Читать онлайн Рай для потерянных воспоминаний. Сборник рассказов. Том 1

© Олег Харит, 2025

ISBN 978-5-0068-2645-8 (т. 1)

ISBN 978-5-0068-2646-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Отказ от ответственности

Все события, описанные в данном сборнике, являются вымышленными. Любое сходство с реально существующими людьми, живыми или умершими, местами, организациями или событиями – случайно и непреднамеренно.

Рассказанные истории затрагивают философские, психологические и метафизические темы, включая утрату, одиночество, внутреннюю борьбу, разрушение личности и поиск смысла. Они могут содержать сцены, вызывающие сильный эмоциональный отклик.

Цель сборника – художественное осмысление человеческого опыта. Автор не преследует цели пропаганды насилия, нигилизма или какой-либо идеологии.

Мнения и размышления персонажей не отражают точку зрения автора и представлены исключительно как часть художественного нарратива.

Чтение рекомендуется взрослой аудитории, готовой к глубокому восприятию и личной интерпретации текстов.

Дорога мудрости

Что есть счастье? Где его искать – в богатстве, власти, свободе или тихой радости простых мгновений?

Главный герой ведомый этим вечным вопросом, оставляет родной дом и отправляется в странствия, надеясь найти сокровенный ответ.

Этот глубокий, философский рассказ приглашает читателя задуматься о том, что делает нас по-настоящему счастливыми, и пройти вместе с героем путь открытия и осознания смысла жизни.

В один туманный, но вместе с тем удивительно ясный для сердца рассвет, когда первые лучи бледного солнца лишь осторожно пробивались сквозь завесу ночной прохлады, в небольшой деревеньке, затерянной среди широких полей и извилистых дорог, начиналась история нашего юного героя, по имени Артём. То было место небогатое, но исполненное добросердечной простоты: деревянные домишки с некогда яркими крышами, увы, давно утратившими первоначальный блеск; иссохшие изгороди, увитые диким шиповником и мхом; узкие тропы, что петляли меж старых ветел, склонивших свои ветви к земле, словно в поклоне перед самой жизнью. И в этой неторопливой провинциальной обстановке уже витали первые намёки на те значительные перемены, что впоследствии встревожат и преобразят молодое сердце Артёма.

Юноша не мог похвастать роскошью ни в одеяниях своих, ни в хлебе насущном. Он изо дня в день трудился вместе с родными на небольшой грядке позади их ветхого дома, где семейство выращивало овощи и ягоды для пропитания. Казалось бы, в такой скудости кроется мало поводов для радости, но всё же в наивных глазах Артёма мерцала некая тихая благодарность к каждому прожитому дню. Если бы вы застали его в ранние утренние часы, когда мир ещё не пробудился от дремоты, вы бы увидели, как он босиком идёт по прохладной, усыпанной росой траве, украдкой улыбаясь крохотным чудесам, расцветающим вокруг него: кусту сирени с первыми набухающими бутонами или маленькому жучку, лениво взбирающемуся на край листка. Но вместе с тем его чистому душевному ликованию будто сопутствовала тень некоего вопроса, спрятанного в самых дальних уголках его сознания: «Почему же, – размышлял он, – мне порою кажется, что есть какая-то особая, всё объясняющая тайна, которой я пока не знаю? Разве не кроется где-нибудь ответ, позволяющий понять и обрести то удивительное состояние, которое люди называют счастьем?»

Говорили, будто бы дед Артёма, когда ещё был крепок здоровьем, любил упоминать о драгоценных книгах, хранящих мудрость минувших поколений. Эти книги, если верить семейным преданиям, толковали о секретах счастья, о редких формулах бытия, которые могут осветить путь тому, кто готов их постичь. Увы, с годами дедовы слова превратились в полузабытые легенды. Старик давно почил, а с ним растворились в небытии и все подробности: где именно находились те книги, что в них было записано, да и были ли они вообще? Но лёгкий блеск в глазах почтенного деда всякий раз, когда он говорил о подлинном счастье, заставлял Артёма верить в то, что рассказы эти были не пустой выдумкой. Когда по вечерам, в уголке у камина, сквозь треск и шипение поленьев, отец пересказывал мальчику старинные легенды, сердце Артёма начинало колотиться быстрее: «Неужели в огромном мире есть нечто большее, чем эта тихая жизнь, пусть и полная тепла родных? И если да, то как не заблудиться в поисках ответов?»

Немногое из случавшихся в доме событий могло быть названо примечательным. Но под всем обыденным, казалось, прятался неуловимый, как тончайший запах цветущей травы, намёк на грядущее. Для многих обитателей деревни день за днём протекал чинно и однообразно: проснуться до первых петухов, накормить скотину, отвести быка или лошадь на пастбище, засесть за починку ограды или примяться к кухонной утвари – такова была привычная рутина. Однако для Артёма каждый подобный день было сложно назвать заурядным: ему казалось, что за старенькими дверями его деревянной избушки скрывается подлинное волшебство, хоть и пока неведомое. Он чувствовал это в лёгком шорохе ветра, ощупывающего густую листву у калитки, и в свете тонкой лучины, которую иногда зажигали по вечерам, чтобы обсудить насущные дела и горести.

Мальчик имел сердце мягкое и чуткое, но жаждущее открытий: иной раз, слушая деревенских стариков, он представлял дальние города, залитые огнями, с башенками, высящимися над каменными улицами, и каретами, грохочущими по булыжной мостовой. Или воображал, что где-то, за неведомыми горами, живут люди, чьё понимание мира глубже и чище, а их радость так велика, что озаряет каждого встречного. Ведь если даже в маленькой деревеньке, затерянной в степи, бывают умиротворённые и улыбчивые лица, то где-то далеко, думал Артём, наверняка есть целые края, пропитанные счастьем с утра до вечера. Однако одновременно по душе его проходила холодная тень сомнения: а вдруг такой искомый край – лишь плод наивного воображения, как сон о величественном замке среди облаков?

Порой, когда ночное небо сияло особенно ярко, Артём любил выходить из дому и, задрав голову, следить за звёздами, которые мерцали на небесном своде величественными точками. Каждая, казалось ему, хранила в себе некую неповторимую историю, а, быть может, и ключ к пониманию всего сущего. Именно тогда, в уединении с этими космическими огнями, он испытывал странное смешение восторга и печали: сердце утопало в красоте ночного небосвода, но ум подсказывал, что от созерцания звёзд не приблизишься к разгадке секрета счастья, о котором ему так хотелось узнать.

Соседи его, в основном крестьяне и ремесленники, люди простые и дружелюбные, много не задумывались о подобных высоких предметах. Они, конечно же, не могли впрямую ответить, как найти секрет счастья, хотя и были не чужды радости простых вещей: сытного супа да доброго слова. Им хватало здоровой пищи, тёплого очага и дружеской руки, чтобы назвать себя если не счастливыми, то спокойными и довольными своей участью. Между тем Артём словно слышал приглушённый зов, подталкивающий его к дальней дороге – зов, которому надлежало следовать вопреки естественным опасениям и невнятным доводам рассудка. Воистину, были дни, когда всякую мелочь он замечал с особенной остротой – от того, как свет играет в солнечных бликах на поверхности лужицы, до покатой улыбки матери, наносящей запах из растопленной печи на вечернюю трапезу. Но не было покоя в этом любовании жизнью: сердце исподволь шептало, что где-то, может быть, совсем рядом, скрыта истина, без которой все чудеса природы теряют для него часть своей пленительной тайны.

Отец Артёма, человек с добрым взглядом, слегка сутулый, отчасти уставший от повседневных забот, не раз повторял сыну: «Не ищи ответов, мой мальчик, где-то за дальними горами, прежде приглядись к тому, что у тебя под носом». Но юность Артёма была в той поре, когда мудрые слова родителей легко скользят по поверхности сознания и часто не достигают самых глубин понимания. Да и взрослые в деревне, как нередко случается, зачастую были столь поглощены текущими трудами, что не имели времени вдумываться в извечные вопросы бытия, считая их прерогативой праздных сказителей или городских чудаков. А Артёму меж тем хотелось большего. В его воображении жила вера в некоего «мудреца» или просто невидимого проводника, который, если повезёт, вдруг встретится на одинокой тропе и проведёт его к осознанию великой тайны: где берётся то самое счастье, к которому многие стремятся и столь немногие, увы, кажутся способными приблизиться.

Так и шли дни, недели, месяцы, а в душе юного Артёма, подобно ростку, пробивающемуся сквозь плотную почву, зрело смутное, но неподдельное убеждение, что ему суждено выйти за границы привычного уклада. Он ждал чуда и в глубине сердца верил: секрет счастья нельзя закрыть на замок в далёком сундуке; возможно, он обитает в каждом мгновении жизни, словно солнечный блик на бегущей реке. Нужно лишь научиться различать этот свет. Но где обрести ключ? Как суметь распознать, что уже лежит у тебя в ладони, а что ещё предстоит найти в мире?

Время от времени наш герой встречал путников, что сворачивали в его тихую деревню на пути в другие земли. Некоторых манили слухи о заработках на строительстве в соседнем городе, других – потребность в ночлеге и куске хлеба. С ними Артём порой на короткое время находил общий язык, задавая осторожные вопросы о месте, откуда те прибыли, и о чудесах, коим довелось свидетелями быть. Однако ответов, что могли бы освободить его сердце от поисков, никто не давал. Кто-то смеялся в ответ на расспросы, заявляя, что все эти «секреты счастья» – лишь пустое бормотание ворон, а счастье, если оно вообще существует, для большинства, увы, недосягаемо. Кто-то, напротив, ободрял мальчика, рассказывая, что есть учёные люди, может, в самой столице, способные растолковать, где и в чём кроется истинное благополучие. Но каждый раз, когда странники шли дальше, за собой они уносили загадочность чужих мест и неразгаданные вопросы. Артёма же оставляли в той же самой деревеньке, где менялись лишь времена года, да деревья сбрасывали и снова растили листву.

Так, в окружении тихой родной деревни, в тишине предрассветных часов и мерцании вечерних звёзд, и начался путь нашего героя. Путь, ради которого он, сам ещё не ведая, уже укреплялся духом и возрастал в понимании: ведь чтобы действительно найти секрет счастья, надо быть готовым не только получить дар открытия, но и понести тяготы сомнений и тревог, сопутствующих всякому настоящему поиску. Юный Артём находился лишь в самом начале этой тропы; он ещё не знал, что впереди ждут его удивительные встречи, противоречивые уроки и моменты, когда следовать зову сердца будет труднее, чем стоять на месте. Но отступить он уже не мог. Ибо едва ли можно унять жажду знания, искру искренней веры в то, что подлинное счастье есть – стоит лишь обрести к нему верную дорогу.

Пусть следующий день не ознаменовался громкими событиями, всё же в воздухе уже ощущалось напряжённое ожидание, словно песочные часы были перевёрнуты, и невидимое время, степенно сыпавшееся сквозь их горлышко, неотвратимо приближало новую страницу в судьбе Артёма. В тот день он встал, как обычно, чуть свет: домашний скарб ещё дремал в полусвете скупых солнечных лучей, скользивших сквозь выщербленную ставню. В доме тихо покашливал отец, да иногда мелодично позванивала утварь, когда мать принималась готовить что-то на скромный завтрак. Это была простая еда – ржаная каша и несколько ломтей вчерашнего хлеба, – однако её непритязательность совсем не умоляла душевного тепла, с которым мать подавала каждую миску к столу.

И всё же сегодня Артём испытывал особенно сильное волнение. Было ли это предчувствием, или же воспоминанием о ночных сновидениях, в которых он видел дорожный узелок и себя шагающим по пыльному тракту? Пока оставалось непонятно. Прислушиваясь к мерным шагам отца, бродившего по заднему двору, юноша вдруг ощутил острое желание выйти за пределы родной деревни и продолжить тот самый путь, о котором он грезил – путь, обещавший приоткрыть ответ на вопрос о счастье.

Сперва он не решался заговорить об этом ни с матерью, ни с отцом. Чувства внутри боролись: с одной стороны, перед ним рисовался манящий горизонт свободы и тайных открытий; с другой – страх оставить родной очаг, за которым тянулись годы его безмятежного детства. Но душа оказалась сильнее страха. В тот же вечер, преодолев смущение, Артём подошёл к отцу, когда тот чинил видавшую виды лопату у грубо сколоченного стола под навесом.

– Отец, – робко начал мальчик, не зная, какой приём встретят его слова, – помнишь ли, ты говорил мне когда-то, что не стоит искать счастья далеко, если его корни – рядом?

Отец поднял глаза от лопаты. Лицо его, морщинистое, обветренное, отражало мудрую смесь любопытства и тревоги за сына.

– Разумеется, сынок. Я и сейчас так думаю. Но что тебя на сей раз гложет?

– Я… – Артём вздохнул. – Я чувствую, что должен уйти. Не навсегда, разумеется. Моя душа словно зовёт меня куда-то – и я не могу сопротивляться этому зову, не могу от него отмахнуться. Мне кажется, что в мире есть нечто, чего я пока не постиг, а без этого знания не смогу жить, как прежде.

На мгновение повисла тишина, нарушаемая лишь звуками вечера: недалёким покрякиванием уток, донёсшимся с реки, и слабым стуком отцовского инструмента, по инерции скользнувшего по металлической кромке лопаты. Отец отложил свой труд, задумчиво потер грубую щетину и, наконец, медленно выдохнул:

– Понимаю. Когда я был ненамного старше тебя, мне тоже мечталось сбежать в город, да посмотреть, как люди там живут. Но то ли обстоятельства не сложились, то ли смелости не хватало, – он улыбнулся с грустным оттенком в глазах. – У каждого свой путь, сын. Если твоё сердце зовёт, возможно, тебе надо его послушать.

Артём почувствовал, как из его груди уходит напряжение: он не ожидал такого спокойного отклика. Возможно, отец не выразил восторга, но в его голосе слышалось понимание, а это дорогого стоило.

Следующим вечером, когда солнце запоздало, скользя над кронами деревьев, озаряло деревеньку тусклым светом, вся семья собралась в маленькой горнице, чтобы обсудить предстоящие планы. Мать была расстроена, как женщина, всю жизнь приученная беречь семью и держать детей подле себя. Её глаза то и дело увлажнялись, стоило ей лишь представить, как сын пускается в дорогу. Но она, зная решимость Артёма и видя, что отец не возражает категорически, смиренно спросила лишь:

– А как же ты прокормишься вдали от дома? Как будешь ночевать? Где искать приюта?

– Мама, – ответил Артём самым мягким тоном, на какой был способен, – в дороге встречаются добрые люди. Да и я не намерен уходить на край света. Поначалу доберусь до соседнего города: там ведь всегда нанимаются помощники к лавочникам, подмастерья к ремесленникам. Я хоть и молод, но руки у меня крепки, работать не боюсь. По пути постараюсь расспросить кого-нибудь, кто знает большие дороги и большие города. Может, найду кого-то, кто услышал о том, что называют секретом счастья.

– Ох, сынок, – протянула мать, – золотых гор не жди. Люди, как известно, злы да жадны в городах… Но и хорошие встречаются. Раз уж твёрдо решился, то ступай с Богом.

Так и состоялось прощание. Ночью Артёму долго не спалось: мысль о предстоящем пути щекотала его воображение и щемила душу волнением. Перед ним словно вздымались небытовые тучи, в которых прятались и обещания светлых открытий, и опасения насчёт того, что дорога может оказаться куда сложнее и неприветливее, чем он представляет. Под мерное покачивание ветра за окном и торопливый перестук собственного сердца юный искатель бормотал под нос что-то вроде неслышной молитвы, прося у неба защиты. А когда наступил рассвет, он уже был на ногах, собирая нехитрые пожитки и завязывая узел с едой, любовно приготовленной матерью.

Первым днём странствий Артём выбрал ясное утро, когда небо словно обещало благословение: ни туч, ни грозных облаков, лишь безграничный простор над головой. Он ступал по пыльной дороге, глядя на чуть колеблющуюся траву вдоль кромки пути. На плечах у него болтался холщовый мешок, в котором были помещены пара рубах, кусок хлеба да кусок сыра, полученный в дорогу. Родители, наблюдавшие за ним с порога, казались до боли трогательными в своей молчаливой поддержке. Мать тихо вытирала слёзы фартуком, пытаясь скрыть их, а отец покашливал, прикрывая волнение, и подбадривал сына лёгкой улыбкой.

– Возвращайся, – напоследок сказал отец, лёгким кивком указывая на дом и всю деревню позади, – здесь всегда твоя пристань.

– Я вернусь, – откликнулся Артём, чувствуя, как грудь наполняется и восторгом, и грустью. – Обязательно вернусь… с ответами.

С этими словами он зашагал вперёд – туда, где дорога вилась между невысокими холмами, ведущими к горизонту. Как только деревья и постройки родной деревни стали уменьшаться в его поле зрения, а тихое журчание знакомого ручья сменилось непривычным шелестом ветра, юноша понял, что началась иная глава его жизни.

Поначалу путь казался почти праздничным: дорога, обступленная цветами полевых колокольчиков и скромных ромашек, уходила к едва заметной череде холмов, за которыми, как говорили, виднелись первые дома более крупного селения. Солнце грело спину, шаг был лёгок, мысль об опасностях и трудностях меркла в сиянии перспективы новых открытий. Но прошло всего несколько часов, и сладкое чувство приподнятости стало ослабевать, а вместе с ними нарастала усталость. Чрезвычайно быстро он понял, что длительный поход – не просто радостная прогулка. Тело требовало отдыха, голова начинала побаливать от пыльного ветра, и всё чаще взгляды юноши обращались к небу в надежде, что дорога окажется короче, чем казалось.

На закате Артём подошёл к крошечному постоялому двору, затерянному прямо у развилки. К воротам была прикреплена деревянная табличка с выцветшей надписью, указывающей на то, что здесь можно найти кров и еду за скромную плату или мелкую помощь по хозяйству. Деваться ему особо было некуда, и он, поколебавшись, вошёл под низкий свод калитки. Взгляд его тут же столкнулся с плотным, не очень дружелюбным лицом хозяина – низкорослого, пожилого человека, у которого из-под седых бровей пристально сверкали любопытные глаза.

– Что ищешь, парень? – пробасил тот хрипловато. – Знать, не просто так идёшь, коли у меня на дворе очутился.

– Доброго вечера, – поклонился Артём, робея. – Я путник. Мне бы переночевать и, если можно, поесть. Я, хоть и не богат, могу уплатить, а если нуждаетесь в помощи – готов поработать.

– Гляжу я: в карманах твоих вряд ли звенят монеты, – прищурился хозяин. – Ладно, есть у меня тут кое-какая надобность: конюшню вымести да воду натаскать. Устроит тебя такое? А там глядишь, и супом тебя накормим.

Артём кивнул, ощутив невероятное облегчение, и тотчас взялся за лопату. Благо с работой он был знаком: не впервой ему таскать воду или прибирать за скотиной. К тому же мысль о том, что труд облегчит его кошелёк, наполняла юношу радостной уверенностью: даже если в городе не сразу найдётся место подмастерья или служки, он хотя бы научится выживать с помощью таких вот мелких работ.

Провозившись до глубокой сумеречной поры, Артём всё-таки сумел вычистить конюшню, вымести двор от накопившегося мусора и даже занялся выкорчёвкой бурьяна у забора, за что хозяин, хоть и медлительно, но под конец похлопал его по плечу.

– Молодец, не ленишься, – сказал он, уводя парня в маленькую трапезную комнату. – Глядишь, и будет из тебя толк. Садись, ешь, хлеба не жалей.

Трапеза состояла из густого супа, хлеба и кружки тёплой воды, имеющей вкус травы, но для голодного юноши это была настоящая роскошь. За столом с ним сидел ещё один гость – долговязый и мрачноватый человек лет сорока, с заметными шрамами на руках и жёсткой щетиной на подбородке. Он пристально разглядывал Артёма, будто оценивая, кто такой этот новоявленный странник. Вскоре и вовсе не удержался от вопросов:

– Ты, малый, куда путь держишь?

В голосе его слышалась смесь усталости и что-то вроде напряжённой заинтересованности. Артём, поняв, что грубости в этих словах нет, решился ответить:

– Надеюсь дойти до ближайшего города, а там посмотрим. У меня есть вопросы, и я в пути их разгадываю.

– Вопросы? – переспросил незнакомец, приподняв брови. – Насмешил. У большинства путников один вопрос: где найти богатство да славу? Или, в крайнем случае, где укрыться от бед. И что за вопросы такие у тебя?

Артём слегка смутился, ощущая, что едва ли незнакомец поймёт его стремления, но всё-таки решился на честность:

– Я ищу секрет счастья.

– Чего?! – незнакомец фыркнул, и на его губах изобразилась невесёлая усмешка. – Парень, ты шутишь или по неведению глупость несёшь? Счастье? Да кто ж знает его секрет?

– Возможно, и никто… а может, кто-то знает. – Юноша почувствовал, как в груди кипит смесь обиды на насмешливый тон и решимости отстоять свою мечту. – Мне важно разузнать.

– Ну-ну, – протянул человек со шрамами, умолк, хлебнул воды, но так и не переставал окидывать Артёма недоверчивым взглядом. – Ладно, бывай. Только если найдёшь его, то не забудь поделиться: кто знает, может, я тоже нуждаюсь в крохе такого секрета.

После ужина, освещённого колеблющимся пламенем керосиновой лампы, Артём улёгся на засыпанном сеном чердачке, вдыхая терпкий запах скотного духа и ночной свежести, врывающейся в приоткрытое окошко. Спал он, как убитый, прерываясь лишь на смутные отрывки снов, в которых ему казалось, будто он идёт к старой-старой библиотеке, а её двери открываются сами собой, маня его внутрь. Но едва он пытался войти, перед ним вырастала пугающая тень, и на этом сон обрывался.

Наутро Артём, поблагодарив хозяина постоялого двора за приют и еду, вновь отправился в путь. Дорога теперь шла мягче: удача первого ночлега, первый заработок остался позади, и юноша почувствовал толику гордости. «Значит, смогу и дальше справляться, – думал он. – Главное – не терять присутствия духа, не забывать, ради чего я пустился в эти странствия».

Целый день он шагал без особых приключений. Тишина полей, прерываемая лишь ивовыми зарослями вдоль высохшей речушки, постепенно уводила его мысли вглубь себя. Он размышлял о том, насколько нелегко человеку взять да отыскать ответ на вечные вопросы. И почему одни люди считают, что счастье – это просто сытый желудок и крыша над головой, а другие рискуют всем, отправляясь за мечтой? Где в этом спектре место для его собственных поисков?

Незадолго до захода солнца юноша наткнулся на странника, бредущего по дороге в противоположном направлении. Тот был стар, сгорблен, но на лице его светилась поразительная приветливость. В руках он нёс узелок, перевязанный ремешком. Замедлив шаг, старик окликнул Артёма:

– Эй, друг, не подкинешь ли монетку? Старому человеку нелегко приходится.

Артём, у которого и самим деньгам было тесно в кошельке, немного подумал, но всё же достал мелкую монетку, на которую рассчитывал купить еду в ближайшей харчевне. Протянул её незнакомцу, почувствовав при этом лёгкий укол совести: а если самому потом не хватит? Но улыбка старика была так сердечна, что он не мог поступить иначе.

– Благодарю, юноша, – произнёс старик. – Что же толкает такого доброго парня бродить по большой дороге? Ведь сумерки близко – опасное время.

Артём коротко поведал о своём пути. На удивление, старик не стал смеяться, не покачал головой с недоверием. Наоборот, посмотрел с теплотой и сказал:

– Велика твоя задача. Но знай: искать секрет счастья – всё равно что искать тень своей собственной души, когда солнце склоняется к закату. Важно иной раз присмотреться к тому, что внутри тебя самого, и только потом смотреть вовне.

И покуда Артём переваривал эти слова, пытаясь понять их смысл, старик, благодарно кивнув на прощание, торопливо побрёл дальше.

«Внутри…» – повторил про себя юноша. Он чувствовал, что в этих словах заключена крупица истины, которая, как косточка в плоде, требует времени, чтобы раскрыться.

Не успел он отойти далеко, как вдруг заметил нечто необычное: край холма впереди озарялся причудливым закатным светом, а на самой вершине, будто на дозорном пункте, стоял ветхий крест, обвитый дикими вьюнками. Приблизившись, юноша увидел, что рядом располагался крохотный скит: каменная часовенка, обвешанная старыми иконами и заросшая бурьяном. Окна её, небольшие и круглые, были разбиты, дверь покосилась, однако от этого она казалась ещё более таинственной.

Сердце Артёма внезапно сжалось от чувства, что сюда его привела неслучайная тропа. Он обошёл часовню кругом, разглядывая пыльные узоры, выведенные на стенах временем и влагой. Нигде не было видно ни души – лишь ветер проникал внутрь сквозь зияющие трещины, заставляя паутину колыхаться, словно старые, выцветшие ленты на деревенском празднике.

– Кто здесь? – негромко позвал Артём, не столько надеясь, сколько боясь услышать ответ.

В ответ – только монотонное эхо его собственного голоса да шелест высохших трав. Осмелев, он толкнул дверь, удерживаемую на одной-единственной ржавой петле. Дверь скрипнула, но поддалась, и юноша вошёл внутрь. В полумраке он различил остатки скамей, полусгнившие, с отломанными спинками, и несколько полок на стенах, которые, вероятно, служили когда-то для свечей и священных книг.

В дальнем углу что-то зашевелилось. От неожиданности Артём вздрогнул и только хотел отпрянуть, как вдруг в темноте возник тихий голос:

– Не бойся… Ты не причиняешь мне вреда, и я не причиню тебе.

Из угла вышел человек в поношенной чёрной одежде, с лицом худым и осунувшимся. Тонкие черты и глубоко посаженные глаза придавали ему вид отрешённости, будто он долгое время провёл в изоляции от окружающего мира.

– Прошу прощения, я не хотел тревожить, – произнёс Артём, – просто увидел заброшенный скит и решил взглянуть, что к чему.

– Меня называют брат Лука, если это имеет значение, – отозвался человек, подходя чуть ближе. – Я жил здесь, когда-нибудь служа при этой часовне, а ныне просто не нашёл себе иного прибежища. Вижу, ты путник. И, если не ошибаюсь, в твоих глазах читается жажда не простого странствия, но духовного искания.

Артём почувствовал, как сердце начинает колотиться сильнее. Простой ли это случай, что в заброшенной часовне нашёлся человек, способный говорить о духовных материях?

– Верно, – признался он. – Я ищу секрет счастья. И странствую уже вторые сутки, надеясь хоть что-то услышать от людей, которым могло быть это ведомо.

Брат Лука слушал его рассказ внимательно, не перебивая. Когда мальчик умолк, он тяжело вздохнул.

– Тебе может показаться странным то, что я скажу, – произнёс он после короткой паузы, – но, возможно, нет на свете «одного» секрета счастья, который бы всё объяснил. У каждого он свой, ведь счастье – это не вместилище, которое достаточно заполнить чем-то конкретным, а скорее путь, познание, состояние сердца. Многие ищут этот секрет в великих свитках, в городах, у богатых и сильных мира сего. Но разве не бывает, что люди, обладающие всем, страдают от одиночества и горестей?

– Значит, ты думаешь, что не стоит искать дальше? – спросил Артём, и в голосе его скользнуло разочарование.

– Наоборот, – ответил брат Лука, чуть улыбнувшись. – Я полагаю, что искать нужно. Ибо сам поиск, возможно, и есть часть секрета. Без поиска человек не обрёл бы нового взгляда на привычный мир. Но не забывай, что внешние дороги часто служат лишь отражением дорог внутренних. Прежде чем смотреть вдаль, загляни в глубину себя: какие вопросы тебя действительно волнуют, какую боль ты хотел бы исцелить, какую радость готов разделить?

Слова эти лились в полумраке скита, окружённого увядшим временем, и Артёму почудилось, будто сам ветер, ворвавшийся сквозь треснувшие стены, вторит им тихим шёпотом. Он опустил глаза и в задумчивости провёл рукой по шероховатой поверхности старой скамьи. Ему припомнились все разговоры с родителями, с путниками, с этим стариком на дороге – и наконец, он твёрдо сказал:

– Я не знаю, куда приведёт меня мой путь, но я пойду, потому что чувствую: ещё не настал час возвращения. Я должен увидеть и понять что-то важное.

– Ступай, юноша, – произнёс брат Лука, медленно кивая. – Помни только: лучшим светильником в любой тьме бывает сострадание к другим и честность с самим собой. Если где-то и есть ответ на твой вопрос, то он не может противоречить любви и доброте.

С этими словами он протянул Артёму небольшую, потёртую книгу с обложкой из тонкой древесной корки.

– Здесь записи и размышления, которые оставил прежний настоятель. Не думаю, что все они имеют ценность, но в них встречаются замечательные мысли о человеческой душе и её стремлениях. Может быть, тебе они помогут.

Артём, с благодарностью принимая книгу, ощутил внезапный прилив новой силы. Он чувствовал: пусть секрета счастья он ещё не достиг, но его сердце уже наполнилось тёплым светом, вызванным добрыми словами и чистым побуждением брата Луки.

Сквозь рассохшиеся стены древней часовни вечернее солнце бросало последние, почти багровые лучи – они отбрасывали длинные тени на пол, превращая узоры трещин в причудливые узилища из света и тьмы. Артём простился со своим неожиданным наставником, пообещал когда-нибудь вернуться или хотя бы не забывать услышанных напутствий, и, аккуратно положив книгу в суму, вышел в наступающие сумерки.

За этим встречались иные привалы, иные люди, иные разговоры, но каждый оставлял в душе Артёма крохотную лепту новых мыслей. Он видел семейства, радующиеся малому достатку, и ворчливых богачей, жалующихся на пресыщение. Однажды он ненароком помог мальчишке, потерявшему котомку с припасами, найти дорогу к дому, и тот одарил его столь искренней улыбкой, что Артём вдруг поймал себя на ощущении тихого, почти неземного счастья: будто от одного душевного поступка он стал на шаг ближе к пониманию истины.

И так, с каждым маленьким подвигом, с каждым трудом и сомнением, он всё дальше уходил от родной деревеньки, но всё ближе и ближе подходил к самой сути своего внутреннего пути. Ибо ещё на заре своих поисков Артём, сам того не замечая, ступил на дорогу, ведущую не просто к чужим городам и новым знакомствам, но и к простому, незаметному никому, кроме него самого, преобразованию собственной души. И неведомо было, на сколько ещё вёрст протянется этот путь, какие испытания выпадут ему на долю и каких мудрецов ему суждено повстречать. Одно оставалось несомненным: он уже не тот мальчик, которым был, покидая родной дом. В его взгляде появилась глубина, а в шаге – твёрдость.

Так тянулась дорога под ногами нашего юного искателя, уводя его всё дальше вглубь непознанного мира. И, возможно, где-то впереди действительно ждала его разгадка вопроса, на который веками искали ответы и великие философы, и простые люди: в чём кроется подлинный секрет счастья? Но даже если бы он, утомлённый долгим странствием, в тот миг взглянул на себя в тихое зеркало лесного озера, он бы увидел в отражении не робкого мальчика, а юношу, озарённого надеждой и силой внутреннего света. А это – уже половина пути к желанному ответу.

Когда наступило новое утро и первые пятна света заняли своё скромное место в небесном чертоге, Артём шёл по просёлочной дороге уже с таким видом, будто странствия стали его привычным делом. Хоть сердце его и продолжало учащённо биться при каждом повороте и незнакомой развилке, лицо выражало спокойную решимость. Казалось, что сам воздух, каким он дышал, впитал в себя все те встречи и уроки, которые уже успели встретиться на его пути: от суровых слов случайных попутчиков до тёплых наставлений брата Луки. Книгу, подаренную монахом, юноша держал очень бережно, завернув в полотно и пряча поглубже в суму, словно драгоценность. И это не выглядело странным: для Артёма небольшая тетрадь с заметками была больше, чем письменный памятник – она стала знаком того, что в мире отыщется место и для искренних, хоть и скромных, исканий юного ума.

Вскоре дорога, по которой брёл наш искатель, раздвоилась возле пышного дуба: справа тропа уходила к берегам медлительной реки, по слухам, ведшей к нескольким деревушкам; слева же пролегал более бойкий тракт, где отчётливо виднелись следы тележных колёс и даже иногда слышалось далёкое цоканье копыт. Артём задумался: его влекли просторы и люди, ведь ответы – если они где-то и обнаружатся, так скорее там, где больше душ соприкасается между собою. И решился он пойти по левой, более оживлённой дороге.

Вскоре по пути ему повстречался румяный возчик, верхом на невысоком ослике, везущий повозку с корзинами, наполненными луковицами, связками сушёных трав и какими-то свёртками неясного содержания. Возчик, заметив одинокого путника, остановил ослика и крикнул:

– Здоров будь! Ты, поди, устал бродить-то по утреннему холоду! Коли хочешь, подсядь, добрый парень, подброшу до самого городка, что за холмом. Мне несложно, а тебе веселее.

Артём, польщённый дружелюбием незнакомца, охотно согласился. Вскоре он уже устроился на краю повозки, прижимая к боку свой узелок. Ослик неторопливо семенил вперёд, колёса позванивали на ухабах, а возчик оказался человеком разговорчивым и жизнерадостным, хотя и отмеченным печатью усталости на лице.

– Что ж, – заговорил он, поглядывая на Артёма, – нынче путников много: всякий ищет, где место получше. Славу ли хотят обрести, работёнку ли – а вот ты, вижу, парень не совсем обычный. Скажи, отчего ты босиком по дороге не скачешь? И не видать у тебя ни оружия, ни товару, ни модного платьица – а ведь чем-то тебя дорога так и манит.

– Не секрет, – вздохнул Артём. – Я ищу ответы… пытаюсь понять, в чём состоит секрет счастья.

Возчик, словно и не удивившись, уважительно кивнул:

– Бывает же! Сам я не философ, сказываю прямо: когда хлеб в закромах, и детишки сыты, да крыша над головой не течёт, так мы с женой уже благодарны судьбе. Не думай, что нет забот, – их всякий человек имеет. Но где-то в глубине души я чувствую: если есть любовь в сердце, то уж будто и счастлив. Нельзя сказать, что это и есть весь секрет – а мне другой и не надобен.

Артём улыбнулся: в словах возчика прозвучала незамысловатая мудрость, столь созвучная его собственному внутреннему чаянию. Но он понимал, что отыскать совершенную формулу счастья только через воспоминания о семейном тепле – не всегда возможно. Наверное, у каждого есть свой взгляд на это, и каждый по-своему прав.

Дорога между тем вывела их к небольшому городку, со всех сторон обнесённому невысокой бревенчатой стеной. Со стороны тракт выглядел уже куда более оживлённым: мимо проезжали телеги, некоторые, видно, напросились в город на ярмарку; у ворот сновали люди в самых разных одеждах – сельчане, ремесленники, подвыпившие молодцы, да и редкие заезжие торговцы, которые выкрикивали что-то, пытаясь завлечь покупателей.

– Дальше мне путь налево, – сказал возчик, останавливая ослика. – Тут, возле городских ворот, я схожу с тракта. А тебе, если хочешь, самое время взглянуть, что внутри. Тут, говорят, есть и лавки, и подмастерья набирают, и постоялые дворы. Бывай здоров – и не забудь: если не найдёшь счастья, то, возможно, оно и не терялось!

Артём улыбнулся, поблагодарил его за доброту и спрыгнул с повозки. Уже через минуту повозка исчезла за массивным дубовым забором, а юный искатель остался один. Он посмотрел на ворота: с обеих сторон их охраняли двое скучающих стражников в потрёпанных кафтанах, вооружённых короткими копьями. Один из них, заметив Артёма, кивнул:

– Чего стоишь? Проходи давай. Никакой пошлины для такого простофили, как ты, не назначено.

Юноша не стал спорить. Пройдя через ворота, он сразу ощутил своеобразный запах: смесь дыма из домов, запаха свежего хлеба и жареного лука, а также чего-то кислого, напоминавшего прокисшую капусту. Перед ним раскинулась узкая главная улица, куда стекались жители окрестностей: кто-то тащил повозок с дровами, кто-то вёз молоко в бадье, а у каменных домов с вывесками отрывались двери лавок, в которые заглядывали покупатели.

Войдя в этот гомон, Артём почувствовал, как у него загорелись глаза: такой кипучей, многоликой суеты он никогда прежде не видел. Даже в самых смелых своих фантазиях, когда он слушал рассказы о городах, не представлял, что они настолько живые, сложные, наполненные всякого рода людьми и занятиями. Подойдя к ближайшей лавке, торгующей видимо мукой, он почтительно попросил:

– Примите ли подмастерья? Готов работать честно и усердно, лишь бы было мне ночлег и немного платы.

Однако хозяин, полный и лысоватый, вытиравший руки о передник, ответил, не слишком любезно:

– Подмастерья, говоришь? Погляди вокруг: у меня и своих трое, куда мне четвёртого? Если работаешь задаром, то хоть и можно, – а платёж я тебе не обещаю. Да ещё и кормить придётся. Нет, парень, ищи другое место.

Артём попрощался и отошёл. Он решил заходить поочерёдно в лавки, спрашивать про работу, и, если удастся хоть где-нибудь пристроиться – это уже шаг к пропитанию и к возможности задержаться в городе, дабы собрать новые сведения. Встречая подобный холодный приём не раз, юноша постепенно принялся сомневаться, не допустил ли он ошибки, шагая в сей причудливый мир, где каждый стремится к собственному благополучию и не желает возиться с неизвестным мальчишкой. Но сердце подсказывало: испытания и есть часть пути, и не стоит впадать в отчаяние.

Наконец в одной из кондитерских лавок, где пахло свежеиспечёнными плюшками и караваями, Артём разговорился с хозяйкой – доброй на вид женщиной с румяными щеками, которую звали Василиса. Её голос звучал мягко, но в то же время требовательно:

– Правду сказать, помощник мне нужен, да только хлопотный будет помощник – от теста ли его отгонять, да ещё не дай Бог, печь перевернёт… Но вижу по лицу твоему, что ты не из праздных. Ладно, я тебя возьму, но при одном условии: две недели попотчуешь за пищу и крышу над головой, а плату, если заслужишь, начну выдавать со следующего месяца. Сгодится?

Артём, не веря своей удаче, радостно кивнул. Больше он в тот миг не мог требовать: главное – нашлось место, где можно остановиться и где к нему отнеслись не как к беспризорнику, но с почтительной добротой, как к работнику. И пусть у него не будет собственных денег прямо сейчас – зато у него есть шанс наблюдать, учиться, заводить знакомства.

Так начался непростой период жизни нашего героя в тесной кондитерской лавке с маленьким очагом и пышущей жаром печью. Просыпался он рано: прежде, чем рынок зашумит и народ потянется за сладостями, надо было истопить печь, замесить тесто, раскатать коржи. Он бегал за водой к колодцу, строго следил за дрожжевым тестом, чтобы оно не убежало, и к вечеру чувствовал себя таким вымотанным, что едва стоял на ногах. Однако каждый день давал ему новые впечатления: Василиса часто беседовала с покупателями, слушала их сплетни и нужды, а Артём, убираясь поблизости или поддерживая порядок в лавке, невольно подслушивал многое и узнавал, как живут городские жители.

Иногда, когда поток покупателей слегка утихал, а Василиса вытаскивала из печи очередную партию аппетитных булочек, Артём принимался задавать ей свои извечные вопросы:

– Скажите, матушка Василиса, а вы считаете себя счастливой?

– Ах, паренёк, – улыбалась она в ответ, – суди сам: в деньгах я не купаюсь, да и муж мой, царство ему небесное, давно отошёл. Но у меня есть это дело – оно моё, кровное. Хлеб пеку, радость людям приношу. Когда вижу, как ребёнок, прижав копейку, ждёт, не дождётся моей плюшки, у меня сердце смеётся. Может, оттого и счастлива. Разве этого мало?

– А не хочется ли вам большего – скажем, богатой лавки или знатной родни?

– Ой, – отмахивалась она, отдуваясь от жара печи, – я-то много чего хотела в молодости, да только поняла: бывает, что и малое оборачивается великой милостью, если душа светла. Иной живёт в тереме, а мучается жутко. Так что, Артём, нет у меня секрета, но есть совесть спокойная. И этого мне довольно.

Юноша внимал этим словам с благоговением – Василиса, простая пекарша, говорила о вещах, близких его сердцу. Но он чувствовал, что ещё не приблизился к окончательному ответу, а лишь прикоснулся к его тёплому отражению.

Вечерами, когда в лавке стихали последние шаги и аромат свежего хлеба успокаивался, погружаясь в ночную прохладу, Василиса сажала Артёма ужинать за общий стол: суп да каша на пару с ломтем хлеба – вот и вся трапеза. Но от такой простоты шло тепло, будто в сердце запылает тихое пламя благодарности. И в такие минуты Артём брал из сумы книгу, подаренную братом Лукой, раскрывал её на случайной странице и начинал читать выцветшие строчки, содержащие то пространные размышления о Божьем промысле, то рассказы о любви к ближнему. Порою Василиса слушала его вполуха, качая головой, словно говоря: «Всё это хорошо, да в печь-то надо дровишек подкладывать, пока рассуждаешь». Но она не мешала ему: каждый имеет право на свои думы.

Непрошеный советчик

Пока Артём работал в кондитерской лавке, у него появилось немало знакомых: не только покупатели, но и другие подмастерья из соседних заведений. Среди них оказался парень постарше по имени Герасим – помощник в лавке скобяных товаров, находившейся через узкий переулок. Герасим отличался изворотливым нравом и напускной веселостью, а иногда выказывал склонность к резким суждениям, особенно когда речь заходила о таких «возвышенных» вопросах, как счастье и душевный мир. Когда они вдвоём встречались после работы, чтобы сэкономить на еде и поделиться хотя бы кружкой воды из колодца, Герасим часто отпускал ироничные замечания:

– Хе, да что искать-то, дружище? Счастье – когда денежек побольше, вот и весь сказ. Я вот, если поднакоплю, перееду в столицу, открою свой ларёк, буду торговать чем-нибудь модным, тогда уж покруче заживу! Поймёшь сам, что всё остальное – пустая болтовня для простаков.

Артём не знал, как реагировать. Слова эти казались ему слишком приземлёнными, однако он не имел возражений, подтверждённых опытом: не исключено, что и богатство даёт счастье. Но каким-то чутьём он догадывался, что дело не в одной лишь монете. Он наблюдал порой состоятельных людей, заходивших к Василисе – и не все из них выглядели довольными жизнью. Некоторые, казалось, больше беспокоились о сохранении собственных денег и власти, чем о том, чтобы радоваться каждому дню. Но Герасиму было трудно это объяснить – он лишь отмахивался и горячился:

– Наивные вы, мечтатели! Сейчас тебе семнадцать ли, восемнадцать, а вот стукнет двадцать – увидишь, что кормить себя надо, да семью, и всё тут.

Впрочем, Артём не злился на приятеля и продолжал искать ответы в книгах, разговорах и своих мыслях.

Шло время, и однажды, когда в городе стали поговаривать о больших переменах (кто-то упоминал о прибытии высокопоставленного чиновника, кто-то – о возведении новой ратуши), жизнь Артёма круто повернула в иную сторону. Случилась беда: начальник городской стражи объявил, что несколько лавок обворованы, а на площади мелькали слухи о шайке воров, проникших в город под видом бродяг. Беднягам-извозчикам, которые давно промышляли на тракте, стали сильно докучать городские охранники, заставляя отвечать за всякую мелочь. Сомнительные личности попадали под подозрение, и простой люд сторонился чужаков.

Вскоре подозрения пали и на Артёма. Ведь он прибыл в город недавно, не имел ни постоянной семьи, ни покровителей, а работал «за еду» в кондитерской лавке. По неосторожности кто-то пустил слух, что видел его поздно вечером бродящим по переулкам (в действительности он искал пропавшего котёнка Василисы, который выскользнул из лавки). Для городских стражников этого оказалось достаточно, чтобы начать расспрашивать его и хозяйку лавки: откуда, мол, приблудился этот паренёк? Не промышляет ли он чем-то непотребным?

Василиса, конечно, заверяла, что Артём честен, но люди, привыкшие видеть во всём чужом угрозу, не так-то легко меняли своё мнение. До прямого ареста не дошло – повода было недостаточно, – но стали на него коситься, почесывая затылок: «А не он ли?». Даже Герасим вдруг сделался холоден, чтобы не попасть под подозрение вместе с «подозрительным приятелем».

– Пойми, Артём, – сказал он как-то вполголоса, – у каждого своя шкура ближе к телу. Не обижайся, но мне хлопот не нужно. Вдруг они и впрямь решат, что мы сообщники?

Юноша, хотя и понимал страх товарища, остро ощутил горечь: где же дружба? Где же участие? Неужто одно злое слово способно оттолкнуть всех, кто ещё вчера здоровался и улыбался? Так он узнал, что городская жизнь может быть беспощадной: люди в ней быстрее судят друг друга, а страх перед властью и бедой часто убивает искренность отношений. Грустно было видеть, как даже хозяйка, добрая Василиса, стала беспокоиться:

– Послушай, милок, не хочу я, чтобы тебя кто-то преследовал, да и мне самой хлопот не надо. Может, найдёшь себе другое место? Не потому, что я в чём-то тебя обвиняю, упаси Господь, но всё-таки…

Эти слова прозвучали словно приговор. Слёзы обиды едва не выступили на глазах Артёма, но он сдержался. Он понял, что вынужден уйти: если останется, то наживёт неприятности не только себе, но и добросердечной Василисе, давшей ему приют. Он взглянул на печь, на тесто, оставленное на раскаточной доске, и почувствовал, как у него внутри сжимается сердце: ведь он полагал, что смог найти здесь хоть временный, но тёплый угол. Однако судьба распорядилась иначе.

Вечером, взяв узелок, куда сложил немного вещей и свой заветный дневник, Артём низко поклонился Василисе:

– Благодарю вас за всё. Простите, что доставил неприятности.

Она только махнула рукой:

– Да не вини себя, мальчик. Мне жаль, что так выходит. Ты честный, я это знаю. Но люди… ах, что с них взять. Иди с миром, да не держи зла.

И уже в полумраке улицы, когда он, бродя между фонарями (что редко встречались в небольшом городе), размышлял о том, куда направиться дальше, его вдруг окликнул тихий, но отчётливый голос:

– Юноша, стой. Не проходи мимо.

Артём обернулся и увидел пожилого господина в длинном плаще, опирающегося на элегантную трость. Лицо его с худыми, несколько заострёнными чертами и проницательным взглядом внушало смешанное чувство: вроде бы в нём было что-то строгое, но не злое.

– Простите… вы меня звали? – осторожно спросил Артём.

– Ты тот самый парень, что работал у пекарши? Знаю, что ты покидаешь город – я был поблизости, слышал весь этот разговор. Хочу задать тебе один вопрос: ты действительно ищешь секрет счастья?

Юноша широко раскрыл глаза, в особенности удивившись тому, что незнакомец, судя по всему, знает о его главной цели. Но откуда, почему?

– Да, – ответил Артём после короткой паузы. – Я ищу его. И для себя, и, возможно, для других, кому это важно.

Господин провёл тростью по булыжной мостовой, словно разглаживая какую-то едва видимую линию, и негромко промолвил:

– Меня зовут Феликс Адрианович. Я человек немного учёный, хоть и не известен широкой публике. И могу признаться: многие годы жизни я потратил на чтение манускриптов, трактатов, изучение учений о человеке и душе. Скажу тебе прямо: я не нашёл единого секрета, не напечатал его в книгах, – но я нашёл нечто другое: бесчисленное множество искорок истин. И посему мне крайне любопытен любой, кто всерьёз берётся за поиски сокровенной сути жизни.

Артём слушал, затаив дыхание. Впервые со времени своего отъезда из родного дома он встретил человека, способного обсуждать эту тему не с позиций простого житейского опыта, а с высот мыслителя.

– Прошу, – продолжил Феликс Адрианович, – не откажись зайти ко мне на чашку горячего чая. Ночь скоро, и небезопасно юному путнику бродить в сумерках в одиночку. Мой дом неподалёку, за углом. Я не обещаю тебе золотые горы – но хоть какое-то время можешь пожить в моей скромной библиотеке и подрабатывать, если захочешь. А там, может, и найдёшь ответ на свой вопрос. И я сам буду рад поговорить с таким искателем, как ты.

Это предложение прозвучало для Артёма чуть ли не как спасение. Город уже не желал принимать его: теперь у него отнимали право даже на скромную работу из-за наветов и людской подозрительности. А тут – незнакомец, который, по собственной воле, протягивает ему руку помощи. Сердце юноши, и без того измученное тревогами, замерло от радости, но ум сохранял осторожность. Всё же, он чувствовал, что в лице этого человека нет вражды. А в особняк, полный книг, путь ему казался не наказанием, а даром судьбы: что, если именно там приоткроются ему неведомые странички мудрости?

– Я согласен, – произнёс Артём с почтительным поклоном. – Благодарю вас за доверие.

Феликс Адрианович кивнул, жестом предложил ему следовать за собой, и они пошли по узким переулкам: фонари дрожали в ночной сырости, шаги отдавались гулким эхом под каменными арочными сводами. При свете редких факелов были видны черепичные крыши и частокольные заборы. Порой из окон вытекали полосы желтоватого огня – там спешно укладывали детей спать или готовили простой ужин. Казалось, весь город дышал напряжением, рождающимся из тревог этих дней: похищения, воры, подозрительные личности. Но в присутственном спокойствии Феликса Адриановича Артём находил умиротворение.

И вот они подошли к небольшому дому в глубине узкой улочки, обнесённому невысокой каменной оградой. В воротах скрипела петля, лунный свет падал на порог. Сам дом оказался одноэтажным, но растянутым в ширину, с несколькими окнами, закрытыми ставнями. Внутри, когда хозяин открыл двери и провёл гостя в приёмную, сразу бросились в глаза высокие шкафы, до самого потолка заполненные книгами – пёстрые корешки, тёмные переплёты, свитки и кипы рукописей. В тусклом свете свечей эти шкафы выглядели как молчаливые стражи древних секретов. Запах – смесь старой бумаги и травяного настоя – витал в воздухе, словно указывая на то, что дом этот служит храмом уединения и размышления.

– Чувствуй себя как дома, – сказал Феликс Адрианович, кивая на стул у небольшого стола. – Я велю девочке, моей служанке, принести тебе чаю. А позже, если захочешь, покажу свою библиотеку поближе.

Пока Артём, полузачарованный видом такого количества книг, пытался привыкнуть к полумраку, из коридора вышла худенькая девочка, лет, наверное, тринадцати-четырнадцати, в простенькой, но аккуратно заштопанной одежде. В руках она держала глиняный чайник и грубоватые кружки. Поставив всё это на низкий стол, она стыдливо улыбнулась Артёму и быстро скрылась за занавеской. Хозяин же продолжил:

– Знаешь, люди говорят много глупостей обо мне: дескать, я чародей или тайный прорицатель. А я всего лишь читаю старинные записи, пытаясь найти истины, которые помогают мне понять себя и других. Когда-то я стремился к славе, думал писать трактаты о душе и страданиях человечества. Да вышло иначе: понял, что мое истинное призвание – размышлять и делиться своими мыслями с теми, кто искренне готов их слушать. Но таких не слишком много: каждый занят собственными хлопотами.

Он подлил горячей воды в кружку и жестом предложил юноше отхлебнуть. Напиток имел терпкий травяной запах, мягко обволакивающий горло, и казался лучшим, что Артём когда-либо пробовал в дни своих странствий.

– Расскажи мне о том, как ты пришёл к мысли искать секрет счастья, – попросил Феликс Адрианович. – Откуда сам? Каковы первые твои шаги?

Артём, набравшись храбрости, поведал ему о родной деревушке, о тех снах и тихой тоске, которая подталкивала его покинуть привычный мир; о ночи в заброшенной часовне и монахе, давшем ему записную книжку; о добродушной Василисе, приютившей его, и о глупых подозрениях, вынудивших его уйти из города. Всё это он излил искренне, без утаивания, ибо чувствовал: собеседник относится к нему без презрения и насмешки, а напротив, слушает с живым интересом. Когда Артём закончил, хозяин на минуту закрыл глаза, словно пытаясь переварить услышанное.

– Прекрасно, – негромко молвил он наконец. – Прекрасно не потому, что ты пережил беды и горечи, а потому, что судьба твоя уже освещена множеством встреч, и каждая добавляет в твою картину мира новую краску. Не всякий может осознать, что путь, к счастью, иногда состоит из мелких искорок добра и суровых уроков. Однако ты не забыл главного: хранить в душе веру в то, что счастье есть, и оно доступно для того, кто умеет ощущать его дыхание.

С этими словами Феликс Адрианович встал, взял со стола одну из свечей и пригласил Артёма следовать за ним вглубь дома, где располагалась личная библиотека – уже не просто стеллажи с книгами, а целая комната со сводчатым потолком, в которой были расставлены читальные пюпитры, заваленные разнообразными фолиантами. И здесь, в мерцающем полусвете, юноша смог увидеть, что речь идёт о множестве трудов: древние хроники с непонятными надписями, философские сочинения, переписанные от руки и переведённые на русский язык, рукописи, покрытые выцветшей вязью и вставками латинских, а иногда и греческих слов. Пройдя вдоль полок, Феликс Адрианович тихо проговаривал названия, поясняя, что каждая книга – это чьё-то сердце и ум, раскрытые на страницах. «Вот трактат о добродетели и пути к ней, здесь – свитки, посвящённые истолкованию снов, а вот этот – о гармонии человека с природой…»

Артём едва мог скрыть изумление: никогда ещё он не видел столько книжной мудрости в одном месте. Он словно попал в обитель, где время застыло, предоставляя ему свободу изучать всё, что может приблизить к ответу на его сокровенный вопрос.

– Оставайся у меня, – предложил Феликс Адрианович. – В награду прошу лишь помогать мне в хозяйстве: что-то переписать, убирать комнату, носить воду и, возможно, раз в неделю сопровождать меня на прогулке за городом. Я человек уже не молодой, и мне трудно таскать тяжёлые свитки. А я, со своей стороны, посвящу тебя в некоторые мысли о природе счастья, которые почерпнул из этих книг и из собственного опыта.

Юноша, поражённый и счастливо взволнованный, с готовностью согласился. Так для него наступил особый период учения.

Каждое утро он помогал маленькой служанке убираться в комнатах, затем нёс в библиотеку воду, протирал пыль с полок. Феликс Адрианович, проснувшись, садился в глубоком кресле с тремя или четырьмя томами, и начинался своеобразный урок. Временами старик читал вслух отрывки из древних книг, объясняя, как те или иные мыслители трактовали понятие счастья. Некоторые утверждали, что счастье – это жизнь в добродетели, другие – что оно кроется в умении довольствоваться самым необходимым, третьи же говорили о высшей гармонии, доступной лишь избранным, кто умеет преодолеть свои страсти. Артём старался записывать за учителем, но иногда путался в сложных оборотах, а Феликс Адрианович только усмехался:

– Не торопись, мальчик. Сначала пропусти их слова сквозь сердце. Ведь сухие фразы – лишь скелет мысли; оживает она только тогда, когда резонирует с твоим внутренним миром.

Так шли дни, и молодое сердце Артёма раскрывало новые горизонты: постепенно он начинал понимать, насколько разнообразны пути человеческих исканий. Он упорно пытался свести всё к одному, надеясь: «А вдруг где-то есть самая суть, которая разрешит все сомнения?». Но чем больше он читал, тем отчётливее видел, что ответы могут различаться, порой даже противоречить друг другу. Однако он замечал и другое: любой достойный мыслитель, независимо от эпохи и происхождения, неизбежно упоминал о душевном равновесии, о любви к ближним и о вере (будь то вера в Бога или в высшие начала) как важнейших опорах для истинного счастья. «И тут, – думал он, – звучит то же самое, что когда-то говорил брат Лука, говоря о том, что нельзя отрывать счастье от любви и сострадания».

Утром, когда вся необходимая работа по дому была сделана – свечи зажжены, вода для чая грелась на жаровне, а Феликс Адрианович достал с полок несколько томиков, – он усаживал Артёма за длинный дубовый стол. Большое количество книг в комнате казалось мрачноватым и торжественным, но тусклый свет лампы придавал пространству уют, а сам хозяин дома создавал тёплую атмосферу своими неторопливыми расспросами.

Обычно Феликс Адрианович начинал беседы так: – Ну что ж, Артём, поведай мне о том, что читаешь и что из этого вынес.

Юноша порой нерешительно мял в руках уголок бумажного листка – он вёл записи и не всегда успевал упорядочить мысли: – Я, кажется, начинаю понимать, что счастье не может принадлежать только внешним обстоятельствам. Вот, например, в трактате, который вы мне дали – где автор рассуждал о «добродетели как основе довольства», – говорится, что, сколь бы человек ни обзаводился богатствами, без внутреннего света он всё равно останется несчастным. Но, в то же время, почему тогда столь многие стремятся прежде всего к золоту или к признанию?

– Интересный вопрос, – кивал Феликс Адрианович, подвинув к себе несколько листов. – Во все времена люди искали счастье во внешнем – в шелках, во власти, в накоплении ценностей. Часто, лишь исчерпав эти пути, они приходили к мысли, что корень счастья – в душе, а не в карманах. Но заметим, – и здесь он приподнимал бровь, глядя на Артёма, – мы не можем отрицать, что и телесное благополучие важно. Сперва накормить голодного, а потом вести с ним беседу о высоком. Как думаешь, противоречит ли это словам о «добродетели и довольстве»?

Артём задумывался, опустив глаза: – Наверное, нет. Ведь если человек беден до крайней степени, ему будет очень трудно концентрироваться на духовном. Но ведь и сытый может оставаться холодным и озлобленным…

Феликс Адрианович улыбался: – Вот мы и подходим к тому, что древние философы называли «золотой серединой»: когда внешнее и внутреннее должны дополнять друг друга. Значит, счастье – это не только отсутствие голода, это ещё и внутренний настрой. Продолжай.

Тогда Артём принимался рассказывать, что его по-прежнему мучит вопрос: почему некоторые люди, имея ровно то же самое (кров, кусок хлеба, какую-никакую работу), всё равно не чувствуют радости? Юноша припоминал знакомых, которых встретил в городе – там были ремесленники, не голодающие, но недовольные жизнью. Или богачи, сетовавшие на скуку и мнимые обиды. Феликс Адрианович тут же вставлял: – А кто-то, наоборот, живёт скромно, но лицом светится от спокойного счастья?

– Да, вот именно! – встрепенулся Артём. – Я видел такое у некоторых людей, которые не владеют ничем особенным, но ценят то малое, что имеют. Как же так получается?

Тут хозяин дома осторожно перелистывал страницы в одной из книг с тёмным кожаным переплётом: – Есть теория, что в основе счастья лежит благодарность к миру и осмысленная жизнь: ощущение, что ты не просто существуешь, а живёшь со смыслом. Если человек не находит смысла ни в своей работе, ни в семье, ни в поступках, то никакая пища или шелка не утолят его пустоту. Возможно, ты уже замечал, что те, у кого есть цель выше личной выгоды, выглядят уверенней и спокойней?

И Артём спешил подтвердить, вспоминая какую-нибудь деревенскую семью, что радовалась простым мелочам, или брата Луку, который среди полуразрушенных стен скита сохранял душевный свет: – Да, когда человек в чём-то видит свою миссию, свои ценности, от него словно исходит внутреннее сияние.

– Верно, – подхватывал Феликс Адрианович. – Значит, коль ты ищешь секрет счастья, нужно смотреть не на внешние декорации, а на то, что движет человеком изнутри.

Подобные диалоги продолжались иногда по нескольку часов. Нередко беседа уводила их к вполне земным и конкретным темам. Феликс Адрианович расспрашивал Артёма о жизни крестьян, о том, почему одни люди находят радость в труде, а другие грызутся и пьют с горя. – Как думаешь, Артём, одинаковы ли у них обстоятельства? Или дело в том, что каждый выбирает собственную позицию к тому, что с ним случается?

– Возможно, обстоятельства похожи, – размышлял Артём вслух. – Но один, к примеру, ощущает поддержку родных и ощущает благодарность к судьбе, другой же никому не доверяет, озлобляется. И от этого он всё глубже уходит в несчастье.

– Получается, счастье зависит не столько от условий, сколько от восприятия, – заключал наставник. – Хорошо. Тогда встаёт вопрос: можно ли научиться такому «правильному восприятию» или это врождённый дар?

Это был излюбленный вопрос Феликса Адриановича. Он кивал на фолианты, указывая, что одни философы считали способность, к счастью, врождённым «даром», другие – результатом воспитания и обучения. Артём, опираясь на свой опыт, думал: – Мне кажется, этому действительно можно научиться. Взять хотя бы меня самого: раньше я считал, будто важно лишь отыскать один ответ – и вся жизнь станет радостью. Но теперь, просидев у вас в библиотеке, я вижу, как много граней у каждого вопроса. И если внутренне меняться, то начинаешь замечать больше поводов для благодарности и любви к миру.

– А как же внешние беды? – задавал другой наводящий вопрос Феликс Адрианович. – Ведь несчастья и горе никто не отменял. Разве можно оставаться счастливым, когда вокруг страх, несправедливость, бедность?

И вот тогда загорался настоящий спор: Артём не мог отрицать, что видел страдания людей. Он вспоминал нищих, которые согревались только возле городских костров, рассказывал, с какими болезнями ему приходилось сталкиваться у простых крестьян, какова была их боль и отчаяние. И всё же, подбирая слова, он говорил: – Но я замечал, что и среди таких людей встречаются те, кто умеет бороться или хотя бы не терять веры. Они помогают друг другу, делятся последним куском хлеба. Значит, и в обстоятельствах ужаса всё-таки сохраняется возможность – пусть искрой – ощутить счастье, потому что оно идёт от доброго сердца.

– Так, – кивал наставник, поглаживая края переплёта, – значит, мы должны признать: счастье не равно отсутствию бед, это какое-то живое движение души, способность не падать духом и заботиться о других.

В иной вечер, когда на столе стояли свечи и одна из них начинала тихо коптить, размягчённый восковой аромат придавал беседе почти мистический оттенок. Тогда Феликс Адрианович читал Артёму отрывки из старинных рукописей – к примеру, древние притчи о царевичах и отшельниках. В одной говорилось, что царевич обошёл полмира, ища блаженства в богатстве и удовольствиях, но так и не обрёл покоя, пока не встретил простого пастуха, умевшего радоваться восходу солнца и тёплой овечьей шерсти.

– Что эта притча может значить? – задавал вопрос наставник.

– Наверное, – отвечал Артём, размышляя, – что счастье не в накоплении и не в самих удовольствиях. Иногда простота открывает гораздо больше. Пастуху достаточно природы, звёзд и скромного очага, но он умеет всей душой принимать это как дар.

– Да, а царь или царевич порой «засоряют» свои ощущения избытком вещей. Хорошо! Тогда представь, что кто-то возразит тебе: «Но я не желаю жить, как пастух, мне хочется большего. Я люблю роскошь и не хочу считать это пороком». Что ответишь?

И тут Артём задумывался всерьёз, ведь он знал, что не в праве судить других за их желание комфорта или красивой жизни. Может, и в богатстве есть своя прелесть, если человек умеет ценить полученное благо: – Думаю, и в роскоши можно быть счастливым, если сохраняешь уважение к людям, не становишься рабом своих желаний, остаёшься благородным и добрым. Другое дело, что роскошь часто поглощает разум и заставляет забыть про сострадание.

– Прекрасно, – соглашался Феликс Адрианович. – Следовательно, дело не в самой роскоши, а в том, как человек к ней относится.

Такие многослойные рассуждения порой вызывали лёгкую головную боль у юноши. Однако Феликс Адрианович лишь добродушно посмеивался, предлагая сделать перерыв, выйти прогуляться по двору или выпить чаю. Затем, возвращаясь к столу, продолжал проверять, что Артём усвоил: – Ну а теперь скажи, какие вопросы у тебя остались нерешёнными?

И Артём признавался: – Мне всё ещё непонятно, почему нельзя дать людям один чёткий рецепт, чтобы каждый, выполнив его, обрёл счастье. Ведь всё же ищут единую формулу.

На это учёный старик брал перо и на листке выводил ряд символов, будто записывая числа: – Представь, что у нас есть пять человек, каждый со своими исходными данными: разное детство, разная душа, разный характер. И вот ты им даёшь один рецепт. К примеру: «Вставайте с первым петухом, молитесь, потом ешьте не более одной миски каши и трудитесь до заката». Думаешь, всем это принесёт радость? Кому-то да, а кому-то нет – кто-то, может, нуждается в более сложных духовных поисках, кто-то – в уединении, а кто-то – наоборот, в круге друзей. Так что единый универсальный закон не работает. Но это и чудесно, что жизнь разнообразна.

После таких разговоров Артём, сохранив тетрадку записей, часто брался ещё и за домашние хлопоты. Он выносил ведра с водой, поливал сад, любил слушать треск поленьев в печи, обдумывая все новые и новые доводы, услышанные за столом. А вечером они снова сидели со свечами, и уже юноша делился выводами за день: как в очередном трактате философ утверждал, что «счастье – это совершенная внутренняя свобода», и как он сам пытается применить это в реальной жизни: – Но ведь свобода – понятие широкое. Свобода от чего? От страстей? От страхов?

Тогда Феликс Адрианович ласково усмехался: – От всего понемногу. И от зависти, и от рабства перед чужими взглядами, и от страха перед будущим. Счастье – это свобода быть самим собой в добре, не опасаясь осуждения. Но для этого надо немало мужества.

И Артём понимал, что эта фраза попадает прямо в цель его исканий. Он вспоминал, как когда-то боялся презрения горожан, как чувствовал себя чужим и униженным. Теперь же, поняв, что счастье зависит не от чьего-то одобрения, он ощущал внутренний простор.

Так, день за днём, их беседы, сотканные из вопросов и ответов, из чтения вслух древних текстов и обсуждения реальных историй, формировали в душе Артёма всё более крепкую уверенность: постижение секретов счастья не заканчивается какой-то одной строчкой из книги. Напротив, каждая беседа с Феликс Адриановичем показывала, как широко поле для размышлений, как нуждается человек в практике – добрых поступках, помощи другим, труде, – чтобы эти истины приобрели живую плоть.

Часто в конце разговора хозяин дома подводил итог: – Артём, помни: любые слова – это лишь указатели. Настоящая мудрость живёт в сердце и в делах. Всегда сочетай размышления с доброй деятельностью – тогда они не превратятся в пустое умствование.

Эти напутствия Артём потом уносил с собой, уходя спать на чердачок или перелистывая на сон грядущий подаренную монахом книгу. Именно из таких ночных разговоров и родился его будущий взгляд, на счастье, как постоянное движение души, а не как статичный свиток с секретной формулой.

Помимо чтения книг, Феликс Адрианович любил подолгу беседовать за длинным столом, где горели свечи, и слушать рассуждения самого Артёма: что он понял? Какие вопросы у него остались?

После того, как Артём и Феликс Адрианович обсудили основы понимания счастья – богатство, бедность, внутренний настрой и умение радоваться малому, они постепенно переходили к другим, не менее насущным вопросам жизни. Их беседы становились глубже и затрагивали самые разные стороны человеческого существования. Вот лишь некоторые темы, над которыми они размышляли долгими вечерами, сидя при свете свечей за большим дубовым столом:

Феликс Адрианович:

Скажи, Артём, как ты понимаешь любовь? Разве она не является одной из главных опор, без которой человек не может быть по-настоящему счастлив?

Артём:

Думаю, да. Я видел, как люди, у которых нет настоящего тепла в семье или добрых друзей, часто ощущают пустоту. Но порой и те, кто имеет семью, страдают от недопонимания и ссор. Значит, одной любви «по названию» недостаточно?

Феликс Адрианович (качая головой):

Вот именно. Дружба, семья, супружеское единение – это не автоматическая гарантия счастья. Истинная любовь требует уважения, заботы, готовности слушать и прощать. Иначе она легко становится источником разочарований. Быть может, дело в том, чтобы «любить», не превращая другого в собственность?

Артём соглашался, вспоминая истории, услышанные в деревне и городе: когда люди ругались, ревновали, обижались, хотя, казалось бы, были близкими по крови или обручены. Постепенно он формулировал для себя мысль, что любовь – это не только чувство, но и поступки, настойчивое желание понять ближнего и дать ему свободу.

Однажды, закончив обсуждать древние трактаты, Феликс Адрианович задал Артёму почти риторический вопрос:

Феликс Адрианович:

Если человек волен делать, что захочет, – будет ли он автоматически счастлив? Вспомни, как многие мечтают о безграничной свободе, а, добившись её, вдруг не знают, куда себя девать.

Артём задумался и привёл пример из своих странствий:

В городе я повстречал юношу, который сбежал из семьи, полагая, что вдали обретёт полную волю. Но потом он жаловался, что не может найти работу и живёт впроголодь. Свободу-то он обрёл, а вот ответственность ему оказалась не по силам.

Феликс Адрианович (поджимая губы в задумчивой улыбке):

Получается, сама по себе свобода без внутреннего стержня, без умения брать на себя последствия – может привести к беспорядку и даже несчастью. Нужна ответственность. Но тогда встаёт вопрос: как найти границу между тем, что я действительно могу выбирать, и тем, в чём следует полагаться на волю судьбы?

Они долго обсуждали, что мир полон непредсказуемых событий – болезни, стихийные бедствия, людская злоба. Человек свободен только в части своих решений, но и в этой «части» кроется сила: то, как он ведёт себя в трудных обстоятельствах. И порой настоящая свобода – это способность выбирать добро, даже если обстоятельства плохо к тебе расположены.

Как-то раз Артём вспомнил, сколь болезненно ему было переносить предательство или резкие слова тех, к кому он относился по-доброму:

Артём:

Нередко я видел, как люди, уязвлённые обидой, будто закрываются в скорлупу. Или мстят в ответ. Я и сам чувствовал во время странствий, что злюсь на тех, кто несправедливо ко мне относился. Но, освоив уроки доброты, начал понимать, что держать обиду – значит носить внутри себя яд. Как с этим жить?

Феликс Адрианович (вздыхая):

Да, обиды – тяжкое бремя. Порой проще обидеться и уйти, чем найти в себе силы простить. Но замечал ли ты, что прощение не делает нас слабыми, а наоборот, даёт глубокое облегчение и даже душевную свободу?

Тогда они вместе анализировали случаи, когда само слово «прости» меняло атмосферу в семье или спасало дружбу. Говорили о том, как сложно иногда попросить прощения, признавая себя неправым, но как это важно для мира в душе. Феликс Адрианович приводил цитаты из религиозных и философских текстов, где высшая мудрость связывалась с милосердием к чужим ошибкам и слабостям.

Иногда их разговоры заходили и в область веры. Феликс Адрианович, хоть и не был священником, почитал священные книги разных традиций. Он делился с Артёмом мыслями:

Феликс Адрианович:

Я не навязываю тебе никакого культа, но замечаю, что в большинстве духовных учений счастье тесно переплетено с пониманием своего места в мироздании, будь то воля Божия или гармония с природой. Как думаешь, для счастья нужна ли человеку вера?

Артём:

Трудно сказать однозначно. Я встречал тех, кто молится искренне и черпает силу в вере, а встречал и тех, кто живёт добродетельно без особого религиозного рвения, но сохраняет связь с природой и чувствует себя счастливым. Может, важнее не официальная религия, а способность ощущать, что мир гораздо глубже, чем мы видим. Возможно, вера – это ощущение смысла, что мы не зря живём.

Феликс Адрианович кивал, отмечая, что сам он убеждён: каждая искренняя вера прививает человеку смирение перед высшим порядком, учит добру и любви. Но при этом никакую доктрину нельзя делать абсолютной: «Разные люди приходят к Богу или к природе разными путями».

Нередко в беседах всплывал вопрос о том, как человеку справляться с внутренними страхами – перед будущим, перед бедой, перед одиночеством.

Феликс Адрианович:

Откуда берётся этот страх и отчего одни люди ломаются под его тяжестью, а другие находят способ жить дальше?

Артём:

Думаю, страх порождается неизвестностью. Мы не знаем, что ждёт завтра, и пугаемся. Но если есть доверие к жизни или к собственным силам, есть внутренний опорный пункт: «Я справлюсь с испытаниями или, по крайней мере, не потеряю себя», – то страх не парализует.

В подтверждение Артём рассказывал, как бродил по ночным дорогам, не зная, найдёт ли приют, но в душе была искра уверенности, что мир всё же не враждебен. И, в самом деле, всегда находился дом или человек, готовый помочь. Феликс Адрианович подчёркивал, что подобные истории учат нас принимать жизненную непредсказуемость как вызов, а не как приговор: «Кто идёт, рискует упасть, но стоять на месте – это тоже не жизнь».

Ещё одной темой, всплывшей в разговорах, стала роль творчества: кто-то пишет стихи, кто-то рисует, кто-то играет на простеньких инструментах или лепит что-то из глины.

Артём:

Я никогда не думал о себе как о художнике или музыканте, но видел, как люди, поглощённые созиданием, становятся радостнее и свободнее. Будто бы творчество высвобождает в них особую энергию.

Феликс Адрианович с воодушевлением открывал книгу миниатюр или показывал тетрадь, где когда-то делал зарисовки:

Творчество – один из путей к пониманию красоты мира. Даже если человек не станет великим живописцем, само выражение чувств в рисунке или музыке питает его душу. Может, творчество – это своеобразная молитва, форма благодарности?

Они говорили о том, как в маленьких деревнях некоторые мастера вырезают из дерева затейливые фигурки, украшают посуду резьбой – и от этого в быту появляются искорки красоты, делающие жизнь теплее. Так Артём лучше осознавал, что удовольствие от творчества не обязательно связано с признанием или славой – это внутреннее раскрытие себя.

Иногда беседа принимала серьёзный оборот. Порой в город приходили вести о смертях от болезней или о войнах в отдалённых краях. Артём, прочитав соответствующие фрагменты в философских трактатах, спрашивал:

Артём:

Как найти счастье, если жизнь так хрупка, если мы все смертны и не знаем, когда придёт последний час?

Феликс Адрианович (тихо):

Смерть, мальчик, – это неотъемлемая часть нашего пути. Великие умы разных веков указывали, что осознание смертности побуждает нас сильнее ценить каждый день и поступок. Хотя, увы, кое-кто, наоборот, впадает в отчаяние.

Он делился мыслями об античных философах, которые призывали «помнить о смерти», чтобы жить осмысленно и достойно, не откладывая добрые дела и не забивая голову пустяками. Иногда они вспоминали о родных, о тех, кто уже ушёл. Феликс Адрианович говорил, что печаль неизбежна, но и в печали есть место светлой памяти: «Любовь, которую мы дарили, не умирает вместе с человеком; она как будто продолжает жить в мире».

В какой-то момент Артём заметил, что, несмотря на множество вопросов, он всё-таки ищет для себя конкретное «призвание»: чем ему заниматься, как принести миру пользу.

Артём:

Я не хочу просто бродить по дорогам без цели. Есть ли у каждого своё призвание и как его распознать?

Феликс Адрианович:

Призвание – это перекрестие наших способностей, интересов и потребностей мира вокруг. В тебе есть доброта, любознательность, стремление к поискам – возможно, твой путь связан с тем, чтобы помогать другим находить свой свет, делиться мыслями. Но конкретная форма – учитель ли, мудрец, или просто добрый друг – к тебе придёт с опытом.

Они рассуждали, что иногда человек годами идёт к осознанию своей роли в обществе, а кто-то с рождения видит себя крестьянином, ремесленником или целителем. Однако не бывает «низкого» призвания, если оно делается с любовью. Артём чувствовал, что его поиски – часть этого пути.

В совокупности все эти обсуждения лились в единый поток мудрости, где Феликс Адрианович выступал скорее проводником и наставником, чем строгим учителем. Он выслушивал Артёма, подправлял его рассуждения, отсылал к старинным книгам. Юноша изумлялся тому, как все темы переплетались в одну ткань понимания: счастье затрагивало любовь и страхи, свободу и смерть, призвание и творчество.

Порой Феликс Адрианович повторял любимую фразу:

Мы разговариваем не ради поиска готовых ответов, а чтобы научиться жить этими вопросами мудро и без ужаса. Умение хранить открытое сердце к людям и миру – вот ключ к истинному счастью.

В этих беседах Артём всё сильнее убеждался, что «секрет счастья» – это не формула и не заклятие, а способность пройти через все стороны жизни с доброй душой и ясным умом. И чем больше они говорили, тем свободнее и глубже становилось его собственное понимание.

Иногда юноша замечал, что не так-то легко сформулировать то, что чувствует. Он нередко путался, порой возражал самому себе, но при этом чувствовал: его ум проясняется, становится более гибким. И Феликс Адрианович говорил:

– Именно так: чтобы восполнить пробел в душе, часто нужно побыть «в дороге», не боясь оборачиваться на противоречия. Но помни – истинное понимание рождается не только в уме, но и в добрых поступках. Если сердце не научилось любить, то никакая прочитанная книга не сделает тебя счастливым.

Иногда, когда в доме становилось совсем тихо, а лунный свет вытеснял слабый блеск свечей, Артём выходил во двор, садился на каменные ступеньки и обращал взор к звёздному небу, как некогда в своей деревне. Он вспоминал родителей, отца, который так бережно относился к нему, и мать, вытиравшую слёзы, когда он уходил в путь. Представлял, как они сейчас продолжают свою размеренную, хоть и нелёгкую крестьянскую жизнь. В те мгновения в нём вспыхивала благодарность – за то, что у него была любящая семья и пусть скромный, но честный очаг. Потом он думал о путях, пройденных с момента отъезда из дома: сколько людей он уже встретил, сколько историй услышал! И всегда натыкался на одну простую истину: счастье – не единичное сокровище, а струна, звучащая от встречи с добротой, любовью, смыслом. В одних местах она звучала громче, в других – тише, но везде имела схожую мелодию.

Тогда, глядя на звёзды, юноша понимал: возможно, ответ ближе, чем кажется. Но ему, как страннику, нужно ещё идти и идти. Он учился у Феликса Адриановича, но чувствовал: не вся мудрость мира уместится в книжных строчках. Когда-нибудь ему придётся снова взять узелок, проститься со своим добрым наставником и двинуться дальше, за новые пределы, проверяя на деле всё то, что вычитал и обсудил.

И так, по прошествии нескольких месяцев, он действительно сделал это. Феликс Адрианович, видя, что у юноши «зачесались пятки» и сердце зовёт его дальше, не удерживал:

– Иди, Артём. Любое учение, без применения на практике, остаётся мёртвым. Благодарю тебя за помощь, что оказывал мне в доме. Вот лишь маленькая сумма монет – пусть будет тебе на дорогу. А книга, которую дал тебе тот монах, хранится при тебе?

– Да, храню её, – ответил Артём, бережно доставая свёрток. – И ваши записи тоже.

– Береги их. Но главное береги свой внутренний свет. Пусть он и ведёт тебя дальше.

Артём не мог сдержать слёз благодарности, покидая этот скромный, но на редкость гостеприимный уголок науки и мысли. Для него эта встреча оказалась не просто временем временного приюта, а целым этапом жизни, в котором он осознал: секрет счастья – это не одномоментная «находка», а процесс постоянного постижения. И тем не менее, дорога продолжалась.

Собравшись с духом, юноша вышел из города ранним утром. Стражники у ворот уже привыкли к его лицу – теперь никто не пытался остановить его, спрашивая документы или обвиняя во воровстве. Пройдя за ворота, он в последний раз обернулся: на фоне утренних сумерек город выглядел величественно, будто гигантский муравейник, кипевший жизнью. «Может, я ещё вернусь сюда, – подумал он, – но теперь меня ждёт неведомое дальше».

Шаг за шагом он миновал знакомые места, покосившиеся придорожные кресты, колючие кусты шиповника. В памяти всплывали лица Василисы, брата Луки, Феликса Адриановича – и мысль об отце и матери издалека согревала сердце. Чувства жгли в нём огоньки надежды и тихой грусти одновременно. Но в этот раз не было ни страха, ни беспомощности – наоборот, он шёл с тихой уверенностью: каждый день есть возможность встретить крупицу истины, если идти с открытыми глазами и сердцем.

Впереди стлалась долина, за ней текла широкая река. Там, на дальней стороне, возможно, лежали новые города и деревни, новые уроки и знакомства. Быть может, там он найдёт ответ, который искал с тех пор, как босиком брёл по просёлочным дорогам своей родной деревушки. А может, найдёт его совсем не так, как ожидал, – осознав, что радость, любовь и благодарность к миру уже живут в его собственной душе и не нуждаются в тайном свитке с замысловатой формулой.

Точно одно: Артём продолжал идти. Ибо сердце его, наполненное пережитыми историями, медленно и верно становилось колыбелью той истины, которую он когда-то искал наружи. Теперь он лучше понимал слова брата Луки, сказанные в сумрачном ските, когда тот советовал заглянуть вглубь себя, прежде чем обозревать дальние края. И всё-таки дорога в дальние края была ему необходима, чтобы научиться слышать свою внутреннюю мелодию. Так и бывает: человеку иногда нужно обойти полмира, дабы постичь, что таинственная искорка счастья всё время горела в нём самом, ожидая, пока он научится замечать её сияние в каждом мгновении жизни.

И если бы в тот миг кто-нибудь посмотрел на Артёма со стороны, провожая взглядом его упрямую фигуру на фоне небесного простора, то наверняка бы сказал: «Вот уходит юноша, в карманах которого нет богатства, но душа его полна надежды и желания открывать в людях добро. И, кто знает, может, именно такого человека жаждет мир, чтобы напомнить нам всем о том, что секрет счастья кроется и в нас самих, и в искреннем стремлении к любви и согласию».

Так и двинулся дальше наш искатель, оставляя позади городские стены, суету и тревоги – и унося с собой знания, дружбу и веру в то, что, когда время придёт, ему доведётся прикоснуться к самому сердцу сокровенной тайны, ради которой он и сделал когда-то первый шаг из родного дома. И в этом пути, словно в бесконечно долгой, но радостной мелодии, уже звучал ответ: счастье не в том, чтобы владеть внешним, а в том, чтобы научиться хранить внутренний свет, делясь им с другими, будто огнём, зажигающим лампы в сумерках.

Солнечный свет в тот день лишь робко мерцал сквозь лёгкую туманную дымку, что стлалась над рекой, когда Артём, ступая по размокшей от недавнего дождя дороге, вышел к переправе. С берега, затоптанного множеством следов – и бычьих копыт, и людских ног, и узорчатых отпечатков повозочных колёс, – он вглядывался в мутные потоки широкой реки, текущей где-то на восток, туда, где, по слухам, его ждали новые земли и новые встречи.

Было ещё раннее утро: в воздухе витал сыроватый запах прибрежной травы и тины, а редкие клочья тумана таяли под первыми робкими лучами солнца. И хотя день обещал быть погожим, лицо Артёма оставалось напряжённым: впереди разворачивалась незнакомая местность, да и сама река выглядела серьёзным препятствием. В старых былях всегда говорилось, что за большой водой начинаются новые страницы пути, но иногда их пишут слезами и тревогами.

Юноша заметил на берегу пару стареньких лодок, припорошенных илами и водорослями, а поодаль – просторный, сколоченный из массивных брёвен паром, на котором не спеша грузили тюки и корзины двое работящих мужиков. На каком-то грубо сколоченном шестке была вывешена дощечка с выцветшими буквами: «ПЕРЕПРАВА», и чуть ниже приписано неровной рукой: «За проезд платим вперёд, торговаться запрещено».

– Эй, парень, ищешь ли ты дороги на тот берег? – окликнул кто-то сипловатым голосом.

Артём обернулся и увидел подтянутого, хоть и уже в летах, невысокого мужчину в простеньком кафтане, с верёвкой, обмотанной через плечо. По всему было видно: он здесь заправляет делами. Мужчина смотрел на нашего странника без тени вражды, но и без особой приветливости – как человек, привыкший видеть в жизни слишком многое.

– Да, – честно ответил Артём. – Я хотел бы переправиться. Но скажите, пожалуйста, сколько это стоит?

– Для людей пеших – пять монет, – буркнул мужчина и недовольно провёл ладонью по щетине на подбородке. – А коли нет у тебя таких денег, то ступай вон к старому причалу: иногда там рыбачьи лодки переправляются за гроши или вообще за труд. Но у них сегодня свободных мест может не оказаться.

При мысли о том, что он может остаться на этом берегу, Артём ощутил лёгкую дрожь: у него была некоторая, хоть и весьма скромная, сумма, что подарил Феликс Адрианович. Однако каждая монета на счету, а длинное путешествие, вероятно, ещё потребует расходов. Но выбора не оставалось. Он понимал: если останется, то упустит возможность двинуться дальше, прочь от городских тревог и слухов, навстречу неизвестности, которая на этот раз вовсе не пугала его, а, скорее, притягивала, как магнит.

– Ладно, – произнёс Артём, стараясь звучать уверенно. – Я заплачу.

Мужчина коротко кивнул, взял у него плату, махнул рукой в сторону парома:

– Жди там. Скоро отчалим.

На пароме уже толпились несколько путников: крестьянская женщина с двумя мальчишками, бледными и дремлющими на своих котомках; бородатый человек в изрядно поношенном плаще, с увесистым мешком за плечом; пожилая чета, смотревшая на реку с тихой печалью, словно прощаясь с этим берегом навсегда. Соседство было невелико числом, но многообразно в судьбах: каждый молчал, погружённый в мысли, и лишь посторонний взгляд мог сказать, чем они живут и надеются ли на лучшее завтра.

Когда паромщики подняли сходни и оттолкнулись длинными шестами от берега, тяжёлая конструкция закачалась на волнах, издав скрип и стон брёвен, с которых посыпалась пристывшая солома. Вода вокруг загудела, и тусклое отражение неба в глубине подёрнулось мелкой рябью. Артём, прислонившись к борту, вдохнул влажный, с привкусом речной сырости, воздух и почувствовал, как вместе с этим движением приходит тихое облегчение: позади оставались все тягости недоверия городских стражей, оскорбительные подозрения, а впереди – простор.

– Первой переправы не забудешь никогда, – вдруг сказал ему под руку бородатый человек, стоявший рядом. – Особенно если идёшь в новый край.

Артём повернул к нему лицо. Тот смотрел доброжелательно, хоть и насупленно.

– Видно, по глазам, что в дороге ты недавно, – добавил путник. – Я прав или ошибаюсь?

– Наверное, вы правы, – ответил Артём. – Хотя чувствую, что уже прошло немало времени, с тех пор как я покинул свой дом. Но чем дальше иду, тем больше понимаю: видимо, настоящий мой путь только начинается.

– Ха, – хмыкнул бородач, не без интереса рассматривая юношу. – Всякий путь только и начинается, если идти по-настоящему. Я бы тоже рассказал тебе свою историю, да она скучна. Скажу лишь: не всякая дорога сулит радость, иной раз она и за печаль платит. Но кому же, как не тебе, юноше, разбираться, где правда, а где страхи.

С этими словами он отвернулся, давая понять, что в длинной беседе не нуждается. Артём чуть было не продолжил разговор, желая узнать побольше о собеседнике, но вовремя осёкся, уловив изменение в тоне: люди бывают разными, и не все хотят «раскрываться» даже в доброжелательном разговоре. Он уже научился относиться к этому снисходительно, без обиды.

Тем временем паромщики, налегая на шесты, умело направляли паром к другому берегу. Река всё более теряла свою зловещую ширь и плавно поворачивала, обтекая песчаные косы; близкий берег начинал вырастать из молочной дымки, обнажая ивовые заросли и камыши, трепетавшие под лёгким ветерком. Постепенно вырисовывалась небольшая пристань: хлипкий причал, сложенный из брёвен, всё та же потоптанная почва и крохотная лачуга, приютившаяся у самой воды. Со стороны могло показаться, что место это покинуто людьми, но на самом деле у причала уже стояли двое мужичков, погружённых в беседу, и каких-то два-три путешественника, терпеливо ждавших переправы в обратную сторону.

– Приехали, – гаркнул один из паромщиков, заикаясь. – Выгружайтесь, кому надо!

И люди стали сходить по шаткой доске на влажный прибрежный песок. Скрип, стук, шорох шагов… Для кого-то эта пристань была началом дороги, для кого-то лишь промежуточной точкой. Женщина с мальчиками пошла к лачуге, стуча в дверь, чтобы переночевать или попросить подаянья; пожилая чета, держась за руки, направилась вверх по тропинке, ведущей куда-то в чащу ивняка. Бородатый человек, выбравшись последним, оглянулся на Артёма, будто хотел сказать что-то ещё, но не решился и лишь коротко кивнул.

Артём понял, что здесь их пути расходятся. Прижимая к боку свою суму, он двинулся вслед за едва заметной тропкой. С каждым шагом тростниковый шелест оставался позади, а густая листва невысокого леса сливалась над его головой, пропуская внутрь лишь рассеянные солнечные пятна. Ноги по щиколотку увязали в мягкой подстилке из прошлогодних листьев, а впереди раздавался крик каких-то лесных птиц.

– Вот и новый край, – подумал он. – Только времени на любование местными красотами нет: надо узнать, есть ли поблизости жильё, у кого можно остановиться, где дорога в более крупное селение.

Обычно, думая обо всём этом, Артём чувствовал тревогу, но теперь, после последних событий, в его душе словно поселился особый покой: тот, что рождается из опыта, подтверждающего – как бы ни было трудно, добрые люди и помощь находятся в самый нужный миг. А если и не находятся, то в тебе самом всё равно есть искра, позволяющая идти дальше.

Пройдя не более часа сквозь редколесье, он вышел на поляну, где под чистым небом вспыхивали весенние цветы. Тут и там поблёскивали колокольчики и жёлтые одуванчики, а по краю поляны теснились невысокие клены. И уже отсюда, огибая этот благоухающий луг, вилась хорошая накатанная дорога, на которой виднелось движение – дальний силуэт телеги, кажущийся крошечным. Артём направился туда.

Оказавшись на дороге, он вскоре услышал оклик – да то был молодой паренёк лет пятнадцати, с дерзкими глазами и босыми ногами, который бежал за телегой, управлявшейся добродушным на вид извозчиком.

– Эй, братец, куда путь держишь? – закричал паренёк, подбегая ближе. – Я-то за отцом двигаюсь, он товар свой везёт в ближнее село. Хочешь – подвезут тебя, аль глядишь, и к ночлегу пристроят.

Артём, улыбнувшись, двинулся навстречу. Тотчас и извозчик остановил телегу, посмотрел на нашего путешественника, и, по доброй деревенской привычке, не стал задавать лишних вопросов:

– Садись, коли надо. Места хватит, видишь, у меня тюки тут невысокие. Только запомни: ночевать, поди, у нас в селе придётся, а там уж сам решай – хочешь дальше, хочешь оставайся.

Проковыляли они таким образом не больше часа: дорога то огибала холмы, то прокладывалась по низине, где нависали влажные заросли кустарника. Слева то и дело виднелись поля, уже засеянные чем-то зелёным, а справа вершины некоего дальнего леса, похожие на взъерошенную гриву. В конце концов телега вынесла их к улице небольшой деревушки, покатой уходящей к пруду. Изба к избе тянулись вдоль проезжей грунтовки; меж дворов стояли колодцы-«журавли»; где-то слышалось пение петухов, а где-то лаяли собаки, предупреждая хозяев о незнакомце.

– Вот оно, село Вешенское, – сказал извозчик, притормаживая у одного из крепких деревянных домов. – Тут моя родня живёт. Возьмёшься мне помочь с разгрузкой ящиков? А после я тебя познакомлю со своей двоюродной сестрой Людмилой – она славная женщина, может, подыщет тебе ночлег.

Артём радостно согласился: устал он, к тому же не хотелось бродить по чужому селу, выискивая, где приткнуться. Да и любая работа была ему по нраву, если она честно оплачивает крышу над головой и крохи на еду.

Когда ящики с товаром – всякая мелочь вроде глиняной посуды, вязанок лекарственных трав – были перетащены со скрипящей телеги в сарай, извозчик подвёл Артёма к соседней избе, где в палисаднике цвели пионы и сирень, а по двору сновали куры. На крыльце показалась женщина средних лет, с ласковым взглядом и озорной улыбкой, какая порой сохраняется у людей, в душе оставшихся молодыми.

– Здравствуй, Людмила, – обратился к ней извозчик. – Вот парень, что со мной ехал. Идёт в дальние края, да негде ему голову приклонить. Может, приютишь на денёк-другой, пока он не решит, куда дальше?

Людмила рассмеялась чистым, звонким смехом:

– Да неужто откажу? Конечно, пущай ночует. Дом мой, правда, не дворец, но место для доброго человека всегда найдётся.

Сказано – сделано. Вскоре Артём уже помогал ей по хозяйству, таская воду из колодца и примериваясь починить расшатанный забор. Задачи были вполне ему по силам, а сердечная благодарность Людмилы грела лучше любой платы. Она несколько раз отрывалась от своих дел – варки щей и стряпни – чтобы поглядеть, как дела у гостя, и каждый раз дарила ему улыбку. К вечеру, когда солнце стало заходить за дальние поля, в доме запахло сытным ужином. Артём, чуя этот аромат, почувствовал, как у него сводит желудок: с самого утра он толком не ел.

За столом – простой деревянный, уже тёмный от времени – он узнал, что у Людмилы года два назад погиб муж при несчастном случае: лошадь понесла и перевернула телегу, задавив хозяина. Детей у неё не было, зато оставалось крепкое хозяйство, которое она вела без устали, не давая себе погрузиться в скорбь.

– Я ведь что поняла, милок, – говорила она, разливая щи по глиняным мискам, – жить надо, невзирая на беды. Тяжко одной, да слава Богу, соседи хорошие. А порой, как вспомнишь, каково было мне, когда осталась с хозяйством, – ну, руки опускались. Только потом, глядя на рассвет над нашими полями, подумала: ведь и жизнь бьётся во мне, мне бы ценить каждый новый день. Конечно, слёзы бывают, но это слёзы с благодарностью: жила ведь в любви, хоть и недолго.

Глядя на неё, Артём невольно проникся уважением: перед ним сидела не барышня изысканных манер, как в городе, а простая деревенская женщина, в глазах которой светился особый лучик: она пережила горе, однако умела улыбаться миру. И видел он ту самую силу, что, кажется, рождается из признательности к каждому прожитому мгновению – будь оно радостным или горьким.

– Людмила, а вы счастливы сейчас? – внезапно вырвался у него вопрос.

Она слегка приподняла брови, улыбаясь:

– Ах, какое слово серьёзное! Счастлива… Знаешь, я, может, и не вдумывалась в это: есть у меня хлеб, есть крыша над головой, со всеми соседями ладим, да и душа моя нашла покой – плачу по мужу, молюсь за его упокой, а после снова утираю слёзы и иду в огород или на базар. Придёт вечер – лягу, перекрестившись, и благодарю за новый день. Если это звать счастьем – что ж, пускай.

Слова эти, скромные и лишённые всякой высокопарности, заставили сердце Артёма отозваться тёплой волной. Он в сотый раз убедился: «Нельзя найти один-единственный „рецепт“ счастья, ведь у каждого оно приоткрывается по-своему – через труд, через лишения, через любовь, через воспоминание… Но есть в этом общем желании жить что-то единое».

Когда ужин был съеден до крошки, а сутки повисли над крышей ночной тишиной, Людмила постелила ему прямо на тёплой лежанке в углу избы, сказав, что это место обычно пустует. Артём поблагодарил её и, растянувшись на нехитром узком матрасе, сразу почувствовал приятную усталость во всём теле. В тот миг он вспомнил ночи в скитах, на чердаках постоялых дворов, в доме Феликса Адриановича – всюду, где довелось ему приютиться за время странствий. И каждый раз, как только его голова касалась подушки, сознание уносилось в полудрёму, где он не столько видел определённые сны, сколько чувствовал, будто движется по внутренней дороге всё дальше и глубже.

Наутро, с радужным перезвоном петухов, Людмила встала ещё до рассвета, занявшись хозяйскими хлопотами. Артём вышел во двор, чтобы помочь ей, но она махнула рукой:

– Сходи-ка лучше прогуляйся, посмотри на наше село, если хочешь. Утро у нас ласковое, весеннее. А я тут сама справлюсь.

Однако юноша настоял на своём – помог выкачать воду из колодца, собрал яйца в курятнике. За этим занятием они разговорились, и Людмила между делом спросила:

– Так ведь ты, парень, вроде не из здешних мест. Куда тебя дорога направила и зачем?

Артём, вытирая руки о штаны, чуть поколебался, прежде чем заговорить. Но её глаза были такими тёплыми, что он решился рассказать – хотя бы вкратце. Повествовал о том, как покинул родной дом, как ищет секрет счастья и что уже повидал разных людей с разными взглядами. Сказал, что надеется обрести какую-то ясность в вопросе, который тяготил его с юных лет.

Когда он умолк, в наступившей тишине послышалось лишь легкое кудахтанье кур. Людмила покачала головой:

– Секрет счастья… милая твоя голова, как много ты берёшь на душу в таком возрасте! Но разве плохо – искать ответы? Главное, чтобы не пропустил саму жизнь во время поисков. Я вот думаю: всякое утро, когда я вижу, как солнце встаёт над этими полями, для меня уже маленькое счастье. И слёзы мои – тоже часть меня, а значит, и часть мира, где есть место и радости, и печали. Спроси другую женщину – и она скажет что-то своё. И в каждом – правда. Может, твой секрет именно в том, чтобы научиться чувствовать мир во всех его красотах и печалях?

Артём тихонько улыбнулся. Сколько раз он уже слышал похожие рассуждения в самых разных устах – и всякий раз убеждался, что это не просто пустые слова. Он почувствовал, что пусть и не нашёл той «единственной формулы», о которой грезил когда-то, но зато обрел удивительное ощущение прикосновения к чему-то важному.

– Спасибо, – проговорил он после паузы. – Знаете, я, пожалуй, пойду сегодня дальше, как только отдохну чуть-чуть.

Людмила сочувственно нахмурилась:

– А вдруг тебе лучше побыть у нас подольше? Можешь пожить с недельку: у меня работы невпроворот. И плату я найду. Только бы ты не надорвался, парень.

Юноша задумался. Идея была заманчива: место тихое, люди добрые, можно подзаработать и затем с полным кошельком двинуться в путь. Но он уже знал: в сердце его нет покоя, если задерживаться надолго. Как будто зов, тянущий его вперёд, становился громче, стоило ему приткнуться где-нибудь подольше, – словно кто-то шептал: «Ты ещё не всё увидел, не всё познал, не вся твоя тропа изведана».

– Спасибо за предложение, – ответил он с искренней благодарностью, – но я не могу. Мне нужно идти дальше. Простите, если это звучит странно.

– Ну, раз так, – вздохнула женщина, – не буду удерживать. Знать, судьба твоя стучит в дорогу. Если что, запомни нашу деревню, заходи, когда будешь поблизости. Людмилу всегда найдёшь в этом доме, если Бог даст мне годы.

Она, недолго думая, вручила ему свёрток с провизией: немного хлеба, пару варёных яиц, луковицу – всё самое простое, но с душой, как он успел заметить. Артём чуть не прослезился от такого радушия: ему уже не раз приходилось сталкиваться с подозрительностью горожан, с холодной вежливостью некоторых попутчиков, а тут снова на пути – открытость и бескорыстная доброта. И он понял, что именно такие встречи, как яркие лоскутки, сшивают полотно его душевного опыта.

От деревни Вешенское дорога вела на юг, минуя просторные поля, где, словно зелёные волны, колыхались озимые всходы, и уходила дальше, обтекая серо-коричневые овраги, заросшие кустарником. Дорога то расширялась, сходясь с другими трактами, то снова сужалась до едва заметной тропки. Путников встречалось мало: иногда попадались возы с сеном, девушки, идущие компанией к соседнему селу, или бородатый купец, подвозя пахучие мешки специй из каких-то дальних краёв.

Проходили дни. У Артёма было впечатление, что земля раздвигается перед ним, являя всё новые пейзажи. Он всё чаще ловил себя на том, что вглядывается не только во внешнее, но и во внутренний мир, пытаясь понять, как реагирует душа на перемены вокруг. И нередко на память приходили слова Феликса Адриановича о том, что внешние дороги – это отражение путей, проложенных в сердце каждого из нас.

Однажды, к вечеру, когда он уже не надеялся найти ночлег и думал устроиться под открытым небом, к нему подбежала задорная девочка лет десяти, в пёстрой рубашке и разношенных лаптях. Она выглядела немного растрёпанной и взволнованной, а в глазах её отражалась смесь любопытства и тревоги:

– Дяденька, – обратилась она к нему, тяжело дыша. – Мама меня послала, чтобы я позвала кого-нибудь сильного. Там наш телёнок упал в ров, и не можем его вытянуть. Поможете?

Артём растерялся, назвавший его «дяденькой» смешил и ласкал ухо, но он увидел искреннюю нужду в глазах ребёнка и тут же согласился. Свернув с основного тракта, двинулся следом за девочкой, петляя между заросших обочин, пока они не достигли узкой ложбины, по дну которой ленилась неглубокая речушка. Там, на сыром откосе, жалобно мычал небольшой пятнистый телёнок, безуспешно скользя копытцами по глине. Возле стояла женщина в запылённом переднике, отчаянно пытаясь приподнять животное, но видно было, что сил у неё не хватает.

Не мешкая, Артём слез в ров и, упершись ногами в глинистый уступ, начал аккуратно толкать телёнка вверх, тогда как женщина тянула верёвкой спереди. Мокрая земля скользила и норовила увести их в бок, но усилиями вдвоём они справились: телёнок карабкался всё выше, наконец цепляясь за травяные кочки. Когда он выбрался на ровную поверхность, то отряхнулся и замычал со смесью страха и облегчения.

– Ох, батюшки, – воскликнула женщина, отирая пот со лба, – спасибо тебе, добрый человек! Что бы мы без тебя делали? У меня-то муж на заработках где-то в дальних сёлах, а тут такая напасть.

– Рад был помочь, – скромно ответил Артём, тайком отряхивая залепленные глиной руки. – Надеюсь, с телёнком всё в порядке.

– Да всё нормально, только напугался. Смотри, дочка, – окликнула она девочку, – веди телёнка во двор, а я вот… не могу же я отпустить нашего спасителя просто так! Идём к нам на квасок да на пирог, отдохнёшь, сил наберёшься. Уже темнеет, куда ж тебе в путь?

Артём сделал попытку отказаться, ссылаясь на то, что не желает стеснять, однако женщина была непоколебима. Буквально схватив его за руку, она чуть ли не потащила к своему дому – небольшой мазанке с выпирающей печной трубой. Внутри пахло тестом, а на столе уже дымился свежевыпеченный пирог с картошкой. За ним уселся и сам герой-«спасатель», и хрупкая хозяйка, и любопытная девчушка, которая по дороге успела переодеться в другую, пусть и небогатую, но чистую рубаху.

– Можно вопрос? – спросила девочка, поглядывая на Артёма сияющим взором. – Вы кто такой? Вы бродячий богатырь?

Женщина тут же засмеялась:

– Что за вопросы, Варя! Он силён!

Артём улыбнулся, покраснев.

– Я просто странник, деточка. Иду по свету, осматриваюсь, учусь у жизни. Когда вижу, что кто-то нуждается в помощи, стараюсь помочь.

– А зачем вам, дяденька, бродить по свету? Разве не лучше жить в одном месте и там помогать людям? – не унималась Варя.

Женщина цыкнула на дочь, мол, не приставай с расспросами. Но Артёму вопрос показался очень даже мудрым. Он задумался, прежде чем ответить:

– Бывает, человек что-то ищет. И если он это не найдёт, то и постоянное место ему не принесёт радости. Я… ищу понимания, что такое счастье. Может, когда пойму, тогда и останусь где-нибудь.

– Вот как! – покачала головой хозяйка. – Счастье… Сказал бы мой муж: «Счастье, оно у печки, когда суп кипит и поесть есть чего». Но кто-то думает, что счастлив, лишь когда в карманах звенит монета. А ты вот, видно, другого склада. Ну ничего, может, найдёшь и своё.

Она насыпала ему полную миску дымящейся похлёбки, и они втроём принялись за скромную трапезу, приправленную не кулинарными специями, а сердечной теплотой. Когда утихли разговоры, Артём понял, что не заметил, как за окном совсем стемнело. Ничего другого не оставалось, как остаться на ночлег. Хозяйка отвела ему место у печи, смахнув рушник с узорной вышивкой.

Так случалось уже не в первый раз: стоило Артёму лишь спасти котёнка или поднять упавшую повозку, как находились люди, готовые делиться с ним последним. И в этом он открывал простой, но глубокий закон: стоит к кому-то отнестись по-человечески, без корысти, как мир откликается улыбкой в ответ. Не всегда это улыбка спокойствия: бывало и наоборот, когда подозрения вынуждали его покинуть место. Но всё чаще он видел, что тепло, исходящее от чистого сердца, может творить едва ли не чудеса.

В пути, который продолжался днями и неделями, Артём время от времени вспоминал слова Феликса Адриановича о том, что «сухая мудрость в книгах не оживёт, если не переложить её в действия». Теперь он как бы жил подтверждением этих слов: всем своим поведением, поступками он испытывал на практике разные представления о счастье, о добре, о сочувствии. И всё больше ему открывалось: возможно, поиск счастья – это и есть жизнь, наполненная любовью к окружающему.

Однажды он встретил целую ватагу детей, резвившихся у сельского пруда, и помог им вынуть из воды лягушонка, которого они же туда и загнали ради веселья. В другой раз соорудил старушке импровизированный заборчик, чтобы куры не разбегались; та одарила его охапкой сушёных яблок на дорогу. Где-то научил мальчишку править лошадью, ибо тот боялся стегнуть кобылу в нужный момент, – взамен отец мальчика дал ему ночлег в своей баньке. Каждый такой эпизод, казалось бы, не имел громких свершений, но, складываясь, они образовывали ту самую «дорожную карту» в душе Артёма, на которой всё меньше оставалось неведомых мест.

При этом мысли о семье, о родном доме и родителях не оставляли его. Утром, просыпаясь в чужих хижинах или под открытым небом, он нередко спрашивал себя: «А не пора ли возвращаться? Может, истина, которую я ищу, всё это время скрыта именно там, среди любимых людей и знакомых до мелочей тропинок?» Но каждый раз ощущал: нет, ещё не настал этот срок. Он как будто знал сердцем, что рано или поздно дорога приведёт его в отчий порог, но прежде судьба требует от него пройти через новые испытания, дабы возвращение было осмысленным и полным.

Шла поздняя весна, когда Артём, брёл на закате по нехоженой глинистой колее, расползшейся лужами после недавнего дождя, и вдруг услышал позади себя громкий стук копыт. Обернувшись, увидел невысокую телегу, на которой восседал худощавый молодой человек с дерзким взглядом. Словно в некотором замешательстве он рванул вожжи, приостанавливая лошадь:

– Эй, парень, осторожнее! – крикнул он. – Чуть тебя не наехал.

Артём отступил в сторону:

– Прошу прощения, дорога-то узкая.

– Нет-нет, это я виноват, – проговорил возница, успокаивая свою лошадь. – Слыхал ли ты, где здесь ближайший постоялый двор или деревня? Сглупил я, выехав так поздно, да и места не знаю.

Тон и выговор показались Артёму знакомыми, и, вглядевшись, он почувствовал, как внутри всё содрогнулось: лицо возницы напоминало человека, с которым ему доводилось пересекаться в прошлом. Прищурившись, он вдруг узнал:

– Герасим?!

Тот опешил, будто получил невидимый толчок:

– Да вроде бы Артём? Не привидение ли? Ах ты ж, дружище!

Их пути разошлись когда-то в том самом городе, где Артём работал в кондитерской лавке у Василисы, а Герасим – подмастерьем в лавке скобяных товаров. Тогда Герасим, испугавшись подозрений городских стражников, резко отстранился от Артёма и почти оборвал с ним общение. Однако теперь, на пустынном просёлке, все прежние трения, по-видимому, отошли на второй план.

– Вот так встреча! – воскликнул Герасим, радостно спрыгивая с телеги и хлопая Артёма по плечу. – Думал ли я, что увижу тебя в этих краях?

Артём ответил приветствием, осматривая телегу Герасима: в ней были упакованы какие-то груды товара – отрезы ткани, небольшие свёртки, корзины с простой утварью. Видно, что Герасим, как и мечтал, занялся мелкой торговлей, надеясь разбогатеть на рынках соседних сёл.

– Как ты жил все эти месяцы? – спрашивал Артём, когда первый восторг встречи улёгся. – Ты же говорил, что собираешься поднакопить денег и уехать из города, открыть свой ларёк…

Лицо Герасима помрачнело:

– Да уж, покинул я ту лавку скобяных товаров: хозяин оказался ещё тем скрягой. Решил стать вольным торговцем, ездить по ярмаркам. Сперва пошло недурно: кое-как свёл средства, завёл эту лошадку. Но с недавнего времени дело не так ладится: конкуренция возросла, люди не хотят выкладывать деньги, а мне же надо платить за постой, за корм лошади. Да ещё и разбойники на дорогах стали встречаться. Вот и кручусь, но чувствую, что счастья не прибавляется.

Последнюю фразу он проговорил с несвойственной прежде ему грустью. Артём заметил, как разлад с собственными планами и надеждами угнетает Герасима. Он вспомнил их прежние разговоры, когда товарищ утверждал, что счастье – это деньги да успех, и подумал: «Вот оно, столкновение мечты с реальностью».

– Слушай, – предложил Герасим с внезапной порывистой решимостью, – давай вместе ехать. Будешь мне как помощник, хоть дорога веселее. Ты же не против, правда? А то я один мотаюсь, разговориться не с кем, а видел бы ты, каково ночевать в поле с лошадью: ни костра, ни дружеской поддержки.

Артём задумался. Ещё недавно он ни за что не пошёл бы на такое после того, как Герасим фактически отрёкся от него в опасное время. Но за прошедший период странствий он набрался душевного опыта и понял, что затаивать обиду – вещь пустая и лишь тяготит сердце. Почему бы не попробовать снова наладить общение? Может, им обоим будет это на пользу.

– Хорошо, – ответил он спустя короткую паузу. – Только учти: я не навсегда, у меня своя тропа.

Герасим весело подмигнул:

– Будет видно, дружище. А пока садись, вечером доберёмся до села, переночуем, а утро вечера мудренее.

И вот они поехали вместе. Лошадь неспешно цокала копытами по колеям, вокруг тихо сгущались сумерки, а на небе по одной проступали звёзды. Дорога, хоть и извилистая, дарила ощущение уюта оттого, что рядом был живой собеседник, да ещё и знакомый из прошлого. Вскоре Герасим совсем развеселился, стал рассказывать разные истории о своих торговых делах: как он торгуется на ярмарках, как встречал старинных приятелей, как порой приходилось убегать от сильно подвыпивших крестьян, недовольных ценой на его товары…

Артём слушал, временами поддакивал, но чувствовал: за болтовнёй Герасима кроется напряжённость, вызванная неуверенностью в будущем. В какой-то момент, улучив паузу, он мягко спросил:

– Герасим, а ты по-прежнему считаешь, что секрет счастья – в мешке денег?

Тот поморщился, словно от зубной боли:

– Вот пристал с этими вопросами, – пробормотал он. – Знаешь, Артём, одно дело – рассуждать в городе, сидя у хозяина на шее, а другое – самому искать хлеб насущный. Иногда я думаю: да хоть бы мне немножко удачи, чтобы развернуться, прикупить товар, перепродать с наценкой, – глядишь, и был бы рад. Но всё не ладится: то вожжи порвутся, то налоги новые введут, то ещё беда. И сам я понимаю: у кого-то есть деньги, но ни разу они не выглядят счастливыми. Вот, видишь, какой я противоречивый стал.

– Значит, не всё так просто, – негромко сказал Артём. – Но не кори себя: и я многое понял за время странствий. Может, всё же счастье – не в золоте, а в том, что в нас самих?

Герасим устало кивнул:

– Слыхал я это раньше, да и от тебя, и от других. Но не научился на деле. Прости, если я когда-то обидел тебя, бросил в беде: у меня тогда страх зашкаливал, боялся сам под раздачу попасть.

В голосе его звучало искреннее раскаяние. Артём вспомнил, как тогда его сердце было уязвлено, но сейчас чувствовал лишь тихую грусть и понимание:

– Проехали, Герасим. Я тебя давно простил. Чего нам теперь держать камень за пазухой, если жизнь идёт дальше?

С этими словами он хлопнул приятеля по плечу, и тот словно оттаял: на лице заиграла улыбка. Так в молчаливом согласье они въехали в полутёмное село, где, слава богу, нашёлся гостеприимный двор, хозяева которого не гнали бродячего торговца и его товарища. И всю ночь Артём, лёжа на соломе под навесом, думал об этой встрече: «Неужели всё в жизни повторяется, как круг? Я снова столкнулся со старым знакомым, но теперь уже мы оба изменились, поумнели? И, быть может, эта встреча – знак, что мне пора соотнести пройденный путь с прошлым?»

Несколько дней они провели бок о бок: помогали друг другу, когда на рынке приходилось сгружать или загружать товары. Артём видел, как тяжела торговая доля Герасима: постоянная борьба за цену, за клиентуру, опасения быть обманутым либо самому не обмануть. Но и заметил, что друг начал меняться: он иногда отдавал немного товаров почти себе в убыток, если чувствовал, что у покупателя серьёзная нужда. В ответ получал искренние слова благодарности.

– Знаешь, – сказал Герасим однажды вечером, когда они расположились в тени какого-то сарая на краю рынка, – глупо, наверное, говорить, но я поймал себя на мысли: сделав добро, иногда чувствуешь себя лучше, чем получив лишний пятак. Сразу возникает ощущение, что ты не зря живёшь.

Артём с улыбкой смотрел на него, припоминая беседы с Феликс Адриановичем и братом Лукой. «Вот она, настоящая школа жизни, – подумал он. – Без всяких трактатов человек начинает понимать то, о чём мудрецы писали. Нужно лишь самому пройти через опыт».

Однако вскоре Артём почувствовал, что ему надо дальше. Герасим планировал вернуться в город, дабы попытаться уладить дела с поставщиками, и звал его с собой. Но сердце юноши противилось: он уже видел городскую суету и не хотел снова попадать в сети сплетен и подозрений.

– Благодарю за совместный путь, – сказал он Герасиму на прощанье. – Ты меня не обессудь: у меня свои причины шагать вперёд. Думаю, мы ещё встретимся, ведь дорожные судьбы нередко пересекаются.

Герасим, хоть и выглядел расстроенным, пожал плечами:

– Дело твоё. Но ты, если что, знай: я обрел друга и не забуду этого. Будешь в городе – ищи меня, может, к тому времени дела наладятся…

Они обнялись, и Артём снова остался один на дороге, ведущей куда-то в открытую даль. Но уже не испытывал одиночества, а ощущал тихую уверенность: у него есть друзья в разных уголках, люди, которых он помнит, и которые помнят его. И в этом – уже немалая доля счастья.

Наступило лето. Дни становились длинными, солнце припекало, и переходы между сёлами казались утомительными. Артём часто останавливался в тени придорожных дубов, чтобы сделать глоток воды из фляжки, полученной когда-то от одного добродушного хозяина. В голове у него теснились воспоминания обо всех, кто встретился за это время, и об уроках, которые преподала сама жизнь.

Но чем дальше он шёл, тем острее понимал: «Я словно всё время ходил вокруг самого главного. Сколько людей – столько историй, столько рецептов счастья. Но, может быть, теперь я готов сложить их в единую мозаику?»

Ближе к закату, когда жара начинала стихать, он увидел на горизонте что-то похожее на руины. Подойдя ближе, разобрал: каменные остатки какого-то древнего монастыря или укрепления – от стен остались лишь полуразрушенные фрагменты, а внутри громоздились щебень и поваленные колонны. Однако окружавший эти руины пейзаж был завораживающе прекрасен: река, извиваясь, уходила под зелёный навес деревьев, а вдали мерцало широкое озеро, раскрашенное багрянцем заката. Артём чувствовал, как в душе его поднимается трепет при виде этой гармонии природы и отзвуков истории, сосуществующих бок о бок.

Ему пришло в голову, что неплохо бы заночевать здесь: место хоть и дикое, но красивое, а рядом текла чистая вода, где можно умыться и напиться. Устроившись под одной из сохранившихся арок, он расстелил свой плащ, вынул немного хлеба, припасённого ещё в предыдущем селе. Пока ел, смотрел на закат: небо переливалось сиреневыми и малиновыми оттенками, солнце клонилось к горизонту, и редкие облака словно окрашивались в золото.

– Почему я чувствую, что именно сейчас мне захочется поговорить с самим собой? – тихо спросил он, хоть рядом не было никого, кроме ветра, перебирающего каменные обломки.

С этими словами Артём закрыл глаза и стал в уме пересматривать всё, что случилось за время поисков. Вспомнил родной дом – босую пробежку по траве, разговоры с отцом, материнские слёзы. Вновь ожила в памяти встреча с братом Лукой в заброшенной часовне, и странные слова, что «искать нужно не только вовне». Оттуда он перепрыгнул к Василисе, угощавшей его плюшками, и к несправедливым подозрениям, вынудившим уйти. А потом – к тихой библиотеке Феликса Адриановича, к часовым разговорам о счастье и смысле жизни, к душевному теплу Людмилы и рабочим рукам селянина, который предлагал его подбросить… К этим лицам прибавились и собственные внутренние открытия, сомнения и радости. Всё это двигалось в его сознании, словно ручейки, сходящиеся в одну реку.

Когда он открыл глаза, солнце почти скрылось за линией горизонта, оставив лишь тонкую полосу света на краю неба. И вдруг в груди поднялось столь сильное волнение, что Артём невольно вскочил, посмотрел на величавую картину заката и прошептал:

– Так вот оно… я чувствую это всем сердцем.

Он не мог выразить это в чёткой формуле – но уже и не надо было. То, что он обрёл, походило скорее на внутреннее озарение: понимание, что счастье – не где-то за тридевять земель, а в умении жить сердцем, открытым для добра, любви и благодарности, с ясной совестью, принимая как светлые, так и трудные стороны бытия. Всё, чему он научился у встреченных людей, сводилось к этой простой, но глубокой мысли: счастье – это сама жизнь, проживаемая с умением видеть в каждом мгновении бесценный дар.

– Неужели мне нужно было пройти такой путь, чтобы это осознать? – спросил он вслух, и эхо отозвалось негромким шёпотом, теряясь среди руин.

Но сожаления у Артёма не было. Он вспоминал, как поначалу мечтал о некой волшебной книге или о великом мудреце, который вручит ему «секретную формулу». Теперь же он понимал, что ни одна книга и ни один человек не могут вложить в голову то, чего не пережила душа. Лишь переживая, обжигаясь и радуясь, делая ошибки и исправляя их, помогая и принимая помощь, растёт наше понимание.

С чувством тихой радости он сложил ладони, словно в благодарственной молитве, и глубоко вздохнул. Ветер, пробегающий по скалистым обломкам, будто играл на невидимых струнах, нашёптывая свою древнюю мелодию. На небе зажглась одинокая звезда, озарившая Артёму путь к вершинам мысли и к глубинам собственного сердца.

Ночью Артёму снился удивительный сон: он будто возвращался в свою деревню, идя по знакомой тропке, и видел дом, освещённый мягким светом лампы в окне. Из распахнутой двери исходило тепло, слышались голоса родителей. Он ступал на порог и понимал, что пришёл не с пустыми руками, а принёс с собой самую важную находку – не свиток с формулой и не ларец с золотом, а способность чувствовать полноту жизни, ценить каждый миг и дарить добро всем, кто в этом нуждается.

Проснувшись на рассвете, юноша улыбнулся этому сну: да, кажется, настал час возвратиться. Долгое время мысль о доме рожала у него тревогу – будто он не имел права вернуться, не найдя «настоящего ответа». Но теперь он обрёл ответ в своём сердце, и никакие дальнейшие скитания не смогут его затмить. Конечно, он не говорил себе, что стал воплощением мудрости – он знал, что учиться ему предстоит всю жизнь. Зато теперь его не тяготил вопрос: «Где же оно, счастье?» – он научился замечать его в искрах каждого дня.

Собрав суму, он двинулся назад, на тот тракт, ведущий к родным местам, и, хотя путь предстоял неблизкий, сердце его ликовало. Он чувствовал: теперь его встреча с родителями будет наполнена искренней радостью, а о своих странствиях он расскажет тихим вечером, у потрескивающего очага, делясь воспоминаниями о добрых людях, о мудром наставнике и о том чудесном сознании, которое пришло к нему на закате у руин.

И пусть жизнь ещё не раз пошлёт ему трудности и сомнения, теперь у Артёма были силы и вера, чтобы проходить их с высоко поднятой головой, опираясь на любовь к ближним и благодарность к миру. Ведь в этом – тайна, больше которой нет: разве не счастье – чувствовать себя частью необъятной вселенной, где все существа связаны невидимыми нитями сострадания и радости, и где каждое маленькое доброе дело возвращается сторицей к тем, кто творит его от чистого сердца?

Таким образом и шёл он, ступая по той же земле, но уже с обновлённым взглядом. Заря разгоралась на востоке, пробивая сероватый полог ночи, и позолоченные верхушки деревьев приветствовали его, шепча: «Добро пожаловать в новый день, в новую жизнь». И сам Артём, улыбаясь, подставлял лицо ласковым лучам, чувствуя, как свет наружный сливается со светом, живущим теперь в его душе. Так продолжалось путешествие юноши, для которого секрет счастья больше не был сокрыт в тайне: он обрёл его в дорогах, в книгах, в сердцах людей и, наконец, – в самом себе.

Несколько дней, что заняли обратный путь к родным краям, смешались для Артёма в один протяжный и благословенный переход между прошлым и будущим. Пыльная дорога, пересекавшая поля и перелески, напоминала о первой поре его странствий – но как разительно отличался сам юноша теперь от того растерянного паренька, что некогда ступал по этим местам, терзаемый тревогой и надеждой на неведомое. Теперь в его глазах светилась уверенность, словно внутри зажгли мягкий, неугасающий фонарь, озаряющий все уголки его души.

С самого утра, когда небо ещё лишь пробуждалось от ночного сумрака, он почувствовал тихое волнение: впереди ожидалась встреча с деревней, где прошли его детские годы. Обстановка вокруг – серые изгороди, неприметные межи, скромные перелески – оживала в памяти знакомыми деталями: вот на том взгорке он когда-то собирал ягоды; а вон под той ветлой, спустившей косматые ветви к земле, любил прятаться в играх с сельскими ребятишками. Каждый шаг пробуждал воспоминания, и в сердце Артёма росло предчувствие великой радости и лёгкой грусти одновременно.

Солнце поднималось всё выше, когда, наконец, вдали показались крыши родной деревни. Остро пахло травой и чуть горьковатыми полынными кустами, а вдоль тропинки можно было различить свежие следы крестьянских босых ног. И вот уже возникли первые домишки, перекосившиеся от времени: их соломенные крыши словно прятали под собой тайны прошедших лет. Артём невольно замедлил шаг, боясь – да, именно боясь – встретить первое знакомое лицо, ведь прошло столько времени, и кто знает, как примут его теперь, с тем ли доверием и любовью, что прежде.

Но встревоженное сердцебиение оказалось напрасным: деревня будто сразу раскрыла ему объятия. Из-за плетня показалась старушка-соседка, которая некогда знала его совсем малышом. Узнав в пришельце того самого Артёма, она прищурила глаза, потом воскликнула:

– Да что ж… Да неужто наш блудный сокол вернулся? Ох, дружочек, как же мы тебя давно не видели! Да какой ты вырос, возмужал!

Она немедленно схватила его за руку, с трудом подавляя слёзы. Принялась торопливо расспрашивать, где он был, что видел. Артём же лишь тихо улыбался и кланялся, с благодарностью принимая этот порыв тепла. Однако сердце его спешило к самому главному – к родному дому, к родителям.

Вскоре, выйдя к окраине деревеньки, он увидел низенькую избушку с небольшой, когда-то аккуратной, а теперь чуть покосившейся калиткой. Та самая дорожка, что некогда от утра до ночи тянулась к огороду, была теперь утоптана и слегка заросла сорняками. На заборе висели ленты сухой травы, привязанные против сглаза – крестьянские приметы, в которые мать его верила. При виде родного двора Артём ощутил, как внутри всё сжалось от волнения. На миг ему представилось, что из окна вот-вот выглянет отец или мать и окликнет, как, бывало, в детстве: «Артёмка, пей молоко, пока парное!»

Он осторожно толкнул калитку – петли скрипнули, словно предупреждая о его появлении. Во дворе тихо, лишь петух, сидевший на насесте, бдительно повернул гребешок. У окна действительно мелькнула чья-то фигура, и вскоре послышались шаги.

Сердце Артёма чуть не выскочило из груди, когда мать показалась на крыльце. Она остановилась, словно вкопанная, глядя на него широко распахнутыми глазами. В её взгляде отразилась буря чувств – недоверие, надежда, щемящая радость. И вдруг она кинулась к нему, бросив передник, который держала в руках:

– Сынок… Сынок! Ты вернулся…

Он, порывшись в памяти, надеялся подобрать слова, чтобы объяснить, как скучал, как хотел поскорее увидеть её лицо. Но выговорить успел лишь: «Мама…» – и тут же ощутил, как материнские руки обвились вокруг его плеч, прижимая его к себе с силой, о которой нельзя было бы подумать, глядя на хрупкость её фигуры. Все слова сразу потеряли смысл – слёзы подступили к глазам, и он понял: это самое необходимое объятие в его жизни, тот самый миг, о котором мечтал во всех своих скитаниях.

Затем на пороге возник отец – с небольшим топорищем в руке, видимо, занимался починкой во дворе. Увидев сына, он застыл, и Артёму показалось, что за это время отец как будто немного сдал, прибавил морщин. Но по взгляду было ясно, что внутри него сейчас борьба чувств – гордость, обида, волнение и, в конце концов, облегчение. Постояв в напряжённом молчании лишь мгновение, отец сделал шаг вперёд, как бы стесняясь, неловко похлопал Артёма по плечу и тихо, но крепко обнял.

– Ну вот и всё, вернулся наш мальчик… – хрипловато проговорил он. – Сколько ж лет-то прошло, а ты, гляжу, настоящий мужик стал.

Артём зажмурился, впитывая эти слова: у него не было сил сказать всё разом. Хотелось поведать родителям, как провёл это время, чему научился, как ждал встречи, а из уст вырывались лишь отрывки фраз: «Простите, что я… Я так скучал… Вы ж здоровы? Как вы тут…»

И родители только качали головами, пытаясь унять слёзы. Матери хотелось обнять его снова и снова, словно боялась его снова. А отец, примостив топор в сторону, смотрел на сына взглядом, где читался вопрос: «К чему привели тебя поиски? Какую истину ты обрёл?»

– Пойдёмте в дом, – сказала мать, внезапно спохватившись, что они все стоят прямо на дворе. – Я что-нибудь сообразить к столу да чай заварить. Ах, у меня же и припасённый пирожок в печке, думала утром отнести соседке… теперь сама тебя им угощу!

Артём улыбнулся и вслед за родителями вошёл в темноватую горницу, которая выглядела и знакомой, и необыкновенной одновременно. Здесь прошли его детские годы, а теперь ощущалось, будто он гость, вернувшийся в милое сердцу место после долгих странствий.

Пока мать торопливо подбрасывала в печку поленья, а отец таскал из холодка кувшин молока, Артём окинул взглядом всё вокруг: простые деревянные лавки, крепко сбитый стол, на стене – ветхая иконка, перед которой когда-то столько раз зажигали свечу, когда он болел. Угол, где лежали домашние инструменты для починки – цеп, коса, ухват. Казалось, здесь ни одна мелочь не изменилась, только добавилось следов времени.

– Ну, выкладывай, сынок, – произнёс отец, когда все уселись за стол. – Чего повидал, к чему пришёл? Мы-то все думали, тебя судьба могла занести куда угодно. Окончил ли ты свои… – он запнулся, подыскивая нужное слово, – поиски?

Артём сложил ладони на коленях. Он осознал, что простой рассказ обойдётся в считаные минуты, а на самом деле ему хотелось поведать родителям многое – описать долгие часы сомнений, встречи с разными людьми, радость постижения, горечь утрат, что видел у других. Но, по зрелом размышлении, понял: главное он сумеет передать не длинными подробностями, а той уверенностью, которая теперь жила у него внутри.

– Отец, мама, – начал он спокойно. – Вы помните, я уехал, потому что искал ответ на вопрос: «Что такое счастье и как мне его найти?» Мне казалось, где-то есть мудрец или книга, которая объяснит всё разом. Но оказалось, что мудрость живёт в самой жизни. Я встречал множество людей: простых, учёных, богатых, нищих, – и все они по-своему понимали счастье. Нет двух одинаковых ответов. И всё же я увидел нечто общее: когда человек живёт с добротой в сердце, с любовью к миру, когда он способен видеть красоту и в боли, и в радости, – тогда он счастлив.

Отец пристально смотрел на него, будто стараясь прочитать правду в глазах. Мать отложила половник, застыв с дрожащей улыбкой:

– Вот ведь… А мы-то всё боялись, как бы ты не пропал, не перебивался в голоде и холоде. Ты прости нас за то, что не удержали, но, может, оно к лучшему…

В тишине, наступившей после её слов, Артём потянулся к её руке, мягко сжал:

– Я благодарю вас. Вы подарили мне веру, что в простых вещах уже заложена радость. Я видел множество разных судеб, и всякий раз вспоминал, как в моём доме меня учили трудиться и любить ближнего. Это самая большая драгоценность, что у меня есть.

От этих слов мать не сдержала слёз; отец тяжко вздохнул, глядя, как она вытирает краешком фартука влажные глаза, но и сам словно просветлел лицом:

– Выходит, не зря ты ходил, Артём. Ну а теперь, что ж, останешься? Или опять уйдёшь странствовать?

Вопрос этот был задан почти шёпотом – отец боялся услышать ответ, из которого следовало бы снова отпустить сына на неведомые дороги.

Артём улыбнулся, чуть склоняя голову набок:

– Я останусь, на время точно. Надо помочь вам по хозяйству, да и отдохнуть от вечных переходов. А там посмотрим. Мне кажется, что настоящий дом – это то место, куда человек всегда может вернуться, но дорога всё равно зовёт его, когда приходит срок.

И вот начались для нашего героя совсем иные будни, исполненные крестьянского труда. Он подновил забор во дворе, помог отцу выкорчевать старый, прогнивший пень у колодца, наладил кое-где протекающую крышу. Мать радостно наблюдала, как сын уверенно орудует топором и лопатой, как сносит дрова к печи, как наведывается к соседям, кто их давно ждал помощи. В лицо Артёма вернулось детское сияние, но только уже взрослее, глубже.

Соседка, которую он встретил в первый же день, принесла ему кваса и угощение, засыпала расспросами: «Да кто ж тебя наставил в дальних краях на путь истинный? Какие ты там города повидал? Встречал ли богатых бояр?» – и он тихо отвечал, что видел многое, но главное – понял простую истину: счастлив тот, кто умеет делиться добротой, кто, не жалея, помогает другим.

– Эх, милый мой, – вздыхала она, – верно говоришь. Вся деревня радуется твоему возвращению!

Порой, поздним вечером, усталый после дневных забот, Артём выходил за калитку и подолгу любовался местным небом, полным ярких звёзд. Именно под этими звёздами он некогда зародил мечту отыскать большую истину о счастье, а теперь возвращался к ним с осознанием, что многие ответы раскрылись в его сердце. И вся эта родная тишина, пронизанная журчанием вечернего ветерка в ветвях, казалась ему мягким подтверждением, что сейчас он на своём месте.

Слух о том, что «наш Артём вернулся, такой умный стал, из городов да монастырей повидал всякого», разлетелся по округе. И вскоре к нему стали наведываться то молодые ребята, то пожилые крестьяне, которые изредка задавали вопросы: каковы, дескать, другие земли, и вправду ли люди там богаче и счастливее, или, может, каждый живёт в своих бедах?

Артём отвечал без высокомерия, стараясь изложить так, чтобы его поняли: да, есть и города побогаче, есть люди богаче, но счастье к богатству не привязано. Он видел несчастных купцов, которые боялись потерять своё золото и не спали ночами; видел весёлых нищих, готовых делиться последним куском хлеба. Иной раз, беседуя с молодыми, которые мечтали вырваться из деревни в «большой мир», он советовал не пренебрегать своей землёй, не считать деревенскую жизнь пустой.

– Если вас тянет к новым горизонтам, – говорил Артём, – это не плохо. Но помните: что бы вы ни обрели вдали, вы понесёте с собой своё сердце и свою совесть. И счастье не придёт к вам само, если в душе нет доброты.

Постепенно эти незатейливые слова становились для молодых подспорьем, обретали авторитет. Кто-то шёл от него со спокойной улыбкой, кто-то в раздумьях. А кое-кто фыркал в ответ: «Да что там он понимает, ведь все хотят стать богатыми!» Но даже такие сомневающиеся, приглядываясь к Артёму, замечали, что парень не кичится новообретённой «мудростью» и живёт просто, с уважением к соседям.

Однажды, когда он мастерил во дворе новую кормушку для скотины, по дороге к их дому показалась телега. В ней сидело двое – отец и сын, судя по отдалённому сходству. Парень лет семнадцати, худощавый, в запылённом зипуне, выглядел встревоженным. Отец, выгнув спину, подгонял лошадь, время от времени громко ругая дорогу за ухабы.

– Эй, люди добрые! – крикнул он, увидев Артёма у калитки. – Подскажите, где тут можно воды набрать да приют на час найти? У нас колесо вот-вот отвалится!

Артём отложил инструменты:

– Заходите во двор, помогу, чем смогу. Колодец наш тут рядом, и инструменты есть.

Через несколько минут выяснилось, что они из дальнего села, направлялись на базар: везли небогатый товар – ткань собственного ткачества и мешок сушёных яблок, надеялись выручить копейку. Но старое колесо дало трещину, и теперь грозило обрушить телегу.

– Я попробую наложить латку, – сказал Артём, осмотрев поломку. – А потом поможем вам надёжнее всё скрепить.

Пока мужчины орудовали топором и молотком, сын сидел в сторонке, хмуро глядя на отца и всё вокруг, будто стыдясь или досадуя на то, что их дела идут так скверно. Артём, подметив это, завёл разговор:

– Тебе, вижу, не по нраву по селам ездить. Скучаешь, что ли, по другим местам?

Подросток вздохнул:

– Да тошно мне всё, какую радость найдёшь в такой жизни? То колесо сломается, то покупатель упрётся за такой ценой, что нам и в убыток… И к чему все эти труды, если счастья не видно? Ведь есть на свете богачи, живут, не зная хлопот…

Артём улыбнулся с лёгкой грустью: его словно уколола память о себе самом, когда-то мечтавшем о далёком, неведомом чуде. Он сел рядом:

– Я тоже думал, что где-то там, далеко, люди счастливее. Но потом понял, что каждый несёт свои заботы и свои радости. А ощущение счастья складывается вовсе не из того, насколько ты богат или беден. Оно рождается от твоего внутреннего взгляда.

Тут юноша-«собеседник» скользнул по нему недоверчивым взглядом:

– Легко говорить, коли всё тебе улыбается.

– Не всё, поверь, – мягко отозвался Артём, – но я научился принимать и неудачи как часть пути. Задумайся: даже если сейчас колесо сломалось, ты, может, встретишь на дороге тех, кто поможет… И разве не будет в этом маленькая крупица чуда?

Парень усмехнулся, но в глазах его промелькнул интерес. А через час, когда дело было сделано, отец благодарно пожал им руку, оставил в качестве благодарности маленький свёрток сухофруктов:

– Хоть чем-то одарим. Добрая у вас деревня, а тебе, молодец, спасибо за помощь и совет. Может, и вправду не всё так худо в нашей жизни.

Когда телега скрылась за поворотом, Артём ощутил в душе тихое ликование. Ничем особенным он не отличился – просто помог с колесом и сказал пару слов молодому путнику, но какое странное тепло разлилось внутри: будто бы он приобщился к общей нити судьбы, помог кому-то взглянуть на мир иначе. И это снова напомнило ему все уроки, что сам прошёл, идя в неведомые края за секретом счастья.

Немного погодя, вечером, отец позвал Артёма пойти за околицу – надо было проверить, не зашли ли чужие коровы в их огород. По пути они шли бок о бок, молчаливо наблюдая, как закатные краски ложатся на рощу. Лёгкий ветерочек шевелил колосья на маленьком поле позади деревни. И вдруг отец неспешно заговорил:

– Слушай, сын, всё думаю: что ж оно за «прозрение» такое, что ты обрёл? Ты выглядишь как человек, на чьи плечи легла ответственность, но в глазах твоих нет прежней тревоги. Как будто ты обрёл покой.

Артём улыбнулся:

– Отец, во мне нет великой мудрости, просто понял: когда сердце открыто добру, а ум не боится учиться и меняться, – человек начинает замечать, что вокруг полно поводов для радости и благодарности. Даже если в жизни много трудностей, они не гасят свет внутри, а помогают ему разгореться сильнее.

– Слова твои просты, – вздохнул отец, – а ведь к этому надо дозреть. Я, помнится, в твоём возрасте тоже бегал за мечтами, но поселился тут, в деревне, и стал думать, что всё остальное так далеко, что меня не касается. Может, я ошибался.

– Не думаю, что ты ошибался, – успокоил его сын. – Каждый идёт своим путём. Главное – хранить любовь к близким и к миру. Ты ведь этим всю жизнь и занимался: создавал семью, растил меня, берёг мать. И это огромное дело.

Отец остановился, посмотрел на Артёма:

– А знаешь, кто-то сказал бы, что всё это – «пустяки», потому что нет богатства, нет почёта. Но как же приятно слышать от сына такие слова, – голос его задрожал, – я рад, что ты понял, чего стоило нам жить, по совести.

По молчаливому согласию они обнялись. И мерцание заката подсвечивало их фигуры, отбрасывая на землю удлинённые тени, словно символ соединения поколений.

Так проходили дни и недели. Артём иногда вспоминал Феликса Адриановича и мысленно рассказывал ему о том, что живёт теперь дома. Догадывался, что старый наставник, увидев его такие изменения, улыбнулся бы: «Да, вот что значит применить на практике всё, что мы обсуждали при свечах». Или, быть может, вдохновлённо процитировал бы какой-нибудь латинский афоризм, подводящий итог тем открытиям, что сделал его ученик.

Впрочем, теперь наш герой не думал, что дорога окончена. Он чувствовал, что рано или поздно судьба снова поведёт его куда-то – может, на чужие земли или в новые селения, где нужны его руки и сердце. Но в этом не было беспокойства: он воспринимал движение жизни спокойно, зная, что у него есть дом и родные, которые всегда будут ему рады.

С годами он, быть может, женится, заведёт детей, и будет передавать им этот самый огонёк, – мысль об этом вызывала в нём светлую надежду. А пока ему хватало понимания, что секрет счастья – это не некий замок на вершине горы, а тихая, чудесная способность находить красоту, радость и смысл прямо в том месте, где ты есть, и в тех людях, кто с тобой рядом.

Однажды на закате, когда Артём остался возле реки, пытаясь выловить из затона надломленную ветку, проплывавшую мимо, к нему вдруг подкралась знакомая соседская старушка. Она улыбнулась, наблюдая, как юноша старается помочь реке «не захламляться», хотя ветка никому особого вреда не причиняла.

– Ты, парень, уж совсем что ли решил весь мир очистить и спасти? – полушутя спросила она.

Артём отшутился в ответ:

– Да нет, просто, когда видишь лишнюю ветку в чистой воде, рука сама тянется убрать, чтобы всё было спокойнее.

Старушка кивнула, подумав, и произнесла:

– Верно. Когда-то твоя мать так говорила: «Малое добро, совершённое от сердца, лучше бездействия под благовидным предлогом». Сказывают, ты у нас книгу целую мог бы написать про счастье, а сам молчишь. Почему же?

Артём сложил руки, присел на корточки у кромки воды:

– Может, потому что настоящие истины живут не в писанине, а в жизни. О чём ни напиши, всё равно человеку придётся самому пройти.

Старушка хитро прищурилась:

– А твои странствия не отняли у тебя ни доброты, ни уважения к людям. Значит, всё вышло, как должно. Хорошо, что вернулся.

И эти простые слова прозвучали, как тихое подтверждение всему, что Артём открыл для себя в дорогах. Он не чувствовал гордости, не чувствовал, будто достиг небывалых высот, – лишь спокойное смирение с мыслью, что каждый день учит нас, если мы готовы открыться ему. Что в простых людях часто кроется мудрость куда сильнее громких фраз. И что дом – это не только четыре стены, а всякий уголок земли, где нас ждут с любовью, и где мы можем проявлять свою заботу о ближних.

Так и течёт жизнь нашего героя, переплетаясь со спокойным ритмом деревенских будней и озаряясь огоньками маленьких, но прекрасных мгновений – запаха свежеиспечённого хлеба по утрам, тенистых троп под лучами полуденного солнца, тихих посиделок у печи, где разгораются самые искренние разговоры. Вечерами он иногда поднимает глаза к небу и видит те же звёзды, которые когда-то толкнули его к дальней дороге. Теперь он знает: счастье не подвластно золотым чертогам, оно приходит к тому, кто отворяет своё сердце, кто не страшится делиться теплом и верой в лучшее.

Когда-нибудь его снова могут позвать заморские пути, и он отзовётся, чтобы узнать ещё больше о мире и людях. А может, наступит час, когда он решит учить своих детей тому, что познал сам, – проводить их босиком по росистой траве, как когда-то шёл сам. Главное, что завеса неведения о природе счастья спала: он понял, что оно рождается там, где искренность встречается с состраданием и любовью, а разум не боится искать и меняться.

И если бы кто-то из далёких странствий наведался в эту тихую деревню, он бы нашёл Артёма за простым трудом – например, в поле с косой или у деревенской бани, складывающим дрова. Но приглядевшись, гость заметил бы в его лице то особое сияние, которое бывает у людей, освоивших глубинный покой и радость бытия. И, задавшись вопросом, почему же от этого парня так веет теплом и уверенностью, сам бы понял: иной раз долгие странствия приводят нас туда, откуда мы начали путь, но уже с обновлённой душой.

Так завершился поиск юноши по имени Артём – и так же бесконечно он продолжается, ведь понимание жизни не кончается с одной найденной истиной. Каждый рассвет приносит новые вопросы, каждый человек дарит новые уроки, и в этом потоке меняется сердце, становясь более открытым. Но суть, которую он узнал и пронёс через все дороги, остаётся: секрет счастья – это способность видеть божественную красоту в каждом моменте, принимать мир со всеми его противоречиями и дарить своё сердце каждому, кто в нём нуждается. Ибо чем больше делишься добротой, тем ярче становится огонь счастья в собственной душе.

И если когда-нибудь в будущем кто-то спросит, нашёл ли он всё-таки заветное сокровище, Артём ответит с доброй улыбкой: «Сокровище нашлось не за высокими горами, не в подземных чертогах – а в нас самих. В простом труде, в дружеском рукопожатии, в искренней любви. А дорога на этом не заканчивается, ведь счастье – это вечный путь, освещённый нашим внутренним светом».

В один из тихих вечеров Артём сел за деревянный стол, зажёг свечу, развернул чистый лист бумаги и, задумавшись, вывел первые строки:

«В один туманный, но вместе с тем удивительно ясный для сердца рассвет, когда первые лучи бледного солнца лишь осторожно пробивались сквозь завесу ночной прохлады, в небольшой деревеньке, затерянной среди широких полей и извилистых дорог, начиналась история нашего юного героя, по имени Артём…»

Зеркальная тьма

«Зеркальная тьма» это психологический хоррор с элементами мистического триллера. Антикварное зеркало… Сначала оно кажется лишь редким антиквариатом, требующим бережной руки реставратора, но вскоре становится ясно: в гладкой поверхности прячется голодная сила, питающаяся кровью и душами. Зеркальный мир стирает границы реальности, втягивая читателя в свой лабиринт отражений, где воспоминания растворяются, а страх уступает первобытному наслаждению. Но где тот рубеж, за которым уже нет пути назад?

Игра королей

В центре Астерион – королевство, что не ведёт войн, но всё равно побеждает. Его король не поднимает меча, не бросает армию в бой, не даёт клятв. Он наблюдает. Он ждёт. Когда одни правители рушат стены, другие – разбивают свои судьбы. Но лишь тот, кто остаётся стоять, когда ветер уносит пепел, по-настоящему владеет миром. «Игра королей» – история о власти, которая не кричит, но шепчет. О королях, что думают, будто играют, пока не осознают, что сами стали фигурами на чужой доске.

Между мирами

Что, если привычная реальность – лишь тонкая грань между мирами? Что, если за случайной беседой скрывается нечто большее, чем просто слова? Это история о поиске истины, о встрече с неизвестным и о том, как диалог может стать ключом к пониманию самого себя. На грани сна и яви, жизни и смерти, звучат вопросы, на которые нет простых ответов. Но, возможно, в этом и кроется их истинный смысл.