело жило. Дело развивалось. Набирало обороты. Как и его личная жизнь.

Личная – то есть принадлежащая ему одному.

Вопрос женитьбы он закрыл для себя. Его задача – заниматься собой, своим делом. И этого достаточно.

К повторению кошмара под названием «брак» он готов не был. А для того, чтобы этот проект не стал кошмаром, у него, Теодора Нортона, пока не хватало компетенций.

Когда-нибудь, годам к пятидесяти, он, возможно, и задумается об этом. А пока стоит изучить ещё несколько отчётов…

Маго-медик внимательно смотрел на него.

– Что могу сказать – без зелий вы выглядите куда лучше. Рад, что вы совладали с собой. Да и ваша личная магическая аномалия, этот магический вампиризм, погашена аномалией острова. Поэтому в этом смысле вы здоровы, Блэр.

– Какая досада, – процедил Дрейк.

– Злитесь? – хмыкнул маг, отходя к раковине. – Правильно, здесь все злятся. И усиливают магическое поле острова. Сами себя держат взаперти. Понятно, что радоваться тут нечему. Да и контингент не святой тут проживает. Поводов для злости достаточно. Мемуары хоть начните писать, чтоб с ума не сойти… Письма пишите. Вам же пишут? Впрочем, можете не отвечать…

– Пишут, – как будто через усилие ответил тот.

– А вы в ответ? – он включил воду.

– Незачем.

Маго-медик фыркнул.

– Вот в этом корень ваших бед. Думаете о себе только. А о родных подумали? Они как в могилу пишут, а вы гордо молчите. Каково им, а? Впрочем, выкиньте из головы. Я не священник, душеспасением не занимаюсь. Да и жителям Херса и спасать-то нечего…

Дрейк зло скривился.

– Может, я как раз о них и думаю, – он говорил через напряжение. – Зачем им мои ответы? Пусть уже привыкнут, что меня нет. Как будто я сдох. И живут дальше спокойно.

– Воля ваша, Блэр, – маг закончил мыть руки. – Вы можете выдумать для себя любое оправдание своей жестокости. Вы же и своему преступлению объяснение имели. Все, кто здесь, – он обвёл рукой пространство, – все, не поверите, свято уверены, что их дело было справедливо. Каждый был несчастен и хотел восстановить справедливость, наказав обидчика. Все как один – оскорблённые невинности. Так и с письмами – пожалуйста, ни в чём себе не отказывайте, придумывайте. Можете даже выдумать, – он доверительно понизил голос, – что ваши родные над вами издеваются, когда пишут вам. Насмехаются. Я такую версию от кого-то из заключённых слышал. Берите, если нравится. Хорошая версия. Помогает утвердиться в своей правоте. Ну и в ненависти к окружающим тоже. Что вы смеётесь, Блэр?

– Как я могу к вам обращаться, доктор?

– Блэр? Вы решили познакомиться? Вот так дела. Вроде, несколько лет общаемся…

Дрейк выжидательно на него смотрел.

– Во что решили поиграть, Блэр? На кой вам моё имя?

Маг усмехнулся.

– Понимаете ли, доктор, раз уж я не могу сдохнуть в этой прекрасной тюрьме, приходится чем-то себя занимать. Например, тренироваться в том, что не удалось на свободе. Я, если вам угодно узнать, всегда был наимерзейшим собеседником. Презирал всех, никем не интересовался, был надменен и высокомерен…

– Вы верны себе, Блэр! – хмыкнул маго-медик. – Именно таким я вас и вижу.

Дрейк усмехнулся.

– Поверьте, доктор, сейчас я намного приятнее, чем был раньше. Так вот, мне хотелось бы узнать ваше имя. Понимаю, что навыки общения мне уже не пригодятся… Но, хотя бы для себя… Тьфу, мерзость, – рассмеялся Дрейк. – Вежливость – отвратительная штука. Но я попробую привыкнуть. Так как мне к вам обращаться, доктор?

Маго-медик хмыкнул.

– Доктор Дэскел.

Дрейк склонил голову.

– Благодарю.

– Не стоит благодарности, Блэр. Увы, я слишком давно работаю здесь. И в чудесные изменения не верю, – он развёл руками. – Но если вам хочется надеяться – пожалуйста, занимайтесь. Только знайте, за хорошее поведение срок не сокращают.

– Вы думаете, я на это рассчитываю?

– Уверен в этом.

– Зря. Я не хочу возвращаться. Мне некуда и не к кому идти. Я не смогу смотреть в глаза всем этим людям.

Маго-медик фыркнул.

– А люди только знакомые есть? Как насчёт переезда? Не притворяйтесь святым, Блэр. И не лгите в глаза. Не пошли бы вы к тем, кто вас знал. Уехали бы на другой край света и начали бы сначала. Если бы вас отпустили. Но, увы, никто вас не отпустит. Иначе будут новые смерти.

– Эстена Арьени выпустили, – хмыкнул Дрейк.

– Под магический контроль на 20 лет. А там посмотрят на его поведение. Магия у него заморожена наполовину. И огромный штраф. Вы же – не он. Ваша вина была иной. Вам не заменят меру пресечения. Так что можете возвращаться в привычное амплуа и ненавидеть всех окружающих. Увы, вы здесь навсегда.

– А вы? – вдруг усмехнулся Дрейк.

– Я?!

– Да, вы, доктор Дэскел. Почему вы здесь?

Маг пожал плечами.

– Потому что кто-то должен этим заниматься.

– Почему именно вы?

– Какое вам дело, Блэр?

– Информация для размышлений, только и всего.

Маго-медик фыркнул.

– Почерпните её из собственной биографии.

Дрейк усмехнулся в ответ и встал с кушетки.

– Значит, вы убеждены, что у преступников нет шансов?

– Я слишком давно работаю здесь, Блэр. Периоды всепрощения сменяются периодами ярости. И так по кругу. Преступники – душевнобольные люди. Их нельзя мерить обычными человеческими мерками. Поэтому не утруждайтесь вешать мне лапшу на уши. Я таких, как вы, повидал много.

– Вы молоды.

– Вы тоже, – фыркнул маго-медик. – Только пока вы бесчинствовали на свободе, я возился с заключёнными. Мы с вами примерно ровесники, но опыт разный. У меня есть статистика, и она неумолима.

– Почему вы считаете осуждённых психически больными? – Дрейк въедливо смотрел ему в глаза.

– Потому что здоровый человек не убьёт другого человека, Блэр, – губы доктора сжались. – Не будет мучить другого. Не посмеет совершать насилие над другим человеком или другим живым существом. Это животные так могут. Вот тут мы их и содержим. Бережём нормальных людей от диких зверей, – он сделал жест в сторону Дрейка. – Только и всего. У всех, кто здесь, что-то в голове сломалось. И как это отремонтировать, никто пока не придумал.

Дрейк вдруг усмехнулся.

– Забавно. Я всё считал, что оборотни – зверюги, которых надо отстреливать. А, выходит, и без них хватает чудищ.

– Более чем, – в голосе Дэскела звякнул металл. – Оборотней на Херсе – человек 10. Остальные – без всяких вирусов в крови. Озверевшие по собственному желанию, так сказать. И не надо кривиться и рассказывать слезливые истории. Я ваше дело знаю. Не утруждайте себя оправданиями, Блэр. С чего вы возомнили, что вы имеете право жить, а ваша бывшая жена и родной отец – нет, я не знаю, и узнавать не собираюсь. Кстати, вы в курсе, что у ваших неудавшихся жертв подрастают детки? Двое детей, которых могло не быть на свете, если бы вы довели дело до конца. И Реабилитационный Центр под началом миссис Морель процветает. Помогает тем несчастным, кто выжил после неудач таких, как вы, Блэр. Этого тоже бы не было, убей вы миссис Морель. Одна ваша глупая обида, ваша эгоистичная блажь – и сотни людей не получали бы сейчас качественной помощи, а некоторые люди даже не появились бы на свет. Вы отдаёте себе отчёт в этом, Блэр?! И вы смеете считать себя нормальным после этого? И мечтать о свободе? Заплатите уже по счетам достойно.

Лицо Дрейка напоминало застывшую маску.

– Зачем вы мне это говорите, доктор?

– Затем, чтобы вы вернулись в своё нормальное состояние. Снова усвоили, что мир жесток, а вы – несчастны. И перестали притворяться раскаявшимся. Стоит вам оказаться на свободе, и вы возьмётесь за старое. Вас даже домашний арест не удержит, с вас станется нанять убийц, благо, связи с преступным миром у вас точно имеются. Поэтому сидите уже здесь, Блэр. Представьте, что вы дикий зверь – собственно, вы им и являетесь, и живите уже в нашем зоопарке. Скажите спасибо, что без посетителей.

– Хм… Спасибо…

– Не за что, – с сарказмом ответил доктор. – Вам пора в камеру.

– Спасибо за…

– Пожалуйста, – перебил его маго-медик. – Не притворяйтесь, Блэр. Вежливость вам не к лицу. Я прекрасно вижу, как вас трясёт от гнева сейчас. Какое усилие над собой вы делаете, изображая учтивость и интерес к беседе. Знаете, когда-то я мечтал быть ветеринаром. А потом мне стало жалко диких зверей, заточённых в зоопарки. И я стал маго-медиком. А потом понял, что моя мечта сбылась, – он обвёл рукой пространство. – Я лечу животных. Очень опасных и коварных животных. Которых и не убить, и не выпустить на волю.

– Почему не убить-то?

– Потому что, Блэр, не все такие, как вы – звери! – в лицо ему прошипел Дэскел. – Нормальные люди не могут убивать, усвойте вы это уже. Вашу жизнь не из жалости к вам сохранили, не обольщайтесь. Её сохранили, так как не по-человечески это, убивать. В Адском Пламени очень редко казнят. Только тогда, когда преступлением будет сохранить эту жизнь. Серийных убийц, маньяков, людоедов, отъявленных зверюг. Вы оказались недостаточно животным, Блэр. Поэтому об вас руки пачкать никто не будет. Живите уже. Сколько сможете. На сколько совести хватит. Впрочем, у животных её нет.

– А вы жестоки, доктор.

– Да ну? Я? Не вы, Блэр?

– Ваши слова…

– Всего лишь слова. И вы их заслужили. И всё же, после всего совершённого вами, вы живы, и с вами разговаривают. А вы своих жертв хотели лишить этого. Лишить возможности жить, общаться, спорить, ругаться даже. Вы сейчас имеете больше, чем получили бы те, кого вы хотели убить. Радуйтесь, Блэр, что не все такие животные, как вы.

– Я подумаю об этом.

– Приятных размышлений.

Дрейк не ответил. Доктор жестом подозвал его к гладкой стене и с ноткой брезгливости взял за рукав тюремной куртки. Стена подёрнулась рябью, и в её толще стал медленно возникать проём.

– Забирайте, – доктор вывел Дрейка и тут же зашёл обратно.

Стена восстановила свою целостность, скрывая доктора в его медицинском кабинете. Дожидавшийся осуждённого офицер жестом приказал Дрейку идти. Тот спокойно подчинился.

Причин сопротивляться не было. Он был умным… хоть и зверем…

Агния поправила одеяло на уснувшем Фебосе. Погладила свернувшуюся калачиком кошку и вышла из комнаты.

– Спит, – с улыбкой шепнула она сестре.

Дана сидела, закинув ногу на ногу, и подозрительно смотрела на неё. Острая, худая, с неизменным каре – столь не похожая на свою сестру с покатыми мягкими плечами, длинными волосами и спокойными движениями.

– Это хорошо, что спит. Марко наших тоже уложил уже. Что Дрейк? Есть новости?

Агния помотала головой.

– Может, бросишь уже это гиблое дело?

– Нет. Я не могу. Иначе ему будет совсем плохо.

– А думаешь, ему прям хорошо? – фыркнула Дана.

Агния пожала плечами.

– Мне кажется, так нужно. Чтобы он продолжал жить. Чтобы не сошёл с ума.

– Он туда и не заходил, – фыркнула Дана.

– Всё равно. Это бесчеловечно, бросить его вот так.

– А он прям человечен, ага-ага.

Агния тяжело вздохнула.

– Ну не могу я иначе.

Хозяйка дома бросила взгляд на часы. Дана поднялась.

– Да, поздно, пойду я.

– Хорошо, – улыбнулась Агния. – А мне завтра рано вставать…

– Тебе не надоело? – Дана обернулась в прихожей.

– Что? – удивилась Агния.

– Работа эта. Зачем она тебе. Неужели денег не хватает?

Девушка улыбнулась.

– Деньги не при чём, ты же знаешь. Сначала нужно было, чтоб хоть чем-то заняться, чтоб перестать думать… Из отчаяния выйти… А сейчас… Мне нравится, Дана. Я так жалею, что не занялась этим раньше. Лучше бы я не замуж вышла, а сразу из дома уехала, и сама бы жила, – она погрустнела. – Была бы счастливее.

Дана покачала головой.

– А то, что родители отвернулись – ну и ладно. Ты права была, не надо за них держаться. Надо своим умом жить, – слабо улыбнулась Агния. – Ни ты, ни я их не порадовали. Так и незачем пытаться угодить?

– И ты думаешь продолжать? А потом расширяться, сделать это своим делом?.. Нет?..

– Меня устраивает всё, как оно есть. Я не хочу зарабатывать больше. У меня нет амбиций, – чуть виновато заметила Агния. – Я – обычная, Дана. И мне так хорошо…

– Как знаешь… Приезжайте на выходных.

– Спасибо, с удовольствием!..

Дверь закрылась. Дана снова покачала головой. Миг – открытый портал. Шаг – и изобильное Греве-ин-Кьянти приняло волшебницу. Вилла Кадини ждала хозяйку.

Дана вздохнула. Жизнь повернулась так, как никто не мог бы предположить. То, что было сделано, разворачивалось во времени, приносило плоды.

Порой очень странные плоды.

Но тут уж – кто что посеял.

Улыбка появилась на губах Даны Кадини. Она возвращалась домой.

Ветер шумел за окном, море бушевало.

– Вот так… Ровнее… – Эстен поправил руку ребёнка, сидящего за столом. – Теперь чуть лучше…

– Отстань от ребёнка, всё равно не сделаешь ты из него художника, – шепнула Сиггрид, ставя на стол запечённую под луком треску. – Убираем карандаши, время ужина! – громко добавила она.

Мальчишка с радостью отодвинул бумагу и облизнулся, глядя на ароматное блюдо.

– Из него ничего не сделаешь, – прошипел тихо Эстен. – Самый слабый маг, которого я видел. Неудивительно – я же после Херса… Бракованный… А мой сын – его и магом-то не назовёшь. Почти что человек…

– Зато – сын.

Эстен кивнул.

– Да. Продолжатель фамилии. И доказательство твоей любви, – добавил он сковано.

Валькирия криво усмехнулась, накладывая сыну и мужу еду.

– Да уж. Сама не ожидала, что так выйдет. Но очень не хотелось снова дочь. Мужчины честнее обычно. Ну, за исключением некоторых, – она скривилась. – А то, что с магией плохо – ну бывает. Может, наверстает в будущем. В Академии научат. Я узнавала – Морелевских отродий в списках нет. Так что он там с ними не встретится. Что уже очень хорошо.

– Это если он пройдёт вступительные испытания. А он настолько слаб, что как бы нам в человеческую школу не пришлось его отправлять.

– Или дома учить.

Эстен скривился.

– Не хотелось бы.

Сиггрид пожала плечами.

– А что такого?

– Дорого. Домашние учителя – это слишком дорого. Это в прежние времена я мог себе позволить, а сейчас… Нет, – он помотал головой. – Картины берут редко, без магии они неинтересны. Имущества не так много. Доходы мои ты сама знаешь. Негусто. Дом – и тот конфискован в уплату долгов…

– Забудь ты про этот дом! Он проклят сотни раз. Я рада, что мы переехали ко мне, – сжала губы Сиггрид. – Я не люблю жару. В Норвегии лучше. Домик у нас маленький, в самый раз на троих. Ничего не напоминает о прошлом. И Эдмон растёт среди нормальных живых людей. Ремеслу учится. Под парусом ходить будет, рыбу ловить, снасти плести. Ему тут нравится.

– Это слишком мало, – скривился чёрный колдун.

Сиггрид хмыкнула и села за стол.

– Достаточно. Надо жить и не высовываться, Арьени. Ты полез непонятно куда – и вот результат. Даже если Эдмон в Академию не пройдёт – да я рада буду. Природная, небольшая магия у него есть. Дело – будет. Он, может, будет по-настоящему счастлив именно здесь, – она обвела рукой нехитрое убранство дома. – Не в этом вашем высшем свете, а в нормальной жизни. А на магии свет клином не сошёлся. Так что учи сына грамоте, книжки читай. Пусть даже он станет обычным человеком – да и пусть.

Эстен был хмур.

– Мы – бедны, Сиггрид.

– Не так уж и бедны. На жизнь хватает. Не всё отобрано.

– Я хотел сына, чтобы передать ему наследство. А наследства-то и нет…

– Шутка богов, – пожала плечами валькирия. – Ешь уже, пока горячее. И не прибедняйся. А Эдмону, помнится, ещё два виноградника принадлежат.

Эстен скривился.

– Не напоминай.

– А что тут такого? Ну вернула доченька имущество – и прекрасно. Ну, не тебе, а брату – да и хорошо. Хоть какой-то остаток совести в ней проснулся. Понимает, похоже, что своими усилиями наделала. Вину перед братом чувствует, – она кивнула на мальчишку, который делал вид, что не слышит их. – Вот и отдала ему имущество. Так что не пропадёт он. Ну а то, что доходы с виноградников не у нас – пусть ему копится. Тоже правильно. Вырастет – а у него кое-что накопится. Нормально всё, Арьени. Хорошо же живём, – она улыбнулась. – На свежем воздухе. И никаких кривых рож. Я буду рада, если Эдмон здесь и останется. Незачем ему лезть туда, где все прогнили душой.

Эстен покачал головой и посмотрел на своего маленького темноволосого сына с большими чёрными глазами. Долгожданный – и нежданный одновременно. Пришедший слишком поздно. Пришедший к потерявшему всё отцу. К опозоренному и всего лишённому человеку…

– Хватит вздыхать, Арьени. Лучше посуду помой.

Колдун молча встал. Увы, только это ему теперь и по силам. Мыть посуду, разделывать рыбу. А кисти и краски… Надоело. Осточертело. Разочаровало.

В одном Сиггрид была права. Здесь, у холодного моря, ничто не напоминало о прошлом. О блистательном, ярком, искрящемся прошлом.

Здесь были шхуны, чайки, деревянный дом, валькирия, их сын и волк. И другие такие же дома. Светский мир остался там – во Флоренции, в Лондоне, в Севилье и Малаге. А ему, Эстену Арьени, самое место здесь – среди рыбы и водорослей, где-то на окраине мира, за Полярным кругом…

Глава 2. Поиски

Хелиус Морель задумчиво изучал полученные бумаги. Стоящий перед ним человек терпеливо ждал.

– И это всё? – он поднял серые глаза на посетителя.

– Увы, это всё, что нам удалось найти.

– Значит, нет таких людей… Забавно…

– Искали и отдельно каждого, и в связке, чтобы фигурировало два имени одновременно – ничего нет.

– Значит, ищите дома.

– Дома?..

– Конечно. Не можете найти человека – поищите недвижимость, которая ему принадлежит, и узнайте всё, что с этой недвижимостью было. У домов есть владельцы. И порядок в этого рода документах обычно куда лучше, чем в личных данных. Ищите. Город вам известен. Сделайте запросы относительно прошлых хозяев.

– Понял вас, мистер Морель! Разрешите идти?

– Постойте. Я напишу…

Маг взял чистый лист и принялся писать. Еле слышимый шорох ручки по бумаге, чуть нахмуренный лоб… И тиканье часов.

– Передайте, – он протянул посланнику уже запечатанное письмо.

– Как прикажете, – человек поклонился и быстро вышел вон.

Хелиус встал из-за стола и подошёл к окну. Прекрасная погода летнего вечера располагала к отдыху. А дела могли делаться и без него. Чужими руками.

Его задача – лишь направить эти руки. Иначе никак. Скучный сбор данных – удел подмастерий. Тогда как поставленная задача – это обязанность Мастера.

Так же, как и решение этой задачи.

Лаура с наслаждением гладила крупного серо-серебристого кота Селены, а сама хозяйка вместе со своей племянницей неторопливо пили кофе на террасе, с которой открывался завораживающий вид на горы.

– Селена, можно я задам дурацкий вопрос? – вдруг рассмеялась Эстия.

Селена с интересом посмотрела на племянницу. Время пошло ей на пользу – Эстия расцветала взрослой, зрелой красотой. Страшные события прошлого забывались, истирались из памяти. От растерянной, мятущейся, доверчивой девушки не осталось и следа. Перед Селеной сидела взрослая, знающая себе цену, уверенная молодая женщина.

– Эстия, не скромничай, твои вопросы никогда не бывают глупыми.

– Селена, – девушка подалась к ней и понизила голос, – как ты думаешь, Лаура будет умной женщиной? Или избалованной?.. Меня смущает то, как Хелиус с ней предупредителен и ласков… И, вместе с тем, я понимаю, что это правильно. Так, как воспитывал меня мой отец – вариант куда хуже. Но я боюсь, что она не научится целеустремлённости…

Селена расхохоталась.

– Ваша с Хелиусом дочь?! Не научится целеустремлённости?! Да её у неё столько, что хватит на десятерых! Стрельцовое Солнце, Львиная Луна – она всех организует, направит, вдохновит, а сама будет в центре внимания. А про настойчивость… – Селена тоже понизила голос. – Ты когда уйдёшь, твоя доченька насядет на меня. И будет выяснять, где у кого Луна. Я уже даже карту Хелиуса открыла. Заранее. Потому что в прошлый раз Лаура сказала, что ей надо рассказать папе об этом. И, поверь, за неделю она об этом не забыла. А что касается её яркости – не волнуйся. Ты при лучшем воспитании была бы такая же.

Эстия с ноткой грусти улыбнулась.

– От отца нет вестей? – вдруг спросила она.

Селена покачала головой.

– Окопался на Лофотенах.

– Вычеркнул прошлое.

– Скорее, стыдно. Что он нам с тобой скажет?

– Суд ему поверил…

– Суд – да. Да и, знаешь, я даже поверю, что Эстен мог в последний момент испугаться и отказаться от этого дела. Но мне претит само начало – что ему оказалось нормальным такое дело замыслить… – она покачала головой. – И, к тому же, что-то ведь заставляет Эстена прятаться. Если он чист перед вами с Хелиусом – зачем сбегать?

– Сиггрид считает, что мы это подстроили.

– Очень удобная версия, – усмехнулась пепельноволосая волшебница, поправив локон. – Которая показывает, насколько плохо Сиггрид знает тебя. Такую чушь мог выдумать только человек, который не имеет ни малейшего представления о тебе. Ну а мыслит, похоже, в меру своей испорченности. Откуда-то же она взяла эту мысль, – Селена пожала плечами.

Эстия вздохнула.

– Я тоже думала о том, что в моей крови течёт вулканическая лава суровых норвежцев… Хотя я думала, что они хладнокровны и спокойны…

– Ты – хладнокровна и спокойна, какая бы кровь не текла в твоих жилах. А у твоей матери Марс в Овне. Она хладнокровной может быть только на поле боя, размозжая очередной череп…

Эстия поморщилась, как будто представив это.

– Хелиус предложил порыться в архивах, разузнать побольше про мою родню.

– О, это очень интересная идея! – обрадовалась Селена. – Думаю, там найдётся много занятного.

– Я даже боюсь того, насколько занятного, – мрачно заметила Эстия и покосилась на Лауру.

Та чесала кота за ухом. Кот уютно жмурился и громко мурчал.

– Вот не смогла бы поверхностная и легкомысленная девочка уже пятнадцать минут ублажать кота, – шепнула Эстии Селена. – Видишь, заботливая какая…

– Надеюсь на это, – улыбнулась та. – Селена, а про Арьени что известно? У нас есть генеалогическое дерево?

– Кхм… Есть, конечно… Но, видишь ли, Арьени не чета Морелям – в нашем роду поступали иначе. Не исследовали родословную претендента на руку и сердце… Просто влюблялись и женились.

– То есть наш род…

– Знатный, Эстия, знатный. И чистокровно-магический. Просто, видишь ли, мы пошли с другой стороны, – он хитро усмехнулась. – Мы просто общаемся с интересными нам людьми… А ими оказываются люди начитанные, интеллигентные, мощные магически… Поэтому потом уже выясняется степень знатности.

– А Морели выбирали жён, как товар – по характеристикам, – рассмеялась Эстия. – А потом удивлялись тому, что они немного дуры…

– Признаться, я удивлена, что Хелиус сумел переступить через этот их принцип.

– Это далось ему непросто… – взгляд Эстии стал глубоким. – Селена, а раньше он какой был? Ты же была с ним знакома во времена до моего рождения?

Селена слегка усмехнулась.

– Была… Ох и коварный тип был. С виду ничего особенного: безукоризненно-вежлив, спокоен. Его многие не воспринимали всерьёз. Он казался слабой тенью своего отца. Вот Михаэль был фигурой колоритной. Хелиус же был тихим. А потом Михаэль погиб, Хелиус женился на Летиции… И вот тут-то и стало понятно, что Михаэль был не так страшен, как его сын… Хелиус свои позиции завоёвывал спокойно и неостановимо. С ним очень быстро начали считаться. Уважать. Потом – побаиваться… Когда с его недоброжелателями стали происходить всякие неприятные события…

– Он убивал?

– Нет, что ты! Они убивали себя сами… Кто-то прогорал на фондовом рынке, кто-то совершал странные шаги в бизнесе… Некоторые, не справляясь с этим, пускали себе пулю в висок… Он был формально непричастен – они же сами это делали…

Эстия рассмеялась.

– Я даже понимаю, как он это делал. Он умеет убеждать. Высвечивать выгодные ему факты. Подталкивать к решению.

– Похоже на то…

– А ты? Что связывало вас? – Эстия склонила голову к плечу.

Селена улыбнулась.

– Тебя не собьёшь с толку, – смех чародейки был заливистым. – Нас связывал мой первый муж. Хелиус с ним дела вёл. А я мешала. Потому что я видела, что не слишком-то выгодно нам это…

– И потом?

– Ушла от него, – чародейка пожала плечами. – Потому что он стал марионеткой. В те времена твой муж, похоже, только учился манипуляциям, поэтому, порой, действовал грубовато. Он стал слишком сильно влиять на Рудольфа. Мне места рядом с ним не осталось. Я предпочла не играть в перетягивание каната, и ушла. Рудольф остался обижен – он так и не понял, что случилось. Увы, он научился у Хелиуса тому, от чего твой муж избавился только лет 6-7 как – этому отношению к женщинам, как к чему-то второсортному. А мне это не подходит.

– Мда, грустно… – Эстия неловко опустила глаза.

– Не бери в голову, – отмахнулась Селена. – Не он, так кто-нибудь другой бы это сделал. Рудольф оказался ведомым человеком. А я была слишком молода, и сразу этого понять не смогла. Я не жалею. Хелиус помог мне избавить свою жизнь от ненадёжного человека, только и всего.

– Удивительно, что ты не злишься на него…

– Великой любви там не было – так, симпатия и приятное общение. Но и то, и другое, быстро сошли на нет. Я довольна своей жизнью, Эстия. Второй мой брак тоже не удался – но Хелиус там не при чём. Так что, думаю, причина моего уединённого образа жизни – во мне самой, – мягко улыбнулась чародейка. – За меня мужчины не держались – как, например, за тебя. Да и я не держалась – как, опять же, ты.

– А твои родители? Кто они? Как жили? Я знаю только, что моя бабушка – гречанка, а отец – итальянец.

– Да, всё верно. Наша с Эстеном мать, Елена, почти всю жизнь прожила замужем за отцом, Андре Арьени. Потом её не стало. Потом – его. Я похоронила его буквально за год до нашего с тобой знакомства.

– А отец? Тоже однолюб?

Селена покачала головой.

– Нет. У отца ещё была первая семья, до нас. Уже потом, после развода, он в Греции встретил маму. А Эстен вообще в своё время жёстко разругался с ним. Ушёл из отчего дома, громко хлопнув дверью. И получив от родителей старый дом на реке Арно – он достался им от деда…

– А теперь он продан за долги… – вздохнула Эстия. – Семейное наследие ушло с молотка…

– Ценны не вещи, Эстия. Ценны души и сердца. Я вот не жалею, что всё, что у меня есть, я создала сама, – она обвела рукой живописную террасу. – Да, не удивляйся. Замужества, раздел имущества, моя молодость и неумение внимательно читать брачные контракты дорого мне обошлись, – усмехнулась чародейка. – Зато я знаю, что почём. И как создавать с нуля.

– А родители…

– Я не посвящала их в свои тяготы. На наследство – не рассчитывала… Хотя в итоге стала наследницей многого… Отец разделил наследство между мной и двумя сыновьями от первого брака. А что касается дома на реке Арно – отец не любил его. Он был полуразрушен. Он отдал его Эстену как в насмешку – и больше ничего. В ответ на его грубость и резкость, неблагодарность…

Девушка покачала головой.

– Удивительная история. Значит, мой отец такой неуживчивый давно…

– Всегда, – уверенно кивнула Селена.

– Зато теперь у рода есть продолжатель фамилии… Эдмон Арьени.

Чародейка фыркнула.

– Знаешь, Эстия, все эти продолжатели – та ещё игрушка… Было бы, что продолжать…

– Но иначе род Арьени умрёт.

Селена мягко улыбнулась.

– Что считать родом, Эстия? Арьени – пофигисты, тут ты права. Они не пытались строить правильные семьи. Жили в своё удовольствие. У отца в первом браке – два сына. А у них – дочки. И как сказать, закончилась фамилия? Она в любой момент может прерваться. А может и возобновиться – как в случае Фебоса Блэра. Нет гарантий, Эстия, в человеческих жизнях.

– Морели для гарантии изобрели родовой обряд…

– И горько пожалели об этом, как показывает практика, – припечатала Селена. – А то, что родился сын у Эстена – при его-то сложных отношениях с отцом это так себе история. Что продолжать-то? Семейные традиции? Какие? Те, которые Эстен всегда высмеивал? Наш отец – очень весёлый, жизнерадостный человек. А Эстен – язва. Им было сложно. С другой стороны, кровь Арьени течёт много в ком – даже если фамилия наша и перестанет передаваться – наследие, таланты, родовые задатки будут жить. Род – это больше, чем фамилия. А привычка считать его по мужской линии – лишь традиция. Есть народы, где род считается по женской линии. Важно не это…

– Ценности.

– Что, прости?

– Важны ценности. То, что передаётся при воспитании. Это и можно считать жизнью рода.

Селена прищурилась.

– Пожалуй, соглашусь.

– Поэтому Дрейк – действительно Блэр. Он стал продолжателем линии Летиции. Не унаследовал от Хелиуса ничего, – Эстия вдруг погрустнела.

– О да, на своего отца он не слишком-то похож…

– Скорее на моего отца.

– Говорят, такое бывает… – осторожно начала Селена. – Летиция, видимо, действительно любила Эстена… Могла, думая о любимом, выносить ребёнка, похожего на него характером…

Эстия слабо улыбнулась.

– Похоже… – она глубоко вздохнула. – Селена, а какую фамилию носила твоя мать до замужества?

– Елена Альдариа.

– Очень красиво. Тебя назвали в её честь? Имена Елена и Селена созвучны.

– Так же, как Эстен и Эстия.

– Хоть какую-то традицию отец решил сохранить, – рассмеялась девушка. – А мы не стали подбирать имена детей под наши. Выбрали те, что показались нам красивыми. И со смыслом.

– Ой, – тихонько ойкнула Селена. – Ты посмотри…

Эстия обернулась в сторону гостиной, где Лаура гладила кота. Сейчас и кот, и девочка, уютно свернувшись двумя клубочками, крепко спали. Селена едва слышно рассмеялась.

– Пусть отдохнут. Впереди целый день. Наберётся сил, и будет потом активничать, как обычно. Не волнуйся за неё, Эстия. Твоя дочь будет и умной, и сильной, и счастливой. Я уверена.

– Спасибо, Селена, – Эстия тепло улыбнулась.

– Было бы, за что, – отмахнулась та.

– И было – и есть. Ты одна из немногих, кто остался рядом.

– Это взаимно, Эстия…

– Животное, говоришь? Я – животное? – прошептал Дрейк в воздух.

Воздух промолчал.

– Считай, юность в Академии прошла. Вся целиком. Да, я был противным подростком. Да, унижал многих. Но учился. С упоением учился. Животное на такое не способно… Хотя, – он хмыкнул, – животное оттачивает мастерство убийства. Для выживания. Я, похоже, магию так же оттачивал. Как когти. Ну а унижение других – да уж, чисто звериное. Не считаясь ни с кем… Что потом? Война. Противно вспоминать. Дэскел прав. После войны… Передышка, а потом Эстия…

Взгляд мага был расфокусированным, он скользил по воспоминаниям.

– Я был человеком, когда читал ей сказки. И только. Чёртов доктор прав, выходит. Тоже тот ещё грубиян. Нормально так высказался… Как я обычно. Так себе ощущения. Хелиус отчитывал иначе, там яд сразу в кровь попадал. А этот Дэскел, как я, в лицо всё… Противно. Хм, Эстии тоже, похоже, было противно. Что она и плакала вечно. А я считал, что говорю ей истинную правду, и нечего тут смягчать… А теперь недоволен, что мне в тюрьме выговаривают… Я-то преступник, а она просто дурочка… Была дурочкой. Потом поумнела сильно. А я, похоже, нет…

Он крепко зажмурился.

– Письмо, – раздался сухой голос за дверью его камеры.

Дрейк поднял взгляд. Конверт с шелестом упал на пол, пройдя тонкую щель в той части стены, которая превращалась в дверь. Маг встал с узкой койки и подошёл ближе.

Он был таким же худощавым, как и раньше. Только осунувшийся вид и пустой взгляд говорили о том, что с ним не всё в порядке. Да наполовину седая голова.

Маг с кривой усмешкой поднял письмо.

– Агния, – тихо хмыкнул он. – И не надоело же ей…

Он отошёл в сторону, к торчащему из стены подобию стола. Сел на табурет. Неторопливо распечатал конверт. Глаза заскользили по строчкам…

Доброе утро, Дрейк!

Рассказываю последние новости. Фебос получил отличные оценки в своём подготовительном классе. Учитель очень хвалит его. Говорит, что наш сын очень умный. А я не удивляюсь – он пошёл в тебя. Схватывает на лету. Он, конечно, очень застенчив и стеснителен, но это ничего. Главное, он добрый и умный.

На выходных были в Греве-ин-Кьянти. Дана пригласила. Эстия с детками тоже была. Как здорово Фебос общается с Аароном! Мне так нравится за ними наблюдать. Лаура его смущает, очень активная девочка, а её брат Фебосу нравится. Они вместе что-то конструируют, строят. А девочки в куклах сидят. В этот раз Рафаэлла с Лаурой ещё и маленькую Ребекку нарядили как куклу. Ты бы видел её счастливое лицо! Такая милая девчушка! Мне кажется, на Дану сильно похожа будет – всё больше вижу её черты.

Как же здорово, что мы все общаемся. Эстия, кстати, помогла с подготовкой документов по налогам. Не знаю, что бы я без неё делала. Фебос тоже её очень любит.

А так, всё по-обычному, ровно и спокойно. Ждём тебя домой.

Агния и Фебос

…Маг перечитал письмо. Снова и снова. Образы вставали перед его глазами. Солнечная Италия, знакомые лица, куча детворы, которую он и не видел ни разу – только в своём воображении. Всё по письмам Агнии. Всё по её рассказам.

В груди жгло. Они жили. Жили, как будто его нет. Как будто он умер. И всё у них было хорошо без него. А он наблюдал за ними через письма жены, и мог только догадываться о том, как на самом деле выглядят погодки Рафаэлла и Ребекка Кадини, двойняшки Лаура и Аарон Морель. Да и собственного сына он мог только представлять – увы, в последний раз он видел его двухмесячным младенцем…

Пальцы Дрейка дрогнули. От письма веяло жизнью и солнцем. И он не мог отпустить его.

Письма Агнии раздирали его душу на куски, и всё же он не мог от них оторваться. А она, наивная, всё писала и писала ему, рассказывая все новости, какие возможно. Он знал о многом. Похоже, обо всём.

Сначала письма смягчались его гневом и яростью. Потом – успокаивающим зельем. Потом – временем и признанием поражения.

Потом она не писала несколько месяцев. И он испытал ужас. Ужас одиночества. Тогда его гордость, поскуливая, отползла в сторону, а он дрожащей рукой накарябал лишь пару слов. «Напиши мне что-нибудь». Она ответила. Как ни в чём не бывало. Снова куча новостей. Обо всех и обо всём. Безжалостно в этой своей наивности Белой волшебницы…

Известия вновь опускали его в пучину отчаяния – потому что на гнев не хватало сил. А снова идти под зелье не хотелось. Ему стало смешно тогда – вспомнилась Эстия, вынужденная принимать свои горошины. А теперь он – на каком-то то ли наркотике, то ли успокоительном. Такой же зависимый. И – тоже – для сохранения остатков рассудка. И – тоже – без шансов на излечение.

Вот только Эстия смогла выздороветь. Не его молитвами, увы. Она победила оборотничество, будучи любовницей Хелиуса. А он… Он не победит свою хворь. Потому что средства, исцеляющего от приговора суда, не существует…

…За шесть лет гнев поутих. Бравада – тоже. Он смирился. Или сломался.

А новости… Они добивали…

Родившийся у Хелиуса и Эстии сын зримо свидетельствовал о том, что его сестра не просто так выбрала его приёмного отца. Потому что мальчик у валькирии может родиться только тогда, когда валькирия невероятно-сильно любит своего избранника. А тут – двойня. Мальчик и девочка.

Что ж, значит, он стал дядей…

Было горько и тошно. Он был женат на сестре. Зато теперь легче – её отказ был самым лучшим в данной ситуации. Им нельзя быть вместе. Они связаны узами родства.

И ушла она не к его отцу. А к свободному, вдовому и бездетному Хелиусу Морелю. Хелиусу Морелю, воспитавшему чужого ребёнка как своего. Давшего образование, имя, статус. Это потом он сам всё потерял. Но Хелиус для подкидыша сделал всё. Всё, что не сделал родной отец.

Глаза снова щипало. Его жизнь – подделка, и была такой всегда. Обманка. С самого начала. И поневоле Дрейк проникался уважением к приёмному отцу, в доме которого вырос. Тот чуял подвох, не любил… И всё же вырастил. Давал шанс. Много шансов… Вот только сыну Арьени и Блэров нечего делать в особняке Морель.

…Узнай он об этом раньше – и не было бы этой глупой попытки отомстить. Была бы свобода… Если бы только он сам не пошёл бы вешаться…

Дрейк поднял голову, взглянул в малюсенькое окошко под потолком. За ним было свинцовое небо и тяжёлые тучи. Всё то, что он не ценил, презирал, не считал важным. А теперь он может рассказать в деталях о каждой туче и её оттенках. О каждом шорохе волн о стены крепости на острове Херс. Только вот некому.

А в Греве-ин-Кьянти солнечно и тепло. Как и в Малаге. Как и в его маленьком домике во Франции, где живёт его жена, шестилетний сын и вернувшаяся кошка. А он, Дрейк, здесь – в темнице, без магии, без шансов. Пожизненное заключение. Он не вернётся домой. Да-да, в мыслях тот домик стал домом. Через года два от момента заключения.

Агния упорно пишет, «ждём домой». Белая волшебница верит во что-то. Пусть так. Пусть это её успокаивает. Он – не верит ни во что.

Ещё этот Вейст. Тоже пишет. Так пишет, как будто они виделись буквально вчера и снова встретятся завтра.

Ненормальные они, это Светлые маги.

Он не отвечает на их письма. Молчит 6 лет. А они пишут и пишут. Даже Фебос. Ребёнок, которого он не берёг, которого не прочь был похоронить, пишет ему. Называет папой и неумело рассказывает какие-то свои мальчишеские события.

Сын, который растёт без отца. Без опоры. Сын, который общается с детьми Кадини и Морелей. И любит Эстию. Ещё бы, она его тётя. Немудрено. Родная кровь.

И Эстия… Та, которую он так желал умертвить – помогает его жене и общается с его сыном. То ли святая, то ли…

То ли просто нормальный человек. Это он, Дрейк, ненормальный, что пытался прервать чью-то жизнь. А теперь он здесь, на Херсе. А они там, в жизни. Он как будто мёртв. Он сейчас как Душа, которая наблюдает за живыми, не имея возможности присоединиться к ним.

Маг закусил губу.

– Чёрт, как я хочу к ним…

Слёзы привычно застилали глаза. Стесняться было нечего. Это Дрейк Морель корчил из себя всемогущего. А Дрейк Блэр мог позволить себе даже слёзы. Всё равно в одиночной камере этого никто не увидит.

…Он вдруг оглянулся. Рвущееся наружу желание становилось нестерпимым…

Он взял чистый лист бумаги и карандаш. Они были у него с первого дня – никто не запрещал заключённым писать письма. Он запретил себе это сам. Но сейчас…

Отвыкшие от карандаша руки вывели неровные буквы. Он глубоко вздохнул. Он не может не написать это письмо. Потому что оно необходимо.

Фебос, здравствуй! Я был рад читать твои письма. Надеюсь, ты будешь рад прочитать мой ответ…

Он не будет таким, как его отец. Он не исчезнет стыдливо из жизни собственного сына. Пусть и из тюрьмы, но он может дотянуться до него. Отвечать ему. Подсказывать. Направлять.

Фебос, хоть и окружён людьми, всё же одинок. У него одного нет отца рядом. Он один – без опоры. Как и Дрейк когда-то. Неродной отец не мог заменить настоящего. Или мог, если бы сознательно принял чужого сына. Если бы отдавал себе отчёт, что это сын его жены, но не его… Но для Хелиуса он был тайно, воровато подброшенным в гнездо кукушонком…

В груди жгло слабее. Дрейк писал. Агния прочитает письмо Фебосу, если тому будет непонятен почерк отца. А он напишет. Много напишет. Всё, о чём и не думал писать. Всё, что сейчас необходимо сказать…

…Норны тоже прочитают это письмо, аккуратно подглядывая из-за сизых туч. Младшая норна будет вытирать слёзы краем полотна судьбы Дрейка Блэра. Можно ли так делать, и как это скажется на полотне, кто ответит? Да и поздно уже… Младшая норна, Будущее, умывалась слезами, а Дрейк писал, писал и писал.

Слишком поздно. Но всё же небесполезно…

Глава 3. Мысли

Я была у себя. У себя на работе. Да-да, наличие родовитого мужа, его громкая фамилия, громадное состояние, двое детей и возможность всю жизнь жить, ничем не занимаясь, меня не растлило и не превратило в деталь интерьера. Я – живой дееспособный человек. И я много могу сделать.

К счастью, не только я. Мой мир состоит из людей активных, деятельных, заинтересованных, любящих своё дело. Всё по подобию. Если вокруг вас – помойные мухи и жуки-навозники, задумайтесь, не родственники ли вы им? Иначе почему они вас окружают?.. Похоже, Виола Гринфор именно это и сделала – задумалась. И соорудила петлю. Её мир был слишком жесток. В нём были злобные люди, несправедливость и корысть. Точнее, она это видела. Видела то, на что была способна. Потому что она сама была такой – жестокой, корыстной, злобной, самоуверенной. Поняла ли она это? Сомневаюсь. Жалко ли мне её? Нет. Мне жалко тех, кто пострадал от её безумия и фанатизма. Даже это место, Реабилитационный Центр, едва не дискредитировало само себя под её рукой.

Хорошо, что Хелиус помог Центру уйти от прошлой хозяйки. Смею надеяться, под моим началом Центру и людям лучше. Во всяком случае, всё идёт хорошо. Если можно так выражаться, глядя, сколько душевно-травмированных людей существует на свете и приходит к нам. Но это мы изменить не в силах – лишь только пытаться нивелировать последствия. Да учить. Учить не попадаться в ловушки. Не только магические, нет. Этим занимается Эрик Кортэр – я пригласила его несколько лет назад в штат Центра. Он учит тому, чему людей не научили в Академиях и Высших Школах. Учит понимать магию, чувствовать её, учит простым способам создания безопасности. Вкладывается в людей – спокойно, основательно, методично. Учит «уметь», а не просто «знать».

Я учу другому. Как не оказаться там и с теми, кто эти ловушки строит. Как овладеть удивительной магией – магией речи и магией невербальных знаков. То, что я выучила, увы, на своём опыте, раз за разом попадая в разного рода передряги. Пропуская мимо ушей и глаз то, что в них буквально било.

Моё детство, отношения с отцом, общение с семьёй Кадини, необходимость скрываться, прятаться, отвергать многих, чтобы скрыть свою болезнь, а затем встреча с Дрейком… Всё это – звенья одной цепи. Одной очень страшной цепи. Цепи самопредательства.

Я смотрю на то, какой растёт Лаура, и волнуюсь. И радуюсь одновременно. Потому что она не будет соглашаться на неподходящие ей отношения. Не потерпит унижающего её мужчину. Не отвергнет кого-то просто потому, что ей так сказали. Она воспитывается с ощущением, что с ней всё в порядке. Она – любима. Она – ценна. Мир в её глазах – дружелюбное место. Она учится наукам и манерам не потому, что надо, а потому, что это естественно. И ей нравится уметь всё больше и больше. Да, я волнуюсь, не станет ли она легкомысленной, но это моя вечная привычка – волноваться. Дети копируют родителей, а мы с Хелиусом, смею надеяться, сумеем быть достойными примерами в её глазах.

А я копировала своего отца. Его разочарование в себе, его неполноценность, его необходимость прятаться я приняла на себя. Он не со зла воспитывал меня так, как вышло. Он просто сам был таким.

Хорошо, что это время закончилось.

– Эрик, привет! – я улыбнулась магу, который шёл мне навстречу по широкому круговому коридору, опоясывающему здание Реабилитационного центра, застеклённому и благодаря этому ярко освещённому.

– Эстия, – он ответил на улыбку.

Светловолосый, со спокойным взглядом. Уравновешенный, разумный Светлый маг. Хелиус считает, что Эрик мало знает о себе – и о своей крови. Впрочем, много ли знаю я? С тех пор, как из неё убрался вирус, став в итоге моим преданным спутником, я не возвращалась к этому вопросу. Но он вернулся ко мне сам…

– У тебя сегодня группы? Мне казалось, по вторникам у тебя свободно…

– Ты права, я не работаю сегодня, – улыбнулся он. – Я, собственно, к тебе.

– Что-то случилось? – я напряглась.

Маг покачал головой.

– У тебя сегодня лекция про Невербальные ловушки насилия. Я записался. Ты не против?

– А, ты об этом! Конечно, я только за… – я немного растерялась.

– Это серьёзная тема. Я хочу больше понимать про это, – он стал собран. – Я учу людей справляться с последствиями. Но они не просто так оказываются с теми, против кого приходится потом применять защитную магию. Я наблюдаю за ними… И пытаюсь понять, что приводит их туда… – он нахмурился.

– Ты прав, насилие просто так не случается…

Мы пошли дальше. Нам по пути. Во многих смыслах.

Эрик прав. Это так. Насилие – не норма. И оно есть не в каждой жизни. Кто-то не соприкасается с ним никогда, а кто-то проживает его ежедневно – будучи или жертвой, или агрессором.

В моей жизни насилия было много. Избыточно-много. Начиная с раннего детства – с ругани родителей, в которой я жила, испытывая отчаяние. А потом – ликантропия. Болезненные обороты, страх и ужас. Каменный мешок той маленькой комнаты, где отец меня запирал перед полнолунием… Да, на оборотне всё заживает без следа, но это не говорит о том, что он не испытывает боль. Испытывает. Это больно, быть почти в гробу – а для оборотня эта комнатка была именно гробом. Каменным гробом. Слишком тесно… Я сворачивалась в комок. Стены не давали развернуться. На то и расчёт – оборотни очень сильны, я могла вынести дверь и сбежать. Но это не получится сделать, если эта дверь меньше тебя, а комната-гроб сдавливает всё тело.

Я могла только выть. Сдавленно. И бесконечно варить зелья, ища шанс на излечение – только бы прекратить этот ужас. Только бы не каменный гроб…

Я понимаю отца – точнее, его страх. Это был он. Он боялся за себя. Мои неудобства против угрозы его жизни – ничто, я понимаю… Умом.

Потому что на самом деле это было бесчеловечно. А для меня это было привычным – я же не знала, что бывает иначе. Я впитала боль и насилие с самого детства. Я не думала, что этого может не быть. Моя жизнь была такой, и я не роптала. Привыкла.

Привыкла к тому, что близкий человек запирает меня в гробу, и что я – нечто плохое, недостойное, виноватое в тех усилиях, мороке и расходах, которые приходится на меня выделять…

Только это – про что угодно, но не про любовь. Но как решить проблему, которой не видишь?! Если для меня насилие было нормой и называлось любовью, я не могла ничего изменить. Чтобы изменить, мне нужно было понять, что бывает иначе.

И я поняла. Правда, гораздо позже. Когда познакомилась с «ужасным, жестоким и бессердечным» Хелиусом Морелем. Самым чутким человеком, которого я встречала. Чутким ко мне. А остальные имеют от него то обращение, которого заслужили. Кто-то ровное, кто-то уважительное, кто-то – никакое.

А некоторые даже попадают на Херс. Хелиус, как и сам Мир, взаимен. Вы желаете смерти ему – что ж, будете лишены нормальной жизни сами. Будьте осторожны со своими желаниями и пожеланиями – они могут сбыться у вас самих…

Похоже, выбравшись из отцовской семьи, я была довольно добра к миру, раз мои помыслы в отношении других сбылись для меня самой вот таким вот образом. Раз я обрела любимого человека и душевное равновесие…

…Хелиус научил меня, как бывает. Как можно относиться к другому. Как можно быть рядом с человеком бережно. Слушать, быть внимательным. Он дал мне то, чего я не получала 26 лет своей жизни до встречи с ним.

Я глубоко вздохнула. Тело вспомнило ужас воспоминаний об обороте. Волк поднял голову, глядя на меня как будто виновато.

– Ты не при чём. Ты тоже страдал… – я погладила пушистую шерсть.

Мы оба мучились. Оба были изгоями. Вот только это не случайность. Это закономерность. Не просто так оборотень проник в ту лунную ночь в дом на реке Арно. Оборотень был квинтэссенцией злобы и ненависти. И пришёл он туда, где были родственные ему энергии. Где было много ссор, криков, злых насмешек. Потому и прошёл он беспрепятственно. Потому не сработали защиты, потому он пришёл тогда, когда дома были живые. Будь всё иначе, цари в этом доме любовь и поддержка, оборотень споткнулся бы на первой линии охранных чар. Или пришёл бы в ту ночь, когда наша семья любовалась бы полной луной где-нибудь на берегу океана…

Но зло приходит туда, где оно естественно. В доме на реке Арно ему было легко и привольно. И неудивительно, что я была укушена. Я, маленькая, слабая, пугливая, была лёгкой добычей. Я привыкла быть никем. Я привыкла, что кто-то другой сильнее и кто-то другой решает за меня. Вот и оборотень оказался следующим, кому это было позволено. А потом – отец. Потом – Кадини, которым он меня едва не скормил, давая Марине карт-бланш на действия по возвращению меня в стойло… Потом – Дрейк.

Пока с помощью Хелиуса, Селены и Даны я не вырвалась из липкой паутины внушённой беспомощности, которая делала из меня марионетку. Пока не содрала с себя чужие привычки, вросшие в меня, как вторая кожа. Это было больно. Но…

Но Эстия Арьени умерла бы лет в 27. Чтобы выжить, ей надо было стать Эстией Морель. А это непросто. Чтобы это случилось, пришлось перестроить всю себя, перешить всё заново. Пришлось отступиться от всего, решиться на безумные шаги, отказаться от шанса на принятие… И стать счастливой.

Что ж, приятно, что я это сделала сама. Но, всё же, своим детям я такого не желаю. Пусть им будет хоть немного легче… Пусть они начнут свой путь с твёрдой земли, а не с болота, как я.

Интересно, моя мать так не любила мою плаксивость… А она не задумывалась о том, почему я плакала? Что испытывал маленький ребёнок, чего ему не хватало, что пугало, если привычной реакцией были слёзы? Моя пятилетняя дочь не плачет. Нет причин. Она – в безопасности и она умеет решать свои задачи. Она может расстроиться, но и тут находится выход. Лауре не знакомо состояние бессилия. У неё нет поводов для слёз.

А у меня они, похоже, были в изобилии. Неудивительно, что эти поводы сопровождали меня до моего второго и окончательного замужества. Я к ним привыкла. Я их создавала. Сама. Потому что жила так, как будто мне всё ещё 5, и скоро мама с папой снова начнут скандалить и хлопать дверями, а мне придётся сидеть в темноте своей комнаты, в бессилии и страхе ожидая конца их ссоры и не зная, каким будет новое утро…

Но нет, об этом валькирии вроде Сиггрид Хильде Бьёрк не думают. Они придумывают. Как сейчас, когда она придумала свою версию случившегося с отцом. А он, похоже, не стал её переубеждать.

Хорошо, что этот кошмар под названием «детство» закончился. Но я не одна такая. И мои лекции – это моя благодарность миру за Хелиуса, который задавал мне важные вопросы, за Селену, которая бережно показывала многообразие вариантов, за Дану, которая оказалась смелее многих.

У тех, кто приходит ко мне на лекции, нет ни Хелиуса, ни Даны, ни Селены. У них есть я. И я постараюсь задать им нужные вопросы и сказать нужные слова. Показать им, что делает их жертвами, и научить, как выйти из этой безумной игры.

– Эстия… – Эрик открыл передо мной дверь аудитории.

Я так глубоко задумалась, что не заметила, как мы дошли до места проведения занятия.

– Спасибо, – я улыбнулась магу.

Что ж. Время начинать.

– Дана, смотри! Как думаешь, Ребекке понравится?

Черноволосая ведьма взглянула на мужа, зашедшего в гостиную виллы Кадини. Марко, одетый, по обыкновению, в светлое, держал в руках нечто.

– Покажи?

Муж протянул ей крупную заколку, похожую на хризантему. Дана рассмеялась.

– Понравится. И ничего, что её за такой заколкой не видно будет.

Марко улыбнулся, как будто смущённо.

– Она давить не будет, тут мягкий ободок…

– Да что ты оправдываешься?

– Не знаю, – улыбнулся он. – Не могу никак привыкнуть, что у нас дочки.

– Это твоя бурная молодость – ты очень любил девочек, – хмыкнула Дана. – Вот теперь растишь.

– И переживаю, что они вырастут, и им какой-нибудь придурок типа меня попадётся, – нервно хихикнул Марко.

– Не волнуйся, – Дана закинула ногу на ногу и откинулась на спинку дивана, – я научу их, как таких придурков на место ставить. И чего точно делать не стоит.

Марко присел рядом с ней. Вид мага был задумчивым.

– Интересно всё разворачивается…

Дана пожала острыми плечами. Неизменное каре, стройность, худые пальцы и ехидные усмешки были, как всегда, при ней. Марко взглянул на жену. Она была лучшим, что случилось в его жизни. Едкая, страстная, решительная… Прагматичная, твёрдая. Обожаемая…

Верная. Преданная.

Та, за которую Светлый маг Марко Кадини благодарил богов каждый день.

– Как складываем, так и складывается. Жизнь – то ещё оригами, – фыркнула Дана. – У кого-то кривой журавлик, а у кого-то идеальный дракон.

– Дракона долго складывать, – заметил Марко, взглянув на стеллаж, на котором стояли бумажные фигурки.

– Вот то-то и оно, – фыркнула Дана. – На дракона вон сколько времени надо. А журавлик – тяп-ляп, и сложили. То же самое в жизни – кто сколько усилий приложил, то и получил.

– Ты много сделала, – он с восхищением смотрел на жену.

Дана передёрнула плечами.

– А я и не спорю. Все думали, я буду дома сидеть, в потолок плевать. А теперь мои перцы – в лучших ресторанах высокой магической кухни! В «Гримуарах!»

– Тебе очень идёт это занятие. Ты сама – как самый жгучий перец.

– Да, я такая, – игриво усмехнулась она.

– А твоя сестра…

– Сама придумала себе развлечение, – перебила его Дана. – На что ума хватило, тем и занимается. И живёт вполне себе в удовольствие.

– Один я…

– Марко! Хватит ныть! А кто наши уникальные перцы растит?! Я, что ли? Я – за коммерческую часть. Бренд, реклама, лицо фирмы. Ну и немного магии в семенах, – она подмигнула ему. – Чтоб подделать не могли и эссенцию не вытянули. Но мы об этом никому не скажем, – она приложила палец к губам, сохраняя игривый вид. – И вообще, мы с тобой развлекаемся, если вдруг ты позабыл. Перцы, розы… Это игра, Марко. Как твоё оригами. Ты, когда чужой сад продумываешь или за своим ухаживаешь, сильно напрягаешься? Страдаешь?

– Нет… – растерянно помотал головой Светлый маг.

– Вот и чудно. Вот и твори красоту, раз эти дураки не могут сами придумать, где что посадить. А у тебя вон какое чувство вкуса! Твои сады завораживают! Вот и играй. И выигрывай – тебе и в процессе хорошо, и деньги отличные на счёт приходят. Жаловаться не на что. А кто додумывается играть в игру, которую не знает – сами виноваты. Их никто насильно не заставлял это делать, – она раздражённо дёрнула плечом.

– Мне нравится моя жизнь, – улыбнулся маг, снова покрутив в руках крупную заколку для дочери. – Я сейчас счастливее, чем раньше. Когда просто жизнь прожигал, было не то. Мимолётные радости, а в душе…

– В душе – тухлятина у тебя была. И магия вуду. А сейчас у тебя розы и дочки.

– И ты, – он с нежностью посмотрел на жену. – Ты – самое главное.

Дана усмехнулась, но как будто была польщена.

– Классный ты, Марко, – она вдруг приобняла его. – Я с тобой не притворяюсь.

Марко сгрёб её в объятия. На сердце было светло. Жизнь, как оригами, складывалась в причудливого единорога.

Складывалась – потому что её складывали…

Здорово, Блэр!

Ну что, я продолжаю. Всё равно тебе некуда деваться. Может, ты и выкидываешь мои письма, не читая, мне плевать. Я намерен писать тебе.

Что бы тебе рассказать? Начну по-стариковски. У целителей бываю раз в год – Мари заставляет проверяться. Хотя на зельях Эстии я нормально так сердце подлечил. Рубец уже не такой зверский. Глядишь, не помру в этом году. Да шучу я, шучу. Говорят, очень даже хорошее сердце. Чего не должно было быть. Думаю, внезапная Светлая магия, с которой я очнулся после комы, меня и подняла. Вместе с Эстией – помнишь, я рассказывал то видение? Где проценты от выполненных за воплощение задач расписаны. Ух, страшное дело. Интересно, а у тебя там что в списке? Наверняка штрафов куча. Не знаю, как ты будешь это на Херсе навёрстывать, но лучше бы начать. А то, говорят, следующая жизнь будет так себе, с такими-то долгами…

Так, ну что ещё тебе сказать… Яблони растут, не переживай. От вредителей обработали. Ждём урожай. Я всё не могу определиться, каким сортом в тебя запустить, когда ты ко мне заявишься, «Золотой звездой» или «Солнышком»? Или «Искрой»? Наверное, «Искрой». Они кислющие, аж глаза на лоб вылазят. В отпуск он собрался, видите ли… Практически на курорт. А что, очень даже – остров, море, всё включено. Ох, Блэр, доберусь я до тебя.

Кстати, твоим родным корзину яблок отошлём как обычно, не волнуйся. Пацан твой «Солнышко» любит. А мой выводок предпочитает «Золотую звезду». Им жёлтый цвет нравится. Они у меня хоть и мелкие – дети, я имею ввиду – и зубов всего ничего, но грызут только так. Всё пса пытаются накормить. Он им тоже очень нравится. Наверное, потому что жёлтый – ретривер же.

В общем, давай уже, Блэр, собирайся на свободу. И не надо мне говорить, что это невозможно. Сам знаю. Но от мечты запустить в тебя яблоком я не откажусь. Так что жду на нашем ранчо.

Бывай.

Ирвин Вейст.

– Псих… – тихо проговорил Дрейк, перечитывая это письмо.

Оно было живым и солнечным. Оно пахло яблоками и собачьей шерстью. И смехом.

…Это вначале он плевался, читая эти письма. Зачем ему знать про инфаркт, чуть не убивший назойливого Вейста? Зачем ему знать про покупку дома? Про свадьбу? Про близнецов-мальчишек? Зачем ему это?!

А потом ему всё стало понятно.

– Чёртовы Белые маги, успокойтесь. Что Агния, что Вейст. Не вытащите вы меня отсюда. Никакими своими молитвами. Черти… Дэскел мне внушает, что я тварь и животное, и он прав. А вы меня ждёте домой. Хотя я вам ничего хорошего не сделал. На что вы надеетесь?!

Он тяжело вздохнул и потёр уставшие глаза.

– В одном Дэскел не прав. Окажись я на свободе, я бы не взялся бы за старое. Мне было бы некогда. Я бы… Я бы жил… Чёрт, этот придурок растит яблони! А я ни одной былинки не вырастил… Я скорее сжигал…

На глаза мага навернулись слёзы.

– Под дождь бы… проливной. Или под снег. В сугроб бы. Или на самую жару в июле в полдень. И выращивать… Да что угодно. Лишь бы без чёртовых людей рядом. Окопаться в своём доме и заделаться фермером. Или собак разводить. Возиться с щенками, – он с болью улыбнулся. – Беззащитными, мелкими, тявкающими… Чёрт с ней, с честью, гордостью и тому подобным. Быть бы живым и свободным. И просто. Тихо. Жить…

Он откинул голову на холодную стену.

– Пожалуй, в следующей жизни этим и займусь. А пока – пару писем…

Хелиус задумчиво рассматривал отчёты. Человек, принёсший их, стоял около стола.

– А госпожа Сольберг оказалась умнее, чем я мог предположить, – усмехнулся хозяин кабинета. – Кто бы мог подумать… Какая прыть.

Хелиус бросил взгляд на стоящего перед ним человека.

– Гарсон, разузнайте всё, что возможно, про господина Таубе. Род занятий на данный момент, род занятий в прошлом. Личную жизнь. Всех жён и любовниц. Детей. И мне понадобятся фотографии.

– Будет исполнено, мистер Морель, – Гарсон поклонился. – Фотографии тоже всех? Жён, любовниц, детей?

– Разумеется, – Хелиус слегка скривился. – И, пожалуй, фотографии его родителей.

– Так точно, мистер Морель!

– Можете приступать.

Дверь кабинета закрылась за посетителем. Хелиус покачал головой.

– Как всё любопытно закручивается. Я, похоже, недооценивал госпожу Сольберг… Впрочем, её стараниями один уголовник уже живёт на свободе – тогда как ему надлежало сгнить на острове… Выдающаяся женщина…

Он вдруг прищурился.

– Тем проще. Вдруг мне захочется с ним о чём-нибудь поговорить…

Госпожа Фортуна кокетливо прикрыла лицо веером. Хелиус усмехнулся в ответ. Что ж, похоже, этот разговор будет. И пусть ему пока неизвестно, о чём он – тем приятнее. Это интрига. Загадка. Будоражащая тайна. Хелиус Морель усмехался. Его ждёт нечто невероятное – раз уж ему захочется побеседовать с Эстеном Арьени. Что-то удивительное. Иных причин для разговора с этим человеком быть не может. Только что-то из ряда вон выходящее.

И Хелиусу Морелю было любопытно. Новая игра забрезжила где-то на небосводе. Где-то вдалеке, за норвежскими фьордами…

Глава 4. Сказки

Магия бывает разной. Обычную остров Херс блокирует, давит, прижимает к земле. Но вот полёт Духа острову не остановить.

Он сидел с закрытыми глазами. Его сознание было высоко. Он смотрел. Смотрел в прошлое, настоящее и будущее одновременно. Он видел какого-то странного молодого мага, заранее озлобленного на весь мир. Жестокого к миру и жестокого к себе. Безжалостного. Мага, который исподволь чувствовал что-то неправильное в своей жизни, но не мог понять, что это. И бросался, как слепой пёс, на всё, что двигалось рядом.

А это были люди. Живые, чувствующие люди.

Вот только у пса болели внутренности. И за своей болью он не замечал боль других. Не думал об этом. Он просто пытался облегчить свои страдания. А других страдающих презирал.

Слабаки. Тряпки. Им нет места в жизни.

…Потому и сидел он уже шесть лет на острове Херс. Потому что таким слабакам, как он, нет места в жизни.

Он измывался над теми, кто был слабее. Он возвышался над низложенными. Он строил свою гордость на грязных победах. Он преодолевал трудности, которые сам же для себя и создавал.

Слабый, надломленный и злой человек.

Дух смотрел на свою жизнь со стороны. Смотрел, и понимал… Видел всё то зло, что сеял на земле. Видел всех, кто остался в шрамах, соприкоснувшись с ним…

…А потом тело открыло глаза.

Взгляд Дрейка был задумчив.

– Я был человеком, когда читал Эстии «Сказки»… А что, если… Хотя, нет. Фебос уже большой, ему поздно такое читать… Но я любил эти сказки всю жизнь. А что, если… Попробую, – он решительно встал.

В его руках зашуршала бумага. Он взял в руки карандаш и устроился у подобия стола.

– Кого бы сделать главным героем сказки? Я читал про Маленького Орка, а для Фебоса… Гном, эльф… Нет, не то… Гоблин, домовой… Нет… Вампир? Привидение? Оборотень… О, точно! – в неестественно-светлых глазах сверкнула искра. – Я напишу сказки про Древнюю жуть.

Он вдруг нахмурился, опустив голову.

– Может, и Эстия прочитает. В конце концов, я страшно виноват перед ней. Не мой бы напор, не моё бы насилие, и всё было бы иначе. Я бы познакомил её с Хелиусом, у них бы закрутился роман, я пообщался бы с Арьени, догадался бы… И ничего этого бы не было. Эх… Сестрёнка, – криво усмехнулся он. – Искалечил я тебя. Прости, – едва слышно произнёс он. – Ну, что ж… Сказка про Древнюю Жуть. Жила-была маленькая Жуть. Маленькая, но Древняя. Древняя, но маленькая. Потому что она мало знала и мало умела…

Он закрыл книгу. Положил на прикроватную тумбу. Взгляд зацепился за классический ночник.

Всё было правильно. Плотно задёрнутые шторы, запах свежего постельного белья, чтение перед сном. Так было всегда. Так должно было быть.

Так делала его матушка. Плотно задёргивались шторы, аккуратно складывалось покрывало, закрывавшее тщательно заправленную кровать маленького Теодора, открывалась книга, и будущий наследник огромного состояния, замирая, слушал, как матушка читает…

Книга прочитывалась от корки до корки, не пропуская ни страницы. Даже если сказка не нравилась, её следовало дочитать. Потому что прятаться от правды жизни – низко. Правде всё равно, нравится ли она тебе.

Теодор вдруг улыбнулся.

– Суровые сказки были… Настолько, что я попытался сочинить свою – на этот раз счастливую… Волшебную… А получилось, как в детстве – дочитывай, Тео, до конца. Даже если не нравится, что поделать. Такова твоя сказка. А ты в ней – главный герой. Который перепутал принцессу и драконицу. И спас не ту… Вот такая дурная сказка…

Маг взглянул на часы. Час до полуночи. Пора было выключать ночник и засыпать. Завтра – новый день. Работа. Ответственность.

– Интересно, какие сказки захочет читать моим детям моя жена?..

Он вдруг тихо рассмеялся.

– Надо будет попросить её бросать те сказки, которые будут неинтересными или злыми. А то детвора привыкнет… Привыкнет терпеть, как я. И к плохим сюжетам привыкнет…

Он глубоко вздохнул и взглянул в идеально-белый потолок. Годы терапии в Реабилитационном Центре многое помогли увидеть иначе. То, что он считал своей силой, оказалось доспехом – внешней металлической обёрткой, державшейся на непоколебимых установках. На мыслях, которые он никогда не обдумывал, просто жил. Просто прирос к этому доспеху, не замечая, что двигается в нём, как… Как и полагается латнику. Громко, тяжело, негибко.

Он считал это – силой. А многое другое считал глупостями. Вот только справиться с наследством ему помог не доспех. Ему помогли другие его качества. А доспех был лишь внешней картиной. Очень удобно поддерживать иллюзию, привычную миру. Все знают, что Нортоны – черствы, как прошлогодний кусок хлеба. Все знают, что Нортоны лишены чувств. Все знают, что Нортоны – расчётливы.

Да и сами Нортоны порой в это верят. А потом умирают по досадной случайности. Или женятся не на тех.

– Как же сложно научиться понимать, что мне нравится, – вдруг простонал маг. – Как удобно было жить по алгоритму…

Вот только у Мореля не было алгоритма, а он был куда счастливее Нортона. Потому Теодор и пошёл учиться к этому человеку. Больше – не к кому. Остальные ничего не могли бы ему подсказать. А Морель… Морель мог. Морель подсказывал. А Нортон, запихивая гордыню в дальний угол подсознания, впитывал каждое слово. Учился. Запоминал. Соображал на пределе сил.