Читать онлайн Высота свободы

Глава 1: Шепот крыльев

Тишина была обманчивой, зыбкой, как плёнка на поверхности воды, готовая лопнуть в любой миг. Не та, что царит в библиотеке или пустой квартире, а особая, наполненная жизнью тишина большого организма, затаившего дыхание перед рывком. Семьдесят тысяч фунтов тяги, сдавленно урчащие в самой глубине «стальной птицы», готовые вырваться на свободу и пронзить небо. Триста двадцать семь пассажиров, уже устроившиеся в своих креслах, но ещё не до конца поверившие, что эта махина из металла и пластика вот-вот оторвется от земли, унося их в облака.

И она. Аиша Аль-Мансури. Стояла в эпицентре этого затишья, этого предгрозового спокойствия.

«Пять лет в небе, а все тот же трепет. Один миг между небом и землей, и он принадлежит только мне.»

Её пальцы, легкие и уверенные, легли на холодную рукоятку тележки с напитками, проверяя замок на автоматическое торможение. Безупречно отглаженная форма кремового цвета не давала ни одной морщинки, ни одного намёка на складку. Ничто не должно было выдавать внутреннего напряжения, собранного в тугой, идеальный и совершенно невидимый со стороны узел где-то под диафрагмой. Она провела ладонью по бедру, смахнув несуществующую пылинку, и сделала глубокий, почти неслышный вдох, наполняя легкие особым, уже знакомым воздухом полета.

Салон самолета Airbus A350-1000 авиакомпании «Alamir Air» был её храмом, её королевством, её строгим и выверенным до миллиметра миром. Мягкий полумрак, нарушаемый лишь приглушённой синей подсветкой багажных полок и тёплым желтоватым светом индивидуальных светильников. Воздух, уже очищенный от наземных ароматов, пах озоновой свежестью кондиционеров и едва уловимым, дорогим парфюмом – смесью амбры, сандала и чего-то цветочного, что навевало мысли о ночных садах.

Её взгляд, отточенный и профессиональный, скользнул по салону, выхватывая малейшие детали. Ремни безопасности – все пристегнуты, пряжки аккуратно убраны, не болтаются. Занавески между первым и бизнес-классом расправлены идеально, не образуя неэстетичных складок или провисов.

Она кивнула сама себе, мысленно поставив галочку. Готово. Всё в совершенстве.

Лёгкий, почти призрачный сигнал – капитан Рэйф Дэвлин обращался к пассажирам. Его голос был спокоен, бархатист, пропитан той самой британской, меланхоличной расслабленностью, которая, как точно знала Аиша, мгновенно испарялась в кризисной ситуации, сменяясь стальными, режущими командами, не терпящими возражений.

– Дамы и господа, от имени капитана и всего экипажа рады приветствовать вас на борту рейса 114 «Alamir Air» с конечным пунктом назначения – Токио. Наше расчетное время в пути составляет десять часов сорок пять минут. Мы только что получили разрешение на занятие полосы, поэтому просим вас еще раз убедиться, что ваши кресла приведены в вертикальное положение, а ремни безопасности застегнуты. Наши бортпроводники готовы к взлету. Приятного полета.

Готовы. Это был её сигнал. Её момент истины.

Аиша повернулась к своему сектору, встретившись взглядом с Мэри, старшим бортпроводником. Та стояла у своего поста у противоположного выхода, и между ними тут же, в одно мгновение, пробежала почти телепатическая нить полного понимания и доверия. Мэри, эталон профессионализма и ее близкая подруга, едва заметно улыбнулась одними уголками губ. Поехали, девочка.

Она заняла своё положение, спиной к камбузу, лицом к пассажирам. Поза была отточенной, красивой, уверенной – результат тысяч часов тренировок и врождённой грации. Руки сложены перед собой. Ещё один глубокий вдох. Медленный, осознанный выдох, выпускающий всё лишнее.

И тут же, как по волшебству, мир изменился.

Сначала это была едва уловимая вибрация, гуляющая по полу, словно далёкий, подземный гром, предвещающий извержение. Потом гул начал нарастать, из глубинного, почти инфразвукового баса превращаясь в мощный, всепоглощающий рев, который входил не только в уши, но и в грудь, в кости, в каждую клетку, становясь их частью. Самолет, эта трёхсоттонная птица, содрогнулся всем своим существом и плавно, неумолимо тронулся с места, начиная свой стремительный разбег.

Аиша инстинктивно, почти незаметно расставила ноги чуть шире для лучшей устойчивости, чувствуя, как нарастающая перегрузка мягко, но уверенно вжимает её в пол. Она обожала этот миг. Момент, когда земное притяжение на мгновение усиливалось, напоминая о себе во всей своей мощи, прежде чем окончательно отпустить их в невесомость полёта. За стеклом иллюминаторов поплыли огни взлетно-посадочной полосы, сначала медленно, словно нехотя, потом всё быстрее и быстрее, пока не слились в сплошные, ослепительные золотые полосы, тянущиеся в никуда.

Сердце её учащённо забилось – не от страха, нет. От чистейшего, опьяняющего восторга. От предвкушения свободы, которую ничто на земле не могло дать. Её пальцы непроизвольно сжались в кулаки, впиваясь ногтями в ладони.

И вдруг – тот самый, ни с чем не сравнимый толчок. Нежный, почти невесомый, но означавший для посвящённых всё. Земля осталась внизу.

Гул двигателей смягчился, перейдя на ровный, убаюкивающий режим. Давление в кресле ослабло, сменившись странной, уже привычной легкостью. Они летели. Парили между небом и землёй, застывшие в своём стальном коконе вне времени и пространства.

Аиша распрямила плечи, откинула голову назад, и её лицо озарила та самая, безупречная, сияющая профессиональная улыбка, которую она оттачивала перед зеркалом. Она сделала первый шаг вперёд, навстречу пассажирам, готовая к своей работе, к своей миссии.

– Дамы и господа! Капитан погасил табло «пристегните ремни». Во время полета вы можете свободно передвигаться по салону…

Её голос звучал ровно, мелодично, абсолютно естественно и спокойно. Никто и никогда не смог бы догадаться, что всего секунду назад её сердце выпрыгивало из груди от восторга. Никто не видел той короткой, быстрой тени, что скользнула в самой глубине её тёмно-янтарных, миндалевидных глаз.

Тени, которую на мгновение отбросила внезапная, острая вспышка памяти. Не цельный эпизод, нет. Осколок. Осколок из другого времени, другого полета, другого ада. Ледяной холод сайдстика в её сведённых судорогой пальцах. Оглушительная, звенящая, давящая тишина, наступившая после глухого, кошмарного удара о землю. И запах. Резкий, сладковатый, невыносимый запах страха, крови и гари.

Пульс учащённо застучал в висках, ладони внезапно стали влажными и холодными. Воспоминания о захвате парижского рейса никогда не приходил к ней открытой болью или паникой. Они приходили вот так – тихим, подлым, коварным визитером в самый неожиданный и, казалось бы, безопасный момент, беззвучно напоминая, что райское, божественное ощущение полета когда-то уже оборачивалось для неё кромешным адом.

Она моргнула, один раз, другой, и тень рассеялась, словно её и не было. Улыбка на её губах не дрогнула ни на миллиметр.

—

Первые часы полёта пролетели в идеальном, отлаженном, как швейцарские часы, ритме. Аиша парила по проходу, и её движения были настолько плавными, точными и выверенными, что напоминали изысканный, поставленный много лет назад танец.

– Ещё одно одеяло, пожалуйста, мисс? – тихо, почти шепотом, просила пожилая, седая леди.

– Конечно, мадам. Сейчас принесу самое тёплое, – её голос был шёлком, и она появлялась с мягким, пушистым, как пух новорожденного ягнёнка, пледом ровно через минуту, словно читая мысли.

– Можно мне томатного сока? Без льда. И… эм… солонку, – неуверенно, краснея, спрашивал молодой человек, летящий, судя по всему, впервые.

– Сок без льда и соль. Сразу догадались, наш томатный сок того требует, – отвечала она с ободряющей, лёгкой улыбкой, и смущение пассажира тут же таяло, как утренний туман под солнцем.

Она поправляла слишком сильно откинутое кресло, чтобы сосед сзади не чувствовал дискомфорта. Поднимала с пола упавшую плюшевую собачку и возвращала её заплаканному малышу, шепнув ему на ухо одно-единственное волшебное слово, от которого тот моментально утихал и крепко сжимал игрушку в руках. Её глаза постоянно, как радары, сканировали пространство, отмечая малейшие детали: неудобный наклон журнала в сетке, пустой стакан, оставленный на подлокотнике, вопросительный, потерянный взгляд пожилого человека.

Это был её перфекционизм. Её священный ритуал. Её единственный и неповторимый способ говорить самолету и всему миру: «Всё под моим контролем. Я здесь. И пока я здесь, всё будет абсолютно хорошо».

Во время первой плановой проверки после взлёта она пересеклась с Лиамом у камбуза бизнес-класса. Он был живым воплощением хаоса и энергии в их строгом мире.

– Ну что, крылатая фея, как дела в твоих безупречных владениях? – он ловко, почти жонглируя, поставил поднос с использованными стаканами в мойку и тут же, не глядя, поймал падающую упаковку сахара, словно у него были глаза на затылке. Лиам оставался неиссякаемым источником энергии, дурных шуток и невероятного, почти магического обаяния. Его присутствие одной лишь силой своей ауры разряжало любую, даже самую напряжённую атмосферу.

– Всё спокойно, О’Коннор. Царствует мир и благодать. Как Элоиза? Доехала до своей стройплощадки без лишних приключений? – спросила Аиша, одновременно проверяя запас миниатюрных, изящных бутылочек джина. Элоиза, талантливый и взрывной французский архитектор, была большой, безумной и единственной любовью всей жизни Лиама. Они жили вместе в Абу-Даби, и их отношения были для всех эталоном бурлящей, страстной, немного хаотичной и до мозга костей искренней любви.

– О! Моя прекрасная, неукротимая француженка сегодня в ярости, – он закатил глаза с таким драматизмом, будто играл в шекспировской трагедии. – Подрядчик снова, в который уже раз, умудрился перепутать образцы мрамора для вестибюля. Прислала мне шквал из двадцати гневных голосовых сообщений.

Она не могла сдержать улыбки.

– А у тебя там, наверху, в золотой клетке для сильных мира сего, всё тихо-спокойно? Никаких экстравагантных поручений от наших уважаемых начальников?

Аиша покачала головой, её пальцы сами собой выравнивали ряд бутылочек.

– Пока всё тихо. Хотя… – она на мгновение замедлила движение, вспомнив о полунамёке, оброненном Рэйфом на утреннем брифинге. – Слушай, а тебе не кажется, что кто-то из высшего руководства или их уважаемые знакомые в последнее время слишком уж пристально интересуются именно нашими рейсами? Постоянные дополнительные вопросы, уточнения по расписанию, запросы по составу экипажа…

Лиам фыркнул, откупоривая новую бутылку минеральной воды.

– Да брось ты, Аиша. Им просто нечем заняться в своих стерильных стеклянных башнях. Считают деньги, пьют кофе и развлекаются, как могут. А вообще…– он вдруг подмигнул ей с самым озорным и двусмысленным выражением на лице, – может, это всё же личный интерес? Прицепился взгляд какого-нибудь могущественного покровителя к одной конкретной, очаровательной и, я бы сказал, чертовски привлекательной стюардессе? Уж не ко мне же, в конце концов, хотя я и не против!

Девушка лишь покачала головой, отмахиваясь от его намёков, как от назойливой мухи.

Они работали в унисон, этот экипаж, как хорошо смазанный механизм. Рэйф и Мэри – его сердце и мозг. Лиам – его бьющая через край, жизнеутверждающая энергия. Артур – его спокойная, мудрая, всепонимающая душа. Амир, второй пилот, – голос рассудка, традиций и осторожности. И она. Аиша. Они были её небесной семьёй. Теми, кто прошёл вместе с ней через огонь, лед и стальные объятия страха, и остался рядом. Кто понимал её без единого слова. Кому она доверяла свою жизнь.

—

Самолет плыл сквозь бескрайнее, ослепительно белое хлопковое поле облаков, изрезанное лучами заходящего где-то далеко на западе солнца. Золото, багрянец, нежная сиреневая дымка где-то внизу, у самого горизонта. Аиша, выдавая очередное одеяло пассажиру у иллюминатора, на мгновение позволила себе задержаться и взглянуть в эту бесконечную, завораживающую красоту.

Её отец, Джималь Аль-Мансури, всегда называл это зрелище «преддверием самого прекрасного из райских садов». Человек-легенда, авиационная аристократия, один из тех, кто стоял у истоков национального авиаперевозчика. Человек, влюблённый в небо так же сильно, беззаветно и преданно, как и она сама. Именно он когда-то, много лет назад, взяв её, семилетнюю, за маленькую, горячую руку, подвёл к огромному окну в аэропорту и сказал, указывая на взлетающий лайнер: «Смотри, моя крылатая голубка. Это не просто машины. Это корабли, что везут за горизонт самые заветные мечты».

Теперь его собственные мечты сжимались до размеров стерильной больничной палаты. До монотонного писка мониторов, тихих, озабоченных разговоров с врачами и горьковатого запаха лекарств. И её собственная свобода, это опьяняющее, ни с чем не сравнимое чувство полёта, каждый раз отзывалось в душе острым, горьковатым привкусом вины и щемящей боли.

«Скоро это может закончиться. Скоро мне придётся всё это оставить.»

Его болезнь, тяжёлая и неумолимая, висела над всей их семьей чёрной, тяжелой, грозовой тучей, заслоняющей собой всё солнце.

Она мысленно, про себя, не шевеля губами, обратилась к Всевышнему. Не как к строгому, карающему Судье, а как к старому, самому близкому другу, с которым можно поделиться самым сокровенным, самым тайным страхом и болью.

«Дай ему сил. Дай ему здоровья. Позволь ему ещё раз, хотя бы один единственный раз, увидеть это небо не через больничное окно. И… прости меня. Прости меня за мою слабость, за моё малодушие, за то, что я не могу быть там, рядом с ним, прямо сейчас».

Это была не молитва по принуждению, не заученный ритуал. Это был тихий, искренний, идущий от самого сердца зов. Её вера была глубоко личной, спрятанной ото всех, как самый дорогой и хрупкий талисман, который не выносит дневного света.

—

За несколько часов до посадки в Токио, когда основная суета с раздачей ужина окончательно улеглась и в салоне вновь воцарился умиротворённый, тёплый полумрак, её личный телефон, всегда стоявший на беззвучном режиме, отозвался короткой, но настойчивой вибрацией в кармане. Аиша отступила в крошечное пространство камбуза, за плотную серую занавеску, отгораживающую её от мира.

Сообщение было от Арифа.

«Сестрёнка, отец в порядке. Ты как?»

Её младший брат. Её сорванец, её большая головная боль и в то же время самая надежная, самая крепкая опора в этой жизни. Ему всего двадцать два, он только что с блеском, к гордости всего рода, закончил Гарвард и вернулся домой, в Абу-Даби, с дипломом юриста-международника и неукротимой, бьющей через край энергией, которую он пока тратил на безумные гонки на своём Порше и бесконечные, жаркие споры с отцом о будущем их страны.

Она улыбнулась, печатая ответ, её пальцы летали по экрану.

«Хорошо, папа держится как лев.»

Ответ пришёл почти мгновенно, словно он только этого и ждал.

«Как всегда! Привези ему отборнейшего саке самогонного производства с какого-нибудь токийского чёрного рынка. Пусть вкусит запретного плода!»

Аиша рассмеялась про себя, тихим, счастливым смехом. Его бесшабашность, его юношеское, порой раздражающее легкомыслие были для неё сейчас лучшим лекарством, глотком свежего воздуха в мире, который становился всё более тяжёлым и безрадостным. Они были очень разными – она, сдержанная, всегда контролирующая себя и ситуацию, и он – порывистый, взрывной, живущий по велению сердца. Но их связывала железная, нерушимая, кровная связь. Они были командой. Аль-Мансури против всего остального мира.

«Только если ты продегустируешь его первым, Ариф. Не гоняй и будь осторожен.»

Она положила телефон обратно в карман, и на душе у неё стало чуточку светлее. Ариф был её якорем. Её точкой опоры. Пока он был с ней, ничто и никто не мог сломать их семью.

—

«Дамы и господа, говорит капитан Рэйф Дэвлин. От имени всего экипажа приветствую вас в небе над Японией. Мы начали наше плавное снижение в аэропорт Нарита. Пожалуйста, вернитесь на свои места и пристегните ремни безопасности. Температура за бортом…»

Аиша прошлась по проходу в последний раз перед посадкой, её движения были автоматическими, тело само помнило каждый жест, каждый поворот, каждый наклон. Она проверяла ремни, поднимала спинки кресел, убирала последние, крошечные следы присутствия трёхсот двадцати семи человек, превращая салон обратно в стерильное, идеальное пространство. Но внутри у неё всё пело от предвкушения скорого завершения работы. Безупречного, чистого, красивого завершения.

Самолет с лёгким, почти ласковым шипением выпустил закрылки, сбросил скорость, готовясь к встрече с землёй. Знакомое, давящее чувство в ушах. За стеклом иллюминаторов уже проплывали огни бесконечных пригородов Токио, похожие на миллионы разноцветных, рассыпанных по бархату бусин. Ещё один, последний рывок, мягкий, почти неощутимый толчок шасси о бетон – и вот он, победный, мощный рев реверса, оглушающий и такой долгожданный.

По салону пронесся всеобщий, счастливый вздох облегчения, зазвенели расстегиваемые ремни. Аиша стояла у своего выхода, с той же, неизменной, безупречной улыбкой, провожая пассажиров, встречаясь с ними взглядом.

– Спасибо, что летели с нами! Добро пожаловать в Токио!

– Хорошего дня! Будьте осторожны!

Вот промчалась шумная, уставшая семья с детьми, и та самая маленькая девочка, с упавшей когда-то игрушкой, радостно махнула ей рукой на прощание. Аиша помахала ей в ответ, и тёплое, щемящее чувство глубокого удовлетворения разлилось по её груди. Вот он. Настоящий кайф. Удовольствие от безупречно выполненной работы. От осознания, что ты – маленькая, но важная часть чего-то большого, сложного и прекрасного.

Наконец, салон опустел. Затих. Табло «Пристегните ремни» погасло. Воцарилась тишина, на этот раз уставшая, довольная, насыщенная выполненным долгом.

Мэри потянулась, с наслаждением похрустывая позвонками.

– Ну вот и всё, ребята. Ещё один рейс в нашу общую копилку. Все молодцы, как всегда. Разбираем камбуз и – в отель. На заслуженный отдых.

Лиам уже достал свой телефон, с упоением набирая очередное длинное сообщение Элоизе. Артур с отеческой, спокойной улыбкой аккуратно поправлял свою безупречную униформу. Аиша потянулась за своим телефоном, чтобы написать Арифу, что они приземлились.

Экран вспыхнул, освещая её лицо в полумраке камбуза, показывая два новых сообщения. Первое было от него, всего несколько минут назад:

«Приземлились? Всё хорошо?»

Она уже собиралась ответить, как её взгляд, скользя вниз, упал на второе. Тоже от Арифа. Отправленное только что. С разницей в секунды.

Сообщение было без смайлика. Без его обычной бравады и лёгкости. Простой, сухой, страшный в своей лаконичности текст, от которого кровь в её жилах буквально застыла, превратившись в лёд.

«Отцу плохо. Очень.»

Профессиональная, сияющая улыбка сползла с её лица, как маска, разбившись о каменные плиты пола. Лёгкий, здоровый румянец, вызванный удачной работой и приятной усталостью, в одно мгновение сменился мертвенной, восковой бледностью. Весь шум окружающего мира – гул работающих кондиционеров, разговоры экипажа, доносящиеся извне далёкие звуки огромного аэропорта – ушёл куда-то далеко, в немое, ватное, безвоздушное пространство. Она смотрела на яркий экран, не в силах оторвать взгляд, пытаясь осмыслить, переварить, принять эти три коротких, безжалостных слова.

Её мир, только что такой прочный, идеальный, надёжный и прекрасный, с оглушительным грохотом рухнул у неё на глазах, не оставив после себя ничего, кроме всепоглощающего, леденящего душу ужаса и древнего, животного страха.

Глава 2: Тень над домом

Яркий, неоновый хаос Токио, его пульсирующая, ни на секунду не затихающая жизнь, остались далеко позади, за толстыми стеклами иллюминатора, растворившись в белых, пушистых шапках облаков. Теперь под крылом самолета расстилалась знакомая, до боли в сердце родная палитра Абу-Даби: ослепительно бежевые, бескрайние пески, ровные ленты скоростных шоссе, и ярко-бирюзовые, почти неестественные пятна искусственных заливов. Но Аиша не видела этой умиротворяющей красоты. Она сидела, вцепившись длинными, изящными пальцами в мягкую кожаную обивку своего служебного кресла, и вся её сущность, каждая клеточка её тела, была устремлена вперёд – к полосе, к выходу, к дому, который, как она чувствовала, медленно погружался во тьму.

Её пальцы, ещё несколько часов назад с ювелирной точностью ставившие хрустальные бокалы на бархатные подставки, теперь судорожно сжимались и разжимались, оставляя на дорогой коже влажные отпечатки. В ушах, поверх приглушённого, убаюкивающего гула двигателей, все ещё стоял мощный рев взлёта, но он не мог заглушить безжалостное, навязчивое тиканье воображаемых часов в её голове. Каждая секунда, каждая доля мгновения была на счету. Каждая из них могла стать последней.

Как только самолет коснулся раскалённого бетона, она уже была на ногах, с телефоном, прилипшим к уху. Голос её брата, обычно такой бодрый, насмешливый и полный задора, прозвучал приглушённо, устало и как-то обречённо:

– Держится, сестрёнка. Из последних сил. Ждёт тебя. Я уже на парковке, выходи скорее.

Она проигнорировала все стандартные послеполётные процедуры, все проверки салона, бросив на прощание Мэри, которая смотрела на неё с бездной понимания в своих добрых глазах:

– У меня дома ЧП! Отец… – Та, не задавая ни единого лишнего вопроса, лишь быстро, ободряюще кивнула, её взгляд говорил куда больше слов: «Беги. Мы здесь со всем справимся». И Аиша рванула по трапу, как на невидимых крыльях. Ее аккуратный, чёрный чемодан на колёсиках отчаянно и нелепо стучал за ней по металлическим плитам, словно пытаясь не отстать.

И вот он, её спаситель и одновременно вестник беды – ярко-красный, полированный до зеркального блеска Porsche 911, выделявшийся на фоне сдержанных, преимущественно белых и чёрных седанов как кровавая метка на холсте её жизни.

Ариф выскочил из машины, и её сердце, и без того превратившееся в лед, сжалось ещё сильнее. На нём не было и тени его обычной, дерзкой, всё отрицающей ухмылки. Его лицо было осунувшимся, серьёзным, с резкими, тёмными, как синяки, кругами под глазами. Он выглядел не как бесшабашный сорвиголова, только что окончивший Гарвард, а как уставший, внезапно и несправедливо повзрослевший за одну ночь мужчина, на чьи плечи свалилась неподъёмная тяжесть.

Он молча, без привычных подшучиваний, взял её чемодан, втиснул его в крошечный, почти игрушечный багажник, и они рванули с места с визгом шин, оставляя за собой облако пыли и удивлённые взгляды таксистов.

Дорога домой пронеслась как один сплошной, оглушительный, миг. Аиша молча, почти не дыша, смотрела в окно на мелькающие стройные пальмы и сверкающие на солнце стеклянные небоскрёбы. Её роскошный, гостеприимный город вдруг показался ей жестоким и абсолютно равнодушным к её личному, сокрушающему горю.

– Рассказывай всё, – наконец выдавила она сквозь стиснутые зубы, когда Ариф, резко сбавив скорость, стал въезжать в тихий, утопающий в зелени, элитный квартал Аль-Батин, где стоял их родовой дом.

– Всё как было. Ничего нового, – его голос был плоским, лишённым эмоций. – Температура скачет. С каждым днём слабеет. Вчера… вчера он тебя постоянно звал. Во сне, наяву… – Ариф сглотнул, сжимая руль так, что его костяшки побелели, выступая под смуглой кожей. – Говорил: «Моя крылатая голубка вернётся? Я должен её дождаться.»

Слёзы, горячие и солёные, снова подступили к глазам Аиши, но она с силой, почти со злостью, смахнула их тыльной стороной ладони. Нет. Она не имеет права на слабость. Она должна быть сильной. Каменной. Для него. Для Арифа. Для их матери, которую она почти не знала, но чью память должна была беречь.

Машина резко, с визгом шин, затормозила у подъезда белоснежной, двухэтажной виллы, выстроенной в лучших традициях арабской архитектуры. Воздух снаружи был сухим, раскалённым, обжигающим лёгкие, но внутри дома, как только массивная дверь закрылась за ней, её окутала прохлада – неестественная, почти ледяная. Полированный мраморный пол под ногами был словно лёд, и этот холод мгновенно проник сквозь тонкую подошву её туфель прямо в душу, в самое сердце.

В доме теперь царила гнетущая, зловещая тишина. Не было слышно ни приглушённых голосов прислуги, ни доносящейся из кухни музыки, ни даже привычного, ровного гула системы кондиционирования. Воздух был тяжёлым, неподвижным, густым и сладковато-приторным – он пах лекарствами, целебными травами и дурманящим, терпким ароматом удового дерева, которое обычно жгли, чтобы очистить пространство от скверны и болезни.

Ариф молча кивнул в сторону широкой, устремлённой вверх мраморной лестницы с резными перилами:

– Он наверху. В своей спальне. Уснул, наконец-то. Доктор Саид ушёл час назад, сказал, дать отдохнуть, не тревожить.

Аиша медленно, будто поднимаясь на эшафот, шагнула к ступеням. Её ладонь скользила по гладким, отполированным до блеска деревянным перилам, но не чувствовала их тепла. Каждый шаг давался ей с невероятным трудом, словно ноги были налиты свинцом. Она боялась. Боялась того, что увидит за той дверью. Боялась подтверждения своих самых страшных предчувствий.

Дверь в просторную, залитую солнцем спальню отца была приоткрыта, оставляя узкую, тёмную щель. Аиша, затаив дыхание, бесшумно заглянула внутрь, и её сердце, казалось, остановилось, а потом упало куда-то в бездну.

Джималь Аль-Мансури, всегда такой могучий, полный неукротимой силы и непререкаемого авторитета, человек, чей один лишь взгляд мог заставить трепетать подчинённых, теперь казался маленьким, хрупким и беззащитным среди груды белоснежных, пуховых подушек на огромной, резной кровати из тёмного дерева. Его лицо было серым, землистым и страшно осунувшимся, дыхание – тихим и прерывистым. Рядом на прикроватной тумбочке, как зловещие памятники болезни, стояли многочисленные пузырьки и баночки с лекарствами, а на столике мерцал холодным синим светом экран кардиомонитора, показывающий неровную, скачущую линию пульса.

Аиша неслышно, как тень, подошла и опустилась на колени на мягкий персидский ковёр у самой кровати. Её пальцы, дрожа, осторожно коснулись его руки, лежавшей поверх лёгкого шёлкового одеяла. Кожа была сухой, пергаментной и обжигающе горячей.

Он пошевелился, его веки дрогнули и с огромным усилием медленно открылись. Тёмные, когда-то такие пронзительные, ясные и умные глаза, теперь помутневшие от боли, с трудом сфокусировались на ней.

– Аиша… – его голос был едва слышным, похожим на шелест сухих листьев. – Моя крылатая голубка… ты вернулась…

– Я здесь, баба, – она наклонилась ближе, чтобы он лучше видел её лицо, и натянула на губы самую нежную, любящую и обнадёживающую улыбку, какую только могла изобразить. Фасад её самообладания был готов рухнуть. – Я с тобой. Как ты себя чувствуешь?

– Скучал по тебе, дочь моя, – проигнорировал он её вопрос, как и всегда, когда не хотел говорить о болезни. Его взгляд блуждал по комнате, цепляясь за знакомые предметы, но не видя их. – Небо… ты видела небо? Оно… оно всё такое же бескрайнее… и чистое…

– Да. Оно прекрасно, – её голос дрогнул, и она сделала глоток воздуха, чтобы успокоиться.

Её перфекционизм, её годами отточенная выучка сработали автоматически, как защитный механизм. Она встала, чтобы поправить его подушку. Не просто поднять, а уложить её под определённым, самым оптимальным углом, чтобы ему было легче дышать, чтобы ни одна складка на наволочке не причиняла дискомфорта. Она передвинула стакан с водой ровно на три сантиметра вправо, чтобы он стоял точно в центре маленькой льняной салфетки с вышитым фамильным вензелем. Эти маленькие, бессмысленные в данной ситуации ритуалы, этот тотальный контроль над мелочами были её последним щитом, её крепостной стеной. Пока она могла контролировать хоть что-то здесь, в этой комнате, ей казалось, что она может контролировать и саму неотвратимо надвигающуюся беду.

– Аиша… – его пальцы, холодные и костлявые, слабо сжали её руку, не давая ей отдалиться. – Девочка моя… Я… я так устал.

– Не говори так, пожалуйста, – её голос сорвался, став тонким и беззащитным, каким он не был с самого детства. – Ты поправишься. Мы вызовем лучших врачей. Из Европы, из Америки… Мы сделаем всё, что только можно. Я всё продам, если понадобится.

Он медленно, с бесконечной печалью покачал головой, и в его потухших глазах появилась бездонная, вселенская скорбь.

– Нет, дочка. Самые лучшие врачи бессильны перед волей Всевышнего. Я это чувствую. Здесь, – он слабо ткнул пальцем себе в грудь, в область сердца. – Я… я боюсь не за себя.

Он замолчал, собираясь с силами, его грудь тяжело вздымалась.

– Я боюсь оставить вас. Особенно тебя. Ариф… он мужчина, он сильный, умный, он пробьёт себе дорогу в этом мире. А ты… ты вся в небесах. Ты паришь. А на земле… на земле у тебя нет опоры. Нет крепкой надежной руки.

– У меня есть ты! – вырвалось у неё, и она с ненавистью поймала себя на том, что звучит как капризный, испуганный ребёнок, а не как взрослая, самостоятельная женщина.

– Меня скоро не будет, – его слова, тихие и безжалостные, повисли в воздухе, как приговор. – И мой величайший страх… что я не успею… не успею устроить твою судьбу. Обеспечить тебе надёжную защиту. Ты должна быть под крылом. Или отца… или мужа. Так было всегда. Так должно быть.

Вот оно. Пришло. То, чего она подсознательно боялась все эти месяцы. То, от чего она бежала в небо, в свою работу, в иллюзию независимости.

– Баба, пожалуйста… не сейчас… не сейчас, – она умоляла, чувствуя, как почва уходит у неё из-под ног.

– Сейчас! – в его голосе, истощённом и хриплом, вдруг прорвалась прежняя, стальная, не терпящая возражений сила, ограненная теперь животным отчаянием. – Именно сейчас! Пока я ещё в своём уме. Пока я ещё могу это сделать. Мне… мне дали слово… что позаботятся о тебе…

Её внутреннее сопротивление было молчаливым, яростным, всесокрушающим. Нет. Она не желала быть частью патриархальных устоев, которые заперли бы её в золотой клетке, пока её брату, Арифу, дозволялось покорять весь мир, учиться где угодно, гонять на суперкарах и строить свою жизнь так, как он хочет.

Но она смотрела на него. На его впалые, покрытые нездоровым румянцем щёки, на дрожащие, полупрозрачные веки, на губы, побелевшие от нечеловеческого усилия. Он не приказывал. Он умолял её. Не как глава семьи, отдающий распоряжение. А как умирающий отец, чьё последнее, самое заветное желание на этой земле – знать, что его любимая дочь, его крылатая голубка, будет в безопасности.

И её собственное сердце, такое же гордое, свободное и независимое, как и она сама, в тот самый миг разорвалось на тысячу окровавленных осколков.

– Хорошо, баба, – прошептала она, и её собственный голос звучал чужим, далёким, будто доносился из-под толщи воды. – Хорошо. Я обещаю. Я сделаю все, что пожелаешь. Только… только не уходи. Пожалуйста. Дай мне время. Дай нам время.

Она не помнила, как вышла из комнаты. Её ноги сами понесли её по длинному, тёмному коридору, в то время как сознание было заполнено сплошным белым шумом отчаяния, вины и страха. Она дошла до огромного панорамного окна в холле второго этажа, уперлась лбом в прохладное, гладкое стекло и уставилась в яркий, солнечный, безразлично-спокойный мир за ним. В сад с цветущими олеандрами, в сверкающий на солнце бассейн, в бездонную, ясную синеву неба, которое теперь казалось ей не освобождением, а бескрайней, бездушной пустотой.

За её спиной раздались тихие, чёткие шаги. Она не обернулась. Знала, что это Ариф. Он подошёл и встал рядом, его плечо почти касалось её плеча.

– Он не слышит никаких доводов, сестра, – тихо, почти шёпотом, сказал он, глядя в то же окно. – Не хочет ничего слушать. Ему важно только одно – твое согласие и твоя безопасность. Так, как он её понимает. В его мире женщина без мужчины – это мишень. А он не может умереть, оставив тебя одну.

Аиша закрыла глаза, чувствуя, как по её щекам катятся горячие, солёные, беспомощные слёзы. Она не молилась, не искала утешения в привычных словах. Просто смотрела в бездонное, голубое небо над Абу-Даби и шептала в холодное стекло, чтобы услышал только Он один, Тот, к кому она всегда обращалась в самые трудные минуты: – Прошу тебя… Услышь меня. Дай ему время. Дай… мне время. Пожалуйста.

Но времени, этого единственного, самого ценного ресурса, не было. Его отнимали у неё с каждым прерывистым, хриплым вздохом за той, закрытой теперь, дверью.

Она чувствовала, как по её щекам, смывая безупречный, профессиональный макияж, катятся тяжёлые, горячие капли. Она не пыталась их смахнуть, не пыталась скрыть. В этом доме, в этой ситуации, её безупречность была бессмысленна.

Ариф осторожно, почти нерешительно, обнял её за плечи, притянул к себе. И она, всегда такая сдержанная, независимая, не позволявшая себе подобных слабостей, обвила его руками и прижалась лбом к его груди, как в далёком детстве, когда ей было страшно от ночных грёз, и только брат мог её успокоить.

– Что я наделала, Ариф? – прошептала она, и её голос дрожал от осознания чудовищности того шага, который она только что совершила, того будущего, которое она себе наобещала. – Что я сейчас наделала?

Ответом ей была лишь гнетущая, звенящая тишина большого, роскошного, наполненного дорогими вещами дома, который в одночасье стал похож на самый настоящий, пышно убранный склеп. Тишина, в которой слышалось лишь прерывистое, тяжёлое дыхание умирающего отца и отчаянный стук двух молодых сердец, запертых в золотой клетке долга и традиций.

Глава 3. Высочайший пассажир

От звенящей, почти осязаемой тишины и от этой непривычной пустоты по коже Аиши бежали мурашки. Шестнадцать роскошных кресел, обитых мягчайшей кожей, – и все они пустовали. Она скользила по проходу, и ее шаги, обычно бесшумные, теперь отдавались гулким эхом в этом стерильном, безжизненном пространстве. Ее пальцы, легкие и точные, по привычке поправляли идеально стоящие хрустальные бокалы, разворачивали меню под безупречным углом, хотя обслуживать здесь сегодня было некого. Рейс Абу-Даби – Лондон. Для нее обычно любой полет был ритуалом очищения, побегом от земли, что слишком сильно тянула вниз. Но сегодня все ощущалось совершенно иначе. Тревожно.

«Никогда не видел ничего подобного», – пронеслось в голове у Аиши, пока она машинально проверяла запас спасательных инструкций в кожаном кармане кресла 1А. «За все годы работы в «Alamir Air»… чтобы весь первый класс был пуст… Это не просто странно. Это зловеще.»

Аиша намеренно хотела спрятаться за безупречной маской бортпроводника, отшлифовывая каждое движение до зеркального блеска. Убежать в свое небо – туда, где не было места боли в глазах отца и грузу невыполнимого обещания. Сегодня эта броня была ей нужна как никогда. Она чувствовала себя загнанной ланью, прислушивающейся к малейшему шороху приближающейся опасности, еще не зная, откуда ждать удара. И пустой салон был первым, безмолвным предупреждением.

Удар настиг ее в виде знакомого щелчка системы оповещения, прозвучавшего как выстрел в наступившей гробовой тишине. Голос Рэйфа, обычно бархатный и спокойный, приобрел непривычную, металлическую официальность, режущую слух.

– Дамы и господа, от имени экипажа приносим свои извинения за задержку вылета. Мы ожидаем посадки еще одного пассажира. Просим вас оставаться на своих местах и пристегнуть ремни. Благодарим за понимание.

Тишину в бизнес-классе и экономе взорвал удивленный гул, похожий на ропот встревоженного улья. Аиша встретилась взглядом с Мэри, стоящей в противоположном конце салона. В широких, всегда добрых глазах подруги читалось то же вопросительное недоумение, смешанное с профессиональной настороженностью. Кто этот человек, ради которого можно остановить целый лайнер? Чья воля способна подчинить себе расписание «Alamir Air»?

Напряжение, тонкое и невидимое, наполнило воздух, сделало его густым и тяжёлым для дыхания. Каждый пассажир, каждый член экипажа ощущал его на себе. Все взгляды, словно по команде, приковались ко входу.

Разгадка явилась в лице Рэйфа. Его появление из кабины пилотов было само по себе красноречивым сигналом. Капитан редко покидал свой пост без веской причины. Он направился к ним, его обычно беззаботное лицо было напряжённой маской, высеченной из гранита.

– Девочки, небольшие корректировки, – тихо, но чётко произнёс он, создавая вокруг них невидимый круг, куда не долетали посторонние звуки. – На борт поднимается Его Высочество принц Халид ибн Заид аль Сауди. Его личный джет встал на внеплановое техническое обслуживание, а вылететь в Лондон ему требуется безотлагательно. Он выкупил… – Рэйф сделал микроскопическую паузу, чтобы его слова обрели должный вес, и Аиша мысленно закончила фразу, глядя на пустующие кресла, – весь первый класс. Для себя и своей свиты.

Мэри ахнула, прикрыв рот ладонью. Аиша же почувствовала, как по её спине пробежали ледяные мурашки, а в кончиках пальцев заныло знакомое, противное покалывание. Выкупить весь первый класс – это не демонстрация богатства. Власть. Вот что это. Абсолютная, ничем не ограниченная власть, которая не спрашивает, а повелевает.

Сауди. Слово повисло в воздухе камбуза, тяжёлое, густое и значимое, словно капля чёрной икры. В голове у Аиши тут же, против её воли, возник карикатурный образ – седовласый, надменный старец в белоснежном тобе, с тяжёлым, пронзительным взглядом и скупыми, обрывистыми фразами. Принц из песков. Один из членов многочисленной королевской семьи соседнего государства. Затворник из позолоченной клетки. Раздражение, горькое и едкое, подкатило к самому горлу. Из-за каприза этого избалованного аристократа сорвался её спасительный полет, её личное небо, её единственное убежище.

– Ну что ж, – Мэри первая оправилась от шока, выпрямила плечи, и её лицо приняло сосредоточенное, профессиональное выражение. – Какая разница: шейх или принц? Справимся! Как и всегда.

Они превратили и без того безупречный салон первого класса в эталон сервиса за считанные минуты, двигаясь в слаженном, безмолвном танце. Аиша с почти маниакальной, отчаянной тщательностью проверяла каждую складку на скатертях, каждый блик на отполированном до зеркального блеска дереве, симметрию расстановки столовых приборов. Она заталкивала подальше раздражение, запирала его на глубине, но оно тлело там, словно уголёк, готовый разгореться при первом же дуновении ветра.

И вот он появился. Явился. Как божество, спустившееся с Олимпа в самый неожиданный момент.

Сначала в салоне возникли двое телохранителей – две горы в безупречно сидящих тёмных костюмах, с профессионально-отстранёнными лицами. Их глаза – холодные, быстрые сканеры – за секунду оценили уровень угрозы в салоне. Они осмотрели пространство, и, обменявшись почти незаметными кивками, отступили, расчищая путь и принимая почтительные, хотя и не склонённые, позы.

Человек, ступивший на борт следом, совершенно, абсолютно, до мозга костей не был похож на того старца, которого воображение Аиши так услужливо ей нарисовало.

Ему было около тридцати. Не больше. Высокий, с плечами пловца и осанкой, которую не могли дать никакие уроки этикета – она была в крови, в генах, в самой истории его рода. На нём был безупречный тёмно-серый костюм, сшитый, как ей показалось, вручную на самой знаменитой улице Сэвил-Роу. Ни галстука, ни намёка на вычурность или пафос. Только расстегнутый ворот белоснежной рубашки из тончайшего египетского хлопка и безмолвная, незыблемая уверенность, исходившая от него волнами и ощутимая на физическом уровне.

И запах… он донесся до Аиши первым, опередив даже визуальное восприятие. Не удушающий, тяжёлый аромат восточных благовоний, который она иногда чувствовала от пассажиров из стран Залива. Нет. Это была свежая, холодная, почти ледяная волна бергамота, смешанная с тёплым, бархатным, обволакивающим оттенком сандала и чем-то, что пахло дорогой кожей, чистой силой и безграничной, древней как мир, властью.

Аиша застыла у своего поста, ощутив внезапную слабость в коленях. Она ожидала увидеть монумент, олицетворение традиций и застывших догм, а увидела… человека. Очень красивого, очень могущественного и оттого – очень опасного.

Его взгляд, тёмный и пронзительный, как безлунная ночь в пустыне Руб-эль-Хали, медленно скользнул по салону. Быстрый, оценивающий, впитывающий каждую деталь. Он заметил Рэйфа, вышедшего ему навстречу, и кивнул в ответ на его приветствие. Потом его глаза нашли Мэри. И наконец… наконец они остановились на ней.

Взгляд принца Халида упал на Аишу, и она почувствовала его не как визуальный контакт, а как физическое прикосновение – тяжёлое, изучающее, прожигающее её броню профессиональной безупречности насквозь. Он не пялился, не выражал наглого любопытства. Просто считывал информацию, составлял мнение и выносил вердикт. И в глубине его тёмных зрачков мелькнула крошечная, но оттого не менее заметная искра. Не удивления, не любопытства. Это была искра того самого, безошибочного узнавания.

Совершенно автоматически, движимая годами выучки и врождённой грацией, она склонила голову в формальном, вежливом приветствии, надеясь, что он не заметит лёгкой дрожи в её пальцах.

Мужчина проследовал к своему креслу – 2J. Не у иллюминатора, где можно было бы укрыться от посторонних глаз, а в проходе, с идеальным, видом на весь салон и, что самое главное, на вход в камбуз. «Стратег», – беззвучно прошептали её губы. – «Он выбрал эту позицию не случайно: хочет всё контролировать».

Самолёт наконец оторвался от земли, но Аиша все еще чувствовала, как её сердце колотится где-то в горле, нарушая привычный, умиротворяющий ритм полёта. Как только погасло табло «Пристегните ремни», Мэри, отвечающая за его секцию, сделала первый шаг, отправившись предлагать напитки. Аиша, делая вид, что занята проверкой аварийного оборудования, наблюдала за ними краем глаза, пойманная в ловушку собственного любопытства.

Их диалог был недолгим, но Аиша увидела, как брови Мэри поползли вверх почти до линии волос от немого удивления, а затем подруга бросила на неё быстрый, многозначительный, даже немного испуганный взгляд, прежде чем поспешно ретироваться.

Как только Мэри освободилась, она почти бегом ринулась в камбуз, где её уже поджидали Аиша и Лиам, всем своим видом выражавший жгучее любопытство.

– Ты не поверишь, о чём он меня только что спросил, – выдохнула Мэри, понизив голос до скандального шепота и хватая Аишу за рукав. – Спросил, не наш ли это экипаж пару лет назад уходил на вынужденную посадку в Станстеде из-за терактов в Хитроу.

Воздух в камбузе застыл, стал густым и вязким, как сироп. Аиша почувствовала, как кровь отливает от её лица, оставляя кожу холодной и липкой. Тот рейс. Хаос, сдавленная паника, её собственное ледяное спокойствие, которое потом так восхваляло руководство… Но чтобы кто-то помнил это спустя годы? Чтобы принц, пролетающий на своём личном джете где-то высоко над ними, запомнил простой экипаж?

– И что ты сказала? – выдавила она, с трудом разжимая губы.

– Что да, наш. А он… – Мэри закатила глаза, пытаясь подобрать слова. – Он просто кивнул, с таким видом, будто и не ожидал другого ответа. Сказал: «Это был очень сложный рейс. Экипаж проявил высочайший профессионализм». И взгляд у него… Боже, Аиша, он как будто… видел это своими глазами.

В этот момент в камбузе, тихо подглядывая в салон из-за приоткрытой шторки, появился Амир. Его смуглое, обычно спокойное лицо было возбужденным, а в глазах читался неподдельный интерес. Он держал в руках планшет с данными службы безопасности.

– Говорите о нашем высочайшем пассажире? – без предисловий спросил он, его голос прозвучал низко и интригующе. – Я только что заметил кое-что и решил проверить. Его место – 2J. Цифра знакомая, Аиша?

Она нахмурилась, сердце ёкнуло где-то в районе желудка. Она ничего не понимала.

– Какая цифра? О чём ты?

– Корзина, – твёрдо сказал Амир. – Та самая, с королевским, белым жасмином, которую тебе вручили в прошлом месяце в аэропорту. Помнишь? С запиской.

Память ударила её с силой разряда тока. Да, она помнила. Роскошная плетёная корзина, внутри – невероятно белые, ослепительно чистые и ароматные цветы, пахнущие как ночь в райском саду. Атласная карточка цвета слоновой кости с изящным тиснением. Всего несколько слов, выведенных тёмными чернилами: «Ваша самоотверженность не забыта». И подпись – изящная, чуть угловатая, явно мужская: «2J».

Тогда она не придала этому значения, с лёгким смущением приняв подарок и списав его на анонимную благодарность какого-то пассажира, чьё имя стёрлось из памяти среди сотен других. Теперь же эта маленькая, изящная деталь обретала зловещий, невероятный, почти мистический смысл.

– Боже правый, – прошептала Мэри, широко раскрыв глаза, в которых читался уже откровенный страх. – Так это был он? Он всё это время… следил за тобой?

– Не следил, – серьезно, с ударением на каждом слове, поправил Амир. – Интересовался. И, судя по размаху и настойчивости, его интерес носит далеко не мимолетный характер. Выкуп всего первого класса, место, с которого открывается вид на все входы и выходы… Это не просто жест благодарности, а обозначение своих намерений. Чёрным по белому.

Лиам присвистнул, наслаивая на и без того гнетущую атмосферу лёгкую ноту цинизма.

– Настоящая охота, – протянул он, насмешливо подняв бровь. – А цель – наша непокорная Аиша. Поздравляю, дорогая. Ты привлекла внимание самого Принца из пустыни. И, судя по всему, он не намерен отступать.

Аиша отвернулась от них, уставившись на плотную серую шторку, отделявшую их от салона первого класса. Внутри у неё всё переворачивалось, кипело и смыкалось в тугой, болезненный ком. Это был не просто богач, решивший поухаживать за стюардессой. Он знал её. Помнил. И теперь он был здесь, в нескольких метрах от неё, за тонкой перегородкой, и его запах, бергамот и власть, казалось, пропитал собой весь самолёт. Ее честь, честь её семьи, которую она так яростно оберегала, вдруг показались ей хрупкими, как стекло, перед этой целеустремленной силой.

Она медленно, очень медленно выдохнула, заставила свои мышцы напрячься, а спину – выпрямиться в твёрдую, негнущуюся струну. Её пальцы сами нашли и поправили идеально лежащий шёлковый шарф – часть её униформы. Её броня дала трещину, но не рассыпалась в прах. Теперь это была не защита от безликой угрозы, а щит, поднятый против целенаправленного, мощного, неумолимого вторжения.

– Работа ждет, – произнесла она, и её собственный голос прозвучал удивительно ровно, холодно и отстранённо, будто принадлежал не ей, а всё той же безупречной стюардессе. – Какой бы ни была его цель, мы – профессионалы. Мы выполняем свою работу. И делаем это безукоризненно.

Она отодвинула шторку и снова вышла в салон, в логово зверя. Она делала вид, что проверяет запасы в верхних ящиках, поправляет подушки на пустых креслах, но всё её существо было направлено на одно-единственное кресло – 2J.

И когда она поравнялась с ним, мужчина поднял на неё глаза. И в этот раз в них не было вопроса. Не было неуверенности или простого любопытства. Было молчаливое, неоспоримое утверждение. Предельная ясность. «Да, это ты. И я пришёл за тобой.»

Аиша прошла мимо, чувствуя его взгляд на своей спине, словно прикосновение раскалённого на солнце песка, который обжигает и оставляет след. Самолет летел сквозь ночь, пронзая чёрную, беззвёздную пустоту, но в её сердце, за её рёбрами, теперь жил и дышал новый, непонятный, всепоглощающий трепет. Трепет перед бурей. Перед судьбой. Перед человеком, чьё имя было Халид.

Глава 4: Благословение в час теней

Два года назад. Абу-Даби.

Вечернее солнце, подобное расплавленному золоту, заливало террасу просторного дома на берегу Персидского залива. Воздух был теплым и влажным, пахнущим солью, свободой и безграничными возможностями. Халид ибн Заид стоял у парапета, глядя на огни города, зажигающиеся в сумеречном мареве. В его руке был не бокал, а планшет с чертежами и 3D-моделями – его мечта, выстраданная и выверенная до мелочей.

– Они не поймут, – раздался спокойный голос позади него. – Твои собственные советники назовут это безумием. Открыть наши острова, наши пляжи… для всех? Для тех, кто не знает наших обычаев? Это слишком рискованно.

Халид обернулся. Его друг, доктор Зафар ибн Карим, прислонился к дверному косяку, держа в руках два стакана с гранатовым соком. Его умное, выразительное лицо было серьезным, но в глазах читалась не критика, а предостерегающая забота.

– Они уже называют это безумием, Зафар, – парировал Халид, принимая один из стаканов. – Но безумие – это продолжать зависеть от одного-единственного ресурса, как наркоман от иглы. Нефть не вечна. Будущее – за другим. Я хочу, чтобы у моих сестер, у их детей была страна, которая смотрит в завтрашний день, а не цепляется за прошлое.

– Твой отец… – начал Зафар, но Халид мягко прервал его.

– Мой отец сейчас больше озабочен тем, чтобы у его наследника, наконец, появилась жена, – в его голосе прозвучала усталая усмешка. – Его любимая тема для обсуждения – моя холостая жизнь. Ему не до экономических реформ, поверь. Он считает, что сначала я должен обзавестись семьей, а уже потом менять страну.

Халид сделал глоток, его взгляд снова уплыл за горизонт, к невидимым очертаниям Саудовской Аравии. Он думал о Джидде, о своем портовом городе, о том, как превратить его в жемчужину Красного моря. И о тех пустынных, нетронутых островах, что ждали своего часа.

Зафар присоединился к нему у парапета.

– Говоря о твоей личной жизни… – он сделал паузу, выбирая слова. – Та стюардесса… с того рейса в Лондон. Ты ведь так и не рассказал, узнал ли что-нибудь о ней.

Халид повернул голову, и в его темных глазах вспыхнула искра – смесь удовлетворения и чего-то более глубокого, более серьезного.

– Во-первых, не «стюардесса», – мягко поправил он. – Бортпроводник. Это профессия, требующая высокой квалификации, а не просто служба подачи напитков. А во-вторых… да. Узнал.

Он позволил паузе затянуться, наслаждаясь интересом на лице друга.

– Ее зовут Аиша. Дочь Джималя Аль-Мансури, одного из основателей «Alamir Air». Ей двадцать три года. У нее есть младший брат. И да, – он встретился взглядом с Зафаром, – завтра мы летим в Париж её рейсом.

Зафар медленно выдохнул, и на его губах появилась понимающая улыбка.

– И это совпадение, конечно же? Ты, у которого есть целый парк личных джетов, выбрал коммерческий рейс… случайно?

Халид не ответил. Он лишь повернулся обратно к городу, и уголок его губ дрогнул в едва заметной, но безошибочно довольной улыбке. Ответ был красноречивее любых слов. Ничто в жизни Халида ибн Заида не происходило просто так.

Именно в этот момент безмолвие было разорвано настойчивым, тревожным сигналом его личного телефона – того, что был только для семьи. Халид нахмурился, предчувствуя недоброе и ответил на звонок.

– Хасна?

Голос его сестры, обычно такой спокойный и собранный, был сдавленным от слёз и паники.

– Халид… Баба… У него удар. Врачи говорят, что он в критическом состоянии. Ты должен лететь в Эр-Рияд. Срочно. Иначе… иначе будет поздно.

Мир, который только что был полон планов и надежд, в одно мгновение сузился до размеров больничной палаты. Все амбиции, все проекты, все мысли о таинственной бортпроводнице с янтарными глазами – всё это отступило, побежденное древним, первобытным страхом потерять отца.

– Зафар, – голос Халида был резким, как лезвие скальпеля. – Мы летим в Эр-Рияд. Сейчас.

—

Семейный особняк в Эр-Рияде погрузился в гнетущую, траурную тишину, нарушаемую лишь шепотом врачей и приглушенными шагами прислуги. Халид стоял в огромном, аскетично обставленном кабинете своего отца, том самом, где он когда-то, будучи мальчишкой, получал первые уроки управления и ответственности.

Он не мог находиться в палате постоянно. Вид отца, могучего льва, прикованного к больничной койке и опутанного проводами, был невыносим. Его сестры – Хасна, Нур и Лейла, – дежурили у постели по очереди, их лица были бледны от бессонницы и горя. Зафар, используя свои медицинские связи, координировал действия местных врачей с лучшими специалистами, которых можно было найти в мире.

Чтобы не сойти с ума от беспомощности, Халид включил большой настенный экран, безучастно перелистывая новостные каналы. И тут его мир рухнул во второй раз за этот день.

«…экстренные новости. Рейс авиакомпании «Alamir Air», следовавший из Абу-Даби в Париж, захвачен группой вооруженных террористов. На борту, по предварительным данным, более трехсот пассажиров…»

Холодная волна прокатилась по его телу. Их рейс. Рейс, на котором он должен был лететь. Рейс, на котором была… она.

– Нет, – прошептал он, вцепившись в спинку кресла отца. Его взгляд прилип к экрану. Он видел смоделированный маршрут лайнера и зловещую красную немигающую точку, зависшую над Европой.

– Халид? – Хасна тихо вошла в кабинет. – Состояние отца пока без изменений. Он… – она замолкла, увидев выражение его лица. – Что случилось?

– Тот самолет, – его голос был хриплым. – Рейс в Париж. Он захвачен.

Хасна ахнула, поднеся руку к губам. В ее глазах отразился тот же ужас, что он чувствовал сам. Они оба понимали: он мог бы быть там.

Последующие часы стали для Халида настоящей пыткой. Он разрывался между комнатой отца, чье дыхание становилось все тише и реже, и экраном, с которого лились противоречивые, пугающие новости. Он видел, как его сестры, испуганные и подавленные, украдкой смотрели новости на своих телефонах. Зафар молча стоял рядом, его молчаливая поддержка была единственным якорем в этом хаосе.

И тогда, в самый разгар отчаяния, пришла новость, которая все изменила.

«…поступает информация, что угроза на борту захваченного рейса ликвидирована! Несколько минут назад самолет совершил аварийную посадку в Париже. Источники сообщают, что один из членов экипажа, бортпроводница, проявила невероятное мужество и хладнокровие, фактически заняв место пострадавшего второго пилота и помогая капитану вернуть лайнер на землю…»

Халид замер, не дыша. Сердце бешено колотилось в груди.

«…её имя – Аиша Аль-Мансури. Сегодня ее, как и всех членов этого героического экипажа, чествует весь мир»

Камера выхватила ее в толпе спасенных пассажиров. Лицо было бледным, уставшим, волосы выбивались из идеальной укладки. Но в ее осанке, в том, как она держала плечи, в глубоком, темном взгляде, который она бросила в камеру, была несгибаемая сила. Сила, которую не могли сломить ни террористы, ни страх, ни ад в небе.

В этот миг что-то щелкнуло в душе Халида. Все встало на свои места. Все сомнения, все мимолетные увлечения, все поиски – всё это растворилось, как мираж в пустыне.

Вот она.

Он смотрел на нее, на эту женщину, которая в самый критический момент не сломалась, а смогла взять на себя ответственность за сотни жизней. Она была современной, образованной, бесстрашной. Была той самой свободой и силой, которые он хотел принести в свою страну.

Она олицетворяла всё, во что он верил, всё, за что боролся. И он понял с предельной, кристальной ясностью: эта женщина будет его женой. Она станет его союзником, его вдохновением, живым доказательством того, что его реформы – не блажь, а необходимость. Вместе они смогут всё.

В этот момент из спальни отца его позвала Лейла, ее голос дрожал:

– Халид! Он пришел в себя! Он говорит!

Халид ринулся в палату. Его отец, Принц Заид, лежал на подушках, глаза, потухшие и мутные, были открыты. Он был слаб, как ребенок, но в его взгляде теплился огонек сознания. Он с трудом повернул голову к сыну.

Халид опустился на колени у кровати, взяв его холодную, иссохшую руку в свои. Он видел, что конец близок. И он знал, что должен сказать. Ему нужно было подарить отцу последнюю радость, последнюю надежду.

– Баба, – его голос был тихим, но твердым. – Я хочу, чтобы ты знал. Я нашел ее. Ту, на которой я женюсь.

Глаза старика оживились любопытством. Он с трудом сглотнул.

– Кто… она? – прошептал он.

– Она… современная, – начал Халид, глядя прямо в глаза отца. – Сильная. И бесстрашная. Она – будущее, баба. То самое, о котором я тебе говорил. Ее зовут Аиша.

На губах умирающего старика дрогнуло подобие улыбки. Пальцы его слабо сжали руку сына.

– Аиша… – прошептал он, и в его голосе прозвучало одобрение. – Хорошее имя. Как… у жены Пророка, да благословит его Аллах и приветствует. Оно означает… «полная жизни».

Он замолк, собираясь с силами для последних слов. Его взгляд стал пронзительным, полным отцовской любви и пророческой мудрости.

– Пусть же она… вдохнет эту «жизнь»… в твое «бессмертие», сын мой.

Халид прекрасно знал значение своего имени. «Бессмертный». Он зажмурился, давая этим словам погрузиться в самую глубину его души. Это было благословение.

Слезы, которых Халид не позволял себе все эти дни, наконец выступили на глазах. Он склонился и поцеловал руку отца.

– ИншаАллах, баба. ИншаАллах.

Принц Заид ибн Салман аль Сауди закрыл глаза. Его грудь больше не поднималась. Он ушел из жизни с миром на лице и с благословением для сына и его будущей жены на устах.

Халид не двигался, все еще держа его руку. Горечь утраты смешивалась в его душе с железной решимостью. Он потерял отца. Но он обрел цель. Он дал обещание. И Халид ибн Заид всегда держал свое слово.

Он поднял взгляд на своих сестер, на Зафара, стоявших в молчаливом почтении. Его лицо было влажным от слез, но выражение на нем было твердым и решительным.

– Он одобрил, – тихо сказал Халид, и в его голосе звучала непоколебимая уверенность. – После передачи дел, я поговорю с ее отцом и постараюсь получить ее согласие на этот брак.

Глава 5: Первая битва

В доме Аль-Мансури ненадолго воцарился благодатный покой. Жасмин, что вился по стенам внутреннего дворика, источал сладковатый нежный аромат, но для Аиши он казался тяжелым и удушающим. Прошло несколько дней с того рокового рейса, в течение которых имя Халида ибн Заида витало в пространстве, не произносимое вслух, но ощутимое, как грозовая туча перед ливнем. Она пыталась вернуться к привычному ритму, ухаживая за отцом, составляя отчеты о полетах, но ее мысли постоянно возвращались к тому пронзительному взгляду в салоне самолета, к тому молчаливому утверждению: «Я пришел за тобой».

И вот туча разразилась. Не громом и молнией, а двумя тонкими, кремовыми конвертами из плотной, дорогой бумаги с едва заметным тиснением. Их принес молчаливый охранник, опустив глаза. Один – на имя Аиши. Второй – на имя Арифа Аль-Мансури.

Пальцы девушки похолодели. Она взяла свой конверт, ощущая его неестественную тяжесть. Внутри лежал один-единственный лист. Тот же почерк, что и на карточке к жасминам. Изящный, угловатый, уверенный.

«Уважаемая Аиша,

Прежде чем обратиться с официальным визитом к Вашему отцу и брату, я счел необходимым узнать Ваше личное мнение. Любое решение, принятое под давлением долга или семейных обстоятельств, не имеет для меня ценности. Я желаю услышать Ваш собственный голос.

Буду ждать Вас сегодня в восемь вечера в ресторане «Аль-Мунтаха». Если Вы не придете, я приму Ваш молчаливый ответ и больше не потревожу Вас.

С уважением,

2J»

Она перечитала текст несколько раз, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Это была не просьба, не приказ. Это был вызов. Тактичный, вежливый, но безошибочно читаемый вызов. Он давал ей выбор. Власть. И это было… неожиданно.

– Что у тебя? – подошел Ариф, разрывая свой конверт. Его глаза пробежали по тексту, и брови поползли вверх. – Вашу… Он приглашает тебя на ужин. А меня просит быть твоим сопровождающим. «Просит», Аиша, а не требует. «Буду глубоко признателен, если Вы сочтете возможным оказать мне честь и сопроводить Вашу сестру». Никакого давления. Почти по-дружески.

– Это не дружеский ужин, Ариф, – холодно парировала Аиша, сжимая в руке свое письмо. – Это разведка боем. Он проверяет почву.

– Ну, а мы что, не пойдем? – в голосе Арифа слышалось неподдельное любопытство.

Аиша посмотрела на брата, затем на письмо. Бежать? Сделать вид, что ничего не было? Но что это докажет? Только ее слабость. Ее страх. Нет. Она встретит его лицом к лицу. Она скажет ему всё, что думает. И положит конец этой игре.

– Мы идем, – заявила она, и в ее голосе зазвенела сталь. – Я сама ему все объясню.

—

Ресторан «Аль-Мунтаха» располагался на самом верхнем этаже небоскреба, парившего над ночным Абу-Даби. Словно отголосок их первой встречи в небе, эта теперь происходила на другой высоте, над сияющим морем городских огней. Аиша вошла в зал, и ее охватило странное чувство дежавю. Так же, как и в самолете, его присутствие ощущалось мгновенно.

Он поднялся им навстречу. Снова безупречный темный костюм, на этот раз с галстуком. И снова этот запах – бергамот, сандал, власть. Но сегодня к нему добавилось нечто новое – почтительное внимание, с которым он смотрел на нее.

Аиша же надела свое оружие. Платье от Эли Сааб – сложнейшее сооружение из черного бархата и кружева, подчеркивающее каждый изгиб ее тела. Дорогие каблуки, делающие ее походку еще более летящей. Безупречный макияж, превращающий ее лицо в холодную, совершенную маску. Зачем она это сделала? Чтобы продемонстрировать ему свою недосягаемость? Или чтобы скрыть дрожь в коленях? Она и сама не смогла бы ответить.

– Мисс Аль-Мансури. Ариф. Благодарю вас, что приняли мое приглашение, – его голос был низким и теплым. Он пожал руку Арифу, затем чуть склонил голову перед Аишей, не протягивая руки, соблюдая дистанцию. Этот жест разозлил ее. Тактичный, черт возьми.

Ужин начался с светских формальностей. Они обсуждали погоду, последние гонки «Формулы-1», успехи Арифа в Гарварде. Халид был блестящим собеседником, его знания были энциклопедическими, а манера держаться – непринужденной. Он словно давал им время привыкнуть к себе, расслабиться. Аиша видела, как Ариф постепенно поддается его обаянию. А это ее уже попросту бесило.

И когда напряжение достигло пика, она решила нанести первый удар. Отложив вилку, она посмотрела на него прямо, ее темно-янтарные глаза вспыхнули холодным огнем.

– Ваше Высочество, давайте оставим светские беседы. Позвольте мне быть откровенной. Всех Ваших денег, всех Ваших нефтяных вышек не хватит, чтобы купить меня.

Тишина за столом стала звенящей. Ариф замер с бокалом воды на полпути ко рту. Но Халид не дрогнул. Он лишь отпил кофе и поставил чашку с ювелирной точностью.

– Вы ошибаетесь, Аиша, – его голос был спокоен. – Я покупаю активы, развиваю бизнес, инвестирую в проекты. А женщину… особенно такую, как Вы… можно только заслужить. Я здесь сегодня именно для этого. Чтобы доказать, что я могу быть этого достоин.

Его ответ был так точен, так отражал ее собственные, скрытые мысли о себе как о личности, а не вещи, что она на мгновение растерялась. Она ожидала высокомерия, давления. Вместо этого получила… уважение.

– Даже если бы я согласилась, – она продолжила атаку, находя новую мишень, – я никогда не смогла бы жить в Эр-Рияде. В пустыне, за высокими стенами, в тени вековых запретов. Все, что мне нужно, – небо, солнце и море, – у меня есть здесь, в Абу-Даби.

Она произнесла это с вызовом, ожидая, что он начнет убеждать ее в красотах Саудовской Аравии, рисовать скучные картины жизни в закрытом сообществе. Но Халид лишь слегка наклонил голову, и в уголках его глаз собрались лучики едва заметных морщинок. Внутреннее удовлетворение.

– Я понимаю Ваши опасения, – сказал он просто, не став раскрывать свои карты. Он не стал рассказывать ей о Джидде, о своем доме на берегу Красного моря, о проектах, которые превращали его провинцию в центр туризма и современных технологий. «Пусть думает, что я традиционен до мозга костей», – пронеслось в его голове. – «Пусть считает, что пригласил ее с сопровождением, чтобы запереть в клетке. Ее удивление будет стоить того».

Он наблюдал за ней. За тем, как она готовилась к этой встрече, надев это ослепительное, вызывающее платье – доспехи прекрасной воительницы. За тем, как ее взгляд, полный гнева, задерживался на его лице на долю секунды дольше, чем того требовала вежливость. За тем, как она закусывала нижнюю губу, обдумывая следующий ход, – маленький, нервный жест, выдававший ее внутреннее смятение. Она была великолепна в своем гневе. И он читал ее как открытую книгу – каждую главу, каждую строку.

Аиша ловила себя на мысли, что ее уверенность тает, как лед под солнцем. Он был чертовски подготовлен. Каждый ее выпад он парировал с легкостью фехтовальщика, не атакуя в ответ, а лишь мягко отклоняя ее клинки. Он был вежлив. Невероятно умен. И, черт его побери, очень, очень, очень красив. Эта мысль проскользнула в ее сознание как предатель, заставив кровь прилить к щекам.

Они проговорили еще час, но битва была проиграна – она это знала. Она не смогла его спровоцировать, не смогла оттолкнуть. Он оставался непоколебимой скалой, о которую разбивались все ее волны.

—

Обратная дорога в машине прошла в молчании. Ариф первым нарушил его, присвистнув.

– Вау. Вот это человек. Я ожидал увидеть надменного принца из сказки, а встретил… джедая. Он тебя, сестренка, по кирпичику разобрал, даже не вспотев.

– Он не разобрал меня, – огрызнулась Аиша, глядя в темное окно. – Он просто… уворачивался.

– Нет, – Ариф покачал головой. – Он вел себя как джентльмен. И, что важнее, он смотрел на тебя не как на трофей, а как на равную… Мне он нравится.

Это было последней каплей. Ариф, ее верный союзник, уже перешел на его сторону.

Вернувшись домой, Аиша прошла в свою комнату, сбросила каблуки и упала в глубокое кресло перед большим трюмо. Комната была погружена в полумрак, и лишь слабый свет луны выхватывал из тьмы ее отражение.

Она закрыла глаза, прокручивая в голове их диалог. Каждую его фразу, каждую паузу, каждый взгляд.

«Женщину… можно только заслужить».

«Я здесь, чтобы доказать, что достоин».

Он не просил, не требовал. Он предлагал. Себя. Свою версию будущего.

И тогда, в тишине своей комнаты, глядя на свое уставшее, разгоряченное лицо в зеркале, она заметила… это. Уголки ее губ были приподняты. В глубине глаз, еще недавно полных гнева, теплилась искорка… удовлетворения? Азарта?

На ее лице расплылась довольная, чуть смущенная улыбка.

Она поймала себя на этом и резко вскочила, как ужаленная. Сердце заколотилось в груди от внезапного страха. Не перед ним. Перед собой. Перед этой предательской реакцией собственного тела, собственной души.

Она проиграла первую битву. Но самое ужасное было в том, что какая-то часть ее… какая-то глупая, неразумная часть… начала наслаждаться этим поражением.

Глава 6: Обет в тишине

Рейс Стамбул – Абу-Даби. Салон первого класса был полон, но для Аиши он казался абсолютно пустым. Она стояла в галерее, опираясь ладонями о холодный пластик панелей, и смотрела в бескрайнее небо за иллюминатором, не видя ничего, кроме собственного отражения, наложенного на проплывающие внизу облака . Воздух в салоне был спертым, густым от смеси парфюмов и усталости, но она не чувствовала ничего. Только ледяную тяжесть в груди.

«Лети, моя крылатая голубка. Я буду тебя ждать.»

Слова отца звенели в ее ушах настойчивым, почти болезненным эхом. Она не хотела лететь сегодня. Каждая клетка ее тела, каждый первобытный инстинкт кричали, чтобы она осталась, не отходила от его кровати ни на шаг, ловя каждый прерывистый вздох. Но Джималь Аль-Мансури, даже прикованный болезнью к постели, все еще был тем человеком, чьи просьбы, высказанные шепотом, звучали для нее как приказы, истерзанные любовью и отчаянием. Он хотел, чтобы жизнь продолжалась. Чтобы ее жизнь, ее небо, не остановились из-за его угасания. Он вытолкнул ее в полет, как птенец выталкивает из гнезда, заставляя расправить крылья.

И теперь, на высоте десяти тысяч метров, ее грызла мучительная, тошная тревога. Это было не просто беспокойство. Это было физическое ощущение, будто невидимая, но прочная нить, связывающая ее с домом, натянулась до предела и была готова разорваться с оглушительным, болезненным треском. Каждая минута полета отдаляла ее от него, и с каждым километром страх в ее сердце нарастал, сжимая горло ледяными пальцами.

В камбуз, нарушая тягостное одиночество, зашла Мэри, неся поднос с использованными стаканами. Ее взгляд, опытный и внимательный, сразу же вычислил состояние подруги.

– С тобой все в порядке, Аиша? – спросила она тихо, ее голос был мягким, как бархат. – Ты бледная… будто призрака увидела. Что случилось?

Аиша медленно, с трудом перевела на нее взгляд, словно возвращаясь из очень далекого и темного места.

– Я обедала с ним, – тихо, почти беззвучно выдохнула она, как будто признаваясь в самом страшном преступлении. – С принцем Халидом.

Мэри замерла на месте, ее глаза округлились от неподдельного изумления. Она оглянулась на занавеску, отделявшую их от салона, и шагнула ближе.

– Что? Когда? И ты только сейчас мне рассказываешь? Ну, и? Каков он, наш загадочный поклонник? Я, признаться, представляла себе этакого сурового пустынного ястреба с взглядом, прожигающим насквозь.

– Он не ястреб, – почти машинально, уставше ответила Аиша, снова глядя в небо за стеклом. – Он… Он больше похож на скалу. Огромную, древнюю, нерушимую. Такую, о которую разбиваются все волны, не оставляя на ней и царапины. Я пыталась его спровоцировать, сказать ему все, что я о нем думаю, а он… – она замолкла, ее пальцы бессильно сжимали край стойки, – он просто парировал. Вежливо. Уважительно. Без единого резкого слова. Сказал, что женщину, такую как я, нельзя купить, можно только заслужить.

Мэри присвистнула, скрестив руки на груди. Ее взгляд стал пристальным и заинтересованным.

– Вау. Это… чертовски неожиданно. И что ты почувствовала, когда поняла, что все твои атаки разбиваются о его броню?

– Я почувствовала себя проигравшей, – призналась Аиша, и в ее голосе прозвучала искренняя, детская растерянность. – И… я злюсь. Страшно злюсь. На него – за его невозмутимое, дьявольское спокойствие. На себя – за то, что не смогла его вывести. И еще… – она замялась, снова отвернувшись к иллюминатору, словно стыдясь своих слов, – еще я поймала себя на том, что он чертовски, до неприличия красив… И это, пожалуй, бесит меня больше, чем все остальное.

Мэри внимательно посмотрела на нее, и ее выражение лица смягчилось, стало почти материнским. Она положила руку на локоть Аиши, легкое прикосновение, полное поддержки.

– Дорогая моя, по-моему, ты не в гневе. Ты в смятении. В самой его гуще. Ты пытаешься бороться с ним, потому что боишься того, что сама же чувствуешь. А то, что он пригласил тебя на ужин, а не явился к порогу с золотом, как это ожидали… Мне кажется, это говорит о многом. Такой мужчина, с такими манерами и таким умом, скорее всего, не станет запирать свою жену в четырех стенах. Ему, похоже, нужен партнер, а не просто красивое украшение для своего дворца.

Аиша ничего не ответила. Она лишь глубже впилась в свое отражение в стекле. Слова Мэри попали в самую точку, в самое сердце ее страха, отчего внутри стало еще более тревожно и холодно. Она боялась не его власти или богатства. Она боялась той глупой, предательской части себя, что откликалась на его вызов, на его тихую, неумолимую силу, на тот скрытый магнит, что тянул ее к нему вопреки всем доводам рассудка.

—

Самолет приземлился с той же плавной, отточенной точностью, что и всегда. Но для Аиши этот момент больше не был триумфом. Это было возвращение в реальность, которая ждала ее, притаившись за дверьми аэропорта, готовая нанести удар. Закончив рутинную работу, она достала телефон, чувствуя, как сердце бешено колотится где-то в горле.

Два сообщения. Первое – от Арифа, отправленное час назад. Простые, рубленые слова, полные отчаяния:

«Отцу хуже.»

Второе – от доктора Саида, их семейного врача, человека сдержанного и невозмутимого. Отправлено всего десять минут назад. Сухое, официальное, не оставляющее места надеждам, как выстрел в упор:

«С глубоким прискорбием сообщаем, что Джималь ибн Рашид Аль-Мансури скончался сегодня в 16:30. Да упокоит Аллах его душу в райских садах. Приносим искренние соболезнования вашей семье».

Мир сузился до размера светящегося экрана. Звуки аэропорта – громкие объявления, смех, плач детей, грохот багажных тележек – слились в один оглушительный, бессмысленный, давящий гул, доносящийся как будто из-под толстого слоя воды. Аиша стояла посреди потока людей, не в силах пошевелиться, вцепившись в телефон так, что ее пальцы застыли и побелели. Она не плакала. Не кричала. Шок был слишком велик, слишком всеобъемлющ, он парализовал все чувства. Это была не боль. Это было стремительное, сокрушительное падение в бездну, где не было ни звуков, ни света, ни времени, только леденящая душу, абсолютная пустота.

Она не помнила, как добралась до дома. Поездка стала размытым, бесформенным пятном в памяти, мельканием огней и чужих лиц. Она выскочила из такси, не дожидаясь сдачи, и бросилась к парадной двери, ее чемодан на колесиках нелепо и жалко стучал за ней по плитке.

Дверь открыл Ариф. Его лицо было опухшим и красным от слез, глаза – пустыми, выжженными, потерянными. Он выглядел не как самоуверенный, блестящий выпускник Гарварда, а как маленький, испуганный мальчик, который только что потерял своего героя.

– Он ушел, Аиша, – хрипло, с надрывом прошептал он, его голос сорвался.

И тут, за его спиной, в полумраке холла, она увидела другую фигуру. Высокую, неподвижную, одетую в простой, темный, лишенный каких-либо украшений тоб.

Присутствие Халида здесь, в ее доме, в самый черный, самый страшный час ее жизни, было настолько неожиданным и необъяснимым, что на мгновение вывело ее из ступора. В его глазах, темных и глубоких, не было ни праздного любопытства, ни торжества, ни даже простой жалости. В них читалась тихая, суровая, разделенная скорбь и та самая, знакомая ей уже, железная решимость.

– Мисс Аль-Мансури, – его голос был низким, мягким и негромким, он не нарушал траурную тишину, царившую в доме, а становился ее частью. – Примите мои самые глубокие и искренние соболезнования. Ваш отец был великим человеком, и его уход – это невосполнимая потеря для всех, кто его знал. Позвольте мне в эти трудные дни взять на себя все организационные хлопоты. Считайте это моим долгом.

И он взял. Бесшумно, эффективно, не привлекая лишнего внимания, не требуя благодарностей. Он стал тенью, управляющей хаосом. Все было организовано согласно строгим мусульманским традициям: омовение, погребальная молитва, похороны на семейном участке кладбища до захода солнца следующего дня. Он координировал действия прислуги, принимал соболезнования от важных и влиятельных гостей, мягко, но настойчиво давая Аише и Арифу возможность остаться наедине со своим горем, не погрязнуть в суете. Халид оставался непоколебим.

Перед тем как уехать после похорон, когда последние гости разошлись, а в доме повисла оглушительная, звенящая пустота, он нашел их обоих в гостиной. На столик опустились две маленькие, изящные карточки. Ни титулов, ни гербов, ни витиеватых узоров. Только имя – Халид – и номер мобильного телефона, выведенный тем же аккуратным, угловатым почерком.

– Это мой личный номер, – сказал он, и перевел взгляд с Арифа на Аишу. – Можете звонить в любое время. – Его глаза стали бездонными, серьезными, полными какого-то невысказанного обещания. – Вы не одни. Помните это.

Когда он уехал, и дверь закрылась за ним, в доме снова воцарилась тишина, на этот раз окончательная, беспросветная и всепоглощающая. Аиша и Ариф сидели в полумраке гостиной, опустошенные, раздавленные, не в силах найти слова, которые могли бы выразить всю глубину их потери. Свет одного торшера отбрасывал длинные, дрожащие тени, превращая знакомую комнату в лабиринт из скорби.

Она хотела что-то сказать, но слова застряли в горле комом. Вместо них из груди вырвался сдавленный, горловой звук, не то рыдание, не то стон. И это стало сигналом. Стена сдержанности, которую она так отчаянно выстраивала все эти дни, рухнула.

– Он… он так и не дождался меня, Ариф, – выдохнула она, и слезы, наконец, хлынули из ее глаз горячими, солеными ручьями, заливая лицо, падая на ее черное траурное платье. – Я обещала вернуться. Я обещала…

Ариф тут же переместился с кресла на диван рядом с ней и обнял ее, прижав к своему плечу. Его собственное горе, казалось, на мгновение отступило перед необходимостью утешить сестру.

– Он ждал тебя, сестренка, – прошептал он, и его голос дрожал. – До самого конца. Он почти не отводил взгляд от двери. Его глаза… они стали такими ясными в последний час, словно он снова все видел. Как тогда, помнишь?

Аиша, рыдая, лишь сильнее вжалась в его плечо, давая понять, что помнит.

– Помнишь, – продолжал Ариф тихо, убаюкивающе, – как мы, бывало, прятались от него в самом дальнем углу сада, за большими кадками с олеандрами? Мы думали, наша затея гениальна, и что нас никогда не найдут.

Сквозь слезы на губах Аиши дрогнуло подобие улыбки. Она кивнула, не в силах вымолвить слово.

– А он… – голос Арифа стал теплее, погружаясь в воспоминание, – он делал вид, что не может нас найти. Ходил по саду, такой огромный и важный, и громко спрашивал у садовника: «Хасан, ты не видел мои пропавшие сокровища? Куда-то подевались моя крылатая голубка и мой маленький сокол». А мы сидели, притаившись, и давились от смеха.

– А потом… – Аиша прошептала, ее голос был хриплым от слез, – а потом он «случайно» находил нас. Говорил: «Ах, вот же вы где!», – и в его глазах… в его глазах было столько облегчения, будто он и правда боялся нас потерять.

– Именно, – Ариф сжал ее плечо. – И вчера… вчера у его кровати было точь-в-точь так же. Тот же взгляд. Он ждал свою «крылатую голубку». Он знал, что ты вернешься. И он ушел, зная это. Он не сердился. Он просто… ждал.

Эти слова стали и утешением, и новым ножом в незаживающую рану. Аиша закрыла глаза, давая слезам течь свободно, и впервые с момента той страшной новости позволила себе просто горевать, без чувства вины, без мыслей о долге, просто как дочь, потерявшая отца.

Они сидели так несколько минут, в тишине, нарушаемой лишь ее сдавленными рыданиями и тиканьем старых напольных часов в коридоре – часов, которые отмеряли время их детства.

Когда ее слезы постепенно иссякли, оставив после себя пустую, ночную усталость, Ариф снова заговорил, на этот раз его голос был более твердым, более приземленным.

– Он напомнит тебе, Аиша. Халид. Как только траур закончится. Об их договоре с отцом. О твоем обещании.

Аиша медленно выпрямилась, вытирая лицо ладонями. Ее глаза были красными и опухшими, но взгляд стал яснее.

– Я знаю, – прошептала она, сжимая визитку так, что плотная бумага прогнулась. – Я знаю, Ариф. И я… я думаю, отец, наверное, был бы спокоен. Видя, каким Халид… был сегодня. Вел себя не как чужой, а как…

– Как тот, кто уже несет ответственность, – тихо закончил за нее Ариф. – Да. Мне кажется, баба это видел. И ему это точно понравилось.

Они снова замолкли, но теперь тишина между ними была не гнетущей, а полной понимания. Они были теперь не просто братом и сестрой, объединенными общим горем. Они стали союзниками перед лицом неопределенного будущего, в центре которого теперь стояла фигура саудовского принца. И впервые с того момента, как прозвучало его имя, мысль о нем не вызвала в Аише приступа панического сопротивления, а лишь тихую, усталую готовность принять то, что, возможно, и было ее судьбой.

—

Недели траура текли медленно, как густой, темный мед, каждая капля которого была полна горечи и боли. Острая, режущая, невыносимая боль постепенно, миллиметр за миллиметром, уступала тихой, ноющей, всепроникающей пустотой. Дом, всегда такой полный жизни, света и смеха, теперь был наполнен лишь тенями, воспоминаниями и тихим шепотом их с Арифом голосов. Аиша занималась делами отца, разбирала его бумаги, слушала бесконечные, подчас назойливые советы родственников о том, как ей теперь жить, как распорядиться наследством, как устроить свою судьбу.

Но сквозь эту плотную, удушливую пелену горя, обязанностей и чужого мнения в ее сознании все четче и яснее вырисовывался один-единственный образ. Образ человека, который не дал ей рухнуть на самое дно, когда земля ушла из-под ног. Человека, который стал их тихим, несокрушимым щитом.

Он не звонил. Не писал. Он дал ей время. Пространство для того, чтобы пережить горе, чтобы принять свою потерю, чтобы самой, без давления и напоминаний, обдумать свое будущее. И в этой его тактичной, уважительной тишине было больше заботы и понимания, чем в тысячах громких слов соболезнования.

И вот однажды вечером, когда заходящее солнце окрасило стены ее комнаты в багряные и золотые тона, а острая, рвущая душу на части боль наконец начала притупляться, уступая место ясному, горькому, но уже принятому осознанию реальности, она подошла к своему столу. Ее пальцы были холодными, но движение – твердым и решительным.

Она нашла в памяти телефона тот самый номер. Простой. Личный.

«Прежде чем обратиться с официальным визитом к вашему отцу и брату, я счел необходимым узнать ваше личное мнение».

«Я желаю услышать ваш собственный голос».

Его слова эхом отдавались в ее памяти, чистые и ясные. Он хотел знать ее ответ. Не ответ покорной дочери, исполняющей последнюю волю умирающего отца. Не ответ напуганной девушки, запутавшейся в сетях долга и традиций. Ее ответ. Как женщины. Как личности. Как Аиши.

Она закрыла глаза на мгновение, и перед ней с болезненной четкостью возникло лицо отца. Его последняя, полная безграничной надежды и любви улыбка. Его слабый, хриплый, но такой настойчивый голос: «Обещай».

Аиша развеяла наваждение и быстро набрала сообщение. Короткое. Простое. И окончательное, как удар судьбы.

«Я готова.»

Она не писала «я согласна» или «я хочу этого». Она написала «я готова». Это было все, что она могла ему дать сейчас, в этот миг. Свою честь. Свое обещание. И, возможно, крошечный, испуганный, но живой росток того, что однажды, в будущем, могло бы прорасти и стать чем-то большим. Надеждой. Доверием. А может быть, и чем-то еще.

«Отправить». Сообщение ушло. В тишине комнаты, нарушаемой лишь тихим шуршанием кондиционера, этот беззвучный, виртуальный «клик» прозвучал для нее громче, чем рев любого самолета, громче, чем гул города за окном. Как грохот захлопнувшейся двери. Или, возможно, как щелчок открывающегося замка.

Ее судьба была предрешена. И теперь ей оставалось только ждать ответа.

Глава 7: «Сапфировое» небо

Воздух в гостиной дома Аль-Мансури был густым и сладким, словно растопленный янтарь, застывший в преддверии судьбоносных слов. Он обволакивал, замедлял время, заставляя каждый вздох отдаваться эхом в напряженной тишине. Солнечный свет, пробиваясь сквозь высокие арочные окна, ложился на причудливые узоры персидских ковров, выхватывая из полумрака строгие профили собравшихся и подсвечивая кружащуюся в луче света пыль, похожую на золотую парчу. Халид ибн Заид восседал напротив Арифа, его поза была безупречно прямой, выверенной годами дисциплины, но в ней не читалось ни капли высокомерия или скрытого напряжения – лишь безмолвное, незыблемое достоинство. Рядом с ним, отодвинувшись на почтительное расстояние, расположился его поверенный – немолодой мужчина с лицом, испещренным морщинами мудрости, чьи внимательные, проницательные глаза казались хранителями несчетного количества тайн. Он бережно держал на коленях кожаную папку темно-вишневого цвета. Весь этот ритуал, отточенный веками, сегодня был наполнен для каждого своим, сокровенным и трепетным смыслом.

Аиша сидела рядом с братом, вцепившись пальцами в складки своего скромного кремового платья, пытаясь унять дрожь, что струилась по ее спине мелкими, предательскими волнами. Под ладонями шелк был влажным и холодным. Она чувствовала на себе тяжелый, изучающий взгляд Халида – не наглый, не собственнический, а вопрошающий. Он будто вглядывался в самую ее душу, задавая один и тот же беззвучный вопрос: «Это ли твой выбор? Истинно ли твое решение?»

Первым нарушил тишину поверенный. Его голос, ровный и безэмоциональный, как того требовал древний протокол, заполнил пространство, точно мерное тиканье часов, отсчитывающих последние секунды старой жизни. Он говорил о положении, статусе, почете и самых серьезных намерениях Его Высочества. Ариф слушал, склонив голову, временами кивая, и его лицо было маской спокойствия, которую он, как старший в роду, был обязан носить перед сестрой и гостями. Когда речь закончилась, все взгляды, словно по незримой команде, обратились к нему.

– Семья Аль-Мансури, – Ариф выдержал паузу, заставив воздух снова сгуститься, и устремил свой взор прямо на Халида, – с почтением и благодарностью дает свое согласие. Мы доверяем вашей чести и вашим намерениям, Ваше Высочество.

Затем наступил ее черед. Поверенный, соблюдая традицию, повернулся к Аише, и его взгляд, лишенный всякой личной окраски, заставил ее внутренне сжаться.

– Госпожа Аиша, в присутствии этих достойных свидетелей, я обязан спросить вас напрямую. Даете ли вы свое добровольное и непринужденное согласие на этот брак?

Комната замерла окончательно, будто под стеклянным колпаком. Аиша почувствовала, как бешено колотится ее сердце, готовое вырваться из груди и упасть к ногам этого невозмутимого принца. Она заставила себя поднять взгляд и снова встретиться с его глазами. В их темной, почти черной глубине не было требования, не было нетерпения сильного мира сего. Лишь бесконечное, терпеливое ожидание. Он давал ей пространство – последний шанс отступить, последний глоток свободы перед тем, как навсегда надеть на себя оковы долга. И в этот миг, пронзительный и ясный, как удар хрустального колокольчика, она поняла: ее решение, выстраданное в долгих ночах уединения и тихого траура, было единственно верным.

– Да, – ее голос прозвучал тихо, но отчеканил каждую букву, и в нем не дрогнула ни единая нота. – Я даю свое согласие.

На лице Халида, обычно столь сдержанном и недоступном, мелькнули едва заметные тени. Уголки его губ дрогнули и сложились в ту самую редкую, искреннюю улыбку, что на одно короткое мгновение осветила все его строгие, аристократические черты, согрела взгляд и сделала его почти смертным. Он кивнул, и в этом простом жесте было больше, чем просто удовлетворение от достигнутой договоренности – было глубокое, личное признание, молчаливая благодарность.

Затем он сделал почти незаметный жест рукой одному из своих сопровождающих, стоявших в тени. Тот беззвучно приблизился, держа в руках небольшой бархатный футляр цвета ночного неба, усеянного крошечными вышитыми звездами. Халид взял его длинными пальцами и открыл медленно, с почтительным трепетом.

Внутри, на черном бархате, мягко поблескивая в солнечных лучах, лежало ожерелье. Не массивное, традиционное арабское украшение, ослепляющее тяжестью желтого золота и огнем рубинов. Это была тончайшая, почти воздушная работа из платины, где каждая деталь была произведением искусства. Центральным элементом служил кулон – абстрактная, стилизованная форма, напоминающая то ли легкое облако на закате, то ли изгиб крыла парящей птицы. Он был инкрустирован рядом сверкающих васильковых сапфиров, цвет которых переходил от светлого, почти ледяного голубого на кончиках к глубокому, бархатистому синему, оттенку морской бездны в лунную ночь.

В комнате пронесся сдержанный шепот. Ариф, удивленно подняв брови, одобрительного кивнул. Аиша же не могла отвести глаз, чувствуя, как захватывает дух от этой неожиданной, пронзительной красоты.

Халид поднялся со своего места – плавно, словно крупный хищник, – и с футляром в руках подошел к ней.

– В знак моих чистых намерений и в благодарность за Ваше согласие, – тихо произнес он, и его голос прозвучал так близко, что стал интимным, предназначенным только для нее. – С вашего разрешения, я бы хотел… надеть его на Вас.

Она лишь кивнула, не в силах вымолвить ни слова, чувствуя, как подкашиваются ноги. Его пальцы, теплые и удивительно уверенные, на мгновение коснулись ее шеи, защелкивая замок. Сначала она почувствовала прохладу металла и камней, прикоснувшихся к коже, но почти сразу же они начали согреваться от тепла ее тела, становясь частью ее.

– Оно напоминает мне небо, – так же тихо, шепотом, который был слышен только ей, произнес он, его губы оказались в опасной близости от ее уха, и от этого низ живота сжался от странного, сладкого спазма, а по спине побежали мурашки. – Бескрайнее, свободное и прекрасное. И я не могу представить его ни на ком другом, кроме вас.

Аиша подняла руку и кончиками пальцев коснулась кулона. Он лежал у основания ее шеи, идеальный и чужой, но в то же время будто всегда был ее. Это был не знак собственности или договора. Символ понимания – вот что это было. Он видел ее. Не будущую арабскую принцессу, не пешку в политической игре, а Аишу – женщину, чья душа всегда стремилась ввысь, влюбленную в небо.

Затем настал черед обсуждения махра – свадебного дара, священного и неотъемлемого по законам ислама. Поверенный снова обратился к Аише, и его безличный голос вернул ее к реальности.

– Госпожа Аиша, что бы Вы хотели в качестве махра? – спросил он, и в его интонации сквозила готовность озвучить любую, даже самую немыслимую сумму. – Его Высочество готов исполнить любое ваше пожелание. Драгоценности, недвижимость, акции – все, что пожелает ваше сердце.

Все присутствующие снова устремили на нее взгляды, ожидая традиционного перечня несметных богатств: острова, яхты, дворцы в разных столицах мира. Но Аиша уже знала свой ответ. Она посмотрела прямо на Халида, игнорируя остальных.

– Мне ничего не нужно из этого, – сказала она, и ее голос вновь обрел внутреннюю силу, зазвучав твердо и ясно. – Ни дворцов, ни драгоценностей. У меня только одна просьба.

– Я слушаю. Говори, – Халид склонил голову, и в его глазах вспыхнул живой, неподдельный интерес.

– Мой экипаж… – она перевела дух, перечисляя имена своих товарищей, каждый из которых был частью ее прежней жизни. – Они – моя семья. Так же, как Ариф. Свадьба… я понимаю, она пройдет по вашим обычаям, по строгим суннитским традициям Саудовской Аравии. Это будет закрытая церемония. Но я хочу, чтобы они были там. Это мой махр. Их присутствие. Разрешите им быть рядом со мной в тот день.

В глазах Халида вспыхнула яркая, теплая искра одобрения и чего-то большего – глубочайшего, неподдельного восхищения. Он не стал спрашивать, не стал уточнять или сомневаться в возможности. Его ответ был немедленным, облеченным в сталь его воли.

– Конечно, – сказал он твердо, и его голос прозвучал на весь зал, не оставляя места для возражений. – Они будут самыми желанными и почетными гостями. Ваша семья – отныне и навсегда моя семья.

Церемониальная часть, наконец, была завершена. После обмена формальностями и обсуждения первых шагов на предстоящем пути, Ариф, чутко уловив скрытое напряжение сестры, предложил ей и Халиду пройтись в сад, пока он обсудит необходимые детали с поверенным.

Они вышли через высокие стеклянные двери в знойное, пропитанное пьянящими ароматами цветущего жасмина и роз воздух. Сад дома Аль-Мансури был тенистым оазисом, рукотворным раем, где в центре журчал, переливаясь на солнце, мраморный фонтан, а извилистые дорожки, вымощенные старой плиткой, терялись в густой зелени кипарисов и пальм.

Первые несколько минут они шли молча, и только щебет птиц и отдаленный плеск воды нарушали завороженную тишину. Аиша все еще ощущала на шее прохладу сапфиров, словно капельку подаренного им неба, тающую на ее коже. Она сделала несколько шагов по мозаичной дорожке, чувствуя, как дрожь в коленях постепенно стихает, сменяясь странным, настороженным спокойствием. Он шел рядом, и его молчаливое присутствие было осязаемым, как тепло от раскаленного солнцем камня.

– Вы с братом очень близки, – его голос прозвучал негромко, без всякой прелюдии. Это была не вежливая формальность, а констатация факта, прочувствованного и выношенного.

Аиша обернулась. Халид стоял у массивной каменной арки, увитой плетистыми розами, чьи алые бутоны почти касались его плеча. Его поза была расслабленной, но внимание, с которым он смотрел на нее, было абсолютно поглощающим.

– Да, – просто ответила она, чувствуя, как в груди щемит от этой простой правды. – Ариф – моя опора. Он был ею всегда, но особенно… сейчас. После ухода отца.

– Это чувствуется, – тихо произнес он, делая шаг вперед. Его тоб, безупречно белый, мягко шелестел о плитку. – В ваших взглядах, в том, как Вы за него волнуетесь, даже когда Ваша собственная судьба висит на волоске. Редкое сокровище – такая связь. Она… мне напомнила моих сестер.

Его тон изменился, стал теплее, глубже, окрасился нежностью. Это было настолько неожиданно, так контрастировало с его обычной сдержанностью, что Аиша не удержалась от вопроса, вырвавшегося помимо ее воли.

– У вас много сестер?

– Три, – ответил он, и его взгляд смягчился, уносясь вдаль, в воспоминания. – Хасна – ей двадцать пять, почти как и Вам. Она… мой самый строгий критик и в то же время самый верный союзник. Умнее и проницательнее иных моих, седовласых и заслуженных, советников. – В его глазах, темных и глубоких, вспыхнула яркая искра гордости и безграничной любви. – А еще Нур и Лейла – двойняшки. Им сейчас двадцать. Нур – настоящий солнечный лучик, который может растопить лед в самом черством и уставшем сердце, а Лейла… наша маленькая бунтарка с душой поэтессы и пламенем революционерки в крови. Они… бесконечно разные. И каждая – часть моего сердца.

Аиша смотрела на него, завороженная, забыв о приличиях и сдержанности. Она не ожидала такой откровенности, такой обнаженной теплоты. Этот могущественный человек, чье имя заставляло трепетать, в этот миг был просто старшим братом, с нежностью и легкой улыбкой говорящим о своих младших сестрах.

– Вы их очень любите, – тихо констатировала она, чувствуя, как в горле встает комок.

– Они – часть меня, – просто ответил он, и в этой простоте заключалась бездонная глубина. – И я сделаю все, что в моих силах, чтобы их мир был безопасным, а будущее – светлым и счастливым.

Он говорил это с такой непоколебимой, железной уверенностью, что Аиша на мгновение позавидовала этим незнакомым девушкам. Затем ее собственные тревоги, отодвинутые на второй план его рассказом, вернулись, нахлынув с новой, сокрушительной силой.

– А мой мир… – она отвела взгляд, уставившись на пламенеющие кусты олеандра. – Он всегда был здесь. В Абу-Даби. В небе, среди облаков. Я не представляю, чем я буду заниматься в Эр-Рияде. Сидеть в позолоченных покоях и вышивать шелком? Или, как и полагается женщине моего нового статуса, – она с горьковатой, самоироничной усмешкой бросила на него взгляд, – возглавлять бесчисленные благотворительные фонды? Торговать своим лицом и именем на глянцевых плакатах, чтобы кто-то наверху наконец-то обратил внимание на проблемы тех, кто на земле?

Халид слушал ее, не перебивая, не пытаясь успокоить. Его лицо было серьезным, внимательным.

– Я не жду от вас ни вышивания, ни торговли лицом, Аиша, – ответил он спокойно, и ее имя в его устах прозвучало как отдельная мелодия. – Вы можете заниматься всем, что пожелает ваша душа. Искусством. Наукой. Спортом. Создайте собственный бизнес, хоть авиакомпанию. Ваши таланты, ваш ум не должны пропасть. Я в Вас верю.

– Все, что пожелаю, кроме того, чего хочу по-настоящему, – парировала Аиша, и в ее голосе прозвучала давно копившаяся, выстраданная горечь. – Моей работы. Моего неба. Моего «Аэробуса», запаха кофе на рассвете и облаков за иллюминатором.

Он не стал спорить. Не стал предлагать пустых, дежурных утешений. Он просто покачал головой, и в его взгляде читалось понимание.

– Бортпроводником вы работать не сможете. Это невозможно, и мы оба понимаем почему. Но кто знает… – его взгляд стал задумчивым, пронзительным, – быть может, в новой стране, под другим небом, вы откроете для себя новый мир. И, возможно, он окажется прекраснее, шире и удивительнее того, что вы знали до сих пор.

Она замерла, ловя каждое его слово, впитывая их, как высохшая земля впитывает первый дождь. В них не было приказа, не было ультиматума. Было… предложение. Вызов, брошенный ей, Аише, не как невесте, а как равной. «Новый мир». Звучало одновременно и пугающе, и заманчиво, словно обещание неизведанных земель на старинной карте.

Она собралась с мыслями, снова посмотрела на него, пытаясь разгадать эту сложную, многогранную загадку по имени Халид ибн Заид.

– Почему? – выдохнула она, и на этот раз ее голос был лишен вызова и горечи, в нем звучало чистое, неподдельное, жгучее любопытство. – Почему я? Вы, с Вашим статусом и положением, могли бы выбрать любую благородную саудовскую женщину из знатного рода. Кого-то, кто с молоком матери впитал ваши обычаи, ваши строгие правила. Кого-то… Предсказуемого. Почему я – стюардесса из Абу-Даби, чья жизнь до сих пор была полетом по расписанию?

Халид медленно, почти невесомо приблизился. Он остановился так близко, что она видела, как солнечный свет играет в золотых нитях, расшивающих его белоснежный тоб, чувствовала исходящее от него тепло и едва уловимый, пряный аромат сандала и кожи. Он был выше ее, и ей пришлось запрокинуть голову, чтобы встретиться с его взглядом.

– Потому что Вы – воплощение той свободы, силы и мужества, которые всегда пленяли меня в женщинах, – сказал он тихо, но так четко, что каждое слово отпечаталось в ее сознании. – Ни одна благородная, воспитанная в строгих традициях девушка не смогла бы стать моим настоящим союзником.

– Союзником? – Аиша нахмурилась, пытаясь понять скрытый смысл. – Против кого? Вы ведете войну?

– Война, – он усмехнулся, но в его улыбке не было ни капли радости, лишь усталая, тысячелетняя мудрость, – идет всегда. Даже сейчас, в этой тишине, в блеске этого сада. Война старого мира с новым. Консерватизма со свободой. Слепого следования традициям против разумного прогресса. Я пытаюсь провести свою страну, свой народ по лезвию бритвы, чтобы не сорваться ни в одну из пропастей. И я не могу сделать это в одиночку. Мне нужна не просто жена. Нужна женщина, которая понимала бы обе стороны этой медали. Которая сильна духом, чтобы выдержать давление и интриги, и современна взглядами, чтобы помочь мне строить то будущее, в котором я хочу видеть своих сестер и своих будущих детей. И это – Вы..

Он смотрел на нее с такой невероятной интенсивностью, с такой верой, что у нее перехватило дыхание. И от осознания его слов ее собственный, привычный и уютный мир рухнул, чтобы дать место чему-то новому, пугающему и бесконечно манящему.

Ее взгляд снова упал на сапфировое ожерелье, холодное и прекрасное на ее шее. Символ ее прошлого – неба. И в то же время – символ ее нового, пока неведомого статуса.

– А это? – она снова коснулась кулона, чувствуя под пальцами гладкость камней. – Это часть той войны, которую вы ведете? Или часть того мира, который вы пытаетесь построить?

– Это напоминание, – он последовал за ее движением взглядом, и его глаза потемнели, стали серьезными. – Себе и Вам. О том, кто Вы есть на самом деле. О Вашей сути. И о том, что я вижу ее и ценю превыше любых титулов.

Внезапно, прорвавшись сквозь поток философских размышлений, ее осенил более практичный, но оттого не менее важный и болезненный вопрос.

– Мне… нужно будет носить платок? Абайю? Никаб?

Халид замер. Его взгляд, темный и тяжелый, приковался к ее волосам – распущенным, тяжелым, черным как смоль, ниспадающим шелковистыми волнами на ее плечи. Он смотрел на них так пристально, словно видел впервые и пытался запечатлеть каждую прядь. Его собственные пальцы, лежавшие вдоль тела, чуть дрогнули, и Аиша с поразительной, смущающей ясностью поняла, что в этот миг он хочет прикоснуться к ним. Ее кожа под этим пламенеющим взглядом загорелась, щеки вспыхнули румянцем.

«Он хочет этого. Ему нравятся мои волосы. И ему, как мужчине, как будущему мужу, не хотелось бы, чтобы это сокровище видел кто-то другой.»

Эта мысль была настолько интимной, так явно прочитанной в его молчаливом, едва сдерживаемом желании, что кровь ударила ей в голову, заставив сердце бешено колотиться.

Он, казалось, боролся с собой, с тысячелетними инстинктами собственника и современными принципами уважения. И когда он заговорил, его голос был немного хриплым, сдавленным.

– Я… если бы я был лишь мужчиной, я бы сказал «да». Потому что одна лишь мысль о том, что кто-то другой увидит Ваши волосы, такими… – он запнулся, подбирая нужное, единственно верное слово, – такими свободными, дикими и прекрасными, заставляет мою кровь стынуть в жилах от темной, первобытной ревности. Но Ваша свобода, Ваш дух – это величайший, самый бесценный дар, который Вы приносите мне в этом браке. И я… я не в силах его забрать. Это будет только Ваш выбор. Всегда.

Их взгляды встретились – ее шокированный, смущенный, пойманный на месте преступления; его – горящий, честный до боли, полный внутренней борьбы между ревнивым желанием и глубочайшим уважением.

И тогда он улыбнулся. Не победоносной улыбкой человека, получившего свое, а смущенной, почти мальчишеской, немного виноватой улыбкой, которая на одно волшебное мгновение смыла с него всю тяжесть власти и тысячелетней истории.

Аиша не смогла сдержать ответную улыбку. Она возникла на ее губах сама собой, предательская, неподконтрольная, солнечная. В это мгновение не было ни могущественного принца, ни простой стюардессы, ни долга, ни традиций. Были просто мужчина и женщина, стоящие в благоухающем саду, опутанные тонкой, трепещущей паутиной взаимного влечения и зарождающегося понимания, слишком хрупкого, чтобы его называть, и слишком сильного, чтобы его игнорировать.

– Возможно, – тихо сказала она, чувствуя, как ее щеки горят, и ловя его темный, пылающий взгляд, – нам все же стоит вернуться внутрь.

– Возможно, – согласился он, но не двигался с места, все еще удерживая ее в невидимой паутине этого мгновения, этого взаимного, безмолвного признания.

И они еще на миг задержались в саду, двое людей на пороге новой, общей жизни, где небо было одновременно и обещанием, и вызовом.

Глава 8: Пески и Обещание

Воздух в покоях Аиши был густым от аромата нардового масла и розовой воды, сладким и тяжелым, как сам день, что настал за окном. Солнце, поднявшееся над Эр-Риядом, бросало в комнату слепящие блики, которые играли на золоченых рамах и отражались в огромном зеркале, в котором трое женщин творили преображение. День Никаха. День, когда ее жизнь должна была разделиться на «до» и «после».

– Дыши, дорогая, – мягко проговорила Мэри, ее надежные, уверенные руки заправляли последнюю складку на плече платья. – Ты вся в струнку. Он того не стоит.

– Он – принц, Мэри, – поправила ее София, поправляя тяжелый рукав. – И, по слухам, невероятно красив. Это того стОит.

Аиша молча смотрела на свое отражение. Традиционное свадебное платье, подаренное семьей Халида, было произведением искусства. Не белое, а глубокого, царственного кремового цвета, расшитое не золотом, а приглушенным серебром и жемчугом. Ткань, тяжелый шелк-сатин, струилась по ее фигуре, подчеркивая изгибы, но не облегая их. Вышивка изображала не абстрактные узоры, а стилизованные облака и птиц, летящих навстречу друг другу. Еще один намек, еще одно обещание. Ее волосы, эти «дикие и прекрасные» волосы, как он их назвал, были убраны в сложную, но элегантную прическу, оставляющую открытой шею и часть спины, где ткань платья образовывала неглубокий вырез. На ее шее, холодное и невероятно живое, лежало то самое сапфировое ожерелье – капля неба, данная ей в залог.

– Он все продумал до мелочей, – тихо произнесла Аиша, касаясь кулона. – Даже в этом платье он видит меня, а не традиционную невесту.

– Мужчина, который видит женщину, а не манекен, – это уже многое, – заметила София, подавая Аише тончайшую фату, больше похожую на облако дыма, чем на ткань. – Хантер, например, когда мы женились…

Аиша перебила ее, воспользовавшись паузой, ее мысли все еще метались между прошлым и будущим.

– Как Хантер? – спросила она, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – А маленький Джек?

София улыбнулась, и ее лицо, всегда такое энергичное, смягчилось материнской нежностью.

– О, он счастлив. Невероятно. Целые дни проводит с сыном, строит ему замки из подушек и читает сказки про самолеты. Работа в наземной службе его пока устраивает – график стабильный, домой приходит вовремя. Но… – она вздохнула, и в ее глазах мелькнула знакомая тоска по высоте, – мы оба, знаешь ли, рвемся обратно в небо. Как только Джек немного подрастет, мы планируем вернуться к работе. Обоим кажется, что земля притягивает сильнее, чем надо.

– Вы созданы для полета, – улыбнулась Аиша, чувствуя острый укол ностальгии. – Оба.

– А ты уверена, что создана для этого? – Мэри, закончив с фатой, встала перед ней, скрестив руки на груди. Ее взгляд был прямым и безжалостно честным. – Последний шанс, Аиша. За дверью еще нет гвардии. Мы можем улизнуть через черный ход.

Аиша встретилась с ее взглядом в зеркале. Глаза ее подруг – заботливые Мэри и мечтательные Софии – были прикованы к ней. Она видела в них свое отражение: невесту в ослепительном наряде, женщину на краю пропасти.

– Я уже ни в чем не уверена, Мэри, – призналась она, и ее голос прозвучал сокрушительно тихо. – Ни в чем. Но путь назад отмечен знаком «въезд воспрещен». Остается только идти вперед.

В этот момент дверь тихо открылась, и в комнату вошли остальные. Первыми появились Лиам и его Элоиза, сияющая с огромным букетом белых орхидей.

– Посмотри на нее! – воскликнула Элоиза, и ее лицо озарилось безудержной улыбкой. – Ты похожа на богиню из древней легенды. Поздравляем тебя, дорогая.

Элла обняла ее крепко, как никогда раньше. Сдружившиеся на почве безмерной любви к деталям и неукротимого перфекционизма, даже спустя время они обычно ограничивались легким рукопожатием.

Лиам, неожиданно молчаливый стоял, сложив руки в карманы классических брюк. Он подошел, обнял Аишу осторожно, словно боясь помять ткань, и прошептал ей на ухо:

– Ты сильнее, чем думаешь. Если что – один звонок. Мы прилетим сразу же.

Затем шагнул вперед Амир. Его темные, умные глаза смотрели на Аишу с глубоким пониманием. Он был единственным мусульманином в их экипаже, кроме нее самой, и его слова имели особый вес.

– Аиша, – начал он мягко. – Сегодня ты совершаешь очень важный шаг. Будь благоразумной женой, уважай своего мужа и его традиции. Но помни, – он наклонился чуть ближе и его голос стал тише, но тверже, – Ислам не призывает к слепому подчинению и страданию. Так что будь не только благоразумной. Будь счастливой. Твое счастье – это тоже твоя обязанность перед Всевышним. И твое право.

Его слова стали бальзамом на ее израненную душу. Она кивнула, чувствуя, как комок в горле снова позволяет дышать.

– Спасибо, Амир. Я постараюсь.

И, наконец, когда все уже сказали свои напутствия, из глубины комнаты отделилась высокая, статная фигура. Рэйф. Он подошел последним, как всегда, замыкая их строй, их капитан до конца. Он выглядел уставшим, но его голубые глаза были ясными и чистыми.

Они стояли друг перед другом несколько секунд, и в тишине комнаты висели годы совместных полетов, смеха, страха и абсолютного доверия.

– Ну вот, – тихо сказал Рэйф, и уголки его губ дрогнули. – Кажется, мы с тобой прошли все. И огонь аварийных посадок, и воду атлантических штормов. – Он сделал паузу, глотая комок в горле. – Пройдем и эту реку. Вместе. Ты не одна, поняла? Ты всегда часть этого экипажа. И если… когда-нибудь ты захочешь вернуться, твое место всегда будет ждать тебя.

Он не обнял ее. Рэйф просто взял ее руку и сжал ее с такой силой, что, казалось, был слышен хруст. В этом рукопожатии было все: прощание, поддержка, обещание и бесконечная вера. Аиша не смогла сдержать слез, которые, наконец, покатились по ее щекам, оставляя влажные дорожки на безупречном макияже.

– Спасибо, капитан, – прошептала она.

—

Зал для Никаха был не таким, как представляла себе Аиша. Не огромный торжественный холл, а относительно небольшое, но невероятно изысканное помещение. Стены, украшенные арабской вязью, ковры, поглощавшие каждый звук, создавали атмосферу сосредоточенной торжественности. Воздух был пропитан ароматом удового дерева и сандала. Солнечный свет, преломленный витражами, бросал на пол разноцветные блики, словно рассыпанные самоцветы.

Аиша стояла неподвижно, словно статуя, чувствуя, как дрожь, которую она так тщательно скрывала под слоем шелка и жемчуга, готова вырваться наружу. Рядом с ней, как нерушимая опора, находился Ариф. Напротив, под присмотром судьи – кади, сидел Халид. Его присутствие было физической величиной, током, заставляющим кожу покрываться мурашками.

«Вот и все», – пронеслось в голове у Аиши.– «Несколько слов, и моя жизнь перейдет в чужие руки. Его руки».

Церемония началась с проповеди. Голос кади, ровный и назидательный, говорил о святости брачных уз, о взаимных правах и обязанностях супругов перед Аллахом. Слова плыли над ней, как облака, почти не задерживаясь в сознании. Она ловила себя на том, что рассматривает руки Халида, лежащие на коленях. Сильные, с длинными пальцами, способные держать и власть, и… ее. От этой мысли сердце екнуло.

«Он так спокоен. Будто заключает деловую сделку. А для него так оно и есть. Политический альянс. А я? Я что, всего лишь приложение к этому альянсу?»

Затем настал ее черед. Кади обратился к ней с традиционными вопросами. Согласна ли она на этот брак? Дает ли свое добровольное согласие?

Голос внутри нее умолял закричать «нет», вырваться и бежать. Но она посмотрела на Халида. Не на принца, а на мужчину. И увидела в его глазах не торжество победителя, а напряженное, почти болезненное ожидание. Он не просто заключал сделку. Он ждал именно ее ответа. Ее «да».

– Да, – прозвучал ее голос, и он показался ей чужим, но твердым. – Я даю свое согласие.

Халид произнес свою часть клятв – ясно, не колеблясь. Его голос был низким и уверенным, заполняя пространство зала. Он назвал махр – не символический, а тот самый, о котором она просила: присутствие ее экипажа. Услышав это, кади одобрительно кивнул.

«Он сдержал слово», – промелькнуло у Аиши. —«Он услышал меня. Не просто выполнил просьбу, а понял ее суть».

Затем наступил кульминационный момент – обмен подписями в брачном контракте. Ариф, как ее вали – опекун, поставил свою подпись первым. Затем перо передали ей. Оно было холодным и невероятно тяжелым. Аиша ощутила на себе взгляд Халида – тяжелый, испепеляющий. Он боится, что я откажусь в последний миг?

«Нет пути назад»,, – подумала она, и ее рука, не дрогнув, вывела свое имя. Халид подписался быстро, с какой-то почти яростной решимостью, будто ставя точку в долгом и трудном споре с самим собой.

– В присутствии свидетелей и перед лицом Аллаха, я объявляю вас мужем и женой, – провозгласил кади. – Да благословит Всевышний ваш союз.

В зале пронесся одобрительный гул. Церемония завершилась. Аиша стояла, ощущая странную пустоту. Все было кончено. Она была замужем. Теперь она… жена. Жена принца Халида ибн Заида.

-–

Приготовления к брачной ночи проходили в оцепенении. Ее отвели в личные покои Халида – огромные, залитые мягким светом, где в центре стояла кровать, похожая на трон. Ею занималась пожилая женщина с добрыми, мудрыми глазами – Фатима, личная служанка сестры Халида.

– Не бойся, дитя мое, – тихо говорила она, помогая невесте снять тяжелое свадебное платье. – Страх – плохой спутник в первую ночь.

– А какой спутник должен быть? – спросила Аиша, глядя на свое отражение в зеркале: испуганная девушка с слишком большими глазами.

– Любопытство, – улыбнулась Фатима. – И уважение. К нему, и к себе. Ты отдаешь ему себя, а не просто выполняешь долг. Запомни это.

Она помогла Аише облачиться в шелковый халат цвета лунной пыли. Ткань была струящейся и прохладной, едва прикрывающей тело. Фатима распустила ее волосы, и они темным водопадом упали на плечи.

– Он увидит в тебе не новый статус, а женщину, – прошептала Фатима, поправляя складки халата, который норовил соскользнуть, обнажая левое плечо Аиши и небольшой, тонкий шрам – память о той самой аварийной посадке в Париже. – Покажи ему ее. И пусть он полюбит и ее тоже.

Оставшись одна, Аиша села на край кровати. Трепет, холодный и жгучий одновременно, бежал по ее коже.

Я его жена. По закону, по вере.

Сейчас он войдет, и… что тогда? Превратится ли тот незнакомый трепет в ужас? Или в нечто иное?

Дверь открылась беззвучно. Халид стоял на пороге, залитый светом из коридора. Он был без бишта, в простом белом тобе, и казался уставшим и… молодым. Непривычно молодым.

Он замер на месте, словно наткнувшись на невидимую стену. Его взгляд скользнул по ее фигуре, облаченной в перламутровый шелк, по распущенным черным волосам, падавшим на спину, по лицу, в котором он, должно быть, читал и страх, и вызов. Дыхание Халида замерло где-то в груди, став тихим, почти неслышным свистом.

О, Аллах…

Его мысли, обычно строго упорядоченные, рассыпались в прах. Она была… кем-то большим, чем он мог представить. Больше, чем невеста, больше, чем союзник. В полумраке комнаты, с распущенными волосами и большими темными глазами, она выглядела как дух этого древнего дворца, дикий и прекрасный. И этот непокорный вид, эта смесь страха и достоинства сводили его с ума.

И тогда его взгляд упал на ее обнаженное плечо. На тонкую, белую линию шрама.

«Что это?» – пронеслось в его голове с внезапной, ревнивой остротой. «Откуда? Кто причинил ей боль?» Он знал о ее работе, о рисках. Но видеть материальное доказательство ее другой, опасной жизни… это было и больно, и пьяняще. Это была ее история, высеченная на коже. Часть той силы, что так влекла его.

Он видел, как она сжалась под его взглядом, и какое-то дикое, первобытное чувство потребовало от него подойти, прикоснуться к фарфоровой коже, заявить свои права. Сделать ее своей по-настоящему.

Но он видел и тень паники в ее глазах. Видел, как ее пальцы впились в шелк покрывала.

Нет.

Мысль была ясной и властной. Он сделал шаг вперед. Не к кровати, а к ней. Он был так близко, что чувствовал исходящее от нее тепло, тонкий аромат ее волос. Его рука сама потянулась, чтобы коснуться того шрама, провести по нему пальцем, спросить, больно ли было. Чтобы стереть эту боль своим прикосновением.

Но он не сделал этого. Медленно наклонился и губы его коснулись ее лба. Коснулись с такой нежностью, какой сам от себя не ожидал. Кожа под его губами была прохладной и шелковистой.

– Спи спокойно, Аиша, – прошептал он, голос прозвучал хрипло, выдавая гигантское напряжение. – Я не прикоснусь к тебе из долга.

Он видел, как ее глаза расширились от изумления. Не от облегчения, а от полного непонимания.

Почему? Потому что он не зверь. И потому что он отчаянно не хотел становиться для нее долгом, который нужно отбыть.

– Ты захочешь меня сама. – Все —его прищуренный взгляд, легкая тень улыбки, скользнувшая по лицу, – говорило о том, что он даже не сомневался. Это был лишь вопрос времени.

Халид резко развернулся и вышел, закрыв за собой дверь, не оглядываясь.

В комнате вдруг стало пусто и неожиданно одиноко. Аиша сидела на кровати, не в силах пошевелиться. Легкий, почтительный поцелуй все еще горел на ее лице, пуская волны жара по всему телу. И эти слова… такие твердые и такие безумные.

«Ты захочешь меня сама».

Что это было? Ее мозг отказывался это обрабатывать. Она осталась одна в центре роскошной клетки, с одним лишь обещанием, которое звучало и как угроза, и как величайшее искушение.

«Что это было?» – снова и снова крутилось в ее голове.

По ту сторону двери, в прохладной полутьме коридора, Халид прислонился спиной к резным деревянным панелям, сжимая виски пальцами. Он едва переводил дыхание, сердце колотилось в его груди, как загнанное животное. Перед глазами стоял ее образ: в лунном шелке, с распущенными волосами и этим вызывающим, испуганным взглядом. И шрам. Этот крошечный шрам на идеальном плече сводил его с ума.

«Правильно ли я поступил?» – этот вопрос жалил его, как скорпион. – «Может, вернуться? Сейчас. Сломать эту хрупкую перегородку между нами и…»

Он с силой выдохнул, отталкиваясь от двери. Нет. Он дал слово. Себе и ей. Он не будет тем, кого она боится. Он будет тем, кого она желает.

Собрав всю свою волю, Халид заставил себя сделать первый шаг, затем второй, уходя прочь от ее двери, от ее запаха, от ее образа, который уже навсегда врезался в его память. Но с каждым шагом сомнение грызло его все сильнее. Это была его первая битва в этой новой для него роли – роли мужа. И он не был уверен, что одержал в ней победу.

Глава 9: Переезд в Джидду: Шок

Перелет из Эр-Рияда в Джидду был коротким, но ощущался как путешествие между двумя мирами. За окном самолета сменились безжизненные, опаленные солнцем пески на ослепительную бирюзовую полосу, обрамляющую побережье. Аиша, прильнув к иллюминатору, смотрела на приближающийся город, и ее смятение росло с каждой секундой. Вместо ожидаемых крепостных стен и дворцов цвета песка она видела футуристический силуэт: белые здания-кубы, стройные мосты и бесчисленные яхты у длинной, изогнутой набережной.

– Это Джидда, – проговорил Халид, откладывая планшет. Его голос был спокоен, но в нем слышалось скрытое напряжение, будто он ждал ее реакции. – Морские ворота королевства. И… мой дом.

Он подчеркнул последнее слово, и Аиша почувствовала, что это не просто фигура речи.

Их кортеж, непривычно скромный, быстро миновал шумные проспекты и свернул в тихий, утопающий в зелени охраняемый квартал. Когда машина остановилась у матовых стеклянных ворот, Аиша затаила дыхание. Ворота бесшумно разъехались, открывая вид не на дворец, а на архитектурное чудо.

Дом парил на самом берегу, творение из стекла, стали и светлого камня. Его чистые, геометрические линии, плоские крыши и панорамное остекление стирали грань между интерьером и морем. Он был воплощением современного минимализма, кричащим о свободе и смелости.

– Удивлена? – Халид вышел и стоял рядом, наблюдая за ней. Он был в простых темных брюках и белой рубашке, и в этой одежде, без традиционных одеяний, выглядел абсолютно иначе – молодым, успешным, современным.

Аиша медленно покачала головой, не в силах вымолвить ни слова. Это был шок, но шок восхитительный.

Он улыбнулся – широко, с облегчением и гордостью.

– Его строил я. От первого эскиза до последней детали. Этот дом отражает мой мир, Аиша. А не мир моих предков.

Внутри дом был таким же потрясающим. Светлый паркет, стены из теплого песчаного камня, дизайнерская мебель, где каждый предмет был функционален и красив. Воздух был наполнен свежестью и слабым, соленым запахом моря.

– Здесь… так тихо, – проговорила Аиша, ее голос прозвучал громко в этой безмолвной гармонии. – Где прислуга? Охрана?

Халид рассмеялся.

– Боишься, будет много работы по дому?

– Я работы не боюсь, – ответила она, все еще оглядываясь. Ее пальцы скользнули по прохладной поверхности мраморной консоли. – Мне просто интересно… как ты справлялся здесь, живя один.

Слово «ты» сорвалось с ее губ естественно, незаметно для нее самой, рожденное атмосферой этого места. Халид замер, никак не отметил это, но она увидела, как его взгляд смягчился, наполнившись теплом. Он подошел к стене, прикоснулся к сенсорной панели, и пространство наполнила тихая, джазовая мелодия.

– Персонал есть, но невидимый. Они появляются, когда нужно, и исчезают, когда в них нет необходимости. Я ценю приватность.

Затем он повел ее дальше, по светлым коридорам, и остановился у двери из темного дерева.

– Наша спальня, – сказал он, открывая ее.

Комната была огромной, с панорамным окном во всю стену, открывающим вид на бескрайнюю синеву моря. Интерьер был выдержан в спокойных, природных тонах: оттенки песка, серого и древесного. Кровать с низким деревянным изголовьем казалась островком спокойствия. Но Аиша сразу заметила мужские часы на прикроватной тумбе, стопку книг на кофейном столике, темный халат, висящий на вешалке в гардеробной.

– Эта комната… твоя, – констатировала она.

– Это хозяйская спальня, – поправил он ее, его взгляд был твердым. – И ты здесь хозяйка.

Он заметил, как ее плечи напряглись, как пальцы сцепились в замок. Без лишних слов Халид подошел к шкафу.

– Я возьму свои вещи и переберусь в гостевую комнату. Пока ты… не привыкнешь.

Или не «…захочешь меня сама», – мысленно закончила его фразу Аиша. Его способность читать ее, как открытую книгу, задела ее гордость. Она резко вздернула подбородок.

– Мне все равно, где ты будешь спать.

В этот момент он тянулся к верхней полке, и его рука оказалась в сантиметрах от ее лица. Они замерли. Пространство между ними сжалось, наполнившись напряженным, почти осязаемым током. Он посмотрел на нее, и в его глазах вспыхнула та самая искра, что была в саду. Аиша почувствовала, как кровь приливает к щекам.

Он медленно опустил руку, не нарушая возникшей близости.

– Как скажешь, – тихо произнес он, и его губы дрогнули в сдержанной улыбке. – Но решение остается в силе. На сегодня.

—

Закат над Красным морем был не просто зрелищем – он был таинством. Небо пылало, отдавая воде свои краски: шафрановые, пурпурные, цвета расплавленного золота. Аиша стояла на кромке прибоя, позволяя теплой воде омывать ее босые ноги. Песок, еще хранящий дневное тепло, щекотал пальцы. Этот частный пляж, скрытый в бухте, был последним и самым совершенным сюрпризом. Небо, море, солнце – все, что составляло суть ее прежней жизни, оказалось здесь, в ее новом мире. Но этот мир уже не казался ей чужим.

Да, Джидда…

Ее размышления прервал мягкий шелест шагов по песку. Она не обернулась, узнав его присутствие по сбившемуся ритму сердца.

– Джидда прекрасна, – закончил он ее мысль, подходя так близко, что его плечо почти касалось ее плеча.

На нем были только простые брюки и рубашка с закатанными до локтей рукавами, обнажавшими сильные предплечья. Пиджак он небрежно сжимал в руке, отчего весь его вид сквозил неподдельной свободой. Халид прошел дальше, в воду, не глядя под ноги, и остановился, когда волны окутали его лодыжки. Спиной к закату, он был темным, четким силуэтом на фоне огненного неба.

– Да, – согласилась Аиша, и это было немногим больше, чем выдох. Ее взгляд скользнул по его профилю, и с пугающей, кристальной ясностью она осознала пропасть между тем властным, сдержанным принцем из Абу-Даби и этим… человеком. Расслабленным, почти обычным. Знала ли она о нем что-нибудь? Нет. Ничего.

– Я ничего о тебе не знаю, – проговорила она, и голос ее прозвучал громче, заглушив шепот волн.

Халид медленно повернулся к ней. Лучи заходящего солнца золотили его кожу, делая темные глаза еще глубже.

– Так исправь эту несправедливость. Спрашивай.

Он сказал это просто, как само собой разумеющееся. Вызов витал в воздухе, смешиваясь с соленым бризом.

Аиша собралась с мыслями, ища точку входа на эту неизведанную территорию.

– Хорошо. Что ты делаешь, когда у тебя есть свободное время? Ты же не занят государственной службой круглые сутки.

Уголок его губ дрогнул.

– А что, по-твоему, я должен делать? Спускаться в трюм и грести на галере вместе с остальными? – парировал он, его глаза насмешливо блеснули.

Аиша сжала губы. Эта игра начинала ее забавлять, хотя она и ненавидела увиливания от прямых вопросов. Она молча ждала ответ на свой вопрос.

Халид смотрел на нее, на ее рассерженное, оживленное лицо, и его взгляд смягчился.

– Я читаю, – сказал он наконец, просто и честно. – Исторические хроники и современную фантастику. Удивительное сочетание, знаю. Иногда рисую – архитектурные скетчи, в основном. И гуляю. Просто гуляю по городу, когда есть возможность. Без свиты. Чтобы слушать, как он дышит.

Его ответ был таким неожиданно личным, что Аиша на мгновение растерялась. Он не просто перечислил занятия, а приоткрыл дверцу в свой внутренний мир.

– Фантастика? – переспросила она, не скрывая удивления.

– Она учит смотреть вперед, за горизонт возможного, – объяснил он, пожимая плечами. – А чтобы строить будущее, нужно сначала его себе представить. А ты? Что читала в последний раз, перед тем как твой мир перевернулся?

Вопрос застал ее врасплох. Она отвела взгляд, следя за полетом чайки над водой.

– Ты и так все обо мне знаешь, – пробормотала она, но без прежней резкости.

Шепотом, едва слышно, она задала следующий вопрос, пытаясь вернуть контроль над ситуацией:

– Чай или кофе?

– Кахва. Всегда. Терпкий, как правда, и горький, как некоторые воспоминания, – ответил он, не отрывая от нее глаз. – А ты предпочитаешь латте с корицей, если, конечно, верить моим отчетам.

Она проигнорировала его последнюю фразу, чувствуя, как игра заходит на новый уровень.

– Где ты учился?

– О, это длинный список. Уверена, что хочешь его услышать? – снова уклончиво парировал он, и в его глазах заплясали чертики.

– Ты всегда отвечаешь вопросом на вопрос? – не выдержала Аиша, резко откинув тяжелую прядь, хлестнувшую в лицо.

– Разве это запрещено? – он поднял бровь, делая вид, что задумался. – Я не припоминаю такого пункта в нашем брачном контракте.

– О, Аллах! – ее терпение лопнуло, и она рассмеялась, коротко и сдавленно. – Да что ты за человек? Просто ответь на вопрос!

Он сдался, разведя руками в молчаливом смирении, и его пальцы едва не коснулись ее талии.

– Хорошо, хорошо. Оксфорд. Международные отношения.

– Где еще? – не отступала она, зная, что это не все. Аиша бессознательно, словно дикая кошка, сделала шаг в его сторону. И еще один. Снова.

– Сандхерст.

Ее брови взметнулись вверх от искреннего изумления.

– Военное училище? Ты… офицер?

– Был. Отец настаивал на фундаментальном образовании. Сначала – дисциплина и долг, потом – политика и дипломатия. Впоследствии я понял его мудрость. Армия учит ответственности не за себя, а за тех, кто за тобой следует. Это… ценный опыт.

Он говорил это без пафоса, с легкой ностальгической грустью. Аиша смотрела на него, и образ властного принца окончательно рассыпался, уступая место чему-то гораздо более сложному и притягательному.

Ветер с моря внезапно усилился, заиграл складками ее легкого платья и заставил ее непроизвольно поежиться, потирая ладонями обнаженные предплечья. Халид, не говоря ни слова, расправил льняной пиджак, который держал в руке, и накинул его ей на плечи. Движение было быстрым, точным, лишенным театральности. Ткань, еще хранившая тепло его рук и запах морского ветра, смешанный с древесными нотами его парфюма, окутала ее.

Он не отошел. Они оказались в сантиметрах друг от друга. Халид все еще держал полы пиджака, словно запахивая ее в это временное укрытие. Его взгляд, тяжелый и пристальный, скользнул по ее лицу, задержался на губах. Аиша чувствовала, как под этим взглядом по ее коже бегут мурашки, а в животе зарождается знакомое, сладкое и тревожное тепло.

– Позволено ли теперь задать вопрос мне? – тихо спросил он, и его голос стал низким, интимным.

Она колебалась, чувствуя, как почва уходит из-под ног. Этот человек, стоявший перед ней, был загадкой, которую она отчаянно хотела разгадать.

– Нет, – выдохнула она, но это был уже не отказ, а просьба о пощаде. – Еще нет.

Он кивнул, принимая ее правила.

– Ты не спросила еще кое-что…

Его взгляд снова упал на ее губы, и на этот раз задержался дольше. Воздух между ними сгустился, наполнившись невысказанными словами и обжигающим ожиданием. Она видела, как он медленно наклоняется, преодолевая последние сантиметры, разделявшие их.

Испугалась ли она? Нет. Все ее существо тянулось к нему, как к магниту.

Но он остановился. Его губы оказались так близко к ее уху, что она чувствовала его дыхание на своей коже.

– Мой любимый цвет, – прошептал он, и его голос был густым, как мед, – янтарный. Как твои глаза в этот самый миг, когда в них отражается закат.

Халид отступил первым, разорвав заколдованный круг. Его лицо снова стало серьезным, но в глазах плясали золотые искры триумфа и обещания.

– Тебе пора в дом. Становится прохладно.

Он повернулся и пошел вдоль кромки воды, не оглядываясь, оставив ее одну с бьющимся сердцем и его пиджаком на плечах, который вдруг показался ей единственной надежной опорой в этом перевернутом мире.

-–

Вернувшись в спальню, Аиша сбросила пиджак и отшвырнула его на спинку высокого кресла у окна. Она легла в постель, но сон не шел. Глаза сами возвращались к темному пятну на фоне светлой обивки. Комната, еще несколько часов назад казавшаяся стерильной и чужой, теперь была наполнена им. Его запах – сандал, море, мужская кожа – витал в воздухе, навязчивый и пьянящий.

Она ворочалась, пытаясь выбросить его из головы, но тщетно.

«Мой любимый цвет – янтарный. Как твои глаза…»

Кто вообще сравнивает цвет глаз с янтарем? С бездушным куском застывшей смолы…

С глухим стоном раздражения, она сорвалась с кровати. «Идиотка, что ты делаешь?» – пронеслось в голове, но ноги сами понесли ее к креслу. Она с ненавистью глядела на пиджак, словно он был виноват во всем. Потом, сжав зубы, подняла его в руки и аккуратно сложила, вернув на прежнее место.

Постояв с минуту и дав время остаткам самоуважения тихо умереть в дальнем уголке сознания, она опустилась в кресло и прижалась щекой к прохладной ткани. Сделала пару глубоких вдохов и прикрыла глаза, снова почувствовав этот навязчивый аромат. Злость на собственную слабость смешивалась с странным успокоением. Она жмурилась, пытаясь заставить себя уйти, но тело отказывалось подчиняться. Усталость и эмоциональное истощение взяли верх, и она погрузилась в беспокойный сон, сидя в кресле, укутанная невидимым присутствием мужа.

—

На следующее утро, после фаджра, Халид тихо подошел к ее комнате. Он хотел предложить ей завтрак на террасе, обсудить планы на день. Но, приоткрыв дверь, замер на пороге.

Лучи утреннего солнца пробирались в комнату сквозь огромное окно и падали на хрупкую фигуру девушки, свернувшуюся в кресле. Она мирно спала, обхватив прижатые колени руками, ее голова была откинута на спинку, черные волосы волнами падали на плечи. Лицо, лишенное напряжения, казалось удивительно юным и беззащитным. А на спинке кресла, прямо под ее головой, висел его пиджак. Он был не просто брошен – он аккуратно лежал на самом видном месте, как знамя, как трофей, как молчаливое признание.

Что-то в его груди сжалось с такой силой, что он едва сумел перевести дыхание. Это была не просто умилительная картина. Это было зрелище, которое перевернуло все его представления о происходящем. Она, его гордая, непокорная жена, которая вчера с вызовом заявила, что ей все равно, уснула, укрытая его запахом. Она не просто приняла его жест – она искала его, цеплялась за него в тишине ночи.

Халид стоял, не в силах пошевелиться, боясь спугнуть это хрупкое, выстраданное чудо. В его сердце, защищенном броней долга и власти, пророс первый, хрупкий, но настоящий росток надежды. Возможно, его план был не так уж безумен. Возможно, ее сердце было не такой уж неприступной крепостью. И в этот миг он понял, что готов ждать вечность, чтобы каждое утро начиналось с такой картины.

Глава 10: Позолоченная клетка

Первым, что вырвало Аишу из объятий беспокойного сна, был не солнечный свет, пробивавшийся сквозь панорамное окно, и не крики чаек над морем, а настойчивая, словно живой укор, вибрация телефона на прикроватной тумбе. Она потянулась к нему сквозь дремотную вату, ее мышцы ныли от неудобной позы в кресле, напоминая о ночном бегстве от собственных мыслей. На экране сияло имя брата, и сердце на мгновение екнуло от привычной тревоги.

– Ариф? – ее голос прозвучал хрипло, пропахший сном и остатками вчерашних тревог.

– Ты еще спишь? – с другой стороны послышалось легкое, братское беспокойство, такой знакомый и дорогой тон. – Я не вовремя?

Аиша провела рукой по лицу, сметая остатки сна, и заставила себя прийти в чувство. Ее взгляд, еще мутный, упал на кресло, где она провела большую часть ночи, и на смятый пиджак Халида, который служил ей подушкой. От дорогой ткани все еще исходил слабый, но отчетливый, пьяняще-мужской запах, смесь сандала, морского ветра и чего-то еще, что заставляло сердце биться чаще.

– Нет, все в порядке. Я уже проснулась. Ты где?

– В аэропорту. Вылетаю в Абу-Даби. Наследство… нужно разбираться. – Голос Арифа на другом конце провода прозвучал устало. – Дом, машины, прислуга. И эти чертовы акции Alamir Air. Пока нет ни единой мысли, что со всем этим делать. Гора бумаг, а смысла… не видно.

– Отец… – начала Аиша, и в горле снова встал знакомый, острый как бритва ком. – Он всегда хотел, чтобы ты все унаследовал. Чтобы все было в надежных, сильных руках. Твоих руках.

– Я знаю, – голос Арифа смягчился, в нем проступила та самая братская нежность, что всегда была их общим щитом. – Но это не значит, что мне не нужен твой совет, сестренка. Ты всегда видела ситуацию под другим углом, находила неожиданные решения. Но это позже. – Он сделал паузу, и Аиша с закрытыми глазами представила его напряженное лицо, тень заботы в темных глазах. – Сейчас рассказывай, как ты? В чужой стране, в незнакомом городе, рядом с… этим мужчиной. Все в порядке? Скажи честно.

Аиша снова посмотрела на пиджак. В памяти всплыл вечер на пляже, его низкий, задушевный голос, его слова, от которых кровь стыла и бежала быстрее, его взгляд, полный такого огня, что дух захватывало. И то странное, необъяснимое чувство покоя, с которым она уснула, окруженная его запахом, словно зашитая в невидимый кокон его присутствия.

– Я в порядке, Ариф, – сказала она, и на этот раз в ее голосе прозвучала не просто уверенность, а легкая, едва уловимая, но настоящая теплота. – Правда. Не волнуйся за меня. Здесь… хорошо.

– Легко сказать, – проворчал он, но в его тоне уже слышалось облегчение. – Ты там одна.

– Я справлюсь.

В трубке послышался облегченный, почти неслышный выдох. Брат понял. С ней все было более чем в порядке. Не просто терпимо, а хорошо.

– Хорошо. Тогда я пошел на посадку. Обещай мне быть осторожной. Во всем.

– Это ты обещай не гонять как сумасшедший на своем Порше, – парировала она, и в голосе ее снова зазвучала привычная брату насмешливая нотка. – Помни, у меня из семьи остался только ты.

– И Халид, – тихо, но четко, словно ставя точку в ее сомнениях, добавил Ариф.

Аиша закрыла глаза, и на ее губах, помимо ее воли, дрогнула улыбка – смущенная, но искренняя.

– И Халид, – повторила она, – Позвони, как разберешься с делами. Я скучаю.

Она положила трубку и еще несколько минут сидела на краю огромной кровати, глядя на расстилающееся за окном безбрежное, сияющее море. Затем взяла телефон и быстрым, привычным движением большого пальца набрала несколько сообщений, стараясь передать подругам каплю того странного умиротворения, что поселилось в ее душе.

«Джидда – это нечто. Представь, город у моря, где женщины водят машины с распущенными волосами, а не носят паранджу. И да, мой грозный муж оказался архитектором-минималистом с тайной страстью к фантастике. Жизнь, как оказалось, чертовски непредсказуема. Скучаю.»

Аиша быстро выбрала среди списка контактов «Мэри» и не мешкая послала сообщение.

Еще немного подумав, она набрала следующий текст уже для Элоизы:

«Передай Лиаму, что его любимая стюардесса не пропала, а обнаружила, что в Саудовской Аравии есть места, где можно дышать полной грудью, не озираясь по сторонам. Джидда прекрасна. И да, я в порядке»

Ответ от Элоизы пришел почти мгновенно, словно она ждала у телефона.

«Лиам передает дословно: «Селфи с букетом на фоне улочек – обязательно. Иначе в твоем ужине при первой же встрече окажется бамия.» Что бы это не значило, но передала как есть. Я рада за тебя, птичка.»

Аиша рассмеялась, представив серьезное, невозмутимое лицо Лиама, произносящего эту абсурдную угрозу. Она сама когда-то, в самом начале его отношений с Элоизой, говорила ему то же самое, пытаясь ободрить его после очередного «прокола» перед безупречной француженкой. Ее небесная семья была здесь, с ней, в этих простых, живых сообщениях. Она не одна. И от этой мысли на душе стало светло и спокойно.

Спускаясь к завтраку, она застала Халида за чтением утренних новостей с планшета. Он был снова в своей «джиддской» униформе – темные, безупречно сидящие брюки и простая белая рубашка с закатанными до локтей рукавами, обнажавшими сильные, жилистые предплечья. Вид его, такой обыденный, лишенный традиционной помпезности, и столь спокойный, вызвал у Аиши новый прилив странной, щемящей нежности.

– Сабах аль-хейр, – сказал он, откладывая планшет. Его взгляд скользнул по ней, быстрый, но внимательный, выхватывая каждую деталь. – Хорошо спала?

– Прекрасно, – солгала она, садясь напротив и отводя глаза к столу, накрытому изысканными яствами. В памяти снова, предательски, всплыло кресло и его пиджак под головой.

– Сегодня ожидаются гости, – предупредил он, наливая ей в высокий бокал свежевыжатый апельсиновый сок. – Хасна нанесет визит. И, вероятно, Зафар присоединится. Они… часто работают вместе.

– Твоя сестра? Та самая, что «умнее и проницательнее советников»? – уточнила Аиша, поднимая на него взгляд.

– Та самая, – уголки его губ дрогнули в сдержанной улыбке. – Готовься. Она не из тех, кто бросает слова на ветер и церемонится с людьми. Ее прозвали «Стальным Лотосом» не просто так.

Хасна прибыла ровно в одиннадцать, без минуты опоздания. Ее появление не было громким, но оно обладало качеством властным и неоспоримым. Она вошла в гостиную, и все пространство, наполненное светом и воздухом, мгновенно насытилось ее целеустремленной энергией. Безупречный брючный костюм из струящейся перламутрово-серой ткани, который сидел на ее стройной фигуре как влитой, подчеркивая каждую линию. Голову покрывал не традиционный платок, а элегантный, сложно закрученный тюрбан из той же ткани, оставлявший открытыми несколько прядей темных, как смоль, волос. Но больше всего Аишу поразили ее глаза – не темные, как у Халида, а пронзительного, холодного голубого цвета, словно осколки арктического льда, таящие в себе вековую мудрость и стальную волю. Она была похожа на брата лишь этой незыблемой силой характера, читавшейся в каждом отточенном жесте, в каждом взмахе ресниц.

– Хасна, – Халид подошел и поцеловал сестру в щеку с той нежностью, которую Аиша видела в нем, только когда он говорил о своих сестрах. – Это моя жена, Аиша. Аиша, моя сестра, Хасна. Гордость нашей семьи и грозный председатель самого крупного в провинции благотворительного фонда в сфере здравоохранения.

– Мы виделись на свадьбе, в том водовороте лиц и церемоний, – голос у Хасны был низким, мелодичным, но в его глубине чувствовалась закаленная сталь. Ее взгляд, изучающий и безжалостно-четкий, скользнул по Аише с ног до головы, словно сканируя на предмет изъянов. – Поздравляю с окончательным решением вступить в эту семью. Надеюсь, ты полностью осознаешь меру ответственности, что ложится на твои плечи вместе с нашим именем.

Прежде чем Аиша успела найти достойный ответ, в дверях, словно спасительный бриз, появился Зафар.

– А я вот питаю надежду, что завтрак еще не закончился, и мне перепадет хотя бы кофе, – произнес он, его умный, насмешливый взгляд на мгновение, дольше чем того требовала вежливость, задержался на Хасне, прежде чем перейти к остальным. В этом мимолетном скольжении взора уловилась целая история. – Аиша, вы прекрасно выглядите. Солнце Джидды и морской воздух явно идут вам на пользу. Вы просто расцветаете.

– Спасибо, доктор, – кивнула она, ловя этот взгляд и улавливая в нем не только галантность, но и искреннюю теплоту.

Хасна, не отводя холодного, аналитического взгляда от Аиши, продолжила, будто Зафар и не прерывал ее:

– Итак, ответь мне честно, без прикрас. Ты – женщина, привыкшая к определенной, я бы сказала, безграничной свободе. Сможешь ли ты выдержать наше общество? Его душные условности, вечные двойные стандарты, его ядовитую, неумолимую готовность осуждать? Или ты сломаешься при первом же серьезном давлении, подведя не только себя, но и моего брата, поставив под удар все, чего он добивался годами?

Воздух в просторной, светлой гостиной наэлектризовался, стал густым и тяжелым. Халид сделал шаг вперед, его лицо стало строгим, а глаза сузились в предостережении.

– Хасна…

Но Аиша мягко, уверенно подняла руку, останавливая его. Она выпрямилась во весь свой рост, встречая ледяной взгляд Хасны, и ее собственные глаза загорелись ответным золотым огнем вызова.

– Я выдержала внезапную потерю отца, крах всей своей карьеры и добровольный переезд в чужую страну, чтобы выйти замуж за человека, которого почти не знала. Я прошла, как говорит мой капитан, и огонь, и воду. Ваше общество со своими условностями, Хасна, какими бы душными они ни были, не пугает меня. А то, что я «светская женщина», отнюдь не означает, что у меня нет внутреннего стержня. Я не намерена ломаться. И уж тем более – подводить своего мужа. В этом вы можете не сомневаться.

На изящно очерченных губах Хасны дрогнуло подобие улыбки. Это не была улыбка дружелюбия или одобрения, скорее – молчаливое уважение фехтовальщика, только что парировавшего умелую и точную атаку.

– Хорошо сказано. Красиво и с достоинством. Посмотрим, хватит ли у тебя сил подкрепить слова делом.

Зафар, пытаясь разрядить обстановку, покашлял в кулак, и в его глазах плескалась неподдельная веселость.

– Может, все же продолжим это увлекательное знакомство за чашкой кофе? Прекрасное утро, чтобы обсуждать не только политику и судьбы империй, но и… другие интересные вопросы.

Халид положил руку на плечо Зафара с той простотой, какая бывает только между старыми, проверенными друзьями.

– Зафар, пройдемся до библиотеки. Мне нужно кое-что срочно обсудить с тобой по поводу финансирования нового медицинского центра. Твои отчеты просто бесценны. – Он наклонился к сестре, и его шепот был тихим, но облеченным в сталь непреклонной воли:

– Хасна, она моя жена. И я очень прошу, не дави на нее. Дай ей время.

Хасна молча, почти незаметно кивнула, и когда брат с Зафаром вышли, ее безупречная осанка немного смягчилась. Открытая конфронтация исчезла, но напор, исходивший от нее, по-прежнему давил.

– Ладно, – начала она, делая маленький, элегантный глоток кофе. – Перейдем к практическим вопросам. Есть несколько моментов, которые необходимо внести в твое расписание и усвоить с самого начала. – Хасна сделала паузу, давая возможность осознать вес последующих слов. – Во-первых, брат… он человек долга: его прямой обязанностью является забота о вдовах нашего отца. Поэтому раз в неделю он неизменно посещает их, проводит с ними время, решает их вопросы. Это его правило, от которого он не отступает никогда.

Аиша почувствовала, как по ее спине, от копчика до затылка, пробежал леденящий холодок. В голове, громко и отчетливо, пронеслось одно-единственное слово: многоженство.

– Вдов… много? – спросила она, стараясь, чтобы голос не дрогнул и не выдал внутреннюю панику.

– Две, – четко, без обиняков, ответила Хасна, не сводя с нее пристального, аналитического взгляда. – Мать Нур и Лейлы. И моя мать.

Пазл в голове Аиши сложился с оглушительной, почти физической ясностью. Вот почему они все такие разные. У Халида, Хасны и двойняшек – разные матери.

А потом, как ледяная, сковывающая волна, накатила новая, ужасающая мысль: «А что, если и я стану одной из многих? Очередной женой в этой коллекции? Одна из… гарема». От этой мысли ее бросило в жар, а затем в пронизывающий до костей холод, и она сжала пальцы на коленях, чтобы они не дрожали.

– Во-вторых, – продолжила Хасна, ставя фарфоровую чашку на блюдце с тихим, но веским звоном, – я тебе не враг. Поверь мне. Напротив. Но я обязана попросить тебя – береги честь нашей семьи. Теперь от твоих поступков, от твоего поведения зависит не только твоя репутация, но и будущее. Мое. Нур. Лейлы. Наши шансы на достойное образование, на брак по выбору, а не по расчету. Джидда – город свободный, я не устаю это повторять, но у свободы, увы, есть свои могущественные и очень влиятельные враги. Не давай им козырей своей излишней, бросающейся в глаза… современностью. – Она откинулась на спинку дивана. – А теперь, собирайся. Мы едем в дом к Нур и Лейле. Пора познакомиться с остальной частью семьи.

Поднимаясь в свою комнату, Аиша мысленно перебирала, как четки, слова Хасны. «Береги честь». «Не провоцируй». «Враги свободы». Она подошла к гардеробной, ее взгляд скользнул по рядам одежды и остановился на элегантном хлопковом брючном костюме-кимоно песочного, теплого оттенка. Безупречный, но легкий макияж был нанесен почти на автомате, пальцы сами помнили нужные движения. Оставались волосы. Она провела рукой по их тяжелой, шелковистой массе и вспомнила слова Халида, сказанные ей в тот вечер в саду в Абу-Даби, слова, что обожгли ее тогда своим скрытым желанием: «…одна лишь мысль о том, что другой мужчина увидит Ваши волосы, такими свободными, дикими и прекрасными, заставляет мою кровь стынуть в жилах».

Улыбнувшись сама себе, она ловкими, умелыми движениями собрала свои «дикие и прекрасные» волосы в тугой, элегантный и строгий узел на затылке. Зеркало отражало образ современной, собранной и уверенной в себе женщины, в котором, однако, угадывалась и восточная, сдержанная строгость. Дополнив образ большими, темными солнцезащитными очками, она спустилась вниз, чувствуя себя готовой к новой битве.

Хасна, ожидавшая у дверей, окинула ее быстрым, всеоценивающим взглядом – от кончиков туфель до безупречной прически – и коротко, почти по-военному, кивнула.

– Выглядишь как подобает. Солидно и с достоинством.

Аиша поняла, что в устах этой требовательной женщины подобные слова звучали как высший комплимент и знак одобрения.

Их путь лежал через оживленные улицы Джидды, но вскоре они свернули в более спокойный, зеленый район, где за высокими стенами утопали в буйной растительности виллы. Дом, где жили Нур и Лейла с матерью, был не таким ультрасовременным, как вилла Халида, но красивым и уютным, построенным в арабском стиле с резными деревянными решетками – мушрабия – и внутренним двориком, где журчал фонтан. Воздух был напоен ароматом цветущего и необычайно огромного сада.

Нур и Лейла встретили их прямо на пороге, обрушившись на Аишу шквалом безудержной радости, смеха и вопросов. Им было по двадцать, но неистовая, заразительная энергия, исходившая от девушек, заставляла чувствовать их вечными подростками. Они втянули Аишу в прохладную, уютную гостиную, усадили на мягкие диваны, заваленные шелковыми подушками, и буквально засыпали ее расспросами.

– Правда, правда, ты была бортпроводником? – забрала инициативу Нур, ее большие, темные глаза сияли от неподдельного любопытства и восторга. – Это же невероятно романтично! Столько стран, столько людей! Ты же просто купалась в этой свободе!

– А мы слышали, – Лейла понизила голос до конспиративного шепота, словно сообщая государственную тайну, и наклонилась к Аише, – что ты вообще-то училась на пилота. Целый год. Но бросила. Это правда?

Аиша не могла не улыбнуться их искренней, почти детской непосредственности. Их энтузиазм был таким заразительным.

– Правда. Ровно год отучилась. Мне нравилось. Но отец… он очень меня просил, умолял почти, оставить это. – Ее голос на мгновение дрогнул. – Он переживал, что женщине, да еще арабке, не будут рады в кабине пилотов. Что коллеги-мужчины не примут меня, будут саботировать полеты, создавать опасные ситуации. Он боялся, что это сломает меня, убьет во мне любовь к небу… Папа берег меня, как ему казалось, единственно верным способом.

– А Халид ведь тоже… – начала Нур, увлеченная разговором и собственными мыслями, но Лейла, сидевшая рядом, резко, почти отчаянно дернула ее за рукав, опрокинув при этом почти полную чашку с ароматным кофе на свое светлое, шелковое платье.

– Аллах, Аллах! – воскликнула Лейла, вскакивая, как ошпаренная. – Что за неловкость! Простите, я совсем не смотрела под руки!

Хасна, сидевшая напротив в позе сфинкса, бросила на Лейлу быстрый, одобрительный взгляд. Молодец, что не дала сестре сболтнуть лишнего. Аиша заметила этот безмолвный, но красноречивый обмен между сестрами. Было ясно, как божий день, что Нур чуть не проболталась о чем-то таком, что брат настрого запретил им обсуждать с новой женой.

В гостиную ненадолго вышла их мать. Женщина с усталым, но красивым лицом, одетая в строгое, дорогое платье. Ее звали Сальма.

– Рада наконец познакомиться, Аиша, – сказала она, кивая ей с вежливой, но прохладной отстраненностью. – Халид много о тебе рассказывал. Вы уже видели сад?

– И я рада знакомству, – мягко ответила девушка. – Сад просто великолепен. Кажется, я подобных растений нигде не встречала.

Улыбка озарила лица всех присутствующих. Сальма находила покой в бесконечной изнуряющей работе в саду, разводя редкие сорта цветов и кустарников. Признание результата ее трудов было абсолютно точным попаданием, первым мостиком к налаживанию добрых дружеских отношений.

Пока Лэйла убежала переодеваться, Аиша, глядя на ее спину, спросила у Хасны:

– А где мать Халида? Я что-то о ней не слышала.

Хасна на мгновение замолчала, ее лицо стало невозмутимым.

– Она умерла, когда Халиду было около двух лет. Он ее практически не помнит. Отец… он остался один с маленьким сыном, наследником. Это, наверное, и определило многое в его характере и в его… решениях.

Он тоже остался один с отцом, – пронеслось в голове у Аиши. Как и мы с Арифом. Но наш отец… он не взял других жен. Он посвятил жизнь только нам. Эта параллель заставила ее по-новому, с еще большей болью, взглянуть на сложившуюся ситуацию.

—

Выйдя на улицу после визита, Аиша повернулась к Хасне, все еще находясь под впечатлением от бурной энергии сестер.

– Что ж, теперь едем к твоей матери? Продолжим знакомство?

Хасна рассмеялась, и этот смех был неожиданно легким, молодым и по-настоящему веселым.

– Нет, эту встречу, я думаю, ты сегодня уже точно не переживешь. Моя мать… она женщина с характером. И ее оценка будет куда более пристрастной. Отложим этот визит на другой, морально подготовленный день.

Они попрощались у машины – без объятий и поцелуев, но с взаимным, твердым «спасибо», в котором уже чувствовалось не просто перемирие, а зарождающееся, осторожное уважение двух сильных личностей.

Вечером, оставшись одна в тишине своего нового дома, Аиша готовила себе на кухне свой любимый латте с корицей. Но мысли ее были далеко, они метались, как пойманные в ловушку птицы. Слова Хасны о вдовах отца не выходили из головы, звуча навязчивым, тревожным эхом. Многоженство. Оно здесь не просто существует, оно процветает. Это норма. Все известные, все богатые и влиятельные люди имеют больше одной жены. Она мысленно перебирала лица саудовских шейхов и принцев, мелькавшие в новостных лентах и светской хронике. У всех у них были гаремы. И Халид… он был плотью от плоти этой системы.

Ее охватила внезапная, слепая паника. Она быстро, почти лихорадочно, схватила телефон и набрала сообщение Арифу:

«Срочно. Пришли фото нашего брачного контракта. Сейчас же.»

Через минуту, показавшуюся вечностью, на экране появилось изображение документа. Сердце Аиши заколотилось с такой силой, что ее затошнило. Она была на сто процентов уверена – ее брат, любящий и защищавший ее всю жизнь, никогда, ни за что не подписал бы подобное разрешение. Да и она сама, будучи в здравом уме, никогда на это не пошла бы. Даже с нелюбимым мужем, она не согласилась бы стать одной из… гарема. Это было унизительно. Ужасно. Невыносимо.

Она пробежалась глазами по строчкам, пока не нашла тот самый, роковой пункт. Ее палец дрожал, когда она провела по холодному стеклу экрана. И она увидела. Свою собственную, знакомую до боли подпись. Рядом со строчкой, где черным по белому, недвусмысленно и четко, было написано, что она, Аиша бинт Джималь Аль-Мансури, согласна на то, чтобы ее муж, Его Королевское Высочество Халид ибн Заид Аль Сауди, вступил в последующие браки в соответствии с нормами Шариата.

Согласна. Она сама это подписала. Своей собственной рукой.

Не думая, не рассуждая, она набрала номер Арифа, и едва он ответил, ее голос, сдавленный от шока и нарастающей ярости, вырвался наружу:

– Ты видел? Ты видел, что я подписала? Что мы с тобой подписали?

– Аиша, успокойся, дыши, – сухо, устало ответил брат. – Это было обязательным, непременным условием. Без этого согласия брак с представителем королевской семьи был бы попросту невозможен. Я тебя предупреждал.

– Нет! Нет, ты не предупреждал! – закричала она в трубку, и слезы горечи выступили на глазах. – Ты сказал, что есть «некоторые традиционные моменты»! Какие-то условности! Ты не сказал, что я подпишу согласие на собственное унижение!

– Ты была не в себе после смерти отца! – в голосе Арифа зазвучало отчаяние и оправдание. – Ты вся была в трауре, ты не воспринимала половину из того, что я говорил! Я не хотел тебя пугать дополнительно! И потом, Аиша, это просто формальность! Халид…

– Формальность? – перебила она его, и в горле встал огромный, душащий ком. – Формальность? Чтобы я стала одной из многих? Чтобы я жила в этой… этой позолоченной, самой современной в мире клетке, зная, что в любой момент, когда ему вздумается, он может привести сюда другую? Молодую, красивую, послушную? И я должна буду с этим смириться? Потому что я «согласна»?!

Она бросила трубку, не в силах слушать его оправдания. Комната поплыла перед глазами, предметы потеряли очертания. Эта прекрасная вилла, этот «свободный» город, эта утопия, которую он с такой любовью строил… Все это оказалось великолепной, ослепительной, инкрустированной бриллиантами шкатулкой, а внутри – все та же черная, беспросветная, удушающая пустота древних традиций, подавляющих волю женщины. Она была загнана в клетку. Самую красивую, самую современную на свете, но от этого не менее прочную. И самое ужасное – что дверь в эту клетку она захлопнула за собой собственными руками.

В этот самый момент, когда ее мир рушился на части, дверь на кухню бесшумно открылась. На пороге стоял Халид. Он был без пиджака, в той же рубашке, и лицо его было спокойным, почти безмятежным.

– Как прошел твой день? – спросил он, его голос был ровным и теплым. – Понравились сестры? Надеюсь, они не слишком замучили тебя своими расспросами?

Аиша медленно повернулась к нему. Все то тепло, та надежда и нежность, что начала было теплиться в ее сердце, испарились в один миг, сменившись ледяной, всесокрушающей яростью и горьким, обжигающим разочарованием.

– Нормально, – бросила она сквозь сжатые зубы, с такой силой ставя свою фарфоровую чашку в раковину, что та угрожающе звякнула.

И затем, не глядя на него, не желая видеть его красивого, спокойного лица, она быстрыми, решительными шагами прошла мимо, плечом задев его руку. Аиша вылетела из кухни и, добежав до спальни, изо всех сил, с грохотом, от которого задрожали стены, хлопнула дверью. Глухой удар эхом прокатился по всему дому, повиснув в воздухе тяжким, невысказанным обвинением.

Халид вздрогнул. Но не от оглушительного грохота. А от ее взгляда, который он успел поймать за тот короткий миг, пока она проносилась мимо. Взгляда, полного не просто гнева или обиды. В нем было нечто большее – сокрушительное, леденящее душу разочарование. И он, человек, привыкший читать самые сложные политические карты и предугадывать действия врагов, стоял в полной прострации, не понимая, что же, черт возьми, он сделал не так.

Глава 11: Грань молчания и ярости

Неделя тянулась за неделей, каждая из них отмерялась не сменой дней, а слоями льда, нараставшими в пространстве между ними. Воздух в их общем доме стал густым и тягучим, словно застывший мед, но не сладким, а горьким, отравленным невысказанными словами. Тишина, некогда наполненная обещаниями и робкой надеждой, превратилась в тяжелое, гнетущее молчание, давившее на виски и заставлявшее чаще переводить дыхание.

Халид чувствовал себя узником в собственном доме. Каждое утро он просыпался с надеждой, что лед тронулся, и каждый вечер ложился с горечью осознания, что стена стала лишь выше. Он пытался – осторожно, как сапер на минном поле, – наводить мосты.

– Погода сегодня удивительная, – говорил он за завтраком, глядя в окно на ослепительную бирюзу моря. – Не хочешь ли прогуляться по пляжу перед тем, как солнце станет палящим?

Аиша, не отрывая взгляда от чашки с кофе, отвечала монотонно, словно заученную мантру:

– Спасибо, нет. У меня есть дела.

– Мне прислали новые отчеты по проекту в Марине, – пытался он снова, позже, застав ее в библиотеке. – Там интересные решения по ландшафтному дизайну. Мне бы хотелось услышать твое мнение.

Она перелистывала страницу книги, даже не поднимая на него глаз.

– Я уверена, Ваши специалисты справятся и без моего скромного мнения.

Ее ответы были отполированы до холодного, безжизненного блеска. «Да». «Нет». «Спасибо». Ни одного лишнего слова. Ни единой искры в глазах, которые он помнил такими живыми – то горящими гневом, то сияющими от любопытства, то темнеющими от его прикосновений. Теперь они напоминали застывший янтарь – прекрасный, но непроницаемый.

Аиша, в свою очередь, вела с собой изнурительную внутреннюю войну. Она мысленно возвращалась к той ночи после пляжа, и к своим собственным, вырвавшимся помимо воли словам: «Мне все равно, где ты будешь спать». И теперь, с упрямством, достойным лучшего применения, заставляла себя верить, что это была чистая правда. Ей было все равно. Абсолютно.

Но почему тогда ее взгляд, скользя по полкам гардеробной, невольно выхватывал его рубашки, висевшие рядом с ее платьями? Почему его книга, оставленная на прикроватной тумбе, раздражала ее, как заноза? И почему его запах – сложная, пряная смесь сандала, морской соли и бергамота, въевшаяся в ткань дивана, в которую она по привычке вечером зарывалась лицом, – сводил ее с ума, напоминая о том единственном вечере, когда она уснула, укрытая его пиджаком, в странном, но таком желанном покое?

Одной такой ночью, когда сон безнадежно отступил, а мысли, словно стая хищных птиц, кружили в порочном кругу унижения, гнева и горького разочарования, она не выдержала. Сорвавшись с постели, она включила свет, и ее взгляд упал на его вещи, разбросанные по комнате. Они казались ей теперь не свидетельством его присутствия, а символами ее поражения, маркерами территории, которую она была вынуждена делить с призраком возможного будущего, где ее место займет другая.

Слепой, яростный импульс заставил ее действовать. Она выдернула из кладовки большую дорожную сумку и с дикой, неистовой энергией принялась сгребать в нее все, что принадлежало ему. Книги по истории и фантастике, которые он оставлял повсюду, его дорогой набор для бритья, несколько рубашек. Все летело в сумку с глухими стуками, с грохотом падающих на пол томов.

Именно этот грохот и разбудил Халида. Он спал в гостиной, на диване, укрывшись пледом,– не было сил засыпать в пустой и холодной гостевой, – и сон его был тревожным и поверхностным. Вскочив, он направился к их – к ее – спальне. Дверь была распахнута, и картина, представшая его глазам, заставила его застыть на пороге в полном, оглушительном шоке.

Аиша, бледная, с лихорадочным блеском в глазах и растрепанными от быстрых движений волосами, с силой запихивала в сумку его вещи. Она была похожа на валькирию, ослепленную яростью.

– Аиша? – его голос прозвучал хрипло от недавнего сна и немого недоумением. – Что ты делаешь?

Она резко обернулась, грудь высоко вздымалась под тонкой тканью ночной рубашки.

– Что делаю? – ее голос был резким, как удар хлыста. – Я же хозяйка, как ты сам однажды любезно проинформировал меня. Навожу порядок. Очищаю пространство от лишнего.

Она с силой, почти с яростью, дернула молнию на переполненной сумке, с трудом застегнула ее и, подойдя к нему вплотную, буквально вручила ему в руки. Глаза ее горели холодным огнем.

– Ваши вещи, Ваше Высочество. Думаю, в гостевой комнате вам будет гораздо комфортнее. Там уже все приготовлено. В соответствии с вашим статусом.

Это был уже не холод. Это был открытый, демонстративный вызов. Халид взял сумку, чувствуя, как каменеют не только его пальцы, сжимающие ручку, но и что-то глубоко внутри, в самой груди. Он молча развернулся и ушел, но в его уходящей спине, в каждом напряженном мускуле, читалось такое оглушенное недоумение и нарастающая, как грозовая туча, тревога, что Аиша на мгновение почувствовала острый укол чего-то похожего на стыд. Но тут же, стиснув зубы, подавила его. Ей было все равно. Должно было быть все равно.

Она отрезала себя ото всех. Даже от Арифа. Ее брат, чувствуя неладное по ледяной тишине в ответ на его сообщения, засыпал ее тревожными вопросами, но она игнорировала их, словно замуровав себя в собственной крепости из обиды и горечи. Он тоже все знал. И тоже был виноват.

Наступил Священный месяц Рамадан. Утром Халид, соблюдая традицию и вопреки тяжести в сердце, нашел ее в библиотеке. Она сидела у окна, но не смотрела на море, а уставилась в одну точку, ее профиль был отточенным и неприступным.

– Благословенного месяца Рамадан, Аиша, – сказал он тихо, с почтением, которое все же не могло скрыть надежду. – Да вознаградит нас Всевышний за пост и молитвы, дарует нам мир и понимание.

Она медленно подняла на него взгляд, и в ее глазах не было ни тепла, ни света, лишь плоская, безжизненная поверхность.

– Пусть Аллах вознаградит и Вас, Ваше Высочество, – ответила она сдержанно, словно отчитав заученную, ничего не значащую фразу, и снова отвернулась к окну.

Первый ифтар решено было провести в доме Хасны, более традиционном и подобающем для семейных встреч. Халид передал приглашение Аише, внутренне сжимаясь в ожидании отказа, скандала, чего угодно, лишь бы не этого ледяного равнодушия. Но она лишь молча кивнула, и в назначенный час была готова – безупречная, холодная, как статуя из мрамора. Он смотрел на нее, и слова застревали у него в горле. «Пожалуйста, ради нашей семьи, ради меня, не показывай виду. Прошу тебя». Но он не решался их произнести, боясь, что любое неверное слово станет той последней каплей, что окончательно разрушит и без того шаткое равновесие.

Дом Хасны был отражением ее самой – снаружи традиционный, с резными деревянными ставнями-мушрабия, скрывающими внутренний мир от посторонних глаз, но внутри – храм современного минимализма, чистых линий и неуемного интеллекта. Светлые стены, строгая, но изысканная мебель, и повсюду – книги. Целые стены, от пола до потолка, были заставлены ими. Тома по медицине, истории, экономике, философии стояли в идеальном порядке, словно солдаты в строю. Воздух был пропитан сладковатым ароматом готовящихся для разговения угощений, дорогого парфюма и пыли с древних переплетов. Дом был большим, красивым, но пустым – в нем жили лишь Хасна и ее мать, Рания, но их гордое, одинокое достоинство витало в каждом уголке.

Когда они вошли, в просторной гостиной уже собрались все: сама Хасна в элегантном платье глубокого синего цвета, ее мать Рания – женщина с острым, как лезвие, умным лицом и пронзительным, всевидящим взглядом, Нур и Лейла, сиявшие в праздничных нарядах, словно два ярких тропических цветка. Присутствовала и Сальма – спокойная, с мягкими, уставшими глазами, в которых проскальзывала искорка любопытства и некоего дискомфорта.

Зафар, выглядевший, как всегда, собранно, стоял чуть поодаль, не нарушая личных границ женского общества. Он широко улыбнулся, обрадованный приездом друга, но почти сразу на его лице отразилось напряженное недоумение. Отстраненность молодоженов была не просто осязаемой, она обдавала всех окружающих своей мощной ледяной волной.

Им желали гармонии и любви в новой совместной жизни. Когда эти слова, теплые и искренние, прозвучали в адрес Аиши и Халида, она вдруг улыбнулась. Коротко, сухо, почти неестественно. Холодная усмешка, не имеющая ничего общего с весельем. Халиду стало физически холодно, будто по его спине проползла ледяная змейка. Он почувствовал, как под улыбками и общим благодушием зреет настоящая буря.

Аиша заняла свое место за столом, уставленным яствами, но ее внимание было не на еде. Она изучала этих двух женщин – Ранию и Сальму. Как они могли делить одного мужчину? Любить его? Как уживались в рамках одной семьи, пусть и в разных домах? Как растили детей, чтобы те, как Хасна, Нур и Лейла, выросли не соперницами, а настоящими сестрами, поддерживающими друг друга? Она видела, как они вежливо, но с неоспоримой дистанцией общаются друг с другом, и ее душила тоска, смешанная с отвращением. Это ли ждало ее?

Когда служанка стала разливать воду и подавать финики для разговения, Аиша, поймав взгляд Халида, вдруг резко, перекрывая общий говор, обратилась к горничной:

– Подайте Его Высочеству сразу кофе.

Повисла секундная, но оглушительная тишина. Нарушить установленный порядок разговения, сделать такое публичное заявление – это был тонкий, но абсолютно явный вызов. Аиша смотрела прямо на Халида, и в ее глазах горел не просто огонь, а настоящий пожар. Она использовала то, что смогла о нем узнать для этого?

– Ты ведь сам говорил, что предпочитаешь кахву. Всегда, – произнесла она, цитируя их давний, такой теплый разговор на пляже, оскверняя этим память о нем.

Халид, чувствуя, как под маской спокойствия закипает ярость и растерянность, заставил свои губы растянуться в мягкую, сдержанную улыбку и кивнул горничной.

– Благодарю, камари, ты очень внимательна. Но сегодня, пожалуй, я начну, как и все, с воды и фиников. День был долгим, и тело требует влаги.

«Камари?» – предательское тело Аиши словно обмякло, и рука безвольно опустилась, на стол, так и не прикоснувшись к бокалу. – «И после всего он называет ее «моя луна»? Да что с этим человеком?!»

Ему удалось сгладить ситуацию, пока Аиша приходила в себя, но напряжение в воздухе не рассеялось, а, напротив, сгустилось, стало почти осязаемым. Рания, сидевшая напротив, видела все. Ее жесткий, проницательный взгляд, словно рентген, просвечивал их обоих. Она не была женщиной, которая церемонилась с чужими чувствами, особенно когда дело касалось семьи.

– Ну, Аиша, – начала она, откладывая финик и складывая изящные пальцы. – Как ты себя чувствуешь в своем новом, столь высоком статусе? Джидда, конечно, не Абу-Даби. Не скучаешь по прежней, вольной жизни? По своим полетам?

Халид чуть не подавился глотком воды. Он закрыл глаза на долю секунды, мысленно готовясь к неминуемому взрыву.

Аиша улыбнулась. Хотя вряд ли это была улыбка… скорее оскал, хищный и холодный, в котором не было ни капли радости.

– Чувствую себя прекрасно, Рания. Благодарю за заботу, – ответила Аиша, и ее голос зазвучал сладко и неестественно, словно патока. – Я уже полностью вошла в ритм и составила для себя четкое, одобренное Халидом расписание.

Халид, сидевший напротив, медленно поставил свой стакан с водой, не сводя с нее напряженного взгляда. Он понимал, куда заходит этот разговор.

– Например, в понедельник утром – уроки классического арабского с профессором из университета, чтобы совершенствовать язык Корана. Затем в полдень – визит к Сальме, помощь в организации ее благотворительного базара садовых растений.

Сальма, услышав свое имя, мягко кивнула, но в ее глазах читалось легкое недоумение. Ни о каком базаре они не договаривались.

– После обеда – встреча с управляющим нашими семейными инвестициями, я должна разбираться, куда вкладываются средства. А вечером, – она сделала небольшую, подчеркнуто театральную паузу, глядя прямо на Халида, – я обязана присутствовать на еженедельном ужине Халида с его советниками, как того требует мой статус.

Упоминание ужина с советниками, на который она ни разу не явилась, заставило Нур и Лейлу переглянуться с растущим интересом. Им начало казаться, что они присутствуют на захватывающем спектакле.

– Вторник начинается с физической активности – частные уроки верховой езды. Затем работа с моим стилистом над гардеробом для предстоящих официальных мероприятий.

Рания одобрительно кивнула, словно говоря «ну наконец-то что-то разумное».

– После этого – планирование моего собственного, пока еще небольшого, благотворительного фонда помощи детям из бедных районов Джидды. Я думаю, образование – это ключ.

На лице Хасны, до этого бесстрастном, мелькнула тень живого интереса. Это звучало как реальное и стоящее дело.

– А завершает день обязательное изучение истории и генеалогии семьи моего мужа, – продолжила Аиша, и ее голос вновь стал ледяным. – Нужно же знать, с кем приходится иметь дело.

Халид резко откашлялся, но она уже перешла к следующему пункту, не обращая на него внимания.

– Среда полностью посвящена светским обязанностям. Утренний бранч с женами иностранных дипломатов. Затем заседание женского клуба, где мы обсуждаем вопросы культуры.

Лейла тихо ахнула, представив себе эту скуку. Нур скривила нос, словно от горького лекарства.

– Позднее – посещение новой выставки в художественной галерее Марина, я должна поддерживать местных художников. Ах, и еще… на этой неделе вечерний прием в честь дня рождения одного из ваших кузенов, если не ошибаюсь.

– Не ошибаешься, – сухо подтвердила Рания, ее улыбка становилась все шире и опаснее. Она явно получала удовольствие от этого представления.

– Четверг – мой самый насыщенный день, – Аиша говорила уже с откровенным вызовом, обращаясь ко всем собравшимся. – С утра – ваш фонд, Рания. Халид настаивает, чтобы я глубоко вникла в работу медицинского центра, особенно в программы помощи женщинам. Я изучаю отчеты, встречаюсь с врачами. Обед у вас дома, как того требует традиция и долг невестки.

Рания сложила руки на столе, ее поза выражала полное и безраздельное внимание.

– После этого – мое личное время: два часа в неделю я уделяю урокам пилотирования на авиасимуляторе. Старые привычки, знаете ли, – Аиша язвительно улыбнулась, и это была первая по-настоящему искренняя эмоция за весь вечер.

– А вечером, – заключила она, и в голосе ее прозвучала сталь, – сеанс с психологом. Переезд и новая роль – это большой стресс, нужно с ним справляться.

Зафар, поднося стакан к губам, сделал вид, что подавился, и резко кашлянул в кулак.

– С таким-то расписанием, ей бы психиатра в штате завести, – прошипел он так, чтобы слышали только ближайшие соседи.

Хасна, сидевшая рядом, предостерегающе ткнула его локтем под столом, но ее собственные губы невольно дрогнули, сдерживая улыбку.

Нур и Лейла, наконец, уловили суть происходящего. Их любопытство сменилось тихим ужасом. Они смотрели на Аишу, потом на каменеющее лицо брата, и им стало жаль их обоих.

– И наконец, пятница, – Аиша подняла подбородок, ее миссия подходила к концу. – Священный день. Утром – семейный завтрак. Затем мы с Халидом, как образцовая супружеская пара, посещаем мечеть. После этого – совместная прогулка или поездка, чтобы показаться народу. А весь вечер, разумеется, посвящен семье. Только семье. Как и положено.