Читать онлайн Потерянный рай

Исход

Запах горелого, крик сирен с улицы…

– Черт, что надо?! – Гарик быстро проморгался, потянул руки, но все еще не проснулся. – Да блин!!!

С улицы будто еще сильнее завизжало, загремело, запахло, кто-то закричал. Гарик сильно потер глаза и вскочил с кровати к окну. Там творилось что-то непонятное – бегали люди, кто-то лежал прямо на асфальте бездвижно, кто-то кричал, стояли две скорые, несли носилки. Зазвонили колокола.

– Что за чертовщина? Теракт, что ли? – сказал Гарик сам себе и тыкнул в пульт телевизора по привычке три раза.

На экране появилась картинка, в которой все мельтешило, не было звука. Он еще спешно потыкал.

«Население отмечает внезапные смерти по всей стране, причины неизвестны. Люди просто упали замертво. Размер бедствий, потерь и причины выясняются…»

Диктор в явно наспех накинутой куртке вещал с улицы.

– Простите, мне тоже надо позвонить…

Размытое изображение, рядом пакет, женщина кричит истошно:

– Помогите!!!

Глядя в экран, Гарик включил чайник, откусил «Сникерс». На экране продолжалась беготня. Появилось изображение из студии – испуганная девушка в красном пиджаке на английском с переводом:

«В США отмечаются массовые смерти по разным причинам – инсульты, инфаркты, остановки сердца. Люди просто падали и умирали. Все произошло полчаса назад. Новых погибших нет. Морги переполнены. Врачи и эпидемиологи заняты выяснением. На улицах паника и хаос».

На экране появились люди в белых защитных костюмах, следующей картинкой – грабежи в магазинах, пробки по автотрассам. Картинка сменилась – показали что-то такое же, но в Азии. Гарик обварил руку, сунул под холодную воду.

– Бога душу мать!

Заварив кофе, он сел, ссутулившись, у стола и начал тыкать по каналам – везде было одно и то же. Он оглядел холодильник, глянул на пачку макарон в столе и быстро собрался. В голове пока было только одно – надо набрать еды, воды и купить патроны. Да, патроны. А потом уже разбираться. Джинсы, куртка, охотничий билет, карта (наличных нет, как всегда).

– М-да, равнодушная же я свинья, надо маме позвонить. Из машины.

Привычку разговаривать с собой он приобрел уже давно. Любой одинокий человек начинает разговаривать с цветами, потом с «Алисой», с роботом-пылесосом, потом сам с собой. В целом это помогало фиксировать действия и чувства.

На улице продолжалась суета, но было заметно, что люди приступили к более осмысленным действиям – кто-то надел маски, кто-то куда-то явно собирался, кто-то бежал или ехал из магазина с рулонами, канистрами, банками тушенки. Это было похоже на картину «Последний день Помпеи», но вулканы, видимо, были внутри каждого человека свои. Рассудив, что без защиты никакие припасы не спасут, Гарик проложил маршрут к оружейному. Благое дело – «Глок-17» у него уже был. Цены, наверное, выросли, а патронов надо побольше. Включил громкую связь:

– Мам! Я норм, еду в магазин, никуда не выходи, я все привезу!

Отключился. Крутил головой по сторонам, все то же: испуганные глаза, на земле черные пакеты, рыдающие женщины, мужики дерутся. Свернул к оружейному. Машину бы не угнали.

В магазине была давка. Потный огромный мужик тыкал пачкой денег продавцу, орал. Очередь подпирала, стоял гам. Там же паспортами и удостоверениями трясли две крупные спортивные девушки в черном. Торговля шла бойко. Продавец то и дело выкрикивал:

– Таких патронов нет… Стволы только по разрешению… Стечкин последний… «Десерта» два… ТТ последний… Винчестера только три…

Беспорядочная очередь бурлила, назревал конфликт. К прилавку подтянулись охранники, на витринах в зале было пусто.

– Куда прешь, недоросль! Не более одного ствола в руки! Патроны по лимиту!

Впервые с пробуждения Гарику стало не по себе. Как заядлый компьютерный игрок он должен был бы радоваться такому повороту жизни, но все было не так весело, как в игре. Кто-то потел, кто-то брызгал слюной, кто-то уже визжал, сзади зашли три по-настоящему тревожных персонажа в жилетах и уже с оружием – здоровые быки с красными мордами. Один киношно выстрелил в потолок, посмотрел вверх, сплюнул побелку и просипел:

– Граждане, валим отсюда!

Несколько мужиков вскинули купленное и направили на троицу, та на них.

– Без глупостей, у вас еще не заряжено, а у нас да! – Хрипатый стрельнул в стену.

Гарик, неожиданно для себя уже отоваренный, спрятался за спину старого охотника в камуфляже и, не поднимая головы, покрался к стене.

– Стволы свои можете брать, по одному выходим! Не дурим, на улице бойцы еще. Руки показываем, стволы показываем.

Гул перешел скорее в ропот, отдельные люди потянулись в сторону двери. Какой-то рыжий доходяга не выдержал:

– А в чем дело? Я хочу получить свое законное!

– Заткнись, ногу прострелю!

Рыжего было не остановить, он взвизгнул:

– Пошли в ж…

Хлопок, и он согнулся с истошным воплем. Здоровяк подкинул ствол.

– Еще кто-то?

Стало тише, только рыжий подвывал. Гарик показал ствол, руки и карманы, быстро прыгнул в машину. Без обмана, на улице было три гелика с бойцами. Только сейчас Гарик понял, как сам вспотел и как замерзли руки. Чертов май – семь градусов по Цельсию. Также он понял, что устал и проголодался. Включив радио, он двинулся в ближайший «Перекресток», рассудив, что чем быстрее он заедет, тем быстрее будет с едой. В «Магнитах», наверное, самоубийство нищебродов (тут требуется пояснение, что он и себя относил к таким), в «Азбуке» богатенькие поди скупили все.

В «Перекрестке» тоже была давка, и полки уже заметно проредились. Хуже всего обстояло дело с консервами, к ним и Гарик рванул бегом. Ситуация осложнялась всем: нужно было быстро двигаться в толпе, следить за тележкой и мгновенно соображать, что хватать. Периодически со склада выкатывали палеты с чем-то, и мгновенно они оставались пустыми. В углу уже слезились две старухи и дед, в проходе крепкая женщина с криками стегала живой рыбой другую, более приземистую, но тоже бойкую. Мужчины были менее эмоциональны, просто мертвой хваткой что-то брали. Ближе к кассе такие двое умудрились разодрать колбасу пополам, сопя, но молча. Гарик встал в очередь, рассчитывая обойтись без мордобоя. Как-то очень давно еще он прочитал где-то, что чтобы оставаться менее приметным, надо избегать любого контакта, в том числе не смотреть ни на кого, особенно не встречаться глазами. Так он и делал, фиксируя взглядом свое добытое и изредка кидая быстрые взгляды по сторонам, мониторя пространство.

В это время в магазин влетела команда (возможно, семья) из четырех человек, которые были заранее распределены по целям, так как рванули в разные стороны, размахивая икеевскими сумками. Это было отличным решением, так как тележки и корзины кончились тоже. Было видно, как люди мечутся, не понимая, что им выгоднее и нужнее схватить. Так, две женщины с полными корзинами замерли у двери склада, но когда проходящая ватага мужчин отняла (не без боя) у них тушенку, они двинулись в кассе, просто сметая с полок все, что попадалось. Гарику понравилась идея, и по мере движения очереди он тоже сгребал всякую ерунду, которой также осталось мало. А вдруг скоро жвачка станет мегадефицитной? В любом случае проку будет больше от чего угодно, но не от денег на карте. Может, завтра, может, уже сегодня будет дефолт, вообще, возможно, рухнет вся банковская система, а даже если и нет, что проку в денежных знаках, если на них нечего будет купить? Он слышал про продовольственные кризисы, знал, как взлетали цены, как магазины (точнее, их владельцы) убирали ходовые товары на время, чтобы заработать на них потом больше. Ажиотаж людей лишь подливал масла в огонь. На этом фоне со складов принесли просрочку и неликвид. Люди роптали, но брали.

Чужое отбирали и в очереди, и на кассе, и после кассы, тут уж как кому везло. Гарик предположил, что больше всего повезло тем, кто еще утром затарился. Сосредоточившись на своей тележке, он думал только о том, как выбраться оттуда, пока не угнали его машину. Но он видел и людей с одной-двумя покупками, в основном стариков. Тут же подсуетились какие-то мальцы, которые набирали разного товара и продавали его возле магазина уже или тут же отдавали за тысячу рублей сверху. Но чем дальше, тем их ценник все больше рос, а выбор становился все меньше. Стоя в очереди, Гарик уже видел, как люди берут хоть что-нибудь, хоть чипсы. А также увидел, как два грузовика отъехали с черного входа. Очередь и посетители то волнами поднимали крик, то угрюмо молчали. На кассе не предлагали ни пакетов, ни чего-либо по акции.

Гарик увидел у одной старушки авоську, в которой были видны пакеты с семенами и буханка хлеба. А умная бабка! Но он забеспокоился о ней и тут же стал показывать ей знаками, чтобы она припрятала, укрыла свое сокровище. Бабка благодарно закивала ему и обернула авоську платком. На выходе, радуясь близкому завершению этого плотного ада, он аккуратно, стараясь не глядеть, опустил банку тушенки в сумку одной дряхлой бабушки, которая явно не понимала, что происходит. Она схватила его за рукав:

– Дай Бог тебе здоровья, дай Бог!

Гарик почти брезгливо отпрянул, накинул капюшон, быстро, оглядываясь, стал протискиваться к более свободному месту улицы, где он оставил машину. По сторонам бежали люди с сумками, а кто и просто с припасами подмышками. Все они были испуганы, но сосредоточены. Как и он. Только он свернул в арку с лужами, как столкнулся парнем в капюшоне и драных штанах.

– Але, дяденька! Что несем, куда спешим?

Парень оперся на тележку. Гарик дернул ее к себе, отступив, но уперся во что-то. Быстро взглянув назад, он увидел подельника того, первого, только пониже и пошире, с ухмылкой.

– Просто отдавай все, невелика потеря. Сорян, мужик.

Удивительно сработал мозг в моменте, будто построив линиями миллиметровки проходы, рассчитав сразу все расстояния, прочитав, кто из парней опаснее, есть ли у них что-то, кроме перочинных ножиков, есть ли подмога снаружи арки, – все это в диком возбуждении и мгновенно. После мозг (или инстинкт) выдал решение, исполняя которое, даже как будто очень медленно, Гарик вынул «глок» и показал его по правилам перехода – сначала направо, потом налево. Парни вскинули руки, отступили на пару шагов каждый в своей диагонали, открыв проход.

– Воу-воу, мужик, полегче! Расходимся.

Накидав купленное в багажник и под сиденье, Гарик заперся в машине и стер пот со лба. Глянул на себя в зеркало – на него смотрел какой-то новый жесткий мужик, никакого чилла-расслабона. Вот мы и в игре, только здесь за банку тушенки на первый день ножом грозят, что дальше?

Он включил радио и направился к матери. Радио нагнетало. Улицы за окном будто оскалились. Только солнце вдруг насмешливо стало подсвечивать все это неблаголепие. Пробки были везде. Люди в них были то злы, то испуганы, то равнодушны. От обычного дня дорожные полотна отличались частыми военными постами и непривычно забитыми барахлом авто. Было и еще одно: стоя на светофорах, можно было увидеть машины с лежащими внутри людьми, как теперь было ясно – мертвыми, а также туда-сюда сновали катафалки. Из некоторых машин неслись молитвы – православные, мусульманские… Ехали, видно, кто куда, так как никому и непонятно было, куда надо. Из одного окна надрывался Цой… Из одной из машин высунулась блогерша – снимала и комментировала. На съезде к аэропорту был основной затор, хотя сразу объявили о закрытии неба. Там кричали и лезли люди с детьми на руках, полиция отпихивала их от ограждений. Тут же толпа начала давить, и раздались очереди в небо, крики.

Во дворе матери было вполне тихо – оно и неудивительно: старый райончик с хрущевками, там и людей-то меньше.

– Игорь, я уже вся изнервничалась, пока ждала. Тушенку взял? Останешься? Что там на улицах? Ввели чрезвычайное положение, комендантский час с девяти. Да, разувайся скорее, я суп с вермишелью приготовила. Что творится-то, господи…

– Мам, пока не разбирай, надо подумать, как и что. Что там нового говорят по телеку?

– Да все то же самое, бегают и орут, медики, профессора, ученые, военные.

Телевизор бился в истерике сюжетов и слов: «Никаких схожих вирусов у умерших не выявлено, люди продолжают умирать по разным причинам, но эти смерти уже вписываются в обычную статистику. В спальных районах отмечается нехватка охраны, стычки возле магазинов, случаи разбоя. В южном округе в давке в магазине есть жертвы… В супермаркетах ощущается нехватка основных продуктов, с полок аптек пропали важные лекарства и антибиотики… Из больниц выписывают всех некритических больных, плановые операции отложены…»

– Мам, есть выпить? Задолбало это все.

– Да, вот коньяк остался. Кстати, в аптеку я все-таки сбегала – купила себе весь лозартан, глюкофаж, аспирин, бинты. А потом вообще сказала – дайте все, что есть на второй полке с обезболивающими. Как только догадалась! Что мы делать будем?

– Слушай, я так устал за этот день. Давай на свежую голову? Я у тебя останусь сегодня, так спокойнее тебе будет.

Абстракция. Сон

Появился оранжевый дым, белый дым, откуда-то издалека приближались звуки падающих капель. Быстрее, быстрее, плотнее, и едва уловимый шепот:

– Игорь, Игорь, Игорь!

Изображение все время менялось наподобие детского калейдоскопа, но только менее четкого, менее яркого… В середине появилась белая точка, она двигалась, росла, приобретала форму запятых, кругов, глаз…

– Игорь, Игорь…

Грудь заполнялась теплом и светом. Проявились раскосые широко посаженные глаза.

– Игорь!

Гарика выкинуло из сна мощным рывком. Продолжая ощущать тот же свет, тепло, нежность и печаль, он резко сел на кровати, упал со вздохом на подушку. Что это было? Ощущения не покидали его. Где я видел эти глаза? Он снова резко сел.

– Катя!

Катя – это его бывшая-бывшая. После нее были другие – с фигурами, губами, на моде, на стиле, веселые – разные. Но такие глаза были только у нее. Он вроде бы уже забыл, отпустил, ушел в другое разнообразие, проработал у психолога… Зачем это? Гарик потряс головой, как бы скидывая с себя ненужный прах прошлого. Изображение из сна вросло в мозг, вошел и шепот.

Гарик притянул телефон, на экране было три ночи. Сон сняло как рукой – сон как состояние, но не как картинку. Гарик подтянул к коленям ноут и открыл крышку. Новости, новости, в них нет вроде ничего нового: подведена начальная статистика – умерла 1/6—1/5 населения, в том числе некоторые младенцы родились неживыми сразу. Морги и кладбища переполнены, появились трейлеры-морги, массовые захоронения неопознанных людей. В городах и поселениях беспорядки, армии, полиции и медработники мобилизованы. Появляются дружины ополченцев для охраны районов, магазинов, складов. Все военные объекты находятся под особым вниманием. В бедных странах и районах хаос еще более хаос. Авиа-, морское, железнодорожное сообщение приостановлено, границы перекрыты. Плачущие женщины, дети, бесконечные очереди людей, машин, сирены и посты охраны.

Гарик захлопнул ноут. Что ж, по-прежнему неясно ничего. Никакого желания звонить приятелям так и не возникло. Чтобы что? Чтобы узнать, что кто-то умер, кто-то потерял, с кем-то надо поделиться, чем-то помочь… Нет, пока надо обезопасить хотя бы себя самого. Что-то же должно выясниться рано или поздно. На время неразберихи главное – себя обеспечить. Истории про выживальщиков теперь казались не такими странными. Так как не спалось, Игорь сел прикидывать, что он уже успел приобрести, что из закромов достала мать, чтобы понять, чего еще не хватает.

Список:

· патроны

· тушенка

· спички

· хлебцы

· макароны

· гречка

· яичный порошок

· сухое молоко

· батончики

· сублимированные пайки

· свечи, жидкость для розжига

· мультитул

· таблетки от радиации

· бинт

· йод

· антибиотики

· мамина сумка таблеток

· противопожарные полотна

· обеззараживатель воды

· вода в разных тарах

· мобилка кнопочная

· аккумуляторы

· палатка

· 2 рюкзака

· хозяйственное мыло

Теперь надо подумать, что из этого всегда носить с собой, что хранить в квартире, что спрятать и где. Однако сегодня уже понедельник, и по обычному расписанию утром нужно идти в офис и кодить игрушки. Гарик спешно распахнул ноут и снова нырнул в поиск с вопросом о рабочем режиме. Сообщалось, что на территории страны объявляется общий нерабочий режим в течение семи дней до выяснения обстоятельств. В почте и телеге уже были уведомления от работодателя, что отпуск за свой счет. Крысы жадные.

Да, кстати, телеграм наконец заработал и выдал (смешно!) четыре сообщения от знакомых с вопросами. Из них два были как раз из мобильной игрушки, на которую он подсел недавно. Гарик задумался о том, как его вроде бы широкая жизнь сузилась до матери, пары фриков в игре, рабочего чата и пары приятелей, про которых он и сам не вспомнил в первые часы. Писать «норм» было как-то совсем уж тупо, поэтому он ничего не стал отвечать. Но что же Катя? Он прошелся по соцсетям, там и тут натыкаясь на все те же новости, только более личные. Катины странички были скудны последнее время, она уже давно не вела их скрупулезно. Ничего не понятно. А если позвонить, например?

Гарик вспомнил, что в соседней комнате спит мать и уже не стоит все время бубнить под нос себе, тем более в три часа ночи. Не хотелось бы быть неуместным бывшим, который в первые сутки после трагедии спрашивает: как дела… Как будто больше и подумать не о ком. Даже если не о ком, бывшей об этом знать не обязательно. Точно не стоит. Что же делать тогда? Очевидно, представлять себя игроком игры постапокалипсиса, делать непривычные, но простые вещи. И он стал собирать рюкзаки себе и матери методично и тихо. Собрал так быстро, что наступило легкое разочарование. Сон не шел.

Гарик посмотрел на телефон, подумал, что кому какое дело, и набрал: «Ты в порядке?» Вспомнил, что нет и четырех, хотя кому сейчас какое дело до времени суток? Ответа не последовало, что логично. Он посмотрел в сети еще какое-то количество предположений врачей, которые все сводились к тому, что ничего не ясно. Затем пробрался на кухню на цыпочках, прилипая подушечками ног к паркету, заточил полбагета с неумеренным слоем докторской, также прошуршал восвояси и долго ворочался, сбивая одеяло и подушку, прислушиваясь к теперешней почти-тишине.

Улицы ночью стали безлюдными, скорые уже не ездили, так как правительство объявило, что трупы можно привезти самостоятельно к моргам и больницам, а в малых городах их везли и сразу к кладбищам. Был заведен график служб и похорон, так как все умерли единовременно. Чтобы тела не разлагались на улицах, некоторых хоронили в первый же день. Священник просто обходил разом все свежие могилы. В моргах могли полежать и подольше. Но так как морги переполнились, то их тоже нужно было освобождать. После первого шока мир не оправился, но затаился. Все принимали решение, что им делать, пока им скажут, что делать. Высвобожденные выходные давали людям возможность уехать, увидеть близких, заняться похоронами, скорбью и прочими рефлексиями.

Пробуждение было неприятным. Несколько раз Гарик просыпался в тягучей реальности, но не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Обои на стенах плыли, исчезали, было невыносимо страшно и тяжело где-то глубоко внутри. Наконец, расколдовав себя от сонного паралича, Гарик услышал голос матери:

– Я в храм!

– Ма, возьми рюкзак! Там тушенка, спички, другая ерунда. Мне так спокойнее будет. Кто знает, что вообще там творится.

Мать просунулась в дверь.

– Он тяжелый, наверное, тут одна остановка. Никуда не выходи!

Она хлопнула дверью.

Гарик посмотрел на телефон – ничего. Включил телевизор, почти не обращая внимания на привычные теперь слова. Поставил чайник, выглянул в окно. На улице было тихо, пусто. Только в две машины люди собирали поспешно тюки, подталкивали детей. Но и они быстро покинули двор. Гарик прислушался к телевизору. Объявляли о выходных, о службах в храмах, репортажи, репортажи. На экране появился худощавый мужчина с чёрными лохмами и бородой, в рясе, он крестил камеру и грозил: «Покайся! Покайся!» Затем имам, буддисты, раввин…

Следующим кадром пошел репортаж о новом мессии. Мессия был прилично брит, одет в дорогой пуховик поверх холщовой рубахи и призывал остановиться в мирских делах и приходить к его поселению молиться. Судя по всему, он был не православным и вообще непонятно чьих религий. Показали также его садоводческое товарищество, где обещали приют страждущим, молитву, работу, хлеб. Товарищество «Завтра» было расположено в живописном месте, и у его ворот уже разложили с десяток палаток. По периметру ходили люди с автоматами.

Гарик выключил телевизор, покрутил в руках телефон, открыл сообщение и увидел, что оно не прочитано. Без лишних прелюдий он просто набрал номер. Сердце заколотилось, но, кроме гудков, ничего. Он кинул телефон на кровать, по-прежнему не понимая, что делать сейчас. Появилось раздражение. Он как будто сдал свои позиции врагу, а ответа не последовало. Тем временем мать вернулась из церкви, полная впечатлений.

– Представляешь, Вера и Люда умерли, вообще многие не пришли на службу. У всех потери в семье. Поставь чайник! Как нам с тобой повезло, что мы оба живы! Саватеевы уехали в деревню переждать. А у дочери Любы родилась мертвая дочь. Такое горе в семье! Новые какие-то пришли молиться за сына, покончил с собой вчера. Что же это делается? Некоторым во сне умершие являлись… Трофимыч видел сестру, Танька – мужа. Но все как-то непонятно.

Гарик не понял, что произошло в мире, но понял, что Катя, судя по всему, мертва. Он снова набрал ее номер.

– Кому звонишь?

Он отмахнулся. В трубке послышался шорох, и незнакомый голос ответил:

– Да?

– Это телефон Кати?

– Хозяйка телефона мертва. Я врач. Относил его в кладовку. Вы родственник? Подождите, вы записаны как… Неважно

– Как я записан?

– Это не имеет значения. Девушка умерла в момент массовых смертей. Остановка сердца. Тело уже забрали родственники. А телефон забыли.

– А где прощание будет?

– Молодой человек, вы в своем уме? Включите телевизор. А записаны вы «Опять мудак».

В трубке раздались гудки.

Гарик пошел в свою комнату. В голове мигом пронеслись хорошие картинки прошлого, но назвала она его, мягко говоря, не очень, хотя, может, в чем-то и была права. Он вспомнил, что бросил он ее через мессенджер, написав: ну вот такой я мудак. На некоторое время он закрыл глаза и поплыл в этих воспоминаниях. И вдруг снова вскочил.

– Мам, что ты там говорила про сны? Есть контакты этих людей? Желательно кого-то помоложе, чтобы понятнее объяснить?

– Да есть телефон Марии, найди – Мария Храм.

Весь день Гарик тыкался по квартире, пытаясь собрать мысли в кучу. Собрать и понять, куда двигаться дальше. Но ничего не собиралось. Поэтому он решил сделать понятное – поехать к этой Марии и расспросить.

Мосты

Мария оказалась девушкой средних лет, немного тараторкой. Она охотно согласилась встретиться с Гариком у себя дома для обсуждения странных снов. Она разлила по чашкам душистый крепкий чай и быстро, не очень связно заговорила:

– Мой папа упал на кухне. Мы сначала ваще не поняли, что с ним, начали бегать, хватать, мама закричала. Пощупали пульс, но мы ж не врачи. Скорая ехала долго. Тогда как раз началась вся суета на улице. Не смотри так, с отцом у меня всегда были странные отношения. Ну такие, такие: привет, пока, дай денег. Я отдельно живу с парнем, но тут как раз в гости заехали. Ну как в гости, за кофеваркой. Сели за стол, он как раз встал что-то достать. Что же он достать хотел? А, наверное, коньяк. Он всегда повод искал, а тут мы. Да, наверное…

– А что про сон?

– А, ну да! Я просто думала, может, побольше рассказать о нем, вдруг это… Ну ладно, оке. Мы тогда еще успели со скорой, и он в морг попал, похороны были вчера. Вроде все как обычно. Конечно, сначала врачи типа исследовать все хотели, но ты слышал, наверное, моргов-то не хватает на всех. Ну, в общем, я в эту ночь… Это у нас второй день уже после? Неважно. Легла, начал сон какой-то странный сниться. Будто кто-то по имени зовет, но я не то чтобы слышу звук, а как бы знаю, что зовут издалека. Потом туман какой-то, картинки, как в детской игрушке такой… трубочку крутишь… Калейдоскоп. И вот такая бессмыслица, а потом вроде вижу кого-то и знаю, что отец. Не то чтобы вижу его отчетливо, но знаю. И вскочила как ошпаренная. Стремно как-то – мертвец зовет. Вы вообще что делать собираетесь? Что думаете? Стас, это парень мой, предлагает свалить в деревню на время. Но я не знаю. Так, набрали жрачки, лекарств, батареек. А делать-то что?

– Да без понятия. Я тоже не знаю. Слушь, а ты слышала, еще чтобы кто-нибудь рассказывал такие сны?

– Да, сестра говорила. Только она бабушку видела. Священник говорит, что это к любимым просто мертвые приходят. Но почему они в один день умерли? И приходят в один день? Слышала, какие-то чуваки собираются на заброшке районной и там делятся идеями.

Мария вырвала полосатый листок из ежедневника и ручкой начертила корявую схему.

– Они где-то в пять собираются вроде. Успеешь еще. Я не пойду сегодня. Надо еще воды купить и решить – валить из города или пока остаться.

В чем-то Гарик позавидовал даже этой Маше, так как у нее и семья была побольше, и поделить это безумие было с кем. Сложно будет найти решение с матерью, решение, которое устроит обоих. Да и, может быть, через неделю люди, похоронив всех умерших, просто вернутся в офис, на огород и заживут своей обычной жизнью. Да, будет побольше одновременной скорби, но все-таки жизнь продолжится… наверное. Просто умерших начальников заменят замами, найдут новых мужей, родят новых детей и так далее и тому подобное. Гарик поежился, закинул свой рюкзак с водой, документами, телефонами и шоколадом, уже привычно проверочно тронул ствол, покрутил мятую бумагу в руках и пошел искать сходку.

Заброшка была ржавая и грязная, смотрела издалека дырами окон и покосившимися балками. Вокруг стояли поржавевшие баки, кругом были окурки, бумажки. В лужах отражалось смеющееся солнце. Голоса были слышны уже на подходе.

– Привет, народ! Я Гарик, случайно узнал, что тут собираетесь. Я из соседнего района.

Компания была небольшая: человек десять. Три парня лет двадцати+, спортивного вида, две девушки средних лет непримечательной внешности, два подростка и мужик, видавший виды, в камуфляже и с трубкой. Заводилой была девушка. Вид у нее был уже вполне походный и подходящий для постапокалипсиса. Как нового человека, Гарика расспросили о том, что он уже знает и видел, но оказалось, что для компании в этом нет ничего ценного. Самым ценным у него оказалось его оружие, так как в компании оно было только у еще одного парня и у Деда.

Собралась компания почти стихийно – Наташа скооперировалась со своим отцом, позвала подругу (Маша тоже была знакома с ней), подруга Вика позвала своего парня Максима, Максим – своего мелкого брата двенадцати лет, Вовку, Вовка – друга Сережку, а Сережка – соседа постарше Вадима. Подростков распирала идея дать всем погоняла, взрослые хотели понять, что с ресурсами и что вообще делать, и, похоже, только Гарика и Деда занимала первопричина.

Сны, кроме Гарика, видели только два человека – Дед и Вика. Они были как под копирку. У Деда была жена, которая его покинула, а Вика и вовсе видела неизвестного ей мужчину. Все с полчаса пытались найти закономерность в видениях, но это не получалось, так как Дед видел жену, с которой прожил тридцать один год, Вика видела неизвестного мужика, а Гарик – свою бывшую, к которой давно уже потерял интерес. Гарик предположил, что основная разгадка кроется в неизвестном мужике, но хорошо бы собрать побольше статистики. И о чудо! благослови молодежь! – Вовка тут же нашел сайт, где все выкладывали свои «радужные сны», с указанием, кого они видели. Все прильнули к планшету.

· Мама

· Брат

· Сестра

· Отчим

· Врач

· Неизвестный

· Подруга…

Список уже был огромным, и Гарик сразу понял, что надо искать не закономерности, а аномалии.

– Пока думаю так – я напишу скрипт, вытащу все аномалии и контакты людей. Давайте еще подумаем, кто что может сделать до завтра. Никто же не против, если я еще подтяну кого-то?

Мальчишкам отдали часть работы по составлению списка выживальщиков, девчонкам – поиск семян, дополнительных лекарств, парням – поиск альтернативных мест для «переждать», Деду – изучение религиозных обоснований, он это зачем-то предложил сам. Обменялись телефонами и телегами, пошли по своим делам. Гарик как раз набрал одному из своих приятелей, который после дня исхода интересовался его судьбой. Тот сидел в душной комнате и строчил как раз какой-то код. Бармалей искренне не понимал суеты, но понимал, что за его работу ему платят. Что могло вывести его из этого безмятежного состояния – непонятно, и Гарик его застал с привычной кучей грязных чашек, с засохшими чайными пакетиками, разбросанными по комнате пакетами из-под чипсов, зашторенным наглухо окном. У Бармалея были отличные качества – он мог слушать что угодно, вникать в это и давать советы. Плохо было только то, что вся их квинтэссенция заключалась в «а смысл? мы все умрем». Но слушал он внимательно. И даже попытался дополнить общую картину своими снами:

– А мне в этой наркомании приснилась женщина незнакомая… Такая, рыжая… Как я. Прикинь?

Гарик озадачился: женщин у Бармалея не бывало, к тому же он был сиротой. Гарик хрустнул чипсиной, второй… посмотрел на рыжую копну Бармалея.

– А как она тебя звала?

– Да никак. Мальчик, мальчик…

– А что, если?.. Так… допустим. Короче, Бармалей, давай скрипт наваяем.

Колы, кофе, шоколадок, дошика и чипсов у Бармалея было достаточно, поэтому отвлекаться было не нужно, скрипт сделали быстро, и скоро от бесконечного датасета остался уже более понятный – на 586 позиций, которые тоже можно было легко разбить на кластеры и причесать. По большей части он состоял из неизвестных или неизвестных, названных как-то иначе, что-то вроде «кажется, сосед в поезде». Об этом Гарик написал в общий чат, который назвали «Элизиум», и предложил на следующий день попилить базу и связаться со всеми, кто вписал таких гостей из снов.

Высокое и тайны

Черное полотно. Изнутри двигалась космическая мелодия. Появился светящийся тоннель. Сознание влетело в неоновый ком, прошло сквозь. Вокруг все двигалось, не имело статичной формы. Было что-то, что сознание Гарика определило как, возможно, цветы, но они все время меняли форму. Пахло сиренью, потом лавандой, потом чем-то сладким. Условное небо заливалось розовым, фиолетовым, голубым. Условная трава лилась синим морем. Гарик почувствовал легкость, радость и голос:

– Посмотри, что тут…

Он попытался, как по Кастанеде, посмотреть на руки, но рук у него не было, было что-то сияющее, но бесформенное.

– Лети!

Он двинул грудью вперед, и пространство двинулось назад. Музыка нарастала, пропадала. Он двинулся сильнее и мысленно лег на воздух – или что там? И полетел. Оказалось, что можно менять скорость, можно проваливаться в облака, траву… Можно было создать импрессионистические цветы, но не получалось удержать ни скорость, ни изображение, ни себя. Он проваливался в небо, в землю, в цветы, сталкивался с частицами музыки. Голос расхохотался. В пространстве появилось криво, обведенное будто красным маркером пространство вдалеке и красная стрелка.

– Не торопись, завтра приходи туда.

Гарик открыл глаза и погрузился в телеграм-каналы. Там было новенькое про сны. Люди стали видеть продолжение. Впрочем, описания были беднее того, что он пережил сам. Наверное, потому что выразить словами все это проблематично. Тем более что сны стали различаться: люди описывали разную музыку, запахи, вкусы, видения. Некоторые не смогли в тех снах сдвинуться с места, другие и вовсе испытывали ужас. Кто-то называл это наркоманским трансом. Картинки и звуки отличались и в зависимости от культурной среды, родовых традиций, географии. Один человек во сне купался в макаронах, другой слышал монашеские пения.

Всюду активизировались религиозные организации и секты. У всех была своя правда, но к разгадке мир не приближался. В чатике Элизиума было скудно – накидали ссылок, мемов.

Шел третий день. Объявили о возможности перелетов по особенным разрешениям, поехали поезда. В магазинах полки стали похожи на советские, но приросли продуктами. Толкучка прекратилась, пробки теперь были скорее из тех, кто хотел выехать из города, а не из тех, кто метался туда-сюда. По телевизору запустили рекламу. Правда, в ней были отзвуки случившегося – предлагали специальную еду, средства защиты, загородные резиденции, бункеры, общины, психологическую помощь для невротиков и отличные противострессовые туры на Мальдивы. Был и «запашок» у всей новостной и рекламной подачи – сдадим лишнюю недвижимость, продадим ненужный велосипед, получи удовольствие сегодня. Гедонизм процветал не меньше отчаянья – в казино тратились немыслимые суммы, проститутки подорожали, алкоголь тоже. Тот же телевизор показал, как народные дружины обходят свои участки, как жители укрепляют двери. Стало ясно, что скоро вообще в офис идти, а не вот это вот все. Печальное открытие – мир без них будет делать все то же самое, что делал с ними, так же как сейчас он возвращается к привычной жизни без умерших пару дней назад людей. «И будет сад, и дерево в саду, и мой колодец белый… М-да. И биток упал», – подумал Гарик.

Гарик скинул в общий чат ссылку на контакты людей с видениями. Список разделили на всех. Предстояло сегодня же по максимуму до встречи его пробежать. В то же время Гарик подумал о Кате. Почему она? Встречались они довольно давно, разошлись относительно мирно. Так почему?

Катя была милейшей девушкой-растеряшкой, забывашкой. Она все время читала какие-то книги с автобиографиями творцов, сажала цветы у подъезда, помогала нищим, рисовала открытки и занималась в вокальной студии. При этом она была совершенно бытовым инвалидом – не умела готовить, убираться, ломала технику. Сначала Гарика все это забавляло, а через некоторое время стало сильно раздражать. Все это: кавардак, неровно покрашенные губы, пучок на голове, отсутствующий взгляд и высокомерный голос, который тут и там напоминал, что все тлен, вещизм и низкие вибрации, – это все раздражало. До кучи у Кати появилось острое желание тащить в квартиру подбитых голубей, покоцанных глистливых котят и прочих братьев меньших. Приходя к ней в квартиру, Гарик стал чувствовать, что он подай-принеси для несчастных котят и загибающихся растений и дворецкий для Кати. Поэтому однажды они наорали друг на друга будто бы даже на разных языках, и все, точнее – он отправил ей в мессенджере то дурацкое сообщение, и все. Никакого особенного горя он не испытал, лишь горчинку о первых милых месяцах общения, где Катя была просто совсем не такой, как все, интересной, манкой.

Интересно, что из этого является ключевым в понимании вопроса о видениях? Ведь, например, Дед видел свою жену, наверное, близкую, наверное, похожую на него, наверное… А что, если нет? А дамочка Бармалея? Рыжая дамочка – вероятно, его утерянная мать, почему она? Итак, надо сформулировать особенности Кати. Это нетрудно, потому что она была не от мира сего, однозначно иная. С мамашей Бармалея не светит, какая она была – неизвестно. А вот бабку Деда надо подвергнуть типированию.

К вечеру Гарик смог списаться с двумя десятками человек, но адекватное общение состоялось только с восьмью. Двое из них жили недалеко и заинтересовались сходкой Элизиума. Но улов по характеристикам был не особенно густым, а конкретно:

· Вообще не знаю этого человека, хоть убей.

· Кажется, учились в школе вместе. Стремный такой было, слюнями брызгал.

· Чем-то на меня похожа, но я не знаю ее точно вообще.

· Имени не знаю, но похож на какого-то нерусского актера.

· По-моему, это все-таки наш сосед на даче.

· Еще подумала, мне кажется, это мой врач. Какого?..

· Я не знала, кто это. Описала родителям, это мой дядя, он в дурке лежит.

· Все дни думал, кто это, нашел в старинном семейном альбоме. Это дальняя родственница, я с ней никогда не пересекался даже.

Мать весь день шарилась у подруги, и Гарик подумал, что вечером, может, будет больше информации и поводов пообщаться. Элизиум кипел – было два новичка и много информации для обсуждения. Большинство контактов показало, что эти аномалии в статистике видений все были про случайных, не очень близких, потерянных людей со странностями. Дед тоже наконец нехотя показал, что жена его была с Альцгеймером, по сути, последние годы жила больше в каком-то своем мире. Как оказалось, большую часть списка наполняли странноватые гости снов. Нет, они не были все сумасшедшими или с сильными расстройствами психики. Вика назвала их всех аутистами, но компании это не очень понравилось. Предположения наподобие СДВГ, ОКР и прочих тоже нашли отклик не у всех, так при современном подходе в психиатрии абсолютно здоровыми остаются практически только необследованные. Сама Вика раскопала, что у нее, возможно, был брат – грешок юности ее матери, оставленный под отказ в роддоме. Новички поделились бутербродами, колой. И пока все жевали, включили новости на планшете.

«Поступают новые сведения о необычных снах. Монахи собрались в Тибете… Израиль снова атаковал «Хамас»… Жители столицы создали новую общину на западе…

В Бангладеш гуманитарная катастрофа… Англичане высадились на Гибралтар… КНР оккупировала Джамму… Беларусь просится в Россию… Об этих и других событиях на нашем канале…»

Дед покачал головой.

– Началося…

На периферии послышались хлопки и крики.

– Похоже, надо ждать следующих снов, – заключил Гарик.

Компания, разбившись на небольшие группы, стала расползаться. За промтерриторией была какая-то суета и дым. Гарик решил подобру-поздорову прокрасться между деревьями и забором, который усугублял агрессивную визуальную среду. Гарик вспомнил бесполезный факт, что эти выступы на заборе имеют практическое значение в том числе для того, чтобы дождевая вода стекала. Поравнявшись с местом происшествия, он увидел стычку нескольких человек, больше похожую на медленное раскачивание, за ними горел автомобиль, на траве лежало несколько оранжевых апельсинов. Было видно, как из-за куста вне зоны видимости толкающихся высунулась рука, подтолкнула к себе два апельсина. Гарику было видно, что это сделал мальчик лет пяти-шести. Засунул апельсины за пазуху и дал деру. Гарик и сам ускорился, бежал уже открыто.

Несмотря на то что физических действий было мало, Гарик уставал сильнее, чем раньше. Хотелось спать. Да и желание получить разгадку подталкивало ко сну. А мать все еще не вернулась. Он набрал ей, узнал, что она останется у подруги, и лег. Ворочался, уснул не сразу.

Занимательная евгеника

Уже привычный космический шторм, полет, музыка. Гарик остановился, картинка прогрузилась, перед ним было то же неоновое пространство, посередине – качающийся огромный цветок. Он медленно стал менять очертания, отклонился и показал Гарику обведенную маркером область и красную стрелку. Цветок сказал:

– Вперед!

Гарик подался вперед, почувствовав, что сбоку летит цветок, меняющий форму, перед очерченной областью он уже обратился Катей. Рывком Гарик влетел внутрь и оказался в Катиной комнате – всюду разбросанные вещи, ноут, цветы, кошки, открытки и Катя в спортивном костюме. Изображение немного вздрогнуло.

– Садись! Мне кажется, тебе так будет понятнее и удобнее.

К нему подвинулось кресло-мешок.

– Итак, осталось всего несколько дней по-вашему.

– А по-вашему?

– Я могу много разного показать, но выбираю удобную тебе форму. Хотя… можно и так…

Комната обратилась в бесконечно переплетенные формулы, среди которых ярче других сверкало изображение ДНК, оно же и сказало беззвучно:

– Так лучше?

– Не, верни комнату, только убери своих котов и мусор.

Все вернулось к прежнему, Катя пожала плечами и со звуками лопающихся пупырок удалила всех котов, все вещи с пола.

– И запах лаванды, плиз.

Она покачала головой. Запах пропал.

– Спрашивай.

– Почему ты, почему я?

– Корявый вопрос, но вроде понятный. Но ты не хочешь сначала узнать, что вообще случилось? Мир перешел на другие вибрации.

Гарик закатил глаза.

– Неинтересно? Мир перешел на другие вибрации. Более высокие. И люди перешли. Но не все. Может, миллиард или два. Жизнь в такой реальности для нас не имеет смысла. Мы более совершенны.

– А, опять ты делишь людей на низших и высших.

– Я не смогу говорить так, как тебе было бы приятно, я лишь объясняю данность. Нас не интересует приземленный мир. Там (хотя на самом деле это одно и то же) наши дела сделаны.

– Как одно и то же?

– Это параллельная цивилизация, но та все равно скоро исчезнет – вымрет, разорится, отравится и уничтожит себя сама.

– Получается, там остались такие… недостойные?

– Просто не развившиеся до нужного уровня. Посмотри, что вы делаете.

Стена сбоку исчезла, и появилось черное поле.

Гарик нехотя встал со стула и увидел в черной прорехе островки картинок со стандартными страшилками самоуничтожения человечества – войны, умирающие дети, ядерные взрывы, отравленные реки.

– Жутковато, можно привычнее изображение.

Катя пожала плечами, выросла снова стена с огромным телевизором. Там, разбитое на сектора, происходило то же.

– Саморазрушение, а надо созидать. Здесь мы созидаем.

Она вскинула руки, начала ими красиво крутить, будто лепить – появился прозрачный цветок.

– Здесь нам не надо идти на работу за копейки. Не надо думать о еде. Мы можем созидать. А можем замереть на любое время. И просто наблюдать. Создавать миры, вселенные.

Она продолжала размахивать руками в воздухе, делая макет из скал, озера. Потом, резко уменьшившись, прыгнула в это озеро, вылетела оттуда бабочкой, села на стул и преобразилась в Катю.

– А что же с оставшимися?

– По большому счету нам мало дела, мы слишком заняты. Но все-таки некоторые души, в память о несовершенных оставленных, решили дать им шанс для совершенствования. Дать им новую возможность. Десять новых колоний, в разных уголках Земли. Там другое поле, другая экология. Там можно построить другие цивилизации. И только они выживут.

– А что с остальными?

– Не раздражай меня.

Комната стала сужаться, в стенах появились иглы.

– Узнаю Катюху. А все-таки?

– Да эти все равно все разрушат в борьбе за ресурсы. Демоны всякие негодные – политики, бизнесмены, всякие. – Она кивнула на телек.

Телевизор показал новые картинки разрушений, голода, войн, отравлений, пустые города, дорогие бункеры, взрывы.

– Ничего не понятно. Но технически-то как это будет, с колониями?

– Да максимально просто для вас. Привычно. Эти поля, эти места уже выделены, туда можно будет попасть только по коду с ладони. В России таких мест три вроде бы. Некоторым странам придется к другим идти. Главное место России – в Сибири. Там уже есть защитное поле. Подходящие люди получат уведомления на мобильный телефон и эвакуируются. И будет нечто среднее-переходное между «там» и «здесь», и порядку побольше.

– Подходящие люди – это какие?

– Творцы и работяги – от пяти до пятидесяти лет (исключая крупные таланты), без всяких там бедолажек, не способных о себе позаботиться.

– Это ты о ком?

– Ой, не включай дурака. Инвалиды, безнадежно больные, старики и младенцы.

– Да вы фашисты?!

Комната наполнилась черным дымом, страшной музыкой, Катя в киношной блестящей черной мантии, сама вся черная, увеличилась в размерах и хриплым громким голосом закричала, приближаясь:

– Неблагодарная тварь!!!

Тут же все растворилось, и она снова оказалась симпатичной девочкой, ухмыляющейся на диване.

– Видишь ли, там будет поначалу все же много дел. А старички и детишки – это такая обуза. Новых наделают потом детишек.

– Старики еще может быть. Но дети? Они вырастут – это будущее.

– Ты сам фашист, стариков-то не пожалел. И лицемер. Но, возможно, прав. Обсудим внутри на колле.

– Боже, у вас тут скайпы, что ли, есть?

– Немного не так. Но иногда нам нравится дурачиться.

Гарик напрягся. Он не понимал – пора уже чувствовать себя избранным или рано?

Катя захохотала, растворилась в воздухе, также за ней пикселями рассыпалось все видение, и Гарик очнулся. В этот момент пиликнул телефон. Гарик посмотрел на экран. На экране было уведомление от приложения «Переселение», которое он раньше никогда не видел. Он зашел в приложение. Там было информационное сообщение.

«Некоторым оставшимся гражданам будут выданы куар-коды для переселения на защищенные территории с целью создания новых цивилизаций. Перейти дальше?»

Гарик нажал.

«20 мая этого года вам следует подтвердить получение куар-кода и в течение 3 дней для малых населенных пунктов и 7 для городов отправиться к месту сбора в назначенное вам время.

При себе иметь:

· паспорт

· свидетельство о рождении

· военный билет

· деньги, ценности, оцифрованные воспоминания (не более 1 рюкзака)

· вещи».

Далее шел забавный список одежды, похожий на список для пионерского лагеря. (трусы, носки, куртка теплая…). Еще был список продуктов и гаджетов. Гарик в исподнем двинулся в комнату матери, которая теперь если не была в гостях, то сидела у телевизора.

– Мам, ты видела это? Давай свой телефон!

Он прыгнул к ней на диван и показал приложение. Они открыли телефон матери, но там не было ничего нового. И тогда Гарик понял, что мама в переселенцы не попадает.

По телевизору пересказывали информацию из приложения:

– Если вы не подтвердите куар-код и вашу функцию до периода окончания сбора на переселение, они автоматически аннулируются. Куар-код не получат люди с хроническими или неизлечимыми заболеваниями, люди старше пятидесяти лет, кроме ученых и особенных исключений, дети до пяти лет.

Мать смотрела в экран растерянными глазами.

– Приложение самоактивировалось, правительство и другие организации не имеют к этому никакого отношения. И не могут дать комментариев по этому поводу. Правительства некоторых стран призывают людей не устраивать панику и не реагировать на это приложение. При удалении с телефона оно появляется снова.

Диктор тоже был растерян.

– Мы не знаем, как на это реагировать. Но граждане будут действовать по собственной воле, мы постараемся обеспечить безопасность на пунктах. Местонахождение пунктов неизвестно.

Гарик посмотрел на экран, там появилось сообщение в приложении:

«Игорь Владимирович Титов

Инженер DevOps

Город 6

Пункт сбора будет объявлен через 2 дня

Принять?»

Рефлексия

Мать была опечалена, но настаивала на том, чтобы Гарик отправился в нужное время на нужное место.

– Что нам, старикам? Лучше помирать в привычном. Я и за могилой отца присмотрю. Да и все мои подруги здесь останутся. Ничего страшного. За детьми присмотрим, если кто бросит. За больными. Так всегда так было. В войну старики, каких не брали, так же оставались на своих местах.

– А эти, которым пятьдесят? Они еще ого-го, я не знаю. Нормальные, наверное.

– Игорь, их тут уже на работу никто не берет, а там они будут вообще ни к селу. Тут хоть больше сгодятся. Не знаю, я как-то даже успокоилась. Народ повыходит на работу, да и много кто тут останется, а вообще людей меньше станет. Тяжеловато придется только в каком-то периоде, когда дети еще не очень подрастут, а пятидесятилеткам уже будет по шестьдесят, хотя, может, кто-то и сам останется из молодых. Не знаю, мне так пока нормально. Не переживай.

Гарик был зол на Катю, на всю эту миллиардную шайку, которая заставила людей бегать за куском хлеба, бросать семьи, беспокоиться. Тут еще новое уведомление пришло с работы о том, что отпуск продлен на неделю в связи с непредвиденными обстоятельствами. И что ему теперь делать? Тот мир жестокий, но новый, интересный, наверное, а тут что есть, что будет? У него и сейчас не было ни семьи, ни девушки, лишь несколько друзей, Элизиум, мать, шестьсот долларов, биток… Он почувствовал, как его охватывает ужас. Закрутило живот, мир вокруг стал страшным и агрессивным, сердце заколотилось бешено, он начал прерывисто хватать воздух, воздуха не хватало.

Ничего не будет! Здесь все взорвется! Надо будет выживать! Там ничего не понятно! Он не мог дышать. Гарик схватил бумажный пакет от бургера и стал дышать в него. Паническая атака понемногу сошла на нет. Он залез в телеграм. Там в группе уже активно обсуждалось приложение. Деда, понятно, никто в новое не брал, да были в компании и другие потери – у Вики астма, у Вадима была трехлетняя дочь, и он не мог решить. Всплывали рекламные объявления:

«Усыновлю ребенка до 5 лет… Любые документы… Продаем коды… Готовы приютить ваших питомцев…»

Настроения в обществе разделились. Оставленные разбились на группы из тех, кто получил код, но хотел остаться, тех, кто оставался без кода, тех, кто протестовал без кода и с кодом, тех, кто паковал свои 30 кг… Лента пестрила конспирологическими теориями, религиозными призывами, распоряжениями правительств, репортажами теперешнего хаоса, разрушения и войны. Гарик почувствовал, что снова подступает атака, и снова взял пакет, отложив телефон.

Он понял, что сейчас ему нужна передышка, место, где не будет этого всего. Закинув в рюкзак воды, батончиков, «глок», телефоны и дождевик (фиг знает, что в таком мире будет надо, – подумал и положил спички), придумал ехать куда глаза глядят до чего-то напоминающего лес. По дороге слушал не радио, а флешку с Бетховеном, старался смотреть только вперед, игнорируя все, кроме самого автомобильного движения.

Хорошо жить в спальном районе – лес был достигнут за пятнадцать минут. Гарик бросил машину и побрел вглубь. Истоптанные и забросанные бумажками тропинки шли вначале через редкие кустарники, покосившиеся деревья и следы от костров. Всюду было вытоптано, валялись бревна. Вместе с этим из гущи уже тянуло холодком, свежестью хвои и листвы, а также шелестом. Гарик посмотрел в пасмурное небо, он уже был в колодце верхушек деревьев, которые шевелились волнами. Впервые за эти дни все звуки были неагрессивными, расслабляющими, медитативными. И с каждым шагом становилось все лучше.

Гарик не был активным «гуляльщиком» в жизни, поэтому он шел по тропинке вглубь, понимая, что это еще не лес, это парк – это место цивилизации, возможно, умирающей или трансформирующейся. Он отогнал такие мысли, сосредоточившись на запахах, звуках и ощущениях. Но остановить внутренний диалог было сложно, к счастью, он вспомнил одну технику – нужно прижать язык к небу, что он и сделал. Забавно, как это выключает осмысление вселенной и беготню мозговых белок. Мозг будто начинает говорить: «Вот зеленая трава. Она шевелится от ветра. В траве ползет жук. Это клен, он живой. Это дорога…»

Одним недостатком этой техники было то, что держать так язык долго невозможно. Но, отключив в мозге нечто беспокойное, можно его замедлить. В рациональном порыве Гарик свернул с дорожки. Просто он увидел старушку на скамейке и почувствовал, что она мешает, неизвестно чему, но все же. Идти без тропинки было сложнее: было много поваленных деревьев, сухостоя, провалов в земле. Он спотыкался, переступал канавки, откидывал от себя колючий кустарник, наступал во что-то мягкое. Лес был все еще скорее парком – редким, со следами человека в виде пакетов и окурков. Парк не хотел трансформироваться в лес, он словно цеплялся за это одомашнивание, будто говорил о том, что достигнуть истинного леса нельзя так вдруг, без усилий. Гарик вел теперь диалог с этим недолесом, злился на него, проговаривал что-то вслух. Он не понимал этого сопротивления, и от расслабленности ничего не осталось. С непривычки устали ноги, руки, спина и даже сознание. Сознание не привыкло обрабатывать такое количество препятствий. С тем же Гарик заметил, что эта борьба с пространством переключила его с глобальных проблем и страхов на другое.

Наконец он понял, что идет все медленнее, раздражается все больше, а недолес будто издевается над ним, чиня все новые препятствия. Кстати подвернулась неплохая поляна с парой не слишком трухлявых бревен, поросших мхом, с десятками обычных, но неизвестных низкорослых растений. Он пристроил туристическую пенку в основании большого дерева, прислонился к нему, глотнул воды, откусил протеиновый батончик и стал всматриваться в это зелено-коричневое пространство. Он старался всеми силами отключить рациональное осмысление и просто слиться с этим пейзажем. На телефоне было 15:35.

Лес заговорил несколькими голосами:

– Стоит уходить. Все скоро разрушится. Останутся те, кто уже заражен – немощью, старостью, слабоумием, – бесполезные. Сейчас мы лес. Мы деревья. Мы наблюдатели, смотрители. Мы – азарки. Мы души или сознания тех, кто хотел быть наблюдателями этого мира, а не работниками.

– Не понимаю я ничего! Я во сне?

– Скорее в измененной реальности, в другом уровне, где можешь слышать наблюдающих – растения, камни, животных. Время принятия решения на исходе. Новую цивилизацию нужно наращивать за счет подходящих для развития душ. Не знаем, как объяснить тебе проще. И так все максимально упрощено ботами.

– Какими ботами еще?

– У вас бы это называлось цифровыми двойниками или ботами, в разных случаях свое. Наблюдатели находятся в обеих реальностях уже. В реальности низкой они скоро погибнут со всеми. А за реальностью высокой тоже нужны наблюдатели, направляющие. Мы не из тех, кто умер в момент исхода. Мы первые поселенцы высокочастотного мира, мы из ранее перешедших. Перешедших в форму наблюдателей сотни и тысячи лет назад.

– Вы меня только больше запутываете. Что будет в материальном – или как там его, привычном? – мире?

– Голод, разрушение, смерть. Популяция не будет расти. Будет борьба за ресурсы, катастрофы. Эти люди обречены. И все, кто с ними останется.

– Хоть пару слов скажи о Городе 6.

– Это стандартный засекреченный бункер с наземным городом. Он полностью отстроен и снаружи, и внутри, оснащен. Вы прибудете туда, станете развиваться и готовиться к новому переходу. Который будет, вероятнее, не в твоем поколении. Каждый город будет развиваться автономно, без связи, чтобы новые цивилизации шли разным путем развития. Для максимального развития в каждой есть своя специализация. Город 6 – технический. Все технические знания всего мира влиты в его базу данных. Остальное в нем по остаточному принципу. Больше тебе знать ничего не нужно. Время заканчивается. Заканчивается время!

Гарик очнулся, осмотрелся, матюгнулся. На телефоне было 17:20. Навигатор показал, что он прошел всего три километра, и то кругами. Он последовал прямым ходом к выходу из недолеса. Азарки провожали его шепотом. Успокоения найти там не удалось, всюду теперь он видел живое, шепчущее, предостерегающее, страшное и странное. Навстречу выпрыгнула белка, остановилась, протянула лапки к нему. Бессознательно он вскинул к ней ладони, белка покрутила мордочкой и поскакала восвояси.

– Ой, ребятки, ну вас, – в сердцах шепнул Гарик под нос и вышел из недолеса.

Уровень бреда настолько зашкаливал, что Гарик понял, что это рассказывать и делить он уже не может ни с кем. А что, если у него просто развилась шизофрения или что там еще? Но если даже это так, то как стоит жить? Жить в своем (возможно, придуманном) мире или притворяться обычным и жить в понятном (но теперь не ему) мире? Раньше можно было спасаться пониманием того, что мир – это твое впечатление, твоя иллюзия, нарисованная тобой же картинка. Но теперь вся картинка распадалась на пиксели, в ней не было ничего точного даже в голове, в этой картинке все беспорядочно меняло форму и суть.

Собрать себя

Получалось так, что исходящее снаружи из телевизора и интернета теперь было более понятным и внятным, чем то, что Гарик видел в видениях. Теперь в огне был не мир вокруг, в огне был его мозг. Драки, пожары, войны, разрушения – все это было нормальным, а может, и не было. Может, оно было ненормальным, но было менее пугающим, более понятным и логичным. Сдаться бы психиатру, но если все вокруг сошли с ума, то какой в этом смысл? Надо все равно пытаться заземляться. Хотя и решение принимать тоже надо. Я ухожу в неизвестность? Я остаюсь в разрушающемся мире? Выбор как-то невелик.

Гарик пытался собрать в себе личное: что он хотел, о чем мечтал. Но особо ничего не складывалось, потому что обычно он просто плыл по течению, делая ежедневные незначительные выборы. Но выборы эти были чисто формальные, не имеющие глобальной цели. Выбрать ту блондинку или вон ту брюнетку? Выбрать синий стул или красный? Выбрать факультет информатики или прикладной математики? Только сейчас он столкнулся с выбором сложным, принципиальным и судьбоносным. Хотя и слово «судьба» сейчас выглядело нелепым. Ясно было одно – ничто не будет как раньше, везде нужно будет бороться за выживание. Направо пойдешь – коня потеряешь, налево пойдешь – голову потеряешь, прямо пойдешь – все потеряешь… или нет.

Мать копошилась по дому, и это было единственной константой. Гарик поставил чайник и включил телевизор, звук сразу уменьшил до минимума. Картинки были не новые.

– Знаешь, тут на поликлинике уже вывесили объявление о собрании для остающихся. Пойду, схожу. Может, новое скажут что. Ты собрался? Дал ответ?

– Нет пока еще, думаю.

– Что тут думать? Вас как хорошие цветы от больных отсаживают. Надо соглашаться. Все равно непонятно, что дальше будет. Для меня главное, чтобы сын был в порядке. Решайся.

Гарик забрал свой кофе и, глядя в телефон, поплелся в комнату. Элизиум был закидан волнительными сообщениями о встрече, про которую Гарик и думать забыл. Новые видения, которые удалось собрать, были одно страннее и непонятнее другого. Но основной сценарий перекликался с тем, что видел сам Гарик. Двое из компании уже приняли решение о перемещении в города, Вадим, не без участия жены, решил остаться. С ним один из новичков оставлял двухлетнего сына. Гарику было жутко читать это. Не имея своих детей, он вроде не должен был понимать эту трагедию и нравственную ловушку. Но по-своему он понимал это так: наденьте маску сначала на себя, потом на ребенка.

Элизиум прирос еще на пять человек. По совпадению у одной девушки дочери было четыре года, и она пыталась найти возможность изменить ее возраст для переселения. Но было еще кое-что новое – «Переселение» установилось не у всех, даже из тех, кто по видимым признакам прошел бы отбор. Но это вам не «Госуслуги» – обратиться с запросом было совершенно некуда. В группе таких было три человека. Они задавались вопросом: что с ними не так? Но ответа опять не было.

Гарик увидел новое уведомление от «Переселения» и перешел в приложение. На экране было сообщение:

«Для принятия кода следует нажать „принять“ и разместить правую ладонь внутренней стороной к экрану. Принять?»

Гарик вышел из приложения, он не чувствовал и не понимал, должен ли он это нажать, но решил поехать за вещами и спортивной сумкой к себе на съемную квартиру. Быть наготове – лучше, чем не быть… или нет?

Двор его дома был свой и чужой. У подъезда валялись стопки бумаг, у мусорных баков было навалено обломков мебели, пустых коробок и чего-то непонятного. Мусорное место больше напоминало свалку, мусор не вывозили. Резко, с яростным «Мя!» оттуда рванули крыса и облезлый рыжий кот. Почти милое зрелище текущих дней. Код подъезда был взломан, дверь визгнула, подъезд тоже был запущен – его не прибирали. На стене уже были новые граффити про судный день и что-то там. Может быть, в других местах еще хуже, хотя в доме матери не было такого запущения.

Гарик осмотрел свою конуру, в которой в падающих лучах солнца летала пыль, и заключил, что это уж точно не то место, в котором следовало бы задерживаться. Почему-то в лучах солнца квартира выглядела еще более непривлекательной. Хорошего в ней было только то, что вещей было попросту мало, драгоценностей никаких, все можно было сразу найти. Но ее надо освободить и передать хозяйке. Из-за форс-мажора не требуется никаких книксенов, но вещи стоит перебрать и отвезти к матери. Гарик поставил спортивную сумку и огромный ашановский пакет рядом и стал бросать то туда, то сюда вещи из шкафа и письменного стола. В углу шкафа он натолкнулся на бутылку портвейна и две бутылки виски. Приближался комендантский час, поэтому думать долго было не о чем, и он, откупорив «Порто», стал тянуть его прямо из горла. В кармане зимней куртки ему попалась – нет, не тысяча, а еще лучше – коробочка с кое-чем. Попахивало вечеринкой, а собраться в дорогу можно и завтра, в конце концов, хата оплачена и билет в Город 6 не просрочен. Гарик набрал телефон.

– Бармалей, я тут на районе, и некоторая коробочка и два вискаря подсказывают мне, что мы должны устроить вечеринку. Бери свои чипсы, быстрые углеводы, все, что можно выпить и сожрать… Брат, я, считай, как в армию ухожу и не хочу последние дни Помпеи провести за просмотром новостей.

Гарик набрал еще несколько номеров, и в течение получаса пришла не только клетчатая рубаха Бармалея, но и Женя из соседнего подъезда с двумя девицами облегченного поведения.

– Алиса, поставь нам самую упоротую дискотеку девяностых и двухтысячных и обращайся ко мне «Да, мой господин»!

– Да, мой господин. Плейлист собирается.

Вскоре комната наполнилась смехом, дымом, перегаром, хали-гали-паратруперами и запахом пота. Был введен запрет на обсуждение происходящего, задача была абсолютно прозрачной – упиться и укуриться до свиней. Все шло по плану под стук по батареям, звонки и ор у входной двери от соседей. Некоторые стремились внутрь обители разврата, и из пяти человек их стало девять, а дальше никто не считал. Коробки и пакетики были не только у Гарика, люди делились, знакомились, отрывались как в последний день жизни. Женщины отдавались легко, задорно и везде.

Прощание

Гарика разбудил гром. Он понял, что снов и видений не было, а за окном барабанит обычный ливень. Он был на диване среди каких-то незнакомых девиц, на полу, укутав пледом плечи, но не ляжки, розовело тело Бармалея. Башка раскалывалась. Всюду валялись бутылки, пакетики, стаканчики, огрызки, в кресле в ушанке и без трусов спал сосед. Тут же устроились в обнимку прямо на полу два парня очень мятого вида. Гарик переступил через Бармалея и двинулся на кухню за водой, в горле першило. Когда он коснулся, качаясь, наличника, то понял, что ладонь горит, как и голова. Машинально развернул ее к себе и увидел красный куар-код, будто выжженный на ладони.

– Ититская сила. А… Я теперь епаный рекрут!

Гарик вообще не помнил, при каких обстоятельствах эта штука появилась на его ладони и есть ли она еще у кого-то из присутствующих. Если бы не адская головная боль, то он был бы крайне доволен вчерашним все равно. Несмотря на феерический срач всюду, рваные футболки (одну он точно сам рвал на груди, но не помнил зачем), куар-метку, он заключил, что это был лучший угар в его жизни. Осознание того, что, возможно, он был также и последним, лишь добавляло очков. Гарик смотрел на обычный дождь за окном, чесал бедро, пил из трехлитровой банки и думал о том, почему же он так не веселился раньше. Машина стояла привычно под окном, ее никто не угнал, не поджег, деревья качались, и они не были азарками, или были? Все было нормально, обыденно почти.

Приложение выдало новую информацию и памятку:

«Вы успешно зарегистрировались на переселение в Город 6. Ваше перемещение состоится 22 мая в 8 часов по московскому времени.

· Место отбытия – аэропорт Шереметьево

· Терминал Д

· 8:00

· Рейс S- 118

Ознакомьтесь с памяткой.

Памятка

1. Переселенцу следует прибыть за 2 часа до указанного времени в место отбытия.

2. Добираться можно только общественным транспортом, территории отбытия будут доступны только отбывающим. Также будет перекрыто все в радиусе 10 км.

3. При себе иметь документы, вещи, перекус (смотри информацию ранее).

4. Не допускаются к перевозу:

· лица без куар-кодов;

· домашние животные;

· жидкости;

· оружие (в том числе холодное);

· средства связи (телефоны, ноутбуки, планшеты, смарт-часы);

· вещи больше 30 кг веса на 1 человека;

· лекарства;

· средства курения (в том числе электронные)».

Гарик ухмыльнулся. Он зашел в комнату, тела не шевелились. Он вышел в коридор и тихо шепнул:

– Алиса, через пять минут очень громко включи «На зарядку становись!».

– Да, мой господин!

Он тихо поставил колонку в комнату и приготовился ждать. И произошедшее было весело! В итоге оказалось, что метка есть у одной из девушек – Лены. Она числилась как медработник в Городе 2, а Бармалей, получивший прекрасное предложение в Город 1, отказался. Он решил, что его конура его вполне устраивает и апокалипсис привлекает его больше, чем строительство новой цивилизации по неизвестным правилам.

Гарик счел, что в качестве извинений хозяйка вполне обойдется десяткой, пообнимал всех на прощание, отдал Бармалею колонки, усилители, сабвуфер, девчонкам какие-то мелочи вроде футболок, соседу – гитару и настолки, кинул ключ в почтовый ящик и поехал к матери. Удивительно, как вся жизнь человека уместилась в три сумки и рюкзак. Конечно, есть еще машина, велик (это все для матери), фотки в коробке, на дисках и воспоминания. Из воспоминаний самыми приятными и значимыми вдруг стали детские и школьные, и это тоже было непривычно и печально. Он ехал и вспоминал, понимая, что не помнит уже каких-то лиц, имен. И женщины тоже все какие-то неглавные тоже. Может, Катя выделилась, но только за счет видений. А так… обычная. Не нажил даже знаковых событий, только стыд, сожаления и совсем мелкие радости вроде поиска камешков в весенних ручьях. А теперь и камушки стали чем-то иным. Кто знает, может, играя одним из них, он играл дедушкой или прабабушкой. Тьфу! Все отобрали.

До дома матери он доехал раздраженным. Наверное, следовало просто посидеть с ней эти дни, повспоминать, поговорить и послушать. Все эти истории о седьмой воде на киселе или сыне подруги, все это всегда его доводило до бешенства. Но раз уж он отбывает в неизвестность без права переписки, надо послушать, надо дать наконец матери любви, хоть немного из того, что она заслуживает. И да, надо хотя бы немного пояснить ей за «глок» и авто. Он отписался в Элизиум, что сегодня не придет, не хотел писать сопливо, но получилось именно сопливо: «Я хочу прощаться с матерью». А также написал опять Деду мамины контакты, тот обещал скооперироваться.

Пока мать была у очередной подруги, он нажарил картошки из остатков, сделал салат и обдумывал, где припрятать консервы, как организовать Деда, как укрепить входную дверь, да и надо ли. Дед предложил отвезти мать на свою дачу. Может, это было бы и неплохо. Да и вообще витало объединение двух-трех семей на этой даче, а дом был вместительный и участок пятнадцать соток. Хороший вариант.

Вечер он провел, глядя с матерью «Песни с Малаховым» (и правильно, что они все еще были), говоря о родственниках и знакомых. Даже впервые во взрослом возрасте задремал у нее на коленях. Мама пахла домом, давно он этого не замечал. На завтра была обязательная сходка Элизиума, куда он уже решил взять маму. Перенесли на 12:00, так как предстояло ехать на дачу, таскать – обустраивать, размещаться.

Гарику снилось детство: он собирал подбитых воробышков, рыбачил с отцом, ел бабушкины пышки, тащил огромный гладиолус в первый класс, бился до первой крови во дворе, впервые целовал девочку за гаражом, нес ее портфель, ехал в поезде, часами глядя в окно на столбы, пробовал курить, подъедал малиновое варенье и ставил банку на полку, держал нос над содой под одеялом, обдирал коленки, выливал суп на голову прохожим, читал стих на 8 Марта, танцевал на выпускном с самой красивой девочкой, писал бумажные письма – иногда он был печален, иногда ему было больно, но он был счастлив и любознателен. Тогда, в детстве, его интересовала каждая травинка и лягушка, каждая ветка дерева, каждое облачко. Тогда он заливался эмоциями, впервые увидев море. Тогда он радовался каждой воздушной яме в самолете. И, если уж честно, именно тогда он чисто и беззаветно любил девочку, потом другую. Теперь он был инженер-девопс, и только.

Утром выпал снег. Это было неприятно, но не очень необычно, с погодой давно уже творилось непонятное. Неприятно было то, что за окном резко стало минус 18 градусов. А таких крещенских морозов в мае никто не припоминал. Может, это тоже к лучшему, так как все будут более осмотрительны в сборе одежды и утвари.

На сбор Элизиума пришло семнадцать человек, некоторых Гарик уже знал, но были и новички. Переселенцев из них было всего три, но они тоже пришли, так как им предстояло оставить здесь кого-то. Те, кто жил в своих квартирах и домах, боялись потерять свое имущество, поэтому на дачу ехать они не планировали, они пришли с целью найти товарищей и объединиться с кем-то в городе. По словам Деда, у него был двухэтажный дом с четырьмя спальнями. Еще у него оставался сын без семьи и дочка с трехлеткой. Он деловито предоставил список того, что есть у него, а также схему участка и бани.

Всего на дачу собрались мама Гарика, Вадим с женой и ребенком, еще одна семья с двумя подростками, которым не досталось кодов, сам Дед, его сын, внучка и дочь. Вся компания разбилась на группы по интересам, тут же шел обмен вещами, решали насчет животных и детей. Было жутко холодно, поэтому обогреватели, зимние вещи, свечи, спички, дрова, еда впрок вместе с семенами, оружие, лекарства – перемалывали все. Из-за холода все обсудили быстро, Дед должен был выезжать через час, а также собиралось две машины для перевозки вещей и снаряжения. Кто-то вспомнил про лыжи летом, но это оказалось очень кстати, так как дом стоял в лесу. Гарик даже позавидовал некоторой определенности в этой компании. Его же ждала полная неизвестность.

Пока разбирались с запасами дома, Гарик посматривал в окно и замечал, что температура меняется. К моменту отправления на дачу температура поднялась до минус 5. Когда доехали, уже был явно плюс. Участок был аккуратный, ухоженный, в глубине стояли дом, баня и хозяйственные постройки. Жена Деда успела даже посадить цветы, но их засыпало внезапным снегом, а сейчас они все были в воде. Началась суета по распределению, что куда, в первую очередь решили вообще ничего не выбрасывать, кто знает, что может пригодиться теперь. Несколько женщин, детей, Дед с сыном остались на месте – раскладывать, распределять, укреплять, остальные уехали за новой партией припасов и людей. Через пару часов приехали еще две машины. Проблемы и вопросы множились, вещи сваливались на крыльце, дети сидели в гаджетах, Дед пошел по соседним домам собирать информацию, а Гарик с матерью тоже уехали в город дособраться.

День был утомительным, похожим на огромный пазл, который несколько малознакомых человек пытались собрать мгновенно, не имея ни инструкций, ни ориентировочной картинки. Погода за день менялась несколько раз. Наконец, когда все растаяло, начало жарить солнце. Мужчины, скооперировавшись парами, поехали по магазинам в надежде купить или выменять очередные патроны, воду, инструменты. На улицах начались стихийные барахолки, где больше всего было предметов искусства разной степени ценности, утвари, дорогой одежды, обуви. Найти там пока можно было все что угодно, но по понятным причинам большинство людей интересовали вовсе не брендовые шмотки, картины или книги. Нигде уже нельзя было найти батареек, аккумуляторов, консервов, бутилированной воды. Но и специальные вещи, наподобие фильтров воздуха, масок, очистителей воды или костюмов химзащиты, тоже было почти не найти, а цены на них зашкаливали. Мало кто принимал наличные деньги и даже переводы, больше приветствовался обмен.

Банкоматы денег не выдавали, крипту вывести было нельзя, ломбарды были закрыты. В продуктовых были пустые полки, большинство были совсем закрыты. Музеи, естественно, не работали, возле каждого были большие посты охраны, постоянно отъезжали машины с черных ходов. Аптеки были закрыты почти все. Стеклянные витрины магазинов были заколочены досками. На улицах работали громкоговорители, которые, по сути, проговаривали то, что и так было видно невооруженным глазом – «туда нельзя, там не работает, сохраняйте спокойствие». Метро работало, это спасало город от коллапса. Но ездить на общественном транспорте стало небезопасно – всюду банды, отдельные бандиты, просто неадекватные люди.

Оказалось, что работают некоторые храмы, которые заметно обеднели убранством. Гарик впервые за многие годы пошел туда с матерью и даже исповедался. В этом безумии исповедоваться можно было в любое время, священники работали на износ. Основной нравственной дилеммой Гарика было то, что он оставляет пожилую маму одну. Но священник оказался вполне понимающим:

– Ибо, сын мой, счастье родителя в его дитя и Боге.

Не то чтобы это сильно успокоило, но Гарик решил делать что может, а уж там будь что будет. На остатки налички он выменял золотые кольца у бабульки, рассудив, что золото, вероятно, полезнее бумаги, и на два золотых кольца он заправился бензином, так как заправки внезапно поломали все терминалы и отказались принимать наличные. Очереди к заправкам стояли огромные.

Мама весь день металась между пожитками, но все с собой не забрать было даже на дачу. По договоренности она взяла с собой две энциклопедии, учебник русского языка и травник. Две банки тушенки она запрятала в самую даль антресоли, оттуда же взяла старые альбомы фотографий и припрятанное золотишко. У нее были и накопления, которые она в сумочке спрятала за шкафом, – четыреста тысяч. Она забрала оттуда сто, не зная зачем, а остальные отдала Гарику поменять на нужные вещи.

Гарик снова пошел на барахолку. К вечеру еду там не продавал вообще никто, а, напротив, все пытались пристроить книги, картины, золото, посуду. Один поджарый старик торговал красивыми камнями и поделками. Конечно, к нему не подходил никто, но Гарик увидел там голубое граненое яйцо, точь-в-точь такое, которое маме подарил ее отец после войны и которое было утеряно. Он сторговал яйцо за пятьсот рублей. На самом деле это было яйцо XIX века, антиквариат. Он знал это, потому что искал такое раньше.

– У меня есть кое-что особое. – Продавец достал антикварную книгу, внушительную по толщине, старую. Это был «Потерянный рай» Мильтона, в издании 1850 года. Книга пахла не новой типографией, а по-настоящему старой книгой, которую хотелось держать в руках.

– Пятьдесят тысяч рублей. Она стоила двести и будет стоить еще больше, когда этот мир пойдет ко дну.

Гарику книга понравилась, она была легкой в руках и какой-то настоящей. Они сговорились на двадцать, и Гарик, аккуратно завернув ее в пакет, бережно уложил в рюкзак. Ему попались еще и карандаши с бумагой, возможно, нужная вещь в новом мире, вязаные шерстяные шапки… В конце он понял, что уже запутался и вообще не понимал, что могло бы пригодиться сейчас, потом и не ему в неизвестной реальности. Он никогда не любил задачи с тремя и более параметрами – а тут их было несчетное число.

На сегодня мама должна была остаться с ним, так как завтра ему надо было уже ехать в аэропорт. Вечером они разговаривали, продолжали раскладывать всякие мелочи, смотрели по телевизору старые советские фильмы и грызли семечки. Фоновые сообщения с улицы, новости и прочее уже стали настолько привычным, что они не обращали внимания на этот белый шум.

Напутствие

– Ты слышишь меня? – спросил голос темноте, и все стало раскрашиваться неоновыми красками. – Ты, в принципе, готов, я поражаюсь твоему хладнокровию.

Голос был женский, но это не был голос Кати.

– А ты кто?

– Можешь называть меня как угодно, но в принципе я что-то повыше азарков. У нас тут мы называемся Солы, каждый Соло управляет своим кластером, городом типа.

В картинке по-прежнему не было предметов, лишь отдельные краски.

– Сделай милость, приобрети какое-то человеческое очертание, так как-то привычнее.

Голос хихикнул, и Гарик увидел спортивную длинноволосую блондинку в одеждах как в компьютерных играх и в светящемся плаще. Красивую.

– Переселенцы получат инструкции в самолете. Вы будете перемещены в нужный город. Там вы будете развивать новую цивилизацию в комфортных климатических условиях, в полностью оборудованном месте. И дальше будете готовиться – но не все – к переходу в это измерение.

– А у тебя отдельное имя или просто Сол?

– Соло. Что-то еще?

– Это все я, допустим, знал. Скажи что-то полезное, лайфхак какой-то.

– Хитрец. – Соло поднесла палец ко рту и задумалась. – Давай так – я дам тебе совет и открою один секрет, а ты будешь пай-мальчиком? Сделка есть сделка. Не будешь пай-мальчиком, будешь наказан. – Соло улыбнулась.

– По рукам.

– Прежде всего я не советую тебе лезть куда не следует. Да-да. А секрет, который тебе пригодится, но значение которого ты поймешь позже, раз не понял раньше, – незаменимых нет.

– Это похоже на угрозы, а не советы. Я разочарован.

– Ладно, пусть будет еще подарок – найди там парк «Эрмитаж».

Гарик проснулся. Как это всегда неприятно – не иметь возможности управлять сном вообще никак.

– Игорь, ты проснулся? Я напекла сырники тебе, сгущенка есть. Давай, поднимайся, отоспишься там.

– А раньше говорили «отоспишься на том свете».

– Тьфу на тебя!

Ели сырники, пили кофе. Мама смотрела внимательно, будто пытаясь запомнить и впитать в себя сына. И Гарик тоже старался запомнить каждую черту. Мама вздыхала, то прикасалась к его плечу, то взъерошивала волосы… По телевизору сообщали о пожарах, непривычных изменениях в температуре, формировании добровольческих отрядов. Говорили и о том, что дороги уже два дня перекрыты по нескольким направлениям, так как переселенцы массово покидают город. Никакой информации об отбывающих не было ровно после того, как они проходили паспортный контроль, на котором у всех забирали телефоны и другие средства связи. Работники аэропортов, пилоты и прочие также не имели никакой связи с внешним миром, они пользовались рациями с ограниченным покрытием.

В телеге просачивалась информация, что некоторые в порыве истерики срывались прямо перед контролем и решали оставаться здесь. Однако передумать они уже не могли. Пропустив свою посадку, они оставались здесь насовсем. Кто-то приезжал к контролю с семьями, в которых были люди, не получившие разрешения на переселение. Но никакие взятки не помогали. Количество охраны на всех точках было запредельное. И на всем пути следования аэроэкспрессов и автобусов стояли патрули. Были выстроены заградительные сетки. Естественно, в одном месте сетку прорвали прямо у контроля, толпа хлынула на контроль, но в самолет никто без куар-кода не смог проникнуть. Озверевшие переселенцы угнали самолет, бросив родственников. Но на месте охраны было еще больше, и все были отправлены в тюрьму обычного города, несколько человек погибли в стычке. И больше никаких сведений.

Прощаться с мамой Гарик решил прямо дома, чтобы не подвергать ее лишней возможной опасности. Мама говорила какие-то обычные мамские вещи, плакала, долго прижималась к сыну. Она старалась уговорить Гарика, что так лучше и для нее, пихала в карман конфеты, предостерегала и снова плакала. Гарик уже и не понимал, хочет ли он побольше побыть с ней или хочет, чтобы эта страница перевернулась, так как все это было мучительно. Все это пробуждало в нем маленького мальчика, который нуждался в маме постоянно. Все это делало его слабым, сомневающимся. Ему хотелось сделать палатку из стола, диванных подушек и одеял, спрятаться там и переждать этот дурной сон. Ему хотелось пойти в ненавистный офис, выпить плохого кофе из кофемашины, увидеть за окном осеннюю распутицу и грязь по колено, промокнуть даже, испытать похмелье, посидеть с удочкой на заросшей почти речке. Ему хотелось многого… самого обычного, всего того, что теперь было так дорого и было потеряно. Вот он и потерянный рай. Ускользает вместе с мамиными ладонями и запахом сырого подъезда. Может, даже с запахом лаванды, может, с самой попсовой музыкой – со всем тем, что не было ценно. Он старался запомнить каждую шероховатость асфальта, каждое движение ветра, дом, поздороваться с каждым человеком, почувствовать каждый орешек «Сникерса».