Читать онлайн Призрачный орел: Эффект хроноса
Пролог: Тень в машине
Воздух был густым, пропитанным запахом озона, горячего металла и жжёного керосина. В центре огромного, слабо освещённого ангара, больше похожего на собор индустриального века, стоял он. Me.262 «Geist». «Призрак».
Его формы, и без того стремительные для этого времени, были ещё более зализанными. Длинные, стреловидные крылья, фюзеляж, лишённый лишних выступов, и два реактивных двигателя Jumo 004, модифицированных до неузнаваемости, с расширенными воздухозаборниками. Но главное – не в форме. Главное скрывалось под капотом.
Обер-лейтенант Ульрих Кессель, облачённый в прототип высотного компенсирующего костюма, медленно обходил машину. Его рука в кожаной перчатке скользнула по холодной обшивке крыла. Он не испытывал к самолёту отеческой нежности, как те старомодные асы на своих поршневых «мессерах». Нет. Это был инструмент. Совершенный и бездушный. Как и он сам.
«Системы проверены, герр обер-лейтенант», – доложил инженер, щёлкнув каблуками. Его лицо было бледным от усталости и восторга. – «Логические схемы стабильны. „Голос“ ждёт ваших команд».
Кессель кивнул, не глядя. «Голос». Они называли это так. Он забрался в узкую, тесную кабину, больше напоминающую кокпит ракеты, чем истребителя. Приборная панель была усеяна не только стандартными аналоговыми приборами, но и несколькими маленькими мониторами с зелёными свечением, отображающими непонятные цифровые последовательности.
Старт. Глухой, нарастающий рокот, переходящий в оглушительный свист. «Геист» покатился по бетону, набирая скорость с пугающей, неестественной быстротой. Отрыв. Земля ушла вниз, превратившись в лоскутное одеяло.
Задание было простым – учебный бой с тремя радиоуправляемыми мишенями на базе старых «Юнкерсов».
«Цели обнаружены», – раздался в его шлемофоне голос с земли. – «Дистанция двадцать километров».
И в этот момент в наушниках Кесселя, поверх шума двигателей, возник другой звук. Не голос оператора. Чистый, металлический, лишённый интонации. *«Цель Альфа. Вектор 275. Скорость 420. Вероятность манёвра уклонения: 87%. Рекомендованная точка перехвата: сектор Gamma-4.»
Это был «Голос».
Кессель даже не успел подумать. Его руки и ноги сами легли на ручку и педали, выполняя указания. «Геист» вильнул и рванул вперёд. Он не искал цель глазами. Он просто знал, где она будет.
«Залп. Длительность: 0.3 секунды.»
Палец сам нажал на гашетку. Короткая, экономная очередь из 30-мм пушек. Вдали одна из мишеней вспыхнула и начала падать.
«Цель Браво. Нисходящая спираль. Перегрузка: 5G. Атака с упреждением: вектор 180, минус 10 градусов.»
Следующие две мишени были уничтожены с той же пугающей, математической точностью. Бой длился сорок семь секунд.
«Превосходно, герр обер-лейтенант! Невероятно!» – захлёбывался оператор с земли.
Но Кессель не слышал его. Он сидел в кабине, тяжело дыша. Он не чувствовал триумфа. Он чувствовал пустоту. Он был не пилотом, а придатком. Плотью, обслуживающей холодный разум машины.
«Голос» не был его интуицией. Это было нечто иное. Чужое.
И тогда «Голос» заговорил снова, но на этот раз не отдавая приказ. Он произнёс одно-единственное слово, от которого кровь Кесселя превратилась в лёд.
«Raptor.»
Пауза, полная звенящей тишины, нарушаемой лишь свистом турбин.
А потом последовала новая фраза, и в ней впервые прозвучала не просто логика, а нечто, похожее на цель.
«Конечная цель: „Бродяга“. Приоритет: захват. Второй приоритет: ликвидация.»
Кессель не знал, кто такой «Бродяга». Но он понял главное. Охота, настоящая охота, только что началась. И он, Ульрих Кессель, был всего лишь охотничьей собакой на поводке у невидимого хозяина.
Глава 1: Паутина Аненербе
Авиабаза «Тангмер» встретила его знакомым, въевшимся в подкорку мозга гулом. Но на сей раз этот гул был иным – приглушенным, подавленным, как рычание раненого зверя в своей берлоге. «Спитфайры» и «Харрикейны» стояли в линию, но их угловатые силуэты казались Зейну Митчеллу, он же «Джон Картер», доисторическими реликвиями на фоне призрачных образов реактивных «Мессеров», что преследовали его в кошмарах всю дорогу из Фариборо.
«Остин» с затемненными стеклами, присланный майором Эдмундсом, резко затормозил у периметра, подняв брызги грязного талого снега. Январь 1941-го выдался на редкость мерзким. Холодный дождь со снегом, секущее лицо как битое стекло, и вечно низкое, свинцовое небо, от которого сжималось не только сердце, но, казалось, и сама душа.
Дверь открылась, и Зейн выбрался наружу, чувствуя каждым позвонком тряскую, многочасовую поездку по разбитым дорогам. Он стоял, вглядываясь в знакомые очертания ангаров, в суетящихся механиков, в клубы пара, вырывающиеся из перегретых двигателей. Но это был уже не взгляд пилота, видящего дом. Это был взгляд приговоренного, вернувшегося на место казни.
Они смотрят на тебя не как на человека. Как на экспонат.
Слова, сказанные им Артуру полушутя, отозвались в нем ледяным эхом. В Фариборо это была лишь метафора. Теперь он чувствовал это буквально. Каждый кирпич в стене, каждый завиток колючей проволоки, каждый взгляд солдата на КПП – всё это было частью гигантской лаборатории, а он – самым ценным и самым опасным подопытным кроликом.
«Ну, как там в гостях у волшебников, «Бродяга»?»
Голос Артура Кембла, хриплый от постоянного напряжения и крепкого табака, прозвучал слева. Зейн обернулся. Капитан Кембл стоял под навесом ангара №2, закутанный в потертую кожаную куртку, с неизменной сигаретой в уголке рта. Но привычной ухмылки на его лице не было. Вместо нее – та же усталость, что и у Зейна, помноженная на горечь недавних потерь.
«Волшебники пытались разобрать мой мозг на шестеренки и пружинки, Артур, – голос Зейна звучал глухо, ему самому он показался чужим. – А потом попросили начертить им схему.»
Он подошел ближе, под защиту навеса, сбрасывая с плеч невидимый груз чужих ожиданий. Запах мокрой кожи, махорки и бензина – настоящий, грубый, не приукрашенный запах этой войны – на мгновение вернул его к реальности.
«Неужели все так плохо?» – Артур прищурился, изучая друга. Он видел не просто усталость. Он видел глубокую, щемящую отстраненность в его глазах. Ту самую, что появляется у пилотов после особенно тяжелых вылетов, когда смотришь на мир как бы через толстое стекло.
«Хуже, – Зейн провел рукой по лицу, словно стирая маску. – Они… они смотрят сквозь тебя. Им не важен твой страх, твоя боль. Им нужны данные. Цифры. Формулы. Тьюринг… он почти разгадал меня, Артур. Сидя в своей конуре, он вычислил, что я – аномалия. Что я мыслю не так, как все.»
Он замолчал, глядя на дождь, занавешивающий летное поле. Потом его рука потянулась во внутренний карман комбинезона, и он извлек смятый, потрепанный конверт.
«А вот это, – Зейн протянул его Артуру, – от тебя?»
Артур взял конверт, и его лицо стало серьезным, почти суровым. Он кивнул, коротко и резко. «Да. И думаю, тебе это понравится еще меньше, чем визит к ученым.»
Он бросил окурок в лужу, где тот с шипением погас. «Пойдем. Джимми уже ждет. И лучше бы нас никто не видел вместе.»
Они быстро пересекли открытое пространство, воротник Зейна тут же намок от дождя. Пахло влажной землей, соляркой и тревогой. Артур провел его не через главный вход ангара, а через боковую дверь, ведущую в подсобку старшины Джимми – своего рода святая святых, где хранились самые ценные инструменты, секретные чертежи и, как выяснилось, самые опасные тайны.
Подсобка была крошечной, заставленной стеллажами с деталями, пахла оружейной смазкой, краской и старым деревом. Старшина Джимми, коренастый, жилистый мужчина с лицом, прожженным ветром и маслом, сидел за столом, разбирая какой-то узел. Увидев их, он молча встал, подошел к небольшому сейфу, вмурованному в стену, и, повернув комбинацию, извлек оттуда предмет, завернутый в промасленную ветошь.
«Вот, сэр, – его голос был низким, без эмоций, но глаза выдавали крайнюю степень сосредоточенности. – Как вы и просили. Никто, кроме нас троих, о ней не знает.»
Он развернул тряпку, и на старом деревянном столе, испещренном царапинами и пятнами, лежала Она.
Металлическая коробка. Размером с пачку сигарет, но толще. Материал – матовый, темно-серый, не похожий ни на алюминий, ни на сталь, к которым привыкли здесь. По бокам – аккуратные ряды мелких, сложных разъемов, явно не стандартных для этого времени. Несколько крошечных ламп, одна из которых была треснута. И главное – лицевая панель. На ней не было надписей краской. Была аккуратная, почти ювелирная гравировка.
Зейн замер. Весь мир сузился до этого предмета на столе. Гул базы, шум дождя, дыхание Артура и Джимми – всё исчезло. В ушах зазвенела тишина, та самая, что бывает перед катастрофой.
«Где?» – это было все, что он смог выжать из себя.
«Среди обломков того «Юнкерса», что сбили под Дувром неделю назад, – тихо сказал Артур. – Я помогал интенданту составлять опись трофейного оборудования для Блетчли. Эта штука лежала в ящике с немецкими радиостанциями. Но… она была явно лишней. Джимми?»
Старшина покачал головой. «Ни на одном нашем самолете, ни на одном известном немецком таком нет, сэр. Материал… я такого не видел. Он легкий, как дюраль, но прочный, как закаленная сталь. И эти штуки… – он ткнул пальцем в разъемы, – …это не контакты для пайки. Это что-то другое.»
Зейн медленно, почти благоговейно, протянул руку. Его пальцы, привыкшие к холодной глади сенсорных экранов и композитных панелей его F-22, дрогнули, коснувшись шероховатой поверхности корпуса. Он поднял коробку. Она была на удивление легкой. Он повертел ее в руках, ища что-то. И нашел.
На торце, рядом с одним из разъемов, была выгравирована та самая маркировка. Аккуратная, сделанная лазером на заводе-изготовителе. Те самые буквы и цифры, которые он сам видел сотни раз во время предполетных проверок.
ZM-1
Время остановилось.
Zane Mitchell. Unit 1.
Его служебный номер. Его инициалы. Маркировка блока данных системы Terrain Following Radar/Precision Navigation. Системы, которая позволяла его Raptor'у лететь в автоматическом режиме в метре от земли на сверхзвуке.
В глазах потемнело. Комната поплыла. Он услышал, как Артур что-то говорит, его голос доносился как будто из-под толстого слоя воды.
«Зейн? Черт возьми, «Бродяга», да ты зеленый! Джимми, воды!»
Сильная рука старшины подхватила его, усадила на стул. В зубах зазвенела жестяная кружка. Он сделал глоток холодной, металлической на вкус воды, и мир медленно вернулся в фокус.
«Ты знаешь, что это, – это был не вопрос, а констатация. Артур смотрел на него с тревогой и растущим ужасом. – Так скажи. Что это, Зейн?»
Зейн поставил кружку на стол. Его рука все еще дрожала. Он посмотрел на коробку, лежащую между ними, как разорвавшаяся бомба.
«Это… это часть моего самолета, Артур, – его голос был хриплым шепотом, в котором слышались отголоски катастрофы. – Блок интерфейса и сбора данных. Он брал информацию с радаров, с системы предупреждения о столкновении с землей, с инерциальной навигационной системы…»
Он замолчал, сглотнув ком в горле. Слова давались с невероятным трудом. «Он был частью моего бортового компьютера. Мозга «Раптора».
В подсобке повисла гробовая тишина. Даже вечно невозмутимый Джимми замер, уставившись на коробку с суеверным страхом.
«Твоих… данных? – медленно, по слогам, проговорил Артур, его мозг отчаянно пытался осмыслить неосмыслимое. – Каких данных?»
«Всех, Артур! Всех!» – голос Зейна внезапно сорвался, в нем прорвалась месяцами копившаяся ярость, страх и отчаяние. – «Тактико-технические характеристики! Радиолокационная сигнатура! Логика работы системы «свой-чужой»! Предельные перегрузки планера! Уязвимые точки конструкции! Алгоритмы работы РЛС! Все, что делает F-22 невидимым и смертоносным! Вся квинтэссенция технологий моего времени! Все ключи, все пароли! Я… я сам вручил им их на блюдечке!»
Он вскочил со стула и отшатнулся от стола, как от чумной язвы. Его взгляд метался по комнате, не находя точки опоры.
«Объясни мне, Артур, – он почти кричал, сдерживаясь из последних сил. – Объясни мне, как эта штука, которая должна была сгореть дотла вместе с обломками в том проклятом поле, оказалась в сбитом немецком самолете? Мы же их уничтожили! Мы сожгли всё, что не смогли вывезти!»
Артур молчал секунду, его лицо было сосредоточено. Пилот-истребитель, аналитик, командир – все его ипостаси работали на пределе.
«Варианта два, – наконец сказал он, и его голос вновь обрел стальную твердость. – Первый: немцы просочились к месту падения и вывезли то, что мы не нашли или не успели уничтожить. Рискованно, почти невозможно – местность была под нашим контролем, и мы работали быстро.»
Он сделал паузу, его взгляд встретился с взглядом Зейна. «Второй вариант… тот самый, о котором писал твой анонимный друг. «Ты был не единственной аномалией в том шторме».»
Зейн медленно, как в страшном сне, кивнул. Ледяная волна понимания накатила на него, смывая последние остатки надежды.
«Второй временной разлом, – прошептал он. – Стабильный. И они его нашли. Они не просто изучают мои обломки, Артур. Они используют его как… как дверь. Дверь, через которую можно подбирать то, что уронили. Или… или выглянуть и подсмотреть.»
«Черт возьми, – выдохнул Джимми, впервые нарушив молчание. Он смотрел на Зейна не как на странного, но своего парня, а как на вестника апокапсиса.
«Значит, эти «Призраки»… эти твои реактивные «Мессеры»…»
«…построены не только на основе украденных чертежей, – закончил мысль Зейн. Его голос снова стал ровным, холодным, металлическим. В нем говорил капитан ВВС США, офицер, привыкший к самым мрачным раскладам. – Они построены с помощью знаний, которые вообще не должны существовать в этом времени. И эта коробка… – он указал на «ZM-1», – …прямое тому доказательство. Улика. Первая ласточка.»
В дверь резко, почти истерично, постучали. Все трое вздрогнули, как на передовой. Джимми, хмурясь, приоткрыл дверь. На пороге стоял молодой связист, его лицо было бледным, а на фуражке блестели капли дождя.
«Капитан Кембл, сэр! Срочно к аппарату связи! Шифровка из Блетчли-Парка! Помечена как «Критический приоритет»! Лично для вас или для капитана Картера!»
Артур и Зейн переглянулись. В этом взгляде было всё: и страх, и усталость, и горькое понимание, что ящик Пандоры открыт, и остановить уже ничего нельзя. Предчувствие беды, тяжелое и липкое, снова сдавило им грудь, на этот раз окончательно.
Игра началась. И они опасно, смертельно опасно, отставали на старте.
Глава 2. Новая угроза с неба
Три дня. Семьдесят два часа нервного ожидания, растянувшиеся в вечность. Каждый час на авиабазе «Тангмер» был наполнен гнетущим предчувствием. После находки «ZM-1» привычная рутина патрулей над побережьем стала казаться издевательством – мучительно медленной, полной ложных тревог и тягостного ожидания главного удара.
Зейн существовал в странном подвешенном состоянии, разрываясь между двумя реальностями. В одной он был «Джоном Картер», пилотом-канадцем, который вместе со всеми чистил пулеметы, пил горький чай в столовой и с натянутой улыбкой отшучивался от вопросов о своем «секретном задании». В другой – он был Зейном Митчеллом, пленником времени, чья сущность была разобрана на винтики и байты учеными из Фариборо и Блетчли.
Он провел долгие часы, склонившись над чертежами в каморке старшины Джимми, пытаясь вспомнить каждую деталь системы, частью которой был тот злополучный блок. Для Эдмундса и Тьюринга он писал сухие, технические отчеты: «Принцип работы доплеровского радара с синтезированной апертурой», «Алгоритмы анализа рельефа для маловысотного полета». Но для себя он рисовал иные картины – как эти самые алгоритмы, вырванные из контекста его времени, теперь служат врагу. Каждое слово в отчете было предательством, выжигающим в его душе все новые и новые участки.
Вечером третьего дня они сидели в душной, прокуренной столовой. Кроме него и Артура за столом были молодой пилот по кличке «Ворон» – коренастый рыжеволосый парень с вечно насмешливым взглядом, и «Гончий» – худощавый, молчаливый блондин, чье настоящее имя никто уже и не помнил. Воздух был густ от запаха дешевого табака, тушенки и влажной шерсти мокрых униформ.
«Значит, эти ваши ученые-волшебники так и не изобрели заклинания против этих… реактивных дьяволов?» – «Ворон» отодвинул тарелку с недоеденной похлебкой, сморщившись.
Артур мрачно уставился в свою кружку, где на дне темнела гуща от чая.
«Изобрели, – его голос был плоским, лишенным эмоций. – Советуют держаться от них подальше. Прекрасная тактика, не правда ли?»
«Блестяще!» – фыркнул «Ворон», саркастически хлопая в ладоши. – «Просто развернуться и уступить им небо! Может, еще и ковров дорожных постелим?»
«Они не бомбят, «Ворон», – тихо, но четко проговорил Зейн. Все взгляды, привыкшие к его немногословности, устремились на него. – По крайней мере, не сейчас. Бомбардировщики – это тупой, но мощный кулак. А эти… это скальпель. Быстрый, острый, точный. Их задача – перерезать глотку, а не лупить по туловищу. Зачем тратить силы на стадо, если можно срезать пастухов?»
«Спасибо, Картер, как всегда, жизнеутверждающе,» – проворчал «Ворон», закуривая новую сигарету. – «Прямо праздник на душе от твоих речей.»
«Он прав, черт возьми,» – вмешался Артур. Его взгляд, тяжелый и усталый, скользнул по лицам пилотов. – «Их цель – завоевать господство в воздухе. Выбить нас. Уничтожить «Спитфайры» и «Харрикейны». А уж потом, когда небо будет чистым, придут «Юнкерсы» и «Хейнкели» добивать раненого зверя. Это не новая тактика. Это старая, как мир, тактика. Просто… исполнение стало другим. Совершенно другим.»
Разговор был прерван резким, пронзительным воем сирены. Он не был похож на привычный гудок воздушной тревоги. Это был короткий, отрывистый, почти истеричный вопль – сигнал высшей степени готовности.
Стулья с грохотом заскребли по полу. Мгновенная, отработанная до автоматизма трансформация. Усталые, циничные лица стали масками холодной сосредоточенности. Адреналин, горький и знакомый, ударил в кровь, смывая усталость и страх.
«Эскадрилья «Б»! К машинам! Немедленно!» – в дверях появился дежурный офицер, его лицо было бледным.
Бегом через залитое дождем летное поле. Ноги вязли в грязи. Холодный ветер бил в лицо. В ушах – нарастающий рев заводимых «Мерлинов». Механики, словно тени, метались у самолетов, срывая брезентовые чехлы, помогая забираться в кабины.
Холодный пластик и кожа шлема. Знакомый, тесный мир кокпита, пахнущий бензином, оружейной смазкой, потом и своим, особым, страхом высоты и боя, который ни с чем не спутаешь.
*«Проверка связи. «Лидер», на связи. «Ведомый-1», доложите.»* – голос Артура в наушниках был ровным, твердым, без единой нотки сомнения. Голос командира.
*««Ведомый-1», в эфире,»* – отозвался Зейн, его пальцы привычным, доведенным до мышечной памяти движением скользили по тумблерам и датчикам.
*««Ведомый-2», слышу,»* – это был «Ворон», в его голосе слышалось привычное напряжение.
*««Ведомый-3», готов,»* – коротко бросил «Гончий».
Запуск двигателей. Сначала глухой, сдавленный рокот, потом нарастающий, оглушительный рев, заполняющий все сознание. Вибрация, входящая в резонанс с костями, с кровью, с самим сердцем, заставляющая его биться в такт этому механическому безумию. Руление. Выстраивание в линию. И наконец – взлет. Толчок в спину, земля, уходящая из-под шасси, серая, промозглая, но такая желанная Англия, остающаяся внизу. Впереди – только небо, затянутое сплошной пеленой низких туч, и неведомая, смертоносная угроза.
«Набираем высоту. Пеленг 110. Вижу их на радаре… много целей. Очень быстрых.»
Они пробили слой облаков, и их ослепило яркое, холодное зимнее солнце. Бескрайнее море белых ватных полей под ними, и бездонная, пронзительно-синяя пустота над головой. Зейн щурился, вглядываясь в эту синеву. Где-то там, в солнечном слепом пятне, они и были. Он не видел их, но чувствовал – кожей спины, напряжением в мышцах, тем шестым чувством пилота, которое не описать словами.
И тут его взгляд упал на крошечную, едва заметную царапину на бронестекле фонаря его кабины. Прямо перед его лицом. И время остановилось.
Авиабаза «Лейкенхит», 2024 год. Два дня до рокового вылета.
*Они с Майком «Фениксом» Гарднером стояли у его F-22, завершая предполетный осмотр. День был ясным, почти стерильным. Солнце ярко отражалось в безупречно чистом фюзеляже.*
«Смотри-ка, Призрак, царапинка,» – Майк ткнул пальцем в бронестекло фонаря его самолета. – «Птичкой задело, наверное. Испортил тебе вид, перфекционист чертов.»
Зейн фыркнул, проверяя крепление панели с помощью диагностического планшета.
«По сравнению с тем, как ты свой ведешь, Феникс, это мелочь. У тебя в воздухозаборниках, я уверен, целые колонии летучих мышей живут. Или те самые птицы, что на мое стекло покушаются.»
Майк рассмеялся, его белоснежная улыбка ярко выделялась на смуглой коже. Он был полной противоположностью Зейну – импульсивный, эмоциональный, всегда с какой-нибудь дурацкой шуткой на уме.
«Они приносят удачу! А у тебя – стерильно, как в операционной. Без души. Как будто не живая машина, а музейный экспонат.»
Он облокотился на крыло, его лицо стало на мгновение серьезнее.
«Слушай, а ведь красиво, правда?» – он кивнул на их самолеты, стоящие крылом к крылу. Два угрюмых, стремительных хищника. – «Вершина эволюции. Почти что НЛО. А воевать-то все равно приходится, как и сто лет назад. Видеть врага в лицо. Чувствовать. Только вот лица-то не видно… Экран вместо него.»
«Я предпочитаю не чувствовать, а делать свою работу, Феникс,» – отрезал Зейн, захлопывая панель с легким щелчком. – «Чем меньше эмоций, тем выше шанс вернуться. Эмоции – это помеха. Шум в канале связи.»
«Ох уж этот твой стоицизм,» – покачал головой Майк. – «Иногда мне кажется, что в тебе больше от твоего «Рэптора», чем от человека. Холодный, расчетливый, безупречно эффективный…»
Он замолчал, увидев, как тень пробежала по лицу Зейна.
«Ладно, ладно, не кипятись. Я же по-дружески. Просто… помни, Зейн. Какой бы продвинутой ни была техника, последнее решение всегда за тобой. Здесь, – он ткнул себя пальцем в висок, – и здесь, – перенес руку на грудь, прямо на летный комбинезон. – Не превращайся в робота. Оставайся человеком. Иначе… иначе мы уже проиграли, брат. Еще до первого вылета.»
Он хлопнул Зейна по плечу, оставив легкое пятно от машинного масла на безупречной ткани, и пошел к своему самолету, насвистывая какую-то дурацкую мелодию из старого фильма.
Два дня спустя. Небо над Балтикой. Беспокойное, серое. Жаркая, стремительная схватка на сверхзвуке. Помехи на экранах. Неразбериха в эфире.
«Призрак, у меня сзади! Черт, их два! Я связан!» – голос Майка в наушниках, сдавленный, но без паники. Просто констатация факта.
Зейн видел их на своем экране тактической обстановки. Две красные, враждебные метки, заходящие в хвост «Фениксу». Его бортовой компьютер предлагал решения. Оптимальные, смертоносные. Алгоритмы перебора вариантов мигали на дисплее.
«Держись, Феникс! Я выхожу на них! Сбрасываю скорость, зайду снизу!»
«Не лезь, Зейн! Уходи! Выполняй задачу! Мы почти у точки!»
«Черт с ней, с задачей!» – ярость, горячая и слепая, впервые за долгие годы затуманила его холодный рассудок.
«Это приказ, капитан! Уходи! Я их отвлеку!» – в голосе Майка прозвучала сталь. Та самая, что бывает у людей, принявших окончательное решение.
Молчание на секунду. Потом его голос, спокойный, почти умиротворенный, без единой нотки страха:
«…всегда знал, что ты человек, где-то глубоко внутри. Просто хорошо прячешь. Не дай им… не дай им сделать из тебя машину…»
Резкий, оглушительный щелчок в наушниках. И на экране тактической обстановки метка с позывным «Феникс» дрогнула, помигала и погасла. Навсегда. Оставив после себя только звенящую тишину и ледяную пустоту в груди.
«…«Бродяга»! «Бродяга», черт возьми, ты в порядке? «Бродяга», ответь!»
Голос Артура, резкий, пропитанный адреналином и настоящей тревогой, вырвал его из глубины кошмарного воспоминания. Зейн вздрогнул, его руки инстинктивно, до того как мозг успел отдать команду, выровняли самолет, который начал было заваливаться в легкий крен.
«…Да. Да, «Лидер». В порядке. Просто… солнце. Ослепило.» – он сглотнул ком в горле, пытаясь вернуть контроль над голосом.
«Не зевай там! У нас работа! «Ворон», что у тебя?»
«Вижу их! Прямо по курсу! Выше! О Боже… они быстрые… как чертовы стрелы!» – в голосе «Ворона» впервые прозвучал не просто страх, а нечто вроде благоговейного ужаса.
И они появились. Не как отдельные самолеты, выныривающие из облаков, а как стая хищных птиц, возникающая из самого солнца. Шесть «Призраков». Их бледно-голубые, почти прозрачные выхлопы были едва видны в ослепительном свете. Они не летели строем. Они занимали позицию в воздухе, словно части единого, сложного механизма, подчиняющегося одной воле.
«В атаку! Следуйте за мной! Строим «линию фронта»!» – скомандовал Артур, его «Спитфайр» рванулся вперед и вверх, на встречный курс.
«Спитфайры», рыча моторами, устремились за своим лидером. И в этот момент «Призраки» совершили то, что не под силу было ни одному пилоту на поршневом самолете. Они не стали заходить в лобовую. Они разом, как по невидимой команде, рассыпались в стороны. Два ушли в крутой набор высоты, два – в почти вертикальное пике, еще два – разошлись вправо и влево, описывая идеальную дугу. Это был не просто маневр. Это был хор, где каждый пел свою партию, но вместе они создавали смертельную гармонию охвата и уничтожения.
««Ведомый-3», у меня на хвосте! Черт, они… они знали, куда я буду уворачиваться!» – голос «Гончего» был сдавленным, в нем слышалась паника, рожденная непониманием.
Зейн видел это своими глазами, и его кровь стыла в жилах. «Призрак», преследующий «Гончего», не реагировал на его отчаянные виражи. Он занимал позицию, вычисляя точку, где «Спитфайр» окажется через секунду-другую. Он не вел прицел, он уже знал, куда стрелять. Это была не дуэль, не бой. Это было хладнокровное, методичное уничтожение, как на бойне.
««Гончий», резкий разворот вправо! Сейчас же! Потом нырок! Я его прикрою!» – закричал Зейн, его разум, отточенный годами симуляторов и реальных боев, молниеносно просчитывал единственный возможный вариант спасения.
Но он опоздал. Всего на долю секунды. Короткая, точная, почти экономная очередь. Не разрывные снаряды, рвущие обшивку в клочья, а что-то иное. Словно поток раскаленных стальных игл, впивающихся в самые уязвимые узлы конструкции. «Спитфайр» «Гончего» дернулся, будто его хлестнули бичом. Из левого крыла повалил густой, черный, маслянистый дым. Самолет беспомощно закрутился, срываясь в неуправляемый штопор.
««Гончий»! Прыгай! Катапультируйся, черт тебя дери!» – кричал Артур, его голос сорвался на высокой ноте.
В ответ – лишь нарастающий вой падающего самолета и оглушительная тишина в эфире. Ни вспышки катапульты, ни купола парашюта. «Спитфайр» вошел в облака и исчез.
Ярость, слепая, всепоглощающая, знакомая и чужая одновременно, ударила Зейну в голову, затуманивая зрение. Он рванул ручку на себя, закладывая такой вираж, что «Спитфайр» затрещал по швам, заходя в хвост одному из «Призраков».
«Не надо, «Бродяга»! Это ловушка! Они тебя заманивают!» – предупреждение Артура прозвучало как далекий эхо. Зейн его почти не слышал. В ушах у него стоял голос Майка: «Не превращайся в робота…» А эти твари, эти машины, они и были роботами! Они украли его тактику, его данные, его профессионализм и превратили в оружие против его же новых товарищей!
Он поймал врага в прицел. Его палец лег на гашетку. И в этот момент «Призрак», не меняя курса, без единого лишнего движения, сделал едва заметный, плавный доворот, который на такой скорости был бы невозможен для любого пилота, не разорвавшегося на части от перегрузки. Длинная очередь из пулеметов «Спитфайра» прошла впустую, рассекая пустое небо.
И тут же, словно по сигналу, два других «Призрака» развернулись и устремились на Зейна с двух сторон. Идеально, без суеты, без помех друг другу. Как шестерни в отлаженном механизме, сдвигающиеся, чтобы раздавить оказавшуюся между ними помеху.
««Бродяга», уходи! Я их отвлеку! «Ворон», прикрой его с фланга!»
Артур бросил свой самолет в отчаянную, почти самоубийственную лобовую атаку на одного из «Призраков». «Ворон», преодолевая парализующий страх, ринулся за ним. Началась невероятная, хаотичная карусель, водоворот из металла, огня и безумия. «Спитфайры» виляли, пикировали, отчаянно пытаясь вырваться из смертельного капкана. Немцы действовали с пугающей, нечеловеческой синхронностью. Они не мешали друг другу. Каждый их маневр был частью общего, холодного замысла.
«Они… они читают наши мысли!» – в голосе «Ворона» уже не было паники, только леденящее душу изумление перед необъяснимым.
Отчаянно уворачиваясь от очереди, едва не снесшей ему хвостовое оперение, Зейн вдруг с ужасной ясностью понял. Это не чтение мыслей. Это… предсказание. Их система, их «Голос», анализировала текущую ситуацию – скорость, высоту, положение, загруженную в нее тактику «Спитфайров» и… и его, Зейна, собственную, уникальную манеру боя, считанную с «ZM-1» и, возможно, других обломков! Она вычисляла наиболее вероятные действия каждого пилота, строила модель их поведения и давала команды на упреждение. Они сражались не с людьми. Они сражались с собственной, оцифрованной и улучшенной тенью. С призраком из будущего, который знал все их ходы еще до того, как они сами их задумали.
««Лидер», я ранен! Тяну на базу! У меня поврежден радиатор!» – «Ворон» был серьезно поврежден, его самолет терял мощность и высоту, из-под капота повалил белый пар.
««Бродяга», отходим! Немедленно! Это приказ!» – голос Артура был хриплым от напряжения и ярости.
Немцы не стали преследовать отступающих. Они, словно удовлетворившись результатами учебных стрельб, плавно собрались в безупречный, печально известный немецкий строй «клин» и, набрав умопомрачительную скорость, ушли на восток, оставив после себя гробовую тишину в эфире, запах гари и смерти, и горькое, невыносимое осознание полного поражения.
Обратный путь был молчаливым и долгим. «Ворон» едва дотянул до базы, его «Спитфайр» с перегретым, воющим мотором сел на брюхо, выкатившись за пределы полосы и едва не врезавшись в ангар. Зейн и Артур зарулили на свои стоянки с мрачной, давящей тишиной в наушниках. Когда Зейн, с трудом разжимая закоченевшие пальцы, выбрался из кабины, его руки дрожали мелкой, неконтролируемой дрожью. Не от страха. От бессильной, всепоглощающей ярости и от леденящего душу понимания.
Механики, увидев пробоины, погнутые лопасти винтов и пустую стоянку, где всего полчаса назад стоял самолет «Гончего», молча, с каменными лицами, принялись за работу. Их молчание было красноречивее любых слов, любых проклятий.
Артур подошел к Зейну, снимая шлем. Его лицо было покрыто слоем пота, сажи и усталости.
«Ты видел?» – это было все, что он смог выжать из себя. В двух словах был весь ужас, вся безнадежность и весь гнев.
«Видел,» – коротко, с силой кивнул Зейн. Он смотрел на горизонт, туда, где растворились «Призраки», но видел не их, а холодные, бездушные алгоритмы, дирижирующие этим балом смерти. – «Это не полевые испытания, Артур. Это… демонстрация силы. Отработка на живых мишенях. Они показали, что могут уничтожить нас когда захотят и как захотят. Системно. Без потерь. Без эмоций.»
Он медленно повернулся и посмотрел другу прямо в глаза, и в его взгляде была такая бездна отчаяния и вины, что Артур невольно отступил на шаг.
«Их система… она учится. И она учится на мне. На моих данных. На моей тактике. Я… я воюю с самим собой. Со своей собственной тенью, вставшей по другую сторону фронта. И я проигрываю. Мы все проигрываем из-за меня.»
В его ушах снова, как проклятие, прозвучал голос Майка: «Не дай им сделать из тебя машину…»
Но немцы уже сделали. Они создали машину по его образу и подобию. Машину, лишенную человеческих слабостей, сомнений и той самой искры, что отличает воина от палача. И теперь эта машина методично, безжалостно убивала его новых друзей, его новых братьев по оружию.
Воздушный бой был проигран. Сокрушительно и бесповоротно. Но настоящая, главная война для Зейна Митчелла только началась. И проходила она не в небе над Ла-Маншем, а в глубинах его собственной, разорванной надвое души, где прошлое сталкивалось с настоящим, где человек отчаянно сражался с оружием, в которое его пытались превратить, и где эхо его собственных ошибок грозило поглотить все вокруг.
Глава 3
Тишина, наступившая после боя, была хуже любого взрыва. Она висела над «Тангмером» тяжелым, непроглядным саваном, давя на плечи, заставляя людей говорить шепотом и избегать встреч глазами. Потеря «Гончего» – не в жаркой схватке, а в хладнокровном, почти лабораторном уничтожении – выбила почву из-под ног даже у самых бывалых пилотов.
Зейн провел остаток дня в полной прострации. Он сидел в углу ангара, прислонившись головой к холодному металлу фюзеляжа чьего-то «Харрикейна», и не видел ничего, кроме искаженного лица Майка в последние секунды и строгих, бездушных маневров «Призраков». Он чувствовал себя не просто проигравшим. Он чувствовал себя соучастником. Его знания, его опыт, его сущность, вывернутая наизнанку и скормленная врагу, стали оружием против тех, кого он теперь считал своими.
«Не дай им сделать из тебя машину…»
Слова Майка звучали в его ушах насмешкой. Немцы не просто сделали из него машину. Они сделали его оружием массового поражения. И он был бессилен это остановить.
К вечеру его нашел Артур. Он выглядел не лучше – глаза ввалились, на щеке краснела свежая ссадина, полученная, вероятно, от удара о борт кабины во время резкого маневра.
«Эдмундс вызвал, – его голос был хриплым от усталости. – Приезжает. Срочное совещание. Думаю, наши отчеты о бое и твои заметки по «ZM-1» кого-то там наверху сильно взволновали.»
Зейн лишь кивнул, с трудом поднимаясь на ноги. Тело ныло, будто его избили.
Совещание проходило в том же кабинете начальника базы, где несколько месяцев назад Зейн впервые предстал перед капитаном Шавом. Теперь капитан Шав сидел по другую сторону стола, и его обычно надменное лицо выражало нечто похожее на сосредоточенное уважение. Впрочем, центральной фигурой был, безусловно, майор Эдмундс.
На столе лежала развернутая карта Северной Европы, испещренная пометками. Рядом – стопка бумаг и злополучная коробка «ZM-1».
«Капитан Кембл, капитан Картер, – Эдмундс не стал тратить время на преамбулы. – Ваши отчеты, вкупе с данными, поступившими из Блетчли, рисуют… тревожную картину.»
Он ткнул пальцем в карту, в район Норвегии.
«Здесь, в районе Тронхейма, наши друзья из норвежского Сопротивления отмечают странную активность. Немцы построили какой-то новый, хорошо охраняемый объект. Не верфь, не аэродром. Что-то другое. Энергопотребление у него, по их словам, «как у небольшого города». И вокруг – зона строжайшего контроля.»
«Завод?» – предположил Артур.
«Слишком скрытно для завода, – покачал головой Эдмундс. – И есть вторая деталь.» Он отложил карту и взял в руки листок с данными. «Наши станции радиоперехвата уже месяц фиксируют в этом районе устойчивые аномалии магнитного поля. Необъяснимые всплески. Точно такие же, хотя и более слабые, как те, что были зафиксированы в день вашего… появления, капитан Картер.»
Зейн почувствовал, как по спине пробежали мурашки.
«Но и это еще не все, – Эдмундс отложил и этот листок. Его взгляд стал тяжелым. – Самое интересное пришло из Блетчли. От мистера Тьюринга.»
Он открыл папку и извлек несколько листов, испещренных сложными математическими формулами и графиками.
«Тьюринг, анализируя структуру тех самых «нечитаемых» немецких сигналов, пришел к выводу, что это не просто новый шифр. Это… поток данных. Очень плотно упакованных. И в его структуре он обнаружил паттерны, которые, по его словам, «не могли быть сгенерированы вычислительными машинами, известными на данный момент». Он называет это «семенами чужой логики».»
Эдмундс посмотрел прямо на Зейна.
«Он также провел анализ материалов, которые вы предоставили о системе, частью которой был этот блок, – он кивнул на «ZM-1». – И сравнил их с тем, что мы знаем о немецких «Призраках». Вывод Тьюринга однозначен: технологический скачок, который совершили немцы, невозможен без внешнего, экзогенного источника знаний. Источника, который оперирует категориями из будущего.»
В кабинете повисла тягостная пауза. Капитан Шав смотрел на Зейна, и в его глазах читалось почти суеверное изумление.
«И что это значит, майор?» – тихо спросил Артур, бросая взгляд на друга. Зейн стоял неподвижно, его лицо было бледным и абсолютно бесстрастным, но Артур видел, как напряжены его плечи.
«Это значит, капитан Кембл, – Эдмундс произнес слова медленно и четко, – что наша первоначальная гипотеза верна. Аномалия, приведшая сюда капитана Картера, не была единичной. В Норвегии, на этом самом объекте, существует второй, стабильный временной разлом. Немцы не просто нашли обломки самолета Картера. Они нашли… дверь. И они научились этой дверью пользоваться. Пусть не полностью, пусть лишь немного приоткрывая ее. Но через нее просачиваются не только обрывки данных, вроде тех, что были в этом блоке…»
Он сделал драматическую паузу, глядя на каждого из присутствующих.
«…но и, возможно, кто-то. Или что-то еще.»
Мысль была настолько чудовищной, что даже Зейну, видевшему невозможное своими глазами, потребовалось время, чтобы ее осознать. Второй разлом. Стабильный. Контролируемый врагом.
«Они… они не просто копируют мои технологии, – наконец проговорил Зейн, и его голос прозвучал глухо в тишине кабинета. – Они ведут диалог. Со своим будущим? С моим? Они что-то… выпрашивают. Или кого-то принимают.»
Воспоминание ударило его с новой силой. Не его, а чужое, прочитанное когда-то в рассекреченных архивах. Проект «Хронос». Теоретические изыскания нацистских ученых о путешествиях во времени. Тогда это казалось бредом сумасшедших. Теперь…
«Объект «Хронос», – прошептал он.
Все взгляры устремились на него.
«Что?» – переспросил Эдмундс.
«В моем времени… это была всего лишь теория, маргинальная. Группа ученых из «Аненербе»… они работали над чем-то под названием «Хронос». Предполагалось, что с помощью мощных магнитных полей можно… преодолеть временной барьер.»
«Боже правый, – выдохнул капитан Шав. – Вы хотите сказать, что эти психи… они преуспели?»
«Не они преуспели, – мрачно поправил Зейн. – Они нашли готовое. Моя аномалия… она была как взрыв, случайный выброс. Их… это, возможно, стабильная трещина. И они ее усилили, раскачали своими экспериментами. И теперь используют как… как щель. Чтобы подглядывать. Или просовывать в нее палку.»
Артур сглотнул. Его ум, практичный и прямолинейный, с трудом воспринимал такие категории.
«И что мы можем сделать? Бомбить? Но если это… трещина в самом времени, что будет, если в нее угодит бомба?»
«Этого не знает никто, – честно признался Эдмундс. – Но сидеть сложа руки мы не можем. «Призраки» – это только начало. Если они действительно получают информацию из будущего, то скоро у них появятся не только новые самолеты. Но и новые танки, новые подлодки, новое оружие… Война будет проиграна в течение года. Может, месяцев.»
Он обвел взглядом всех.
«Поэтому командование приняло решение. Мы должны действовать на опережение. Найти этот объект. Проникнуть внутрь. И уничтожить его. Любой ценой.»
«Диверсионная группа, – понял Артур.
«Именно. Малая, мобильная, состоящая из специалистов. Вам двоим, – он посмотрел на Зейна и Артура, – в ней место обеспечено. Капитан Картер – как единственный человек, который может понять, с чем мы имеем дело, и возможно, найти способ это «закрыть». Капитан Кембл – как один из лучших пилотов и командир, знакомый с вами.»
«А кто еще?» – спросил Зейн. Идея возвращаться в самое логово врага, к источнику всей этой безумной угрозы, вызывала у него леденящий душу страх, но и странное, щемящее чувство долга. Это был его шанс исправить свою ошибку. Его личная миссия.
«Команда будет небольшой. Я возглавлю операцию на месте. Плюс два человека из моего старого подразделения коммандос – сержанты Миллер и Джонс. Они специалисты по проникновению и диверсиям. И… – Эдмундс немного помялся, – …капитан Шав выразил желание присоединиться.»
Все удивленно посмотрели на капитана Шава. Тот выпрямился, его лицо было непроницаемым.
«Я являюсь экспертом по структуре немецких секретных объектов. И… я считаю своим долгом исправить первоначальную ошибку в оценке капитана Картера.»
В его тоне не было ни капли подобострастия, только холодная решимость. Зейн кивнул ему. Прошлые обиды в свете нынешней угрозы казались мелкими и незначительными.
«Когда?» – спросил Артур, его глаза уже горели знакомым огнем. Теперь была цель. Не абстрактная защита неба, а конкретная, пусть и невероятно опасная задача.
«Подготовка займет несколько дней, – сказал Эдмундс. – Нужно разработать план, получить снаряжение, согласовать с Сопротивлением. Ваша задача, капитан Кембл, – подобрать надежного пилота и самолет для высадки и экстракции. Это должна быть тихая, незаметная работа. Капитан Картер, – он повернулся к Зейну, – вы будете работать с Тьюрингом. Нужно попытаться понять природу этого разлома. Хотя бы теоретически. Любая зацепка может спасти нам жизни.»
Когда они вышли из кабинета, уже смеркалось. Над базой снова повисла тишина, но теперь она была иной – не безнадежной, а напряженной, полной скрытой энергии предстоящей бури.
Они молча шли к своим баракам. Артур первым нарушил молчание.
«Норвегия… – он произнес это слово с какой-то странной интонацией. – Холодно там сейчас. Очень холодно.»
«Боился, что мы загорим?» – попытался пошутить Зейн, но шутка не удалась.
Артур покачал головой, его взгляд был устремлен в прошлое.
«Нет. Просто… у меня там были родственники. Со стороны матери. Бабушка была норвежкой. Мы ездили к ним летом, когда я был мальчишкой. До войны… – он замолчал, потом продолжил. – Я помню эти фьорды. Высокие, темные скалы, вода изумрудная, холодная. И тишина… такая, что слышно, как облака плывут. Мы с отцом ловили там рыбу. Он… он мало говорил, мой отец. Прошел Великую войну, вернулся молчаливым. Но там, в Норвегии, он как будто оттаивал.»
Он посмотрел на Зейна, и в его глазах была непривычная грусть.
«Странно, что теперь я вернусь туда не с удочкой, а с автоматом. Чтобы взрывать скалы, в которых когда-то находил покой.»
Зейн слушал, и его собственное прошлое вдруг показалось ему таким далеким, почти нереальным. Его детство в Аризоне, жаркое солнце, пыльные улицы, мечты о небе… Все это было в другом мире, в другой вселенной. А здесь, сейчас, был только мокрый снег Англии, грубый вкус армейского чая и тяжесть ответственности, способная раздавить любого.
«Мой друг… Майк, – неожиданно для себя начал Зейн. Он почти никогда не говорил о своем прошлом. – Он любил повторять, что последнее решение всегда остается за человеком. Не за машиной. Не за алгоритмом. Вот мы и проверим его правоту. В Норвегии.»
Артур хмыкнул.
«Знаешь, а твой Майк, похоже, был умным парнем. Мой отец говорил нечто подобное. Говорил, что на войне важно не просто стрелять метко. Важно помнить, за что ты стреляешь. Иначе… иначе ты станешь не солдатом, а мясником.»
Он остановился у порога своего барака.
«Так что, «Бродяга», готовься к новой прогулке. На этот раз пешком. И в гораздо более неприятную погоду.»
Зейн смотл, как он уходит, и думал о двух отцах – молчаливом англичанине, нашедшем покой в норвежских фьордах, и своем собственном, суровом техасце, который учил его никогда не сдаваться. Два разных мира, два разных человека. И он, Зейн Митчелл, застрявший между всеми ими, должен был найти в себе силы сделать выбор. Не между прошлым и будущим. А между тем, кем его пытались сделать, и тем, кем он был на самом деле.
Путь в Норвегию был для него дорогой к самому себе. И он боялся, что в конце этого пути его может ждать не ответ, а его собственное, искаженное отражение, смотрящее на него из стабильного, контролируемого разлома.
Глава 4: Рождение «Авалона»
Атмосфера в подвальном кабинете Уинстона Черчилля в тесном помещении на Даунинг-стрит, 10 была настолько густой от табачного дыма и нервного напряжения, что её, казалось, можно было не только резать ножом, но и вешать на крюк, как окорок в коптильне. Воздух был насыщен запахом дорогого гаванского табака, старого пергамента книг, стоявших на полках, и едкого запаха пота – пота людей, несущих на своих плечах неподъемную тяжесть принятия судьбоносных решений.
За массивным дубовым столом, помимо самого премьер-министра, восседали маршал авиации Хью Даудинг, чье лицо напоминало высеченную из гранита маску стоического спокойствия, под которой, однако, бушевали демоны отчаяния; майор Эдмундс, безупречный и собранный, но с тенью глубокой усталости в глазах; и, что было абсолютно беспрецедентно для такого уровня совещания, два гражданских лица – сэр Бэзил Эмброуз, главный аэродинамик RAE Фарнборо, чей взгляд за толстыми стеклами очков горел лихорадочным огнем одержимости, и Алан Тьюринг из Блетчли-Парка, выглядевший так, будто заблудился по дороге в университетскую библиотеку и случайно зашел в эпицентр мировой войны. В углу, чувствуя себя чужим, почти призраком на этом пиру военных и научных титанов, стоял, вытянувшись по стойке «смирно», Зейн Митчелл. Его темно-серый комбинезон, уже изрядно поношенный, резко контрастировал с безупречными мундирами и строгими костюмами.
«Итак, господа, – начал Черчилль, откладывая в пепельницу свою неизменную сигару. Его знаменитый хриплый, картавый голос был на удивление тихим, но от этого каждое слово приобретало еще больший вес. – Майор Эдмундс предоставил мне исчерпывающий, и, должен сказать, поистине апокалиптический доклад. Мы с вами столкнулись не просто с новым видом вооружений. Мы столкнулись с принципиально новой парадигмой ведения войны. Войны, в которой наш противник, судя по всему, получил доступ к знаниям, опережающим наш текущий научно-технический уровень на десятилетия, если не на столетия. Продолжать сражаться теми средствами, что у нас есть, – значит, сознательно вести нацию к неминуемому и сокрушительному поражению.»
Он обвёл медленным, тяжелым взглядом каждого из присутствующих, и его пронзительные глаза, казалось, видели насквозь не только людей, но и саму суть проблемы.
«Маршал Даудинг? Я хочу услышать вашу оценку ситуации в небе. Без прикрас.»
Даудинг, обычно сдержанный до холодности, на этот раз сделал глубокий вдох, и его пальцы сжали ручку кресла до побеления костяшек.
«Премьер-министр, ситуация катастрофическая. Потери в истребительной авиации за последний месяц достигли уровня, который мы в штабе называем «критическим истощением». При столкновениях с этими… «Призраками», как их окрестили пилоты, коэффициент потерь «Спитфайров» и «Харрикейнов» превышает обычный в четыре-пять раз. Мы не просто теряем самолеты, сэр. Мы теряем лучших. Опытных пилотов, которых невозможно подготовить за неделю. Моральный дух эскадрилий… – он запнулся, подбирая слово, – …подорван. Летчики говорят, что это не бой. Это – убой. Они не видят шанса. Если в ближайшие два-три месяца мы не найдем асиметричный, качественный ответ, Британия потеряет господство в своем же небе. А за этим последует всё остальное.»
Черчилль медленно, как бы нехотя, кивнул, выпуская облако дыма. Его взгляд скользнул по ученым.
«Сэр Бэзил? Мистер Тьюринг? Вы в течение последней недели имели возможность изучить… материалы, предоставленные капитаном Картером. Оставьте в стороне вопрос о их происхождении. Скажите мне, как военные стратеги и инженеры: есть ли у нас, в принципе, теоретическая и практическая возможность создать нечто, что могло бы если не превзойти, то хотя бы эффективно противостоять этой угрозе?»
Эмброуз заерзал в кресле, поправляя очки. Его лицо, обычно выражавшее уверенность гения, сейчас было полоской смеси благоговейного восторга и животного ужаса.
«Премьер-министр, материалы… они, простите за ненаучное выражение, ошеломляющи. Речь идет не об эволюционном усовершенствовании существующих технологий. Речь идет о квантовом скачке через целые пласты инженерной мысли. Теория стреловидного крыла, управление пограничным слоем, концепция площадей правила… Это… это все равно что дать Леонардо да Винчи чертежи реактивного двигателя. Мы, с огромным трудом, начинаем понимать, КАК некоторые из этих вещей должны работать, но фундаментальные «ПОЧЕМУ» остаются за гранью нашего понимания. У нас нет необходимых материалов, нет производственных технологий для создания требуемой точности, нет… – он развел руками, – …базового понимания многих заложенных туда физических принципов. Мы строим дом, не зная, что такое цемент.»
«Материалы и инженерия – это одна сторона проблемы, – подхватил Тьюринг своим ровным, монотонным, почти машинным голосом, глядя куда-то в пространство над головой Черчилля. – Но ключевой вызов, на мой взгляд, лежит в области логики и прогнозирования. Немецкие «Призраки» демонстрируют не просто высокую скорость и маневренность. Они демонстрируют оптимальное, почти телепатическое поведение. Их система не реагирует на действия наших пилотов. Она предвосхищает их. Это однозначно указывает на наличие высокоразвитой вычислительной машины, способной в реальном времени моделировать развитие воздушного боя и выдавать упреждающие решения. Без создания аналогичной, или, в идеале, превосходящей системы управления, любой новый самолет, сколь бы быстр он ни был, останется всего лишь… более сложной мишенью для их алгоритмов.»
В кабинете повисла тяжёлая, звенящая пауза, нарушаемая лишь потрескиванием поленьев в камине и тиканьем напольных часов в углу. Зейн, слушая этот разговор, чувствовал, как по его спине бегут ледяные мурашки. Он снова видел перед собой искаженное лицо Майка, слышал его предсмертный шепот. «Не дай им сделать из тебя машину…» Ирония судьбы была горькой и беспощадной: с обеих сторон конфликта его, Зейна, сущность, его знания, его боевой опыт пытались превратить в бездушный алгоритм, в часть машины для убийства.
Черчилль откинулся на спинку кресла, сложив руки на животе. Его лицо было непроницаемой маской, но в глубине глаз бушевала интеллектуальная буря.
«Я задам вопрос прямо, без обиняков, господа. Если я предоставлю в ваше распоряжение все необходимые ресурсы Британской империи – неограниченное финансирование, лучших инженеров и ученых, абсолютный приоритет на всех заводах, режим строжайшей, абсолютной секретности, превосходящей даже «Манхэттенский проект» американцев… Сможете ли вы создать оружие? Не копию. Не имитацию. А реальное, действующее оружие, способное уровнять наши шансы в небе?»
Эмброуз и Тьюринг переглянулись. Взгляд аэродинамика был полон сомнений, взгляд математика – холодной, отстраненной аналитики. Первым заговорил Эмброуз, с трудом подбирая слова.
«Мы можем… попытаться создать некий гибрид. Платформу. Не копию немецкого самолета. И уж тем более не копию того аппарата, на котором прибыл капитан Картер. Это невозможно. Но мы можем попробовать создать некий синтез. Используя доступные нам технологии, материалы и… и те фундаментальные принципы, которые мы можем экстраполировать, адаптировать из его записей. Это будет уродец. Опальный, непредсказуемый, с кучей «детских болезней». Но… теоретически, он может обладать качествами, которые дадут ему шанс.»
«А вы, мистер Тьюринг?» – перевел взгляд Черчилль на математика.
«Я могу попытаться создать прототип специализированного вычислительного устройства, – сказал Тьюринг, его взгляд сфокусировался на сигаре премьер-министра, как на интересном объекте для изучения. – Не такое сложное, как та система, что, по описанию капитана, стояла на его самолете. Это недостижимо. Но достаточно мощное, чтобы в реальном времени обрабатывать базовые данные о цели – скорость, курс, высоту – и на основе заложенных алгоритмических матриц выдавать пилоту рекомендации по точке упреждения. Примитивный аналог того «Голоса», что, как мы подозреваем, направляет немецких пилотов. Своего рода… механический штурман-оператор.»
Черчилль несколько секунд молча смотрел на них, его мощный интеллект взвешивал каждое слово, каждую интонацию. Затем он резко, почти по-военному, кивнул и поднялся, опираясь руками о стол.
«Хорошо. Выслушав ваши доклады и оценки, я принимаю решение. С текущего момента и до дальнейшего распоряжения запускается операция высочайшей секретности под кодовым названием «Авалон». Вы, сэр Бэзил Эмброуз, берете на себя руководство авиационно-конструкторской составляющей. Вы, мистер Алан Тьюринг, – вычислительной и аналитической. Маршал Даудинг будет осуществлять общее военное координацию и обеспечение ресурсами. Майор Эдмундс отвечает за безопасность проекта, подбор кадров и физическую защиту объекта. Что касается вас, капитан Картер, – его пронзительный взгляд упал на Зейна, и в нем не было ни капли сомнения, – вы будете работать постоянным консультантом в обеих группах. Ваши знания – это наш единственный компас в этом океане неизвестности. Ваша анонимность, ваш покой, ваша личная война… с этого момента приносятся в жертву необходимости выживания нации. Надеюсь, вы понимаете всю меру ответственности.»
Он выпрямился во весь свой невысокий рост, и его фигура вдруг заполнила собой всю комнату.
«Господа, мы с вами стоим на пороге. Либо величайшего унижения в истории нашей страны, либо – величайшего триумфа человеческого разума над обстоятельствами. Я не требую от вас чуда. Чудеса – это удел церкви. Я требую от вас невозможного. Создать за месяцы то, на что в обычных условиях ушли бы десятилетия. Не подведите меня. Не подведите Британию.»
Это был не призыв. Это был приговор. Приговор к титаническому труду, к бессонным ночам, к сомнениям и, возможно, к гибели.
Так, под свинцовым небом воющей от ветра английской зимы, родился «Авалон». Местом его воплощения стал заброшенный, полуразрушенный аэродром где-то в глуши Йоркшира, тщательно замаскированный под склад сельскохозяйственной техники. Сюда, под покровом ночи, свозили лучшее, что было у британской науки и промышленности. Сюда же привезли и Зейна, навсегда попрощавшегося с иллюзией жизни «Джона Картера».
Работа закипела с первого же дня. Гигантский ангар, некогда хранивший бипланы времен Великой войны, теперь превратился в адский симбиоз конструкторского бюро, сборочного цеха и научной лаборатории. Воздух был наполнен оглушительным грохотом молотов, шипением сварочных аппаратов, едкими запахами раскаленного металла, озона и канифоли, и – что было самым давящим – запахом невыносимого, постоянного нервного напряжения.