Читать онлайн Жёсткий секс. Задний вход

Пролог

Офис на двадцать пятом этаже был её личным ледовым полем. Стекло, хром и глянец отражали её – Таню, безупречную и холодную, словно алмаз, выточенный без единой трещины. Её каблуки выбивали чёткий, почти военный ритм на зеркальном паркете, и этот звук заставлял вздрагивать ассистентку Ольгу, будто каждый шаг был выстрелом. Таня скользила взглядом по отчётам, не вникая в цифры. Её интересовал не текст, а страх в глазах подчинённых. Она питалась им, как хищник свежей добычей. Это был её завтрак, обед и ужин – горький, но необходимый.

Когда-то её боялись за другое. За звонкий смех, за искру в глазах, за ту магию, что заставляла мужчин терять голову, а женщин сгорать от пожирающей зависти. Её тело – не просто плоть, а оружие, отмычка к любому сердцу, ключ к любому желанию.

Сегодня, как и вчера, она неспешно прохаживается по коридору, выискивая повод зайти к коллегам-мужчинам. Напомнить о себе, о своей власти, о том, как она наслаждается своей доминантностью, словно кошка, играющая с добычей.

Она ощущала боль в промежности, отголосок вчерашней ночи. В памяти – лишь холод мраморного пола, на котором она сначала стояла на четвереньках, а затем опустилась на колени, отдаваясь во власть чужих рук. Она не помнит ни места, ни времени, ни имени того мужчины, к которому позже присоединились его друзья. Лишь холод и голод, который она утоляла, растворяясь в этом акте подчинения. Сегодня ей пришлось надеть чёрные брюки, чтобы скрыть следы той ночи – царапины и синяки, как тёмные пятна на её безупречной броне.

Таня подошла к панорамному окну, не подозревая, что оказалась в прицеле Бориса. Он был влюблён в неё, но никогда не осмелился бы подойти с предложением свидания. Вместо этого он тайком снимал её на телефон, когда она проходила мимо, а после, в одиночестве своего маленького кабинета, окружённого коробками и старыми принтерами, предавался своим фантазиям. Это был редкий случай, когда он мог видеть её живьём через полуоткрытую дверь, пусть и на большом расстоянии роскошного офиса, и ласкать себя. Узнай она – не дрогнула бы. Ни лицом, ни сердцем.

Город лежал у её ног, а она не знала, что в этот момент кто-то жадно пожирает взглядом её обтягивающую фигуру.

Мириады огней внизу – каждая точка чья-то маленькая жизнь, полная глупых надежд и ненужных чувств. Она поймала своё отражение в стекле. Красивое лицо. Идеальные черты. Маска, под которой не осталось ничего. Ничего, кроме гулкой, леденящей пустоты, что разъедала её изнутри, как кислота.

Именно в этой пустоте, словно в глубине океана, иногда всплывали обломки. Обломки той, другой Тани. Девушки, которая умела смеяться до слёз, которая верила в любовь с первого взгляда, которая держала за руку свою первую любовь и клялась, что они всегда будут вместе. Таня резко отвернулась от окна, словно от удара. Призракам не место в её мире. Её мир – это власть, контроль и цинизм, выстроенные как крепость, куда не проникнуть ни свету, ни теплу.

Глава 1. Бархатные кандалы

Таня, осушив третью чашку кофе, закончила правки в сценарии и откинулась в кресле из чёрной кожи. Приятная усталость растекалась по спине, словно тёплый мёд, разливающийся по телу после долгого напряжения. "Финал маленькой работы – как сладкий пик, которого ждёшь, отдаваясь страсти. Это моя слабость и моя сила", – мысли путались в голове, а реальность растворялась в этом странном коктейле из похоти и ожидания награды.

Её кабинет был точным отражением её сути: дорогой, безупречный, холодный. Стекло, металл, глянцевые поверхности – ни одной лишней детали, ни намёка на слабость. Она провела рукой по шелковистой ткани своего платья – тёмно-изумрудного, облегающего, словно вторая кожа. Это были её доспехи, которые она сбрасывала лишь тогда, когда мужское эго одерживало верх, стремясь пронзить её своей силой, словно копьём, жаждущим цели. Тонкие стринги из чёрного кружева, почти неощутимые, но такие тугие, что подчёркивали каждый изгиб, напоминали ей о её собственной природе – всегда готовой, всегда на грани.

"Мои мозги пашут, так что и тело должно, я одна не справляюсь", – твердила она про себя, когда не хотелось тащиться на встречу, где ей предстояло отдаваться тем, кто был ей противен, но необходим для дела. "Мужики для деловых знакомств бухают, а бабы – трахаются", – её голова постоянно генерировала такие лозунги, которыми она оправдывала свои "эро-брейки", как она сама любила говорить. Быстрый перепихон, чаще всего прямо в рабочем кабинете, стал для неё почти ритуалом. Высшее руководство знало о её тяге к мужскому вниманию и не сопротивлялось. Всё, что полезно для дела, – разрешено. Закон о трёхстах процентах прибыли работал здесь косвенно, но карьера и власть для неё, особенно после получения должности с перспективой роста, стали единственными целями, которые имели значение.

Она любила доминировать, и не только на работе. Но слабость, которая в ней жила, была её силой. Природа одарила Таню длинными ногами, упругими изгибами, которые сами по себе были оружием, способным сломить любого. В ящике стола она держала свои тайные игрушки, прибегая к ним, когда слишком долго оставалась без внимания, когда желание становилось почти болезненным, требуя утоления. Ей нравилось поддерживать баланс, выстраивать "график" своих страстей, как она выстраивала рабочие планы.

Таня задумалась, не закрыть ли кабинет, чтобы уединиться с одной из этих игрушек, но дверь внезапно приоткрылась. В щель просунулось встревоженное лицо её ассистентки Ольги.

– Таня, Сергей Игоревич просит вас на совещание. Говорит, срочно.

Таня медленно повернула голову. Её взгляд, тяжёлый и безразличный, заставил Ольгу съежиться, словно от удара.

Она была крайне недовольна, что придётся тащиться к этому мудаку, которому несколько раз пришлось отдаться, чтобы он не зверел и не вредничал. Но деловые контакты на этом заканчивались. В нём она видела конкурента, метящего на более высокую должность наравне с ней.

– Передай Сергею Игоревичу, – голос Тани был тихим, но властным, – что, если у него снова горят сроки, он может тушить это сам. Собственной задницей. Моё время дороже.

– Так и передать?

Ольга, краснея, кивнула и исчезла.

Уголки губ Тани дрогнули в подобии улыбки. Сергей. Старый хрыч, который до сих пор думал, что его прошлые заслуги и положение крепкого середняка что-то значат. Он давно стоял на её пути, и сегодня она решила, что хватит. Нельзя выиграть гонку, помогая своему сопернику. Корпорация создавала условия, чтобы все со всеми ссорились, не входили в сговор. Иначе они могли стать сильнее, натворить дел или просто выйти из-под контроля. Ни одному владельцу бизнеса это не нужно. Главного держателя акций никто не знал. Ходили слухи, что это кто-то из работников среднего звена. Эта интрига подогревала интерес, но проверить правду было невозможно – юридические владельцы уходили в офшоры, а там тайна за семью печатями, недоступная простому сотруднику.

Она взяла телефон, пролистала контакты и нашла нужное имя. «Серёжа». Набрала. Он ответил почти сразу, голос был натянутым, но пытался казаться дружелюбным.

– Танюш, слышал, ты моего посыльного к вертушкам пристроила. Какие проблемы?

Она не стала вникать, что он имел в виду этим оборотом, ей было всё равно.

– Проблемы, Серёж, в том, что той старой модели «Жигулей», на которой ты привык ездить, больше нет в нашем автопарке, – сказала она сладким, ядовитым тоном. – Времена изменились. Или ты хочешь, чтобы я напомнила совету директоров о твоих «творческих» отчётах по бюджету прошлого года? Там такие цифры, что бухгалтеры плачут.

В трубке повисла тягостная пауза.

– Ты что, шутишь? Это шантаж, Таня.

– Это бизнес, милый, – она расстегнула верхнюю пуговицу платья, чувствуя, как адреналин начинает приятно жечь кровь. – Но есть и другой вариант. Помнишь, как мы с тобой отмечали моё повышение? В том самом номере отеля?

Он прочистил горло. Она мысленно представила, как он потеет.

– При чём тут это?

– Притом, что я сейчас одна в офисе. И мне… скучно. – Она намеренно сделала голос томным, приглушённым, тем самым, от которого у мужчин перехватывало дыхание. – Поднимись. Обсудим твоё будущее. Без протоколов.

Она положила трубку, не дожидаясь ответа.

Время, пока он добирался, она использовала, чтобы подготовиться, нанеся немного геля, чтобы облегчить предстоящее сближение. Она не любила прелюдии, считая их пустой тратой времени, а Сергей и вовсе не умел их создавать. Этот недостаток – или, может, достоинство – их объединял.

Минут через десять в кабинете стоял Сергей. Он пытался сохранить деловую осанку, но взгляд его бегал, а руки нервно теребили телефон. Таня сидела на краю стола, положив одну ногу на другую. Шпилька её туфли покачивалась в такт несуществующей мелодии.

– Ну? – выдавил он.

– Ну, – повторила она, поднимаясь и медленно приближаясь к нему.

Она остановилась в сантиметре от него, заставляя отступить на шаг. От него пахло дорогим одеколоном и страхом.

– Ты хочешь сохранить свой уютный кабинет с видом на проспект? Или предпочитаешь искать работу в провинциальной телекомпании?

– Таня, давай без игр…

– Я не играю, – она провела указательным пальцем по лацкану его пиджака. – Я диктую условия. Ты завтра пишешь заявление по собственному. С формулировкой «по состоянию здоровья». А я… я сделаю так, что ты об этом не пожалеешь.

У Сергея помутнело в глазах от нахлынувших чувств. Он чувствовал себя хулиганом, которого вот-вот накажут. "Какое увольнение? Что она несёт?" – думал он, но её взгляд, острый, как лезвие, сломил его сопротивление. Оно лопнуло, словно мыльный пузырь. Теперь в его глазах было только одно – животное, простое желание, смешанное с ненавистью. И именно это ей и было нужно.

Она развернулась и пошла к своему столу, зная, что он последует за ней.

– Закрой дверь, коллега. Начинаем закрытое совещание.

Платье на ней не требовало усилий для снятия. Она выбирала модели по практичности, экономя часы на раздевание и переодевание в важные моменты. Но чаще всего обходилась тем, что просто поднимала подол, обнажая тонкое кружево стрингов, чёрное, как ночь, почти невидимое на её бледной коже. Его руки были грубыми, торопливыми, боящимися упустить момент. Он стремился овладеть ею, словно жаждущий путник, добравшийся до оазиса в пустыне. Его губы впились в её шею, затем скользнули ниже, к груди, мстя за унижение, но это было больше похоже на продолжение его падения, чем на ответный удар.

Сергей пытался строить карьеру, но не умел играть в дворцовые интриги. Он был прямолинейным и наивным, хотя его деловые качества превосходили её собственные. Но сейчас она ждала его очередного унижения. Запрокинув голову, она смотрела в потолок, думая о цифрах в отчёте, который предстояло прочитать завтра, чтобы не раствориться в этом акте слишком быстро, чтобы растянуть удовольствие хотя бы на несколько минут. Её тело было её инструментом, и она использовала его, чтобы получать блага, которые иными путями давались с огромным трудом.

Он ворвался в неё резко, без намёка на нежность, с глухим стоном, словно зверь, срывающий цепи. Его движения были яростными, как будто он пытался доказать свою власть в этой ситуации. Она отвечала рефлексивными движениями бёдер, притворяясь страстной, издавая нужные звуки. Её тело, идеально отточенное, было обманчиво горячим, но внутри царила пустота. Холодный, ясный расчёт. Она могла бы отдаться случайному мужчине в парке, но делать это с тем, кого она презирала, здесь, в этом кабинете, было для неё особым видом игры. Закрыв глаза, она представляла другого – того, к кому тянулась душой, но кто был слишком мелкой сошкой, чтобы даже стоять рядом с ней. Это добавляло остроты, разжигая в ней искру наслаждения.

Её кожа, покрытая тонкой испариной, казалась шелковистой под его грубыми пальцами. Чёрное кружево стрингов, едва прикрывающее её, было последним барьером, который он сорвал с жадностью, обнажая её изгибы, мягкие, но упругие, словно мрамор, согретый солнцем. Она чувствовала, как его дыхание становится тяжёлым, как его тело напрягается, сражаясь с самим собой. Внутри неё нарастало странное тепло, не столько от страсти, сколько от осознания своей власти. Она была пауком, а он – мухой, запутавшейся в её сетях. Её длинные ноги, обвитые вокруг него, сжимали его, словно бархатные кандалы, не давая вырваться.

Когда он, сдавленно застонав, достиг пика, оставив в ней жаркий след, она тут же отстранилась, как от механизма, выполнившего свою функцию. Её голос был холодным, как лёд:

– И не забудь заявление. К девяти утра на моём столе. Не бойся, когда всё произойдёт, я возьму тебя обратно, будешь в лучшем виде. Но мы всё понимаем… Ты же понимаешь, если иначе…

Он, не сказав ни слова, поплёлся к двери, сгорбленный и жалкий. На то были веские причины. Видео, которое у неё было – компромат с её доминированием, – сыграло свою роль.

Таня подошла к окну. Начался дождь. Она положила ладонь на холодное стекло, чувствуя вибрацию от капель, барабанящих по поверхности. Ей вдруг до тошноты захотелось разбить это стекло и закричать. Крикнуть так, чтобы её услышали сквозь гул города. В этот момент она была противна самой себе, но только в этот момент. Глубоко вздохнув, она попыталась внутренне пожалеть себя, поправила волосы и пошла мыть руки, смывая с себя прикосновения очередного человека, ставшего разменной монетой в её игре.

Игра началась.

Глава 2. Цемент в бархате

Утро началось со звонка, который впился в сознание, словно заноза. Таня, не открывая глаз, нащупала телефон на прикроватной тумбе.

– Говори, – её голос был хриплым от недосыпа и вчерашнего дешёвого коньяка, оставившего горький привкус на языке.

На полу валялись мятые полотенца, которыми она вытиралась после бурной ночи с охранником из службы внутреннего наблюдения. Он был нужен ей как спящий агент, чтобы подглядывать за тем, что творится в кабинетах. Шансов снять компромат было мало – все знали, что везде установлены камеры, кроме её кабинета и нескольких других боссов. Но она любила держать таких, как он, на коротком поводке, на всякий случай.

– Таня, это Ольга. Сергей Игоревич… Он не подал заявление. И он сейчас в кабинете у Кирилла Владимировича.

Внутри всё похолодело. Мгновенная, острая, как бритва, ярость пронзила усталость, словно молния, разрывающая тёмное небо. "Сука. Старый, немощный сука решил дать бой", – пронеслось в голове.

– Я через двадцать минут там, – бросила она и разъединила вызов.

Она, конечно, не успела бы за это время, но нужно было заявить о своей решительности. Если Сергей встретится с ней в коридоре, она обязательно выложит ему всё, как шалава, которая ищет, с кем бы переспать, лишь бы кто-то замолвил за неё словечко при выдаче премий с зарплатой в следующем месяце. У каждого был свой интерес, и у каждого – своя цена.

Она лежала, глядя в потолок. Рядом на подушке спал Алекс. Его спина, мускулистая и покрытая лёгкой испариной, была обращена к ней. Вчерашний вечер после ухода Сергея начался скучно, пока она не вызвала Алекса, чтобы скоротать время. Но даже его присутствие не заполнило пустоту, лишь раздражало.

Она резко дёрнула одеяло.

– Вставай. Уходи, Алекс, блядь…

Он перевернулся, его сонные глаза встретились с её взглядом. В них не было подобострастия, как у других. Лишь усталость и какая-то собачья преданность, которая бесила её ещё сильнее.

– Таня, может, кофе? Ты вчера много…

– Я сказала, уходи. У меня нет времени нянчиться с тобой.

Он молча поднялся и начал одеваться. Она наблюдала, как он натягивает джинсы, и чувствовала пустоту. Ни капли стыда, ни грамма нежности. Только раздражение. Ещё один свидетель её унижения, ещё одно тело, которое ничего не значило. Его движения были резкими, почти механическими, пока он заправлял себя в штаны, не утруждая себя нижним бельём. Она отвела взгляд, не желая видеть больше, чем нужно.

Как только дверь закрылась за ним, она сорвалась с кровати и шагнула в душ. Горячая вода обжигала кожу, струи били по плечам, словно пытаясь пробить броню, но не могли смыть липкое ощущение беспомощности. Сергей посмел ей перечить. Это был вызов. И на него нужно было ответить так, чтобы больше ни у кого не возникло подобных мыслей. Она сжала кулаки, чувствуя, как ярость смешивается с холодным расчётом, пока пар клубился вокруг неё, словно призраки её прошлых побед.

Через сорок минут она входила в здание телеканала. Её каблуки отбивали дробь по мраморному полу, звук эхом разносился по холлу, и сотрудники расступались, словно перед хищником. Она не смотрела ни на кого, её лицо было каменной маской, а глаза – двумя осколками льда, готовыми расколоть любого, кто встанет на пути.

Ольга уже ждала её у лифта, держа планшет и чашку капучино.

– Кирилл Владимирович просил вас к себе, как только вы появитесь.

– Знаю, – Таня взяла чашку и сделала глоток. Горячий, сладкий кофе немного прояснил сознание, но не унял внутренний огонь. – Где этот ублюдок Сергей?

– У себя в кабинете, кажется…

– Не в своём, а в моём, – поправила её Таня и вошла в лифт.

Она не пошла к Кириллу. Вместо этого направилась прямиком в кабинет Сергея. Дверь была закрыта. Она не постучала. Резко толкнула её и вошла внутрь, словно буря, ворвавшаяся в тихую гавань.

Сергей сидел за своим столом, бледный, но с попыткой сохранить достоинство. Увидев её, он вздрогнул, словно от удара.

– Таня, я…

– Заткнись, – её голос был тихим и звенящим, как натянутая струна перед разрывом. Она подошла к столу и упёрлась в него руками, нависая над ним, словно тень смерти. – Ты думал, что Кирилл тебя спасёт? Ты думал, твоя жалкая, никому не нужная порядочность что-то значит?

Таня медленно выпрямилась. На её губах играла ледяная улыбка, холоднее зимнего ветра.

– Что ты хочешь?

– Я хочу, чтобы ты исчез. Сегодня. Чтобы твоего духа здесь не было. Заявление на моём столе через пятнадцать минут. Иначе… – она наклонилась к нему так близко, что почувствовала запах его пота, смешанного со страхом, – иначе я позвоню твоей жене. И подробно, в красках, опишу, как её муж умолял меня оставить его на работе. На коленях. Со слезами на глазах. Думаешь, твоя ипотека и две дорогие частные школы переживут твой развод? Напоминать о ночи в номере со мной в "Гранд Томми" не стоит. Я уничтожу твою карьеру и твою семью.

Он побледнел до зеленоватого оттенка и беззвучно опустился на стул. Он был сломлен. Окончательно. Его взгляд, пустой и раздавленный, говорил о том, что сопротивление умерло в нём в эту самую секунду.

Таня развернулась и вышла, не оглядываясь. Миссия выполнена. Но внутри всё ещё клокотала ярость, как вулкан, готовый извергнуться. Она чувствовала, как её контроль над ситуацией возвращается, но этого было мало. Ей нужно было больше.

Весь день прошёл в лихорадочной работе. Она утверждала сметы, проводила планёрки, её слово было законом. Но внутри всё кипело, и чтобы заглушить этот огонь, она дважды уединялась в своём кабинете, используя свои тайные игрушки, чтобы причинить себе боль, которая отвлекала от мыслей. Она сидела в своём кресле, чувствуя, как острые ощущения пронзают её, словно молнии, пока принимала посетителей. Никто из них не догадывался, что скрывается за её непроницаемой маской. Боль была её союзником, её способом вернуть себе контроль.

Вечером она вызвала к себе в кабинет Сергея ещё раз. Ей нужно было закрепить свою победу, втоптать его в грязь окончательно.

Он вошёл, стараясь выглядеть непринуждённо. Высокий, подтянутый, в дорогом костюме, но его глаза выдавали страх, который он пытался скрыть за фальшивой уверенностью.

– Татьяна, я рад, что…

– Закрой дверь, – перебила она его. Она стояла у окна, спиной к нему, глядя на огни города, которые казались такими же холодными, как её сердце.

Он послушно закрыл.

– На колени.

Он смотрел на неё, не понимая, словно слова не доходили до его сознания.

– Что? Таня, это…

– Я сказала, на колени! – её голос прозвучал как удар хлыста, резкий и беспощадный.

И, к её удивлению и дикому, пьянящему восторгу, он опустился. Его надменное, всегда уверенное в себе лицо исказилось смесью страха и возбуждения, как у зверя, пойманного в ловушку. Её сердце заколотилось быстрее, не от страсти, а от ощущения абсолютной власти, которая текла по её венам, горячая и липкая, словно расплавленный воск.

Она подошла к нему, медленно, наслаждаясь каждым шагом, проводя кожаным ремнём по его щеке, словно лаская, но с обещанием боли.

– Ты думал, что можешь оспорить моё решение? Думал, что твоя дружба с председателем совета директоров тебя спасёт?

– Нет… Таня, я…

Она не дала ему договорить. Резким движением расстегнула его брюки и притянула его голову к себе, под юбку, туда, где её ждало тепло, скрытое тонким шёлком чёрных трусиков, едва заметных на бледной коже. Её пальцы впились в его волосы, грубо направляя его.

– Лижи. И чтобы я поверила, что ты этого хочешь.

Его движения были неумелыми, почти невыносимо унизительными, но это только разжигало в ней огонь. Она смотрела на его седеющую макушку, чувствуя, как власть возвращается к ней, обволакивая её, словно тёплый плащ в ледяную ночь. Она руководила им, унижала его, заставляя подчиняться, грубо и без церемоний. Её тело отзывалось на это не столько страстью, сколько триумфом. Её кожа, покрытая лёгкой испариной, казалась горячей под тканью юбки, а тонкое кружево, скрывающее её изгибы, лишь подчёркивало её контроль над ним. Она была королевой, а он – жалким подданным, ползающим у её ног.

Когда она решила, что достаточно, она отстранилась, вытирая влагу с себя его дорогим галстуком, как будто он был не более чем тряпкой. Не поправляя одежды, она указала на дверь, её голос был холоден, как сталь.

– Выйди. И запомни – в следующий раз, когда ты решишь оспаривать моё решение, это закончится для тебя гораздо хуже.

Он, не поднимая глаз, поплёлся прочь, сгорбленный, словно побитый пёс.

Таня осталась одна. Она подошла к столу. На нём лежало заявление Сергея. «По состоянию здоровья». Она взяла листок и медленно, с наслаждением, разорвала его на мелкие кусочки, наблюдая, как они падают на пол, словно снег, покрывающий руины его сопротивления. Победа была её, и она вкушала её, как редкое вино, наслаждаясь каждым глотком.

Глава 3. Игра в тени

Дождь за окном лил как из ведра, превращая огни ночного города в размытые пятна, словно слёзы на стекле, которые не могут смыть тьму. В конференц-зале на двадцать восьмом этаже царила совсем другая атмосфера – душная, пропитанная дорогими парфюмами, алкоголем и притворным весельем. Корпоратив по случаю успешного завершения квартала был в самом разгаре. Это был бал тщеславия, где каждый улыбался, скрывая клыки, готовые вцепиться в глотку соперника.

Таня стояла у бара, медленно потягивая мартини, её губы едва касались края бокала, словно ласка, обещающая нечто большее. Её тёмно-бордовое платье с глубоким вырезом на спине приковывало взгляды мужчин-коллег, словно магнит, притягивающий железные опилки. Ткань обнимала её изгибы, как любовник, не желающий отпускать, а разрез обнажал спину, бледную и безупречную, словно мрамор, выточенный мастером. Она была спокойна, как хищник, который уже загнал добычу на дерево и теперь лениво наблюдает, как та трепыхается в ожидании неизбежного.

Её цель сидела в дальнем углу зала – Виктор Петрович, седовласый, с умными, усталыми глазами, главный по кадровым назначениям в холдинге. Именно он держал в своих руках ключ к заветной вакансии начальника нового креативного отдела. Вакансии, на которую метил и Кирилл, её вечный конкурент, чья улыбка скрывала яд.

Сергей, с которым она «договорилась», что его компрометирующие фото останутся в тени, взял самоотвод, выбыв из гонки. Он предпочёл синицу в руках, боясь, что она просто забудет о нём, если он попробует бороться за журавля в небе. Трусость – его выбор, и Таня лишь усмехнулась, вспоминая, как легко он сломался.

Кирилл, заметив её взгляд, направленный на Виктора, подошёл, улыбаясь своей фирменной снисходительной улыбкой, от которой хотелось вцепиться ему в лицо.

– Танюша, любуешься на старика? Напрасная трата времени. Он таких, как ты, на километр чует. Ему нужны серьёзные люди, а не просто красивые картинки.

Таня медленно перевела на него взгляд. Её глаза, тёмные и глубокие, словно бездна, казалось, не отражали света, а поглощали его, заставляя собеседника чувствовать себя ничтожным.

– А ты уверен, Кирилл, что знаешь, чего он хочет на самом деле? Мужчины в его возрасте… Они часто жаждут того, в чём боятся признаться даже самим себе, – её голос был мягким, но острым, как лезвие, скрытое в бархате.

Кирилл фыркнул, отхлебнув виски, но его взгляд на миг дрогнул, когда она томно потянулась, и её грудь, едва прикрытая тканью платья, приподнялась, словно приглашая его прикоснуться к запретному.

– Мечтай. Эта должность моя. У меня связи, опыт. Ты можешь постараться, но мы с тобой деловые люди и должны говорить правду, иметь силы признать правду. Так точнее будет.

– Связи рвутся, а опыт… – она сделала паузу, её губы изогнулись в улыбке, полной скрытого обещания, – опыт бывает слишком предсказуемым. Скучным. А я, знаешь ли, умею удивлять.

Она отошла от него, оставив его злым и растерянным, с привкусом поражения на языке. Его мысли были полны желания, смешанного с яростью. Он хотел её, но рассчитывал, что сможет взять верх, лишь когда займёт новую должность. "Тогда она не посмеет перечить. Сделает всё, что я захочу", – думал он, поправляя одежду, которая вдруг стала тесной от неуместного напряжения.

Таня, обернувшись, уже давно забыла про него. Её разум был холоден и остр, как скальпель, готовый разрезать любую преграду. Её план был прост и циничен, как сама жизнь. Не подлизываться, не предлагать взятку. Она собиралась подарить Виктору Петровичу то, чего он, вероятно, был лишён годами – иллюзию страсти, остроту запретного плода, шанс почувствовать себя не начальником, а просто мужчиной, чьё сердце ещё способно биться быстрее.

Она выждала ещё час, терпеливо, словно паук, плетущий паутину. Наблюдала, как Виктор Петрович отбивается от назойливых менеджеров, как его взгляд становится всё более отрешённым. Он устал от этого цирка, от фальшивых улыбок и пустых слов. И вот, наконец, он поднялся и направился к выходу, вероятно, в курительную комнату или к лифтам, подальше от шума и лжи.

Таня двинулась за ним, как тень, скользящая в полумраке. Он действительно свернул в безлюдный коридор, ведущий к запасному выходу и кабинетам высшего руководства. Достав пачку сигарет, он замер, пытаясь что-то найти в карманах. Похоже, забыл зажигалку. Это был её шанс. Изначально она планировала сыграть по-другому, но, похоже, птичка сама забежала в клетку, и Таня не могла упустить такой момент.

– Виктор Петрович, – её голос прозвучал в полумраке коридора мягко, почти нежно, словно шёпот ветра, ласкающий кожу.

Он вздрогнул и обернулся. Увидев её, немного смутился, словно мальчишка, пойманный на шалости.

– А, Таня… Извините, я…

– Кажется, вы ищете огонька? – она подошла ближе, её шаги были медленными, гипнотическими, доставая из маленькой сумочки изящную позолоченную зажигалку. Щелчок. Маленькое пламя осветило его усталое, покрытое морщинами лицо и её юное, идеальное, словно вырезанное из слоновой кости. Тени играли на её скулах, делая взгляд ещё более манящим.

Он наклонился, закуривая, его пальцы слегка дрожали, выдавая внутреннее напряжение. Она не отводила взгляда, её глаза ловили его, словно сети, из которых не вырваться.

– Спасибо, – он выдохнул дым, пытаясь скрыть неловкость. – Бегаете тут от шума?

– Скорее, ищу тишины. И… интересной беседы, – она улыбнулась так, как улыбаются лишь немногие женщины – обещающе и беззаботно одновременно, словно открывая дверь в мир, полный запретных наслаждений. – Мне кажется, мы с вами могли бы найти общий язык.

– О-о-о? – он с интересом посмотрел на неё. Не как начальник на подчинённую, а как мужчина на женщину, в чьём взгляде читается нечто большее, чем просто слова.

– Ваша речь сегодня о перспективах развития… – она сделала паузу, подбирая слова, словно драгоценности, которые должны поразить, – была единственной, в которой был смысл, а не просто набор корпоративных клише. Это впечатляет.

Виктор Петрович клялся себе, что её чары не возьмут верх, что он будет принципиален в выборе кандидата, ведь от него потребуют члены совета директоров результатов в будущем, иначе он рисковал лишиться собственной должности. Большой бизнес не прощает просчётов и неудачников. Но её слова, её голос, мягкий, как шёлк, и взгляд, полный скрытых обещаний, уже начали подтачивать его решимость.

Они разговорились. Она ловила каждое его слово, кивала, вставляла умные реплики, смеялась в нужных местах, её смех звенел, как хрустальный бокал, задевая что-то глубоко внутри него. Она видела, как его плечи расправляются, как в его глазах загорается искорка интереса, давно забытая, но такая живая. Он говорил о бизнесе, а она думала о том, как завести его в тупик, где не будет ни бизнеса, ни корпоративной иерархии, только двое, связанные невидимой нитью, натянутой до предела.

– Знаете, Виктор Петрович, – она опустила голос почти до шёпота, приблизившись так, что он почувствовал запах её духов, сладкий и пьянящий, как запретный плод, – в этих стенах так душно. Все эти разговоры… Они такие искусственные.

– Что вы предлагаете? – его голос стал тише, словно он боялся спугнуть этот момент.

– Я предлагаю забыть на полчаса, кто мы здесь. Просто мужчина и женщина, – она посмотрела на дверь его кабинета, которая была в двух шагах, её взгляд был полон намёка, который невозможно игнорировать. – Ваш кабинет, наверное, единственное место, где нет этих глаз и ушей.

Он колебался секунду. Всего секунду. Затем кивнул, доставая ключ-карту, его движения были резкими, словно он боялся передумать.

Кабинет был огромным, тёмным, пропитанным запахом дорогой кожи и старых книг, которые выстроились на длинных полках, словно молчаливые свидетели его власти. Как только дверь закрылась с тихим щелчком, Таня знала, что игра выиграна. Она не стала тянуть, её движения были точны, как у хищника, наносящего решающий удар. Она прижалась к нему, чувствуя, как его старое, негибкое тело напряглось, а затем откликнулось, словно давно забытый инструмент, который вновь зазвучал под умелыми пальцами.

Её руки расстегнули его дорогой пиджак, развязали галстук с ловкостью, выдающей опыт. Она вела его к массивному дубовому столу, смахивая с него листы бумаг на пол, словно сметая все преграды между ними. Её тёмно-бордовое платье, мягкое, как бархат, скользило по коже, обнажая её плечи, а тонкое кружево белья, чёрное, как ночь, едва прикрывало её изгибы, обещая нечто большее, чем просто взгляд.

– Татьяна… Может, не стоит… – попытался он запротестовать, но его руки уже скользили по её спине, под платьем, жадно исследуя её тепло.

– Стоит, – прошептала она ему в ухо, её голос был как яд, сладкий и смертельный, её рука скользнула ниже, находя его готовность, скрытую под тканью. – Забудь про «не стоит». Ты этого хочешь. Я это вижу.

Она была груба и властна, как буря, не знающая преград. Подняла подол своего платья, обнажая лишь намёк на запретное, скрытое под тонким кружевом. Никаких нежностей, никаких прелюдий. Только чистый, животный акт доминирования, замаскированный под страсть, но горящий, как пламя, которое невозможно потушить. Его дыхание стало тяжёлым, движения – резкими, неуклюжими, полными давно забытого азарта, словно он вернулся в юность, где всё было возможно. Она, притворяясь, издавала стоны, цеплялась ногтями за полированную столешницу, её тело изгибалось, словно лук, натянутый до предела, но её взгляд был устремлён поверх его головы на тёмный экран плазмы на стене, холодный и расчётливый.

Её кожа, бледная и шелковистая, казалась горячей под его дрожащими пальцами, а её изгибы, мягкие, но упругие, словно мрамор, согретый солнцем, манили его, обещая рай, которого он не знал годами. Внутри неё не было огня, только ледяной расчёт, но она играла свою роль безупречно, позволяя ему утонуть в иллюзии, в то время как её мысли были ясны, как зимнее утро: «Контракт. Должность. Победа». Её длинные ноги, обвитые вокруг него, сжимали его, словно бархатные кандалы, не давая вырваться из её власти, а её духи, сладкие и тяжёлые, окутывали его, словно сеть, из которой нет спасения.

Когда всё закончилось, он, тяжело дыша, опустился в своё кожаное кресло, выглядя растерянным и постаревшим, словно годы, которые он пытался забыть, вернулись к нему в одно мгновение. Таня, не спеша, поправила платье, ткань скользнула по её коже, как ласка, которой она не чувствовала, подняла с пола свою сумочку.

– О назначении… – начал он, но она перебила его, подойдя и нежно проводя пальцем по его щеке, её прикосновение было холодным, но полным обещания.

– Я знаю, Виктор. Ты примешь правильное решение. Ты же умный мужчина.

Она вышла из кабинета, не оглядываясь, её шаги были уверенными, как у победителя, покидающего поле боя. В коридоре она достала влажные салфетки и тщательно протёрла руки, лицо, шею, стирая с себя прикосновения, запах, ощущение его усталой плоти. Использованную салфетку она сбросила прямо на пол, как символ сброшенной маски, которая больше не нужна.

Через три дня пришёл приказ о назначении. Новым начальником креативного отдела становилась она, Таня. Победа была её, сладкая и горькая, как вино, которое пьют в одиночестве.

Кирилл, узнав новость, пришёл в ярость. Не найдя лучшего выхода для своей злобы, он уединился в своём кабинете, позволяя гневу выплеснуться в одиночестве, под столом, где никто не мог видеть его поражения.

Таня сидела в своём новом, ещё более просторном кресле и смотрела на дождь за окном, который, казалось, оплакивал её триумф. Она победила, использовав своё тело как отмычку, открывшую нужную дверь в мир власти и контроля. Любовь – это слабость, сентиментальный хлам, который она давно выбросила из своей жизни. А страсть… Страсть была самым простым и эффективным инструментом в этом жестоком мире. И она поклялась себе, что будет пользоваться им всегда, пока он работает. А он работал безупречно, как остро заточенный клинок.

Но глубоко внутри, в самой тёмной кладовой её души, что-то маленькое и давно забытое всё ещё жило. Танечка, добродушная и наивная, которая верила в сказки и мечтала о чём-то большем, чем холодные игры власти. Эта Танечка шептала ей о боли, о пустоте, которая разъедала её изнутри, как кислота. Но Таня заглушала этот шёпот, запирая его на замок, который никто не сможет открыть. Пока она была на вершине, ничто не имело значения. Ничто, кроме победы.

Глава 4. Королева без трона

Её новый кабинет был больше предыдущего, просторный, как арена для битв, которые она вела каждый день. Панорамное остекление от пола до потолка открывало вид на весь город, лежащий у её ног, словно покорённая территория вождя дикого племени. Дизайнерский стол, тяжёлый, как её амбиции, весил триста килограммов, а стул, стоимостью с подержанную иномарку, был троном, достойным её власти. Гробовая тишина царила в этом святилище, нарушаемая лишь шелестом бумаг да тиканьем напольных часов, отсчитывающих время до её следующего триумфа.

Таня восседала в своём тронном кресле, просматривая отчёт о рейтингах. Цифры сияли, как бриллианты на бархате – блестящие, идеальные, как всё, что выходило из-под её железной руки. Она продумывала ходы, словно шахматист, планирующий мат в несколько шагов вперёд, прекрасно отдавая себе отчёт, что где-то в недрах отделов могла затаиться никем не замеченная, но амбициозная девчонка, готовая вцепиться в её трон. Но её мысли, острые, как лезвие, прервала Наташа, подруга со времён университета, чьё присутствие когда-то было тёплым, а теперь лишь раздражало, как старый шрам, который ноет в непогоду.

Она вошла без стука, лишь небрежно постучав костяшками пальцев по двери кабинета, словно извиняясь за вторжение. Лицо Наташи было напряжённым, словно она несла на плечах груз, который не могла сбросить.

– Тань, можно тебя на минуту? – её голос звучал осторожно, как шаги по тонкому льду.

Таня не подняла глаз от монитора, её пальцы продолжали скользить по клавиатуре, выдавая холодную отстранённость.

– У меня совещание через пятнадцать минут. Говори быстро.

– Это насчёт Ольги. Ты действительно её уволила?

– А у меня разве есть привычка шутить на такие темы? – Таня наконец посмотрела на подругу, её взгляд был острым, как скальпель, готовый разрезать любые иллюзии. Наташа стояла, сжимая в руках папку, её обычная жизнерадостность испарилась, словно утренний туман под палящим солнцем.

– Таня, она проработала с тобой пять лет! Она в декрет уходила и выходила досрочно, чтобы ты не искала замену! А ты вышвырнула её за одну опечатку в презентации?

– Не за опечатку, – холодно поправила Таня, её голос был как лёд, который не тает даже под жарким взглядом. – За непрофессионализм. В нашем деле мелочей не бывает. Одна опечатка – это пятно на репутации всего отдела. Моего отдела, нашего отдела, в конце концов, за результаты которого ты тоже получаешь квартальные премии.

– Твоего отдела? – Наташа сделала шаг вперёд, её голос дрожал от сдерживаемых эмоций. – Таня, очнись! Посмотри на себя! Ты сносишь всех на своём пути, как бульдозер. Кирилл после истории с назначением в запой ушёл, Сергей ходит как подкошенный, ни с кем не разговаривает, теперь Ольга… Люди тебя боятся!

– И правильно делают, – Таня встала и подошла к окну, её фигура, отражённая в стекле, казалась статуей, вырезанной из мрамора – холодной и непреклонной. За стеклом город раскинулся, как карта её побед, но в отражении её глаза были пусты. – Страх – отличный мотиватор. Он работает куда лучше, чем премии. Я не шоколадка, чтобы нравиться всем. Ещё что?

– Это не ты говоришь! – голос Наташи дрогнул, как струна, готовая лопнуть. – Я помню ту Таню, которая ночами сидела над дипломом, которая плакала, когда Даниил её бросил, которая смеялась до слёз над тупыми шутками! Куда она делась?

Таня повернулась. Её лицо было абсолютно спокойным, и от этого ещё более пугающим, словно маска, за которой не разглядеть ни боли, ни сожалений.

– Тебе нравится быть монстром? Я сама скоро начну тебя бояться.

Наташа нервно провела руками по столу Тани, словно пытаясь показать, что не волнуется, что говорит это и в шутку, и всерьёз, на всякий случай, если её слова заденут. Она цеплялась за остатки прежней дружбы, когда они были равными подружками, делили парней на свиданиях, смеялись над мелочами и плакали друг у друга на плече.

– Моя жизнь – моё дело. И мой отдел – тоже моё дело. Если тебе не нравятся мои методы, дверь там. Можешь последовать за Ольгой.

Наташа замерла, её дыхание стало тяжёлым, словно воздух в кабинете вдруг сгустился.

– Ты прогоняешь меня? Твою единственную подругу? Ту, кто тебя вытащил из той чёрной дыры после Даниила? Кто ночевал у тебя неделю, когда ты не могла перестать плакать?

– Та девушка, которую ты «вытаскивала», умерла, – безжалостно произнесла Таня, её слова резали, как осколки стекла, острые и холодные. – И мне не нужны напоминания о том, кем я была. Мне жаль, Наташа. Но такова цена.

Таня произнесла эти слова, и на мгновение сама испугалась той бездны, которая разверзлась перед ней, той ситуации, что происходила сейчас и продолжала разъедать её изнутри. Но глубоко внутри неё начала просыпаться другая Таня, незнакомая, тёмная, с острыми когтями и ледяным сердцем, с которой ей ещё только предстояло познакомиться. Эта новая Таня не знала жалости, не знала слабости, и её голос заглушал все сомнения.

Они стояли друг напротив друга – две женщины, которых когда-то связывала настоящая дружба, тёплая, как летнее солнце. Теперь между ними выросла стена из стекла, власти и цинизма, прозрачная, но непроходимая. Они видели друг друга, но не могли сделать шаг, чтобы обойти эту преграду, пока она не стала ещё выше, толще, крепче, пока не превратилась в нерушимую крепость, разделяющую их навсегда.

Наташа не знала, что ещё сказать, чтобы пробить эту стену, чтобы вернуть старую Таню, чтобы не лишиться в конце концов и собственной работы, которая была её якорем в этом жестоком мире.

– Хорошо. Я поняла.

Она вышла из кабинета, поправляя волосы и проводя руками по бедру, подчёркивая свою привлекательность, словно напоминая, что она тоже не лыком шита, что она тоже может играть в эти игры, если придётся.

Дверь закрылась с тихим щелчком, но этот звук отозвался в груди Тани, как удар молота. Гробовая тишина кабинета внезапно стала давить на уши, словно стены сжимались вокруг неё, отрезая от мира. Она подошла к своему столу, её рука непроизвольно сжала дорогую ручку так, что костяшки побелели, как мрамор. Чем сильнее сжимала, тем меньше чувствовала боль, но пустота внутри только росла, как чёрная дыра, поглощающая всё, что осталось от её души.

На телефоне она рассматривала вчерашнюю видеосъёмку в номере придорожного мотеля, где, играя в тёмную, завербовала ещё одного мужчину в свою команду. Он был её тайным оружием, пешкой для выполнения особо важных миссий, если такие понадобятся. Его взгляд на видео был пустым, но преданным, и это доставляло ей мрачное удовлетворение. Контроль. Власть. Это всё, что имело значение.

Внезапно дверь снова открылась, нарушая тишину, как гром среди ясного неба. Вошёл Алекс, её ведущий оператор, его лицо было серьёзным, но в глазах читалась какая-то тревога.

– Таня, всё готово к съёмкам. Выезжаем через десять минут.

Она резко обернулась к нему, вся её накопившаяся злость, как лава, нашла новый выход, извергаясь с неудержимой силой.

– Кто тебе разрешил входить без стука? Ты что, думаешь, раз мы иногда трахаемся, у тебя есть особые привилегии? Стучать, я сказала! Выйди и зайди как положено!

Алекс не смутился. Он посмотрел на неё с тем странным сочетанием упрямства и жалости, которое она ненавидела всей душой, словно он видел ту Таню, которую она похоронила глубоко внутри.

– Таня, с тобой всё в порядке?

Этого она вынести не могла. Жалость была для неё как яд, разъедающий броню, которую она так тщательно возводила вокруг себя.

– Выйди! – прошипела она, её голос был полон ярости, острой, как лезвие. – Или я сейчас вышвырну тебя вслед за Наташей!

Но Алекс не сдвинулся с места. Он закрыл дверь, повернул внутренний замок с тихим щелчком, отрезая их от внешнего мира, и начал медленно раздеваться, его движения были уверенными, почти вызывающими.

– Сейчас я тебя успокою, моя королева.

Его присутствие, его взгляд, полный необъяснимой силы, подействовали на неё, как заклинание, и в этот миг весь её наигранный деспотизм, вся броня из слов и угроз растаяли, словно воск под пламенем. Она чувствовала, как гнев отступает, сменяясь чем-то более глубоким, более первобытным, что она не могла контролировать, но и не хотела.

Алекс подошёл ближе, его руки, сильные и тёплые, прижали её к массивному столу, и в этом движении было что-то властное, но не грубое, словно он знал, как разжечь в ней огонь, который она пыталась погасить. Их тела сошлись, как буря и скала, в столкновении, полном скрытой страсти, где не было места словам, только ритму, который заглушал всё – боль, гнев, пустоту. Её платье, строгое, но облегающее, скользнуло вверх, обнажая тонкое кружево чёрного белья, которое, словно паутина, едва скрывало её бледную кожу, манящую, как запретный плод. Её изгибы, мягкие, но упругие, отзывались на каждое его движение, её дыхание становилось тяжёлым, как воздух перед грозой, а кожа покрывалась лёгкой испариной, словно росой на утреннем цветке.

Он вёл её за грань, туда, где не было ни власти, ни контроля, только чистая, необузданная энергия, которая сжигала всё на своём пути. Её пальцы впились в полированную поверхность стола, оставляя невидимые следы, а её тело изгибалось, словно лук, натянутый до предела, готовый выпустить стрелу. Внутри неё бушевал шторм, смесь ярости и освобождения, и на эти десять минут она забыла, что она – руководитель целого отдела, где работало более ста человек, что она – королева, чьё слово – закон. Она была просто женщиной, утопающей в волнах, которые она не могла остановить, да и не хотела.

Когда всё стихло, её дыхание всё ещё было неровным, а сердце колотилось, как барабан, отдаваясь в висках. Алекс отступил, его взгляд был тёплым, но в нём читалась какая-то тревога, которую она не хотела видеть. Она поправила платье, ткань скользнула по её коже, как холодный шёлк, возвращая её к реальности, к той маске, которую она носила, как броню. Но внутри что-то дрогнуло, какая-то трещина в её стенах, которую она тут же попыталась заделать, не позволяя себе слабости.

Глава 5. Падающая маска

Глубокой ночью её личный телефон зазвонил с упорством, способным пробить любую броню, даже ту, что Таня возвела вокруг своего сердца. Она спала чутко, как всегда, готовая в любой момент вскочить, словно хищник, почуявший опасность. Алкогольное опьянение после вечернего совещания уже рассеялось, оставив лишь горький привкус на языке и тяжёлую пульсацию в висках, как отзвуки далёкой бури. Она взглянула на экран. «Мама». Сердце, давно приученное не дрогнуть, на мгновение сжалось, как кулак, стиснутый от боли. Мама звонила редко, и уж точно никогда – в три часа ночи, когда мир погружён в мрак и тишину.

Она взяла трубку, её пальцы были холодны, как лёд.

– Мам? Что случилось?

В трубке послышался тихий, надломленный плач, а затем голос, который она не слышала таким с детства – слабый, дрожащий, полный невыносимой муки.

– Танюша… Леночка…

Больше не нужно было ничего говорить. Холодная стальная игла вонзилась ей прямо в грудь, под рёбра, и застыла там, леденя душу. Мир не рухнул. Он замер. Он просто перестал иметь какое-либо значение, словно кто-то выключил свет, оставив её в кромешной тьме.

– Лена…? – её собственный голос прозвучал чужим, ровным, лишённым интонаций, как эхо в пустой комнате.

– Авария… – рыдания заглушили слова, разрывая тишину. – Скорая забрала… В больнице… Тяжело… Танюша, приезжай…

Она положила трубку, её движения были механическими, словно у куклы, чьи нити натянуты невидимой рукой. Встала с кровати. Подошла к окну. Ночной город горел за стеклом, как ни в чём не бывало, его огни мигали, равнодушные к её боли. Где-то там, в одной из больниц, умирала её сестра. Её Леночка. Единственный человек, чьи звонки она брала всегда, без раздражения, без расчёта. Единственная, кому она посылала деньги без единого язвительного комментария, словно пытаясь искупить свою чёрную, отравленную душу. Единственный лучик света, который она, Таня, так старательно прятала в самом дальнем, самом защищённом уголке своего сердца, чтобы не осквернить его своей тьмой, своей бесконечной борьбой за власть.

Она поехала в больницу, действуя на автопилоте, как машина, запрограммированная на движение. Парковка, лифт, бесконечный белый коридор, пропитанный запахом смерти и антисептика, который въедался в кожу, как яд. Врач, усталый и беспристрастный, развёл руками, его голос был сух, как осенние листья. «Черепно-мозговая травма, внутренние кровотечения… Мы сделали всё, что могли». Эти слова звучали как приговор, как тяжёлый камень, падающий в бездну.

Она вошла в палату. Мама, сгорбленная, мгновенно постаревшая на двадцать лет, рыдала, уткнувшись в одеяло, её слёзы были беззвучны, но разрывали сердце. А на койке лежала Лена. Её Лена. Невесомая, бледная, словно фарфоровая статуэтка, с трубками во рту и в венах, которые казались паутиной, удерживающей её на краю жизни. Синяк на щеке, как тёмное пятно на чистом листе. Но всё ещё красивая. Всё ещё та самая девочка с ямочками на щеках, которая бегала за ней по пятам и кричала звонким голосом: «Таня, подожди меня!»

Таня подошла и взяла её руку. Холодную. Безжизненную. Она ждала, что сейчас её накроет волна. Что она закричит, разорвётся от боли, упадёт на колени, раздавленная этим горем. Но ничего не произошло. Внутри была та же ледяная пустота, что и всегда, бездонная, как пропасть, куда не проникает свет. Только игла под рёбрами зашевелилась, причиняя тупую, ноющую боль, которая не отпускала, но и не ломала.

Она простояла так, не двигаясь, не плача, словно статуя, вырезанная из мрамора, пока монитор не издал протяжный, ровный звук. Звук, плоский и безжалостный, как камень, падающий в грязь, возвещающий конец. Конец всему, что связывало её с чем-то человеческим.

Похороны были серыми, как её душа. Небо плакало за неё, сея мелкую, противную морось, которая пропитывала одежду и кожу, словно пытаясь разбудить в ней хоть что-то живое. У свежей могилы собрались родственники, знакомые, их лица были искажены горем. Все плакали. Рыдала мама, её слёзы были беззвучны, но тяжёлы, как свинец. Всхлипывали тётки, их голоса сливались в скорбный хор. Даже её вечно пьяный дядя Игорь утирал скупую мужскую слезу, пряча лицо в рукав.

Таня стояла неподвижно, словно чужая на этом празднике боли. В строгом чёрном костюме, в тёмных очках, скрывающих глаза, она была безупречна, как всегда. Холодный мраморный памятник среди человеческого горя, окружённая морем слёз, но сама сухая, как пустыня, где не растёт ничего, кроме колючек.

К ней подошла Наташа. Та самая, которую она выгнала из своего кабинета, чьи слова о дружбе всё ещё звенели в памяти, как осколки разбитого стекла. В глазах Наташи не было упрёка, только бесконечная жалость и боль, которые Таня ненавидела больше всего на свете.

– Таня… – она тихо положила руку ей на плечо, её прикосновение было тёплым, но невыносимым. – Плачь. Тебе станет легче.

Таня медленно повернула голову. Она посмотрела на руку Наташи, затем на её лицо, и в её взгляде не было ничего, кроме ледяной пустоты.

– Убери руку, – прошептала она. Голос был тихим, но в нём звенела сталь, острая и холодная, как лезвие, готовое резать.

Наташа отпрянула, словно ужаленная, её рука задрожала, но она не сказала ни слова, лишь отступила, растворяясь в серой толпе скорбящих.

Таня снова уставилась на гроб, опускаемый в землю, в чёрную пасть могилы, которая проглатывала всё, что у неё осталось. Она пыталась. Пыталась заставить себя чувствовать. Она вспоминала, как Лена, совсем маленькая, дарила ей криво нарисованную открытку, её пальцы, липкие от клея, дрожали от гордости. Как они вместе смеялись над каким-то глупым фильмом, лёжа на старом диване, укрытые одним пледом. Как Лена, уже взрослая, говорила ей с мягкой тревогой: «Тань, ты стала какой-то колючей. Я тебя люблю всякую, но… будь осторожней, ладно?»

Ничего. Ни слезы, ни кома в горле. Только всё та же пустота. Глухая, немеющая, абсолютная, как бездна, в которую она падала всё глубже. И осознание, страшное и окончательное, как приговор: она не может плакать. Механизм, отвечающий за слёзы, за боль, за горе, в ней сломался. Он атрофировался за годы, когда она приучала себя не чувствовать ничего, кроме злости и презрения, когда строила вокруг себя стены из льда и стали, чтобы никто и ничто не могло пробиться внутрь.

Она не просто потеряла сестру. Она обнаружила, что потеряла саму себя. Ту, что способна горевать. Ту, что способна любить. И эта потеря была страшнее любой могилы, потому что она была живой, но мёртвой внутри.

Когда гроб скрылся в земле и все начали расходиться, к ней подошёл Алекс. Он молча вручил ей белую розу, её лепестки были холодны, как её сердце. В его глазах не было ни страха, ни подобострастия. Было только понимание. И это было невыносимо, как солнечный свет, бьющий в глаза после долгой тьмы.

– Уходи, – сказала она ему, и голос её наконец дал трещину. Но не от горя. От ярости. Ярости на саму себя, на эту пустоту, которая пожирала её изнутри, не оставляя ничего, кроме пепла.

Она осталась у могилы одна. Дождь мочил её дорогой костюм, волосы, лицо, его капли были холодны, как её душа. Она сняла очки, позволяя воде стекать по щекам, словно поддельным слезам, которые она не могла пролить. Но это был обман. Дешёвая подделка, как всё в её жизни.

Она наклонилась, взяла горсть влажной, холодной земли и сжала её в кулаке. Грязь забилась под её идеально обработанные ногти, пачкая то, что всегда оставалось безупречным.

– Прости меня, Лена, – прошептала она в пустоту, её голос был хриплым, как ветер над могилой. – Прости, что я даже не могу по-человечески попрощаться с тобой.

Но ответа не было. Был только ветер, дождь и всё та же ледяная, безмолвная пустота внутри, которая стала её единственным спутником. Какая-то часть Тани умерла вместе с сестрой, но насколько велика эта часть, она не могла осознать в этот трагический момент. Она знала только одно: то, что осталось, было лишь оболочкой, тенью той, кем она когда-то была, и эта тень не знала, как жить дальше.

Глава 6. Зеркало для героя

Время, которое остановилось, нельзя было ничем заполнить, и то, что помогало раньше – власть, контроль, холодный расчёт – перестало работать, как сломанный механизм. Таня вернулась на работу через неделю после похорон, словно солдат, поднимающийся из окопа после сокрушительного поражения. Та самая неделя, которую она провела в ступоре, запивая дорогим виски одиночество в своей пустой, огромной квартире, где каждый угол был пропитан тишиной, тяжёлой, как могильный камень. Она вошла в здание телеканала с высоко поднятой головой, в безупречном чёрном костюме, с макияжем, скрывающим следы бессонных ночей и тёмные тени под глазами. Она была Таней – главным продюсером. Несокрушимой. Железной леди, чья броня не знала трещин. Или так ей казалось.

Но что-то изменилось, незаметно, но неотвратимо. Сотрудники не просто расступались перед ней, как прежде, с опаской и почтением – они отворачивались, спешно закрывали двери кабинетов, их шёпот затихал, когда она проходила мимо, но в этом молчании чувствовалась не только боязнь. Воздух был пропитан чем-то новым, едким, как запах предательства – злорадством, которое витало вокруг, словно ядовитый туман.

Ольга, её новая ассистентка, встретила её бледной и дрожащей, словно перед ней был не человек, а призрак, чьё присутствие леденило кровь. Она была наслышана о Тане, о её холодной, безжалостной натуре, но когда столкнулась с этим взглядом – острым, как лезвие, – её на мгновение парализовало.

– Таня Васильевна… Вас ждут в кабинете у председателя совета директоров. Немедленно.

– По какому вопросу? – холодно спросила Таня, снимая пальто с небрежной грацией, словно её сердце не сжалось от дурного предчувствия.

– Я… я не знаю, – девушка опустила глаза, её голос дрожал, как тонкая нить, готовая порваться. – Но там… Там всё руководство холдинга.

Таня почувствовала, как по спине пробежал холодок, тонкий, но острый, как игла. Но она подавила это ощущение, сжала его в кулак, как делала всегда. Она справилась с худшим – с потерей Лены, с пустотой, которая разъедала её изнутри. Что они могут сделать ей? Что могут с ней сделать – убить? Эта мысль, мрачная и горькая, мелькнула в голове, но она отмахнулась от неё, как от назойливой мухи. Её броня была крепка. Или так она думала.

Кабинет председателя был полон, воздух в нём был тяжёлым, как перед грозой. Сидели все: и Виктор Петрович, избегающий её взгляда, прячущий глаза, словно стыдился самого её присутствия; и Кирилл, чьи губы кривились в едва заметной усмешке; и другие важные лица, чьи имена она едва помнила, но помнила время с ними, проведённое наедине, в тишине кабинетов и гостиничных номеров, где власть смешивалась с чем-то более тёмным, более опасным. Во главе стола восседал сам председатель, суровый мужчина лет шестидесяти, чьё лицо было вырезано из камня, а взгляд – холоден, как зимний ветер.

– Таня Васильевна, садитесь, – сказал он без предисловий, его голос был твёрд, как удар молота.

Она села, сохраняя маску безразличия, её спина была прямой, как стальной прут, а руки спокойно лежали на подлокотниках. Но внутри что-то дрогнуло, как треснувшее стекло.

– Чем могу быть полезна? Если это о квартальном отчёте, он будет на вашем столе к обеду.

– Это не об отчёте, – председатель отодвинул от себя планшет и повернул его к ней с холодной, почти театральной точностью. На экране застыло видео. Очень чёткое. Её кабинет. Она, стоя на коленях перед Кириллом. Её унизительная поза, его торжествующее лицо, полное мрачного удовлетворения. – Это о репутации. Репутации канала, который вы, судя по всему, считали своим личным борделем.

Таня онемела, её кровь застыла в жилах, как лёд. Она смотрела на экран, не веря глазам, её разум отказывался принимать то, что видели глаза. Это было невозможно. Это было её оружие, её тайна, её власть. И теперь это было выставлено напоказ, как трофей врага.

– Это… подделка, – выдавила она, но голос предательски дрогнул, как струна, натянутая до предела.

– Увы, нет, – Кирилл не смог сдержать ухмылки, его глаза блестели от злорадства, как у хищника, почуявшего кровь. – Сергей Игоревич, прежде чем уйти, оставил нам целую коллекцию таких… домашних видео. Очень поучительных. Здесь и вы с Виктором Петровичем в его кабинете, и вы с тем молодым оператором… Как его? Алекс. И ещё несколько… ярких моментов.

Она перевела взгляд на Виктора Петровича. Он смотрел в окно, его шея и уши были густо-красными, словно от стыда или страха, но он не осмелился встретиться с ней глазами. Предатель. Трус. Она сжала кулаки под столом так, что ногти впились в кожу.

– Мы не моралисты, Таня Васильевна, – продолжил председатель, его голос был холоден, как сквозняк в заброшенном доме. – Но мы – бизнес. И когда компромат на ключевого сотрудника гуляет по всем медиа, это бьёт по акциям холдинга. Это бьёт по доверию. Вы стали угрозой стабильности.

– Я подняла этому каналу рейтинги на тридцать процентов! – выкрикнула она, вскакивая, её голос дрожал от ярости, дикой и беспомощной, как зверь, загнанный в угол. – Я сделала из него золотую жилу! А вы… Вы судите меня за мою личную жизнь?!

– Ваша «личная жизнь» была инструментом карьерного роста, и мы это понимаем, – холодно парировал председатель, его взгляд был как нож, вонзающийся в её броню. – Но теперь этот инструмент обратился против нас. Против вас. Пакет документов уже у всех ведущих СМИ. К полудню об этом будут знать все. Мы не можем рисковать.

Он положил на стол конверт, его движение было медленным, почти ритуальным, как приговор палача.

– Ваше заявление по собственному желанию. И подписанное соглашение о неразглашении. Вам даётся час, чтобы очистить ваш кабинет. Охранник проводит вас.

Мир повалился на бок, закружился, как в кошмарном сне. Она стояла, опираясь о спинку стула, чувствуя, как пол уходит из-под ног, как её империя рушится, как песочный замок под натиском волн. Она проиграла. Проиграла тому самому Сергею, которого считала ничтожеством, которого раздавила, как насекомое. Её оружие – её тело, её власть, её способность манипулировать – обратилось против неё, как отравленный клинок. Зеркало, в котором она так любила рассматривать своё идеальное отражение, вдруг показало ей уродливую, жалкую картинку, от которой хотелось отвернуться, но не было сил.

– Все свободны, – сказал председатель, его голос был финальным ударом. Люди начали выходить, не глядя на неё, их шаги звучали как барабанная дробь на казни. Кирилл, проходя мимо, тихо бросил, его слова были пропитаны ядом:

– Надеюсь, трон был того стоит, королева.

Она осталась одна в огромном кабинете. Тишина была оглушительной, как после взрыва, когда в ушах звенит пустота. Её сердце колотилось, но не от страха, а от жгучего, разъедающего унижения, которое сжигало её изнутри.

Она дошла до своего кабинета как во сне, её шаги были тяжёлыми, словно ноги налились свинцом. Дверь была уже открыта, словно её ждали, словно её падение было неизбежным. Охранник, мрачный мужчина с каменным лицом, стоял рядом, как страж у врат ада. Ольга, не поднимая глаз, складывала её вещи в картонную коробку, её движения были быстрыми, почти паническими.

– Я сама, – прошептала Таня, её голос был хриплым, как после долгого крика.

Ольга кивнула и вышла, оставив её наедине с охранником, чьё присутствие давило, как тяжёлый груз.

Таня медленно обвела взглядом кабинет. Её империя. Её трон. Её крепость, которую она строила годами, жертвуя всем – дружбой, любовью, человечностью. Теперь это было лишь пустое пространство, холодное и чужое, как заброшенный храм, где больше не молятся богам.

Она собрала свои вещи в коробку. Дорогие ручки, дизайнерские безделушки, несколько документов – всё это вдруг стало казаться чужим, ненужным хламом, как осколки разбитой короны. Её руки дрожали, но она не позволяла себе сломаться, не здесь, не сейчас, не перед этим безмолвным свидетелем её падения.

С коробкой в руках она вышла в коридор. Охранник шёл за ней в двух шагах, как тень, как напоминание о её бессилии. Мимо проносились сотрудники, их лица были пустыми, их глаза отводились в сторону. Никто не посмотрел ей в глаза. Никто не попрощался. Она была призраком, невидимой, стёртой из их мира, как ошибка, которую нужно исправить.

В лифте она достала телефон, её пальцы дрожали, как осенние листья на ветру. Набрала номер Наташи. Трубку сбросили после первого гудка, и этот звук был как пощёчина. Она набрала номер Алекса, её последнюю надежду, её последнюю соломинку. Он ответил, но его голос был холодным и отстранённым, как зимний день.

– Таня, я на съёмках. Что тебе?

– Алекс… – её голос сорвался, как треснувший лёд, обнажая бездну под ним. – Мне… нужно куда-то прийти.

– Я думаю, это не лучшая идея. После всего, что было… После того, как ты выгнала меня в день похорон твоей сестры… Думаю, нам лучше не общаться.

Он положил трубку, и этот звук был как финальный гвоздь в крышку её гроба.

Она стояла на улице под холодным осенним дождём, с картонной коробкой в руках, как героиня дешёвого фильма после увольнения, где всё рушится в один момент. Дождь стекал по её лицу, смешиваясь с горькой солью, которой она не могла пролить. Такси? Куда? В её пустую, безжизненную квартиру? В тот мавзолей, который она сама себе построила, где каждый угол был пропитан одиночеством, где стены хранили эхо её былых побед, но не могли укрыть от боли?

Она посмотрела на своё отражение в мокром стекле двери. Размытое, искажённое лицо. Не королева. Не победительница. Даже не красавица. Просто женщина. Одинокая, сломленная, выброшенная за ненадобностью, как старая вещь, потерявшая свою ценность.

Она осталась совершенно одна. Без работы. Без друзей. Без семьи. Без любви. Со своей безупречной, ужасающей пустотой внутри, которая стала её единственным спутником. И впервые за много лет она почувствовала не ярость, не жгучую ненависть, а страх. Тихий, пронизывающий страх, как холодный ветер, проникающий под кожу, от осознания того, что зеркало наконец показало правду. А правда была уродливой, как шрам, который нельзя скрыть, как рана, которая никогда не заживёт.

Глава 7. В поисках призрака

Дни сливались в одно серое пятно, бесформенное и тяжёлое, как мокрый асфальт под осенним дождём. Таня просыпалась в своей пустой квартире, смотрела на потолок, где тени от штор рисовали узоры одиночества, и не находила причин вставать. Деньги у неё ещё были – солидные отступные и накопления, спрятанные в холодных цифрах банковских счетов. Но смысла тратить их не было. Её мир, выстроенный с таким трудом, рухнул, обнажив пустыню, где не росло ничего, кроме колючек боли и сожалений.

В ней ещё теплилась капля того самого упрямства, что когда-то помогло ей подняться со дна, как фениксу из пепла. Если она не могла умереть, значит, нужно было попытаться жить. Но как? Как жить, когда внутри – лишь эхо пустоты, а сердце – как замёрзшее озеро, где не плещется ни одна волна?

Однажды утром, после многочасового секса с очередным старым знакомым, который знал её как просто "художницу" – маску, которую она надевала для статусности, чтобы скрыть свою истинную натуру, – она лежала в смятых простынях, чувствуя лишь усталость тела, но не души. В отчаянии она набрала в поиске: «психолог, эмоциональная тупость, депрессия». Её пальцы дрожали, как осенние листья, но она продолжала, словно цепляясь за последнюю соломинку.

Нашла сайт с приятным дизайном и фотографией мужчины в белом халате, лет сорока, с умными, спокойными глазами, которые, казалось, видели всё, но не осуждали. Эдуард. Записалась на приём. Не из-за веры в успех, а от безысходности, как на последнюю инстанцию, как на исповедь перед неизбежным концом.

Кабинет Эдуарда пах кофе и лавандой – запах, который мягко обволакивал, но странно контрастировал с его мужественными скулами и твёрдым взглядом. Мягкий свет лился из настольной лампы, книги на полках создавали ощущение уюта, удобное кресло приглашало расслабиться. Ничего клинического. Ничего пугающего. Это место было как островок в бушующем море её хаоса, и Эдуард казался ей своим, хотя она не могла понять, почему.

– Расскажите, что привело вас ко мне, Таня, – сказал Эдуард. Его голос был тихим, но в нём не было ни подобострастия, ни жалости, только ровная, почти гипнотическая глубина.

Он старался говорить ровно, без чётких интонаций и ударений, почти шёпотом, словно боялся спугнуть её откровенность. Таня, сидя в кресле, сжав руки на коленях так, что костяшки побелели, пыталась говорить отстранённо, как рапортовала на совещаниях, – о карьере, о предательствах, о тактике выживания, о смерти сестры, о пустоте, которая стала её единственным спутником…

– Я не могу плакать, – вдруг вырвалось у неё, и она сама удивилась этой фразе, как будто кто-то другой произнёс её за неё. – Моя сестра умерла. Я стояла на её похоронах и не могла выдавить из себя ни слезинки. Я… Я будто смотрю плохое кино. Я понимаю, что должно быть больно, но… ничего нет.

– А что вы чувствуете вместо боли? – спросил Эдуард, его взгляд был внимательным, но не давящим, как луч света, проникающий в тёмную комнату.

– Ничего. Пустоту. Иногда… злость. На себя. На всех. Но в основном – ничего. Как будто я смотрю на мир через толстое стекло, – её голос дрогнул, но она быстро взяла себя в руки, не позволяя слабости прорваться.

– Вы говорите, что использовали секс как инструмент. А сейчас? Есть ли у вас потребность в близости?

Таня горько усмехнулась, её губы искривились в циничной гримасе.

– Потребность? Нет. Но я читала, что это… что это может помочь. Гормоны, эндорфины. Может, если я попробую с кем-то… это разбудит во мне что-то. Как укол адреналина в остановившееся сердце.

Эдуард внимательно посмотрел на неё, его глаза были как зеркало, в котором она видела свою усталость, но не осуждение.

– Таня, близость, построенная на отчаянии, редко приводит к исцелению. Это может быть ещё одной формой саморазрушения.

– А у меня есть другие варианты? – резко спросила Таня, её голос зазвенел, как натянутая струна. – Ждать, пока само рассосётся? Я уже ждала. Становится только хуже. Я скоро сдохну, – она сказала это с таким надрывом, что Эдуард тут же предложил ей стакан воды, стоявший на столе, словно пытаясь смягчить её боль.

– Спасибо, – сделав глоток, она попыталась продолжить свои слова, но они пропали, растворились в пустоте, как дым.

В порыве отчаяния она раздвинула ноги, решив соблазнить психолога, проверить, сможет ли её старое оружие сработать хотя бы здесь. Но Эдуард, взглянув на неё, не проявил никаких эмоций, его лицо осталось непроницаемым, как каменная стена. Это было настолько сильным ударом по её и без того треснувшей броне, что она тотчас пришла в себя, выпрямилась и попыталась изобразить невинность, но и это не повлияло на него.

"Этот хрен довольно крепкий, похоже, насмотрелся на таких дурочек, знает приёмы," – подумала она с горькой насмешкой над собой, чувствуя, как унижение жжёт её изнутри.

Она вышла на улицу со странным чувством – как будто её вывернули наизнанку, обнажив всё, что она так тщательно прятала. Секс, который она использовала как отмычку ко всему – к власти, к контролю, к иллюзии жизни, – не сработал. Её оружие дало осечку, и это было больнее, чем она ожидала.

Но она была не из тех, кто быстро принимает чужое мнение. Её не исцелили, но ей дали имя её болезни. «Эмоциональное выгорание». «Посттравматическое расстройство». Звучало так научно, так безлично, как диагноз, который можно приклеить на лоб и забыть. Но сути не меняло. Она была сломана, и никакие ярлыки не могли склеить её обратно.

В тот же вечер она пошла в соседний бар, где когда-то заключала контракты и где всегда было с кем познакомиться, с кем утопить свою пустоту в дешёвом флирте и дорогом алкоголе. Она надела короткое чёрное платье, облегающее её фигуру, как вторая кожа, сделала безупречный макияж, нарисовав на лице маску соблазнительницы. Но за этой маской не было ничего. Она была пуста внутри, как выгоревший дом, и всё ждала, что кто-то зажжёт в ней огонь, наполнит её новой жизнью, а не просто мимолётным жаром.

К ней почти сразу подошёл мужчина. Крепкий, уверенный в себе, с дорогими часами, которые блестели на запястье, как символ его власти. Игорь. Владелец сети ресторанов, который, как оказалось, любил посещать чужие заведения, чтобы подмечать что-то новое для себя. Они разговорились. Он был напористым, прямолинейным, его слова были как удары, но в них не было подлости. Ему понравилась её холодность, он принял её за загадочность, за вызов, который хотел разгадать.

Таня блестяще сыграла роль невинной и неопытной девушки, которую бросил парень, её голос дрожал в нужных местах, глаза томно опускались, улыбка была мягкой, но многообещающей. Она играла свою старую роль, как актриса, знающая каждый жест, каждую реплику. Улыбалась, кивала, бросала двусмысленные взгляды, касалась его руки в нужный момент. Внутренним взором она наблюдала за собой со стороны, как режиссёр за актрисой, отстранённо отмечая: «Вот сейчас нужно коснуться его руки. Вот сейчас – томно опустить взгляд. Сказать это. Сделать то».

Они оказались в его квартире-пентхаусе с видом на ночной город, где огни мигали, равнодушные к её внутренней тьме. Всё было так, как раньше. Дорого, стильно, бездушно, как декорации для сцены, где разыгрывается пустая страсть.

– Ты невероятна, – прошептал он, срывая с неё платье, его руки были грубоваты, но умелы, как у человека, привыкшего брать то, что хочет, без лишних сомнений.

Таня отвечала ему страстными поцелуями, которые были пустыми, как её душа. Она издавала стоны, которые были тихим воплем отчаяния, замаскированным под желание. Она вела его к огромной кровати, её тело двигалось по привычке, а разум кричал: «Вот сейчас. Вот сейчас что-то дрогнет. Что-то оживёт». Её чёрное кружевное бельё, тонкое, как паутина, скользнуло вниз, обнажая бледную кожу, манящую, но холодную, как мрамор. Его пальцы скользили по её изгибам, по мягким, но напряжённым линиям её тела, а она чувствовала лишь прикосновения, но не тепло, не искру, не жизнь.

Он овладел ею, как буря, накатывающая на берег, и она обвила его ногами, как сотни раз до этого, чтобы доставить удовольствие и получить контроль, чтобы почувствовать хоть что-то. Она двигалась, как хорошо настроенный механизм, её бёдра поднимались и опускались в ритме, который был отточен годами. Её кожа покрывалась лёгкой испариной, как утренней росой, дыхание учащалось, тело реагировало на автомате – все физиологические признаки возбуждения были налицо. Но внутри была только пустота, чёрная, как бездна, куда не проникает свет. Она смотрела на его затылок, на потолок, на отражение в зеркальном шкафу – на себя, эту красивую, извивающуюся куклу, чьи движения были лишены души. Её грудь вздымалась, как волны под ветром, но сердце оставалось неподвижным, как камень на дне океана.

Он достиг пика с громким стоном, удовлетворённо рухнув на неё, его тело было тяжёлым, горячим, но чужим. Таня лежала, глядя в потолок, и ждала. Ждала, когда в ней проснётся что-то – нежность, отвращение, стыд, что угодно. Любая эмоция, любая искра, которая могла бы разжечь в ней жизнь.

Ничего. Лишь холодная пустота, как зимний ветер, гуляющий в её груди.

Он поднялся на локоть, улыбаясь, его глаза блестели от самодовольства.

– Ну что? Как ощущения? – Он ждал комплиментов, подтверждения своей мужской состоятельности, как трофея за победу.

Таня посмотрела на него, её взгляд был пуст, как выгоревшая пустыня. И вдруг её прорвало. Не слёзы, а слова. Горькие, честные, без прикрас, как нож, вонзающийся в тишину.

– Никаких. Ровным счётом никаких ощущений. Я просто отработала свою роль. Как проститутка. Только бесплатная.

Его улыбка сползла с лица, сменившись оскорблённым непониманием, его брови нахмурились, как тёмные тучи.

– Что? Ты что, больная?

– Да, – тихо сказала Таня, вставая и начиная одеваться, её движения были резкими, но точными. – Да, я больная. И ты мне не помог. Ни капли.

Она вышла из его квартиры, не оглядываясь, её каблуки стучали по мраморному полу, как барабанная дробь, возвещающая конец очередной иллюзии.

Таня много думала о себе, о том, что осталась одна, и жуткий страх, как холодный коготь, сжал её сердце, заставив пройти домой пешком, не вызывая такси, через парк, который был плохо освещён, кроме центральной аллеи, где фонари отбрасывали бледные пятна света.

– Э…

Она шла дальше, думая, что ей послышалось, что это лишь ветер или шорох листвы.

– Эээ… – раздался более громкий голос, грубый, как скрежет металла.

Она обернулась и увидела двоих парней, сидящих на скамейке, их сигареты тлели в темноте, как хищные глаза. Их взгляды были липкими, тяжёлыми, полными мрачного интереса.

– Куда спешишь?

Что дальше могло произойти, догадаться было нетрудно, но Таня, вместо того чтобы бежать, решила сама возглавить ситуацию, как делала всегда, даже когда контроль был иллюзией. Её отчаяние и безысходность стёрли границы дозволенного, и она сама удивилась тому, что собиралась сделать.

– Как вас зовут? Хотя не важно. Ты будешь первым, а ты вторым. Буду говорить то, что вы должны сделать.

К такому повороту они явно не были готовы, их бравада немного спала, в глазах мелькнула растерянность, как тень на воде.

– Что, зассали? – бросила она с холодной насмешкой, проходя дальше и прислонившись к дереву, нагнулась, её поза была вызывающей, но в ней не было страсти, только мрак отчаяния. – Давай первый, только сразу в тёмный вход. Промахнёшься, твои проблемы.

Что она могла сделать двум крепким парням лет двадцати пяти, она сама не понимала, но чувство отчаяния, как чёрный туман, затмило разум, убрав все барьеры. Она всегда была осторожна в обращении с мужчинами, не допуская критической опасности для себя. Но сейчас ночь, парк, тьма – всё это было как сцена для её саморазрушения.

Первый попытался овладеть ею, но не смог с первого раза, наткнувшись на её сопротивление, как на невидимую стену. Чувство его неудачи дало ей странную уверенность, и она улыбалась про себя, горько и цинично: «Я верю в тебя, давай, ковбой, ещё раз». Она даже помогла, её движения были механическими, но точными, как у человека, привыкшего контролировать всё, даже хаос. Он вошёл в неё, как буря в узкий пролив, и её тело напряглось, но не от страсти, а от холодного расчёта.

– А ты чего встал, второй? – бросила она, её голос был резким, как удар хлыста.

Он нелепо, шаркая ногами, подошёл, долго думая, как пристроиться, его неуверенность была почти комичной, если бы не мрак ситуации.

– Ты ебанутый, что ли? Трахай в рот.

Таких слов, видимо, он никогда не слышал вслух, и в первый момент его решимость дрогнула, но Таня, не дождавшись, пока он сам осмелится, дотянулась до него, её движения были резкими, почти агрессивными. Она притянула его к себе, её губы и руки двигались с жадностью, но без чувства, как машина, запрограммированная на действие. Её дыхание было тяжёлым, но не от желания, а от внутреннего напряжения, как у зверя, загнанного в угол. Она довела его до пика, её действия были точны, как у хирурга, но холодны, как лёд, и когда он излился с громким стоном, она лишь оттолкнула его, её голос был резким, как лезвие.