Читать онлайн Детство Безликой

Глава 1

Что-то в мире никогда не меняется. Как бы мы не хотели изменений, как бы не стремились к процветанию… Есть вещи, которые навсегда слились с человеческим естеством, навсегда овладели им. Мы не в силах бороться с войнами, с голодом, с болью и смертью. Мы бессильны против болезней, мы навечно порабощены богами и скованы плотью. Заложники жизни, которую не способны изменить, это порок каждого… и в том числе детей. Чистых, невинных созданий, которых не коснулись проблемы, которые не познали ужаса и тьмы. Впрочем, даже здесь есть исключения, есть нечто худшее, чем у иных, выбивающееся из общих рамок и норм. Некоторые зовут это проклятьем, священники наказанием богов, иные болезнью. Я уже смирилась с тем, что все это правда и ложь одновременно, что Близнецы жаждут моих страданий, что я повинна перед ними за что-то, но за что именно, не знала и не могла понять. И что единственное спасение есть в искуплении… к которому я была не готова, для которого оказалась слишком юна, которого не желала. Жаль, что Они не были того же мнения…

Меня вновь настигла кошмарная дрема, несмотря на все попытки жрецов и лекарей прекратить видения, терзающие обнаженный и ослабевший разум. Мне не могли помочь ни яды монахов, служащих Ангелу Слез, ни истязания последователей Ангела Крови, что оставили на дрожащих, детских плечах, неглубокие, но видные каждому рубцы. Их молитвенные причитания, вознесенные к Близнецам кровь и слезы, магические пассы, ничто не было в силах вырвать мои сны из-под власти демонов, Владык или же попросту больного бреда, поразившего самые основы разума. И вновь, я слышала отовсюду шепот о собственном проклятии, о том, что я брошена небесами. Мне было не впервой испытывать это, я сполна почувствовала всю горечь собственной жизни с раннего детства, еще с самого рождения, осознавая ту простую истину, что все вокруг будут сторониться меня, что я прокаженный изгой. Даже собственная мать, навзрыд рыдая в плечо отца, нередко проговаривала эти ранящие слова, стоя около моей кровати, возможно считая, что я сплю или попросту ее не слышу. Но и во снах я слушала и чувствовала абсолютно все, не в силах найти в них покоя и умиротворения, от того оставаясь необычайно чуткой к каждому шороху и каждому шагу, что нарушал тишину моих покоев. Разумеется… Если в те редкие, относительно спокойные ночи, я могла отдохнуть от приевшегося кошмара, что уже давно стал вечным спутником моего неизменного, вечного проклятья.

Черный ворон неудачи расправил надо мной крылья с самого рождения, навеки закрыв собой не только Их свет, но и лучи солнца. Лишь сделав шаг под светлый взгляд мира, сотворенного богами по милости, что порождал жизнь и счастье, меня раз за разом пронзала ужасающая боль, сравнимая с карой за нечто, чего я не могла совершить. Кожа начинала дымиться, отслаиваться и чернеть, покрываясь страждущим пламенем, в ушах громогласно бил по разуму звон колоколен, нос и уши прозябали в крови, что текла из рушащегося тела, которое дрожало и сопротивлялось велениям разума, видя лишь один выход – смерть. Уже в скорейшем времени после того, как солнечные лучи касались моего тела, несчастный ребенок оказывался близок к смерти так, как иные не могли и представить себе, вплоть до последнего вздоха собственных жизней оставаясь в неведении о том кошмаре, что встретит их перед кончиной. О том болезненном бессилии, о той беспочвенной ненависти, зреющей в раненой душе.

Ребенок демонов, прокаженная, бесполезная и слабая… В собственном особняке меня не чтили даже множественные фамильные слуги, что с далеких времен, от раскола и до объединения доблестной Империи Стали, верно служили семье Рихтер, трепеща перед нашим могуществом и славой. Славой непревзойденных государственных деятелей, перед достоянием наследников великих архитекторов и именитых Канцлеров Его Империи. Наш род никогда не знал бед, мы не были воинами, не знали прекрасного лика Святой, Истинной войны, были слепы по отношению к бою, чести, к военной службе во имя Империи и Близнецов. Я была призвана нарушить это, выковать на пьедестале военной славы фамилию своего рода, навсегда увековечив свои боевые заслуги, заслуги, что наследством будут вдохновлять следующие поколения на новые и новые подвиги. Я считала, что именно поэтому меня преследовали кошмары, поэтому я видела войну, тогда еще не зная об этом. Это было мое предназначение, мой единственный жизненный путь, одобренный богами. Я уже видела во снах смерть, когда иные сверстники… с трудом могли держать в руках клинок или перо. Десятый год жизни, это было одно лето назад, первый кошмар, что явился ко мне. Но я помню его так отчетливо, как ничто иное. И никогда уже не смогу забыть. Мне уже не отмыться и не избежать воли Близнецов.

Кошмар всегда являлся одним и тем же, никогда не меняясь ни в единой своей детали. Мое тело сковывал тяжелый, почти что невыносимый для ношения доспех, который как ни старайся я не могла разглядеть. Вместо этого, две узкие прорези для глаз позволяли мне лицезреть тысячи, тысячи земель, горящих яркими, инфернальными огнями, возносящими к окровавленным небесам черный дым, среди которого я видела наполненные ужасом и болью образы людей, сложивших свои головы в полях передо мной. В нос неизменно ударял едкий запах гари, что с того самого дня, и с каждым последующим кошмаром, становился для меня все роднее и родней. В тоже время солоноватый вкус собственной, стылой и густой крови, играющий на языке, неизменно вызывал только лишь отвращение и страх. Каждый раз, когда в реальности я ощущала свою кровь, будь то от разбитой по случайности губы или вследствии очередной молитвы Ангелу крови, меня одолевал первобытный ужас и мысли о том, что теперь, я оказалась в кошмаре наяву. Среди перистых, громадных облаков, нависающих надо мной и словно вот-вот готовящихся сорваться вниз, зияли следы пылающих укусов, ужасные раны, похожие на отметины волчьих клыков, ранивших и растерзавших самих Близнецов, что неясными тенями блуждали под алым небом. Они казались столь реалистичными, настолько глубокими и жестокими, что видя обрывки неба, оставленные болтаться в воздухе, мое сердце на секунду останавливалось, по телу проходила бьющая дрожь а к горлу подступал отчаянный, хриплый вой, похожий плач. Усеянные курганами поля делились реками крови и горящими баррикадами, составленными из сломанных оружий, частей доспехов и тел, тел растерзанных и умерщвленных, с широко распахнутыми, белесыми глазами, смотрящими только на меня… преследующими забитого от ужаса ребенка, скованного броней, постепенно сливающейся с кожей и пронзающей кости. Доспех лишал меня всякой жизни и воли, с каждым новым кошмаром все сильнее поглощая в себе. Но от этого союза, пугая меня все сильнее, он ощущался все легче и легче, плотнее прилегая к телу и становясь его частью. Неизменным в кошмаре было и то, что я не могла мыслить, не могла даже сделать лишний шаг в сторону или оглядеться вокруг шире, чем позволяли мне всегда одинаковые движения шлема. Раз за разом маршем двигаясь прямо, я шла к своей цели – высокому холму, поросшему черными, пепельными розами, чьи лепестки растворялись на ветру, окутывая вымершую долину тусклым прахом, который что-то шептал мне.

Но никогда я не могла дойти до конца. Раз за разом, ночь за ночью, я падала на колени, терзаемая жаром, агонией и слабостью, сломленная видением, которое не давало мне даже шанса чтобы узреть то, что лежало за холмом. Но даже проиграв, у меня не было права покинуть иллюзию, я не могла… Проснуться, вынужденная ощущать, как медленно умирает тело, что одновременно принадлежало мне, и в то же время, было просто… дымкой, сотканной из небытие, как камера созданная в наказание за грехи, которые я не совершала… или еще не успела совершить. Ожидая вновь и вновь, стоя на коленях или лежа на боку, ожидая того момента, когда видение даст мне проснуться, отпустит в мир живых. Каждый раз я видела молнии, освещающие небеса, взгляды, испуганные, отрешенные взгляды Богов и ангелов, глядящих на землю… на меня, с надеждой и просьбой. Раненый Мириан, великий Ангел возмездия, Владыка Крови, воевода Небесного Легиона, тот, кто уничтожил Волка веками назад, кто сражался рука об руку со смертными, строя Империю Стали, в моем порочном видении лишился глаза и конечностей, его лицо было изуродовано кровоточащими ранами, из разорванного горла слышался хриплый стон. Сивил, его кровный близнец, Ангел Слез, Всепрощающий отец и брат… стоял, опустив голову и проливая слезы, окруженный сотнями искалеченных ангелов, с оборванными крыльями, лишенными ног, голов и сердец. В взглядах многих читалось презрение, виднелись всплески ярости и ненависти, скорбь драла их души… лица ангелов кривились, губы что-то шептали, но я была не в состоянии узнать, за что моя судьба оказалась презренна Ими, ветер уносил всякое слово, пепел скрывал от меня движения губ, но показывал оскал. Я понимала лишь одно, весь шепот небесных слуг был правдив. Я ненавистна ими… И раз была жива, должна была доказать небесам обратное. Что я им не враг, что я… достойна света и жизни.

– Госпожа Лизастрия, время просыпаться. Сегодня в имении гости, ваш отец выразил рьяное желание встретить их вместе с вами… Мне приказано подготовить вам наряд, поэтому прошу, пройдемте.

Распахнув глаза, я вновь оказалась среди мягких подушек и тканевых покрывал, стелющихся на кровати, под мягким светом масляных ламп, не приносящих мне той боли, которой награждало солнце. Кошмар закончен, я смогла наконец дышать и двигаться, но никакой радости я не ощущала. Неизменно мокрое от пролитых во сне слез, девичье лицо, принадлежащее мне, с трудом смогло скрыть гримасу ужаса и боли, что отступали волнами, порой воскрешая в сознании мертвые равнины. Возле руки лежала вновь не спасшая от кошмара плюшевая кукла с глазами-самоцветами, чье аккуратное платье из шелковой ткани оказалось помято во время беспокойного сна. Отдернув от нее онемевшие пальцы, я быстро вытерла с лица влагу. Кошмар… Такой явственный, настоящий, но я знала, что никто не сможет с ним ничего сделать. Уже год я страдала от них, уже год проливала слезы, уже год… ничего не менялось, и не изменится ни этой ночью, ни завтрашней. Было слишком глупо тешить себя надеждами, слишком долго не было повода, чтобы верить в лучшее.

– Папа желает… видеть рядом меня? Что-то случилось? Он в порядке?

Слова одного из сотен слуг, чьего имени я даже не знала, казались такими же невероятными, как старинные легенды об огромных змеиных богах и паукообразных людях, что Он рассказывал мне перед сном. Отец… мне казалось, что в его жизни нет для меня места и вряд ли оно когда-либо появится. Работа на Канцлера, судейская карьера достигшая своего апогея и обучение трех старших братьев, которые наследовали фамилию и должны были нести честь дома Рихтер средь века, казались задачами, что не оставят для меня даже секунды. Я не могла и надеяться, что у отца будет время на болезненную и проклятую богами дочь. Он ускользал от моего взгляда и слова месяцами, лишь порой, словно в какие-то праздничные дни, являясь в мои покои перед сном, рассказывая легенды о наших предках и старинные сказки, в правдивость которых я не могла верить, даже если бы хотела. Они были слишком светлыми, для той, которой приносит боль солнечный свет. Всю свою жизнь я проводила в отстранении от семьи и общества, лишь встречи с жрецами и занятия с учителями давали разнообразие, но никогда я не чувствовала себя в собственном доме частью чего-то, скорее печальным изъяном, о котором не могли забыть. Меня избегала семья, пряча свои страхи или презрения за безразличием и молчанием. Мать являлась лишь под вечер, чтобы проверить самочувствие и вновь, безрезультатно, прочитать молитву о моем благополучии, но она никогда не задерживалась надолго, предпочитая заниматься хозяйством или устраивать балы, собирая слухи. В такие дни, я оставалась на самой себе, в собственной комнате, предаваясь лишь бессмысленному чтению молитв, в надежде получить от иконы Сивила ответ, за что я была предана Ими. Братья шли по стопам отца и многих иных предков, надолго оставаясь в работе, на государственных постах или в академиях столицы. Но изредка приезжая, тоже не проводили со мной времени, предпочитая такие же застолья и балы что и мать. Те редкие семейные обеды, что проходили по случаю праздников или достижений кого-либо из братьев, оставляли на душе одну лишь печаль и едкое ощущение предательства. Я видела счастливые лица родных, понимая, что сама не могу улыбаться, я видела любовь матери, уважения отца, что всегда оказывались от меня слишком далеко и стали лишь дальше… когда я начала видеть кошмары. Это стало второй чертой. Теперь уже ни у кого не было сомнений, кем я была. Чем я была.

– Мне неведомо, госпожа Лизастрия, мне было приказано помочь вам нарядиться и провести к господину нашему Рихтеру. Прошу, позвольте, я проведу вас…

Слуга протянул мне руку, видимо желая помочь покинуть постель, но я не была больна или немощна настолько, чтобы нуждаться в помощи. Пусть я не способна жить под солнцем, но это не значит, что без этого я становлюсь калекой. Игнорируя жест сочувствия, я самостоятельно слезла с кровати, босыми ногами касаясь мягкого, шерстяного ковра, глубокого синего цвета, с серебряной каймой, идущей по краям и рисующим узор, подобный тем, который мороз рисует на обледеневших окнах. Мне не нужно сочувствие слуг… я сама справлюсь.

– Будет ли встречать гостей матушка?

Слуга повел меня сквозь длинные, величественные коридоры, на которых, в застывших на века картинах и доблестных гербах, читалась вся история нашей семьи, уходящая корнями еще в самые первые графства, что расположились на этих землях. Под потолком методично покачивались люстры, на которых слуги упорно меняли свечи, повсюду царила неразбериха и хаос подготовки, словно нашим гостем был сам Император, но мечтать о подобном было слишком наивно даже для ребенка. Приемник Близнецов на земле, его появление было чем-то невероятным, а рассказы отца о его облике были столь немыслимы, столь удивительны и чарующие, что казались выдумкой, сладкой ложью… Он действительно был божеством, спустившимся с небес, пусть и каждый знал, что он подвержен той же смерти, что и каждый из нас. Император имел в себе Их волю и мудрость, никто не был способен одолеть его на равных… Никто в истории не убивал императора в честном бою. По крайней мере, так утверждали мне учителя и священники, которых я с упоением расспрашивала о его сущности.

– Да, моя леди, ваши родственники будут встречать достопочтенный караул Ревнителей, во главе с Годриком и его юной внучкой, госпожой Гвин. Среди караула представлены многие именитые роды и представители вышеупомянутого ордена. Это все, что ваш достопочтенный отец счел нужным рассказать мне и передать вам. Остальное, как я считаю, вы узнаете лично, во время беседы с ним.

Ревнители… Демоноборцы, охотники за магами, каратели… Я много знала о военной доблести орденов Империи Стали, о главной гордости, что есть в нашей стране. Никто не мог сравниться с Империей в военной мощи… И Ревнители были самым благородным, самым чистым орденом, что неизменно стоял на страже порядка, что был клинком веры, продолжением воли Сивила. Я прекрасно понимала, что ни одному воину не будет никакого дела до меня, никто даже не взглянет на болезненную, изнеженную дочь из рода, что не знал войны. Но отец возжелал, чтобы я была рядом, разве можно просто… Просто отмахнуться от той слабой надежды, почти что мечте, о деле высшем, о деле лучшем, чем то, которым занималась моя семья.

Я потерялась в сладких грезах, молча шагая вслед за слугой по ветвистым коридорам, не столько от незнания собственного дома, сколько от мыслей, роящихся в сознании подобно мелким личинкам. Но в отличие от насекомых, это было нечто, доставляющее мне удовольствие, заставляющее улыбаться про себя и представлять тот прекрасный мир, что ждет меня за пределами родового особняка, что полон возможностей загладить вину перед Близнецами, которую видимо я допустила… раз оказалась проклятой с рождения, без малейшего права на искупление. Может быть, это был Их жест, может, они услышали одну из сотен молитв, которые я возносила в их честь, которые я так отчаянно лелеяла в душе, каждый раз принося им свои слезы, свою кровь и боль. Было столь чудесно видеть картины моего триумфа, моего великого подвига средь битвы, что даст желанное прощение, что наконец вернет потерянный свет, такой приятный свет, что радует тело и душу каждого вокруг, кроме меня. И нет больше боли… нет слез.

– Мне дадут возможность пообщаться с Ревнителями?

Слуга сам подбирал мне наряд, перебирая недавно закупленные платья, туфли, тонкие накидки и маски, на случай, если придется покинуть здание, во что мне не верилось. Я любила платья, возможно, полюбила бы их еще больше, если бы имела возможность присутствовать на балах или ассамблеях, но видеть ту моду, что царила среди аристократии столицы, могла лишь в одежде матери. Основная часть моего образа уже была готова заранее, я облачилась в темно-синие платье, с вышитым гербом нашего рода – пером, лежащим на остром клинке. Туфли приятно ударяли о пол, имея украшение в виде белого бантика около середины ступни, изготовлены они были из плотной шкуры какого-то страшного северного зверя. Но сложнее всего было выбрать маску, созданную по образу и подобию легендарных масок Императоров, созданных без вести пропавшим мастером. Говорят, в его творениях заключались демоны… Что придавали своим хозяевам силы позволяя становится совершеннее. Но сейчас, от этой технологии остались только легенды, а сам мастер исчез. Моя любимая маска представляла собой деревянную копию воинского шлема, которая надевалась спереди и завязывала на серебряные цепи на затылке. Тонкие узоры и рисунки на ней всегда производили впечатления, намеренно затемненные участки, имитирующие кровь, восторгали детское сознание а широкие прорези для глаз не скрывали мир вокруг. Вновь мой взгляд упал на нее и не в силах выбрать иную, я взяла с собой именно шлем, привязав за цепи на предплечье. Мой образ для встречи был готов, я не видела нужды в плащах и верхней одежде, до сих пор не понимая, что именно нужно от меня отцу. Мне казалось, что для него я абсолютно бесполезна, и от того, даже минимальное внимание с его стороны одновременно грело мою душу… И вызывало странное, пугающее беспокойство.

– Мне неведомо, госпожа, но… вы уверены, что желаете предстать перед гостями с вашей маской? Я знаю, что вы ее любите, но ведь…

– Думаю, моя дочь вправе самостоятельно решать, как представать перед гостями ее семьи. С добрым утром, Лиз, Годрик уже прибыл… думаю, тебе будет интересно пообщаться с его внучкой, она точно знает многое о мире вокруг. А теперь пойдем, не будет заставлять его ждать, он ненавидит оставаться наедине с твоей матерью.

Внезапно, в дверях раздался тихий, но уверенный и ровный голос отца, что заставил слугу тут же опустить голову, послушно опустившись на колено. Я резко обернулась, сталкиваясь с теплотой его мозолистых рук, что аккуратно погладили меня по волосам. Он правда здесь, передо мной, сердце застучало чаще, с трудом веря, что это все происходит именно наяву, после целого года кошмаров, мир наконец решил преподнести мне вознаграждение.

Мне не оставалось ничего, кроме как восторженно кивнуть, всем сердцем молясь, так искренне, как никогда не молилась, чтобы этот день действительно стал для меня особенным. Чтобы сегодня, я нашла для себя смысл в жизни… И путь к искуплению.

Глава 2

Тиер Рихтер, моей прославленный отец. Правая рука Канцлера всея Империи, перо возмездия, Верховный судья Стали… У отца имелось множество титулов, порой противоречивых и даже странных для детской мысли, ведь я его знала исключительно как щедрого, доброго мужчину, с добрым, пусть и обычно хмурым, взглядом. Его линия жизни была самолично изуродована им, запятнана кровью столь многих, что список с трудом можно было уместить даже в единой книге. Его правосудие не знало жалости ни к последним беднякам, ни к знатным вельможам. Друзья, враги… даже дальние родственники, он не делал различий, вынося свои приговоры настолько справедливо, как то было возможно. Насколько ему было чуждо милосердие… Я не знала. Но за свою работу, за его непреклонность и честь, на него озлобленно скалили клыки знатные семьи, первейшие жрецы, диктаторы войн, легаты и перфекты. Но несмотря на это, союзников у нашей семьи всегда было неизменно больше, и только благодаря этому, мы вообще могла жить все эти долгие века не зная горечи. Сам Император неизменно благоволил нашему роду, ведь в отличие от семьи Вир, некогда претендовавших на Императорский трон и даже восседавших на нем в течение нескольких недолгих лет, или же Лессеров, что некогда рухнули вместе с своими легионами в ересь, Рихтеры неизменно служили исключительно Его воле, не зная о корыстных помыслах. Мы были слугами Его власти, не являясь игроками в дворянские склоки и никогда не видя себя преемниками Близнецов. Мы были чисты и покорны… Возможно, зазря, но никто из моего рода никогда не решался на вражду с Ним, и мы же, ровно как Грау и Хисеры, одни из первых, кто примкнул к Близнецам, к их свету… И после этого ни разу не покорились шепоту Владык, не внимали порочного гласа меньших демонов, не отворачивались от света Близнецов, от Их слов и от Их почитания. Нет надежнее рода, чем Рихтер, нет тверже слова, чем наше, нет подписи честнее… Чем печать Рихтеров. Это знала вся Империя, и некогда, знали Север и Юг. Наша слава до сих пор осталась среди их древней аристократии… Поэтому старший из моих братьев стали дипломатам и послом Империи, средний часто посещал враждебные страны, и только лишь младший обжился в столице, верно служа Канцлеру.

– Ты заметно подросла… Скоро уже догонишь Генриха. Оставьте нас.

Приказ отца был выполнен незамедлительно, поклонившись, слуга вышел за двери, оставляя нас наедине. Спустя мгновение Тиер ласково поднял меня над землей, описывая круг и снова ставя на землю. От него пахло лесом… осенней листвой, пышными, пьянящими взгляд елями, взмахами крыльев лесных птиц, их пением, тлеющим закатом… В его могучих руках, скрытых под кожаными, неизменно черными перчатками, на которых сияли сапфиры и вышитый серебряными нитями герб нашего рода, я чувствовала себя в такой безопасности, которую не могла ощутить ни в присутствии матери, ни наедине с собой. Это был истинный покой, смешанный с первородным счастьем, таким редким и небывалым, что даже просто поверить в его существование оказалось до боли сложно. Его лицо никогда не было изуродовано шрамами, гангренами или просто увечьями, что всегда отличало нас от всех иных родов, что хвалились военными заслугами и собственными ранами, зазря считая их показателем силы и авторитета. Дальше всех в этом вопросе ушел род Вир… Сыновья которого не знали жизни вне поля боя. Их тела, раскрашенные в священные символы, редко были цельными. Потеря пальцев, ушей, глаз и конечностей, их не останавливало ничего, и поговаривают, что под конец жизни… Их лица уже было не отличить от волчьих морд. Тиер, как лик всего семейства Рихтер, напротив, следил за собой, всегда имел причесанные волосы каштанового цвета, обычно скрытые под широкополой шляпой из белой кожи, с заломленными краями и пером журавля. Его жилет отличался приятным багровым окрасом, пуговицы из золота блестели под пляшущими огнями факелов, льняная рубаха не имела воротника, вместо этого, на шее отца сияли сложенные между собой нити золота и серебра, которые уходили к груди, заканчиваясь загнанным в оправу агатом, отражающим мое лицо и пустой взгляд янтарных детских глаз. Сегодня, образ отца дополнялся парадными кожаными брюками, на которых сверкал почти никогда не используемый им меч, подарок одного из старых друзей из рода Вир, которые сейчас, увы, уже покоился в земле. Впрочем, его подарок стал символом нашей дружбы… Что не могло не радовать, враги волчьего рода зачастую заканчивали жизни на пепелищах собственных домов и растерзанных тел собственных семей. Если, конечно, Император отпускал их ошейник.

Я практически никогда не оставалась с ним один на один, глаз на глаз… Особенно, в подобной праздничной, даже несколько воодушевляющей, обстановке. Я видела каждую морщинку на его лице, глубокий цвет карих глаз и их невероятную красоту, в сознании и сердце теплилась надежда, такая глупая, наивная и детская, что сегодня что-то поменяется, что возможно, семья наконец… примет меня, хотя бы частично, хотя бы отец… Но склонив голову и слегка поклонившись, как того неустанно требовал этикет, я попыталась как можно быстрее разогнать эти мысли, не считая разумным тешить себя ложными мечтаниям, которые являлись первым шагом к новым разочарованиям. Каждый раз, когда он являлся ко мне с очередной сказкой, я неизменно и всем сердцем надеялась на то, что теперь то все изменится, но все мечты словно были сотканы и вплетены в мой разум лишь для того, чтобы утром услышать новость о том, что отец вновь покидает нас. Скорее всего, сегодня случится абсолютно тоже самое… С той лишь разницей, что покинет он нас чуть позже, чем обычно.д

– Здравствуй, отец… Это правда? Ты хочешь, чтобы на встрече была я?

Мой голос чуть дрожал от волнения. Я не могла спокойно принять то, что он действительно так близок, что несколько секунд назад обнимал меня, словно я действительно была простой дочерью, не брошенной и не проклятой богами. След счастья на устланной несчастьем жизненной тропе, такой светлый и чистый, что собой затмевал годы тьмы и боли. Я… Не привыкла к этим мгновениям, с сожалением ожидая, пока они закончатся, зная что вечного счастья не бывает.

– Конечно, слугам, которые лгут, рубят языки… и ты это знаешь. Я не считаю нужным держать тебя в тени этого дома, вечно пряча от мира вокруг… но несмотря на это, для тебя небезопасно покидать наше имение в столь юном возрасте без надлежащей подготовки. Ты растешь, эти стены скоро станут клеткой, похоронив тебя под своей тяжестью, и пусть я не готов отпустить тебя в Колыбель Империи… Ты должна видеться с людьми, которые творят будущее не только нашей Родины, но и всего мира. А также, заводить друзей. Род Грау удовлетворяет оба требования, являясь нашим влиятельным союзником и другом.

Отец рассмеялся, поднимаясь с колена и кидая взгляд на дверь. Его лицо не показывало никакого сомнения, радости или печали. Казалось, на нем вообще не виднелось ни единой эмоции. Только спокойствие, вызывающее недоумение и даже некий трепет, схожий со страхом. Именно это и породило вокруг него столько завистливого говора, болезненных мифов и легенд. Страх, перед чистым лицом справедливости…

– Значит… Это не деловые переговоры? Ты не будешь говорить о работе и использовать сложные слова?

Я не могла в это поверить и с трудом держала беспристрастный лик, который желал впервые за долгое время уступить свое место светлой радости. Казалось, что после кошмара… я попала в самый лучший сон, который когда-либо видела. И чем сильнее я радовалась, тем сильнее рос страх проснуться, лишившись всего вокруг. Но дрема не может быть такой реальной, столь осязаемой и попросту… настоящей. Такое невозможно.

– Нам есть что обсудить с Годриком… но ты и не будешь присутствовать при этом. Слуга должен был известить тебя, что с ним явится Гвин, она лишь на год младше тебя но, мне кажется, что вы сможете поладить. На самом деле, вам будет лучше поладить друг с другом, ввиду некоторых проблем на севере… Она будет жить с нами какое-то время.

Мое дыхание окончательно сбилось, смешивая в душе едкий страх и робкое, эфемерное счастье от предстоящей встречи. Она ведь росла среди воинов… Среди рыцарей, чьими руками творится справедливость. Я желала узнать все, что происходит в мире, таком огромном, таком удивительно разнообразном, который не скован четырьмя стенами с узкими окнами, за которыми лишь бесконечный лес… и одна единственная дорога, ведущая к аванпосту одного из легионов Пепла, слава которого зиждется лишь на тех жертвах, что они несут, но никак не на героях. Там тоже были герои… но состоящие из простолюдинов, о которых не слагают легенды и не поют красивые баллады.

– Нас ждет война?

Я не чувствовала в этих словах ничего превратного или кошмарного, даже страх не проскользнул в моем голосе, лишь чистый, детский интерес. Империя Стали никогда не знала покоя или мира… Даже в то время, когда ее границы простирались от южных островов до самых высоких северных хребтов, наши великие предки отдавали жизни в борьбе с Владыками демонов, с восставшими предателями и многими скрытыми противниками, которые в итоге смогли победить, расколов бывшую Империю на три вечно враждующие части, терзаемые жаждой мести и власти. Война не знала конца и края… То было слишком очевидно.

С детства я видела множество воинов, посещающих наш дворец или просто несущих депеши… Окровавленные, беспощадные Волкодавы, растерзанные собственными клинками и возносящими молитвы Мириану, нашему возлюбленному Ангелу крови, поборнику возмездия и кары. Именно они были наследниками Виров, что основали орден многие века назад, еще до образования единой Империи. Тогда, их целью было убийство злого бога, Волка, когда же он был уничтожены Марианом, то весь род Вир и их воины безвозмездно присягнули ему на службу. По крайней мере, так говорили в сказках и преданиях, а правды, пока еще, я не знала. Меньше всех я видела Чтецов о Смерти. Лишенных лиц, голосов и жизней за тяжелой броней, что останавливались лишь для того, чтобы привезти отцу вести с южного фронта, отказываясь от пищи и крова, но неизменно оставляя нам дары за пользование молитвенной кельи, выпивая своего исключительного яда и вознося Сивилу свои слезы, отрекаясь от слабости, попутно принося в жертву Мириану кровь врагов, не желая проливать свою. Я видела вечно сменяющих друг друга центурионов перфектов и даже нескольких диктаторов войн, что служили в Пепельной страже и Легионе Надежды. Эти легионы несли дозор на границах и внутри Империи. Визиты всех без исключения воинов неизменно сопровождались одним и тем же… вестями о боях, о победах и поражениях, о судьбе всей страны, которую они держали на острие своих клинков, копий и стрел. Помнится, один легионер рассказывал отцу чудесную историю о Фэоре, святом, что своими руками создал Легион Надежды во время Великой Смуты, и который до сих пор возглавляет свой легион, неся благочестивую молитву по потерянным землям, возвращая предавших людей в Их свет. Он говорил, что последователи Надежды единственный легион, что способен заставить врагов плакать еще до начала боя, убедив сложить оружие и встать под знамена Близнецов. Той же ночью, эти истории узнала и я. Подобное казалось мне столь далеким, столь недосягаемым в моем маленьком, мещанском доме… Кроме которого я не видела ничего. Святой… солдат рассказал отцу о его крыльях, восторженно описывал взгляд, сияющий золотом, нежные целительные касания и вдохновляющие песнопения, произнесенные его ангельским голосом, что вдыхал в мертвые тела солдат новые силы и заставлял их откладывать собственные смерти, заново следуя в бой. Казалось, что я слушала не о человеке, о Боге, о ком-то, кто постиг нечто сакральное. С того дня, я стала видеть средь окровавленных облаков новый облик, старческий лик, с чьих закрытых век текли золотые слезы, растворяющиеся в вихрях пепла.

– Война никогда и не кончалась, Лиз… И вряд ли когда-то закончится, такова суть вещей. Мы обсудим вопросы снабжения и постройки новых крепостей на севере Империи… там сейчас неспокойно, говорят, что в Зимних Покоях зреет заговор, нужно проследить, чтобы в случае свержения Вечного, север не пытался напасть на нас.

Тиер погладил мои волосы, аккуратно провожая в коридор. Боль в голосе отца казалась мне искренней, настоящей, даже несмотря на то, что он сам никогда не видел облика войны. Наверное, суд вынуждал его рассматривать множество ее последствий.

– Господин Грау хочет обезопасить свою семью от войны? Разве они не должны будут сражаться, в случае нападения?

Я медленно шла нога в ногу с отцом, не смея выходить вперед. Наш путь лежал в кабинет Тиера, самое запретное место во всем доме, возле которого неизменно стояли два стражника из Гвардии Чести. Официальной стражи всей Империи, что хранили порядок внутри городов, сел и частных поместий. Я была там лишь один единственный раз, в далеком детстве, и запомнила только камин, в котором горел такой яркий огонь, такой теплый и нежный… Я никогда не забуду тот миг, пусть и в нем не было ничего важного. Просто треск дров и тепло, исходящее из самой сути нашего родового поместья. Наверное… именно так ощущали любовь Близнецов жрецы.

– Родители Гвин мертвы, Лиз. Их души забрали на небеса… ужасная трагедия средь лесов вечного инея, падение форпоста льдов унесло жизни тысяч и тысяч жителей… открыв для удара демонов Слезы Империи. Владыке нашему Императору пришлось перебросить туда полки собственной стражи, сейчас, туда стягиваются войска и строители. Надеюсь, ты будешь ласкова и добра с нашей гостьей, ей тяжело дались потери близких… и прошу, не пугай ее своими снами. Я рад, что ты понимаешь, если все пройдет хорошо и вы подружитесь, Гвин сможет задержаться и мы съездим в столицу. Там прекрасные бутики и искусные мастера, заодно посмотрим тебе академии, может, заведешь себе знакомства среди других семей.

Я покорно кивнула, опустив голову к подбородку и сжав руки. Скрывать свои собственные мысли было необходимо для таких, как я. В моем положении было нельзя говорить больше положенного, любая слабость будет использована против семьи Рихтер, против отца и братьев.

– Она знает о моей… болезни? Или мне будет дозволено выходить на улицу?

Мы не пользовались словом проклятье. Хотя честно, здесь не было болезни, как бы отчаянно не хотели ее видеть все окружающие. Я знала это, во мне не было ни следа демонических проделок, я не ощущала слабости, только пустоту… которая исходила не из слабости, не из проделок Владык, это Их проклятье. Их воля. Их вина…

– Нет, Гвин не знает о нашей проблеме. Я попросил Годрика не сообщать ей об этом. Думаю, если ты обещаешь не снимать маску вне дома, все будет в порядке и ты сможешь покидать поместье. Уже скоро прибудет партия прекрасных накидок, мне обещали, что они прослужат тебе верой и правдой долгие годы. Тем более, если она примет твою проблему… У тебя появится рядом кто-то, способный оказать помощь.Всю жизнь тебе нужно будет объяснять, что ты отличаешься от иных. Это будет твой первый урок, прости меня за жестокость

Непонимающе подняв взгляд, я жалобно посмотрела на отца, ища ответ на простой вопрос. Зачем? Вздохнув, отец склонил голову, пряча от меня взгляд. Видно, что это решение было для него не самым простым. Мне было сложно осознать это, но утвердительно кивнув, я продолжила шагать, не тая на отца обиду или злость. У меня не было права винить его хоть в чем-то… только я была повинна в проклятии

– Что будет, если она испугается меня? Мы ведь не будем держать ее здесь против воли… Мне… мне не хочется причинять ей боль или неудобства. Прости…

Отец невольно рассмеялся, тускло, скорбно, но искренне. Я опустила голову, пытаясь скрыть выступившее на лице смятение и стыд. Неужели, я действительно выгляжу настолько жалко?

– Нет, ты не виновата, Лиз. Пожалуй, ты попросту не помнишь Годрика, но он первый, кто пытался излечить тебя. Он бесстрашно разорвал тропы, в надежде найти средь них ту, на которой демон терзал твою душу. А ведь магистр даже не наделен первозданной магией, но без страха был готов отправиться в ад. Гвин его кровная наследница, я… уверен, что в ней нет места тому бессознательному страху, который поражает наиболее изнеженных и слабых членов общества. Ты в порядке? Не страшно?

Остановившись у дверей, я услышала громкий, звонкий голос, раздающийся внутри комнаты и четко убеждающий в чём-то своего собеседника. Отец отдал приказ солдатам, те послушно расступились, поклонившись ему и медленно удаляясь на свой пост. Повернувшись ко мне, отец аккуратно опустился на колено, кладя руку на плечо.

– Н-нет… я… не думаю, что здесь есть чего бояться. П-прости, я солгала…

Это была ложь, весьма не умелая, детская и неровная. Я прекрасно понимала, что поверить мне слишком сложно, потому тут же замотала головой из стороны в сторону, невольно растрепав волосы. -

– Все в порядке, мы действительно не привыкли показывать слабости… Я не виню тебя в этом. Ты не встречала своих ровесников долгие годы… я сожалею, что томил тебя в одиночестве, поэтому надеюсь, еще есть время на то, чтобы все исправить. Все хорошо, мы можем постоять здесь еще немного, твоя мать вполне неплохо поддерживает разговор, судя по реакции Годрика.

Тиер прижал меня к себе, поглаживая по спине и позволяя положить голову ему на плечо. Сдерживая подступившие слезы, я обняла отца в ответ. Страх… я уже не тешила в себе надежды и сладкие мечты, их исполнение было так близко, и поэтому во мне осталось только беспокойство, только тревога и гнет одиночества, что отвергал мысль о том, что меня могут принять. Хотя бы раз.

– Я… хочу увидеть их, пойдём. Пожалуйста…

Все же сдержав в себе слезы, я отступила на шаг назад, тут же начиная нервно расправлять платье и волосы, отец мягко улыбнулся. Страх терзал меня, но я старалась побороть его, приводя себя в порядок.

– Как ты пожелаешь, Лиз, наши дела могут подождать тебя… Я горжусь тобой, дочь.

Тиер поднялся, открывая нам дверь и победоносно входя внутрь, тут же отступая на шаг в сторону и демонстрируя меня собравшейся публике, перед взглядами которой, я впервые в жизни оцепенела, не в силах сделать ни шага, ни вздоха. Казалось, что моя жизнь резко оборвалась, зависнув над неизведанной пропастью, в которой одновременно блестел далекий свет и зрела жаждущая бездна, не знающая покоя и конца. Но никакого выбора здесь не было, и быть не могло, я уже сорвалась вниз, оставалось лишь лететь туда… где ярко горело пламя, обжигающе терзая тело. Поклонившись собравшимся, мне не осталось ничего другого, кроме как поднять на них взгляд, ощущая в ответ их пристальное, нескончаемое внимание, ожидание чего-то и некий интерес к моей персоне.

– Приветствую вас, дорогие гости… добро пожаловать в обитель Рихтеров, надеюсь… Близнецы никогда не оставят вас. – Как они сделали со мной, пронеслось в сознании, но сказать это вслух я не могла. Мне осталось просто… улыбнуться. Как и всегда, когда нечего было сказать, нужно было улыбнуться, и тогда… становилось легче. Мой взгляд начал скользить по залу, но юной девочки, которая должна была быть Гвин, я найти не смогла, что на секунду повергло меня в страх, заставив опасливо озираться. Где же она была сейчас? И что делать теперь… молчание затянулось, прерывистый вздох заставил меня задрожать, после чего я сделала несколько нерешительных шагов внутрь кабинета, оглядываясь по сторонам и про себя молясь, чтобы все это не было обманом… чтобы увидев ее, я не проснулась.

Глава 3

– Давно не виделись, юная леди… Вы сильно изменились за те годы, что я не был в этом имении. Приятно видеть вас в здравии и покое… в особенности, зная о вашей нелегкой участи.

Годрик, бич магов, каратель демонов… Человек, что видел то, что многим не приходило даже в самых ужасных кошмарах. Он смог пережить собственных детей, жену и до сих пор оставался магистром Ревнителем, невзирая на те опасности, что несла с собой эта должность. Годрик был первым из них, сильнейшим из всего ордена, единственный достойный этого места и всех почестей. Его болезненное, старческое тело скрывалось под латным доспехом, чей могучий облик и искусные гравировки лишали носившего человечности, ставя его на ранг выше, словно лишая болезненной плоти и слабости. Нагрудник, украшенный святым символом Ревнителей, клинком поражающим сложенные в молитве демоническую и человеческую руку, сверкал от серебряных узоров, идущих по его краям, изображающим сплетенных между собой змей, священных животных Сивила, которому орден вверил себя, признав покровителем. На его плечах громоздились человеческие черепа, что слились с металлом и стали его неотъемлемой частью, в своих пустых глазницах сохранив огарки погасших свечей, огонь в которых зажигался лишь во время войны, они стали символом не только ордена Ревнителей, но и всей Имперской элиты, проливающей свою кровь на полях сражений, неся за собой пламя сжигающее инакомыслие и прочую ересь. Черепа первыми стали использовать Волкодавы, но Ревнители пошли дальше простых подвесок и украшений, нередко на доспехах сверкали кости, щиты могли оказаться украшены целыми человеческими скелетами, порой сложенных наподобие умерщвленных змей, чтобы лишний раз внушить во врагов страх перед Ангелом Слез. На стальных пластинах предплечий тускло пожирали свет свечей и люстр чешуйки демонического панциря, имеющие форму листьев клена, чье острие было направлено на сияющие золотой гравировкой перчатки. “Истина – наш меч”. – Гласила надпись на левом кулаке, на нем же имелся ряд небольших но плотных шипов. “Стойкость – наш щит”. – Надпись на правой, где, казалось, имелось дополнительное уплотнение, возможно, чтобы при ударе о щит смягчить нагрузку на кисть. На угловатом, остром шлеме, с решетчатым забралом и конским волосом, окрашенным в серебристо-зеленые цвета, что сейчас стоял на столе около Годрика, тоже имелись узоры в форме Святых животных. По бокам шлема сияли золотом еще две надписи, вырезанные на стали: "Вера – наша гордость” и “Война – наш долг”. Около пояса, с вырванным демоническим глазом по центру, вставленным в серебряную оправу, сиял острыми, окровавленными зубцами моргенштерн, украшенный подвешенными за стальные нити черепами, что при ударе друг о друга, начинали стучать своими зубами. Великолепный осадный щит, с которым я лишь недавно сравнялась по росту, висел за спиной, прикрепленный за рукоятку с помощью обычной веревки. К сожалению, гравировок мне видно не было, хотя признаться, рассмотреть его хотелось во всех подробностях. Лицо Годрика было жестоким, властным, высушенным и мрачным, несмотря на ломкий, высокий и ничуть не глубокий голос, который заставлял каждое его слово звучать претенциозно и несколько капризно, будто говорил вовсе не закаленный воин а последний из слабейших аристократов, знавших только заботу и ни разу не сталкивающийся со сложностями. Он не внушал собой страх, как то могли делать иные магистры орденов и диктаторы войны, но вызывал уважение, почет и некий трепет, как при взгляде на икону. Он действительно был словно святой, благословенный Близнецами, такой же отрешенный от людского, ведомый идеалами и честью. За один лишь только его взгляд, полный боли, берущей свое начало в древности, он казался ожившей фреской, картиной, сошедший с мольберта, чтобы нести Их слово и Его волю. Зрачки магистра давно потеряли свой цвет, медленно подступающая слепота размыла их, не давая прочесть мыслей и эмоций, но открывая бесконечный простор для фантазии, словно чистый холст, на котором ты сам выводишь эмоции и мысли. Но все же, тонкие линии крови на глазных яблоках выделялись необычайно отчетливо, словно рваные раны, раздирающие глаз на мелкие, болезненно дрожащие куски, потерянные и оторванные от общей структуры. Бледные оттенки лица контрастировали с въевшимися в кожу черными кругами, идущими под глубоко посаженными глазами и от того, делая взгляд пристальными, беспощадным. Сломанный во множествах битвах нос, скрывался под бронзовым протезом, иссохшие, почти что белые губы, оказались в редких кровяных пятнах, похожих на проказу. Шрамы тянулись по всему телу и на каждом его участке, что вообще можно было увидеть в редко открытых участках кожи, например на ушах, около глаз, губ, щек и шеи. Глубокие, свежие, те, что почти исчезли из вида и некоторые, что изменили структуру кожи, буквально разделив на отдельные куски тело Годрика. Отсутствие волос на лысом, неровном черепе, компенсировалось остроконечной отцовской шляпой, которую тот с резкой улыбкой снял передо мной, проявляя удивительное для воина почтение. Боевые кланы со временем теряли те аристократические нормы, что казались само собой разумеющимися, забываясь в войне. Виры не просто утратили шарм высшего света… Но и вовсе покинули скучные советы, посвятив свои жизни и жизни всех будущих поколений только одному занятию – войне. Лессеры отправляли делегатов меньших домов, навечно посвятив себя Ордену, но не разрывая связей с политикой. Грау же никогда не отворачивались от Империи, зная, что войны не всегда выигрываются на поле боя а иногда и вовсе не начинаются, благодаря паре другой умных слов.

– Доброе утро, дочь, надеюсь, ты хорошо спала этой ночью.

Моя мать, Сессиль Рихтер, невысокая женщина уже почти сорока лет, с каштановыми кудрями, завитыми по южным манерам. Ее солнечно-светлые глаза скрывались под чистыми стеклышками очков, которые впрочем не были от плохого зрения, скорее от моды. Мать, казалось, чувствует себя в присутствии бывалого воина не в своей тарелке, неуютно прижимаясь к дубовым шкафам и укрываясь с помощью своей шали, сотканной из серебряных ниток. Я почтительно кивнула ей, нерешительно глядя на Годрика, держащего шляпу передо мной. Мне было не по себе от него, казалось, будто глубоко в душе он разлагался, постепенно умирая… Это, и его странное, бодрое поведение, вызывали во мне непонимание и смятение, которого я не знала уже давно. Я легко могла раскусить характер слуг, видя в них простых болванчиков, знала, как думает собственная семья, но понять магистра оказалось сложнее, чем всех их вместе взятых. Я не видела взгляда, интонация не сочеталась с характером, ход его мыслей мне не был известен и ясен… Еще никогда я не чувствовала себя столь… беспомощно перед приезжим человеком.

– Твоя дочь такая же решительная, как и сыновья, Тиер… Но то и неудивительно, вам приходится вертеться на войне еще более жестокой, чем наша. Демоны не завелись, Лизастрия?

Годрика, хрипя, рассмеялся, одевая на меня шляпу отца и поднимая козырек так, чтобы видеть мой взгляд. Его глаз сверкнул кровью и странным сиянием. Красные вены напряглись, та дымка, которую я приняла за слепоту, оказалась чем-то иным… рассеявшимся, чтобы показать мне чёткие очертания его зрачков.

– Н-нет, сэр…

Я попыталась отойти, но взгляд магистра оказался сильнее, чем моя воля. Беспомощно застыв перед ним, я чувствовала полное повиновение и бессилие, но мужественно стояла, не шелохнувшись и не упав, стойко выдерживая странные нападки, пока отец не вышел вперед, кладя руку на плечо и укрывая от взгляда Годрика своим телом. Я почувствовала облегчение, тут же прижимаясь к нему и обнимая, опасливо пряча взгляд от магистра.

Я не одержима…

Еле слышно пробормотав это, я сильнее сжала торс отца, не желая больше выходить вперед и геройствовать. Мне было слишком страшно смотреть на Годрика, чувствовать ту пустоту и отчуждение, что таилось в самом его естестве. Казалось, будто смерть отторгала его, не желая забирать к себе в царство, в тоже время, жизнь уже покидала Годрика, невзирая на то, что его это ни капельки не волновало.

– Прошу, не дави на нее, друг. Она не покидала этого места всю жизнь… Когда дети в этом возрасте уже работают или учатся в кругу своих сверстников, ей и без того сложно.

Отец протянул магистру руку, которую тот незамедлительно пожал до хруста, который чуть срезал покров тишины, что укрывал эту комнату в моменты, возникающие между словами. Отец даже не поморщился, не встряхнул рукой и не дрогнул, просто убрав ее ближе к себе.

– И чья же это вина? Эй, Лиз, Отец рассказывал, что ты обожаешь военные байки, хочешь послу…

Хмыкнул Годрик. Вскинув голову вверх, он вновь встретил мой интересующийся взгляд, который тут же спрятался, опасаясь повторной проверки. Это позабавило старика, но тот никак не отреагировал, переводя взгляд на меня и склоняя голову на бок, уже без всякого чародейства.

– Нет, Годрик, ей достаточно. Лиз не стоит впитывать еще больше ужасов, тем более… от тебя

Резко вступила в разговор мать, одергивая магистра. Ее голос звучал столь резко и беспрекословно так редко, что невольно, по спине пробежали мурашки… кто-бы мог подумать о том, что кроткая, смиренная Сессиль, что устраивала балы и занималась домашним уютом, способна приказать замолчать владыке Ревнителей, самому Годрику Грау, прославленному сотнями и сотнями выигранных битв. Но в ее глазах не читалось и капли сомнений или некого стыда, только недовольство и ощущение правоты. .

– Думаешь, что старина Годрик самый ужасный человек, что встретится ей на жизненном пути. Обижаешь… Ты ведь знаешь, что ей уже закрыты всякие дороги в дворянство, ее не примут, и ты понимаешь это не хуже меня Сессиль. Ты обязана осознавать, что путь остается только один, или у тебя есть другие идеи? Посмотрите правде в глаза… перестаньте бежать от очевидного конца. Примите его, пока еще вы не загубили в ней жизнь, которую она может прожить.

В ответ поинтересовался магистр Ревнителей, оборачиваясь к матери и начиная взглядом искать в ее хладнокровии прореху. Брешь, через которую можно вывести ее из равновесия и спокойствия, ничего не говоря и не делая. Когда Сессиль поджала руки, пальцами нервно поправляя очки, взгляд Годрика в очередной раз столкнулся с моим, на этот раз, восхищенным и полным воодушевленного интереса, который так и молил его продолжить. Слова… они должны были ранить меня, но я знала всегда, что мне нет места среди аристократии и их напыщенного фальша, что скрывал сложные, непонятные мне вещи. Я проклята Близнецами, уже этого было достаточно для того, чтобы забыть о примерной жене. Высший свет не даст мне осквернять благочестивые рода своим присутствием, никто не согласится заключить союз с брошенной… Он понимал это. У Годрика была для меня другая судьба, я желала ее услышать и понять, пусть в глубине души, ответ я знала и так.

– Довольно. Мы здесь не для этого… Где твоя внучка? Мне бы хотелось, чтобы они с Лиз познакомились до того, как ты покинешь нас.

Тиер вышел вперед, оставив меня без защиты. Аккуратно сняв шляпу, я положила ее на кресло, не решаясь подойти ближе и сделать хоть что-то. В душе одновременно был страх и восторг, переплетенные в прочный узел, который мне нечем было разрезать или порвать.

– Гвин практикуется со слугами на улице. Один из твоих заявил, что умеет фехтовать, моя девочка решила показать ему, что он ошибается. Как же юнец ошибался, когда бахвалился об этом перед нашим караулом.

Годрик самодовольно ухмыльнулся, явно испытывая за внучку гордость. На год младше… она умела фехтовать в десять лет, я не могла представить это себе… даже просто подумать о том, что это возможно.

– Гвин умеет сражаться?

Я не могла не спросить, зная, что Годрик ответит правдиво. Я так отчаянно хотела увидеть ее, познакомиться с кем-то, способным сражаться… И более того, понять ту, что росла с войной в сердце. Я была готова на что угодно, лишь бы она задержалась здесь как можно дольше, даже не зная ее… я была готова на жертвы.

– Конечно, и с радостью обучит этому тебя… Ты без труда найдешь ее, они около дома, только не забудь надеть свою чудесную маску… Пока мы с твоим отцом обсудим положение на севере.

Взгляд Годрика блеснул так хитро, что на секунду, к зрачкам вернулся темно-бордовый цвет, словно вдыхая в мужчину потерянную жизнь. Матерь недовольно отвела взгляд, стискивая пальцы на своих предплечьях и оставляя следы на нежной коже. Тиер никак не отреагировал, предпочитая игнорировать столь смелое предположение магистра. Лишь иногда оглядываясь на меня, он, ободряюще улыбаясь и порой словно желая что-то сказать, но не находя слов, просто вновь отводил взгляд.

– Можно? Прошу, я буду аккуратна… У меня есть маска и я возьму плащ.

Я повернулась к Тиеру, вожделенно глядя на него, не обращая внимания ни на пронзительный взгляд матери, ни на ухмылку Годрика, что определенно был собой доволен.

– Я думаю что это хорошая идея.

– Тиер не обратил никакого внимания на недовольство собственной жены, похлопав меня по плечу и кивнув на дверь. В порыве счастья, я вновь прижала его к себе, обнимая что есть силы. Наконец-то, спустя столько лет, тягучих и безобразно одинаковых годов, проведенных в одиночестве, апатии и единообразии, я получила шанс на изменения, на новые возможности, скрытые за девочкой десяти лет.

– Спасибо, спасибо, спасибо…

Я быстро покинула кабинет, не желая задерживаться слишком надолго под тяжелым и осуждающим взглядом матери, которая вновь бессильно сжала пальцы на руках. Не попрощавшись, я бросилась бежать по коридорам в сторону гардероба, избегая столкновения с слугами и стараясь не поскользнуться. Бежать, пусть и на весьма небольших каблуках, было неудобно и возможно опасно, в особенности учитывая мою спешку и с детства приевшуюся проблему с координацией. Я никогда не была обременена тяжелыми физическими упражнениями, ввиду недомогания, что было проблемой в подобных ситуациях, из-за чего легко падала и не могла порой переставить запутавшиеся в самих себе ноги. Я надеялась, что Гвин не станет… Потешаться надо мной, но такой вариант был до грусти реальным. Годрик точно не мог игнорировать физическую подготовку своей внучки, раз она умеет фехтовать, а значит, я буду намного хуже ее.

Перед выходом из дому я была обязана всегда производить один и тот же ритуал, который совмещал в себе как духовную составляющую, так и практическую, направленную на мою безопасность. Для начала, я меняла одежду на закрытую. Как пример – рубахи с длинными рукавами и высокими воротниками, под которыми находилось легкое платье, призванное защитить кожу при каких-либо ситуациях, что ставили меня в опасность оказаться соженной. Поверх надевался жилет, всегда застегнутый на все пуговицы. Было просто жизненно необходимо, чтобы одежда плотно прилегала к телу, иначе легкий всполох ветра мог оказаться последним. Спину и голову скрывал плащ с капюшоном, который я намеренно прижимала к голове с помощью шелковой ткани, повязанной около шеи или возле скул. На руки надевались перчатки, иногда с открытыми ладонями, если я хотела потрогать природу или погладить животных, с которыми порой приезжали гости. В своей жизни я видела удивительных питомцев… великолепных оленей и ланей, с белой шерстью, на которой блестели пятнышки сапфирового цвета. Целые семейства ласковых, высокомерных котов, что путешествовали вместе с купцами для защиты тканей и провианта от крыс. Энергичные, порой даже чересчур, домашние собаки, веселые и беспечные, так и просящие погладить их и покормить. Но были среди животных и более функциональные. Например, могучие военные лошади и ручные, боевые волки, которых разводили Волкодавы и род Вир. Некоторые из них даже позволяли мне прокатиться верхом, когда я была младше и могла не стеснять их движений. Гончие псы закованные в доспехи и сидящие на привязи центурионов Пепла, обычно пугали своим жестоким, наполненным кровью взглядом, который так и говорил лишь об одном желании, желании крови. Хитрые лисицы, ютящиеся на руках своих хозяек радовали меня сильнее всего, будучи наиболее покладистыми и попросту милыми. Многие птицы, начиная от жаворонков и заканчивая пушистыми, сонными совами, что красиво ухали по ночам, раздражая слуг и мою семью, но мне доставляя покой и стимул не спать, что было одной из немногих возможностей не возвращаться к кошмарам. Я любила животных, почти всех, кроме ворон. Это были единственные, кого я презирала и боялась, ведь образ того, как они клюют глазницы павших воинов навсегда поселился во мне, лишив символичных птиц шарма, что рисовали им некоторые мелкие ордена. Несмотря на все это, я отказывалась от любых предложений отца о собственном питомце… ведь понимала, что животное попросту будет чахнуть в стенах особняка, ровно как и я. Не в моих силах подарить ему ту ласку и заботу, которую хотелось бы, и которой животное было бы достойно.

Вторая часть, духовная – неизменная молитва Близнецам, просьба сохранить и простить меня… Неизменно одни и те же слова, одна и та же молитва, которая никогда, никогда не давала результата. Обман, слепая надежда, они не смогут даровать мне прощение только из-за молитвы… мой грех куда глубже, куда серьезнее, слова не могли исправить его, это знали все в нашем доме, но продолжали верить в чудодейственные последствия молитв… зазря. Я уже потеряла надежду, но знала, что родителям так спокойнее, и даже мне это приносило некое удовольствие. Я настолько привыкла к этому казалось бы глупому действию, что когда рядом никого не было, я не могла нарушить обещание данное семье, и выйти из дому, не прочитав молитву. Тем более, что подобное не отнимало слишком много времени… И позволяло забыться, не думая о том, какой же грех я совершила и почему так отчаянно страдаю за него.

– Вознесенные к небесам, преданные миром вокруг, рожденные для царствования, всемогущие сыны божьи… Прошу, услышьте молебный плач вашей покорной слуги, вверивший в ваши ладони свою кровь и слезы, ничего не прося взамен и жаждя лишь вашего света, отчего-то отнятого с рождения. Сохраните во свете мою душу, избавьте от тьмы мысли мои, не дайте дрогнуть перед ликом смерти… И да будет царствование ваше вечно, варти.

Опустившись на колени, мне уже не оставалось выбора, кроме как сложить руки на груди, сжимая сердце, и шепча заветные слова, про себя искренне ощущая ложь, сочившуюся с каждого слова, вызванную непониманием и болью, обидой на богов, которые даже не знают моего имени. И которую даже не могли услышать и узнать. Обычно, в ритуалах используются яды или ритуальные лезвия, но поскольку я не намеревалась ожидать ответа… мне позволялось не возносить им дары. Я была уверена, что никакой разницы не будет, ведь и так и так, их ненависть ко мне куда глубже, чем непослушание.

Покончив с молитвой, я подняла глаза, ничего не ожидая увидеть и в итоге не найдя взглядом. Каждый раз… Каждый раз, всегда одно и тоже. Секунда пламенной веры, надежды, такой яркой, что в ночи она могла бы заменить костер. И спустя мгновения, словно удар по затылку, жестокая, несправедливая реальность, оставляющая тебя в быстро гаснущем гневе, после которого на языке играл привкус горчицы и перца. Впрочем, для меня подобное было далеко не впервой… Всю жизнь, я словно испытывала одно и тоже, но сегодня, сегодня я смогу это исправить, найти новый путь, в нескончаемом лабиринте. Отряхнув колени от пыли, я быстро побежала к дверям, выскальзывая на улицу.

Глава 4

За окном уже наступала осень, заставляя деревья жахнуть и постепенно умирать, безвольно роняя свои жухлые и ломкие листья, устилающие землю словно сотканным из разных кусков ткани ковром, разноцветным, но неизменно грязным и неровным, словно сшитым дрожащими руками. Я не любила осень… медленное гниение мира вокруг, ранние ночи, что заставляли меня возвращаться во тьму кошмаров, порой даже быстрее чем я успевала оклематься после них. Отчаянные звери, что зачастую бродили за забором в поисках еды или тепла, порой выли так отчаянно, жестоко и злобно, что мне становилось их жаль, особенно в те моменты, когда выглядывая поутру из окна, я могла видеть, как их мёртвые, тощие и неровные тела, тащили к нам в имение, готовясь пустить на мясо и шкуры.

В Империи холода наступали резко, одномоментно и беспощадно, поражая своей природной жестокостью не только нерасторопных животных, но и многих людей. В столице порой не успевали сжигать бездомных, которые так и не решились вступить в легионы или церковь чтобы согреться и послужить своей стране на зиму. Впрочем… зачастую, крематории жгли лишь зимой. Осенью, во время когда повсюду властвовали болезни, больно ударяя по южным районам Империи, тела использовались для баррикад и в качестве подопытных образцов. Кроме юга, где чумы лечились только огнем Чтецов о смерти, ведь пока территории все еще были в ранге нейтральной земли, наши лекари и жрецы не решались посещать их, рискуя своими жизнями и здоровьем во имя тех, кто возможно даже не принял нашей веры. Лично мне повезло, я не болела никогда за одиннадцать лет жизни, даже обычной простудой. Возможно, боги посчитали мои проклятья уже достаточным испытанием и потому, вряд ли из милости, не решались приносить в дом Рихтер новые огорчения и проблемы, в лице болезней настигших мое тщедушное тело. Мать болела крайне редко но всегда тяжело, братья… в основном так же, подолгу пребывая в постелях окруженных слугами. Помню, когда семью сразила хворь, здоровыми остались только мы с отцом. Пожалуй, в те месяцы мы провели времени больше, чем за всю прожитую мною жизнь.

Мои шаги разрезали листья словно волны, на несколько секунд вздымая их над землей. Я намеренно шла именно так, мне всегда казалось подобное по меньшей мере забавным… Я любила представлять, будто таким образом, я борозжу океан, продвигаясь сквозь бесконечную гладь вод… Пусть никогда и не видела чего-то, крупнее озера. Но торговцы на приемах отца часто делились рассказами о том, насколько красивы огромные коралловые рифы, возле которых слышится странная песнь, тянущаяся с самого дна и зовущая за собой, в морские глубины, где обитает богиня южан, матерь Близнецов, Вессила, проклятие рода человеческого. Я не знала ни преданий, ни того, что она совершила… Мне было не позволено читать подобные трактаты, из-за чего приходилось лишь догадываться, но даже несмотря на это, я и была осведомлена, что ей поклоняются южане, заменив веру в Их свет. И даже не глядя на подобное, рассказы моряков никогда не имели отрицательного окраса, всегда вспоминая свои злоключения в радостном ключе. С улыбкой на лицах и с блаженным взглядом, они воодушевленными голосами рассказывали, как ветер развевает паруса, позволяя за считанные на пальцах дни проходить полмира, как качается на волнах корабль, и как отличаются рыбы в океане от тех, что живут в, как их называли, пресных водах. Пусть я и никогда не желала связывать свою жизнь с морским делом, предпочитая твердо стоять на ногах, но не восхищаться красотами мира, что казался слишком далеким, таким небывалым и далеким, не могла. Все же… Это было для меня воистину чудом, что не поддавался объяснению. Ведь как можно поверить, что где-то нет конца воде? Что не видно дна, и где-то далеко, среди мглы, обитает богиня… По силе равная Им. Матерь Их.

Удары дерева о дерево слышались со стороны конюшен, которые находились справа от главного входа в наше имение. Скрываясь от солнца под одеждой, я стремительно двигалась в нужную сторону, все отчетливее слыша звуки боя, что манили своей дикой, неизведанной природой, которую я смогла лицезреть впервые, лишь выйдя из-за угла и взглянув на очищенную от листьев небольшую арену, где кружили в поединке двое детей, держащих в руках деревянные мечи, доски которых оказались скреплены с помощью веревки и вручную раскрашены сажей, смешанной с соком ягод, имитируя те же брызги крови, что на моей маске оказались благодаря краскам. Замерев на месте, я взглянула на бой, не в силах отвести взгляда.

Ее сражение было завораживающим, и судя по количеству ушибов, фингалов и даже открытых ран у стоящих вокруг детей, это был далеко не первый бой. Ее короткие волосы, остриженные резкими движениями чьего-то кинжала, трепыхались от неровных, но изученных движений и противящегося ветра, что заставлял девочку жмуриться одним глазом, отступая по контурам их самодельной арены, балансируя на краю, но готовясь обманом и скоростью заставить ее оппонента рухнуть, проиграв бой. Хватка меча была до странного неудобной, она держала его словно нож или кинжал, несмотря на длину лезвия, из-за чего даже быстрые удары казались медленными и неудобными. Вторая рука была ушиблена, на ней виднелся синяк и множество мелких ссадин, кое-где даже можно было различить следы стертой крови, но несмотря на это, она по-прежнему использовала левую руку в качестве своего искусственного щита, полагаясь на устойчивость к боли. Правда, при первом же ударе о кисть девочки, около переносицы выступили небольшие слезы, которые она пыталась согнать движениями головы. Изящный нос с шрамом около переносицы болезненно дергался из стороны в сторону и всхлипывал, но несмотря на это, ее рука продолжала использоваться как защита для остального тела, невзирая на всякие неудобства.

Ее аккуратный берет из холщовой ткани, с узорчатым изображением змеи около кожаного ремешка, был сбит уже давно и валялся в нескольких метрах от места стычки. На теле болталась из стороны в сторону блестящая от серебряных чешуек жилетка, несколько пуговиц которой отвалились и потерялись в листве. Под ней я видела украшенную кожаными накладками рубашку, что не имела никакого окраса и оставалась чисто белой. Кожаные укрепления служили также небольшими карманами, но большая их часть предназначалась для защиты или подобия обороны, находясь около наиболее уязвимых мест. Около шеи, закрытой высоким воротником, можно было увидеть блеск серебряной цепочки, уходящей своим тусклым сиянием и звоном под одежду. Волосы, имеющие серый с вкраплениями русого оттенок, доходили всего до середины ушей, в то время как мои локоны опускались до плеч и спокойно собирались в косы при желании. Брюки Гвин не отличались и каплей мешковатости, плотно прилегали к тонкой голени и бедрам, но также имели укрепленные сталью и кожей места, около колен и по всей голени. На ногах ударяли о землю почти что военные сабатоны, пусть имеющие и не сильно длинные, но достаточно острые носы, способные ранить, обувь держалась на кожаных пряжках, подошва располагала небольшим каблуком, сделанным из дерева.

Ее лицо было непроницаемым. Я вглядывалась в него, забыв о бое, в котором участвовала девушка, пыталась понять хоть частичку ее мыслей и жизни, надеялась заметить нечто… способное рассказать мне кем же была Гвин Грау, но в итоге… только пустота бесконечно серых, глубоких глаз, в которых не было и следа личности, только нескончаемый покой, который абсолютно не сочетался с действиями и телом. Резкие, непоследовательные движения, яростные броски вперед, смешанные с взмахами деревянного оружия, которые не могли достичь цели ввиду странной хватки, но при этом открывающие пространство для маневра, которым девочка умело пользовалась, ударяя по ногам своими военными ботинками и пытаясь подманить соперника еще ближе к себе, вот-вот готовясь нанести свой удар. Гвин не переставала дрожать, но больше от взбудораженных чувств и ощущения схватки, нежели от страха. Иногда с ее губ срывались тихие проклятия, которые я не слышала, но могла прочесть в движениях и метаниях зрачков из стороны в сторону, словно жаждущих увидеть нечто, способное в мгновения ока закончить бой. Казалось, что одновременно я вижу перед собой две абсолютно разные личности, несовместимые и одновременно сшитые воедино. Такая ожесточенная, пламенная ярость боя, что градом удара теснила сына поварихи, при этом так же быстро отступающая, не давая пылкому бою поглотить себя, резко контрастировала с тишиной, смиренным покоем лица, даже разбитая в кровь губа не дрожала, как то можно было ожидать, пусть на лице и виднелась боль.

Наши взгляды соприкоснулись, на секунду, весь покой Гвин рассеялся, видя мою маску. Вспышка страха, пробежавшая по лицу, заставила ее оступиться, опустив руки. Это дало ее противнику возможность наконец сделать свой выпад, который ткнул девушку в бок. Я видела, как боль содрогнула тело Гвин, левая рука сжалась в кулак от злости, наконец взяв меч так, как держали почти все солдаты которых я видела, девушка, игнорируя боль, бросилась в атаку, нанося серии рубящих ударов по плечам юноши, заставляя того обороняться. Но неизменно, она смотрела на меня, с враждебностью, опасением, страхом и даже, казалось, презрением. Я боязно отступила, стыдливо пряча взгляд и натыкаясь им на лежащий берет. Аккуратно опустившись на колени, я подобрала шляпу, отряхивая ее от грязи и озираясь на продолжающийся бой. Гвин уверенно теснила мальчика двенадцати лет, сражаясь ожесточеннее и видимо мстя за прошлый удар. Но в какой-то момент, тот резко закричал, поднимая руки, но далеко не от того, что признал поражение.

– Ты вышла из круга! Вышла! Я победил!

Закричал юноша, быстро отбрасывая от себя оружие. Нога девушки действительно мяла листья за пределами арены, я удивленно вздохнула, сжимая пальцами шляпу и глядя, как резко начинает краснеть лицо Гвин, что бросила на пол меч, убирая ногу обратно.

– Она отвлекла меня, нечестно! Из-за нее я пропустила удар и оступилась сейчас, я требую реванш.

Девочка указала на меня, злостно пиная в сторону игрушку. Ее владелец – сын конюха, недовольно побрел подбирать его, имея у себя на теле множество синяков и ссадин. Кажется, свою изначальную цель она выполнить смогла.

– Обойдешься. Добрый день, госпожа Рихтер…

Пробурчал один из проигравших, утирая колено и бросая на меня почти что благодарственный взгляд, я никак не отреагировала замерев на месте и держа в руках берет. В душе все похолодело, обвинения делали больно, я ведь не виновата! Я даже не успела представиться… в тоже время мне поклонился слуга, а за ним и остальные, видя появление хозяйки.

Айда в лес, пацаны! Адлер рассказал, что неподалеку есть поляна с ягодами и грибами, если соберем достаточно, мама испечет пирог.

– Сейчас, только отнесу их к нам в комнату… Можете пока идти, я вас нагоню.

Гвин отчаянно бросала взгляды на расходящихся противников, что кучкой отходили в сторону ворот. Сын конюха скрылся собственно в конюшне, ковыляя на левую ногу. Глядевшие на поединки девочки-одногодки и старшие сестры сражавшихся начали расходиться, бросая неодобрительные взгляды на Гвин и приветствуя меня, делая аккуратные поклоны по пути к дому.

– Из-за тебя я проиграла! Какому-то простолюдину, деревенщине! Ты хоть понимаешь, как это позорно?

Гвин подлетела ко мне со скоростью света, вырывая из онемевших рук свою беретку и злостно нахлобучив ее себе на макушку, уставилась на меня. От былого спокойствия и грации не осталось ничего, ее губы дрожали, зрачки метались из стороны в сторону, подрагивали мышцы на лице. Окончательно потеряв власть наб ситуацией, я почувствовала как сложно стало дышать, руки до сих пор остались в той же позе что и несколько секунд назад, тело бросило в жар. Но… я ведь не виновата.

– Я… П-прости я… В-в-вот, принесла т-т-тебе твою…

Слова отказывались складываться в предложения, к горлу подступил ком страха и сомнения, ее лицо пугало меня, я с трудом сдерживала эмоции и казалось, будто я вот вот заплачу. Делая через усилия каждый новый вздох, я пыталась успокоиться, но в итоге, лишь сильнее подрывала саму себя, осознавая, что не могу сдержать эмоций.

– Чего еще было ожидать от тебя… Тебе то непонятно, как обидно проигрывать в бою. Зачем тебе эта маска? Пугать людей?

Слова задели меня, делая общее состояние только более шатким и тяжелым, но этого было недостаточно, чтобы повергнуть меня в стыдливое бегство или, тем более, заставить заплакать. Слезы постепенно отпускали меня, меня спасало только то, что она не видит их. Моя родная, теплая маска из дерева, которая и стала виновницей этого положения, сейчас отчаянно спасала меня от позора и страха, собой скрывая слабость от пронзительного и злостного взгляда Гвин. Впрочем, неуверенный, ломкий голос, наверное, выдавал слабость, живущую в душе, ровно как и дрожащие пальцы, которые я сжала в кулаки, пытаясь успокоить, а после разжала.

– Мне нельзя показываться солнцу… оно жжет меня и может убить. Маска защищает мое лицо. Мое имя Лизастрия, ты ведь Гвин, да?

Постепенно приходя в себя, я смогла наконец опустить руки и успокоиться, вернув самообладание. Но я все еще находилась на краю этой бездны разочарования, будучи одновременно испуганной и загнанной в худшее отчаяние. Все не задалось с самого начала, я уже успела все испортить, даже толком не начав общение… неужели, я действительно настолько бездарна?

– Да, мы с дедом остановились у вас в поместье, после чего отправимся на передовую Северного фронта… Они сами бросили мне вызов, я не калечила ваших слуг, если ты пришла из-за этого. Ты больна? Мне позвать слуг?

Кажется, девочка не знала о планах взрослых… я вновь застыла, осознавая, что именно мне придется сказать ей это. Вновь по телу прошлась дрожь и волна страха. Более того, было видно, что ей здесь не нравилось, да и отношение к моей семье не казалось доброжелательным. Нужно было собраться с мыслями и подать это как можно аккуратнее, чтобы не разозлить и не расстроить ее. Хотя казалось бы, куда больше… все и так было плохо. Увидя, что я почти перестала двигаться и дышать, Гвин склонила голову, делая аккуратный шаг назад, словно опасаясь заразиться.

– Нет, просто хотела сказать… что наши родители решили оставить тебя здесь, пока не решится опасная ситуация. Я надеюсь…

Теперь уже, застыла Гвин, безвольно опуская руки и шмыгая носом. Ее глаза опустились глядя в одну точку, берет сполз с макушки, вот-вот готовясь упасть. На секунду, я даже хотела поправить его, но рука сначала застыла в воздухе, а после и вовсе опустилась обратно. Казалось, что в Гвин одновременно закипают десяток эмоций, что перемешиваясь между собой, не давали единого результата. Я не знала, что точно нужно сделать или сказать, но больше глядеть на то, как падает ее шляпа не могла. Моя рука, до этого испугавшаяся тишины, аккуратно потянулась к ее макушке, пытаясь поправить берет, но внезапно, Гвин перекосило.

– Не хочу! Почему я… Он обещал мне, что я поеду с ним! Что он будет рядом!

Почти что отпрыгнув от меня на полметра, она все же уронила шляпку, дрожа словно кошка и дыша так злостно, словно бык. Ее глаза, казалось, тоже оказались на мокром месте, а прерывистое дыхание было похоже на болезненные стоны. Аккуратно стряхнув с ее берета листья, я аккуратно пошла в ее сторону. Желая вновь вернуть его, мне было больно видеть такую реакцию, но я молилась, чтобы все обошлось как можно лучше.

– Все хорошо, это ненадолго… Он просто заботиться о тебе, на войне ведь опасно…

– Ты ничего не знаешь о войне! Никто из вас ничего не знает!

Крикнула Гвин, ногой ударяя о землю и начиная утирать рукавом лицо. Я подходила ближе, неся ей берет, но когда наконец дошла, вставая почти вплотную… девочка толкнула меня в сторону, отвергая берет и злостно крича.

– Уйди от меня!

Я не ожидала ни силы, что была у нее в руках, ни подобного удара. Тщедушное тело даже слишком легко отступило назад, и еще на шаг, и еще… Ноги заплетались между друг другом, в какой-то момент на моем пути попался камень и я упала на землю, срывая с самой себя плащ и подставляя голову и часть шеи солнечному свету, что не заставил себя ждать, врезаясь в меня с жадностью и жестокостью.

Боль мгновенно охватила мою голову, стоило только лучам коснуться незащищенной, ранимой кожи. Я почувствовала неистовый жар, агонию и запах медленно загорающихся волос. Поняв, что горю, я тут же попыталась закрыться руками, но легкие зачатки резвого пламени уже начали жечь и распространяться, принося с собой слезы боли, помутнение разума и судороги, заставившие меня зарыться в кучи влажных, мерзких листьев, что покрыли плащ и одежду грязью. Мне было обидно до такой степени, что я уже не скрывала слезы, унижение, что я испытывала сейчас, не могло сравниться ни с чем, испытанным мною ранее, казалось что весь мой мир сейчас пылает вместе со мной, и все это из-за того, что я хотела подружиться, что я просто надеялась найти себе подругу....

Мною были приняты отчаянные попытки сбить с себя пламя, но не в моих силах оказалось убрать руки из-под солнечного света, рискуя получить раны еще худшие… Нахлынувшая боль заставила меня выть и всхлипывать, плача отчаяннее и злее, но вновь не имея никакой возможности что-то исправить. Еще хуже стало от осознания того, что это Гвин толкнула меня, намеренно, без какого-либо иного плана и желая этого. И я ведь просто… просто пыталась быть доброй, пыталась помочь, даже новости преподносила как можно мягче, рассчитывая понравиться ей своей учтивостью и мягкой добротой. Это убивали меня, страх захватил сознание, я могу умереть… прямо сейчас, даже несмотря на то, что так близко к дому, и из-за кого? Из-за Гвин и самой себя… что поверила в сказки, в собственные мечты, в то, что вокруг меня люди, способные сострадать, способные к милосердию и принятию, но оказалось, что такие грустные и тяжелые осознания, как понимание того, что в мире есть только волки и овцы, оказались правдой. Я проклята Ими на одиночество, моя семья доказала это… так глупо надеяться, что кто-то станет ко мне добрее… Кто-то из тех, что не знают меня, для кого я пустое место.

– Нет, нет… Прости меня, слышишь, прости… я не хотела, просто… не умирай, не надо, пожалуйста.

Гвин смогла оттащить меня в сторону, под навес конюшни, помогая сбить пламя, она отчаянно просила прощения, сама плача, но я уже не могла смотреть в ее глаза… Душа рвалась от боли и обиды, вскочив на ноги, я побежала в сторону, снова выбегая под солнце, но успев накинуть на себя плащ и закрыв горло. Нет… Достаточно. Я хотела побыть одной, хотела обдумать не только эту ситуацию, горькую и жестокую, но и попытаться сделать выводы. А так же поплакать, не беспокоясь о том, что кто-то смотрит или будет смеяться надо мной за слабость.

–Подожди пожалуйста, я… я не специально!

Крикнула мне Гвин, но я не слышала и не хотела слышать ее, утирая рукавом выступившие из разрезов в маске слезы. Меньше всего сейчас я хотела вспоминать о ней, о той, что казалась мне надеждой, а стала разочарованием, которого я не испытывала уже долгое время. Пробегая мимо слуг, я не обращала внимания ни на один вопрос, игнорируя всех вокруг и направляясь в единственное место, которое действительно давало мне то, чего я хотела. Тишину, покой, темноту и одиночество. Встреча, которую я ждала и на которую надеялась, оказалась провалом… Теперь, мне хотелось, чтобы это был сон, чтобы у меня была еще одна попытка… Или ее уже не было никогда.

Глава 5

Я спряталась в своей комнате, не желая ютиться в складских помещениях или на кухне, в окружении десятков слуг, что будут вымученно, с неискренними лицами жалеть меня, только лишь из-за того, что я дочерь Тиера, которому они обязаны служить в жизни и смерти. Гвин все равно не знает где находится моя комната, я могла быть наедине с собой, как и всегда… Да и ей плевать насколько больно мне было, как отчаянно я хотела понравиться ей, насколько же ранили ее слова и действия, беспощадные, не имеющие за собой ничего, кроме безосновательной и глупой злости. А ведь я… я просто хотела помочь ей, пыталась казаться милой, дружелюбной, все ровно так, как учила меня мать, так почему… все закончилось вот так? Где я ошиблась? Неужели, мне было недостаточно даже вычурной доброты, всеобъемлющей учтивости, которая являлась в своей сути полнейшим самоуничижением, не имеющим ничего общего с гордостью, присущей нашему роду. Пытаясь следовать наставлениям матери, таким простым и от того преступно оскорбительным, я забыла, кем была. Но стало ли мне лучше от того, что я нашла лишь новый источник горечи, среди непроглядной, мрачной темноты, в которой блуждала? Нет…

Подобрав под себя ноги и прижав их к себе, я сидела за выставленными вперед подушками, опустив голову и сдерживая слезы обиды, которые все никак не переставали идти из опухших и покрасневших глаз. Я не заслужила этого… я не должна была испытывать эту боль, мне просто повезло, что на лице не осталось шрамов и что я вовсе не погибла, отделавшись только испугом и небольшим пламенем… Но на душе по-прежнему вилась целая буря эмоций, охватывающих все, начиная от ненависти и заканчивая страхом. Я не понимала, что пошло не так, уже не могла верить, что найду с Гвин общий язык или смогу подружиться, как бы сильно не хотела этого. Разве можно простить… Такое? Она знала обо всем, я предупредила ее, и Гвин должна была понять, что раз я вынуждена носить маску, то мои слова это не пустые отголоски истины, отраженные в испуганных и изнеженных сознаниях семьи Рихтер и воплощенные в виде столь извращенной опеки, как деревянная маска. Мы не были такими, наши подвиги ни чем не уступают жертвам ее семьи. Но наверное… я не могла ненавидеть ее так, как должна была. В душе горела злость на саму себя, на мать, на слова Гвин, но саму девочку… я была не в силах отвергнуть то желание дружбы, за которое так отчаянно хваталось мое сознание, в себе неся надежду на лучший исход и счастливый финал. Если она сможет извиниться, если сделает это искренне, так, чтобы раскаяние не было пустой формальностью и ложью, то я была уверена, что боль отступит… Но ждать извинения от Гвин казалось еще более бессмысленным занятием, чем вечные молитвы Близнецам, ни разу не откликнувшимся на мой зов. Почему меня заставляют оставаться одной? Чем я заслужила это отвратительное положение вороны, среди светлых журавлей и гордых орлов… Почему я была обязана оставаться одинокой, брошенной, нелюдимой и лишенной всякой радости, несмотря на все попытки найти для себя хоть одного человека, которого смогу назвать другом, кто не будет шептаться, пугаться и лгать мне. Может, вот оно, истинное проклятье? Отречение от мира, от людей вокруг, лишение человечности в самой себе… Но во имя чего? Ради какой цели небеса лишили меня детской жизни и радости, бросив в тьму страха и пелену кошмаров, ведь дальше станет только хуже. Время утекало, подводя меня к черте, после которой уже не будет спокойных, размеренных дней беззаботной жизни, лишенной забот мирских. Скоро я столкнусь с миром, будучи к этому не готова. И тогда… мне не останется выбора, кроме как сдаться на его милость, признав победителем того, кто должен был поплатиться за мою боль и отчаяние.

Мысли делали только хуже, оставляя душу в состоянии тревоги и грусти. Я несколько раз смогла успокоиться, убедить саму себя в том, что все хорошо, что я еще смогу исправить собственную жизнь, что все могло быть хуже. Но оставаясь одной, в темной комнате и беспросветной тишине, что оставляла только стук сердца и неровные, тяжелые вздохи, я опять оказывалась в ловушке чувств, начиная плакать и дрожать, заново вынужденная идти по нескончаемой тропе из ложащихся друг на друга мыслей, не имеющих конца в своей тягостной и темной природе. Такое отчаяние я не испытывала уже очень давно… возможно, никогда прежде. Томившиеся глубоко в душе надежды касательно людей вне особняка стремительно рушились, не найдя себе опоры и поддержки, а лишь противоречие, доказывающее мои худшие и самые скорбные ожидания. Неужели одиночество будет ждать меня повсюду? Отторжение, страх, презрение… мир ведь такой большой, такой разнообразный, так почему же везде одни и те же эмоции, слова и действия? И если всюду царит единство, то где же мне найти место для себя, непринятую даже в собственном доме… И что делать, если место я все же не найду никогда. Что вообще происходит с теми, кто оказывается, как говорят моряки, за бортом? Или же я единственная, кто так и не смогла приспособиться к жизни.

Стук в дверь, первый с того момента, как я истерично приказала слугам около моей комнаты не приближаться и не входить. Стыда за этот поступок во мне не было… слуги не стоили даже кусочка мыслей бушующих в детском сознании, они просто работники, призванные облегчить нашу жизнь, их эмоции для меня ничего не стоят и никогда не будут стоить, ведь по сути, даже их жизни находились в руках отца. Тем временем, стук повторился, на этот раз усерднее, громче и сильнее. Сердце сжалось от страха и боязного предчувствия, не сулящего мне ничего хорошего. Я укрылась от двери простыней, начиная дрожать и всхлипывать даже сильнее, чем прежде. Я не хотела, чтобы меня видел такой отец, он сделал столь многое чтобы найти мне подругу, но вновь все рухнуло, оставив меня в слезах и загнанную в угол. Я не могла позволить ему видеть себя такой… мне не нужны были жалость и сочувствие, которые только докажут мне, насколько же я была слаба и ничтожна. Нет, если это был Тиер, лучше просто молчать… он не будет входить в комнату, точно не станет… Я была уверена, что отец поймет.

Стук не останавливался, пока наконец, терпение у Гвин не закончилось. Девочка зашла сама, отворив тяжелые двери, замков на которых никогда не было, только лишь из-за того, что родители всегда хотели иметь возможность знать, в порядке ли я. Стоит ли говорить, насколько жалкими были мои попытки найти спокойствие в собственной комнате, когда двери не могли защитить меня даже от девочки, на год младше меня… Я была беспомощна как никогда, прячась под наволочкой и пытаясь закрыться подушками, такими мягкими, что любое ее касание было в силах достичь меня. Я не решалась выглянуть, поскольку опасалась ее, боялась лица и новых обидных слов, которые могли быть произнесены ею. Но Гвин не собиралась уходить, увидя меня такой. Я слышала ее тихие шаги, приближающиеся к моей искусственной, хлипкой крепости, что вот-вот готова была рухнуть только от одного ее прикосновения, такого неизбежного, страшного. Словно загнанный зверь… только вот во мне уже не было ярости и злости, лишь осознание, что сейчас, охотник может в любую секунду убить меня, покончив с раненым, искалеченным животным, не имеющим путей для отступления и страшащимся его куда больше, чем следовало. Ведь она тоже человек, такой же, как и я. Только… лучше.

Шаги стихли, она оказалась совсем близко ко мне, около изголовья кровати, глядя на мое дрожащее тело. На душе стало только хуже, я уже не могла сдерживать свои рыдания, бессильно опустив руки и стянув с лица защиту. Теперь, она могла во всей красе наблюдать за моей болью, если явилась ради этого. Мне самой не хватало сил, чтобы поднять на нее взгляд, только порой резко дергаться, на долю секунды умудряясь увидеть часть ее лица. Я не хотела видеть больше, боялась, что не найду во взгляде ни капли раскаяния или сочувствия. Что увижу наслаждение, чуждое ребенку, но которое, по моему мнению, царило в каждом, кто смог добиться чужих слез. Кровать немного прогнулась, чуть скрипнула, показывая то, Гвин села рядом со мной, подложив под себя ноги и молча глядя в никуда. Мне было слышно ее неровное дыхание, тот же быстрый стук сердца, складывалось ощущение, что она чувствовала себя так же, как и я, что мысли о том, что она совершила тоже не давали девушке покоя. Аккуратно вытерев рукавом слезы, я медленно подняла взгляд, пытаясь понять, о чем именно она думает и что же чувствует, если чувствует вообще.

Гвин тоже плакала, по крайней мере, об этом говорили покрасневшие глаза, которые беспрерывно моргали, смотря на свои руки и раз за разом пытаясь отвести от них свой взгляд. Ее тело вздрагивало при вдохе, губы начинали дрожать при выдохе, кажется, она прикусила губу, на ней выступили алые капельки крови, такие же виднелись на уже весьма выразительных резцах, об которые она беспокойно резала собственный язык, видимо надеясь на то, что боль подарит ей спокойствие и умиротворение. Увидя, что я притихла, она стала бросать на меня резкие, очень быстрые взгляды, словно не решаясь посмотреть в глаза, но отчаянно желая понять меня. Как знакомо… Я действительно начинала верить, искренне и с надеждой, что в ней вилась та же буря чувств, эмоций и страхов, что и во мне. Я аккуратно села рядом, продолжая всхлипывать, но куда реже, предпочитая слушать и вслушиваться в ее дыхание и ее стук сердца.

– Я ведь испугалась за тебя, правда-правда испугалась, когда ты загорелась это… Это было просто ужасно. Я даже не знала, что такое может быть… Хоть ты и предупредила… Мне стыдно, очень очень стыдно.

Голос Гвин был хриплым, на ее руках до сих пор были видны необработанные синяки, которые она пыталась скрыть за длинным рукавом рубахи. Я ничего не говорила, уже просто глядя на нее, лишь иногда вздрагивая от внезапной боли, что ударяла по коже, словно мне отдавались ее страдания, такие колкие и резкие. Девочка быстро утерла лицо, продолжая шмыгать носом, стыдливо глядя на меня в моменты, когда с глаз стекала пелена застывших слез.

Я промолчала, постепенно опуская голову к коленям. У меня были надежды, почти что мечты о том, что я услышу извинения, что она… признает вину, будет просить прощения, по крайней мере, сделает хоть что-то. Но пока что… я чувствовала только странное отторжение, отвращение к этому пока еще не начавшемуся, разговору, который не сулил мне удовлетворение желаний, а может быть, и вовсе был призван все разрушить окончательно… поставив точку в взаимоотношениях, которые толком еще и не успели начаться. Казалось, что она просто пришла просить мира, но никак не дружбы. И я могла ее понять, я ей была не нужна, Гвин грызла совесть, но вовсе не одиночество, не то ощущение полного отчаяния, войны против целого мира, где кроме тебя нет никого. Да и было странно ожидать, что в ней родятся те же эмоций, что и у меня.

– Я знаю, что напортачила… У меня никогда не получается иначе, как бы я ни старалась и что бы не делала. Я не хотела обижать тебя, просто… просто все меняется так стремительно, у меня не осталось родителей, сестры, брат стал кучей пепла… остался только дедушка, который тоже бросает меня, оставляя у людей которых я не знаю, даже не предупредив меня заранее, но рассказав тебе. Поведав твоей семье, но вовсе не собственной наследнице, единственной, которая у него осталась. Это не твоя вина, не вина твоей семьи… я просто не могла поверить, что после всего, он т-тоже оставит меня.

Гвин беспокойно сжимала и разжимала пальцы, невольно дергаясь из стороны в сторону и робко, почти что со страхом, пыталась приблизиться ко мне, порой отсаживаясь обратно. Я глядела на это со смесью непонимания и ощущением родственной, незримой схожести, которую ощущала в каждом неловком движении. Возможно, в ней действительно не было раскаяния, возможно, она даже не хотела просить прощения, но мне было сложно игнорировать ее боль, такую реальную, что невольно, в душе появились новые чувства. Я сочувствовала Гвин, хотела ей помочь, спасти из плена этих ощущений вины. Пальцы Гвин хрустнули так болезненно громко, что невольно, я посчитала будто они сломались. Девочка передо мной уже не могла сдерживать нормальный тембр голоса, ее глаза опустились, на них блеснули слезы, я безвольно замерла, глядя на это. Нет… Мне не позволяла совесть смотреть на это, тая в душе обиду и злость. Она была младше, импульсивнее… Мне следовало быть аккуратнее, осмотрительнее, и пусть это она меня толкнула, но я не имела права оставить ее в таком состоянии, ничего не предприняв. Слишком жестоко… Я не была жестокой, не хотела становиться такой и точно, быть такой по отношению к ней, пусть и знала Гвин всего несколько часов.

Девочка абсолютно внезапно заплакала, пытаясь закрыть лицо руками, но не в силах подняться и уйти. В моей душе уже не было силы просто смотреть на это, нужно было что-то делать, как-то действовать несмотря ни на что. Детский разум… неважно, что она могла меня убить, что обидела… я просто не могла бесчувственно смотреть на это, оставаясь рядом. Казалось, что из-за нее слезы возвращались и ко мне, хотя голова и без того болела, разрываясь надвое. Кровь в висках бурлила, зазря пытаясь меня сломить, мой разум оставался чистым… и желал помочь ей, утешить и успокоить, показав на деле, что я хороший человек, с которым можно дружить и который не бросит тебя. Я попросту не была способна наслаждаться ее страданиями или видеть в них кару за проступок, как возможно, хотела до ее прихода. Не такого раскаяния я желала, но оно красноречиво говорило мне о том, как глубоко ударила ее эта ситуация. Но несмотря на это, я никак не могла оставить подозрения, будто она притворяется, потому оставалось лишь надеяться, что это было искренне, что она не пыталась обмануть меня или таким образом получить прощение.

– Я прощаю тебя, Гвин… Твой дедушка делает это только потому, что боится за тебя, он не хочет потерять тебя, как потерял свою остальную семью. У нас хороший дом, вокруг есть лес, неподалеку аванпост… Тебе у нас понравится, обещаю. Я буду рядом, если ты захочешь, но если нет… Сможешь играть одной, вместе со слугами.

Я приблизилась к Гвин, обнимая ее со спины и пытаясь успокоить. Девочка не шелохнулась, по-прежнему горько плача и безрезультатно утирая рукой собственные слезы, которые уже пропитали ее рубаху. От этого мне самой становилось невыносимо тоскливо, словно это меня бросили и заперли с неизвестными людьми… Впрочем, порой я именно так себя и ощущала, оставаясь один на один с молчаливой семьёй, которая порой, казалось, презирала меня.

– Почему ты так добра ко мне? Я даже не смогла представиться, только раскричалась и ударила… Ты ненавидишь меня, да? После того… как я чуть не убила тебя, ты не можешь не презирать меня…

Гвин словно ожила, кладя голову мне на плечо и пытаясь перестать вздыхать так прерывисто и дергано, что казалось, будто она задыхается. Мне было искренне жаль ее, мне казалось, что я смотрю в кривое зеркало самой себя… с иными чертами лица, историей, жизнью… но со схожей, отрешенной от мира судьбой, полной горя, одиночества и боли. Возможно, мой отец знал чем все обернется с самого начала, осознавая, насколько мы похожи. Возможно, все было чередой случайностей, допущенных родителями, но как бы то ни было, сейчас, я находилась рядом, готовая помочь ей, как младшей сестре, которой никогда не было.

– Мне было больно… но не из-за тебя. Я надеялась, что мы сможем подружиться, что наконец-то я не буду одна. Когда ты оттолкнула меня… Стало понятно, что все, о чем я мечтала, оказалось разрушено

Я тоже задрожала, боль вернулась ко мне, словно заново оживая в сознании и погружая в тот миг, который остался со мной новой болью, которую я так тщательно полировала и пережевывала, оставшись одной. Прерывисто выдохнув, я опустила голову, пытаясь собраться с мыслями и не показать ей собственную слабость, такую явную и очевидную, но ту, что было необходимо подавить, пока была такая возможность.

– Я не хочу, не хочу опять что-то рушить… Ты простишь меня? Пожалуйста, я не желаю тебе зла… мне страшно, и я не хотела оставаться одной.

Гвин отчаянно подняла на меня заплаканный взгляд серых глаз, в которых теперь не было ни капли спокойствия, только грусть и боль. Я ответила тем же, позволив ей посмотреть на меня и наконец разрешить конфликт, пришло время закончить с ним. Утопать в ее глазах было столь странно, что невольно, на несколько секунд, я полностью потерялась, даже не понимая, где нахожусь и что происходит. Такая глубина глаз… В которой порой, скользили неизвестные, чёрные сущности, разглядеть которые мне не удавалось, несколько раз я даже видела отражение собственных зрачков, которые пугали своей мертвой натурой. Ее холодное дыхание неприятно обжигало и отталкивало, но лежащая на плече голова не позволяла отдалиться, пусть мне и казалось, что глубоко в душе я этого и не хотела. Впервые, я видела чужую слабость, оголенную душу… наконец, я смогла понять, что не одна страдаю и не одна плачу. Это грело сердце и наполняло решимостью, не позволяя просто так отвернуться от ее слез и боли, ведь от меня отворачивались всю жизнь, и я знала, каково это.

– Я не держу на тебя злости. Конечно, ты прощена… Гвин, я надеюсь, что мы сможем подружиться.

Гвин вновь уставилась на меня в оба глаза, с такой надеждой… будто сейчас, от моего выбора зависит вся ее жизнь. Весь ее мир в этот миг словно крутился вокруг меня, и я не могла подвести ее. Кем бы я была после этого? Такой же, как те, кто отвергали меня, такой же, как молчаливые боги, запуганные крестьяне и высокомерные, глупые аристократы, шепчущиеся за моей спиной в те редкие дни, когда наш дом посещали дети и подростки.

– Я тебя не подведу, клянусь. Больше я не причиню тебе боли… хорошо? Ты мне веришь? Лизастрия? Не молчи, я…

Ее слова… на секунду, во мне что-то вспыхнуло, заставив сердце заболеть. Клятва… я даже не могла поверить в этом. Столь душевное, столь важное, достается мне так просто, ни за что… Я не была достойна подобного, не могла принять но и отказываться казалось слишком сложно. Это было самое ценное, что мог дать вам человек, свою клятву… Вверить свою душу и кровь, на них поклявшись что-то исполнить. Я опасалась, что она может об этом пожалеть, да и я не желала принимать этот дар столь просто.

– Лиз, для друзей я Лиз. Тогда принимаешь ли ты в ответ мою клятву… что я тоже никогда не причиню тебе боли?

Прижав к себе Гвин, я не смогла сдержать кривой, дрожащей улыбки, которая больно отражалась на сердце, словно что-то внутри боялось той связи, что возникла так просто, так быстро и спонтанно… Но уже не дав нам дороги назад. Теперь, мы были названными клятвой сестрами, и чтобы не думала Гвин, я буду воспринимать ее только так.

– Конечно, Лиз… Ты умеешь сражаться? Дедушка учил меня с раннего детства, я и тебя могу научить! Наверное… я многого еще не знаю. Хочешь?

Гвин хихикнула, сама отстраняясь от меня и садясь на кровать ровно, глядя на меня с радостью и восторгом, который так резко контрастировал с недавними болью, слезами, слабостью и криками. Но ведь и я сама лишь недавно билась в муках, лежа среди подушек и проклиная всех вокруг за то, что не смогла найти себе ни одного друга за всю жизнь. Наверное, было неудивительно, что она уже могла улыбаться, да и ведь я сама сидела прямо сейчас с такой же глупой, нелепой улыбкой.

– Думаю, папа сможет найти хорошего воина, который нас обучит… Да, да, всю жизнь мечтала сражаться. Ты правда научишь меня?

Я говорила так искренне, как могла, но при этом даже пытаясь скрыть восторг, не смогла. Голос дергался, фанатичное желание было видно невооруженным взглядом.

– Разумеется! И тогда ты тоже сможешь проучить тех самодовольных мальчишек. – Рассмеялась Гвин, вскакивая с кровати. В тот же момент, в ее желудке заурчало. Покраснев, она отвела взгляд. – Прости, мы не ели несколько дней.

– Ничего, пойдем со мной, я покажу, где у нас кухня… думаю, вечером будет пир, поэтому мы сможем умыкнуть себе что-нибудь вкусное.

Глава 6

– Какой он, мир вокруг? Правда, что он такой же большой, как говорят? Он действительно… хороший? Этот мир вокруг?

Мы сидели на закрытой сверху веранде, отдыхая после небольшой прогулки по родовому имению. Глядя на лес, раскинувшийся километрами елок, дубов и кленов, верхушки которых драли небеса, оставляя тонкие прорези и порой раздирая на части медленно плывущие в разрывах облака, я всегда представляла себе, что внешний мир выглядит именно так, как нескончаемое полотно, что сшито из десятков различных мест, соединенных между собой всегда одинаковым, серо-голубым небом, что точно не имело конца и края, не ограничиваясь ничем и никем, даже богами. Удары топоров наших слуг раздавались с лесозаготовок неподалеку, вековое поместье Рихтер, что застало многие поколения нашего рода, разумеется обязано было быть в большей степени самостоятельно и самодостаточно. Ввиду своего дальнего расположения, прямо в сердце земель лордов, вдалеке от столицы и крупнейших городов, нам было необходимо самим обеспечивать себе жизнь на протяжении множества веков, и даже сейчас, связь со столицей являлась лишь условной. Отец опасался и не доверял магам, отчего мы оказались отрезаны от троп, что вели к столице, но несмотря на это, наши церковные священники по прежнему оставались связаны с единой церковью Змея. Зато семья Рихтер имела свой собственный обширный огород, целые две семьи родовых охотников, в сумме двадцать взрослых человек и около десятка детей, что круглый год добывали к столу свежее мясо, множество фермеров, что зимой уходили торговать и жить в деревни, а в остальное время работали на нас. Для обучения слуг и детей – несколько ученых из столицы, которые всегда находились в состоянии проводить уроки и обучать, являясь хорошо оплаченными учителями, способными работать как с детьми рабочих, так и с наследниками рода. Единственное, что нам приходилось закупать, это материалы для строительства: камень, гранит, хорошо обработанное дерево, сплавы металлов и стекло. Вокруг нас не было ни единой горы, ни одного карьера или жилы с полезными ископаемыми. Могучие стены, что выглядели такими ничтожными перед великолепными, живыми деревьями, казавшиеся защитой неприступной, хранящей наш родовой оплот, были сложены северными мастерами еще веками назад, когда Империя была едина, и до сих пор не имели на себе ни единой трещины, сохраняя свое величие и прочность, пусть на деле, это место ни разу и не подвергалось атаке. Слишком неудобное местоположение, которое не дает завоевателям никакого преимущества. На проселочных тропах, ведущих к расположенным в километрах от нас деревням, сейчас активно бродили туда-сюда дети слуг, собирающие ягоды, грибы или просто играясь друг с другом, догоняя и пытаясь коснуться. Я знала, что не работают они только из-за того, что приезд важных гостей вынуждал отложить рутинные дела. Взрослые готовились к приему, готовили блюда, убирались. Дети могли все испортить, поэтому были выгнаны на улицу, без присмотра и каких-либо ограничений, хотя сейчас, они должны были трудиться на благо своего проживания и нашего рода… Но вместо этого отдыхали. И я не знала, хорошо это или плохо, поскольку всю жизнь относилась к слугам как к инструментам, что требуют руководства, но также заботы и хороших условий, дабы их не постигла коррозия и гниение, что в конце концов могла вылиться в бунт. Сейчас, я впервые задумалась, что каждый из них о чём-то думал, мечтал… интересно, им бывает грустно? Кажется, что бывает, иногда я слышала плач со стороны их комнат, порой даже помогала, ведь боялась, что кто-нибудь из них сломается и станет ненужным, тем самым, вынудив отца или мать отказаться от него. Но к счастью, такого не случалось еще ни разу, за всю мою недолгую жизнь.

– Да. Действительно. В нем есть множество вещей, что кажутся невозможными… Но для многих обыденность. Это поражает сильнее всего.

Гвин сидела на кресле моей матери, свесив с него ноги и глядя на работающих людей. Мне одновременно хотелось услышать, что она думала о слугах, но в то же время боялась ответа, неся подозрения, что вне моего маленького мирка отношение к ним может быть абсолютно другим, из-за чего я покажусь дикаркой. Я заняла собственное небольшое кресло, рядом с которым дрожал огонек небольшой свечи, взятый мною только для того, чтобы согреться. Наша весьма длительная прогулка заняла без малого два часа, проведенных в постоянном движении. Возможно, то были два лучших часа моей жизни, если отбросить в сторону рассказы отца и редкие дни, проведенные с ним наедине. Я впервые ощущала себя действительно нужной кому-то, могла улыбаться искренне, без горечи и сожаления, видеть в ответ такую же улыбку, не продиктованную жалостью, как зачастую то могло быть, если улыбались мне старшие родственники, видевшие во мне исключительно искалеченное, болеющее животное, заслуживающее только жалости и сожаления. Во время смотра, я показала Гвин все имение, провела в бальную, в главный зал, показала комнаты для гостей, слуг и покои родителей. Только пустующие комнаты братьев остались для нее неизвестны, но кажется, до них ей не было никакого дела. Она не спросила их имен, даже не узнала, где они сейчас. Это не давало мне покоя, и я все же не спросила почему, побоявшись оказаться слишком настырной. Возможно, она сама думала точно так же, не желая задавать слишком много вопросов.

– Например?

Я страждущим взглядом прожигала девочку, уже не беспокоясь о правилах, приличиях и нормах. Мне было слишком интересно, чтобы искусственно ограничивать себя и бояться чего-то. Вот он, мой шанс понять, что-же скрывается за этим бескрайним океаном деревьев, что долгие годы укрывал меня от того, что кроется за их ветвистыми руками. Так давно я ждала этого дня, когда рядом появится кто-то, способный дать мне ответы, что уже потеряла на то всякую надежду… Но Гвин способна рассказать, что же на самом деле происходит там, за горизонтом, что отделял меня от неизведанного.

– Дедушка рассказывал мне о магических тропах… и я сама видела, как чародеи открывают круглые дырки, откуда что-то шептало и тянулось к ним, словно пытаясь затянуть внутрь. Как я знаю, это целый другой мир, который связан с нашим… Там содержатся наши сны и чувства, и в нем живут демоны. Ты когда-нибудь видела демонов?

Гвин говорила это так спокойно… но для меня это все казалось страшным, почти что порочным. Другой мир и прямо рядом со мной? О нем иногда говорил отец, но как можно было подумать, что до него было так просто дотянуться… И что ждать там? Был ли он похожим на наш? Или являлся чем-то кардинально иным, кто был его создателем? Боги? Или же Владыки? Возможно, и они, раз на тропах жили демоны, но тогда получается, мы вторгались к ним так же, как они к нам? Как много вопросов… но кажется, спрашивать их у Гвин было ошибкой, я была не уверена, что девочка знала на них ответы и не желала слишком давить.

– Нет, никогда. Но учителя рассказывали мне, что демоны это противники богов, что они виноваты в болезнях и чумах, преследующих людей. Я знаю, что твой дедушка с ними борется, и что эта священная война даже важнее, чем объединение Империи. Правда, один раз… у нас останавливался маг, он был Чтецом, на его броне виднелись странные, причудливые закорючки и нарисованные глаза, которые иногда моргали, прямо как настоящие, с ним путешествовали двое воинов, которые, как и всегда, остановились у нас ради покаяния. Но наш каций, Отто, узрел в его душе демона… Хотя тот маг выглядел один в один как человек. Я так и не узнала, был ли это правда демон, на утро ни его, ни двух сопровождающих уже не было… А мама сказала, что не помнит никаких гостей, оставшихся на ночь. Как и Отто.

Даже простые изображения демонов, нарисованные на бумаге или выгравированные на коже, были под запретом… и их могли использовать только священники для изгнания, и некоторые легионы во имя изучения. Любой, кто оказывался уличен в демонических связях, являлся преступником, что заслуживал исключительно казни. Так гласили догматы церкви и Империи, но ни разу не встречавшись с демонами, я не могла понять той ненависти и страха, что к ним испытывали. Я знала, что многие разумны, так почему… с ними нельзя договориться?

– Ух ты… может быть, ты правда встретилась с демоном! Они хитры и умны, их очень много и каждый из них страшен по своему, а повелевают ими Владыки… Такие же сильные, как Близнецы, и беспощадные, как подчиненные.

Гвин восторженно повернулась ко мне, коленями становясь на мягкую подушку. Ее дыхание, все такое же холодное, вновь начало обдавать кожу, но в этот раз, я не испытывала никакого дискомфорта… Лишь некоторое умиление, от ее восторженного, бойкого характера.

– И они живут на тропах, да? И тебе ничуть не страшно? Неужели они не пугают тебя?

Гвин уверенно закивала, подтверждая свои собственные слова. Мне же стало страшно от того, что где-то позади меня, возможно, протягивает свои длинные, когтистые лапы, один из этих самых демонов… такой большой, страшный и беспощадный. Что же мешает им прямо сейчас убить меня? Должно же быть хоть что-то, способное сдерживать их, иначе мы бы уже давно пали под их натиском.

– Нет! Они не могут покинуть тропы по одиночке… Близнецы нас всех охраняют, их атаки никогда не начинались на наших землях, защищенных верой, лишь вне их.

Гвин вновь уселась ровно, продолжая болтать ногами в воздухе. Так беспечно, будто бы это не было так страшно и опасно, словно бы прямо сейчас, где-то там не было иного мира, не исследованного, такого громадного и страшного, что захватывает дух. Я погрузилась в свои мысли, пытаясь унять в себе этот страх и ужас, которые преследовали меня с самого начала разговора.

– У дедушки в кабинете есть их черепа, они такие большие… Некоторые даже в два раза больше меня. Неудивительно, что мама и папа… не смогли отбиться от них. Я мало что помню о том дне… но клекот демонов, теперь, отличу от чего угодно.

В секунду, ноги девочки замерли в воздухе, а взгляд остекленел, останавливаясь на пляшущем огоньке свечи. Руки беспокойно обняли саму себя за плечи, после чего, губы дрогнули. Я тоже застыла, осознавая, что полностью забыла о трагедии, которую она пережила. Услышав, что она сама начала разговор, мне показалось, что она… Смирилась, но как можно принять смерть всей семьи, просто забыв это? Нужно было быть умнее и перевести тему, пока ей не стало только хуже. Мои мысли подождут, нельзя допустить ее грусти, это было слишком тяжко…

– Прости… Мне наверное не стоило… заводить об этом разговор. Ты видела бескрайний океан? Говорят, он очень красивый…

Я беспокойно поднялась, подходя к ней и заглядывая в опущенное к полу лицо. Гвин не плакала, ее лицо просто… замерло на единой эмоции, будто не в силах изменить не только печальную трагедию, но и эмоции по ее поводу. Поняв, что она невольно опустилась в воспоминания, я решила попытаться помочь ей, спросив о вещах, которые казались лично для меня невероятно увлекательными, способными отвлечь от всего и облегчить тяготы. О чем-то нежном, удивительно красивом и одновременно с этим, никак не связанным с тем, что произошло.

– Да, мы были там… когда посещали графа Немиса, того который является ближайшим участником Южной войны. Его крепость находится прямо у прибрежья… в океане вода всегда теплая, очень чистая и прозрачная, как стекло, через нее видно морское дно, водоросли, это такие морские растения, похожие на длинные и темные листы капусты, а так же бегающих между ними крабов. Это такие небольшие животные, которые имеют вместо меха твердый щит, покрывающий все тело, у них очень забавные лапы, их называют клешнями и они тоже твердые, как металл. На юге их очень много, дедушке даже подали такого на ужин, но ему не понравилось. Я видела некоторых из них, у которых одна клешня в несколько раз больше других. В океане очень-очень много рыбы, она там самая разнообразная, есть и такая, которая больше тебя, но ловят, обычно, поменьше… Размером с мой локоть.

– Мне не нравится вкус рыбы, мне кажется она такая скользкая и противная… не представляю себе, как ее едят. Знаешь, что лучше всего помогает, когда чего-то боишься?

Я попыталась улыбнуться, встав рядом с Гвин и глядя, как та покачивается в кресле, чуть дрожа. Знакомо… я знала, что такое страх, каждую ночь видя во сне ужасный кошмар, я так и не смогла избавиться от этого трепета. Но за год, смогла научиться бороться с ним, хотя бы на время позволяя себе вздохнуть спокойно.

– Я… я не боюсь. Дедушка говорит, что я должна перестать страшиться их, что в будущем… смогу отомстить. Но у меня не получается забыть то, что видела, и принять тоже…

Гвин попыталась поднять голову, но побоялась, что я увижу в ее глазах то, насколько на самом деле страх одолел ее. Это вынудило девочку вновь опустить взгляд, на этот раз покраснев и сжав пальцы на плечах. Казалось, что она вот-вот сломается от напряжения и борьбы с собой же. Как знакомо и грустно… Я иногда сидела так, когда не могла смириться с тем, что видела или слышала.

– Я понимаю тебя, Гвин, я…

– Нет, не понимаешь!

Гвин резко поднялась с места, глядя мне в глаза и позволяя увидеть тот мрак, что поселился в бесконечно серых, глубоких зрачках. Это была не просто тьма… она имела очертания, свои глаза, окровавленные клыки, силуэты наслаивались друг на друга, подобно теням, порой резко вырываясь из своей клетки, а порой скрываясь, почти не показываясь мне. В них не было ничего светлого, алые краски, смешанные с тьмой, чешуя крапленная серебром и бронзовые когти. Я не могла отвести взгляда, глядя как они живут в вечном движении, что убивало их и заново возрождало в бесконечных глубинах сознания и мыслей Гвин. Их образ… он был для меня чарующим, несколько волшебным… и ни капли не страшным, как могла ожидать от демонических тварей, которых с детства боялась и обязана была ненавидеть. Но я видела в них животных, потерянных, облезлых, больных, брошенных во тьму, в которой те озлобились, исказились, покрывшись ненавистью и злостью, что шипами терзала не только их плоть, но и окружающих братьев, врезаясь в них резкими, угловатыми лезвиями, насквозь пробивая плоть и ударяя в лапы, пригвождая их к этой клетке, внутри которой они были заперты так же, как Гвин заперта внутри своих страхов, по отношению к ним. Я никогда не думала, что они выглядят вот так, мне казалось, что это будут люди, извращенные своей силой и тьмой существа, которые пытают, убивают и грабят ради удовольствия, но не во имя мести. И на секунду, родился порочный, грешный вопрос… так может, они рождены вовсе не Владыками… чьи имена я не знала и не могла знать, а Мирианом? Нашим ангелом, нашим Богом мести, возмездия и праведного, чистого гнева, что сотворил их, во имя вечного круговорота войн, во имя вечного мщения.

– Мне страшно помнить о них… но и забыть не удается.

– Нет, я действительно понимаю тебя. Уже как год… я вижу кошмар, один и тот же ужасный кошмар о войне… Который мне велели замалчивать. И как и ты, у меня не получается смириться с ним, перестать бояться или отпустить. Я правда понимаю тебя, Гвин… я ведь такой же ребенок как и ты, мне тоже страшно от того, что вселяет ужас в сердца взрослых.

Оторвавшись от ее глаз, от тьмы, столь притягательной и достойной внимания, что поселила во мне запретное желание получше узнать, чем именно были демоны… И почему же, их боль и ярость была такой же ответной, как и наша, я погладила Гвин по голове, чуть растрепав короткие волосы. Нельзя… нельзя думать о таком, это грех… Они были врагами, потерянными во тьме, и более того, убийцами ее родных. Наверное, я просто вижу нечто другое, не то, что действительно было перед ней. Просто полый образ, обросший моими догадками и страждущим желаньем познать страшный, иной мир, недоступный мне.

– Кошмар? Какой? Расскажи мне, пожалуйста, если ты можешь.

Гвин, кажется, была потрясена настолько, что отвлеклась от собственных, тяжелых мыслей, что растворились в ее глазах, подобно тому, как вода растворяется в крови. Кажется, они приходят к ней лишь в те моменты, когда сама Гвин позволяет им появиться, поддаваясь страхам и боязни.

– Я иду по мертвым полям… в тяжелом доспехе, под взглядами богов и множеством мертвых воинов. Ни разу я не доходила до конца, и каждый раз испытываю боль, удушье и агонию. Мне тяжело под грудой металла, сложно двигаться, сталь въедается в кожу… каждый раз, я просыпаюсь в холодном поту, раскрывая глаза от слепого ужаса. И никто не смог помочь мне, ни жрецы, ни лекари, что являлись к нам целыми годами, ища причину и лекарство, которого попросту нет.

Я отошла к своему креслу, медленно садясь в него и понимая, что обманула отца… пообещав ему не рассказывать ей о кошмарах. Но… как можно держать это в тайне от той, кого я хочу назвать своей подругой сейчас, и сохранить это звание еще надолго. В конце концов, я все равно не могла бы скрыть этого от Гвин, и сейчас, как мне казалось, был лучший момент чтобы точно показать девочке, что я доверяю ей. Возможно, это сыграет против меня, возможно, закрепит нашу дружбу. Первый день… я понимала, как глупо было говорить о будущем, но она вела себя откровенно, не боясь говорить о проблемах, так почему их скрывать должна я? В особенности, когда проблемы вновь оказались столь схожими, что казались почти что родственными между собой. Я уже не удивлялась этому, кажется, что Их волей она оказалась здесь.

– И как ты справляешься с этим?

Тихо спросила меня Гвин, опустив голову, словно пристыженно. Казалось, что мои слова убедили ее, возможно откликнулись в душе или попросту… оказались знакомы ей. Неудивительно, Годрик точно рассказывал ей о войне, скорее всего не раз и не два… Для него вряд ли было что-то кроме войны, в которой он, как и многие воины жили, забыв о том, что когда-то им может быть суждено вернуться в дома… Которые заняты другими, чуждыми им людьми.

– Ты всегда должна знать, когда стоит надеть маску. Ваш род полагается на силу и мудрость… но не придает значения дворцовым играм, которые учат многим вещам. Меня с раннего детства наставляли, что ты никогда не должна показывать своего истинного лица, иначе… это подорвет авторитет всей семьи, сделает тебя уязвимой, слабой, позволит манипулировать. И поэтому, создав себе второй образ, такой, который ты хочешь, можно не беспокоиться о проблемах… Забываться в игре, которую ты ведешь не только с миром вокруг, но и с самой собой.

Я грустно улыбнулась, проводя пальцем по своей защите от солнца. Гвин непонимающе склонила голову, пытаясь понять, что же такого особенного в куске древесины, но она действительно была просто деревом, не имеющим ценности.

– Но что делать, если я не хочу скрываться от страха? Если я хочу одолеть его… а не бежать прочь, укрываясь за выдумками и фантазиями. Давай придумаем вместе, Лиз?

Я лишь покачала головой, сама пытаясь найти на этот вопрос, который, кажется, не имел ответа. Мне не удавалось даже правильно бежать от собственных кошмаров, как я могла дать им бой? И самое главное… с помощью чего я могла их победить, когда мои руки дрожали при виде любой крови, и ни о каком бое я даже не могла подумать, ни разу не сталкиваясь ни с чем похожим. Впрочем, возможно, это было моей проблемой… Я никогда не сражалась, испытывая лишь ту боль, что доставляла себе я.

– У тебя есть какие-нибудь идеи?

Я спросила это с надеждой, которая в полной мере показала в каком отчаянии на самом деле мне пришлось остаться. Надеяться, что десятилетняя девочка поможет… и это при том, что я старше всего на год, что мы были способны придумать? Когда даже самые стойкие воины, видевшие своими глазами тот ад, что мне даже не снился, сходят с ума от кошмаров и ликов войны. На что способна я?

– Вместе, мы точно что-нибудь придумаем, я уверена в этом…

Гвин уверенно кивнула мне, призывая подняться. Я послушалась, чувствуя как ее слова отзывались в душе надеждой, которую я уже давным-давно утратила. – Хватит сидеть… пойдем, пройдемся немного, пока церемония еще не началась. Я хочу посмотреть на окрестности… Надеюсь, ты не против.

Глава 7

Прошло еще порядком несколько часов, что несмотря на все, были проведены в чарующем беспокойстве, напополам поделенным с попытками повеселиться вместе с Гвин, которая, казалось, не испытывала никакой тревожности или страха, но что-то абсолютно точно было не так… для меня в родном доме, не было секретов, я изучила его от угла до угла, знала, как ведут себя слуги, стражи, вечно приезжающие гости. Годами все было хорошо, спокойно и складно, но сегодня я постоянно слышала странный шепот, исходящий, казалось, от стен вокруг. Мой родной дом, впервые за долгие годы, преобразился, стал чуждым. На протяжении всей жизни, я созерцала исключительно его, он никогда приводил меня в замешательство, но сейчас он попросту пугал своей подозрительной оживленностью. Гвин не слышала этого говора, который не являлся мне родным, не ощущала странности витающей в воздухе. Даже напротив, говорила, что здесь уютнее чем где-либо еще и намного лучше, чем в полевых лагерях, где она останавливались с дедушкой. Но я знала собственный дом, и сегодня, в нем что-то было не так. И как ни удивительно, это началось именно с того момента, как к нашему родовому имению стали подъезжать все новые и новые кареты, полные гостей. Отец, как оказалось по словам слуг, уже давно хотел устроить грандиозный праздничный банкет, и визит караула Ревнителей стал приятным поводом для торжества, начатого исключительно для того, чтобы унять некоторых семьям рты, полные завистливого шепота о, якобы, проблемах у Рихтеров. И в любой другой раз я была бы только рада… новые слухи, новые истории, возможность не спать дольше обычного и новые, прекрасные платья, подчеркивающие сверкающие от огней глаза сотен знатных дам. На таких праздниках неизменно собирались великие множества центурионов, перфектов и достопочтенных легатов… Порой, на подобные вечера являлись даже сами диктаторы войн, откладывая свои дела лишь для того, чтобы почтить визитом нашу семью. Но сегодня банкет носил сугубо политический характер и являлся зрелищем для аристократов, но никак не для бывалых воинов, что уже давно забыли какого это быть частью игр. Разумеется, не считая караула Ревнителей, что впрочем не отходил от Годрика, который вместе с отцом уже почти весь день обсуждали свои дела, не позволяя мне увидеть кем являются остальные его участники. Рассказы Гвин ситуацию лучше не делали, только вызывая все больший интерес к загадочным личностям, которые являлись живыми легендами и воплощением идеалов Ревнителей.

– Гвин… пожалуйста, пойдем… Я хочу поговорить с отцом, мне… мне страшно.

Как оказалось, девушка никогда не гладила ручных лисиц… Из-за чего мы прямо сейчас стояли в окружении знатных дам и их молодых дочерей, для которых бал неизменно оказывался предлогом, чтобы найти для себя мужа или же собрать новых сплетен для дальнейших разговоров среди своего окружения. Но даже среди их искренни улыбчивых и расслабленных лиц, что с охотой отвечали на мои вопросы о моде, которые я задавала в отчаянных, почти что вынужденных из-за страха попытках отвлечься, оказывалось слишком сложно отыскать хоть тень покоя, которого я так жаждала. До сих пор, несмотря на все попытки забыться, я чувствовала что где-то таилась опасность, которую я не видела, но которая скалила свои клыки, вот-вот готовая вонзиться мне в плоть.

– Но они такие пушистые и мягкие… Что тебя тревожит? Здесь много стражи… да и если что, караул дедушки должен прийти на помощь.

Лисица по имени Барбель, что игриво покусывала пальцы Гвин и раз за разом подставляла под ее руку свой живот, тоже не хотела расставаться с девочкой. Словно услышав мои слова и поняв их смысл, она начала сильнее прижиматься к дочери магистра, скаля мне свои зубы, выражая недовольство. Я тоже любила их ласку, но сейчас… не могла заставить себя дать возможность так просто потерять время, собственное сознание и тело жаждали действия.

– Я… я не знаю, мне кажется, что на меня смотрят стены, проходя по коридорам я слышу какой-то странный шепот, который не могу понять, но он очень громкий и звонкий, словно град. Пожалуйста, пойдем к папе… может, он объяснит. Вдруг, это всего лишь часть представления? После вернемся… Гости будут здесь вплоть до глубокой ночи, успеешь еще поиграться, я тебе обещаю.

Я говорила очень тихо, практически ей на ухо, чтобы не портить репутации семьи еще сильнее. Благо, собравшиеся вокруг женщины из мелких дворянских родов, что владели деревнями вокруг нашего имения, не сильно предавали значения шепоту маленькой, болезненной девочки, которая испуганно озиралась по сторонам. Надеюсь, это не выйдет им боком, я не хотела, чтобы кто-то из них пострадал, ведь именно наши ближайшие дворяне являлись самыми милыми на любых мероприятиях людьми, что не сторонились меня и не избегали, с рождения видя мой образ среди семьи Рихтер, от того успев привыкнуть. Некоторых, я даже знала по именам, иных только по фамилиям их семей.

– Ты уверена? Мне так нравится эта зверушка, она забавная…

Гвин аккуратно убрала руку, видимо решив все же послушать меня. В тот же момент, Барбель выпучила на нее глаза, пытаясь изобразить грустную мордочку и печально двигая своим пушистым, двухцветным хвостом. Гвин тягостно вздохнула, но было видно, что она уже окончательно решила, что в моих словах не просто пустая паранойя, и что меня стоит послушать. Я была благодарна ей за это, ведь понимала, насколько странно звучат мои собственные доводы.

– Прости, Барбель… мне нужно идти, я еще вернусь, хорошо? Только дождись.

– Спасибо. П-пойдем быстрее, пожалуйста.

Я поднялась с корточек, боязно оглядываясь по сторонам. Казалось, что взгляд некоторых слуг был устремлен на меня, но в тот же миг, когда я это замечала, они уверенно подходили к человеку рядом со мной, что-то предлагая и слушая его приказы, словно изначально и шли именно к нему, но нет, я точно видела, как они смотрят на меня! Не может же это быть простым совпадением, правда? Неужели слуги готовят заговор, но моя семья всегда была к ним благосклонна, у нас было много средств, мы не стесняли их в оплате труда, мать часто обедала за одним столом с их женами, коротая время за разговорами. Отец вел себя строже, намного строже, но бывал в доме слишком редко, чтобы настроить против нас слуг, тогда… почему они ведут себя столь подозрительно?

– Что именно ты ощущаешь? Расскажи, пожалуйста, дедушка рассказал мне о разном… Возможно, смогу помочь или объяснить. Лиз? Ты меня слышишь?

Я не знала где сейчас находится отец, но решила, что он по-прежнему в своем кабинете. Чтобы дойти до него, нужно было подняться на третий ярус поместья, пройдя мимо кухонь, бального зала, гостиной и склада, что располагались на первом этаже. Я очень спешила, петляя между гостями и прислугой, что порой провожали меня взглядом, по странному здороваясь и, порой, улыбаясь. Но беда была в том… что наши рабочие никогда мне не улыбались. Я жила здесь одиннадцать лет, и всегда испытывала от окружающих лишь холод, страх и презрение… они не видели во мне добрую хозяйку, как в матери, не видели подругу, как между друг с другом, не боялись и не прислуживали, как делали в отношении отца и братьев, они вообще старались не замечать моего существования, просто занимаясь своими делами, работая или убираясь. И меня такое положение устраивало, но сейчас я продолжала бояться, глубоко в душе опасаясь, что наши разговоры о демонах привлекли сюда одного такого, что прямо сейчас резвится среди людей, играя с моими чувствами и мыслями, возможно, это все вовсе было иллюзией…

– Мне страшно, Гвин… мне кажется что что-то не так со слугами. Всю жизнь я живу здесь, и никогда не видела подобного поведения… Они никогда не улыбались мне, я не понимаю, что происходит… окружающие всегда старались избегать меня.

Девочка оглянулась, смотря по направлению моих глаз. Несколько секунд молчания, в течение которых, улыбающийся слуга уже скрылся из виду, прошли на удивление незаметно. Гвин хмуро проводила его взглядом, кажется, тоже начиная что-то подозревать. Я была рада, что не одна вижу это.

– Значит, тебя беспокоят слуги? Да, действительно странно…

Гвин сравнялась со мной, оглядываясь по сторонам и теперь уже в открытую пялясь на каждого нашего работника, что порой удивленно отходили к стене, сбитые с толку этим поведением. Улыбались ей в ответ только немногие, очень редкие, и по-совместительству, почему-то… мне казалось, что их лиц я никогда не видела в нашем особняке. Хотя ради справедливости, мое сознание напомнило самому себе, что я не помнила очень многих… и не могла достоверно знать, правда ли это кто-то другой, или нет, ведь слуги вечно петляли рядом, даже не задерживаясь на то, чтобы поприветствовать меня, я не могла физически запомнить их, если видела только движущихся туда-сюда обликов, лишенных каких-либо черт и уникальности.

– Угу, и мне от этого очень страшно… Я хочу быть ближе к отцу, если что-то случится.

Я нервно дышала, не в силах выровнять дыхание, порой ощущая, как воздух в легких заканчивается. Но пытаясь не обращать на это внимание, продолжала уверенно идти вперед, не уделяя этому слишком много внимания и предпочитая думать о чём-то позитивном. Мы преодолели главный зал и бальную, отчего гостей стало больше, позволяя затеряться среди них, наконец перестав замечать на себе взгляды слуг… оставалось пройти только мимо нескольких кухонь, после чего, подняться по лестнице. Но в тот момент, когда мы уже были около подъема на второй этаж, проходя мимо последней комнаты, выделенной под кухню, Гвин поскользнулась, падая на пол.

К ней тут же подбежали слуги, но замерли, видя как я закрывая ее собой. Никаких проблем, просто падение… подумалось мне в первые секунды, но когда Гвин поднялась, оказалось, что ее военные ботинки и часть поясницы, окрашены в яркую кровь. Свежую кровь. Мое дыханье замерло, Гвин поняла все мгновенно, пытаясь что-то нащупать на поясе, но раздосадованно одергивая руку, не найдя, по всей видимости, какого-нибудь оружия, что во время странствий всегда висело при ней. Пока мы гуляли по имению, она призналась, что только начала обучение и пока что, умеет орудовать только кинжалом. И то, не слишком уж умело. В данный момент это лишь сильнее испугало меня, дав понять, что в случае чего, она не сможет защитить нас обеих. Ноги начали дрожать, боязно подгибаясь, но я устояла, не дав себе права показать слабость и беспомощность.

– Сообщите отцу!

Крикнула я слугам, которые сами казались испуганными… Или притворялись таковыми. Обе девушки тут же бросились бежать, но вот одна из них делала это подозрительно молчаливо и даже несколько наигранно, или, мне только показалось… Сердце бешено забилось а страх завладел телом, энергия выплеснулась и я начала дрожать, делая нервные шаги из стороны в сторону. Неужели восстание? Но что тогда делать? Рабочих было больше, оно могли взять в качестве оружия свои вилы, луки, да даже просто дубинки из дерева… Но зачем им это? Неужели, мы заслужили такой расправы?

Гвин, Гвин… Мы должны что-то сделать, да? Нужно сообщить папе, Годрику или стражи, но только давай отсюда отойдем, п-пожалуйста…

– Нужно посмотреть, что происходит на кухне… одним глазком, после чего – бежать.

Гвин тут же пригнулась, становясь где-то на полголовы ниже, после чего стала подбираться к двери, делая это так уверенно и аккуратно, будто занималась таким уже не в первый раз. Я мялась на месте, ломая себе пальцы и оборачиваясь по сторонам, пока что, вокруг все было тихо и спокойно, ни паники, ни стражи… никого… Так не может быть, что происходит? Почему никого нет, я ведь приказала доложить отцу, значит, и вправду… Что-то готовится, наши слуги нас предали!

– Т-ты уверена? Давай уйдем, пойдем к твоему дедушке… К-к-к папе…

– Я тебя не держу, Лиз. Решай быстрее… Ты стоишь так, что тебя легко заметить.

Слова прозвучали беззлобно, но больно ударили, заставив остановиться. Она не принижала меня, не пыталась надавить или уязвить, но… Могла ли я бросить ее? Нет, не могла. Гвин взялась за железную ручку, начиная аккуратно проверять, закрыта ли дверь на створку. Оказалось, что нет. Дверь поддалась.

– Я… тебя не оставлю, но прошу, посмотри и пойдем. Ну что? Увидела? Мы можем идти? Мне очень страшно…

Я встала рядом, дрожа всем телом и наконец замечая какие-то движения справа. Богатые дамы, вальяжно, несколько недовольно, двигались к главному залу, даже без сопровождения стражников, но зато, с несколькими слугами, что же происходит, что происходит… Я невольно барабанила пальцами по двери, ожидая, пока та откроется. Гвин не спешила, стараясь сделать все так аккуратно, чтобы не произвести никакого шума, и это получилось, открылась щель, которая позволила ей вглядеться в кухню.

– Ничего не видно, нужно войти.

Гвин еще приоткрыла дверь, ныряя внутрь. Я даже не успела возразить, выразить свое негодование или что-то ещё… она просто бросила меня, но вот я… я бросить ее не могла, даже несмотря на то, что она сама нарушила свой же план. Помолившись Близнецам, я опустилась на колени, заползая на проклятую кухню вслед за девочкой, стараясь не обращать внимания на то, что чем дальше я продвигалась, тем чаще на каменном полу я ощущала холодную, липкую кровь, заставляющую меня всхлипывать и дрожать.

Огонь в камине пылал так ярко, что казалось, вот-вот начнется пожар. Языки пламени нежно сжирали в себе множественные одежды, которые имели на себе меховые уплотнения, так отчетливо выделяющиеся среди быстро тлеющих остатков кожи, которая смешивалась в воздухе с запахом крови и горелой ткани. Пять мертвых слуг лежали в куче, друг на друге, небрежно сложенные около мешков с овощами. Им перерезали горла, ранили сердца или просто разбили головы об пол, не жалея даже молодых девушек, некоторых из которых я знала и видела среди кухарок. Кровь растеклась по всему каменному полу, но шаги одного из убийц не могли скрыться даже под всеобъемлющим треском одежды, давая понять, где он находится. Впрочем, аккуратно пробравшись дальше, я смогла самолично увидеть, как высокий юноша, не старше двадцати лет, ходил между готовых блюд и открытых бутылок алкоголя, подсыпая в них какой-то яд, попутно посматривая на песочные часы, стоящие около одной из каменных печей. Он уже оказался одет в поварскую одежду, его лицо скрывалось под маской из ткани, глаза упорно смотрели только на часы и собственные руки, светлые, русые волосы оказались небрежно зачесаны набок. Четко выверенный дозы, он отсчитывал каждую каплю и делал все с академически выверенной точностью… ничего лишнего. Мое сердце замерло, глядя на это. Как… такое возможно? Я попросту не могла поверить, что в такой день… случится нападение, и тем сильнее страх обнял меня, ужас, смешанный с ударившей в голову кровью, чуть было не заставил меня расплакаться, но видя хладнокровие Гвин, что скрылась за одной из многих отодвинутых в стороны тумбочек, я не смогла заставить себя броситься наутек, подставив и ее, и множество беззащитных. Я… должна быть рядом с ней, мне просто нельзя потерять ее. Особенно после того, как мы заключили клятву… доверились и открылись друг другу. Я обещала, что не причиню ей боль, но и не могла допустить того, чтобы эту боль причинил кто-то другой.

– Нам нужно убить его… Он даст сигнал остальным, такое недопустимо.

Слова шокировали меня, заставив замереть на месте, даже не дав подползти к ней достаточно близко… На секунду, я даже не могла сделать вдох, пытаясь понять то, что только что сказала Гвин. Убить… я никогда ни с кем даже не дралась, и не могла представить, какого это, лишить человека жизни, но ее слова прозвучали слишком резко, жестоко и уверенно. Она точно знала, что собирается делать.

– Н-но… Он старше, что нам делать? Он и драться умеет, наверное…

Я дрожала так, как никогда. Чтобы стук челюсти не выдал нас, я была вынуждена держать рот открытым, ощущая на языке вкус крови, пролитой здесь совсем недавно, но который расползся по воздуху. На секунду, мне даже показалось, что я действительно попала в кошмар… и что вся радость, надежды и возможности, открывшиеся в течении дня, лишь прикрытие для этого нападения, что без труда способно разрушить спокойную жизнь, которую я жила в течение десятка лет.

– У нас есть преимущество, он не знает, что мы здесь, нужно только найти какой-нибудь нож… И подобраться поближе, одного удара будет достаточно, если быть правильно. На нем нет доспеха, они сожгли свое обмундирование, чтобы сойти за слуг и убили поваров. Нужно действовать быстро, пока они не стали разносить пищу.

Гвин говорила так беспристрастно, так легко и свободно, будто мы все еще обсуждали лисиц… или море. Казалось, что ситуация, казавшаяся мне концом, для нее не представляла никакой угрозы, являясь рядовой и обыденной. Я не могла это понять, и это же завораживало меня, помогая почувствовать себя чуть спокойнее.

– Я не думаю, что смогу… мы же можем просто забаррикадировать дверь или предупредить папу… их всего пятеро, это не так много. Стража должна быстро справится с ними…

Я пыталась найти любые оправдания, порой слыша, как передвигается туда сюда убийца, иногда просто шагая на месте. Что им нужно? Просто смерти? Зачем? Здесь множество знатных людей, я не понимала, кто может хотеть убить сразу всех?

–Пятеро только тех, кто работает в качестве официантов, их может быть немного больше…

Гвин рискнула так, будто бы от поражения, ничего не зависело. Дождавшись, пока юноша отвернется к камину, бросая туда сложенный лист бумаги, она поднялась, беря в руки один из ножей, висящих на железных прутьях, изогнутых в форму буквы Г, после чего, тут же опустилась на колени, оказываясь уже около другой тумбочки, тут же кивая мне на дверь, словно призывая уходить. Я отрицательно замотала головой, решаясь на то же самое, видя из-за угла, как юноша начинает копаться в мешках, доставая оттуда один из них… что звенел, видимо, от оружия.

Казалось, что моя жизнь поделилась на до и после. Поднявшись, прямо перед человеком что явился убить меня и моих родных, шагая по крови собственных слуг, липнущей к ногам и от того заставляющую обувь негромко хлюпать, я шла к ножам, собираясь убить его. Сегодняшний день… Он словно навсегда провел черту, окончательно разрушив тот старый, тихий и бессмысленный день, который я проживала раз за разом, в течение многих лет. Теперь уже не было пути обратно, в ту тихую и грустную, полную мечтаний, одинокую жизнь, которую я прожигала. Вот она, я, вновь опускаюсь на колени, прячусь за перевернутой тумбочкой, сжимая в руках блестящий на огне нож, и пытаясь перестать дрожать. Все случилось быстро, он ничего не понял, продолжая копаться в оружии, а я сделала это, первый шаг, к осуществлению плана, провал которого означает мою смерть, и я согласилась на него.

– Я рада, что ты со мной. Теперь, мне спокойнее…

Гвин даже смогла улыбнуться, что в данной ситуации, казалось мне попросту невозможным. Даже несколько… диким. Я лишь коротко кивнула, пытаясь обуздать чувства и кровь, что прилила к пальцам. -

– Какой у нас план? Мы же не можем просто… наброситься на него, мы погибнем, он точно сильнее и быстрее нас.

Я попыталась мыслить настолько разумно, насколько было вообще возможно, учитывая… как страшно мне было. План должен был успокоить меня, показать, что у нас действительно есть шансы, и что если мы будет следовать ему, то сможем победить.

– Я отвлеку его на себя, у меня есть шанс отразить удар… а ты должна ударить со спины, не показавшись ему на глаза до этого, или хотя бы не привлекая к себе внимания.Ты готова, Лиз?

Гвин говорила так уверенно и вдумчиво, будто бы готовилась к этой ситуации всю свою жизнь, и я действительно была счастлива этому, ведь у самой в голове не осталось ни единой мысли, не направленной на то, что сейчас, мы готовились к убийству.

– Да… наверное, да…

Я не могла дать точный ответ, не веря, что можно быть готовой к убийству. Для Гвин, наверное, это было чем-то рядовым, она жила этим… Но для меня, слишком внезапно.

Да. Готова.

Отбросив всякую мысль и эмоции, я уверенно кивнула. Чем больше я мешкаюсь, тем выше шанс, что сюда придут новые, я понимала это, искренне веря, что смогу не допустить этого.

– Спасибо, что ты рядом. Надеюсь, Близнецы окажутся на нашей стороне.

Глава 8

Я не знала, смогу ли сотворить то, на что уже согласилась. Впервые в жизни, я столкнулась с проблемой, решение которой зависело исключительно от меня самой, от моей уверенности, силы и воли. До этого… все было вырвано из власти моих рук, поставлено в разряд невыполнимых и даже невозможных испытаний, которые я оказалась вынуждена терпеть, не имея никаких путей решения. Я не была в силах одолеть проклятье и не могла никак избавиться от кошмаров, что преследовали меня не отступая ни на шаг ни перед святыми молитвами, ни перед лекарствами. Сейчас же, ситуация была для меня необыкновенной… наши с ней жизни, жизни многих гостей, собственной семьи и даже простых слуг зависели лишь от того, смогу ли я ударить, окажусь ли достаточно хладнокровна, чтобы убить человека которого даже не знаю, но который представляет угрозу для всего, что было мне дорого, и что я хотела сохранить. И когда я поняла… что от этого удара, зависит вся жизнь, стало так легко, как не было никогда прежде.

Это слово было озарение спустившиеся к моему разуму с неба, одарившее меня до этого дня неизвестными мыслями, такими воздушными и, в тоже время, необыкновенно зрелыми. Нет пути назад, и я не могла отступить, а значит и потерять все что имела была способна лишь от того, что сама ошибусь, струшу или вовсе отступлю. Я наконец почувствовала власть, что всегда была от меня где-то вдалеке. Во мне родилась сила, сила и желание изменить ход собственной судьбы, наконец вырваться из той единообразной клетки, в которой я существовала, и вот он, мой самый первый шаг. Переступить через саму себя, забыв о милосердии и страхе, на мгновение оставить в стороне собственную сущность. Нужно всего-лишь надеть на себя новую маску, которая позволит мне не бояться крови. Ведь я уже делала так, пытаясь спастись от кошмаров, храня в себе тот страх, что испытывала от жизни. Сейчас ничего не поменялось… нужно спрятать в себе весь трепет, отбросить мысли, сосредоточиться на том единственном, что нужно сделать. На убийстве и на собственном оружие, призванном очистить наше имение от чужаков, спасти невинных. Руки, до того боязно дрожащие и вот-вот готовые уронить оружие, с которым до этого дня мне не давали даже ходить, сжали деревянную рукоятку так сильно, что костяшки пальцев побелели, готовые вот-вот оставить отпечатки на дереве. Вот он, шанс все изменить, и вот инструмент, призванный воплотить в жизнь жажду разрушить былое. Дыхание выровнялось, приняв неизбежное… и наступил покой, неведомый мне ранее. Я словно… словно впервые оказалась на своем месте, пазл в душе щелкнул, найдя свой первый фрагмент, вставший на нужную позицию и подаривший силы оставить тот детский страх, который являлся первой преградой для чего-то большего. Даже Гвин заметила то, как резко моя неуверенность переросла в стальную, неутомимую веру и готовность принять любой исход, не беспокоясь о последствиях того греха, что мне предстоит совершить. Ведь исход зависит только лишь от моего удара, и я… не могла подвести окружающих, ведь все, что требовалось, это сделать одно движение, после чего, не останавливаться в своей злости, доведя план до конца. И пока его вздох, не окажется последним, я буду бить, несмотря ни на что.

– Куда мне следует нанести удар? Я не могу допустить, чтобы ты пострадала, мне нужно понять как закончить это быстрее.

Остекленевшие, замершие глаза отражали огоньки факелов и кровь, что порой капала с краев столов и тумбочек. Они убили моих слуг, ворвались в дом, который являлся моим по праву рождения, разве тут могут быть сомнения в правильности? Его смерть, бесспорно, благой поступок… который точно одобрят Близнецы. Кровь за кровь, так пусть же кровь этого юноши без сомнений примет к себе Мириан, а Сивил отпоет его душу, пораженную ересью и грехом. Слова сами пришли в сознание, вновь показав, что это Их воля, их желание и убийство, продиктованное Близнецами… не станет для меня преступлением.

– Я…

Кажется, мой настрой на секунду сбил ее с мыслей. Отвлекшись, она выглянула из-за стойки, чтобы посмотреть где сейчас юноша, но судя по ее взгляду, она не смогла найти его около мешков. Нервно озираясь, Гвин привстала с пола, пытаясь понять, куда юноша мог деться. Мое же сердце вмиг замерло, если его нет в той части комнаты, значит…

– Гвин!

Я заметила как дрогнули свечи за ее спиной, после чего показался силуэт, держащий в руке длинный клинок, гарда которого была украшена изображением иголок ели. Схватив девушку за руку, я потянула за собой, выбегая в центр кухни, успевая как раз вовремя для того, чтобы увидеть как силуэт налетчика появляется за тумбочкой, где мы скрывались. На секунду, у меня в глазах потемнело, руки повисли а в сознании наступила звенящая тишина, прерываемая лишь бешеным стуком крови, но сделав вздох, я смогла отогнать тьму, берясь за нож и ощущая, как огонь из камина обдает спину приятным, колющим жаром. Я не сдамся только из-за того, что все пошло не по плану… нужно просто поменять его, пока и нас еще было для этого время. В тоже время, Гвин схватилась за свое оружие, возвращая себе самоконтроль. Выйдя чуть вперед, она пристально смотрела, как юноша пинком опрокидывает тумбочку, перешагивая через нее. Его взгляд не был спокоен, казалось, что ситуация раздражала юношу и даже несколько пугала, возможно, он не ожидал увидеть тут детей, и тем более, не мог подумать что мы будем иметь при себе оружие. Неспешно и аккуратная шагая через опрокинутые блюда, он двигался к нам, держа меч в руке, но не наставляя на нас его лезвия. Вторая рука абсолютно безвольно болталась из стороны в сторону, явно не видя в нас опасности, которая могла быть достойна его внимания. Возможно, он был магом, но я предпочитала думать, что это просто… неверие в то, что две девочки могут что-то ему сделать. Ярость на секунду вспыхнула во мне так ярко, как не горело даже пламя. Я покажу ему, что значит вламываться к Рихтерам… и какую цену придется заплатить за это.

– Тебе нужно сделать вид, что убегаешь… я отвлеку его. Лиз, прошу тебя, доверься мне.

Прошептала мне Гвин, кивая на оставшиеся позади тумбочки. Я замешкалась, видя, как в глазах юноши идет беспокойная, сбивающая меня с толку борьба. Что-то мешало ему просто напасть на нас… он не хотел своими руками убивать детей, он страшился этого, а значит мы имели преимущество, которое нужно было реализовать не в бегстве, а в нападении. Более того, план Гвин означал то, что она рискует ради наших жизней, но я не могла принять этой жертвы. Она не будет страдать и биться, пока я отступаю лишь для того, чтобы ударить в спину. Это и мой бой тоже, я хочу встретить судьбу лицом к лицу.

– Нет, нападаем, он растерян, все пошло не по плану… нужно действовать. Сейчас дай мне решить нашу судьбу, хорошо?

Юноша начал что-то кричать на неизвестном мне языке, жестикулируя свободной рукой, и указывая мечом из стороны в сторону, при этом, абсолютно не держа какой-либо оборона. Даже я понимала это, глядя как беззащитно его сердце и торс. Гвин тоже остановилась, окончив попытки двигаться в преддверии прыжка. Словно видя тоже самое что и я, она обдумывала мои слова, и я надеялась, что ей хватит разума понять, что я права. Скорее всего, Годрик множество раз сражался при ней, она должна видеть тоже, что и я. Мы затихли, напрягаясь всем телом, что, казалось, расслабило юношу, заставив того успокоиться, даже сделав шаг на встречу, но при этом, держа клинок лезвием к полу. Роковая ошибка, шепот, подаривший мне слова молитвы, вновь зазвенел средь мыслей, призывая к незамедлительной, беспощадной атаке. Близнецы, онр шептали мне, они звали, они поставили свой крест над его жизнью, все решено, все уже решено… Сердце заболело от ожидания, а руки свело, но я не выронила клинок. Нужно подождать Гвин… я не умею сражаться, не в моих силах бросаться вперед. Нужно сдерживать Их волю, направляя ее туда, где она будет полезна.

– Хорошо, тогда я попытаюсь атаковать его справа, а ты слева, если что… бей куда видишь, только не слишком глубоко, чтобы нож не застрял. На счет три. Раз… два… три.

Три… Три… Слова отразались в сознании, но я подчинила им тело, исполнив приказ. Мы одновременно бросились вперед, заставляя юношу сделать шаг назад, но все же, он был воином, потому заученные во время обучения рефлексы дали знать о себе. Его клинок взметнулся на встречу Гвин, но та, к моему счастью, сумела подставить под удар юноши свой кухонный нож, который только чудом смог задержать его, не дав разорвать детское плечо и поставить под вопрос успех всего сражения. Послышался ужасающий скрежет, охвативший душу и тело парализующим, проникновенным холодом, что на секунду, полностью заглушил все звуки вокруг. На землю посыпались искры, в ноже Гвин осталась глубокая насечка, уходящая в сталь на несколько сантиметров, почти что разбив лезвие надвое. Сама Гвин заскользила по крови, вот-вот норовя упасть на спину, но оперевшись о поваленную мебель смогла устоять, готовясь к его ответному удару, которого уже не последовало. Его тело было открыто, Близнецы ликовали, лезвие взметнулось к свежей плоти, Их воля исполнилась.

Я никогда не испытывала чувств острее, чем в тот миг. Мне казалось, что перед глазами пронеслась вся жизнь, полная скуки и одиночества, но имеющая в себе тепло и редкое счастье, что готово раствориться в вечности вместе со мной, когда сложив голову в этом бою, я отправлюсь в тьму. Руки не дрожали, лишь пальцы беспокойно обхватывали рукоять, никак не в силах найти для себя место, от того раз за разом проворачивая лезвие ножа, делая удар только опаснее и больнее. С разбега прыгнув на юношу, я ударилась о его бок головой, сбивая с ног и тут же, незамедлительно и хаотично, начала пронзать его тело, вгоняя лезвие в живую плоть, ощущая как мои руки покрываются быстро бегущей кровью, струящейся из рваных, неровных ран, которыми я исполосовала дрожащее мясо. Уже не рассчитывая убить его за один удар, но со стальной уверенностью закончить дело, доведя до конца то, что начала, я продолжала ударять вновь и вновь, вновь и вновь, слыша как сознание заполняется смехом, несравнимым ни с чем, что я слышала прежде. Юноша истошно закричал, роняя клинок на землю рядом с собой. Боль, такая истинная и живая, я ощущала ее в хаотичном движении крови, в бездумной пляске умирающего тела. Агония и шок юноши не проходили, разум пылал пытаясь обуздать собственное тело, подчинить его своей воле. Рука попыталась скинуть меня с его тела, но я заметила это, резко проводя лезвием ножа и вырывая его из плоти, оставляя на боку длинный, ужасающе неровный порез, из которого начали вываливаться комья мяса. Взметнув лезвие вверх, я вогнала свое оружие почти по самкю рукоять, раздирая его плечо и руку, поливая кровью все вокруг и не замечая того, с какой остервенелой жестокостью вспарываю его тело. Игнорируя брызги крови, которые покрывали собой мою разгоряченную кожу, медленно скатываясь по ней, не слыша криков, стонов, не видя ничего кроме светлого пламени печи за моей спиной, я продолжала свой нечеловеческий бой… Уже ставший жуткой казнью. На языке заиграл противный, солоноватый вкус, имеющий горький оттенок грязи, его вязкость заставила меня скривиться, еще сильнее возненавидя тело под собой, в котором я уже не видела человеческих черт. Я не хотела глотать его кровь, брезгуя и испытывая на окраинах разума отвращение, но несколько раз все же пришлось, что лишь укрепило мою ненависть к этому ужасному и дикому вкусу, который я не желала больше никогда ощущать. Но даже после всего этого, он еще был жив… в сознании не осталось моих собственных мыслей, в нем ютились только животные инстинкты, столь жестокие и беспощадные, что в душе не отзывался ни его жалобный, почти что детский плач, ни попытки Гвин образумить меня. Я раз за разом, не останавливаясь ни на секунду, ударяла по нему, доходя в своем бешеном гневе до горла, и лишь когда последние, тщетные движения юноши остановились, я смогла выронить из пальцев клинок, ощущая как в горлу подкатывает тошнота и отвращение к тому, что осталось от человека, лежащего подо мной. Хохот богов стих, я осталась одна перед ним, жар в печи отступил перед моим холодным потом. Все окончилось.

Его глаза закатились, обнажая ту часть зрачка, что я никогда не видела, мелкие, пронзающие все и вся алые нити, что держали глаза на своем месте уже не выдавали никаких надежд, что человек окажется живым, но тут же дали понять мне, что все наконец закончилось. Внезапно, его мертвые глаза опустились, заставив меня испуганно отойти, чуть было не падая на колени. В карих зрачках остался страх и стыд, смешанный с бессильным гневом, даже умирая, он не мог поверить в том, что его убила девочка, вооруженная лишь кухонным ножом. Лицо юноши искривилось в гримасе боли, на бледную кожу ног и ступней, с моих дрожащих губ и носа капала горячая кровь, оставляя следы и рисуя свои узоры на его теле. В ужасе отпрянув от трупа, я начала трясти руками, пытаясь стряхнуть с них застоявшуюся и уже свежую кровь, но в итоге, не смогла, лишь размазав ее по коже. Зато я в полной мере смогла увидеть те раны, что остались на юноше и которые привели его к смерти.

Горло оказалось разорвано, клочья плоти валялись вокруг, словно кусочки некогда единого пазла. Из широкой раны, на грудь и запрокинутую голову текли ручьи крови, что подбирались к раскрытому рту юноши, окрашивая зубы в алый цвет. Но куда хуже ситуация обстояла именно в районе бока. Я могла поклясться, дать клятву на всех святых Империи, что не рвала его отчаянно, но итог говорил сам за себя… Сознание, постепенно приходящее в себя, показало в воспоминаниях мои собственные движения и удары, и я… не могла отрицать того, что совершила, лишь ощущая как к глазах подбираются отчаянные слезы. Мясо вываливалось из соединяющихся воедино ран, связки, части кишок, мышцы и чистая плоть развалилась зловонной кучей напротив горящих углей камина, освещающих эту картину. Средь еще бьющихся в агонии мышц, что болезненно сокращались, испуская из себя последнюю жизнь, я видела отчетливый, белый цвет костей, что выступали из-под медленно вытекающей на пол плоти. Они оказались в идеальном состоянии, не имеющие трещин, лишь следы от лезвия, я и вправду добралась до них… ножом распотрошила его, даже не помня этого, забывшись под смехом своих богов. Я смогла сделать это, сама не заметив того, как из человека превратилась в зверя, принеся ему не просто смерть, а уничтожив, истребив сущность и плоть, осквернив их так, как порой не измывались даже над пленными.

– Я… нет…

Рухнув обратно на колени, став перед ним, я стиснула свои руки, липкие от грязи и крови. По алым щекам заструились светлые слезы, пытающиеся смыть грязь греха, но в итоге, просто размывших его, став неотъемлемой частью, после чего слезы растворились в крови, не оказавшись в силах помочь мне. Прерывистые, нервные вздохи граничили с протяжным плачем, что вырывался из трясущейся от тяжести свершившегося души. Я не могла смириться с тем, что сотворила, это казалось мне не просто ужасным последствием, случайностью или вынужденной мерой. Я чувствовала, как в душе отмирает мой разум, как я погружаюсь в вязкий океан тьмы, что пожирал мою душу, страждуще уничтожая в ней толики света, оставляя лишь безумие и гнев, которые терзал меня в момент битве. Голова раскалывалась, я слышала собственный безумный шепот, граничащий с причитаниям, мне казалось, что я теряю свой собственный, людской облик, поддаваясь жестокости зверей и их дикости. Ведь человек не мог совершить такого, не мог принести столько ненужной боли для представителя своего же вида. Он был таким же, как я, и я… Я не оставила от него ничего, просто кучу плоти, уже не имеющую ничего общего с людьми. Задыхаясь от слез, от боли, от осознания того, что сотворила, я рухнула на бок, болезненно дрожа, ощущая, как кровь вокруг медленно обволакивает меня, словно пытаясь захватить. Я слышала в ней его жалобные вопли, что игнорировала в своей святой ярости, его молитвы своим богам, которые не спасли его, это все протекало мимо меня с такой скоростью, что я не успевала даже понять, принадлежали ли эти воспоминания ему, или же мне. Мысли в сознании умирали, и тогда, мой кошмар, мучавший меня долгие месяцы… впервые обернулся мне на пользу. Ведь закрыв покрасневшие от слез глаза, уже не в силах держать их открытыми, я вновь увидела те бескрайние поля мертвецов, и один особенный труп, тело этого юноши, что лежал втоптанным в землю. Но что важнее… пытаясь вырываться из этого порочного мира, я услышала слова, витающие средь их обескровленных, убиенных тел, исходящие от каждого мертвеца. Текст, протяжный, глухой, что был ничем иным, кроме как молитвенной песнью, соединяющей в себе бескрайние, блуждающие средь могил души, которым она дарила покой, который они не смогли найти в битве и смерти. Я не знала, кто наставляет меня в эти секунды, не обращала внимания на то, что возможно, меня совращают в ересь демоны, что этот шепот принадлежит владыкам, что быть может, это нечто иное, порочное и грязное. Я ощущала как душа погружается в безумие и как стремительно, рушится разум, видя то, что мною было сотворено под гнетом гнева и животного забвения. Я хотела покоя… и раз мне дали такую возможность, я не могла просто игнорировать ее, несмотря на то, что возможно, прямо сейчас, я предам сами небеса. Я искала для себя спасения, мне оставалось просто молиться, чтобы это действительно был Их замысел.

Страждущие на небе, златокрылые Господнии, пусть ваши благие руки, израненные нашими грехами, заберут в вечный сон проклятых, убиенных мною не во злости, но во защите… в праведном гневении. Простите же тех, кто пришедший в мой дом, нашел здесие не богатства, но смерть от моей руки, и упокоите душу мою, павшую во безумие, варти.

Первые несколько секунд не происходило ничего, я все также лежала в крови, сжавшая отчаявшиеся руки, не сдерживая плач и игнорируя боль по всему телу, что била словно хлыстом, возникая то в руках, то в шее, то в ногах. Гвин пыталась прийти в себя, сидя на полу около огня и тоже тихо молясь, но о чем-то другом, во мне родилась слабая надежда, что эта молитва обо мне, но даже рассчитывать на это казалось глупым. Я считала что недостойна тепла, которое мог мне подарить камин, продолжая шептать пришедшие с небес слова лежа рядом с остатками того, кто был мною так безрассудно убит, когда внезапно, кровь начала исчезать. Сначала с рук, потом с моего лица, а после, осушая кровоточащее тело. Я не могла поверить в то, что вижу, озеро красной жидкости, что окружало истерзанное тело и саму меня, испарялось, покрываясь сначала черным пламенем, а после растворяясь в нем, поднимаясь бледным дымом к потолку, растворяясь в свете. В тоже время, на душе, вместе с кровью, испарялось сожаление, слезы с глаз не переставая текли по моим бледным щекам, я не ощущала ни тяжести, ни боли… и самое главное, я наконец поверила в то, что молитвы имели силу. Они избавили меня от тьмы, от крови, от оков, в которые я сама загнала себя, видя, что совершила. Раскаяние… Неужели, мне помогли Близнецы, что всю жизнь были холодны к моему отчаянию, именно они спасли мою душу от забвения и дикости. Значит… каждое слово, произнесенное до этого дня, направленное к Ним, имело смысл, просто я… не была достойна ответа. Сегодня же, все поменялось. Сегодня поменялось абсолютно все, я действительно изменила правила, не убоявшись боя, приняв его так, как была должна, и одержала победу, пусть и жестокую, животную, не достойную человека. Они увидели мою победу, узнали, что я способна сопротивляться, что в душе кроется сила и жестокость, что так возлюбленные Мирианом, и что я способна воевать в Их честь и честь своего рода, если то нужно…

– Спасибо…

Продолжая неровно дышать, я смогла подняться, садясь на пол. Гвин удивлено оглянулась, на секунду замерев. Ее глаза искали кровь, но видя дрожащую улыбку на моем лице и сложенные в молитве руки, все поняла, подскакивая и подходя ко мне. Я до сих пор не могла расплести пальцы, что оставили на моих собственных руках следы, вдавив кожу почти до костей. Но сейчас, я не чувствовала боли, лишь благодать, так приятно окутывающую тело и душу. Святую благодать, данную Ими, в награду, за победу.

– Спасибо…

Не переставая улыбаться, я продолжала повторять это, не зная, слышат ли меня боги, или нет. Мне было неважно… главное, что Близнецы наконец подали знак, спасли меня, показали что помнят и знают, что я не забыта в тьме…

– Ты… они сделали это, да?

Гвин обняла меня за плечи, прижимая к себе. Ее тепло было так желанно после холода и отрешения, что я ощущала на душе после убийства, которое сейчас осталось на задворках памяти, став просто… необходимым условием, выполненной задачей. Я прижала Гвин в ответ, поглаживая ее плечи. Казалось, что замер весь мир, давая мне насладиться этим моментом, таким важным, бесспорно жестоким. Я не могла поверить в то, что один день так резко изменил абсолютно все, что до этого казалось мне важным. Я была рядом с бездной, с абсолютной бездной безумия и забвения, в которую почти сорвалась, не в силах найти для себе свет. Но Они… Их свет спасли меня из геенны, что готовилась поглотить меня, оставив просто пустую оболочку.

– Мы справились… Мы победили, Лиз…

– Да… Да, мы… Победили.

Я не могла проверить в собственные слова. Сколько прошла с момента начала боя? Меньше получаса… Но казалось, что моя душа постарела на десятилетие, увидя то, что некоторые не могли найти веками. Жрецы, ученые и маги… Я ощутила их касание, будучи столь юной, не испив святого яда, не используя колдовство и ничего не зная об Их природе. Душа дрожала, вместе со всем остальным телом опасаясь принимать правду, которую стоило просто признать. Я не могла поверить, что они снизошли к моей душе, вырвав из темноты. Но знала одно, и этого мне было достаточно.

– Мы справились, Гвин…

Глава 9

За дверью слышались крики и множественные голоса на неизвестном наречии, принадлежащие им тела громко переговаривались между собой, возможно координируя движение или просто пытаясь понять, в какой момент все пошло наперекосяк. На родном мне языке, первейшим Имперском, что когда-то давно был церковным, переговаривалась стража, что пыталась защитить гостей и не дать налетчикам прорваться на второй этаж. По вскрикам боли и стонам было неясно, насколько успешно у них это получается, но я была рада, что они по-прежнему хранят верность роду Рихтер. То, что лестницы заняли стражи было хорошо, отец находился где-то сверху, значит, шанс того что он погиб был минимальным. Но выходить сейчас было небезопасно, и, к сожалению или к счастью, я не слышала ни одного знакомого голоса среди криков за дверью и посреди отданных приказов, что кричал капитан стражи, в попытках оттеснить северян и устоять на возвышенности. Отец все же не спустился, возможно, не придет уже никогда, но я не хотела об этом думать. Как бы не пытался мой разум мыслить рационально, упорно твердя, что он, в отличие от меня, не малое дитя и способен бороться, я продолжала бояться за его жизнь. Если сегодня я лишусь отца… то кажется, это станет расплатой за то, что я получила друга, которого так ждала. Но как жестоко это звучало, как беспощадно и справедливо, ведь долгое время, у меня не было никого роднее Тиера, и такая расплата… станет достойной платой. И эти мысли грызли мою душу, ненасытно питаясь детским страхом и трепетом, порождая злость, гнев и ненависть к тем, которые только что помогли мне. В сознании рождались тысячи мыслей, в какой-то момент, я поддалась им, решив, что несмотря на все, что Близнецы способны сделать, невзирая на то, что сегодня Они откликнулись мне, я не простила бы Им такой сделки, о которой никто меня не предупреждал и которой я не ждала. Это было так наивно предполагать, что моя обида хоть как-то откликнется в их душах, но подобная позиция позволяла мне успокоится, постепенно избавляясь от страха и начиная убеждать саму себя, что все будет хорошо. В какой-то момент, это достигло своего апогея, и в сознании осталась одна мысль, тут же остановившая все причитания и попытки подорвать мою веру в Близнецов. Нет, отец выживет, я была в этом уверена… он не проиграет захватчикам, сколько бы их здесь не было. Я отказывалась верить, что его даже попросту ранят, он слишком силен для такого. Мы ведь лишили их нормального оружия, мы сделали это…

Топот стражи и скрежет клинков, вскоре… по воздуху начал протекать запах смерти, раздались первые хрипы и предсмертные вздохи, глухие удары тел об пол, дребезжание от ударов стали о камень и отголоски рвущейся ткани раздавались прямо через стенку, заставляя порой вздрагивать. Некоторые в отчаянии бились о дверь, северяне что-то кричали, порой казалось, что они молят, порой, что проклинают, но открыть дверь, которую мы впервые же минуты после победы над юношей забаррикадировали с помощью мешков и тумбочек, оказались не в силе. Но мне было так невыносимо больно прятаться, пока за стеной умирают наши стражники, слуги и гости… я боялась, что выйдя отсюда увижу тех, с кем еще недавно обменивалась приветствием. Увижу их лежащими на полу, истекающими кровью или захлебывающимися ею. Писк животных тоже не придавал смелости, заставляя страшится того, что они не останавливались даже перед ни в чем не повинными, домашними животными, красивыми, пушистыми животными, которые не сделали ничего плохого и даже вряд ли могли укусить их. Зачем захватчики пришли в наш дом? Что мы сделали им? И кто их послал… Я не знала ответа ни на один из вопросов, но ощущала острую несправедливость, бушующую в душе. Сидя около дверей, сжимая в руке взятый из мешка кованый стилет, я прижала к себе ноги, вслушиваясь в происходящее за стеной и представляя, как я мщу каждому, кто сделал это и кто приказал сделать это. От этого мне стало лучше, огонь приятно согревал, за стеной и поваленными тумбочками я ощущала себя спокойно, слезы давно перестали течь, сердце успокоилось после недавнего убийства, которое было нужно Им, но вот дрожь… она порой возвращалась, в особенности при взгляде на лезвие оружия, которое отражало мое лицо. Теперь, я сама в себе видела убийцу, которая в порыве ярости лишила жизни человека, пусть он и был того достоин. Это не пугало меня… я переборола тьму, Они дали мне возможность перебороть ее, значит, все в полном порядке. Но подобное не проходит бесследно, теперь, я ощущала в своих детских руках никогда невиданную до этого дня власть, что пугала меня своей жестокой натурой и возможностями. За стеной тем временем раздались боевые кличи Ревнителей, стража тоже стала скандировать название ордена, видимо ожидая их уже давно. Гвин тут же воодушевленно подняла голову, переставая сидеть около камина и подходя ко мне, тоже в руках имея стилет, что концами своих лезвий были словно наши собственные руки. Она пришла в себя еще быстрее, даже самостоятельно оттащив тело северянина в сторону, правда лишь только для того, чтобы я перестала смотреть на него с сожалением, которым провожала юношу в последний путь. Гвин к нему не испытывала никакого сочувствия, но беспокоилась за меня, что приятным теплом грело сердце и душу. По ее словам я поняла, что для нее он не был даже человеком, лишь врагом, смерть которого – лучший из возможных исходов. Но вот то, как именно я убила его… для нее это казалось диким, неправильным. Я знала это, пусть и не услышала ни единого упрека, ведь то, что должно было свершиться, было свершено, и нет смысла выяснять как именно. Но мне хватало ее глаз, которые теперь видели во мне нечто темное, жестокое и беспощадное, что одновременно вызывало в ней уважение… и опасение, что когда-нибудь, оно вырвется наружу. Я тоже боялась этого, и кажется, только сейчас поняла, какой же тяжелый крест лежит на каждом воине, возможно, именно он вызывал ту пустоту во взглядах, которую я наблюдала у приезжих сюда легионеров.

– Нужно убрать наши заграждения.

Начиная оттаскивать мешок, девочка чуть было не упала на крови. Я успела протянуть ей руку, за которую та моментально схватилась, оставаясь на ногах.

– Спасибо…

– Почему? Они еще могут ворваться к нам… О Близнецы....

Я тоже поднялась, вздрагивая от того, как чье-то тело ударилось о стену за дверью, послышался крик, и в секунду, протяжный, предсмертный хрип. Мне стало не по себе, хотя такое случалось не впервой, но сейчас… будто ярость и жестокость, с которой был убит налетчик, превосходила предыдущие.

– Ревнители явились на подмогу вашей страже, теперь, у захватчиков нет и шанса… Я слышала голоса Денвера и Маккольма, даже их двоих хватит против легиона. При подмоге остальных из караула в ближайшее время от захватчиков не останется ничего.

Будто в подтверждение ее слов, за стенами прошел протяжный вой, послышались ожесточенные удары и вскоре, раздался насмешливое повторение неведомых мне слов, которые произносили южане. Мне стало неуютно и страшно, казалось, будто смеялся демон, издевающийся над беззащитным смертным, но сдержав в себе ужас, я принялась растаскивать баррикаду, помогая Гвин. Мне было непонятно, как можно смеяться над смертью, как по мне, это граничило с чем-то ужасным, но что я могла понимать? Попытавшись забыть собственные мысли, я вернулась к работе.

– Дядя Денвер! Мы здесь! Мы живы!

Закричала Гвин, отбрасывая в сторону мешок с окровавленными овощами. Кивнув на тумбочку, мы налегли на нее всем весом, пытаясь оттащить ее в сторону. Вскоре, она поддалась, начиная скользить по крови и двигаться вбок.

За стеной топот остановился, после чего в дверь со всей силы что-то ударило, заставив меня испуганно вздрогнуть и чуть было не упасть. Но вновь удержавшись на ногах, мы окончательно оттолкнули тумбочку в сторону, устало выдыхая и отходя в сторону, чтобы не попасть под удары. Ноги страшно болели, руки тоже, в голове роились нескончаемые мысли, среди которых я могла выделить разве что беспокойство за отца, которое не утихало ни на секунду, даже сильнее разгоревшись после того, как явились Ревнители. Тем временем, Денвер продолжал выламывать дверь, ударяя по ней со всей силы, и после третьего удара, доски треснули, обнажив окровавленные стальные перья стального оружия, украшенные изумрудными змеями, которые яростно сокрушили доски двери. Оружие спустя мгновение скрылось из виду, после чего слетела с петель дверь, упавшая на пол перед нами благодаря точному удару закованного в сталь колену.

К нам ворвались сразу трое Ревнителей, оглядываясь в поисках врагов, но находя лишь мой испуганный взгляд и объятия Гвин, что бросилась им навстречу, прижимаясь к красным от крови доспехам, не обращая на это собственно никакого внимания. Все как один были похожи на Годрика, с той лишь разницей, что не имели черепов и надписей на броне. Вместо этого, их доспехи украшались стальными шипами, небольшими вкраплениями золота, имеющие форму родовых гербов, религиозными символами и девизами собственных родов, за спиной болталась накидка с символикой Ревнителей, что успела подгореть и покрыться черной коркой из крови. У каждого из трех мужчин отличалось оружие, возможно, чтобы показать разные воинские соединения. У самого первого, что ворвался к нам в комнату, был серебряный пернач, на рукоятке которого виднелась демоническая чешуя. Его перья, помимо украшений, имели небольшие крючки, которые, как я предположила, могли оставлять на теле маленькие раны. У второго, стоящего в проходе, опустился к земле двуручный стальной клинок, гарду которого составляли два отлитых золотом клыка, а лезвие причудливо вилось, становясь похожим на змеиный язык. Последний прикрывал спину своим товарищам, имея при себе щит и меч, но увидеть их полностью я не смогла. Подбежав ближе, второй Ревнитель тут-же подхватил меня с пола, прижимая к себе одной рукой а второй продолжая держать наготове клинок. Взгляд его темно зеленых глаз, что я увидела сквозь узкие прорези, остановился сначала на трупах слуг, а после расширился, видя обескровленное, но растерзанное тело юноши. Я аккуратно отбросила от себя стилет, решив, что сегодня он мне уже не понадобится.

– Юная госпожа!

Ревнитель, которого я мысленно нарекла Денвером, подхватил Гвин, начиная так же оглядывать помещение. Его голос оказался грубым и прокуренным, как у бывалых торговцев, что иногда приезжали к нам в имение. Глаз увидеть мне не удалось, но вот на секунду, в огне, я смогла увидеть ужасающе глубокий шрам, который отбрасывал тень.

Так вот почему эти ублюдки сражались кухонными ножами… Хорошая работа, Гвин. Твоя храбрость спасла жизни многим.

– Тот, кто одолел его, вовсе не Годрикова внучка…

Заметил мой Ревнитель, кончиком лезвия останавливаясь ровно на месте, где я убила юношу. Его взгляд упал на меня, наполняясь странным, потусторонним свечением. Таким же, что и у Годрика, но куда слабее… Я даже не испугалась, бесстрашно глядя в его глаза. На секунду, во взгляде Ревнителя отразился яркий, янтарный свет, словно показывая в себе мой зрачок. Вздрогнув, он прижал меня сильнее.

– Храни нас Близнецы… Годрик был прав, братья, в ней есть Их след. Они забрали его кровь, ведь так, юная Рихтер? Я чувствую здесь след молитвы, неужели, ты знаешь песнь о вознесении?

– Они рассказали мне о ней. Я… сделала что-то не так?

Смущенно ответила я, ощущая пристальное внимание со стороны Денвера. Третий мужчина даже не обернулся, продолжая стоять на страже. Ревнитель медленно кивнул, словно подтверждая собственную догадку. Гвин лишь улыбалась, прижавшись к Денверу и аккуратно отбрасывая стилет в другой конец комнаты.

– Нет, ты упокоила его так, как требует Их воля. Только вот немногие поступают так, даже среди жрецов или Чтецов… Близнецы хотят, чтобы твоя душа осталась нетронута, это высокий дар, юная леди. Аттила, стражи справились с оставшимися налетчиками?

Ответил Денвер, после чего повернулся к последнему, молчаливому Ревнителю, что стоял на входе, прикрывая спину.

– Да, брат Денвер, они все мертвы. Малкольм, можешь убирать клинок, я пойду первым. Потери среди стражи отсутствуют, только ранения. Гостям не повезло, пять мертвецов и это только те, которых мы нашли… Еще троих наши братья пытаются спасти в главном зале.

Ответил названный Атиллой, отступая с прохода и позволяя вынести нас из кухни. Мужчина что держал меня на руках ловко закинул за спину свой двуручный меч, убирая его в кожаные ножны.

– Моя семья жива?

Я перебила Ревнителя, но никто не посмотрел на меня с каким-то недовольством. Маккольм коротко кивнул мне, двигаясь в тяжелом доспехе на удивление быстро. От сердца отлегло, я даже смогла впервые с того момента как мы оказались в опасности почувствовать спокойствие, не вызванное внезапным покровительством Близнецов.

– Спасибо, что помогли нам.

– Это долг Ревнителей. – Коротко ответил мне Маккольм. – Мы не вправе оставаться в стороне, особенно после того, как ваша семья приняла наш караул с распростертыми объятиями и согласилась помочь Годрику. Мы могли и вовсе предотвратить эту резню, если бы оказались прозорливее, наш Орден должен просить у вас прощения за то, что навлекли беду на родовое имение Рихтер. Это северяне, они следовали за нами вплоть от Слез Империи, наша ошибка, что мы поверили в их отступление.

– Годрик был прав, Северные Соколы слишком упертые, чтобы отступить, нам нельзя здесь долго останавливаться. – Ответил ему Денвер, прикрывая второй рукой тело Гвин, хотя никакой опасности вокруг и не было. – Думаю, стоит отправляться прямо сейчас, пока по нашей вине не погибло еще больше невинных имперцев. На севере я обязательно окроплю свое оружие их кровью, да простят меня Близнецы.

– Пусть наши перфекты сначала помогут раненым… Нужно собрать всех легатов и обсудить это с магистром. Где Кадис, Агат и Генрих?

Отозвался Атилла, теперь уже шедший впереди и проверяющий дальнейший путь, я зачарованно слушала их разговор, ощущая невиданную слаженность в их речи. Будто бы среди них была связь столь прочная, что они знали мысли друг друга

– Годрик направил их в левую часть имения. Думаю, они уже закончили, магия Агат должна была в кратчайшие сроки покончить с этими мерзавцами.

Ответил Маккольм, быстро шагая по лестнице, при этом держа наготове взятый из небольшого кармашка около голенища кинжал. Я с интересом рассматривала его гравировку, про себя прочитывая написанные на стали клятвы и одну молитву.

– Если она вообще решилась использовать свою силу против таких-то оборвнцев. Они того не стоят, а вокруг слишком много мирных, они могли пострадать от ее колдовства. Ты же знаешь, она лишь недавно потратила на новый путь множество энергии, вряд ли ей хватает власти контролировать каждое заклинание.

Возразил Денвер, начиная нагонять нас. Ревнитель остался позади, отдавая приказы стражам.

– Доберемся до Годрика и узнаем, нет смысла гадать.

Оборвал разговор Атилла, резким ударом клинка отрубая руку внезапно выбежавшему северянину, который попытался, отчаянно и тщетно, атаковать его. Рухнув на колени, мужчина закричал, пытаясь перекрыть рану второй рукой, но последующий взмах лезвия почти что срубил ему голову, заставив тело рухнуть на лестницу, заливая ее свежей кровью.

– Крысеныш…

Мое сердце даже не успело екнуть, а северянин оказался мертвым… его тело проскользило возле ног Маккольма, но тот даже не обратил на него внимания продолжая идти наверх. Видимо, павший не оказался достоин даже малого взгляда. Решив, что раз до него нет дела воинам, то и мне должно быть все равно, я отвернулась. Медленно оглядываясь, мною со страхом было осмотрено наше поместье. К счастью, оно почти не пострадало, трупы остались только на первом этаже и в основном именно тела налётчиков, но не гостей. Здесь тоже… лишь несколько мертвых слуг встретились нам по пути, что бесспорно чуть огорчало, но не так сильно. Не было ни разрухи, ни пожара… Все было далеко не так плохо, как того можно было ожидать, и я была счастлива, что все обошлось столь бескровно и безболезненно для нашей семьи, гостей и даже стражи. Главное, чтобы все действительно обошлось… в другой части поместья, возможно, до сих пор протекает ожесточенная борьба, а может, все давно закончилось. Узнать этого я пока что не могла, но учитывая, как быстро двигались Ревнители, то до кабинета отца нам добираться было недолго. Прошло меньше пяти минут, как мы уже стояли около дверей, под почтенным взглядом двух стражников, хранящих его покой. Около дверей лежали четыре убитых ударами в горло налетчика. Открывшаяся дверь позволила мне увидеть испуганное лицо матери и хмурый взгляд отца, что оглянувшись, расплылся в улыбке, видя меня целой и живой.

– Лиз, о Близнецы… Мои молитвы были услышаны. Я так счастлив, что ты жива и что они не тронули вас. Мы с твоей матерью не простили бы себе твоей смерти.

Отец бросился ко мне, забирая с рук Маккольма, который отдал отцу честь, чуть кланяясь. Денвер поставил Гвин на пол, так же кланяясь, Аттила вновь остался снаружи, переговариваясь с стражниками. Но что-то мне подсказывало, что он не отдал бы чести, и не поклонился бы. От него веяло мрачной отстраненностью и неким презрением к окружающим, за исключением своих боевых братьев.

– Обязан доложить вам, господин Тиер, что ваша дочь проявила сегодня невиданную храбрость в отношении врага, сделав их нападение столь несостоятельным и отчаянным.

Маккольм положил свою тяжелую перчатку мне на плечо, заставляя родителей поднять на него удивленный взгляд. Гвин подошла ко мне, не найдя в помещении Годрика или кого-то другого из Ревнителей, отчего-то отстраняясь от Денвера в мою пользу. Я продолжала жаться к отцу, обнимая его и пытаясь успокоиться в его теплых руках. Тем не менее, похвала от Макколльма не оказалась проигнорирована, мне стало так гордо, как не было никогда. Меня хвалил сам Ревнитель!

– Вместе с моей юной госпожой Гвин Грау, они отрезали нападавших от оружия и предотвратили отравление аристократии. Ее руками был убит и отпет один из нападавших. Это великий подвиг для столь юной девушки. Ее храбростью, самоотверженностью и, к добру или худу, жестокостью, потери оказались столь ничтожны. По ее словам, Близнецы послали ей песнь света, очистив совесть и превознося душу мертвого в их обитель. Подумайте над словами нашего магистра… Кажется, сегодня, Они сделали свой выбор и показали истинно верный путь. Не упустите его, во имя ее жизни.

– Моя дочь убила взрослого юношу…

Прошептала Сессиль, глядя на меня. Ее взгляд казался мне разочарованным, почти что потерянным. Казалось, теперь она уже не знала что думать и говорить. На секунду, это испугало меня, я ослабила хватку, думая, что совершила ошибку, разочаровав семью, но отец обнял меня лишь сильнее. Впрочем, мне это не помогло, продолжая глядеть в бездонные глаза матери, я не могла поверить, что она действительно… Не гордилась мной. Не может быть, я ведь сделала все правильно, так, как сделал бы герой! В чем же опять… Я ошиблась?

– Благодаря тебя, Маккольм, это благие вести для нас. Годрик сейчас находится вместе с остальным караулом, помогают раненым, думаю, он был бы рад увидеть вас в живых и с столь добрыми известиями.

Тиер поднялся, глядя на Гвин. Во взгляде отца появился интерес, который я могла видеть в моменты, когда он вчитывался в особенно интересный депеш. Возможно, в Гвин он увидел нечто, что не смогла заметить я.

– Думаю, в этом есть и твоя заслуга, да? Приветствую, я Тиер, отец Лиз, добро пожаловать в наше имение, Гвин.

– Мне не пришлось уговаривать ее, господин Рихтер, она была готова защищать свой дом, свою семью и саму себя. Я слышала, что Ревнители собираются сегодня покидать поместье, могу я… проследовать с дядей Денвером к девушке, чтобы попрощаться?

Гвин поклонилась, ведя себя на удивление учтиво и высокопарно. Я не смогла сдержать улыбку, осознавая, что подобно мне, она тоже могла резко менять свое поведение, правда в абсолютно противоположное русло.

– Вы проведете ее?

Обратился мой отец к Ревнителям, те мгновенно кивнули, даже не потратив и секунды на размышление.

– Эти оборванцы ничего не смогут сделать, даже если их до сих пор не уничтожили, во что мне, увы, верится с трудом. – Произнес Денвер. – Мы сделаем все, чтобы доставить госпожу Гвин в целости и сохранности, не беспокойтесь.

– Тогда конечно, Гвин, ты можешь проследовать к дедушке. Надеюсь, ты не сильно злишься, что Годрик решил оставить тебя у нас. Это исключительно ради твоей безопасности.

Тиер не переставал поглаживать мою спину, пытаясь успокоить. Дрожь действительно проходила, несмотря на то, что в душе появились новые страхи и опасения.

– Нет, уже не злюсь, я рада, что останусь здесь. – Гвин улыбнулась, подходя к Маккольму, который убрал кинжал обратно в свои ножны. – Я скоро вернусь, Лиз… до встречи, господин и госпожа Тиер!

Я осталась одна наедине с родителями, впервые, за долгое время, надеясь лишь на то… Что хотя бы сейчас, смогу заслужить их признание.

Глава 10

Я осталась наедине с семьей, впервые за долгое, очень долгое время… казалось, что только подобное событие и могло заставить нас собраться воедино, но счастье по поводу моего спасения весьма быстро сменилось всепоглощающей тишиной, тихими вздохами матери и застывшим отцом, глядящим в никуда. Поднявшись с колен, он отошел от меня, облокотившись на стол и тяжело вздыхая. Его пальцы беспокойно ударяли об окропленные кровью брюки, одна из рук, как оказалось, была туго перебинтована, но продолжала кровоточить, окрашивая льняные бинты в алый цвет. Я аккуратно подошла ближе, пытаясь завести столь желанный разговор, но опасаясь его даже сильнее, чем недавнего боя. Мне было так сложно понять, о чем же именно думает отец, насколько именно он ошарашен тем, что произошло, и как теперь относится ко мне. Возможно, я правда совершила какую-то ошибку. В воздухе повисло странное напряжение, я бросала взгляды на мать, но та боялась встречаться со мной глазами, словно переживая о том, что увидит в них нечто новое, неведомое и ужасное, то, что видела вот мне Гвин. И это страшило ее, Сессиль даже не обняла меня, до сих пор стоя около стены, чуть дрожа и сжимая длинные пальцы с блестящими на них кольцами. Что теперь, ведь я точно знала, что опасения матери подтвердились, и что догадки оказались правдой. Так что теперь она будет думать? Как теперь отнесется к своей собственной дочери? И изменит ли вообще своего отношения… Боясь того, что я смогу понять мысли Сессиль и ужаснуться ими, я пыталась разглядеть облик отца, но лицо Тиера не выражало никаких лишних эмоций, оставаясь чуть бледным после недавнего боя, хмурым и усталым.

– Все же, я сделала что-то не так, да? П-простите…

Вновь спросила я, подумав, что при посторонних они попросту не хотели отчитывать меня и еще сильнее портить репутацию, которая после этого дня точно не станет лучше. К горлу подступил ком, на глазах выступили слезы, которые казалось вот-вот покинули меня, но оказывается, день еще мог стать для хуже. Начав всхлипывать, я опустила голову, пытаясь не дрожать. Ноги предательски начали подгибаться, вот-вот готовые уронить меня на пол. Отчаянно держа себя в руках, я отступила в сторону, не зная, в чем же совершила ошибку, и что теперь… что теперь мне вообще стоило делать.

– Годрик вновь оказался прав, дорогая, думаю, ты и сама это видишь. Нужно было послушать его еще давным-давно.

Отец опустился рядом со мной, позволяя прижаться к нему, тем самым оставшись на ногах. Обняв его, я пыталась сдержать слезы, попутно догадываясь, в чем же именно я ошиблась, что сделала не так и почему вновь оказалась виноватой. В чем? Если я… спасла многих, даже Ревнители сказали, что это моя заслуга. Неужели, даже после такого я лишь разочаровала своих родителей? Но тогда… что вообще нужно сделать, чтобы наконец получить их признание, а не отрешённость и боль.

– Ты молодец, просто… нам с твоей матерью тяжело признать то, что Они выбрали твою судьбу за тебя. Мы знаем, что такое война, что такое священное бдение… Поверь, мы просто хотели, чтобы ты жила счастлива.

– Но я же никогда не могла стать как вы… Я хочу быть как Годрик, как Гвин… Я люблю вас… но… но…

Отец тяжело вздохнул, поглаживая меня по спине и словно сам пытаясь сдержать слезы. Внезапно, я услышала как тихо плачет Сессиль, делая к нам нерешительные, робкие шаги, такие же, как я пыталась делать навстречу отцу. Опустившись рядом, ее пальцы обняли меня со спины, прижимая к себе и поглаживая слипшиеся от крови волосы. Горячее дыхание ударило в спину, приятно согревая после ледяных доспехов Маккольма и стылой крови на них.

– Все хорошо, Лиз, прости меня… Прости пожалуйста. Это моя вина, я надеялась, что Они ошиблись, я молилась, чтобы они оставили тебе в покое… дали счастливую, мирную жизнь, которой ты достойна. Я начала сомневаться в Близнецах, а поплатилась за это ты…

Сессиль стояла на коленях, прижимая меня к себе и ногтями расчесывая волосы, которые никак не хотели выпрямляться. Впервые за все эти годы, за ее маской спокойствия я оказалась достойна увидеть эмоции и ту слабость, которую ощущала в самой себе на протяжении долгих молчаливых лет. Такие искренние переживания… Мое сердце замерло, пытаясь понять то, через что прошла мать, ведь я никогда задумывался, какого это быть на ее месте. И сейчас она казалась даже еще более потерянной, чем я, нервно поглаживая спину, словно опасаясь, что делает это в последний раз. Никогда… она не вела себя со мной так искренне, так желанно и бережливо, впервые с рождения я ощутила ее тепло. Наконец-то я видела, что действительно была ее дочерью, которая могла рассчитывать на любовь, поддержку и тепло, которые всю жизнь скрывали от меня за такими же масками, которые стала носить и я сама. Наконец-то… мне было даровано право ощущать теплющуюся в душе матери любовь, которая шла только ко мне, не разделенная между братьями, ни забытая за ложными эмоциями и монотонными молитвами, не брошенная во имя… моих чувств. Открытая, острая, болезненно колющая своей искренностью и запоздалостью, но живая материнская любовь.

– Конечно… Мы тоже тебя любим, чтобы не случилось, где бы ты не оказалась и кем бы не стала, ты всегда останешься нашей дочерью. Надеюсь, ты сможешь поверить в это… после всего, на что я обрекла тебя, в надежде спасти от Них.

– Правда?

Я повернулась к ней, глядя, как в некогда бездушных глазах сейчас билась боль, смешанная с горькими слезами раскаяния, которые молили о моем прощении. Я впервые видела, чтобы ее лицо находилось в такой болезненной слабости и жгучей печали как сейчас, даже когда я рассказала ей о кошмарах, даже в самые тяжелые дни моего раннего детства… она всегда пыталась сохранить лицо, казаться спокойной, властной и сильной. Только сейчас, я начала понимать почему, видя как плохо ей может быть… как больно и сложно, я впервые почувствовала благодарность, что я не видела этого кошмара в детстве, не винила себя в ее слезах и бьющей по телу дрожи. Она вела себя холодно, но лишь для того чтобы не заставлять меня чувствовать себя еще хуже… Для детского разума то было открытием, и пусть можно было найти это объяснение куда раньше, я была рада, что наконец-то, спутанный узел непонимания и злости что душил мне сердце, стал сгорать.

– Конечно правда, Лиз… уже сегодня, ты доказала нам, что способна за себя постоять.

Тиер аккуратно поднялся, улыбаясь мне. Сессиль продолжала обнимать меня, а я в ответ, впервые за всю жизнь, получила искренние, материнские чувства, что приятным теплом разбегались по телу, наконец лишая тела того порочного, почти что вечного холода, что плотно закрепился в моей душе и казалось, никогда не уйдет, продолжив захватывать мысли мрачными, тяжелыми отголосками детского страдания. Я чувствовала биение сердца Сессиль, каждый ее вздох… и ощущала, как они отзываются во мне, призывая сильнее прижаться к матери. День клонился к концу… Но казалось, что он только начинался в своем истинном, нагом обличии. Произошло столь многое, и одновременно с тем так мало, что я уже даже не знала, чего ждать дальше, и будет ли дальше хоть что-то.

– Я постараюсь найти вам лучшего тренера, а пока, вызову столичных теоретиков, они начнут ваше обучение азам военного дела, познакомят с множеством вещей. Но имей ввиду, Лиз, твои особенности слишком специфичны, и потому… тебе придется выкладываться на полную, если хочешь достойного результата.

– Я буду стараться, обещаю. Правда… сделаю все, чтобы не разочаровать вас… И Близнецов.

Сессиль отпустила меня, поднимаясь и утирая слезы рукавом своего платья, глядя на меня с грустью и одновременно с счастьем. Наконец-то, я получила ответ, она действительно любила меня, берегла, и считала своей дочерью, достойной тепла и заботы.

– Они сами наставили тебя на этот сложный путь… и думаю, помогут преодолеть его самые тяжелые моменты. Я в тебя верю, ты сильная… Сильнее, чем многие из нашего рода.

Нежно проворковала Сессиль, ее голос звучал так мелодично по сравнению с тем сухим тоном, что я слышала на протяжении целых годов… Мне оставалось только надеяться, что теперь я буду слышать его чаще, чем после подобных, прискорбных и горестных обстоятельствах, что сегодня потрясли наш вековой оплот.

– Пойдем, Лиз… нужно объясниться перед гостями. К сожалению, наш банкет сорвался, но думаю… если не вся еда отравлена, некоторые захотят остаться несмотря на столь ужасные события. Здесь множество знатных лиц, я хочу показать им, кто герой сегодняшнего вечера. Надеюсь, ты не против?

Тиер начал вытирать с лица и рук кровь, используя для этого лежащие на столе бинты. Сессиль тоже поднялась, делая глубокие вдохи и пытаясь перестать плакать, попутно расчесывая собственные, помятые волосы. Я осталась в наиболее восторженных чувствах, что вообще могла иметь, после всего, что произошло. Впервые, я ощущала тепло, исходящее от семьи, то тепло, что братья чувствовали просто так… Но кажется, никто из них даже не мог представитель тот уровень близости, искренности и честности, что только что мы испытали. Наконец-то…У меня появилось что-то, чему они могут завидовать. Но во мне не было и капли хвастовства, лишь счастье и тепло.

– Нет… Нет. Пойдем…

Куда увереннее добавила я, ощущая, как в душе наконец зреет гордость за то, что я сделала. Не страх наказания, ни ужас от совершенного, ни раскаяние по пролитой крови, а гордость, гордость что нашими с Гвин усилиями, многие выжили… Я не могла после этого чувствовать что-то другое, кроме довольства от совершенного мною подвига, надеюсь, теперь, мое имя среди знати перестанет использоваться лишь для того, чтобы поиздеваться над братьями и родителями, лишний раз напомнив им, что Я существую. Теперь, я докажу им, что Лизастрия Рихтер способна на большее, чем они. Чем многие, очень многие из них.

Поместье восстанавливалось куда быстрее, чем как мне казалось, должно было. Слуги тут и там уже активно убирали тот беспорядок, что устроили налетчики, порой даже бодро перекидываясь словами или нервно шутя. В основном они вычищали кровь, пытались привести в порядок сбитые набекрень или вовсе поваленные картины, восстановить опрокинутые стенды с доспехами, поднять опрокинутые лавки. Больнее всего было видеть разбитые вазы, доставшиеся нам еще очень давно, как подарок от одной из императриц, что после смерти мужа, останавливалась у нас вместе с юным наследником. Это было полвека назад… и к сожалению, наследником вырос единственный император, чье прозвище, записанное золотом в веках, не пестрило величием, славой и гордостью, как то было обычно. Горестный оказался тем самым императором, что последним правил на троне единой Империи, и который не смог предотвратить ее развала, умерев во время бунта. Оставшись под конец жизни безумцем, он ушел в небытие убиенный собственными слугами и некогда верными трону воинами. После чего, началась Великая смута… во время которой, род Вир неоднократно пытался узурпировать власть, но неизменно отступал, вынужденный бороться с нашествиями на севере, где располагались их имения… пока в итоге, не признал власть нового имперского рода, что и по сей день восседает на престоле. Разбитые ныне вазы, оставались одними из последних реликвий, что не оказались уничтожены во время бунтарского времени, но которые хранили память о тех временах, когда Империя была сильна и едина. Но что было удивительно, в глазах родителей, я не видела грусти по поводу их уничтожения, они абсолютно не проявляли эмоций, несмотря на то, что это именно их дом оказался подвергнут нападению. Я не смогла сдержать своего любопытства, в особенности, когда родители были ко мне так благосклонны сегодня.

– Вам разве не жалко, что столько всего оказалось разбито?

Не отставая от их шага, я почти бежала, надеясь, что они чуть замедляться. Под конец столь насыщенного дня я хотела немного отдохнуть и поспать… даже несмотря на то, что сегодняшняя ночь точно будет кошмарной, после того, что я видела и что еще увижу. Северное крыло имения… только спускаясь по лестнице, я уже стала ощущать неприятный запах и отзвуки жалобных стонов, что раздавались эхом в притихших коридорах. Раненые… я видела, как врачеватели лечили людей, это приводило меня в немой ужас и оцепенение, я не могла выносить то, как они копались во внутренностях, будто бы… перед ними лежал вовсе не живой человек.

– Все самые ценные наши сокровища уже давно в хранилище, доченька, знала бы ты, сколько копий ваз сломали твои братья в детстве. Если бы это были первейшим наши достояния… от них давным-давно не осталось бы и следа. Столько невинных людей… Надеюсь, им хватило совести и благочестия не трогать детей.

Объяснилась Сессиль, с грустью смотря на трупы слуг, убиенных резвым и точными ударами ножей. Кровь впиталась в ковры и просочилась сквозь неровности в полу. Вздохнув, Сессиль утерла глаза. Ситуация отличалась от тех потерь, что я слышала из разговора Ревнителей, возможно, слуг они не считали вовсе…

– Будем молиться на это, дорогая. От Зимних Соколов можно ждать многого… К сожалению, на их честь уповать слишком глупо.

Переступая через два лежащих друг на друга трупа прачек, ответил отец, оглядываясь по сторонам, словно опасаясь нападения. Но стражи уже убрали в ножны свои клинки, вальяжно разгуливая по поместью и отчитываясь, что кажется, все лазутчики оказались мертвы. Я смотрела вокруг с интересом, рассматривая тела и пытаясь понять, зачем нужно было убивать слуг… Просто из ярости?

– Дети находились снаружи… Стража, отправьтесь и осмотрите окрестности! Там могут быть дети… если найдете тела, принесите к лесоповалу, завтра, вместе с кацием Отто, мы отпоем павших.

Сессиль вздохнула, кладя руку на грудь и сжимая кулон в виде сложенных ангельских крыльев. Мне тоже стало не по себе, а ведь буквально за несколько часов до нападения, я смотрела на них, даже не подозревая, что возможно, это был последний раз.

– Будет выполнено, госпожа Рихтер, рады служить вашему славному роду! – Проскандировала тройка стражей, стоящей к нам ближе всего. Отдав честь, они поклонились до пола, после чего, вытащив клинки и взяв с пола щиты, двинулись строевым маршем на выход. Переговариваясь с другом другом о привлечении к поискам неизвестных мне мужчин и нескольких девушек.

– Будем надеяться на лучшее… сейчас особенно жестоки волки, охотники сообщали о стае неподалеку, надеюсь, Соколы не додумались привлечь их внимание к нашим дорогам, иначе пострадают очень многие стражи, что уж говорить о детях. А мы останемся без обещанных для Лиз накидок…

Хмуро отозвался отец, глядя на марширующих солдат, после чего тихо помолился, сворачивая вбок, к главной бальной, где сейчас находился импровизированный лазарет.

Внутри бальной в особенности выделялась одна девушка, с темными от крови волосами, стоящая около растерзанных тел, как аристократов, так и слуг с северянами,лишенных сердец и глаз. Ее сторонились стражники и аристократы, а рядом возвышались два неизвестных мне Ревнителя, которые преграждали к ней путь, сомкнув возле лица двое копий. Девушке было не больше тридцати лет, волосы, что не оказались в крови, имели выцветший коричневый оттенок, закрытые глаза дрожали под тяжелыми веками, что имели на себе шрамы и выцарапанные символы, складывающиеся в слова: “Первейшая Лерия”. Но учитывая, что глядя на остальной зал, я так и не смогла увидеть больше ни одной девушки Ревнителя, то поняла, что под моим взглядом прямо сейчас находится именно Агат, о которой говорили Денвер, Аттила и Маккольм. Ее лицо, истощенное даже сильнее, чем лик самого Годрика, имело на себе множество татуировок, которые были похожи на те, что когда-то давно, я видела на доспехах у Чтеца Смерти. Значит, он вправду был магом… мне было приятно, что я сохранила о нем воспоминания, но сейчас, куда интереснее было рассматривать живую магичку. Я не могла отвести от девушки своего пристального взгляда, даже отстав из-за этого от родителей. Агат сидела перед длинным мечом, по лезвию которого шли разнообразные рисунки, похожие на тянущиеся к острию клинка руки, изрезанные татуировками, с которых комьями текла черная кровь, которая начинала шипеть, касаясь нарисованных черным пеплом краев пентаграммы. Девушка не была облачена в такой же тяжелый доспех, как и братья Ревнители, но и не была беззащитна. Агат имела кольчугу, укрепленную около плечей, коленей, торса и локтей стальными пластинами, украшенными изображениями богов и владык. Казалось, что она сочетала в себе несовместимое… Небеса и Преисподнюю. Величественные облака и Бездну. Это восхищало меня, интриговало и ровно в той же мере пугало. Руки Агат, освобожденные от тяжелых, латных перчаток, что лежали рядом, водили изрезанными до мяса пальцами по лезвию клинка, порой вздрагивая, проливая на него капли своей крови. Тела вокруг служили для нее некими святилищами, потому вместо вырванных сердец, в сердцевинах горели яркие свечи, отбрасывающие ровно пять наложенных друг на друга теней, что в данный момент, словно клеткой, опоясали Агат. Кровь с их пустых глазниц и ран на теле медленно собиралась около клинка, пытаясь в себе поглотить тьму, текущую из его узоров. В какой-то момент, Агат резко выпрямилась, своим движением гася свечи, ее пальцы схватились за лезвие, проводя по узорам и запечатывая их, используя как собственную кровь, так и ту, что почерпнула из мертвых тел. Это не заняло у нее много времени, и когда все было готово, лезвие ее клинка засияло ослепительным светом, что смог ослепить меня на мгновение, но несколько секунд погодя… все закончилось, оставив в руках у Агат тускло сверкающий клинок. Имеющий на себе новые узоры, теперь руки тянулись к ярко горящему рисунку солнца, около кончика лезвия.

– Ты сегодня дольше, чем обычно, Агат, все в порядке? Мы не можем потерять тебя. Ты так и не оправилась после навигации, стоило ли тратить столько силы на их исцеление?

Раздался тихий голос одного из двух Ревнителей, что стоял возле нее. Протянув руку девушке, он же и помог ей подняться.

– Жизни всегда стоят того, чтобы ради них рисковать… Я восстановилась, но не до конца, одна потерянная душа пронзает меня взглядом своих теплых, янтарных глаз.

По моей спине пробежали мурашки, пристыженно отведя взгляд, я хотела пройти дальше, за родителями, но Агат не закончила. Ее голос раздался ближе, вместе с шагом военных ботинок. Я даже не успела среагировать, как девушка оказалась рядом, словно появившись из тени за моей спиной.

– ты ли героиня сегодняшнего вечера, юная Лизастрия Рихтер?

Еще секунда, и вот, облик лерии оказался прямо за моей спиной, не дав даже шанса на то, чтобы скрыться. Бархатный голос, уставший и измотанный был в то же время очень сухим и ломким, возможно из-за ужасной раны на горле, что уже давно должна была зажить, но до сих пор болезненно пульсировала. На плечах Агат виднелись глубокие рубцы, как от удара хлыстами, над губой шрам от удара ножом. Я видела такие раньше, у плененных северян и тех легионеров, что из плена вырывался. Это была традиция еще со времен Единой Империи – оставлять рабам шрам над верхней губой.

– Приветствую вас, юная госпожа, я Кристиан Агат. Но предпочитаю зваться по фамилии… если разумеется, вас это не затруднит. Вы хотели меня о чем-то спросить, или впервые видите магию? Как бы то ни было… Я бы с радостью пообщалась с героиней сегодняшнего вечера… И новым другом юной госпожи Гвин, но разумеется, если вы не против.

Глава 11

От нее пахло теплыми щепками и недавним пожаром. Смерть витала вокруг ее бледного лица, в глазах я видела как между собой воюют звери, сцепившись в смертельной схватке и проливают свою кровь в насыщенные, алые зрачки, что смотрели на меня пронзительным, острым взглядом, не имеющим в своей основе ничего враждебного, лишь интерес, словно я была для нее диковинкой. Ее пальцы, вновь спрятанные под тяжелыми перчатками, даже сквозь сталь обдавали мою кожу жаром, но в воздухе не раздался ни единый стук ее сердца, казалось, будто организм давно умер, оставив лишь пылающую глубоко внутри оболочку, имеющую в себе силы, дарованные Близнецами. Я склонила голову, опасаясь встречаться с ней взглядом, но страха никакого не испытывала, несмотря на то, что это была незнакомая мне маг, только что закончившая ритуал, что казался почти что порочным.

– П-простите… я просто никогда в своей жизни не видела магов. Извините, если отвлекла от ритуала, я слышала, что сказал один из Ревнителей…

Я не думала, что Агат действительно подойдет, мне было интересно смотреть за ней, но что говорить и спрашивать не знала… хотя в сознании было множество вопросов, связанных с тем миром который Гвин назвала тропами. Казалось, что вот он, ответ на все интересующее, но как и всегда, получив возможность мы забываем все, о чем хотели узнать и что хотели получить.

– Ничего, разумеется ты не могла отвлечь меня от того, что жизненно необходимо, просто Сэмиль слишком тревожится, и мне нужна была причина, дабы пускаться в мучительные объяснения того, что ему попросту не надо.

Агат словно кошка склонила голову на бок, вглядываясь в меня своими глазами. Я осмелилась взглянуть в ответ, уже не видя тех образов, но зато начиная теряться в глубине алого цвета, в какой-то момент пошатнувшись, чуть не падая. Агат смогла помочь мне встать ровно, в тот же момент отводя свой взгляд. Ее пальцы не смотря на ту болезненность, которую я наблюдала оказались на редкость нежными и аккуратными даже несмотря на обмундирование.

– Ты говоришь, что не встречала магов… но я вижу на тебе следы знакомые мне. Эссель перо ворона, один из Чтецов смерти, его молитвой ты была спасена на несколько лет от видений, но сейчас они вернулись, да? Я знала его, он мертв, скорее всего, поэтому заклятье закончилось. Мне жаль, он являлся одной из лучших лерией, которого я знала.

– Значит, мои кошмары можно контролировать?

Я не могла поверить, что Агат прочла это все в моих глазах, но другого объяснения не было и попросту быть не могло. Теперь, я видела в собственной маске еще большую ценность, способную защитить меня от магов. Но несмотря на это… Я все еще была в растерянности, осознавая, что она смогла найти остатки магии и определить кому она принадлежала даже спустя несколько лет после того дня, который я уже почти признала небылью. И более того, после года кошмаров, которые сломили магию и разрушили то, над чем трудился Эссель.

– Да, разумеется. Магия способна на многое, кошмары тоже подвластны ей, ведь в своей сути являются либо предвестниками Божьего Слова, либо порочным шепотом Владык. Но… ты достигла сознательного возраста, сейчас, их сдерживание может стать ошибкой, возможно фатальной. Я слышала рассказ Денвера, сегодня Они послали тебе знак используя вещие сны, стоит ли мешать Близнецам воплощать в жизнь их план ценой твоей судьбы? Твой покой можно сравнить с колыбелью, что защищает, но не дает развиться. Пусть сцены войны ужасны для юного ребенка, но теперь, столкнувшись с ними, ты будешь готова как никто.

Я встрепенулась вновь, ощущая опасность исходящую от Агат. Когда прибыли Ревнители, из моих уст ни слова не было проронено о снах, так откуда Агат вновь узнала об этом? Причем так проникновенно, словно единожды взглянув на меня, она прочла каждую секунду жизни, увидела все страхи и беспокойства. Мне было непонятно, как такое возможно? Но вновь стало страшно от того, что ей хватило всего каких-то секунд, чтобы понять то, что я боялась даже говорить, и что умалчивала от всего мира, долгие дни.

– Вы умеете читать мысли, да?

Боязно спросив это, я сделала шажок в сторону. Мне стало слишком невыносимо от ее жара, что вырывался изо рта, от тела и доспех. Агат вздохнула, с улыбкой покачивая головой. Она казалась почти что очарованной моими вопросами, ее зрачки то терялись в огеннно-алом цвете, то вновь проявлялись, пристально глядя в точку позади меня.

– Я соскучилась по таким искренним вопросам… Так просто восторгать детей, и всегда так правдиво их изумление. Нет, подобное мне не под силу, просто в тебе есть Их след, и только поэтому для магов очень просто смотреть на твою душу, не встречая защиты. Скажу по секрету, именно из-за этого твой отец боялся приглашать в дом чародеев, Эссель был избранником лишь от того, что к сожалению, Они лишили его слуха и зрения. Тиеру показалось, что это точно сможет сохранить твои исключительные способности в тайне и не ошибся. Никто в остальном мире не знал о тебе, разумеется, до этого дня.

Агата казалась мне действительно устрашающим человеком, который знал обо всем, умело используя имеющиеся знания в своих изощренных фразах. Но в то же время, меня это восторгало, она казалась болезненно хрупкой среди закованных в тяжелые доспехи воинов, что сейчас медленно стягивались к Годрику и Гвин, при этом обращались к ней бережливо, с некоторой опаской. Казалось, будто бы она была одной из основных фигур, на равне с самим магистром, из-за чего в ее власти было множество различных привилегий, которые обычный солдатам, даже не снились.

– В-вам еще не нужно идти? Могу я спросить у вас несколько вопросов?

Я видела, как зрачки Агат бегают по залу, порой останавливаясь на собственном карауле. Услышав меня, она тихо рассмеялась. Казалось, будто девушка слышала каждой разговор вокруг, из-за чего не могла сосредоточиться ни на единой мысли, продолжая блуждать в собственном разуме. На секунду, ее лицо замерло, после чего она расслаблено выдохнула, аккуратно опуская взгляд на меня. Отходя в тень и облокачиваясь на стену. В ней было нечто родное, такое спокойное, такое успокаивающее. Я понимала, какого это, знала как тяжек может быть груз собственных мыслей.

– Ты мне нравишься, Лизастрия… жаль, что я не могу остаться у вас, мне кажется, ты была бы способна обучиться магии в самые кратчайшие сроки. Пожалуй, славен будет тот чародей, чьей ученицей ты окажешься. Близнецы, быть может, и жестоки, но справедливы. За страдания всегда положен дар. Да, я конечно могу ответить на вопросы, у нас еще есть время.

Ее тело дрожало, я видела это… Но побоялась спрашивать, думая, что лезу не в свое дело. Казалось, что Агат вот-вот рухнет на землю, не в силах побороться с конвульсиями, но шли секунды, дрожь продолжалась, а девушка продолжала стоять так же ровно, не двигаясь с места.

– Я не хочу быть магом, я хочу быть воином… Как Ревнители.

Ответила я, заставив девушку вновь улыбнуться, на этот раз несколько благосклонно. Мне было волнительно, столько вопросов о тропах зрели во мне с недавнего времени, а образы демонов, что я видела в глазах Гвин и на броне Агат только подогревали интерес. Но нужно было держать себя в руках, иначе, я преступлю грань, очень опасную черту, что всегда возникала, когда разговоры заходили о магии.

– Расскажите о другом мире, какой он?

– Тропы? Значит, вы все же нашли о чем поговорить с Гвин… недавно, она впервые была переправлена через них, пусть и находясь в трансе, неудивительно, что-то в ее сознании должно было остаться.

Агат вздохнула, останавливая свой взгляд на дрожащем огне свечи, стоящей в нескольких метрах от нас, который то ярко вспыхивал под движениями ее руки, то медленно угасал, под тяжелым взглядом.

– Это бесконечные распутья, которые способны привести тебя в любую точку нашего мира, а могут погубить, даже не заметив этого. Осколки мертвых богов, демонические миры, длинные пути не имеющие конца и начала. Некоторые приведут тебя к цели, может открыть путь к мирам владык, а множество ведут в иные места, темные и страшные, в которых нет жизни и быть ее не может. Мы можем передвигаться по ним только благодаря подвигу Эльтара Сноходца, который некогда пожертвовал своей жизнью, но смог образовать чистый от демонов маяк, что ярко горит в сердце Империи, в ее столице. Благодаря нему, мы имеем множественные нарисованные от руки карты, по которым путешествуем среди демонических владений. Это место, что не поддается никакому описанию, оно слишком обширно для человеческого разума и мы не можем в полной мере постичь его, как бы ни старались это сделать. Считай, что это очень длинный сон, полный кошмаров, счастья, опасности и ненависти, текущей из каждой раны. Демоны отравили их, а быть может… Они всегда были такими. Мы не можем знать этого, как бы не желали.

– Значит это правда целый другой мир, который находится прямо здесь…

Я невольно оглянулась, будто бы пытаясь краем глаза увидеть то прекрасное, о чем говорила Агат. В душе поселилась робкая мечта, однажды коснуться его, узнать, что же таится на тропах, что скрывают в себе прошлое. Мертвые боги… тропы существовали еще до создания мира, когда-то они и были единственный миром, раз сохранили в себе память о времени, что сейчас считается похоронным под веками людских страданий и наших жизней. Они видели мертвых богов, тех, кто были до Близнецов, кто возможно оказались старше чужих богов. Как же давно существует тот мир, раз под его взглядом, творилась вся история?

– Кто такие Владыки? Это демонические боги?

– У демонов нет Богов, и никогда их не будет, Лизастрия, демоны отторгают небеса, и ничего святого в них нет, не было и не будет. Они обладают мыслями, но направлены они только на грехи, они созданы для уничтожения нас, нашего рода и всего божественного. Запомни, чтобы тебе не говорил демон, это всегда будет ложью. Но их можно использовать, если ты достаточно сильна. Впрочем… не думаю, что тебе когда-нибудь придется сталкиваться с подобным.

Агат улыбнулась мне, переставая играться с пламенем свечи и просто погасив ее легким потоком воздуха. Голос, он изменился, стал тверже, жёстче, несмотря на улыбку. Казалось, что я все же приблизилась к этой грани, которую желала избегать всеми силами.

– Владыки это самое ужасное, что когда-либо было создано миром. Четыре тирана, подчинивших, извративших и направивших своей силой несчетные орды демонов на наш мир. Мы знаем о четырех, что слово в насмешку противопоставлены четырем оставшимися в живых Высшим Богам. Каждое их имя проклято, но для чародеев… мы и так мишени, уже неважно, как близко мы находимся к краю, призывая их. Я скажу тебе о них, только для того, что бы в тебе не осталось порочных желаний истины и знаний, что губят очень многих. Первейший, самый могущественный, Симиэль, Владыка войны. Второй, его заклятый враг, Уиртмиэль, Владыка печали и по еретическим мифам, воздаятель магии. Третий, чьего имени мы не знаем, обезумевший Владыка справедливости, что извратил собственное призвание. До сих пор бродят легенды, что это один из богов, принявший демоничество, обозлившись на предавших его братьев и сестер. Последняя и самая молодая Истерис, она Владычица разврата. Еее становление произошло совсем недавно… но опасность представляет не меньшую, чем иные. Ее войско уступает только Симиэлю, и состоит не только из демонов, многие люди подчиняются ей, в то время как иные, предпочитают извращать души своих воздаятелей используя как мясо и пищу для своих слуг.

При каждом произношении имени владыки, в душе вспыхивала названная эмоция, гнев, печаль и похоть. Только справедливость осталась в стороне… почему мы не знаем его имени? И вновь эти мысли, о связи Мириана с Владыками, я не хотела думать об этом, не желала опускаться в ересь или искать то, чего не должна знать и подозревать. Во мне не было сомнения в Их силе и справедливости, я не желала обвинять богов, и уж тем более, строить столь преступные догадки, основанные просто… на моих глупых мыслях. Но что же остальные, значит, каждый из них был действительно Богом для демонов, я слышала от многих легионерах пепла, что после боев с демонами, на полях находили что-то, похоже на алтари, они молились им, как и мы, только их дары представляли собой наши страдания, наши смерти и этого уже нельзя было оправдать.

– Агат, а вы пытались когда-нибудь подчинить демона? Это… возможно?

Я задала очень опасный, по моему мнению, вопрос, что все же не давал мне покоя. Девушка с опаской взглянула на меня, в ее глазах читалось предупреждение, после чего, она наклонилась ко мне, подходя ближе и опуская голову на уровень моего плеча, вновь обжигая. Я задержала дыхание, начиная паниковать, зная, что зашла слишком далеко в вопросах, но… неужели настолько? Ее тепло жгло, ранило, при этом не оставляя никаких следов, но душа… Она ощущала этот пожар, что постепенно начинал сжигать меня.

– Ревнители презирают демонов, мы чистые от ереси и грехов, Лизастрия, но есть те, кто для победы, сделают абсолютно все, не заботясь о цене, жертвах и собственной душе. Мертвецы, заточенные в броню, что больше никогда не отступят, пока будет хоть кто-то, способный сражаться. Чтецы о смерти многие века изучают демонов, пытают их, жаждут получить власть над их сущностью, даже пытаются очистить тех, кто продал души. С того самого дня, когда почти на столетие, они оказались подвластны зову неизвестного владыки, их магистры позволяют лериям устремляться вглубь запретных знаний, ища ответы, защиту или оружие, способное покончить с величайшей угрозой нашему миру.

Я нервно сглотнула, пытаясь отдалиться, но Агат не позволила, прижимая меня к себе. Ее лицо оказалось так близко что я буквально ощущала тот пылающий изнутри огонь идущий от нее, но решила терпеть, ожидая, чем закончится ее монолог. Я и не могла рассчитывать, что получу ответы, и раз цена за них была столь мала… Нужно было просто смириться.

И не могу сказать, что у них плохо получается… Я знакома с ними, Эссель, тот самый, что спас тебя, погиб от безумия, когда вошел на тропах так далеко, что смог узреть основу демонического мира. Ныне, магистр Чтецов впервые за три столетия разрешил лериям и их подопечным призывать демонов, в своей дерзости и отреченности решив искать секреты Владык несмотря на цену этого решения. Что из этого выйдет? Узнаем… но ты не первая, кто задалась таким вопросом, и уж точно не последняя. Не бойся своих мыслей, асфодель, когда-нибудь, они могут вписать тебя в историю… Но всегда знай, что за каждой мыслью, таится опасность.

Быстрыми шагами, Агат устремилась к остальным Ревнителям, порой исчезая из поля зрения и появляясь абсолютно в другом месте. Ее жар постепенно отступал, позволяя наконец мыслить разумно, не обращая внимания на боль. Глядя на то, как ее облик исчезает и вновь появляется в пространстве, я не могла понять, как она это делает, казалось, будто она попросту меняет мир вокруг себя, подстраивая его под свой шаг, но разумеется, это было невозможно… В душе до сих оставались наиболее разношерстные чувства, не способные ужиться между собой и прийти хоть к какому-то соглашению, по-прежнему вступая в ожесточенный спор между собой. Казалось, что сейчас, я узнала так много, как не узнавала за всю жизнь, и в тоже время… передо мной открылись неизведанные горизонты вопросов, ответы на которые мне просить будет уже не у кого. Глядя, как Агат с улыбкой обнимает Гвин, я невольно отвела взгляд, видя рядом мать, что подзывала к себе, улыбаясь уголками рта. Наверно… Я еще успею найти на них ответы, ведь если получить все, что ты желаешь узнать сразу, то это вызовет лишь разочарование… Я сама найду для себя истины, когда-нибудь, я обязательно… Добьюсь правды.

– Ну как, пообщалась с магом? Она понравилась тебе?

Поинтересовалась Сессиль, нежно поглаживая меня по щекам и давая желанную прохладу, о которой я уже не могла и мечтать, после обжигающей сущности Агат. Наслаждаясь этим, я согласно кивнула.

– Да, Агат была очень мила со мной… я рада, что смогла встретится с ней до того, как нас покинули Ревнители.

Мама аккуратно повела меня к отцу, что о чём-то договаривался с выжившими слугами, указывая на мертвые тела. Лица нашей прислуги, двух мужчин, оказались бледными, со следами крови, у одного болталась перевязанная левая рука, второй имел под глазом синяк. Но в тоже время, в них точно пылала уверенность в чем-то, которая затмевала и боль, и прискорбные события, произошедшие совсем недавно.

– Мы попытаемся найти ваших детей… они не могли убежать далеко.

Судя по усталому выражению лица, отец говорил это не в первый раз, но мужчины до сих пор смотрели на него с подозрением и неверием, в тоже время, в них читалась надежда и уважение. Они хотели, чтобы слова отца были правы, но не доверяли либо ему, либо тем, кого Тиер отправил за детьми. Наверно, их можно было понять…

– Конечно, госпожа Рихтер уже послала на их поиски стражу, мы не позволим детям бродить по лесу, в особенности в компании волков.

– Позвольте хотя бы мне отправится с ними, господи, Брэдли мой крестный, у меня сердце рвется, от мысли что его волки загрызут.

Ударив себя в сердце, сказал тот, кто с фингалом. Мужчина стоящий рядом с уважением и радостью смотрел на друга, тоже начиная что-то негромко говорить моему отцу, видимо, уговаривая того поступить по совести.

– Многие из нас хотят найти детей, мы почти не пострадали, и вы знаете, что не убежим, нам и некуда…

– Только возьмите с собой факела, вилы и еду. -

Отец сдался, на радость раненого в руку, видимо отца Брэдли, что улыбнулся, кланяясь, была выше всякой тоски. Второй тоже вмиг раздобрел, из его взгляда исчезли подозрения и страх, только вера и упорное желание найти крестника. Впрочем, второй мужчина тоже попытался развернуться, но вот уже его отец одернул, кладя руку на плечо.

– Отставить, тебя нужно подлатать Гэйл, отправляйся отдыхать.

– Как вы прикажите, мой господин, а тебе удачи, брат. – Некий Гейл похлопал друга по плечу, после чего поковылял в сторону кухонь, где судя по всему, собирался взять выпить. Сессиль улыбнулась отцу, обнимая его и кладя голову на плечо, я встала рядом, немного неуютно ощущая себя возле слуги, который не успел уйти, заметив нас.

Рад видеть вас в здравии, госпожа! – Увидев за собой Сессиль, спохватился Гейл, после чего, взглянув на меня, тоже поклонился. – И вас, юная леди!

– Храни вас Близнецы, госпожа и господин Рихтер! – Так же проскандировал второй мужчина, начиная шагать в сторону. – Да хранят они ваш славный род!

– Вольно, отправляйтесь на спасение детей, когда мы убедимся что в доме безопасно и выпроводим гостей, то отправим вам на помощь стражу. – Сессиль встала ровно, коротко кивая.

– Есть, госпожа!

Откликнулся мужчина, после чего быстрым шагом двинулся в противоположную от своего друга сторону. Гейл же поплелся по своим делам, хромая на правую ногу и по пути встречая таких же израненных или попросту усталых слуг, что бодро шептались, шагая в одну и туже сторону.

– Ну слава богу… – Отец устало помассировал переносицу. – Думаю, можно начинать церемонию… пусть и не так, как мне хотелось бы. Пора заканчивать этот проклятый богами вечер…

Глава 12

Вместе с отцом я поднялась на небольшую площадку, где обычно Тиер зачитывал речи для собравшихся, открывая празднество и оканчивая его, призывая собравшихся гостей расходится. Мать осталась стоять около ступеней, ведущих к нам на помост, собрав возле себя подруг из числа знати и слуг о чем-то общаясь и порой переводя взгляд на меня, глядя с гордостью и счастьем. Кажется, мой подвиг поверг их в смятение, но вот в глазах матери я видела исключительно одобрение, что не могло не радовать меня, придав уверенности. Я старалась казаться как можно более спокойной и статной, не показывать эмоций, из послдених сил следуя правилам, которым Сессиль учила меня всю жизнь. Но на самом деле, я не видела смысла в таком поведении, ведь именно сейчас был мой триумф, так почему я не могу открыто радоваться и восторгаться этому? Или наоборот, когда мне было страшно, неприятно или злостно, я тоже не имела права выразить недовольство, вынужденная терпеть то, что мне не нравилось. Видимо, здесь был какой-то секрет, который я не знала. Впрочем, подобное поведение всегда радовало мать, поэтому я не сильно противилась этому, приняв тот простой факт, что некоторые вещи просто нужно выполнять, не задумываясь для чего.

Рядом с нами стояли придворные музыканты, в чьем распоряжении находилась небольшая но хорошо обставленная сцена, что располагалась на уровне с местами для гостей, чуть ниже, чем наше место. Многие из них тоже остались в живых, но играть не спешили, пытаясь отыскать свои инструменты, брошенные во время бегства. Это заняло какое-то время, в течение которого, я как раз и говорила с Агат. Сейчас же, все было готовы, правда, у одного из трех скрипачей недоставало собственного инструмента, из-за чего тот попросту стоял рядом с остальными, покачиваясь из стороны в сторону. Музыкант, что должен был играть за органом, к сожалению, был вынужден отойти от работы. Могучее творение оказалось повалено на бок, его трубы помялись а клавиши и вовсе разлетелись по залу, разумеется сломавшись. Как я поняла из его расстроенного и даже несколько злобного шепота, дворяне использовали его как баррикаду, что крайне не понравилось юному музыканту, что с грустью смотрел на инструмент, приговаривая, что лучше бы аристократы подохли, нежели так кощунственно отнеслись к его “другу” и возможности зарабатывать на жизнь. Флейтистка пыталась его успокоить, но тот лишь сильнее злился, указывая на то, что ее “дудочку” можно спокойно взять с собой, и что ей не понять насколько больно потерять столь искусный инструмент. Обиженная девушка отошла от него, возвращаясь на свое место и начиная играть вместе с, оставшимися при инструментах, скрипачами.

Музыка, несмотря на все события и уставшие лица самих музыкантов, была прекрасна. Наполненная некой болью и грустью, она текла словно кровь, отзываясь в сознании и будоража расслабленное, истощенное тело. Я редко когда действительно наслаждалась искусством, видя в нем лишь блеклую картинку настоящего. Картины, стихи, поэмы… мне нравилась лишь та редкая литература, которая имела прямую связь с реальностью, но в основном, писатели бежали от настоящего, описывая нечто ложное, недостижимое. Мне не нравился этот подход, я его не понимала, стихи отвращали, лишь некоторые поэмы отзывались в душе, но их оказывалось преступно мало по сравнению с возвышенными, но пустыми, произведениями. Музыка редко воодушевляла меня, обычно, просто будучи шумом, но сегодня, нежная бессловесная песнь словно сама тянулась ко мне, приятно обволакивая и смешиваясь с мыслями, не идя в разрезе с ними и даже наоборот, поддерживая полет фантазии, уносящий меня далеко. Отвлеклась от него я лишь тогда, когда на одной из скрипок лопнула струна, оставив флейтистку с последним скрипачом, которые попытавшись закончить свое произведение, лишились и последней скрипки, смычок которой сломался пополам, после чего, музыканты оказались вынуждены откланяться, с видом проигравших воинов покинув зал.

Вокруг наступила тишина, взоры дворян, что сейчас не оплакивали погибших друзей или родственников, оказались направлены на нас, испытывающе пронзая и ожидая объяснений, почему же праздник обернулся резней. Те, кто не смог смириться с утратой, предпочли удалиться, не дожидаясь речи отца или какого-либо возмещения потери. Обычно, покинуть празднество до финальной речи являлось высшей степенью неуважения и даже равнялось по своей грубости с открытым конфликтом. Разумеется, сегодня был особенный вечер, на котором правила могли быть легко изменены, но тем не менее, мне казалось, что подобные мелочи стоили того, чтобы их соблюдать, иначе зачем они вообще были придуманы? Ощущая как постепенно страждущие, жадные и злые взгляды перемещались с отца на мое тщедушное тело, я неловко прижалась к отцу, ощущая, как по телу пробегают мурашки, но не от страха, а от холода их душ, что сейчас, казались мне тверже камня. Взгляды сотни аристократов прикованных к нам, такие недовольные, гневные, разочарованные или счастливые от своего спасения, почти что были сравни острым клинкам, что вот-вот готовятся напасть на нас. Казалось, что сейчас, в зале царили абсолютно все эмоции, порой сталкивающиеся между собой, в виде яростных ссор или пьяных песнопений отдельных личностей, что пытались смягчить боль или попросту от счастья забылись в алкоголе. Таких даже не пытались привести в чувства, лишь отводя от остальных и глядя, чтобы те не учинили проблем. Караул Ревнителей стоял чуть дальше, но даже так я видела взгляды некоторых его воинов, направленных на меня, видимо, оценивая тщедушную девочку, что смогла убить взрослого юношу. Я не сомневалась, что Гвин рассказала о том, что было мною сделало, учитывая, что об этом уже знали по меньшей мере четверо Ревнителей из где-то трех десятков, в данный момент ожидающих лишь того часа, когда смогут покинуть наше имение, двинувшись в путь. Даже они решили чтить традиции, оставшись вплоть до последнего слова хозяина, так что теперь, мне стало еще непонятнее, почему иные решили что вправе уехать. К счастью, я по-прежнему не испытывала страха от этого мероприятия, что на самом деле, должно было повергнуть меня в ужас, учитывая то напряжение, которое я ощущала каждый раз, когда присутствовала на праздниках. После того, что было сделано… мне было неважно мнение и отношение собравшейся внизу знати, которая даже не представляла того, что ощущала и делала я, пусть это и был лишь мой первый шаг, но с каждым последующим, я была уверена, что моя жизнь станет от них все дальше и дальше. Сейчас же, я уже могла точно знать, что в отличие от реальной опасности их слова вряд ли имели хоть какую-то власть, способную действительно причинить мне боль или расстроить, по крайней мере, в ближайшее время, пока мне еще не были ведомы интриги и игры аристократии, ведущие вечную, своеобразную войну, полыхающую с самого рождения человечества. Но сегодня, именно я столкнулась с риском смерти лицом к лицу, и потому… смогла осознать, что нет никаких переживаний в обыкновенных словах, которые зачастую, не отражают даже собственные мысли собравшихся снизу людей.

– К сожалению… и для многих с прискорбием о кончине ближайших людей, вынужден сообщить, что сегодняшний день оказался испорчен беспрецедентным вторжением северных повстанцев, что намеревались убить всех здесь собравшихся, а в особенности, Караул Ревнителей, наших достопочтенных гостей, что остановились в родовом имении Рихтер по моему настоянию и просьбе к дорогу другу нашей семьи, Годрику Грау.

Тиер указал ладонью на собравшихся воинов, что никак не отреагировали на собственное представление, лишь некоторые чуть склонили головы, в знак почтения. Годрик стоял где-то позади, так, что его даже не было видно. Я подозревала, что он общался с Гвин, прощаясь с внучкой. Аристократы тоже никак не отреагировали на подобное, видимо ожидая извинений или компенсации. Лишь некоторые, видимо недавно явившиеся, обернулись, глядя на вооруженных и заключенных в тяжелые панцири воинов, на которых сверкала кровь.

– Годрик Грау, вы должны знать его, это прославленный и запечатленный в вечности магистр Ревнителей, благосклонно поделился информацией, которая пусть и не сможет унять боли, но даст цель и облик тех, кто стоит за смертями ваших родных, друзей и союзников. Северные Соколы, проклятые своими же богами мятежники, терроризирующие не только собственную страну, но и наши поселения, которым не посчастливилось находиться на границе. Это бесчестные, жестокие и беспощадные бандиты, которые обязаны поплатиться за пролитую сегодня кровь имперцев. И они поплатятся, я вас уверяю!

Я всегда поражалась умению отца говорить, пусть и могла стать свидетелем подобного всего несколько раз. Но то, как он вкладывал в свой голос силу, которой, порой, не обладали даже воины, я неизменно задумывалась, откуда же в нем столько власти и могущества и кем они были ему дарованы. Неужели, есть иные способы получить уважение кроме боевых заслуг? Ведь я была абсолютно уверена, и многое подтверждало это, что отец никогда не был на поле боя, но несмотря на это, неизменно к нему прислушивались самые закаленные, безумные, порой даже потерянные в войнах воины, которые зачастую даже не обращают внимание на чины и должности, но несмотря на это, Тиер Рихтер неизменно оставался для них голосом, способным унять гнев. Я до сих пор помню, как на одном вечере, младший из рода Вир, что впрочем, уже достиг совершеннолетия и без труда управлялся с своими фамильными топорами, повздорил с мелким, можно сказать неважным аристократом и намеревался убить его прямо здесь, в нашем имении. И лишь голос Тиера, смог образумить его, заставить отступить и опустить топор, перенеся конфликт на другой уровень, не доведя его до смерти. До сих пор я не знала, в чем же сила отца и почему перед ним так просто и беспрекословно начинают склонять колени многие, кто не сделали бы это ни перед кем, кроме разве что самого Императора. Но когда я пыталась спросить, отец лишь улыбался, отвечая, что даже самые отчаянные обязаны склониться перед мудростью, несмотря на то, какой силой бы они не обладали. Я не понимала этих слов тогда и не могла понять сейчас, искренне полагая, что если человек сильнее, то его не остановит ни мудрость, ни молитва, ни собственный разум. Но как и говорил мне Тиер, что-то придет ко мне с опытом… и я надеялась, что это одна из тех вещей, которые я смогу понять, когда наконец вырасту.

– По твоей вине убиты моя жена и двое сыновей, Тиер! Твои стражники не сделали ничего, ты не смог защитить даже собственных гостей! И после этого, ты обещаешь, что сможешь отомстить им!? Что сможешь найти этих мерзавцев!?

Явно опьяненный мужчина, что попытался прорваться сквозь толпу, но не смог сохранить равновесие, упав на середине пути, с трудом начиная подниматься, был мне не знаком, но казался крайне жалким и при этом страшным. Казалось, что он не аристократ, не дворянин, а последний пьяница, что случайно забрел сюда. Его мантии оказались испачканы алкоголем, на лицо красовались остатки еды, глаза заплыли от алкоголя и слез. Я подняла испуганный взгляд на отца, но тот сохранял спокойствие, хотя было видно, что глубоко в глазах оставила свой след печаль. Я не знала этого мужчину, с пышной бородой, округлым лицом, который был одет в тяжелые шкуры зверей, искусно сшитые между собой в подобие мантии, но казалось, что для отца, его слова оказались ранящими. У меня же, он вызывал отвращение и жалость, его попытки встать оказались тщетными, он вновь рухнул на колени, а после, остался стоять так, горестно плача, среди толпы таких же испуганных и смятенных аристократов, что расступились, образовав вокруг него небольшой круг.

– Это правда, увы, Леске.

Когда мужчина наконец поднялся, от его пламенного гнева не осталось и следа. Утерев рукавом мокрые от слез глаза и влажную от алкоголя бороду, Леске оперся рукой на стол, пытаясь вновь не упасть.

– Мы не были готовы к столь беспрецедентному нападению, которое унесло жизни слишком многих. Я сожалею о потере каждого, но вместе с этим, должен отметить, что сегодня слезы проливают столь немногие, благодаря двум детям, что смогли первыми раскрыть готовящееся покушение. Я знаю, что потерявшим от этого легче не станет, семья Рихтер окажет вам всяческую поддержку, как материальную, так и будет способна произнести несколько лишних слов, дабы обеспечить вам нечто, способное загладить вину. Теперь, мне бы хотелось представить вам свою дочь, Лизастрию Рихтер, что сегодня, по праву достойна считаться героем. Ее руками был убит один из нападавших, который готовил отравленные блюда, из-за которых никого из вас здесь могло бы не быть. Более того, вместе с юной Гвин Грау, дочерью магистра Ревнителей, они оказались способны отрезать от запасов оружия остальную группу налетчиков. Сегодня, в этот темный день, я бы хотел, чтобы мы подняли бокалы за павших, и за мою дочь, что смогла спасти множество жизней, ведомая благими намерениями и Их волей. И клянусь… что моими руками, свершится кара над теми, кто стоял за этим нападением.

Аристократы не поверили ни на секунду, глядя на меня чуть ли не иронически. Даже несмотря на то, что я подавила в себе дрожь и вышла вперед, в них читалось недоверие к каждому слову. На секунду, это сбило меня с толку, неужели они думают, что отец лжет? Никто не поднял бокал, никто даже не попытался порадоваться. Я уже было хотела отойти обратно, ощущая, как краснею, но внезапно, расталкивая гостей, через толпу стал пробираться Годрик, не встречая на своем пути никакого сопротивления. Он несколько раз безэмоционально сбил с ног мужчин, отталкивал женщин, животных, стражи и слуги расступались перед ним сами, не желая гневить мужчину. По залу прошел тихий шепот, в основном недовольный, но магистра Ревнителей это не волновало. Ловко запрыгнув на помост, что казалось мне почти невозможным, учитывая его возраст и тяжелый доспех, он заново вывел меня вперед, практически ставя на край. Его взгляд был как всегда спокоен, но вот резкость движений выдавала злость, таящуюся за панцирем абсолютного и чистого покоя. Его пальцы обхватили мое плечо, заставляя на секунду задержать дыхание чтобы не пискнуть от боли, отец наоборот, сделал шаг назад, видимо понимая, что Годрик собирается говорить.

– Все вы, плачущие, ноющие псы! – Внезапно, с ожесточенной ненавистью и злостью начал Годрик, заставляя и без того недовольных аристократов застыть, будто только что, он каждого лично ударил по щеке. – Каждый из вас, потомок имперцев куда более достойных, чем вы сами, взяли ли вы в руки ножи, дали ли отпор этим оборванцам!? Ты, Леске, что ты делал, пока эти безоружные северные ублюдки резали твою семью столовыми приборами? Что делали твои сыновья, а Леске!? Отвечай мне, жалкое подобие мужчины!

Я была готова поклясться, что если бы в руках Годрика было хоть что-то, кроме меня, он бы швырнул это в Леске, чей заплетающийся язык не смог ответить магистру. На лице Годрика проявилась жестокая, кривая ухмылка.

– В своих потерях, в смертях своих близких виноваты только вы, изнеженные слугами и стенами вокруг, это вы не смогли защитить своих родных, вы потеряли их! Вы дали им умереть, и я хочу чтобы вы запомнили – это вовсе не вина Тиера, это не вина рода Рихтер. Никто не виноват, что скрываясь за солдатами, за легионерами и нами, вы разлучились держать удар. Не виноват никто, кроме вас самих… Что теперь? Вы не способны даже спасти самих себя! Что будет с вами, когда слуги поднимут ваши изнеженные туши на вилы? Что произойдет, когда в дом вломятся убийцы!? Вы способны оказать им хоть какое-то сопротивление? Жалкое, презренное и испуганное зверье! Да я встречал рабов куда лучших, чем вы, я видел последних пьяниц, достойных называться имперцами куда сильнее чем сброд, который когда-то был достоин своих имен.

Многие в ужасе отступили от помоста, глядя на Годрика так, будто перед ними стоял демон, воплощенный в человеке. Я… Испытывала лишь радость. За меня, за мою семью заступился сам Властитель Ревнителей, не заботясь о их мнении, он действительно взошел на помост только из-за меня… Только для того, чтобы меня защитить.

– На этом ребенке, след самих Близнецов, но вы слепы, чтобы узреть это. Она смогла совершить нечто, на что такие как вы плюете. Ведь солдаты, легионеры и мы для вас лишь пыль, которая обязана убивать и умирать ради того, что бы такие как Леске не были способны защитить собственную семью. Почему ты жив, а!? Признайся, что ты сбежал… Бросил их, спасая свою шкуру. И вы все поступили так же! Только она спасла вас сегодня. Только ей хватило воли, чтобы не бежать, как вы… Мне больно, ведь видя, какое же отребье составляет некогда великие роды, меня пробирает дрожь. Я ведь знал ваших предков, я помнил то, какими вы были, и зная, кем стали сейчас … Я сомневаюсь, что вы вообще достойны спасения. А она не сомневалась, дери вас всех демоны! Она была готова умереть, пытаясь спасти свой дом и семью, а такие как вы, слабые черви, подобные Леске… не могут защитить даже членов собственных семей, бросая их на произвол судьбы, игнорируя всех вокруг, видя в центре мира только себя, но вот что я вам скажу… Прямо сейчас, мои воины могут перерезать вас в течение пяти минут, каждого из вас, и никто из вас не сможет оказать нам даже минимального сопротивления. А теперь задумайтесь, будут ли мешкаться южане, северяне, когда явятся в ваш дом? И еще лучше, представьте, как они убьют ваши семьи, не внимая ни жалобному плачу, ни попыткам подкупить их. Вот почему Тиер показал вам ее, а теперь, поднимите бокалы… ведь возможно, на обратном пути, ваши жизни будут прерваны обычными разбойниками, которым вы тоже не сможете дать отпор. Ведь все вы, не больше чем презренные твари, достойные того, чтобы вас разорвать на шкуры и мясо.

Дворяне изумленно смотрели на магистра, некоторые, пытаясь осознать смысл его слов, задумчиво глядели в пол, другие гневались и уходили из зала, приняв обидные слова близко к сердцу или вовсе испугавшись за свою жизнь. Я же смотрела на Годрика, как на настоящего героя, его лицо вновь стало таким же спокойным, как и в самом начале, пламенная речь, произнесенная им, смогла задеть абсолютно всех, собравшихся в зале, а слова, такие резкие, жестокие и правдивые, отзывались во мне. Постепенно, отходя от шока, дворяне дрожащими руками брались за бокалы, что подносили слуги, поднимая их к потоку и ожидая, пока Тиер произнесет тост. Леске казался потерянным, его взгляд смотрел на Годрика в течение всей речи, после чего, мужчина вновь рухнул на колени, начиная проливать свои пьяные слезы. Магистр Ревнителей который увидел это, лишь жестоко улыбнулся, что-то бормоча себе под нос. Переведя взгляд на меня, он нахмурился, строя вновь свое серьезное лицо, но было видно, что никакой злости или недовольства по отношению ко мне он не испытывал.

– Не смей зазнаваться, Лизастрия, никогда. – Посоветовал мне мужчина, спрыгивая обратно, из-за чего наши глаза оказались на одном уровне. Я замерла, стараясь не показать страха. – Вот он, первый путь к той слабости, что ты увидела сегодня. Всегда помни, что Они выше, что есть кто-то, кто сильнее тебя… И то, что любой враг заслуживает внимание, но никто и никогда не заслужил твоей пощады. – Положив руку мне на плечо, магистр вздохнул. Его взгляд блуждал из стороны в сторону, словно не находя слов. – Заботься о Гвин… Возможно, мне суждено пропасть из ее жизни очень надолго… Я вверяю эту честь тебе, а когда ты подрастешь, то тебя будет ждать мой дар. Никого не забывай, что это… – Он обвел рукой собравшихся аристократов. – Вовсе не Империя, и когда ты ступишь на войну, никогда не сражайся за них. Это животные, которые боятся таких, как ты и я. Достаточно просто припугнуть их, и больше, они не доставят тебе неприятностей. Прощай, Лизастрия Рихтер, именно такие как ты способны защитить нашу Империю, а не эти презренные… Люди. Надеюсь, я доживу до того дня, когда смогу увидеть, насколько высоко ты воспарила. Ревнители! Пора отправляться в путь! И пусть Близнецы осветят нам новые дороги…

Глава 13

События этого дня остались со мной на всю оставшуюся жизнь, действительно дав начальную точку для нового этапа развития, можно даже сказать начали новую эпоху в моем существовании, которая долгое время скрывалось от меня за Их призрачной тенью, что терзали сознание и тело юной девочки, но так и не смогли сломить ее, несмотря на все попытки это сделать. Я поборола все, что со мной происходило, смогла одолеть болезнь и слабость, в итоге заслужив искренность и уважение собственной семьи. Я смогла наконец найти для себя родного человека, перешагнула через саму себя, через весь страх и слабость, убив человека и тем самым, заслужила Их благословение, признание среди семьи, среди воинов и высшего света, который отныне с испугом созерцал меня на материнских ассамблеях и званых ужинах, на которых я наконец появлялась не в качестве запуганной девочки, а образом спокойной дочери знатного рода Рихтер. Теперь, меня уже не пытались прятать за высокими стенами, я самостоятельно могла общаться с гостями, пусть и поездок в другие города и тем более столицу я так и не получила ввиду боязни окружения за мое здоровье. Впрочем, сейчас мне уже было это не нужно. Рядом осталась Гвин, которая сполна компенсировала отсутствие иных друзей, порой собою заменяя весь мир. Но к счастью, не только это изменилось в моей жизни, абсолютно каждый аспект был подвергнут своему развитию и переосмыслению. За два минувших лета, перед очередным этапом моей жизни, начатым, как и в прошлый раз, всего лишь благодаря случайности, произошло столь многое, что я даже не верила в то, что подобное было правдой.

Отец исполнил свое обещание, пусть и не до конца. Ему не удалось найти нам достойного учителя фехтования, как мне казалось, ввиду юного возраста, но он действительно прислал из столицы именитых тактиков, военачальников и даже учеников самого Архитектора Войны, который являлся пришествием Мириана на земле, его вернейшим слугой и верховным епископом церкви Волчьей крови. Уроки занимали у нас почти весь день, начинаясь с раннего утра и до позднего вечера. Мы изучали историю Империи Стали, ее создание, объединение и крах единства, продиктованный не только слабостью Горестного, но и козней Вессилы, матерью Близнецов и страшнейшим врагом Империи, что благоволила югу. Имена и даты… Гвин ненавидела это, предпочитая полагаться на меня, спрашивая совета и зачастую, прося пересказать ей новую тему, ведь почему-то, мою речь она запоминала куда проще. Ей казалось, что вместо старинных преданий нам стоит изучать нынешнее время и скорое будущее, но лично я сполна смогла проникнуться мудростью нашего учителя, гласившей что: "Власть над минувшим, станет твоим оружием в грядущем”. И действительно, когда мы наконец в изучении истории продвинулись к нашему времени, я в полной мере оценила то, почему же сейчас мы воюем, как оказалось, с целым миром вокруг. Объединенный Юг, во главе с конгломератом из двенадцати божественных сестер, который неустанно борется с нами за побережье уже в течение долгих тридцати лет. Царство Северное, где в своем полу-божественном величии восседает Вечный Царь, не знающий смерти и старения, что пытается заполучить равнины воющего ветра. Это казалось мне столь обширным, что даже не верилось в реальность произошедшего. Прямо сейчас идет столько сражений, и при этом у всего есть причина, первоначальная цель. Гвин, к ее чести, весьма быстро нагнала упущенное, и тоже перестала испытывать отвращение к истории, до этого даже порой прогуливая уроки. Но все же, по словам учителя, ей не хватало глубины познаний, особенно в сравнении со мной. Порой, я боялась, что это оскорбляет ее, злит или беспокоит… но к счастью, ничего такого девочка не испытывала, либо предпочитала мне не говорить.

Уроки по тактике мы любили одинаково и я не могла не признать, что Гвин в них всегда была лучше, чем я. Их вел престарелый центурион Пепла, что побывал и в самых ожесточенных морозах севера, и в пылающем аду юга. Он был добор, несмотря на свою судьбу, порой даже звал нас внучками, поскольку свою семью потерял еще очень давно, даже не застав их могил. В отличие от учителя истории, он старался не выделять нас, но я прекрасно видела, как искусно Гвин двигала по нарисованным вручную картам своих солдатиков, распределяя их на позиции и вечно оказываясь в куда лучшем положении, чем я. Как-то, центурион подозвал меня, объяснив, что проблема не во мне и не в моем стремлении к совершенству, что, по его словам, он видел во мне. По словам воина, мне просто не суждено стать полководцем, что я слишком зацикливаюсь на одном направлении, не замечая иного пути, но это не значило того, что я не смогу стать великим воином. Подобное наставление давало мне надежду, при этом ничуть не умаляя желания дальше учиться, ведь как он сам говорил, солдат разбирающийся в стратегии куда ценнее, чем стратег умеющий махать мечом. А мне хотелось, чтобы я была ценнее, чем стратеги.

Учеников Архитектора было двое, мне досталась девушка, что не называла своего имени, призвав использовать по отношению к ней исключительно местоимения. В отличие от своего напарника, парня с мертвым, алым взглядом, что преподавал Гвин, она не была лысая, но ее короткие волосы не могли скрыть кровоподтеки на черепе, оставленные из-за ритуальных надписей, что сами аколиты Войны себе и оставили. Она была отстранена от всех и вся, из нашего имения каждый сторонился ее. Тело девушки было столь холодно, что от ее касаний на стеклах появлялись узоры, а дыхание аколита могло оставить на предметах изморозь. Она вечно держала глаза закрытыми, порой заматывала их окровавленным платком из черного сукна. Губы при речи не разжимались вовсе, но почему-то, я слышала ее голос, очень тихий, похожий на шепот, но в тоже время крайне отчетливо. Ее тело практически всегда было оголено на половину, я могла видеть кривые, болезненные плечи, искривлённые позвоночник, ломкие запястья и дрожащую при вздохе шею. Она никогда не принимала нашу одежду, только собственное, алое от брызг крови одеяние, что на себе таило множественные следы когтей, оставленных либо диким зверем, либо непосредственно девушкой, ведь острые длинные ногти походили на волчьи когти, с той лишь разницей, что были меньше и более прямыми.

Несмотря на то, что они прибыли обучать нас военному делу, куда больше она рассказывала мне о тропах и богах. В словах я слышала печальную оторванность, словно Аколит войны говорила о давно потерянном доме или даже утраченном рае, по которому оставалось только скорбеть. Иногда мне даже казалось, что сама она являлась демоном, которого все же подчинили, а возможно даже заперли в теле юной девушке, что сейчас уже не осознавала того, кем она была на самом деле. Здесь же, под ее чутким надзором и жестокими, острыми руками, что без оглядки оставляли на мне раны за ошибки, я училась основам религиозных ритуалов, святым гимнам, песням и молитвам, что признаться, было невероятно интересно. Я не любила и не умела петь, но это было нечто лучшее, чем обычная песнь. Здесь не нужен был лаконичный голос, способности и обучение, но нужно было напрягать, использовать нечто, что она называла силой веры, и попросту направлять всю свою волю в нужное русло, ведь порой, одна песня могла занимать практически час непрерывного пения. Я узнала о религиозных течениях Империи, которые происходят из множества различных древних культов, смогла принять то, что Близнецы не единственные боги а лишь дети двух иных, первичных богов, Коргаха и уже упомянутой мной Вессилы. На второй год обучения, она впервые коснулась меня не для того, чтобы причинить боль, а чтобы показать Истину. На секунду, лишь на мгновение, она перенесла меня на тропы. Это был мой первый опыт и он прошел так безболезненно, как только мог, с ее же слов. Я узрела своими глазами все очаровательное уродство изнанки, полной безумия и тьмы, но имеющей свои четкие законы и правила. Я видела бесконечные узоры, что расписывают расколотое на множество фрагментов небо, в складках которого горит разноцветное пламя. Я стояла в небытие, ощущая, как оно тянется ко мне, как обвивает ноги, пытаясь поглотить. Я смогла сделать шаг, который озарил вспышкой света все пространство, а после, я начала падать, земля разверзлась поглощая меня. Вокруг я слышала крики, стоны, смех и плач, демоны, люди, какие-то неизвестные мне сущности животных, все пронеслось перед глазами в бесконечной, сжирающий абсолютно все тьме, которая менялась каждую секунду, обрастая кирпичом, затем свежей плотью а после блестящим льдом, который при таянии оставлял подтеки крови. А после… Я просто открыла глаза, стоя на том же месте и тяжело дыша. Впервые за все время на ее губах промелькнула тень улыбки. Но даже так, несмотря на названную безболезненность, этот опыт оставил на мне множества ран и еще в течение нескольких месяцев, по ночам, я проваливалась в эту бесконечную тьму, испытывая боль даже худшую, чем от кошмаров. Это оказалось единственным нашим занятием, о котором мне было позволено рассказать Гвин. Девочка казалась изумленной, ведь по ее словам… Парень, обучавший ее, ни разу ничего не говорил про изнанку, не заводил разговора о религии, лишь изредка называл Их имена. К моему сожалению, ей учитель не позволил рассказать мне о занятиях, потому, что именно происходит во время обучения Гвин для меня осталось загадкой.

Последним из наших учителей оказался культист Ворон, один из последователей темного брата, Ливиса, по имени Дерек Корис. Его владыкой и покровителем был единственный бог, что оказался сотворен искусственно и в какой-то степени самолично, собрав себе свою силу и сознание из отчаянного плача Сивила, лившего слезы по судьбе потерянной Империи. Ливис смог обмануть своего прародителя, запечатал Ангела Слез в священное зеркало, Вириет, где тот провел десятилетия, пока на земле бушевала Великая Смута, в которой резвился и сам темный бог. Ливис был пойман Мирианом, когда пытался переметнуться к Вессиле, покинув границы Империи, после чего темный брат отпустил своего создателя и собственное отражение из плена. С тех пор, в Империи он считается потерянным Богом, что благоволит таким же потерянным людям. Дерек открыл для нас иную сторону Империи, которая могла вполне сравниться с тропами по своим масштабам. Он с упоением рассказывал о дворцовых играх, хвастаясь своими достижениями в их продвижении или наоборот, в примирении враждующих родов. Воронов использовали многие знатные рода, но считается, что подчиняются они лично Императору, который должен одобрять их заказы, ибо в противном случае Ворон объявлялся отступником. Также, Дерек во многом помогал мне с физическими тренировками, учил биться более хаотично, словно в уличном бою, показывал на слугах наиболее уязвимые точки для ударов, стойки для кулачного боя и броски, которые впрочем были ни к чему, мне было попросту не с кем тренироваться в подобном, поскольку Гвин считала это низким и подлым видом ведения боя. Девушка и так многое из этого знала сама, с детства обитая в атмосфере боя, потому во время таких тренировок занималась историей, но для меня этот ритм являлся неизведанным, и Ворон, несмотря на то, что сам он признавался в своем неумении ведения честного боя, смог помочь мне понять музыку сражения. Он научил нас делать “академически” верные перекаты и даже тренировал навыки уклонения, ударяя в нас фальшивым ножом с очень тупым лезвием. Когда мы не тренировались, он рассказывал о ядах, растениях и животных что встречаются в Империи, иногда приправляя это своими историями или каким-то байками. Зачастую, на выходных, Дерек устраивал нам испытания, заставляя искать его в поместье. Чтобы все было честно, он оставлял подсказки, но в случае поражения мы оказывались вынуждены отдавать ему свои десерты в течение недели. На прошлой неделе мы, к слову, вновь проиграли, во многом из-за того, что Дереку хватило хитрости просто покинуть поместье, при этом оставив карту того, где именно он находится, но мы были уверены, что он не выходил за стены, из-за чего оказались обязаны отдать ему множество сладостей.

Моя жизнь, впервые за одиннадцать лет до того дня, стала наполнена каким-то смыслом и действием, чем взрослее я была, тем меньше меня раздражали даже школьные уроки, арифметика давалась все проще, писать могла в совершенстве, рука практически не уставала, несмотря на то, что писать нам заставляли много. Я чувствовала себя так, как всегда мечтала, вовлеченной в какое-то дело, зная, что обучаюсь чему-то, что поможет мне потом. Отношения с матерью действительно стали намного лучше, но из-за некоторых проблем с старшим братом, а точнее его отношений с одной девушкой из не дворянского рода, Сессиль часто пропадала в столице, оставляя нас на попечении учителей, слуг и самих себя. Из-за этих проблем, Отец появлялся в доме еще реже, чем раньше. Впрочем, уже меня это не пугало, я становилась все старшее, обучение у Дерека позволило уже не бояться вступать в открытый бой, а Гвин радовала одним своим существованием рядом, позволяя никогда больше не ощущать гнетущее одиночество. Правда, кошмары не оставили меня, продолжая являться, никак не изменяя своего содержания, но больше… они не приносили той боли и страха, которую раньше. Теперь все было по другому, и я действительно была счастлива этому, даже несмотря на то, что до сих пор мы тренировались фехтовать только между собой, заучивая стандартные армейские приемы, которые знали наши учителя. Последователи Архитектора Войн, что точно знали множество самых сложных тактик, большую часть времени проводили в молитвах, вне наших уроков вовсе не выходя из келии. Иногда мне казалось, что они вообще не были живы, ведь игнорировали пищу неделями, а порой и месяцами. Только сон оставался в них человеческой составляющей, но даже так… Кошмары мучали их даже чаще, чем меня. Порой, их крики разрушали ночной покой, будоража слуг и стражу

Сегодняшний день не обещал быть особенным, неделя без Сессиль дома должна была пройти так же спокойно, как и все предыдущие. Людвиг, мой средний брат, отчаянно отстаивал свои права жениться на своей возлюбленной крестьянке, даже имени которой я не знала. Сессиль пыталась образумить его, покуда отец улаживал множество проблем, что возникли из-за помолвок с дочерьми других родов. Я, в том числе из-за рассказов Дерека о мстительности и злопамятности мелких дворян, предпочитала не лезть в это дело, наслаждаясь своей жизнью вдали от дворцовых склок, которые Гвин назвала собачьей грызней. Мне было тринадцать лет отроду… уже достаточно, чтобы некоторые роды пытались добиться помолвки с своими сыновьями. Разумеется, до свадьбы подобное было вдалеке, но благо, либо никто из аристократии не желал видеть меня в качестве супруги для своего сына, либо отец, поверивший мне, Годрику и Близнецам, не видел моей жизни в качестве жены. Как бы то ни было, я была намерена отвергать любые предложения, не желая связывать себя с изнеженными детьми… Речь Годрика до сих пор производила на меня впечатление, несмотря на то, что звучала так давно… Но я исправно исполняла слово, данное ему, защищая Гвин и не давая себя расслабиться, став такой же, как остальные. Мне нужно было идти до конца, какой бы жестокий и сложный путь меня не ждал, я была уверена, что конец, станет достойным.

Я проснулась необычно рано, что шло в разрез с моими планами и самоощущении, в особенности учитывая то, что вчера, я допоздна читала один из учебников. Гвин спала рядом, мы делили одну кровать, в основном из-за того, что она наотрез отказывалась признавать себя гостьей и спать в покоях для обычных дворян. Привыкла к подобному я весьма скоро. Решив, что засыпать снова смысла не имеет, я поднялась, поправляя ночнушку и идя в сторону шкафа, с недавнего времени предпочитая не гулять по имению в ночном облачении. Это было вызвано в основном взрослением и первым осознанием некого стыда за свою распущенность. Быстро нарядившись в закрытый наряд, состоящей из жилетки и плотной, хлопковой рубашки, заправленной в кожаные брюки, я нацепила на предплечье маску, новую, которая являлась точной копией моей любимой, но больших размеров и из красного дерева, доставленного нашим ремесленникам с юга. Накидку я решила не брать, ровно как и решила не расчесывать волосы, которые Гвин стала часто завязывать мне в конский хвост. Разумеется, будить ее ради такой мелочи, мне не хотелось.

Выйдя из комнаты, я внезапно столкнулась с Дереком, что шел в сторону столовой, насвистывая себе что-то под нос. Это был юноша двадцати лет, с очень бледной кожей, на которой отчетливо виднелись вены. Абсолютно белые глаза светились кровавыми жилками, нос имел на себя грубую рану, будто ему пытались его отрубить. На деле же, он сам сделал это, когда в одну из миссий ему пришлось притворяться военнопленным. На поясе покачивался счастливый кинжал, загнутый в форму полумесяца, который Дерек нежно окрестил соней. Остановившись передо мной, он сделал поклон. После чего сам хмыкнул, выпрямился, легонько ударяя меня кулаком в плечо.

– Здорово, Лиз, ты сегодня рановато. Как вижу, не я один решил прогуляться с утра. Скажи, когда в поместье никого нет, это просто прекрасное место для прогулок.

Он никогда не воспринимал меня как аристократку, относясь так же, как к слугам, страже или другим учителям. Порой, даже более простодушно, ведь я была его ученицей, а значит, вполне могла считаться кем-то, вроде подмастерья. Дерек сделал какой-то странный акцент на последнем слове, будто пытался призвать меня к чему-то. Я решила подыграть, одновременно с этим пытаясь понять, куда же идет Ворон в такую рань.

– Доброе утро, господин Дерек.

Я же, несмотря на то, что была намного выше его по статусу, отвечала ему так же, как остальные учителям. Это никак его не задевало, не смешило и не злило, хотя порой, действительно звучало как насмешка. Он очень быстро привык ко всем странностям, не придавая им абсолютно никакого значения и при этом, свое поведение он не изменил с самого первого дня, лишь вычеркнув из лексикона те ругательства, что мы понимали, при этом оставив их иностранные аналоги. Впрочем, было не так сложно понять и их значение.

– Да, действительно. Удивительно, что вы встали так рано, господин Дерек, неужели что-то случилось, вы встречаете гостей? Родители вернулись? Если нет, то мы можем прогуляться на улице, я взяла с собой маску. Мне бы хотелось послушать немного о вашей работе, в прошлый раз, вы прервались.

– Не, они будут только через неделю, этот старый вояка, как его, Род, недавно получил письмо от твоего отца, все в силе, раньше приехать они не могут.

Дерек продолжил вальяжно идти, я следовала за ним, отчасти от отсутствия идей по тому, где мне провести утро, дожидаясь Гвин, но отчасти, из интереса.

– Кхм… Слушай, мне бы хотелось зайти на кухню и э… Перекусить. Прогуляйся одна, старина Дерек никуда не денется…

– Можем взять несколько колбасок и хлеба, господин Дерек, а также недавно привезенного сыра, после чего отобедать на улицу.

+ Я невольно улыбнулась, чувствуя, что учитель абсолютно точно пытается что-то скрыть, возможно, даже не совсем этичное и законное. Впрочем, Дерек и так постоянно делал вид, что собирается напакостить, но в итоге либо не делал ничего, либо напротив помогал слугам или стражам.

– Надеюсь, на кухне никого нет, ведь так? Что-то вы сегодня очень сильно нервничаете.

– Не думаю, малышка, ты просто очень подозрительная. Ч.. Что это с тобой?

Попытался оправдываться Дерек, но в итоге, я лишь сильнее ощутила насколько же ему некомфортно. Вновь улыбнувшись, беззаботно и по-девичьи, я склонила голову.

– Полагаю, раз там никого нет, мы все же можем проследовать на кухню, дабы взять немного еды вместе. – Я захлопала глазами, и кажется, Дерек сдался. – Все же, слуги ещё спят и кухарки вряд-ли будут против.

– Э… кхм, конечно, конечно. – Дерек отвел взгляд. Победа, я видела, как тот вздыхает, уже готовясь к тому, чтобы раскрыть карты. Думаю, можно считать что я отыгралась за неделю без сладкого. – Абсолютно никого… Пойдем, а то думаю… этот никто заждался.

Глава 14

Поместье не менялось с течением времени, словно застыв в своем величественном обличии, которое не могло и не хотела идти вслед за текучими эпохами, навеки оставаясь тем же, чем было всегда – родовым оплотом семьи Рихтер. Удивительно, но несмотря на те громадные перемены, что произошли за эти быстрые, как мгновения, два года, мой дом не изменился ни на йоту, как выражался Дерек, сохраняя в себе то единообразие, в котором, пожалуй, я начала видеть уют, который раньше не замечала и не могла заметить, слишком привыкнув к нему. Это была крепость, неизменная, остающаяся для меня надежным домом и пристанищем, дающим ощутить умиротворение постоянства. Здесь не поменялось ничего… Ни ковры, ни картины, ни лица слуг, пусть некоторые отошли к близнецам, а иным выпала честь занять их место. Впрочем, это волновало меня, пожалуй, меньше всего. Не зная имен, ты не сможешь скорбить, каким бы жалостливым и сердобольным ты не был. Увы, таков закон писаный далеко не нами…

Мы шагали по коридорам, еще не освещенными свечами и от того находящимися в полутьме, двигаясь в сторону одной из кухонь. Несмотря на подозрительное поведение Дерека, я прекрасно знала, что никаких проблем он не учинит и учинить попросту не мог. Вороны знали лишь две управы, своя собственная цена и сам Император. Отец платил Дереку более чем достаточно, чтобы тот мог не принимать абсолютно никаких чужих заказов, а верить в то, что Императору потребуется зачем-то вредить роду Рихтер я не могла и не хотела. Мы просто было слишком полезны и покорны, чтобы мешаться, да и признаться, даже по словам Дерека, Император почти никогда не нанимает для своих целей Воронов, у него есть своя элитная охрана, способная на очень многое. Впрочем, мужчина всегда хвастливо добавлял, что с Воронами мало кто может сравниться в искусстве темных дел, во что я не верила. Слуги Императора всегда лучше, чем иные, исключения могли составлять только отдельные маги, но даже так… Я была уверена, что подле его трона находится самая сокрушительная магическая длань, что вообще может существовать в Империи.

– Сегодня у нас есть… гм… Небольшая проблемка, парни. Не в обиду тебе, Лиз.

Дерек провел меня на кухню, где сидели вокруг стола несколько слуг и стражей, один из которых до нашего прихода тасовал колоду карт. Все собравшиеся замерли, глядя на меня так, будто не зная, попытаться ли игнорировать или же начать объясняться. Дерек вальяжно проследовал к своему месту, по пути ловко стягивая из под носа одного из слуг горбушку хлеба, а у стража уже отрезанный кусок колбасы. Я тоже осталась в проходе, не чувствую никакой злости по отношению к собравшимся, только лишь некоторое смятение, впрочем, от Ворона можно было ожидать чего-то подобного. Молчание затянулось, я переминалась с ноги на ногу, остальные не смели даже пошевелиться, лишь вдыхая душный воздух и ароматы продуктов.

– Ну, че стоим, Лиз, садись, старина Дерек может быть научит тебя играть… Если вновь не уйдет отсюда без недельного жалования. А я ведь не уйду, да, парни?

– Не будешь тасовать себе карты, может, и не лишишься денег. Мы то люди честные, себе не забрали.

Один из стражников, что первый вышел из окоченение, выудил из закромов мешочек с деньгами, ставя его на стол перед собой. Глаза Дерека блеснули, на лице расплылась улыбка, пальцы беспокойно начали ломать друг друга. Меня же приглашение абсолютно не успокоило, я сделала пару аккуратных шагов, после чего, вновь остановилась, не понимая, куда мне садится. Кроме пола вариантов не было, но так я абсолютно не видела бы то, что происходит за столом.

– Будешь играть честно – заберешь и его, и свой выигрыш.

Взгляд стражника, судя по небольшим отличительным чертам, он являлся офицером, упал на меня. Кажется, все это время, он думал, что именно сказать.

– Госпожа Лизастрия… Мы…

– Не беспокойтесь, офицер, я не собираюсь рассказывать отцу, или как-то препятствовать.

Я оглянулась в поисках какого-либо иного стула, не занятого никем из игроков, но в итоге, пришлось выкатить себе одну из бочек для соленой рыбы. Поставив ее около Дерека, я аккуратно села, глядя как один из слуг, видимо решивший что молчание – лучший исход, стал раздавать карты.

– Благодарю вас, Дерек, я не хочу играть, но подозреваю, что знание правил может быть полезно в будущем.

– Благодарю вас, госпожа Лизастрия.

Офицер охраны чуть приподнял края карт, заглядывая на их лицевую сторону, после чего, не меняясь в лице, кивнул, бросая на остальных крайне настойчивый взгляд, чуть ли не приказывающий им что-то сделать. Первыми откликнулись два оставшихся стража, тоже офицера охраны. Я видела на их доспехах узоры и вкрапления золота, а так же чуть более плотные наплечники, которые придавали им статности и величия.

– Кхм-кхм!

Настойчиво закашлялся мужчина, скорее всего, ногой ударив сидящего рядом, поскольку тот внезапно встрепенулся, будто проснувшись.

– Благодарим вас, Лизастрия.

Заявили оба мужчины, один из них вскинул кружку с алкоголем, выпивая из нее, судя по запаху, пиво. Это был именно тот, которого, по моему предположению, пнули. Я чуть улыбнулась, но скорее от ситуации, чем от действий офицеров.

– За вас, и за славный род Рихтер!

– Не стоит… считайте, что я гостья мистера Дерека, не более.

Внимание в общем то никогда не нравилось мне, особенно когда я понимала, что оно наигранное. Впрочем мне всегда льстило, когда воины отдавали мне честь и обращались почтительно, что было неудивительно, учитывая, что они находились на жалованье семьи Рихтер. Моей семьи. Я любила признание от тех, кто умел сражаться и даже подобное, ложное и в своей основе льстивое поведение чуть радовало.

– Видите парни? Я же говорил… она нормальная. Хах…

Дерек тоже заглянул в карты, играя лицом и меняя сразу десяток эмоций, что шло вразрез с тем каменным выражением лица, что сохраняли абсолютно все играющие за столом. Я внимательно следила, пытаясь понять, что вообще происходит. Девушка, что сидела в центре стола, достала из колоды три карты, выкладывая их лицом вверх. Один из офицеров тут же отложил карты в сторону.

– Я пас.

Заявил он, доставая из-за пазухи небольшой мешочек с очень резким запахом, но после взглянув на меня, убрал его обратно. Я решила перестать прожигать взглядом собравшихся, изучая лица и поведение. Возможно, это сбивало их с толку и лишало какого-то настроя… Другого объяснения почему один уже отказался играть, когда все только началось, мне найти оказалось достаточно сложно.

– Смотри, Лиз, в картах есть четыре представители четырех сословий… Крестьянин, Священник, Рыцарь и Дворянин.

Дерек подозвал меня к себе, и оглядевшись, показал две свои карты, на одной из них, была изображена цифра шесть и вилы. На второй – восьмерка и обоюдоострый клинок. На столе лежали семерка с вилами, четверка с книгой и пятерка с монетами. Понять аналогии труда не составило.

– Старшинство карт идет до десяти, после них еще пять – Страж, Маг, Королева, Король, Дракон.

– Поднимаю до серебряного.

– Заявил один из слуг, выкидывая в центр одну монетку. Скорее всего он являлся охотником, я решила это учитывая его фуфайку из енота, что сейчас лежала на коленях. Еще один офицер сказал пас, Дерек, мужчина напротив и последний стражник положили свои деньги, после чего, девушка в центре вытащила еще одну карту из колоды – тройку с изображением клинка. Дерек хмуро смотрел на стол, но что-то казалось в нем фальшивым, заглянув в глаза, я увидела скрытую радость.

– Каждый игрок может увеличить ставку, спасовать, или предложить посмотреть последнюю из пяти карт. Когда карт пять, у каждого есть возможность поднять ставку, после чего мы показываем карты и побеждает тот, у кого будет комбинация сильнее.

Закончил Дерек, после чего тягостно, но наигранно, вздохнул. Опустив взгляд Ворон кинул на стол сразу десяток серебряных.

– Ну… думаю достаточно.

Я ощущала в его словах ложь, очень простую и непринужденную ложь, похожую на детскую. Мне оказалось достаточно легко раскусить его, но вот остальные либо не поняли, либо тоже лгали.

Правила казались мне крайне простыми, но вот что это за комбинации и тем более, где их можно узнать, мне было неведомо. Сев на бочку ровно, я смотрела за игрой, которая закончилась весьма скоро. Слуга вытащил золотой, уверенно кидая его на стол, офицер не стал тратиться и положил карты, второй слуга так же отложил свои. Дерек принял ставку и тоже выложил деньги. Девушка вытянула последнюю карту – королеву с вилами, после чего, мужчина с довольным видом выложил двух Драконов из разных сословий, протягивая руки к деньгам, но почему-то, две несвязные карты в руках Дерека, которые даже имели разные картинки, оказались сильнее, позволив ему забрать все, что лежало на столе. Слуга разочарованно сплюнул на пол, после чего, внимательно посмотрев на меня, налил себе пиво из бочонка. Я ничего не сказала, прекрасно понимая, что этот алкоголь и так представлен в основном для слуг и стражи, и отец всегда знал, что они же его и пьют. Я ни разу не видела, чтобы Тиер выпивал хоть что-то кроме вина, и сомневалась, что когда-нибудь он изменит своим вкусам.

В какой-то момент девушка тоже захотела сыграть, а я стала раздавать карты, научившись тасовать колоду под наставления от Дерека. Это оказалось не так и просто, но я смогла сделать это с третьей попытки, пусть и далеко не так умело, как крестьянка. Постепенно, сидящие за столом уже постепенно перестали обращать внимание на то, что я была дочерью Тиера, спокойно переговариваясь между собой и говоря о каких-то новостях. Единственное, несколько раз когда речь уходила в странные для меня места, будь то пошлость или недочеты слуг, стражей. В такие моменты они вспоминали, кем я была, и общение застывало, порой на несколько партий, но после неизменно возобновлялось на более безопасные, с их точки зрения, темы. Впрочем, из интересного и действительно важного я услышала только то, что в округе появился огромный бурый медведь, которых не видели здесь уже века. По словам Тэдда, мужчины, что проиграл в первой партии золотой, он все же оказался охотником, медведь был выше чем человек почти в два раза, а его когти вполне себе походили на ножи. Меня эта история ввела в некий транс, в душе проснулся азарт и я уже не могла дождаться пока проснется Гвин, чтобы поделиться с ней своей идеей, а пока… партии продолжались, позволяя мне постепенно вникать в правила и что более интересно, украдкой разглядывать играющих, постепенно понимая, насколько важно в этой игре использовать маски, вновь доказывая самой себе, что мой метод, который я создала в раннем детстве как защиту от кошмаров, оказывался весьма универсальным. Казалось, что маски будут со мной всю жизнь, возникая то здесь, то там, и всегда являясь одним из лучших решений чтобы выиграть, выжить или попросту существовать. Возможно, именно Они помогли мне понять это, а быть может, я и сама оказалась достаточно умной, чтобы осознать, насколько же важно иметь несколько личин. Как бы то ни было, игра стала еще одной вехой, которое показало мне, что ничего позорного в моем способе не было, нет и не будет.

Дерек играл искусно, но возможно, остальным просто не хватало проницательности чтобы увидеть это. Он улыбался, когда в руке не было ничего, со временем, я действительно научилась понимать, когда он действительно просто притворялся и печалился, когда оказывалось, что победа близка. Зачастую, имея, по его словам "бисовые" карты, он специально ставил мало, пытаясь вытащить из остальных как можно больше, а в финале отдавал чуть ли не все, что имел, забирая огромные по меркам слуг ставки. Но самое удивительное, что ничего не являлось его извечной стратегией, иногда даже мне не удавалось предсказать, как он будет играть, хотя Ворон без препятствий позволял смотреть его карты до того, как я выложу первую тройку на стол. Эта игра казалась мне весьма хорошей тренировкой для эмоций, хоть и мне не нравился ее азарт. Я чувствовала в игре на деньги что-то неправильное, можно даже сказать порочное и греховное, но не могла объяснить, в чем именно проблема и почему я это отвергаю. Уже под конец их игр, когда постепенно люди начали расходиться по делам, я смирилась с той мыслью, что подобное было просто волей Близнецов, которые старались дать мне понять, что есть хорошо, а что плохо. Но подобное объяснение мне в корне не нравилось. Я хотела решать это сама, а не прислушиваться к Ним.

Когда разошлись уже абсолютно все, Дерек остался со мной наедине, сгребая к себе деньги. К своему стыду, я пару раз видела, как он халтурит, незаметно заглядывая в чужие карты и пару раз даже подсматривая в колоду, когда я ненадолго отвлеклась, но так и не сказала об этом остальным. Мне не было нужды подставлять Ворона, особенно после того, как он уже был пойман на подобном, за что лишился выигрыша и собственных денег. Это весьма простым объяснением того, почему он так отчаянно хотел выиграть нас с Гвин в прошлые выходные. Десерты полученные с наших ужинов можно спокойно обменивать на какие-то вещи, нужные Ворону, но которые в отсутствие жалованья он купить не мог. Подозреваю, что именно так он и получил свою новую накидку из волчьей шкуры, которой был крайне доволен, даже самостоятельно сделав на ней изображение кривого ворона.

– Хороший день… А ведь он только начался, может, смогу заработать деньжат вечером.

Потянувшись на стуле, Дерек закинул руки за голову. Я аккуратно отошла от стола, двигаясь в сторону выхода. Мне хотелось найти Гвин и обсудить предстоящую охоту, но и просто так выйти не могла, мне не позволяла учтивость и выученные правила этикеты. Даже несмотря на то, что Дереку было на них плевать, и он уходил и приходил когда сам того жалко.

– Ну как тебе? Ты хорошо справилась, карты ложились сегодня как надо…

– Мне понравилась ваша игра, Дерек, я думаю, что остальным не следует играть с вами, если они не хотят проигрывать. Это хорошая тренировка, вам так не кажется?

За все игры Дерек проиграл всего несколько раз, когда его обман не срабатывал и остальные не велись на его, как сам Дерек это называл, блеф. Он проиграл достаточно много, поскольку не стеснялся много ставить, что и сыграло с ним злую шутку. Если так задуматься, то возможно, для слуг это была хорошая возможность заработать, ведь даже если играть на маленькие суммы, то в конце все могло доходить до очень крупных цифр.

– Трени… хм… Знаешь, у тебя удивительная способность находить для себя новые возможности учиться, это похвально. – Дерек похлопал меня по плечу, вставая со стула и сгребая к себе карты которые оставили на столе. – Ты знаешь, что сегодня праздник? Поэтому у вас с Гвин выходной, можешь как раз научить ее играть. Если ей понравится и ваши родители не будут против такой э… "Тренировки", то по их возвращению я обмою эту тему с твоим отцом.

– Я не знаю комбинаций, Дерек… Мне кажется, без этого нет смысла пытаться. Ведь это позволяет выигрывать.Может, у вас есть какой-то список?

Дерек сравнялся со мной около двери, на этот раз уйти мне уже не позволил начатый разговор и я так и продолжила стоять около выхода, не решаясь надавить на деревянную ручку.

– Спроси у стражников, да даже у слуг, они скорее всего знают. Игра популярна по всей империи, это ведь даже не я основал этот кружок. Просто случайно наткнулся на них, когда искал… Кхм, неважно.

Отмахнулся Дерек, после чего самостоятельно открыл дверь, выходя в коридор. Я пошла следом, думая о том, чего можно поесть на завтрак. Пока что голода я не чувствовала но знала, что это просто самообман. Нужно поддерживать хороший распорядок питания, чтобы иметь силы для тренировок.

– Хорошо, я расспрошу их когда будет время.

Я аккуратно склонила голову, ощущая, что мне неловко скрывать от наставника свои идеи по поводу охоты. Но… мне очень хотелось попробовать себя в атмосфере опасности, без чьей-то опеки, прямо как тогда… два года назад. Я хотела вновь проявить себя после всех тренировок что остались за моей спиной. Мне кажется, Гвин желала того же, а потому вряд ли откажется от подобного подвига, ведь убив медведя мы обезопасим слуг и крестьян в округе. Я не верила и не хотела верить, что дочь Годрика откажет мне. Ведь обычно, именно Гвин уговаривала меня на разного рода приключения, а вовсе не наоборот, поэтому… двигаясь в сторону нашей комнаты, я рассчитывала на ее поддержку и одобрение.

У нас в покоях девушки уже не было, зато я успела привести в порядок волосы, которые закрывали мне глаза несколько раз во время игр. После того, как все было готово, я двинулась в гостиную, где обычно Гвин читала книги из библиотеки отца. Но по пути, мне удалось заметить Тэдда, того самого охотника, который и рассказал о звере. Решив, что это хорошая возможность узнать о медведе побольше, я подбежала к мужчине, знатно пугая последнего, что не ожидал встретить меня после игр, особенно, в столь взбудораженном настроении. Нужно было вести себя спокойно, решив, что действительно стоит вести себя спокойнее.

– Извините, Тэдд…

Я окликнула его, заставляя вздрогнуть и все же обернуться, несмотря на то, что он отчаянно хотел уйти как можно скорее, возможно рассчитывая, что я иду не по его следу. Увидев, что его подзываю именно я, охотник вновь стал подозрительным, возможно, опасаясь некого шантажа… но я понятия не имела, что мне могло быть нужно от него, когда его жизнь и так принадлежала моему роду, а соответственно, и мне лично.

– Я хотела бы спросить насчет того медведя, о котором, вы упоминали в последний раз, вы сможете помочь мне?

– Еще раз здравствуйте, достопочтенная госпожа.

С явным облегчением ответил мужчина, видимо, он действительно боялся меня. Почему – мне было непонятно, я всегда была аккуратна и спокойна в общении со слугами. Остановившись, он почесал затылок, после чего принялся говорить с крайне эксцентричным и при том воодушевленным голосом. Будто бы медведь восхищал его в той же мере, что и пугал. И как бы это не было странно, я могла его понять, и тем более, понимала всей душой.

– Огромная зверюга он… давно таких не видел! Лапища вот такие, будто лопасти у мельницы, зубы как у драконов, клянусь жизнью, как у них! А туша, туша такая… Что в ней можно было бы жить целой семьей, а мяса хватило бы на годы… Кажется, будто бы он пришел сюда издалека, с севера, возможно, вместе с теми ублюдками что напали на вас, но то было сколько? Две зимы назад? Не помню уже ни черта, хотя столько наших полегло… Вы знали, что на севере медведей приручают? Прямо как у нас волков… Возможно он боевой, хотелось-бы мне рассмотреть его поближе, да страшно, как набросится – так задерет до смерти.

– А где вы его встретили? Вы уже обнаружили берлогу?

Я старалась оставаться с нейтральным голосом, не показывая своей заинтересованности. Но кажется, охотник был чуть проницательнее, чем следовало бы. Что неудивительно, он несколько раз выигрывал в карты, когда Дерек решал не рисковать, потому ум у него был достаточно остр по сравнению с многими другими.

– А вам для чего, госпожа?

Поинтересовался он, стараясь не показывать неуважительного подозрения, но мне оно было понятно и без слов. Я пожала плечами, пытаясь прикинуться простой девочкой, интересующейся разного рода вещами, но кажется, не сработало, его взгляд остался таким же, и он ожидал ответа, полноценного ответа.

– Вы же знаете, я почти не покидаю имение… мне отрадно услышать о подобных чудесах природы еще и в такой близости от нашего имения.

Я решила пойти по другому пути, и попытаться сделать так, как делал Дерек, когда хотел получить что-то, правда в основном от девушек… В-общем, в таких ситуациях он начинал льстить. – Я слышала, что вы хороший охотник, да и рассказываете хорошо.

– Ох, ну ладно… кхм, в общем, я встретил его на водопое, он живет около озерца, в трех полянах на восток отсюда, не так далеко, но и не близко… – Охотник повелся, я была собой довольна.

– Благодарю, как вернется отец, я попрошу его выслать туда воинов. – Я улыбнулась, радуясь самой себе и ощущая гордость. – Хорошего вам дня, к слову, вы не видели госпожу Гвин?

– Кажется, она шла в сторону трапезной, госпожа Лизастрия… – Я развернулась, получив все, что хотела. Теперь, осталось просто обсудить это с Гвин, и можно выдвигаться. – Хорошего дня, госпожа Лизастрия.

– Благодарю, вам тоже хорошего дня… – Я окончательно повернулась к нему спиной, почти моментально переходя на бег и устремляясь к гостиной.

Глава 15

Гвин действительно оказалась в трапезной, на завтрак вкушая тосты и молоко с медом. Наиболее обыкновенный завтрак из тех, что можно себе представить в обители столь богато рода, каким являлась семья Рихтер. Гвин никогда не пользовалась нашими богатствами, стараясь вести себя подобающе и не слишком расточительно, даже несмотря на то, что вряд ли отец бы даже заметил сколько именно стоят ее желания. За два года девушка вытянулась, сравнявшись со мной ростом, стала выглядеть куда более складно, пропали детские неровности тела, ее лицо похорошело, волосы по прежнему она стригла сама себе при помощи ножика, из-за чего странность прически, отличавшей ее от многих, осталась. Но сильно изменились ее одежды, став чуть более разнообразными и качественными. Род Грау не был беден, но из-за особенностей своего естества, а точнее ввиду постоянно ведущихся и непрекращающихся войн, практически не имел времени на то, чтобы пополнять гардероб, чего нельзя сказать о нас. По словам Гвин, впервые за всю жизнь она имела домашнюю одежду, праздничную и ежедневный наряд, которые, что стало для нее открытием, на самом деле являются разными видами облачений не только по названию, но и по внешнему виду. До этого, все неизменно сводилось к двум однотипным рубашкам, одним и тем же брюкам, жилетке и обуви, порой военному обмундированию, если путь Грау шел по опасным районам. Сейчас, Гвин сидела в новенькой, чистой и пропаренной рубашке серого цвета, с вышитыми на рукавах змейками и полноценными элементами кожаной брони на плечах и боках. Ее мешковатые брюки сменились более легким аналогом, все так же имевшим на себе элементы защиты и глубокие карманы, сабатоны сменились на мужские туфли, с более плотными носами, уже не такими громоздкими и длинными. Пояс подпирал кожаный, похожий на змею, чешуйки которой вырезали на коже и смазали жиромм ремень, сверкающий при ярких огнях и на солнечном свете.

– Привет, Лиз, ты где была? Тебя и слуги потеряли… Садись, я тебе тоже взяла завтрак.

Перед моим местом стояла тарелка с абсолютно таким же содержимым, как и у Гвин. Было приятно ощущать заботу, я склонила голову на бок, улыбаясь ей и отодвигая в сторону стул, чтобы сесть к ней поближе. Рядом бродило достаточно много слуг и я не хотела, чтобы они переживали из-за нашей… вылазки, а соответственно услышать план они не могли. По правде говоря, все, что произойдёт, следовало бы сохранить в строжайшей тайне, дабы вылазка прошла как можно более спокойно и в отсутствии целой армии позади. Задумавшись об этом, я так и не ответила ей, вызвав у девушки лишнее беспокойство.

– Эй, ты чего? Все в порядке?

– Привет, в общем, утром я встретилась с Дереком, он повел меня в небольшой кружок, там играли в карты наши слуги и солдаты… И я услышала, что неподалеку есть огромный медведь, который может доставить хлопот охотникам и слугам. Как насчет сходить на охоту?

Я довольная собой села ровно, берясь руками за еще теплый тост и отпивая молока, приятно бодрящего после утреннего времяпрепровождения в душной кухне. Я любила мед, наверное, это была одна из немногих добавок которую я действительно могла использовать где угодно. Несмотря на то, что покупать его нам приходилось аж в столице, он всегда был в наших погребах. Особенно мне нравилось его сочетание с сыром, такое странное, но вполне логичное, ведь сыр был тем же молоком, просто правильно приготовленным, а с молоком мед был очень вкусным. Правда по каким-то неведомым мне причинам, Гвин сыр не любила, поэтому у меня на тосте его тоже не наблюдалось. Впрочем, даже так, завтрак оказался как и всегда вкусным.

– Нам нужно только взять капканы и оружие… Ну и остальные припасы, разумеется.

– А ты знаешь где он находится? Не хотелось бы попросту бродить по лесу.

Гвин даже не попыталась как-то возразить или начать оспаривать эту идею, хотя признаться, все было до странного рискованно и ненадежно. Впрочем, я этого и хотела, именно рисков и свободы, а не продуманных до мелочей вылазок, которые в итоге будут сводится к выполнению скучного плана. Кажется, Гвин тоже заскучала внутри нашей спокойной жизни, несмотря на то что прошло всего два года, и от того с легкостью приняла столь внезапное приглашение, задумываясь лишь о том, что нам может понадобиться знать, а вовсе не о безопасности.