Глава 1. Прощание с детством
Отец мой, Георгий Аристархович Муромский, будучи офицером гвардии, участвовал в европейских походах при императрице Елизавете Петровне, и погиб в битве с пруссаками в тысяча семьсот пятьдесят восьмом году, через пару лет после моего рождения.
Вскоре на престол взошел Пётр III, который прекратил всякие военные действия против Пруссии. Уже в отрочестве, я сам лицезрел, как многие старые солдаты вспоминали то решение императора не иначе как плевок на память о павших, а большинство известных мне дворян называли заключенный тогда мир «бесславным окончанием славной войны»1.
Доставшееся от отца матушке и мне владение, не набирало и сотни душ, являясь не садом Эдема, а местом, где семена любой надежды не могли пробиться через серую русскую безысходность.
Эта наша усадьба, как и множество провинциальных имений, была сотворена руками доморощенных умельцев: одноэтажный барский дом казался лишённым изысков и сложных форм, даже его деревянные стены не прятали свою сущность за штукатуркой, а четыре колонны из вертикальных брёвен, показывали что угодно, в том числе и сучки, но не полную симметрию и порядок2.
Внутри царила атмосфера, знакомая каждому, кто бывал в усадьбах Калужской, Орловской, Тульской, Рязанской и иже с ними губерниях3…
У комнаты на входе, с парадного крыльца, приютилась дверь в холодное ретирадное4 место, бывало что его сильнейшие ароматы встречали и наших немногочисленных гостей.
За этой незатейливой передней простирался длинный зал, занимавший чуть ли не половину главного дома, благодаря большим окнам, летом я исходил в нём потом, а зимой дрожал от стужи…
На глухой стене зала, по противоположным углам разбежались две двери: первая, низкая, заставляла пригибаться в поклоне любого взрослого, она вела в тёмный коридор, где приютились девичьи комнаты5 с чёрным ходом.
Вторая дверь, была куда выше, она отделяла от гостиного зала кабинет, переходящий в хозяйские опочивальни, которые захватили противоположный угол дома.
Из окон всех комнат открывался вид на старый фруктовый сад. Особенно выделялись на переднем фасаде три огромных окна, принадлежащих гостиной-залу, причем центральное окно летом служило стеклянной дверью, ведущей на улицу. Небольшие окна освещали спальни – мою и матери, комнатки немногочисленной прислуги. В проходной комнате, которую мы называли кабинетом, фасадная стена и вовсе была глухой.
Тусклые зеркала неярко мерцали в тесных нишах между окнами, а под ними располагались массивные тумбочки. В зале возвышался диван с высокой деревянной спинкой, в моих детских воспоминаниях он походил на трон монарха. Перед ним стоял изысканный овальный стол из красной древесины, по бокам от которого застыли два ряда угловатых и разнородных кресел…
Хорошая мягкая мебель тогда была лишь мечтой, но в кабинете имелась старая полумягкая6 софа, а в углу его стояла этажерка, хранящая наши немногочисленные сокровища: хрупкие бокалы, фарфоровые куколки и прочие милые безделушки. Стены же, слуги выкрасили просто – измазали жёлтой охрой7, так моя маменька хотела усилить свои воспоминания о редких, по её мнению, солнечных днях…
Из нашего дома открывался вид на мою основную вотчину8 – небольшую деревеньку, избы которой были рассыпаны по склону, над небольшой рекой, без какого-либо плана, являя взгляду лишь убогость и серебристо-серый отсвет срубных стен. Вокруг крестьянских жилищ главенствовал унылый пейзаж без садов и палисадов, с вырубленными деревьями.
Каждый двор был сердцем крестьянской жизни, обязательно с расположенной рядом клетью9, где хранилось зерно и прочее добро…
Зимой же, задолго до лютой стужи, жизнь крестьян перетекала из избы в зимник10 – низенький сруб-землянку, где крестьянская семья пережидала отрицательные температуры, чем-то напоминая медведя в спячке…
– Саша, – однажды проговорила мне мать, когда я играл с деревянной лошадкой, вырезанной деревенскими мужиками, – одна надежда у нас в жизни осталась, на твою будущую службу…
К счастью, она тогда преувеличила, ведь бремя заботы о нас милосердно взвалил на свои плечи старший брат отца.
Мой дядя, Андрей Аристархович Муромский, был близок к графу, фельдмаршалу Христофору Антоновичу Миниху11, когда государь Пётр Фёдорович вернул того из многолетней ссылки.
Даже после воцарения Екатерины II дядя продолжал следовать за своим стареющим благодетелем и помогал ему начальствовать над Ревельским, Кронштадтским и Балтийским портами, Ладожским и Кронштадтским каналами. Пускай многие «мудрецы», по началу, и советовали ему, сразу по воцарению императрицы, переметнуться из разбитого стана Петра III.
Когда фельдмаршал умер, от преклонных лет, Андрей Аристархович оставил службу государыне и удалился в своё подмосковное поместье. Там он притянул к себе дальних родственников, случайных знакомцев и бесчисленных прилипал. И я с матушкой, не избежали сей участи.
У матери я был единственным ребенком. Зато кузенов и кузин у меня народилось – не счесть! Мы росли, словно дикая поросль в подмосковном усадебном парке, скорее даже в лесу, единой, зачастую шумной и неугомонной ватагой, к которой, в тёплую пору, присоединялись гостившие у нас дети многих уважаемых соседей.