Читать онлайн Афганец

1

Введение

В 1919 году, после того как Афганистан обрёл независимость от британского влияния, он установил дипломатические контакты с Советской Россией, став одной из первых стран, признавших СССР после революции. Это было взаимовыгодно: Афганистан искал союзников против британского давления, а СССР – выход к региону Центральной Азии. Так зародилась дружба двух народов.

Советский Союз вкладывал значительные ресурсы в развитие Афганистана, построив множество объектов инфраструктуры, промышленности и социальных учреждений. Дороги, мосты, аэропорты, заводы, больницы, школы и целые микрорайоны, включая строительство Салангского тоннеля и ГЭС Наглу.

До вмешательства американской оппозиции, Афганистан был одной из самых развивающихся стран «просоветского» региона.

В июле 1973 года, пока Захир Шах был за границей (на лечении в Италии), его двоюродный брат и бывший премьер-министр Мухаммед Дауд Хан совершил бескровный переворот с помощью армии. Монархия была упразднена.

Сначала Дауд опирался на СССР (давнего партнёра Афганистана), но позже начал сближаться с Западом, Ираном и Пакистаном, чтобы снизить зависимость от Москвы.

Дауд пытался модернизировать страну на западный манер, но его политика вызвала недовольство как среди традиционалистов, так и среди левых сил.

Американцам, ведущим собственную холодную войну с Советским Союзом, очень не нравилось, что Афганистан, ранее нейтральный, мог стать явно просоветским, потому стремился настроить оппозицию и моджахедов против СССР.

В апреле 1978 года к власти пришёл Нур Мухаммед Тараки, провозгласивший Демократическую Республику Афганистан (ДРА).

Новое правительство объявило о первых шагах – земельной реформе, секуляризации и борьбе с неграмотностью, а также об отмене долгов крестьян крупным землевладельцам. Реформа брачных традиций, включая запрет выкупа за невесту и повышение брачного возраста для женщин. Главным дистабилизатором послужил закон о перераспределении земли от феодалов к беднякам.

Это подорвало власть феодальных лидеров и вызвало их сопротивление.

Обучение женщин грамоте в консервативных районах восприняли как атаку на религию и культуру, чем умело воспользовались американцы, подначивая и вооружая фанатичных моджахедов как партию свободы.

Моджахеды – уже вооружённые группы, поддерживаемые местными лидерами, феодалами, муллами и племенами – начали партизанскую войну против правительства ДРА. Настропалённые американской пропагандой, они считали новое правительство марионеткой СССР и угрозой исламским традициям.

США и их союзники (Пакистан, Саудовская Аравия) уже вовсю поддерживали антиправительственные силы в Афганистане, чтобы ослабить влияние СССР.

В сентябре 1979 года Хафизулла Амин, соратник Тараки, устроил переворот, убил его и стал новым лидером. Амин, будучи ставленником Запада, проводил репрессии, усиливая хаос, быстро дестабилизировал страну, теряя над ней контроль.

В декабре 1979 года Политбюро ЦК КПСС под руководством Леонида Брежнева решило устранить Амина и ввести войска для «стабилизации» союзного режима.

США, Пакистан и страны Персидского залива начали активно вооружать и финансировать моджахедов через Пакистан в обмен на маковый сырец. ЦРУ запустило операцию «Циклон» – одну из крупнейших тайных программ холодной войны.

Вместо быстрой стабилизации СССР увяз в затяжной войне с партизанами, которых поддерживал Запад.

АФГАНЕЦ

Полностью выдуманная история. Все персонажи вымышлены. Любое совпадение является случайным!

Афганец

Декабрь 1988 года. Провинция Кандагар, южный Афганистан.

Небольшая деревня Маруф, расположенная в районе Маруф (Maruf District), примерно в 150 км к северо-востоку от города Кандагар. День.

2

Глава 1 Алим

Новенький, но уже довольно потрёпанный и побитый осколками советских снарядов автомобиль, разбрасывая во все стороны гравий из-под своих полуспущенных колёс, мчал по грунтовой дороге в направлении аула. За ним тянулась вереница из таких же побитых и обгорелых машин, битком наполненных моджахедами, сидящими на баулах, ящиках, канистрах и даже просто на бортах кузова «Симурга» и смотрящих из него во все стороны через прицелы своих автоматов.

Находясь совсем близко с первыми сутулыми домиками афганской деревни и выпустив несколько затяжных очередей куда-то в воздух по направлению к центру аула, головная машина, резко развернувшись, встала боком посередине дороги и остановилась. Остальные машины, по возможности рассредоточившись, остановились кто где по дороге и обочинам, готовые принять бой. Если бы в ауле были русские, они бы уже ответили на провоцирующие выстрелы. Но всё было тихо. Алим, сидевший на пассажирском сидении головного автомобиля, молча дал знак рукой из открытого окошка остальным автомобилям первыми заехать в аул, в то время как сам заехал последним.

Колонну встречал только громкий лай собак и радостные крики босых мальчишек. Они радостно прыгали и скакали по узеньким улочкам вслед за автомобилями, направляющимися к дому старосты Асадулла.

Староста последнее время жил один со своей внучкой по имени Ясса, что означало цветок жасмина. Она была не старше пяти, а может шести лет, с коротко стриженными черными волосами, голубыми глазами и очень милыми по-детски чертами лица. Её родителей, прилюдно казнил Алим, когда приезжал в этот аул в последний раз. Он обвинил их в коллаборационизме и пособничестве русским, что каралось смертью.

Старосте было всё равно, кто помогает и кормит его деревню. Если бы это делал Алим, он бы охотно сотрудничал с ним, но Алим приходил брать, ничего не оставляя взамен, в то время как русские старались помогать крестьянам по мере возможностей.

Опийные поля, принадлежавшие фермерам и кормившие их все эти годы, теперь переходили из рук в руки бандформирований или облагались налогами в пользу повстанцев.

Если раньше опийный сырец уходил караванами в Индию и в ближайшие страны Советского Союза в качестве сырья для медицинских препаратов, то теперь, за годы войны, он превратился в наркотрафик, тоннами поступавший в Пакистан от моджахедов, а оттуда, уже переработанный в героин, уходил в США в обмен на оружие, технику и боеприпасы. При таком раскладе деревни оставались ни с чем. Потому староста предпочитал обменивать сырец с русскими, привозившими гуманитарную помощь, оружие и деньги.

Алим знал об этом и хотел устроить засаду для русских, заодно показать остальным джирга*, что бывает, если ему перечить и содействовать русским.

Он без стука вошел в дом старосты как к себе домой, застав Асадулла и его внучку Яссу, сидящих перед небольшим окном, свет от которого падал на кривой стол, подпёртый импровизированной ножкой, делающей его более устойчивым. Внучка, перегнувшись через край, решала какую-то школьную задачу.

– Женщине непристойно учиться грамоте! – Заявил Алим, заметив тетрадь Яссы на столе.

Он шагнул вперёд и смахнул её на пол, разбросав листы по глиняному полу.

Дед дал девочке знак рукой, и та быстро, не говоря ни единого слова, убежала, скрывшись за маленькой дверью на противоположной стене.

Асадулла сжал посох, чувствуя, как сердце колотится в груди, и поднялся с плетёного стула. Он понимал, что Алим хочет не только товар, но и славы, раз приехал незадолго до колонны русских, значит, решил устроить засаду в деревне, не заботясь о благополучии жителей. Если начнётся бой, снарядам всё равно кто перед ними стоит. Бандит, женщина или ребёнок. Ассадула искренне надеялся, что получив товар Алим уйдёт.

– Где урожай, старик? – спросил Алим.

– Я тебе дам всё. Всё что есть, но ты оставь нам хоть что-то, Алим, – тихо сказал староста. – Русские дают еду и оружие и даже деньги. Ты забираешь всё, а дети в деревне голодают.

Алим ухмыльнулся, похлопав по рукояти ножа на поясе.

– Русские уходят, а я остаюсь. Думай о моей милости, а не о русских. Давай товар, или я продам твою внучку, как неугодную Аллаху дочь неверных.

Асадулла зашел в соседнюю комнату, прикрывающую дверной проем пеньковой занавеской, немного там покопошился и вынес Алиму небольшой глиняный горшок, запечатанный воском.

– Сколько там? – спросил Алим, подбрасывая горшочек и пытаясь вычислить вес содержимого.

– Почти четыре с половиной килограмма. – Ответил старик.

*Джирга (это традиционное собрание племенных старейшин, обычно закрытое для чужаков, особенно иностранцев. Оно решало внутренние вопросы: споры, союзы, распределение ресурсов)

– Мало. – Недоверчиво рявкнул Алим, намекая на то, что Асадулла что-то припрятал для русских.

– На оборот хорошо для первого сбора. – Ответил староста и, внимательно смотря в глаза

Алиму, протянул руки, чтобы забрать горшочек обратно, добавил: «Приходи позже, как закончим полный сбор, будет больше».

– Ты что меня за дурака держишь? – Рявкнул Алим и перекинул горшок одному из своих

помощников. – Рассредоточится. Ждём колонну русских. Посмотрим, если русские не придут, как уверяют наши друзья, значит, ты чист перед Аллахом, тогда будет тебе и мука и зерно.

3

Глава 2 Голованов

В Декабре 1988 года. Советский Союз выводил свои войска из Афганистана после десятилетней, кровавой войны. В провинции Кандагар, южный Афганистан ещё оставались советские подразделения вместе с правительственными войсками ДРА. Капитан Голованов Владимир Александрович 1963 года рождения, на тот момент был командиром мотострелковой роты обеспечивающий безопасность на маршруте вывода войск из Кандагара в сторону Кабула, через ущелье Маруф, в обход главной дороги на Калат-и-Гильзай. Так как этот район часто обстреливался партизанскими отрядами Мождахедов.

Он проходил этот маршрут и зачистку местности от возможных засад моджахедов уже не один раз за последнее пол года. За все время службы зарекомендовал себя среди командования, да и местного населения как надежный партнёр и человек слова. Все местные старейшины входившие в совет джирга знали и очень уважали Голованова. Но последнее время, под конец войны, отношения сильно ухудшились, так как русские отступали, а совет Шура (более религиозный или военный совет, часто связанный с моджахедами во время войны) был безжалостен к врагам и предателям, коими являлись все, кто выступал за Советскую власть или был причастен к ней.

Голованова это не тревожило. Он уже получил предписание на увольнение и ждал когда закончатся его последние дни службы в рядах Советской армии. Дома, в Ленинграде, не смотря на его юный возраст, его ждала прекрасная «пенсия», которую он успел сколотить за годы службы родине. За годы войны он организовал из боевых товарищей узкий круг, способный контролировать небольшой, но надежный канал макового сырья из Афганистана, в Ташкент на территорию Советского Союза.

После того как колонна достигла контрольной точки Калат-и-Гильзай административного центра провинции Забуль, Голованов с частью подразделения направился обратно, через зону своей ответственности в ущелье Маруф.

Подразделение было небольшим. Всего тридцать пять человек.

Первым на УАЗ-469 ехал экипаж из четерёх человек включая Голованова и радиста Плеханова. Следом за ними на небольшом расстоянии шла БМП в полной комплектации, две машины БТР и КамАЗ-4310 с небольшими запасами продовольствия, оружия и боеприпасов.

Район Маруф являлся горным, полупустынным ландшафтом, с редкой растительностью и сложными условиями для передвижения. Его окрестности часто были зоной активных боевых действий, так как через этот район проходили маршруты снабжения моджахедов через границу Пакистана. Эта встреча с Асадулла, старостой деревни не была для него чем-то особенным, скорее она являлась обыденностью. То, что в ауле может быть засада моджахедов он уже знал от командования, так как в этом районе недавно был прорыв моджахедов перевозивших оружие с приграничной территории Пакистана и скорее всего сделавших остановку в селении Маруф.

Алим пытающейся контролировать эти территории уже ни раз сталкивался с подразделением Голованова, но не смотря на ожесточённые боевые действия, обоим удавалось выжить. Алим искренне ненавидел Голованова, так как тому, вместе с правителственными войсками ДРА удавалось первым обменивать сырец у местных старост и демонстративно выжигать уже очищенные поля подсыхающего мака.

Это выглядело как ожесточенная борьба с наркотрафиком, хотя на самом деле помогало селянам подготовить поля для нового посева производимого два раза в год. Гораздо проще обработать выжженное поле, удобренное золой и пеплом, чем перекапывать пересохший и спутанный дерн. Был декабрь, а значит сезон сбора макового урожая, но, в этот раз Алим оказался первым. Зная о передвижениях Советских частей от Американской разведки ждал появление колонны русских.

Поселение находилось на расстоянии метров трех ста выше дороги и было труднодоступным, в то время как с кривых глинобитных домиков дорога на оборот хорошо просматривалась. Нельзя сказать, что на дороге негде было укрыться, но позиция Алима была на много удобней и выгоднее, к тому же имела численное боевое преимущество. Он не стал дожидаться когда Голованов подойдёт в плотную к деревне или успеет рассредоточится на местности, он отдал приказ к атаке выпустив сразу залп из нескольких РПГ, по впереди идущей машине. Но либо бойцы Алима не приняли впереди идущий УАЗ за головную машину, а может само проведение оберегало Голованова, но из всего залпа лишь один из снарядов попал в двигатель БТР. Вслед за залпом, с крыш домов тут же застрочили крупнокалиберные пулемёты и послышались одиночные выстрелы из винтовок Lee-Enfield старающиеся зацепить выскакивающих из машин и рассредотачивающихся по местности за камнями бойцов Голованова. БМП развернула башню и открыла ответный огонь из 30-мм пушки, пробивая насквозь стены и крыши домов, вынуждая моджахедов покидать укрытия, но это не мешало остальным бойцам Алима вести плотный огонь.

Радист Плеханов, укрывшись за камнем рядом с подбитым БТР, быстро развернул рацию и спокойным голосом, отплёвываясь от каменной пыли поднятой в воздух начал вызывать поддержку.

– «Гром-1», я «Плешивый», Мы под обстрелом! Координаты: 31.570 северной широты, 67.031 восточной долготы. Аул на южном склоне, противник окопался! Нужна авиаподдержка, срочно!

– Плешивый, понял тебя. Ждите. Послышалось хрипение из рации.

Двадцать минут, до подлёта двух вертушек Ми-24 тянулись целую вечность. Снайпер непонятно где засевший возможно на крыше одного из домов методично выцеливал ребят одного за другим, не давая выглянуть из укрытия. Кроме него, похоже, никто не вёл прицельной стрельбы высовывая только стволы и стреляя куда-то по направлению врага. Всё немного стихло, когда Голованов пустил в ход самодельные дымовые гранаты, наспех собранные из патронов, позволив тем самым перегруппироваться и продержаться до подлёта вертушек.

Примерно минут через двадцать из рации вновь послышался треск и шипение, хриплый голос сказал:

– Плешивый, внимание! Аист в зоне захода с запада! Как обозначите себя?

– Гром-1, на дороге горящая броня. Это наши.

– Принято. Держите головы ниже.

Через несколько мгновений над аулом промелькнул Су-25 и исчез где-то за горами оставив после себя рокот реактивных двигателей, заставив моджахедов озираться по сторонам разглядывая небо. Этот пролёт отвлёк моджахедов от Голованова и от появившихся над аулом двух вертолётов Ми-24.

Первый вертушка прошла на низкой высоте и дав очередь из крупнокалиберного пулемёта, разнеся один из укреплённых домов. Второй ударил ракетным блоком по укреплённой стороне деревни, вызвав взрывы, пожары и хаос. Не успели вертушки развернутся как Су-25 зашел на цель и сбросил свой первый ФАБ-250 ударив по центральной части деревни, снова скрылся в небе. А ещё через пятнадцать минут активных бомбардировок подразделение Голованова вошло в деревню, вернее в то, что от неё осталось. Деревня смолкла. Больше не лаяли собаки, не кудахтали куры, не бегали радостные мальчишки, даже не слышно было стонов умирающих, или кричащих от боли, только слышался хруст гравия и обломков под ногами. Местами из под развалин виднелись изувеченные тела перемешанные в однородную массу из камней, гари и крови. По среди всего этого ужаса возле места, где ещё несколько минут назад находился дом старосты, закрыв чумазыми ручонками уши, стояла Ясса. Она стояла с закрытыми глазами, раскачиваясь из стороны в сторону, широко открыв рот и издавая при этом непонятный звук, больше похожий на гул нежели человеческий крик.

– Ясса? Ясса! – Воскликнул ошарашенный таким зрелищем Голованов. – Ты жива! Ясса. Это я дядя Володя. Ты узнаешь меня, Ясса?

Но Ясса продолжала стоять всё также раскачиваясь и не обращая никакого внимания на слова Голованова.

– Она наверно не слышит. Её похоже контузило – Заявил Плеханов.

Голованов не раздумывая взял девочку на руки и приложив немало усилий отжал её руки от ушей.

Девочка замолчала и открыв глаза посмотрела на Голованова, который тут же взяв её за маленькое, хрупкое тельце осмотрел на возможные ранения, а затем снова крепко прижал к своей груди.

– Проклятая война. – Сказал он осматриваясь вокруг. – Придётся взять её с собой.

– Не по уставу, товарищ капитан. – Напомнил ему Плеханов

– Мы уже давно тут не по уставу, Плеханов. – Быстро парировал Голованов. – Что ты предлагаешь оставить ребенка здесь, одну, среди трупов и развалин? С нами поедет. В части разберёмся, что с ней делать.

4

Глава3 Ясса

Колонна вернулась на военный аэродром Кандагара поздно ночью. Это была главная база 40-й армии на юге, где ещё оставались мотострелковые части, вертолёты и склады. Голованов доложил о засаде и потерях, умолчав о девочке. Он отвёл Яссу в свой временный барак, дал ей горячей воды, хлеба и банку тушёнки из своих личных запасов. Она ела молча, глядя в пол, а он пытался понять, что делать дальше.

В Кандагаре у Голованова был знакомый – майор Виктор Петренко, замполит батальона, отвечавший за связь с местными. Петренко знал о сделках с опиумом, которые Асадулла вёл с Головановым, и за небольшую долю всегда был готов прикрыть капитана.

Заметив, как голубоглазый ребёнок наевшись, немного расслабившись начал устало клевать носом. Он осторожно уложил Яссу на койку в своей палатке, по отцовски укрыл её войлочным одеялом, так как к ночью в Афганистане становилось довольно холодно.

Постояв несколько секунд, он тяжело выдохнул. Времени оставалось мало. Завтра его ждал борт в Ташкент, оттуда в Воронеж, а уже затем домой в Ленинград. Нужно было что-то решать, прямо сейчас. Просто так оставаться ей было нельзя.

Штаб насквозь пропахший гарью от керосиновых ламп и соляркой, находился в небольшом здании из кирпича, некогда принадлежавшем афганским военным ДРА.

Голованов направился прямо к дежурному офицеру, майору Виктор Петренко.

– Витя, помнишь старосту из Маруфа. Асадулла. Не знаю как, но после авиоудара только его внучка и выжила из всей деревни.

– Повезло. – безучастно ответил майор.

– Да. – Согласился Голованов. – Я привез её.

– Куда, сюда? – Оживился Виктор.

– В штаб. Она внучка старосты. Моджахеды казнят её за связь с Русскими, если оставить. Хочу забрать её с собой.

Петренко нахмурился:

– Ты с ума сошёл? Это не собака с улицы. Документы, проверки…

– Мы с тобой почти шесть лет с Асадулой деньги делали. Я её с пелёнок знаю. Ты хочешь что бы я её здесь в приюте бросил что ли. Она девочка. Её продадут сразу. Лучше просто убить чем такой ад при жизни.

– А я что могу? – Удивился Виктор. – Могу в Совок как сироту войны или беженку оформить. Я могу попробовать только это сделать, но ты понимаешь, что это всё против правил?

– Да конечно, Витя. Сочтёмся. Мне бы её из Афгана вывезти, а уж дома я её её как свою оформлю.

– Голованов, нах..я тебе этот геморой? Ты ведь понимаешь, что тебе придется за нее отвечать всю жизнь?

– Должен я, Вить. Чувство у меня такое. Не спроста она одна из всего аула выжила. Был бы кто другой, я бы прошел, не обернулся, а тут…

Голованов замолчал. Молчал и майор, а затем покачав головой, открыл ящик стола, достал из него несколько бланков.

– Я выпишу ей пропуск как допустим… дочери советского специалиста, погибшего в Афганистане. Есть кто на памяти?

– Да. – Тут же сообразил Голованов. – Помнишь летом в 86ом или весной. Была в части Марьям Ахмади.

– Нет. Кто это?

– Ну эта медичка из добровольческого отряда. Мы ещё на спор забивались кто первым будет.

– Не помню. И чё с ней?

Голованов тяжело вздохнул, а затем продолжил:

– Убили её? чё. Недели не прожила. Подними архив если надо.

– Всё равно не помню. Ну ладно. На неё и напишем. Но если тебя остановят на проверке…

– Вить. Не е…и мне мозг. Сделай пропуск, остальное моя забота.

– Е… тый ты Голованов. Честно слово еб..тый.

Голованову повезло только через неделю: из Кандагара в Кабул отправлялся транспортный Ан-12 с ранеными и техникой. Петренко выписал Яссе фальшивый пропуск как «ребёнка сотрудника», указав её как не брачную дочь Голованова Владимира Александровича и медсестры Марьям Ахмади погибшей в бою при исполнении служебных обязанностей. Тщательно на борту никто не проверял документы – все спешили домой. Из Кабула Голованов с Яссой перелетели в Ташкент (Узбекистан, тогда состоявший в СССР), где базировался штаб Туркестанского военного округа, координировавший вывод войск.

В Ташкенте Голованов использовал свои связи принимавшие от него Афганский сырец отправляемый в Ташкент с грузом 200. А в свзязи с тем, что он был награждённым офицером, его прошение о «воссоединении семьи» (с выдуманной историей о том, что Ясса – дочь его погибшей невесты) приняли без лишних вопросов. Война заканчивалась, и бюрократия ослабла. К январю 1989 года он получил документы на Яссу, записав её как Голованову Ясмину Владимировну, и увёз её в свой родной город Ленинград.

Официально удочерить Яссу в СССР было непросто: требовались справки, проверки и согласие органов опеки. Но в 1989 году, с началом перестройки и распада системы, такие случаи решались неформально. Голованов подал заявление в Ленинградский ЗАГС на Фурштатской, указав, что Ясса – незаконнорожденная в Афганистане дочь от погибшей медсестры Марьям Ахмади. Местные власти, видя в Голованове ветерана с медалями, закрыли глаза на отсутствие полных документов. К лету 1989 года Ясса стала его законной дочерью.

5

Глава 4 Савельев

Ленинград. Май 1991 год.

На площадке одного из подъездов ничем не примечательной хрущёвки, по проспекту Гагарина, собрались все пожилые соседи. Они наперебой пытались рассказать следователю, молодому капитану 6 отдела УВД, Савельеву Алексею Константиновичу, которому буквально на днях исполнилось двадцать восемь, детали происшествия.

Встревоженные пенсионерки, дополняя друг друга своими наблюдениями, байками, домыслами, больше хвастая своей дедукцией, способной отличить интеллигентного гражданина от проститутки и наркомана, старались ввести Савельева в курс дела.

– Ходили, голубчик, ходили. Проститутки да наркоманы к нему и ходили. – Рассказывала одна из них.

– Да уж спасу не было никакого – вмешалась вторая. – шумят то ладно, а ежели подожгут или украдут что? Страшно, а скажи им что, так ведь и убить же могут, ненормальные..

– А тут, сама видела, двое приходили. – подхватила рассказ третья, которая несмотря на цветущий май укуталась в большой мохеровый платок и подоткнув им все продуваемые на шеи уголки, продолжила:

– Интеллигентные такие, в малиновых пиджаках, как Новые Русские. И после этого всё стихло. Мы думали поди уехал куда, а он вон. – Она прикрыв прослезившееся лицо махровым платком, кивнула в торону квартиры где был найден труп Белякова.

– Спасибо, бабаньки! – Сказал Савельев заходя в квартиру где уже работали криминалисты.

Не смотря на открытые окна в квартире стоял устойчивый запах химии и разлагающейся плоти. На кухне в луже уже давно засохшей блевотины лежал мужчина лет тридцати, а рядом с ним, использованный шприц и распечатанные препараты. Аптечный эфедрин и несколько флакончиков с каплями от астмы.

– Очередной передоз. – Констатировал дежурный оперативник вошедшему на кухню Савельеву молча осматривающему помещение.

– На вид, да. – типичный передоз. – Дополнил криминалист осматривающий тело. – Давно лежит, сложно сказать но, похоже, что ему помогали. Синяки на запястьях, ну у таких есть особенность самим себе руки выкручивать, когда ломать начинает.

– Да кому они нужны? – Не унимался оперативник, а затем усмехнувшись добавил: – Сколько таких уже только на этой неделе откинулось в нашем районе? Сами себя скоро перетравят, вот и закончится борьба с наркоманией. Что тогда будете делать, товарищ капитан? – Обратился он к Савельеву.

– И чё и все аптечные?

– Ну, да. – Замялся дежурный, в это же мгновение поняв, что кто-то целенаправленно истребляет банду аптечных наркоманов.

Аптечные варили так называемый «винт», метамфетамин из дешевых, подчас копеечных, препаратов. Им противостояла банда так называемых спортсменов, из бывших качков, контролирующая несколько районов Ленинграда, и не гнушающихся приторговывать более чистыми, но более дорогими препаратами. Оперативник, быстро связав одно с другим, добавил:

– Схожу как я, опрошу свидетелей, не захаживали к Белякову ребятки в спортивной форме.

– Захаживали. – Остановил его Савельев. – только не спортсмены это, а солидные ребята в пиджаках. Говорят Афганец какой-то появился, со своим Афганским героином, аптечных вербует. Кто отказался торговать, проштрафился, или задолжал – убирают.

– Но это пока только слухи. По факту, пишу: «передоз» а там уж вскрытие покажет – выдал свое экспертное мнение криминалист.

***

Утром следующего дня Савельев, как обычно, без опозданий пришел к себе в УВД, располагавшемся в угрюмом кирпичном здании ещё сталинской постройки, с облупившейся штукатуркой и скрипучими лестницами. На втором этаже, в конце коридора, за дверью с потрескавшейся табличкой «Капитан Савельев А. К.», находился его кабинет – небольшое помещение с облезлым диваном, столом из натурального дуба, старой пишущей машинкой «Ятрань» и парой карт Ленинграда и Ленинградской области, висящих на стенах.

На подоконнике стояли полулитровые стеклянные банки с прорастающими в них луковицами, дающими длинные зелёные стрелки.

Савельев оторвал пару самых длинных стрелок, а затем, открыв ключом один из ящиков стола, достал полупустую бутылку с надписью «Royal 96» и, сделав из неё хороший глоток, закусил выпитое зелёным луком. Заперев бутылку обратно в стол и с тоской в глазах взглянув на часы, висевшие на противоположной от стола стене, которые равномерно и довольно громко отсчитывали проходящие секунды, он, открыв сейф, достал оттуда дело под номером 6732\7 с надписью Беляков А. С. и начал изучать отчёт о вскрытии.

«Гипертрофия миокарда, полнокровие, отёк лёгких. Пена в дыхательных путях, острая сердечно-сосудистая недостаточность, отёк мозга. В крови обнаружены морфин и 6-моноацетилморфин и остаточные следы метамфетамина.

Заключение о причине смерти: смерть наступила в результате острой интоксикации опиатами (героином)».

– Суки, хоть бы в голову стрельнули по старинке, – выругался Савельев, понимая, что к его теории об Афганце даже не за что зацепиться, в то время как сверху уже требовали отчета. Аптечных наркоманов потому так и называли, что использовали они в основном метамфетамин, получаемый химической обработкой из аптечных препаратов. Беляков же передознулся героином, хотя остатков, кроме как в шприце, нигде не было найдено.

В дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, в кабинете появился дежурный.

– Алексей Константинович, – обратился он, – тут Хмурого ночью взяли. С поличным на аптеке, препараты вытаскивал. Заводить или попозже?

– Давай сейчас. Он мне очень кстати.

Савельеву очень был нужен человек, способный внедриться в новую, как он считал, группировку Афганца. Нужно было хоть за что-то зацепиться, предъявить начальству хоть какие-то маломальские доказательства, кроме слухов, гуляющих среди аптечных наркоманов, на которых велась охота. Хмурый как раз и был одним из таких наркоманов, на которого рано или поздно должны были выйти люди Афганца, если, конечно, уже не вышли, а значит, рассуждал Савельев, «он идеально подходит на роль информатора».

– Спиртику хочешь? – спросил Савельев у Хмурого сразу, как только тот вошел в кабинет в сопровождении двух милиционеров, лейтенанта Олешня и сержанта Шипаева, а сам остановился возле дубового стола в ожидании, когда ему предложат сесть. Он был высокий, худой и напоминал гуттаперчевого мальчишку с идиопатическим тремором, который, не в состоянии стоять под тяжестью собственного веса, всё время старался выпрямиться, что заставляло его без остановки двигаться, непроизвольно подергивая ручками, ножками и беспрестанно кивая головой.

– А вы нальёте? – недоверчиво спросил он. Хмурый был прожженным наркоманом, уже не первый год сидящим на наркотиках, он то соскакивал, то вновь попадал в поле зрения милиции, охотно идущим на любые сделки, лишь бы достичь желаемого. Он не был похож на угрюмого или хмурого человека. Хмурым его называли из-за тяжелых наркотиков, точнее героина, с которого он начинал свою карьеру мелкого курьера и барыги, но постепенно перешел на дешевые аптечные препараты, а вот кличка осталась.

Савельев снова открыл ящик стола и, достав бутылку «Рояля», подмигнул одному из милиционеров, чтобы тот принес из буфета граненый стаканчик, а сам указал Хмурому на стул, стоящий рядом. Хмурый молча сел, не говоря ни слова, видимо, ожидая стаканчик или попросту не зная, что говорить. Савельев тоже не спешил начинать разговор. Даже когда милиционер принес стаканчик и Савельев, наполнив его на половинку, пододвинул поближе к Хмурому, все в кабинете молчали. Хмурый залпом опрокинул стаканчик и, протяжно выдохнув, начал бегло искать глазами, чем было бы можно закусить или хотя бы занюхать. Он остановился взглядом на баночках с зелёным луком, растущих на подоконнике. Савельев тут же сунул Хмурому под нос свой крепко сжатый кулак, давая понять, что местами оборванные стрелочки зелёного лука растут тут вовсе не для него.

Хмурый не растерялся. Он смачно, аж со свистящим звуком занюхал спирт кулаком Савельева, а затем, заметно сбавив тремор, облокотился на спинку стула, ощущая, как огненная жидкость стекает в его пустой желудок и растекается по телу, хмеля голову.

– Знаешь, кто такой Афганец? – спросил Савельев, наливая в стакан ещё одну половинку. Хмурый отрицательно покачал головой, периодически посматривая то на Савельева, то на стаканчик.

– А про группировку его известно тебе что-нибудь? – продолжал спрашивать Савельев. Хмурый в ответ брезгливо выпятил губы и отрицательно покачал головой, давая понять, что он ничего не знает, а если бы знал, то не сказал бы. Савельев нисколько не расстроился, а таким же спокойным голосом продолжил спрашивать:

– И даже то, что его бригада методично избавляется от аптечных конкурентов, тоже ничего не слышал?

Хмурый, тяжело вздохнув, вновь отрицательно покачал головой.

– Ну что ж, – констатировал Савельев и, осушив стаканчик сам, занюхал своим кулаком жгучую жидкость, продолжил говорить, обращаясь к дежурному милиционеру:

– Снимите с него наручники и проводите до выхода.

– Товарищ капитан, – хотел было возразить дежурный, но Хмурый перехватил инициативу, испуганно возразив:

– В смысле «до выхода»? Я вообще-то аптеку ограбил, мне в тюрьму надо.

– Снимай, снимай наручники. – Повторил Савельев дежурному, и пока тот освобождал Хмурому руки, вновь налил очередные полстаканчика, пододвинув его Хмурому, который растерянно бегал глазами, не понимая, что происходит.

– Пей! – скомандовал Савельев. – А потом расскажешь, чего ты так испугался и зачем по весне в тюрьму идти собрался. Я бы понял осенью. Но сейчас цветущий май.

Или я чего-то не знаю?

– Нельзя мне на свободу, товарищ начальник. – Начал рассказывать Хмурый, нервно поглядывая на стаканчик, как бы вновь спрашивая разрешения выпить.

Савельев одобрительно махнул рукой и заинтересованно уточнил:

– Почему?

– Приходили ко мне двое. Солидные такие. На спортсменов похожие, но не из этих. Они в пиджаках. В квартиру сами вошли. Самое главное, я ведь запираю всегда и ещё цепочку вешаю. Как они прошли, я так и не понял. Я глаза открываю, а они стоят уже возле кровати.

Ряхи такие здоровые, откормленные.

– Ты Хмурый? – спрашивает один. Я в отмазку:

– Нет, – говорю, – не я. У друга переночевать остался.

Второй кидает мне мою фотокарточку в лицо, а там на обратной стороне имя, фамилия, адрес, кличка, возможные места моего пребывания. Второй и говорит:

– А по-моему, похож. Или сделать так, что будешь не похож?

После того как мы всё прояснили, разговор по-другому пошел.

«С этого момента, – говорят, – на нас работаешь! Вот тебе пакет с говном, надо сбыть к концу недели. Сделаешь – дадим ещё. Сделаешь хорошо, получишь процент. Не сделаешь – умрёшь. Усвоил?»

– А ты что? – вмешался в рассказ Савельев.

– А что я? Усвоил, конечно. Я поначалу обрадовался. Думал, сейчас по-быстрому разбавлю, скину и самому ещё останется. Пошел по своим, а они все в такой же теме. Некому раскидывать. Я в ночной клуб, здесь рядом, неподалёку. Только торговать начал, говно хорошее, один, другой, слух пошел, нормально разбирать начали. Но тут я сам тупанул. Расслабился и нарвался на спортсменов. Они этот район уже давно держат. Ну и остался без ничего. Хорошо ноги унёс.

– И?

– Что и? Неделя кончается, бежать некуда, куда без денег денешься, они всё про меня знают. Вот и решил аптечку грабануть, чтобы забрали меня в отпуск. Нельзя мне домой, понимаете, товарищ капитан.

– А пиджаки на них какие были, не красные случаем?

– Да. Малиновые. А вы откуда знаете?

– Ну мы тут, знаешь, тоже не просто так штаны просиживаем. Значит так. Сейчас поедешь домой в сопровождении лейтенанта Олешня и сержанта Шипаева. Они установят наблюдение и оперативную группу у твоего подъезда. Лейтенант останется с тобой в квартире. На всякий случай. Если что, все дальнейшие вопросы к нему. Будем ждать твоих бандитов в малиновых пиджаках.

***

Двор улицы, где жил Хмурый, был небольшой, с общим дворовым подъездом на несколько домов сразу и одним выездом на главную улицу. На этом въезде, чтобы было видно все прилегающие дома, особенно подъезд к парадной, где на третьем этаже находилась квартира Хмурого, удобно расположившись в милицейских «Жигулях», сидели два оперативника в гражданском и дежурный сержант Шипаев, одетый по форме.

В самой квартире в засаде находился лейтенант Олешня, которому надлежало в случае появления бандитов вызвать по рации подкрепление.

– Лейтенант, приём. Входит подозрительная бабка в красном пальто. Проверь, не наш ли клиент.

– Очень смешно. Не засоряйте эфир.

– Как мы можем засорять? Мы что, мусор, по-твоему? – смеялись оперативники, сидя в машине.

Затем, спустя немного времени, снова прозвучало сообщение по рации:

– Лейтенант, приём. Ты там живой?

– Живой.

– Тогда зацени: третий вышел с собакой, четвёртый – с кошкой на поводке, а теперь заходит парень с попугаем в клетке. Это точно парадная Хмурого, а не зоопарк?

– Отставить цирк! Мы на задании.

За нелепыми шуточками день уже клонился к закату, и через час уже должна была прийти смена, а к парадной Хмурого никто подозрительный не подходил – кроме Volvo 740, бросившейся в глаза, так как была довольно редким экземпляром, который могли себе позволить только высокопоставленные чиновники.

Парадная Хмурого была крайней в доме и ближайшей к оперативникам, дежурившим в машине, но Volvo, медленно проехав подъезд Хмурого, остановилась у дальнего подъезда на другом конце здания. Из машины вышли двое в малиновых пиджаках, похожие под описание, и, не обращая внимания на милиционеров, сидящих в машине, скрылись в дальней парадной.

– Лейтенант, спроси-ка у Хмурого, не живёт ли кто из аптечников в конце его дома? – спросил сержант.

– Говорит, что никого там нет, – послышался голос в рации.

– Мы пойдём машинку проверим, а ты посиди пока здесь, – предложил один из оперативников.

Volvo была полностью тонирована. Даже лобовое стекло не позволяло разглядеть, что внутри. На удивление, двери были не заперты, и оперативники с лёгкостью их открыли. Осмотрев всю машину, не нашли ничего подозрительного. Даже бардачок был пуст.

– Не могли же они просто взять и бросить машину открытой, да ещё и посреди проезда? – удивился один из оперативников.

– Подождём. Спустятся, – предложил второй, указывая на скамейки возле парадной.

Но не успели они усесться, как эти же двое в малиновых пиджаках вышли… из дальней парадной, где живёт Хмурый.

– Это как? – удивился один из оперативников. – Зашли тут, а вышли там?

Оперативники, не сговариваясь, бросились за ними.

– Стой! Стрелять буду! – послышался голос сержанта, который тоже, увидев подозреваемых, кинулся в погоню.

Послышались характерные щелчки пистолета с глушителем. Вслед за этим прогремели ответные хлопки из табельного Макарова. Сержант упал, а двое подозреваемых скрылись за углом дома.

– Помоги сержанту, я за ними! – скомандовал один из оперативников и, подбежав к углу здания, остановился на мгновение, высунув голову, стараясь рассмотреть обстановку.

Глухие удары о угол стены, вырывающие кусочки силикатного кирпича и штукатурки, заставили его ненадолго задуматься. Он больше не стал высовываться из-за угла, а, развернувшись, что есть силы рванул обратно к стоящей Volvo. Но было уже поздно. Бандиты, обежав здание, запрыгнули в машину и со свистом колёс рванули наутёк.

Сержант был сильно ранен и нуждался в оперативной помощи.

– В машину! В машину его! – скомандовал вернувшийся оперативник и, подхватив раненого на руки так, чтобы не мешать второму придавливать грудную рану, положил его на заднее сиденье. Затем, сообщив в отделение о случившемся, рванул в ближайшую больницу.

Лейтенант Олешня на рацию не отзывался. Это означало только одно. Лейтенант Олешня погиб при исполнении. Знать бы, что там открыт общий чердак, трагедии было бы можно избежать.

6

Глава 5Тюнинг ателье

2001 год. Санкт-Петербург. Бывший Ленинград. Тюнинг-ателье.

На первый взгляд это был самый обычный автосервис, расположенный в северной части города на Пискарёвском проспекте. В нем можно было починить, затюнинговать, прокачать двигатель для ещё новых, только зарождающихся команд стритрейсеров, а также приобрести хорошую и при этом недорогую иномарку. Машины, как правило, приезжали из Финляндии в разобранном виде, проходя таможню как запчасти или металлолом, а здесь, в «Тюнинг-ателье», которое принадлежало Голованову, уже собирались, перекрашивались и доводились до идеального состояния, насколько это было возможно. Также в этом ателье можно было установить на двигатель газовое оборудование. Начиная от закиси азота для увеличения мощности и заканчивая пропан-бутаном для увеличения экономии топлива. Как правило, такие автомобили уходили в недавно ставшее ближнее зарубежье, заканчивающиеся на «стан».

Полностью тонированный и абсолютно чёрный Land Cruiser 100 въехал на территорию старых промышленных зданий, переоборудованных под автосервис.

– О-о-о. Шеф приехал. – Радостно сказал Гога, самый молодой парень из группы работников, перекуривающих на улице и наблюдавших, как в ворота въезжает чёрный джип. Гога был самым молодым и работал тут совсем недавно, в отличие от мастера производства по фамилии Плеханов. Которого уже никто не смел называть Плешивым, как в армии. Теперь к нему всегда с уважением обращались Василий Васильевич. Именно он отвечал за перегон автомобилей из Финляндии в Россию и после переборки из России дальше в страны ближнего зарубежья. Этот перегон назывался «дальнобой» и оплачивался очень высоко, но подобная работа доставалась только избранным. Тем, кого таковыми считал Василий Васильевич. Потому Гога не отходил от Плеханова ни на шаг, желая попасть в число избранных и поехать в дальнобой. Но Плеханов не спешил с решением, потому Гога, желая перепрыгнуть через голову, горел желанием познакомиться с Шефом лично.

– Ага. – Разочарованно подхватил Василий Васильевич, добавив: – Приехал и не один!

В этот раз Голованов действительно приехал не один. С ним была дочка Ясса, которая частенько обслуживала здесь свою машину и машины своих друзей.

Её все прекрасно знали и немного побаивались, так как спор с ней мог закончиться не просто штрафом или увольнением, но и тяжкими телесными повреждениями. Сама она, конечно, была очень милой и хрупкой девушкой с ясными голубыми глазами и как смоль черными волосами, спускающимися почти до самого пояса. Нанести какие-то повреждения человеку, кроме острого словца и обидной пощечины, она, конечно, не могла. Но её многочисленные друзья, которые все как на подбор имели крепкое телосложение, могли внезапно настигнуть обидчика. Встретить у подъезда к дому, остановить на дороге и даже спровоцировать аварию, подставив зад своего автомобиля. Хотя, возможно, все подобные случаи были просто случайностью и совпадением, так как сама Ясса при этом никогда не участвовала, и никогда не жаловалась на работников отцу. Если было нужно кого-то оштрафовать, она говорила об этом Василию Васильевичу и очень умело обосновывала свои доводы. Она ни раз самостоятельно закрывала кассу и пользовалась сервисом как полноправная хозяйка, несмотря на то, что заведением управлял, конечно же, Василий Васильевич Плеханов. Бывший связист и однополчанин Голованова во время войны в Афганистане. Голованов, разворачивая свой бизнес, подтянул к себе многих бывших сослуживцев, которым доверял как самому себе. Но если речь заходила о дочери, он всегда вставал на её сторону, даже если она была неправа, а уже потом, находясь с ней наедине, мог наказать, как того требовало суровое родительское воспитание. Между Яссой и Василием Васильевичем очень часто возникали противоречия в отношении того, как надо управлять данным предприятием. С наивным подростковым максимализмом или же с отработанной годами практикой.

– Всем здрасти. – сказала Ясса, подходя с отцом к группе сотрудников, перекуривающих на улице возле бокса, и смотря, как её отец здоровается с каждым из них за руку, не обращая внимания на их перемазанные руки. За руку с ней, конечно же, никто не здоровался, но все одобрительно покачали головами в знак приветствия.

– Ну как? Купил? – после недолгого рукопожатия и крепкого дружеского объятия спросил Василий Васильевич у Голованова.

– Да! – радостно ответил Голованов. – Теперь у меня не просто транспортная компания, а трансконтинентальная. Пока что только с одним международным танкером. Но всё же. Надо же с чего-то начинать. Через два месяца придёт в Усть-Лугу. И… Ты, Вась, мне нужен там.

– Я? – удивился Плеханов.

– Там работы побольше и посерьёзнее. Кому такое ещё доверишь, если не тебе?

– А как же салон? – продолжал удивляться Плеханов.

– Ты за это не переживай. Все уже знают мою дочку Яссу? – спросил Голованов и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Если кто не знает, познакомьтесь, она теперь ваша новая хозяйка. Как скажет, так и будет.

А тебе, Вась, надо подготовить себе замену.

– А газовый цех, дальнобой? – недоумённо продолжал спрашивать Василий Васильевич.

– Я обо всём знаю. И сама подготовлю управляющего! – вмешалась в разговор Ясса. – Мне уже семнадцатый год, между прочим, Василий Васильевич!

Плеханов с явным скептицизмом посмотрел на Яссу, а затем на Голованова.

– Она же всё прохерит, Вов. – сказал он.

– Вася, два месяца, и не будет больше ваших вечных споров. У тебя теперь своё, новое ристалище. А она пусть делает что хочет. – ответил Голованов и подтолкнув Яссу вперёд добавил: – Пойдём познакомлю с остальными.

Ясса с видом победителя подмигнула Плеханову, вызвав в нём лишь презрительную улыбку, и чуть не пританцовывая пошла вслед за отцом.

***

Ясса не дожидалась двух месяцев. Уже на следующий день, где-то к середине дня, видимо, после школы, на территорию сервиса въехала Ясса на своем почти новеньком Mercedes-Benz вишнёвого цвета, а за ней целая вереница советского автопрома. Спортивные ребята, в основном подростки 18–20 лет, используя инструменты сервиса как свои собственные, шустро принялись переделывать свои автомобили самостоятельно. Кто-то спиливал рессоры, кто-то, наоборот, накручивал дополнительные. Кто-то вваривал трубы и кенгурятники, а кто-то, наоборот, выкидывал лишнее и тяжёлое.

– Что тут происходит? – вмешался Василий Васильевич.

– У нас соревнования скоро начинаются. Мальчики готовятся. – ответила Ясса, которая со знанием дела ходила вокруг машин и по очереди разговаривала с каждым.

– «Точка – точка» называется. Я набираю себе собственную команду. Из победителей, естественно.

– А какого хрена они делают здесь и нашим инструментом? – не выдержал Плеханов.

– Не нашим, а моим. – парировала она. – Ты работаешь у отца, а здесь всё моё. Твоего тут останется только замена, которую ты для себя так ещё и не нашёл!

– Нашел! – Гневно выпалил Плеханов, а затем, щёлкая перстом, указал на проходившего мимо Гогу, добавил:

– Это… Как там? Георгий. Работал когда-нибудь управляющим автосервиса?

– Нет. – Удивлённо ответил Гога, ещё не понимающий, что происходит.

– Ну вот и отлично. – Обрадованно ответил Василий Васильевич и, переключив своё внимание на Яссу, сказал: – «Выделывайся теперь перед ним, посмотрим, как быстро вы тут всё угробите. А я в отпуск перед новой работой».

– Он же ни о чем не в курсе. – Возмутилась Ясса.

– А не моя проблема. Сама теперь рискуй и со всем разбирайся. – Ответил Плеханов.

Он гордо развернулся и, бубня себе под нос разного рода ругательства, направился в офис забрать свои вещи. Он ждал, что Ясса, поняв, что он скинул свою ответственную должность на совершенно неподготовленного парня, который даже не догадывается об основных нюансах работы сервиса, осознает свою ошибку и попросит уходящего профессионала и друга семьи вернуться, но она, молча проводив его взглядом, обратилась к Гоге.

– Тебя как зовут?

– Гога. – Ответил он, хлопая глазами и не зная, что дальше делать.

– Ну, поздравляю, Гога. – Подбодрила его Ясса и, видя, что парень совсем растерялся, добавила: – Иди принимай сервис, пока не свалил этот консервативный пережиток прошлого.

– Я не хочу принимать сервис, я в дальнобой хотел попасть. Мне деньги нужны.

– Деньги всем нужны. – Ответила ему Ясса. – Иди прими отчётность, а то реально пойдёшь в дальнобой, но только пешком и с барабаном на шее.

***

Следователь Савельев, уже ставший начальником отдела оперативной службы ФСКН, хмуро смотрел на экран маленького, едва живого телевизора, стоящего в углу его нового кабинета, на окнах которого, как и в далёкие девяностые, стояли баночки с пророщенным луком. На экране телевизора, на фоне дымящихся обломков, диктор сухим голосом в очередной раз сообщал, что в Нью-Йорке самолёты врезались в башни Всемирного торгового центра. Америка охвачена паникой. Теракт. Тысячи погибших. Мир затаил дыхание.

Савельев скривился. «Опять эти талибы не дают никому покоя» – за десять лет своей службы он избавил город от множества преступников, барыг, наркоманов и даже от глав целых районов. Но добраться до гидры, пустившей свои щупальца по всему Петербургу, никак не получалось. Складывалось ощущение, что на месте одной группировки появляются две, и что он не борется с преступностью, а расчищает место для новой сетки. Наркотик шел из Афганистана через страны постсоветского пространства. В основном через Таджикистан, Туркменистан, дальше через Каспийское море в воюющий на тот момент Дагестан и оттуда расходился по всей России. Доставку осуществлял некто по кличке Афганец. Но в самом городе он не появлялся. Его банда с середины девяностых ушла в тень и поставляла товар крупным группировкам, разделившим город на свои районы. Так же в Санкт-Петербург прибывали большие торговые суда в порт Усть-Луга, и как считал Савельев это был ещё один крупный маршрут. Проверять каждый танкер не было ни сил ни возможности, нужно было знать наверняка. Через несколько месяцев заканчивалась морская навигация, а значит, должна была прийти крупная партия товара, которую пропустить в город Савельев не имел никакого морального права.

– Ладно, – отрезал он и выключил телевизор щелчком пальца по раскисшей кнопке на пульте, укутанном под целофановым пакетом. – Поехали.

В кабинете сидело пятеро оперативников. У каждого – своё лицо, натянутое, будто кожа на барабане. Все в камуфляжных куртках, у всех под глазами синева, у всех на лицах – ожидание.

– По Питеру информация такая, – начал Савельев, щурясь от струйки сигаретного дыма, попадающего в его глаз. – Скоро стартуют очередные «Уличные гонки». Молодёжь. Турбированные «японки», музыка, тестостерон. Но это не наша юрисдикция. Это пусть ГИБДД ловит и воспитывает.

Он сделал паузу и вновь прищурился, снимая с губ почти до фильтра выкуренный бычок.

– Но… – протянул он, тут же прикуривая новую сигарету. – Ходит устойчивый слух, что некоторые из гонщиков – не просто мальчики с тюнингом. Говорят, их начинают подбирать для перевозки. Крупные барыги, те, что держат районы, ищут «курьеров», тех, кого даже милиция на дороге не пугает. А с них – по цепочке вниз, до самой улицы. Всё – как всегда: чисто, поэтапно, без лишнего шума. Есть предположение, что Афганцу помогают из вышестоящего руководства и не только в нашем ведомстве. Так что тихонечко и без шума. Главное – никому ничего не рассказываем.

Опера опустили глаза, но один – Журин – поднял взгляд:

– На ближайших гонках будет набор?

– Понятия не имею, – пожал плечами Савельев. – Но если слух пошёл – значит, где-то что-то двинулось. Крупная партия. Когда – неизвестно. Откуда – тишина. Где – тем более. Но если крупняк идёт – значит, будет движение. И, скорее всего, через «новеньких».

– А как вписаться, если даже тачки нет? – спросил Басов, щёлкнув ручкой.

– Я придумаю насчет тачки. – отрезал Савельев. – Нужно втереться. Стать своим. Найти организатора. Гонка проходит по принципу «точка-точка» – не перепутайте с другими группами. Не обязательно самим участвовать. Можно завербовать кого-то, надавить, пригрозить. Действуйте. Нам нужен контакт. Остальное – потом.

Он затянулся и выпустил дым к потолку.

– Вопросы?

– Нет, – прозвучало хором.

– Тогда летучка окончена. – Он встал и, подойдя к окну и сорвав несколько стручков лука, остановился в ожидании, когда все выйдут из кабинета.

7

Глава 6 Встреча

6 Октября 2001 года. Американские авианосцы заняли позиции в Аравийском море. 7 Октября они нанесут первые ковровые бомбардировки по Кабулу, Кандагару и Джелалабаду

Время пролетело быстро и незаметно. Наступила первая суббота октября. Савельеву очень хотелось спать, но его супруга, Елена, с которой он был знаком ещё со школьной скамьи, уже стояла у двери, в светлом осеннем пальто.

Они жили в скромной квартире на Гагарина, где каждый предмет, от старого комода до выцветших фотографий, говорил о годах, проведённых в любви и заботе, но сегодня Елена, обычно предпочитавшая тихие утра с чашкой чая, настаивала на прогулке.

– Вставай, Лёш. Я уже всё придумала.

Он приоткрыл один глаз.

– Придумала что?

– Пойдём в парк. Не спорь. Ты всё равно обещал встретиться с Володей. Вот и погуляем.

– А что, он домой прийти не может? Обязательно в парк к нему на работу топать? – пробормотал он, с трудом поднимаясь на локтях.

– Я соскучилась. Он у нас и так последнее время то на учёбе, то на работе. Да и так погулять приятно. Помнишь, как мы с тобой катались на лодке в том сентябре, когда уехали на первую сессию?

Он встал, зевнул и пошёл на кухню заваривать кофе.

– Я ему говорил, не мужское это дело в парке шарики продавать? Тоже мне кооператор. Мы жили как-то на стипендию, ничего. Он что? Мама дай, папа дай, ещё в свой выходной к нему в парк иди. – Савельев заочно отчитывал своего сына недовольно ходя по комнате и собираясь в парк.

Парк Победы, раскинувшийся в сентябрьском сиянии, где листья, золотые и багряные, кружились в воздухе, гудел от детского смеха и мелодий. Воздух наполнялся ароматами сахарной ваты, сдобы и жареных яблок. Где-то в центре парка их сын Володя, которому недавно исполнилось девятнадцать, открыл точку по продаже воздушных шариков. Ему хотелось как можно скорее стать самостоятельным и жить независимо от родителей. Мать, Елена, конечно же, очень скучала, но прежде решила отвести Савельева к прудам, так как после его разговора с сыном прогулка по парку могла быть испорчена. Последнее время они не могли найти общего языка. Володя, искавший себя, бросался из крайности в крайность, а отец, всю жизнь посвятивший борьбе с преступностью, старался держать его в жёстких рамках.

Они взяли лодку, маленькую и уютную, чьи вёсла легли в руки Савельева и заскользили по воде, цепляя плавающие листья. Проплывая возле мостков, Елена, с нежностью и вдохновением осматривающая пейзаж, вдруг остановилась на фигуре у берега, высокой и до дрожи знакомой, и она, не успев даже опомниться и осмыслить увиденное, удивлённо выкрикнула: «Володя? Голованов?»

Савельев обернулся и увидел мужчину, чьи черты, постаревшие, но узнаваемые, пробудили воспоминания о юности. Савельев направил лодку к берегу. Это действительно был Владимир Голованов рядом с какой-то темноволосой девушкой с яркими голубыми глазами, которая, услышав фамилию, посмотрела на лодку, а затем, дёрнув спутника за рукав, остановилась.

Елена с мужем ступили на траву, где Голованов, улыбнувшись, шагнул навстречу, и трое старых друзей, обменявшись крепкими рукопожатиями, стали восстанавливать последние основные события.

– Володя, неужели ты? – спросила Елена слегка дрожащим от удивления голосом.

– Ленка, Лёшка? Вот это встреча! Вы как тут оказались?

– Да вот к сыну решили заглянуть, он тут работает у аттракционов где-то. – Тут же ответила Елена.

– А это кто с тобой? – спросил Савельев, по-доброму, но с присущей детективу внимательностью осматривающий молодую девушку, юную, но неопределённого возраста из-за обилия косметики.

– Подруга, а что? – с вызовом тут же парировала Ясса, наблюдая, как теряются в собственных эмоциях Савельев и Елена.

– Прекрати паясничать. – Остановил её Голованов и тут же, улыбнувшись, продолжил отвечать на вопрос Савельева:

– Это моя дочь Ясса.

– Елена, – представилась жена Савельева.

– Дядя Лёша, – поддержал знакомство Савельев.

– Прям-таки дядя? – Удивилась Ясса и тут же спросила: – Пап, это что? Какая-то родня?

– В таком случае Алексей Константинович. – Осадил её пыл Савельев.

– Почти. – Ответил Голованов. – Друзья моей бурной юности.

– Ну ладно, дядя Лёша, так дядя Лёша. – не унималась Ясса, пытаясь перевести внимание отца с них вновь на себя.

– Было приятно познакомиться, дядя Лёша. Ну мы пошли, пап?

– Приезжайте всей семьёй к нам домой, за город, на выходные. У Яссы день рождения. Ты же пригласишь их? – Обратился он к дочери.

– Конечно, приезжайте, мы будем рады. – Искренне улыбнулась Ясса, добавив:

– Дядя Лёша, Елена, было приятно познакомиться. А сейчас, папа, пойдём, пожалуйста, мне уже очень надо.

***

В юности, трое одноклассников – Алексей, Елена и Владимир, были неразлучны, их крепкая дружба, казалась вечной.

Ещё со школьной скамьи Алексей и Владимир, будучи пионерами, мечтали, став настоящими комсомольцами поступить на юридический факультет и избавить мир от всех бандитов и предателей родины, придумывая хитроумные разоблачения для вымышленных персонажей, которых оба по очереди играли. Они действительно подмечали такие вещи и детали, которые на первый взгляд в глаза не бросались но могли вывести игрока в шпионов на чистую воду.

Оба занимались спортом, как и все мальчишки их возраста проводили большую часть времени на турниках и других легкодоступных спортивных площадках. Оба ходили в одну и туже библиотеку, кинотеатр, школу и даже класс. Им никогда не было скучно за постоянным дружеским соперничеством. Кто больше подтянется, больше прочитает, узнает, пробежит, преуспеет. Но как настоящие друзья всё время стремились друг друга поддержать и помочь справится с отставанием. Они даже читали друг другу книги, кода по школьной программе чтиво становилось чрезмерно скучным занятием. Но это вошло в привычку на много позже, после того как в классе восьмом к ним на урок вошла новая ученица.

Звали её Елена. Она сражу же понравилась обоим мальчишкам.

Елена, чья красота, нежная и притягательная, пленила их обоих. Каждому хотелось проводить с ней как можно больше времени. Что бы это привязанность не повлияла на дружбу двух мальчишек, было принято решение взять её в команду при условии, что она останется только другом. И она действительно стала другом. В школе она сидела за партой с Василием Цигановым, помогала ему с домашкой и на контрольных, он в свою очередь уверенно рассказывал всем, что они встречаются. Елена была не против подобных слухов,

так как это помогало скрыть её настоящие чувства к Голованову. Сказать об этом она конечно же не могла. Не хотела расстраивать Савельева и портить их дружбу. Савельев был хороший парнем и настоящим другом. Он зачастую специально проигрывал Голованову, что бы вместе с ним, искренне наслаждаться его победой. Елену восхищала такая способность к самопожертвованию ради близкого ему человека. С ним она чувствовала себя в безопасности.

Голованов был из бедной семьи, рос без отца, и может потому ему всегда хотелось стать кем то больше чем он есть на самом деле. За этим стремлением он преодолевал невозможные барьеры. Елене же, находясь рядом с ним и питаясь его целеустремлённостью, казались открытыми все дороги мира.

К восемнадцати годам, вся троица выпустившись со школы с золотыми медалями, решила отмечать свой выпускной в трёхкомнатной квартире Савельева. Его отец, будучи деканом юридического факультета, обещавший обоим зачисление, заблаговременно, вместе со свое женой уехал на летнюю дачу, оставив квартиру своему сыну в полное распоряжение.

Голованов и Елена часто бывали в гостях у Савельева. Готовились к экзаменам, читали книги и даже смотрели по цветному телевизору самый популярный фильм под названием «Место встречи изменить нельзя», жарко обсуждая, как бы они поступили в том или ином случаи.

В этот же раз, отмечая выпускной, они суетились с самого утра, сами себе накрывая на стол и к середине дня, когда всё было готово, открыли первую бутылку шампанского, затем портвейн, вино и даже отцовский, подарочный коньяк.

К вечеру того же дня, Савельев выйдя освежиться в ванную комнату, там же и отключился, а Елена со слезами на глазах, призналась Голованову в своих чувствах, а он сознался, что влюблён в неё с их первой встречи. Дальше случилось то, что было неизбежно.

Они поцеловались.

Сначала робко, словно боясь нарушить очарование момента. Но в этом поцелуе было всё: и скрываемое годами влечение, и облегчение от признания, и безумная радость того, что чувства оказались взаимными. А дальше… всё развивалось, как это часто бывает у подростков на грани взрослой жизни, в атмосфере интимности, свободы и растерянного счастья.

То, что случилось дальше, можно описать как мгновение истины, к которому они оба шли – через годы молчаливой симпатии, юношеской нерешительности и тихого страха разрушить хрупкое равновесие троих друзей.

Это действительно было неизбежно – не в грубом физиологическом смысле, а как логическое завершение накопленного между ними. Первый секс, наполненный трепетом и неловкостью, случившийся не из похоти, а из любви, давно сдерживаемой и наконец отпущенной на волю.

Но за этим неизбежным стояло нечто большее. Они знали, что всё изменится. На утро всё уже будет по другому и их дружба уже не будет прежней.

Но в ту ночь, в той квартире Савельева в последние часы их беззаботной юности, это не имело никакого значения.

***

Утро было солнечным и очень тихим. В открытую деревянную форточку залетал тополиный пух, разносимый свежим ветерком по комнате, и разгоняя запах сигарет, перегара и чего-то нового, почти неуловимого. Елена проснулась увидев сидящего рядом с ней на диване Голованова, его мощные плечи, рельефно выделяющиеся мышцы на его спине с небольшими царапинами от её ногтей, пробудили приятные воспоминания ночи. Она нежно прикоснулась щекой к его голой спине.

– Привет. – сказала она.

Он сидел хмурый и о чем-то напряженно думал, но, услышав её голос, тут же как будто бы расцвел и, улыбнувшись, ответил:

– Привет. – Он развернулся, взял её за подбородок и, притянув к себе, поцеловал.

В этом поцелуе чувствовалось всё его желание и страсть, но он, с трудом остановившись, чтобы не поддаваться искушению, сказал:

– Ты должна сейчас уйти, а Лёшке сказать, что ушла ещё вчера вечером. И сказать так, как будто сегодня ничего не было.

– В смысле? – Удивилась Елена, вставая с дивана и начиная потихонечку одеваться.

– Я придумаю, как ему сообщить о том, что мы теперь вместе. Мы же вместе? – спросил Голованов, смотря на неё пронизывающим взглядом, как тогда, когда они с Савельевым играли в шпионов, стремясь разоблачить любую ложь.

– Да. Вместе. – Радостно ответила Елена, продолжив ускоренно собираться, полностью доверяя словам Голованова, чтобы ни в коем случае не вставать на пути его планов.

«Раз он сказал уйти сейчас, значит, он придумал план, как сохранить дружбу всех троих», – рассуждала она. Потому, наспех собравшись и ещё раз поцеловав Голованова, вышла на улицу. Через несколько часов проснулся Савельев и, услышав, что Елена ушла ещё вечером, больше не поднимал эту тему.

Следующая неделя прошла как обычно, за исключением того, что Савельева у подъезда подкарауливал Вася Циганов. Он накинулся на Савельева с кулаками, но был быстро повержен.

– И зачем был этот маневр? – спросил Савельев, подавая руку лежащему на земле Циганову.

– Будешь знать, как чужих девок уводить. – Отряхиваясь, ответил Вася.

– Что за бред? Ты же с Ленкой встречаешься. А она друг. Больше ничего.

– Да? – Недоверчиво ответил он. – Что ж это она мне тогда заявила, что между нами всё кончено? А на мой вопрос «Кто?» сказала: «Друг». А кто её друг? Ты! Так что чё ты мне мозг паришь? Признайся, и разойдёмся миром.

– Почему я? Нас же двое.

– Так это ведь ты в неё явно влюблён, а не Голованов! – Выдал своё заключение Вася.

– Да. Я – Признался Савельев. – А давно она тебе это сказала?

– Сразу после выпускного. Уже с неделю.

– Уже неделю? А мне ничего не сказал. Обскакал значит. Так друзья не поступают – Задумчиво пробормотал Савельев.

– Я бы пришел раньше, но только сегодня узнал, где ты живёшь. – Продолжал отвечать Циганов, думая, что речь всё ещё о нем.

– А я ведь с ним в поддавки играл. Вот она, благодарность. У меня же в доме мою же любовь. – Продолжал мыслить вслух Савельев, не обращая внимания на ответы Циганова. А затем резко спросил:

– Слушай, Вась, а у тебя же батя в нашем военкомате работает? Верно?